Руфь

Во время правления израильских судей, в Вифлееме жило одно доброе семейство, состоявшее из четырех членов: Елимелеха («мой Бог есть Царь») с его женою Ноеминьею («приятною») и двумя сыновьями: Махлоном и Хилеоном.

Жизнь этого семейства текла мирно и ровно. Но вот случился в округе голод, который довел их до того, что они лишены были всяких средств к жизни и вынуждены были выселиться куда-нибудь в более плодородную землю. Они, действительно, направились в богато орошаемые возвышенности Моава, где народ говорил тем же языком, хотя и был различной веры. Но бедствие, которого хотело избегнуть это благочестивое семейство, преследовало его и в чужой стране, и даже еще в более худшей форме.

Через несколько времени по переселении туда, Елимелех умер, так что Ноеминь осталась вдовою с двумя сыновьями. Тем не менее, семейство это настолько освоилось с местными обстоятельствами, что решилось остаться в земле Моавитской, и два сына Ноемини поженились на моавитянках, из которых имя одной было Орфа, а имя другой – Руфь. Снохи оказались добрые и скромные, и семейство это прожило там около десяти лет.

Но потом и оба сына Ноемини, Махлон и Хилеон, умерли, так что Ноеминь осталась одна с двумя своими снохами. Будучи совершенно одинокою в чужой земле, Ноеминь, естественно, вспоминала о своей родной стране, где у неё оставались родственники, и услышав, что в земле Израильской настали урожайные годы, она решилась возвратиться в родную землю и стала прощаться со своими снохами. Выйдя с ними на дорогу, ведущую в землю Иудейскую, она обратилась к ним с такими словами: «Пойдите, возвратитесь каждая в дом матери своей: да сотворит Господь с вами милость, как вы поступали с умершими и со мною! Да даст вам Господь, чтобы вы нашли пристанище, каждая в доме своего мужа!» – и целовала их. Но обе снохи уже настолько сжились со своею доброю свекровью, что не могли расстаться с нею, начали горько плакать и решительно отвечали ей: «Нет, мы с тобою возвратимся к народу твоему».

Ноеминь, полагая, что её снохам, как моавитянкам, трудно будет жить среди израильтян, при их предубеждении к чужеземцам, опять стала всячески увещевать их возвратиться в свою землю, но они продолжали настаивать на своем и плакали.

Наконец Орфа простилась со своею свекровью и воротилась, но другая сноха, Руфь, осталась. Обращаясь к ней, Ноеминь говорила: «Вот невестка твоя возвратилась к народу своему и к своим богам; возвратись и ты вслед за невесткою твоею».

Но Руфь уже слишком привязалась и сроднилась с матерью своего покойного мужа и с плачем отвечала: «Не принуждай меня оставить тебя и возвратиться от тебя; но куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить. Народ твой будет моим народом, твой Бог моим Богом, и, где ты умрешь, там и я умру и погребена буду. Пусть то и то сделает мне Господь и еще больше сделает; смерть одна разлучит меня с тобою!»

С таким беззаветным и богатым запасом любви в сердце и самопожертвовании шла Руфь – сноха в землю свекрови, но, вместе с тем, она шла и с «пустыми руками». Голодающие пришли в начале жатвы ячменя. Вид тучных и спелых, но – увы! – чужих полей, при голоде, только еще сильнее должен был вызвать из глубины сердца идущих один и тот же вопль: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь» (Мф. 6:9). Эта просьба к Богу Ноемини крылась, вероятно, за словами Руфи, когда, по приходе в Вифлеем, моавитянка сказала: «Пойду я на поле и буду собирать колосья по следам того, у кого найду благоволение». – Пойди, дочь моя! – ответила Ноеминь. Руфь пошла, и пришла и подбирала колосья позади жнецов.

Робко подбиравшую колосья имел возможность заметить хозяин поля жатвенного, и на вопрос: «Чья эта молодая женщина?» – услышал в ответ: «Эта молодая женщина – моавитянка. Она сказала: буду я подбирать и собирать между снопами позади жнецов. И пришла и находится здесь с самого утра доселе: мало бывает она дома».

Тронут был владелец хлебородных нив, Вооз этою стыдливо – смиренною бедностью, вынужденною «мало бывать дома» из-за куска насущного хлеба, Позади жнецов она подбирает колосья между снопами... у кого найдет благоволение.

И сказал Вооз Руфи:

– Послушай, дочь моя! не ходи подбирать на другом поле и не переходи отсюда, но будь здесь с моими служанками; пусть в глазах твоих будет то поле, где они жнут, и ходи за ними. Вот я приказал слугам своим не трогать тебя. Когда захочешь пить, иди к сосудам и пей, откуда черпают слуги мои.

– Чем снискала я в глазах твоих милость, что ты принимаешь меня, хотя я чужеземка?

– Мне сказано все... Но время обеда; приди сюда и ешь хлеб, и обмакивай кусок свой в уксус.

И села она подле жнецов. Они подали ей хлеба; она ела, наелась, и еще осталось. И встала, чтобы подбирать. Вооз же дал приказ слугам своим, сказав:

– Пусть подбирает она и между снопами, и не обижайте её. Да и от снопов откидывайте ей и оставляйте; пусть она подбирает и ест.

Так подбирала она на поле до вечера. К вечеру она набрала немало колосьев, тут же обмолотила их, и у неё вышло около шести гарнцев ячменя.

Взяв вымолоченный хлеб и взвалив его себе на сильные молодые плечи, она отправилась в город и принесла ячмень домой, вместе с захваченными после обеда остатками пищи для своей свекрови. Как количество собранного ячменя, так и запас хлеба, – все это было столь неожиданным для Ноемини, что она изумленно спросила ее: «Где ты собирала сегодня и где работала? Да будет благословен принявший тебя!»

Когда Руфь подробно рассказала все, что случилось с нею, и что она работала на поле некоего Вооза, то Ноемин от радости воскликнула: – Благословен он от Господа за то, что он не лишил милости своей ни живых, ни мертвых! Человек этот близок к нам: он из наших родственников.

Руфь, воспользовавшись позволением Вооза, продолжала собирать колосья и в следующие дни, пока не окончилась жатва ячменя и следовавшая затем жатва пшеницы, так что все это время она могла безбедно кормить и себя и свою престарелую свекровь.

Но вот, когда закончилась жатва, то Ноеминь, думая, что все, случившееся с Руфью, совершилось по особому намерению Божию, стала говорить Руфи, что ей время теперь подумать и о том, чтобы поискать себе пристанища, так как не всегда же ей жить со своею престарелою свекровью и тратить свои молодые силы в тяжелой работе. Вместе с тем Ноеминь разъяснила Руфи, что, так как Вооз ближайший родственник её мужа и, по закону, должен восстановить семя её умершему бездетным мужу, то ей самое лучшее воспользоваться правом на замужество с этим богатым человеком.

Для достижения этого Ноеминь посоветовала Руфи принять соответствующие меры. «Вот, – сказала она, – Вооз, со служанками которого ты была, родственник нам. Вот он в эту ночь веет на гумне ячмень. Умойся, помажься, надень на себя нарядные одежды твои и пойди на гумно, но не показывайся ему, доколе не кончит есть и пить. Когда же он ляжет спать, узнай место, где он ляжет, тогда придешь и откроешь у ног его и ляжешь. Он скажет тебе, что тебе делать».

Руфь, подчиняясь указанию Ноемини, исполнила все, как ей было сказано. Вооз наелся и напился, и развеселил сердце свое, и пошел, и лег спать подле скирда. И она пришла тихонько и открыла у ног его, и легла.

В полночь он содрогнулся, приподнялся, и вот у ног его лежит женщина. И сказал ей Вооз: «Кто ты?» Она сказала: «Я – Руфь, раба твоя; простри крыло твое на рабу твою, ибо ты родственник». Вооз сказал:

«Благословенна ты от Господа Бога, дочь моя! Это последнее доброе дело сделала ты еще лучше прежнего, что ты не пошла искать молодых людей, ни бедных, ни богатых. Итак, дочь моя, не бойся, я сделаю тебе все, что ты сказала, ибо у всех ворот народа моего знают, что ты женщина добродетельная. Хотя и правда, что я родственник, но есть еще родственник ближе меня. Переночуй эту ночь; завтра же если он примет тебя, то хорошо, пусть примет; а если он не захочет принять тебя, то я приму. Жив Господь! Спи до утра».

И спала она у ног его до утра и встала прежде, нежели могли они распознать друг друга. Утром Вооз дал приказ слугам, чтобы они никому не рассказывали о том, что на гумно приходила женщина, а самой Руфи сказал: «Подай верхнюю одежду твою, которая на тебе, подержи ее». И когда она держала свою одежду, то Вооз отмерил ей шесть мер ячменя и, положив на нее, сам отправился в город. Возвратившись домой, Руфь обо всем рассказала своей свекрови, и та радостно отвечала: «Подожди, дочь моя, доколе не узнаешь, чем кончится дело, ибо человек тот не останется в покое, не кончив сегодня дела».

Телесная красота и душевная добродетель молодой Руфи уже успели совершенно очаровать Вооза, и он по возвращении из города немедленно приступил к делу устроения свадьбы. Выйдя к городским воротам, обычному месту решения всяких общественных дел, Вооз сел там и, увидев проходящего мимо родственника, о котором он говорил Руфи, подозвал его к себе, говоря: «Иди сюда и сядь здесь». Он подозвал также еще десять человек из старейшин города, которых также пригласил сесть. Затем, обращаясь к своему родственнику, Вооз начал вести с ним переговоры о деле.

– Ноеминь, – объяснил он ему, – возвратившаяся с полей моавитских, продает часть поля, принадлежащего брату нашему Елимелеху. Я решился довести до ушей твоих и сказать: «Купи при сидящих здесь и при старейшинах народа моего. Если хочешь выкупить, выкупай, а если не хочешь выкупить, скажи мне, и я буду знать, ибо кроме тебя некому выкупить, а по тебе – я ». Родственник отвечал: «Я выкупаю». Тогда Вооз продолжал: «Когда ты купишь поле у Ноемини, то должен купить и у Руфи-моавитянки, жены умершего, и должен взять ее в замужество, чтобы восстановить имя умершего в уделе его». На это родственник отвечал: «Не могу я взять ее себе, чтобы не расстроить своего удела; прими ее ты, ибо я не могу принять».

Для подтверждения всякого дела у израильтян был при выкупе и при мене такой обычай: один снимал сапог свой и давал другому, который принимал право родственника, и это считалось достаточным свидетельством заключенной сделки. И вот, действительно, родственник снял с себя сапог и передал Воозу, и Вооз, обращаясь к старейшинам и всему народу, говорил: «Вы теперь свидетели тому, что я покупаю у Ноемини все Елимелехово, и все Хилеоново и умершего в уделе его, и чтобы не исчезло имя умершего между братьями его и у ворот пребывания его. Вы сегодня свидетели сему». Как старейшины, так и весь собравшийся при воротах народ единогласно отвечали: «Мы свидетели, да соделает Господь жену, входящую в дом твой, как Рахиль и как Лию, которые обе устроили дом Израилев; приобретай богатство в Ефрафе; и да славится имя твое в Вифлееме, и да будет дом твой, как дом Фареса, которого родила Фамарь от Иуды, от того семени, которое дает тебе Господь от этой молодой женщины».

И вот таким образом брак был заключен; Вооз взял Руфь, и она сделалась его женою. Брак этот был благословен Богом, и у Вооза с Руфью родился сын, что было общей радостью, как для родителей, так и особенно для престарелой Ноемини. Выражая свою радость, женщины Вифлеема говорили ей: «Благословен Господь, что Он не оставил тебя ныне без наследника! И да будет славно имя его в Израиле. Он будет тебе отрадою и питателем в старости твоей, ибо его родила сноха твоя, которая любит тебя, которая для тебя лучше семи сыновей». Сама Ноеминь не знала пределов своей радости: она носила ребенка в объятиях своих и была ему любящей нянькой.

(Сост. по «Библ. ист.» Лопух, и «Душ. Чт.»).