Часть 1-я

История Малой России до времен нашествия на нее татар, с ханом их Батыем, соединена с историей всея России, или она-то и есть единственная История Российская; ибо известно, начало сей истории, вместе с началом правления Российского, берется от князей и княжеств Киевских, с прибавлением к ним одного только новгородского князя Рюрика, и продолжается до нашествия татарского беспрерывно, а из сего времени бытие Малой России в Общей Российской Истории едва упоминается; по освобождении же ее от татар князем литовским Гедимином, и совсем она в Российской истории недосказана. Посему предлагаемая здесь История Малороссийская, писана на два периода, т.е. до нашествия татарского экстрактом, а от сего нашествия пространно и обстоятельно.

Историков и летописцев сего времени было в Малой России довольно. Но как сия страна, как бы созданная или осужденная для руин, от частых нашествий иноплеменников, а еще более частых набегов и браней от народов соседних, и наконец, от непрестанных междоусобий и побоищ, претерпела всех родов разорения, губительства и всесожжения, и так сказать, обагрена и напоена кровью человеческою и покрыта пеплом, то в такой несчастной земле, можно ли было, что-либо сберечь целое? А по сей причине, взята сия История из летописей и записок Белорусских, яко из страны единоплеменной, соседствующей и от руин Малороссийских удаленной.

Известный ученостью и знатностью депутат шляхетства малороссийского, господин Полетыка, отправляясь по должности, депутатства в великую оную Имперскую комиссию для сочинения проекта нового уложения, имел надобность необходимую отыскать отечественную Историю. Он относился о сем к первоначальному учителю своему, архиепископу Белорусскому Георгию Конискому, который был природный малороссиянин, и долголетно находился в Киевской академии префектом и ректором. И сей-то архиерей, сообщил господину Полетыке летопись или историю сию. Уверяя архипастырски, что она ведена с давних лет в кафедральном Могилевском монастыри искусными людьми, сносившимися о нужных сведениях с учеными мужами Киевской академии и разных знатнейших Малороссийских монастырей. А паче тех, в коих проживал монахом Юрий Хмельницкий, прежде бывший гетман Малороссийский, оставивший в них многие записки и бумаги отца своего, гетмана Зиновия Хмельницкого, и самые журналы достопамятностей и деяний национальных, и что притом она вновь им пересмотрена и исправлена.

Господин Полетыка, сличив ее со многими другими летописями Малороссийскими, и нашел от тех превосходнейшею, всегда ее держался в справках и сочинениях по комиссии. И так история сия, прошедшая столько отличных умов, кажется, должна быть достоверной. Одни воинские действия покажутся, может быть, иным сомнительными, яко множественны суть. Но рассуждая о положении земли, сей между народами, почти непримиримыми, судя о временах и обстоятельствах, в которые народ, сей всегда почти, был в огне и плавал в крови, надобно заключить, что сего народа все упражнении и ремесло состояло в войне и убийствах. Одна Польша все то доказывает. Она тогда только была могущественна и страшна, когда имела у себя войска Малороссийские; а коль скоро их лишилась, тотчас же упадать начала, а последствия ее известны.

Историки польские и литовские, справедливо подозреваемые в баснословиях и самохвальстве, описывая деяния народа русского, якобы в подданстве у поляков бывшего, затмевали всемерно великие подвиги их, поднятые на пользу общего отечества своего и польского. Самые даже постановления и преимущества их в сем отечестве скрывали, сближая, как можно, народ сей к рабскому состоянию и ничтожеству. А когда дошла повесть их до времен гонений и тиранств польских, на народ русский произведенный, поводом выдуманной от них унии, а паче как, дошло до освобождения народа сего от ига польского собственным своим мужеством, и беспримерной почти храбростью. То тут, изрыгнули писатели оные все свои поношения и всех родов неправды, и клеветы на сей народ и на их вождей и начальников, называя их непостоянным и бунтливым хлопством, по своевольству, будто, и буйству своему бунты и нестроение поднявшим. Но дела гетманов русских: Косинского, Наливайко, Остряницы и наконец, великие дела Хмельницкого, переписки их и декларации, доказывают тому весьма противное, и всякий здравомыслящий человек увидит в них истину несомнительную и подвиги благородные и справедливые; увидит притом и признает умным, что всякое творение имеет право защищать бытие свое, собственность и свободу, и что к тому оно снабжено самой природой или Творцом своим достаточными орудиями или способом.

О мужестве и предприимчивости народа русского советуется баснословцам и критикам заглянуть в истории греческие, римские и другие иностранные. И они им покажут Кагана, Кия, Оскольда, Святослава, Владимира, Ярослава, и других великих государей или князей русских, воевавших славно с воинством русским в Европе, Азии, Греции, и на сами столицы их Константинополь и Рим нападавших. И такому народу, пожившим несколько в соединении с поляками и литовцами во всегдашних почти войнах за их и за свое отечество, можно ли было потерять природную свою храбрость, которая потом и над самими поляками и литовцами, довольно, наконец, себя показала?

Но, несмотря на все то, с сожалением должно сказать, привнесены некоторые нелепости и клеветы в самих летописях Малороссийских, по несчастию, творцами их, природными русскими, следовавшими по неосторожности бесстыдным и злобливым польским и литовским баснословцам. Так, например, в одной учебной историйки выводится на сцену из Древней Руси или нынешней Малороссии, новая некая земля при Днепре, названная тут Украиной, а в ней заводятся польскими королями новые поселения и учреждаются украинские казаки; а до того сия земля будто была пуста и необитаема, и казаков в Руси не бывало. Но видно господин писатель такой робкой историйки не бывал нигде, кроме своей школы, и не видал в той стороне, называемой им Украиной, русских городов, самых древних или, по крайней мере, более старейших, от его королей польских, то есть: Черкассы, Крылова, Мишурина и старого Кодака при реке Днепре, Чигирина при Тясмине, Умани при Рóсе, Ладыжина и Чагарлыка при Буге, Могилева, Рашкова и Дубоссара при Днестре, Каменного Затона и Белозерска у вершины Лимана. Из сих городов были иные провинциальными и областными русскими городами чрез многие века. Но у него все это пустыня, и князья русские, выводившие великие флотилии свои, в Черное море из реки Днепра, то есть из самых тех стран, и воевавшие на Грецию, Синоп, Трапезунд и на самый Царьград с войсками областей оных, преданы им ничтожеству и забвению; равно как и сама Малороссия возвращена кем-то из польского владения без усилия и добровольно, и бывшая притом, от войск русских против поляков и их королей и Посполитого рушения, тридцать четыре кровопролитные брани, не заслуживают того, чтобы отдать сему народу и его вождям за подвиги их и геройство должную справедливость. Однако кто что ни говори, а всегда конец дело блажит. Прииди и виждь!

Давно уже малороссияне желали видеть напечатанной «Историю Русов или Малой России, соч. преосвященного Георгия Кониского». Много говорили, время от времени, что тот или другой, сбираются издать ее, даже печатают; но, по сею пору, ее нет, как нет! Имея нисколько списков этой истории, я выбрал лучший из них, подвел к нему из прочих разнословия, и потом предложил Императорскому обществу истории и древностей российских издать его в свет, что и исполняется ныне. Время от времени, я намерен то же самое сделать и с прочими письменными источниками Малой России, летописями, записками, описаниями, и т.п., на пр., с Шафонским, Симоновским и другими. А потому, я просил бы всех, кто только имеет и желает видеть в непродолжительном к времени эти и подобные им памятники напечатанными, присылать мне оные, как секретарю общества, для снятия с них, списков и немедленного помещения в «ЧТЕНИЯХ». Искренняя благодарность и признательность современников, занимающихся историей, равно как и самого потомства, будет лучшей наградой тем, кои внемлют этому призыву. Пора уже, давно пора, не скрывать подобного рода богатств под спудом и тем, сколько можно, облегчить изучение и познание истории Южных Русов для всех и каждого, особенно же самих русских. Благо, что есть верный и скорый случай исполнить эту священную обязанность истинного сына своего народа и отечества.

О. Бодянский. февраля 9-го, 1846. Москва

Народ славянский, происшедший от племени Афета, сына Ноева¹, назван славянами по родоначальнику и князю своему Славену², потомку Росса князя внука Афетова³. Он, переселившись из Азии со времен вавилонского языков смешения⁴, стал обитать от гор поясных⁵ или Рифейских и от моря Каспийского на востоке, до реки Вислы и моря Варяжского на западе, и от Черного моря и реки Дуная от Полудни, до Северного океана и Балтийского моря на севере. Доказательством тому есть история преподобного Нестора Печерского и его последователей и предшественников, ту историю писавших, кои все были академики или члены того главного⁶ училища, которое в славянах⁷ заведено было в городе Киеве, Кириллом, философом греческим, скоро по введении туда религии⁸ христианской. А взята она из книг Священных библий и из⁹ древней обширной библиотеки, в Киеве собранной, но в нашествие варваров и бывшие руины погибшей; от чего и самые училища крылись в одних монастырях и подземных жилищах, даже до дней русского избирательного князя или гетмана Сагайдачного и митрополита Киевского Петра Могилы, древнюю Академию Киевскую восстановивших.

Не меньшим доказательством означенных пределов славянских суть опустелые города и развалины, славянским языком называемые, и надписи, их литерами и наречием писанные на камнях, кладбищах и статуях каменных; тоже название рек, озер, гор и улусов, в степях крымских, заволжинских и на острове Тамане, или древнем Тмутаракане находящихся. Что все очевидно свидетельствует славянское там жительство. А замеченные некоторыми писателями в тех пределах иноплеменные славянам народы, как-то: киммериане или готты, маниоты¹⁰, гунны и другие, наравне с ордами понтийского царя Митридата, были перехожие чрез Славянскую землю и иностранные¹¹ колонии, нашедшие с востока и севера и при кратком здесь пребывании удалившиеся в страны полуденные и западные. Да и самые почитавшиеся за жильцов при Черном и Азовском морях греки и генуэзцы¹², не что иное были, как купцы, поселившиеся с согласия славян на их приморских землях ради обоюдной торговой пользы; а бывшие с городами их Херсоном, Феодосией и Босфором у славян войны, значат одно маловременные соседние ссоры, кончавшиеся удовлетворениями.

Историки сопредельных со славянами народов: Птоломей, Геродот, Страбон, Диодор и другие, приписывая славянам древность самую отдаленную, за 1 610-т лет до Рождества Христова известную, говорят, что они, ведя с соседями беспрестанные войны и преследуя переходивших их землю иноплеменных народов, зашли и переселили колонии свои за реку Дунай до моря Адриатического в Иллирии и от гор Карпатских до реки Одра. А на западных берегах Балтийского моря оселили всю Померанию, их наречием так названную. Но дают сии историки славянским племенам различные названия, судя по образу их жизни и виду народному, например: восточных славян называли скифами или скитами по кочевой жизни и по частому переселению с места на место; полуденных – сарматами, по острым ящуриным глазам с прижмуркой; и руссами или русняками¹³ – по волосам; северных приморских – варягами называли по хищничеству и по засадам, ожидающим прохожих; а в средине от тех живущих по родоначальникам их, потомкам Афетовым, называли: по князю Русу¹⁴, роксоланами и россами, а по князю Мосоху, кочевавшему при реке Москве и давшему ей сие название, москвитами и мосхами: от чего, впоследствии, и царство их получило название Московского и, наконец, Российского.

Сами славяне и того больше названий себе наделали. Болгарами называли тех, кои жили при реке Волге; печенегами – тех, кои питались печеной пищей; полянами и половцами – живущих на полях, или степях безлесных; древлянами – жильцов Полесных¹⁵, а козарами – всех таковых, которые езживали верхом на конях и верблюдах и чинили набеги. А сие названия получили, наконец, и все воины славянские, избранные из их же пород, для войны и обороны отечества, коему служили в собственном вооружении, комплектуясь и переменяясь также своими семействами. Но когда, во время военное, выходили они вне своих проделов, то другие гражданского состояния жители делали им подмогу, и для сего положена была у них складка общественная или подать, прозвавшаяся, наконец, с негодованием дань Козарам.

Воины сие, вспомоществуя часто союзникам своим, а паче грекам, в войнах с их неприятелями, переименованы от царя греческого Константина Мономаха, из козар – казаками и таковое название навсегда уже у них осталось. Описываемые же у некоторых писателей войны славян с печенегами, половцами, козарами и другими славянскими народами бывшие, и бессправочно иноплеменничьими войнами называемые, значат не иное что, как междоусобные самих славян брани за рубежи областные, за отгон скота и за другие притязания и ссоры князей их производившие; а ошибки от историков произошли по множеству разных названий, одному и тому же народу приписываемых. Справедливость сего доказывается тем, что описанные выше прямо иностранные народы, т.е. готты, гунны и другие, известны по историям и преданиям. Откуда они вышли и куда пошли. А о сих, ничего того нет и как бы они с неба опустились и в землю вошли, не оставив и потомства своего, чего история никак терпеть не должна, яко баснословного.

Таким образом, часть славянской земли, от реки Дуная до реки Двины и от Черного моря до рек Стыра, Случи, Березины и Донца, и Севи¹⁶ лежащая, получила название Русь, а народ, на ней живущий, назван русами и русняками¹⁷ вообще. Впоследствии сия же самая земля делилась названием на Чермную или Червонную Русь по земле, производящей красильные травы и червец в стране полуденной, и на Белую Русь по великим снегам, выпадающим в стороне северной. Провинциальные деления той земли были княжества: Галицкое, Переяславское, Черниговское, Северское, Древлянское и главное или Великое княжество Киевское, которому все другие подчинены были. Князья или верховные начальники выбираемы были от народа в одной особе, но на всю династию, и потомство выбранного владело по наследию. Из сих князей знатнейшие по историям: Каган, воевавший Грецию и осаждавший флотилией своей и сухопутным войском столичный город Константинополь, спасшийся чудом Богоматери; Кий, основатель города Киева и княжества сего имени; победоносные в войнах Оскольд и Дир, воевавшие славно с греками и генуэзцами на море и суше, разорившие славные города Синоп и Трапезунд, и поразившие на голову войска неприятельские при реке Оскол; Игорь, избивший коварно Оскольда и Дира и сам убитый древлянами; Святослав, покоривший себе болгар задунайских и там живший в городе Переяславце, нынешнем Рущуке, и Владимир, первый, крестивший всю Россию.

И сей Владимир, сверх означенных княжеств, соединив все другие Славянские княжества, разделившиеся под разными названиями между его братьями и родственниками, был один над ними самодержцем и назывался Великим князем Русским и цариком над всеми князьями. И будучи могуществен и страшен в войнах, беспрерывно с соседями производимых, сыскал от них и от народов отдаленных отменное уважение, почему все державы искали его дружбы, а для удержания ее предлагали ему свои веры или религии. Но он, изведав первее их, основательно предпочел всем христианскую, греческого или иерусалимского исповедания, и в 988 г. по Рождестве Христове, отправился с войском к приморскому городу Херсону, крестился там от греков и женился на греческой царевне Анне; а вернувшись в Киев, крестил семейство свое и народ. Прежде же крещения все славяне имели веру восточных язычников и, признавая единого Бога Вседержителя, почитали символом или жилищем его солнце, а орудием гнева его – гром или перун. Почему и чествовали солнце воспалением огня, яко его образа, и ввержением в него начатков от всего прозябаемого, называя праздник, сей Купалою.

Крещение Владимирово почитается третьим в летописях славянских. Первое у них введено в дни Апостольские, благовестием апостола Андрея Первозванного, приплывшего кораблем из Черного моря и рекою Днепром к той Киевской горе, которая и по основании города Киева всегда Андреевым холмом¹⁸ называлась, и на которой после создана во имя его церковь. Сей же апостол рекой Десной был тогда и в Новгороде Северском, благовестил Евангелие и почудился употребление тамошним народом бань своих, в которых, по словам его, разжигался каждый человек наподобие раскаленного камня, сек себя хворостом до измождения¹⁹, а потом, повергаясь с журчанием в ручную воду, выходил оттуда, жив и бодр, как бы никогда не разжигал²⁰ и не бит. Реки оные, до упадка Черного моря имели воды возвышенные от нынешних и пороги на Днепре не были открыты. Второе крещение произвела бабка Владимирова, великая княгиня Киевская Ольга, которая сама крестилась в Царьграде и была наречена по крещении – Еленой.

По кончине Владимира Первого, скоро кончилось и соединение царства его. Сыновья и племянники Владимировы разделили его на двенадцать княжеств, оставив, однако же, по-прежнему, верховным над всеми Великое княжество Киевское, в коем главнейшие²¹ от прочих князей были: Ярослав Владимирович, распространивший и утвердивший Христианство, сочинивший чрез избранных мужей Русские законы, учредившие в Киеве главное училище богословия и других изящных наук, с обширной из Греции выписанной библиотекой, и соблюдший ²² первенство свое со славой; Владимир второй, названный Мономахом по деду его с материнской стороны императору греческому Константину Мономаху, по которому и он признан от Греческой Империи царем Русским и получил на то дедовскую корону, со всеми другими царскими регалиями. Но восставшие²³ разделом княжеств междоусобные войны, за первенство и наследство между князьями всегда продолжавшиеся, первее ослабили Великое княжество Киевское, потом и совсем его разорвали, и с 1161 года назвались²⁴ Великими княжествами: Галицкое в Чермноруссии²⁵, Владимирское на Клязьме и, наконец, Московское по городу Москве. Но и те княжества, славились первенством своим по 1238 год; а с сего года нашествие войной монгольских татар, под начальством хана их Батыя, внука Чингисхана, все княжества удельные и великие разрушило почти до основания; города их и селения разорены и многие сожжены; князья и воинства избиты, а оставшиеся рассеялись по отдаленным северным провинциям, и с сего времени большая часть Русских княжеств подпали Татарскому игу. И хотя, княжества опять восстановлены, но пребывали они с князьями своими в подданстве татарских ханов, которые, взимая дань с народа, поставляли в них князей и их переменяли по своему произволению. Что продолжалось по 1462 год, в который князь Московский Иван Васильевич третий сего имени, пользуясь слабостью татар, изнемогших междоусобными войнами и разделами, отказал хану Ахмату от²⁶ ежегодной дани с народа и от²⁷ своего повиновения; а внук сего князя Иван Васильевич четвертый, названный Грозный, совокупив многие княжества русские воедино, в 1547 году переименовал себя из князя, царем и самодержцем Московским, и с того времени навсегда уже царство Московское и его владетели сим названием титуловались, с переименованием наконец царства Московского на Российское, которое, для различия от Чермной и Белой Руси, называлось Великой Россией; те же²⁸ от Руси вместе названы тогда Малой Россией.

Княжества Малой России, претерпев в нашествие Батыя и его татар в 1240 г., большее от других поражение, по мере упорного им сопротивления и кровопролитных битв, разорены были также до основания; князья их и воинство выбиты; города разрушены и сожжены, и народ остался под игом татарским, а иной укрывался в Белоруссии и земле Древлянской или Полесии; знатнейшие же фамилии с немногими княжескими семействами удалились в соседнее княжество Литовское, и там пребывая, многие соединились родством с владетельными и вельможескими фамилиями тамошними, и помощью сего подвигнули литовского владетельного князя Гедимина освободить их землю от владения татарского и соединить ее со своею державою под одно право и начальство.

Посему Гедимин князь в 1320 году, пришедши в пределы Малороссийские с воинством своим литовским, соединенным с русским, состоявшим под командою воевод русских Пренцеслава²⁹, Светольда и Блуда³⁰, да полковников Громвала, Турнила, Перунада, Ладима³¹ и иных. Выгнали из Малороссии татар, победив, их на трех сражениях, и на последнем главном, при реке Ирпене, где убиты Тымур и Дивлет, князья татарские, принцы ханские³². За сими победами восстановил Гедимин правление русское под начальством выбранных от народа особ, а над ними устроил наместником своим из русской породы князя Ольшанского, после которого были, из сей же породы, многие другие наместники и воеводы; но знатнейший из них известен Симеон Александрович³³, воевода и князь Киевский и Слуцкий, возобновивший в 1470 году церкви и монастыри Киевские, Батыем разоренные и более двух сот лет опустелыми бывшие. Права же и обычаи русские не только подтвердил Гедимин тамошнему народу во всем их пространстве, но ввел их и в своей земле вместе с письменами или грамотой русской; почему и доднесь в княжестве Литовском видны по древним архивам и у частных особ старые привилегии и другие документы, писанные письмом русским, а коренное право русское, известное под именем Судных статей и собранное в одну книгу, «Статут» называемую, переведено после с русского на язык польский³⁴, что и в самой той книге при конце напечатано.

О таковом соединении Руси³⁵ с Литвой хотя и повествуют некоторые писатели, что якобы князь литовский Гедимин произвел его силою оружия своего, победив при реке Ирпене князей русских и их воинство; но сие последовало с князьями татарскими, а не русскими, и переворот происшествия того внесен в историю ошибкой весьма грубой; ибо известно по всем летописям и самим достоверным преданиям и так сказать осязательным, что при покорении ханом татарским Батыем всех княжеств русских, пребывали они во владении татарском: Великороссийские с 1238, а Малороссийские с 1240 года, следовательно, литовскому князю в 1320 году воевать было в Руси не с кем более, как только с татарами; да и по самим³⁶ трактатам, привилегиям и пактам, соединяющим русский народ с Литвой и Польшей, видимо есть, что он соединялся и договаривался, яко вольный и свободный, а отнюдь не завоеванный. Хотя же и было несколько войска русского между татарами, воевавшими с Гедимином. А между начальниками их были, конечно, и отродки княжеские; но они принуждены были быть между или по власти своих владетелей, воюя за их интересы, вопреки, своим обыкновенно страха ради татар, готовых истребить семейства их и жилища при малейшем подозрении. А что точно, обладали татары Малороссией наравне с другими княжествами русскими, о том, сверх записок и преданий и сверх остатков руин, татарами в земле сей причиненных, доказывают самые гербы их магометанские на древних церквах и колокольнях под крестами остающиеся³⁷, то есть полумесяц, магометанством³⁸ за святость почитаемый³⁹, кои во время татарского владения одни⁴⁰ постановляемы были на тех зданиях по их принуждению, а после свержения ига татарского оставлены они сначала в подножии креста на знак уничтожения святыни магометанской силою и знамением креста Господня. Потом осталось сие обычным употреблением мастеров, кресты оные делающих, ради их украшения.

И так, пребывая Малороссия в совершенном единстве с княжеством Литовским, оказала сему княжеству великие и важные услуги. Ратоборствуя за него со многими неприятельствовавшими народами, а паче с беспокойными и заносчивыми крыжаками, ливонцами и прусами, от коих многие учинены приобретения в пользу княжества Литовского, во взаимность и благодарность литовцам за помощь их малороссиянам против татар. А когда сие Литовское княжество в 1386 году чрез князя своего Ягайло⁴¹, сына Ольгердова, а потомка Гедиминова, соединилось в одну державу с королевством польским посредством супружества сего князя с Ядвигой, королевой польской, наследницею польской короны, по которой и князь оный, крещенный того года, февраля 14-го дня, возведен и признан королем польским под именем Владислава Первого, то и Малороссия, под древним названием Руси, соединилась тогда вместе с Литвой в Королевство Польское на трактатах и условиях, равномерно всем трем народам⁴² служащих, в которых между пространными положениями главное заключалось в сих достопамятных⁴³ словах: «Принимаем и соединяем, яко равных к равным и вольных к вольным». Сие постановление от времени до времени каждым королем при коронации подтверждаемо было под названием Пакта Конвента; и на основании того по тогдашнему правительственному формулу учреждены в трех оных нациях три равные гетмана, с правом наместников⁴⁴ королевских и верховных военачальников и с названием: одного коронным Польским, другого Литовским, а третьего Русским.

На содержание гетманов и других важнейших урядников определены староства или⁴⁵ ранговые деревни и прочие угодья, а для резиденции Малороссийского гетмана назначен город Черкас⁴⁶, пониже Киева, над Днепром лежащий; провинциальное же деление земли было на воеводства и поветы, и Русских воеводств учреждено тогда четыре: Киевское, Брацлавское, Волынское и Черниговское, совместно с Северией, названной Северия Дукатус. Чины правительственные и самые гетманы с урядниками городскими и земскими выбираемы были из рыцарства вольными голосами и утверждаемы королем и сенатом; а сенат, составлялся из особ, выбранных сеймом или общим собранием, которое составляли депутаты, посылаемые от народа, состоявшего тогда из трех классов⁴⁷ шляхетства, духовенства и поспольства.

Шляхетство, по примеру всех народов и держав, естественным образом составлялось из заслуженных и отличных в земле пород и всегда оно в Руси, именовалось рыцарством, заключающим в себе боляр, происшедших из княжеских фамилий, урядников по выборам, и простых воинов, называемых Казаками по породе⁴⁸, кои производя из себя все чины выборами и их по прошествии урядов возвращая в прежнее звание, составляли одно рыцарское сословие⁴⁹, искони тем самым, их Статутовым правом утвержденное, и они имели вечистою⁵⁰ собственностью своею одни земли с угодьями, а поспольством владели по правам и рангам, и повинность посполитых была установлена нравами. А владевшие ими в отношении власти их над поспольством, считались и назывались отчинами или вотчинниками, от слова⁵¹ и власти, взятых по древним Патрициям, то есть отцам народным, управлявшим первоначальными ⁵² семействами и обществами народными, с кротостью и характером отеческими.

Духовенство, выходя из рыцарства по избранию достойных, отделялось только на службу Божию, а по земству имело одно с ними право.

В поспольстве считались живущие в городах купцы и мещане, а по селениям свободные миряне, войсковые оклады⁵³ платящие, и подданные боляр и урядников. Все они подчинены были своим магистратам и ратушам, в коих заседали выбранные от них войты и лавники, и судились по правам Магдебургии, издавна в Польше введенным. При таковых гражданских постановлениях и религия русская греческого или иерусалимского исповедания уравнена с римско-католической на одни права и преимущества, яко свободная и союзница, и утверждена привилегиями королевскими и сеймовыми конституциями⁵⁴.

Полуденная часть Руси или Малороссии⁵⁵, т.е. Галиция со своими округами, не принадлежит в состав нынешнего Малороссийского с Польшей соединения; ибо она после нашествия Батыя с татарами и по ослаблении и истреблении князей тамошних, переходила первее из рук, в руки то к венгерским, то к польским королям; наконец досталась совсем Польше по притязанию наследственному, королей тамошних, женившихся на княжнах русских галицких. И король польский Казимир третий или Великий, в 1339 году завладел беспрепятственно главным ее городом Львовом, князем киевским Львом Даниловичем, построенным, и всей той страной. Забрав в замках их бессчетные суммы и неоцененные драгоценности, как бы в приданое своей пассии, присоединил ее к Польше под одно с ней право, и разделил тогда же на губернии или воеводства. Почему весьма ошибаются те писатели, кои, приписывая все завоеваниям польским, полагают за одно нынешнее соединение с Польшей, Литвы и Малороссии с прежним непосредственным завладением Польшей – Галиции, которая в сем соединении, в договорах и пактах, притом заключенных, не имела никакого участия. Однако Казимир Великий, соединяя Галицию с Польшей, убежден был справедливостью и, уважая венгерцев, всегда за нее интересовавшихся, уравнял во всех преимуществах шляхетство и народ тамошний, со шляхетством и народом польским, а равномерно и религию русскую греческого исповедания с религией католическо-римской, и утвердил все-то своими привилегиями и пактами. И сия часть Малороссии, также как и вся оная земля, никогда оружием польским покорена не была, а только помощью польской и литовской освобождена от других владетелей и притязателей, каковы были татары и венгерцы. Доказательством тому есть, между прочим, привилегия короля Казимира Великого, в 1339 году, марта 17-го дня состоявшаяся, такого содержания: «Обачивши утыски и Фрасунки люду русского, оскуделого ксенжентами тутешними и як их нивечать кроли венгерские, отродки нахальных Белов и Коломанов, якии издавна землю ону собечели и нищили без слушных причин але начальством и здрадами, обороняем и приврочуем люд то к держави и королевству нашему Польскому на вечные времяна, яко ж есть он нам единоплемен, от одной крови нашей сарматицкой порожонцы, и нам теж кревною посесиею принадлежный, поневаж мы от предков наших и княжни Галицкой урождены есьмы, и прет о уставуем, жебы земля галицкая з ея ксенженствами поделионая на воеводствы и повяты, прилучона и зъедночона зоставала за короною и державою Польскою вечно и без повручена, и жебы оборона ей была певна и не одмовна. Рыцарству же русскому, виосками и околицами мешкаючему, мети права свои и свободы, на добра и на бытья зупельне, як се установлено шлахетному рыцарству польскому, з якым едночитися тым, як з ровными ⁵⁶ и свободными во вшеляких ⁵⁷ справах и урядах, и выборы судовыи чинии и вных судитись по еднему праву, коронному ⁵⁸ польскому. Теж и поспольству бути на одних правах и повинностях з поспольством Польским. А належите до веры, альбо религии Католической Русской, то мети ее водном поважению з религиею Католическою Польскою, яко ся здавна так они були; а диспута о едносцях ⁵⁹ их належе до капланства, а не до мирского люду, яким бути мендзы собо злагодне и боронити ойчизну и вшелякий интерес ей справовати куждему в своей вере свободне и без зневаги».

При соединении Малой России с державой Польской, первыми в ней гетманами оставлены потомки природных князей русских, Светольдов, Ольговичев или Олельковичев и Острожских, кои по праву наследства, признанному и всегда уважаемому от королей польских и великих князей литовских, правительствовали своим народом⁶⁰ уже в качестве гетманов и воевод по конституциям королевства, а не по достоинствам княжеским. И сие продолжилось до пресечения их династии в мужеской линии, что и в Литовском княжестве с тамошними княжескими фамилиям устроено было и так же продолжалось. Из сих гетмановавших князей русских Венцеслав Светольдович, защищая воинством своим общее королевство Польское от страшных тогда немецких крыжаков, расширявших завоевания свои при берегах⁶¹ Балтийского моря, оказал первому королю своему, Владиславу Ягайло⁶², и всему его королевству знатные услуги. И когда в 1401 году от магистра крыжацкого Магнуса, после многих с ним ошибок и перемирий, присланы к королю Владиславу с нарочитым посланником два окровавленные меча, означающие по тогдашнему решительную и жестокую войну и вызов на оную, то Венцеслав, по повелению королевскому, соединился с воинством Польским и Литовским, имевши притом, своего войска тридцать семе тысяч, при воеводах Ольговичу и Острогету, да при полковниках: Рогдаю, Полеличу, Громвалу, Колядичу и Купалдею, наступил с ними на крыжаков около городка Динабурга, и между тем, как они по немецким своим строям поворачивались и были во всегдашних движениях и оборотах, Венцеслав позади своих войск провел знатную часть пехоты под начальством Рогдая к низкому берегу реки Двины, и оттоль вломившаяся пехота в средину стана крыжацкого, ударила на них русскими своими копьями в тыл и во все стороны, и привела их в смятение, а окружавшие войска напали тогда на них со всех сторон и сделали решительное им поражение, так что сочтено их убитыми и в плен взятыми пятидесяти тысяч. Запасы и снаряды со всем станом достались в добычу победителям, и таким образом надолго крыжаки оные усмирены.

Король Владислав, был чрезвычайно доволен и признателен к таким важным услугам⁶³ гетмана Венцеслава и всего Русского воинства, наградил их разными почестями и подарками; а когда от чинов литовских учинены некоторые попытки на преимущества и имения чинов русских и их рыцарства, то он, по представлению о том гетмана в 1409 году, апреля 13 дня, издал подтвердительную привилегию на пакты⁶⁴ соединения, и она есть следующего содержания: «Промышлением Божеским и доброю волею нашею и станов наших народных, зъедночивши мы Дедычное княжество наше Литовское и подлеглыя ему от своей воли княжества Русские з народом и королевством Польским, установили есьмо на те и подписали достаточные пакты едноченя. Але некоторые чины литовские, як ся ускаржано нам от гетмана русского, не уймуются ничовать зупельной едности з ними чинов русских и шляхты тутейшой побытом вызволеня их от ярма татаров. И пре то мы уставуим и повтор стверждаем ухундованы ⁶⁵ и укреплены пакты з едноченя народу русского з народом польским и литовским, и буты им яко ровный з ровными и вольный з вольными вечне и непреложне, и права свои русские тримати без прешкоды, якось они слушны есть и за тым приенты в княжеству нашем Литовским заедне з письмом ⁶⁶ русским, альбо славянским ⁶⁷, и по ним все суды меты и справы одерживяти и добрами своими дедычными и набытыми обладати и як хотя оборочати не оупречне ⁶⁸ и без прешкоды иншими правами. Теж и лицарству Русскому з лицарством Польским и Литовским единость держаты, яко ровный з ровным, на каждых справах и урядах, без жадной упреки и неваги. А претензии альбо докоры о давним поратунку люду русского от ярма татарского найбарзей ничуем и касуем, яко ты справы знатне одплачоны и одслужоны лицарством Русским против супостатов литовских, здравливых ливонцов и тых нестатечных крыжаков и инших наступцов на ойчизну, од яких русняки слушно нас оборонили ⁶⁹, и головы свои на плацу положили, и за докору их сроги кары и навязки на виновайцов укладамы».

По кончине короля Владислава Ягайло наследовал сын его старший, Владислав второй, прозванный Ягеллоном. Он коронован в 1434 году, и первым попечением имел хранение и утверждение постановлений отца своего, по которым в княжества Русские, разделенные на воеводства и поветы, подтвердил выбранных из тамошних княжеских и шляхетских фамилий воевод, кастелянов, старост и судей⁷⁰, со всеми другими урядниками, сравнивая их и все шляхетство или рыцарство Русское, честью и вольностью с польскими чиновниками шляхтою, что хранит и наследникам своим присягою утвердил, изданною в 1435 году, марта 7 дня, привилегией своей так узаконил: «Воеводства Русские з рицерством и народом тутешним поставляем и утверждаем на тых правах, привилегиях и вольностях, якия им од отца нашего поставлены и утверждены при зъединоченю добровольном Руси и Литвы з держлавою Польскою, и да не важить нихто в оных воеводствах наших ничевати прав их и привилеев в делах земских и рицарских, теж и в религиях отеческих наследованных добрая воля и свобода да не отемлется, ни насилуется, и рицарство шляхетское Русское з рыцарством шляхетским Польским и Литовским, и те народы зупельне зъединочатся, яко ровный з ровным и свободный з свободным, и яко единоплеменны суть и доброю волею единость свою ухундовали и укрепили вызволившися од ярема татарского общею ратью Русской, ни Литовской пред Гедимина праотца нашего, и теперь в имених своих и побытках да имут русняки свободу и волю свою не преследовану и ненансилуему, и судятся в них од самих себя; а в суды земские и градские избирают судей и урядников вольными голосами по правам своим и статутам, якие утверждяем и заховуем она вечные времена и за посесоров наших о них ручаимся».

По сей привилегии и по пактам соединения короли польские Казимир четвертый, брат Владиславов, Ян Альбрехт и Александр, сыны Казимира, права оные присягали, при коронациях подтверждали, а другие, до них бывшие короли, как то: Сигизмунды и прочие привилегиями своими их возобновляли.

Король Владислав Ягеллон второй, утвердив, распоряжения гражданские внутренние, принялся за дела внешние воинственные. Но в сих столько был счастлив и удачен, сколько имел в них превратностей, и политика его, то бодрствования, то беспечная, упала, наконец, на главу его, вскруженную высокомерным духовенством Римским. Он в 1435 году чрез послов своих подтвердил Мир с турками, прекратив прежде бывшие с ними пограничные распри и несогласия. Султан их Амурат первый, имевший тогда войну с цесарем немецким за Сербию и Венгрию, просил короля убедительно взять между ими посредничество и помирить их в их распрях или сделать ему помощь в войне оной. За что обещал ему великие суммы, либо уступку в областях своих, сопредельных с Польшей. Король, от всего того отказался, а в 1439 году взял сторону венгерцев, и выступив с армиею своею против турков, разбил их дважды в Трансильвании, а наконец сошедшись с султаном на границах венгерских, победил и его на главном сражении не далеко от реки Дуная. Принудив султана с остатком разбитой армии своей ретироваться за Дунай. Плодом сих побед было то, что венгерцы признали Владислава своим королем, чем и был он у них действительно чрез пять лет. Султан, так же признал его в сем достоинстве, уступил ему все свои претензии на Венгрию, а король опять заключил с султаном мир. Утвержден оный, с обеих сторон, клятвами и трактатами; и за сим, награждая, он свое воинство, сделал великие пожалования и подати чинам и войску Русскому, отлично содействовавшему во всех его победах; а было их в сих походах сорок три тысячи семисот человек под командой воевод: киевского Светольдовича и северского Ольговского, да полковников: Блудича, Дулепы, Претича, Станая, Бурлия и Артазия, коим, между другими дарами королевскими, жалованы от него гербы и золотые коряки на поворозах, то есть на шнурах шелковых, повешенных через плечо и подобных нынешним аксельбантам или кавалериям. Мир оный, недолго продолжался и король в 1444 году нарушил его самым вероломным и постыдным образом. Папа римский, Евгений IV-й, знал отвагу королевскую и храбрость его воинства, впервые почти победившего так громко силы турецкие, страшные до того всей Европе, подговорил короля опять напасть на турков. Воевавшие тогда с венецианами и далмацкими народами, которые были христианами греческого исповедания. Просили папу о вспоможении им против турок, обещаясь, за то принять его религию и верховное над собою иераршество. Король отговаривался долго великим для него пороком и тяжким грехом за вероломство и нарушение клятв, учиненных с султаном турецким при заключении с ним, недавнего мира. Но папа буллою своею разрешил короля от всех клятв и обязанностей его с турками, уверяя, что клятвы с неверными ничего не значат и христиане от них всегда могут быть свободны. В дополнение к тому прислал он своего легата, кардинала Джулиано Чезарини, к королю с хорошим мешком золота, который никогда с ним не разлучался, а король, собрав зараз достаточные силы, и не извещая о том султана, выступил в его провинции и, проходя их прямо неприятельски, переправился за реку Дунай, направляя поход свой к городу Адрианополю. Султан, сведав о нашествии на области его короля польского с армией своей явной войной, без объявления на то причин, протестовался народам, его окружавшим. Свидетельствовался небом и землей, воздевая к ним руки, и наконец, клялся всем, что есть святейшее в мире, что он не подал никаких причин к нарушению с поляками мира и торжественных клятв, его утверждавших, и заключил таким изречением: «Презрели Гяуры своего Бога, поручителя мирных условий; призову ж и я Его в свою помощь!»

Между тем, как король польский выбирал себе дорогу к Адрианополю, второй столице султанской, и воображал притом о множестве корыстей тамошних, могущих достаться ему в добычу, Султан Амурат, прошел скоропостижно с многочисленной армией Балканские горы, застал короля и армию его около города Варны. Сражение началось и продолжалось с крайним ожесточением турков, злобившихся на поляков за наглое нарушение ими мира, и с примерным мужеством войск польских, обескураженных прежними победами. Султан беспрестанно разъезжал по своей армии и ободрял воинов помощью своего Аллаха, мстителя вероломства, которого неумолкаемо призывал; а король, также разъезжая по своим войскам, поощрял их благословением Святейшего папы и присутствием его кардинала. Наконец поборники Аллаха превозмогли последователей папских. Армия польская была разбита и рассеяна, король убит, а кардинал бросился в реку, с намерением переплыть ее на лошади; но золото, наполнявшее его карманы и отяготившее сего всадника, погрузило его на дно речное и с ним вместе погибло. Войска Русские были на сем сражении в числе тридцати тысяч под начальством воеводы своего Ольговского, и полковников Тризны, Гудима, Бурлия, Станая, Претича и иных. Они, по разбитии всей польской армии, спасались в Болгарии, а народы тамошние, бывши русинам единоверны и единоплеменны, из славянского рода от реки Волги исшедшие, давали им безопасные у себя убежища и проводили их скрытыми путями за реку Дунай; но из них до половины чиновников рядовых пало на сражении.

В дни короля Александра, сына Казимира четвертого, а брата Альбрехтова, пресеклась мужеская линия князей Русских в последней отрасли ее, князю Семену Олельковичу; и по силе постановительных конституций королевства, в 1506-м году избран от рыцарства первый гетман русский Предслав Лянцкоронский, из фамилии сенаторской, зять князя Острожского, и свойственник короля Александра, за которым была в супружестве Елена, также княжна русская, названная от поляков схизматичкой, и, за тем⁷¹, не коронованная. Сей гетман оказал для королевства польского великие и важные услуги, победил на трех сражениях турков, татар и волохов, нападавших на Галицию и Волынь и стремившихся во внутренность Польши к столичному городу Кракову. Плодом сих побед было отобрание от турков и татар малороссийских земель около Днестра и при устье Днепра, от времен нашествия Батыя захваченных. Для охранения навсегда от них границ сего края, учреждена тогда из казаков малороссийских сильная стража между Бессарабии и Крыма, над рекою Днепром, пониже порогов или за порогами, на сей реке имеющимися, где казаки, ради всегдашнего пребывания, поделали укрепления или редуты, названные засеками от сечения дерев, на палисады употребленных. От чего впоследствии казаки, там засевшие, названы Запорожскими казаками; место же пребыванья их названо Сечью Запорожскою, и казаки первые переменялись другими, из жилищ их командированными. Наконец, принимая приходящих к ним охотников из холостых казаков, ловлей зверей и рыбы, а не меньше добычей заграничной споваженных, составили многолюдное общество казацкое; а чтобы им не мешало ничто быть готовыми ко всяким предприятиям, решились сие казаки оставаться навсегда безженными. Таким образом, завелась – Сечь Запорожская, и заменила прежнюю стражу пограничную. Правительство, признав их полезными, учредило между ними, по их выборам, старшин и главного атамана, кошевым названного, и оставила по прежнему в команде гетмана малороссийского, коему они и место их пребывания принадлежали всегда. Для содержания же и снабжения войска сего даны и отведены ему достаточные земли малороссийские, с угодьями по обеим сторонам Днепра и порогов, между речек Конской, Самары, Кальмиуса, Ташлыка и Буга.

После гетмана Лянцкоронского, выбран в гетманы князь Дмитрий Вишневецкий, и он, быв гетманом во время мирное, славился гражданскими добродетелями, поправлял разоренные города и публичные здания, наблюдал за правосудием и правлением земских и городских урядников, возбуждал народ к трудолюбию, торговле и хозяйственным заведениям, и всякими образами помогал ему оправиться после разорительных войн, и за то все почтен отцом народа. В его время зимой, случилось прорваться между стражей пограничной крымским татарам, в нижнюю Подолию, называемую Побережье. Они там разграбили несколько местечек подчас ярманков и угнали немало скота; но как делали они сие хищным образом, так что военные команды, нигде настичь, и схватить их не могло, то поражены они самой судьбой, или нечаянной жестокостью воздушных стихий. Когда возвращались они в свои улусы с обыкновенной торопливостью, захватили их в степях необычайный снег со страшной вьюгой или фугой, от чего они ни ехать, ни пути своего видеть не могли, а принуждены стоять по шею в снегу. Сделавшийся после того жестокий мороз с ветром возвещал им неминуемую гибель, и они, порезавши своих лошадей и скот, влезли в их туловища и искали спасения в слабой и краткой сей теплоте, но все до последнего там погибли, и найдено их по весне более четырех тысяч трупов.

По кончине гетмана князя Вишневецкого в 1514 году выбран гетманом князь, Евстафий Ружинский, который в молодых летах обучаясь и вояжируя долго в чужих краях, а паче по Германии и Франции, приобрел в разных науках, особливо в военной, великое знание. Первым его старанием было произвести в Малороссии реформу войскам и устроение их другим от прежнего⁷² образом. Войска сии по древнему заведению считались в жилищах своих по околицам из одного селения, и по куреням, из нескольких вместе селений составленным, и назывались все жильцы вообще куренной или околичной шляхтой, служивые из них старые товариством, а молодые казаками. Курени и околицы управлялись выбранными из них атаманами и товарищами, кои и маловажные распри разбирали и мирили⁷³ их; а по земским спорам и тяжбам и по важным делам⁷⁴ разбирались и судились в поветовых и городских судилищах. По службе ж ведомы были хорунжими поветовыми, от которых чинились смотры и описи казакам и их вооружению, и у них блюлись знамена или хоругви поветовые, под стражей товарищеской, на коих гербы были, с одной стороны поветовый, а с другой национальный. Но когда надобно было собираться войску для походов, то от хорунжих оповещали по куреням, чтобы собиралось войско на назначенный верховным начальством сборные места, каковыми часто бывали Беловеж за Нежином и Крылов за Днепром, и иные, где из собравшихся казаков и товариства составлялись полки и сотни, и в них избирались вольными голосами все чиновники высшие и нижние, кои в тех чинах считались только во время службы или походов, а по возвращении в жилища обращались в прежнее состояние с названием товарищами, то есть заслуженными и с увагой в голосах, коими от других преимуществовали. Такое древнее заведение поводом было ко многим своевольствам и злоупотреблениям казацким. Они собирались часто, без позыва хорунжих, а, паче, в местах пограничных, выбирали начальников, составляли полки, так называемые охочекомонные, и чинили набеги в Турцию, Молдавию и Крым под предлогом освобождения пленников из неволи, а, в самом деле, для получения добычи, от чего многие с теми народами заводились ссоры и самые войны.

Гетман Ружинский, по изволению короля Сигизмунда первого, пресекая своевольства и нестроения, учредил в Малороссии двадцать непременных, Казацких полков, в две тысячи каждый, назвав их по знатнейшим городам, как-то: Киевский, Черниговский, Северский, Переяславский, Каневский, Черкасский, Чигиринский, Уманский, Корсунский, Бряцлавский, Калжинский⁷⁵, Кропивянский, Острянский, Миргородский, Полтавский, Гадяцкий, Нежинский, Лубенский, Прилуцкий и Винницкий. Каждый полк разделил на сотни, названные так же по городам и местечкам. Во всякий полк определил выбранных товариством и казаками из заслуженных товарищей полковников, сотников и старшин, полковых и сотенных, кои оставались в чинах на всю уже их жизнь и завели с тех пор чиновное в Малороссии шляхетство, или так сказать наследное болярство, зависевшее прежде от выборов и заслуг, по примеру всех других народов и земель благоустроенных христианских. Полки оные, наполнены тогда и впредь наполняемы были выбранными из куреней и околиц шляхетских, молодыми казаками, записанными в реестр военный до положенного на выслугу срока, и от того названы они реестровыми Казаками. Половина их конная из каждого полку всегда содержала в поле, а другая пешая содержала в городах гарнизоны, и при надобности вспомогала и комплектовала первых. Одеяние и вооружение положено у них легкое и одинаковое, и они его по образцам исправляли. В мирное время из собственного имения, и пропитание имели от домов своих. А на случай войны и походов, положено, жалованье из скарбу Малороссийского, каждому казаку по червонному в год и по кафтану тузынковому на два года, а иногда и по кожуху. Старшинам сотенным вдвое против казака, а сотникам вдвое против старшин; полковники же, старшины генеральные обозные и старшины полковые, имели определенные ранговые деревни, и другие наддачи. Артиллерия, обозы и вьюки с запасами, провиантом и фуражом снаряжались от скарба и поспольства. Оружием были, у конницы копья, штуцеры, пистолеты и сабли, а у пехоты ружья, копья и кинжал, кои выписывали и доставали из Швеции и Турции.

Экзерциция в войске оставалась старинная с поправкой, и обыкновенный марш колонный назывался идти сакмой. Для марша в опасности строились в треугольник, а из него построить фронт значило становиться в лаву; но для атаки, а паче для обороны, устроена вновь сильная из трех шеренг батава, похожая во всем на древнюю греческую, а потом римскую фалангу, которая во всей Европе введена под именем батальона де каре; построение конницы в пехоту равнялось нынешнему драгунскому пешему строю. Для помещения охотников или волонтеров, всегда собиравшихся из убожи или, так называвшихся гултаев, устроено пять полков охочекомонных. Называвшихся по фамилиям полковников, производимых гетманами, и они содержаны на страже пограничной, в низу рек Самары, Буга и Днестра, и получали ежегодно небольшое жалованье, а больше довольствовались звериной и рыбной ловлей; за поведение их отвечали полковники; число же их не определено, но полк считался не более пяти сот человек.

По устроении, таким образом, войска Малороссийского, когда в 1516 году хан крымский Мелик-Гирей, по союзу его с князем московским Василием Ивановичем, шел войною на Польшу и Малороссию, то гетман Ружинский с войсками малороссийскими и польскими, по повелению короля Сигизмунда, выступив к нему навстречу, и сошедшись на границах Малороссийских над рекою Донцем, при городе Белгороде, дал себя атаковать хану, который, по обыкновенно азиатскому, окружил своим войском с трех сторон. Войска гетманские были примкнуты тылом к реке и своему обозу; татары произвели страшный крик и пустили тучи стрел; конница гетманская, спешившиеся и построенные в батаву, а пехота, выстроенная так же фалангою, встретила натиски татарские сильным огнем из ружей и пушек, и, производя пальбу беспрерывно во все татарское стремление, сделали им сильное поражение, и они, ощутив великую свою гибель, начали удаляться. Но гетман с места своего не велел никому трогаться, а показывал вид, что он только в силах обороняться, а не наступать: почему татары, делая во весь день свои напуски, на ночь отступили на несколько верст, в степь и расположили обширный свой стан беспечно. Гетман, имевший войско свое неутомленное, выступил с ним с полночи в поход и, идучи нарочито тихо, сблизился к стану татарскому на самой заре. А как татары обыкновенно держат лошадей на пастве, а не у коновязей, то гетман выслал отряд конницы с приготовленными, заблаговременно, бумажными ракетами, кои, будучи брошены на землю, могли перескакивать с места на место, делать до шести выстрелов каждая. Конница оная, наскакав на становище татарское, зажгла свои ракеты, бросила их между лошадей татарских и причинила в них великую сумятицу. Они, перепугавшись, бегали во весь опор по табуну, волочили и топтали своих всадников и сторожей, а между тем все войска гетманские, с пальбой из ружей и артиллерии, напали на стан татарский, прошли его насквозь, поражая смешенных и обезумевших татар, и так разбили хана и его войска на голову. Забрали стан его со всем багажом, и обремененные корыстями, возвратились со славою в свою землю.

Возвращаясь, гетман Ружинский от Белгорода русского, встречен был турками и татарами, выступившими из Белгорода или Аккермана татарского, что в Бессарабии. Они, узнав о победе над ханом крымским и о потере им всего стана своего с великим богатством, предприняли отнять богатства оные у Ружинского, напавши на него нечаянно и врасплох, почти обыкновенный у возвращающихся войск с похода удачного. Но Ружинский был не так беспечен, как татары думали; он, сведав от граничных разъездов, что татары белгородские с тамошними, гарнизонными турками выступили на Очаковскую степь, удалил зараз тяжести свои в Уманщину, а сам с войсками, переправясь чрез реку Буг, засел в очеретах и байраках при реке Кодыма. И как только татары с турками притягнули к Бугу, то он, наступив на них нечаянно со всех сторон, сыграл с ними такую роль, какую они для него готовили. Разбив их на голову, гнал остатки до самого Аккермана, отнял у них все, что ни имели, и умножил свои добычи, который разделил полякам и своему войску. От сего времени поляки, обращаясь часто с войсками малороссийскими и почитая их храбрость и мужественный характера, завели с ними тесную и искреннюю дружбу и служили многие из них в полках Малороссийских, поставляя себе за честь, даже знатное шляхетство, именоваться Казаками. От такого общего названия Русских воинов Казаками, вышла впоследствии та ошибка, в которую впали все писатели малороссийские и польские, полагая в своих летописях и историях, что после гетмана князя Михаила Вишневецкого, все другие гетманы выбираемы были из простых или реестровых казаков. Но это весьма несправедливо и здравому рассудку предосудительно; ибо казаки всегда имели в полках и провинциях своих многих чиновников разных степеней, как-то: старшин генеральных, полковых и сотенных, и земских урядников. И какая же стать или что за правило, мимо такого числа чиновников, выбирать простых казаков? А когда сие приписывается уважению заслуг и достоинств, то натурально, что офицеры, заслуженнее и достойнее от простых воинов, и вошли в чины свои непременно по сим качествам; обходить же их в выборах гетманских значило бы нечто вздорное, одни неудовольствия, возмущения и междоусобие приносящее. А вероятно произошли у писателей таковые нелепые о выборах заключения по общему слову или названию, употребительному и теперь между воинством, что всякий генерал есть солдат, а гетман – казак, следовательно, все офицеры и рядовые суть воины, и названия сии всем им свойственны и приличны. О казаках Русских, а паче о Малороссийских и о самом их названии, странная некая повествуют, некоторые писатели. Они, как бы препираясь между собою, говорят: одни, сии казаки суть пришельцы в Русь, то из Скифии или от татар, то из Кабарды Черкасской; а другие утверждают, якобы остатки иноплеменного народа Козарского. Польские ж историки показывают еще, будто они набирались из разной вольницы или сволочи, и поселены от их королей на пустых землях внизу рек Днепра и Буга. Но таковые нелепый мнения значат больше, чем ошибки исторические, и, не приводя других истин, опровергает их самый рассудок; ибо то неоспоримо, что всякий народ должен иметь своих воинов и по необходимости из самих себя, чтобы вверять свою судьбу и безопасность не иностранному, а своему воинству, а иначе было б крайнее безумие и неосторожность, похожие на то, как бы заставить стеречь коршунам голубей, а волкам овец. Название же воинам даются обыкновенно на языке каждого народа по доспехам или вооружениям их, и потому видны в одном народе жолнеры, в другом янычары и спаги, а в иных солдаты и жандармы; а дальше названия сии разделяются на конных и пеших; от чего так же известны названия по мушкету мушкетеров, по карабинам карабинеров, и так далее. Таким образом, и русские воины назвались конные казаками, а пешие стрельцами и сердюками, и сии названия суть собственные русские, от их языка взятия, на пример стрельцы по стрельбе, сердюки по сердцу или запальчивости, а казаки и козаре, по легкости их коней, уподобляющихся козьему скоку. Чтобы же были они иностранцы или пришельцы, и русский народ вверил бы таким бродягам судьбу свою и безопасность, сего ничто не доказывает, и выдумки о том и заключения суть безрассудны. Равно и мнение польских историков, приписывающих заведение казаков их королям, касается только до холостых запорожских казаков, собравшихся внизу Днепра из русских охотников, о коих история пространно повествует. Оседлые ж и запасные казаки, названные от того реестровыми казаками, были во всех провинциях и поветах русских, и видны они доселе по древним кашнутам⁷⁶ и самым оседлостям, т.е. околицам и куреням. А короли польские, Владислав второй и Стефан Баторий, чрез гетманов своих русских, хотя делали о казаках распоряжения, но то касалось только до управления и комплектования их полков, конных казацких и пеших сердюцких. Которые набирались из семейств казачьих, жительствовавших околицами и куренями своими во всех воеводствах Русских, и касалось еще до умножения их чиновников и урядников, а отнюдь не до новых заведений казачества, о чем свидетельствуют самые тех королей привилегии и универсалы, здесь описанные. Ежели же полагать первоначальное казачество от скифов и козаров, то все тоже выйдет, что они произошли от своего племени славянского; ибо известно, что скифы, или говоря правильнее скиты, были славяне⁷⁷, т.е. при Волге и Кавказе живущие, а козаре, точные предки русских казаков, были жительством по всей Руси, яко избранные из того же народа на службу отечества.

Черкасам называли и писали всех почти малороссиян, а не одних казаков; но называли их так одни великороссияне, для отличия от своих жителей, и давали их название по главному их городу Черкассы, состоящему при реке Днепре, где гетманы русские резидовали и был верховный трибунал, сей земли. Давать же народам названия по главным их городам весьма обычно в целом свете. Так называли москалями всех россиян по городу их Москве, и царство, где долго таким названием титуловалось; также называются ныне генуэзцы, венециане и другие народы по своим городам. Когда же спрашивать еще, почему город Черкаск назван Черкасом? То уже тонкость сия будет так нерешительна, как бы и о многих других в свете городах, не имеющих сведения о начале своего название. Но то уже справедливо, что народ черкасы, за Азовским морем и рекою Доном обитающие и на который многие писатели указывают, никогда в Руси городов на свое имя не строил, да и у себя их не имеет, и сей народ по виду своему и положению жительства своего в пределах славянских, т.е. между древнего княжества Тмутараканского и реки Волги, справедливее почитаться может происшедшим от племен славянских, смешавшихся с грузинами и татарами, чем от него выводить воинов славянских, целыми миллионами от черкас многолюднейших, и кои выставляли на войну великие свои армии. Касательно татар, то они, быв, пришельцами в земле русской, натурально воинов своих русинам⁷⁸ не давали, а напротив того с их воинами вели всегдашние брани и никогда с народом русским не мешались, следовательно, казаки русские от них произойти никак не могли.

По кончине гетмана князя Ружинского, в 1534-м году выбран гетманом из есаулов генеральных Венжик Хмельницкий. Он, имея повеление от короля Сигизмунда первого, отражать войском своим великую орду татарскую, собравшеюся из Крыма и Бессарабии и пробиравшуюся чрез Молдавию и Волынь в Польшу на грабеж и ее опустошение, выступил с войском своим реестровым в Волынь, а охочекомонные полки и запорожских казаков, разделив на многие партии, разослал для прикрытия границ с той стороны, от которой шли татары, повелев им нападать на татар при их походах и ночлегах и удаляться от них, подаваясь к главному войску. Такими маневрами, обманувшись, татары, почитая все нападавшие на них войска малозначащими и коих им опрокинуть и прогнать всегда можно, шли далее беспечно и насунулись на стан гетманский около города Заславля. Гетман, перед тем укрепив стан свой вагенбургом, из обоза построенным, и оставив в нем несколько пехоты с тяжелой артиллерий сам со всем главным войском, скрылся за рощи и пасеки городские⁷⁹. И как только татары окружили, по их обычаю, обоз казачий и начали перестрелку, поднявши великий крик, то гетман выступил из закрытого места, ударил с тыла и во фланги неприятелю, и сделавши один выстрел из ружей и пушек, стал поражать копьями и саблями. Татары, изумились нечаянного нападения и, будучи сбиты сильным залпом и окружены с трех сторон войсками, оробели, замешались и разбежались врозь по полям. Гетман, отрядив тотчас назначенные прежде сего войска, велел им гнать и поражать татар с тылу, и, зная татарскую хищную ухватку, удобно на бегу соединяться, оборачиваться и нападать, приказал своему войску отнюдь не рассыпаться поодиночке, а держаться кошеев⁸⁰, что значат нынешние взводы или плутонги; сам же с главным корпусом шел срединой и отбил все татарские вьюки с запасами. Татары не преминули на бегу соединиться и оборотясь нападать на все войско. Но у гетмана готова была, для сего, сильная батава с артиллерией, которая тотчас их отражала и в бег обращала. И таким образом гетман, поразив и рассеяв татар, возвратился со славой и великой добычей к Заславлю и получил от короля благодарственные похвальные листы, а от поляков везде, куда приходил, триумфальные встречи. В дни гетмана Венжика на бывшем в Варшаве главном сейме, когда об уравнении Литовского и Русского шляхетства со шляхетством Польским, предложены были на подтверждение прежние начальный привилегии и все законоположения, то король Сигизмунд Август, подтверждая и поставляя их на всем прежнем основании, изданною 1563 года, июня 7 дня, привилегию, между прочим, узаконил: «Дозволяем рыцарству Литовскому и Русскому привилегии прав и вольностей земских внести и вписать в ново сочиняемый Статут, таким образом, как и в короне польской оные вписаны, и равномерно употреблять, вольностями своими пользоваться, и иметь, так как прежде сего, чин рыцарский шляхетский обоих народов Литовского и Русского то употребляли и пользовались». А когда на другом, после того бывшем главном сейме, от депутатства Русского взошли представления о притязании, некоторыми чинами литовскими, а паче бывшими в земле русской по выборам на урядах, поспольства Русского⁸¹ в свое вечистое послушание, то тот же король Сигизмунд Август, повторяя и подтверждая все прежде бывших королей польских привилегии, в данной от себя 1569 года, июня 7 ⁸² дня привилегии, так узаконил: «Землю Русскую и княжение Киевское и всех оные земли жителей вообще и каждого особливо от послушания, владения, должностей и повелений Великого княжества Литовского на вечное время изымем, освобождаем и, к Польскому Королевству, как ровных к ровным, свободных к свободным, и как собственный и истинный к первому и к собственному телу и главе, со всеми вообще и с каждым особливо, с городами, местечками, селами, поветами или уездами, и всеми их, каковые б ни были, оную землю и княжение Киевское предреченной короне или Королевству Польскому присовокупляем и соединяем».

По смерти гетмана Венжика Хмельницкого избран гетманом из воевод, князь Михаил Вишневецкий. Он в 1569 году имел повеление от короля Сигизмунда Августа идти с войском Малороссийским на оборону от турков и татар осажденного ими города Астрахани, в помощь войскам царя московского Ивана Васильевича Грозного, которому король одолжен был возвращением Польши завоеванной царем города Полоцка с его окрестностями. По сему повелению гетман с полками реестровых казаков отправился в поход из города Черкаса, и идучи походом, присоединил к себе пограничные охочекомонные полки и часть запорожских казаков, и с сими силами, пробираясь степями, достиг города Астрахани, а там обозрев станы турецкие и татарские, стоявшие порознь около города, расположил и свой стан повыше неприятельских при реке Волге, и укрепив его окопами и артиллерией, повелел делать наездникам своим частые шармицеры или перестрелки около станов неприятельских, а сам между тем с сильным корпусом конницы всякой день наезжал на стан турецкий, и, обойдя его вокруг с перестрелкой из ружей, возвращался в свой стан. Продолжая, гетман такие наезды несколько дней, послал в одну ночь надежного старшину в город, с повелением, чтобы гарнизон и жители в назначенный им день, сделали вылазку из города, и повели фальшивую атаку на турецкие шанцы, бывшие между городом и их станом. Воротившийся из города старшина, проползший в оба пути ночью, уверил гетмана о готовности граждан и гарнизона по его назначению. Гетман сделал также назначение и помочным московским войскам, окопавшимся на одной волжской косе, чтобы они в тот же день подступили пешие под стан татарский и занимали бы его своею атакою. Засим распоряжением, в первое утро на самой заре, выступил гетман с конницею, построенной в лаву или длинным фронтом, а позади ее толстой фалангой построились пятнадцать тысяч пеших казаков, вооруженных копьями, саблями и ружьями. Конница шла впереди, и по флангам закрывая пехоту, и как только корпус сей, стал, виден из города, то граждане с гарнизоном сделали вылазку по условию, с великим криком и пальбой рассыпались около шанцев турецких, показывая вид их окружить. Гетман со своим корпусом приближался к стану турецкому, и турки, видя и считая его разъезжающим по прежнему, ни мало о нем не уважали, а бежали большими толпами из стану в шанцы на помощь их войскам. Корпус, вставши в самую ближайшую от стана дистанцию, мгновенно раздался в стороны и дал место пехоте, которая с возможной опрометчивостью ударила на стан, вломилась в него, овладела пушками и, проходя по нему, поражала турков, не ожидавших, вовсе такого нападения. Бегущие из стана турки дали знать в шанцы о своем поражении, и оттоль толпами поспешали на освобождение стана. Но казаки, засевшие в нем, встретили их из-за окопов артиллерией и ружейными выстрелами столь удачно, что большая часть пала на месте, а остальные, смешавшись, не знали, куда бежать. Гетман, с конницей напав на них в ту самую пору, поразил их в другой раз, и прогнал к стану татарскому, куда бежали и оставшиеся в шанцах турки, а граждане с гарнизоном заняли шанцы без всякого почти сопротивления. И таким образом Астрахань от осады освобождена. Турки, дождавшись ночи, ушли к своим черкесским границам, а татары их прикрывали. Гетман Вишневецкий, получив при Астрахани в стане турецком великую добычу, разделил ее между войсками своими и московскими, отдав сим последним и всю тяжелую артиллерию турецкую, но отделив, притом часть добычи на скарб малороссийский. Сим поступком войска малороссийские, а паче казаки запорожские и охочекомонные, крайне огорчились и явно роптали на гетмана; и в одну ночь, отделившись, их более пяти тысяч человек, ушли из стана гетманского. Проходя вниз по реке Дону, остановились в устье его на одной косе, выше города Азова, на противоположном его берегу, и построили там город Черкасск, на имя своего города. Черкаса, где, оставшись, они навсегда, жили первее без жен, по примеру запорожцев, потом, пригласи к себе Донских казаков, в малом числе живших в своем городке, называвшемся Донским, на месте нынешнего Донского монастыря бывшем, соединились с ними и переженились, приняв все обычаи тех казаков, и сделав город, сей главным всему войску Донскому, от их и от приходящих к ним иноземцев знатно умножившемуся.

На место Вишневецкого, выбывшего из должности гетманской посольством его от короны в земли иностранные, в 1574 году, избран в гетманы обозный генеральный Григорий Свирговский. Он, по воле Речи Посполитой польской, управлявшей чрез министров своих Польшей, по выезде из нее короля Генриха во Францию, призван был от господаря волошского Иоанна Липулы, на помощь народу своему против турков, на него нападавших и, вступив в Молдавию с войском Малороссийским, дал первую баталию туркам около города Сороки, 23 апреля, 1575 года, где, разбив турков совершенно, положил главного пашу их, Кара Мустафу и многих с ним чиновников турецких, и отправил их со многими знаменами и добычей в Варшаву. После сей победы, разделил гетман войска свои надвое, и одну часть, под командою полковника Саввы Ганжи, командировал к главному городу волосному Бухаресту, а с другой пошел сам чрез Яссы к Галацам; между тем послал, нарочного в Сечь Запорожскую, с повелением к кошевому Феську Покотылу, чтобы он выслал пехоту свою на лодках в Черное Море и приказал не допускать десантов турецких в Дунай и Днестр⁸³. Кошевой выправил сию экспедицию наилучшем порядке, и она принесла сухопутному войску совершенные выгоды. Запорожцы, разъезжая своими лодками по Черному морю и в устьях обеих рек, перехватили и полонили многие суда с войском и воинскими припасами; а войдя в Дунай, многие прибрежные крепости и жилища разорили и выжгли. Гетман и Ганжа с войсками своими, проходя Молдавию и Валахию, встречали турецкие корпуса и партии, и их всегда счастливо разбивали и разгоняли. Очистив сии земли от нашествия турецкого, когда поворотил гетман от Дуная к Бессарабии под город Килию, то тут предательским образом, извещен был от армянина, что в городе том, хранятся бесценные сокровища. Награбленные турками в Молдавии и Валахии, и положенные в городе под стражей небольшого гарнизона, в ожидании, пока суда запорожские с моря и Дуная удалятся, и их в Турцию перевезти будет можно. Гетман, привыкнув побеждать несравненно большие силы и укрепления турецкие, решился тотчас осадить Килию и взять ее приступом. Распорядившись войска на приступ и не оставив, в стане своем обыкновенного резерва и укрепления, начал скоропостижную атаку с трех сторон; но взорванные от турок в двух местах мины, подняли гетмана и множество с ним казаков на воздух, и сделали совершенную расстройку и гибель, а напавшие за тем со всех сторон турки, перерезали с тылу премногих казаков, а остальных разогнали. И они, скитаясь долго по Молдавии, нашли корпус полковника Ганжи и с ним воротились в свои границы.

На место погибшего гетмана Свирговского, в 1576 году избран гетманом из полковников Федор Богдан. Он, собрав и дополнив потерянные Свирговским войска, и имея повеление от царствующего тогда короля Стефана Батория, преследовать крымских татар, нападавших в отсутствие Свирговского на границы малороссийские и пленивших тамошний народ, отправился со всем войском в Крым, в 1577 году, весной. Идя вниз по Днепру, выправил из Сечи Запорожской пять тысячи пехоты в лодках, под командой есаула войскового Нечая, приказав ему, выплывши в Черное море, пристать на крымских берегах около городов Козлова и Керчи⁸⁴ и заперев тамошние гавани до прибытия своего к тем городам. При проходе гетмана по крымской степи, встречали его многие татарские полчища; но он их храбро принимая, всегда с великим уроном прогонял. Наконец дошло дело до главного сражения, которое гетман, предвидел за временно и приготовился, и, поворотив от лимана Днепровского до Орской или Перекопской линии, атакован был между Кинбурнских кучугуров и каменного Дариева моста всеми татарскими ордами под командой самого хана Дивлет Гирея. Наступление их, крик народный и топот конский сподобились грозной буре, все опрокидывающей. Армия малороссийская шла четырьмя батавами, построенными так, что обоз ее и конный резерв были в середине, а артиллерия, расставленная по всем фасам, могла действовать вокруг армии. Неприятель допущен был к фронту на ружейный выстрел, и тогда открыта была пальба со всех орудий и продолжалась беспрерывно более часа. Навалившиеся на фронт панцирные всадники и наездники татарские, приняты и поражены копьями. Поднявшийся между тем сильный ветер прочистил воздух от дыма, показал страшные тучи мертвецов татарских, покрывших телами всю окружность казацкой армии. Гетман приметив, что татары, отступая к линии, растянулись по обеим сторонам моста, соединяющего косу Кинбурнскую с Перекопской степью, двинулся к мосту и вершине залива, и, отрезав знатную часть татар от их полчищ, выпустили на них конный резерв, подкрепленный одною батавой, которые, пригнав татар к заливу, всех там перебили и перетопили, а оставшиеся на другой стороне, сколько ни порывались помочь отрезанным, не успели в том ни мало за водой и за пальбой из, стану гетманского, и убрались за линию. Войска казацкие пришли к линии беспрепятственно, и гетман, рассудив, что штурмовать ее медленно и убыточно, переправил знатную часть конницы ночью чрез Гнилое море или Сиваш вброд и вплавь; а она, дошедши с той стороны к первым воротам на линии, отбила их и впустила всю армию, которая, напав на город Ор, называемый Перекопом, взяла его штурмом, и, выбив весь гарнизон до последнего человека, разорила укрепления и предала город огню. От Перекопа продолжала армия поход свой в боевом порядке, до города Кефе, и застав, его осажденным с моря и от гор запорожскими казаками, произвела с ними генеральный на него приступ. В короткое время им завладела и предала все убийству, ограблению и огню, оставив живыми одних своих пленных, числом обоего пола до пяти сот душ. А как поворотили войска обходить горы Кефские для нападения на Бахчисарай и Козлов, то при реке Салгир, встретили их ханские посланники из знатнейших Мурз, поднесли гетману дорогие подарки и просили его от имени хана о заключении мира. На мир согласились с условием собрать и возвратить всех пленников русских и в залог того дать пятнадцать мурзаков⁸⁵ аманатами. Все-то со стороны татар было исполнено, и гетман, получив еще 713 пленников⁸⁶, воротился в Малороссию с превеликой добычей. Морским войскам повелел он посетить те города турецкие, кои покупали у татар и держали в неволе пленников русских, и войска сии, напав нечаянно на приморские города: Синоп, Трапезунд и на многие местечки, предали их огню и мечу, достав у них несколько своих пленников и премножество добычи.

В дни сего же короля Батория, когда силы турецкие беспрестанно ⁸⁷ нападали на христиан, вверх по реке Дунаю живущих, и от их государей и князей прошено у короля помощи, то король дал повеление гетману Богдану сделать с войсками малороссийскими сильную диверсию в земли турецкие, отдаленные от границ польских, и отвлечь их силы от соседствующих с Польшей христиан. Гетман, выправивши наперед в Черное море запорожского есаула Нечая, с тремя тысячами казаков запорожских на их лодках, отправился сам со всем войском малороссийским на степи крымские и перешел их в виду Орской линии и татар, ни мало походу его не мешавших, вступил в пределы донских казаков недавно смешавшихся с запорожскими. Сии казаки приняли гетмана и войско его дружелюбно и сделали им все походные вспоможения, а паче переправою войск на судах своих за реку Дон, а после за реку Кубань⁸⁸. Гетман, проходя за домом земли черкеские, не предпринимал против них ничего неприятельского. И черкесы, посматривая на войско с удивлением, не делали никаких покушений враждебных, а продавали войску скот свой и другие съестные припасы с видом приятельским. Переправившись за Кубань, гетман открыл неприятельские действия над турецким⁸⁹ народом, предавая все встречающееся огню и мечу. Запорожские казаки, плавая лодками у берегов, сей земли, делали такие же разорения прибрежным селениям. Народы сии, не ожидая таких нападений и будучи без приготовлений к обороне, спасались одним бегством и укрывательством. И так, проходя гетман с войсками всю Анатолию, посетил и главные ее города, Синоп и Трапезунд; однако не делал к крепостям их приступа, за неимением нарочитой к тому артиллерии, выграбил и выжег одни их форштадты, а достигнув предместий Цареградских с восточной стороны тамошнего пролива, напал на них со всех стороне и принудил турок, удивленных таким нечаянным нападением, спасаться бегством на судах в самый Царьград. Войско же Малороссийское, разграбив и зажегши предместья, отступило назад, к Черному морю, и на пролив, переправясь запорожскими лодками и другими морскими судами, у турецких берегов забранными. Вступило в Болгарию, провозгласив, тамошнему народу, что они, яко единоверные и единоплеменные, ничего неприятельского им делать не будут. Болгары, сим успокоенные, провожали войска казацкие до самого Дуная, делая в путевых надобностях, всевозможное пособие и тут же известили гетмана, что турки, нападавшие на Сербию и другие христианские по Дунаю баннатства⁹⁰, воротились скоропостижно назад и потянулись к Адрианополю. Гетман, переправясь чрез Дунай на запорожских и добычных судах между городов Силистрии и Варны, вступил в Молдавию, и, поравнявшись с городом Килия, напал на него нежданно на рассвете, и взял штурмом, вырезал всех турков и армян, и город разграбил и выжег до основания, отмстив, таким образом, смерть погибшего в сем городе предательством гетмана Свирговского и премногих с ним казаков малороссийских, а за тем воротился гетман с войском в свои границы со славой и добычей многой.

Король Баторий, монарх, исполненный благоразумия, праводушия и всех превосходных качеств, сан его украшающих, воздал гетману и всему войску малороссийскому достойную справедливость, наградив заслуги их, подарками, почестями и другими преимуществами, мужество отличающими. Гетману, имеющему клейноды польские: булаву или жезл повелителя и знамя с гербом белого орла, прибавил клейнод азиатский, бунчук, означающей победы над азиатским народом. Для резиденции гетмана и всего малороссийского трибунала, воздвигнул на имя свое при реке Сейме город Батурин, а в Черкассах повелел, иметь гетману своего наместника или полевого гетмана⁹¹, называвшегося после – наказной гетман, каковы прибавлены и другим двум в Польше гетманам ⁹². В генералитет малороссийский прибавил двух генеральных есаулов и одного бунчужного генерального, а в полки определил по одному судье и по одному писарю, повелев казакам судиться по службе и во всех делах, до особы служивой касающихся, в своих полках и сотнях; а только по делам земским разбираться по-прежнему, яко шляхт, в судах поветовых. От чего впоследствии родилось у некоторых писателей то ошибочное заключение, что, якобы всегда⁹³, казаки и по всем их делам, даже и земским, судились особым каким-то правом казацким отменным от шляхетского. Но это мнение весьма несправедливо и опровергается самими приговорами судебными, в архивах имеющимися, по которым все разборы земские и городские производились и взыскания присуживались между казаками и их чиновниками по Статутовым артикулам, для шляхетства узаконенным. Одни же служивые, то есть реестровые, да и то во время службы, судились от их старшин правом воинским, единственно до особы касающимся. Хотя, сами судилища городские и поветовые во время руин и гонений, за унию происходивших, и от упадка чиновного шляхетства малороссийского, в католичество римское и в Поляцтво обратившегося, разрушились и изменились, а дела их по должности перешли было в полки и сотни, но и тут судились также казаки и удовлетворение получали по правам их шляхетским, особого же для них права нигде не видно. Даже и самые поляки, сделавшись после, непримиримыми казакам врагами, права сего никогда у них не отнимали, а напротив того остающаяся и до днесь между ими околичная шляхта (из казаков происшедшая, ничем от них не различная и большею частью не имущая собственных земель своих, а на владельческих, под чиншей или на оброке, живущая) пользуется у них по одной породе всеми правами и преимуществами шляхетскими. Ежели, же поводом такого противоречия есть тот пункт, который после руин в статьях казацких положен: «Чтобы никто из чинов посторонних и не казацких, в дела их войсковые не мешался; а где будет два казака, там они третьего судить могут», то сия статья сама собою доказывает, что речь в ней идет о делах и разборах войсковых, а отнюдь не земских. Но при всем том и она права шляхетского у казаков не отнимает, ибо само право ее, из первых преимуществ, шляхетских, узаконяется свободою судиться шляхт чрез своих выборных⁹⁴ судей, а не иных. Трибунал малороссийский состоял из семи департаментов или отделений: 1-й из них значил верховное правительство и назывался – Генеральная канцелярия с верхнею апелляцией, отколь выходили универсалы гетманские и все повеления; 2-й Генеральный суд градский; 3-й Генеральный суд земский; 4-й Комиссариат, ревизовавший дела подкоморские и имевший вместе дирекцию над публичными зданиями, дорогами и переправами; 5-й Скарбовая канцелярия, ведавшая доходы и расходы национальные; 6-й Военный регимент, управлявший военными делами; и 7-й Ревизионный комитет, ревизовавший все счета скарбовые и воинские, от коего и фискальство зависело над всеми чинами и адвокатами, чтобы они точно исправляли предписанный им должности. Для награды заслуг товариства, в полках и сотнях невместимого, учредил король Баторий три класса или степени товарищей войсковых. В первую степень жалованы бунчуковые товарищи, и чин их равнялся обозному полковому, а служба в войске или походе имела место при клейнодах национальных, т.е. над⁹⁵ бунчуком и знаменем; в мирное же время определялись в знатные комиссии повелением гетманским и Генеральной канцелярии. Во вторую степень жалованы войсковые товарищи, и они⁹⁶ по службе войсковой также имели место в штабе гетманском и у клейнод национальных, а в жилищах своих занимались комиссиями, от Генеральной канцелярии и ее департаментов назначаемыми, а чинами считались против⁹⁷ сотников. В третью степень производились значковые товарищи; они имели место на службе в полках при полковом знамени, а при повышении производились в войсковые⁹⁸ товарищи. Всех оных степеней товарищи на чины свои имели от гетмана универсалы и служили они в своей⁹⁹ земле в походах на собственном своем коште, но за долговременные и отличные службы награждаемы были от гетманов деревнями, хуторами и другими пожалованиями.

Король Баторий во всех отношениях к русскому воинству и народу был такой патриот, каковым почитался у римлян император Тит, сын Веспасиана, т.е. друг и отец человечества. Он правотой своей и кротостью вселил¹⁰⁰ во все народы королевства своего дух единства и братского согласия. Не слышно, было между ними никаких споров ни о породах, ни о преимуществах, и ниже о религиях, умы народные часто возмущающих. Самое даже духовенство, склонное обыкновенно к прениям и присвоению себе правомыслия, уподобились тогда агнцам непорочным златого века или пастырства Адамова, и что всего восхитительней, то было согласие чистое и¹⁰¹ обеих главных религий, римской и русской. Когда отлучался надолго епископ Римский, то поручал паству или правление своей епархии, епископу Русскому; когда же, напротив, отлучался епископ Русский, то также поручал епархию свою в правление Римскому епископу, и все было у них в послушании и любви, прямо христианской.

Признательность и милость короля Батория к воинству и народу русскому объясняются в привилегии его, состоявшейся 1579 года, апреля 19 дня, в которой так написано: «Взглядом и увагою великих прац и рыцарства войск Русских, якие вони показали и завше оказують в обороне и разшыреню общей отчизны от супостатов и извыклых претендаторов зарубежных, найбарзей от тых треклятых иноплеменных магометанцев и бусурманов, и люндрующих отчизну и завертаючых в неволю люд христианский, яко ся и недавно за королевство наше учинилося, але милостию Божескою и звитяжеством ¹⁰² верного гетмана нашего русского Богдана и войсками его казацкими знатне одвернуто и отплачено, уставуем и подтверждаем вси права, вольности и привилегии войска того и всего народа русского, антецессорами нашими постановленные и утвержденные, и як из веков у них бувало, тако да пребудеть на вечные времена и да неважить никто одминяти и нарушати прав и свобод в добрах вычистых и набытых и во всяких маетках, а властны воны шафовать имы по своей воли и судитысь об их в своих судах земских и гродских, в яких заседати выбранным от рыцарства особам и судыти по своим правами статутам Русским; а належито до рыцарства войскового, тым судытись в обозах и табурах своих от судей войсковых, якых мы в каждом полку учредить повелели, еднак справа до них належить о бремени воина и маетку его движимом, донеле же кто казакуеть и вписан в реестры войсковыи, а за повроченьем в поветы и околицы, судытися воны учнуть в судах поветовых и гродских, яко стви шляхетный и шляхетство русское в чинах, урядах и реестровом казацтви знайдуечесь, единость и равенство имуть з шляхетиством польским и литевским, яко же при первом зъедноченю Руси з Польшею и Литвою уложено есть и утверждено, и мы тое подтверждаем и заховуем. трибуналу Русскому отправовать дела свои по приличности в новосозданном гроди нашом Батурине, а як потреба укажеть, то и в Черкассах; тежь и гетману Русскому резидовать в том гроде, а в Черкассах мети наместника своего из генералитета войскового, якый мы знатно росширыли и заоздобыли, умножив и классы товариства бунчукового, войскового и значкового, якым помещатись под бунчуком и при полковых хоругвах, а бунчук жалуем мы гетману на знак звитяжства его з войском своим над народом азиатичным, од якого и клейнод сей добуть працею гетманскою и кровию казацкою».

По смерти гетмана Богдана, случившейся скоро после его походов, в 1579 году избран в гетманы из полковников Павел Подкова. Он был породы Волошской, из фамилии князей или господарей тамошних. Долговременные заслуги войску малороссийскому и отличные подвиги его в действиях военных, дали право к сему избранию. В его правление свержен был со своего достоинства Петр Подкова, господарь волошский, взбунтовавшимися волохами. Он убежал к гетману Подкове, племяннику своему, и упросил его о своем восстановлении. Гетман, отрядив семь полков реестровых казаков и два полка охочекомонных, отправился с ними в Валахию. На двух сражениях волохи были разбиты и рассеяны войсками малороссийскими. Гетман приблизился к главному городу Бухаресту, чтобы его осадить, но встретившие из города чины, духовенство и народ, упрашивали гетмана быть господарем, вместо его дяди, который тут же с гетманом находился и дал на то свое согласие. Гетман при долгом отлагательстве, убежден был, наконец, просьбами и клятвами волохов принять у них господарское достоинство и вступить для того в город. Но совершение учрежденных на таков случай обрядов и празднеств, Подкова остался на правление господарства волошского, а войска Малороссийские при полковниках и других чинах отпустил в Малороссию, с благодарственной грамотой ко всем чинам и казакам за их к нему благоволение и усердие. При себе оставил Подкова казаков с двадцатью самых к нему приверженных, а с прочими расставался, как с родными, в слезах и сетовании. Но как только сие выступили в свои жилища, то получили известие о смерти гетмана. Воротившись, с телом его казаки, рассказали, что он убит предательски: один вельможа, запросив господаря в загородный свой дом крестить младенца, имел там готовых убийц из прежних мятежников. Они, напав на Подкову нечаянно в самом доме, отрубили ему голову топором, положа ее на порог, а с ним убили одного старшину и двух казаков малороссийских. Тело Подковы с головою погребено казаками с честью в Каневском монастыре.

На место убитого гетмана Подковы, выбран в гетманы в 1582 году есаул генеральный Яков Шахи,¹⁰³ и первым его старанием было отмстить волохам смерть гетмана Подковы, который был великий Шаху друг, а казакам весьма любезен. Он доносил королю, что турки, взявши в свою протекцию Валахию в Молдавию, и усиливаясь особливо в Валахии, приближаются к границам польским и русским. И потому от короля Батория послано гетману повеление, беречь границы и умножить на них войско и разъезды. Гетману сего и надобно было. Он, умноживши войско, послал оное разъездом вниз Днестра, а сам с большой силой отправился вверх по той реке, и, поймав около границ несколько турков воинского звания, отослал их к королю в доказательство своего бдения. Между тем, сделав скоропостижный поход от границы в Валахию, напал на город Бухарест, выбил и выжег его предместья, а замок взял в осаду, требовал от граждан выдачи виновников смерти гетмана и господаря Подковы, угрожая в противном случае превратить все в пепел и кучу камней. Граждане не закоснели¹⁰⁴ исполнить его требования, и выдали семнадцать человек виновных с самим боярином, Подкову на смерть предавшим. Гетман обреза, им уши и носы, велел повесить их в виду граждан, с надписью, прибитою на церкви Никольской: «Тако караются вероломцы и зрадцы, проливающие кровь христианскую невинную». Правительство турецкое не оставило без претензии нападение гетмана с войском на Валахию и Бухарест. Султан их требовал чрез посланников своих удовлетворения от короля польского, а между тем заарестовать велел всех купцов польских и русских, торговавших в Молдавии, Валахии и Крыму. Король польский, приступая к удовлетворению турецких претензий, предал гетмана суду, и насланным в военный Малороссийский трибунал универсалом повелел старшине; генеральной и всему войску судить гетмана. Он был отрешен от гетманства и осужден на вечное заточение в монастырь Каневский, где по воле его посвящен в монахи и кончил жизнь свою спокойно в монашестве.

На место гетмана Шаха, в 1583¹⁰⁵ году избран гетманом из полковников Дамьян Скалозуб. В начал его правления крымские татары, поводом несогласия правительств польского и турецкого за происшествие Волошское, напали воровски¹⁰⁶ на границы малороссийские и пленили несколько сот человек около местечек Опошного и Котельны. Гетман по первому о том известию, тотчас отправился с конницей своей на крымскую степь, в намерении перенять татар с пленными, не допустив их до Орского Перекопа; но в том не успел, а сведал от пойманных языков, что они убрались уже за Перекоп и выжгли всю степь на день пути к Перекопу. Гетман отступя в свои границы, доносил королю о неприятельских от татар поступках и получил в резолюцию повеление, чтобы, не открывая явной войны, в которую турки, будучи теперь без дела, вмешаться, могут, старался пленных вызволить искусным образом. Гетман, не признавая в сем пункте другого искусства, кроме военного, дал секретное повеление запорожскому кошевому Нечаю, умножить свои лодки до возможного количества и приготовить их и войско свое в тайную экспедицию. Скоро засим прибыл гетман с конным войском к Сечи, и, спешивши тут три полка реестровых казаков, посадил их с таким же числом запорожцев на лодки, выправил в море под командой писаря войскового запорожского Ивана Богуславца, и полковника малороссийского Карпа Перебийноса. Партизанам сим повелел гетман пройти лиманом и морским берегом до приморских крымских городов, запереть их гавани, и выходящие из них суда пересматривать и отбирать русских пленников, если они в них найдутся, а одному отряду судов подойти к вершине Перекопского залива, повыше Сербулацкой¹⁰⁷ пристани. Засим распоряжением отправился гетман с довольным числом конницы и пехоты к Орской линии, и, подойдя к ней, запер обои ее ворота, показывая вид перебираться чрез¹⁰⁸ линию. Между тем, приплыл в залив Перекопский первый отряд судов запорожских, в кои перебрался сам гетман ночью, не оповещая войско. А повелел только обозному генеральному Якову Сурмыле, командовать войском и продолжать покушение пробраться за линию, с тем намерением, чтобы татары, боясь вступления казацкого внутрь Крыма, поскорей сбывали пленников своих в приморские города, где их отнимать на лодках будет можно. Отплывши, гетман в море, соединился там со своей флотилией, и, назначив ей, разные гавани крымские, поплыл сам в залив Керченский, отделяющий Крым от острова Тамана, где надеялся застать самую большую переправу пленников. Но как только вошел в залив, то вышедшими из Азовского и Черного моря военными турецкими судами был окружен, и после долгого сражения, взят в плен со всеми оставшимися от сражения войсками. Отвезен в Царьград и там уморен голодом. Равно и писарь Богуславец захвачен был турками в плен при городе Козлове; но после запорожцами выручен помощью Семиры, жены паши турецкого, которая выехала вместе с Богуславцом в Малороссию и была его женой. Прочие ж войска казацкие с обозным Сурмылой и полковником Перебийносом воротились в свои границы.

На место Скалозуба, в 1592 году, избран гетманом из есаулов генеральных заслуженный в войске малороссийском, природный шляхтич польский Федор Косинский. В его время началась известная оная эпоха ужаса и губительства для обоих народов, польского и русского. Эпоха, умолчена по историям, или легко в них описанная, но которая, потрясши Польшу до самого основания, и колебавши ее более ста лет, низринули, наконец, в бездну ничтожества, а народу русскому давши испить самую горестную чашу, каковую и в дни Нерона и Калигулы не все христиане вкушали, преобразила его в иной¹⁰⁹ вид и состояние. Это значит уния, выдуманная в Риме папою Климентом VIII и принесенная каким-то польской породы прелатом Михаилом Кунинским¹¹⁰. Она явилась здесь в лисьей коже, но с волчьим горлом. Епископы Русские и митрополит их, Киевский Михаил Рогоза, со многими архимандритами и протопопами, в 1595 году приглашены были самым лестнейшим образом в город Брест Литовский, на совет Братерский. Названо сие собрание Духовным Греческой Церкви Собором. Председательствовавший в нем Нунций папежский со многим римским духовенством, ниспослав русскому духовенству, благословение папское и дар Святого Духа, воззвал его к единоверию и сопричастию славы обладающего миром и в сочлены повелителя вселенной. В приданное к тому обнадеживали подачей епископам и монастырям деревень с подданными, а белому священству по пятнадцать домов в послушание или рабство из их же прихожан. Сие действительно и исполнено определением короля и сената, слепо повиновавшихся изволениям папским. Духовенство русское, прельстясь порабощением себе такого числа своих соотчичей и чад духовных, и, не заботясь ни мало об обязанностях своих пред Богом, пред общей Церковью и пред народом, их избравшим, подписали согласие на унию и присягой то утвердили. И сих предателей было восемь епископов и один митрополит Рогоза, с архимандритами и протопопами, а именно: 1-й – Ипатий, епископ Владимирский и Брестский, прототроний Константинопольский; 2-й – Кирилл Терлецкий, епископ Луцкий и Острожский, ексарх патриаршеский; 3-й – Ермоген, епископ Полоцкий и Витебский; 4-й – Иоанн Гоголь, епископ Пинский и Туровский; 5-й – Дионисий, епископ Холмский и Бельский; 6-й – Иннокентий Борковский, епископ Черниговский и Остерский; 7-й – Ираклий Шеверницкий, епископ Волынский и Почаевский и 8-й – Феоктист, епископ Галицкий и Львовский. А не соблазнившихся епископов, возвысивших сан свой пастырский благоразумием и твердостью, прямо Апостольскою, устояло только три: Северский Иоанн Лежайский,¹¹¹ потомок князей Северских; Переяславский Сильвестр Яворский, и Подольский Иннокентий Туптальский, ¹¹² да протопоп Новогородский Симеон Пашинский. Сии мужи, исполнившись ревности по вере своей древней Апостольской и по отечественным законам и обрядам, возражали соборищу оному. Припирали его и, наконец, торжественно пред ним и пред целым светом протестовали, что они, бывши членами Великой Кафолической Церкви Греческой и Иерусалимской, и не имевши от ее патриархов и всего духовенства согласия и позволения на перемену догматов и обрядов, древними вселенскими соборами утвержденных, не признают вводимых в нее новостей и творцов их законными и правильными, и весьма от них, яко от самозванства и заблуждения, отрицаются. Соборище оное, во многих словопрениях и угрозах, не поколебавши сих столпов Церкви, предало их оскорблению и¹¹³, урезавши им бороды, изгнало из сонмища своего, осудив на лишение сана их и должностей.

Гетман Косинский, сведавши о заводимых в Бресте новостях толикой важности, тотчас сделал сильные от себя представления, одно к королю и сенату, а другое в самое Брестское собрание. В первом, доносил он яко наместник королевский и министр правления, «что перемена в вере и обычаях народных, в Бресте, заводимая духовенством без согласия народного, есть преткновение, весьма опасное и неудобоисполнимое, и что согласить умы человеческие, и совесть каждого, есть дело почти не человеческое, а Божие, и он не надеется удержать народ в слепом повиновении духовенству и своевольно ново вводимым в Церковь правилам, и просит правительство отвратить зло оное, или дать время народу на размышление». В собрание Брестское писал гетман яко глава народа, «что собравшиеся туда Русское духовенство не имеет от чинов нации и от народа никакого полномочия на введение в их веру и обряды перемен и новостей, а без того не имеет оно власти и сими обременять народ своевольными их правилами и вымышлениями; и что сие духовенство, быв избрано в их должности от чинов и народа, и содержало на их же, коште, может всего того лишиться от тех же чинов и народа при их неудовольствии. Что он, гетман ни за что тут не ручается, и советует собранию приостановить постановления свои до общего размышления и суждения». На сие гетманские представления, правительство и собрание, сделав ему притворное снисхождение, звали его на совет в Брест. Но когда он туда прибыл, то тотчас был арестован и предан суду соборища Римского и Русского, кои, дав ему вину апостата или отступника, осудили его на смерть, и, замуровав в одном кляшторе в столп каменный, названный клеткой, уморили голодом. И так гетман Косинский, за ревность свою к благочестию и спокойствию народному, учинился первою жертвою унии. Казаки, сведав о его заключении, собрались в числе семи тысяч и отправились к Бресту для его освобождения. Но польские войска, встретивши их под местечком Пяткой, сразились с ними и были разбиты на голову и разогнаны; но казаки в живых уже Косинского не застали и дали сигнал к всеобщей брани.

После умерщвления таким варварским образом гетмана Косинского, дано от правительства польского повеление гетману коронному, занять Малороссию, войсками польскими. Ввести во все ее города гарнизоны и запретить строжайше чинам и казакам иметь элекцию на выбор гетмана, а духовенству Русскому, возвратившемуся из Собора Брестского, делать всемирную помощь в обращении церквей и народа в унию. Духовенство начало сию работу окружными посланиями своими ко всем церквам и народу, в коих оно так изъяснялось: «Ревнующее о правоверии, мы, отцы Церкви Русской, изволением Святого Духа в Брест собравшиеся, судя и рассудив смутное состояние ныне Иераршество Церкви Греческой, с нами единоверной, и трудное наше в требах церковных с ним сношение, препинаемое дальностью пути и злыми наветами варваров, ту водворившихся, яко же, есть известно всему свету, что все Греческие Иерусалимские патриархи, народы и церкви подпали с давних лет под иго неверных басурман, турков, и от них вводятся в невольный тот народ Агарянские обычаи, христианству противные, да и самое богослужение их и обряды христианские насилуются от тех проклятых иноплеменников частыми прещениями и озлоблениями, от чего не слышно уже у них вовсе трезвонов церковных, воззывающих христиан на молитву, и не видно процессий, украшающих обряды и служение христианское; а Московское христианство, быв нам тоже единоверным, заразилось с давних лет расколом Стригольщины, от Жидовства происшедшим, и ересью, недавно внесенною от Армянского мниха Мартина, в Константинополе осужденного, а в Киеве всенародно сожженного. А посему не довлеет, нам православным сущим, и общение с таковыми косными народами иметь. И так изволися Святому Духу и нам отцам Церкви, последуя многим нашей религии христианам, Италийским, Венецианским, Иллирическим и Греческим, соединиться по прежнему с Церковью Римскою Католическою, сиречь древнею Апостольскою, с которою наша религия и была чрез многие веки в Совершенном единстве и согласии, но отторгнута наветом строптивого Константинопольского патриарха Фотия, без слушных причин, али по его тщеславию, и за то видимы суть кары Божия на Греки и их Церковь. Чрез то взываем вас всех, отцов церкви Русской, возлюбленную братию нашу о Христе, и вас, чада Духовные, православных мирян, соединиться к нашему единомыслию и приложитися к Церкви прежней нашей Вселенской Римской, иди же все Апостолы, и верховнейшие из них Петр Святый, живот свой за нее положили, а преемник его, святейший Папа, ныне со славою владычествует, его же чтут все цари и владыки земные, и все душно ему раболепствуют, и его же Святейшее благословение и на вас, православные христиане, буди и буди!» По обнародовании во всех селениях и парафиях сего послания, припечатаны были к каждой церкви особые эпистолы, возвещающие об оной перемене и уговаривающие народ к повиновению власти, по Божию смотрению и милости, так устроенную на пользу их, душевную и телесную; непокорливым преступникам угрозы были анафемой и отлучением от Церкви. Между тем как духовенство переменяло церковные антиминсы и требники, и выдумывало формулы на прославление и чествование своего папы, войска польские, имевшие повеления вспомоществовать духовенству при введении им унии, исполняли сие сугубо, и были расставлены при всех знатнейших церквах, а паче в города и местечках, с обнаженными саблями принуждали народ клянчить в церкви и бить себя в груди по-римски, а при чтении Символа веры прибавлять известное речение о Святом Духе. При этом возносимы были сабли над головами народа, с угрозами: рубить неповинующихся их велению. Но сие все начало только болезням бы.

Чины и казаки малороссийские, не допускаемы были в главный город их, Черкассы, занятый гарнизоном коронного гетмана польского, собрались в городе Чигирин и по довольном и предовольном советованием, приговорили единогласно, на основании стародавних прав их и привилегий, королями и договорными пактами утвержденных, выбрать гетмана с должностью и преимуществом прежних гетманов. И засим приговором, в 1596 году выбрали гетманом генерального есаула Павла Наливайко, и от него со всеми чинами и войском, чрез депутата и посланника своего, полковника Лободу, послана к королю, Сигизмунду третьему, просьбу такового содержания: «Народ Русский, бывший в соединение, первее с княжеством Литовским, потом и с королевством Польским, не был никогда от них завоеванным и им раболепным, но, яко союзный и единоплеменный, от единого корене Славянского альбо Сарматского происшедший, добровольно соединился на одинаких и равных с ними нравах и преимуществах, договорами и пактами торжественно утвержденных, а протекция и хранение тех договоров и пактов и самое состояние народа вверены сим помазанникам Божиим, Светлейшим королем Польским, яко же и Вашему Королевскому Величеству, клявшимся в том при коронации пред самим Богом, держащим в деснице своей вселенную и ее царей и царства. Сей народ в нуждах и пособиях общих соединенной нации ознаменовал себя всемирною помощью и единомыслием союзным и братским, а воинство Русское прославило Польшу и удивило вселенную мужественными подвигами своими в бранях и в обороне и расширении державы Польской. И кто устоял из соседствующих держав против ратников Русских и их ополчения? Загляни, наияснейший королю, в хроники отечественные, и он досведчут тое; вопроси старцев своих, и рекут тебе, колико потоков пролито крови ратников русских за славу и целость общей нации польской, и коликие тысячи и тмы воинов русских пали острием меча на ратных полях за интересы ее. Но враг, ненавидя добра, от ада исшедшие, возмутил священную оную народов бедность на погибель обоюдную, вельможи польские, сии магнаты правления, завиствуя правам ¹¹⁴ нашим, потом и кровью стяженным, и научаемы духовенством, завше мешающимся в дела мирские, до их не надлежные, подвели наияснейшего короля, нашего пана и отца милостивого, лишить нас выбора гетмана на место покойного Косинского, недавно истраченного самым неправедным, постыдным и варварским образом, а народ смутили нахальным обращением его к унии! При таковых от магнатства и духовенства чинимых нам и народу у тисках и фрасунках, не поступили еднак мы ни на что законопреступное и враждебное; но, избравши себе гетмана по правам и привилегиям нашим, повергаем его и самих себя милостивейшему покрову наияснейшего Короля и отца нашего и просим наиуниженнейше монаршего респекту и подтверждения прав наших и выбора; а мы завше готовы есьмы проливать кровь нашу за честь и славу Вашего Величества и всей нации!» Посланный с сей просьбою полковник Лобода имел у короля приватную аудиенцию, и на ней король, удивляясь поступкам его министерства, не отписал, однако, ничего к гетману и войску малороссийскому, а сказал Лободе, что он при первом сейме будет стараться уничтожить затеи министров и духовенства; а до того времени велел гетману и войску вести себя мирно и злагодно с войсками и чинами польскими.

Гетман Наливайко отправил во все города и поветы чиновников и товариства, а в знатнейшие послал самого полковника Лободу, с универсалом, извещающим о его выборе по правам и привилегиям отечественным, и о вступлении своем в правление по изволению королевскому, советуя и повелевая притом чинам, войску и народу не предпринимать ничего враждебного против консистующего в городах и селениях войска польского, а ожидать о выводе оного повеления от верховной власти; в рассуждении же унии вести каждому себя спокойно, следуя своей совести. Коронного польского гетмана известил также Наливайко о его правлении по изволению королевскому. Но скоро за тем приходили к гетману известия из городов и поветов, что посланные от него чиновники и товариства поруганы, прогнаны, а многие и побиты поляками, и что войска польские собираются к Черкассам и Белой Церкви в полном вооружении. Посему гетман Наливайко принужденным нашелся собрать и свои войска к Чигирину и стал обозом при реке Тясмине, где, укрепив стан свой окопами и артиллерией, ожидал начинания от поляков. Они скоро появились в числе множественном под начальством коронного гетмана Жолкевского. Наливайко сначала выставил против них, на возвышенном месте, три белые хрещатые хоругви, то есть, знамена с крестами, на них вышитыми, и с подписью или девизом: «Мир Христианству, а на начинщика Бог и Его крест». Поляки, насупротив знамен, мир возвещающих, выставили на шибенице трех малороссийских чиновников, Богуна, Войновича и Сутигу, от гетмана в город посланных и тогда же, в виду обоих войск, повешенных, с надписью: «Кара бунтовцам!»¹¹⁵ За тем явлением началась от поляков атака на стан казацкий. Наливайко заблаговременно учредил в скрытом месте за станом сильную засаду из отборных войск, построенных фалангою, и когда началась обапольная с орудий и ружей жестокая пальба и сделалось кружение дыма, он вывел свою фалангу из засады и ударил опрометчиво на самый центр армии польской; а в ту самую пору двинулись казаки вперед из стана и, поставив поляков в два огня, смешали их и произвели страшное между ними поражение. Убийство и сеча продолжались более семи часов. Казаки, имея в виду бесчестно умерщвленных и висящих своих собратий, так ожесточились и остервенились против поляков, что и слышать не хотели о згоде или пардоне. Раненных и павших на землю, в другой раз добивали, бросавшихся в реку и утопавших вытягивали арканами и резали. Словом сказать: спаслись бегством только одни, имевшие отменно быстрых коней, а прочие пали на месте и порозницей по степи. При разборе и погребении тел сочтено, а по-казацки – накарбовано, мертвых поляков 17 330 человек. Мертвецы сии были наволочены великими ярусами вокруг шибеницы, где товариство висело, и там зарыты, а висевшие с торжеством сняты, везены и погребены в церкви Соборной Чигиринской Преображения Господня, с надписью на гробах невинного их страдания за отечество и веру Православную.

Гетман Наливайко после первого с поляками сражении, так счастливо произведенном, разделил войска свои надвое: одну часть, под командой полковника Лободы, послал в города Заднепровские и Задесенские, с повелением выгонять оттуда поляков и духовенство, зараженное унией. А сам, с другою частью войска, пошел той стороной, что между рек Днепра и Днестра. Проходя обе части войск, в свои назначения, имели многие сражения с поляками, собиравшимися из городов и селений малороссийских и вновь приходящими к, ним на подкрепление из Польши и всегда их, на голову, разбивали и разгоняли, получая в добычу обозы их и вооружения. И таким образом, очищая, гетман Малороссию от поляков и унии, принужден был два города свои, Могилев над Днестром и Слуцк над Случью, запершиеся с сильными гарнизонами польскими и многими униатами, чинившими крепкие вылазки, доставать штурмом, причем оба те города сожжены и разорены были до основания, а поляки выбиты до последнего. И все эти походы, сражения и штурмы произведены были в три с половиною месяца. Наконец, сошедшись, гетман с полковником Лободою при реке Суле¹¹⁶, напали там, на обоз с войсками двух гетманов коронного и литовского, укрепленный окопами и палисадами, окружили его и четыре дня штурмовали, и уже часть укреплений опрокинули, но приехавшие тогда же из Варшавы посланники королевские сделали всему конец. Король писал ко всем трем гетманам, чтобы брань и вражду тотчас они прекратили и на вечный мир и утверждение прав и привилегий русских подписали в лице, обоих войск трактат, и присягой его утвердили; а он, король со всеми чинами и сеймом, даровав войску и народу русскому полную амнистию, забывал вечно все прошедшее, подтвердили уже пакты их и привилегии на вечный времена. И так первая война с поляками кончена, трактат подписать и присягою с обеих сторон утвержден, Войска, изъявляя наружную приязнь и косо посматривая один на другого, разошлись восвояси.

Гетман Наливайко, распустив войска и воротясь в Чигирин, старался всемерно восстановить прежнее устроение и порядок в городах, и поветах, войною разрушенные, и очистить церкви и духовенство, унией зараженные. Некоторые из духовенства прямо отстали, от сей заразы, а другие притворялись быть таковыми; но все они сожалели о потери власти над народом, от поляков слишком им на данной: ибо сверх порабощенных им по пятнадцать домов из парафиян, владевших ими как невольниками, повинен всяк парафиянин, договариваться с попами о платеже им за главные требы христианские, каковы суть: сорокоусты и субботники по умершим и венчание новобрачных. В таковых случаях бывали продолжительные и убедительные просьбы прихожан пред попами, и называлось то еднать попа, и попы, исчисляя достаток просителя, вымогали как можно большей заплаты, а те об уменьшении ее просили с поклонами до земли, а часто и со слезами.

От этого вышла известная пословица народная: «Жениться не страшно, а страшна еднать попа». Сей мерзостный обычай, с тех пор вкравшийся, продолжается, по несчастию, и до днесь, и попы, сверх установленных им доходов, делают свои бесстыдные вымогательства и мытничества по-прежнему, и полагают даже за требы христианские, как-то: сорокоусты, субботники и другие, по своему произволению, и никто о том не проречет и не возопиет.

Между тем в 1597 году настало время посылать в Варшаву депутатов на сейм вальный или главный; а их всегда посылаемо четырех от воеводств, трех от уряду гетманского и войска, а пять от городов знатнейших и поспольства. В числе войсковых депутатов досталось быть полковнику Лободе, судье полковому Федору Мазепе и сотнику киевскому Якову Кизиму. Они со всеми другими депутатами туда и выправлены. Но и сам гетман восхотел с ними ехать, не столько для сейма, как ради принесения королю своему усерднейшего почтения и повиновения, о котором он всегда помышлял. По проезде гетмана и депутатов в Варшаву, в первую ночь взяты они на квартирах под караул и повержены тогда же в подземную темницу. А после двух дней без всяких спросов и суждений, вывели гетмана и с ним Лободу, Мазепу и Кизима, на площадь и объявив им вину гонителей на веру Христову, посадили живых в медного быка, и жгли быка того малым огнем нисколько часов, пока вопль и стон страдальцев был слышен, а наконец тела замученных в том быку сожжены в пепел. Сие жестокое и бесчеловечное варварство выдумано римским духовенством по правилам и мастерству их священной инквизиции, а произвели его в такое бесстыдное действие вельможи польские, владевшие, вместе с примасом, всем королевством; ибо надобно знать, что власть королевская с 1572 года, то есть, со времени первого избирательного короля Хенрика Валезы, вызванного в Польшу из Франции, и от своевольства поляков, опять во Францию воротившегося, была весьма ослаблена; а от другого короля Сигизмунда, посвятившего себя из малолетства в сан духовный и из кляштора в короли призванного, и совсем власть оная упала, а присвоили ее себе вельможи или магнаты королевства и духовенство римское, державшие короля за одну проформу. Самые сеймы народные не что иное были, как твари магнатов и духовенства, подобранные ими и их партиями из, так называемой, убогой или чиншевой шляхты и факторов их городских, кои чрез все время сеймов одевались и содержались на коште вельмож и кляштеров. Историки польские, Вагнер и другие, сколько ни увеличивали вин казацких и сколько не прикрывали самовластных посягательств вельмож и духовенства римского на землю Русскую, пишут, однако, что: «Миссия духовенства римского, замыслив произвести в русской религии реформу, для единства со своей, слишком поспешила совершить ее так нагло и так отважно в народе грубом и всегда воинствующем; а министерство правительственное, стремясь на староства и маентки урядников русских, и того больше ошибок наделало. Оно, давши амнистию первому ватажце казацкому Наливайко, и его сообщникам, в торжественных с ними трактатах, клятвами утвержденных, а духовенством не право разрешенных, наконец, забравши, фортельно, на сейме национальном, всеми народами за святость чтимом, потратило их самым варварским образом, против чести, совести и всех прав народных, и вместо того, чтобы врачевать болезнь народную, больше ее язвы растравило».

После истребления гетмана Наливайко таким неслыханным варварством, вышел от сейма или от вельмож, им управлявших, таков же варварский приговор и на весь народ русский. В нем объявлен он отступным, вероломным и бунтливым и осужден в рабство, преследование и всемирное гонение. Следствием сего Нероновского приговора было отлучение навсегда депутатов русских от Сейма Национального, а всего Рыцарства от выборов и должностей правительственных и судебных, отбор староства, деревень и других ранговых имений от всех чиновников и урядников русских, и самых их уничтожение. Рыцарство Русское названо Хлопами, а народ, отвергавший унию, Схизматиками. Во все правительственные и судебные уряды малороссийские насланы поляки с многочисленными штатами, города заняты польскими гарнизонами, а другие селения их же войсками. Им дана власть, все-то делать народу русскому, что сами захотят и придумают, и они исполняли наказ, сей с лихвою, и что только смыслить может своевольное, надменное и пьяное человечество, делали то над несчастным народом русским без угрызения совести. Грабительства; насилие женщин и самых детей, побои, мучительства и убийства превзошли меру самых непросвещенных варваров. Они, почитая и называя народ невольниками или ясыром польским, все его имения признавали своим. Собиравшихся вместе нескольких человек для обыкновенных хозяйских работ или празднеств, тотчас с побоями разгоняли, и о разговорах их пытками истязали, запрещая навсегда собираться и разговаривать вместе. Церкви русские силой или гвалтом обращали на унию. Духовенство римское, разъезжавшее с триумфом по Малой России для надсмотра и понуждению к униатству, вожено было от церкви до церкви людьми, запряженными в их длинные повозки по двенадцати¹¹⁷ и более человек в цуг. На прислуги сему духовенству выбираемы были поляками самая краснейшая из девиц русских. Церкви не соглашавшихся на унию прихожан отданы жидам в аренду, и положена за всякую в них отправу денежная плата от одного до пяти талеров. За крещение младенцев и похороны мертвых от одного до четырех злотых¹¹⁸. Жиды, яко непримиримые враги христианства, сии вселенские побродяги и притча в человечестве, с восхищением принялись за такое надежное для их скверноприбытчества, и тотчас ключи церковные и веревки колокольные отобрали к себе в корчмы. При всякой требе христианской, повинен ктитор, идти к жиду, торжиться с ним и по важности отправы, платить за нее и выпросить ключи; а жид притом, насмеявшись довольно Богослужению христианскому и перехулив все христианами чтимое¹¹⁹, называя его языческим или, по их, гойским, приказывал ктитору возвращать ему ключи, с клятвою, что ничего в запас не отправлено.

Страдание и отчаяние народа увеличилось новым приключением, сделавшим еще замечательнее всей земле эпоху. Чиновное шляхетство малороссийское, бывшее в воинских и земских должностях, не стерпев гонений от поляков и не могшие перенести лишения мест своих, а паче потерь ранговых и нажитых имений, отложилось от народа своего и разными происками, посулами и дарами, закупило знатнейших урядников польских и духовных римских, сладило и задружило с ними и мало-помалу, согласилось, первее на унию, потом обратилось совсем, в католичество римское. Впоследствии сие шляхетство, соединяясь с польским шляхетством свойством, родством и другими обязанностями, отреклось и от самой породы своей русской, а всемерно старалось, изуродовав природные названия, приискивать и придумывать к ним польское произношение и называть себя природными поляками. Почему и доднесь видны у них фамилии, совсем русского названия, каковых у поляков не бывало, и по их наречию быть не могло, например: Проскура, Чернецкий, Кисиль, Волович, Сокирка, Комар, Ступак и премногие другие, а из прежнего Чаплины назвался Чаплинский, из Ходуна – Ходинский, из Бурки – Бурковский, и так далее. Следствием переворота сего были то, что имения сему шляхетству и должности их возвращены, а рангов ее утверждены им в вечность и по всем сравнены с польским шляхетством. В благодарность за то приняли и они, в рассуждения народа русского, все систему политики польской, и, подражая им, гнали, прелихо, сей несчастный народ. Главное политическое намерение состояло в том, чтобы ослабить войска Малороссийские и разрушить их полки, состоящие из реестровых казаков, в чем они и успели. Полки, сии, претерпев в последнюю войну не малую убыли, не были дополнены другими; от скарба и жилищ казацких запрещено чинить всякое в полки вспоможение. Главные начальники воинские, перевернувшись в поляков, сделали в полках великие вакансии. Дисциплина военная и весь порядок опущены, и казаки реестровые стали нечто пресмыкающееся, без пастырей и вождей. Самые курени казацкие, бывшие ближе к границам польским, то от гонения, то от ласкательств польских, последуя знатной шляхте своей, обратились в поляков и их веру, и составили известные и поныне околицы шляхетские. Недостаточные реестровые казаки, а паче холостые и мало привязанные к своим жительствам, а с ними и все почти охочекомонные, перешли в Сечь Запорожскую и тем ее знатно увеличили и усилили, сделав, с тех пор, так сказать, сборным местом для всех казаков, в отечестве гонимых, а напротив того знатнейшие запорожские казаки перешли в полки Малороссийские и стали у них чиновниками, но без дисциплины и регулы; от чего в сих полках видимая сделалась перемена.

В сие смутное¹²⁰ для Малороссии время, когда все в ней дышало злобою, мщением и отчаянием, возникло новое зло, как бы самым адом устроенное на пагубу людскую. В 1604 году некто Москвитянин, проживавший в доме воеводы сандомирского Юрья Мнишка, назвался Московским царевичем Дмитрием, о котором прежде носился слух, что он в малолетстве убит происками боярина тамошнего Годунова, после него в Москве воцарившегося. Но сей, называвшийся царевичем, утверждал и манифестовал, что он есть действительно царевич, спасшийся от смерти убийством другого младенца, церковного сына, на место его подставленного. Со стороны царя Годунова доказано к Польше переписками с послами, убитого царевича совершенно знавшими, что тот царевич точно в мертвецах, а называющийся им бродяга, есть лишенный дьяконства монах Гришка Отрепьев. Но, несмотря на такие доказательства, двоякие интересы взяли свою силу. Воевода Мнишек хотел видеть дочь свою Марину, царицей Московской, выдавши ее замуж за называвшегося царевичем тамошним, с которым у них о сем соглашение, и для того стряпал за него у короля польского и у сената, а король с поляками, пользуясь сим случаем, хотели, сделав претендента оного царем московским, поделиться с ним царством его и удовлетворить тем заматерелую вражду свою на царство Московское. И потому предпринято выставить все силы польские против сил московских в пользу самозванца. Театром же зрелища того определена судьбою северной Малороссия. Войска московские, предводимые многими воеводами, боярами, думными дьяками и многими окольничими и стольниками разных степенен, вошли первые в Малороссию, и, пройдя в ней пограничный город, Севск, переправились через реку Десну при городе Новгород-Северском, а миновавши его, расположились станом на горах Новгородских, по дороге Черниговской. Граждане новгородские и все повета тамошнего жители, от времен епископа их, Лежайского, и протопопа Пашинского, поруганных за благочестие на соборище Брестском, питавшие ненависть к униатству и их творцам, были вновь оскорблены поляками. Отбором у них двух монастырей, против замка мужеского Успенского, и на Ярославле горе, девичьего Покровского, из которых первый обращен в Базилианский кляштор, а другой переделан на кляштор Доминиканский. А потому не имели они никакого усердия к полякам и их интересам. Напротив того, врожденная склонность к единоверцам и однородцам делала их всегда приверженными к народу русскому или московскому. И за тем в проход их войск не только не оказали им ничего неприятельского, но и в надобностях путевых явно им способствовали, обнаружив, сею неосторожностью вражду свою к полякам.

Войска польские, окружавшие самозванца Отрепьева, шли от Чернигова, под предводительством коронного гетмана Калиновского, и полковника северского Ивана Заруцкого, определенного от короля над войсками малороссийскими наказным гетманом. Они, приблизившись к Новгород-Северскому, расположили стан свой при Соленом озере, у вершин обширных и глубоких рвов, заросших лесом, кои некогда наполнялись водою и окружали Новгород. Правый из них назывался Ладейною пристанью, по входившим в него ладьям, когда в реке Десне вода была возвышеннее, а левый звался Ярославским потоком или ручьем, по течению его у горы Ярославля. С первых дней происходили от обеих армий одни попытки и шармицеры между обоими станами; наконец открыта генеральная баталия от польской стороны. Пользуясь означенными рвами, введена была в них ночью малороссийская пехота, и на рассвете ударили поляки с трех сторон на стан московский. После долговременной сечи, вломились в него поляки и произвели великое с обеих сторон убийство; наконец выбили Московские войска из их стану, завладели им и гнали те войска до склонения гор в реку Десну. Тут они разделились надвое: одна часть, пользуясь байраками и зарослями, ушла в гору по реке до местечка Гремяча и переправилась там чрез Десну, а другая часть увалилась в Новгород и заперла позади себя городские ворота. Поляки, гнавшие московские войска, приступили к городу и начали его осаждать; а малороссийские войска с полковником Заруцким, отступив к монастырю Преображенскому, послали к градоначальнику Березовскому, и ко всем гражданам своих чиновников, уговаривая их объявить убежавших в город московцев военнопленными и ворота отворить. Но между сим, так наглым происшествием, граждане по необдуманности, или, не будучи в силах, выпустили московцев в нижние ворота к реке и дали способ переправиться через реку. Поляки же, выбив городские ворота, вломились в город и ищущи московцев, убивали всех, им встречающихся; а сведав, что московцы выпущены из города, обратили всю злость свою на граждан. Убийство над ними произведено всеобщее; не щадя ни пола, ни возраста, умерщвляли всех без пощады. Несчастные сии граждане, быв не вооружены и без всякого сопротивления, только что крестились и молились Богу и своим убийцам. Но сии без угрызения совести закаляли жертвы свои в полном неистовстве; женщины и девы, после изнасилования, были перебиты; младенцы, после убитых матерей, ползавшие по улицам, поднимаемы были на копьях, а иные схвачены за ноги и убиты головами об стены; словом сказать, кровь человеческая лилась везде ручьями, а трупы валялись кучами. Некоторые из молодых граждан убежали было в замок, который почитался неприступным, яко на высокой горе укрепленный и великими самородными рвами окруженный. Но как он был не в оборонительном состоянии и со слабым гарнизоном, то вошедшие в него без сопротивления поляки выбили в нем бывших людей до последнего, а, наконец, разграбив город и церкви, зажгли его со всех сторон и обратили в пепел. После такого всегубительства пребывал город, сей в запустении многие лета, и народ околичный ездил на торги свои обыкновенно в город Путивль; от чего известные около Новгорода дорога, гора и перевоз названы Путивльскими. Самозванец, после истребления Новгорода, обратился с войсками на город Севск, а оттоль дальше по дороге московской; но, не доходя до города Кром, в Комарницкой волости, был окружен и разбит войсками московскими. Войска малороссийские, с командиром своим Заруцким, злобясь на поляков за Новгородское побоище, слабо им помогали, а только спасли самозванца и привезли его в город Батурин, где он вновь ополчился, и как после играли они роли свои с Заруцким, история их описывает.

В продолжение на Малороссию польских гонений, полки малороссийские иные соглашены в послушание коронного гетмана, а другие, в согласии с казаками запорожскими, в 1598 году выбрали себе гетманом обозного генерального Петра Конашевича Сагайдачного. Он первый начал писаться гетманом Запорожским, а по нему и все бывшие гетманы в титулах своих прибавлять войско Запорожское начали. Им последуя, титуловались также полковники и сотники малороссийские, да и самое войско Малороссийское часто Запорожским войском называлось. А вошло название сие в обычай как для различия от тех полков, кои были в послушании коронных гетманов, так и для удержания прав своих на выборы, кои поляками при всех случаях воспящаемы и пресекаемы были в селениях малороссийских; а запорожские казаки, напротив того, вошедши в выборы малороссийские, прежде сего для них чуждые, и быв удалены от селений и от сообщения с поляками, могли удобно сберечь права и свободы войсковые и отвращать от них насилия поляков. Между тем, гетман Сагайдачный, сведав, что татары крымские, пользуясь замешательствами малороссийскими, сделали в пограничные селения набеги и угнали в Крым многих пленников малороссийских, отправился с пешим войском на лодках запорожских в Черное море. Где одна половина войска поплыла к городу Кефе, а другая с самим гетманом вышла в Сербулацкой пристани на берег и прошла мимо гор Кефских к тому же городу и, атаковав город, сей, от моря и от гор, взяла его штурмом. Пленники, в нем найденные, освобождены и забраны войском, а жители выбиты до последнего и город разграблен и сожжен. Гетман, пройдя горами к городу Козлову, сделал с предместьем его, то же, что и с Кефе; а жители, убравшись в замок, просили пощады и выпустили всех пленников с великими дарами к гетману, который, кончивши так счастливо свою экспедицию, возвратился с пленными и великою добычею в свои границы.

Поляки, в опровержение гетмана Сагайдачного, а более, чтобы всеять вражду и междоусобие в войсках малороссийских, выбрали с приверженными к ним поляками гетманом из сотников Демьяна Кушку. И он, вздумав прославить себя военными успехами и заслужить общее тем уважение, отправился с войсками своими в Бессарабию, для освобождения пленных христиан, тамошними татарами на границах Подолии забранных; но, приблизившись к городу Аккерман, был атакован турками и татарами и от них взят в плен и истреблен. На место сего Кушки, поляки, с послушными им полками, для одинаких причин, то есть, во вред Сагайдачному, выбрали гетманом старшину казацкого, прозываемого Бородавка; но Сагайдачный, поймав его, разъезжающего для возмущений по Малороссии, предал суду войсковому, которым и осужден, яко самозванец и возмутитель народный, на смерть и расстрелян пред войском. Поляки, видя, что все войска Малороссийские преклонны к Сагайдачному и имевшие в помощи его нужду, для отражения турков, шедших войной на Польшу, подтвердили Сагайдачного гетманом на всю Малороссию.

Гетман Сагайдачный, забрав в команду свою все войска Малороссийские и имевший предписание от короля Сигизмунда III-го, отправился, вместе с войсками польскими, против турок и, встретивши их за Днестром, в Буковине, повел на них фальшивую атаку с одними легкими войсками; а пехоту, между тем, устроил со своей конницей и артиллерией на двух возвышенностях, закрытых зарослями. Турки, по обыкновенной азиатской запальчивости, гнали легкие войска в полном жару и расстройстве; а сии, всегда подаваясь назад с легкими перестрелками, делали перед ними обыкновенный круг маяком и завели турок в середину построенных войск польских и малороссийских между возвышенностей и кустарников. Войска сии, вдруг сделав с двух сторон сильные залпы артиллерией и ружьями, повергли турков целых тысячи; а конница, обхватив с тылу и боков, перемешала их и совсем расстроила, так что турки, метаясь в беспамятстве, то в ту, то в другую, сторону, были все перебиты и переколоты, а спаслись одни бросившие оружие свое и знамена на землю и опустившиеся в одну балку, где, положа ниц, просили пощады, и тогда же получили ее. Победителям досталась в добычу вся артиллерия турецкая, весь их обоз с запасами и все вооружение, у живых и мертвых собранное. Мертвецов же их при погребении сочтено 9 715 человек, в плен взято более 1 000, и в том числе семь пашей разных степеней и семнадцать человек других чиновников; да убежало от обоза и скрылось в зарослях и байраках более тысячи.

Гетман, отправив всех пленников и все излишнее с амуницией и запасами в Каменец-Подольский, для препровождения в дальнейшее оттоль назначение, продолжал поход свой между Молдавии и Валахии, преследуя турков, которых встретив несколько отрядов и корпусов на походе, разбил их и обратил в бегство с великими их потерями. Наконец приблизился к главной армии турецкой, расположенной при городе Галаце, под командой сераскира, паши силистрийского Топал-Селима. Гетман, обозрев ее положение и укрепив стан свой окопами и артиллерией, ожидал на себя турецкого нападения. Но приметив, что рекой Дунаем приходят на судах свежие в турецкую армию подкрепления, решился сам атаковать турков. И в одно утро, на самой заре, выступил из стана своего, построил пехоту свою в две фаланги, и, прикрыв ее конницей, повел на стан турецкий, который одним фасом и тылом примыкал к реке и строением форштадта. Первый выстрел турецкой артиллерии направлен был на конницу гетманскую, которая и потерпела от него не малую в лошадях потерю. Но скоро за выстрелом, вдруг конница удалилась в стороны, а пехота одною фалангою опустилась к реке и, обойдя при самой воде фланговую батарею турецкую, не дав ей вновь зарядить пушек, ввалилась в стан турецкий и в форштадт городской и, сделав выстрел из ружей, начала работать копьями; а другая фаланга во всей опрометчивости, бросилась ползком на окопы турецкие и, произведя ружейный выстрел на турков, окопы защищавших, устремилась на них с копьями. Конница же между тем делала натиски свои с других сторон стана турецкого, развлекая силы их во все стороны, и после долгого убийственного сражения турки, наконец, опрокинуты и побежали в город. Они, обстрелявшись ружьями и пистолетами, не могли их скоро заряжать вновь; а казаки всегда поражали их копьями, против которых саблями и кинжалами обороняться почти невозможно, или оборона сия очень против копий слабая есть. Погоня за турками сделана только до реки и замку, а дальше производить ее запрещено было казакам, и они получили себе в добычу весь стан турецкий с множеством артиллерий, запасов и богатств. Наконец, подвезена была тяжелая артиллерия к замку и начата из оной пальба. Но турки, севши на суда, убрались за Дунай, оставив город с одними жителями, которым, яко христианам, никакого зла не причинен. Гетман, оставляя Галац, направил поход свой в Бессарабию. Но подоспевший к нему гонец из Варшавы привез от короля повеление, чтобы он возвратился с войсками в свои границы, а турков оставил в покое, потому что от их правительства учинено перемирие и соглашаются на Вечный мир. Гетман, приближаясь к своим границам, отпустил от себя войска польские, и, продолжая поход в Малороссию, встретил при Буге другого гонца, из Сечи Запорожской посланного. Чрез которого уведомляет его кошевой Дурдило, что крымские татары, пользуясь заграничною отлучкой гетмана и войск малороссийских, прошли своими станами за реку Самара, на грабеж в восточную Малороссию. Гетман, оставив пехоту свою следовать обыкновенным маршем в свои жилища, с конницей поспешал форсированным к Днепру, а переправясь чрез него, расположился скрытно в лугах днепровских около устья Конских Вод, и посылал к реке Самаре частые разъезды для разведывания о повороте из Малороссии татар. Чрез несколько дней прибежали к нему, запыхавшись, разъезжие казаки и возвестили, что татары с превеликим ясырем и с множеством всякого скота перебираются чрез Самару и при ней иметь будут свой ночлег. Гетман, отправился на всю ночь с войском своим к Самаре, напал тут на самой заре на табор татарский, обширно расположенный по течению реки; первый выстрел из пушек и ружей и произведенный крик разогнал верховых татарских лошадей, а самих татар обезумил и привел в крайнюю робость. Они, шатаясь по табору, не знали, что делать, а казаки, прохода лавою чрез весь лагерь, кололи и рубили их почти без всякой обороны. Пленники обоего пола, увидав неожиданную себе помощь, развязывали один другого и принялись также за татар, с самой злобной жестокостью. Копья и сабли татарские, составленные на ночь в куче, были для пленников готовым вооружением, и татары от собственного оружия погибали тысячами. Таким образом, истреблены татары все до последнего, так что не осталось из них никого, кто бы возвестил в Крыму об их погибели. Весь табор татарских, со всем тем, что они ни имели, достался победителям в добычу. А пленники малороссийские, до несколько тысяч обоего пола душ, не только что освобождены из неволи, но и награждены лошадьми и вещами татарскими достаточно, и возвратились в свои жилища. Равно и гетман со своим войском прибыл в резиденцию свою благополучно и со славою многою.

Гетман Сагайдачный, после означенных походов, никаких других сам не предпринимал, а при обыкновенных и всегдашних почти беспокойствах и набегах пограничных, командировал наказного гетмана своего, Петра Жицкого¹²¹ и старшин генеральных и полковников с корпусами и командами, смотря по надобности и силам противным. И будучи сам спокойным правителем гетманства, поправлял внутренние беспорядки правительственные и воинские, воспящал усиленно униатство, возвращал из него церкви, и в том числе и соборную Киевскую Софию. Созидал вновь их, и между тем построил Братский Киевский монастырь на Подоле, под распоряжением того же наказного гетмана Петра Жицкого, яко в архитектуре сведущего; дал сему монастырю достаточные деревни и возобновил в нем, с помощью митрополита Киевского Петра Могилы, древнюю Киевскую Академию, заведенную со времен последнего крещения России, но от нашествия на Россию татар, крывшуюся в разных монастырях и пещерах. И пожив Сагайдачный в полной славе великого и важного гетмана Малороссийского более двадцати лет, скончался в Киеве, в 1622 году, и погребен в церкви того созданного им Братского монастыря, коего почитался он главным ктитором.

Поляки, уважая храбрость и заслуги Сагайдачного, не смели при нем явно производить в Малороссии своих наглостей, да и самая любимая их уния нисколько приутихла и простыла. А что знатнейшее малороссийское шляхетство все почти обратилось к ним в католичество и осталось в русской религии из народа одно среднее и низшее сословие, то дали они новый титул униатству, назвав его: «Хлопска вяра». По смерти Сагайдачного возобновили они прежнее гонение в народе и, политику для расстройства войск малороссийских; почему и подчинили войска реестровые коронному и литовскому гетманам, выбор же в малороссийские гетманы весьма запрещен, а ранговые гетманские имения разобрали и разделили между собою магнаты польские. На народ, кроме обыкновенных податей, подымных и поземельных, наложены еще индукта и эвекта, т.е. пошлинный сбор с покупки и продажи всех съестных припасов и со всех других вещей и животных, в продажу и покупку производимых; и все те сборы были общие, со всех жителей малороссийских взимаемы. А для держащихся православия или греческой религии, особая, сверх того, положена подать, похожая на дань апокалипсическую, в дни антихристовы описываемую. И для сего пред праздником Воскресения Христова по всем городам и торжищам продаваемые мирянам обыкновенные на пасху хлеба, были под стражею урядников польских. Покупающий пасху униат должен иметь на груди лоскут с надписью: «Униат» таковой покупает ее свободно; не имеющей же начертания того на груди своей платит дань по тинже и по половине ее от хлеба, смотря по величине и ценам тех хлебов. В знатнейших городах и торжищах отдан сбор сей пасочный также в аренду или откуп жидам, которые, взимая дань сию без пощады, располагали еще и число пасок, какому хозяину сколько по числу семейства иметь их должно, и потому силой их накидали. У таких хозяев, кои сами пекли пасочные хлеба, досматривали жиды и ценили при церквах на их освящение. Намечали все хлеб как базарные, так и в домах печеные, крейдой и углем, чтобы они от дани не угонзнули. И так производя жидовство над христианами, в их собственной земле, такое тяжкое надругательство. Сами между тем; отправляли пасхи свои свободно и проклинали христиан, и веру их в синагогах своих, на русской земле устроенных, невозбранно. А поляки, тем утешаясь, все пособия и потачки жидам делали.

Султан турецкий Осман второй, сведав о возобновившейся у поляков с казаками давней вражде, и надеясь, что казаки слабо врагам своим помогать будут, повелел войскам турецким нападать на границы польские, присутствуя сам в городе Бухаресте. От стороны поляков командирован против турок гетман коронный Станислав Жолкевский, с войсками польскими, при которых было и, малороссийских шести полков тысячных, с есаулом генеральным Потребичем, а прочие расставлены от стороны Крыма для удержания татар от их набегов. Король польский Сигизмунд, находился вблизи своей армии, на Волыни. Войска польские сошлись с турецкими в урочище на Цецоре и дали баталию с упорным стремлением с обеих сторон. Она продолжалась более пяти часов с переменным счастьем и наконец, решилась победой над поляками, кои были разбиты и рассеяны. Казаки малороссийские, бывшие при сем между двумя врагами, тайными и явными, работали, обыкновенно, как на панщин, или как невольники работают. Когда дошло дело до поражения и расстройства польского, тут они довольно себя показали. Сделав, отступ неустрашимый и порядочный, с сильной своей батавой, которые много спасли и поляков, скрывшихся за их ряды. При множестве побитых и полоненных войск польских и казацких, убит там и сотник Черкасского полка, Михайло Хмельницкий; а сын его, юный Зиновий Хмельницкий, взят в плен и отведен с прочими в Турцию.

Хмельницкий оный есть потомок Венжика Хмельницкого, прежде бывшего гетмана малороссийского; он, считаясь в боярах или чиновной шляхте малороссийской, имел в вечистом владении своем местечко Суботов с хуторами и знатными угодьями, а в нем каменную церковь и монастырь, предками его и им сооруженный. По службе, воинской имел он чин сотника в реестровом Черкасском полку; но по характеру, вспомогаемому хорошим достатком, значил вельможу края здешнего. В супружестве за ним была дочь гетмана Богдана, Анастасия. От сего супружества рожденный сын Зиновий Хмельницкий, получил при крещении его, другое имя, дедовское с матерней стороны – Богдан, данное ему, по обычаю римских католиков, от восприемного отца его, князя Сангушка. Сей Зиновий Хмельницкий яко единственный сын у отца своего, воспитан им в Варшаве, попечением прямо отеческим и иждивением вельможеским. Все тогдашние классы изящных наук прошел он под руководством наилучших учителей, щедротою прибретенных. Природная острота и дарования оправдали старания отеческие и учительские. При других его знаниях, особливо искусен он был в первейших европейских языках, а паче в латинском и греческом, за что отменно любили его и почитали римское духовенство и польские вельможи; да и сам король Сигизмунд, лично его знал и всегда отличал между сверстниками. А посему, когда Зиновий, бывши волонтером при отце своем на сражении Цецорском, полонен турками и ими продан из Царьграда в Крым тамошнему мурзе, именем Ярысу, то король, выкупив его из Крыма своей суммой, оставил у дел при своем Кабинете и в чинах своей гвардии. Он, в 1629 году, был с войсками королевскими в походе против Волохов и Венгров, полонил командой своей двух князей Волошских, Кантемиров, и представил их королю.

Зиновий, находясь при короле, посещал однажды отечество свое, Малороссию и, сведав здесь, что польское правительство, под распоряжением Чаплинского, наместника гетманского, или иначе дозорца чигиринского, по планам и разводам инженеров французских, в 1638 году воздвигло нарочито сильную крепость, Кадаком названную, над рекой Днепром, между пределов малороссийских и запорожских устроенную с политическим умыслом, чтобы воспящать сообщению между сих единокровных народов, а паче их войск, одно другому помогающих, восхотел посмотреть Зиновий устроение оной и, бывши на том месте, вопрошен был Чаплинским на языке латинском: «Подтвердит ли он мнение всех знатоков, что крепость сия есть непобедимая?» На сие отвечал Хмельницкий с кротостью на том же латинском языке: «Что он еще не слышал и нигде не читывал, чтобы созданное руками человеческими, не могло быть такими же человеческими руками разрушено, а одно творение «Божие есть прочно». Чаплинский, сочтя изречение сие за слова возмутительные или замысел, какой значащий, тотчас арестовал Хмельницкого и отослал под стражу в Чигирин. Но дочь Чаплинского, Анна, освободи секретно Хмельницкого из-под стражи, дала способ уехать ему и возвратиться в Варшаву, где он жаловался на Чаплинского королю, и получил в удовлетворение то, что Чаплинскому, в наказание за своевольный и оскорбительный поступок его над гвардейским офицером, обрезан был, чрез стражника, Скобичевского ¹²², один ус.

Умножившиеся от поляков разнообразные малороссиянам налоги, притеснения и всех родов насилия, подвигнули, в 1623 году, Константина Ивановича, князя Острожского, воеводу Киевского, принести самые убедительнейшие жалобы королю и сенату о горестном состоянии народа русского, доведенного до крайности урядниками и войсками польскими, управлявшими Малороссией, и что мера своевольства их и бесчиния превосходит всякое терпение. По сим жалобам много ходатайствовал Владислав, королевич польский, командовавший многократно войсками малороссийскими и уважавший отличные заслуги их воинские при походах на ливонцев и на Померанию и Гданьск, в пользу союзной Швеции, и преполезные всему королевству польскому, которое так худо за них им платило. Друг Владиславов, Густав Адольф, король шведский, также вступался за сие дело, представлял королю и сенату чрез министра своего, резиденствующего в Варшаве, «Что предпринятия и подвиги обоих союзным королевств, польского и шведского, на пользу обоюдную, всегда усовершенствованы были постоянной храбростью и мужеством войск русских, составлявших центр армии польской; а беспримерное их послушание к начальству и терпение нужд и тягостей, воинских всегда его удивляло и восхищало, яко самовидца и соучастника тех их подвигов; а потому он, бывши ими, много одолжен, никогда спокойно смотреть, не может на чинимые войску тому и народу, их составляющему, бесчеловечные насилия и варварство от своеволия распутных поляков, весьма худо повинующихся своим правительствам и почти до безначалия дошедших, и что правление польское, допустившее войска свои и шляхту до анархии, а владельцев и вельможей поставившее в деспотизм, самый неограниченный, и права частный и общенародный всегда презирающий, сомнительно есть в удержание союзов, с дружескими державами заключенных и одним надежным правлением обеспеченных».

По таким важным представлениям и жалобам, правительство польское, обнадежив, народ русский и патриотов его своим вниманием и скорым пособием, исполнило все-то обыкновенно по-польски, т.е. до первого сейму, состоящего в пиршествах и самохвальствах. И казаки малороссийские, соединено с запорожскими, в 1624 году принуждены выбрать себе гетманом полковника корсунского Тараса Трясило, не употреблявшего после сего названия, и с ним подняли оружие против поляков оборонительное. И по сей системе, не чиня, они над поляками никаких поисков, собрались к городу Переяславль и, расположив стан свой между рек Трубежа и Альты, ожидали начинаний польских. Поляки стянулись со всей Малороссии, а часть и из Польши, и, собравшись в великих силах под командой коронного гетмана Конецпольского, повели атаку на стан казацкий, укрепленный обозом и артиллерией с окопами. Нападение повторяемо и всегда отбиваемо было несколько дней с великим уроном польским. Наконец, казаки, дождавшись польского праздника, Панским телом называемого, который они отправляют с пальбой и пиршествами. Выслали в ту ночь ползком, знатную часть пехоты своей в одну ближайшую балку, и на рассвете ударили с двух сторон на стан польский. Вломились в него, и застав многих поляков полунагими, перекололи их всех, противившихся им истребили, а прочих перетопили в реке и разогнали, получив стан их со всеми запасами и артиллерией в свою добычу.

После сего поражения польского, названного Тарасовой ночью, были казаки разделены на многие корпуса и партии, и командированы Тарасом для очищения селений малороссийских от поляков и жидов их фаворитов, а себе взял Тарас удел на работу сию, самый пространнейший. Вся месть казацкая пала тогда на тех неверных. Они избиты целыми тысячами без всякой пощады, а только с приговором и припевом аренд их пасочных, и как они над ними ругались угольными своими метами или значками. Правительство польское, получив известие о поражение своих войск и об изгнании поляков из всей Малороссии и что жиды, их прожектанты и лазутчики, с талмудами своими также не были забыты и получили за мытничество свое довольное возмездие, не предпринимало тогда ничего против Малороссии, боясь короля шведского, который, считая за обиду, что представление его о казаках малороссийских так худо уважено сеймом польским, привел войска свои в движение на их границах, показывая вид к нападению на Польшу. Поляки же притом береглись и от стороны царства московского, в котором, во время междоусобий и замешательств тамошних, происходивших от многих самозванцев и притязателей царства того, достали себе города Смоленск с его уездами, и всеми силами добычу сию охраняли. А Тарас, побывши гетманом со славой девять лет, скончался спокойно.

По смерти Тараса, в 1632 году избрали казаки гетманом из полковых обозных Семена Перевязку; но политика его, сопровождаемая коварным предательством отечества, скоро лишила его сего достоинства. Он, будучи знатно одарен и обольщен вельможами польскими, присваивавшими себе многие имения ранговые гетманские и других урядников, преклонился на их сторону и тайно помогал их предприятиям. И поляки, мало-помалу, ввели все почти-то в Малороссию, что Тарасом покойником очищено было; а для подкрепления своих работ, ввели и войска польские в места знатнейшие. Казаки, заметив, поведение гетмана Перевязки подозрительным и вредным, отрешили его от гетманства и предали суду воинскому; но он, помощью жидка Крамара Лейбовича, очаровавшего, якобы стражу, проданным от него для караульных табаком, бежал из-под стражи и укрылся в Польше.

На место низверженного Перевязки, в 1633 году избран от казаков и чинов их гетманом хорунжий генеральный Павлюга. Но когда он, скоро после выбора, начал собирать и умножать войска для подкрепления прав своих и народных, то коронный гетман Конецпольский, с многочисленными войсками польскими, напал заблаговременно на Павлюгу и на войско его под селом Кумейками. Разбил их и выгнал из стана, который достался полякам в добычу, а казаки с гетманом шли оборонительно пешие до местечка Боровицы, где укрепившись в замке, ожидали вспоможения от рассеянных войск своих. Но, гетман Конецпольский, предложил казакам мир, с подтверждением прежних прав и привилегий войсковых, и всей нации, с условием принять в гетманы прежде выбранного Перевязку, а Павлюгу, исключив из войска, оставить спокойно в его имении. Мир был подписан и клятвами утвержден; но продолжался он дотоль, пока казаки были в укреплении; а как скоро вышли они из замка и, расстроившись, начали расходиться по своим дорогам, то поляки тотчас явили обыкновенное свое вероломство и, напав на расстроенных казаков, многих из них перерубили и перестреляли без обороны, а у других ограбили всю их сбрую и обрезали усы и чуприны. Гетмана же Павлюгу, обозного Гремича и есаулов Победима¹²³, Летягу, Шкурая и Путыла, забрали под караул и, оковав железом, отослали в Варшаву, с донесением, что они полонены во время сражения. Правительство польское, без всяких о том исследований и справок, повелело гетману Павлюге живому содрать с головы кожу и набить ее гречаной половой, а старшинам его отрубить целиком головы и их, вместе чучелом гетманской головы, отослать на позор в города малороссийские. По сему велению выставлены были головы оных на сваях в Нежине, Батурине, Умани и Черкассах, а чучело гетманское в Чигирине; а потом сожжены всенародно подчас ярмарок.

На место замученного Павлюги, выбран, в 1658 году, гетманом полковник нежинский, Степан Остряница, а к нему придан в советники из старого заслуженного товариства Леон Гуня, коего благоразумие в войске отменно уважаемо было. Коронный гетман Лянцкоронский, с войсками своими польскими не преставал нападать на города и селения малороссийские и на войска, их защищавшие, и нападения его сопровождаемы были грабежом, контрибуциями, убийствами и всех родов бесчинствами и насилиями. Гетману Острянице великого искусства надобно было собрать свои войска, везде рассеянные и всегда преследуемые поляками и их шпионами; наконец, собрались они скрытыми путями и по ночам, к городу Переяславлю. И первое предприятие их было очистить от войск польских приднепровские города, на обоих берегах сей реки имеющиеся, и восстановить безопасное сообщение жителей и войск обеих сторон. Успех соответствовал предприятию весьма удачно. Войска польские, при городах и внутри их бывшие, не ожидая никак предприятий казацких, по причине наведенных им страхов последней зрадой и лютостью, над Павлюгой и другими чинами произведенною, ликовали в совершенной беспечности, и потому они везде были разбиты, а упорно защищавшиеся истреблены до последнего. Амуниция их и артиллерия достались казакам, и они, собравшись в одно место, вооруженные наилучшим образом, пошли искать гетмана Лянцкоронского, который с главным войском польским, собрался и укрепился в стане при реке Старице. Гетман Остряница тут его застал и атаковал своим войском. Нападения и отпор были жестокие и превосходящие всякое воображение. Лянцкоронский знал, какому он подвержен мщению от казаков за злодейство, его вероломством и зрадой произведенное над гетманом их, Павлюгой и старшинами, и для того защищался до отчаяния; а казаки, имея всегда в памяти недавно виденное ими на позорище в городах, отрубленные головы их собратий, злобились на Лянцкоронского и поляков до остервенения, и потому вели атаку свою с жестокостью, похожей на нечто чудовищное. Наконец, сделав залп со всех ружей и пушек, и произведя дым, почти непроницаемый, пошли и поползли на польские укрепления с удивительной отвагой и опрометчивостью, а вломясь в них, ударили на копья и сабли со слепым размахом. Крик и стон народный, треск и звук оружия, уподоблялись грозной туче, все повергающей. Поражение поляков было повсеместное и самое губительное. Они оборонялись одними саблями, не успевая заряжать ружей и пистолетов, и шли задом до реки Старицы, а тут, повергаясь в нее в беспамятстве, перетопились и загрязли целыми толпами. Гетман их, Лянцкоронский, с лучшей, но немногой, конницей за временно бросился в реку и, переправившись чрез нее, пустился в бег, не осматриваясь, и куда лошади несли. Стан польский, наполненный мертвецами, достался казакам с превеликой добычей, состоящей в артиллерии и всякого рода оружии и запасах. Казаки, по сей славной победе, воздевали руки к небесам и благодарили за нее Бога, поборающего за невинных и неправедно гонимых. Потом, отдавая долг человечеству, погребали тела убиенных, и сочли польских мертвецов 11 317, а своих 4 727 человек, и в том числе советника Гуню. Управившись с похоронами и корыстями, погнались за гетманом Лянцкоронским и, настигнув его в местечке Полонном, ожидающего помощи из Польши, тут атаковали его, запершегося в замке. Он, не допустив казаков штурмовать замка, выслал против их на встречу церковную процессию с крестами, хоругвями и духовенством русским, кои, предлагая мир от гетмана и от всей Польши, молили и заклинали Богом гетмана Остряницу и его войско, чтобы они преклонились на мирные предложения. По долгом совещание и учиненных с обеих сторон клятвах, собрались в церковь высланные от обоих гетманов чиновники и, написав тут трактат вечного мира и полной амнистии, предающей забвение все прошедшее, подписали его с присягой на Евангелии о вечном хранении написанных артикулов и всех прав и привилегий казацких и общенародных. За сим разошлись войска восвояси.

Гетман Остряница, разослав свои войска, иные по городам в гарнизоны, в другие в их жилища, сам с генеральным старшиной и многими полковниками и сотниками, заехал в город Канев, для принесения благодарственных Богу молений в монастыре тамошнем. Поляки, отличавшиеся всегда в условиях и клятвах непостоянными и вероломными, сдержали трактат свой, в Полонном заключенный, наравне со всеми прежними условиями и трактатами, у казаков с ними бывшими, то есть, в одном вероломстве и презорстве; а духовенство их, присвоив себе непонятную власть на дела Божии и человеческие, определяло хранение клятв между одними только католиками, а с другими народами, бывшие у них клятвы и условия всегда им разрешало и отметало, яко схизматические и суду Божию не подлежащие. По сим странным правилам, подлым коварством сопровождаемым, сведавши поляки чрез шпионов своих, жидов, о поезде гетмана Остряницы со штатом своим, без нарочитой стражи, в Канев, тут в монастыре его окружили многолюдной толпой войск своих, прошедших по ночам и байракам до самого монастыря Каневского, который стоял вне города. Гетман не прежде узнал о сем предательстве, как уже монастырь наполнен был войсками польскими, и потому сдался им без сопротивления. Они, перевязав весь штат гетманский и самого гетмана, всего тридцать семь человек, положили их на простые телеги, а монастырь и церковь тамошние, разграбив до последка, зажгли со всех сторон, и сами с узниками скоропостижно убрались и прошли в Польшу скрытыми дорогами, боясь, погони и нападения от городов. Приближаясь к Варшаве, построили они узников своих пеше, по два вместе связанных, и каждому из них накинули на шею веревку с петлей, за которую они ведены конницей по городу с триумфом и барабанным боем, проповедуя в народе, что схизматики сии пойманы на сражении, над ними одержанном; а потом заперты они в подземельные тюрьмы и в оковы. Жены многих, захваченных в неволю чиновников забравши с собою малолетних детей своих, отправились в Варшаву, надеясь умилостивить и подвигнуть на жалость знатность тамошнюю трогательным предстательством детей за отцов своих. Но они сим только пищу кровожадным тиранам умножили и отнюдь ничем им не помогли; и чиновники сии, после нескольких дней своего заключения, повлечены на казнь без всяких разбирательств и ответов. Казнь оная была еще первая в мире и в своем роде, и неслыханная в человечестве по лютости своей и варварству, и потомство едва ли поверит сему событию, ибо никакому дикому и самому свирепому японцу не придет в голову ее изобретение; а произведение в действо устрашило бы самых зверей и чудовищ. Зрелище оное открывала процессия Римская с множеством ксендзов их, которые уговаривали ведомых на жертву малороссиян, чтобы они приняли закон их на избавление свое в чистцу; но сии, ничего им не отвечая, молились Богу по своей вере. Место казни наполнено было народом, войском и палачами, с их орудиями. Гетман Остряница, обозный генеральный Сурмило и полковники: Недрыгайло¹²⁴, Боюн¹²⁵ и Рындич были колесованы, и им, переломавши поминутно руки и ноги, тянули из них по колесу жилы, пока они скончались; полковники: Гайдаревский ¹²⁶, Бутрим, Запалий¹²⁷, и обозные: Кизим и Сучевский пробиты железными спицами насквозь и подняты живые на сваи; есаулы полковые: Постылич, Гарун, Сутига¹²⁸, Подобай, Харкевич, Чудак и Чурай, и сотники: Чупрына, Околович¹²⁹, Сокальский, Мирович и Ворожбит, прибиты гвоздями к доскам, облитым смолою, и сожжены медленным огнем. Хорунжие: Могилянский, Загреба, Скребыло, Ахтырка, Потурай, Бурлий и Загныбеда, растерзаны железными когтями, похожими на медвежью лапу. Старшины: Ментяй¹³⁰, Дунаевский, Скубрий, Глянский, Завезун, Косырь, Гуртовый, Тумар и Тугай, четвертованы по частям. Жены и дети страдальцев оных, увидев первоначальную казнь, наполняли воздух воплями своими и рыданием; но скоро замолкли. Женам сим, по невероятному тогдашнему зверству, обрезавши груди, перерубили их до одной, а сосцами их били мужей, в живых еще бывших, по лицам их. Оставшихся же по матерям детей, бродивших и ползавших около их трупов, пережгли всех в виду их отцов на железных решетках, под кои подкидывали уголья и раздували шапками и метелками.

Главные члены человеческие, отрубленные у замученных чиновников малороссийских, как-то: головы, руки и ноги, развезены по всей Малороссии и развешаны на сваях по городам. Разъезжавшие притом войска польские, наполнившие всю Малороссию, делали все-то над малороссиянами, что только хотели и придумать могли: всех родов бесчинства, насилия, грабежи и тиранства, превосходящие всякое понятие и описание. Они, между прочим, несколько раз повторяли произведенные в Варшаве лютости над несчастными малороссиянами, несколько раз варили в котлах и сжигали на угольях детей их в виду родителей, предавая самих отцов лютейшим казням. Наконец, ограбив все церкви благочестивые русские, отдали их в аренду жидам, а утварь церковную, как-то: потиры, дискосы, ризы, стихари и все другие вещи, распродали и пропили тем же жидам, кои из серебра церковного поделали себе посуду и убранство, а ризы и стихари перешили на исподницы жидовкам; а сии тем перед христианами хвастались, показывая нагрудники и исподницы, на коих видны знаки нашитых крестов, ими сорванных. Таким образом, Малороссия доведена была поляками до последнего разорения и изнеможения, и все в ней сподобилось тогда некоему хаосу или смешению, грозящему последним разрушением. Никто из жителей не знал и не был обнадежен, кому принадлежит имение его, семейство и самое бытие их, и долго ли оно продлится? Всякий с потерей имущества своего искал покровительства то у попов римских униатских, то у жидов, их единомышленников, а своих присяжных врагов, и не мог придумать, за что схватиться.

Войска малороссийские, разогнанные из их жилищ и квартир, были в последнем расстройстве и изнеможении. Однако ж еще раз собрались они порозницей при реке Мерле, и там, вместе с запорожцами, в 1639 году, выбрали гетмана из есаулов полковых, Карпа Полтора-Кожуха, который всемирно старался умножить свои войска и восстановить с ними свободу малороссийскую, но ни как не успел. Ибо поляки все пути пресекли к сообщению с ними войск заднепровских и задесенских, кои подчинили гетманам коронному и литовскому, а в Малороссию наслали для управления жителями своих воевод: кастелянов, комиссаров и старост, из природных польских фамилий, которые для народа были совершенно волки хищные, а не пастыри, и народ испил от них прегорькую чашу лютости и мщения. Покушались поляки и на Полтора-Кожуха, чтобы его с войском, при нем бывшим, истребить; но он, держась пограничного края близ степей Крымских и Запорожских, всегда наезды их отражал удачно, и многих чиновников их воинских, переловив в наездах, даровал татарам в Крым, а в замену от них получал баранов и рогатый скот для прокормления своего войска. А между тем, по приглашению крымского хана, ходил Полтора-Кожуха с войсками своими и татарскими на отражение многочисленных Калмыцких орд, вышедших от границ китайских и нападавших на пределы татарские, и, победив на многих схватках калмыков, прогнал их за Волгу и оказал тем знатную услугу хану и его татарам. Пожив, Полтора-Кожуха в сем промысле три года, помер в таборе войсковом на степях, а погребен в пустом Славянском городе, Каменном Затоне, и гробом ему служила порожняя горелочная бочка.

На место гетмана Полтора-Кожуха, в 1642 году выбран казаками в гетманы обозный полковой Максим Гулак; но и сей одинаковую с Полтора-Кожухом имел участь, и покушения его на умножение войск и освобождение Малороссии от ига польского были тщетны. Когда он вышел было с войсками к реке Тясмине, для поиска над поляками, то множеством их, под командой Чернецкого, старосты чигиринского, был разбит и рассеян, и обоз с запасами и артиллерией потерян. Итак, пребывал он в тех же пограничных местах, где и Полтора-Кожуха, держался и мел при себе реестрового войска только 7-мь тысяч человек, и с теми ходил к соседним народам на толоку, то есть, помогал между ними слабейшим. И когда крымцы его зазывали, то воевал он на их коште, на черкесов, на волжинских ханов и на калмыков, и много тем одолжил крымцев к взаимности. А когда зван от царей московских, то воевал он с ними на заволжинцев и денцов; и наконец, запрошен был он султаном турецким против персов, имевших тогда с турецким султаном войну, и ходил на коште турецком с войском своим за Кубань в Анадолию, где соединясь с пашою турецким Джезаром, проходил с ним и войсками турецкими до персидского города Эривана, побеждая персидские корпуса, с ними встречавшиеся, и на них нападал всегда удачно. А при Эриване получен султанский фирман с объявлением мира, и гетман Гулак возвратился с сего похода счастливо и одарен султаном весьма знатно; между прочим, жаловал султан гетману и войску, свои императорские клейноды, бунчук и пернач, осыпанные каменьями и жемчугами. Гетман пожив в сем достоинстве пять лет, скончался; а по его кончине войска, при нем бывшие и умалившиеся нарочито от походов и долгого не комплектования новыми, соединились с запорожскими казаками и разошлись по их зимовникам, имея, однако, своих начальников и курени.

Правительство польское, издавна запрещавшее и возбранявшее выборы гетманов малороссийских, умыслило, наконец, держать в войске малороссийском наказных гетманов из старшин их генеральных и полковников, каков покажется преданнейшим на сторону польскую, дабы удержать тем войска сии от запрещенных им выборов. И по сему плану, в 1646 году определен и объявлен в Чигирине наказным гетманом есаул генеральный и полковник чигиринский Иван Барабаш, а при нем в сочленах оставлен прежде выпущенный от Кабинета королевского и пожалованный от короля Сигизмунда третьего писарем генеральным, Зиновий Богдан Хмельницкий, который задолго перед тем женился на дочери дозорца Чаплинского, Анне, некогда освободившей его из-под ареста. Он имел от нее сыновей, Тимофея и Юрия, Хмельницких. Сей муж, будучи великого разума и искусства, в 1647 году уговорил и понудил наказного гетмана Барабаша, взнести представление к королю от лица всей Малороссии, в которой он есть теперь верховным начальником, следовательно, и опекуном народным, о чинимых народу сему от польских войск и начальников, несносных гонениях, насильствах и крайнем его порабощений и разорений. Королем тогда был Владислав четвертый, известный русский патриот, ходатайствовавший некогда за войска русские у короля отца своего, вместе с Густавом, королем шведским. Представление Барабаша принял Владислав благосклонно, предлагал их на рассуждение и уважение сенату и чинам польским, доказывая им в сильных выражениях, взятых из бытия и примеров разных народов во вселенной, «Что всякое правление насильственное и тиранское, каково теперь наше в Руси¹³¹, никогда не было прочно и долговременно, но яко нечто вынужденное и взаимными интересами и согласием неукрепленное, всегда оно разрушалось и с треском падало. А что народ русский с городами, селениями и землями своими соединялся с Польшей добровольно на одинаких и равных с нею правами и преимуществами, сего опровергнуть мы ничем не можем, яко утвержденного торжественными договорами и пактами, в привилегиях и архивах хранящимися. Ежели же на опровержение того поставлять причиной возмущения народные, то справедливость требует противопоставить им и гонения их, нарушающие права и свободы народные». Магнаты и чины королевства, большей частью преклонны были на сторону примаса королевского, яко особы первенствующей духовной, на все разрешающей, держались его советов и мнений, и, обессилев с ним издавна власть королевскую, и сделав ее одной проформой, расхитили и поделили между собою премногие имения национальные, Польские и русские, и потому на перемены, стяжанию и самолюбию их противные, весьма не согласовали. И король, после многих словопрений и уговоров, видя, что он ни в чем не успевает, нашелся принужденным выговорить послам малороссийским и написать к наказному гетману их и войску, между прочим, сии достопамятные слова: «Поневаж вы воины есте и имаете у себя мушкеты и сабли, то, что вам возбраняет стать за себя и за свою свободу? Ибо видно жребий ваш таков, чтобы иметь все от меча, и даже самую свободу; а я помогать вам не в силах, обуреваем, будучи партизанством и их факциями».

Наказной гетман Барабаш, получив рескрипт королевский, объявил его только одному писарю генеральному Хмельницкому; но и то по необходимости, яко канцлеру нации, а от прочих чинов вовсе его утаил, держась стороны поляков, от которых он был знатно одарен и имел с ними нарочитую дружбу. Хмельницкий многократно уговаривал Барабаша объявить королевское изволение чинам, народу и войску, дабы их ободрить благоволением к ним столь справедливого и милостивого монарха, и дать знать из-под руки полякам, чтобы они выдали мысли королевские, способствующие невинности народной, своеволием насилуемой, и страшились бы обороны, позволяемой самим монархом. Но Барабаш, упоенный дарами польскими и усыпленный их льщениями, ни на что оное не уважал, и принудил Хмельницкого исполнить самому тот долг начальства, который он Барабаш учинить был обязан. Хмельницкому оставалось употребить великое искусство, чтобы достать у Барабаша королевский рескрипт, с тщанием им хранимый, и огласить его чинам и войску. Благоприятный случай скоро ему в том способствовал. Для новорожденного младенца в фамилии Хмельницкого надобно было иметь при крещении восприемника; к сему упрошен Хмельницким Барабаш, и он со всей свитой своей отправился из Чигирина в жилой дом Хмельницкого, в местечко Суботов; а там, по совершении над младенцем таинства крещения, начались обыкновенные в таких случаях пиршества, на которых употчеван Барабаш и штат его с умышленным старанием. Хмельницкий, сняв у сонного Барабаша с руки перстень и забравши пернач и шапку с кокардой, достоинство Барабаша означающая, отправился с ними ночью в Чигирин и явясь к жене Барабаша, показал ей знаки мужние, требуя у нее выдачи нужных писем из кабинета Барабаша, якобы им, Барабашем, для самонужнейших надобностей и скоропостижно испрашиваемых. Жена Барабаша, видя знаки мужние и зная должность писаря генерального, до которого дела письменный особливо принадлежат, отворила Хмельницкому кабинета мужний, и он нашел в нем известный рескрипт королевский и другие важные акты, до народа русского и прав его относящиеся, забрал их и отправился из Чигирина прямо в Запорожскую Сечь, и прибыл туда 7-го августа, 1647 года.

В Сечи Запорожской Хмельницкий нашел готовых и способных под ружье казаков только с небольшим триста человек, а прочие рассеяны были по их промыслам и ловитвам рыбным и звериным. К ним призвал и собрал Хмельницкий реестровых казаков, оставшихся от командования гетмана Гулака и в зимовниках запорожских проживавших, три тысячи сто пятнадцать человек, коим объявил изволение королевское, позволяющее на оборону отечества, соглашал их поднять оружие против поляков, общих своих супостатов. Казаки сии, не дождавшись почти окончания речи Хмельницкого, единогласно возгласили готовность свою на все его предприятия в пользу отечества, и тогда же прикрыли Хмельницкого шапками своими, в знак выбора его в гетманы; но он, отклонив выбор до общего войскового и всех чинов согласия, вызвался предводительствовать ими в прежнем своем чине, и скоро, за тем, предпринял завладеть городом Кадаком, наполненным польскими войсками, чтобы сим восстановить по-прежнему сообщения Малороссии с пределами Запорожскими. Атаку над Кадаком произвел Хмельницкий скоропостижно, и штурм, учиненный им нечаянным образом, споспешествовал его намерениям весьма удачно. Спешившиеся казаки, одной их половиной делали приступ фальшивый со стороны степной, и, производя пальбу и крик, лежа на земле, обратили на себя все внимание и оборонительные меры войска польского; а другая половина пеших казаков подползла берегом Днепровским под самую крепость и водными воротами вошла в нее с малым сопротивлением; а внутри крепости ударили казаки в тыл польских войск со всей опрометчивостью и произвели в них страшное убийство. Поляки тогда уже уверились о впадении неприятеля в крепость, когда им побеждены были. Действовавшие от степи казаки, сведав, что товарищи их сражаются внутри крепости, переменили притворную атаку свою на действительную и вломились в крепость при слабом сопротивлении, и там докончили поражение войск польских на голову, так что не остался из них ни один, которой бы возвестил роду своему об их истреблении. Оставшаяся в городе воинская амуниция, со многими всех родов запасами, досталась в добычу победителям, и знатно помогла вооружить армию казацкую.

После овладения городом Кадаком, Хмельницкий назначил его сборным местом для войска малороссийского, и послал в околичные города и селения окружные листы, с извещением о предприятии его на оборону отечества и с прописанием последовавшего на то письменного соизволения королевского, и чтобы войска малороссийские, отложась от наказного гетмана Барабаша, дознанного зрадцы и предателя отечественного, контрактующего тайно и явно с поляками на пагубу народную, собирались к нему, в Кадак, для дальнейших советований и предприятий. Скоро, за сим оповещением прибыли в Кадак три тысячи человек реестровых казаков: Полтавский, Миргородский и Гадяцкий, и части других полков, удалившихся от Барабаша в ту пору, когда он вновь приводил к присяге войска своего командования на верность службы их, при поисках над Хмельницким и его сообщниками. Барабаш, скоро сведав о предприятии и успехах Хмельницкого, тотчас дал знать о том коронному гетману Павлу Потоцкому, а он также, в самой скорости, послал на помощь к Барабашу сына своего Степана, с девятью тысячами польских войск, кои, соединясь с Барабашем в городе Черкассах, учинили тут распоряжения к нападению на Хмельницкого. Барабаш, был тогда объявлен от короля гетманом Малороссийским, имел при себе пять тысяч реестровых казаков, присягнувших ему в верности, кои сели с ним на струги и лодки и отправились Днепром вниз, с тем, чтобы осадить Хмельницкого в Кадаке и с реки, сделать в город высадку; а гетману Потоцкому, с тринадцатью тысячами реестровых и польских войск, осадить Кадак от степи и пресечь Хмельницкому и войску его всякую ретираду.

Хмельницкий, узнав, о намерении Барабаша и распоряжениях его с Потоцким, сделал и свои распоряжения к обороне. Он для флотилии Барабаша построил на одной косе Днепровской, вышедшей далеко в реку, сильную батарею и, снабдив ее тяжелою артиллерией и пехотой с длинными копьями, прикрыл все, то насаженным вокруг батареи тростником и кустарником. А в Кадаке оставил небольшое число пехоты, приказав, ей всегда показываться на валах и батареях городских, и расхаживая с места на место, увеличивать число свое; сам же со всем конным и пешим войском скрылся в байраках за несколько верст перед Кадаком. Войска польские шли степом, вровень с плавучей по Днепру флотилией Барабаша; и как только сблизилась и насунулась флотилия сия на батарею, то произведешь с нее сильный залп из пушек, весьма удачно наведенных по судам, с которых многие были разбиты и повреждены, а остальные, отяжелены бывши навалившимися в них из разбитых судов людьми, начали приставать в беспорядке к берегам. Хмельницкий по первому из пушек выстрелу вышел со всем своим войском из байраков и ударил во фланги и тыл войск польских, не ожидавших такового нападения. Сражение было тяжкое и убийственное. Хмельницкий, врезавшись со своими войсками в середину польских, смешал их и отнял всю артиллерию неприятельскую, а за тем, поражая неприятеля своими выстрелами и копьями, против которых всегда поляки трепещут, и стоять не могут, загнал их между города и Днепра в узкое место и там простых драгунов и жолнеров польских истребил до последнего, а чиновников их и всех реестровых казаков принудил положить оружие и отдаться в плен; и сих чиновников осталось сорок три человека, а в том числе и гетман Потоцкий.

После истребления Хмельницким польских войск, бросился он к реестровым казакам, приплывшим с Барабашем на флотилии; он застал их на берегу Днепра, устроенных к обороне. Хмельницкий, не делая на них нападения, велел выставить против них белое крещатое знамя с провозглашением: «Мир Христианству». Потом пригласил к себе под знамя всех чиновников и многих казаков, отложивших от себя оружие, и так говорил им: «Помыслите, братки и други, помыслите и рассудите, против кого вы вооружились и за кого хотите брань с нами иметь, и кровь свою и нашу втуне проживать? Я и окружающее меня товариство есть единокровная и единоверная ваша братья; интересы и пользы наши одни суть с пользами и нуждами вашими. Мы подняли оружие не для корысти, какой или пустого тщеславия, а единственно на оборону отечества нашего, жизни нашей, и жизни чад наших, а равно и ваших! Все народы, живущие во вселенной, всегда защищали, и будут защищать вечно, бытие свое, свободу и собственность, и самые даже пресмыкающиеся по земле животные, такова суть зверей, скота и птиц, защищать становища свои, гнезда свои и детища свои до изнеможения; и природа, по намерению Творца всех и Господа, снабдила разными к тому орудиями в самых членах их. Почто же нам, братья, быть нечувствительными и влачить тяжкие оковы рабства в дремоте и постыдном невольничестве, в собственной еще земле своей? Поляки, вас вооружившие на нас, по сути, общие и непримиримые враги наши; они уже все отняли у нас: честь, права, собственность и самую свободу разговора¹³² и вероисповедания вашего; остается при нас одна жизнь, но и та ненадежна и несносна самим нам; да и что за жизнь такая, когда она преисполнена горестей, страхов и всегдашнего отчаяния? Предки наши, известные всему свету, Славяне или савроматы и русы, соединясь с литовцами и поляками добровольно и ради обоюдной защиты от иноплеменников, пришли к ним с собственной своею приходной землей, со своими городами и селениями и своими даже законами и со всем в жизни нужным. Поляки ничего им и нам не давали ни на один пенязь, а заслуги наши и предков наших, оказанные полякам в обороне и расширении королевства их, известны суть всей Европе и Азии; да и сами поляки хрониками своими очевидно тое доказывают. Но пролитая за них кровь наша и избиенные на ратных полях тысячи и тьма воинов наших награждаются от поляков одним презорством, насилием и всех родов тиранствами. И когда вы, о братья наши и други, когда не видите унижения своего от поляков и не слышите презренных титулов, данным вам от них, то есть, титулов хлопа и схизматика, то вспомните, по крайней мере, не давние жертвы предков ваших и братии вашей, преданных коварством и изменою и замученных поляками самым не слыханным варварством. Вспомните, говорю, сожженных живыми в медном быке: гетмана Наливайко, полковника Лободу, и других; вспомните ободранные и отрубленные головы гетману Павлюге, обозному Гремичу и иным; вспомните, наконец, гетмана Остряницу, обозного Сурмилу, полковников: Недригайла, Боюна и Рындича, коих колесовали и живым жилы тягали, а при многих с ними чиновников наших, живых же на спицы воткнули и другими лютейшими муками жизни лишили. Не забывайте, братия, и о тех неповинных младенцах ваших, коих поляки на решетках жарили и в котлах варили. Все оные страстотерпцы замучены за отечество свое, за свободу и за веру отцов своих, презираемую и ругаемую поляками в глазах ваших. И сии мученики, неповинно пострадавшие, вопиют к вам из гробов своих, требуя, за кровь их отмщения и вызывают вас на оборону самих себя и отечества своего».

Едва кончил Хмельницкий речь свою, восстало в войске волнение, и поднялся шум, яко дух бурный; все начали бросать оружие и кричать: «Готовы умереть за отечество и веру православную! Повелевай нами, Хмельницкий, повелевай и веди нас, куда честь и польза наша требуют. Отмстим за страдальцев наших и за поругание веры нашей или умрем со славою. Да не увидим боле поношений наших, не услышим стону потомства нашего! Одно нас теперь смущает только, что мы клялись пред Богом и учинили присягу на евангелии о верном послушании Барабашу, сему врагу отечества и предателю нашему!» «Вынужденный клятвы неважны», отвечал Хмельницкий: «И Бог всевидец обратит их на главу того, кто их вынудил и призывал имя Его всуе. Законны Божественные, естественные и гражданские всегда такие клятвы уничтожают; и вы от них свободны, а больше всех клятв обязаны вы своему отечеству, самой природой и вере святой, символом ее, вами исповедуемым. О сем поборайте и за них стойте; а более сих жертв ничего от вас не требуется».

Казаки, утешенные речами Хмельницкого, устремились искать Барабаша, чтобы предать его на суд войска, и нашли его, спрятавшегося в одном судне; но, как выведен, был из судна на берег, то, вырвавшись из рук казацких, бросился он стремглав в реку и утопился; а казаки тогда возгласили: «И погибе нечестивый! Да погибнет же и память его с шумом!»

Хмельницкий, соединив Барабаша войска, со своими, провозглашен и утвержден от них гетманом Малороссийским, октября 15-го дня, 1647 года. Первым попечением его было, восстановить и устроить полки реестровые на прежнем основании по планам гетмана Ружинского и расставить их на кантонир-квартиры в Черкассах, Чигирине и Умани с их округами, отколь поляки и жиды заблаговременно убрались к границам польским, а в полки малороссийские ежедневно приходили новые войска из Малороссии, и тут они формировались и вооружались. А между тем гетман Хмельницкий отправил пленных чиновников польских и самого их гетмана Потоцкого в Крым к хану, Ислам-Гирею, даруя их хану для получения надежного и прибыточного за них выкупа. Просил он притом хана о заключении с ним союза против поляков, напоминая о прежних союзах и услугах гетманов, Гулака и Полтора-Кожуха, с войсками Малороссийскими, Крыму оказанных, и объясняя, между прочим, что ни мало поляков и войск их не страшится, а только опасны ему одни их подкупы и коварства, которыми они многих гетманов и чиновников, малороссийских предательски к себе захватили и перемучили, и теперь таким же оружием грозят поступить, огласив в народ знатную сумму червонцев за его предательство и измену, каковые в партизанствах и факциях суть обыкновенны.

Хан Ислам-Гирей, поблагодарив Хмельницкого за такой хороший подарок, отказался, однако ж, от союза его с ним и с Малороссию, поставлял непреоборимыми тому причинами мирное положение султана, его императора, с Польшей, и ссору султанскую с сильными соседними державами Европейскими и Азиатскими, в которые и татарские войска непременно будут употреблены. А советовал он Хмельницкому принять к себе за гвардию друга его Мурзу, Тугай-бея, с его ордой, состоящей из четырех тысяч; но и то под видом найму, на что сей Мурза, имеет исключительное право или особую привилегию, а он за поведение и верность Мурзы и за войска его ручается и отвечает, обещая во всем прочем быть несомненным Хмельницкому приятелем и покровителем, яко испытавшей многократно непостоянство поляков и знающий, совершенно коварный их характер, за что поклялся он себе быть вечным им неприятелем. Хмельницкий, бывши хорошим политиком в делах министерских, сего только и желал, чтобы сведать мысли ханские в рассуждении поляков, а корреспонденция его с ним для того начата, дабы предварительно преклонить хана на свою сторону, предупреждая поляков, о которых он знал, что не преминуть подарками своими и посулами склонять хана на свою сторону, чтобы он, в случай надобности, сделал войсками своими доверию в Малороссию. И так, согласясь Хмельницкий на ханские предложения, послал в Крым сына своего, Тимофея, для договора с Тугай-беем и пребывания его, с тайными наставлениями, при дворе ханском, в характере министра.

Гетман Хмельницкий, ратоборствуя во всю зиму на поляков, послал на них отряды войск своих во все селения малороссийские, позади своих позиций состоящие, и очистил от них и от жидовства ту часть Малороссии по самый Киев и Канев. Бывшие из них на стражах начальства и мытничества избиты до последнего, а имущество их и вооружение забраны на войско. Знатнейшее же шляхетство польское, то есть, их вельможи, как то: князь Вишневецкий, Яблонский ¹³³, воевода Кисиль¹³⁴, и многие другие, жившие в малороссийских городах и местечках, прежде бывших ранговых гетманских и урядничих, а после захваченных ими своевольно и присвоенных себе в вечность, после отдачи, якобы, сената и Речи Посполитой, которыми они совершенно владели, именно, в Лубнах, Золотоноше, Трахтемирове и иных, выправлены с честью из городов оных, в уважение, что из них иные были русской породы, обратившиеся в первый гонения в католичество и поляцтво; а другие, бывшие в чинах и должностях малороссийских, управляли народом и должностями с благоразумием и кротостью. И таковым всем никакого озлобления не сделано, а только за владение неправильным образом малороссийскими имениями взыскана с них контрибуция деньгами, лошадьми, военными снарядами и хлебом; и то все употреблено на войско. Равно и жиды, признанные народом в хорошем поведении и невредными, а полезными в общем жительстве, искупились ценою серебра и вещами, для войска надобными, и отпущены за границу без озлобления.

В начале 1648 года имел Хмельницкий готового при себе войска, хорошо вооруженного, сорок три тысячи семе сот двадцать человек, и в том числе реестровых казаков 35 тысяч, охочекомонных или волонтеров 4 900, да запорожских казаков 3 820 человек. С первого апреля того года, сведал он, что коронный гетман Павел Потоцких, с многочисленной польской армией, собравшись при Каменце Подольском, идет вниз по реке Днепр к уманщине, выступил против него с двадцатью пятью тысячами войска, оставив прочее в крепком положении при реке Буге резервным корпусом. И идя вниз, по реке Егарлику, выслал против армии польской несколько партий легких войск, и повелел им, нападая на авангард польский, удаляться от него скоро поспешно, показывая вид, что они против их трусят, и все войска казацкие от того бегут к границам татарским. А между тем, поворотил, Хмельницкий со всем войском в степь к Желтым Водам, где укрепив на возвышенности обоз свой окопами и тяжелою артиллерией и оставив в нем несколько пехоты с подъемными лошадьми, построенными вместо конницы, скрылся ночью в сторону от обоза за очерет и балки тамошние. Гетман Потоцкий с войсками польскими, гоня перед собою партии Хмельницкого, насунулся на обоз казацкий, за который партии сего скрылись, и, возмечтав, что все от него бежит и кроется, без должного размышления и приготовления, не укрепив даже обоза своего, повел зараз атаку на стан казацкий. Произведенная с обеих сторон пальба из пушек и ружей причинила обыкновенный гром и треск, а поднявшийся от того дым помрачил горизонт и покрыл сражающихся. Хмельницкий в ту самую пору со всем войском вышел из закрытья и, пройдя обозами польскими до самого тылу их войск, ударил на них во всей опрометчивости и, сделав первый, весьма удачный, выстрел из пушек и ружей, напустил потом копьями. Поляки, только что, узнав о нападении неприятеля, начали на него оборачиваться, но уже им побеждены и смешаны были. Убийство произведено жестокое и повсеместное. Поляки, обстрелявшись на обоз казацкий, не успели собраться с новыми зарядами, оборонялись одними саблями; но сабли против копий есть оборона весьма слабая, и казаки перекололи ими поляков более двенадцати тысяч, и в том числе убиты сенаторские дети: Шембек и Сапега, и многие полковники и другие знатные люди. Окончилось тем, что они разбежались в великом беспорядке и куда кто видел, оставив обоз свой со всеми снарядами и запасами в добычу казакам. На погоне схвачено в плен чиновников польских сорок девять человек, в том числе сам гетман Потоцкий. Сражение сие происходило апреля 8-го, в день субботний. Хмельницкий, отправив на месте благодарственные Богу мольбы за такую знатную над неприятелем победу, похоронил мертвецов своих и польских, а живых пленников польских и гетмана их, Потоцкого, отослал в новый дар к хану крымскому, от коего получил благодарственный адрес, с уверением о непременной дружбе его к Хмельницкому и ко всей нации малороссийской, и с обнадеживанием о готовности своей на их помощь, в случае нужды и коль скоро откроется к тому возможность.

Гетман Хмельницкий, отправившись от Желтых Вод, поспешил с войсками казацкими к городу Каменцу Подольскому, который почитался, наравне с Кадаком, непобедимой у поляков крепостью, и был гнездом или сборным местом для войск польских, направляемых на Малороссию. Резервному корпусу своему, бывшему под командою писаря генерального Максима Кривоноса, велел следовать с правой стороны армии над рекой Бугом. Приближаясь к Каменцу, застал там Хмельницкий нового гетмана Калиновского, со свежими польскими войсками, расположенного станом под батареями крепости. Он расположил и укрепил стан свой в виду неприятельского и в течение первых дней производил объезды и осмотр стана польского и крепости, с легкими с обеих сторон перестрелками; а 16-го числа мая, на самой заре, повел Хмельницкий атаку на стан польский с боку крепости, под которую еще с полуночи подползла, с нижней стороны, знатная часть его пехоты с одними ружьями и копьями. И когда со стороны казацкой началась на стан польский сильная пальба из пушек и ружей, и произведен нарочито великий крик от войска, то в то самое время пехота казацкая, выскакавшая за временно и отворившая себе проходы в крепости за водой, ввалилась чрез них вовнутрь крепости. Гарнизон тамошний, не ожидавший никого с того места нападения, яко со стороны неприступной и самой натурой, то есть, каменной скалой укрепленной, оборотясь, к тому месту спиной, смотрел внимательно на происходившее внизу за крепостью сражение, а казаки, напав на него нечаянно в тыл, повергли большую часть солдат гарнизонных копьями на землю, а остальные из них, хотя, оборотившись на неприятеля, и принялись за оборону, но уже было поздно и все расстроено, и они истреблены казаками все до единого. И так, очистив, казаки крепость сию от гарнизона, обратили с батарей ее пушки на стан польский и произвели в нем ядрами и картечами великое поражение. Поляки, ощутив гибель свою из той крепости, которую почитали своей защитой, пришли в изумление и расстройство и начали в крайнем беспорядке бежать из стана; а Хмельницкий, приметив, удачное действие пехоты своей из крепости и побег поляков из их стана, наступил всеми силами на оный, и заняв его с малым сопротивлением, погнался конницей своей за бегущими поляками, из коих спаслись не многое бегством, а прочие были избиты, и стан достался в добычу победителям, с множеством артиллерии и всяких запасов. При погребении обоих сторон убитых сочтено тел польских, в крепости и вне оной, 12 713, а казацких только 377, и сие великое неравенство приписывается удачному взятию крепости и стана, со слабым сопротивлением от поляков, и их оплошности.

В Каменце Подольском оставил Хмельницкий достаточный гарнизон казацкий, а раскомандировав, оттоль многие корпуса и деташементы во всю Малороссию, сопредельную с рубежами польскими и литовскими. Повелел начальникам тех команд выгонять и истреблять поляков и жидов, где они ими найдены, будут, а паче примечать за движением войск польских и литовских внутрь их земель, и их отражать при границах, а ему давать о том знать для вспомоществования. И сии деташированные были: обозный генеральный Носач, и полковник Дорошенко в Галицию и княжество Острожское; писарь генеральный Кривонос, и полковник Лукаш Шаблюка, через Киев, к городу Слуцку и реке Случи; а есаул генеральный Родак¹³⁵ и полковники: Остап Нестелий¹³⁶ и Федор Богун к реке Припети и далее в Литву; хорунжий генеральный Буйнос и полковники охочекомонные: Яков Гладкий и Кондрат Худорбай¹³⁷, за Чернигов, в Полесье и Северию; а сам Хмельницкий, с главным войском, проходя Малороссию срединой, остановился при городе Белой Церкви и оттоль, 28 мая, разослал в Малороссию прокламацию свою или универсал следующего содержания: «Зиновий Богдан Хмельницкий, гетман славного войска реестрового и Запорожского и всея по обеим сторонам Днепра сущей Украины Малороссийской. Вам всем малороссийским по обеим сторонам реки Днепра шляхетным и посполитым, большего и меньшего чина, людям, а особливо шляхетно урожденным казакам, истой ¹³⁸ братии нашей, сим универсалом нашим ознаймуем, иже не без причин наших слушных мусилисьмо зачать войну и поднять оружие наше на поляков, через которое що ся, при всесильной помощи Божеской, на Желтой воде апреля 8-го, а потом под Каменцом, мая 16-го, над ними поляками стало, то всем вам уже совершенно есть ведомо. Теперь же, по двоих оных над поляками неровных битвах наших, скоро получили ведомо, же они тем несчастием своим разгневаны и разъярены будучи, не только сами панове и княжата около Вислы и за Вислою многие на нас стягают и совокупляют войска, але и самого наияснейшего короля своего, Владислава, пана нашего милостивого и отца ласкового, на нас подмовляют и возбуждают, абы со всеми силами своими, приведши в Украину нашу Малороссийскую, латво нас огнем и мечем завоевали, и мешканье наше сплюндровавши, разорили и в прах и пепел обернули, а самых нас выбили, других же в немилосердую неволю забрали и на иншия далечайшие за Вислу места выпроводили, славу нашу не только в части света Европейского право славленую, но и в одлеглых за морем Черным странах азиатских довольно народам тамошним ведомую, испразднили и поглотили. Постановилисьмо в намерении нашем не против короля, пана нашего милостивого, а против поляков гордых, за ни защо имаючих его королевские высоко важные привилегии, нам казакам и всем обще малороссиянам данные, права и вольности наши древние, при нас заховуючие и укрепляючие, мужественным и небоязненным, при помощи Божией, станути сердцем и оружием. Для сего, притягнувши от Каменецка ¹³⁹, и станувши обозом нашим войсковым тут под Белой Церковью, пишем до вас сей универсал, чрез который зазываем и заохочуем вас всех малороссиян, братию нашу, к нам до компании военной, а тое прикладуем и извествуем, иже они поляки, подлуг их же хроникаров польских свидетельства, от нас, савроматов и русов уродившись и нашедши, и заедино с початку с самовласной братией нашей, савроматами и русами бувши, а несытой славы и богатства душевредного себе шцучи, от сопребывания с предками, нашими древних оных веков отделились и иное именование, еже есть ляхи и поляки, себе учинивши и за Вислу заволокшись, на чужих грунтах и землях, там, между знаменитыми реками, Одрою и Вислою, засели; многим околичным землям и панствам немецким и иным западным и полуночным сошкодивши и державы их, с людскими населениями, звоевавши и разбойническим образом прошлых оных древних веков утрутавши и укравши себе, завладели. Потом, за прошествием многих времен, в селениях своих понад Вислою, в пространных тамошних чуждых землях расплодившись и умножившись, а прореченными людскими шкодами и издирствами недовольны будучи, повстали напрасно и бессовестно, яко же иногда Каин на Авеля, на русов альбо савроматов, власную с древности природную братию свою, и за предводительством короля своего, Казимира великого, уже им сего имени третьего, року от Рождества Христова 1333, альбо 1339, звлаща умалившимся и оскудевшим тогда киевским и острожским и иным истинным русским князем нашим, завоевавши их своей несытости, привращали и подчинили истинные с древних веков земли и провинции сарматские альбо казацкие наши русские, от Подоля, Волыня и Волох посполу и аж до самого Вильня и Смоленска, долгие и обширные границы свои имущий, а имянно: землю Киевскую, Галицкую, Львовскую, Хелмскую, Бельзскую, Подольскую, Волынскую, Перемышлевскую Мстиславскую, Витебскую и Полоцкую. И не только в упомянутых землях и провинциях наших русских славное имя наше Казацкое испразднили, але, ,що наигорше и наижалостнейше, всех оных, братию нашу, роксолянов, в невольническое подданское ярмо запрягши, от веры отеческие Православные, душеспасительные грекороссийские, отторгнули и до пагубной унии и римского заблуждения силой, гвалтом и многими над совестью христианской мучениями и тиранством привлекли и приневолили, всех первых князей и королей своих польских, благочестие наше грекороссийское хранивших и утвердивших, привилегии и мандаты презревши, уничтоживши и цале против политики шляхетской и доброй совести их скасовали. Но где и того душевредного, в погибель влекущего, схизматического их несытого учинку (еже благочестие святое на унию обернули и честь казацкую в нечестие и незнание претворили), заздрость их и гордость мало быти показывала, то, наконец, положились було, мимо волю королевскую, пана нашего милостивого, и из самих крайних и остатних, от поль диких будучих, яко то: Чигирина, Трахтемирова Переяслова, Полтавы и иных многих городов и сел, по обеих сторонах реки Днепра зостаючих, Украины Малоросские, властной, предковечной отчизны нашей, от Святого Равноапостольного князя Владимира Киевского, святым крещением Русь просветившего, благочестием истинным и непоколебимым сияющих знатнейших людей и казаков, выгубити и выкоренити; а самим поспольством альбо посполитым народом нашим завладевши, и не только в ярмо невольничье их запрягти, но, по своей безбожной воле, и душевредную правилам сващенным и святых отец наших противную припяти унию, чего уже певные были знаки и документы, когда не только многих казаков и мещан, братию нашу, псы дозорцы лядские, поели и когда плётками фальшиве панам ¹⁴⁰ своим оскаржовали, и в потеряние голов их приправили, и добрами и имениями их завладели, що и мне, Хмельницкому, от нециотливого сына и брехуна Чаплинского, дозорца Чигиринского, пришлось було терпети и головы позбути; але и веру нашу Православную завжде ругали и бесчестили, священников наших благочестивых, где колвек из якой, хотя наименшой, причины бесчествуючи, ругаючи, бьючи, раскровавляючи, власы и брады выбирали и урезовали. Якия ж вам самим всем малороссиянам от них поляков и жидов, их арендаров и любимых факторов, по сие время являлися обиды, тяжести, озлобления и раззорения, тут мы тих не выменюем, поневаж вы сами об них ведаете и памятуете. Тое только туч вам припоминаем, иж до такой пришли було есте неволи у поляков, же двом або трем на месте в улице или в дому своем сшедшимся, заказано и невольно було вам с собою поговорити и о потребах своих господарских побеседовати, без чего акты христианские и весельные быти не могут. И що Бог Творец дал человеку уста на глаголание, те поляки строгими указами своими заграждали и немствовати над политику и всего светные звычаи вам було приказали. Якое несносное бремя и уст заключение поневаж милость Божия всемогущая благословила и помогла нам оружием нашим военным отсекти и одомкнути, побеждением знаменитым в двух вышереченных победах поляков супостатов наших. Теды да буде о том присно хвалимо и превозносимо имя Его Божественное, яко не презри безустников воздыхания и слез ваших, чрез поляков пролитых и проливаемых! А що мы нынешнюю с поляками учинили войну без ведома и совета вашего всенародного, за то, вы нас не ужасайтеся! Гды ж мы учинили так для лучшей пользы вашей и нашей, научившися осторожности и лучшего воинского управления с прикладу прежних братий наших, под Кумейками и на устье реки Тясмина с поляками недавно прошлых времен войну имевших, которые поневаж прежде войны своей универсалами своими, до вас во всю Украину засланными, уведомили поляков о своем противном их намерении. Теды тем уведомлением предстереженные поляки, як надлежало запобегти злу своему, приготовились и на побеждение их войск казацких приспособились. И мы теж такового несчастливого случая удержалися аж по сие время с сим универсалом о начатом с поляками делу военном уведомлением нашим. А теперь, як ведати вам, всем обще малороссиянам, о том доносим, так и до компании военной на предлежащее с ними ж поляками дело военное вас вызываем и заохочуем. Кому мила вера благочестивая, от поляков на унию претворенная, кому из вас любима целость отчизны нашей, Украины Малороссийской, и честь ваша шляхетская, от поляков уничтожаемая, весьма посмеваемая, попираемая и поругаемая, тот всяк не як отродок, но як зычливый и любезный сын отчизны своей, по выслушанию сего универсального ознаимения нашего, к нам в обоз под Белую Церковь на добрых конях и с исправным оружием, неоткладие прибувати и всполне с нами, прикладом отаровечных, валечных и многим народом в околичных странах славных предков своих, станути мужественно и небоязненно, при всемогущей помощи Божией, против поляков, своих грабителей, злобителей и супостатов, рачи. Ибо есть ли не изволите допомогти нам в настоящей военной компании, то выдайте, же, як поляки нас одолеют, певне и вас всех малороссиян без жадного браку и респекту, подлуг давняго злаго намерения своего, не только огнем и мечем зруйнуют и опустошат, але и всеконечным веры нашей благочестивые и святые искоренением и поруганием, остатки ваши и чад ваших в плен загорнут и в непременную всегдашней неволи облекут одежду. Лучше, теды и благополезнейше нам за веру Святую Православную и за, целость отчизны на пляцу военном, от оружия бранного полягти, нежели в домах своих, яко невестюхам, побиенным быти. Гды же есть ли умрем за благочестивую веру нашу, то не только слава и отвага наша лицарская во всех европейских и иных странах, дальних землях, славно провозгласится, але и упование наше, еже за благочестие умрети, будет бессмертия исполнено и страдальческими венцами от Бога венчано. Не бойтеся теды, вашмосци, братия наша, шляхетно урожоная малороссийская, поляков, хоть бы и наибольшая були их войска! Але прикладом славных и великих русов предков своих, при своей правде, за благочестие святое, за целость отчизны и за поломание прежних прав и вольностей своих, станьте с полно с нами против тех, своих обидителей и разорителей, с несоумненной надеждой своей от бед настоящих освобождение и всемощные благодати Божия, в наступающем случае военном, на супостатов наших помощь нам сотворить готовые, якой то благодати Божественной уже и суть знаки, первое: двукратная вышепоименованная победа поляков; второе: щирая прихильность всего войска низового, запорожского, на помощь нашу в готовность зостающего, кроме того, что уж при нас есть тысяч три с лишком; третье: наияснейший хан крымский зо всеми ордами помогати нам при нужде готов есть на поляков, при котором, для лучшей певности, и сына старшего, Тимоша, резидовать мы оставили, и теперь готовой от его ханской милости, доброй и военной орды Крымской идет до нас тысяч с четыре с паном Тугай-беем, мурзою значным; четвертое: и казаков реестровых, братии нашей, пятнадцать тысяч, що от гетмана коронного с Барабашем полковником и с немцами при гетманичу выправлены були в суднах водных и румом против нас, и у Кадака отдавши Барабаша, недруга отчизного, а похлебцу Лядского, Днепровым глубинам, к нам пристало и военной в обоих разах экспедиции значне допомогло нам, слушне тую присягу зломавши, которую на верность гетманам коронным у Черкассах пред седанием в судна водная под оружьем лядским, яко невольники и пленники, было принуждено выкопать, когда сами поляки до зломания тоей присяги суть виною и початком, сами первые, поломавши, мимо волю королевскую, права и вольности древние казацкие и малороссийские, и присягу свою на приязнь, при ненарушимой целости давних прав и вольностей, казакам и всем малороссиянам взаимне учиненную; пятое: из властных их людей три тысячи драгунии пред Кадацкою ¹⁴¹ битвою, в передней страже бывшей, верность и присягу свою зломала и гетманов коронных оставивши, к нам добровольне присовокупилася, так для того, иж була укривженною в своих заслугах, яко ж для того, иж разумела ненависть и злобу гетманов своих коронных и всех панов польских, ко всем нам малороссиянам бывшую, и на всеконечное наше и веры нашей Православной искоренение и потребление, великим гневом устремившуюся, изволили лучше последовать нам малороссиянам, при правде и истине сущим, за права и вольности свои стоящим, нежели своим полякам, неправедно на искоренение наше повставшим и гордостною яростью воспаляемым; шестое: и для того ласка Божия и помощь Его всесильная при нас бути может, иж при обидах наших зачали войну сию с поляками, не без ведома и позволения пана нашего, наияснейшего королевского величества Владислава четвертого, который року 1633, во время счастливой своей коронации, бывшим и нам при оной с Барабашом и иными знатными войска малороссийского товарищами, прикладом прежних наияснейших князей и королей польских, антецессоров своих, все наши войсковые и малороссийские давние нравы и вольности, при особливом утверждении веры нашей Православной, новым своим на пергаменте краснописанным королевским подписанием властной руки и при завесистой коронной печати, ствердинши привилием, отправил нас, яко отец ласковый, ударовавши каждого значными подарками. А при отправе нашей, наедине бывшей, устне Его Величество к нам мовил: «Абысьмо по-прежнему гетмана собе постановили и при своих правах и вольностях крепко стояли, не поддаючи оных полякам в попрание, щитячися его королевскими и иными давними привилегиями. А есть ли бы панове польские, или дозорцы, тех привилеев не слухали, то маете, мовить его королевское величество, мушкет и саблю при боку: тыми прето можете боронити свои от поляков повреждаемые права и вольности!» После чего в колько лет, гды непрестанно деялись от поляков злобных беды и крайние разорения, тогда знову мы все с Барабашем супликовалисьмо о том через нарочных послов наших до его королевского величества Владислава, пана своего милостивого, который, при отправе их, яко словесно, так и приватным листом своим королевским до Барабаша и до всех нас казаков, тое ж свое королевское, прежде нам самим мовленное же, на оборону прав имеем мушкет и саблю, подтвердил и повторил слово. Но поневаж Барабаш полковник, недруг и нежелатель добра отчизны нашей, яко такое милостивое королевское слово и позволение, так и привилею его таил и без жадной пользы малороссийской крыл у себе, не стараючися о не избрании гетмана казацкого, об увольнении от обид лядских всего народа малороссийского теды я, Хмельницкий, взявши Господа Бога на помощь и отобравши штучным образом у Барабаша привилегии королевские, мусилем сие военное с поляками зачати дело, на которое его королевского величества самой превысокой особы войной на нас порушения нигде не чаем, так для того, же зачалисьмо сию войну с поляками за позволением его королевским, яко и для того, же поляки легце его королевскую превысокую персону у себе важучи, мандатов и приказов его не слухали и непрестанные Малороссии утеснения налагали. А есть ли король, иж есть войску всему глава, сам в войску польском против нас не пойдет, то панов польских и их многособранного войска, яко тела, альбо ока без главного наимнейше устрашитися не хотимо. Бо, ежели ветхий Рим, иже всех европейских градов материю нарещися может, многими панствами и монархиями владевый и о шестистах четыредесяти и пяти тысячей войска своего древле гордившихся, с давних оных веков далеко меньших против помянутой воинственной силы римской, валечных русов из Руссии, от помория Балтийского альбо Немецкого, собранных, за предводительством князя их, коль был взятый и четырнадцать лет обладаемый, то нам теперь гвалтом оных древних русов, предков наших, кто может возбранити делности воинской и уменшити отваги ли царской? Що вам, братии нашей, обще всем малороссиянам, предложивши и до рассуждения здравого подавши, поспех ваш к нам в обоз, под Белую Церковь, прилежно и пильно жадаем, и им же уприйме зычим от Господа Бога здравия и благополучного во всем узнати поважения! Дан в обоз нашем под Белую Церквою, 1648 года, месяца мая 28 дня».

От командированных гетманом Хмельницким корпусных его начальников получены им, под Белой Церковью, донесение: первое, от писаря генерального Кривоноса, что убежавший от Каменца Подольского гетман польский Калиновский, собрав новую армию из польских и литовских войск, пробирается с ними в Подолию и по словам пойманных языков, переправился уже через реку Случи; другое от есаула генерального Родака, что он, сведав при реке Припять о походе князя литовского Радзивилла, с войсками тамошними в Северию, отправился вслед за ним с корпусом и застал его около местечка Городни¹⁴², торжествующего победу свою, одержанную над хорунжим Буйносом и полковниками, Гладким и Худорбаем, из которых Буйнос, Гладкий и есаул полковой Подобай, со многими казаками были убиты и вьюки их, с запасами и артиллерией, достались неприятелю в добычу, а полковник Худорбай, с остальным войском, присоединился к нему Родаку, встретил его в Гомельщине. Посему есаул Родак, с крайней поспешностью приблизившись к табору радзивиллову и чрез разъезжие партии свои и пойманных языков, сведав, что войска радзивилловы, упоенные победой своей, стоят беспечно и без всяких осторожностей и приготовлений, покоятся в лагере, а местами и пируют, напал на них всеми войсками своими, вышедшими нечаянно из-за леса, и в первое стремление отогнал конницей своей всех неприятельских лошадей, бывших на пастбе, а спешившимися казаками сделавши выстрел из артиллерии и ружей по табору, напустил их с копьями на войска литовские, которое, были полунаги, и не вооружены, шатались с места на место и хватались то за одеяние, то за вооружение. Но казаки, не дав им поправиться и построиться, всех их перекололи и перебили, а спаслись одни разбежавшиеся в леса, и командир их, князь Радзивилл, перебравшийся, с лучшей, но не многой, конницей, за речку, и также в лесах скрывшийся. Обширный лагерь радзивиллов, его великолепные экипажи, с сервизами и буфетами, и обоз войсковой, со всеми и запасами и артиллерией, достались в добычу казакам и их обогатили, а мелким оружием и лошадьми наделили многие тысячи новых воинов, и корпус Родаков с Худорбаем отправился к Новгороду Северскому для дальнейших поисков над поляками и жидами.

По рапорту писаря Кривоноса, предписал ему Хмельницкий, возвращаясь со своим корпусом в Подолию, держаться в стороне правого фланга неприятельской армии и дать знать от себя обозному Носачу, чтобы он из Галиции спешил к нему сблизиться, а сам Хмельницкий, с войском, при нем бывшим, выступив от Белой Церкви, направил поход свой к городу Корсунь и, пройдя его, получил уведомление о приближении армии польской. Посему, оставив, Хмельницкий обоз свой при Корсуне, расположил пехоту с тяжелой артиллерией в садах и пасеках городских и отправил ночью легкую парию к писарю Кривоносу, чтобы он, сближаясь с армией польской и ничего с него не начиная, ожидал первой пальбы из пушек от стороны города, и тогда бы наступил в тыл неприятелю. И за сим распоряжением, двадцать седьмого июня, в пятницу, выступил Хмельницкий с одной конницей против неприятеля. Поляки, сведав дорогой, что войска казацкие разошлись многими корпусами в разные стороны, и, надеясь застать и атаковать Хмельницкого, кроющегося в Корсуне с малыми силами, спешили на него напасть. Хмельницкий, встретив неприятеля своей конницей, начал с ним перестрелку и делая перед ним круг обыкновенным маяком, подавался притом назад, показывая вид, что бежит он в город. Поляки, во всем жару наступая на конницу казацкую, не осматриваясь в стороны, нашли самой срединой или центром своим на пехоту казацкую, закрытую садами и окопами огородницкими. Учиненный от пехоты нечаянный и весьма близкий выстрел из пушек и ружей, повалил великие кучи поляков в самой их средине, а повторяемые выстрелы совсем их смешали и опрокинули; вышедшая же из окопов пехота докончила поражение их своими копьями и они побежали в полном беспорядке, оставив на месте всю артиллерию с ее принадлежностями. На побеге встретил поляков Кривонос со своим корпусом; и когда он пересек им путь и открыл по них пальбу из пушек и ружей, то нагнавший их конницей своей Хмельницкий произвел тоже и сзади, и поляки совершенно были разбиты и рассеяны так, что спастись из них одни разбежавшиеся на лучших конях порознь во все стороны. Обозы их, артиллерия и все запасы достались в добычу казакам, а убитых поляков при погребении сочтено более одиннадцати тысяч. Но гетман их, Калиновский с малым числом штата своего, спасся бегством, и когда догонял его казак и уже трогал копьем ему в спину, то он, бросив на землю кошелек с деньгами и часы золотые, тем отделался.

От Корсуня, командирован Хмельницким писарь Кривонос, с корпусом своим на город Бар, в котором, по известиям, собрались многие поляки и жиды, сбежавшие с Волыни и Подолии. Он, достигнув сего города, нашел его в оборонительном состоянии, с достаточным гарнизоном. Первое покушение Кривоноса на город отбито было гарнизоном и гражданами с великой потерей людей с обеих сторон. Кривонос, не имевший, при себе достаточной артиллерии к формальной осаде города, прибегнул хитрости, и в одну ночь, собрав множество соломы и сена, велел это перевязать в кули и, смочив часть их водой, набросать, полны рвы с одной стороны города, а после все-то зажег. Произведенный мокрой соломой и сеном великий дым, натурально покрыл одну сторону города и валов городских, бывшую под ветром. На сие место приготовлена была пехота с десницами и дробинами от возов для штурма валов городских, и как народ и гарнизон городской собрались к месту пожара для обороны строений и в ожидании сюда неприятеля, то от стороны казацкой произведена пушечная пальба на самый огонь; а под шум поползла пехота казацкая на валы городские, в том месте, где на них больше действовала темнота от дыму и, вошедши в город, отбили одни ближайшие к ним вороты городские, в которые также вошла пехота с артиллерией, и всеми сими силами учинено на граждан и гарнизон жестокое и нечаянное нападение во фланг и тыл. Они, по недолгом сопротивлении, будучи сбиты и рассеяны, побежали, иные с гарнизоном в замок, а другие скрылись по домам. Пехота, преследуя бегущих, вошла вслед за ними в замок и им овладела; и тогда произведено в городе и замке страшное убийство, а паче над жидами и их семействами, из которых не осталось ни одного в живых, и выброшено из города и зарыто в одном байраке мертвецов их около 15 000. Поляки перебиты, одни военные и худые начальники народные, а прочее пощажены и выпущены в Польшу; город разграблен и оставлен в управление тамошним русским жильцам с казацким гарнизоном.

От есаула генерального Родака, 13-го числа июня, получено Хмельницким донесение из Северии, что он, очистив от поляков и жидов Чернигов с окружностью и всю Стародубщину с городом Стародубом, поспешал с корпусом своим к Новгороду Северскому, где, по известиям, им полученным, собралось много поляков и их войска, отрезанного сим корпусом от Литвы, Смоленщины и Белоруссии. На пути встретил его около Гремяча хорунжий Новогородского повета, Фесько Харкевич, и 110 старых реестровых того повета казаков, в отставке бывших, и рассказал ему о состоянии и числе войск польских, с их шляхтой запершихся в Новгородском замке, под начальством воеводы Северского, Яна Вронского. Родак, не имевший от граждан ни помощи, ни сопротивления по малочисленности их, учинившейся от времен всеобщего над ними убийства, произведенного польскими войсками, водившимися с известным московским самозванцем Отрепьевым, приступил к городу спокойно и расположась станом при Ярославских потоках или ручьях, повел атаку на город из Зубровского рва, названного так по бывшему тут княжескому зверинцу и содержавшимся в нем зверем, зубрами называемыми. Город занят казаками без всякой обороны; но как дошли они до городского замка, то нашли его неприступным и в наилучшем оборонительном состоянии. Сверх укреплений искусственных, окружали его природные байраки и высокие горы, на коих расставлены были пушки одна при другой, а для открытого штурма приготовлено на вершинах гор множество огромных колод, висевших над покатами гор, кои бы, опущены были, могли передавить всех осаждающих. Родак по многим покушениям и перестрелкам с артиллерии, не мог ни мало успеть, сведал, наконец, что из замка был подземный ход за водой в самую реку Десну и повелел ночью с поперечной ему стороны вырыть в него другой подземный проход. И как сие изготовлено было, то в одну ночь открыл он фальшивый штурм на замок против его ворот. И во время продолжавшейся с обеих сторон пушечной и ружейной пальбы и поднятого нарочито от войск родаковых крику, вошло подземным проходом нисколько сот отборных казаков внутрь замка. Они, ударив на поляков нечаянно в тыл, бросили притом вверх ракету, по которой узнал Родак, что войско его в замке и обратило на себя поляков, бросился скоропостижно к воротам и, выбив их, вломился в замок со всем войском. Поляки, бывши окружены таким образом с двух сторон, потеряли всю бодрость и начали хорониться под пушечные лафеты и в строения; но казаки, везде их, преследуя, перебили всех до последнего, и только воевода Вронский с немногими людьми из штата своего, вбежав вверх одной башни, просил пощады, обещаясь казакам показать все сокровища и запасы, зарытые в земле. Он был пощажен со всеми бывшими при нем людьми. Но когда вели их по городу и встретились с поветовым хорунжим Харкевичем, против церкви соборной Воскресенской, то Вронский, назвав Харкевича зрадцей и схизматиком, выстрелил в него из картечки¹⁴³, спрятанной в рукаве и ранил в бок, а Харкевич тогда же выстрелил на Вронского из пистолета и поверг его на землю. Казаки же, бывшие при Харкевиче и провожавшие Вронского, изрубили его в куски, а всех бывших при нем поляков перерубили без пощады; но и Харкевич скоро после того скончался.

Гетман Хмельницкий, дождавшись при Корсуне обозного генерального Лосача, с корпусом своим воротившегося из Галиции, отправился с ним к реке Случи, и на пути получил уведомление, что польская армия, состоящая из польских войск и наемных немцев или так называемых чужеземных региментов, под командой гетманов, Калиновского, Чернецкого и генерала Оссолинского, идет к нему на встречу и расположилась при местечке Пилявцах. Хмельницкий форсированным маршем поспешив к Пилявцам, напал на поляков в ту пору, когда они только располагали свое укрепление вокруг стана, но еще не укрепили, и сие было 6 августа, 1648 года, в день Преображения Господня, во вторник, на самом рассвете. Сражение началось с обеих сторон жестокое и убийственное. Драгуны немецкие, построенные по своим регулам, наступали на казаков фронтом; но казаки, допустив немцев на их карабинный выстрел и выстрелив, на них из своих винтовок, тотчас рассыпались в стороны и нападали на немецкий фронт сзади, а пока фронтами сделаны обороты к обороне, то уже задние шеренги их переколоты и повержены были копьями казацкими на землю, а за поворотом фронта тоже сделано и с другой стороны. И так драгуны скоро была расстроены и перебиты; но другие войска, а более немецкая пехота, защищались и наступали с удивительной храбростью и великим искусством. Исправная и скоро подвижная их артиллерия весьма губительна была для пехоты казацкой и гетман, заметив сие, тотчас прикрыл ее конницей; а когда конница круглыми своими маяками или заездами занимала пехоту неприятельскую, то пехота казацкая, позади конницы пройдя неприметным образом в местечко и с него пробравшись жилищами¹⁴⁴ и садами на средину неприятельской армии, ударила в нее из ружей и пушек. И не останавливаясь, бросилась с копьями на поляков, которые, обстрелявшись из своих ружей, не могли устоять против копий казацких и начали бежать во все стороны и теснить пехоту немецкую. А пехота сия, сделав поворот своего фронта на оборону польскую, показала тыл свой коннице казацкой, и конница, во всей опрометчивости бросилась на нее, смешала ряды и расстроила линии пехотные, заняв притом и артиллерию ее. Засим вся смешанная армия польская, отступая задом, без всякого устройства, не могла долго защищаться от нападающих по следам ее войск казацких и наконец, бросилась бежать врознь. Казаки, преследуя бегущих, сделали в них, великое поражение, и ежели бы не прекратила убийства скоро наступившая ночь и великая темнота, то весьма не много бы спаслось бегущих; но и так сочтено на месте сражения и на погоне более 10 000 польских и немецких мертвецов и в том числе, сам гетман Калиновский, расстрелянный и поколотый копьями, со многими офицерами, кои погребены при Польском костеле с подобающими воинскими почестями. Обозы со всеми запасами и артиллерией с ее парками достались победителям, и добыча сия нарочито умножена бывшей в местечке знатной свадьбой польского вельможи, на которую съехалось, было, множество знатных поляков с фамилиями, кои все пощажены, а пожертвовали только дорогими вещами, сервизами и лошадьми, забранными на войско.

Из полоненных на Пилявском сражении офицеров, 11-ть человек иностранных отпустил Хмельницкий на честное слово и с подпиской, что они против казаков воевать более не будут, а 13-ть поляков переслал к сыну своему, Тимоше, в Крым, для представления в подарок хану; трех же поляков: ротмистра Томаша Косаковского, мечника Яна Червинского, и волонтера Людовика Оссолинского, отправил в Варшаву, и чрез них, 11-го числа августа, 1648 года, послал Хмельницкий к королю Владиславу и всем чинам республики представление свое следующего содержания: «Свидетельствуюсь небом и землей и самим Богом Всемогущим, что подъятое мною оружие и пролитая им многая кровь христианская, есть дело рук некоторых магнатов польских, противящихся власти наияснейшего короля, сего помазанника Божия и милостивейшего отца нашего, и следующих тиранским своим склонностям и вымыслам на пагубу народа русского. Они-то жаждали крови человеческой; они искали, жертвы сей законопреступной и варварской и пусть же ею насытятся, а я умываю руки пред народом и всем светом, что ни мало неповинен есмь в крови сей христианской и единоплеменничей! Известны все чины республики, известен и сам светлейший наш король, да и самые архивы Государственные засвидетельствуют, сколько было представлений, сколько было жалоб и просьб, самых горчайших и убедительнейших от чинов и народа русского о чинимых им от распутных и своевольных поляков и их пьяного воинства самых несносных насилиях, грабежах, убийствах и всех родов тиранствах, многочисленных и разнообразных, и в самых диких народах, едва ли известных! Но никто по тем жалобам не внял нимало, никто не сделал по ним, хотя обыкновенного, разбора и удовлетворения; самые жалобы, наконец, сочтены преступлением и злоумышлением: оставлен и брошен несчастный народ сей на произвол одного своевольного жолнерства и хищного жидовства и повержен в самое неключимое рабство и поношение. Все ему преграждено и воспящено было, и он доведен до того, что никто о нем более не проречет, ни возопиет. И так единоплеменные ему поляки не, только не познавали единокровной братии своей, савроматов, но не признавали даже его и за создание Божие, а всемерно презирали и поносили, надав ему презренные титулы хлопа и схизматика. Заслуги воев русских, тяжкие брани их с иноплеменниками, подъятые к обороне и расширению пределов польских, забыты и бесстыдно попраны, и презрены поляками. Пролитая за них кровь русская и падшие на полях ратных тысячи и тьмы воев русских награждены от них виселицами, сжиганием в медных быках, спицами и всех родов мучениями и варварствами. Но правосудие Божие, надзирающее дела человеческие, престало терпеть таковые лютости и бесчеловечие, и подвигло народ к обороне собственного бытия своего, а меня избрало слабым орудием воли его. Сей Промысл Божий, явно доказан поражением поляков, весьма неравными им силами казацкими на семи главных сражениях и на многих штурмах и битвах. Армии польские избиты и рассеяны; вожди их и начальство многое истреблено, а не малое предано в плен татарский, да тоею мерою, ею же мерили, возмерится и им! Остается руйновать жилища польские, и истреблять семейства их в отмщение русским, сие претерпевшим; но я суд Божий на душу мою призываю, что не желаю и не ищу мести, постыдной христианству и человечеству, и подлежащей единому Богу и Его правосудию в день оне, в оне же истязаны будут все Цари земстии и предержащие власти мира сего обо всем погибшем от них и чрез них человечестве и о пролитой невинно их крови, от самых времен братом убитого Авеля. И так отзываюсь к тебе, наияснейший король, справедливый и любимый монарх наш, отзываюсь и к вам, советникам его и вельможам польским: убойтесь Бога милосердого, потребите вражду и отриньте злобу ее, губительную собственным вашим народам, восстановите в них Мир и тишину, да поживут и вас прославят! Сие единственно от вас зависит. А я всегда готов исполнить то, что долг мой и обязанность к Богу и народу от меня требуют».

Отпущенные Хмельницким пленники: Косаковский, Червинский и Оссолинский, дали ему честное слово, что доставят ответ на представление его непременно через две недели, или сами они тогда явятся у него и перескажут слышанное мнение правительства по тому представлению; однако ни того, ни другого по честному слову поляки не сделали, и более у Хмельницкого не являлись. И он, возобновив военные действия свои на поляков 29-го ¹⁴⁵ августа, выступил с войсками от Пилявцев в Галицию и, следуя походом, отрядил в обе околичные стороны деташементы и партии, с повелением очищать города и селения малороссийские от управления польского и от униатства и жидовства, и восстановлять в них прежние, на правах и обычаях русских, устроения и свободы, что и от самой армии на пути производимо было. Причем те из поляков и жидов жители, кои, не обладая русским народом, были ему полезны и обращались в одних свободных промыслах и ремеслах, оставлены на своих местах без всякого озлобления. А по сим правилам и обширный торговый город Броды, наполненный почти одними жидами, оставлен в прежней свободе и целости, яко признанный от русских жителей полезным для их оборотов и заработков. Только взята от жидов умеренная контрибуция сукнами, полотнами и кожами для пошива реестровому войску мундиров и обуви, да для продовольствия войск некоторая провизия.

На походе явились у гетмана Хмельницкого бояре молдавские: Ваница, Курузи¹⁴⁶ с двумя другими и с письмом господаря молдавского. Василия Липулы, в котором жаловался он, что господарь Волошский¹⁴⁷, соединенно с Рагоцием ¹⁴⁸, князем венгерским, напав с войсками своими на Молдавию, разорили ее злодейским образом, без объявления формальной войны и национальных претензий, и самого его согнали с правления, и что он просит у него помощи и защиты с ведома султана и правительства турецкого, по доброму соседству и согласию народа русского с Молдавию, и поблизости от нее на сей раз победоносных войск казацких, им, Хмельницким, командуемых с такою громкою славой, которая во все стороны распространилась, а особливо турков восхищает, яко гнушающихся всегда вероломством и непостоянством народа и правительства польского. Но сами турки помогать теперь никому не в состоянии, по причине ненадежного положения с соседними державами, а паче с венетами и египетскими беями. Хмельницкий, приняв посланников молдавских благосклонно, и отписав к господарю их Липуле, самим им словесно сказал, чтобы господарь доставил ему письменное заверение от Порты об испрашиваемой помощи для провинции, в ее протекции состоящей, и против такой же другой. А без того никакие правила политические не позволяют входить в земли чужие с вооруженной силой. По получении же такого заверения, он готов помочь ему в защиту справедливости, против таких нахальных неприятелей; а пока сие исполнится, дозволяет он господарю, в образе странноприимства, иметь пристанище со штатом своим в малороссийском город, Могилев над Днестром, под охранением тамошнего гарнизона.

Достигнув, Хмельницкий в Галиции главного города Львова, князем Киевским Львом Даниловичем построенного, осадил его войсками своими со всех сторон и, имея у себя при армии достаточно инженеров и артиллеристов из полоненных им иностранцев, в русскою службу вступивших, открыл против города и замка его траншеи с осадной артиллерией, при слабой пальбе пушечной из замка. После брошенных в город и замок нескольких сот бомб и ядер, загоревшаяся от них синагога Жидовская и лавки купеческие понудили граждан выслать от себя депутатов в стан казацкий, с просьбой к Хмельницкому о пощаде города. Который они сейчас ему сдают и никогда его не запирали, а делали то одни войска польские, в замок убравшиеся, с которыми граждане ни в чем не согласны, а напротив того терпят от них великие утеснения и своевольства. Гетман, вытребовав от граждан военную контрибуцию и согласясь о ней с ними, взял в залог из знатнейших семейств гражданских сорок девять аманатов, а затем, заняв войсками своими город, приступил к замку, который был еще заперт и защищался гарнизоном. Но когда втянутыми на поверхность одного костела пушками, начали бить ядрами во внутренность замка, а из траншей продолжали бросать в него бомбы, то гарнизон, выставив на батарее белое знамя, выслал от себя депутатов и просил пощады, отдавая замок со всеми запасами победителю. Капитуляция на то была подписана с обеих сторон, и гарнизон обезоруженный выпущен в Польшу, с договором: не служить более против казаков никому из гарнизонных чиновников и рядовых. В противном же случае повинны будут взятые из них после того в плен, понесть бесчестную казнь, т.е. виселицу. И так, овладевши, Хмельницкий всем городом с его войсками и другими запасами, и взыскав с граждан договорную контрибуцию деньгами, сто тысяч битых талеров, да сукон лавочных семьдесят пять поставов, с множеством съестных припасов и других для войска мелочей, оставил сей город под управлением граждан и с казацким комендантом и гарнизоном.

От Львова продолжал Хмельницкий поход свой с войском к городу Замостью, и на пути делал прежние наблюдения в очищении селений русских от поляков, униатов и жидовства. Приближаясь к городу, войска казацкие встречены были в форштадтах его пальбой из ружей от пехоты польской, засевшей в окопах садовых и огородных. Но посланные Хмельницким пехотные отряды казацкие скоро выгнали поляков из их засады и многих перебили и полонили, а прочие убрались в замок городской и открыли с него пальбу из пушек. Хмельницкий, осаждая город, увидел в нем, ворота отворены и собравшихся при них многих людей; посланный к ним ординарец гетманской, доносил Хмельницкому, что те люди суть жители городские, испрашивающие позволения явиться у него со своими мирными просьбами. Хмельницкий тотчас сие дозволил, и граждане, состоящие из поляков и жидов, живших в городе промыслами и ремеслами, ставши на колени, просили Хмельницкого принять город их, с жителями в свое покровительство. Объявляя, что они с замком и его гарнизоном не имеют ни малого сообщения и согласия, а зависит он от коменданта и войск польских, которые угнетают их своими требованиями и своевольством. Гетман, обещав гражданам не делать никакого зла, если они сами не подадут к тому причины, занял город войсками своими и начал делать распоряжение к штурму на замок. Из домов обывательских собраны были все лестницы и возовые драбины, а пред светом полезла по них пехота казацкая на валы замка; но спустясь в него, удивились казаки, что при валах никого не нашли, а только по батареям кричали изредка обыкновенные сигналы ночные, расставленные на них часовые, которые, по приближении войск казацких, тотчас оробели, бросали от себя ружья и ставши на колени, просили себе пощады именем наисвятейшей Панны Марий! Пощада им для такого великого имени тотчас дарована, и все они сохранены без малейшего озлобления. Они рассказали притом войску, что гарнизон польский, под командой наместника Хребтовича и других чиновников, вышел ночью из замка скрытными воротами, оставив одних больных и раненных, да несколько часовых. Повелев им под присягой и великими угрозами делать во всю ночь сигналы, а со светом отворить ворота замка и выйти к неприятелю с известием о выходе гарнизона в город Збараж. Замок был занят, и в нем воинских запасов найдено довольно; но хлеба и других съестных припасов не нашлось ни мало, и гетман, оставив в замке свой гарнизон, а в городе прежнее начальство, и взыскав с граждан легкую контрибуцию одними для гарнизона съестными припасами и некоторым для него снабжением, отступил от города.

Возвращаясь от Замостья, проходил Хмельницкий с войсками города русские: Владимир, Острог и другие, восстановляя в них прежнее устроение русское и изгоняя польское; а найденные в них и в околичности тамошней поляки, владевшие и управлявшие народом русским, искупляли себя от плена контрибуциями и на войско взятыми, и высланы после за реку Случь, от чего вышла известная пословица народная: «Знай, Ляше, по Случь наше». Приближаясь к местечку Полонному, встретил Хмельницкий сына своего, Тимофея, прибывшего из Крыма с тамошним мурзою, Тугай-беем, в команде которого состояло четыре тысячи конных татар, по давнему обещанию от хана крымского, в помощь Хмельницкому присланных. Хан извинялся притом через Мурзу своего, что медленность в присылке войск оных происходила от нерешимости Порты в разных ее военных предприятиях, в которых и он должен был участвовать. Но Тимофей Хмельницкий пересказал наедине отцу своему, что хан никогда не расположен был делать ему помощи, а только манил и проводил его, чтобы себе что-нибудь схватить и приобрести во время соседних замешательств и изнеможений. И для того имел он частые сношения секретные с польскими вельможами, а паче с сенатором тамошним и гетманом, князем Иеремием Вишневецким; а в пересылки сии употреблялся знатный купец крымский, армянин Джержий, торгующий в Польше и переезжавший туда чрез Бессарабию и Валахию, который и частые подарки с собою оттоль привозил. А когда в прошедшем месяце прибыл из Царьграда придворный тамошний бостанжи с секретными письмами от султана, то хан, оказывая ему, Тимофею, небывалые до того почести и ласкательства, сказал, наконец, собираться в Русь с Мурзой, Тугай-беем, и наряженным при нем корпусом. Но он, между тем, помощью знатных подарков, сведал от Кабинета ханского, что султан, описавши хану великие успехи гетмана Хмельницкого против поляков и крайнее польское изнеможение, велел ему стараться всемерно преклонить гетмана отдать себя с народом русским в протекцию турецкую на правах и свободах Молдавии, Валахии и самого Крыма, и чтоб хан ничего не щадил в угождении и услуги гетману и народу русскому. Но при отправке Мурзы подслушал один из дворцовых чиновников ханских, Тимофеем задобренных, что хан, имея наедине длинный с Мурзою разговор, до похода его относящийся, сказал ему при отпуске: «Помни всегда и не забывай, что хитон ближе к телу от чекменя!»

Гетман Хмельницкий тут же около Полонного получил чрез боярина молдавского Костати, письмо паши силистрийского, Узук-Алия¹⁴⁹, в котором он, изъясняя волю султанскую, в фирман его к нему, паше, описанную, просил гетмана о вспоможении господарю молдавскому Липуле, на его неприятелей, против которых употреблять турецкие войска не позволяют теперь важные политическая обстоятельства, и что султан, его господарь, много одолжен будет гетманом к взаимной услуге. Гетман крайне доволен был таким случаем, который показал ему способ отделаться искусно от Тугай-бея и его татар, ищущих всегда, что называется, ловить рыбу в мутной воде, то есть, имеющих врожденную склонность к одному хищничеству и всех родов коварствам, занесенным, видно, из прежнего отечества их, Великой Татарии, известной всегдашними своими хищничествами и набегами, откуда ожидают богословы нового нашествия порываемых корыстями и грубой языческой системой, Гога и Магога, на всемирную брань. И так, обольстив Хмельницкий, Тугай-бея отличными приемами и подарками, согласил его отправиться с сыном своим, Тимофеем, и соединенными войсками в Молдавию на помощь господарю тамошнему. Корпус туда отряжен из восьми тысяч реестровых и охочекомонных казаков и всеми Тугай-беевыми татарами, а командующим объявлен Тимофей Хмельницкий, под руководством обозного генерального Носача, при котором были отличные полковники: Дорошенко, Станай и Артазий, и корпус сей, выправлен в Молдавию 17-го сентября, 1648-го года.

От Полонного, распустив Хмельницкий войска свои на кантонир-квартиры в пограничные города и селения, сам, с гвардией своей, состоящий из Чигиринского полка и трех сот волонтеров и со всем гетманским штатом отправился в город Киев, для принесения благодарственных Богу молений за освобождение Малороссии от ига Польского, и прибыл туда 1-го октября, в день воскресный. Чины малороссийские, товариство казацкое и знатнейшее гражданство, собравшись в Киев за временно, встретили гетмана за городом с подобающей честью и воздали ему живейшими чувствами всю свою благодарность за беспримерные подвиги его и труды, оказанные отечеству, и тогда же признали и провозгласили его отцом и избавителем отечества и народа. Гетман поблагодарил краткой речью за их признательность и особливо за воинство, от их семейств к нему собравшееся и с таким мужеством в бранях подвизавшееся. Вступил в город и прибыл прямо в соборную Софийскую церковь, где, выслушав Божественную литургию, молебствовали и благодарили Бога прямо по-христиански, с сокрушенным сердцем, и в слезах и рыданиях, самых трогательных, еже есть по псалмопевцу: рыдах от воздыхания моего сердца. «Потом оборотясь гетман к чинам и народу, увещевал их пребывать всегда Богу благодарными, а к отечеству усердными, ревностными и меж себя дружелюбными, не выпуская из мыслей обязанностей своих в обороне отечества и своей свободы; без чего, говорит, можем низринуться в прежнее неключимое рабство и невольничество, и что непримиримые враги наши, Поляки, избиты только и изнеможенны, а не совсем уничтожены, и могут вновь собраться и ратоборствовать с нами, приметив наипаче слабость нашу и несогласие, о котором сам Спаситель наш и Бот провещал в Мире; и мы видим, всегдашнее того событие, что всякой народ и царство, на ее разделившееся, не устоит, и всяк дом, на ее разделившиеся, запустеет».

Пребывая гетман в Киеве, 9-го октября послал в первый раз секретно в Москву судью генерального Григория Гуляницкого с представлением к царю Алексею Михайловичу, что теперь самое удобное есть время отобрать царю от поляков город Смоленск с его уездами и всю Белоруссию, захваченные поляками, в смутные времена прежде бывших русских браней с татарами, поляками, а паче с подставленными от них самозванцами. И что он, Хмельницкий, весьма желателен и готов помочь Его Величеству в таком справедливом деле и в таковое время, когда польские силы везде им разбиты и рассеяны, и сама Польша находится в крайнем изнеможении, а напротив того войска его, казацкие, бывшие в цветущем состоянии разогнав везде поляков, остаются почти без дела. Царь Алексей Михайловиче, по осторожности своей, не отписав ничего к Хмельницкому, присылал к нему князя Василия Васильевича Бутурлина, вместе с Гуляницким, и чрез них поблагодарил Хмельницкого весьма признательно за его так великое усердие к нему, Царю, и Его державе, единоверной и единоплеменной с народом малороссийским, пересказал притом на словах, что его народ, претерпев страшный руины и убыли во время междуцарствия и необычайных браней, а самая держава, бывши, не раз потрясена с самого ее основания и установившись несколько, с великими уступками завистливым и вероломным соседям, не может еще пуститься на новые неизвестный войны без надежных союзников и друзей. Но, ежели бы, он, Хмельницкий, с народом малороссийским, соединился навсегда с царством его, Московским, то тогда имели б с ним предприятия надежные для общей пользы. О чем советует ему помыслить и царю чистосердечно открыться; он же, со своей стороны, обещает и обнадеживает честью и совестью Христианской и царской принять их, яко своих кровных, и установить все по договору и обычаю народа и думных людей. Гетман Хмельницкий, как ни секретно производил с царем свои сношения, однако они были ему, впоследствии, самою горчайшею пилюлею, приправившею его даже к смерти.

Король польский Владислав четвертый, имевший всегда справедливые и патриотические мысли о народе русском, получив чрез пленных офицеров польских последний от Хмельницкого отзыв, самый убедительнейший к мирным положениям, сберегающим общее отечество от конечного разорения продолжающимся жестоким междоусобием, прислал к Хмельницкому в Киев, воеводу киевского Кисиля и князя Четвертинского, со своим к нему рескриптом, утверждающим его в гетманском достоинстве и со знаками, достоинство сие означающими, кои от посланников оных Хмельницкому торжественно и поднесены были, а именно: гетманская булава, осыпанная алмазами, бунчук в жемчугах и горностаевая мантия. Гетман, поблагодарив короля и послов его за сию важную присылку, а паче за преклонность к миру, отдарил знатно послов королевских и отправил их к королю с мирными совещаниями и своим благодарственным адресом. Но как только, воротились они в Варшаву, то противная королю партия из чиновников польских, подстрекаемая примасом и князем Иеремием Вишневецким, отринули с негодованием мирные намерения короля, а посланников его изгнали и выключили из должностей их и достоинств, предвидя в мирных планах потерю свою невозвратную в русских имениях, ими силой захваченных, и в должностях состоящих, приносящих им великие доходы. Король, был вновь поступком сим от чинов и подданных своих крайне огорчен и оконфужен и, не имея сил и способов реванжовать противникам и озлобителям своим, впал в безмерную печаль и задумчивость, и от того, в 31-й день октября, 1648 года, скончался. Некоторые не без основания подозревают причиной смерти королевской злодейский промысел примаса, учиненный чрез духовника королевского, Урбина. Хмельницкий, получив о том печальное известие, возрыдал горько и велел по всем церквам и во всей Малороссии править о душе королевской панихиды и сорокоусты и вписать его в церковные поминальные субботники, с прилогом к имени Владислава: «Пострадавшего правды ради и за народ благочестивый».

По кончине Владислава вступил в достоинство королевское брат его, Ян Казимир. Он, в декабре месяце того же года прислал к гетману Хмельницкому прежде посылаемого к нему воеводу Кисиля, с предложением, что начатые братом его мирные сношения будут им докончены, если Хмельницкий согласится и обяжется воевать с ханом крымским и польскими войсками на царство Московское, которому объявлена будет война с требованием пополнения давних претензий польских на Московию и возвращение султану турецкому и хану крымскому царства Астраханского с городом того имени, в которых и он, Хмельницкий, получит, прибыточный участок. Хмельницкий на сие предложение объявил воеводе мнение свое, на самой честности и справедливости основанное, что воевать с христианской державой, народу его и ему самому единоверной и единоплеменной, и воевать еще за чужие претензии, почитает он за тягчайший грех пред Богом и за великое пред осуждение пред целыми светом; ибо он верит несомненно, и того оспорить никто не может, что одна оборона естественным образом человечеству позволяется против кого бы то ни было из своих врагов, а нападать на человечество и терзать его самовольно и по одним прихотям есть разбойничество, варварство и самое зверство, ничем неизвинительное, и он лучше всего в свете лишится, чем преступить сии правила христианские и общечеловеческие. Воевода сколько ни обольщал, Хмельницкого разными посулами и обнадеживаниями со стороны короля и Речи Посполитой, ничем, однако, поколебать его не мог и возвратился тщетно. А Хмельницкий, по отлучке его, послал зараз секретно судью гуляницкого в Москву с объявлением царю всего, происходившего с посланником польским о намерениях королевских, и что он, Хмельницкий, по усердию его к царю и его народу, советует предупредить зло оное посылкой на Смоленщину войск Царских, а от Крыма и нашествия татарского избрать оборонительные меры; а он всегда царю и народу его верный помощник и готов к тому со всеми войсками своими казацкими. Царь благодарил Хмельницкого чрез посланца его весьма признательно и, сняв с себя крест «дорогой цены», послал его в дар Хмельницкому, с уверением, что за таковое искреннее усердие пребудет он к нему всегдашним благодарником и самым надежным приятелем; а о советах его поразмыслит со своими думными людьми и ему о том известит.

Царь Алексей Михайлович в феврале месяце 1649-го года посылал от себя к королю польскому князя Алексея Трубецкого и боярина Пушкина с требованием возвращения Смоленска или заплаты за него ста тысяч рублей денег. Посланники сии, возвращаясь из Варшавы от короля, заезжали, по повелению царскому, к гетману Хмельницкому и пересказали ему, что король, выслушав требование их и взявшись рукой за свою саблю, сказал, что сею, отвечать он будет за Смоленск и на все за него претензии московские. Между тем, по наказу царскому, соглашали послы оные Хмельницкого, чтобы с народом русским и войском соединился он в царство Московское на таких условиях, какие им заблагорассудится; а царь готов, между прочим, признать его, Хмельницкого, с потомством владетельным земли той, князем и объявить тогда войну Польше за Смоленск и Белоруссию. Гетман, в сильных выражениях доказывал послам царским, что народ, им предводимый, есть народ вольный и готовый всегда умереть за свою вольность до последнего человека и характер сей в нем врожденный и неудобен к насилованию; а притом, несмотря на его наружную простоту, есть он, разборчив и проницателен, то есть, знает и ценит важность ¹⁵⁰ держав и народов. И потому надобно царю зараз объявить войну Польше, для двух, весьма важных причин, самых политических: первое, чтобы народ малороссийский узнал прямо и уверился об усердии к нему народа московского, воюющего в помощь его на поляков; а второе, чтобы малороссияне, увидев мужество народа московского, переменили о нем те мысли, кои имели о слабости его во время владения поляками городом Москвой и почти всем царством сим; а без того, хотя бы я и согласился на мысли царские, но со стороны народа надежда будет тщетная.

Новый король Ян Казимир, в начале 1649-го года объявил во всем королевстве своем Посполитое рушенье на казаков и на их гетмана, Хмельницкого, т.е. повелел вооружиться всему народу своему, способному владеть оружием, коего и считали вооруженным более трех сот тысяч; а сборными местами назначил им города: Лоев, Слуцк и Збараж. Хмельницкий, собираясь против такого отчаянного польского вооружения, умножил свои войска до семидесяти тысяч, а в городах учредил и оставил милицию из старых казаков и выслуженного товариства и из молодых, долженствующих поступить на укомплектование в полках реестровых казаков. Войска казацкие, восприняли, свое движете с 1-го марта, и один их корпус, под командой полковников: Мартына Небабы и Антона Горкуши, отправлены к городу Лоеву и реке Припяти для удержания или затруднения похода войск литовских, а другой, под командой есаула генерального Богуна и полковников: Осипа Глуха и Данила Нечая, командирован к городу Слуцку. Им одно, дано от гетмана наставление: удерживать неприятеля в его позициях, пока возможно; а дальше затруднять его походы на переправах чрез реки и во всех дефилеях, отступая всегда к главной своей армии, которая направила поход к городу Збаражу, куда положено прийти самому королю с главным польским войском.

Гетман Хмельницкий поспешил с армией казацкой под Збараж марта 25-го на рассвете, и застал при нем войск польских до 100 тысяч, предводительствуемых старым гетманом коронным Иеремием Вишневецким, самым злейшим врагом и гонителем казацким, со многими молодыми генералами и другими чиновниками, вытянутыми почти со всего королевства. Войска сии стояли уже в боевом порядке, как Хмельницкий к ним приблизился. По счастью Хмельницкого, и по ошибке военачальников польских, выставлены были в передовые линии самые новые люди, набранные в нынешнее посполитое рушенье и только умевшие стоять и держать ружье; а старые и обученные воины выстроены в другую линию, позади новых, с тем, видно, умыслом, чтобы первых удержать на их месте; но сие послужило к самой гибельной неприятельской расстройке. Казацкая армия построена была на три фаланги¹⁵¹, составленные из пехоты и конницы спешившейся; два конных отряда шли по флангам, а корпус пехоты и конницы следовал позади резервом. Один фланговой отряд занял зараз высоты, опущенный поляками против их фланга. Фаланги, имевшие достаточную у себя артиллерию, шли тихо, несмотря на пушечную пальбу неприятельскую, а потом на первые ружейные их выстрелы, приближались к передовым неприятельским линиям на пистолетный выстрел, и тогда открыли на них ружейную и пушечную пальбу с великим успехом и поражением передовых линий, который вдруг замешались и подались назад; а поднятой притом крик от войска усугубил их страх, и они, отступая первее спиной, а потом совсем оборотясь в бег, смешали вторую линию и ее почти собой завалили. Казацкая пехота, удвоив свои шаги, напала тотчас на вторую линию и, не дав ей выстроиться и выкарабкаться из толпы бегущих, ударила на нее копьями; убийство продолжалось несколько часов с невероятной гибелью для войск польских. Они, не имея времени заряжать ружья, а и того меньше выстроиться, спасались одним бегством и один другого теснили и опрокидывали. Конница казацкая, пользуясь тем же замешательством, ударила на бегущего неприятеля во фланги, и только ей и было труда, что рубить и колоть бегущих в беспамятстве поляков. Наконец, убрались они в город, оставив на месте весь обоз и багаж свой с превеликими кучами мертвецов и всей артиллерией, коей собрано на месте 57 орудий со всей их принадлежностью. Тела убитых несколько дней свозили великими обозами в отдаленность от города и там их хоронили, чтобы избежать города, а осаждающим его зловонья и вредных испарений, а погребено их, по пересчету 19 373, с убытком казацким самым ничтожным. Между убитыми поляками много было их чиновников и знатной шляхты, кои погребены отлично; да и сам Вишневецкий тяжело ранен в лядвию и отнесен в город на плаще жолнерском.

Хмельницкий, хотя и знал, что в городе артиллерии и запасов почти не было, и потому штурмовать город весьма удобно, но знал притом и сие, что провиантских запасов на такое многолюдство, каково убралось в город, ненадолго станет. Посему решился держать город в тесной осаде и выморить поляков голодом, а воинов своих сберегать для полевых сражений. И так, выжегши форштадт вокруг города, запер его со всех сторон, а против ворот и всех проходов устроил редуты, укрепленные полисадами и артиллерией с сильными стражами. Между тем, с первого числа июня, начали возвращаться к армии отдельные корпуса казацкие, и первого из них командир, полковник Небаба, доносил гетману, что князь Радзивилл с войсками литовскими, в числе 80 тысяч, переправясь чрез реку Припять около города Лоева, им, Небабой, за временно разоренного и сожженного, нападал на корпус его своими авангардами четыре раза; но он, Небаба, всегда их отражал и причинял армии Радзивилла при переправе реки и в других дефилеях знатный убыток, а паче перетопил великое множество обозов с запасами в Припяти; но, наконец, не смог пересилить такого многолюдства, уклонился от него около города Киева; а Радзивилл начал Киев осаждать и выжег нижний его форштадт, Подолом называемый. Есаул генеральный Богун, прибыв с корпусом от Слуцка, рапортовал гетману, что он, пройдя с корпусом до Бреста и разорив, сей город и местечки Вишницу, Бобр и другие, при многих битвах с поляками, возвратился к¹⁵² городу Слуцку и застал около его в лагерях и по деревням великие толпы польских войск, посполитым их рушеньем собранный, перебил их несколько тысяч, а последних загнал в город, забрав в добычу все их обозы, запасы и множество верховых и подъемных лошадей; осаждать же города не посмел, за многолюдством в нем войск, считающихся до 100 тысяч и за сближением короля, поспешающего к Збаражу с регулярными его войсками и гвардией.

Гетман Хмельницкий по донесению Богуна выступил зараз с главным войском на встречу короля и его армии, а при Збараже оставил писаря Кривоноса, с достаточным корпусом. В два дни пути от Збаража осведомился Хмельницкий, что армия королевская при самом короле весьма к нему близка. Он, избрав, зараз место удобное при местечке Зборове, построил войска свои в ордер баталии: умножив пехоту свою спешенными казаками, поставил ее тремя флангами в обширную линию, а на интервалах или промежутках между фалангами и на их флангах построил крепкие батареи, обведенные глубокими и широкими рвами. Фланги линий примкнуты, были: один к болоту и проведенному в него рву, а другой к лесу, так же окопанному в довольное расстояние. Линия пехотная для того растянута и укреплена была, чтобы неприятель многолюдством своим не мот ее окружить. Позади линий на самой средине оставлен резерв из пехоты и конницы, который мог все слабые места сикурствовать. Знатная часть лучшей конницы поставлена была впереди линии, на ее левой стороне, за лесом, и начальникам ее отдан приказ, коль скоро армия неприятельская минует их дистанции и сблизится с пехотной казацкой линией, то тотчас сделать рассыпную атаку конницей во фланги и в тыл неприятельской армии и развлечь тем внимание ее и осторожность во все стороны, и чтобы она, сочтя себя атакованной со всех сторон, не смела прорываться за линию. Между тем всем воинам сделал Хмельницкий краткое, но важное увещание, доказывая, «что от нынешнего сражения зависит все счастье и несчастье наше и всего отечества нашего, в котором отцы, братья и дети наши простирают, к нам руки, прося освобождения своего из постыдного и тиранского невольничества польского, а мертвецы наши, избитые и измученные поляками, заклиная нас Самим Богом и верою в Него, от поляков поруганной, требуют праведного мщения за кровь их, неповинно поляками пролитую и всегда попираемую». Но притом крепко гетман приказывал всему воинству своему, чтобы никто, во время сражения, не дерзал поднять убийственной руки на короля и прикасаться к нему, яко к особе освященной, сиречь, помазаннику Божию, но при всяком случай чтил бы его с благоговением.

Июня 17-го, в середу, 1649 года, есть тот пресловутый день, который должен быть всегда достопамятным в истории малороссийской. Он есть решатель освобождения народа русского от ига польского, и в нем положен камень основанию новой эпохи того народа. Пред восходом солнца стала многочисленная армия польская в виду армии казацкой; она многолюдством своим подобилась грозной туче, закрывающей горизонт и помрачающей солнце. Всадники ее, блестящие сбруей и богатым убранством, представляли страшную молнию, сверкающую в темноте ночной; а от множественной конницы подымающаяся пыль возносилась вихрями своими до облаков и помрачала зрение человеческое, опускаясь на землю. Гетман разъезжая беспрерывно по своим фалангам, приказывал не спешить выстрелами, а допускать неприятеля в самую ближайшую дистанцию, несмотря на его пальбу и порывистость. Но как только он сблизился довольно к линиям, то открыта вдруг пальба из пушек и ружей казацких, а от скрытой конницы произведена рассыпная атака во фланг и тыл неприятельский. Гром пальбы, с обеих сторон производимый, и кружение дыма, сделавшееся от беспрерывных выстрелов, закрывали на долгое время решимость сражения; наконец, поднявшийся крик в средине армии польской, дал знать, что делается для воспрещения ухода новых войск из линий, которые во многих местах разорвали свой фронт и поделали в нем пространные интервалы, перемешав и расстроив старых своих воинов. Гетман, тое приметивши, выслал, на слабые места неприятельские одну фалангу своей пехоты, с частью конницы, взятой из резерва; и пехота сия, ударив на расстроенного неприятеля копьями, тотчас обратила его в бег. Покушавшийся неприятель, окружив высланную пехоту, был встречен резервом казацким и обращен также в бегство; а за тем и вся армия польская, первее подаваясь понемногу назад, наконец, совсем побежала в расстройстве, и гетман, оставив на месте сражения для осторожности одну только фалангу, велел всем прочим войскам гнать и поражать неприятеля. Убийство, при сем над поляками было страшное и повсеместное. Вся конница, делавшая прежде рассыпную атаку, нападала на бегущего неприятеля целой лавой или фронтом, и он, был в расстройке, не мог стоять и обороняться против копий, а спасался одним бегством. Сам король несколько раз был окружен казаками; но к нему никто не прикасался и даже ничем на него не метал, а пропускали его с почтением, и он бросил от себя в одну партию кошелек с деньгами, а в другую партию дал часы золотые ее командиру, который принял их, снявши с себя шляпу и с великим почтением, уверив притом короля, чтобы он изволил ехать спокойно и ничем не тревожась; ибо его никто не тронет, а всякий чтит с благоговением, яко особу священную. Король, вздохнув и приподняв руки, выговорил старшине казацкому: «Как я обманут от льстецов своих, называвших вас, казаков, грубиянами и варварами! Напротив, вижу я в вас благородных воинов и великодушных христиан». Погоня и убийство над поляками продолжались до захода солнца; дороги и поле покрыты были мертвыми и умирающими поляками на пятнадцать верст расстояния. На месте сражения сочтено и погребено их мертвецов до 20 тысячи, и в том числе генерал Оссолинский, со многими другими из вельмож и знатных чинов польских, кои погребены в одной каплице Католической; а в добычу остался обширный стан армии польской со всеми обозами и запасами, вся артиллерия с ее парками и весь стан королевский и вельможеский с богатыми палатками, сервизами и экипажами; словом сказать: обогатили и обременили добычей, сей всю армии казацкую.

Гетман, воротившись с армией своей к Збаражу, послал в город несколько чиновников польских, взятых в плен и близких гетману, князю Вишневецкому, между коими был один из его родни. Чрез них уговаривал Хмельницкий Вишневецкого сдать город, яко безнадежный, и пощадить невинный народ, в нем гибнущий. Чиновники оные, побывавши в городе, скоро воротились к Хмельницкому с тремя чиновниками из города, посланными Вишневецким. Они, предлагая сдачу города, рассказывали ужасное зрелище в городе: войска и народ, в нем запертый, лишившись человеческой пищи, более уже месяца пытались одним мясом лошадиным, собачьим, кошачьим и мышиным; а теперь питаются они всякими кожами и ремнями, и даже едят обувь свою ременную; и самого князя Вишневецкого нашли, при пользование его от ран, питающегося супом, с мышиным мясом сваренным, и что множество уже народа померло, а остальные порываются один другого съесть. Хмельницкий тотчас повелел одному отряду войск своих занять город, а войска, в нем запертый, выпустить обезоруженными из города. Гетмана ж Вишневецкого, со всеми чиновниками и шляхтой, переместить в замок и содержать под стражей до дальнейшего рассмотрения. Войска, вышедшие из города, похожи были на нечто чудовищное: они, слоняясь по земле, представляли собой одни скелеты тел человеческих и просили у казаков пищи, падая на землю. Хмельницкий, тотчас снабдив их довольной пищей, приказал важнейшим из них беречь один другого, чтобы употребляли пищу с великой осторожностью, дабы вдруг не объедались и не померли, и за тем распустил их в свои жилища. Князю Вишневецкому предложил Хмельницкий писать от себя к королю и послать к нему своих чиновников, кого изберет, и чтобы они скоро возвратились с точной и надежной решимостью, чего ему ожидать, мира или войны? Сей князь, преизлиха гнавший народ русский и всегда разрывавший с ним заключаемые мирные договоры, писал к королю весьма убедительно, прося о заключении с казаками вечного и прочного мира, чего бы он ни стоил, «ибо видно», говорил он, «ненависть наша к народу русскому превзошла меру свою, и суд Божий видимо гонит нас, за него отмщевая».

При Збараже прибыл к Хмельницкому сын его, Тимофей, воротившийся из Молдавии вместе с мурзою крымским, Тугай-беем. Они оба докладывали Хмельницкому, что неприятели господаря молдавского Липулы, были разбиты войсками их, казацкими и татарскими, на многих сражениях и на двух главных, при Яссах и Бухаресте, рассеяны, наконец, и уничтожены вовсе; а Венгерцы, с князем их Ракоцием, убрались в свои границы, и господарь остался спокойным в своем правлении и достоинстве. Наедине открылся Тимофей отцу своему, что дочь господаря Липулы, княжна Ирина, хочет быть его супругой, на что и мать ее согласна; но отец тому противится, подстрекаем, будучи польским вельможей, одним из Потоцких, предлагающим в супружество сына своего, которого Ирина не терпит, Хмельницкий, поблагодарив Тугай-бея за услуги и дружбу, одарил его весьма знатно и, приумножив великие добычи, в Молдавии и Валахии нажитые, отпустил с войском татарским в Крым, послав с ним благодарственный адрес к хану со знатными также подарками. К паше силистрийскому писал Хмельницкий, что по воле султанской и по просьбе его – паши, в рассуждении господаря молдавского все сделано, что было им желательно, и он в своем достоинстве успокоен и утвержден; но сопротивление господаря в законном браке, его крайне оскорбляет, и он просит пашу прилежно в том ему помочь. Паша отвечал Хмельницкому, что не только берется он уговорить господаря на такое приличное и выгодное супружество, но донесет о том и самому султану, своему государю, и надеется от того самого лучшего успеха.