Глава I. В Иерусалиме (Деян. 18:22)

Четвертое посещение св. Апостолом Павлом Иерусалима в связи с планом начальной части его третьего путешествия. Исходный пункт третьего путешествия – Иерусалим. – Первоначальный план первой части путешествия. – Обет в Кенхреях, как особенная причина посещения св. Павлом Иерусалима. – Обет был дан не Акилой, но Ап. Павлом. – Данный обет был обетом назорейства. – Его сущность. – Его распространенность в то время и поводы, по которым он мог быть дан св. Апостолом. – Необходимость выяснения взгляда св. Ап. Павла на взаимоотношения христианства и иудейства. – Их взаимоотношение при жизни Спасителя и после Него, пока христианство распространялось только среди иудеев. – Отношение иудеохристиан к первому факту обращения в христианство язычников. – Обращение Корнилия, как показатель общераспространенного тогда воззрения на взаимоотношение христианства и иудейства и как причина возникновения нового. – Появление иудаистов. – Обращение в христианство антиохийских язычников, как причина, усилившая и защитников христианской свободы и ее врагов-иудаистов. – Благовестническая деятельность Ап. Павла на началах христианской свободы. – Вражда против него иудаистов из-за этой свободы. – Апостольский собор в Иерусалиме и его влияние на обособление иудаистов. – Усиление вражды иудаистов к Ап. Павлу после апостольского собора. – Вражда к нему неверующих иудеев. – Вражда к нему иудеев, склонных к принятию христианства. – Какой был тот приближавшийся праздник, на который поспешал св. Ап. Павел в Иерусалим? – Им не могла быть Пасха. – Не мог им быть и праздник Кущей. – Им была Пятидесятница. – Враждебное к Ап. Павлу настроение собиравшихся в Иерусалим на Пятидесятницу иудеев и забота его об утишении ее. – Обет назорейства, как средство к этому. – Путешествие Ап. Павла от Ефеса до Иерусалима. – Четвертое посещение Иерусалима и его цели. – Св. Павел в Иерусалиме. – Окончание им обета назорейства. – Благоприятное впечатление сего на иудеев. – Усиление ненависти к Ап. Павлу иудаистов, как причина изменения им намеченного плана начальной части третьего путешествия. – Новый план для нее и извещение о нем Ефесян. – Краткость пребывания Ап. Павла в Иерусалиме и его отшествие отсюда.

Исходным пунктом всех трех великих миссионерских путешествий св. Апостола Павла обыкновенно принято считать¹⁵ Антиохию Сирийскую. Но на самом деле, строго говоря, Антиохия является начальным пунктом только одного того – по счету первого – путешествия св. Апостола, к которому он и был призван Духом Святым, и приготовлялся и начал в самой Антиохии¹⁶. Для второго путешествия Антиохия уже не может считаться начальным пунктом: самая мысль начать это путешествие, не принадлежавшая самому Апостолу Павлу, была подана ему в Иерусалиме Апостолами, пресвитерами и братией тамошней церкви, которые уполномочивали его вместе с другими спутниками отнести и объявить известным церквам послание (την έπιστολήν) с постановлениями апостольского собора¹⁷. В зависимости от такой цели путешествия теми же лицами было определено и самое направление его в таком виде: Антиохия, Сирия и Киликия¹⁸. Хотя впрочем, впоследствии, во время самого путешествия, Св. Апостол значительно расширил намеченный ему в Иерусалиме план этого путешествия, соответственно тем указаниям, которые он лично получил от Духа Святого¹⁹, однако в начале самого путешествия он строго выполнял иерусалимский план. Еще более оснований имеется к тому, чтобы считать начальным пунктом третьего миссионерского путешествия св. Апостола Павла не Антиохию, а Иерусалим. Иерусалим является, собственно, единственной исторической гранью, полагающей заключительный предел второму путешествию и начальное основание третьему. Если бы св. Апостол после остановки в Ефесе по пути из Коринфа²⁰ не отправился бы в Иерусалим²¹, а непрерывно продолжил бы свою миссионерскую деятельность в Ефесе, то тогда бы не было никаких оснований с этого именно момента начинать новое – третье – путешествие св. Апостола: эта деятельность в Ефесе непрерывно продолжала бы второе путешествие. Далее, хотя у св. Апостола еще до путешествия в Иерусалим был намечен план, по крайней мере, первой, начальной части своей дальнейшей миссионерской деятельности, однако в Иерусалиме ему пришлось значительно изменить его под влиянием тамошних, касавшихся его, обстоятельств. Иерусалим, следовательно, является местом, где для богопросвещенного ума св. Апостола вполне сложился и определился план начальной части его нового – третьего – путешествия.

Можно думать, что первоначальный план своей новой миссионерской деятельности после пребывания в Коринфе св. Апостол намечал уже при самом своем отъезде из Коринфа, бывшего в конце его второго путешествия местом его почти двухлетней деятельности²². Отъезжая отсюда в Сирию, он, к своим спутникам присоединил благочестивую чету: Акилу и Прискиллу, которые ревностно помогали ему в коринфской проповеди²³. Эти люди могли быть весьма полезными помощниками и в будущем: очевидно, Апостол уже имел в виду скоро воспользоваться помощью этих лиц где-либо в новом месте своей проповеди. Таким местом, куда скорее всего стремился он в это время проникнуть со своим благовествованием, была, вероятно, проконсульская Асия, где он во время своего второго путешествия не был допущен проповедовать Духом Святым²⁴. С тех пор прошло довольно времени, и Апостол успел основать новые, христианские церкви почти во всех, соседних с проконсульской Асией, странах и даже, согласно повелению Ангела²⁵, на Европейском материке. Между тем Асия со своей знаменитой столицей, имевшей чуть не всемирную известность, продолжала блуждать во мраке гнусного культа Дианы ефесской; и мало того, что она сама всецело жила этим язычеством, она была его рассадником и для других стран и народов: культ и храм Дианы ефесской были центром всего малоазийского и отчасти западно-греческого язычества²⁶. И действительно, корабль, на котором отплыл вместе с Акилой, Прискиллой и другими спутниками Апостол Павел из Коринфской гавани Кенхрей²⁷, направился к малоазийскому берегу и достиг знаменитого Панорма, гавани Ефеса, где и бросил свой якорь²⁸. О цели этого посещения св. Апостолом Ефеса дает вполне достаточные сведения самый текст книги Деяний. Ефес не был в данном случае главной и конечной целью путешествия Апостола; ему нужно было плыть в Сирию, почему Дееписатель в 18 стихе и выражается про него, что он отплыл в Сирию (ἐξέπλει εἰς τὴν Συρίαν); Ефес, значит, был посещен только по пути. Далее, говоря о посещении Апостолом Ефеса, св. Лука прежде всего сообщает о том, что св. Павел оставил в Ефесе Акилу и Прискиллу, а затем уже говорит и о проповеди его в тамошней синагоге. Главная цель, следовательно, посещения Ефеса состояла в том, чтобы оставить там Акилу и Прискиллу. Апостол, значит, предполагал начать свою новую проповедь именно в Ефесе, почему и не взял с собою далее этих двух спутников, надеясь к ним скоро возвратиться²⁹. Краткое известие книги Деяний о прощальном разговоре Апостола с ефесскими иудеями уясняет и дальнейшие его намерения. Когда он посетил синагогу и проповедовал там иудеям, то они просили его остаться у них на более продолжительное время; но он не согласился исполнить их просьбы: мне нужно, ответствовал он, непременно провести приближающийся праздник в Иерусалиме; к вам же возвращусь опять (πάλιν ἀνακάμψω), если будет угодно Богу³⁰. Тот радушный прием, какой оказали Апостолу на этот раз ефесские иудеи, был для него внешним подтверждением того, так или иначе полученного, божественного разрешения начать проповедь в Асии, которое, несомненно, предшествовало его решимости направиться в Ефес и оставить там после помянутого воспрещения Св. Духа двух своих спутников. Поэтому-то он теперь довольно решительно и высказывается пред ефесскими иудеями о своем возвращении к ним. Обещание Апостола: πάλιν ἀνακάμψω πρὸς ὑμᾶς τοῦ θεοῦ θέλοντος употребленным в нем глаголом ἀνακάμψω³¹ говорит о том, что св. Павел намерен был, отправившись из Ефеса в Иерусалим, оттуда непосредственно, никуда не заходя в другое место, как бы тем же следом возвратиться снова в Ефес. Замечание Апостола: мне нужно непременно провести приближающийся праздник в Иерусалиме сделано, очевидно, им с целью не только указать на ту причину, по которой он не может остаться теперь в Ефесе, но и обозначить то время, на которое он оставляет Ефес. Для первой цели достаточно было сказать Апостолу только о том, что ему непременно (πάντως) нужно побывать в Иерусалиме. Он же, вероятно, в утешение иудеев, так радушно принявших его проповедь и так сожалевших о скорой разлуке с ним, как бы так говорит им: «впрочем, я с вами расстаюсь ненадолго; в Иерусалиме я проведу только праздник и оттуда, никуда более не заезжая на долгое время, снова возвращусь к вам, если, конечно, это будет угодно Богу». Последние слова Апостола естественнее всего должны относиться к возможности непосредственного его возвращения из Иерусалима: «если же не возвращусь из Иерусалима, как бы так говорил св. Апостол, то лишь только в том случае, если сам Бог отзовет меня оттуда для деятельности в какое либо другое место». Таким образом, Апостол, отправляясь из Ефеса, намерен был после иерусалимского праздника непосредственно снова прибыть обратно. А то путешествие по Галатии и Фригии, какое он предпринял в действительности после посещения им Иерусалима и до возвращения в Ефес³², в рассматриваемое время совершенно не предполагалось им; иначе он, обозначая ефесским иудеям время своего возвращения, должен был бы сказать, что ему до возвращения к ним нужно непременно не только провести приближающийся праздник в Иерусалиме, но и посетить ранее основанные им церкви в Галатии и Фригии. И это добавление было бы тем необходимее, что оно значительно увеличивало бы самый срок, которым отдалялось возвращение Апостола в Ефес: на возвращение из Иерусалима непосредственно нужны были недели, а через Галатию и Фригию – требовались месяцы. Итак, первоначальный план св. Павла для новой его миссионерской деятельности, которая составляла начало его третьего путешествия, был такой: провести приближающийся праздник в Иерусалиме и затем оттуда непосредственно возвратиться в Ефес. Но в Иерусалиме, как сказано выше, значительно изменился этот план св. Апостола: здесь он увидел неотложную необходимость посетить основанные им церкви в Галатии и Фригии прежде, чем отправиться в Ефес. Поэтому-то пребывание Апостола в Иерусалиме и получает особенную важность.

Помимо всех других целей, вызывавших св. Павла на посещение Иерусалима и после его второго путешествия, как и после других двух его путешествий, тогда была одна еще особенная. Эта причина явилась в то время, когда он, отправившись из Коринфа, прибыл в Кенхреи, чтобы отсюда уже прямо отплыть в Сирию и затем в Иерусалим. Здесь именно Апостол остриг голову по обету (κειράμενος ἐν Κεγχρεαῖς τὴν κεφαλήν εἶχεν γὰρ εὐχήν)³³. Эти слова более всех других мест 18-й главы книги Деяний останавливают на себе внимание и древних толкователей и новейших комментаторов священной книги: уяснению их смысла обыкновенно отводится самое большое место. Причина этого в особенной, свойственной св. Дееписателю, краткости речи, которая в данном месте достигает наибольшей степени³⁴.

Прежде всего, возбуждается недоумение относительно самого лица, к которому нужно относить это замечание об обете. По-гречески весь 18-й стих читается так: ὁ δὲ Пαῦλος ἔτι προσμείνας ἡμέρας ἱκανὰς τοῖς ἀδελφοῖς ἀποταξάμενος ἐξέπλει εἰς τὴν Συρίαν καὶ σὺν αὐτῷ Пρίσκιλλα καὶ Ἀκύλας κειράμενος ἐν Κεγχρεαῖς τὴν κεφαλήν εἶχεν γὰρ εὐχήν. Мысль об обете примыкает к предыдущей речи посредством причастия κειράμενος. Но к какому из трех лиц, упомянутых ранее этого причастия, должно относиться последнее? Обыкновенно причастие в таких случаях относится к существительному ближайшему. Поэтому грамматически естественнее всего причастие κειράμενος относить к предшествующему ему Ἀκύλας. На такую именно, а не иную грамматическую связь этих двух понятий, по-видимому, хотел указать в данном случае и сам обычно краткий св. Дееписатель; он, будто намеренно, удаляет всякую возможность относить мысль об обете к св. Апостолу Павлу, поставляя его имя в самом наивозможно дальнем расстоянии от κειράμενος (σὺν αὐτῷ (т.е. Παύλῳ) Пρίσκιλλα καὶ Ἀκύλας κειράμενος). А пренебрегая и обычным в древности предпочтением мужского имени женскому, в силу чего обыкновенно при совместном употреблении их мужское ставилось ранее женского, Апостол как бы намеренно поставляет в данном месте имя женщины Прискиллы ранее имени ее мужа, Акилы, так, что бы это последнее имя пришлось непосредственно пред самым причастием κειράμενος, и, таким образом, сама собою определилась бы грамматическая связь этих обоих понятий³⁵. Такая будто бы преднамеренность в расположении имен св. Дееписателем становится еще более заметной в виду того, что в двух других местах этой же главы, в стихах 2 и 26, он оба эти имени ставит рядом в обычном порядке: сначала мужское, а потом женское: Акила и Прискилла. На основании таких именно соображений некоторые толкователи и полагают, что в Кенхреях остриг голову по обету Акила, а не Апостол Павел³⁶. Но вникая в дело ближе, нельзя не заметить всей натянутости такого толкования этого места. Конечно, для понимания смысла того или другого места имеет важное значение грамматическое отношение слов и понятий. Но кто станет спорить, что логическая связь гораздо важнее грамматической? Пусть κειράμενος стоит непосредственно после Ἀκύλας; но стоит только прочитать весь стих сразу, и станет очевидным, что это прилагательное по внутреннему смыслу, по логической зависимости, относится к Пαύλος, хотя последнее и стоит в самом начале стиха. Павел, пробыв еще довольно дней, простился с братиями и отплыл в Сирию и с ним Акила и Прискилла, остригши голову в Кенхреях – читая даже только один этот стих, не говоря уже о всей XVIII-й главе, невольно сознается, что главное лицо этого рассказа – св. Павел, средоточие всех этих событий и фактов, что все это – рассказ о нем; и если здесь упоминается об Акиле и Прискилле, то как бы мимоходом, как о лицах второстепенных, имеющих значение единственно только постольку, поскольку они находятся возле Ап. Павла. Поэтому совершенно уместно и вполне согласно с действительным смыслом этого места славянский и русский переводы выделяют замечание св. Луки об Акиле и Прискилле (и с ним Прискилла и Акила) из этого отдела посредством скобок, как вставочное предложение. Что же касается мнимой преднамеренности св. Дееписателя через особенный порядок имен Акилы и Прискиллы указать на внутреннюю связь κειράμενος с Ἀκύλας, то приводимое в пользу этого соображение могло бы иметь силу только в том случае, если бы подобный распорядок встречался только однажды или если бы повторялся, то в аналогичных же случаях. На самом же деле такие древнейшие кодексы, как Ν. А. В. Е. 13. vulg. copt. aeth.³⁷ не далее, как в 26 стихе той же главы Деяний, читают имена Акилы и Прискиллы в том же порядке, как они поставлены в 18 стихе: ἀκούσαντες δὲ αὐτοῦ (Аполлоса) Пρίσκιλλα καὶ Ἀκύλας προσελάβοντο αὐτὸν. Не соглашаться с таким чтением этого стиха нет никаких оснований уже в силу одной авторитетности разделяющих его кодексов и переводов; напротив, такое именно чтение должно быть принято за несомненное в виду других параллелей. В Рим.16:3 также на первом месте стоит Прискилла, а на втором Акила (ἀσπάσασθε Пρίσκαν καὶ Ἀκύλαν); точно такой же порядок этих имен удержан и в 2Тим.4:19: ἄσπασαι Пρίσκαν καὶ Ἀκύλαν. И во всех этих трех местах совершенно нет никаких грамматических нужд к такому именно порядку расположения имен. Таким образом, если исключить Деян.18:2 и 1Кор.16:19, где имя Акилы стоит ранее Прискиллы решительно во всех кодексах, переводах и изданиях, то окажется, что во всех остальных четырех случаях, где встречаются в Новом Завете эти два имени вместе³⁸, обыкновенно Прискилла стоит ранее Акилы. Следовательно, такая расстановка этих имен в Деян.18:18 является не намеренно исключительной, а обычной по отношению к этим именам со стороны и св. Дееписателя и самого Апостола Павла. Причину такого предпочтения жены перед мужем вопреки литературным обычаям древности нужно полагать скорее всего в личных качествах этой христианки, которая, возможно, превосходила своего мужа и христианской образованностью и степенью благовестнической ревности по распространению св. веры³⁹. Таким образом самый текст ясно свидетельствует, что сообщение об острижении волос относится к Апостолу Павлу. Но и кроме этого есть еще основания, по которым нельзя относить этого сообщения к Акиле. Если бы Акила принял на себя обет назорейства⁴⁰, то в силу вполне определенного и строгого постановления Моисеева законодательства он непременно должен был бы отправиться в Иерусалим и там, в храме, принести положенные жертвы, остричь свои назорейские волосы и сжечь их на огне под мирной жертвой⁴¹. Между тем Акила (с Прискиллой), как известно, из Кенхрей отправился вместе со св. Павлом в Ефес, где и оставался в течение всего времени пребывания Апостола в Иерусалиме. Наконец, допустив, что обет действительно был принят Акилой, а не Апостолом Павлом, приходится недоумевать: почему св. Дееписатель, обычно краткий в своем рассказе, считает нужным особо остановиться на обете Акилы, каковый факт совершенно не может иметь никакого значения по отношению к главной цели рассказа св. Дееписателя: говорить о распространении церкви Божией? Между тем сообщение об обете Апостола Павла имеет большую важность для уяснения ближайшего будущего в жизни этого Апостола⁴².

Если не более, то во всяком случае и не менее, чем о лице, давшем обет, существует разногласий и относительно самого объекта, какой должно разуметь в данном месте. Действительно, какой здесь разумеется обет? Для решения этого вопроса представляет вполне достаточные данные самый текст книги Деяний. Во-первых, этот обет св. Лука называет одним только греческим существительным, без всяких других определений – εΐχεν γαρ εύχήν. Ευχή как по употреблению и у классиков, так и у новозаветных священных писателей обычно означает религиозный обет, который, конечно, всегда соединяется с молитвой⁴³. Но так как у евреев было несколько различных обетов, между тем как св. Дееписатель употребляет одно ευχή, без всякого определения, то само собой понятно, что он этим словом хотел обозначить такой обет, содержание и форма которого не подлежали личному усмотрению обещающихся, но были строго определены законом. Ευχή Дееписатели – это ευχή κατ' εξοχήν, а таким обетом по преимуществу был общеизвестный и распространенный у евреев обет назорейства. Во-вторых, Дееписатель указывает и одну черту этого обета – κειράμενος την κεφαλήν. Острижение волос – это, конечно, внешняя принадлежность обета; о ней, как подлежащей внешнему наблюдению, и говорит св. Лука, не касаясь внутреннего содержания обета, но стрижение волос было существенной внешней стороной именно обета назорейства. Наконец, в-третьих, сохраненные Дееписателем слова в ответе Ап. Павла ефесским иудеям: δεΐ με πάντως την εορτήν την έρχομένην ποιήσαι εις Ιεροσόλυμα⁴⁴ – всего вероятнее должны иметь непосредственную связь с замечанием о данном апостолом обете. Ни из предыдущего, ни из последующего в книге Деяний, а равно и ни из посланий самого Ап. Павла ничего не известно о той неотложной надобности, которая так настойчиво (πάντως) и так поспешно отзывала его тогда в Иерусалим. А если поставить в связь эту поспешность апостола непременно к назначенному и притом очень близкому (την έορτήν την έρχομένην) сроку быть в Иерусалиме с известием о недавно данном им обете, то тогда эта поспешность получает себе надлежащее уяснение. Кажется, что св. Лука потому и не говорит о причинах этой поспешности, что они понятны сами собой из известия об обете св. Апостола: данный им обет неотложно⁴⁵ требовал прибытия его в Иерусалим к назначенному сроку⁴⁶. Таким же обетом мог быть только обет назорейства, который требовал при своем окончании принесения жертв и снятия волос непременно в Иерусалиме.

Обет назорейства – самый важнейший из всех иудейских обетов, почему Моисеево законодательство весьма подробно определяет его сущность и исполнение. Давший обет назорейства обязан был: а) во все время его продолжения не пить никаких опьяняющих напитков, не есть ничего, что приготовляется из винограда, словом – как сильно выражается Законодатель – ничего от винограда, от зерен до кожи; б) во все дни своего назорейства растить свои волосы, так чтобы бритва не касалась его головы; в) наконец, назорею воспрещалось всякое, даже и нечаянное, прикосновение к мертвому телу, хотя бы это был труп его отца или матери⁴⁷.

Распространенность этого обета у евреев была довольно обширная; особенно много было назореев в смутную эпоху судей. В дальнейший период истории народа Божия следует умолчание свв. книг о назореях, но с 1Мак.3:49 снова встречаются сведения о них. Во время Ап. Павла назорейские обеты были также не редки. Иоанн Креститель был назореем от чрева матери своей⁴⁸. По преданию, идущему от Гегезанна, которое записано Евсевием, Иаков Праведный, брат Господень, также был назореем от материнского чрева⁴⁹. Иосиф Флавий почти о времени Ап. Павла свидетельствует, что тогда назорейские обеты были в большом распространении; правда, он не называет их своим именем, но указанные им характерные черты этих обетов решительно не оставляют никакого сомнения в том, что это были именно назорейские обеты. Вот его слова: ἐπεδήμει (Вереника, сестра царя Агриппы) ἐν τοῖς Ἱεροσολύμοις εὐχὴν ἐκτελοῦσα τῷ θεῷ: τοὺς γὰρ ἢ νόσῳ καταπονουμένους ἤ τισιν ἄλλαις ἀνάγκαις ἔθος εὔχεσθαι πρὸ τριάκοντα ἡμερῶν, ἧς ἀποδώσειν μέλλοιεν θυσίας, οἴνου τε ἀφέξεσθαι καὶ ξυρήσεσθαι τὰς κόμας⁵⁰. В этих жертвах и стрижении волос по окончании обета в Иерусалиме и в этом воздержании от вина нельзя не узнать назорейства. Что же касается причин, которыми обычно предварялись назорейские обеты, то ими естественнее всего бывали чувства благодарности к Богу или за благополучный исход какого либо предприятия, или за избавление от какой либо угрожавшей опасности, например, от бури на море, от болезни и т. п.⁵¹. Конечно, подобных поводов к назорейскому обету в жизни св. Ап. Павла, который много был в трудах, безмерно в ранах, более в темницах и многократно при смерти, который пять раз подвергался сорока без одного ударам от иудеев, три раза был побиваем камнями, три раза терпел кораблекрушение, раз целые сутки пробыл в морской глубине, подвергался многочисленным опасностям на реках, от разбойников, от единоплеменников, от язычников, в городе, в пустыне, на море, между лжебратиями, в труде и изнурении, часто в бдении, в голоде и жажде, часто в посте, на стуже и в наготе⁵², поводов к назорейству не могло не доставать в этой многотрудной жизни. Возможно, что и в последнее время его пребывания в Коринфе с ним случилось какое либо особенно сильное несчастье, благополучно освободившись от которого, он в чувстве горячей благодарности к Богу и воспользовался иудейским обетом назорейства, чтобы в нем принести Господу дань своего благодарного сердца. Начало такого обета он и совершил в кенхрейской гавани, остригши голову, и этим внешним актом начавши исполнение обета. Потому-то Дееписатель, сказав об острижении Павлом волос, далее о причине этого поступка говорит уже в imperfectum'е: εἶχεν γὰρ εὐχήν, т. е., желая этим сказать, что через этот именно акт и началось (но еще не окончилось) исполнение им обета⁵³.

Но как возможно согласить этот поступок Ап. Павла, в котором проявилась его самопроизвольная, чуждая всяких внешних принуждений и побуждений, расположенность к исполнению чисто внешних предписаний Моисеева законодательства, с отличительной и характерной чертой его, как Апостола язычников, состоявшей в его учении о свободе христианства от мертвого уже ветхозаветного закона? «Если бы Павел на самом деле предпринял исполнение обета, то он стал бы в противоречие со своими основными положениями касательно свободы от обрядового Моисеева закона»⁵⁴. Ответ на этот вопрос есть собственно решение вопросов о тех причинах, которые побуждали св. Апостола принять обет назорейства, и о тех целях, которые он имел в виду достигнуть посредством его. А эти вопросы в свою очередь могут быть разрешены только на почве выяснения одного из самых крупнейших явлений апостольской эпохи – взаимоотношения и в теории и на практике между Моисеевым законом и христианством – и того положения, которое занимал по отношению к этому явлению сам св. Павел до рассматриваемого времени⁵⁵.

Господь Иисус Христос во время своей земной жизни обитал и действовал среди родного ему по плоти, богоизбранного еврейского народа. Отличительной чертой тогдашних, особенно палестинских, евреев была привязанность к Моисееву закону. В нем они видели свое единственное и исключительное преимущество, равного или подобного которому не имел никакой другой народ. Фарисейская набожность еврейских раввинов и законников, не умевшая прозревать во внутрь закона, в его дух и идею, поняла его прежде всего и главнее всего, как форму. Она измыслила и продолжала измышлять одно за другим – целую массу мелочных предписаний, все тяжелое бремя которых возлагала на иудеев. И иудеи несли это иго, полагая в нем свою отличительную черту, как богоизбранного народа. Спаситель, Которого пришествие и совершенное Им искупление были действительным исполнением сеновного закона и eo ipso – уничтожением его⁵⁶, по богочеловеческой своей мудрости не возвестил сразу же иудеям уничтожения и отмены закона. Он, правда, показывал иудеям, что их фарисейские учители извратили закон; но, исправляя эти извращения, Он сам был исполнителем этого закона; обрезанный по Моисееву закону, Он блюл иудейские праздники, участвовал при иудейском богослужении и т. п.; словом, Он исполнял закон и водворял христианство на почве иудейства. После смерти Господа свв. Апостолы, облагодатствованные дарами сошедшего Духа Святого, начали, во исполнение заповеди Господней, проповедовать христианство. На первых порах эта проповедь раздавалась исключительно только в пределах иудейства. Сами евреи по происхождению и строгие блюстители закона по воспитанию, Апостолы продолжали нести иго закона на себе и тогда, когда сделались проповедниками Христовой веры. Равным образом не снимали они этого бремени и с уверовавших иудеев: христиане из иудеев, принимая веру Христову, не оставляли Моисеева закона, но продолжали держаться его обрядовой стороны, приобщивши к нему, конечно, стяжания христианства. Свв. Апостолы сами исполняли закон, во всяком случае, не потому, что считали это безусловно необходимым в христианстве, без чего нельзя спастись. Речи свв. Петра и Иакова на апостольском иерусалимском соборе и составленное там соборное определение, напротив, ясно говорят за то, что Апостолы считали закон не нужным в христианстве. Цель же исполнения ими закона заключалась в том, чтобы неисполнением закона не произвести соблазна в иудеях, принимающих христианство. Последние были так твердо и так слепо преданы закону, что никак не могли представить себе возможности быть истинными христианами без закона. Закон Моисеев и христианство, по их мнению, так родственны между собою исторически, что христианство может быть только там, где закон. И вот с самых первых пор возникновения апостольской проповеди, иудеи-христиане во главе с Апостолами, веруя во Христа и живя по-христиански, однако продолжали исполнять Моисеев закон. И был мир в церкви.

Но вот вскоре совершился факт, который поставил на очередь вопрос о взаимоотношении закона и христианства, хотя и не во всей широте, но во всяком случае решительно. Ранее распространение христианства ограничивалось только одними обрезанными или природными иудеями, или прозелитами из язычников. Так как Искупитель-Мессия и был обещан обрезанным и среди них действительно и явился, и так как все принимавшие христианство были из обрезанных, то у тогдашних иудеохристиан сложилось убеждение, как вывод из двух предыдущих положений, что христианство – для обрезанных, что к нему возможно прийти только через обрезание. Поэтому, заключали они, если необрезанный язычник пожелает принять христианство, то он может это сделать не прежде, чем примет обрезание и подчинится Моисееву закону. Что такое именно убеждение существовало у тогдашних христиан и разделялось даже теми из них, которые особенно близко стояли к самим свв. Апостолам и даже бывали их спутниками в недалеких миссионерских путешествиях, это легко можно видеть из первого, подробно рассказанного в кн. Деяний, факта принятия христианства язычниками непосредственно, помимо обрезания и вообще Моисеева закона⁵⁷. Почему Господь устраивает это принятие язычников в лоно христианской церкви чудесным образом? Зачем нужно было послание Ангела Корнилию? Зачем – троекратное чудесное видение Апостолу Петру и Господне истолкование сего видения? Все это потому и с той целью, чтобы сильнее подействовать на окрепшее среди иудеохристиан убеждение о невозможности язычникам принимать христианство без посредства Моисеева закона. Особое божественное повеление касательно принятия в церковь Корнилиева дома, обставленное чудесными явлениями, должно было говорить за истинность и, так сказать, согласие с волей Божией этого события. Однако спутники Ап. Петра, хотя они, конечно, и были осведомлены об особом божественном велении о сем, однако, когда увидели, что в конце проповеди Апостола дары Духа Святого излились на язычников необрезанных, т.е. иначе, что они видимо стали истинными христианами без посредства Моисеева закона, то изумились (έξέστησαν). Они изумились необычности и неожиданности подобного явления. Оно никак не мирилось с их убеждениями. Изумление их было так сильно, что они даже хотели своими советами воспрепятствовать св. Петру совершить над уверовавшими таинство крещения; в ответ на это именно сопротивление св. Петр и говорил: кто может запретить креститься водою тем, которые, как и мы, получили Св. Духа?⁵⁸ И замечательно: Ап. Петр в этом своем ответе ссылается единственно только на божественное веление, по которому совершилось это событие. Во всяком случае, если не сам он, то его спутники, могли помириться с совершившимся фактом, но только никак не на почве человеческих убеждений. Но вот весть об обращении в христианство Корнилиева дома без посредства Моисеева закона дошла до других Апостолов и христиан; услышали Апостолы и братия, бывшие в Иудее, что и язычники приняли слово Божие⁵⁹. И что же? Обрезанные христиане так были смущены этим фактом, что, когда Петр пришел в Иерусалим, они упрекали его (διεκρίνοντο πρὸς αὐτὸν)⁶⁰. Их совесть не мирилась даже с самой возможностью обратиться Ап. Петру с проповедью к необрезанным язычникам. Как же это могло произойти, спросили они Петра, что ты ходил к людям необрезанным и ел с ними?⁶¹ Св. Петр подробно передал им, как сам Бог повелел ему обратиться с проповедью к Корнилию, и как дары Святаго Духа излились на уверовавших еще до окончания проповеди; итак, заключил он, если Бог дал им такой же дар, как и нам (т.е. обрезанным), уверовавшим в Господа Иисуса Христа, то кто же я, чтобы мог воспрепятствовать Богу?⁶² Последние слова Апостола предполагают, что если бы не было особого божественного указания, то он, быть может, и воспрепятствовал бы креститься необрезанным. И немощная совесть обрезанных христиан помирилась с этим событием, видя в нем участие самого Господа: видно и язычникам дал Бог покаяние в жизнь⁶³ – говорили они.

Но это успокоение иудеохристиан или не было всеобщим, так что уже в то время было несколько таких иудеохристиан, которые считали этот факт только за исключение, а свои раннейшие убеждения на этот счет за правило, или же оно, если и было всеобщим, то у некоторых скоро прошло, и они остались при своих прежних убеждениях. По крайней мере, с этого времени и впредь на всем почти протяжении апостольской⁶⁴ и даже начала послеапостольской⁶⁵ эпохи существует вышедшая из Иерусалима и там преимущественно централизовавшаяся, обособившаяся от других, группа таких иудеохристиан, которые, не смотря ни на обличения и увещания св. Павла⁶⁶, ни на соборное определение свв. Апостолов в Иерусалиме⁶⁷, упорно держались того убеждения, что должно обрезывать язычников и заповедывать соблюдать закон Моисеев⁶⁸, иначе же нельзя спастись в христианстве язычникам. Свое ложное убеждение, которое, очевидно, извращало смысл и значение христианства, эти иудеохристиане не отказывались защищать перед Апостолами⁶⁹, а св. Павла они впоследствии даже и не считали за Апостола Христова⁷⁰. Не подлежит сомнению, что эти лжеучители отделились от истинно-христианского общества в Иерусалиме, так что св. Павел имел полное основание называть их лжебратиями (ψευδαδέλφοι)⁷¹, а составители послания апостольского собора – сказать про них, что проповедывать необходимость для язычников обрезания и соблюдения Моисеева закона они им не поручали (οἷς οὐ διεστειλάμεθα)⁷². Несмотря на это, они однако обычно прикрывались именем единомышленников истинных Апостолов⁷³. Эти лжеучители не только сами держались и отстаивали свое заблуждение, но и ревностно старались распространить его между новообращавшимися в христианство язычниками.

До времени апостольского собора в Иерусалиме иудействующие лжеучители, как отдельная группа, не особенно были заметны. Но что они существовали и тогда, об этом можно догадываться на основании следующего места книги Деяний: когда рассеявшиеся от гонения, последовавшего на христиан за казнью св. Стефана, отправились с проповедью по соседним странам, то, некоторые из них Кипряне и Киринецйы..., пришедши в Антиохию (Сирийскую) говорили Еллинам, благовествуя Господа Иисуса, и была рука Господня с ними, и великое число, уверовав, обратились к Господу⁷⁴. Здесь, очевидно, идет речь о том, как рассеявшиеся иерусалимские христиане из Кипрян и Киринейцев начали проповедовать христианство антиохийским язычникам⁷⁵ и, по примеру св. Петра, принявшего по особенному божественному указанию Корнилия и бывших с ним в церковь без посредства Моисеева закона⁷⁶, не налагали на обращавшихся тяжелого для них бремени ветхозаветного закона. Эта, совершенно новая деятельность проповедников имела громадный успех; при помощи Божией, в непродолжительное время в Антиохии обратилось в христианство весьма большое количество язычников (πολύς τε ἀριθμὸς)⁷⁷. Но вот слухи об этой успешной деятельности в совершенно новом, доселе еще не практиковавшемся, направлении доходят до Иерусалима. А Иерусалим, вся тамошняя христианская община, твердо держится закона Моисеева. Одни только считают его делом безразличным самим в себе, другие же, люди немощные, видят в этом вековом наследии иудеев нечто необходимое и в христианстве. Если здесь известие об обращении Корнилия встретили упреками Ап. Петру и примирились с этим фактом лишь только, как с совершившимся по особому указанию Божию, то, понятно, известие об обращении антиохийских язычников без посредства Моисеева закона в людях, особенно преданных этому закону, вызвало сильные недоумения и, может быть, возражения. По крайней мере, передовая часть иерусалимской общины, Апостолы, пресвитеры и вообще люди, смотревшие на закон, как на дело само в себе безразличное, и, потому, видевшие в антиохийском событии дело правое, запечатленное истинным благословением Господним⁷⁸, решились выбрать наиболее облагодатствованного и естественными и сверхъестественными дарами мужа и послать его в Антиохию с целью защищения и наиболее прочного утверждения положенных оснований для образования антиохийской церкви из язычников, не связанных исполнением Моисеева закона. Таким человеком оказался св. Ап. Варнава, муж добрый (ἀγαθὸς) и исполненный Духа Святого и веры (πίστεως)⁷⁹. Но особенную силу приобретают иудаисты ко времени окончания св. Ап. Павлом своего первого благовестнического путешествия, причем вся злоба их ожесточения направляется преимущественно, если не исключительно, против личности великого Апостола языков и основанных им церквей.

Св. Апостол Павел при самом своем божественном избрании на апостольское служение получил предуказанное Господом особое назначение: проповедывать Евангелие преимущественно язычникам⁸⁰. Бог, содействовавший Петру в апостольстве у обрезанных, содействовал Павлу в апостольстве у язычников⁸¹. Если другие Апостолы, например, Иаков, Кифа и Иоанн, преимущественно благовествовали среди иудеев, то они в св. Павле видели преимущественно благовестника язычникам⁸². И вот богоизбранный Апостол языков, после годичного проповедования слова Божия в новоустроившейся антиохийской церкви из язычников вместе со св. Варнавой, побывав вторично в Иерусалиме⁸³, был призван Духом Святым на благовестническое путешествие по некоторым, на первый раз – ближайшим, языческим странам. Вместе со своими спутниками он проходил остров Кипр (Саламин-Паф), Памфилию (Пергия и Атталия), Писидию (Антиохия), и Ликаонию (Икония, Листра и Дервия). Хотя в этих странах среди язычников жили иудеи, и к последним св. Павел обычно обращался с проповедью прежде первых, однако ввиду того, что иудеи оказывали упорное сопротивление его благовествованию, он благовествовал на сей раз преимущественно среди язычников. И эта проповедь имела весьма большой успех⁸⁴: христианские церкви из язычников появились во многих местах. Св. основатель этих церквей, несомненно, непосредственно наставленный Духом Святым касательно того, в какое отношение поставлять христиан из язычников к Моисееву закону, укрепленный в этом наставлении примером обращения Корнилия и основания антиохийской церкви из язычников, каковые события были запечатлены особым благословением божиим, теперь вполне уверенно освобождал новообращавшихся язычников от Моисеева закона. Этот, полагавшийся в основу церквей из язычников, принцип христианской свободы требовал и от самого проповедника верности этой свободе не на слове только, но и на деле; и св. Павел сам свидетельствует о себе, что он для чуждых закона был, как чуждый закона, чтобы приобресть чуждых закона⁸⁵; для иудеев – иудей и для подзаконных – подзаконный, он, живя и проповедуя среди язычников, сам оставлял обрядовый закон Моисеев и жил так, как бы был христианином из язычников. Конечно, на стороне богоизбранного Апостола Павла была истина: закон терял свою силу после открытия новозаветного царства благодати Христовой. Если другие Апостолы из снисхождения к иудеям, которые, с младенчества возросшие в законе и связанные им во всех сферах частной, семейной и общественной жизни, не имели силы сразу расстаться с ним, – щадили их приверженность к нему и в христианстве, чем значительно облегчались успехи проповеди, то, само собою разумеется, для св. Павла, проповедовавшего в странах языческих и язычникам, для которых Моисеев закон не имел обязательной силы и значения ни в жизни религиозной, ни в общественной и ни в гражданской, не было никакой особенной нужды налагать иго законное на христиан из язычников.

Но слепотствующие иудеохристиане, особенно те из них, которые считали Моисеев закон обязательным непременно для всех христиан, те, которые мирились с обращением Корнилия, как с исключением, совершившемся но особому чрезвычайному указанию Божию, те, сопротивления которых опасалась церковь иерусалимская, посылавшая в новоустроившуюся антиохийскую церковь св. Варнаву, когда стали идти слухи об основанных св. Павлом церквах из языческих обращенцев и о проповедуемой им свободе в них, эти иудеохристиане сильно смутились духом. Их немощная совесть не мирилась с этим беззаконным нововведением. Их ложное убеждение о необходимости в христианстве закона достигло такой степени, что они готовы были уже считать погибшими для Христа всех Павловых обращенцев из язычников. В порыве слепотствующей любви к проповедуемому ими заблуждению они восчувствовали себя нравственно обязанными пойти по следам св. Ап. Павла и вразумить тех, кого он, по их мнению, ввел в заблуждение. На это решались, конечно, наиболее сильные в своем убеждении и ревностные люди. Поддержки своим намерениям они, разумеется, не находили в иерусалимских Апостолах⁸⁶. Но снисхождение последних к приверженности иудеохристиан к Моисееву закону дало им мысль и смелость прикрыться их именем и отправиться по следам Павловым. И вот, действительно, эти иерусалимские иудаисты⁸⁷, пылая слепой ревностью к распространению своего лжеучения, как истины, отправились в Сирию, побывали в Антиохии, были даже в соседней с ней Киликии и проповедовали здесь всем, что обращаемым Ап. Павлом язычникам непременно должно обрезываться и соблюдать закон⁸⁸. Постановление апостольского иерусалимского собора, где сообщается о сей проповеди иудаистов, умалчивает, конечно, о подробностях их лжеучительства. Но надо полагать, что, если их слушатели, по своей еще не твердой и не широкой наученности в христианстве, не могли теоретически оправдать свою христианскую свободу, то они, несомненно, защищали ее авторитетом св. Павла, который проповедовал им ее и сам имел ее. Таким образом, лжеучителям, естественно, приходилось направлять свои обличения на личность св. Ап. Павла. Они, ссылаясь на пример иерусалимских Апостолов, выставляли на вид Павлово противоречие им. Они восхваляли иерусалимских Апостолов, говоря, что они столпы церкви, самовидцы Иисуса Христа, словом, истинные Апостолы. Павел же Иисуса Христа не видел, он посему и не Апостол. Тут и в это время, вероятно, были применены к делу те дерзкие обвинения и порицания личности св. Павла, которые впоследствии были распространяемы усердно теми же лжеучителями в Галатии⁸⁹. Таким образом, борьба из-за принципа перешла в борьбу, направленную против личности. Св. Павел стал врагом для лжеучителей. Теперь их задачей сделалось преследовать Ап. Павла и, разрушая труды его благовестничества, созидать на этих развалинах свое новое здание. В данный раз проповедь лжеучителей имела успех; под ее влиянием церкви, недавно только основные св. Павлом, несколько поколебались в твердости стояния за проповеданную им свободу: лжепроповедники смутили (ἐτάραξεν) их своими речами и поколебали их души (ἀνασκευάζοντες τὰς ψυχὰς)⁹⁰.

Когда св. Ап. Павел, по окончании своего первого путешествия, явился в Антиохию Сирийскую, то здесь ему пришлось встретиться лицом к лицу с этими лжеучителями. Они здесь проповедовали антиохийским христианам из язычников, наставником в благовестии которых был св. Павел, необходимость обрезания и вообще соблюдение всего Моисеева закона. Ап. Павел, конечно, не мог быть безучастным к этой проповеди, и вот между ним и Варнавой с одной стороны и лжеучителями с другой возгорелись распри и споры (γενομένης δὲ στάσεως καὶ ζητήσεως οὐκ ὀλίγης)⁹¹. Так как эти распри и споры породили смуту и в самой церкви антиохийской, то за окончательным решением недоумений положено было отправить Павла и Варнаву в Иерусалим, к тамошним Апостолам и пресвитерам. Уже один факт осознанной в Антиохии необходимости общеапостольского решения вопроса показывает, что лжеучители были необыкновенно тверды и настойчивы в своих убеждениях и в своей полемике со св. Павлом. В сделанном Апостолом в Послании к Галатам⁹² описании этого, по счету третьего, его путешествия в Иерусалим⁹³ есть заметка, что лжеучители, по приходе Ап. Павла в Иерусалим, так были уверены в своей правоте, а, следовательно, и в успехе своей полемики против Ап. Павла, что имели особенный надзор за поведением его и пытались поработить его, привлечь на свою сторону. Но мы, выразительно говорит Апостол Павел, ни на час не уступили и не покорились⁹⁴. Время перед апостольским собором было, вероятно, периодом особенно сильного подъема ревности лжеучителей и их ненависти к св. Павлу. Хотя иерусалимские Апостолы были вполне на стороне св. Павла⁹⁵, однако во время самого собора лжеучители настойчиво высказывали свои заблуждения, и споры с ними длились долгое время⁹⁶. Но апостольский собор постановил решение вопреки лжеучителям: не возлагать на язычников, обращающихся в христианство, бремени закона Моисеева⁹⁷. Такое решение окончательно должно было успокоить и св. Павла с его сподвижниками⁹⁸ и тех иудеохристиан, которые, если и далеки были от желания налагать законное иго на язычников, то все-таки смущались в своей немощной совести проповедуемой Ап. Павлом свободой. Но не успокоились от соборного постановления иудаисты. Защищавшие свои ложные принципы до самого конца собора, они, конечно, и остались при своих убеждениях, не взирая на постановление собора. По крайней мере, несколько времени спустя снова появляются известия об их лжепроповеднической деятельности, по своей ревности значительно превосходившей прежнюю, дособорную⁹⁹. Нужно полагать, что соборное постановление еще более усилило обособленность лжеучителей, как таких. Доселе они надеялись на поддержку своим убеждениям со стороны иерусалимских Апостолов; теперь она потерялась для них навсегда. Почувствовав себя одинокими и самостоятельными, они теперь еще более ожесточились против учения о христианской свободе и против его проповедника – св. Апостола Павла.

Новый круг апостольской деятельности св. Павла после апостольского собора, обнимавший собою даже и европейские страны, и постепенно, таким образом, все более и более возраставшие церкви из необрезанных – все это должно было сильнее и сильнее ожесточать против св. проповедника его давних врагов. Правда, не видно, чтобы они вскоре после апостольского собора предпринимали свои обычные путешествия по основанным св. Павлом церквам. Этому мешало прежде всего то обстоятельство, что сам их св. основатель, уполномоченный собором сообщить им его решение, проходил через них в начале своего второго путешествия: лжеучители не могли надеяться на успех своей проповеди в его присутствии. Кроме того, являться им снова со своим лжеучением вскоре же после объявления в основанных Ап. Павлом церквах соборного постановления было также делом неразумным: их лжеучительство несомненно не имело бы успеха. Но впоследствии, когда св. Павел уже переправился на европейский материк, и впечатление соборного постановления несколько сгладилось, лжеучители снова начинают свою ожесточенную борьбу с Ап. Павлом¹⁰⁰. От их внимания, конечно, не ускользал ни один новый шаг в проповеднической деятельности Ап. Павла, и пропорционально его успехам росла и их злоба к нему. К концу второго путешествия его она, таким образом, достигла одной из самых высших степеней своего развития.

Кроме иудаистов Ап. Павел имел врагов и среди иудеев, как не уверовавших, так и принявших уже христианство. Едва ли кто другой из свв. Апостолов перенес столько иудейской злобы и ненависти, как св. Павел. Начавши свою апостольскую деятельность в Дамаске, он тогда же подвергся такой ненависти тамошних иудеев, что они составили даже заговор на его убийство, и лишь только предупредительность христиан, спустивших его в корзине за стену, спасла его жизнь от убийц, денно и нощно стерегших его выхода у городских ворот¹⁰¹. Спасшись бегством из Дамаска, св. Павел прибывает в Иерусалим; но здешняя проповедь вовлекла его в споры с эллинистами, и смерть снова грозила ему: ожесточенные иудеи-эллинисты не только угрожали ему убийством, но несколько раз даже покушались на это (οἱ δὲ ἐπεχείρουν ἀνελεῖν αὐτόν), и Павел уходит из Иерусалима в Тарс¹⁰². На острове Саламине во время своего первого путешествия св. Павел встретился между прочим с волхвом, иудеянином Елимой; и он, злобствуя на Апостола, старался помешать успехам его проповеди¹⁰³. Когда, далее, св. Павел благовествовал в Антиохии Писидийской, то в то время, как язычники и прозелиты охотно принимали его слово, иудеи исполнились зависти, и, противореча и злословя, сопротивлялись тому, что говорил он¹⁰⁴; и этот протест иудеев достиг до того, что они воздвигли гонение на Павла и Варнаву и изгнали их из своих пределов¹⁰⁵. Когда изгнанные прибыли и проповедовали в Иконии, то и здесь неверующие иудеи возбудили и раздражили против братьев сердца язычников¹⁰⁶; на ряду с партией, сочувствующей проповедникам, под влиянием ожесточившихся иудеев образовалась партия гонителей их, которая во главе с начальниками устремилась на них, чтобы посрамить и побить их камнями, и только их поспешное удаление из города в Ликаонию спасло им жизнь¹⁰⁷. Но и в Листре, где так язычески-радушно приняли проповедников, враги-иудеи не оставили их в покое: они пришли из Антиохии и Иконии и, когда Апостолы смело проповедовали, убедили народ отстать от них, говоря: они не говорят ничего истинного, а все лгут, и, возбудив народ, побили Павла камнями и вытащили за город, почитая его умершим¹⁰⁸. Когда свв. проповедники, заканчивая свое путешествие, обратно проходили Листру, Иконию и Антиохию, то под влиянием тяжести всех перенесенных ими во время путешествия скорбей от иудеев, а также и в виду преследования иудеями после Апостолов и самих христиан, не преминули поучать своих обращенцев, что многими скорбями надлежит войти в царствие Божие¹⁰⁹. Во время второго путешествия св. Павла, когда он прибыл в Филиппы, то, схваченный вместе со своим спутником Силой господами исцеленной им служанки-прорицательницы, был повлечен на площадь к начальникам; обвиненные в том, что они, будучи иудеями, возмущают город и проповедают обычаи, которых римлянам не следует ни принимать, ни исполнять, они навлекли на себя негодование толпы (καὶ συνεπέστη ὁ ὄχλος κατ᾿ αὐτῶν). Св. Дееписатель, правда, не упоминает о том, чтобы в числе восставших были именно иудеи, но в этом едва ли можно сомневаться: такое скорое применение к обвиняемым наказания даже без расследования о законности его применения к ним, показывает, что обвинение было единодушно поддержано всеми, и иудеями¹¹⁰; обвиненные претерпели много ударов и темничное заключение¹¹¹. Пришедши в Фессалонику, св. Павел подвергся ненависти неуверовавших иудеев, которые, взяв с площади некоторых негодных людей, собрались толпою и возмущали город и, приступив к дому Иасона (где находились проповедники), домогались вывести их к народу. От дальнейших бедствий спасла проповедников лишь заботливость христиан, которые ночью отправили Павла и Силу в Верию¹¹². Мирное и плодотворное проповедование в Вереи скоро нарушилось вторжением сюда фессалоникийских врагов, которые, узнав, что и в Верии проповедано Павлом слово Божие, пришли и туда, возбуждая и возмущая, народ¹¹³. Посетив после этого Афины, Ап. Павел прибыл в Коринф; но когда он и здесь проповедовал иудеям, что Иисус есть Христос, то они противились и злословили; а затем, в проконсульство Галлиона в Ахаии иудеи единодушно напали на Павла и привели его пред судилище, как обвиняемого. Но благоразумие Галлиона обеспечило безопасность св. Павлу, и он, пробыв еще довольно дней, простился с братиями¹¹⁴. Вышеприведенные случаи проявления ненависти иудеев к св. Павлу, конечно, не исчерпывают собою всех, какие только приходилось ему испытывать. Св. Дееписатель, обычно краткий в своем повествовании, не имел возможности и нужды заносить в свою священную книгу непременно всех без исключений фактов из жизни св. Апостола. С другой стороны краткое сообщение и о записанных фактах естественно умалчивает о силе и степени ненависти враждовавших против Апостола иудеев и скорбей, причинявшихся ими многострадальной душе его. Но кажется, не будет преувеличением, если и на основании только записанных у св. Луки и приведенных случаев сказать, что в иудейском обществе почти всех, посещенных св. Павлом, городов и местечек он имел непримиримых врагов, которые противились ему, как проповеднику новой христианской религии. Эти враги были исключительно неверующие иудеи.

Но были ненавистники св. Апостола и среди тех иудеев, которые, хотя и склонны были внимать его проповеди и были готовы даже принять ее, но, смущаемые проповедуемой им христианской свободой от Моисеева закона не только для язычников, но и для иудеев, не могли мириться с этой будто бы изменой его святым заветам иудейского народа и восставали против него, как врага своей родной религии и родного народа. Св. Дееписатель не оттеняет более или менее заметно таких именно врагов св. Ап. Павла; но факт их существования подтверждается некоторыми косвенными его указаниями. Так, для чего св. Павел обрезывает Тимофея, которого он сделал своим спутником? Он это совершил ради иудеев, находившихся в тех местах, ибо все знали об отце его, что он был эллин¹¹⁵. Очевидно, христианская свобода могла служить и служила соблазном для иудеев; она могла вместо того, чтобы располагать их к христианству, отталкивать от него и даже ожесточать их против самого проповедника. И вот богомудрый Апостол, наученный раннейшими опытами, и обрезывает Тимофея ради иудеев. А что действительно св. Апостол, проповедовал и допускал свободу не в отношении одних только язычников, но и иудеев, и что такой образ действий его возбуждал недовольство и ненависть иудеев, которые в противном случае, может быть, сделались бы и христианами, в этом можно удостовериться из следующих двух известий св. Дееписателя. Когда взбунтовавшиеся против Апостола коринфские иудеи привели его пред судилище, то обвиняли его вот в чем: он учил людей чтить Бога не по закону (παρά τὸν νόμον ἀναπείθει οὗτος τοὺς ἀνθρώπους σέβεσθαι τὸν θεόν)¹¹⁶. Под τοὺς ἀνθρώπους разумеются все слушатели св. Апостола без различия национальностей: эллины и иудеи. Но обвинители, конечно, должны были особенно разуметь под ними иудеев, потому что самый смысл их обвинения такой: «Наша религия, состоящая в исполнении закона Моисеева, как такая – есть religio licita, она дозволена для нас высшим римским правительством¹¹⁷; но этот Павел проповедует нам и даже эллинам другую религию, не покоющуюся на Моисеевом законе¹¹⁸, religionem illicitam, и, таким образом, идет против римского правительства; он государственный преступник, потому мы и обращаемся к тебе за разбирательством его вины»¹¹⁹. Следовательно, св. Апостол проповедовал христианскую свободу от Моисеева закона не только язычникам, но и иудеям; он учил их христианству παρά τὸν νόμον. Если бы он проповедовал им христианство так же, как иерусалимские Апостолы – тамошним иудеям, т.е. с сохранением в христианстве Моисеева закона, то во всяком случае это было бы проповедью παρά τὸν νόμον σέβεσθαι τὸν θεόν. Другой пример можно находить в XXI главе книги Деяний. Когда св. Ап. Павел, при окончании своего третьего путешествия, прибыл в Иерусалим, то св. Иаков вместе с тамошними пресвитерами, выслушав его подробный рассказ о том, что при помощи Божией совершено им в посещенных языческих странах, сказал ему: видишь, брат, сколько тысяч уверовавших иудеев, и все они – ревнители закона. А о тебе наслышались они, что ты всех иудеев, живущих между язычниками, учишь отступлению от Моисея, говоря, чтобы они не обрезывали детей своих и не поступали по обычаям. Итак что же? Верно, соберется, народ, ибо услышит, что ты пришел¹²⁰. Здесь уже прямо утверждается, что Ап. Павел проповедовал свободу от Моисеева закона и иудеям, и что к этому крайне враждебно относились иудеохристиане. Св. Павел не отрицал достоверности распространявшихся о нем слухов и согласился на предложенный Ап. Иаковом способ усмирить ярость иудеев. Но их вражда была сильна настолько, что схваченный в храме, Апостол едва не был лишен жизни и должен был претерпеть узы¹²¹. Правда, описанный факт совершился после третьего путешествия; но тут дороги не столько поступки Св. Павла, сколько те принципы, которыми он руководился при их совершении. Если он проповедовал иудеям свободу от закона во время своего третьего путешествия, то, несомненно, тех же воззрений и той же практики он мог держаться и до третьего путешествия; кроме того, известно, что во время третьего своего путешествия он не столько основывал новые христианские церкви, сколько утверждал уже ранее, преимущественно во второе путешествие основанные, следовательно, для него учить во время третьего путешествия иудеев рассеяния отступлению от Моисея значит повторять свои наставления, преподанные им еще во второе путешествие. Всего вероятнее, таким образом, эти слухи о проповедании Ап. Павла иудеям об отступлении от Моисеева закона, о том, что он враг своего народа и Моисея, имели большую распространенность еще к концу его второго путешествия.

Между тем, когда св. Апостол, пробыв в Коринфе более, чем полтора года¹²², намеревался перенести на продолжительное время свою благовестническую деятельность в столицу проконсульской Асии, приближался один из праздников, особенно торжественно праздновавшихся в Иерусалиме. Самый текст книги Деяний не дает каких либо ясных и определенных указаний на самое наименование этого праздника. Св. Апостол ефесским иудеям говорит как об известном им, уже приближающемся, празднике: мне нужно непременно провести приближающийся праздник в Иерусалиме (τιν εορτήν την έρχομενην ποιησαι εις Ιεροσόλυμα)¹²³. Не подлежит сомнению, что под этим εορτή нужно разуметь какой либо один из больших иудейских праздников, каковыми были Пасха, Пятидесятница и Кущей, на которые обычно иудеи путешествовали в Иерусалим и относительно каждого из которых можно было выразиться: τιν εορτήν без добавления его собственного имени¹²⁴.

Была ли этим праздником Пасха, как полагают большинство толкователей¹²⁵? Правда, однокоренной с εορτή глагол εορτάζω как в Новом Завете¹²⁶, так и у LXX в Ветхом¹²⁷, употребляется только в приложении к празднику Пасхи. Равным образом и самое ή εορτή в Евангелиях иногда употребляется без всякого другого значения именно в применении к Пасхе¹²⁸. по-видимому, на этих основаниях εορτή можно считать за специальный термин, который из нарицательного имени праздника стал собственным именем Пасхи¹²⁹. Но, всматриваясь ближе, нельзя не видеть, что если в приводимых обыкновенно местах Нового Завета и употреблено εορτή именно в смысле праздника Пасхи, то это отнюдь не потому, что εορτή было преимущественно именем Пасхи, а просто ради краткости речи, так как во всех указываемых местах обычно вблизи или перед или после этого εορτή находится полное наименование праздника. По точно таким же основаниям одно εορτή без других определений употреблено и в отношении к празднику Кущей¹³⁰. Поэтому, можно встречать в Евангелиях полное название Пасхи: ἐν τῷ πάσχα ἐν τῇ ἑορτῇ¹³¹ или: προ δὲ τῆς ἑορτῆς τοῦ πάσχα¹³². Таким образом, одно εορτή может столько же указывать на Пасху, сколько и на Пятидесятницу и на праздник Кущей. Но в самом тексте книги Деяний можно найти такие указания, которые прямо не позволяют под этим праздником разуметь Пасху. Пасха праздновалась у иудеев вечером 14-го Нисана. Если Апостол непременно хотел прибыть в Иерусалим к празднику Пасхи, то ему нужно было отправляться из Кенхрей за несколько недель до праздника, но меньшей мере недель за 6–7. Известно, например, что при окончании третьего своего путешествия Ап. Павел, направляясь морем в Иерусалим на праздник Пятидесятницы, выехал из Филипп после дней опресночных¹³³, т.е. почти за семь недель до Пятидесятницы. Так как еврейский Нисан соответствует нашему марту-апрелю¹³⁴, то начало путешествия Апостола на Пасху должно относить к январю-февралю, каковые месяцы были уже зимними (χείμών). Но зимою море было совершенно закрыто для плавания кораблей. Из той же книги Деяний известно, например, что, когда Ап. Павел плыл в Рим, то по причине приближавшейся зимы плывшие вместе с ним хотели перезимовать в одной из гаваней острова Крита. Когда же этому помешала неприспособленность ближайшей гавани для зимней стоянки корабля и сильная буря, отнесшая корабль к острову Мелиту, то путники принуждены были провести остальные три зимних месяца в Мелитской гавани, очевидно, хорошо приспособленной к зимовке кораблей (тут тогда же зимовал александрийский корабль Диоскуры)¹³⁵. Иосиф Флавий¹³⁶ также сообщает, что Веспасиан, узнав о смерти Нерона и провозглашении Вителлия, и сам имея надежду и возможность достигнуть римского трона, однако не поехал тогда же в Рим из Палестины единственно по причине χειμῶνος ὥρᾳ. Равным образом когда тот же Веспасиан послал в Италию с войском Муциана, то последний побоялся ехать в виду приближавшейся зимы, но повел войско сухим путем через Каппадокию и Фригию¹³⁷. Очевидно, зимой в то время не плавали¹³⁸. Причина этого, по-видимому, странного, по крайней мере для теперешнего времени, явления заключается в том, что зима на Средиземном море – время сильных бурь и волнений, когда небо обыкновенно весь день и ночь закрыто сплошными массами густых облаков, за которыми не только не видно бывает звезд, но даже и солнца. Сильные дожди еще более усугубляли мрак. А мрак неба, отсутствие звезд при буре несет верную гибель мореходцу: известно, что древним теперешний компас заменяли звезды¹³⁹. Что касается пределов, которыми замыкалось зимнее время, то они определяются, например, Vegetius’ом так: ex die III Id. Novembr. usque in diem VI Id. Martii maria claudebantur¹⁴⁰; Plinius же о времени открытия мореходства говорит так: vег aperit navigantibus maria: cujus in principio, Favonii hibernum molliunt coelum, sole Aquarii XXV obtinente partem¹⁴¹. При этом начало весны по Цезареву календарю он определяет не весенним равенством ночей (aequinoctium vernum), как греки (а оно было 25-го Марта)¹⁴², а седьмым числом февраля: is dies sextus est ante Februarias Idus¹⁴³. Но это чисто астрономо-климатические определения. И, как всегда бывает, природа не особенно строго придерживалась указанных пределов. Плавание по морю вследствие уже начинавшихся бурь и темноты становилось в действительности опасным уже в конце сентября; плавание было опасно, потому что и пост уже прошел, замечает Св. Дееписатель (ὄντος ἤδη ἐπισφαλοῦς τοῦ πλοὸς δια τὸ καὶ τὴν νηστείαν ἤδη παρεληλυθέναι)¹⁴⁴ , а этот пост – Киррог, или великий день очищения, – единственный в иудейском календаре, был 10-го Тишри, что приблизительно соответствовало весеннему равноденствию, которое приходилось на 24-е сентября¹⁴⁵. Очевидно, также и открытие навигации обычно начиналось много позднее 6-го дня мартовских Ид, как говорит Vegetius, не говоря, конечно, о 7 февраля, указываемом Плинием: последний с него начинает весну, но навигация, конечно, открывалась не в первый же день весны¹⁴⁶. Таким образом, если предположить, что праздником, на который отправился Ап. Павел из Кенхрей, была Пасха, то ему пришлось бы начинать морское плавание еще в лютое зимнее время, когда, как показано выше, никто не плавал. Между тем, судя по замечаниям Дееписателя об этом плавании, оно было очень спокойным: по пути Апостол заезжает в Ефес, здесь он высказывает надежду без задержек доплыть в непродолжительное время до Палестины и, судя по умолчанию св. Дееписателя, благополучно прибыл туда во время: навигация, очевидно, была вполне безопасная. Следовательно, εορτή ερχόμενη – не Пасха.

Не есть ли этот  εορτή  ερχόμενη – праздник Кущей, который праздновался 15–22 месяца Тишри? Так как этот месяц соответствовал сентябрю-октябрю, то, положив для плавания св. Апостола 6–7 недель, отправление его из Кенхрей, а равно и все плавание, упадет на время обычной навигации (август), и, таким образом, уничтожится вышеизложенное затруднение. Но, во-первых, если Пасха и Пятидесятница, будучи праздниками чисто иудейского происхождения, однако с самого же начала новозаветной истории царства Божия приняли чисто христианский характер и были христианскими праздниками, то праздник Кущей, напротив, не имел никакой точки соприкосновения с христианством; он был и остался чисто иудейским праздником¹⁴⁷. Посему весьма сомнительно, чтобы Ап. Павел, который и других отчуждал и сам чуждался иудейского закона и обряда, как таких, вне их отношения к христианству¹⁴⁸, одно из своих, весьма редких, путешествий в иудеохристианскую столицу приурочил именно к чисто иудейскому празднику, не имевшему никакого значения для его христианского сознания¹⁴⁹. Во вторых, надо полагать, что Ап. Павел в Афины из Верии прибыл морским путем¹⁵⁰. Если εορτή ερχόμενη был праздник Кущей, то из Коринфа он должен был тогда отправиться 6–7 неделями ранее, т.е. приблизительно в августе. В Коринфе он, по точному сообщению св. Луки, провел 1 год и 6 месяцев с несколькими днями; на путешествие из Афин до Коринфа он мог употребить не более 2 дней¹⁵¹. В Афинах он пробыл также не долго,¹⁵². Итак, отъезд его из Коринфа отделяется от прибытия в Афины никак не более, чем одним годом и семью месяцами; следовательно, в Афины он явился в январе-декабре, но это время было самым глубоким зимним временем, когда никак не могло случиться морского путешествия св. Павла из Верии в Афины. Очевидно, св. Апостол в Иерусалим отправился не на праздник Кущей.

Теперь уже а priori, по закону остатков, можно смело заключать, что εορτή ερχόμενη был остающийся последний из трех великих праздников – Пятидесятница. И действительно, при таком заключении сами собой устраняются указанные выше трудности. Пятидесятница праздновалась через семь недель после Пасхи, поэтому для путешествия в Иерусалим на Пятидесятницу св. Павлу приходилось употребить промежуточные недели между этими двумя праздниками: это были самые лучшие дни навигации; этим-то и объясняется попутное посещение им Ефеса и та уверенность, с которою он уже в Ефесе соразмерял свой дальнейший путь с оставшимся временем. В его словах: мне нужно непременно провести приближающийся праздник в Иерусалиме¹⁵³ так и слышатся недоговоренные мысли: «и я, хотя этот праздник и очень уже близок (ερχόμενη), однако вполне надеюсь приехать к нему вовремя». Этим-то далее объясняется и решительное намерение Ап. Павла по миновании праздника опять, немедля, возвратиться тем же морским путем в Ефес¹⁵⁴. Ничуть не препятствует подразумевать под εορτή Пятидесятницу и морское путешествие Апостола от Верии до Афин. На Пятидесятницу он должен был выехать из Кенхрей шестью-семью неделями раньше, по крайней мере, отпраздновав Пасху, т.е. в апреле. Отсчитывая назад семь месяцев, получаем август или начало сентября, когда навигация, особенно побережная, могла быть еще вполне безопасной. Наконец, Пятидесятница, будучи праздником иудейского происхождения, в новозаветной истории однако была ознаменована таким важным событием, которое сделало ее чисто христианским праздником. Особенно же важна она была для Апостолов: с этим днем в их сознании связывалось воспоминание о первом дне открытия на земле Воскресшим и Вознесшимся Царства Божия, о первом моменте жизни Церкви Христовой на земле, о первом апостольском слове, которое прозвучало в Иерусалиме и тогда же, в тот же великий день, стяжало целые тысячи новых членов Церкви. Этот праздник был одинаково дорог сердцу всех Апостолов¹⁵⁵, но несомненно особенное значение он имел для св. Павла. Насколько другие Апостолы чтили этот праздник, как воспоминание о бывшем сошествии на них Св. Духа в первую Пятидесятницу, настолько св. Павел, не только не сподобившийся получения Св. Духа в первую Пятидесятницу, но даже тогда еще враждовавший против христианства, теперь, по своем приобщении благодати Христовой и сонму Апостолов, в ежегодных воспоминаниях первой Пятидесятницы почерпал сугубую радость о явленной к нему Божией милости. Особенно же радостно было для духа Павлова проводить этот праздник в самом Иерусалиме, в общении с сонмом св. Апостолов. И если апостольские труды не позволяли ему часто являться в Иерусалим на Пятидесятницу, то теперь, при представившемся случае, он тем радостнее стремился туда¹⁵⁶.

Пятидесятница вместе с Пасхой и праздником Кущей по закону Моисееву должна была посещаться всем мужским полом еврейским. Конечно, это требование выполнялось палестинскими иудеями, по возможности, одинаково по отношению ко всем трем праздникам. Но нельзя того же сказать про иудеев рассеяния. Живя часто в странах, очень отдаленных от Палестины, они слишком затруднялись пользоваться легчайшим и удобнейшим морским путем для путешествий в Иерусалим на праздник Пасхи: почти неодолимое препятствие заключалось в зимней поре. Но время, которое занимала в году Пятидесятница, давало полную возможность иудеям рассеяния, жившим даже в самых далеких странах, пользоваться удобствами мореплавания. Поэтому обычно на Пятидесятницу иудеи рассеяния собирались в весьма значительном количестве. В ту Пятидесятницу, которая по особенному, совершившемуся тогда событию наиболее подробно описана св. Дееписателем, в Иерусалиме находились Иудеи из всякого народа под небесем; тут были Парфяне, и Мидяне, и Еламиты, и жители Месопотамии, Иудеи из Каппадокии, Понта и Асии, Фригии и Памфилии, Египта и частей Ливии, прилежащих к Киринее и пришедшие из Рима, Иудеи и прозелиты Критяне и Аравитяне¹⁵⁷. Такое стечение иудеев из многочисленных, и ближних и самых отдаленных стран тогдашнего мира наиболее всего объясняется именно удобствами морских путешествий ко времени Пятидесятницы. Несомненно, что такое же многочисленное стечение иудеев как бывало в другие годы, так ожидалось и на этот раз. Быть может, самому св. Павлу в различных местах приходилось узнавать о количестве собиравшихся на этот праздник. Несомненно также, что вместе с самим Апостолом на корабле, идущем из Коринфа в Палестину и, очевидно, поспешавшем к приближавшемуся празднику, ехали на Пятидесятницу иудеи из Коринфа и соседних городов. Св. Павел мог живо себе представить эту, имеющую встретить его в Иерусалиме, многочисленную толпу набожных¹⁵⁸ иудеев и угадать тот основной тон, который будет звучать в ее тысячеустном говоре. Оканчивая свое второе великое миссионерское путешествие, св. Апостол, естественно, задумывался о результатах своей деятельности. Его апостольскому духу, конечно, было утешительно вспоминать о той жажде религиозного ведения и той искренне-сердечной отзывчивости на его проповедь со стороны язычников, которые помогли ему основать среди них многие церкви. Но, отправляясь своею мыслью от недавно бывшего, последнего коринфского мятежа против него иудеев и постепенно углубляясь вдаль своей прошлой благовестнической деятельности, он глубоко скорбел духом о вражде против него иудеев, неоднократно и почти беспрерывно выражавшейся в самых резких формах. Он убеждался, что иудеи ненавидят его, считают его врагом своего родного народа и презрителем его величайшего и священнейшего сокровища – Моисея и его закона. Ему живо слышались те возгласы, которыми оглушала бунтовавшая толпа иудеев воздух в виду судейского Галлионова трона: он учить людей чтить Бога не по Моисееву закону¹⁵⁹, в которых звучала оскорбленная слепотствующая иудейская преданность Моисееву закону. Ему припомнились те обвинительные слухи, направленные против него, что он учит всех иудеев, живущих между язычниками, отступлению от Моисея¹⁶⁰, которые возникли и распространились за последнее время. Он твердо был уверен, что все это, сильно оскорбившееся им и яростно враждующее против него, набожное иудейство понесет свою ненависть и вражду в лице паломников на Пятидесятницу в Иерусалим, этот центр и отечество иудейства и местопребывание других Апостолов христианства. Строгие ревнители закона, враги св. Павла, будут искать себе здесь в виду знаменитого храма и у хранителей незыблемости закона сочувствия своему оскорбленному духу и совета для удобного пресечения такой противонародной и противоапостольской деятельности отступника Павла. Другие из иудеев, склонные к принятию проповедуемого Ап. Павлом христианства, но смущенные его христианской свободой, его проповедью об отступлении от Моисея¹⁶¹, пойдут искать в Иерусалиме, среди тамошних христиан, которые по воле иерусалимских Апостолов, принимая христианство, однако не расстаются со своим священным вековым наследием, законом Моисеевым, обличения Павлу. Апостол знал, что эти набожные паломники, отправляющиеся в Иерусалим обычно со своими религиозными нуждами, на этот раз прежде всего принесут туда свои вести об его деятельности и жалобы на его противонародную и противо-Моисееву проповедь. Его имя обойдет все эти тысячи, и его осуждение станет, так сказать, злобой праздничных дней. В многоголосном шуме этих обвинений, очень различных по своему содержанию и по приводимым в их пользу фактам, будет одинаково слышен и в обвинении иудея из Коринфа и иудея из Дервии, это: Павел учит отступлению от закона Моисеева¹⁶². И это обвинение должно было окрепнуть и возрасти сильнее, когда обвинители в противоположность Ап. Павлу увидят в Иерусалиме предстоятеля христианской церкви, Иакова, брата Господня, этого строгого блюстителя закона Моисеева, самым именем и авторитетом которого прикрывались иудаисты в Антиохии и злоупотребляли впоследствии при своих миссиях, направленных против св. Павла. А как отнесутся к этим обвинительным слухам и речам среди праздничной толпы иерусалимских паломников тамошние закоренелые враги Апостола, иудействующие? Они не переставали следить за его деятельностью во все время его последнего путешествия; они собрали много обвинительных фактов; теперь они примкнут к этой толпе и будут самыми яростными его обвинителями. Тысячная толпа ободрит их и придаст им невероятную ревность. Горестно отзывались в любвеобильнейшем сердце св. Апостола эти грустные мысли; подобно тому, как евангельский пастырь при известии, что одна овца из его сотенного стада заблудилась, сильно сокрушается о заблудшей, покидает своих девяносто девять овец и идет отыскивать одну, так и св. Апостол, как бы забывал о всех своих апостольских успехах, забывал свою радость о них, когда его взору предносилась эта многотысячная толпа враждующих иудеев, упорно противляющихся ему и сильно препятствующих его миссии. И он покидает своих девяносто девять овец. Отплывая из языческого округа своей деятельности, он спешит в Иерусалим к этой одной овце и хочет приобщить ее своему стаду. Хотя св. Павел и был избран самим Господом на апостольство среди язычников, обычно его проповедь первоначально обращалась к иудеям. Следовательно, эта заблуждшаяся толпа была из его стада. Но в то же время иудеи были важны и для его проповеди язычникам: неверующие они ей обычно сильно препятствовали. Посему, и как Апостол преимущественно языков, он должен был заботиться об отыскании этой овцы. Особенно же ему были опасны иудаисты.

Но чем же ему всего удобнее и действенней возможно было утишить вражду этой тысячной толпы? Чем всего сильнее мог он уничтожить возводимые на него обвинения? Общее обвинение, в котором единодушно были согласны все его обвинители: и неверующие, и желающие уверовать, и иудаисты, гласило, что он учит отступлению от закона, что сам он – презритель закона. Слепцы! Они не понимали св. Павла. Он, правда, проповедовал свободу от закона, но какую свободу? Он отрицал в нем оправдывающую силу. Он учил отступлению и сам иногда, бывая для язычников язычником, отступал от него, но лишь потому, что закон потерял свою силу в христианстве. Но этот проповедник свободы был совершенно чужд всякой мысли презирать закон. Он, напротив, благоговел перед ним, как перед сокровищем, врученным евреям самим Богом. Смущаются они его свободой?! Да, ведь, он готов для них явиться строгим исполнителем закона. Ведь не задумался же он обрезать Тимофея ради пользы смущающихся? Не задумывался же он, когда было то нужно, быть для иудеев иудеем! Всецело и искренне готов он и теперь явиться пред этой многотысячной толпой набожных иудеев самым строгим исполнителем закона, пусть лишь только знают они, что он не презирает закона, но считает его безразличным для христиан. И вот Павел, некогда учено-образованный фарисей, хорошо знавший степени и значения, которые придаются иудеями тем или другим фактам из области законной обрядности, останавливается своей мыслью на обряде назорейства, как самом наилучшем и сильнейшем доказательстве своей верности левитским уставам, и как безразличном, конечно, для христианского сознания¹⁶³. Часто бывавший иудеем для иудеев, он теперь более, чем когда либо, решился стать иудеем для иудеев: принял обет назорейства¹⁶⁴. Но может быть, этот факт возбудит в иерусалимских паломниках недоверие к нему? Может быт, его назорейство сочтут притворством, ибо в его жизни усмотрят противоречие самому себе: то, как могли засвидетельствовать знавшие о сем, бывал язычником для язычников, то увидят – вдруг является назореем! Но св. Павел не боялся этих обвинений в противоречии, можно сказать, что эта мысль и была главнейшим и плодотворнейшим результатом, которого стремился он достигнуть в Иерусалиме своим обетом. Желая своим обетом воочию доказать только иудеям, что он не презритель закона, св. Апостол далек был от мысли ложно казаться пред ними постоянным и строгим исполнителем его. Не хотел также он этим и внушать им неверную мысль о безусловной необходимости закона в христианстве. Наоборот, с уверенностью можно сказать, что постоянным и сильным желанием св. проповедника христианской свободы было показать иудеям, что закон – сень, а христианство – сама действительная истина, и что, посему, оправдание в одном только христианстве, а закон для оправдания безразличен. А если он и бывает иудеем для иудеев, то это только из любви к своему родному народу и из святого желания, снисходя к их немощи в делах безразличных, успешнее привлекать их к истине св. Евангелия. А указанное выше мнимое противоречие и разрешалось этими мыслями о значении закона в христианстве и смысле его допущения для иудеев. Кратко, таким образом, смысл этого принятия св. Павлом обета назорейства словами блаженного Феофилакта можно выразить так: «так как иудеям казалось, что он учит отступничеству от закона, и так как многие гнушались его и не принимали его проповеди, то и в Кенхреях и в храме Иерусалимском делает это с высокою целью. Это тоже, что он говорил: бых подзаконным, яко подзаконен, да подзаконные приобрящу"¹⁶⁵.

Корабль, на котором св. Апостол отправился из Ефеса, держал свой путь до Кесарии Палестинской или Стратоновой, которая представляла из себя самую лучшую гавань на палестинском берегу Средиземного моря с удивительными инженерными и архитектурными приспособлениями для порта, устроенными Иродом Великим¹⁶⁶. В этом шумном, почти совершенно языческом, блестящем портовом городе св. Павел долго не медлил. Видимо, времени до праздника оставалось очень немного¹⁶⁷, и он вместе со своими спутниками и некоторыми иудеями-паломниками, приплывшими вместе с ним, поспешил пройти, по обычаю, пешком те 454 стадии, на каковом пространстве растягивался обычный Иерусалимский путь от Кесарии до Иерусалима¹⁶⁸. Хотя почти до половины путь в Иерусалим шел вблизи морского берега, от Кесарии постепенно уклоняясь к юго-востоку вплоть до Антипатриды¹⁶⁹, где близость моря при отлогости берега значительно умеряла майские-июньские жары, хотя св. путник, вероятно, по принятому обычаю, путешествовал ночью, а жаркое время дня уделял сну, однако палестинская жара давала сильно чувствовать себя назорею. Если в это время жатвы, когда на небе не показывается ни одного облачка, а дождь и дождевые тучи – неслыханное дело¹⁷⁰, когда жар не только мучает жителей в течение дня, но не пропадает даже и ночью, обычный прохладительный палестинский напиток – вода, растворенная вином или виноградным уксусом, составляла самое употребительнейшее и почти единственное питье не только для путешественников, но и для всех жителей, то само собою понятно, как было мучительно для св. Павла то физическое лишение, которому подвергал его обет назорейства: своей нестерпимой жажды он не мог удовлетворить уксусным или винным раствором, этим прохладительнейшим питьем¹⁷¹. Наконец, через 2–3 дня пути св. Павел достиг Иерусалима. Вполне точного и ясного указания на посещение им Иерусалима в священном тексте нет. Деян.18:22, где находится указание на посещение Иерусалима, читается так: καὶ κατελθὼν εἰς Καισάρειαν ἀναβὰς καὶ ἀσπασάμενος τὴν ἐκκλησίαν κατέβη εἰς Ἀντιόχειαν. Если взять эти слова вне их связи со стихами 18 и 21 той же главы, то на первый взгляд может показаться, что здесь и речи нет о хождении Апостола в Иерусалим, а сообщается только о посещении и приветствовании им кесарийской церкви и удалении отсюда в Антиохию. Так действительно и полагали некоторые толкователи¹⁷²: они άναβάς относят к Кесарии и под την ἐκκλησίαν разумеют церковь кесарийскую¹⁷³. А в объяснение употребленного после κατελθὼν εἰς Καισάρειαν – ἀναβὰς, указывающее на восхождение из Кесарии куда то выше, άνά, приводят то соображение, что или самый город Кесария лежал выше, чем расположенные на самом морском берегу гавань и другие портовые постройки¹⁷⁴, или если город не возвышался особенно над уровнем моря, т.е. над высотою берега, то, значит, посещенное св. Апостолом место общественных собраний христиан было расположено на возвышенности¹⁷⁵. Правда, если бы раньше не было замечания св. Луки о намерении Ап. Павла посетить Иерусалим во время приближающегося праздника и о принятии им обета назорейства, требовавшем срочного посещения св. города, то в таком случае изложенное толкование, хотя не находило бы для себя подтверждений в священном тексте, однако не могло бы быть оспариваемо на основании его. Но так как подлинность 21-го стиха в полном его виде, а равно и принятие св. Апостолом обета назорейства не подлежат сомнению, то последовательность мыслей в этом отделе (стт. 18–22) не только не дозволяет принимать изложенного толкования, но положительно требует, не взирая на краткость священного повествования в этом месте, ἀναβὰς καὶ ἀσπασάμενος τὴν ἐκκλησίαν относить к Иерусалиму. Но и помимо этого, в самом тексте этого стиха есть несомненные указания, что св. Дееписатель здесь говорит именно о хождении Апостола в Иерусалим. Обычно краткий в своем повествовании св. Лука особенно сжато говорит в 22-м и 23-м стихах. Всего несколькими словами он описывает большое путешествие св. Павла от Кесарии и через верхние страны Малой Азии до Ефеса. Но если принять изложенное толкование, то как тогда согласить с этой необыкновенной краткостью Луки странную тавтологию: κατελθὼν εἰς Καισάρειαν и ἀναβὰς?! Что за нужда была ему отдельно говорить не только о прибытии Апостола в Кесарию, но даже и о восхождении в нее? При этом нужно знать, что κατελθὼν εἰς Καισάρειαν никак не может означать одной только гавани или берега, но, по обычному употреблению, самый город Кесарию, который к тому же был настолько близок к гавани и берегу, что между ними не было никакого расстояния, почему Καισαρια одинаково означало и гавань и город¹⁷⁶. Далее, если принять, что св. Павел, прибыв только в Кесарию, отсюда же отправился и в Антиохию, то тогда выражение св. Дееписателя: κατέβη εἰς Ἀντιόχειαν (т.е. из Кесарии) должно страдать такой неправильностью, какую он ни в каком случае не мог допустить. Κατέβη указывает на переход с места более возвышенного на место более низменное (спускание, нисхождение), а между тем Антиохия, отстоявшая от морского берега на расстоянии 180 стадий¹⁷⁷, находилась сравнительно с приморской Кесарией на более возвышенном месте, почему о путешествии из последней в первую можно выразиться через άναβαίνειν, а не через καταβαίνειν. Напротив, вполне согласно и с ходом мыслей в этом отделе, и с обычной краткостью Дееписателя, и с употребленными здесь глаголами: άναβάς и κατέβη, а также и словом: εκκλησία можно усматривать здесь сообщение о путешествии Апостола в Иерусалим из Кесарии. Этого требует самый контекст, как уже сказано выше, этим устраняется помянутая странная тавтология и вполне выдерживается обычная краткость Дееписателя в этом отделе. Если видеть в Иерусалиме terminus ad quem по отношению к άναβάς и terminus а quo к κατέβη, то противоположение άναβάς и κατέβη получает себе объяснение в различии высот поверхностей, на которых расположены Кесария, Иерусалим и Антиохия. Из Кесарии в Иерусалим нужно было подниматься: (άναβαίνειν), а из Иерусалима в Антиохию – спускаться (καταβαίνειν)¹⁷⁸. На Иерусалим же указывает и употребленное свящ. Писателем τὴν ἐκκλησίαν без добавления τὴν οὖσαν, как то сделано им, напр., несколько выше по отношению к антиохийской церкви¹⁷⁹: очевидно, он говорит о церкви, которая есть η εκκλησία κατ εξοχήν, каковой, конечно, была иерусалимская церковь¹⁸⁰.

Это посещение св. Ап. Павлом Иерусалима было по счету четвертым после его обращения ко Христу. В первый раз он был здесь вскоре после чудодейственного обновления своего духа. Недавно шедший из Иерусалима с сильной яростью против иудеев, он тогда возвратился туда полный высочайшей любви ко Христу и старался пристать (κολλᾶσθαι) к ученикам Его. Но все боялись его, не веря, что он уже ученик Христов, и лишь братское участие св. Варнавы рассеяло тогда опасения тамошней христианской общины, и он вскоре был приобщен к сонму проповедников веры Христовой¹⁸¹. Во второй раз он вместе со св. Варнавой носил усердное приношение антиохийских братий христианам, живущим в Иудее, когда пророк Агав предвозвестил о будущем голоде¹⁸². В третий раз он с тем же св. Варнавой был отправлен антиохийскими христианами в Иерусалим для разрешения тех недоумений, которые возбудили прибывшие в Антиохию иудействующие, т.е. на известный апостольский собор¹⁸³. После этого он начал свое второе миссионерское путешествие и вот, окончив его, он является в Иерусалим в четвертый раз. О тех целях, которые соединял с этим путешествием Апостол, св. Лука умалчивает, но они понятны сами собой. Во время третьего посещения святого города Ап. Павел получил от тамошних Апостолов и пресвитеров два поручения, из которых одно состояло в том, чтобы отнести послание с соборным постановлением церквам Сирии и Киликии. Несомненно, цель этого поручения не ограничивалась только передачей самого послания церквам, но требовала и соответствующих словесных, лично св. Павлом предложенных, наставлений и разъяснений по этому поводу. Вероятно, Апостол уже имел случай известить иерусалимскую церковь о том, как он исполнил данное ему поручение; но во всяком случае его личное сообщение ей об этом важном деле никогда не было поздним. Ранее он не имел удобного случая быть в Иерусалиме, но теперь, будучи вблизи его, окончив одно путешествие и намереваясь начать продолжительную деятельность в Асии, он счел благовременным явиться в Иерусалим со своим личным сообщением. Другим завещанием, полученным им в предыдущее посещение Иерусалима, была просьба тамошних Апостолов, чтобы не позабывал он иерусалимских бедняков-христиан своей помощью: собирать в их пользу по тем церквам, которые проходил он и которые основывал вновь, посильные пожертвования¹⁸⁴. Эта просьба была для Апостола Павла священным заветом, который он всегда памятовал и старался исполнить в точности¹⁸⁵. И вот теперь, пользуясь удобным временем, он присоединил к одной цели своего посещения Иерусалима другую: вручить Апостолам и братиям собранные им пожертвования от усердия многих посещенных и вновь основанных им церквей. Кроме того, св. Павел, закончив свое обширнейшее путешествие и преднамерившись начать свою деятельность в новом месте, считал своим прямым долгом сообщить иерусалимским Апостолам и братиям о своей проповеди. Со времени Баура, самоуверенно разрешившего всю апостольскую историю на борьбу двух противоположных партий, одной во главе с Петром¹⁸⁶, а другой – с Павлом (Paulinismus und Petrinismus), из взаимно-враждебной деятельности которых будто бы слагается вся первая эпоха истории распространения христианства¹⁸⁷, не смотря на то, что эта теория не встретила особенно многих последователей, однако в трудах западных богословов, касающихся апостольской истории, не редкость встретить, как самое обычное и безобидное воззрение, что св. Павел не пользовался расположением иерусалимских Апостолов и сам несочувственно относился к ним и к их снисходительности к христианам из иудеев. Но такой взгляд положительно лишен всяких оснований. Правда, в некоторых своих Посланиях, особенно же в Послании к Галатам, св. Павел сильно подчеркивает мысль, так сказать, о самостоятельности своего апостольства, о своей независимости от прочих Апостолов. Но не говоря уже о том, что подчеркивание этой мысли в некоторых местах Посланий было вызываемо особенными причинами и целями, которые переносили центр тяжести именно на эту мысль, стоит только припомнить, как в других местах говорит он же о том, что он меньший из Апостолов¹⁸⁸, что, напротив, иерусалимские Апостолы – знаменитейшие Апостолы, столпы. Ап. Павел не только не был с ними в несогласии и не действовал враждебно по отношению к ним, но, напротив, всегда старался свою деятельность согласовать с их указаниями. Явившись в первый раз по обращении в Иерусалим, он ищет общения с Апостолами. Принятый в их сонм, он проповедует в Иерусалиме под их непосредственным руководством¹⁸⁹. Если первое свое путешествие он начал по непосредственному повелению св. Духа, не сообщивши о нем иерусалимским Апостолам, то по окончании его он идет за решением недоумений в Иерусалим и здесь предлагает Апостолам свое благовествование: не напрасно ли он подвизается¹⁹⁰. Второе путешествие он начинает и по инициативе и по плану иерусалимских Апостолов. Известно далее, что по окончании третьего путешествия он также является в Иерусалим и сообщает им о своей проповеди. Очевидно, он питал глубокое чувство уважения к иерусалимским Апостолам и считал своим долгом видеть в них высших себя. Конечно, он, получивший призвание и наставляемый самим Господом, в своем благовестии был независим от них, но указанное чувство к ним вполне понятно в нем. Оно могло родиться уже из одного сознания, что он прежде был гонителем Христа, а те последователи с самых первых пор Его проповеди, не говоря о других, признаваемых им в них, преимуществах. И вот глубоко-благоговейный к матери-церкви и ее святым Апостолам, он теперь спешит туда с намерением поведать там о своем благовествовании, порадовать церковь вестью об успехах христианства и выслушать отзыв о своей деятельности от знаменитейших столпов церкви¹⁹¹.

Трудно сказать – да это и не важно, – где нашел себе пристанище Апостол языков, когда прибыл в Иерусалим, обычно, переполненный в то время паломниками. Может быть, он поселился у своей сестры, кажется, жившей там в замужестве¹⁹², или же у тамошних христиан. Вероятно, это прибытие совершилось вблизи самого праздника. Св. Дееписатель говорит об этом пребывании всего в нескольких словах: ἀσπασάμενος τὴν ἐκκλησίαν. Конечно, глагол ασπαζω в данном случае не означает обычного только приветствия братии¹⁹³, которое произносилось при первой встрече. Он указывает вообще на свидание Апостола с церковью, т.е. Апостолами, пресвитерами и братиями, давая знать в то же время, что оно было радостное: оно во все время своего продолжения было как бы не прерывавшимся взаимным лобзанием, приветствием встретившихся. Прежде всего, конечно, по прибытии в Иерусалим св. Павел поспешил вручить Апостолам принесенные им пожертвования в пользу иерусалимских бедных христиан, затем сообщил им об исполнении данного ему поручения касательно апостольского постановления, рассказывал подробно, что сотворил Бог у язычников служением его¹⁹⁴, а так как его деятельность в языческих странах встречала себе сильное противление в иудеях, то, конечно, не преминул высказать своей глубокой печали по этому поводу, а равно и сообщить о том средстве, какое избрала его любовь для смягчения этой вражды к нему иудеев. А на основании того, что позднее, в следующее посещение им Иерусалима, св. Иаков и пресвитеры сами предложили ему употребить для той же цели подобное же средство, можно думать, что в настоящий раз намерение Ап. Павла подействовать на иудеев исполнением обета назорейства получило одобрение со стороны приветствуемых. Несомненно также, что от них по этому поводу он получил сообщение о своих ярых врагах – иудействующих, которое и послужило первым звеном в том ряде причин, сложившемся в Иерусалиме, который заставил его переменить намеченный им план дальнейшей апостольской деятельности. Было ли первое посещение св. Павлом церкви ранее Пятидесятницы или в самый праздник – сказать трудно, но во всяком случае он этот великий день провел среди христиан, принимая участие в их богослужебно-молитвенном воспоминании великого празднуемого события.

Непосредственно после первого дня праздника св. Павел, вероятно, приступил к исполнению своего назорейского обета. Ему, конечно, трудно было оставаться неузнанным в этой, сошедшейся из разных концов, толпе иудеев: многим из них хорошо была известна личность этого неустрашимого, слабого телом, но мощного словом и делом Апостола языков, обходившего со своею проповедью и Малую Азию и Элладу¹⁹⁵. К тому же таиться от этой толпы ему было и не нужно, напротив, чем больше иудеев знало об его прибытии, тем задуманное им средство приобретало все большее и большее поле для воздействия на его врагов. И вот, когда чуть не вся многотысячная толпа, много уже наслышавшаяся и наговорившая о презрителе Моисея и еврейского народа, узнала, что он прибыл на праздник, то недавний говор о нем возобновился с большею силою: он стал предметом общего внимания. Посему сообщенное Ап. Павлом иерусалимской церкви известие о принятом им обете назорейства, который он вскоре намерен по обычаю торжественно окончить в храме, быстро распространилось по Иерусалиму. Нет сомнения, что это известие звучало сильным диссонансом с теми обвинениями св. Павла в презрении Моисеева закона, которые были тогда у всех на устах. Большинство, конечно, не доверяло этому и тем сильнее желало лично убедиться или в ложности, или в справедливости этого известия и тогда или Павла, презрителя Моисея, заклеймить позорным пятном слабодушного лжеца, дерзнувшего посмеяться над этим священным обетом, или действительно убедиться в его личной преданности закону, а в обвинении его в презрении к нему видеть только неправильно понятую его снисходительность к язычникам. По закону о назореях Ап. Павел должен был совершить окончание своего обета торжественно во храме. Прежде всего он явился в храм и объявил очередным левитам наступающий день окончания того срока, на который им был дан обет¹⁹⁶. Затем в самый день исполнения обета он явился в храм с обычными, положенными на сей раз, жертвенными приношениями, и началось самое окончание обета. Сначала приносилась самая обычная жертва всесожжения, приведенный однолетний беспорочный агнец после того, как на него св. Павел возложил свои руки¹⁹⁷, заколался в северной стороне храма, и его кровью кропился алтарь. По снятии кожи, жертвенное животное рассекалась на части и, осоленное солью, все, без всяких остатков, возлагалось на дрова жертвенника¹⁹⁸. К этому присоединялось обычное приношение, состоявшее из 1/10 ефы пшеничной муки, смешанной с 1/4 гина елея и 1/4 гина вина для возлияния¹⁹⁹. Символически эта жертва означала то, что приносящий отдавал всего себя, и душу, и тело в дар Богу²⁰⁰. Едва ли этому каменному алтарю всесожжения приходилось когда либо ранее принимать на себя жертву всесожжения, которая бы так точно и верно соответствовала действительности, как эта: приносящий в данном случае на самом деле всего себя отдал в жертву Богу, он только и жил для Бога²⁰¹. Едва ли также кто другой так полно и сознательно мог соединять с этой жертвой глубочайшую тайну Мессианского искупления, как Ап. Павел, который так боговдохновенно высоко учил о единой искупительной жертве Христа²⁰². Он, конечно, не видел в жертве всесожжения прообраза жертвы Христа, ибо Христос тогда уже вошел во святилище и приобрел вечное искупление²⁰³. Не мог также ожидать он от нее и какого-либо оправдания для себя, ибо эти дары и жертвы не могут сделать в совести совершенным приносящего²⁰⁴, она для него была только символом телесного, внешнего очищения²⁰⁵. За жертвой всесожжения следовала жертва за грех. Она состояла из однолетней беспорочной агницы²⁰⁶. После того, как кровью агницы были окроплены рога жертвенника всесожжения, а остаток крови был вылит к его основанию²⁰⁷, отделенный жир и почки сжигались на жертвенном огне²⁰⁸, а остальное мясо поступало в пользу священников. Эта жертва символизировала собой прощение тех невольных прегрешений Павловых, какие он совершил во время своего назорейства²⁰⁹. В заключение следовала собственно уже назорейская жертва – мирная, по принесении которой и оканчивался обет назорейства. Она состояла а) из одного беспорочного овна²¹⁰, б) из корзинки пшеничных опресноков, испеченных на масле, и в) корзинки пресных лепешек, помазанных елеем²¹¹. Когда положена была эта жертва на алтарь, то Ап. Павлу остригали голову назорейства и снятые волосы клали в огонь под мирной жертвой²¹². Затем отделялось сваренное плечо и грудь овна, брались один пресный хлеб и одна пресная лепешка из корзин, все это клалось ему на руки, и священник, подложив под его руки свои, возносил сие, потрясая пред Господом²¹³. Эти части принадлежали священнику, а остальное отдано было св. Павлу для трапезы.  Этим и оканчивался обряд исполнения назорейского обета: за жертвенной трапезой он мог уже пить вино²¹⁴.

Какое же впечатление на бывших тогда в Иерусалиме иудеев произвел теперь для всех несомненный факт принятия и исполнения св. Павлом назорейского обета? Уже а priori, на основании одного только факта принятия им на себя назорейства, конечно, не ради личных нужд, а ради благотворного воздействия на иудеев, можно полагать, что если он рассчитывал на благоприятное впечатление от этого для иудеев, то оно и было таковым. Такое соображение впрочем вполне подтверждается и а posteriori. Когда, ко времени пятого посещения св. Павлом Иерусалима, вражда иудеев против него достигла особенной напряженности, то Иаков и иерусалимские пресвитеры для предотвращения бунта и опровержения ходивших обвинений против него предложили ему, за неимением времени самому принять назорейство, но крайней мере взять на себя издержки четырех христиан из иудеев, имевших на себе обет назорейства: это, по их мнению, было бы наилучшим средством для опровержения обвинений. Этот факт случился после рассматриваемого Павлова обета назорейства. Отсюда с очевидностью следует, что если бы последний или произвел на иудеев или совсем плохое впечатление или по крайней мере не особенно благоприятное, то Иаков и пресвитеры не предложили бы Ап. Павлу повторять неудачный опыт с этим плохим средством. Ясно, что впечатление было и – благоприятное. А то обстоятельство, что Иаков и пресвитеры в виду сильного негодования против св. Павла многочисленных иудеев предлагают сами прежде всего именно участие в назорейском обете, показывает, что впечатление от настоящего обета было весьма благоприятно: оно умиротворило негодующую толпу. Таким образом, с этой стороны цель посещения Ап. Павлом Иерусалима в качестве назорея вполне была достигнута: он рассеял тучу ложных обвинений на него со стороны иудеев в противлении его Моисею²¹⁵.

Но если это верно, то тогда естественно возникает вопрос: зачем же из Иерусалима Апостол не возвратился прямо в Ефес, как он предполагал прежде, но счел нужным предварительно посетить ранее основанные им церкви в Антиохии, Галатии, Фригии и других странах? Зачем он не возвратился в Ефес, если он даже дал тамошним иудеям обещание возвратиться? Какие, иначе, явились в Иерусалиме причины, которые заставляли его посетить до прибытия в Ефес ранее основанные малоазийские церкви? Об этих причинах можно с полной вероятностью заключать по тем целям, которые он преследовал во время этого своего путешествия до Ефеса. Когда св. Павел из Иерусалима прибыл в Антиохию Сирийскую, то тогда почти непосредственно за ним пришли его иерусалимские враги-иудаисты и произвели столь великий соблазн среди верующих, что не только тамошние христиане из иудеев, вполне усвоившие Павловы принципы христианской свободы, но и Варнава, и даже Ап. Петр изменили видимо своей свободе и стали в угоду лжеучителям воздерживаться от общения в пище с необрезанными. И св. Павел дерзновенно и победоносно поразил в лице Ап. Петра всех как соблазнившихся, так и соблазнивших²¹⁶. Далее, направляясь из Антиохии в Ефес по Малой Азии, Ап. Павел не основывает новых церквей, но посещает уже существующие и в них утверждает всех учеников²¹⁷. Конечно, утверждать в вере и благочестии ранее основанные церкви для св. Павла было благовременным всегда, ибо он во всякое время имел заботу о всех церквах²¹⁸, но как самый характер этого утверждения, так и его цель ясно показывают, что оно было предпринято в силу особенных причин. В Послании к Галатам, написанном из Ефеса, по-видимому, в начале тамошнего почти трехгодичного пребывания св. Апостола²¹⁹, т.е. вскоре после прохождения Галатии, есть несколько мест, которые показывают, что в свое последнее посещение Галатии, Апостол особенно обращал внимание на предупреждение тамошних христиан об имеющих явиться среди них лжеучителях²²⁰, против которых и направлено Послание, т.е. иудействующих. Поэтому можно сказать, что цель посещения Фригии и Галатии состояла в том, чтобы укрепить тамошние церкви в виду опасности появления там с проповедью иудействующих. Значит, эту опасность св. Павел предвидел в Иерусалиме. И если он решил не исполнять своего обещания относительно непосредственного возвращения в Ефес, как неугодного Богу²²¹, то, очевидно, опасность предвиделась большая²²². И вот те именно признаки, по которым св. Павел мог в Иерусалиме предвидеть эту большую опасность от иудействующих, и были причиной, заставившей его прежде возвращения в Ефес посетить малоазийские, ранее им основанные, церкви. Пытаться определить точнее, каковы были именно эти признаки, бесполезно и не особенно важно. Расширение апостольской деятельности св. Павла между язычниками и успех ее за время последнего, второго его путешествия сильно должны были встревожить лжеучителей. Само собою понятно, что благоприятно подействовавший на иудеев исполненный Апостолом обряд назорейства не имел такого же влияния на иудействующих. Слепо видя в исполнении Моисеева закона необходимое условие спасения в христианстве, они не могли допускать никакого отступления от закона. Они тогда бы только примирились со св. Павлом, если бы он наложил закон на всех обращенных им язычников, а не сам бы только исполнял его. Иудеям и христианам из иудеев нужно было от Ап. Павла свидетельство об его личном уважении к закону, как священному достоянию своего народа, свобода от закона христиан из язычников их не смущала сильно: иудей не христианин, видевший, в христианстве и исполнение иудейства, был безотносителен к этому вопросу, а иудей-христианин (не иудаист, конечно), сам державшийся Моисеева закона просто по привычке, а не по необходимости, мог видеть в свободе язычников на основании обращения Корнилия, постановления иерусалимского собора и т. п. нечто необходимое, освященное Самим Богом. Посему, если на последних, которым нужна была личная расположенность св. Павла к закону Моисееву, его назорейство произвело благоприятное впечатление, то на иудаистов, которым нужны были его принципы, нужно было его признание всеобще-необходимой важности закона, напротив, плохое: они могли увидеть в этом поступке Апостола лицемерие²²³. В чем проявлялась эта злоба к нему иудаистов – не известно. Можно только сказать, что сильных и открытых нападений на него с их стороны не было: иначе на них последовали бы таковые же и опровержения Апостола, а если так, то о них не преминул бы он упомянуть в Послании к Галатам²²⁴. Вероятно, эта ненависть была скрытная, избегавшая личных встреч с Ап. Павлом, но надеявшаяся повредить его делу в пределах основанных им церквей. Иудействующие тогда уже замышляли те свои миссионерския путешествия, которые вскоре и начали. Так или иначе полученные сведения об этих замыслах и побудили Апостола не возвращаться непосредственно в Ефес.

Опасность от лжеучителей, конечно, грозила прежде всего ближайшим к Иерусалиму церквам – антиохийской и малоазийским. Посему безразлично: знал ли св. Павел о направлении замышлявшихся лжеучителями путешествий или не знал, он должен был прежде всего направиться в Антиохию и дальше – по основанным ранее церквам и прийти в Ефес. Так сложился, под особенным, конечно, указанием самого Бога²²⁵, план первой, начальной части третьего путешествия св. Ап. Павла. Несомненно, что среди многотысячной толпы прибывших на праздник иудеев были таковые и из Ефеса, которые еще не имели оснований враждовать против него²²⁶. И вот с ними естественнее всего св. Павел дал знать ефесской синагоге, так радушно принявшей его, что Господу оказалось не угодным, чтоб он возвратился к ним непосредственно из Иерусалима тем же следом, и что потому он придет к ним, в Ефес, не непосредственно после праздника, на который сначала только хотел он уехать от них, но уже после того, как посетит антиохийскую и малоазийские, основанные им, христианские церкви. Точного времени своего прибытия он, конечно, не назначал, но, несомненно, уверил ефесян, что возвратится к ним скоро, так что это посещение церквей будет только как бы попутным, из Иерусалима он пойдет прямо собственно в Ефес, но несколько не прямой дорогой²²⁷.

Судя по весьма краткому сообщению св. Дееписателя о рассмотренном пребывании Апостола в Иерусалиме, а равно и по совершенному умолчанию о нем в Послании самого св. Апостола к Галатам, с несомненностью можно предположить, что оно было весьма не долговременно. Те цели, ради которых приходил он сюда, требовали для своего осуществления всего только нескольких дней, а явившаяся необходимость отдалить на некоторое время обещанное возвращение в Ефес требовала ускоренного образа действий. И вот св. Павел, простившись с Апостолами, пресвитерами и братиями, вместе со своими спутниками вышел из Иерусалима, чтобы прийти в Антиохию, эту первую на предлежащем ему пути основанную его трудами церковь из язычников²²⁸.