Часть 2-я

Между тем воротились в город Збараж посланные к королю чиновники князя Вишневецкого и привезли рескрипт королевский, повелевающей князю, просить Хмельницкого о заключении мирного трактата и присылки для того своих полномочных комиссаров в местечко Зборов, куда высланы от короля его полномочные: воевода киевский Кисиль, и воевода смоленский Грабовский. Потому от стороны малороссийской высланы Хмельницким на конгресс Зборовский, писарь генеральный Кривонос, есаул генеральный Демьян Многогрешный и секретарь гетманский Иван Выговский. Трактат Зборовский был заключен по наставлению и наказу Хмельницкого и полномочными с обеих сторон подписан, сентября 7-го дня, 1649 года; он состоял в следующих, статьях:

1. Народ Русский, со всеми его областями, городами, селениями и всякой к ним народной и национальной принадлежностью, увольняется, освобождается и изъемлется от всех притязаний, и долегливостей польских и литовских на вечные времена, яко из веков вольный, самобытный и не завоеванный, а по одним добровольным договорам и пактам в единость польскую и литовскую принадлежавший.

2. Обоюдная вражда, помета и все неприятельское, между сими народами бывшее, прекращается, уничтожается и предается вечному забвению, и амнистии всему тому дается и утверждается полная и совершенная, служащая взаимно всем трем народам; теж и убытки альбо потери, войной и незлагодством починенные и понесенные каждой нацией к каждой особой, да зостают без поврачения, поиску и упоминку на вечные часы.

3. Народ Русский от сего часу есть и ма буть ни от кого, кроме самого себе и правительства своего, независимым; а правительство тое избирается и установляется общей порадой, добровольно от всех станов, и приговором чинов и товариства, по стародавним правам и обычаям русским, и никто им в том да не мешает, ни посредствует, ни яким колвек способом, ни тайным, ни явным, а наибарзей усильством.

4. Религия Кафолическал Русская альбо Греческая, маеть зупельное равенство с религиею Католическою Польскою альбо Римскою, и в справах церковных и заседаниях где колвек, митрополита русский киевский мае первое место по примасу польском, а епископы русские с епископами польскими заровно заседают и так ся лагодять, як издавна бувало за круля Батория и инших до начатку в земли русской унии, которую до хундаменту касуем и нивычим, яко смутившую народы, породившую в них вражду, и откипелую бесмерною кровию христианскою; а в инших народах альбо землях польских и литовских мае воня подлеглость доброй воли мирян и их шацунку; а без того нихто ее да не приметь и держати не мусит.

5. Границы русские земли установливаются и утверждаются от Черного моря и лимана Днепровского в гору на полдень по реке Днестру, а от вершины его до реки Горыни, а от Горыни до реки Припяти, и оттуда рекой Днепром до города Быхова, а оттуда к реке Сож и Сожем до уезда Смоленского; а граница промежду речек по твердой земле указывается по граням сельским альбо вясковым, и яке селение куды сходить, туды и грань принадлежит; и те грани разберутся и поновятся звыклыми судами подкоморскими и комиссарскими.

6. Верховный начальник и господарь земли Русской и народа того ма бути гетман избираемый чинами и войском из между себя вольными голосами, а постороннему альбо инако поветавшему, не бути никому ни в яку пору. Достоинство гетмана русского ма равенство зупельне с гетманами коронными и литовскими, а войска новольно имети ему реестрового в полках, наполняемых от товариства, 40 т., а охочекомонного и запорожского, сколько наберется; и казаки реестровые судом и послушенством повинны полкам и командам их, донель же казакуют и стоят в реестрах войсковых; а по выслуге ворочаются под право свое шляхетское и тому повиноватися учнут, як и все посполитство мое судитись и разбиратись каждый стан по своим стародавним нравам и артикулам, и никто их ни в чем да не неволит, ни привлащает, оприч долегливостей, правами установленных.

7. Мир и тишину в народе польском с народом русским установуем вечные и незрадливые, под клятвою анафемы и арафмы, нарушителями и зрадцы людского. А оборона отчизны каждому народу есть повольна, и заводца из них сам за себя ратует, а другого не приневолюет, и помочь между державами належит до злагоды правления народного и общей порады. А инаково новольно будеть воевать альбо неутрал держать, и никто за те ни пеняет, ни пометит под клятвами вышереченными, теж и союз, альбо протекция народа русского с народом польским и иншим, подлежит до порады и приговору зупельного от народа, якому в Речи Посполитой щитатись третей республикой.

Получив гетман Хмельницкий мирные статьи чрез своих комиссаров, очистил зараз все города и селения польские, занимаемые войсками его вне назначенных по трактату границ, и войска все распустил по их квартирам жилищам, а сам отправился, со штатом своим и гвардией, в город Киев для принесения Богу благодарственных молений за дарованные им победы и восстановление мира и спокойствия народного. В город вступил гетман 1-го октября, с триумфом, при пушечной пальбе с валов и колокольном звоне, а народ и чины его, гетмана, встретили с изъявлением живейшей к нему благодарности и своего полного удовольствия. По отправе молебствий во всех церквах и монастырях Киевских, повелел гетман учинить тоже и во всей Малой России, и, пожив в Киеве две недели, переселился на житье в город Чигирин. Трактат Зборовский, по ратификации его королем Яном Казимиром, опубликован по всей Малороссии и записан везде в книги судовые и правительственные, марта 8-го дня, 1650 года, чрез есаула генерального Многогрешного, полковника бряцлавского Нечая и секретаря Выговского.

В мае месяце, 1650 года, прибыли к гетману Хмельницкому в Чигирин иностранные посланники с поздравлением от своих государей его в гетманском достоинстве, увеличенном знатными воинскими приобретениями и Зборовским трактатом, признавшим его и народ русский вольным и ни от кого, кроме самих себя, независимыми. Посланники сии были: от султана турецкого Осман Ага, с пашой силистрийским Узук Алием и многими знатными турками; от царя московского: советник его, князь Василий Бутурлин, со многими боярами, и наконец, от короля польского и Речи Посполитой, канцлер, князь Любомирский, с воеводою Киселем и многими другими. Послы турецкие поднесли гетману от имени их императора булаву, осыпанную каменьями и жемчугами, саблю булатную «дорогой цены» и дулейман, похожий на мантию с горностаевыми опушками, да сорок мешков серебряных турецких левов в дар войску. Все те подарки были в бумажных мешках и чехлах, покрытых шелковою материей с золотыми и серебряными цветами. Послами московскими представлены подарки, состоящие в дорогих мехах собольих и других и в косяках разных парчи и материи, сложенные в кули рогожные, а казна, присланная для войска, в бочонках, обвернутых рогожами. От стороны польской выставлено в подарки несколько поставок тонких сукон и несколько десятков дорогих поясов и ковров, а казна для войска покрыта дорогими коврами.

Послы оные были на аудиенции у гетмана. После обыкновенных поздравлений и приветствий, предлагали каждый от своих государей и народов дружбу свою и союз к нему, гетману, и народу русскому, а для вечного их удержания, соглашали гетмана с народом к себе в протекцию на таких положениях, каковы общими договорами установлены будут, причем первым пунктом положится утверждение гетманства наследственного в потомстве и фамилии его, Хмельницкого. На сие, гетман сказал послам решительно: «Союз и дружбу я готов держать со всеми народами, и никогда их не презрю, яко дара Божественного и всему человечеству приличного; избрание ж народу протекции, когда она ему надобна будет, зависит от его доброй воли и общего совещания и приговора; а от потомственного обладания народом сим моей фамилией в качестве гетманов я весьма отказываюсь и от того вечно убегать буду, яко противного правам ¹⁵³ и обычаям народным, по которым они управляемы быть должны выбранными из себя всеми урядниками и самим гетманом. И я, восстановивши в них права сии с пожертвованием великого числа воинов, от них же избранных, и кровью своею права оные запечатлевших, весьма совещусь и стыжусь помыслить даже об их нарушении». Гетман, скоро по прибытии в Чигирин посланников иностранных, предписал во все правительства и города малороссийские, чтобы от чинов и народа прибыли к нему в Чигирин на сейм Генеральный все депутаты, выбранные, по примеру прежде посланных в Варшаву на сейм вольный, а особо повелел от полка прислать по три депутата чиновных и по четыре из казаков. Сим собравшимся депутатам и всем чинам малороссийским объявил гетман грамоты иностранных дворов, их подарки и казну, и напоследок, соглашение или зазыв в протекцию. Чины и народ малороссийский, побыв 268 лет в соединении с Польшей и 66 лет заодно с Литвой, вкусили и напитались слишком вольностей и своевольств тамошних, то есть, доброго и худого навыка, а урядники и чиновники здешние и того более заразились властолюбием и присвоением себе начальства и не подчиненности. Посему первым было не согласие их на всякую протекцию и подчиненность иностранную, а и того больше видеть у себя наследное гетманство, посуленное Хмельницкому посланниками иностранными от их государей. Гетман с клятвою принужден уверять их, что: «Предложенное ему наследственное правление тогда же им отвергнуто, и он на него никогда не согласится, яко на самый опасный камень преткновения, на который все падшие сокрушатся и восстать не могут, и что он больше их знает, яко состаревшийся в делах политических, каковому правительству в народе малороссийском быть надлежит. А что принадлежит до протекции, то она не только нам полезна, но почти неизбежна, и здравомыслящий человек, или совершенный политик, с первого взгляда приметит, что само положение земли нашей, открытой со всех сторон и неудобной к укреплению, делает нас игралищем неизвестной судьбы и слепых случаев. Ежели же обольстили и возгордили вас многие и великие победы наши над неприятелем и приобретенная чрез то слава, почти всесветная, то знайте, друзья и братья, что это работал себе более энтузиазм народный, подвигнутый крайнею жестокостью польской и крайним же огорчением и исступлением народным; и сколько притом прибрели мы славы, столько же нажили тем и завистников, которые, при всех случаях, а иногда и нарочито для собственной безопасности и осторожности своей, не преминут всевать в нас плевелы или испытывать и пробовать нас, как лекари испытывают больных своих, щупая за пульс. И мы, верно, навсегда таковы будем, каковы были и есть, то есть, непобедимыми, чего ни один народ себе присвоить не осмелится, не отвергнув промысла Божия, который один всем движет, и сего крепить и возводить, а сего расслабляет и низводит, судя по достоинствам и заслугам народным, а замечательней в поражениях его есть гордость и высокомерие народов».

Чины и депутаты, успокоенные и тронутые речью Хмельницкого, начали было рассуждать о протекции и избирать ее между держав, приславших своих посланников. Но польскую с первого разу единогласно отринули, а о прочих разбились на мнения, но ни на одном не согласились. Старые из них, соединенно с гетманом, соглашались на протекцию московскую, яко к народу единоверному и единоплеменному; но молодые весьма им противились, доказывая чрез партизанта своего и оратора, есаула генерального Богуна, что: «В народе московском владычествует самое неключимое рабство и невольничество в высочайшей степени, и что у них, кроме Божьего, да царского, ничего собственного нет и быть не может, и человек, по их мыслям, произведен в свет, будто, для того, чтобы в нем не иметь ничего, а только рабствовать. Сами вельможи и бояре московские титулуются обыкновенно рабами царскими, и в просьбах своих всегда пишут они, что бьют ему челом. Касательно же посполитого народа, то все они почитаются крепостными, как бы ни от одного народа происшедшими, а накупленными из пленников и невольников, и сии крепостные или, по их названию, крестьяне обоего пола, то есть, мужчины и женщины с детьми их, по не до ведомым в мире правами присвоениям, продаются на торжищах и в жилищах от владельцев и хозяев своих на ряду скота, а не редко и на собак промениваются, и продаваемые повинны притом, быть еще нарочито веселыми и отзываться о своем голосе, доброте и знании какого ни есть ремесла, чтобы по тому скорее их купили и дороже заплатили. Словом сказать, соединиться с таким неключимым народом есть тоже, что броситься из огня в пламя».

Духовенство малороссийское, большей частью обращенное из униатства в крайне сожалевшее втайне о потерянной его власти над народом, поданной было им поляками и близкой к рабству, сплело нелепую басню в рассуждении посольства московского и всех прочих, и бывший с ним в собрании протопоп черкасский Федор Гурский, почитавшийся в народе отличным богословом и проповедником, взявши текст из священного Евангелия и употребляя его назло самым странным сравнением, говорил в собрании, что, «Как, де, от трех царей или волхвов поднесенные младенствующему Христу дары: злато, ладан и смирна, предзнаменовали бытие и страдание его в игре и возвращение в небо, то есть, злато значило царя, ладан мертвеца, а смирна показывала Бога, то так и сии дары, подносимые от царей народу, предзнаменуют, чем они одеты или покрыты, в том будет жить или покрываться народ, ими прельстившийся, например: дары польские состоят в сукнах, покрытых ковром, то будет и народ, с поляками живший, ходить в сукнах и иметь ковры; турецкие дары одеты и прикрыты бумагою и шелком, то и народ, за ними живший, будет в состоянии одеваться шелковыми и бумажными материями; а московские дары суть все в рогожах, то неизбежно и народ, живучи с ними, доведен будет до такой бедности, что уберется он в рогожи и под рогожи. И эти заключения суть верны и превосходят всех оракулов в свете».

Басня сия подействовала больше всего на депутатов простейших и на всех казаков: они подняли открытый ропот и шум на Хмельницкого, «Называя его зрадцей и предателем отечества, подкупленным, якобы, от послов, и что они, освободив себя из неволи польской с пролитием многой крови своей и пожертвованием премногих тысяч братии, положившей живот свой за вольность отечества, опять предаются в неволю самовольно, и предаются такому пароду, который не подал им никакой помощи в крайних бедствиях их, не подал даже воды промыть кровавых уст наших, и лучше нам быть во всегдашних бранях за вольность, чем налагать на себя новый оковы рабства и неволи. Да и кому из соседствующих народов отдаться можно без ужаса и содроганья? Одни из них беспрестанно угнетаются бусурманством, не терпящим открытого богослужения христианского в собственной земле их; другие торгуют собственной братией своей и, несмотря на одноверство и однокровство, продают один другого без стыда и угрызения совести. А вер у них столько, сколько слобод и в них домов, а нередко и в одном доме несколько их вмещается, и одно семейство от разноверства не может вместе ни пить, ни есть из одной посуды, а вся вера состоит у них в разборе образов и крестов, и кто из них лучший, тот есть и достойней к почитанию и сильнее к помощи людской; для Бога же, Творца всех и Господа, неизвестно, что у них оставляется. И так, ежели с сим народом соединиться нам, то или они нас распродадут поодиночке, или переморят¹⁵⁴ на улицах своих и распутьях; ибо никто из них не пустит в дом свой никого нашего прохожего, а паче с табаком, употребление которого почитается у них страшным грехом, смертным грехом и единственным человеческим грехом во всем мире».

Гетман, успокоив ропот собрания повторением клятв своих, что «Он никогда не имел в мыслях и иметь не будет намерения приневоливать их к повреждению прав своих и свобод, советовал только, по усердию своему к ним и общему отечеству, поставить себя на крепких ногах надежным союзом и соединением с другим народом, которого все благоустроенные державы всегда ищут, а нам сугубо того надобно, в рассуждении, как я говорил уже, положение земли и новости состояния нашего», и засим распустил собрание восвояси, и сейм их тем окончился. Посланников иностранных отдарил Хмельницкий пристойно за их подарки и, отписав на грамоте со всей вежливостью и благодарностью своей за приветствия и отзывы монархов, дал им отпускную аудиенцию и на ней уверил каждого порознь о всегдашней преданности своей к их монархам и непрерывной приязни к народам, и что притом он всемирно будет стараться о соединении с ними и своего народа по прошествии в нем, первого отвратительного к протекциям жара, породившегося опостылостью тиранского над ним правления польского, которое и во сне им грезится и действует на них, как некое страшное пугалище.

Господарь молдавский Липула, в апреле месяце, 1650 года, прислал к гетману Хмельницкому чрез боярина молдавского Морозия, письмо, соглашаясь в нем выдать дочь свою Ирину, в супружество сыну его Тимофею, и объясняясь притом, что он всегда на брак сей был желателен, но препятствовали ему в том продолжавшаяся война Хмельницкого с поляками и угрозы тамошнего знатного вельможи Потоцкого, который давно ищет супружества дочери его за сына своего, а фамилия Потоцких ворочает почти всем правлением польским. Но теперь, был он, Липула, совершенно уверен о мирном спокойствии, а паче имея письмо от двора турецкого, и изволение на брак сей самого султана, его государя, заверяющего о своем, при всех случаях, покровительств, уверяет гетмана о непреложном его на брак оный согласии и просит прислать сына своего к нему в город Яссы, с достаточным, однако, конвоем, чтобы от стороны Потоцких не сделано, какого неприятельского покушения, ибо он от лазутчиков своих сведал, что на границах Буковины собралась нарочитая партия польских гультяев или волонтиров, предводимая молодым Потоцким. Гетман, выправив сына своего в Молдавию с пристойной свитой и достаточным конвоем из своей гвардии, послал вслед за ним пятитысячный корпус казацкий под видом пограничного разъезда. Но как только, молодой Хмельницкий при городе Могилеве переправился чрез реку Днестр и приблизился к городу Сорок, то вышедший из байраков и садов корпус польский атаковал его со всех сторон и принудил штат и конвой Хмельницкого спешившись убраться в один цвинтарь церковный и там отбиваться, оставив весь свой обоз с богатством на расхищение поляков, которые, торжествуя сим выигрышем, начали было обоз грабить, а гетманича притом штурмовать в цвинтаре, с умыслом перебить всех осажденных до единого и не выпустить известника, дабы о таком злодействе не вышло наружу. Но корпус казацкий, надзиравший всегда поход гетманича, окружил поляков в самый врасплох и, выстрелив по них из ружей, ударил копьями и всех почти до единого переколол; около десяти поляков и сам молодой Потоцкий пробились было чрез войска казацкие, и убежали в поле, но, на речке обвалив мост, Потоцкий утонул в воде, а прочие перебиты увязшими на берегах в урочище «На батозе», и мертвецов польских похоронено до четырех тысяч человек, а после сего побоища свадьба гетманича в Яссах совершена, и он воротился с женой в Чигирин. Гетман потом жаловался на Потоцкого королю о злодейском нападке на свадьбу сына его, добровольно и законно произведенную, но Потоцким обруганную с великим убытком в людях и знатных суммах. Но притом и извинялся гетман, если, что неприятного произошло между свадебными и нападавшими на них, то благоволено б приписать тое обыкновенным в таких случаях трактаментам и пиршествам, на которых, не без напилых бывает. Король, хотя на переписку сию и не отвечал Хмельницкому, однако же, происшествие свадебное первым было шагом к новой войне.

Молодой Хмельницкий недолго пользовался своею женитьбой. Министерия польская подвигла Радулу, господаря мултянского, и Ракоция, князя венгерского, согнать тестя его с правления молдавского; и он должен был отправиться с войском казацким для восстановления тестя в прежнее достоинство. Поход сей, предпринят очень скоро, и так же очень скоро кончен был с желаемым успехом. Войска мултянские и венгерские везде были разбиты и рассеяны, и сам господарь мултянский был убит под Бухарестом. Молдавский господарь восстановлен в свое достоинство, и войска казацкие, большею частью, распущены в свои границы, а при Хмельницком оставался один полк Корсунский с полковником Мозырой. Но когда он, провожаемый тещей и женой своей, проходил с тем полком пограничной стороной Молдавии с Мултянией, возвращаясь так же в свои границы, то на пути, около города Сочавы, окружили его великие толпы войск польских и мултянских, вместе с бунтовщиками молдавскими, недовольными своим господарем, собравшими вновь мултян и поляков, знавших о малых силах Хмельницкого. После краткого сражения вступил Хмельницкий в город Сучава и в нем заперся, в ожидании прибытия своих войск, за которыми послал он ночью надежного гонца. Укрепляя город, осматривал он притом важнейшие его места, и в то время выстрелянным от неприятеля пушечным ядром оторвало ему руку по самое плечо, и он скончался, через нисколько часов. Войска казацкие поспешили к городу на другой день смерти Хмельницкого, разбили неприятеля на голову и весь стан их забрали; но, вместо освобождения, приняли из города тело Хмельницкого и препроводили его, вместе с женой и тещей, к старому Хмельницкому, который, увидев тело сына своего, близок был к отчаянию известного царя Эгея, бросившегося в море, при появление на нем черных знамен сына своего. Плакал Хмельницкий неутешно и долго о сем сыне своем, составлявшем всю его надежду, и который, при хорошем воспитании и отличных дарованиях, довольно приучен был им к делам политическим и воинским; а похоронил он его в Суботовском своем монастыре, в каменной церкви.

Воевода киевский Адам Кисиль, происходящей из древней русской фамилии Святольдов, известной по историям с 1128 года между князьями русскими, и с ним судьи поветовые: Проскура, Волович и многие другие, также происшедшие из русских пород, обратившихся в католичество и польское шляхетство, скоро, по опубликование в Малороссии трактата Зборовского и устроении границ и урядов, первобытных сего края, прибыли в город Киев, в надежде получения родовитых их имений, войной потерянных, и начали искательства свои со стороны гетмана и Малороссийского трибунала, доказывая, что они неважной отменой в вере, от важных обстоятельств происшедшего, и службою их в польском королевстве, терять родовых имений не повинны ни по каким законам, и что они могут с них так же отправлять службу и в Малороссии, как отправляли ее в Польше. Гетман по рассмотрению и приговору трибунала, дозволил было просителям вступить в свои владения, с присягой их на верность службы малороссийскому своему отечеству. Но, взбунтовавшиеся против того киевские, белоцерковские и переяславские казаки, подговоренные судьей Гуляницким и полковником миргородским Гладким, выгнали всех оных искателей из селений малороссийских и многих из них перебили и разграбили, от чего и сам воевода Кисиль, вернувшись в Польшу, скоро после того помер. Гетман, приняв, поступок сей за преступление весьма важное, повелел разыскать его уголовному трибуналу, совместно с военной комиссией, и виновников судить по законам. Судилище оное, найдя главными виновниками Гуляницкого и Гладкого, осудило их на смерть, и Гладкому отрублена голова, а Гуляницкий бежал и скрылся в Молдавии с тремя старшинами от войска: прочих же старшин и многих из товариства и рядовых казаков наказали палками, тюрьмой и содержанием окованных на пушке. И хотя таковым образом довольно наказаны убийства и обиды чиновников, польских многие отысканные пожитки им возвращены, но поляки признали, поступок сей другой причиной к войне. Казаки означенных полков, возроптав явно на Хмельницкого, что он полякам похлебствует и их безвинно гонит, вышли многие с семействами из своих жилищ и вооруженной рукой пришли вниз реки Донца и там поселились, где составили так называемый Рыбинский Слободской¹⁵⁵ полк.

Хан крымский, с мурзою своим, Нагайбеком, 11 ноября, 1650 года, прислал к гетману Хмельницкому турецкого агу Нурадина, с письмом своим и предложением от стороны султана, соглашая Хмельницкого, с народом малороссийским, соединиться с портой турецкой в протекцию султанскую, на самых выгодных договорах и кондициях, какие только он избрать и присланному Аге поручить может для донесения и утверждения султану. Хмельницкий, приняв посланников с отличными дружескими почестями и угощениями, отклонил, однако, предлагаемую протекции до времени, представляя, что народ, им командуемый, не расположен еще ни к каким протекциям, опасаясь, дабы не нажить тем завистников и не взорвать новой войны, от которой не совсем оправился, и что он всегда будет стараться преклонять народ в их пользу. Посланники оные, не могли успеть в верном их предложении, совещали гетмана на другое, уговаривая его идти войной с ханом на царство Московское, которому объявит султан войну за завладение царями московскими татарским Астраханским царством и если оно Порте и хану той войной возвращено будет, то ему, гетману, уделен будет участок завоевания из прилежащих к Малороссии областей Московских или Татарских. Последнее предложение посланников для политических видов Хмельницкого крайне ему понравилось, и он, предвидя новую неизбежную войну с Польшей, уповал привязать к себе необходимости в ней самого хана крымского с лучшим от прежнего успехом. Потому объявил он посланникам уверительно, что по окончании с поляками наступающей войны, которую они по самым малым причинам и больше от заматерелой своей злости на Малороссию предпринимают, он будет готов на все султанские и ханские предложения. А когда еще, по изволению султанскому, и хан крымский благоволит сделать в ней ему пособие, то и те преграды, каковы между одноверцами поставляются самой религией и предрассудками народными, воспримут позволительный вид вступиться за союзника и его интересы, почитающиеся в таковых случаях общими, взаимностью одобренными. Посланники, быв такими заверениями Хмельницкого удовлетворены, отправились от него довольными, а гетман, одарив притом их щедро, писал чрез них хану о дружеском своем к нему расположении и о заключенном с посланниками совещании, просил хана обнадежить его, со своей стороны, помощью своей в нужном случае против поляков.

Хмельницкий, выправивши от себя посланников оных, писал зараз к царю Алексею Михайловичу секретно, уведомляя обо всем, происходившем у него с посланниками, и о новой наступающей с поляками войне, и просил притом царя прилежно сделать ему, в сей войне пособие или, по крайней мере, учинить войсками своими диверсии в Смоленщину и Белоруссию, и показать тем малороссиянам и их войскам благосклонность свою на их пользу и защиту, которою они непременно подвигнуты, будут за приверженность к нему, царю, и его народу для вечного с ними соединения, и послужит она, так сказать, задатком к будущим впредь договорам и соглашениям. Царь, поблагодарив Хмельницкого за его дознанное к нему и его народу усердие и новое извещение, обещал учинить ему просимую помощь отправкой войск своих к Смоленску и в Белоруссию, не объявляя, однако, Польше формальной войны, дабы не прослыть нахальным нарушителем мира и заключенных на него прежних трактатов без слушных к тому причин, а сделает ту высылку войск своих под видом союзных обязательств, если только не помешают в ней неприятные слухи, приходящие от Астрахани и других понизовских мест, в которых с недавних времен начало что-то шевелиться неладное.

Хмельницкий, заключая из уверений, столь неопределенных, суетную для себя надежду, начал приготовляться к обороне собственными силами народа малороссийского, и прежние двадцать полков укомплектовал и составил сорок тысяч реестровых казаков; но число их в каждом полку положено неровное, а смотря по положению селений и по числу в них семейств казацких, потерпевших убыль выходом других в Слободской Рыбинский полк. И посему составились: полк Киевский, при полковнике Антоне Адамовиче, в 1 200 Казаков, Черниговский, при полковнике Мартыне Небабе, в 1 200, Северский, при полковнике Якове Коровке, в 1 200, Каневский, при полковнике Семене Павицком¹⁵⁶, в 3 000, Переяславский, при полковнике Федоре Лободе, в 2 000, Черкасский, при полковнике Иване Воронченке, в 3 000, Чигиринский, при полковнике Федоре Якубовиче, в 3 000, Уманский, при полковнике Осипе Глухе, в 3 000, Корсунский, при полковнике Лукьяне Мозыре, в 3 000, Бряцлавский, при полковнике Даниле Нечае, в 2 000, Калжинский¹⁵⁷, при полковник Иване Федоренко, в 2 000, Кропивянский, при полковнике Филоне Дженджелее, в 2 000, Острянский, при полковнике Тимофее Носаче, в 2 000, Миргородский, при полковнике Максиме Таране, в 3 000, Полтавский, при полковнике Мартыне Пушкаренко¹⁵⁸, в 2 000, Гадяцкий, при полковнике Сергее Бухало¹⁵⁹, в 1 200, Нежинский, при полковнике Прокопе Шуменко, в 1 200, Лубенский, при полковнике Дмитрии Кривоносе, в 1200, Прилуцкий, при Полковнике Федоре Кисиле, в 1 200, и Винницкий, при полковнике Петре Стягайло, в 1 600 казаков. Сверх означенных реестровых полков, им Хмельницкий пушкарей с артиллерией и ее снарядами, под управлением вицеобозного генерального, иностранца Фридрганна¹⁶⁰, 4 550, да иностранцев при них в чинах старшинских, считавшихся мастерами, 41 человек. Волонтиров, разделенных тогда на пятнадцать охочекомонных полков, считалось 14 500 человек, да войск Запорожских находилось в готовности 12 тысяч. А всего, имел Хмельницкий готового войска семьдесят одну тысячу с небольшим, и в том числе непременной пехоты между реестровыми казаками было двадцать тысяч, обученных всем тогдашним пехотным, строям и маневрам, а при надобности умножалась пехота спешившимися реестровыми конными казаками, обученными батавой, и всему притом нужному.

Пограничные с Польшей казаки, а паче живущие околицами и куренями около рек Стыри, Случи, Припяти и Сожи, предвидя приближающуюся новую с поляками войну, выбрались из своих жительств под предлогом перехода их внутрь Малороссии, дабы не терпеть руин пограничных, но проходя далее, убрались к реке Донцу и поселились поближе прежде ушедших Рыбинских поселенцев, составив из себя другой Слободской полк, назвавшийся Изюмским, а выход сей учинили они подчас комплектования в полки реестровых казаков. Посему гетман велел произвести во всей Малороссии нобилитацию или производство в казаки, и учинено оное из свободных войсковых и городовых жителей, служивших в прежние войны волонтирами запорожцами и в охочекомонных полках и представивших на то достаточные свидетельства; а других никаких жителей в сие производство не допущено, и производство в казаки строго разбиралось, и надобно было к тому иметь природное происхождение, или доказательства на заслуги; ибо состояние и порода казацкая признаваемы были достоинством шляхетским. Почему и сих, вновь произведенных в казаки, определениями правительств, приговорено написать в компуты казацкие и привести на то к присяге, считая их впредь на ряду других казаков и в одном с теми шляхетном достоинстве. Но за всем тем, по компутам и переписям казацким видны при некоторых фамилиях отметки, что они происходят из новописанных казаков. И так несправедливо иные заключают, что в Малороссии якобы свободно было переходить из казаков в мужики, а из мужиков в казаки по произволу каждого.

Мир в Малороссии с поляками по трактатам Зборовским продолжался только около года. Поляки нарушили его самым подлым и бесстыдным образом. Они, не объявив по общему народному праву формальной войны, ни причин, к тому их побуждающих, напали нечаянным образом ночью на корпус бряцлавского полковника Нечая, стоявший лагерем при местечке Краснополье, и разбили его на голову в 7-й день июля 1650 года. Есаул генеральный Богун, услышав о поражении Нечая, переправился зараз через реку Буг и напал с корпусом своим на поляков в ту самую пору, когда они торжествовали победу свою над казаками и ликовали в лагере побежденных. Убийство над ними произведено жестокое и без всякой пощады, яко над подлыми хищниками, а не над войсками европейскими, и когда они просили пощады или по их згоды, то отвечено им: «Згода воинам, а кара зрадцам». Спаслись от убийства одни разбежавшиеся, врозь и куда кто попал, а оба лагеря, польский и нечаев, со всеми обозами, запасами и артиллерий, остались на месте в добычу Богунову корпусу, который похоронил и тела убитых казаков и поляков, и сочтено было последних 3 719 человек, и в том числе полковник польский Казимир Каневский.

Гетман Хмельницкий, уведомлен был от Богуна об открытых поляками неприятельских действиях и бывших уже с ними сражениях, командировал зараз в подкрепление корпуса Богунова другой казацкий корпус, под командой полковника Глуха, а к хану крымскому послал нарочного гонца с протестом об открытой наглым образом поляками войне и с не прошением присылки к нему вспомогательных войск, по учиненному с посланником, Нагайбеком, соглашению, от него хана утвержденному. Хан отвечал Хмельницкому, что он с войсками его на помочь ему есть готов, но, по известным правительственным обрядам, надобно доносить ему о том султану, а получив от него резолюцию, присылкой войск своих не умедлит он, а может быть и сам на помощь ему прибудет, если не помешают какие чрезвычайности, а паче со стороны москвитян, которые на границах своих против Крыма делают укрепления и воинские приготовления.

Есаул Богун, подкрепленный полковником Глухом, отправился от Краснополья вперед для преследования поляков в их границах, и 18-го числа июля открылся их лагерь около местечка Купчинцы, при Вознесенском монастыре. Войска польские были под командой польского гетмана Потоцкого, при котором волонтировал и юный Собиевский. Они окопались под монастырем по самые уши. Богун покушался разными маневрами вывести поляков в поле на открытое сражение, но в том не успел, ибо держались они окопов своих, не показывая головы. Богуну не оставалось других способов выгнать поляков из стана, как только произвести на него формальный приступ. Расторопность его открыла к тому выгоднейшие пути, и он 21-го июля, разделив корпус свой на три части, повелел двум из них приступить с двух сторон к стану польскому на самой заре и делать фальшивую на него атаку, лежа на земле, а третьей части, из отборных казаков составленной, подползти к монастырю и завладеть им, во что бы то ни стало. Сея колонна, во время произведенной от фальшивых колонн пальбы и нарочитого крику, пробилась в монастырь и завладела им весьма удачно, а по сделанному от нее знаку сблизились к ней и другие две колонны, и втянутой на монастырские строения артиллерией произведена внутрь стана сильная на поляков пальба, и они, не могли чрез него действовать своей артиллерией, расставленной, при окопах и приступили было к монастырю с одними саблями и карабинами, но встречено и опрокинуто ружьями и копьями казацкими. Отступление их обратно внутрь стана сопровождалось также копьями от казаков, и они повержены были в тылу превеликими кучами, оставшиеся спаслись бегством чрез свои окопы с тем только, что при себе имели, а обозы их, со всеми запасами и артиллерией, остались в стану и были знатной добычей казакам и их начальникам. Убитые казаки погребены с торжеством в монастыре, и их сочли 1 715 человек, а поляков зарыли в их же окопах и насчитали 9 674 тела.

Есаул Богун, рапортуя гетману о славной своей над поляками победе, доносил притом, что, чрез пойманных им языков и польских лазутчиков, жидов, известился он о великих силах польских, идущих из внутренности Польши на город Слуцк, под командой князя Четвертинского, и что нужен ему сикурс в одних людях, а артиллерии и запасов слишком у него довольно. Гетман предписал Богуну в резолюцию, чтобы он в выгодном месте ожидал прибытия его с войском, а сам бы не отважился нападать на такого многочисленного неприятеля, дабы им не был опрокинут, а неприятель тем не окуражился; ибо говорят, окураженный поляк заносчивей от всех диких лошадей татарских. Между тем, приходили слухи к гетману, что князь Четвертинский, впав в границы Малороссийские, с многочисленной польской армией, продолжает здесь поход свой совсем по системе варварской, или по планам прежнего дикого завоевателя татарского, Батыя, и что сжигает все селения Малороссийские и истребляет жителей здешних без всяких причин и надобностей, и делает только одну пустыню, никому неполезную. Гетман, поспешая с главным войском своим против князя Четвертинского, сошелся с Богуном в стороне Житомира и повел ему, пройдя впереди армии польской разгласить в селениях, что он только один с корпусом своим проведывает об армии неприятельской и удаляется от нее в сторону, не будучи в состоянии против нее устоять. Он действительно, поворотив на сторону и расположив стан свой в выгодном месте, укрепил его наилучшим образом и ожидал на себя неприятеля по назначению гетманскому, который стоял в близком, но закрытом от него, месте и наведывался чрез разъезжие команды о движениях неприятельских. Вопль народа и скота, бегущего в леса, и другие укрывательства и поднявшиеся пожары, и дым в селениях, возвестили о сближении армии Четвертинского. Богун выслал зараз отряд лучшей конницы против его армии и велел ей, нападая на авангард неприятельский удаляться от него назад к своему корпусу. Такими движениями неприятель приведен к самому стану, корпуса Богунова, и он, смекнув, первым взглядом о его малости, без дальнейших замечаний напал зараз на стан со всех сторон, отколь только мог. Произведенная с обеих сторон пальба из пушек и ружей и поднявшийся от того дым довольно заняли и покрыли сражающихся. Гетман сего только и ожидавший, выступив со всеми силами своими из закрытого места, ударил с тыла и во фланг неприятеля и поставил его в два огня. Неприятель, оборачиваясь назад для обороны, обыкновенно смешался тем и расстроился. Богун, не спуская глаз с неприятеля, приметив его расстройство, тотчас выпустил из стана своего пехоту с копьями и ударил на смешанную пехоту неприятельскую, не допуская ее исправиться и перестроиться. С гетманской стороны учинено тоже и неприятель, сбившейся в толпы без всякого порядка, отступал задом, не зная сам, куда; конница же их, приметив невозможность оборонить пехоту, пустилась открыто бежать, а конница казацкая ударилась ее гнать. Поражение неприятеля было долгое и крайне губительное. Пехота, усмотрев себя оставленной от конницы и главных начальников, начала кричать згоду и бросая ружья свои, становилась на колени и просила пощады для наисвятейшей Панны Марии. При сем великом имени все убийство тотчас, прекращено и все утихло. Оставшаяся пехота польская объявлена пленной, и ее сочтено 7 346 человек, и в том числе 32 офицера, а между ними знатный, называвшейся Корибут; да приведено конницей 13 человек пленных офицеров, взятых на погоне, а убито и погребено поляков на месте сражения и на полях 17 139 человек. Случилось сражение сие 13 сентября, в среду, где и казаков убито с их старшинами 2 173 человека. Все обозы и запасы, польские и вся их артиллерия, состоящая в 63-х пушках, остались в добычу казацкую, а пленников польских отослал Хмельницкий в дар хану крымскому, для получения ему за них выкупа, и получил от него уведомление, что войска его прибудут с ним на помощь Хмельницкому в следующую весну.

Гетман, получив так знатную победу над поляками, не был ей утешен; ибо окружавшие его толпами семейства казацкие и всех других жителей Малороссийских, собравшиеся с многих селений, Четвертинским выжженных и опустошенных, приводили его до слез. Они вопияли к нему о пособии, а он не знал, чем такому множеству помочь, а паче в приближающееся зимнее время. И так, снабдив их довольными съестными припасами, добычными лошадьми и волами, а беднейших и деньгами, велел им идти на зимовье в селение Гадяцкого и Полтавского полков, а по весне селиться в гору по рекам Суле, Пселу и Ворскле, на Малороссийских, так называемых, Булавинских землях, об отводе которых даны в те полки от гетмана повеления. И сии выходцы, оселив в тех местах многие слободы, положили основание трем Слободским полкам: Сумскому, Ахтырскому и Харьковскому, кои, умножившись другими малороссийскими выходцами, действительно составили три полка оные. И были полки сии с другими такими же полками в непременном командовании гетманов и правительств малороссийских, и на всем праве и преимуществе Малороссийском аж до времен приключения гетмана Самойловича; а с того времени полковники тамошние, пожелав лучше быть каждому из них маленьким самовластным гетманом, чем большому гетману повиноваться, просил и от двора царского, или лучше сказать, от князя Голицына, всем тогда управлявшего, всякий себе особые права, исключительные от подчиненности Малороссийской. Земли же, под сими полками оставшиеся, назывались потому Булавинскими, что принадлежали на булаву гетманскую и на них содержались заводы гетманские конские и скотские, также заводы и табуны воловые и конские всей малороссийской артиллерии, и тут же табуны полковых артиллерий, Гадяцкого, Полтавского и других ближайших, и для того были на них многие хутора с жителями, в те полки после причисленные.

Король польский, получив известие о последнем поражении армии польской, бывшей под командою князя Четвертинского и составлявшей все лучшие польские силы, повелел во всем королевстве своем быть вторичному Посполитому рушенью на Малороссию. И между тем как в польских провинциях все было в движении и всякий, назначенный в поход, вооружался, король вытребовал нарочитый корпус войск немецких от Маркграфа Бранденбургского, который считался в польской, Пруссии вассалом польским и прислал корпус свой под командою генерала Донгофа¹⁶¹. От герцога курляндского король также требовал вспомогательного корпуса; но как герцогство сие по правам своим не обязано давать войска вне государства, то король и Республика Польская, прося герцога убедительно, обязались письменно, не считать высылки сей обязанностью, но доброй волей, учиненной по просьбе от Польши и по усердию к ней курляндцев. Гетман со своей стороны не оставил также без приготовления себя к обороне. Он, дополнив полки свои на места убылых, новыми воинами, подкрепил пограничные города сильными гарнизонами из милиции и достаточной артиллерией со всеми запасами, и имел тогда готового войска в поле семьдесят три тысячи, кои расположены были на зимние кантонир-квартиры от Днестра до реки Припяти.

С первых чисел марта, месяца, 1651 года, все войска польские и казацкие были в движении и одно другого присматривали. Король польский по известиям направлял поход свой с главной армией к реке Стыри, куда и другие его войска по границам своим стягивались. Войска, казацкие своими корпусами собирались в ту же сторону; хан крымский с двадцатитысячной армией своей, следуя над Днестром в гору, сошелся с армией Хмельницкого за день пути от реки Стыри. Свиданье хана с Хмельницким было замечательно и по признанию знатоков, не предвещало ничего доброго. Хан принял Хмельницкого с притворной лаской, домогался, от него клятв на подтверждение обещаний, сказанных Нагайбеку в рассуждении царства Астраханского, и не спускал с него глаз, замечая самые его мины. Хмельницкий, выворачиваясь из сего лабиринта, отвечал хану всегда двусмысленно и неопределенно и обещал вперед обстоятельнее о том потолковать. Расставанье их было довольно холодно, а таковы же и обнадеживания; однако выбрали они стан для обоих войск казацкого и татарского и расположили его при реке Стыри, между болот, при местечке Берестечке, где гетман построил обозы свои вагенбургом и укрепил их окопами с артиллерией, а хан поставил вьюки свои особо от вагенбурга позади войск своих и построил их батавой.

От передовых казацких войск получено известие, что польская армия, переправясь за временно чрез реку Стырь, идет, над сей рекой к Берестечку и считают ее до 300 000. 11-го числа мая стала она в виду казацкой и татарской армии и представляла ужасное зрелище блеском своим и стоном земли от многолюдства, а паче от многочисленной конницы. Гетман выстроил армию свою на правом фланге татарской; пехоту умножил спешенной конницей и поставил в средине обширной и толстой фалангой с многочисленной артиллерией по фасам и на средине, и прикрыл правый ее фланг своей конницей. Сражение началось в 9 часов утра страшной пальбой с обеих сторон из пушек и ружей. Поляки, имея в центре; своей армии прусские и курляндские войска, заняли все пространство казацкой и татарской армии другими своими войсками, намереваясь их окружить со всех сторон, но положение места болотистого в том не позволяло. Пехота казацкая, при первых выстрелах, ударила на копья и опрокинула пехоту немецкую, смешав ее и погнав в средину польской армии; но в ту самую пору татарская армия прикрывавшая левый казацкий фланг и занимавшая самые лучшие высоты, удалилась со своего места и попустила полякам атаковать пехоту сию во фланг и в тыл, так что она стала с трех сторон обнята и стеснена. Гетман, приметив отступление татар, повел было часть конницы своей на их место позади пехоты, но уже сюда пробиться не мог, и посему он, с одной конвойной командой, удалившись от армии своей, поскакал искать татар, в другую сторону, чтобы уговорить и упросить хана к возвращению на свое место. Конница казацкая увидевши удаляющегося из армии гетмана, обратилась вслед за ним, а пехота их стала тогда окружена со всех сторон. Она, была вокруг поражаема и оставлена на конечную гибель, решилась пробиться к болотам и там ожидать последней своей судьбины. Немцы кричали уже ей пардон, а поляки згоду, то есть, требовали отдачи себя в плен. Но она, отвечая, что лучше умереть со славой, чем жить поруганной, сомкнулась тесней и ручным боем на копья и сабли пробилась в густые лозы, окружавшие болото, и там укрылась ¹⁶², поляки, считая, что пехота сия уже в их руках и они всегда ее могут забрать в плен или перебить всех до одного, оставили ее в лозах до утра; ибо тогда было на заходе солнца, а все обозы казацкие, бывшие в вагенбурге с людьми тамошними и всеми запасами, особливо с множеством лошадей верховых и подъемных, так же вся артиллерия с ее принадлежностью достались в руки польской армии.

Между тем, как поляки торжествовали победу в стане казацком и ликовали над их запасами, казаки, засевшие в лозах, беспрестанно помышляли о своем избавлении и оправдали собой ту пословицу народную, что «Нужда влагает разум человекам». Они, дождавшись темноты ночной, положили копья свои по болоту, по пять их вместе в полторы четверти одно с другого, а концами вровень один с другим; по сим копьям, лежа, катился каждый казак с боку на бок до другого края болота и таким образом, перекатились все они за болото на твердую землю, а последние из них переволокли за собою и все копья. Не останавливаясь на твердой земле ни мало, пошли они искать конницы свои и гетмана, и около полудня нашли их, пасущих лошадей и сетующих неутешно о пропавшей пехоте и о таком великом всех несчастии. Радость была несказанная, увидев одни других. Они, сделав тут короткий пехоте отдых, подчивали конные казаки пехотных опуцками или стеблями трав катрана и холодка, вместо обыкновенного обеда; ибо другой пищи, кроме травы, ни какой у себя не имели; а после такого лакомства отправились все в дальнейший путь к Каменцу Подольскому. Гетмана рассказал притом чиновникам своим историю его с ханом татарским, что когда перенял он хана за болотами по отступлении ханском с места сражения, то просил его наиубедительнейше, поступая все свои, каковы ни имел, сокровища, и что только ему угодно, чтобы он воротился на место сражения и помог оборонить оставшиеся в опасности казацкие войска; но он, оттитуловавши гетмана Христианским гяуром, сказал в полной злобе и ярости, что на границах Буковины виделся с ним судья Гуляницкий и пересказал все бывшие у гетмана с царем Московским переписки и переговоры о союзах, уговорах и протекциях, и что «Скорее он, гетман сделает народ свой злополучным, нежели его осчастливит; ибо хан никогда до таких союзов и протекций не доплатит, а наведет со всех сторон на землю его войска турецкие, татарские и польские», и зараз тому делает начинания, если только гетман не примет турецкой и его стороны против москвитян. Гетман сколько не выговаривался, что ему в нынешнее военное время и в таком критическом быв положении, ни как пуститься на новые такие важный предприятия невозможно, а должно помышлять о том во время мира, однако хан ничего того не уважил и расстался с ним с прежними угрозами, а гетман после сведал, что убежавший от казни судья Гуляницкий из Молдавии пробрался в Польшу, а оттоль посылал от короля с сенатором его, Лянцкоронским, в Буковину, на встречу хана с великими к нему подарками и нарочитыми суммами, которые хану и поднесли, и все тайны Хмельницкого тогда хану Гуляницким открыты. Хан, при приближении к своим границам, захватил себе в плен многих жителей Малороссийских, считавших его союзником и тем обеспеченных, а казаков запорожских также ушло немало от гетмана вслед за ханом, под предлогом обороны своих зимовников от разорения татарского.

Король польский, обескураженный коварным предательством хана и полученной чрез то великою над, казаками победою разделил превеликую армию свою надвое и одну ее часть, под командою князя Четвертинского, отправил для занятия города Киева, в который намеревался король прибыть со штатом своим и армией на зимовье, а с другой армией шел сам король на Волынь и до Каменца Подольского. Гетман Хмельницкий потеряв под Берестечком войск своих около двенадцати тысяч, не потерял притом мужества своего нимало, и в короткое время, дополнив армию свою из городовых гарнизонов и милиции и вооружив ее запасной амуницией из арсеналов, Чигиринского и Черкасского, выступил с ней против армии Четвертинского. Сию армию застал гетман при местечке Хвастов, имевшую роздых в полной беспечности; ибо поляки, по обыкновенному своему легкомыслию и надменности, не иначе судили о Хмельницком и казаках, как только, что они, где ни есть, кроются при отдаленных границах, не смея им и показаться, и обыкновенно располагали уже, как им пиршествовать при короле в Киеве и пресыщаться тамошним изобилиями и услугами киевлянок. Гетман, приступив к армии польской на самой заре, отрядил знатную часть пехоты своей в сады и огороды Хвастовские, обнесенные окопами, которые служили пехоте казацкой хорошими шанцами, а всеми другими войсками наступил на лагерь польский и, производя сильную пальбу из пушек и ружей, подавался всегда вперед, ни мало не останавливаясь. Поляки, быв полунагие, хватались за вооружение, но уже построиться порядочно не могли, а сбежавшись кучами, подавались к огородам и садам, чтобы при них выстроиться и выступить вперед. Но пехота казацкая, засевшая за окопами садовыми, допустив поляков на самую ближайшую дистанцию, сделала по ним самый исправный и сильный залп из ружей и повергла на землю целые их тысячи. Оставшиеся возвращались внутрь лагеря, но встреченные всеми войсками казацкими, претерпели второе от них поражение.

Конница польская, садившаяся на лошадей и строившаяся в линии, тогда же опрокинута и перемешана выстрелами и копьями от конницы казацкой и побежала врознь следами князя Четвертинского и его штата, убравшихся за временно и почти в одних шлафорках. И так армия Четвертинского разбита была на голову и разогнана в крайнем беспорядке. Бывшие при ней войска курляндские, убравшись в местечко, прислали от себя депутатами своих офицеров, отдаваясь в плен и прося пощады. Гетман, обезоружив их, отпустил в их землю с условием и клятвами не возвращаться им к королю и полякам и не действовать впредь неприятельски против казаков, под опасением казни вероломцам шибеницей. Весь лагерь польский, со всеми запасами, артиллерией и богатой ставкой Четвертинского и других вельмож польских, достались в добычу казакам и вознаградили потерю их в сих вещах под Берестечком. Убитых погребено поляков на месте 13 972 тела, а взято в плен курляндцев и отпущено в их земли 3 215 человек. Происходило же оное сражение 27 числа августа, в четверток.

При Хвастове известился гетман Хмельницкий, что князь Радзивилл с войсками его, литовскими, пробираясь на помощь Четвертинскому, по правому берегу реки Днепра, разорил многие селения побережные и самый город Киев, бывший без обороны, разграбил, а услышав о поражении Четвертинского, воротился обратно в Литву, со многими корыстями. По сему известию тотчас отправился Хмельницкий с легкой конницей преследовать Радзивилла и, обойдя его ночью, засел впереди, у Маслова Прудища, и как только он с корпусом, шедшим беспечно, поравнялся с Хмельницким, то сей, напав с боку, разбил войска его на голову и воротил все награбленные корысти с лихвой, получив весь обоз Радзивиллов с запасами и собственными его богатствами. Возвращаясь, Хмельницкий от Маслова, разбил еще сильные войска польские под Белой Церковью, кои шли от армии королевской искать и помочь Четвертинскому и насунулись на Хмельницкого, быв жертвой его храбрости.

Король с армией своей, состоящей в числе 150 тысяч, пройдя от Берестечка в Подолье, осадил тамошний город Каменец. Гарнизон, бывший в крепости под командой полковника Глуха, делая сильный отпор неприятелю чрез 9 недель, наконец, по малочисленности своей и издержанным запасам, 29-го сентября сдался королю на договор, и оный, в числе 312 человек отослан военнопленным на Жмудь, а король зимовал в Каменце и окрестностях его. Гетман, имея при себе войска 60 тысяч в полном вооружении и достатке, в 1652 году отправился с ним на армию королевскую и нашел ее при местечке Жванце, расположенную весьма обширно или роскошно, то есть, с небрежением о неприятеле, а в надежде на свою многочисленность. Хмельницкий, в первый день своего приближения к ней, рекогносцировал ее вокруг с малой, но отборной конницею и с легкими с обеих сторон перестрелками от наездников. 29-го числа апреля, во вторник, на самой темной заре, открыл гетман атаку свою на армию польскую со стороны местечка, имея с собой одну конницу с малым числом легкой пехоты и артиллерии; а главную пехоту посадил ночью в сады и огороды (обведенные обыкновенными их окопами), со стороны Хотина и Каменца Подольского. При первом выстреле из пушек, армия польская выстроилась против атакующих ее войск казацких и поставила тут лучшую свою пехоту прусскую с артиллерией. Гетман занимал сию пехоту и весь правый фланг неприятельский круглыми своими или маячными наездами конницей, дал знак главной пехоте своей и она, выйдя скоропостижно из засады, ударила в тыл правого неприятельского фланга и при первом выстреле, наступила на него с копьями. Пехота прусская, поворачиваясь к обороне, показала тыл свой коннице казацкой, а выступившая из-за нее легкая пехота, напала также с копьями на прусаков и они, были с обеих сторон атакованы, смешались и в расстройке подались на средину своей армии. Пехота казацкая, преследуя их, не давала им заряжать ружья и построиться, а поражала своими копьями при обороне неприятеля одними штыками. Гетман, примкнув к пехоте своей с обоих ее флангов, переменил тем весь строй обеих армий, обхватил всю артиллерию правого неприятельского фаса. Неприятель начал было перестраиваться, делая свой фронт против фронта казацкого, но Хмельницкий в то самое время наступил на него всеми своими силами и разорвал его надвое. Одна часть со всей почти конницей начала отступать к Каменцу, под командой самого короля, и Хмельницкий велел войскам своим, против нее только маскировать и показывать вид наступательный, а другая часть с пехотой прусской опустилась в места низменные к стороне Могилевской, и на сию гетман наступил со всей жестокостью. Она, не имея у себя артиллерии, скоро потребовала пардона и обезоружена, и гетман, обняв ее кордоном, отправил в город Корсунь до рассмотрения; а взято всех пленников 11 313 человек, и в том числе, два генерала, Донгоф и Оссолинский, коих удержал гетман при себе со всеми почестями и воротил им все их экипажи и пожитки, оставшиеся в лагере. Весь же лагерь с обозами и артиллерией достался казакам; но и из него королевские экипажи и палатки с людьми и всем, что было королевское, отправлены вслед за королем в прикрытие казацкого конвоя, который королем знатно одарен с публичной признательностью пред его войсками, «Что грубые казаки вежливей и великодушней от нас, славящихся эдукациями, и они в другой раз лично меня одолжают, к стыду надменности нашей».

На другой день баталии Жванской выступил Хмельницкий со всеми войсками вслед за королем к Каменцу Подольскому, но на пути встретили его сенатор Лянцкоронский и генералы Потоцкий и Собиевский, предлагая мир от короля, утверждающий клятвами трактат Зборовский по всем его пространстве; а в залог того, пока от чинов и Речи Посполитой последует формальное утверждение сего мира, и от короля выйдет на него ратификация, оставляются у гетмана аманатами вышеозначенные три чиновника и четвертый с ними находящейся в плену, генерал Оссолинский; прочих же чиновников пленных и всех рядовых просил король отпустить в их жилища. По сему, гетман на все согласился, просимое выполнил и пленников распустил, воротив притом прусским войскам шпаги и все вооружения их с нужными обозами и путевыми запасами, напротив чего и малороссийские пленники королем возвращены в свое отечество. Ратификация, подписанная 27 сентября, получена Хмельницким 11-го октября и во всей Малороссии опубликована с торжествами и молебствиями во всех селениях и церквах. Войска распущены по свои местам и все приведено в мирное состояние. Аманаты польские объявлены свободными и от гетмана с почестями и подарками отпущены в их земли и на дорогу всем нужным напутствованы; но один из них, сенатор Лянцкоронский, имея секретные от короля инструкции, остался жить в Чигирине, приватно, до дальнейших повелений королевских.

В ноябре, 1652 года, прибыли к гетману в Чигирин посланники турецкие, Нурадин-ага с Эфендием, Оглу-Селимом, да крымский мурза, Нагайбек, с их штатами, а к ним присоединился и польский сенатор Лянцкоронский. Они все вместе, объявив волю своих дворов и данные от них полномочия и наказы, соглашали гетмана воевать вместе с их державами, на царство Московское и отнять у него в пользу хана, царство Астраханское. Хан писал притом особо к гетману, что сделанные им против интересов ханских тайные заговоры с московцами и все неприятности он охотно гетману оставляет и предает их вечному забвению при первом соглашении гетмана на нынешней конференции, а что касается до загнанных им в нынешнее лето малороссийских пленников, числом до трех тысяч, то их тотчас возвращает в свои жилища, и они у него не что иное значат, как аманаты в залог обещаний гетманских взятые. Гетман, употребив все свое искусство в политике и все красноречие в доказательствах, сколько ни отговаривался невозможностью вступить в новую войну, потерпев великие убытки в старых, и что надобно ему время на размышление, на советы с народом и на многие поправки, однако, посланники ни на что тое не уважая, требовали у гетмана лаконического ответа, т.е. так или иначе, и вступает ли он с ними в союз, или объявляет себя их неприятелем, и что они имеют от дворов своих повеление, на случай несогласия гетманского, положить ему на стол меч и лук, войну означающие. Гетман просил еще признать его нейтральным, и он под сим видом обяжется помогать им секретно, суммами, лошадьми, снарядами и другими воинскими надобностями, значащими в войне пункт немаловажный. Но и сие предложение гетманское отвергнуто, и послы настаивали ему выставить армию свою против московцев. Гетман, наконец, после многих переговоров, сказал, что он посылается на благоразумие самих послов, по которому они найдут сами и признают невозможность вступить ему зараз в новую наступательную войну, не укомплектовавши своих войск, потерпевших великие убытки и не получивших самого необходимого в войне знания, без которого легко можно принести один вред союзникам, вместо ожидаемой помощи; а испорченное один, раз, обыкновенно труднее, иногда, поправлять, чем вновь делать. Послы, уважив, напоследок, так великие гетманские резоны, отсрочили ему на поправку армии 10 месяцев и одаренные гетманом щедро, разъехались восвояси, а хан, в след за тем, воротил пленников малороссийских.

Гетман, разделавшись с послами, выправил за раз в Москву секретно судью генерального Якова Гонзевского, и чрез него писал к царю Алексею Михайловичу, письмо следующего содержания: «Многочасно и многообразно давал я знать Вашему Величеству о намерениях султана турецкого и хана крымского, вместе с королем польским, объявить Вам войну за царство Астраханское и другие их претензии, и что они меня к тому приглашают против воли моей и желания; и я отговаривался от них доселе разными предлогами, а паче бывшими у меня с поляками всегдашними войнами. Но теперь, когда окончил я сии войны Зборовским и Жванским трактатами, то присланные от всех оных держав нарочные посланники требовали у меня настоятельно воевать, вместе с теми державами, на царство Ваше; в противном же случай объявляют они мне войну и введут в Малороссию для того три свои армии. Я, сколько не отговаривался истощением сил моих и народных частыми и тяжкими войнами и крайним моим не состоянием, требующим немалого времени на поправку испорченного и на заведение оскуделого, однако они ничего того не внемлют и в резоны не ставят, подозревая меня особливо в приверженности и преданности к Вашему Величеству и народу Вашему, по пересказам им изменника моего, бывшего от меня в посылках в Москву, но после, за злодеяния, на смерть осужденного, судьи Гуляницкого, который, убежавши от казни, кроется в Крыму и Польше и на меня клевещет. И я насилу мог выпросить у посланников оных, с великими им пожертвованиями, одной отсрочки на 10 месяцев для приведения армии моей в надлежащий порядок, а все другие просьбы мои, даже и на самый нейтралитет, остались тщетными. И так остается теперь судить о сем деле Вашему Величеству и избирать средства полезнейшие и надежнейшие; а я, призываю все клятвы на душу мою, что о войне с вами и с царством вашим и думать мне несносно, и предаю вечной анафеме и суду Божию всякого, мыслящего неприятельски на единоверцев и однородцев, последних остатков свободного в Греческой церкви благочестия и древнего Апостолического православия угнетенного и искаженного во всем мире магометанством и папежством. Но ежели, Ваше Величество, еще и теперь не решитесь упредить неприятелей и попустите им войти в Малороссию со своими армиями и принудите меня идти с войсками моими войной на царство Ваше, то извините меня и не осудите, что стану Вам поневоле неприятель, и на таков случай протестуюсь я пред Богом и всецелым светом, что неповинен буду в крови единоверных христиан, проливаемой за интересы народов неверных и недоверков. Для отвращения зла оного, или, по крайней мере, ради его уменьшения, есть средство не безнадежное, т.е. объявить полякам войну и внести зараз в землю их две армии или хорошие корпуса: один в Белоруссию и на Смоленск, а другой, в Литву. Поляки непременно должны отвлечь туда все свои силы, а турецкие и татарские войска я, с помощью Божию, надеюсь тогда удержать в их границах, следуя системе оборонительной. Если же войска Вашего Величества осчастливлены будут успехами, так я и на дальнейшее поступить могу. Но все сии положения надобно утвердить договорами и клятвами, чтобы не думалось о зрадах; а я всю свою душу обнажил пред Вами, и свидетель мне Бог, что говорю сущую правду».

По адресу Хмельницкого царь Алексей Михайлович прислал к нему боярина Василия Васильевича Бутурлина, своего советника, и с ним двух других думных бояр, и чрез них наказывал и писал царь к Хмельницкому следующее: «Высокомочному и славному Малороссийскому и Казацкому гетману Зиновию Михайловичу Хмельницкому, наше Царское и почтительное слово. Известием Вашим о враждебных помыслах соседних держав и добрыми против них советами, мы очень довольны и благодарны Вам, предостойный гетман, а войска наши давно стоят на границах своих в добром порядке и благонадежности; выступать им за границу без доброго приятеля и надежного помощника сомнительно. А когда бы ты, гетманушка, изволил с нами соединиться, то бы все сомнения на сторону, и мы поручили б Вам всю свою армию, так как человеку умному и воину славному. А что ты пишешь про договоры и обовязки, то мы готовы все исполнить верой и правдой, как закон христианский и совесть повелевают. Однако чтобы впредь не было разнодумей и шатостей с обеих сторон, то хорошо бы соединиться и укрепиться нам на вечные времена, как единоверным и единокровным, и чтобы враги наши не посмевались о нас, а договоры об том и уставы суть права старые Малороссийские и Казацкие, которые мы за ними укрепим и подпишем за себя и наследников наших, и не будут они нарушены вечно. А что ты придумаешь к лучшему с нашими боярами и своими думными людьми, мы на то будем согласны. А коль скоро согласие утвердим, так и войска выправим на неприятелей, и меж себя воевать сохрани нас, Господи! Сам дьявол разве на то поступить может, а нам, православным, и мыслить о таком, злом деле, право, с грехом; а дума наша есть и будет, еже бы защитити и охранити народ православный от врага, и местника, чего мы и от вас ищем, и видит Бог, что в правде, и истине, и под Его святой порукой, соединиться вечно с Вами и народам Вашим желаем, и Вам об том почтительно пишем». Переписка Зиновия Хмельницкого с царем Московским и другие сего гетмана записки и деяния сообщены в Кафедральный Могилевский монастырь из монастыря Староканевского архимандритом тамошним, Макарием¹⁶³, у которого проживал в монастыре несчастный сын Зиновия Хмельницкого, Юрий Хмельницкий, бывший после гетманства своего в монашестве.

По прибытии в Чигирин посланников царских, гетман Хмельницкий созвал зараз чиновников и знатнейших казаков от войска занимавших тогда все правительства Малороссийские и объявив им о прибывших к нему послах царских, приглашающих его с войском и народом к соединению с царством Московским и бывших прежде у него посланниках турецких и польских, вместе с татарскими, требовавших у него настоятельно соединения с их державами и поднятия с ними оружия на царство Московское за их претензии, предлагал притом, чтобы чины и войска, приняв в зрелое рассуждение все оные требования иностранные, решили единогласно, которое из них избрать полезным и основать на нем предбудущее свое состояние? Ибо «По обстоятельствам настоящим, надобно быть нам непременно на чьей ни есть стороне, когда нейтралитет не приемлется; да и на предбудущее время зависть и интересы соседей не оставят нас в покое и без попыток, как я и прежде о том вам говорил, а теперь событие и сами вы видите». Молодые чиновники и казаки объявили первее согласие свое на соединение с турками, доказывая, что «у них воинский народ в нарочитом уважении и почтении, и для поселян нет у них ни аренд жидовских, ни великих налогов и индуктов, каковы в Польше; а что всего важнее, то нет у них крепостных и продажных людей или крестьянства, как в Московщине тое водится, и сие все видно и вероятно в соседних княжествах Молдавском и Волошском, которые нам служить могут примером. И когда нам, по словам гетманским, не можно пробыть самим собою без сторонней протекции, то турецкая протекция есть от всех других надежней и пожиточней, и, несмотря на их бусурманство, каждый турок, поклявшийся одной своей бородой, никогда уже клятвы своей не переступит и слова своего не переменит. Христианские ж клятвы и самые присяги бывают одною маской, под которой скрываются коварства, предательства и всех родов неправды, и самые их важные действия, называемые политикой и министерией, суть одна – искусный обман, и чем обман сей выработается большим и вреднейшим, тем славятся и превозносятся творцы оного первейшими в державах и единственными у них умными людьми, или великими министрами и политиками».

Гетман и старые чиновники, и казаки, возражая молодым разными и многими противоположностями в выгодах турецких, от их насчитанных, доказывали им, что «отдаться христианам самовольно во власть неверных, или задружить и общение иметь с ними есть для христианства грех смертельный и поступок пред всем Христианством позорный и предосудительный, и есть тоже почти, что и самоубийство: ибо, имевшим с такими общение и единость, нельзя ни как не совратиться с пути христианского и не заразиться мерзостями бусурманскими; а что есть, важнее в мире, как не соблюдение отеческой своей веры, божественной и единственной в человечестве? Примечайте и внемлите, что Павел святой, сей избранный Апостол Христов, препревший и победивший всех мудрецов мира сего доказательствами своими о вере нашей христианской, что сказал он при конце жизни своей о собственной вере своей во Христа. Он благодарил Бога на усерднейше, что «теченье жительства скончах и веру соблюдох». А когда такой великий муж и такой ревнитель Божий и угодник Его, подкрепляемый всегда благодатью свыше, когда он благодарил Бога за соблюдение веры в Него, то нам грешникам сущим, ненадобно ли всемирно пещись о соблюдении веры своей, которою живем, движемся и есмы? По сие говорится только о собственной вере нашей. А когда мы ее рассмотрим и в других народах, то есть, когда соединясь с неверными, ударим на царство Московское, на сей единственный и свободный остаток державы Христианской, с ними единоверной, и покорим его под такое иго магометанское, в каковом пребывают наши единоверные иераршества: Константинопольское, Иерусалимское, Антиохийское и Александрийское, то, что мы тогда будем пред лицом света? Но истине, не что иное, как только притча во языцех и несмеяние в людях, и будем еще окаянние от народов Содомского и Гоморского, погубленных правосудием Божьим с только страшною грозою. Да и сами тогда, останемся, как обломанное судно в пространном море, обуреваемое со всех сторон и не имущее пристанища и надежды к спасению, и будем тоже, что были после нашествия Батыя под владением татарским, т.е. невольники в богослужении и Христианстве, или отступники и рабы неключимые, гибнущие с душою и телом».

Речь гетманская и стариков тронула, наконец, молодых противоборцев до слез. Многие из них с рыданием говорили и повторяли гетману: «Право судили есте, и правы путие ваши: да будут по глаголу вашему и мнению!» Гетман, пользуясь смягчением сердец, поручил судье Самуилу Богдановичу и полковнику переяславскому Павлу Тетере, написать договорные статьи с царем Московским и представить их на рассмотрение его и всего совета Малороссийского. Они написаны, и по апробации гетмана с советом, объявлены послам московским, которые, согласясь на все, в них уложенное, подтвердили присягой своей от лица царя и царства Московского о вечном и ненарушимом хранении условленных договоров. А за сим требовали они взаимной присяги от чинов и народа малороссийского в равномерном соблюдении тех договоров. Статьи договорные подписаны гетманом, и чинами января 6-го дня, 1654-го года, и присяга тогда же ими учинена; а прочим чинам и войску назначен сборным местом город Переяславль, где все они также присягали в присутствии послов и получили от них подарки царские. Но послы требовали притом, чтобы и войско Запорожское имело совместно с Малороссией согласие на договоры и присягою утвердило. Однако на сие объявил гетман со всеми чинами, что «Запорожцы у нас люди не великие, и для того в дело сие ставить их не для чего, ибо они из нас набираются и к нам возвращаются; а малость между ними иностранцев почти ничтожная, к сему делу ненадежна и ко всем обязанностям неспособна; и сие почитается у них верховной вольностью и так сказать, их пищей».

Статьи договорные состоят во многих пунктах, но экстрактом из них служат для казаков и их начальников и народа только три: первый, чтобы пребывать им на всех прежних договорах и пактах, заключенных с Польшей и Литвой и утвержденных привилегиями королей польских и великих князей литовских, и по них пользоваться всеми преимуществами и свободами вечно и безо всякой отмены; второй, чтобы собственность всех родов имений их и приобретений его ненарушимо при них и наследниках их пребыла вечно под охранением прав их стародавних Русских, Литовскими называемых, и по них шафовать ими и всякими образами корыстоваться было бы свободно и невозбранно; и третий, чтобы в дела их и судилища никто другой не входил и не мешался, а сами они судиться и управляться между собою должны по своим правам и своими избранными из себя судьями и начальниками. В преимуществах правительства национального положен, между прочим, сей пункт: «Ежели мы, гетман со старшиной и войском, кому за службу пожалуем хутор, мельницу или деревню, а он начнет просить государя о подтверждении, то государь да изволит, оное подтвердить». Наконец, привнесена статья и о шляхетстве польском, оставшемся по единоверству в Малороссии, чтобы им пребывать здесь при своих правах и преимуществах, равных с природной шляхтой и под протекцией войска. Но статья сия была впоследствии громовым ударом для правительства и горчайшей пилюлей для тех, кои ее допустили и в протекцию свою таких зловредных людей приняли. Они поблагодарили и воздали им точно так, как древние племена хананейские и аморейские воздали племенам израильским за то снисхождение, что си их не истребили, а сжалившись, вместили при себе. Шляхетство оное, бывшее всегда в первейших чинах и должностях по Малороссии и в ее войсках, подводило под правительство ее многие мины происками своими, контактами¹⁶⁴ и открытыми изменами, замышленными в пользу Польши, а народу дало испить самую горькую чашу предательствами и введением их в подозрение, недоверчивость и в самые тиранские за то мучения, правительством верховным по неосмотрительности над ним произведенный, ибо всем замешательством, нестроением и побоищем в Малороссии, после Хмельницкого происходившим, они – то были причиною, и сколько их ни скрыты сети и коварства от народа, но он узнал виновных, нескольких истребил, и воспел, наконец, сию утешительную для себя песенку, значащую больше, чем ее простота: «Да не буде лучине, Да не буде краше, Як у нас на Вкрайни: Нема панив, Нема ляхив, Не буде и измины...».

Ненависть польской шляхты не преставала и за тем гнать малороссиян, а паче казаков во всякое время, и неудачи со стороны правительства и искушения народного, хотя нисколько унизили их, но не совсем истребили. Они мало-помалу вошли вновь во все уряды и командования казацкие, и, занимая пред ними и пред чиновниками, из них происшедшими, первенство и преимущество, тщеславясь одной породой своей и эдукацией, забыли и затмили, наконец, то, что они пришельцы в земле чужой и оставлены в протекции тех, коих презирали и ненавидели, и кои могли и должны были изгнать их или истребить во время революции, но удержаны от того одной верой и снисхождением гетмана Хмельницкого, народом отменно любимого. Плодом поверхности их над природными чиновниками и шляхтой было унижение сих в собственной своей земле и в своих природных правах и преимуществах. Им позавидовав и поревновав, многие из природных малороссиян, а паче из поповичей, вышедших в чиновники посредством инспекторий, пристали к их системе, и, приладив кои как фамилии свои к польским, стали тщеславиться их происхождением. А к сим еще премногие возникнув из жидовства, принужденного креститься в прежде бывшие над ними всеобщие побоища, и поверстанные в шляхту известным о перекрестах статутовым артикулом, составили, наконец, из смешения сих языков и пород единственный бич для казаков и всех малороссиян. Они управляли ими во всех урядах правительствах и, обогатившись около их разными происками, а паче пользуясь тех простотой и подчиненностью, отняли у них все права их шляхетские природные, от самой известной древности беспрерывно при них бывшие, и под титулом рыцарства всеми договорами и привилегиями им подтвержденные, присвоив их одним своим породам. А напоследок, вытеснив многих из них на слободы и другие провинции, остальные приправили в то состояние, в каковом они ныне находятся. Отпускал гетман послов царских с договорными статьями, одарил их знатно азиатскими и польскими вещами, довольно богатыми, и с ними послал своих посланников, судью Гонзевского и полковника Тетерю, с благодарственным, к царю адресом, в коем, объяснив обо всем, с послами им произведенном в пользу соединенной нации, просил притом царя о ратификации и подтверждении договорных статей особыми своими грамотами, которые от царя в неукоснительном времени гетману чрез его посланников и присланы. И царь, утверждая в них все, договорами положенное, оказал притом открытую благодарность свою к малороссийским чинам и народу, сравнив их личными преимуществами с боярами, дворянами и всеми степенями московскими или великороссийскими, чего в договорах не было объяснено, а вмещалось то в пактах с Польшей и в привилегиях королевских, статьями утвержденных, в коих несколько раз узаконено и подтверждено, что соединяемся, яко равный с равными и вольный с вольными. Ратификационные статьи и Царские грамоты, за получением их, опубликованы были во всей Малороссии с приличными торжествами, и копии с них оставлены в архивах всех правительств, а оригиналы положены в архив трибунала Малороссийского, под охранение национального присяжного архивариуса, которые со многими другими национальными документами и хранились с таковым тщанием более ста лет, но, напоследок, во время частых перемен Малороссийского трибунала или правительства и по наветам антипатриотов народных, происшедших из смешения полятства и жидовства, стали они сокровенны в ином хранилище.

Соединение Малороссии с царством Московским встревожило все почти дворы европейские. Система о равновесии держав начинала уже тогда развиваться. Царство Московское, хотя само собой и не делало еще у соседей важного замечания, яко разоренное и униженное недавними ужасами самозванцев и междоусобий, однако зависть соседей, знавших довольную обширность соединявшейся с ним Малороссией и ее многолюдство, с таким храбрым и мужественным воинством, не осталась без своих действий. И сколько Польша ни набридла ¹⁶⁵ соседним державам тревогами своими и непостоянным правлением; но все желали, лучше иметь дело с сей республикой, подверженной всегдашним превратностям, чем видеть в России державу абсолютную, вдруг возвысившуюся в степень царств могущественных и страшных, без всяких притом потерь и убытков, и как бы с неба сим бесценным даром обогащенную. Но сему гетман Хмельницкий со всех сторон атакован был нареканиями и угрозами за свою протекцию, и от многих дворов требовано возвращения его в прежнее нейтральное состояние; а от стороны турецкой, польской и крымской объявлена ему, зато война, вместе с царством Московским, и Хмельницкий принужден нисколько раз повторять с прискорбием известные слова царя Давида: «Тесно мне, от всюду!» Однако великодушие его и здравый ум, и рассудок, с обширным знанием политики, превозмогли все страхи и ни мало не поколебали в приверженности к царю и царству Московскому, и он, начав приготовляться к новой войне, сообщил царю свои о ней распоряжения, которые царь во всем одобрил и зараз стал производить в действие.

Армия соединенной России разделена была на четыре больших корпуса, и действие их началось с 15-го апреля, 1655 года. Гетман с тридцатью тысячами своих войск, выступив к польским и турецким границам, расположился при городе Заславле; для отражения турецких и польских войск, покушавшихся с тех сторон своим нападением. Боярин князь Бутурлин, в числе тридцати тысяч великороссийских войск и пяти тысяч малороссийских казаков, расположен в устье реки Ворсклы, вблизи Кадака, для удержания татарских набегов. Князь Хованский с тридцатитысячным корпусом великороссийских войск командирован в Белоруссию к реке Сожи для отражения войск польских, на случай прихода их к городу Смоленску, а к сему городу командирован наказной гетман малороссийский Иван Золотаренко, определенный гетманом из полковников нежинских, коему, в знак сего достоинства, даны от великого гетмана клейноды войсковые, булава и бунчук, меньшие от других и означающие полевого гетмана. В командовании его состояли полки Нежинский, Черниговский и Стародубский, переименованный из Северского, и семь других малороссийских полков, в числе двадцати тысяч реестровых казаков и пяти тысяч охочекомонных; а в числе чиновников находился юный гетманич Георгий Хмельницкий, посланный отцом для изучения и навыков в военном искусстве. Наказному гетману назначено царем и Хмельницким, взять город Смоленск. Он осадил его со всех сторон 27-го мая; осада встречаема была частыми и жестокими со стороны поляков вылазками и шармицерами; но Золотаренко, всегда их, отражая с успехом и великим кровопролитием неприятельским, укрепил, наконец, осаду свою шанцами и редутами и открыл из них пальбу по городу из пушек и мортир. А продолжая ее несколько недель по укреплениям, делал между тем насыпи для возвышенных батарей, и по окончании их, начал производить пальбу внутрь города через стены, от чего разбиты и сожжены многие магазины, казармы и другие строения, и побито много солдат польских и народа.

Царь Алексей Михайловичу по причине открывшегося того года в городе Москве морового поветрия или чумы, выехал из Москвы на жительство в город Вязьму и оттоль наведывался часто к Смоленску и стан осаждающих. Гарнизон Смоленский, сделав в городе на том холме, что под соборной церковью, обсерваторию, примечал с нее, что делалось в шанцах и в стане осаждающих; и когда один раз приметил выезд царский в стан казацкий, то, дождавшись ночи против 27-го числа июля, сделал из города сильную вылазку вдруг двумя отрядами, из которых один напал на шанцы, а другой направил стремление свое прямо на стан. Золотаренко, имевший каждую ночь для подкрепления шанцовых войск нарочитые резервы позади шанцов, коих осажденные с обсерватории своей, видеть ночью не могли, окружил оба неприятельских отряда резервами и шанцовыми войсками, и при первом на них выстреле из пушек и ружей, ударил копьями. Поляки, обстрелявшись из своих ружей и пистолетов, не успели заряжать их вновь и оборонялись одними саблями, но против копий с ними не устояли, а смешавшись толпами, начали бежать с великой потерей в город; но были окружены со всех сторон, пробиться к городу не могли и, бросая ружья, просили згоды или пардона, который им и дарован, и они обезоруженные, отогнаны до рассвета за стан, а поутру насчитано их пленников и представлено царю 2 389 человек, и в том числе 33 начальника; убитых собрано и похоронено вне шанцов 4 623 человека.

Царь, бывши благоразумием и мужеством Золотаренко и храбростью войск его отменно доволен, благодарил им весьма признательно и уговаривал притом Золотаренка повести тогда же на город генеральный приступ и взять его штурмом; но сей военачальник доказывал царю, что по правилам, искусного воина тогда только надобно употреблять все напряжения сил и излишнею потерю войска, когда чего не можно сделать искусством, и принудить самой необходимостью идти на таковую крайность; а он надеется успеть в желаемых намерениях без дальнейших потерь народа. Царь, изъявив на мнение Золотаренко сугубое удовольствие, велел продолжать действие его по своему знанию, и Золотаренко, усмотрев, что стена городская от реки Днепра устроена без насыпей землею, а так, как, монастырские стены строятся, в надежде, что разбивать ее пушечными ядрами с низкого места невозможно, повелел рыть ночью под ту стену подкоп или мину. А как мина сия изготовлена и порохом наполнена, то в средних числах августа месяца отдал он приказ войску быть готовым, к генеральному приступу. Подкоп взорван был на самом рассвете, во вторник, и помощью сильного ветра подорванную землю и стенной материал понесло и разбросало по городу с великим треском и грозными ударами, причинив гарнизону и гражданам великий страх и убыток. В ту самую пору изготовленные войска ввалились проломом в город и произвели на всех, им попадающихся, жаркую пальбу из ружей и полевых пушек, которые тогда же втянуты были в город.

Войска польские, расположенные врознь при бастионах и валах городских и умаленные до половины при тех вылазках и шармициях, начали было собираться и строиться против казаков; но сии, не давая им к тому времени, поражали их своими выстрелами, а паче копьями, и сделали страшное между ними убийство и кровопролитие, от чего они обратились в бегство, иные за город, а другие в жилища городские и в церкви. Золотаренко, щадя город и его здания, не велел их штурмовать и вредить, но приказал музыке воинской играть на трубах и сурмах, а войску кричать мир и згоду. По сим знакам поляки и граждане, выходя на улицы, бросали от себя оружие и становились на колени, целуя каждый крест, из перстов своих сложенный. И так город Смоленск был взять силою оружия, и по очищении его от трупов и руин и за устроением полиции и стражи, въехал в него царь Алексей Михайлович с полным триумфом, и торжествовал в нем победу свою в соборной церкви благодарственным Богу молебствием, происходившим, тогда же и во всех церквах; а после того даны были пиршества чинам и войску, коих, поблагодарил царь лично за их к нему усердие и достохвальное воинское мужество, одарил их разными вещами и суммами, по мере заслуг и отличия каждого. Между тем знатнейшим чиновникам жалованы золотые и серебряные коряки на лентах, кои носили чрез плечо, по примеру нынешних кавалерий; другим поднесены дорогие сабли, пистолеты и разные убранства; наказному ж гетману Золотаренку и гетману Хмельницкому сугубые сделаны почести и подарки, а для всего вообще воинства малороссийского жалована царская грамота, 16-го числа сентября, 1655 года, состоявшаяся, в коей, между прочим, так написано: «По природному нашему человеколюбию и великодушию к нашим верноподданным, а особливо, видя Малороссийский военный народ отменной к нам усердности, который, как при взятии города Смоленска не щадил своего живота, чему мы сами свидетели, так мы, в рассуждении такового оного подвига и обнадеживши себя и впредь от него таковой же верностью и ревностью, с его наказным гетманом Золотаренко, жалуем отныне, на будущие времена оного военного малороссийского народа от высшей до низшей старшины с их потомством, которые были только в сем с нами походе под Смоленском честью и достоинством наших в Российских дворян. И по сей жалованной нашей грамоте, никто не должен из наших российских дворян во всяких случаях против себя их понижать, как оный животом своего здоровья и непорочной преданностью заслужил сие в нашем отечестве против нашего неспокойного и лживого неприятеля. И таковой нашею милостивейшею грамотою дозволили мы везде им тешиться и веселиться, и в залог своей заслуги, каждому при себе иметь».

От Смоленска командирован Золотаренко с корпусом своим в Белоруссию и Литву, и он, пойдя до реки Сожи и переправясь через нее, без всякого с польской стороны сопротивления, в ноябре месяце, 1655 года, осадил город Гомель, принадлежащий к Малороссии, но отнятый недавно поляками после истребления в нем казацкого гарнизона с командиром их, сотником гомельским, Афанасием Зинченко. Осада сего города и сопротивление в нем сильного польского гарнизона были жестокие и убийственные. Золотаренко, взяв город, штурмом, приступил к его замку, который был род полуострова, окруженный рекой Сож и природными рвами, делавшими из замка холм высокий и почти неприступный. Обложение замка и пальба в него продолжались нисколько дней без всякого успеха, а производить штурм на него казалось невозможным или слишком губительным. По сему Золотаренко, выбрав, из неминуемых зол меньшее, повелел втянуть на Спасскую церковь и колокольню мортиры и пушки, и палить из них внутрь замка, бросая притом и бомбы. Предприятие сие подействовало с желаемым успехом. Бомбами, зажжено в замке строение во многих местах, и весь замок наполнился пламенем, а погашению его препятствовали пушечные ядра. Поляки для спасения себя предприняли сделать вылазку, с умыслом зажечь Спасскую колокольню и церковь, или при неудаче, спасаться бегством. И так, отворивши они замковые ворота, двинулись из них толстою колонною на город, а Золотаренко, сие приметив, дал время вытянуть колонну свою подальше, и тогда ударил на нее с трех сторон, и после одного только выстрела с обеих сторон, началась сеча саблями и поражение копьями. И сие скоро превозмогло неприятеля, который истреблен был почти без остатка, и замок с городом и всей их принадлежностью достались победителям.

Из Гомеля выступил Золотаренко с корпусом к городу Новому Быхову, принадлежащему так же к Малороссии, и, окружив его блокадой, расположенной в околичных селениях по причине зимнего времени и великой стужи, делал на город частые из квартир покушения одной пехотой. А наконец, подчас польского праздника Трех Крулей, когда польские войска, после набоженства, занимались пированиями, а сделавшаяся оттепель умерила стужу, подступил Золотаренко с пехотой ночью под замок Быховский, и помощью лестниц и великих снегов, взобрался в него с малым сопротивлением от неприятеля; а по овладении замком, открыл с него пальбу из пушек по городу и городским бастионам.

Польские войска, выбитые из замка и собравшиеся в город, сколько ни приступали к замку, с намерением его отнять, но всегда были отбиты казаками с великой для себя потерей; напоследок решились они оставить город и пробраться пешими в Литву или ближайший к ней город. Но квартировавшими в селениях казаками, по данному им за временно от Золотаренко велению, были окружены в лесах по Минской дороге и по малом сопротивлении, принуждены сдаться в плен, и сих пленников, вместе с пленниками гомельскими, числом до трех тысяч, отправил Золотаренко, при своем конвое, к царю в Смоленск, с донесением обо всех успехах его оружия. Царь, благодаря Золотаренко за его такие великие и отличные подвиги и успехи воинские, прислал ему знатные подарки и похвальный лист, с особой признательностью к усердию Юрия Хмельницкого, Золотаренко отменно рекомендованного.

С польской стороны чрез прошедшую компанию ведена война во всех местах оборонительная, и держались войска польские при одних городах и дефилеях; а на 1656 год собрались поляки открыть компанию наступательную; посему плану верховный военачальник их, князь Радзивилл, с многочисленной польской армией, выступив из Литвы, направил поход свой к Белоруссии. Наказной гетман Золотаренко, сведав о движении армии польской, в марте месяце того года перешел реку Днепр, и соединился с войсками великороссийскими, бывшими под командой князя Хованского и пришедшими к нему от города Могилева. В сих соединенных силах двинулись оба военачальника к реке Березина навстречу польской армии и, найдя ее расположенной при той реке, атаковали с двух сторон. Сражение продолжалось долгое и упорное. Князь Радзивилл, часто переменяя и подкрепляя свои линии, держался всегда зарослей и луговых при реке впадин, и потому артиллерия соединенных россиян слабо действовала на неприятеля. И Золотаренко, соглася Хованского, наступил пехотой своей на самый центр неприятельских линий, на кои, сделав один выстрел из ружей, ударил копьями и, опрокинув линии, погнал неприятеля с места баталии к реке и мостам, на ней сделанным, при которых от тесноты и неспособности к обороне, страшное произведено над поляками поражение. Спасшиеся от убийства, многие перетопились в реке, а прочие пали на месте; стан неприятельский со всеми запасами и вся артиллерия с ее снарядами достались победителям, а неприятель, убравшись с остатком своим за реку, разломал и зажег на ней мосты, и в полном расстройстве побежал во внутренность Польши.

По разбитии армии польской разделились войска по-прежнему на два корпуса; и они, проходя остальную часть Белоруссии, вступили в Литву, Золотаренко держась с казаками средины тех провинций, а князь Хованский с великороссийскими войсками следовал пограничной стороной от Лифляндии и Курляндии. В проход их не показывались никакие корпуса польские в поле, а только держались войска их при городах и укреплениях; и военачальники оные, поражая везде Польские гарнизоны и засады, где их ни находили, брали притом белорусские и литовские города и местечки без дальнейших затруднений. И таким образом, овладев совершенно всею Белоруссией и большей частью Литвы, покорили в них около двухсот городов, местечек и укрепленных замков; и за удержание войск от грабежа, правами воинскими за сопротивление позволяемого, взяли с граждан контрибуцию, а паче с городов знатнейших, как то: Витебска, Полоцка, Минска и других. Наконец, сошедшись оба войска к столичному Литовскому городу Вильне, осадили его со всех сторон, и по упорству гарнизона и граждан тамошних, раздраживших россиян более коварствами и обманами своими, учинен на тот город генеральный от всего войска русского приступ. И как оным все войска польские у валов и бастионов, городских бывшие, поражены и опрокинуты были, то убравшись, они вовнутрь города, стреляли со строений на войска русские, кидали на них разные тяжести и обливали их кипятком в проходе по улицам. Посему принуждены были россияне зажечь город со всех сторон и обратить его в пепел и руины, а народы, избегавшие от пламени, иные избиты, а прочие разорялись и скрылись вне города. И так Вильна от злобы и непостоянства граждан своих претерпела такой удар, каковой россияне ей никогда не готовили и в мыслях не имели.

Царь Алексей Михайловичи, получив от военачальников своих, Золотаренко и Хованского, донесение о покорении державе его всей Белоруссии и большой части Литвы, в том же 1656 году воротился из Смоленска и Вязьмы, где он тогда проживал, в столичный город Москву, и там, сделав великое торжество и собрание всех царственных чинов, по отпевании с ними в церквах благодарственных Богу молебствий с колокольным звоном и пушечной пальбой, воссел триумфально на трон царский, и в присутствии всего правительствующего, Духовного и Мирского, Синклита, принял на себя титул Царя и Самодержца Великой, Малой и Белой России, а соединенно говоря, царя Всероссийского; о чем тогда же провозглашено в столице и обнародовано грамотами в провинциях с колокольным так же звоном и пальбой. И от сего времени начались и утверждены названия России и титул царя Всероссийского; прежний же титул царя Московского оставлен и вмещен в грамотах между титулов провинциальных. Царь с сим новыми титулом послал первые благодарственные грамоты к гетману Хмельницкому за его распоряжение в войне и за мужественное воинство, а к наказному гетману Золотаренко и князю Хованскому за великие их подвиги, и успехи воинские, за которые обласкал их знатными дарами и другими почестями, повелев притом оставить при границах и крепостях гарнизоны, а самим возвратиться на зимовье в средину Белоруссии.

Наказной гетман Золотаренко, возвращаясь с войском по повелению царя, внутрь Белоруссии, и проходя город Старый Быхов, ружейным выстрелом, сделанным с одной колокольни от засевшего в ней католического органиста, Томаша, убит до смерти, а органист признался добровольно, что подговорен к сему злодейству католическими ксендзами, кои дали ему ружейную пулю из священной чаши, по его словам освященную и укрепленную нарочитыми заклинаниями; а посулено ему за то на ряду мучеников царство Небесное и воспитание детей его в школах Иезуитских. В самом деле, по освидетельствовании, нашлась та пуля необыкновенной, и в ней внутренность была серебряная с латинскими литерами! Тело убитого Золотаренко отвезено в отечество его, в город Корсунь, к погребению в тамошней деревянной церкви, на коште его построенной. Но когда, началось погребение в присутствии многочисленного народа и духовенства, то громовым ударом зажжена церковь, и тело убитого, вместе с церковью, сгорело в пепел. Причем несколько погорело и людей из духовенства и народа, столпившегося при дверях церковных и задохнувшегося от тесноты и огня, чему много содействовало то, что одни были в церкви двери, так устроенные по образцу Католических церквей. О сей случайности, польские народные писатели заметили в хрониках своих и внесли в историю нелепую басню, делающую стыд просвещенному христианству. Что будто, Золотаренко пожрал ад, с полным своим дьявольским триумфом и величием, за то, что вся Польша, судя о Золотаренко по воинскому искусству его и великим успехам, заключала и навсегда утверждала, якобы он был большой характерник или чародей, то есть, волшебник, владевший многими дьяволами, от коих имел такую необычайную силу в войне и наконец, в удовлетворение услуг их, взят с таким торжеством прямо в ад. Но при сем неизвестно, как они полагают органиста Томаша и учителей его, причинивших злодейски Золотаренко – смерть, в сотовариществе ли они с их дьяволами, или только послушниками тех считают, и как им делиться в посулах ксенжацких?

В продолжение компании 1655 года, как она от стороны поляков ведена была оборонительной, гетман Хмельницкий с армией своей, имея позицию около Заславля и Каменца Подольского, защищал границах тамошние от Польши и Турции, и бывшие с них набеги волонтиров и партий неприятельских всегда отражал с успехом и гибелью неприятеля; а боярин Бутурлин производил тоже со стороны Крыма. Между тем от поляков веден торг, в Крыму с ханом, Ислам-Гиреем, о наступательных действиях, ибо татары, несмотря на все союзы и дружеские соглашения, без денег и подарков ничего не предпринимают, и друзей у них нет в целом свете. А как Польша довольно уже истощена всегдашними войнами и в деньгах была скудна, то веден торг оный до половины 1655 года. В сем же году смертью Ислам-Гирея открылся путь к сходнейшему торгу с племянником его, новым ханом, Менгли-Гиреем, который, ни мало не дорожа своим народом, уговорился с Польшей вести войну с Россией и казаками за сто тысяч талеров золотыми деньгами. Каков торг, таковы и действия молодого хана были, т.е. скоропостижны. Он со всеми своими ордами, в октябре месяце того 1655 года, напав нечаянно при реке Самаре на Казацкий корпус, разбил его на голову. Командовавший им, наказной гетман Яков Томило, на место Золотаренко, Хмельницким произведенный, был убит на месте сражения, а войска остальные, одни, пробившись сквозь неприятеля, соединились с корпусом боярина Бутурлина около Санжарова, а другие, под командой полковника Худорбая, скрывшись в луг днепровский и его очереты и кустарники, отбивались в них до ночи, а ночью, переправясь на очеретовых пучках или связках через реку Днепр, прошли в Уманщину и присоединились к войскам казацким.

Гетман Хмельницкий, узнав о разбитии татарами корпуса Томилова, разослал от себя другие корпуса из-под Заславля к реке Днепру, для удержания татар при сей реке; но хан, переправясь уже через Днепр, успел соединиться с поляками, прошедшими к нему чрез Молдавию, и напал па корпус Казацкий, вступивший в Уманщину под командой полковников: Зеленского, Богуна и Дженжелия, которые, спешившись и сомкнувшись в батаву, держался много в атаке, отражал неприятелей с великим их уроном. Наконец, дождавшись ночи и построив фалангу, ударил на неприятеля в одну сторону и, пробившись сквозь толпы неприятельские, прошел в оборонительном состоянии, до города Белой Церкви и там укрепился. Хмельницкий, обессиливший свою армию отдельными корпусами, сведав о сем разъяснение, выступил с остальным войском из-под Заславля и, поспешая на подкрепление тех корпусов к Белой Церкви, атакован был соединенными неприятельскими силами в урочище, так после названном, «Дрыжи Поле». Неприятели, обрадовавшись, что нашли Хмельницкого в малых силах и, быв на него злобны до исступления, напали на казаков со всех сторон без всякого распоряжения, а только надеясь на свое многолюдство. Хмельницкий, ведя себя в войне всегда осторожно, спешил войска свои за временно и сделал из них батаву; а допустив неприятеля в самую ближайшую дистанцию, выстрелил по ним из пушек и ружей так удачно и жестоко, что повалил вдруг из толстых неприятельских куч целые тысячи. Неприятель, образумясь от своего поражения, стал продолжать напуски свои отдаленные, а гетман между тем, повелев собрать тела побитых неприятелей, сделал из них обширный и довольно возвышенный ретраншемент, и так укрепившись собственными неприятельскими телами, поражал из них приближающегося неприятеля, как из крепости, ожидая притом помощи от боярина Бутурлина, или от своих корпусов, кои о нападении неприятеля и об осаде его в малых силах довольно знать могли. Но как таковой помощи ниотколь не было, а в провианте и фураже сделался крайний недостаток, да и стужа зимняя стала уже несносной; ибо сие происходило в последних числах декабря месяца, то Хмельницкий решился пробиться сквозь неприятеля силой и освободиться от его осады. Предприятие сие сделано ночью. Войска казацкие, построившись фалангой с легкой артиллерией, подошли к неприятелям тихими шагами и застав их спящих большими кучами при огнях, от которых обыкновенно в стороне ничего не видно, ударили на них во всей опрометчивости и побили их целые тысячи почти без обороны. Произведенный при сем гром пальбы и крик народный, заставил прочего неприятеля вооружаться к обороне; но фаланга казацкая, очистив уже себе пространный путь, довольно удалилась от него в ночном порядке и пришла в Белоцерковщину благополучно.

От Белой Церкви, собравшись, Хмельницкий с достаточными силами казацкими, выступил с ними для поисков над неприятелями в исходе января месяца, 1656 года, и застав их в округе Смелянской, укрывающихся от стужи по жилищам обывательским порознь в деревнях и хуторах, наступил на них со всею жестокостью, и не давая им соединиться, гнал из деревни в деревню, производя повсеместное над ними убийство. Для чего разделены были у него войска на многие деташементы с резервами и легкой артиллерией, а посредине их подкреплял и наступал сам гетман с главными своими силами. Бегущие неприятели собрались и остановились, было около местечка Меджибжа, решившись дать баталию; но Хмельницкий, наступив на них пехотой своей и смешанной конницей, опрокинул все их ополчения, ибо войска неприятельские, состоящие все почти из конницы, за глубокими снегами, худо могли действовать, а сагайдаки татарские в сильные морозы и совсем были не действительны. Напротив того казацкие войска оружием своим и пушенными выстрелами беспрестанно их поражали, и в несколько часов обратили в бегство, с потерей на месте сражения и в жилищах убитыми до тридцати тысяч своих воинов. На побеге разделились неприятели надвое. Поляки вошли обратно в Молдавию и оттоль пробрались в Галицию и Польшу; а татары потянулись степями в Крым, и взятые ими у поляков за поход сей талеры обратились им в гибель, или самую горестную добычу, ибо, проходя они обширные степи по глубоким снегам, от сделавшегося на них твердого сирену, все лошади свои изрезали и побросали, а сами едва доволоклись пешими в свои аулы или жилища, потеряв много людей замерзших и засыпанных снегами. А гетман по тем же причинам и неудобствам, оставил свою за ними погоню.

В открывшуюся, тогда весну, соединившись, Хмельницкий с боярином Бутурлиным, предпринял поход с обоими российскими войсками по внутрь Польши, дабы предупредить и отвлечь польские войска от соединения их с турецкими и татарскими. Продолжая, они поход свой до Броде, Львова и Замостья, побрали города сии с малым сопротивлением, и польские войска, не смея показаться им в поле, держались только при тех городах и их замках. А при сближении к ним войск российских, по первых с ними шармицерах и перестрелках, сбиты они были и рассеяны вне городов оных, кои оставляла со всеми снарядами и запасами, вволю победителей. Граждане ж, имея в свежей памяти победоносные Хмельницкого над ними действия и его великодушное к ним снисхождение, выходили за город и встречали войска российские с мирными предложениями и мольбами, пожертвовав притом некоторыми для войска вспоможения. Потому и оставлены они в покое, без всяких воинских поисков и притеснений; а только описано и забрано на государя все, принадлежащее казне или скарбу Речи Посполитой Польской, и введены в замки городские гарнизоны российские.

От Замостья Хмельницкий направил поход к городу Люблину, который почитался в стороне той главным и нарочито укрепленным; а потому был он собранием лучших сокровищ вельмож польских и шляхетства тамошнего и убежищем самих их. Достигнув сего города, россияне обложили его со всех сторон, и после первых попыток, учиненных на город с намереньем овладеть им, с пощадой народной и меньшим кровопролитием, когда ни в чем том не успели, и граждане, обнадеженные многочисленностью гарнизона, делали сопротивление с отчаянной жестокостью и подлыми коварствами, то полководцы решились, взять город сей формальной осадой, и для сего начала с трех сторон города рыть шанцы и другие осадные укрепления. Граждане, соединенные с гарнизоном, делая беспрерывно сопротивления русским построениям, обратили все свое вниманье и осторожность на места оные и подали тем случай гетману к обыкновенной его в осадах хитрости. Он в один день, отдавая приказы в войска, разглашал их нарочито против воинских обыкновений, повелевая всем быть готовым к ночи на генеральный к городу приступ со стороны шанцов. За наступлением ночи действительно произведена с шанцов пушечная пальба с бомбардированием, а по сторонам деланы ружейные выстрелы с криком и притворным покушением на валы городские. А когда, сия фальшивая атака производима была, и граждане с гарнизоном натурально собрались к местам, грозящим опасностью. То в то самое время сильный отряд казацкой пехоты подошел весьма тихо к стенам цитадели или замка городского, вошел в него по лестницам, и при шуме городском, напал с копьями на стражу замка и всю ее переколол, не оставив в живых ни кого, в замке бывших. И таким образом овладев замком, ввезена была в него главная артиллерия с мортирами и умножены войска, а на рассвете произведена сильная пальба по городу и метанье в него бомб. Граждане и гарнизонные войска, ощутившие потерю замка, бросились было отнимать его со всем своим многолюдством, насунувшись к батареям и стенам без всякого устройства, а только со слепым ожесточеньем. Казацкие войска, за временно расставив артиллерию перекрестком и допустив поляков в самую ближнюю дистанцию, сделали из всех орудий и ружей самый жестокий и меткий по ним выстрел, от чего повались из них целые тысячи, а остальные разбежались в ужасе, кто куда попал. Войска казацкие, выйдя тогда из замка, наступали на бегущих копьями и поражали их, почти беспамятных. К сим присоединились все другие российские войска, подчас пальбы вломившиеся в город чрез их ворота, произвели в городе страшное и повсеместное убийство и всеобщий грабеж. И так город Люблин от упорства и ожесточения своих граждан претерпел гораздо больше, чем россияне ему желали, и обогатил войска российские бессметными сокровищами и всех родов добычами до избытка.

При Люблине сведал гетман чрез своих шпионов, что армия польская, под командой обоих гетманов, коронного и литовского, намерена переправиться чрез реку Вислу для сопротивления успехам русским, и потому выступив, он с Бутурлиным скоропостижно от Люблина, упредил армию польскую, и переправясь со всеми войсками русскими на Варшавскую сторону реки Вислы, изумил тем поляков и привел полководцев их в замешательство. Однако они, укрепившись на берегу Вислы, ожидали на себя нападения, а гетман с боярином, рассмотрев положение стана польского и сделав нужные распоряжения, повел на него атаку. Нападение было жестокое, но и отпор делан не менее ожесточенный. Поляки, зная свою и национальную крайность, защищали себя и стан свой с отчаянием. Гетман несколько раз покушался напусками своими опрокинуть линии неприятельские или их расстроить, но ни мало в том не успел, и они держались с удивительным упорством, закрывая всегда разбитые места свои свежими войсками, почему сражение продолжалось долгое и не определительное в обе стороны. Наконец, Хмельницкий позади правого фланга своего, примыкавшего к берегу Вислы, провел сильный отряд пехоты своей, легко вооруженной. Он, опустившись вниз к самой реке и пробравшись камышами и кустарниками до половины стана польского, вдруг поднялся на гору и впал во внутренность его, а там, при первом выстреле из ружей, ударил копьями в тыл линий неприятельских, которые, претерпев поражение и вернувшись к обороне, обыкновенно замешались и расстроились. Гетман, приметив это, напустил на них пехоту из своих линий и опрокинул весь левый фланг неприятельский. Убийство и сеча начались тогда ужасная. Войска польские, не успевая заряжать ружья, оборонялись одними саблями, и были избиваемы копьями в великом числе. Следствием того было всеобщее замешательство и отступление неприятельское, а казаки и все россияне, преследуя отступающих, выгнали их совсем из стана и рассеяли во все стороны. За бегущими, выправленная конница гналась до темной ночи и докончила поражение неприятеля. Стан его со всеми запасами и снарядами достался победителям и значил знатную добычу.

После истребления армии польской, когда российская армия выступила уже к польским столицам, получено гетманом известие чрез нарочитого гонца, из Чигирина посланного, что хан крымский Менгли-Гирей, с войсками своими, поспешая на помощь полякам, выступил из своих границ и переправляется через реку Днепр для нападения в Малороссию. Гетман, оставив потому поход свой к столицам польским, переправился обратно через реку Вислу и поспешил с войсками своими к Чигирину, а боярина Бутурлина согласил расположиться с войсками российскими около Каменца Подольского. Проходя, гетман Уманщину, уведомлен был здесь, что хан стоит с войсками в степях при реке Озерной. Он отправил к нему есаула полкового Тугая¹⁶⁶, и с ним трех офицеров польских, полоненных на последнем сражении за Вислой; писал притом к хану, что: «Как он не подал ни каких причин ему и его народу к взаимной вражде и неприятельским действиям и поступкам, а напротив того питал всегда соседственную дружбу к предкам его и всей татарской нации, делая им многие и важные пособия и одолжения, то просит хана уведомить его, как ему считать ополчение татарское и нашествие их на земли малороссийские. Еже ли, это значит непосредственную войну от самого хана или его Крыма, народу русскому, так я на него отвечаю, продолжал Хмельницкий, и зараз наступаю на все силы татарские. Когда же оно назначено с постыдного найма на укомплектование или на пособие армий польских, то даю знать, что их нет более на свете, и последняя разбита и истреблена за Вислой, в пределах самой столицы польской, о чем заверить могут пленные офицеры польские, бывшие очевидными тому свидетелями и участниками со стороны страдательной».

Хан, отвечая гетману, что он и татары его вражды к народу русскому и претензий к нему ни каких не имеют, а имеет надобность интересную к самому гетману и правительству казацкому, просил притом гетмана повидаться с ним и объясниться обо всем персонально, в лагере татарском. Гетман, вытребовав, от хана в аманаты двенадцать человек знатнейших мурзов и оставив их в своем лагере, отправился сам, со штатом своим, в лагерь татарский, и там, после первых обыкновенных комплементов или приветствий, начались важные переговоры, и хан с жаром укорил гетмана за соединение его с Московией и отдачу себя с народом в протекцию царя тамошнего, доказывая, что: «Таковое соединение причинствовать будет к вечной вражде на казаков и на Московию от всех соседствующих держав, между которыми Малороссия, по положению своему, есть первым и всегдашним сборищем или плацем, удобным к нашествию неприятельскому, их побоищам и разорениям сего народа. Войны же с Московией суть неизбежны и бесконечны для всех народов, ибо, несмотря на то, что она недавно вышла из владения татарского, единственно по случаю междоусобий татарских, которым и теперь есть данница, не смотря, что в ней все чины и народ почти безграмотны и множеством разноверства и странных мольбищ сходствуют с язычеством, а свирепостью превосходят диких, не смотря, говорю, на невежество и грубиянство, припомнить надобно привязчивость их за самые мелочи и бредни, за которые они вели сумасбродную и долголетнюю ссору и войны со шведами и поляками, заметив в переписках с ними нечто в словах нескладное, за что и между собою они беспрестанно дерутся и тиранствуют, находя в книгах своих и крестах что-то неладное и не по праву каждого. Припомнить надобно жадность их к властолюбию и притязаниям, по которым присваивают они себе даже самые царства, империи Греческую и Римскую, похитив на тот конец Государственный герб царств оных, то есть, орла двуглавого, по наследству, будто, князю их Владимиру, бывшему зятем царю греческому Константину Мономаху, принадлежащего, хотя тот Владимир был действительно князь Русский Киевский, а не Московский, от скифов происходящий. Припомним, наконец, непостоянное правление их царственное и истребление самих царей, которых нисколько сами они злодейски умучили, а одного продали полякам на убой¹⁶⁷. А доказано уже, что, где нет постоянной религии и добрых нравов, там и правление постоянного быть не может, и русаки ваши пресмыкаться будут между москалями, как овцы между волками».

Гетман, возражая хану на его поношения, исчислил ему все непостоянства и предательства ханов, его предшественников, для народа русского показанные, а особливо на сражении с поляками под Берестечком. Исчислил так же приношения и жертвы, им от него бывшие и значащие великие суммы, и так сказать, царственные богатства, бесстыдством отплаченные. Припомнил, притом и все пособия казацкие, многократно крымцам оказанные, против их неприятелей с пожертвованием многих воинов, живот свой за них положивших, за которых вознаграждены тогда казаки одним бардаком и кумысом татарским, то есть, их нектаром и амброзией. А впоследствии многими обманами, предательствами и всех родов хищениями и наглостями, погубившими множество народа русского, с помощью протекторов своих, турков, непримиримых врагов всего христианства, которые то и делают, что гонят его и истребляют без всяких причин, а по одному странному правилу Алкорана своего. «О Поляках же и говорить нечего; весь свет знает, что у них, сколько панов, столько и королей; а каждому из них угодить¹⁶⁸ и сам ад не согласится. И так, когда народ русский нынешней протекцией своей избрал себе зло, то конечно, между злом, его окружавшим, избрал меньшее; когда он есть несчастлив, то поверь, несчастлив своим соседством, которое, без всяких причин, всегда его тревожило и оскорбляло, а теперь о нем ревнует и терзается такой жалостью, какова бывает аспидова над человеческой головой. Известно же по историям, что народ сей из самой отдаленнейшей древности был в земле своей самостоятельным и самодержавным, под управлением собственных князей своих, довольно славных великими своими деяниями и войнами. Но первое нашествие и опустошение татарское с ханом своим Батыем завело его в протекцию Литовскую, а после и в соединение с Польшей. Сие соединение разрушили сами поляки неслыханным и¹⁶⁹ тиранским своим правлением; а свободу и вольность народную восстановило правосудие Божие, подвигнувши народ к невероятной храбрости и мужеству; и он, став в первоначальной своей точке самовластия, мог жить без помощи чуждой. Но видно судьба Божия, устрояющая дела человеческие всегда к лучшему, избрала соединение его с народами единоверными и единоплеменными по доброй и обоюдной воле и согласию непринужденному, которых разрушать я почитаю за грех смертельный, и с тем жить и умереть хочу». Хан, сколько ни уговаривал гетмана на свою сторону, и как ни велики были его посулы и обещания, однако он ни на что не согласился, и расстались они с откровенной злобой.

За прибытием гетмана в Чигирин, застал он там посланника шведского с письмом от короля тамошнего, Карла Густава, требующим у гетмана вспомогательного войска против Польши и некоторых владетельных германцев, воевавших тогда со шведами за претензии Ливонские, Померанские и Голштинские. А требование сие произошло от короля на основании союзных трактатов, прежними гетманами малороссийскими, от лица всего народа здешнего, со Швецией заключенных во время польских наглостей и тиранств и в бывшие с ними войны, в которой, хотя Швеция силой своей и деньгами малороссиянам и не вспомогала, однако ж, предстательствами королей своих и их посланников всегда за них заступалась, а Польша грозила диверсиями. Гетман, выполняя обязанности предместников своих и народные, беспрекословно командировал в армию шведскую, к польскому городу, Кракову, десятитысячный корпус, из семи полков реестровых казаков и из трех охочекомонных составленный, под командой полковника киевского Антона Адамовича, объявленного на тот поход наказным гетманом. А царю Алексею Михайловичу доносил, что посылка войск казацких в помощь Шведам, есть необходима и полезна, как в рассуждении обязанностей договорных, всем державам общих, по коим строится народная доверенность и взаимная их помощь и обязанность, так и по тому, что делается она во вред общему неприятелю.

Король шведский, пользуясь помощью казацкой, в самое нужное время к нему подоспевшей, овладел обоими столичными городами польскими, Краковом и Варшавой, имевший при сем последнем с поляками сражение, продолжавшееся чрез три дня. Подвиги сии награждены сокровищами королевскими и вельможескими, почти бесчисленными, и другими великими добычами, в обеих столицах оных найденными. А последствием тому было крайнее расстройство и изнеможение польское, грозившее сей нации конечным ее падением и разрушением, которое тогда же было бы неизбежно, если бы сторонние державы, доброжелательствовавшие Польше, не произвели противных тому действий, не столько для ее пользы, сколько для своих интересов, завистью подстрекаемых. Король датский, по согласию с другими державами, объявив Швеции нечаянную войну, вступил с армией своей скороспешно во внутренность ее и принудил короля шведского, оставив все польские завоевания, поспешить на оборону своего королевства. Война сия продолжалась чрез три года и кончилась Оливским миром в пользу короля шведского, который, при других успехах, осаждал столичный датский город, Копенгаген.

Император римский или германский Фердинанд III и примас королевства Польского Урбан, писали тогда же к гетману Хмельницкому, «Чтобы он отстал от союза с королем шведским, яко от противника обеим католическим религиям, римской и греческой, и самого жестокого лютераниста, и чтобы он по-прежнему соединился с Польшей на одинакие с ней права и преимущества, кои они гарантировать могут; а, по крайней мере, не мешался б ни в какую войну с Польшей и держал бы нейтралитет. В противном же случае грозили ему, что подвигнуты, будут все силы европейских католических христиан на разрушение его нации, как вредной всему католичеству римскому, которому она опаснее самих турков и сарацинов». Гетман с отличным почтением отвечал императору, что «вспоможение его королю шведскому есть обязанность трактатов, для сих народов обыкновенных и за святость почитаемых, которые отнюдь не касаются до религии или вероисповедания народного, а заключены оные со Швецией предместниками его и народом русским в те времена, когда поляки, неистовствуя в своем поведении и правительстве, терзали народ, сей самыми неслыханными в свете варварствами и бесчеловечными мучительствами, в которых господа римские католики не только не подали несчастному народу сему, ни какой помощи, но еще прелихо гнали его, обращая на унию, в Риме выдуманную, а в Руси проповеданную с самой жесточайшей лютостью, превосходящей все священные Римские инквизиции, и какой в самом магометанстве над христианами неслышно было. А народ русский есть тот самый, с которым император римский Максимилиан, от лица всей империи Римской имел дружеский союз и государственную переписку с самодержавными князьями его, всегда доброжелательствовавшими и помогавшими императорам империи Римской, но уничижен и заглушен¹⁷⁰ был он злостью и коварством поляков, соединившихся с ним добровольно и дружелюбно, а расставшихся с враждой и местью беспримерными; и раны зла сего так неисцелимы, что врачевать их ни какая сила и мудрость человеческая не в состояние».

Переписка гетмана с императором и примасом и угрозы притом от них бывшие сопровождались действительно новою для Малороссии опасностью. В начале 1657 года войска императорские собрались к границам Галиции, а войска турецкие показались в Бессарабии и Молдавии, и весь Крым был в движении. Гетман, возвестив царю о бывших с ними переписках и о движении войск соседствующих держав, прикрыл зараз свои границы многими деташементами и командами, а в подкрепление их учредил для главных войск два лагеря: один при реке Ташле, под командой сына своего, Юрия, вспомоществуемого советами старых и опытных чиновников, при них бывших, а другой около города Заславля, под командой наказного гетмана Дорошенко. Войска на границах были с обеих сторон в беспрестанном движении, но неприятельских действий между ними не происходило, а только показывал вид всегдашнего их бдения и готовности к войне. Между тем прибыли посланники иностранные с новыми требованиями.

Султан турецкий Ибрагим и император римский, соединенной миссией объявили гетману чрез посланников оных, что «как Польское королевство рассорено и приведено в крайнее изнеможение беспрестанными войнами и победами его, гетмана, с войсками казацкими, губившими Польшу без пощады и уважения и помогавшими в том Шведам и царю Московскому без слушных причин, и что держава сия, быв на краю разрушения своего, принуждена будет войти в одну державу с Московской способом переговоров или силой превозмогающего оружия, а соседние державы и вся Европа, бывши спокойными того зрителями, увидят, к стыду своему, державу колоссальную, из ничего почти в таковую степень возвысившуюся на вред многих народов, а повремени и на самое их ниспровержение, то монархи сии, имея справедливейшие причины защищать права народные и удерживать в державах политическое равновесие, напоминают ему, гетману, отстать вовсе от союзов со Швецией и соединения с Московией, а советуют соединиться по прежнему с Королевством Польским под нынешним своим правлением и со всеми правами и преимуществами, свободной нацией значащими¹⁷¹, и на то сочинить, под посредством их, постановительную с поляками конституцию, которую монархи оные берутся гарантировать и вечно защищать; в противном же случае принудят они к тому силой оружия своего, и на тот конец объявят войну».

Гетман, возражая послам на их требования, доказывал, что «сделанный казаками полякам отпор и их уничижение есть дело Божие, исполнившие священнейшие Его слова», никогда втуне не проходившие: «Ею же мерою мирите, возмерится и вам». Всем соседствующим народам, а не меньше того и вашим державам, довольно известно, сколько претерпел народ русский от распутств и тиранств польских; всякого рода насилия, варварства и самые зверские над ним лютости превзошли меру всякого воображения. Все терпения, стенания и вопли народа сего попраны и погружены в собственной крови их. Они, отняв у него все, в здешней жизни бывшее, коснулись затмевать и самую надежду его в жизни, будущей чрез обращение на унию, грозящую чистилищами и анафемами. Все миротворства, трактаты и договоры, у русского народа с поляками, бывшие и клятвами торжественно утвержденные, нечто иное были, как только игра обмана, вероломства и самого подлого предательства, споспешествовавшего гнусным их намерениям, мщения и убийствам. И народ русский, когда предпринимал против поляков оружие, то предпринимал его единственно к обороне и в крайности, к чему все народы во всем мире имеют самое естественное право, ничем не опровергаемое. И какая ж тут будет справедливость и политика у держав, равновесия ищущих, когда они за оборону претендуют, а тиранство и злодейство попускают или их оправдывают? Но при всем том защищать поляков и укреплять их остается в воле держав оных, а приневоливать народ русский в подчиненность полякам есть странность, несовместимая ни с какими правилами политическими и моральными, и есть тоже, что соединять овец с волками на одну пажить, вопреки, самой природы и здравого рассудка. Воевать же за сие и того безрассудней и значит самоизвольное и беззаконное истребление народное, подлежащее неминуемой мести Божией. Почему и сужу я о себе самом, заключил Хмельницкий, что, при случае необходимости, лучше впасть в руки Божии, нежели в руки человеческие, и на сих правилах располагаю поведение мое в рассуждении Польши, не причинствуя отнюдь ее уничтожению или порабощению.

Такими неудовлетворительными переговорами хотя и отделался, на первый случай, от посланников Хмельницкий, но угрозы монархов их и учиненные притом предложения сделали в душе его великое впечатление. Он, будучи самый ревностный патриот народа своего, всегда искал ему благоденствия и после долговременной, изнурительной войны, спокойствия, но нашел, вместо того, новые искушения и напасти, и, рассуждая о предбудущих следствиях, когда, собравшаяся над отечеством его так страшная гроза, на него грянет, какому подвержено будет оно разорению и опустошению от держав, столько сильных и его почти окружающих. Принять же систему их почитал вероломством, подлой трусостью и самым явным злодеянием, значащим в христианстве – грех смертный, вечно непростительный. От всех таковых размышлений, снедаем, был Хмельницкий крайней горестью и беспрерывной печалью, растравивших прежние его припадки, от чрезмерных воинских трудов и всегдашних сует и бдений зародившиеся, а не меньше и от удручавшей его старости, впал в тяжелую болезнь, и после долгого в ней страдания, стал, наконец, к жизни ненадежен.

Почувствовав, гетман Хмельницкий приближавшуюся кончину свою, созвал в Чигирин чиновников и начальников от войска и урядов, и товариство со знатнейшими казаками, и им, собравшимся к нему в дом, объявил состояние дел нации и все тогдашние министерские обстоятельства. А за тем, исчислив прежние на отечество напасти и происходившие от того тяжелые войны, в которые они так, славно и великодушно подвизались и перенесли бедствия собственным своим мужеством и достохвальным между собою согласием, заключил тем, что он, чувствуя приближающеюся кончину свою, с сокрушением сердечным и прискорбием душевным, оставляет их на произвол судьбы и советует им не ослабевать, при случае надобности, в мужестве и подвигах бранных, держась всегда единодушного согласья и братской дружбы, без чего ни какое царство, и ни какое общество, стоять, не может. «А я, продолжал Хмельницкий, благодарю вас, братия, и за послушание меня в войнах и за свое Гетманство! Благодарю за те достоинства, которыми вы меня почтили, и за ту доверенность, которую вы мне всегда оказывали! Возвращаю вам все знаки и клейноды, достоинство и власть, оную означавшие, и прошу вас простить меня, в чем я, яко человек, кому-либо из вас погрешил, или кого огорчил. Намерения мои об общем благе были чистосердечны и истинны, и я, всего себя посвящал отечеству, не щадя здоровья своего и самой жизни. Но каждому угождать не возродился еще никто из человек. И так, в рассуждении общего добра, позвольте еще попросить вас сделать мне последнее удовольствие: изберите себе гетмана при моей жизни, которому б я мог открыть нужные тайны и дать полезные советы в правлении. А как в нынешнее критическое время надобен в гетманы самый искусный, мужественный и опытный человек, то я представляю вам таковыми полковников, переяславского Тетерю и полтавского Пушкаренко, да писаря генерального Выговского. Из них изберите вы одного, кого по общему совету заблагорассудите».

Чины и казаки, возрыдав горько от изречений гетманских, так трогательных и их поразивших, а паче о приближающейся кончине его и своем сиротстве, начали вопить: «Кого изберем на место твое? И кто достоин, наградить отеческие к нам заслуги твои и нашу в тебе потерю? Сын твой, Георгий, да наследует место и достоинство твое! Он один пущай над нами начальствует, и мы его избираем в гетманы. Окаянны, бессовестны, и бесстыдны были б мы, если бы предпочли ему кого другого, забыв и презрев великие твои к нам благодеяния и беспримерные для отечества подвиги». Гетман благодаря чинам и войску за их к нему признательность, отвращал выбор их на его сына, доказывая, что он очень молод и к подъятию такой великой должности и в такое критическое время еще не надежен. «А вы благодарность свою ко мне можете над ним оказать другим образом, равно и он может отечеству служить в другой степени, по мере способности своей и лет. А в должность гетмана избирать надобно человека возмужалого и во всех качествах и способностях опытами дознанного». Собратья, возразив гетману, что молодость сына его можно подкрепить добрыми советами и надежными советниками, которых, по знанию своему, избрать сам может, приговорили единогласно, что лишить его отеческого достоинства, мы никого не допустим.

Гетман по упорному настоянию собранья, согласясь на его волю, пригласил к себе сына своего, Георгия, и поручил собранию, с изреченьем: «Вручается он в покровительство Божье и в вашу опеку, и анафеме предаю того, кто совратит его с пути истинного и сотворит притчей во языцех и посмеянием в людях! Предаю и самого его, если он пойдет путем строптивым и удалится от правоты, чести и христианских добродетелей; и завещаю ему на всю жизнь его служить отечеству верно и усердно, блюсти его, яко зеницу ока и пролить за него всю кровь свою, еже ли она будет ему полезна и спасительна! Более сея жертвы, я ничего другого от него не требую, и сие да будет ему всегдашним моим паролем и лозунгом! А вас прошу и заклинаю подкреплять его благими советами и постоянным мужеством, которое всему племени нашему Славянскому есть, искони сродно и наследственно». Засим вручены гетманом сыну его клейноды войсковые и печать национальная, со всеми документами и делами письменными; и он, по обычаю, поздравлен и прикрыт от чинов и товариства знаменами и шапками, и провозглашен гетманом, с пальбой из пушек и ружей и с музыкой войсковой, игравшей по городу на всех перекрестках и площадях, а в полки и города разосланы нарочитые с универсалами. Происходил же и совершен выбор сей в 7 день августа, 1667 года.

Старый гетман пред кончиной своей, имел еще совет с чинами и товариством, и на нем избраны советниками и опекунами к молодому гетману: писарь генеральный Выговский, и полковник полтавский Пушкаренко, бывший уже в походах наказным гетманом. И старый гетман последние дни, в своей жизни побывши с сыном своим и его советниками несколько часов, наедине, скончался 15 августа, пополудни. Вопль и стон домочадцев гетманских, выстрел из ломовой пушки возвестили в городе о смерти гетмана. Войско и народ, всякого чина и сословия наполнили тотчас дом гетманский и его окружили. Плачь и рыданье раздирали воздух, и сетованье продолжалось повсеместное и неизреченное. Все оплакивали его, как родного отца своего; все вопили: «Кто теперь поженет врагов наших и защитить нас от них? Померкло солнце наше, и мы остались во тьме на расхищение волков алчных!»

Достоинства сего гетмана и подлинно стоили оплакивания всенародного, и таких людей судьба Божья веками только производить в человечестве для нарочитых ее намерений и устроений. Он, при превосходном своем разуме, был весьма добродушен и справедлив; в делах национальных совершенный политик, а в войне неустрашимый и предприимчивый вождь. Храбрость его равнялась равнодушию. В победах своих никогда не тщеславился, а в неудачах вовсе не унывал. Терпение его в тягчайших трудах и подвигах ни как ему не изменяло. Голод и жажду, холод и зной, сносил он с совершенным спокойствием. Отечество свое и народ так любил, что покоем своим, здоровьем и самой жизнью всегда ему жертвовал без малейшего роптания. Словом сказать, был совершенный в народе – верховный начальник, а в войске – беспримерный вождь.

Похороны гетману учинены с великим, но печальным, триумфом и со всеми воинскими и гражданскими почестями. Тело его, в провожании многочисленного воинства и народа, перевезено из Чигирина в собственное местечко гетманское, Суботов, и там погребено в монастырской его церкви, с надписями и эпитафиями. На стороне гроба выставлен под балдахином портрет гетманский с сею надписью:

«Сей образ, начертан, Казацкого Героя,

Подобна Грекам тем, от коих пала Троя!

Помпей и Цесарь что были у Рими,

У Руссов значил то Хмельницкий делами своими:

Польшу он низложил Казацкими полками,

Татар и Турков устранил теми же войсками;

Наказав варварство, пресек вероломство,

Вечно не забудет того Польское потомство.

Унию он опроверг, благочестие восставил,

Ревность в том свою в род и род прославил;

Непобедим во бранях, благой восприял конец:

Из сына в отечестве достойнейший ему явился отец!»

Причиною смерти гетманской полагают некоторые писатели продолжительную отраву, поднесенную ему одним знатным поляком, сватавшимся на его дочери, а после скрывшимся. Но то уже достоверно, что на седьмой год по его смерти, при впадении в Заднепровскую Малороссию турецких войск с султаном их, Нурадином, соединившиеся с ними поляки, напавши на местечко Суботов, разорили его до основания, и кости Хмельницкого, вырывши из гроба, сожгли, вместе с церковью и монастырем тамошним, и тем кончили варварское свое и подлое над мертвым мщение.

В сие время, именно в последних месяцах 1657 года Фридерик Вильгельм, курфюрст бранденбургский, прежде бывшей вассал польский, пользуясь крайней слабостью республики польской, изнемогшей долголетними ее несчастными войнами, получил от нее в непосредственное владение свое королевство прусское, в польском владении бывшее, но постановлением Велавским за курфюрстом утвержденное, с уступкой и других дистриктов с городом Эльбингом, по которым, впоследствии, принял он титул короля прусского, а за сию уступку обещался курфюрст, вспомоществовать полякам против царя московского и казаков и дать им, сверх того, знатную сумму денег, чего, однако, не исполнил.

По кончине Зиновия Хмельницкого, польское правительство, совместно с державами, полякам министерски помогавшими, не преставало домогаться у молодого гетмана решимости его на соединение с Польшей, отцу его предложенное. Но когда сей гетман всемирно от того уклонялся, представляя причины, с совета и плана отца его взятые, то подведена под его мина чрез опекуна и писаря генерального Выговского. Сей Выговский, был природный Поляк, сохранил в себе характер нации своей во всей полноте; и по безмерному честолюбию своему, всегда желал себе достоинства гетманского, каким бы то ни было образом. Поляки, задобривши его великими подарками, а и того больше значащим посулами, склонил на предательство питомца своего, молодого Хмельницкого, и он первее намекал ему разными околичностями о согласии, будто, отца его на соединение с Польшей, но что, де, мешали ему в том одни суеверные старики, предпочитавшие полякам и туркам Московщину, единственно по единоверию, несмотря на то, что в ней столько вер, сколько у нас поветов, и одна другую гонит и ненавидит. Потом уверил его совершенно, что таковое соединение есть полезно и неизбежно в удовлетворение требований первых в свете дворов, турецкого и цесарского, которые, при дальнейших сопротивлениях, могут, разорить всю нацию и лишить его гетманства; а исполнивши их желания, можно укрепить вечно права свои и народные, в чем они берут на себя поручительство и утверждение за ним потомственного гетманства, с титулом и достоинством владетельного князя Сарматского.

Юрий Хмельницкий, быв прельщен, и устрашен уговорами Выговского, склонился на его контакты, и секретным образом, 1658 года, в апреле месяце, взяв из скарба Малороссийского миллион талеров, уехал в город Заславль, в сопровождении отряда своей гвардии, а полкам реестровым Заднепровским велел туда же следовать под предлогом секретной экспедиции. В Заславле, сыскал он Конгресс, состоявший из многих вельмож польских, присланных от короля и Речи Посполитой, и министров цесарского и турецкого. На нем предложены были гетману договорные с Польшей статьи, якобы отцом его сочиненные чрез уполномоченных старшин генеральных, Верещагу и Сулиму, и названные Гадяцкими статьями. Они состояли в следующих пунктах:

1. Народ русский и земля его, составленная из княжеств или воеводств Киевского, Черниговского, Северского и Владимирского, со всеми в них городами, поветами и селениями, по граням, Зборовским трактатом положенным, да пребудут вольными, от самих себя и правительства своего зависимыми и в совершенной единости и равенстве; с народами Польскими, яко от единого с ними племени Сарматского происходящими, а прежние между ними распри, вражды и войны да уничтожатся и предадутся вечному забвению с соблюдением и утверждением строжайшим обоюдной амнистией. 2. Правительства русские да устроятся и пребывают на правах своих и привилегиях стародавних, в совершенном равенстве и одинаковом преимуществе с правительствами польскими и литовскими, под сенью одной короны королевской, всем трем народам равномерно державной и покровительной. 3. Верховным начальником народа русского и правительств тамошних признается гетман выбранный рыцарством из самих себя, не допуская иностранных, коего власть и преимущества почитать наравне с коронным и литовским великими гетманами, а войска ему иметь реестрового сорок тысяч; охочекомонного ж и Запорожского, сколько соберется и содержать будет, возможно. 4. Стража внутренняя и оборона внешняя в земле Русской зависит от власти гетмана и от сил войска тамошнего, и в таковых случаях признается он самовластным князем русским или сарматским, а в общей обороне и войне всего королевства участвует земля оная по общему с нею совету и согласию, а иначе вольно в обе стороны нейтрал держать. 5. Провинциальное управление земли русской подложить воеводам, выбранным из себя тамошним рыцарством, не попуская отнюдь инородным, и они подчинены во всем гетману и непосредственно под его повелениями состоят, и когда снаряжаемы и выправляемы будут от воеводств и поветов земские послы и депутаты на Сейм генеральный, то сие чинится по повелению гетмана и с его инструкциями и наказами. 6. При всех службах и обращениях рыцарства и народа русского с рыцарством и народом польским и литовским, да признается совершенная единость и равенство с обеих сторон, с увагой чести и могущества каждого особо и всех вообще. 7. Религия кафолическая русская или греческая с религией католической римской или польской, да пребудет в совершенном равенстве и согласии, без малейшего нарушения прав и свобод каждой, и духовенства обеих религий в собраниях правительственных и при всех заседаниях и общих, да имеют места, приличные по сану своему, и голос по правам своим и преимуществам.

Статьи сии надобно было гетману непременно объявить чинам и войску, к нему собравшемуся, и отобрать на них общее всех мнение и согласие. Но когда они им объявлены были, то все чины и казаки, узнав перемене толикой важности и столько для всех позорной, тотчас, нагрубив гетману, проклиная подлое его поведение и злодейские умыслы, отстали от него и воротились к городу Чигирину. А здесь, узнавши, что казна национальная расхищена и старшины генеральные удалились из города, пошли искать опекуна и советника гетманского Пушкаренко, чтобы с общего с ним совета и согласия, принять свои меры, не надеясь на товарища его в этом деле, писаря Выговского, готового, по породе своей, на «все» коварства и обманы. Хмельницкий же, оставленный чинами и реестровым войском, презренный Заславским конгрессом и сделавшийся притчей в людях, с немногими, приверженными к нему, охочекомонными казаками, принужден бежать из Малороссии в Сечь Запорожскую и там скрываться. Казаки Запорожские, приняв его в свое покровительство, обещали ему всякую помощь при удобном случае. Они крайне недовольны были соединением их с Россией, а паче обращением с ее войсками; а подали к тому причины, кажется, ничего не значащие, но много подействовавшие на умы народные. В бытность сих казаков в походах вместе со стрельцами и сайдачниками российскими, терпели они от сих солдат частые и язвительные насмешки по поводу бритья своих голов. Солдаты оные, бывшие еще тогда в серых зипунах и в лычных¹⁷² лаптях, небритыми и в бородах, то есть, во всей мужичьей образине¹⁷³, имели, однако о себе непонятное высокомерие или какой-то гнусный обычай давать всем народам презрительные названия, как-то полячишки, немчурки, татаришки, и так далее. Посему странному обычаю называли они казаков чубами и хохлами, а иногда и безмозглыми хохлами, а сии сердились за то до остервенения ¹⁷⁴, заводили с ними ссоры частые и драки, наконец, нажили непримиримую вражду и дышали всегдашним отвращением.

Писарь Выговский, коль скоро выправил Юрия Хмельницкого на секретный конгресс Заславский, тотчас отправил от себя нарочного гонца в Москву с донесением царю о зловредных намерениях гетманских, и что национальные привилегии и все документы и архивы им сбережены, и войска реестровые на его стороне и ему преданы. Царь по сему донесению отправил в Малороссию боярина Богдана Матвеевича Хитрова, повелев ему наведаться о здешних происшествиях и по совету Выговского, устроить с ним, что признают за нужное. Боярин Хитров, прибыв в Чигирин, имел переговоры с одним Выговским и, быв, им одарен, обольщен и как бы очарован, поручил ему, именем Царским, гетманское достоинство и объявил всем наличным¹⁷⁵ чиновникам и казакам признавать его гетманом, устроенным по воле и милости царской. Чины и казаки, не имея общего всей нации совета, ничего на то не противоречили; а вострепетав от вводимого в их землю так страшного, по их мнению – насилия, изумились и разошлись с крайним огорчением. И так боярин Хитров оказал себя весьма простым, и вместо полезного устройства, сделал неосмотрительный шаг к вредным переменам и положил первый камень к междоусобиям.

Полковник полтавский Пушкаренко, быв советником гетманским, определенным с общего согласия всей нации, сведав, о злонамеренных поступках Юрия Хмельницкого и знав, что инструментом тому есть писарь Выговский, доносил от себя царю на их обоих, и в ожидании резолюции, когда собрались к нему полки с их чинами, воротившиеся от Заславля, то он, в числе двадцатитысячного войска, выступил к Чигирину с намерением, осадить в нем Выговского и отобрать у него все дела и документы национальные, яко у канцлера нации хранившиеся, да и самого его арестовать, к осуждению по законам. Но боярин Хитров, встретив Пушкаренко под городом Лубнами, объявил ему изволение царское, по коему Выговский устроен гетманом малороссийским, и что он, Пушкаренко, должен его таковым признавать и ему повиноваться со всеми чинами и народом. Пушкаренко, пораженный сим объявлением, как громовым ударом, сколько ни убеждал Хитрова не верить Выговского обманам, исполненным коварств и злоумышлений, каковыми они скоро и откроются, однако Хитров, ничему не внимал, велел ему именем царским возвратиться на свое место в Полтаву.

Новый гетман Выговский, чтобы более обольстить царя притворным своим к нему усердием и усыпить министерство его со стороны дел польских, докладывал царю, что поляки, по уничтожении гетмана Хмельницкого, им крайне противного, согласились признать его, царя, электором короны польской, а по смерти нынешнего их короля, возвести на Польский престол и соединить Польское королевство с царством Московскими. Царь, по обольщению Выговского, отправил в Польшу великолепное посольство, со многими и богатыми подарками, которое от поляков, игравших с Выговским одну роль, встречено и провожаемо было в столицу с пышным триумфом. После первых приемов и пиршеств, когда посланники царские стали упоминать министерству польскому об обещаниях в рассуждении электорства и признания царя наследником короны Польской, то сии министры, с обыкновенным своим льщением, заверяли посланников о непременном желании их и всей Речи Посполитой иметь у себя королем царя Московского и соединить с его Царством Королевство Польское. Но что надобно взять терпение, пока спорные дела со Швецией и другими державами окончены будут и Польша станет чрез то свободна к собственным своим устроениям; между тем полезно бы было, продолжали министры польские, утвердить гетманство казацкое в особе одного Выговского, яко человека миролюбивого и эдукованного, а Хмельнищину и с корнем выдернуть из народа, ненавидящего мира и тишины и питающегося одними войнами, грабежами и убийствами, и который есть бич для всех народов благоустроенных. Для чего и намерено правительство здешнее отправить к Выговскому своих посланников с привилегией, утверждающей его в гетманстве, и тем уверить народ польский и русичей предварительно о начинающейся едности и дружбе в обоих сих народах.

Полковник Пушкаренко, удерживая в своем начальстве многие реестровые полки, приверженные к нему по прежней бытности его над ним и наказным в походах гетманом, не преставал доносить царю о злонамеренном, поведении Выговского и его контактах с поляками во вред казакам и всей России. А когда прибыли к Выговскому посланники польские с признанием и утверждением его в гетманстве и с дипломом королевским на то достоинство, то Пушкаренко отправил к царю есаула полкового Бурлия, с донесением об оных посланниках и их комиссии, и что ими, совместно с Выговским, возмущаются войска и народы малороссийские на сторону польскую и проповедуется единость с Польшею, неизвестно на какой конец. Выговский, перехватив посланца оного на дороге около города Сум, отобрал у него пакет, а самого повесил; на Пушкаренко же послал два полка Нежинские и два Стародубские, то есть, по одному из них конному и по одному пешему, повелев им схватить Пушкаренко или его истребить. Но Пушкаренко, сведав, за временно об оном умысле, засел с войсками своими в лесах и байраках между Опошного и Будища. И когда полки оные расположились на ночлег, то он напал на них на рассвете и рассеял их совершенно, а начальников, ими командовавших, забрал в плен, отправил к царю в Москву со своим конвоем и пространным донесением обо всех Выговского поступках и умыслах и о заведенных чрез то междоусобиях, и что новый его, предложенный царю проект о наследии Польском, не что иное есть, вам только самый коварный обман, вымышленный единственно для того, дабы провести царя и выиграть время на формирование войск и ополчений против его, вместе с самим этим Выговским и князем Трансильванским Ракоцием¹⁷⁶, которого поляки также на свою сторону подрядили.

Царь, еще не доверяя Пушкаренко, но сомневаясь уже и в Выговском, послал нарочного в Польшу гонца о том к своим посланникам, ожидавшим там согласия и приговора о царском в Польше наследстве, повелев им, секретно наведаться о состоянии войск польских и в каких они положениях и приготовлениях находятся. Посланники оные, сколько ни усыплены были от поляков всегдашними пированиями, играми и танцами, но пробуждены были царским гонцом и указом, доносили царю, что «в Варшаве поляки часто перешептываются между собою на ухо и их подсмехают и подмаргивают, а жолнерство их по городу и в корчмах всегда при них пощелкивает и саблями побрякивает, что аж, но ужасть берет; а по деревням у них войск, говорят, и видимо невидимо и частенько проговариваются хвастливые полячишки, что наши юж казацы, наш, дескать, и Смоленск скоро будет, а о чести-то нашей посольской и в ус не дуют; тоже и про наследство твое государь, Польское никто уж и не шевельнется, а на наши про то сказки и привязки отвечают они одними усмешками и ножным шарканьем; и мы, правду сказать, государь, пресмыкаемся здесь столбняками и посмешищем поляцким!»

По донесению посланников оных, царь, отозвав их из Польши и уверясь в обманах и коварствах поляков и гетмана своего Выговского, но притворяясь пред сим последним, что он ничего за ним не подозревает, писал к нему о прежней своей доверенности и о вредных упрямствах Пушкаренко, на которого обещал царь в помощь к нему, Выговскому, прислать корпус своих войск и с ними повелевал ему, уничтожив ополчение Пушкаренко, привести его силой под свое начальство, а Пушкаренко, оковав в железы, прислать в Москву на суд Царский. Войска Царские, в числе тридцати тысяч человек, под командой князя Трубецкого, действительно вступили в Малороссию в апреле месяце, 1659 года, и князю Трубецкому дано секретное повеление, сошедшись с Выговским, арестовать его со всеми приверженными к нему чинами, а войскам, при нем бывшим, повелеть присоединиться к наказному гетману Пушкаренко, и пребывать в его команде до избрания всем вообще войском и народом малороссийским настоящего гетмана по своим правам. Выговский, также притворяясь, что он ничего о подозрениях на него не замечает, пригласил тайно к себе корпус войск польских, прошедших к нему лесами, под командой хорунжего коронного Гуляницкого и ввел его в город Конотоп; а сам, с охочекомонными полками и частью Запорожцев, расположился около местечка Смелого и посылал от себя вестников к князю Трубецкому, испрашивая от него уведомления, где им соединиться. Князь, проходя от города Путивля к городу Конотопу, встречен был от жителей Конотопских и уведомлен, что к ним наведены Выговским польские войска, не известно с каким умыслом. Князь, вздумав мимоходом забрать поляков в плен, причитая то к своей комиссии, осадил Конотоп. Но Выговский, согласясь давно с Гуляницким, напали на него со своими войсками с двух сторон и армию его разбили наголову, а обозы, со всеми запасами, забрали в свою добычу. Князь же, с немногими, рассеянными остатками своих войск, пробрался лесами в гору реки Сейма и скрылся в Путивле. И от сего злодейского побоища вышла в Малороссии на обманщиков известная пословица народная, что «такой-то обманщик провел так, как Выговский Москву».

По совершении Выговским и поляками так подлого над россиянами коварства, публиковал он в Малороссии соединение свое с Польшей, приложив притом и выше писанные договорные с ней Заславские статьи, якобы тремя державами, Цесарской, Турецкой и Польской ратификованные. Но войско и народ малороссийский, воспротивился явно зловредному намерению Выговского и, ненавидя поляков, обратились все к Пушкаренко и умножили его силы. Выговский, не предвидя от своего ополчения и от поляков надежного успеха к покорению Малороссии, нанял в помощь себе десять тысяч крымских татар, которые, подойдя к реке Ворскле, расположились по согласно с Выговским, в закрытом месте, а Выговский, между тем, со своим войском приближался к Полтаве, чтобы в нем захватить и атаковать Пушкаренко. Но сей, с реестровыми казаками и собравшимися к нему волонтирами, встретив Выговского за рекой Полтавкой, разбил его на голову и рассеял войска его во все стороны, причем поляки все почти истреблены и Гуляницкий, командир их убит, а Выговский, бежавший в беспамятстве, потерял гетманскую свою булаву. Охочекомонные ж его казаки, яко свои люди, обольщенные Выговским, были притом пощажены, а только разгоняли их и били тупыми ратищами и фухтелями. Но как обыкновенное всех победителей следствие есть расстройка и исступление войск, то и с Пушкаренко, то же самое случилось. Войска его, гоняясь за побежденными и грабя их стан, были в крайнем расстройстве, а в то самое время, напав на них в тыл татары, из укрытия нечаянно вышедшие, самих их разбили и рассеяли, а Пушкаренко убили и город Полтаву, без обороны оставленный, разграбили и разорили.

После истребления, таким образом, Пушкаренко и по рассеянии его войск, Выговский, все не мог преклонить в свое послушание малороссиян, начал руйновать их селения прямо неприятельски и побрав бывшие без обороны города и местечки: Зиньков, Лютеньку, Сорочинцы, Богачку, Устимовицу, Ярески, Веприк и многие другие, отдал их татарам на грабеж и пленение. Между тем убежавшие партизанства Выговского реестровые полки, собравшись к городу Переяславлю, выбрали себе наказным гетманом, полковника Ивана Беспалого, и с ним выступили против Выговского и его поляков и татар, бродивших по Малороссии и смущавших народы; а разбив их на двух сражениях и на последнем около местечка Гельмязова, преследовали их по городам и селениям, дававшим им убежище и пропитание, причем разорены и сожжены города: Лубны, Пирятин, Чернухи, Горошин и другие. И Выговский, видя, наконец, что ему собрать новые силы, а и того меньше удержаться напорно в гетманском достоинстве невозможно, бежал с остальными польскими войсками внутрь Польши и более в Малороссии не показывался; а жену свою с семейством оставил в Чигирине на произвол судьбы. И так он трагедию свою кончил в полной мере неблагодарности, подлости, и зверской лютости.

Царь, известившись о поражении войск его Выговским и о введении им в Малороссию поляков и татар, и что приверженный к царю и России, наказной гетман Пушкаренко, убит ими, а войска его рассеяны, послал против них боярина Григория Григорьевича Ромодановского, и корпус войск, в числе, тридцати тысяч человек, повелев сему боярину, по истреблении Выговского, требовать от чинов и войска малороссийского выбора себе гетмана по правам их и древним уставам, и чтобы тот новоизбранный гетман в утверждение договоров гетмана Зиновия Хмельницкого, с царем заключенных, учинил пред ним присягу и дал от себя на то новое обязательство. Боярин Ромодановский, вступая с корпусом своим в Малороссию, худо обрадовал народ своим вспоможением, и первое его действие было на город Конотоп. Он, при встрече его от города с процессиями, помолившись и покрестившись пред ними по-христиански, разграбил потом город и обывателей его по-татарски. Это значило мщение за князя Трубецкого и его войска, разбитые при сем городе, который ни мало в том не участвовал и виновен не был; а напротив того за временно давал князю знать о засаде в нем польских войск, Выговским введенных. Однако ж ничего того не уважено, и на представление и мольбы граждан, сказано боярином, что «виноватого Бог сыщет, а войска его надо потешить и наградить за их труды, в походе понесенные».

Проходя, боярин Ромодановский с корпусом своим далее в Малороссию, известился, что Выговский и поляки с татарами из нее уже выгнаны, и публиковал всенародно о выборе нового Малороссийского гетмана; а между тем не переставал, попускать войску своему, озлоблять малороссиян, понося их-то Виговцами, то хохлами, и причиняя им многие насилия и грабительства без всякой наказанности, от чего возродилось в народе крайнее огорчение и завелись новые партии, не знавшие прямо, чего держаться и кому вверить судьбу свою и подчиненность в рассуждении протекции. Но, при всем том, собрались чины и войско в город Чигирин и открыли элекцию на выбор гетмана, к чему прибыли в тот город и посланники, цесарский и турецкий, а от короля и республики Польской прислан в качеств посла каштелян Волынский¹⁷⁷, кои почитая, что гетман Выговский, отложась от России, сделал Малороссию вольной по-прежнему от всех протекций, за удалением его от гетманства, признавая правление сие праздным. И потому предлагали собранно выбрать гетмана на основание Гадяцких статей, всеми Дворами оными гарантированных, и по них дать полномочия новому гетману; устроить свое правление за собой или избрать протекцию по его воле и рассуждению. Чины и войско тогда же оспорили послам, что их гетманы никогда такого полномочия за собой не имели и иметь не могут, яко правление их земли и самые гетманы зависят от чинов и войска, и от их выборов и приговоров.

Юрий Хмельницкий, проживавшей в Сечи Запорожской, сведав о выборах гетманских, прислал от себя в собрание поверенным есаула войскового, запорожского Ивана Брюховецкого, и чрез него писал к чинам и войску, чтобы они вспомянули в собрании своем о великих заслугах отца его, Зиновия Хмельницкого, отечеству оказанных, и что он сем усерден был всегда к тому же отечеству. Но рвение его на пользу народную, подстрекаемое обманами Выговского и поляков, завело его на путь строптивый и скользкий, о чем он крайне сожалеет и раскаивается. Собрание, получив таков отзыв от Хмельницкого и уважив беспримерные заслуги отца его, единогласно приговорило быть ему по-прежнему гетманом, подписав на то свой выбор, провозгласило его в сем достоинстве, объявив Брюховецкому, чтобы он вызвал Хмельницкого в Чигирин. Хмельницкий, сопровождаемый командой Запорожских казаков, вместе с кошевым их атаманом, прозываемым Серком, прибыл немедленно в Чигирин, благодарил собрание за его признательность и благодеяние и учинил ему обыкновенную присягу на свою должность; а совершилось сие 1660 года, апреля 27 дня.

По утверждение Юрия Хмельницкого в гетманском достоинстве, тотчас приступили к нему иностранные посланники с признанием его в том достоинстве и с требованием объяснения, на каком основании или по каким планам и положениям, управлять будет он Русским народом? А каштелян польский, Волынский, поднося притом диплом короля своего, утверждающий Хмельницкого гетманом, уговаривал его пристать по-прежнему в соединение с Польшей. Гетман Хмельницкий объявил всем посланникам, а в том числе и каштеляну, что он с народом Русским, претерпев чрез протекции свои ужасные напасти и разорения, и быв, от них освобожден прошедшими революциями и настоянием их держав, намерен пребыть, в рассуждении интересующихся в том держав, нейтральным и от самих себя зависимым. Союз же со всеми державами, по общим правам благоустроенных народов, может он учинить не иначе, как по рассуждению и согласию всего народа здешнего, смотря на времена и обстоятельства, побуждающие к тому правление и народ, и с тем отправил всех посланников восвояси. А собранию после того открыл он свое мнение, что как польская держава находится при последнем изнеможение, то он намерен держаться союза и соединения с царем Московским, что повторил и боярину, князю Трубецкому, присланному от царя в Чигирин с подтверждением его в гетманском достоинстве, дополнив сему боярину, чтобы до дальнейшего времени, а паче пока совершенный Мир с Польшей утвердится, содержать прежнее положение с царем в великой тайне, дабы претендующие за то державы не навели прежних народу Малороссийскому злоключений.

Гетман Хмельницкий начал правление свое изгнанием из Малороссии поляков, Выговским наведенных; для сего отрядил корпус войск под командой полковников, переяславского Цюцюры, и уманского Худорбая, которые, пройдя города: Нежин, Новгород Северский, Стародуб, Чернигов, Киев и их окрестности, изгнали из них все польские войска, содержавшие в городах гарнизоны и квартировавшие в селениях; сопротивлявшиеся ж из них и подымавшие оружие на оборону были избиты до последнего: и у таких отбито пятнадцать знамен, тридцать семь пушек и множество других снарядов воинских, что все отослано в город Нежин и представлено, проживавшему там, гетману. Народ Русский, пограничный от Днепра, Припети и Случи, узнав о побоище поляков, что война с ними и их союзниками будет продолжаться с неминуемым разорением пограничных селений, собрались во множестве к Хмельницкому и требовали от него обороны или пристанища, и гетман позволил таковым переселиться в Слободские полки, отцом его заведенные и заодно с Малороссиею бывшие, как-то: Сумской, Ахтырский, Харьковский, Изюмский и Рыбинский.

Царь, уверившись по действиям Юрия Хмельницкого, что он есть совершенный полякам неприятель, а к нему и царству его имеет прежнюю приверженность и усердие, сделал ему за то благодарственный отзыв чрез боярина своего, Василия Васильевича Шереметева, повелев сему боярину в оборонительных мерах против поляков и татар поступать по его планам и намерениям. И так, когда от стороны польской, за избитых в Малороссии поляков, предпринята наступательная война и командирован к границам малороссийским коронный гетман Собиевский с многочисленной армией, умноженной теми войсками, кои действовали на границах шведских, но по смерти в то время короля шведского Адольфа, стали там не надобными, то гетман, согласившись с боярином Шереметевым, выступили с войсками своими против армии польской. И Шереметев с корпусом, состоящим из тридцати пяти тысяч, поднявшись от города Путивля и проходя мимо городов, Полтавы и Кодака, а дальше в гору реки Буга, показывал маршем сим готовность свою к отражению татар и турков, к тем странам граничащих, еже ли бы они за поляков вступились. А гетман с сорокатысячной армией, следуя срединою Малороссии, соединился с Шереметевым за городом Острогом и там, сведав о сближении армии польской, расположили они стан свой в ордер баталии. Пехота обоих войск и вся спешенная конница великороссийская поставлены были в центре и прикрыты батареями и редутами с артиллерией. Часть конницы казацкой скрыта была в зарослях по левую сторону стана, а другая часть конницы из охочекомонных полков и волонтиров, выслана навстречу неприятеля, и сия конница, то нападая на неприятеля, то отступая назад, навела его на самый стан российский. Пальба из пушек и ружей учинена и продолжалась с обеих сторон жестокая и долговременная. Насунувшаяся на фронт российский неприятельская пехота принята и поражена была копьями со страшным убийством, а в то время наступившая из зарослей конница казацкая ударила в тыл неприятеля и решила сражение. Поляки, окруженные со всех почти сторон, смешались и начали отступать в беспорядке, а россияне, пользуясь их замешательством, наступили на них всеми силами и, опрокинув их устройство, рассеяли во все стороны. Погоня, сделанная всей конницей, довершила поражение неприятеля. Все обозы и запасы, неприятельские с множеством артиллерии и амуниции достались в добычу победителей, а убитых поляков погребено до тридцати тысяч.

После такого поражения поляков и когда их сил нигде уже в поле слышно не было, предпринято полководцами российскими руйновать польские города и селения; для того, проходя они с войсками своими города: Львов, Броды, Замостье, Люблине, Слуцк и многие местечки, вынудили от них военную контрибуцию и другие прибыточные корысти, а державшиеся в некоторых городах гарнизоны польские были ими разбиты и рассеяны. И так поход сей, венчан был наилучшими для россиян успехами. Все пред ними падало и покорялось и ничто, против них, стоять не могло. Но зависть человеческая, неразлучная спутница полководцев и начальников, сделала тому конец самой постыдной на многое время. Полководцы оные, возвращаясь в свои границы, завели обоюдные претензии за полученные от неприятеля контрибуции и добычи. Боярин Шереметев с чиновниками своими претендовал приобретенную корысть в сторону царя и его войска, доказывая, что войска царские вели войну с поляками в оборону казаков и их жилищ, и по тому вся добыча принадлежит в их награждение. А гетман Хмельницкий возражал боярину, что у казаков войны с поляками давно кончены миром, утвержденным трактами, и они всегда ищут союза, а не войны с казаками. Нынешняя же с ними война продолжается в пользу царя и царства Московского: для удержания, завоеванного у поляков Смоленска и части Белоруссии, и за наследство царское в Польском королевстве, посуленное поляками и ими с бесчестием царю отмененное. Переговоры оные кончены самой грубой ссорой, и Хмельницкий вытолкан из ставки боярской с крайним бесчестием от пьяных чиновников.

Хмельницкий, отступив с войском своим от стана Шереметева, послал жалобу свою к царю через старшину генерального Тредьяковского, и в ней, описав все тяжкие обиды свои и оскорбительные поношения, от боярина и чиновников его причиненные, дополнил притом, что само поведение чиновников оных и их подчиненных воинов, не имеет ничего дружеского или союзного к нему, гетману и войску Малороссийскому, не имеет даже и политических видов, удерживающих народ, хотя в притворном соединении и приятельском обращении и все у них делается вопреки, а обхождение их и разговоры дышат одним презорством и издевками над здешним народом. Поношение виговцами и хохлами, есть обыкновенными для них титулами и названиями. Самая даже религия или вера народа здешнего, бывшая некогда образцовой и колыбелью для всей России, поносится ими обливальщиной, не имущей крестов на шеях и складней в возах, и словом сказать, едва признается, народ сей за создание Божие. Царь, предварен бывши от Шереметева другими жалобами и доносами на Хмельницкого, наказал сему последнему чрез посланника его, Тредьяковского, что «всякая шутка или насмешка суть, вздор и бред, не стоящие алтына и не имеющие правды; а то уж справедливо, что кто приходит незваный, то и отходит непровожаный, а свято место не бывает пусто».

Обруганный и униженный таким образом Хмельницкий обратил всю злость свою на боярина Шереметева. Он подговорил первее реестровые полки вступить в его предприятие; но когда сии на то не согласились, то подговорив с собою охочекомонных казаков и волонтиров, отправился с ними в Сечь Запорожскую, и там пребывая, объявил себя союзником поляков и крымских татар. А реестровые полки, узнав о сих противных им и всей нации поступках и намерениях Хмельницкого, объявили правление его в Малороссии праздным и приговорили быть выбору нового гетмана. Но до собрания чинов и открытия элекции, выбрали тогда же для правления войском наказного из есаулов генеральных Якима Сомко и с ним пребывали непоколебимыми на стороне Российской, держась соединения с корпусом боярина Шереметева, который расположился на зимовые квартиры в Заднепровских городах и селениях около Житомира и имел примечание, и поиски за движениями поляков и Хмельницкого с татарами, коих партии беспрестанно были в движении от самого Крыма по-над Днепром до Галиции.

В открывшуюся 1662 года весну Хмельницкий, собравшись с приверженными к нему Запорожскими и охочекомонными казаками и волонтирами и нанявши к тому две тысячи пятьсот Донских казаков, соединенно с крымским ханом и татарами, отправился по берегу реки Днепра к реке Стыри и там соединился с польской армией, состоявшей под командой самого короля Казимира. Боярин Шереметев, гордясь прежними его воинскими успехами, мало уважал соединение оное и допустил его против всех правил искусств воинских в крайнюю оплошность свою. Неприятельские силы окружили его армию издали, а он ничего не уважая, шел на их центр. Обозы ж свои с запасами оставил в стороне со слабым укреплением. Неприятель, при сближении своем, ударил на армию Шереметева со всех сторон и отрезал ее от обозов, завладев ими совершенно, а армию принудил обороняться вокруг. После жестокого нападения и сильной обороне принуждена армия сия, претерпев великой урон, отступать к местечку Чуднову и его Слободищу и укрепиться там между окопов садовых и огородных. Неприятель, окружив армию российскую, стеснил ее своими окопами и редутами и держал в крепкой осаде. Шереметев, ожидая помощи себе, от князя Барятинского, стоявшего с корпусом своим около города Киева, сильно защищался от нападений неприятельских. Но как таковой помощи вовсе не было, то он, держался в осаде более трех недель и, не имея вовсе провианта, издержал на прокормление войска своего всех верховых лошадей и наконец, видя, что ему и войску его должно помереть с голода, отдался со всем войском вволю неприятелей. Дележ и грабеж над пленными производился тогда самый оскорбительный и варварский. Сам Шереметев с частью чиновников и со всеми рядовыми воинами достались обнаженными на пай татар и ими погнаны в Крым для выкупа и на продажу; другая часть чиновников забрана поляками, а реестровые казачьи полки, бывшие при Шереметеве с их чиновниками, отданы во власть Хмельницкого, который несколько их тут же перевешал, а последних привел к присяге об их к нему верности и послушании. Никто при этом не торжествовал так, как Хмельницкий, видя обидчика своего, Шереметева, влекомого татарами в неволю, в которой он пребывал двадцать лет.

Хмельницкий, ободренный гнусными своими успехами на вред собственного отечества, осадил город Чигирин, дабы его взять и сделать своею резиденцией. Но казаки, державшиеся стороны Российской, к тому его не допустили, защищая город беспрерывными вылазками и нападениями на стан Хмельницкого; почему он, отступя от города, держал его в блокаде, ожидая на помощь к себе хана крымского, который, по рекомендации его, ходил с татарами для грабежа в задесенскую Малороссию и разорил тогда города: Новгород, Стародуб, Мглин, Погар и многие другие селения. Между тем, когда еще хан с добычи своей не возвращался, наказной гетман Сомко, с реестровыми полками: Переяславским, Нежинским, Черниговским, Киевским и Лубенским, соединясь с князем Григорием Григорьевичем Ромодановским, стоявшим с корпусом своим около города Козельца, переправились через реку Днепр на Мишурином Рогу и напали на Хмельницкого при городе Крылове¹⁷⁸, где его и разбили, а город, ему помогавший, сожгли. Хмельницкий, будучи отрезан от убежища своего, Сечи Запорожской, и от Крыма, потянулся, с остатками своих войск, в гору Днепра до города Канева, и там соединился с сильным корпусом польским, бывшим под командой воеводы Чернецкого. Помощь польская, весьма благовременно Хмельницкому случившаяся, ополчила его еще один раз против отечества. Но ополчение сие было уже последнее в его жизни и решительное на его судьбу. Он, переправясь за Днепр, атаковал гетмана Сомко под Переяславлем и довел, было, его до сдачи. Но князь Ромодановский, подоспев со своим корпусом к Переяславлю, освободил Сомко и с ним, преследуя войска Хмельницкого, отступавшие к Каневу, поразил его при Днепре; против Канева, где многие из них потонули в реке, и в том числе одних Донских казаков перетопились более тысячи человек. Хмельницкий, побежавший в город Черкассы, преследован был по одной стороне Днепра гетманом Сомко, а по другой полковником Приклонским, который, упредив Хмельницкого, занял Черкассы и, оставив в нем полковника Гамалия с его полком, выступил сам против Хмельницкого. Но сей, напав на него с отчаянием, разбил корпус Приклонского на голову, и остатки опрокинул в луг Днепровский, где спас их князь Ромодановский, пушечной пальбой с другой стороны Днепра. Хмельницкий после того обратился было к Каневу, чтобы в нем укрепиться или собраться с новыми силами, но старшина генеральный Лизогуб, оставленный от Сомко в Канев, засев перед городом в байраках, напал на войска Хмельницкого нечаянно и их разбил, и рассеял во все стороны; а сам Хмельницкий, бросившись в лодку на берегу Днепра, спасся тем на другую сторону и прошел тайно в монастырь Лубенский к другу своему, им некогда облагодетельствованному, архимандриту Амвросию Тукальскому.

Судьба Юрия Хмельницкого есть странна, удивительна и превосходящая все случайности: два раза избран был он гетманом целой нацией и признан ею того достойным; но два же раза лишался сего достоинства по интересам той же нации. Наконец, еще два раза возведен был в то достоинство двумя монархами; но никаким их могуществом утвержден и удержан в нем не был. И так жизнь его была не что иное, как только игралище фортуны, самой коловратной. После вторичного лишения своего достоинства, он не только презрел все величия и почести мирские, но отрекся и от самого мира, и в октябре месяце 1663 года, посвятился в монахи в том Лубенском монастыре, который был последним его убежищем. Для удаления себя от всего, могущего возмутить его в таком знатном монастыре, каков был Лубенский, сокрылся он весьма тайно в Мошнинскую пустынь, что пониже Каневского монастыря в лесах и байраках; но и тут злой рок гнать его не преставал. Во время страшных после его гетманства в Малороссии возмущений и притязаний, взят был он силой в монастырской пустыни польским королем Яном Казимирам и по уговору и разрешению от монашества митрополитом Киевским Иосифом Тукальским провозглашен гетманом для утешения волнующегося народа; но народ сей, принявши его в то достоинство, требовал соединения с партией, держащейся стороны Российской. И когда он на то пристал и отзывался министерству российскому, то по доносу наказного гетмана заднепровского Тетери, подхвачен опять в Польшу и вместе с митрополитом Тукальским, сослан в ссылку в остроги и леса Жмудские. Наконец, когда продолжавшееся в Малороссии несогласие и возмущение поджигаемо было чрез присылку с Москвы воевод и противные тому партии искали протекции у Порты Оттоманской, то султан турецкий Солиман третий, вытребовав от Польши Хмельницкого и на основании статей Гадяцких или Заславских, Портой и другими державами гарантированных, провозгласил его князем Сарматским и гетманом Казацким и с помощью паши силистрийского и хана крымского, ввел его в Малороссию. Народ и войска здешние, приняв с охотой Хмельницкого своим гетманом, соглашали его восстановить с царем московским договоры отца его, посуленные ему с уничтожением воеводств, и пребыть за тем по-прежнему в соединении с Россиею. Хмельницкий, угождая народу, не щадя самого себя, склонился и на сие его желание; но наказной гетман Дорошенко, искавший, как и многие другие, настоящего себе гетманства, схватив Хмельницкого, отдал хану крымскому, который сослал его в город Белгород, оттоль взят он в Царьград и посажен в Едикул или Семибашенный замок, где содержан четырнадцать лет в заключении и наконец, сослан в один греческий остров и там скончался пономарем в одном греческом монастыре. И так, ежели признавать в человечестве владычествующими счастье и несчастье, то они оба в высочайшей степени терзали бедного Хмельницкого через весь его, горестный век и, сделав беднейшим от всех миров на свете, повергли с тем в бездну зол невозвратно.

Последнее уничтожение Юрия Хмельницкого возродило в Малороссии ужасное замешательство, междоусобие и всех родов нестроение. Вдруг восстало в ней пять самовольно назвавшихся гетманов, избравших себе разные партии и неистовые протекции: один турецкую, другой польскую, а третей российскую! Два из них были заднепровские полковники, Тетеря и Дорошенко, а два сегобочные полковники, прежних Сомко и нежинский Васюта, да один из запорожских есаулов Иван Брюховецкий. Сей, бывши, при Юрии Хмельницком великим фаворитом и предателем, умел нажить знатные суммы, и когда командир его и благодетель пресмыкался из байрака в байрак, из тюрьмы в тюрьму, он, между тем, подобрал себе самую большую партию подарками и магарычами и потому, выбран гетманом от самого большего числа казаков, а паче от запорожцев, кои своевольно в выборы сии вмешались, а прежде они того чужды были. Полковник Васюта, пробивая себе дорогу в гетманы, вошел в донос к царю о незаконном выборе Брюховецкого, согласив себе, в предстатели важного тогда архиепископа Мефодия; но царь, по благоразумию своему и справедливости, дал доносчику и предстателю следующую резолюцию: «Понеже избрание гетмана малороссийского по силе договорных статей именитого гетмана Зиновия Хмельницкого зависит от чинов и казаков тамошних, то не мешать им в том ни по каким случаям; и ежели Брюховецкий выбран уже гетманом, то так тому и быть, а Васютке искать благоволения казачьего, чтоб и его также по смерти Брюховецкого выбрали, а до того быть ему в прежнем чине спокойно и без шатостей¹⁷⁹.

Доносы и жалобы на Брюховецкого не прекратились, но усугублены к царю. Васюта, повторяя их, просил царя рассмотреть и исследовать оные. Наказной гетман Сомко также представляя царю о нарушении прав и договоров Малороссийских фортельным выбором Брюховецкого, уважил тем пред царем представления Васютины, ибо Сомко многими заслугами воинскими довольно доказал приверженность свою к интересам царским и всей России, да и от войска достоинства его отлично почитаемы были. Посему царь решился нарядить комиссию для исследования и решения жалоб и доносов на Брюховецкого. Комиссиантами определены князь Гагин¹⁸⁰ и боярин Кирилл Осипович Хлопов, с множеством думных дьяков и подьячих. Но как Брюховецкий был нарочито богат и запорожец, т.е. из числа тех людей, которые обыкновенно там жнут, и где же не сеют, и расточают так, как и собирают, то все доносы и жалобы на него в глазах комиссиантов и их думных дьяков были паутиной, сквозь которую пробивается, обыкновенно, шершень, а муха в ней вязнет, и жалобщики на сем правил обвинены очень скоро и осуждены комиссией, а о Брюховецком в рапорте к царю донесено, что «Иван Мартынович, есть честный человек и годится быть гетманом, понеже он, хотя не учен, да умен и ужасть как вороват и исправен. Посадив его на границах, можно спать в Москве без торопливости». И между тем, как ожидали резолюции Царской на то донесение, важнейшие просители, Сомко и Васюта, комиссией арестованы и отданы самому Брюховецкому под стражу, который оковав их железами, содержал в тюрьме подземной, а в одну ночь, послав в тюрьму своих запорожцев, отрубил им обоим головы. Варварское и злодейское убийство Сомко и Васюты подвигло всех полковников малороссийских на Брюховецкого и причинило великое смятение. Но Брюховецкий одним и тем же орудием, чрез сильную партию свою в Москве, умел утишить восставшее на него волнение и предприятие и разными происками выгнал из полков противных ему полковников, а на их места ввел запорожцев полковниками. И сии полковники, зная одно распутство и своевольство, разрушили всю регулу и дисциплину военную, в полках реестровых заведенную гетманом, князем Ружинским, и укрепленную гетманом Зиновием Хмельницким, в место того допущено в них янычарское убийство, самовольство и непослушание. Брюховецкий же, для наполнения своих убытков, понесенных за удержание гетманства, предпринял руйновать имения полковников, им низверженных и для сего сам ходил с запорожцами по Малороссии и разграбил многие фамилии, а паче семейства Васюты и Сомко. И сего последнего бывшие в Переяславле великие сокровища, собранные для скарба малороссийского во время бытности его наказным гетманом, забрал все без остатка и поделился оными со своими запорожцами, а сии запорожцы, паче же бывшие из них чиновниками, наделали много наглостей по Малороссии, умаленных мало чем от разорений татарских и, не говоря о разнообразных их бесчинствах, вся собственность жителей присвоена ими была за общую.

Заднепровские полковники, видя необузданные наглости Брюховецкого и явную потачку за них верховного правительства, отложились совсем от стороны Российской и, согласившись со своими наказными гетманами, Дорошенко и Тетерей, соединились с Польшей. Царь, желая восстановить тишину и устроить порядок в Малороссии на основании прежних с нею договоров и постановлений, прислал было в Батурин, хотя нисколько и поздно, думного дьяка Башмакова, с повелением собрать всех чинов и казаков, и согласить их на утверждение гетмана Брюховецкого или на выбор другого по общему приговору и согласию; но наличные чиновники и генеральные старшины, в Батурине бывшие, объявили Башмакову, что собрание теперь делать не кому и не когда, ибо половина Заднепровской Малороссии, не смогли снести нынешнего правления, отложились от нас, и присоединилась к Польше, имея своих начальников, а остальные – пресмыкаясь в хаос неизвестности о самой себе, должна готовиться к отражению неприятеля и защите семейств своих; что поляки, пользуясь расстройством Малороссии, собрали великие силы и под предводительством короля, идут к здешним границам. Думный дьякон объявил на сие, что «по Соборному уложению, дело с королями до него не касается и уехал наскоро в Москву».

Король польский Ян Казимир, в начале 1663 года, приблизившись с армией своей к границам малороссийским, командировал пред собою наказного гетмана заднепровского Тетерю и полковников тамошних, гуляницкого Богуна и трех других, которые, проходя беззащитную Малороссию, грабили, разоряли и сжигали все ее селения, им встречающиеся, под предлогом, что они отмщевают, таким образом, Брюховецкому за обиды братьев своих и товарищей, им от него причиненные. Но сие мщение столь умно и справедливо, как рассудок цыганский, по которому – цыган за то мать свою бьет, чтобы жена его боялась. Между тем, пройдя король с армией всю Малороссию и не имея ни от кого сопротивления, осадил формально город Глухов, в котором заперся судья генеральный Животовский, с тремя реестровыми полками, Черниговским, Стародубским и Нежинским. Осада города была жестока и продолжительна. Брошено в него до 100 000 бомб и гранат и сделано несколько приступов, но все было тщетно: осажденные частыми вылазками и нападениями на стан польский уничтожили все их предприятия и причинили им великий вред, истребив множество их народа. Наконец, простояв король под городом девять¹⁸¹ недель и не предвидя успеха, снял осаду и отступил от города, услышав притом, что российские войска начали собираться: один корпус под командой князя Ромодановского в Гадяче¹⁸², при котором и гетман Брюховецкий со своими войсками находился, другой под командой князя Куракина, был в Путивле, а третий под командой князя Черкасского, шел от Брянска. Поход королевский предпринят был от Глухова на Новгород Северский. Авангардом служили и на пути все разоряли и сжигали войска казацкие заднепровские, а в арьергарде шел коронный гетман с польскими войсками.

Гетман Брюховецкий с войсками малороссийскими, преследуя, армию польскую, имел всегда в виду своем ее арьергард и делал на него частые напуски, и когда армия с королем переправилась чрез реку Десну при селе Пироговке, то он, напав на арьергард, отбил его от переправы и все обозы и запасы артиллерийские получил в свою добычу. Коронный гетман, отрезанный таким образом от королевской армии, ретировался левым берегом Десны вниз по ее течению и, проходя, сею часть, Малороссии до самого города Остра, предавал огню и мечу все, ему встречавшееся. Гетман Брюховецкий, его преследовавший, перейдя Днепр, учинил там также всякие разорения и опустошения малороссийскому народу, отложившемуся к Польше, отмщевая на нем равные разорения, учиненные, на сей стороне Днепра гетманом их – Тетерей, и его полковниками. Таковые неистовые с обеих сторон мщения или междоусобия, значат более, нежели самое грубое невежество, и разорять свой невинный народ, ни мало, не участвовавший в злодействах своих полководцев, показывает дикое их варварство и непонятное сумасбродство. Гетман Брюховецкий, предприняв покорить Заднепровские полки в командование свое, силой оружия, послал партизана своего, кошевого запорожского атамана Серко, к городу Чигирину, чтобы в нем захватить гетмана тамошнего Тетерю, а сам пошел на город Черкассы, который доставши, разграбил неприятельски и поспешил к Чигирину. Но гетман Тетеря, сведав о сближении Серко, забрал все свои сокровища и удалился с войском своим в Заславль, а когда пошел за ним Брюховецкий, то он из Заславля, скрывшись от своих войск, пробрался с пожитками внутрь Польши, где поляки ограбили его донага и принудили бежать в Молдавию в крайней бедности. Брюховецкий, сошедшись, с Серко под Чигирином покусился его взять, но засевший в нем после Тетери – Чернецкий, воевода русский, с сильным польским гарнизоном, их от города отбил, а подоспевшие к Чернецкому на помощь татары великой Орды принудили Брюховецкого и Серко удалиться за Днепр.

Воевода Чернецкий, возгордился своими успехами под Чигирином, оставил сей город в убережении гарнизона, а сам с татарами пошел под город Белую Церковь, бывшей на стороне Брюховецкого, чтобы его взять и отдать на грабеж татарам. Но казаки тамошнего полка, засевшие около города в байраках, сделали удачное нападение на Чернецкого, самого его убили, а войско его разогнали. Между тем кошевой Серко с реестровыми и своими казаками, знавший о походе великой Орды с Чернецким, отправился скоропостижно в ее сторону и оную в конец разорил, а главный город ее Аккерман или Белгород взял приступом, истребил его жителей и, разграбив, сжег. Тоже сделал и с укрепленными их местечками, Буджаком, Паланкой и Каушанами. Наконец, услышав о повороте в свои жилища орд, поспешавших в беспамятстве на помощь им, удалился от них в Молдавию и переправясь чрез Днестр около города Сороки, претерпел тут великий убыток от генерала польского Маховского, напавшего на него при переправе, от которого, однако, отбился и возвратился в свою Украину.

Преемник воеводы Чернецкого, Шаблика, в апреле месяце 1665 года, с корпусом войска польского, усиленным наемными калмыками и татарами, напав на гетмана Брюховецкого, стоявшего с войсками казацкими лагерем в Белой Церкви, атаковал его со всех сторон. Но гетман, имея стан свои хорошо укрепленным со многой артиллерией, не только отбил нападавшего неприятеля, но построив из пехоты сильную фалангу, напал взаимно на стан польский и по великом убийстве и кровопролитии, разбил его и разогнал во все стороны, истребив притом великое число знатных поляков, готовившихся помещаться на уряды и должности в городах и полках Заднепровских, в которых прибрежная сторона признавала гетмана Брюховецкого, а пограничные с Польшей и Молдавией полки выбрали себе гетманом, наместо Тетери, какого-то старшину, называемого Опари. Но татары белгородские, мешавшиеся тогда в дела казацкие и в их выборы, словивши того Опару, отослали к королю польскому, который велел его повесить; гетманом же заднепрским признан от татар и Польши, есаул Тетериного штата бывший иногда, как и он, наказным гетманом Петра Дорошенко. Но и другой называвшийся в той стороне гетманом, некто Децик, имел при себе войско из охотников и разорял с ними польские селения, но партиями Брюховецкого словлен и посажен был в нежинскую тюрьму, где умер.

Гетман Брюховецкий, ославленный знатными его войсками и успехами, вздумал побывать в Москве, с почтением у царя своего, и для сего, в начале сентября месяца, 1665 года, собрав многочисленную себе кавалькаду из генеральных старшин и многих полковников, отправился с ними в Москву, встреча и прием были для гетмана чрезвычайные. Все, что пышность и изобилие внушают, употреблено притом с избытком и после первых приветствий, начавшиеся и повторяемый пированья изумили гетмана и привели его в исступление; и когда он считал себя восхищенным в лучшее небо, чем «Запорожская Сечь-мати и великий луг-батько», то от министерства Московского советовано ему просить у царя милости, чтобы он его пожаловал в бояре московские, дабы, по словам их «верстаться получше, да поглаже со столбовыми боярами тутошними». Гетман взялся за сие прошение, как верховное свое блаженство и натурально, в том ему нимало не затрудняли, но тотчас пожаловали великим воеводой и думным боярином. После сего оженили его на царской сроднице, а многих полковников и старшин переженили, на боярских дочерях и все шло с нарочитым успехом. Угощения притом сопровождались в полной мере щедрот, ласкательств и всех возможных избытков. Но как сей пережененной Малороссии сближалось время к отъезду ее восвояси, то опять предложено гетману министерством, что «ему недобро быть единому в Казацкой земле, а надобно иметь помощников и хранителей от лица царского. А понеже он, милостью Божьею и царскою, есть великий воевода, то должно быть при нем и малым воеводам, которые бы ему служили и помогали». Итак, уговорили гетмана испросить у царя малых воевод, что тогда же учинено с отличным успехом и великой милостью. Толковавший сей пункт иначе, чем великая милость, писарь генеральный Шийкевич¹⁸³, сослан из Москвы прямо в Сибирские остроги на вечное жительство, прочие же чины и сам гетман при отпуске одарены от царя весьма щедро.

Жалованные от царя воеводы начали съезжаться в Малороссию в январе 1666 года; они тянулись сюда разными дорогами и путями, и в три месяца наполнили Малороссию и заняли все города и местечки до последнего. Штат каждого из них довольно был многолюдный: они имели при себе разных степеней подьячих и с прописью подьячих, меровщиков, весовщиков, приставов и пятидесяцких с командами. Должность им предписана в думном приказе и подписана самим думным дьяком Алмазовым, а состояла она в том, чтобы пересмотреть и переписать все имения жителей до последнего животного, и всякой мелочи, и обложить все то, податями. Для сего открыты им были кладовые, амбары сундуки и вся сокровенность, не исключая: погребов, пасек, хлебных ям и самих хлевов, и голубятен. По городам и местечкам проезжие на базар дороги и улицы заперты были и обняты караулами и приставами. Со всего привозимого на базар и вывозимого с него взимаема была дань по усмотрению и расписанию воевод, а от них всякая утайка и флатировка истязаема была с примерной жестокостью, а обыкновенные в таких случаях прицепки и придирки надсмотрщиков оканчивались здирствами и побоями. Новость сия, сколько может быть, ни обыкновенна была в других сторонах, но в здешней она показалась жестокой, пагубной и самой несносной. Народ от нее восстенал, изумился и считал себя погибшим. Ропот на гетмана отзывался от одного конца земли до другого. Смягчительные меры правительства малороссийского не согласовали поведения воевод и их подчиненных, и возмущение народное стало неизбежно.

Заднепровский гетман Дорошенко, пользуясь, смутным положением народа Малороссийского и подстрекаем, был враждой к его гетману Брюховецкому, возмутил первее город Переяславль и граждан его, убив воеводу своего полковника Дашкова, жившего в части города, называемой Богушевой, сожгли его квартиру, и отдались в команду Дорошенко. А он, соединясь с ними и с частью своих войск, отправился к городу Золотоноше и в нем квартировавшего с корпусом князя Щербатова, по легкой перестрелке, выгнал из города, а воеводу со штатом его истребил. Поспешивший на помощь Щербатову, полковник Маховский, прибыл с войском своим к городу в ту пору, когда в нем Щербатова уже не было и Дорошенко, окружив, сей корпус, при слабом сопротивлении, взял всех в плен с самим командиром. А как он, квартируя в Малороссии, делал великие народу разорения, в наказание за то, отогнал всех пленников оных в Крым и подарил их хану. От Золотоноша, проходя, Дорошенко внутрь Малороссии побрал силой оружия своего города: Прилуку, Нежин и многие местечка, и в них бывших воевод перебил. Цель его была, освободив народ от ига воеводского и оказав ему тем великое благодеяние, обратить его на свою сторону и сделаться Всевеликим гетманом на всю Малороссию. Но народ, сколь ни огорчен был воеводами, не потерял, однако, своего рассудка и добрых нравов. Он, предвидя от худых начинаний такие же и последствия, всемерно удалялся от злодейств Дорошенко и всех почти воевод, не впавших в его руки, спасал и хранил от убийства, а многих выпроводил со своим конвоем в их границы; о Дорошенко ж мыслил как об искусителе и предателе под власть поляков, с которыми держался он заодно. Народ же о соединении с ними и слышать не хотел.

Правительство польское, не зная, с каким намерением Дорошенко, впал в Заднепровскую Малороссию и возмущает в ней народ, а зная что, то возмущение и истребление московских воевод противно тамошнему правлению, замыслило воспользоваться сим случаем и отторгнуть от Дорошенко в непосредственное свое владение Тогобочную Малороссию. И для сего в 1667 году, весной, командировало туда со знатным корпусом польских войск коронного гетмана Яна Собиевского, который вступив в границы малороссийские, провозглашал народу, что он их есть гетман, а Дорошенко при нем будет тогобочным польным или наказным гетманом. Народ, изумленный непостоянством своего правления и всегдашними в нем переменами, привык уже всему верить и не принимать ничего в свою оборону. Но Дорошенко, известясь о посягательствах польских на его правление, отправился тотчас с войсками своими против Собиевского и, встретив его за городом Заславлем, напал на корпус польский со всей жестокостью и после долговременного упорного сражения, обратил его в бегство, а обозы и запасы с артиллерией остались в добычу Дорошенко. За тем предпринята была погоня за поляками; но прибежавший к Дорошенко гонец из Крыма, мурза тамошний Умет Кочуба, возвестил ему, что партизант Брюховецкого, кошевой запорожский Серко, во время нынешнего откомандирования татарских войск, по фирману султанскому, в Закубанской экспедиции, напав с казаками своими на Крым, разоряет тамошние города и жилища и предает все огню и мечу, а хана самого загнал в горы, и он просит от него обороны, с обещанием ему равномерных пособий при случае надобности. Дорошенко с крайней охотой принял предложение хана, зная, сколько он при нынешних обстоятельствах, будет ему нужен и потому отправился тотчас в Крым с одной конницей и успехи Серко зараз прекратил, но самого его и главного войска захватить не мог. Ибо он, набрав в Приморских крымских городах довольное число водных судов, отправился на них в Лиман и прибыл в Сечь с великими корыстями.

Царь российский в сем же 1667 году, по политическим видам или по прямой надобности, отправил, было, сильный корпус своих войск, под командой воеводы Косогова¹⁸⁴, в пределы Запорожья к городу Кодаку, под предлогом, что он защищать должен запорожских казаков и часть Малороссии от набегов крымских татар. Запорожцы, протолковав, отряд сей для них вредным и якобы для пресечения сообщений с Малороссией выдуманным, жаловались о том сильно царю, представляя, что «всяко правительство, подозревающее свой народ в каковых-либо против себя замыслах, дает само народу тому способ или орудие идти на то, чего им еще не предпринимало или не думало; а отделять от нас Малороссию всегдашнее наше отечество, разоренное до крайности воеводами и угнетаемое многими затеями Московскими, есть тоже, что поддувать зажженной огонь или кидать в него горючие вещества. Что же касается до набегов татарских, то сие считается у нас с ними за игру, шахматную и мы всегда сами против их управлялись, и защищать во всякое время себя в состоянии». Царь, уважив представление казацкое, воротил корпус Косогова к своим границам.

Продолжавшиеся от нескольких лет между Россией и Польшей переговоры о мирных трактатах в сем году окончены, и мир заключен на 30 лет. Переезжавшие тогда чрез Малороссию поляки распустили нарочно слух в народ, что с российской стороны за город Смоленск с его уездом, уступленный Польшей России, отдается Польше вся Малороссия с ее жителями. Правительство малороссийское, приметив по сему случаю великое в народе и войске волнение, отправило в Москву двух канцеляристов войсковых, Мокриевича и Якубовича, повелев им справиться там, что положено о Малороссии в мирных с Польшей трактатах. Но сии посланцы только и сводили, что поляки, а паче их посланники, отлично у царя и бояр принимаются и с великими почестями трактуются, а о содержании трактатов сведать они не могли, потому что сие от них весьма скрывали и на вопросы их отвечали, что «дела министерские до войска не касаются, и дело военное есть знать ружье и его употребление, а о министерии, до земли принадлежащей, должны знать воеводы городские и провинциальные, которые если у вас есть, то они про, то и знать могут».

Неудовлетворительными справками канцеляристов и народной молвой¹⁸⁵ подвигнутый, гетман Брюховецкий послал в Москву старшину генерального Григория Гамалея и канцеляриста Каспаровича, и писал чрез них к царю, что «по поводу тайных с Польшей трактатов, распущенные от поляков слухи об отдаче им в подданство Малороссии, возмутило войска малороссийские и ее жителей, и по тому просит он царя уверить его и народ о содержании тех контрактов, по которым, если подлинно отдается Малороссия полякам, то он должностью обязан принимать оборонительные против них меры и избирать новые союзы и протекции. Когда же она оставляется, по-прежнему, в протекции России, то верность и приверженность народа сего к державе Российской суть неизменны и постоянны, а тайна и предательство в сем случае многогрешны суть и постыдны, паче же между народом единоверным и единоплеменным; ибо известно всему свету, что народ здешний, претерпев от поляков неслыханные в человечестве варварства и всех родов гонения, освободился от них собственной силой своей и мужеством, а соединился с Россией с доброй воли своей и единственно по одноверству. Следовательно, укреплять его или другому дарствовать, ни почему и никто не властелин, и в противном случае готов он опять защищать себя оружием до последней крайности, и лучше согласится умереть с оружьем в руках, чем сносить постыдное иго от врагов своих. И сие есть истинно и непреложно, о царе! Если же замешалась при сем злоба за воевод, то и тут главными орудьями есть не народ, а правительство российское присылкой их против прав и договоров народных, с инструкциями, прямо египетскими или вавилонскими, и польские присылки на них гетмана своего Дорошенко, народ возмутившего. Но за всем тем сам рассудок учит, что за десять виновных злодеев не отвечают миллионы невинного народа, оберегавшего воевод». Царь на представление Брюховецкого написал к нему только то, что «прислано, будет в Малороссию тысяча человек пеших стрельцов с недостающим числом воевод, которые размещены, будут по городам и уездам и они учнут рядить народом, и жаловать его, смотря по заслуге и обычаю каждого, а шалунов и неслушей карать судом и расправой; писано бо есть в книгах христианских: ему же честь, честь, и ему же страх, страх, сиреч: на худых гнев, а на добрых милость. А тебе, гетману и всей старшине казацкой смотреть войско и его снаряды и служить с ним верой и правдой, а о войне и мире не хлопотать, и о трактатах с Польшею не стужать нам; в них все, то написано, что ладно, а на худо никто не пойдет».

Таковое предписание царское смутило Брюховецкого и всю старшину с ним, а полученное тогда от заднепровского гетмана Дорошенко, письмо и совсем его изумило. Он пишет к нему, что «таков начальник в народе, каков ты, Иване, повинен, есть суду Божию и человеческому. Народ, вверивший тебе судьбу свою, пролил несчетное множество крови своей, потерял также бесчисленных предков своих и потомков, на брани избиенных, ведучи долголетние войны с поляками, за вольность свою и свободу. Но какую он имеет теперь вольность и свободу? По истине – никакой, а одну злобную химеру! Годичные труды их и все приобретенное потом их, отымают у них воеводы и приставы; суд же и расправа в их руках. И что остается несчастному народу? Одна бедность, тоска и стенание! Вы со старшинами своими обогащены в Москве одними женщинами, но и то, за приданное их, народ отплачивает, и ты уподобляешься точно такому пастуху, который держит корову за рога, а другие ее доят. Когда нет уже у тебя своей силы и отваги, то можно поискать и сторонней, и когда нет в христианстве правды, то можно попытаться оной и у иноверцев. А то есть весьма справедливо, что когда человек тонет, то и за бритву хватается и это не есть грех и глупость, но крайность, вынужденная необходимостью. Я готов все уступить на пользу народа, даже и самую жизнь свою, но оставить его в тяжкой неволе и думать мне несносно».

Брюховецкий, обуреваем, будучи со всех сторон в своей должности и угрожаем конечным ее падением, в 1668 году избрал себе пристанище, самое отчаянное и постыдное. Он просил у хана крымского союза, а у султана турецкого покровительства и вечной протекции. Для сего послал в Крым старшину генерального Степана Гречаного, а в Царьград старшину Григория Гамалея и канцеляриста Каспаровича, а между тем остававшихся в Малороссии воевод выгнал силой в свои границы, ехавших же сюда вновь не допустил до их назначений, но воротил назад. Причем многих перебил и перевешал из своих старшин и казаков, кои воевод защищали.

Старые казаки или товариство, обыкновенно прежде больше приверженные к своей вере и старым обычаям, вознегодовав на Брюховецкого за покушение его в союз и протекцию магометавцев, непримиримых врагов христианства и за умерщвление людей своих, воевод хранивших, дали о том секретно знать князю Ромодановскому, советуя ему атаковать зараз войсками своими город Котельву, где запасы Брюховецкого и сам он с партизантами своими часто пребывает, а к Дорошенко послали от себя поверенных, прося его прибыть к ним в Полтаву и принять на себя гетманское достоинство, в которое они его избирают. Дорошенко, поспешив по тому призыву в город Опошие, застал там великое собрание товариства и казаков, и от них единогласно избран и признан был обеих сторон Днепра малороссийским гетманом. Брюховецкий, известясь о выборе Дорошенко, побежал было из Котельвы внутрь Малороссии, с намерением искать себе партии, которая бы его защищала, но казаки, догнав его в местечке Коломаку, и там осудив его контурным судом, расстреляли, а жену его отослали с честью к князю Ромодановскому.

Запорожские казаки, были всегда единогласны с Брюховецким, яко с их творением, не были согласны на выбор Дорошенко гетманом и для того, отложась от подчиненности Дорошенко, избрали сами себе гетмана, прозванием Суховий, бывшего у них писарем войсковым, к которому присоединились и некоторые полки Заднепровские, смежные с Запорожьем, как-то: Чигиринский, Уманский и другие Забугские. А чтобы обеспечить себя от поисков Дорошенко, чая его быть на стороне российской, от которой также опасались мщения за воевод, ими побитых, то на тот конец заключили запорожцы связь с ханом крымским, признав его верховным своим начальником и главой. Дорошенко, сведав о происшествиях запорожских, послал в Сечь брата своего Григория, и несколько старшин, поздравить Суховия в гетманском достоинстве и просить его и все войско тамошнее пребыть с ним в единомыслии и дружбе, стараясь, соединенными силами оберегать отечество от всех сторонних притязаний и что он не намерен вдаваться ни в какие протекции, столько разорив народ своими обманами, интересами и всех родов предательствами и неправдами. Но, сведав чрез брата своего, что запорожцы к нему и советам его непреклонны, и что они союзных им татар намерены вести на грабеж в Украину, отправился сам в Заднепровские полки для приведения их в оборонительное состояние, а на сей стороне поручил начальство есаулу генеральному Демьяну Игнатьевичу Многогрешному, объявив его в войске наказным гетманом. Но сей Многогрешный, быв честных качеств и хорошего рассудка, предусмотрел, что шатание Дорошенко не обещает ничего доброго, а замыслы его, по сути, суетны и вредны, и по тому объяснился о том князю Ромодановскому, уверив его о непоколебимой приверженности своей и всего войска, под его командой, к царю и царству Российскому, и просил только князя помочь ему отразить татар и запорожцев, идущих для бунта и грабежа в Малороссию. Князь, отрядил тотчас сына своего против татар со знатным корпусом; но сей молодой князь, не соединясь с Многогрешным, а надеясь одному себе приобрести славу победителя татар, пошел на них с одним своим корпусом и был ими разбит и взят в плен при местечке Гайвороне. Отец, не мог ему помочь, отомстил прискорбие свое на гражданах Нежинских, которые не пускали к себе нового воеводу и заперли против него город. Ромодановский, выбив городские ворота, отдал город на разграбление своему войску, а Многогрешный, между тем, разбив татар и запорожцев около города Лохвицы, гнал их и поражал до реки Самары и отнял у них всех пленников и награбленную добычу.

В начале 1669 года князь Ромодановский объявил наказному гетману Многогрешному, изволение царское, чтобы учинено было в Малороссии собрание и выбор настоящего гетмана на место погибшего Брюховецкого, и чтобы от нового гетмана присланы были в Москву депутаты для подтверждения прежних постановлений и договоров Малороссийских. Посему Многогрешный, пригласив чинов и казаков в город Глухов, сделал с ними выбор на гетмана, и выбор пал на самого Многогрешного: все единогласно приговорили быть ему настоящим гетманом и утвердили по форме такое избрание. Депутатами отправлены к царю: писарь генеральный Карп Мокриевич и обозный полковой переяславский Лукаш, и им даны наказы от гетмана и собрания испросить у царя подтверждение прав их и привилегий, договорными статьями гетмана Богдана Хмельницкого утвержденных и чтобы, сверх тех статей, ничего нового и отяготительного в Малороссию вводимо не было, разумея тут и воевод, в отмену договорных статей и постановлений недавно в города насланных. Депутаты приняты у царя с отличной милостью и по предстательству их, все прежние постановления, с гетманом Зиновием Хмельницким сделанные, возобновлены и утверждены во всем их пространстве. Царь обещал за себя и за преемников своих царским словом хранить их вечно и нерушимо, прощая притом, и предал вечному забвению все заговоры и мятежи, от нарушения договоров происходившие.

Дорошенко, сведав, что наказной его гетман Многогрешный, избран от войска и утвержден от царя настоящим гетманом на всю Малороссию и опасаясь поисков от сего гетмана за достояние его в Заднеприи, Дорошенко послушном, и что ему, по ссоре с поляками и запорожцами, помощи от них ожидать не можно, отправил от себя посланниками в Царьград, судью генерального заднепрского Белогруда и есаула Портянку, с двумя другими старшинами, и чрез них просил султана турецкого принять его в свою протекцию и вечное подданство со всей Малороссиею, в которой он есть верховным начальником или гетманом, и чтобы султан, в знак его милости и покровительства, пожаловал ему обыкновенные свои знаки, бунчук и знамя, и дал в помощь ему корпус своих войск против похитившего у него несколько провинций, бунтовщика Многогрешного. Султан, приняв благосклонно посланников оных чрез своего визиря, согласился с великой охотой принять Дорошенко и народ малороссийский в свое подданство и в знак на то своего благоволения, послал Дорошенко клейноды свои, бунчук и знамя с полумесяцем, а в помощь его командировал 6 000 войск под командой одного чауша Ислам-Экмена. Посланников же оных от лица гетмана и народа на верность их подданства привели к присяге, по обычаю христианскому, в Соборной Патриаршей церкви, и от патриарха Константинопольского на сие, видно по повелению султанскому, дана посланникам открытая грамота, отлучающая от церкви и предающая анафеме всех непослушных гетману Дорошенко и против его бунтующих. Грамота сия наделала много шуму в Малороссии, но не меньше того повредила она и власти патриархов, которую они имели прежде в церкви и духовенстве малороссийском. Многие изуверы здешние считали ее претящей повиноваться всякой другой власти, мимо Дорошенко, опасаясь в таковом случае анафемы. Но митрополит Киевский Сильвестр, оповестил посланием в церкви и протолковал народу, что грамота оная есть или вынужденная властью султана турецкого, или похищенная обманами лживыми донесениями и происками Дорошенко, и она по тому вовсе для народа сего недействительна и ничтожна, и он ее навсегда касует и патриарху возвращает; а патриарху писал митрополит, что грамота его и анафема причинила великую смуту в народе русском и разврат в самой Церкви Христианской. Все считают ее претящей повиноваться законной власти и повелевающей следовать хотению злодея и изверга рода человеческого – Дорошенко, и что сей Дорошенко, о ней стряпавший, есть изверженный из своего достоинства и лишенный прежней должности за контакты его с народом иноверным на пагубу народа христианского, и он теперь не что иное, как только обманщик и лжец, злодейски присвоивший достоинство гетмана. Народ же русский, избрав, по правам своим и уставам, другого себе гетмана, повинуется с ним царю российскому, т.е. христианскому, с ним единоверному и единомышленному, следовательно, повинуется власти законной и анафеме за то отнюдь не подлежит. Патриарх, хотя по тому представлению и уничтожил зараз грамоту свою, но уже великого влияния на церковь Малороссийскую вовсе лишился, и церковь сия, была прежде в подчиненности патриарха посредством митрополита своего Киевского, имевшего сан и должность экзарха Патриаршего, стала с тех пор, признавать одно над собою иераршество Российское.

Гетман запорожский Суховей с казаками запорожскими и татарами крымскими, отправился было в Заднепровские полки, послушные Дорошенко, чтоб их принудить силой признать себя своим гетманом; но бывший при Дорошенко, турецкий чауш, призвал к себе начальников татарских и повелел им именем султанским отстать от Суховея и быть в союзе с гетманом Дорошенко, яко он есть подданный султанский. Татары посему тогда соединились с Дорошенко, а Суховей с запорожцами, удалившись от Дорошенко из-под города Канева, пришел к городу Умань, и там с досады от своих неудачи, сложил с себя гетманство и вручил оное полковнику уманскому Ханенко, которого запорожцы также признали своим гетманом. Дорошенко же, преследуя Суховея и Ханенко, пошел было, с чаушем и турками, осаждать Умань; но граждане тамошние, ни мало ему не противясь, отворили городские ворота, а о Ханенко объявили, что он с Суховеем пошел за реку Буг для соединения с Белгородскими Ордами. Дорошенко, по тому, продолжая преследование свое с одними казаками и татарами, зашел в руки своих неприятелей, которые около Желтых Вод окружили его со всех стороне и погибель, Дорошенко была неизбежна. Но кошевой запорожский Серко, недовольный тем, что у него в Сече завелись уже гетманы с унижением его власти, и по тому надзиравшие всегда за сим гетманством, напав нечаянно, с партией своей, на Ханенко и Суховея, уничтожил их атаку и освободил Дорошенко, который, воротясь в Белоцерковщину, расставил своих татар на зимние квартиры, а они ему, благодаря за то по-татарски, забрали в плен своих хозяев с их семействами и ушли в Крым. Хотя же за сие жаловался Дорошенко ко двору султанскому, но ничего на то не получил, а сказано: «Таков есть хлеб татарский и их жалование».

Заднепровская Малороссия с 1670 года разделена была надвое, между двумя самозванцами-гетманами, непримиримыми между собою врагами, от чего она несла страшные междоусобия и опустошения. Дорошенко удержал при себе Надднепровские полки до границ польских, а Ханенко повиновались полки: Чигиринский, Уманский и над Бугом и Днестром поселенные до самой Галиции. Дорошенко тогда был в протекции турков, а Ханенко, быв в согласии с запорожцами и крымчанами, искал еще протекции у правительства польского чрез вельможу тамошнего, Михаила Вишневецкого. Но когда с польской стороны предложено было ему прибыть в город Острог для конгресса и заключения договорных статей, то он на то не согласился, а требовал в залог столько аманатов из сенаторов польских, сколько при нем на конгрессе будет чиновников. Поляки, были в сем разе очень щекотливы, хотя в собственных интересах бывают они весьма низки, отказались от аманатства, а согласили Ханенко пребывать в их протекции на последних с Малороссией статьях, называемых Гадяцкими, соседними державами гарантированных, по коим признается вся Малороссия с ними за единость, а гетмана верховным и самовластным ее начальником. И по сему соглашению от короля польского присланы Ханенко булава и все знаки, достоинство гетманское означающие. Дорошенко, завидуя Ханенко об утверждении его в гетманстве монархией христианской, с укреплением важными в христианстве знаками, каковых он не имел, напал со своим войском на город Умань, обыкновенное пребывание Ханенко и осадил его с намерением взять в нем Ханенко, и истребить с ним гетманство сие. Но Уманские казаки с гвардией гетманской, сделав против Дорошенко удачную вылазку, разбили его войска и полковника их Жеребила, убили, а Дорошенко спасся бегством.

Гетманство Дорошенко и воинство его не иное что было, как великая разбойничья шайка. Он с ней беспрестанно нападал то на Малороссию, то на селения ведомства Ханенко. Наконец, подрядил себе пашу силистрийского и орды Белгородские и в 1671 году, августа месяца, повелся с ними на Малороссию. Гетман Многогрешный со своими войсками выступил против их на встречу и чтобы не впустить такого хищного неприятеля внутрь своих границ, переправился он чрез Днепр, против местечка Чигрин-Дуброва, где, укрепив стан свой на горе, при реке Днепре, ожидал на себя неприятеля. Дорошенко не замедлил показаться и наступить с силами своими на Многогрешного. Сражение было жестокое и продолжительное: с утра почти до самого вечера происходила с обеих сторон страшная сеча и убийство; наконец, Многогрешный, преодолев упорство неприятельское, опрокинул его во всех пунктах и погнал в степь. Но только что отошел он от стана своего верст до двух, как турецкая пехота, скрывавшаяся внизу стана в чагарниках и камышах Днепровских, подползши под стан, ударила на него со всей опрометчивости, выбила в нем людей и завладела артиллерией. Многогрешный, хотя воротился на подкрепление стана, но уже поздно и турки встретили и поразили его же артиллерией. А между тем напала и вся конница татарская казацкая Дорошенко, и Многогрешный, потеряв много своего войска и весь обоз с запасами, принужден ретироваться оборонительно до устья реки Тясмин, и там переправиться чрез Днепр и был сам тяжело ранен.

В 1672 году, февраля 7-го дня, гетман Многогрешный от ран своих умер и с великими почестями военными и церковными в Батурине погребен. Все чины и народ с чистосердечным сокрушением оплакивали сего достойного их начальника. Он при всей своей нарочитой кротости, был хороший вождь в войске, отличный политик и справедливый судья в правлении. После Зиновия Хмельницкого одному ему приписать можно превосходные качества. Для донесения царю о смерти гетманской отправился в Москву писарь генеральный Карл Мокриевич с другими старшинами. Царь принял их очень милостиво, сожалел много об умершем гетмане, столь достойном его уважения и доверенности, и наконец, советовал чиновникам оным выбрать себе такого гетмана, который бы подобился характеру Многогрешного. А он обещает и словом царским уверяет содержать их и народ малороссийский в протекции своей на точном основании первоначальных статей Зиновия Хмельницкого. Для присутствия при выборах гетмана определены от стороны царской министрами: князь Григорий Григорьевич Ромодановский, Иван Ивановичи Ржевский и Афанасий Ташлыков; а выбор произведен того ж года, в июле месяце, в лагере казацком, между городами: Путивлем и Конотопом, на месте, называемом Казацкая Дуброва, куда все чины и депутаты собрались и выбран гетманом обозный генеральный Иван Самойлович, урожденный из города Зинькова, священнический сын, который тогда же, в присутствии министров, приведен к присяге со всеми чинами и войском на верность службы царю и его наследникам.

Дорошенко, пресмыкаясь за Днепром с места на место, не предвидел для себя ничего благоприятного, а напротив того заметил в народе и войске преклонность их к стороне Российской и командованию гетмана тамошнего. И для того сделал все усилия и подкупы со стороны Дивана Цареградского, чтобы подвигнуть самого султана с армией на завоевание, прежде ведомства Ханенко, а потом всей Малороссии. Султан Магомет IV, резидовавший тогда в Адрианополе, уговорен был и выступил, действительно, к границам русским, а с 1-го августа, 1672 года, осадил Каменец Подольский, при котором встретили султана хан крымский и Дорошенко со своими войсками. Граждане со своим слабым гарнизоном могли защищаться в городе только 15 дней, а там, за неимением запасов и довольного войска, сдали город на капитуляцию 16 августа. Султан, въезжая в город, ознаменовал пышность свою тем, что велел прежде вырыть из земли всех погребенных мертвецов, вывезти кости их далеко за город и вынести из всех церквей, турками прежде разграбленных, все иконы, разложить их по улицам городским, вместо помостов для турецких пешеходов, а потом те церкви обратить в мечети турецкие, из коих оставлено, по просьбе и искупу граждан, только три для христиан и армян. Султан, по таковым успехам, командировал хана крымского и Дорошенко с их войсками в Галицию для завоевания тамошних городов: Львова, Брод и других, а сам проходил с армией своей поперек Украины, послушной Ханенко до реки Случи, и истреблял все, ему встречавшиеся, селения огнем и мечем, т.е. по-турецки. Поляки, собравшись войсками своими и соединясь с Ханенко и его казаками, выступили против хана и Дорошенко и, разбив несколько их партий, дальнейшие их успехи уничтожили и прогнали самих их к главной армии турецкой, на которую, однако, напасть не отважились, а прибегли к переговорам и искуплениям. И так, удовольствовав министров султанских подарками, а самого султана знатной суммой червонцев, под титулом военной контрибуции, выжили его тем из своих пределов, и он возвратился на зимовье в город Бухарест.

Татарские орды, воюющие со всеми народами обыкновенно, то по найму, то с участков в добычи, приходили часто по сему ремеслу к претендаторам гетманства малороссийского и к полякам, их нанимавшим, и проходили они всякий раз, по сим случаям, земли Запорожские и их улусы с неминуемыми обидами и шкодами казакам тамошним. Кошевой их атаман Серко, сколько ни был добрый и сговорчивый их сосед, знавший снисходить и уважать необходимости людей военных, но когда в 1673 году, проходя татары земли запорожцев на возврате от Каменца Подольского, захватили много лошадиных и скотских табунов запорожских и несколько их мальчиков, которых они всегда набирают в Малороссии из родни своей для наследства, то кошевой не считал уже поступка сего шуткой или игрушкой, а решился воздать татарам за то с лихвой, и для того начал их казнить по порядку. Отправился с войском своим в Белгородчину и, истребив аулы татарские, огнем и мечем до самого Белгорода, взял сей город приступом, разграбил его и выжег до основания. Потом, собрав в пристанях морских Белгородской и Гаджибейской, довольное число судов, отправился на них с пехотой в Крым, а коннице повелел идти туда румом. Приставши к берегам Карасубазара, побрал и разорил он все приморские города, не знавшие сего посещения и, следовательно, бывшие без обороны, а потом, пройдя весь Крым до города Ора или Перекопа, соединился там со своей конницей и продолжал разорение татар по селениям их. И таким образом, отомстив татарам за обиды свои сторицей, воротился в Сечь с бесчисленными корыстями. Серко оный был в роде своем человек необыкновенный и единственный. Он, с малочисленным войском своим, всегда удачно воевал и был победителем, не заводя, однако, ни с кем неправедной войны. Сражения у него почитались игрушкой, и ни одного из них он не потерял. Татары крымские и белгородские, сии страшилища и бич всем народам, были у Серко пугливыми оленями и зайцами. Он несколько раз проходил насквозь их жилища и укрепления, несколько раз загонял всех татар в Кефские горы, где и сами ханы их не раз крылись в ущельях и кустарниках горских. Татары почитали Серко великим волшебником и обыкновенно титуловали его Русским шайтаном; но в спорных между собою делах всегда отдавались на его суд, говоря: «Як Серко скажеть, так тому и буть». При великих своих корыстях и добычах, не был он ни мало стяжателен и корыстолюбив, но все, то шло на других, и даже на его врагов. Одна татарка того аула, из которого отогнан запорожцами скот, представ перед Серко с малыми детьми, жаловалась ему, что у нее отнята выслуженная ей корова, которая у нее одна и была, и «и чем же мне кормить детей?» Серко зараз воротил весь табун скотский того аула, и приказал аулу, когда не станет у просительной коровы молока, то чтобы они, всем обществом, детей ее от своих коров молоком кормили, а на одеяние их дал матери нисколько штук, с приказом, чтобы они, возросши, не воевали с русаками. Словом сказать, Серко был человек удивительный и редких свойств в рассуждении храбрости, предприимчивости и всех воинских успехов, и при достаточном числе войска, легко мог сделаться Тамерланом или Чингисханом, т.е. великим завоевателем. Но, впрочем, он был и запорожец, сие есть род шута или юрода. Однажды писал к нему гетман Самойлович, выговаривая, для чего на Запорожских степях кочуют свободно некоторые аулы татарские? Он на сие ему отвечал, что то – делается по снисхождению войска, от причин недорода у татар трав, и что в таком случае, и они иногда от них равномерным снисхождением пользуются, заключил, наконец, тем: «Когда бы и черт, пане гетмане, помогал людям в крайней их нужде, то брезговать тем не годится; бо кажут люде: нужда и закон меняет. А когда мы, живя с татарами по-соседски, помогаем один другому, то сие умному ни мало неудивительно, а то нам тилько дивно, що ты, пане гетмане, багато коло нас хархируешь, мов твий покийник батюшка на хавтурах с парахвиянами у Зинькови, чего мы и Вам уприйме желаем».

Со вступления гетмана Самойловича в управление Малороссией, вызывал он Заднепровские полки и всех тамошних жителей в соединение с ним в одну протекцию российскую, и многие начальники тамошние отзывались готовностью своей на сие соединение, но полагали препятствием в том одних своих самозваных гетманов Дорошенко и Ханенко, и их нелепые протекции. По сему, в начале 1674 года, предпринять поход Самойловичем и князем Ромодановским с их войсками в Заднепровскую Малороссию для поисков над тамошними гетманами. Поход сей сначала сопровождался желаемыми успехами, Заднепровские полковые города: Черкассы, января 7-го, а Канев, февраля 3-го, сдались Самойловичу при первом появлении под ними войск малороссийских, а начальник Каневского гарнизона, генеральный старшина Яков Лизогуб, соединился с Самойловичем. Гетман уманский Ханенко, по смерти благодетеля своего, короля польского Михаила Корибута Вишневецкого и когда в Польше выбран был королем не доброжелательствовавший ему, бывший коронный гетман Ян Собиевский, в марте месяце, того же года, сдал свое гетманство Самойловичу и ему вручил клейноды свои гетманские, булаву и другие, от короля полученные. Ханенко определены от Самойловича довольные на содержание доходы, а для пребывания отведен дом в городе Киеве. Дорошенко, видя успехи Самойловича и преклонность к нему народа, рвался от того неистовства и истреблял варварски селения и жителей, соединившихся с Самойловичем. Войска его, державшиеся под командой своих полковников: Михаила Забелы, Ефрема Уманца, Григория Белогруда, Григория Дорошенко, Остапа Гоголя, Андрея Соцкого и Андрея Дорошенко, при есауле генеральном Григории Гамалии, отправил он к городу Корсунь и велел держаться при нем в оборонительном состоянии до его прибытия к ним, а сам, с прибывшими к нему на помощь крымскими татарами, отправился к реке Днестр для вызова турецких войск от паши силистрийского и в ожидании их, осадил город Рашков, и сильно его штурмовал. Но жители и гарнизон, поддавшись Самойловичу, отбили осаду Дорошенко и самого его прогнали. И он, узнав, что вместо ожидаемых войск от паши силистрийского, идет с ними в Молдавию сам султан турецкий, пошел очищать ему путь по планам турецким, т.е. огнем и мечем, и таким образом истребил все жилища от Рашкова до города Лысянки, к которому призвал Дорошенко от Корсунь свои полки, с намерением взять тот город приступом. Но казаки и жители тамошние, всегда отличавшиеся великой отвагой и храбростью своей, частыми вылазками из города и нападением на стан Дорошенко, уничтожили его осаду и принудили отступить от города. Корпус войск малороссийских, состоящий из 20 000, под командой полковника переяславского Думитрашка, командированный Самойловичем на помощь городу Лысянки, встретив Дорошенко и его войско около местечка Орловича, дал ему сражение, и оно было самое жестокое и отчаянное с обеих сторон. Войска, пересиливая одно другого, гонялись по степи с остервенением, и степь покрыта была мертвецами и умирающими на 40 верст расстояния; наконец, Дорошенко спасся бегством и с остатком войск заперся в городе Чигирине.

Гетман Самойлович и князь Ромодановский, сведав от Думитрашка о положении Дорошенко, осадили его в городе Чигирине и готовились к приступу, но приближение к сему городу султана турецкого с его войсками принудило сих полководцев снять осаду и удалиться за реку Днепр, при которой они берегли только переправы для воспрещения неприятелю при случае его покушения. Султан вошел в Чигирин торжественно, и все пред ним падало и ползало по-азиатски. Колокола церковные замолкли и сами церкви заперты и опечатаны были. Не смел никто, шевельнуться: ни по богослужению, ни по жительству, а всяк считал себя ни живым, ли мертвым. Турки же все, то делали с мужчинами и женщинами, что только вздумали и что им необузданность и похотливость варварская внушала. Дорошенко командировал султан с войсками турецкими взять город Умань и он, осадив его, взял штурмом. Народ и войска обезоруженные избиваемы были турками в глазах Дорошенко; не пощажено притом ни пола, ни возраста, и все предано мечу и губительству. Кровь по городу текла ручьями, а трупы мертвецов валялись кучами. У чиновников городовых и войсковых, по повелению Дорошенко, содраны с живых кожи и набитые соломой, отосланы к султану в Чигирин, где они расставлены были около квартиры султанской и составляли триумф и увеселение его. Из Умани отправился Дорошенко, по ряду, во все другие заднепрские города, которые сдавались ему без всякого сопротивления и он спокойным образом разграбил их без милосердия, и, между прочим, отнял у них несколько тысяч мальчиков и их представил в дар султану, со многими награбленными пожитками и денежными суммами. Султан, повелев зараз обрезать мальчиков по-турецки и сделать их мусульманами, удовольствовался тем от Дорошенко за сделанную ему помощь. Заднепрские казаки, видя неистовые поступки Дорошенко над собратьями своими, тамошними жителями, и гнусное его дружество с турками, сими непримиримыми врагами и гонителями христианства, иные перешли на жительство в Малороссию и в Слободские полки, а другие, ближайшие к границам польским, просили себе покровительства у нового короля польского, который, приняв их со всей охотой, определил над ним гетманом, выбранного из их же старшин, Евстафия Гоголя. И сии казаки, в числе 14 700 человек, с новым гетманом своим – Гоголем, были во всех действиях при короле Собиевском, славившемся отличными успехами над турками, особенно содействовали ему при победе над турецким визирем и его армией, одержанной при столичном городе Вене, освобожденном тем от турок в час главного их на него приступа, в крайнее одолжение императора немецкого или римского Леопольда, имевшего с турками несчастную войну и ими выгнанного из той его столицы, которую король Собиевский в целости ему воротил и доставил императору сему счастливый с турками мир.

В 1675 году Дорошенко, по делам своим достойно наказанным презрением от послушного ему прежде войска, с поляками соединившегося, оставшись в Чигирине с одними чигиринцами и турецкой гвардией, состоящей из нескольких десятков янычар, вздумал было отдаться в протекцию царя московского и для того, чрез посланника своего, писаря Стебловского, отправил в Москву всех турецких янычар, представляя их в дар царю, и во уверение того, что он более с турками держать союза не будет. Но как в Москве такому зловредному человеку всякая протекция и покровительство вовсе отказаны, а турки, сведав от предательств янычар, грозили ему живому ободрать кожу и выставить чучелу его на Серальских воротах, то он принял отчаянное намерение обороняться в Чигирине до потери своей жизни. Гетман Самойлович, расхаживая с войсками своими в Заднеприи для прикрытия переходящих оттоль поселенцев и для удержания набегов татар и поляков, осадил, между тем, город Чигирин. Дорошенко, видя в нем свою гибель, прибегнул к милосердию Самойловича и просил его, чрез родню свою, даровать ему жизнь и определить место для уединенного окончания дней своих и раскаяния. Самойлович, по убедительным просьбам, сослал Дорошенко на его родину, в город Сосницу, где он, под присмотром и поруками, жил до своей смерти.

Государь царь Алексей Михайлович, к неисчетной горести своих подданных и не меньше того, малороссиян, за кротость его, отменно его любивших, 30 января, 1676 г. скончался; но народ обрадован был восшествием на трон царский достойного сына его, приемника Федора Алексеевича. Царствование сего государя началось продолжением неприятельских действий с турками в пользу римского императора Леопольда, имевшего с ними открытую войну, в которой с Российской стороны, деланы диверсии. Султан, со своей стороны, делая также вред России, выпустил из Эдикуля Юрия Хмельницкого, бывшего несколько раз в Малороссии гетманом, и объявил его князем Сарматским или Малороссийским и гетманом казацким. Войска ему определены татарские под командой самого хана крымского и турецкого с пашей Ибрагимом. Хмельницкий с теми войсками расхаживая в Заднепровской Малороссии, подговаривал народ тамошний к соединению с ним в протекцию турецкую, но не получив в том ни мало успеха, имел несчастье видеть своими глазами многие варварства и неистовые лютости, произведенные турками и татарами над народом русским, ему не покоряющимся. И когда приметили турки врожденное в Хмельницком сокрушение над единоверным и однородным ему народом, то оковавши его железами, отослали обратно в Эдикуль Цареградский, из которого, по времени, произведен он из князей Сарматских пономарем греческой церкви в одном из тех островов, в которой он сослан на вечное заточение.

Султан турецкий, сведав в 1677 году, что город Чигирин, по уничтожении Дорошенко и его власти, остался во владение гетмана Самойловича, отправил для завладения тем городом и его окрестностями многочисленную армию свою, состоявшую из турков и татар, под командой хана крымского и сераскира паши Ибрагима, и повелел им, взяв Чигирин, идти на Киев и овладеть оным и всей тогобочной стороной. Но не так-то делается в поле, как располагается султаном в Серале. Хан с пашей и со всеми войсками прибыли к Чигирину того года в июле месяце и осадив его со всех сторон, окопались под ним по самые уши. Гарнизон, состоявший из 7 000 пеших казаков, под командой полковника Григория Карповича Коровки, делал во всех предприятиях неприятеля храброе сопротивление и беспрестанными вылазками из города всегда его поражал. Гетман Самойлович и князь Ромодановский, быв с войсками своими при Днепре, дали знать чрез лазутчика в город, о подсылке к нему свежих помощных войск. И сии войска, в числе 7 000 пехоты, по данному им наставлению и по согласию с комендантом городским, подойдя к городу ночью, против 15 августа, ударили на стан турецкий в то время, когда из города сделана на него вылазка. Поражение над турками и татарами учинено страшное: они, не зная настоящего числа нападающих, пришли в ужас и бросили стан и укрепление, удалились от города в крайнем беспорядке. При сем, убит и сын ханский, Осман-Гирей. Султан, отмщая за сие поражение войск своих, велел умертвить с триумфом пред сералем нисколько десятков русских пленников, взятых под Чигирином, и такое подлое варварство почиталось во всем мусульманства славным и богоугодным.

В 1678 году, когда гетман с князем Ромодановским с войсками своими занимались в Заднепрской Малороссии укреплением городов и устроением в них гарнизонов, татары крымские позади их сделали во всех силах своих нападение на Восточную Малороссию и, пройдя до города Рославля, причинили в ней великое опустошение, пленяя народ и сжигая все, им встречавшееся. В то же самое время турецкая армия приближалась в другой раз к городу Чигирину. Гетман, с князем выступив ей на встречу, имели нисколько легких сражений, в обе стороны нерешительных. Наконец, дана генеральная баталия, и турки ее выиграли. Они, укрепившись окопами с множеством артиллерии, отбивались от россиян с утра до ночи и принудили их отступать. Но сии, отступая, успели подкрепить городской гарнизон свежими войсками, и в помощь к прежнему начальнику тамошнему Коровке, оставили в нем стольника Ивана Карповича Ржевского. Турки осадили зараз Чигирин и поделали около него многие окопы и насыпи; осажденные, производя из города жестокую пальбу и частые вылазки, уничтожили турецкие приготовления и самих их несколько раз отбивали. Но, напоследок, турки, поделав многие мины и подорвав ими городские валы, учинили генеральный приступ в сии проломы. Гарнизонные войска, видя неизбежную свою гибель, предприняли самое отважное намеренье и решились, не отдаваясь вовсе в плен, пробиться сквозь неприятеля, во что бы то ни стало. Намерение сие исполнили с удивительною храбростью и удачей. Они построились в одну продолговатую толстую фалангу, и когда турки, пройдя городские валы, растянулись в широкую линию, чтобы обнять городскую внутренность, то казаки ударили на турков поперек их линии, и, сделав на них сильный залп из ружей, приняли передовых на копья и таким образом, очистив себе проход в довольную ширину, прошли за город в полном порядке и с малой потерей. Нападавшие с тылу турки повержены были копьями, и они, видя великую свою гибель, слабо гнались за казаками. Однако казаки в оборонительном состоянии прошли до самого Днепра, а там укрылись в построенных от армии редутах и с них переправились чрез Днепр, соединились со своей армией. Войска сии, оставляя Чигирин, положили в замке его под пороховые магазейны зажженные фитили, а пушки также наполнили порохом с фитилями, которые, возгоревшись, причинили из строений ужасные руины и истребили много турков, наполнивших собой замок, стремясь за добычей. Из сих пробившихся войск составил гетман шесть полков полевых сердюцких, т.е. непременных пехотных, как они стали за короля польского Батория, и отличались от других пехотных полков реестровых, всегдашней службой при границах, когда те, возвращались по окончании похода в полковые свои жилища. Жалованье положено им было по три рубля на человека в год, а старшинам по чину каждого. Мундир на два года, состоящий из куртки или камзола с рукавами красной мальвы¹⁸⁶ бумажной, набитый часто баволной и выстеганный частыми полосами, и из шаровар суконных голубых, а вместо плащей из одного турецкого дуломана белого сукна, называвшегося габой, с воротником по пояс. На сие жалованье и снабжение учредил гетман новые поборы с поспольства по алтыну от дыму¹⁸⁷ и покуховную пошлину с горелки, за что возроптал народ и товариство и поднимали бунты.

По взятии турками Чигирина, в 1679 году покушались они овладеть всей Заднепрской Малороссией, и для того, укрепив нарочито при Днепре город, Черкассы, отправили корпус войск, составленных из турков, татар и чигиринских казаков, под командой некого Яненко, бывшего старшиной при гетмане Юрии Хмельницком, который и сам был тогда при войсках, но под присмотром сего Яненко, а ему повелено покорять города, при Днепре лежащие. И он, во-первых, напав на город Канев, истребил его, огнем и мечем, произведши неслыханные варварства над тамошними жителями при их сопротивлении. Потом, покорил другие города без всякого сопротивления, яко устрашенные его лютостью; наконец, ворвался было и внутрь Малороссии, и разорил многие селения около Козельца, Носовки, Ирклиева и Яблонова, провозглашая притом себя гетманом Заднепрским. Но выпавшие в том году необыкновенно глубокие снега и сделавшаяся к тому крайне жестокая стужа, истребили большую часть людей и лошадей из корпуса Яненко, и он, с остатком, в силу доволоклись к городу Черкассам. Войска Российские при гетмане и Ромодановском расположены были тогда в Киеве и около оного в чаянии, что все силы турецкие туда же обратятся. Сведав о походе, одного Яненко, послан был на него сын гетманский полковник Стародубский Семен, с казачьим корпусом, который, преследуя убегающего от него Яненко, побрал и разорил города: Черкассы, Корсунь, Драбовку и Мошны, а народ тамошний перегнал внутрь Малороссии.

Турки, приняв намерение удержать за собою Украину Малороссийскую при Днепре, в 1680 году возобновили и укрепили над ним города Кизикирмен и Кадак извели в них сильные гарнизоны, которые, сообщаясь с крепостями и гарнизонами Чигиринским и Черкасским, составляли пограничную цепь от Малороссии. Татары крымские, также присвоив владению своему от реки Конской до вершины реки Ворсклы, разорили и выжгли все селения Малороссийские, вдоль и в окрестности реки Мерлы бывшие. Гетман с войсками своими и российскими, прикрывая сторону Киева и средину Малороссии от нашествия турецкого, не мог помешать туркам в их работах и укреплениях, ни татарам при впадении их в Восточную Малороссию. Хотя же и посылал он свои повеления кошевому запорожскому атаману Серку; чтобы им с войском его учинено было нападение на татар, бродивших около Мерлы, и на турков, укреплявших города около Сечи. Но сей военачальник, видя себя оставленным внутри тогдашних владений турецких и татарских, далеко уже от границ Малороссийских, ничего, по повелениям гетманским, не начинал. Укрепив свои зимовки на разных около Сечи Днепровских островах, вел себя образом нейтральным и ожидал конца посягательствам турецким и войнам их с Россией и цесарем. А как, между тем, именно в 1682 году, царь Федор Алексеевича, к несказанной горести, скончался, а на место его воцарились младые братья его, Иоанн и Петр Алексеевичи, обыкновенно за младость их иностранцами мало уважаемые, то потому, и Сечь Запорожская с Чигиринским дистриктом считалась в обладании турков до заключения с ними мира.

Король польский Ян Собиевский, присвоил себе Заднепрскую Малороссию, с согласия, однако ж, казаков тамошних, бывших с ним в беспрестанных походах против турков, по союзу с цесарем. В1683 году, возвращаясь из славной оной победы над турками под Веной, определил в Заднепрские полки гетманом, выбранного казаками из своих старшин, Якима Куницкого на место убитого под Веной гетмана их, Евстафия Гоголя. Но когда, в 1684 году, командирован был сей гетман от короля со своими казацкими полками в Бессарабию для поисков над белгородскими татарами, собравшимися идти войной на Венгрию. То он, увидев татар в большем числе от своего корпуса, оробел и скрылся подлым образом из своих полков, оставив их в нерешимости на произвол судьбы. Казаки, провозгласив зараз главным начальником своим полковника бряцлавского, Димитрия Могилу, сделали из полков своих, по его повелению, пешую батаву или фалангу и были окружены со всех сторон татарами, пробились сквозь их толпы и воротились к своим границам благополучно оборонительными мерами, а там, сыскав убежавшего от них Куницкого, убили его, по приговору всего войска, тупыми концами своих ратищ. Король Собиевский, утвердив Могилу над полками Заднепрскими гетманом, в 1685 году командировал его с теми полками к армии императора немецкого в помощь на турков. Он, проходя Буковину и Валахию, завоевал, пограничный с Венгрией городок Каменку, укрепленный турками и их гарнизоном, потом, соединившись с армией цесарской, бывшей в команде Текелия, содействовал сильным образом, выгнать из Венгрии турков и татар, разбитых ими во всех местах.

С российской стороны, несмотря на вредные для ее движения турецких и татарских сил, в начале 1686 года предприняты воинские приготовления против Польши, поводом сближения тридцатилетнего с ней перемирия или срочного мира. И для того повелено от царей гетману Самойловичу вступить со своими войсками в пределы Литовские и Белорусские и показывать вид войны наступательной. Гетман, исполняя повеления царские во всей их точности, выступил с войсками своими, состоящими из 40 000 конницы и пехоты, к границам польским и переправясь чрез реки Сож и Припять, занял города Гомель, Лоев и Чернобыль без всякого кровопролития и грабительства. Сими действиями подвигнутое к деятельности правительство варшавское, согласясь с министерством Российским, давно трактовавшим о мирных условиях, заключило, наконец, вечный между Россией и Польшей мир. Трактат сего мира, подписан, ратифицирован и в нем вечно уступлен России город Смоленск с его уездом, а Малороссия оставлена на тех положениях, каковы от стороны польской учинены с нею трактатом Зборовским и каковы заключены в договорах с Россией при ее с ней соединении. Россияне, со своей стороны, обязались защищать польские владения от татарского нападения. Успокоившись, таким образом, Россия от стороны польской, в 1687 году предприняла поход самый решительный против Крыма, с намерением покорить его своей власти, или вовсе разорить. И для этого собраны многочисленные армии, какие давно Россия выводила. Над ними, по повелению правительствующей царевны Софьи Алексеевны, принявшей в сем году правление государства по молодости братьев ее, определен главным командиром любимец сей царевны, боярин и князь Василий Васильевич Голицын, и у него было Великороссийских войск 120 000. При нем в товарищах, но под его руководством, был гетман Самойлович с 60 000 Малороссийских войск, конных и пеших. Армии сии двинулись в своих границах, одна за другой, однако обе вместе и по одной дороге или степи. Удивительный и невероятный страх от татар, видно вкоренившийся в россиян от времен великих оных завоевателей, Батыя и Мамая, заставлял их держаться вместе всем, претерпевая необъятные от того недостатки, стеснения и крайние нужды так, что и вода почиталась иногда великой редкостью и дороговизной, и торговавшие ей наживали великие суммы. В таком, однако, устройстве дошли армии спокойно до реки Конской, отделяющей земли Запорожские от степей Крымских. За сей рекой, увидели они степь, выжженную на необозримое пространство во все стороны. Надежда пройти сии пожарища и найти далее для скота пастьбы, а не меньше и досада от неудачи похода, заставили полководцев идти вперед, но, сколько они ни силились преодолеть крайность и достигнуть своей цели, только учиняли для войска и скота неизбежную гибель. Наконец, дойдя до того, что лошади у конницы и скот в обозах провиантских все почти от голода пали и запасы харчевые и другие принуждены бросить и жечь, убеждены тем, воротиться к своим границам, и доволоклись к ним с великой потерей людей и скота от холода и жажды. Неудачу похода сего и претерпленное в нем великое несчастье сложили на одного гетмана Самойловича. Вина его подходит близко к той басне, в которой волк винил овцу, для чего она возмутила ему воду внизу той реки, из которой сверху ее он пил. Обвиняли гетмана, что он в пользу татар велел впереди себя выжечь перед собой степь ту, по которой он сам с войском своим шел и претерпел от того больше других убытков упадком лошадей и потерей запасов и экипажей. В другое время стали бы рассуждать, что такую обширную степь, по которой проходят великие конные армии, надобно обнять и зажигать целыми сотнями людей и надобно бы сих людей отыскать и уличить тем гетмана. Стали бы еще судить и о том, что ближе всех выжечь степь самим татарам, чем того ожидать от сторонних. Но таких подробностей тогда не учинено, а довольно было одних догадок и голословных доносов, утвержденных крестным знамением, и зло оное истреблено с его корнем так, что и отголосков не осталось. Князь Голицын был тогда в самой силе при дворе царевны: суд и милость, живот и смерть, состояли в его руках. И так, двум сынам гетманским, полковнику Стародубскому Семену, и полковнику нежинскому Григорию, схваченным тайно из корпуса, бывшего против белгородских татар, отрубили обоим головы в городе Путивле, и тела их зарыты на кладбище абы как¹⁸⁸, без христианского погребения. Самого гетмана, взятого ночью в местечке Коломаке, в тамошней церкви, во время слушания всенощной и младшего сына его, Якова при нем бывшего, без всякого спроса и оправдания, завезены в Сибирь в заточение и скоро объявлены мертвыми. Имение гетманское и имение сынов его полковников, яко орудие настоящей вины их, разграблены и разобраны по рукам, а недвижимость описана и забрана в казну. Донос на Самойловича есть отрыжка старых его врагов и доносителей. Они появлялись еще с первых дней его гетманства и то были: полковник Стародубский, уроженец Рославский, и протопоп нежинский Вольхович и другие, кои за ложь их и фальши осуждены от царя на смерть по законам, а Самойловичем прощены по христианству. Страшное судилище над Самойловичами и таких слабых на них доказательств воздвигнуты тайным ковом асаула генерального Ивана Степановича Мазепы, искавшего давно гетманского достоинства. Он, будучи с молодых лет при доме Самойловича учителем детей, а потом любимцем его и фаворитом. Посылаемый несколько раз от него в Москву с Казачьим корпусом подчас возмущений Стрелецких, и был ученый притом пришлец, или, как бы сказать, между слепыми одноглазый король. Сыскал в Москве такое обширное знакомство с придворными и вельможами, что и сами царевичи довольно его знали и за ученость и бывалость отменно уважали. И так нетрудно уже ему было приобрести доверенности у министров, и особливо у верховного между ними, князя Голицына. Доносителей на гетмана также подобрать было не трудно; ибо, от частых перемен гетманов и других чиновников, завелось в Малороссии столько ябедников, сколько было желающих подхватить что-либо при перемене, т.е. ловить рыбу в мутной воде. И сии доносчики были те самые мазепины твари, коих после он наградил отдачей им в аренду разных откупных скарбовых статей и чинами с прибыточными должностями. Осталось только подобрать и умножить голоса при выборе в гетманы. Но сие такому искуснику, каков был Мазепа, ни мало было не затруднительно.