Изучение византийской истории и ее тенденциозное приложение в Древней Руси. Выпуск 1

Самым капитальным руководством для знакомства наших предков с визант. историей были так называемые хронографы, представлявшие собой по содержанию и составу нечто в роде довольно обширного курса всемирной истории от Адама до Алексея Комнина (1080) со скудными заметками о временах и последующих. Хронографы служили любимым чтением наших предков, как можно заключать по большому количеству списков. В рукописной библиотеке графа А. С. Уварова имеется 84 экземпляра хронографов. По каталогам Императорской публичной библиотеки значится более 60 экземпляров. Имеются экземпляры хронографов и в других рукописных собраниях: в моск. синодальной библиотеке, в румянцевском музее, в библиотеке петербургской дух. академии, киевской дух. академии, черниговской дух. семинарии у проф. Ф. И Буслаева и т. д. Если принять во внимание обширность объема хронографов, а также трудность, медленность и дороговизну рукописной работы, то нельзя не признать, что значительное количество хронографных списков говорит в пользу прилежного изучения нашими предками истории в том виде, как она сообщалась хронографами.

Весьма тщательные и добросовестные исследования г. А. Попова о составе хронографов² привели к тому несомненному выводу, что огромное большинство русских хронографов представляет собой компиляцию, составленную из четырех византийских хроникеров: Иоанна Малалы, Георгия Амартола, Константина Манассии н Иоанна Зонары. Обращаемся к византийским подлинникам, легшим в основу славянской компиляции, и постараемся проследить их в тех частях, которые касаются византийской истории и которые вместе с тем вошли в состав русских хронографов.

Иоанн Антиохийский Малала что значит в переводе с сирского ритор) жил – должно полагать – в VI веке, при императоре Юстиниане, царствованием которого закачивает свой летопись, описывая последние события с живым чувством очевидца. Хронограф Малалы в ХѴIII книгах содержат в себе всемирную историю от Адама до 36 года царствования Юстинианова или до 563 г. нашей эры. Хронограф без заключения, обрывается на половине рассказа.

Малала, как видно, быть широко образован и многосторонне знаком с исторической литературой: он любит цитировать источники, которыми пользуется при своем повествовании, мудрейших хронографов: Африкана, Иринея, Домнина, Несториана и т. д. В своих суждениях Малала отличается значительной терпимостью; он позволяет себе делать добрые отзывы о языческих императорах, и даже о Юлиане не говорит худого слова, характеризуя его в следующих сдержанных выражениях: «Он был известен красноречием. Но прозван отступником за то, что, оставив учение своих предков христиан, сделался эллином. Был же другом и современником Ливания, знаменитого софиста аитиохийского»³. Можем думать поэтому, что Малала едва ли был духовным лицом, и что во всяком случае христианство не подавило в нем любви к классической литературе и древности; это тем более замечательно, что в некоторых местах своей хроники (напр. при описании антиохийского землетрясения в кн. ХVIII) Малала высказывает мысли и чувствования, вполне свойственные верующему христианину.

Как антиохиянин, любящий свою родину, Малала с особенной охотой и подробностью рассказывает о событиях, совершившихся в его отечественном городе или имевших к нему отношение.

Заметим еще две особенности нашего автора. Малала любит рисовать портреты исторических деятелей, обозначая вместе физические и праведные черты, которыми отличалась известная личность. Вот напр. портрет имп. Юстиниана 1-го: «Юстиниан был с виду приземист, с крепкой грудью, с красивым носом, бел, кудряв, круглолиц, благообразен, лысоват, свеж лицом, с проседью на голове и бороде, великодушен, предан христианству»⁴. Эта особенность Малалы послужила причиной его важного значения для иконографии как греческой, так и русской⁵. Другая особенность Малалы, стоящая в связи с первой, состоит в том, что она всегда тщательно отмечает, какой партии в цирке держался тот или другой визант. император.

В славянском переводе Maлала появился очень рано, именно при болгарском князе Симеоне до 927 г⁶. Древний славянский переводчик, как видно, имел под руками гораздо более полный список Малалы, чем каким пользовались боннские издатели XIX века. Поэтому в славянском переводе мы встречаем более любимых Малалой подробностей об Антиохии и о наружном виде исторических деятелей, чем в греческом печатном тексте боннского издания⁷.

В состав широко распространённых на Руси компилятивных хронографов вошли из Малалы следующие выдержки касательно византийской истории:

а) о царствовании Юлиана (по боннскому изданию греч. текста) XIII, 326–8. 331–4.

б) о Иовиане XIII 334–337 в., о смерти Аттилы XIV. 359.

в) о Маркиане и о Пулхерии XIV. 367–8.

г) о Льве великом XIV. 369–375.

д) о Льве малом XIV. 376.

е) о Зипоне XV. 377–391.

ж) об Анастасии Диррахите XVI 392–5. 398–403. 406–410

з) о царствовании Юстина и падении Антиохии XVII. 410–422.

и) о царствовании Юстиниана XVIII. 427–431.

Конечно, далеко не сполна Малала мог быть удобопонятен для древнерусского читателя. Едва ли напр. мог что-нибудь уразуметь русский читатель, узнав из греч. хронографа, что тот или другой император прасином радовашеся (τοῖς πρασἰνοις ἔχαιρε). Но многие события визант. истории могли быть понятны и хорошо усвояемы русскими читателями уже потому, что находили себе аналогию в русской жизни. Мы приведем в переводе с греческого ряд таких, сообщаемых Малалой, фактов и отметим соответствующую им аналогию.

Вот рассказ о самоотвержении двух персов, заведших Юлиана в пустыню, сильно напоминающий собой подвиги Ивана Сусанина и Микиты Галагана. «Царь персидский Саввурарсакий бежит в Персармению, коварно послав к Юлиану двух своих сановников и предварительно по их желанию отсекши им носы, дабы они обманули Юлиана и дали своему царю время спастись бегством. Персы с усеченными носами приходят к римскому императору, заявляя, что желают выдать своего царя, тяжко их покаравшего. Обманутый их клятвами, император последовал зa ними вместе с своим войском. И завели его в место пустынное и безводное на протяжении 150 миль, сбивши с пути римлян в 25 день месяца десия или что тоже июня… Зашедши в те места, воины почувствовали недостаток в пище, а для животных не было травы, ибо то была пустыня. И все войско римское, узнавши, что обманутый император завел их с надлежащего пути в пустыню, пришло в великое смущение. На следующий день 26 июня, император, призвавши обманувших его персов, стал их расспрашивать: и они признались, говоря: «ради спасения своего отечества и царя мы обрекли себя на смерть и обманули вас и вот рабы твои пред тобой готовы умереть. «Но император не велел их казнить, и обещал помиловать, лишь бы только они вывели его войско из пустыни»⁸. Конечно, царелюбывый москвич, читая хронограф, мог понять, оценить и запомнить этот поступок персов, жертвовавших жизнью за царя.

Русский читатель, знавший о существовании в Киеве золотых врат, мог отметить для себя и следующее известие Малалы: «имп. Феодосий позолотил две медные двери в Дафнийских воротах в Антиохии, подобно тому, как позолотил врата в Константинополе, которые и до ныне зовутся золотыми вратами»⁹.

Приводимый нами далее рассказ Малалы о единоборстве перса с готфом мог быть совершенно близок к сознанию русских читателей, потому что находить себе значительную аналгию в летописных сказаниях о единоборстве Яна Усмошвеца с печенежским богатырем, кн. Мстислава Тмутараканского с касожским богатырем Редедей, – троицкого монаха Александра Пересвета с татарским богатырем пред Куликовым побоищем, – в былинных песнопениях о богатырских поединках, – наконец в тех воочью совершавшихся схватках бойцов, какими любил тешиться грозный царь Иван Васильевич, и в тех судебных поединках, которые даже в XVI веке допускались юридическими обычаями древней Руси. Вот рассказ Малалы, относящийся к царствованию Феодосия младшего. Пошел войной на римлян Влас, царь персидский. Узнав об этом, римский император назначил патриция Прокопия полководцем востока и отправил его с войском на войну. Пред началом битвы царь персидский заявил Прокопию следующее: если во всем твоем войске найдется человек, могущий выступить на единоборство и победить перса, которого я выставляю, то я тотчас заключу мирный договор на 50 лет и выдам обычные дары. Когда на этом порешили, то царь персидский выставил из отряда так называемого бессмертного перса, по имени Ардазана, а римляне – Ареовинфа, готфа, дружинника союзных войск. Оба выступили на бой на конях и вооруженные; а Ареовинф, по готфскому обычаю, имел при себе и аркан (σωκάρην). Снача перс бросился на готфа с копьем, но Ареовинф, увернувшись на право, набросил на перса аркан и стащив его с коня зарезал. После этого царь персидский заключил мирный договор; а Ареовинф после победы возвратился в Константинополь и в знак благодарности от императора был возведен в звание ипата»¹⁰. Заключение рассказа Малалы почти буквально сходно с концом рассказа о поединке Яна Усмошвеца с печенегом. «Володимер же великим мужем створи того и отца его. Володимер же возратился в Киев с победой и с славой великой»¹¹.

Византийская опека царя над подданными, вторгавшаяся в их частную жизнь, была по опыту знакома и москвичам, и потому для русского читателя хронографов не могло остаться незамеченным следующее известие Малалы. «Священнейший император Лев приказал праздники проводить без работы, обнародовав о сем свой божественный закон, чтобы в праздничный день никто не играл ни на свирели, ни на гитаре, ни на другом музыкальном инструменте, но, чтобы все удерживались от занятий»¹². Это известие Малалы находит себе аналогию в моск. жизни. Заботы московского царя о надлежащем проведении подданными праздничных дней известны нам из Стоглава. Олеарий сообщает следующее известие о проведении праздников в Москве в XVII в. «Патриарх установил, чтобы не только по праздникам и воскресеньям, но и по средам и пятницам ни лавочки, ни мастерские не открывались, а также в те дни должны быть закрыты кабаки и кружечные дворы»¹³. Гонение на музыку и музыкальные инструменты тоже не было на Москве явлением беспримерным. Тот же Олеарий сообщает: «нынешний патриарх (т. е. Никон) сперва строго воспретил существование кабачьих музыкантов и инструменты их, какие попадутся на улицах, приказывал тут же разбивать и уничтожать, а потом и вообще запретил русским всякого рода инструментальную музыку, приказав в домах везде отобрать музыкальные инструменты, которые и вывезены были по такому приказанию на пяти возах за Москву реку и там сожжены»¹⁴.

Необычайные атмосферические явления одинаково пугали как греков, так и русских. Не могло для читателя хронографов остаться незамеченным следующее известие Малалы: «при имп. Льве в Константинополе вместо дождя падал с неба пепел и нападало его на черепицы пальца на четыре. И все трепетали, творя молитвы и говоря друг другу: был огонь и погас, и оказался пепел по божьему человеколюбию»¹⁵. Такое же точно впечатление произвела на Новгородцев, по свидетельству дьяка митрополичья Родиона Кожуха, – страшная гроза 14 июня 1460 г. «Мнози свидетельствоваху огнь в тучи той видевши аки пламень распыхаяся от великия ярости вихра, но ничему же нигдеже коснуся Божим запрещением»¹⁶.

Московские мятежи после пожара 1547 г., в смутное время и при царе Алексее Михайловиче, в особенности восстания раскольников-старообрядцев за веру и стрелецкие бунты конечно могли приблизить к сознанию русских читателей следующее повествование Малалы о византийском бунте. «При императоре Анастасие Диррахите в Константинополе было народное возмущение из-за христианского догмата, по поводу того, что император будто бы хотел согласно обычаю восточных городов присоединить к трисвятой песни слова: распныйся за ны помилуй нас. И собравшись множество горожан сильно волновались заявляя, что нечто чуждое привносится в веру христианскую. А во дворце было такое смущение, что городской эпарх Платон обратился в бегство и скрывался от народной ярости. Бунтовщики же кричали: другаго царя Романии. И направившись к палатам Марина сириянина экс-эпарха, сожгли его дом и разграбили его имущество, а самого не нашли, ибо Марин, услыхав, что огромная толпа народу идет к его дому, – спасся бегством. В толпе говорили про Марина, что этот пришлец с востока подучил царя сделать прибавку к трисвятой песни; – и разграбивши его казну, рубили серебро топорами и делились. Бунтовщики в доме Марина нашли восточного монаха, и схвативши его убили, и носили голову его на копье с криком: вот наветник против св. Троицы! Толпа дошла до дому знаменитейшей патрицианки Юлиании и провозглашала ее мужа Ареовинда римским императором, но тот бежал и скрылся на пристани. Тогда сам император Анастасий явился на ипподроме и воссел на царское место – без диадимы. Узнав об этом, народ сбежался на ипподром, и император своими божественными речами склонил на свою сторону большинство граждан, увещевая их не бросаться на кого ни попало и не убивать без толку. И утихла вся толпа и просила императора носить диадиму. И е тех пор присмирели граждане и перестали собираться скопом, а император приказал заарестовать виноватых и из многих заарестованных иных казнил, а других заточил чрез городского эпарха. Долго продолжалось наказание бунтовщиков и несчётное множество народу было перебито, а затем настало великое благочиние и страх не малый в Константинополе и в каждом городе Романии»¹⁷. Москве, так же, как и Византии, знакомы были эти кровавые сцены убийств и грабежа, производимых разъяренной чернью, и не менее кровавые сцены жестоких казней над бунтовщиками, когда царская власть снова вступала в свои права. Подобного рода яростные восстания народа в государствах, управляемых суровой монархической властью, совершенно естественны в силу того закона, который в приложении к русским совершенно верно подмечен Олеарием. «Хотя русские, особенно простой народ – говорит Олеарий, – живя в рабстве и под жестоким гнетом могут сносить и вытерпливать весьма многое, но если этот гнет переходит меру, то про них можно сказать: patienlia saepe laesa fit tandem furor. Тогда в них возбуждается опасное восстание, которое грозить гибелью, если не высшему, то ближайшему начальству... Если однажды они вышли из терпения и возмутились, то не легко бывает усмирить их. Тогда они пренебрегают всеми предстоящими им опасностями, становятся способными на всякое насилие и жестокость и делаются совершенно безумными людьми»¹⁸.

Знакомая москвичам: Мономахова шапка, бармы и другие регалии, присланные – по преданию – византийским императором русскому князю Владимиру чрез посредство ефесского митрополита Неофита находят себе у Малалы соответственное известие о подарках, сделанных визант. императором Юстином Стафию, царю лазов.

«По смерти царя лазов, обыкновенно царь персидский от своей руки назначал и венчал ему преемника из их же (царского) рода. Когда умер царь лазов Дамиаз, то сын его Стафий, гнушаясь язычеством и опасаясь, что при получении царского достоинства от Коада, царя персов, ему придется приносить жертвы и совершать все персидские церемонии, тотчас по смерти отца отправился к византийскому императору и, заявив о своем подчинении императору, просил себе наречения в достоинство царя лазов. Будучи принят от императора, просвещен св. крещением и сделавшись христианином, Стафий женился на римлянке, дочери патриция по имени Валериане. И взял ее с собой восвояси, приняв царское венчание от имп. Юстина, нося римский царский венец, белую цельно шелковую хламиду, и вместо пурпурного банта золотой царский бант с медальоном по средине, на котором было изображение имп. Юстина, – также белый торжественный стихарь, с золотыми царскими застежками, на которых также было изображение имп. Юстина.... И много других даров получил от того же имп. Юстина сам Стафий и жена его Валериана»¹⁹. В своей современной Жизни москвичи могли видеть повторение готовности греков быть раздаятелями атрибутов верховного достоинства. Так патр. константиноп. Иосиф прислал Ив. Грозному соборную грамоту с признанием его царского достоинства, уполномочивая вместе с тем подателя грамоты Иоасафа митр. евгрипского повторить над моск. государем обряд царского венчания²⁰. Патр. александрийский Мелетий в письме к царю Федору Ивановичу от 1593 г. говорит: «тебе за твои подвиги следует быть увенчанным двойной диадимою. Одну ты имеешь свыше от предков...; другую же представляем тебе мы. Эта диадима дана св. ефесским собором, бывшим при достославном самодержце Иустиниане, апостольскому престолу александр. церкви и ею после святейшего папы старейшего Рима одни предстоятели александр. церкви имели обычай украшаться. Ценно это одеяние не столько блеском камней или другим веществом, сколько своей почтенной и славной древностью»²¹.

Пожары были в древней Руси явлением весьма обычным, потому для русского читателя хронографов как нельзя более понятно было следующее известие Малалы об антиох. пожарах: «в то время Божиим гневом случилось быть в Антиохии великому пожару; и этот пожар служил знамением грядущей казни Божией: сгорело все от мученика св. Стефана до претории военачальника. И после того было много пожаров, в различных предместьях Антиохии, и сгорало много домов и погибло множество душ, и никто не знал, откуда брался огонь»²². Как будто читаешь выдержку из русской летописи: «по вся дни загарашеся невидимо и не смеяху люди жировати в домех, но на полю живяхуть»²³.

Приведем в заключение выдержку из греч. хронографа, о которой не предположительно, но несомненно можем сказать, что она произвела впечатление на русских читателей и была ими замечена. Дело идет о наводнении в Едессе. «В то время по Божьему гневу затоплен был большой город оздроенской епархии – Едесса. Вечером разлилась протекающая среди города река по имени Скирт и горожане вместе с домами погибли. А спасшиеся от потопления горожане говорили, что и прежде также река затопляла город, но не так губительно. «Мы слыхали – (говорили горожане), что и прежде было нечто подобное, и что после того, как престал гнев Божий, вблизи прибрежных прекрасных зданий найдена была большая каменная плита с начертанными словами: Σκιρτὸς ποταμὸς σκιρίησει κακὰ σκιρτήματα πολίταις. (т. е. Скирт река спляшет злые пляски горожанам)²⁴. Южнорусский летописец, описывая под 1229г. Несчастное отступление венгров от Талича в следствие разлитии р. Днестра, припомнил вышеприведенное сказание греч. хроники. «Мнози внадоху в реку, инии же избъени быша, инии язвени быша, инии же изоимани быша, яко инде глоголет: Скырт река злу игру сыгра гражанам, тако и Днестр злу игру съигра угром»²⁵. Замечательно, что славянский переводчик греч. хроники, а в след за ним и русский летописец, успели довольно удачно воспроизвести игру слов греч. подлинника.

Мы представили те выдержки из Малалы, которые показались нам более характерными, удобопонятными для древних русских читателей и аналогичными по отношению к событиям древней русской жизни. Переходим теперь к Амартолу, который представит нам более обильную жатву.

В византийской, а еще более в переводной древнеславянской письменности видное место занимает хроника Георгия Амартола. Составитель ее жил в 1-й половине IX века и довел свое бытописание до 842 г., непосредственно за коим помечено: «до зде хроника Георгия». О жизни Георгия летописателя мы знаем мало. Только в одном месте своей летописи Георгий выступает с заявлением, бросающим немного света на его биографию. Повествуя о египетском монашестве IV в., Амартол говорит: «особенно в пустынях патрийских были мужи, жившие и действовавшие не по образу прочих людей, но посредством веры имевшие общение в жизни и деятельности с ангелами небесными. И я уже сам лично видел таковое житие, и говорю о таких делах, в которых сподобился быть общником и сподвижником»²⁶. Отсюда заключаем, что Георгий был монах и по крайней мере некоторую часть своей жизни провел в Египте. Это подтверждается и общим монашеским миросозерцанием его бытописания, и тем, что он повествует о Египте и Александрии, если не с таким усиленным вниманием и сочувствием, как Малала об Антиохии, то во всяком случае с большей подробностью, чем о какой-нибудь другой греч. местности за исключением Константинополя²⁷. В надписаниях хроники, сделанных быть может рукой современника, Георгий также называется монахом, и даже архимандритом. Что же касается до прозвания Амартол (грешник), то должно думать, что это было не фамильное прозвище Георгия, а скорее эпитет, принятый им на себя из смирения.

Переходим к самой хронике. Она разделяется на 4 книги, из коих только последняя излагает историю визант. империи от Константина до Михаила (319–842 г.) и след. подлежит нашему рассмотрению. Для характеристики историч. Миросозерцания Амартола весьма важно указать его отношение к современной ему эпохе. Амартол жил в эпоху иконоборства и относится к ней самым живым и определенным образом, как защитник икон и монашества и как враг иконоборства. Тон его летописи здесь резкий, желчный, пристрастный, нередко переходящий в тон панегирика или памфлета. Напр. первого иконоборного императора Льва Исавра (716–741) Амартол обзывает «богоборцем, взбесившимся против правой и древней веры, лютейшим зверем и худородным медником, немилосердным львом или драконом, всескверным»²⁸ и т. д. О сыне и преемнике Льва Константине Копрониме (741–775 г.) еще более резкие отзывы. Вот известие о его воцарении (741 г.): «после Льва Исавра царствовал сын его Константин Кавалин 34 года, от страшного льва происшедший пестрообразный леопард – согласно с словом пророка, говорящего, что от семени змиева происходят аспид и змии летающии – и сущий от Дана антихрист»²⁹. Льва Армянина (813–820) Амартол называет «отступником, Саулом, обнаженным от божественной благодати и преданным злому духу, таранном, зверонравным, паче нежели звероименным» и т. д.³⁰. Феофила последнего иконоборного императора (829–842) Амартол называет новым Валтасаром и отступником, богоненавистником и святых икон обругателем и разрушителем и осквернённым»³¹. Поборники иконопочитания, напротив того, ублажаются щедрыми похвалами. При Константине и матери его Ирине (с 780 г.) – говорит Амартол – «благочестивый догмат начал с дерзновением возглашаться и слово Божие множилось и монастыри со всякой безбоязненностью и тщанием воссозидались, и воссияло всякое церковное устроение»³². О самой имп. Ирине ( 803 г.), хотя ослепившей собственного сына, Амартол отзывается так: «она была весьма благочестива и любила добродетель, и утроилa многие странноприемницы и сиропитательницы и монастыри, сделала облегчение податей и множество других исправлений»³³. Хвалит Аматол и царицу Феодору, «верную и православную», и сына ее Михаила, провозгласивших «издревле богоутвержденную, священную и правейшую веру», и заканчивая свою летопись описанием торжества православия на константинопольском соборе 842 г., кажется склонен видеть в этом событии не только завершение своего личного труда, но и общий результат, к которому промысел Божий привел человечество путем многовековой исторической жизни³⁴.

Закончив свой труд эпохой иконоборства, которую, как очевидец и близкий свидетель, описывает сравнительно более подробно, Амартол остается чужд тех воззрений, какими проникнуты были греки следующего поколения, – современники великого разделения церквей: он отзывается о Риме и папах с почтением и сочувствием, без малейшего признака раздражения и даже сообщает факты, которыми оправдываются, позднейшие папские притязания³⁵.

Эпоха иконоборства, хотя описываемая в конце хроники, тем не менее служит исходным пунктом для исторических воззрений Амартола и придает всему бытописанию его известную тенденциозность. Так везде, где можно, Амартол старается исторически обосновать законность иконопочетания, везде является жарким апологетом монашества и восхвалителем монашеских добродетелей. Приписывая устроение первых монастырей евангелисту Марку, поставив монахов в историч. связь с ессеями, восхваляя высоту монашеского жития и оправдывая монашеские идеалы даже авторитетом языческих мудрецов, (стр. 242–268) Амартол рассказывает несколько случаев, когда монашеские доблести возблистали даже пред глазами язычников. Вот два таких рассказа: «Нечестивцы (во время гонения Дифклитиапова), – повествует Амартол – схвативши некого монаха после многих мучений и бичеваний злоумыслили наконец растлить целомудрие праведника. Устроивши постель в некоем саду и связавши на ней праведника, привели к нему нечестивую жену, чтобы он не мог убежать от ее объятий и против воли был привлечен к беззаконному делу. Но оный божественный муж, когда жена лобзала и обнимала его, откусивши зубами свой язык, плюнул им в лице блудницы, и себе вместо чувственного наслаждения доставил скорбь и боль, и ее весьма поразил и преогорчил потоком крови. А эллины, узнавши об этом, удивлялись целомудрию монашествующих»³⁶. Другой рассказ в том же роде относится ко временам имп. Юлиана отступника. «Будучи в Персиде, – Юлиан послал демона на запад поскорее принести оттуда известие; но на дороге бес был задержан неким монахом, и 10 дней не мог двинуться вперед. Возвратившись к отступнику, бес на вопрос о причине замедления отвечал: «я и замедлил, и возвратился ни с чем, ибо я пережидал Пуплия монаха, пока он престанет молиться, а он не прекращал молитвы 10 дней и воспрепятствовал мне исполнить твой волю». Услышав это, Юлиан весьма рассердился и угрожал по возвращении из похода истребить весь род монахов, что узнавши один из вельмож Юлиана и подивившись, впоследствии раздал все свое имущество бедным и пошел к старцу, и сделавшись искусным монахом всем рассказывал о силе монашествующих, которую они восприяли над темнообразными демонами³⁷.

Как монах по званию и по убеждению. Амартол любит вращаться в круге идей, которыми аскетизм питается и поддерживается. Загробные приключения составляют любимую тему эпизодических рассказов, вставленных в бытописание Амартола. Вот напр. характерный рассказ в этом роде о епископе и философе. «Случилось в Александрие вот что: некий епископ, весьма богобоязливый, имел другом некого философа, по имени Евагрия, школьного своего товарища, по вере эллина. Епископ, желая обратить его от идолобесия к вере христовой, постоянно беседовал с им в этом духе. Хоть не слушался и даже очень сердился и однажды сказал епископу: «Подлинно, господин епископ, в конце концов и то мне не нравится, что вы христиане утверждаете, якобы будет кончина мира, воскресение тел и воздаяние за прожитую жизнь и якобы милующий бедного взаймы даст Богу и в жизни вечной воспримет сторицею; все это кажется мне мифом и пустословием». И когда епископ настаивал, что в догматах христианских нет ни лжи, ни пустословия, Евагрий отходил от него в великой внутренней борьбе. Спустя несколько времени по содействию Божию наставления епископа возымели успех: философ уверовал и крестился и тотчас принесши епископу 300 литр золота – ибо был весьма богат – говорит: возьми, епископ, раздай бедным и дай мне расписку, что я получу уплату от Бога». Епископ охотно принял деньги и, дав требуемое рукописание, раздал все нищим. Пожил после этого несколько времени философ в благочестии и великой добродетели и умирая завещал своим детям вложить ему в руку хартию епископскую и так похоронить. Спустя три дня философ является во сне епископу и говорить: «иди ко гробу моему, о епископе, и возьми свою расписку; я получил свой долг сторицею и состою с тобой в полном расчете, в удостоверение чего и расписался собственноручно на твоей расписке. Епископ, не знавший, что его рукописание погребено вместе с философом, приглашает на утро сыновей философа и узнав от них о судьбе своей расписки, идет на гроб с градскими клириками. И открывши гроб находят философа, сидящего и протягивающего руку с хартией. Клирики хотели взять хартию, но никто не мог вынуть из руки мертвеца, пока не приблизилась рука епископа, и тотчас отдавши хартию мертвец опять упал, а епископ, развернувши ее, нашел следующую вновь сделанную почерком философа подпись: я Евагрий философ тебе, честнейшему епископу, о Господе радоваться. Знай, отче, что я получил долг сторицею и ничего за тобой не имею. Когда это было прочтено, то все, слышавшие были весьма поражены и немалый час вопияли: Господи помилуй!» и «слава Богу нашему Господу Исусу Христу!» а епископ приказал хранить хартию в ризнице³⁸. В подобном же роде рассказы: о воине, впадшем во прелюбодеяние с женой земледельца (575–8), о милостивом прелюбодее (640–1), и об отлучении (641–2)³⁹.

Элемент чудесного далеко не чужд хронике Амартола. Чуть не на каждой странице встречаются рассказы о видениях, знамениях, и разного рода необыкновенных событиях, передаваемые с полной верой в их действительность. Как будто в изображении этих событий бытописатель полагает свою прямую задачу, поставляя обыкновенный ход дел человеческих ниже своего внимания. Обилие таких рассказов придает всему бытописанию фантастический и вместе с тем печальный колорит; читая Амартола, мы как бы прислушиваемся к голосу человека, который на половину живет в другом мире. Вот для примера рассказ о видении. «По кончине Иоанна (Златоустого) один святой епископ, по имени Аделфий, рассказывал следующее: я имел несносную скорбь, отчего столь великий муж, учитель вселенной, словами своими руководивший церковь Божию, почил в отлучении от своей кафедры, и со многими слезами я молился Богу, да покажет мне, в каком он состоянии и включен ли в лик патриархов. Долго я так молился и однажды прихожу в восторг и вижу благолепного мужа, который взяв меня за правую руку, привел меня в место светлое и преславное и показывал учителей церковных. А я искал видеть своего желанного, своего возлюбленного, великого Иоанна. Когда проводник мой показал мне всех, назвав каждого по имени, то снова, взяв меня за руку повел меня вон. А я шел за ним с печалью, не увидав вместе с отцами, иже во святых, Иоанна Златоустого. Когда я выходил, проводник, став в дверях, говорит: – что с тобой! отчего ты печален! никто, входящий сюда, не выходить отсюда с печалью. – А я говорю ему: «моя печаль в том, что моего прелюбезнеишего Иоанна, епископа константинопольского, не видал я с другими учителями церковными». А он в ответ: «человек во плоти сущий не может видеть Иоанна, ибо он предстоит там, где трон Господень»⁴⁰. Вот немногие из многих рассказов о знамениях. В Иерусалиме (в 166 г. до Р. X.) «случилось, что пред целым городом в течение почти 40 дней видимы были на воздухе вооруженные всадники в златотканных одеяниях, и сшибки с обеих сторон, и движение оружий, и блистание золотых уборов на бойцах, закованных в разнообразные доспехи; все думали, что это знамение на добро; а оно предвещало злое нашествие Антиохово». В другое время (при Нероне) в Иерусалиме же «явилась звезда над городом, подобная копью, и в иное время восточная медная дверь города, запираемая железнокованными засовами и с трудом отворяемая 30 мужами, около 8 часу ночи найдена отворенной» и проч.⁴¹.

При императоре Маврикие (582–602 г.) «в Ниле реке явились при восходе солнца два человекообразных животные, муж и жена; (их называют сиренами; они сладкогласны и смертоносны; вид у них от головы до пупа человечий, а остальное птичье). Муж был дороден и поразителен на вид; жена была желтовласа, а муж имел сосцы, был безбород и долговолос. Народ вместе с эпархом, удивляясь, заклинал эту чету не скрываться, пока все не насытятся сего странного зрелища. И до 9-го часа весь народ удивлялся, смотря на этих животных. А за тем они опять погрузились в реку»⁴².

Вот один из многих рассказов о чудесах. «При имп. Анастасие Девтерий, епископ византийский, арианин, крещая некоего варвара дерзнул сказать: крещается имярек во имя Отца чрез Сына во св. Духе. И тотчас иссякла вода в купели. А варвар, пришедши в ужас, убежал ногой, так что чрез него все узнали о чуде»⁴³.

Не менее чудесный рассказ мы находим у Амартола о странном археологическом открытии. «Некто, делая раскопку у долгой стены, нашел ларец и, вскрывши его увидел труп великорослого человека, а на ларце были выбиты следующие письмена: Христос имеет родиться от Девы Марии и верую в него. А при Константине и Ирине царствующих, опять, о солнце, ты увидишь меня»⁴⁴.

По своему историческому миросозерцанию Амартол служит полным первообразом подражавшего ему Нестора и других русских летописцев, которые были тоже большей частью монахи, проникнутые аскетическими идеалами, жившие предчувствием загробной жизни, видевшие в истории действие двух сил – Божьего предопределения и дьявольских искушений, – охотно описывавшие чудеса, видения и знамения с полной верой в их действительность. Этим тождеством основных воззрений объясняется и значительная аналогия, существующая, – как увидим, – между хроникой Амартола и русским бытописаниями.

Не маловажным достоинством летописи Амартола служит то, что она читается легко и с интересом. Этот интерес поддерживается как вышеупомянутыми рассказами о чудесах, знамениях и загробных приключениях, так и сообщением остроумных изречений и занимательных анекдотов иногда и о неважных предметах. Вот любопытное сказание об Оригене, из которого увидим также, как неблагосклонно относится Амартол к самостоятельному мышлению и к книжной мудрости. «Ориген вследствие преследований ненависти, оставив Александрию, отправился в Иудею. И пришедши в Иерусалим, как толкователь и словесник, был понуждаем священством говорить в церкви, – ибо он был пресвитер; – и после многих священнических настояний восставши раскрыл книгу и нашел только следующее место: Грешнику же рече Бог: вскую ты поведаеши оправдания моя и восприемлеши завет мой усты твоими? И закрыв книгу сел с плачем и слезами, и все плакали вместе с ним. – Много и другого говорят и воспевают об Оригене относительно множества познаний его и сочинений книжных; но кажется он не слыхал того, что говорит премудрый Соломон: Сыне, берегись творить многия книги и еще: не спеши устами твоими и сердце твое да не ускоряет изнести слово от лица Божия, поскольку Бог на небеси горе, а ты на земле внизу, посему да будут слова твои многия слова умножают суету. И еще: не мудрись слишком, да не впадешь в нечестие»⁴⁵. В этом суждение Амартола мы видим отражение позднейшего, сложившегося под влиянием монашества, взгляда на мудрость и знание, как на гордость разума, ведущую к погибели.

Афанасию Великому у Амартола приписывается следующий каламбур, изреченный по поводу кончины Юлиана отступника. «Эллины, видя ворон, летающих над александрийским храмом Сераниса и сильно кричащих, с насмешкой говорили св. Афанасию: – скажи нам, злой старче, что кричат вороны? – А святой отвечал: «вороны кричат кра, кра, а кра по авзонски значит завтра. То есть: завтра вы увидите Божий промысл и нашу славу». А на завтра пришла весть о смерти Юлиана отступника»⁴⁶.

К числу незначительных, но занимательных анекдотов мы относим два рассказа Амартола о собаках. Первая история – о комедианте и его собаке. «Пришел с запада в Константинополь (430 г.) комедиант с собакой желтой и слепой, которая по приказу хозяина делала чудные вещи: у присутствующего во множестве народа комедиант отбирал кольца золотые и серебряные, железные и медные, и перемешав все кольца и завернув в платок отдавал собаке, которая брала зубами и раздавала кольца каждому по принадлежности. Также и монеты подавала, различая их по именам. Также в ответ на предлагаемые вопросы показывала имеющих во чреве законно и незаконно, прелюбодеев и блудниц, благонамеренных и милостивых, безрассудных и немилосердных; все угадывала верно, так что говорили, что она имеет дух Пифона»⁴⁷. Вторая история о собаке и ее хозяине. В царствование Льва Армянина «некий человек путешествовал один с своей собакой, и разбойник на дороге убил человека и убежал. Собака осталась на месте убийства и стерегла труп господина своего, пока другой путник, увидав труп и сжалившись, не предал его земле. Собака последовала за похоронившим, охотно служа ему и ласкаясь ко всем приходящем к нему и уходившим от него, – а ремеслом тот человек был харчевник. Случилось же однажды и убийце войти в харчевню, и собака, узнав его, с лаем кинулась ему на лице. Это повторялось не раз и навело многих на мысль, нет ли в этом какого-либо божеского указания. Убийца был схвачен, предан суду, и признавшись по всей правде в своем преступлении, был казнен»⁴⁸.

Благодаря занимательности рассказа или вследствие совпадения историч. миросозерцания автора со вкусами читателей, а может быть и по случайным обстоятельствам, – Амартолу посчастливилось и в греческой и в славянской письменности. Не говоря о значительном количестве греческих списков Амартола, которых по исчислению Муральта до нашего времени сохранилось 27⁴⁹, из Амартола главным образом черпали другие византийские историки, в особенности Георгий Кедрин, писавший в половине XI в. и Лев Грамматик, писавший в начале XII в. Еще более посчастливилось Амартолу в славянском мире. Прошло около 100 лет от написания подлинника и в новорожденной славянской письменности появились переводы Амартола сербские и болгарские, перешедшие впоследствии и на Русь. Из уцелевших до настоящего времени славянских переводов

Амартола – кроме указанных в подстрочном примечании⁵⁰ – заслуживают упоминания: харатейный список летописи Георгия Амартола с лицевыми изображениями самого Георгия Амартола и современного ему греч. царя Михаила, хранящийся в библиотеке Троицко-Сергиевой лавры, и – неизвестный доселе библиографам список Амартола, хранящийся на Афоне в Свято-Павловском монастыре. Конечно, один из древнейших списков Амартола был под руками у нашего летописца Нестора и быть может дал ему идею о его историческом труде и во всяком случае послужил для него первообразом⁵¹. Но всего более Амартол доходил до сведе-

Имп. Константин Великий (✝338 г.)

Биография равноапостольного императора была известна древнерусскому миру не только из Амартола, но из житий (под 21 мая). Константин великий, как первый во благочестии царь, по выражению Ивана Грозного⁵² естественно служил первообразом всех последующих православных царей и содержителей православия. Естественно было при желании похвалить того или другого русского государя или поощрить его к доброму делу, сравнивать его с имп. Константином. Поэтому мы видим, что в различных памятниках русской литературы уподобляются Константину св. Владимир⁵³, Василий⁵⁴, Иоанн Грозный⁵⁵, Алексей Михайлович⁵⁶, Феодор Алексеевич⁵⁷, Петр Великий⁵⁸ и даже князь Константин Острожский⁵⁹. Конечно, большей частью это была не более, как риторическая фигура, не свидетельствовавшая ни о знании биографии Константина, ни о сходстве с ним уподобляемого лица. Тем не менее самая распространенность этого литературного приема свидетельствует о всеобщем признании Константина в. идеалом для православных властителей, хотя в личностях, подобных Ивану Грозному, это признание выразилось не в желании подняться до идеала, а в желании, заглянув в биографию Константина, понизить его до уровня собственного нравственного ничтожества⁶⁰.

Наиболее действительного сходства с равноапостольным Константином из русских государей, конечно, имеет равноапостольный Владимир. Не напрасно древний летописец, характеризуя деятельность св. князя, говорит: «се есть новый Константин великого Рима, иже крестися сам и люди своя: тако и с створи подобно ему»⁶¹. Отметим по Амартолу некоторые бхолее частные аналогии.

Об обстоятельствах крещения Константинова Амартол повествует, что император разболелся проказой и по совету языч. жрецов хотел принять ванну из теплой крови младенцев⁶², но, сжалившись над плачущими матерями, оставил свое намерение. И во сне явились ему апостолы Петр и Павел и приказали позвать епископа Сильвестра, который покажет божественный и спасительный источник. На утро император, позвавши св. Сильвестра, прежде всего пожелать видеть изображения ап. Петра и Павла и увидавши их воскликну: «истинно это те, которые явились мне во сне и приказали мне позвать тебя, Сильвестр! И ныне покажи мне источник, о котором говорили они посредством которого я исцелюсь душою и телом». Епископ тотчас приказал приготовить купель с водою и крестить царя. И тотчас вышел царь из купели весь здрав, оставив струны тела своего в воде, как рыбью чешую. И увидавши царя исцелевшим синклит и весь народ воскликнули: «един Бог христианский велик и страшен, и все мы отныне веруем и крещаемся, ибо мы видели ныне великия чудеса»⁶³. Подобный же рассказ и у Нестора о крещении Владимира. «По Божью же устрою в се время разболелся Владимер очима и не видяше ничтоже, тужаще вельми: и посла к нему царица, рекущи: «аще хощеши избыти болезни сея, то вскоре крестися, аще ли ни, то не имаши избыти сего». Си, слышав Володимер рече: «да аще истина будет, то поистине велик Бог будет хрестеянеск», и повеле хрестити ся. Епископ же Корсунский с попы царицыны, огласив крести Володимира; яко возложи руку нань, абье прозре. Видив же се Володимер напрасное исцеленье, и прославля Бога, рек: «то перво уведех Бога истинного». Се же видевше дружина его, мнози крестишася»⁶⁴.

Отношения Константина в. к епископам, в высшей степени приветливые и почтительные, также очень похожи на последующие отношения к епископам св. Владимира. «Когда собрались все епископы (на 1-й вс. собор), – повествует Амартол, – царь приказал, прибрать огромную палату во дворце своём, поставить там троны и пригласить туда епископов, после всех вошел и сам с немногими, и, став посреди, предложил всем сесть, потом по приказанию епископов и сам сел после всех на принесенном малом троне; таком-то благоговением и почтением к епископам был проникнут царь. Они же увенчали главу его цветами похвал, переплетая их с благословениями за усердие к делам божественным. А царь, произнесши речь о единодушии и согласии, многих привел в разум и словами, и дарами; приказав также приготовить многие торжественные одры (στιβάδας), всех угостил, – достойнейших за одной трапезою с собой, а прочих разместил за другими трапезами»⁶⁵. Так и припоминается при чтении этих строк ласковый князь Владимир, у которого по праздникам приготовлялись три трапезы: первая для митрополита с епископами, иноками и священниками, – вторая – для нищих, третья – для себя с боярами и мужами, и который – по словам м. Илариона «часто собираясь с новыми отцами нашими, епископами с великим смирением советовался с ними, как установить закон христ среди людей, недавно познавших Господа⁶⁶. Благосклонность Константина в. к инокам всего лучше изображается в следующем рассказе Амартола об отношениях его к Антонию в. «В те дни процветал многими и великими добродетелями в. Антоний, и дошел слух о нем до царя и посылает к нему царь приглашение прибыть в Константинополь, желая сподобиться его молитве. Старец, будучи в великой заботе, говорит своему ученику Павлу: «что скажешь, чадо, идти ли к царю по его приглашению? ученик отвечал: «если пойдешь, будешь Антоний, если не пойдешь авва Антоний». Святой сказал: «если из-за славы свидания с царем, я перестану называться аввой, то лучше не пойду». Узнавши об этом, рассудительнейший царь получил великую пользу от скромности и нелюбочестия святого»⁶⁷. Примеры писем государей к инокам – не редкость и в русской истории. Припомним известия об этом из жития Сергия Радонежского, Иосифа Волоцкого, Кирилла Белоезерского, а также послание Ив. Грозного к инокам Кирилова Белоезерского монастыря.

Любовь к храмозданию была на столько же отличительной чертой Константина в., как и любовь к духовному чину. Свою новооснованную столицу Константин в. не только украсил произведениями искусств, но и обогатил святынями. «Положив в основание 12 кошниц, которые благословил Христос, и честное древо и св. мощи во утверждение и ограждение, чудный оный муж поставил (на площади) с великим искусством, силою и мудростью преудивительный цельно-каменный столб... Построил также храмы св. апостолов, св. Ирины о св. Мокия и арх. Михаила в Анапле. Ктому же созидает и св. Софию близь св. Ирины, церковь преизящную, но не такову, как ныне видимая, красотой и величием»⁶⁸. Подражателями Константина в. на Руси были: св. Владимир, взявший из Корсуня на благословение себе мощи св. Климента и Фива, иконы и свящ. сосуды, и устроивший в Киеве храмы Василия В. в Богородицы Десятинной⁶⁹, и Ярослав Мудрый, создатель золотых ворот и св. Софии⁷⁰, и Андрей Боголюбский, принесший во Владимир цареградскую икону Богоматери и создавший там чудную церковь, дивно украшенную многоразличными иконами и драгим каменем без числа⁷¹, и московские государи, начиная с Ив. Калиты усердные храмоздатели и обогатители царствующего града святынями, и даже Петр В., перенесший в свой ново основанную столицу мощи св. Александра Невского.

Славу храмоздания разделяла с Константином в. мать его Елена, по свидетельству Амартола (482–4; 410–11), много трудившаяся над благоустроением св. мест. Елена была идеалом для русских государынь. Летописец сопоставляет с нею св. Ольгу⁷²; Ф. Прокопович сравнивает с Еленой по ревности к вере Екатерину 1-ю⁷³.

Чудное знамение, обозначившее для Константина в. пределы вновь устрояемой столицы, напоминает несколько подобные же знамения при основании храма в Киево-Печорской обители и при перенесении иконы Богоматери Андреем Боголюбским из Вышгорода в суздальский удел⁷⁴. «Рассказывается о в. Константине», говорит Амартол, – что, желая построить город и имея надобность размерить и заложить основание, он пошел пешком со своими вельможами. Когда дошли до форума, то вельможи сказали: «обозначь конец стене». – Нет, – сказал царь, – пока не остановится мой вожатый, пойду вперед и я. – Ибо он видел ангела, идущего пред собой. И когда царь прошел в шесть раз большее пространство пешком со всем синклитом, то увидал, что ангел воткнул копье в землю и обозначил предел, у которого нужно остановиться»⁷⁵.

Наконец победа, одержанная Константином над Максентием силою животворящего креста, дала повод и русским благоверным князьям приписывать свои военные удачи действию силы крестной. «Велика есть сила крестная!» говорит Нестор по поводу избавления Всеслава из поруба 15 сент. 1068 г. «Крест бо князем в бранех пособит, в бранех крестом согражаеми вернии людье побежают супостаты противныя». (Лавр. л. 108) В 1120 г. Ярополк победил поганые силой честного креста (ibid 281). 13 авг. 1146 года Изяслав победил Игоря и вступил в Киев силой честного креста (ib. 297). В 1109 г. в борьбе русск. князей с половцами быcть помочь креста честного (ib. 342). В 1225 г. Ярослав силою креста честного победил Литву (ib. 425). В 1216 г, апр. 21 Новгородцы разбили суздальцев, а сами силою креста честного вси сохранени быша (ib. 473). Иван Грозный в переписке с Курбским восстановляет для нас связь исторических представлений, в силу которой военные удачи приписывались силе крестной. «Ныне вас нет!» пишет Ив. Грозный Курбскому – «кто же ныне претвердые грады германские взимает? Сила животворящего креста, победившая Амалика и Максентия. грады взимает»⁷⁶.

Если в лучших сторонах деятельности Константина в. – по изображению Амартола – с ним имеют сходство Владимир св. и другие идеальные древнерусские цари, то в худших сторонах, его деятельности – в отношениях к сыну Криспу и к св. Афанасию с ним сходен Иван Грозный.

Об отношениях Константина в. к сыну Криспу Амартол сообщает следующее: «говорят, что сам отец убил Криспа, оклеветанного мачехою, будто бы он хотел проспать с ней; впоследствии же царь, узнав, что это ложь, убил и мачеху, как клеветницу на невинного»⁷⁷. Это известие не укрылось от внимательности Ивана Грозного, который в послании к Курбскому писал следующее: «воспомяни в царях великого Константина: како царствия ради сына своего рожденного от себе убил есть? ... И во святых причитается како же рассудивши и се, яко такого благочестия царь на немощной чади силу свою и гнев показа?»⁷⁸. В примере равноапост. Константина Грозный царь видел для себя аналогию своих жестокостей. Достойно замечания, что Иван Грозный писал вышеприведенные строки еще прежде, чем сделался сыноубийцей, но как бы пророчески намечая ту крайнюю черту, до которой имел дойти в своих жестокостях.

Об отношениях Константина в. к Афанасию александрийскому Амартол сообщает, что император сначала приказал судить св. Афанасия на соборе епископов в Тире в 336 г. На соборе произошла следующая сцена: «Когда вошел, Афанасий на собор, обступили его обвинители, износя против него многие и тяжкие нарекания по наущению присутствовавших тут судей – Евсевия Никомидийского и его сообщников; но ничего не могли доказать, потому что Афанасий оправдываясь разрывал их клеветы, как паутину. Обвинители, пришедши в ярость, смутили весь собор криками: «возьмите чародея; каким-то чародейством он всех отуманил!» И Афанасий был бы убит, если бы царский брат с помощью воинов не похитил его из рук врагов»⁷⁹. – В последствии Константин в., склонившись на сторону врагов Афанасия, без суда лишил святого епископской кафедры⁸⁰.

Нечто подобное мы видим в отношениях Грозного к Сильвестру и Адашеву, когда царь, уже охладел к своим прежним друзьям и советниками. Также собирается собор против Сильвестра и Адашева; читаются их вины; митрополит предлагает пригласить обвиняемых для оправдания. «И всем ему добрым согласующим такоже рекшим. губительнейшие же ласкатели вкупе с царем возопиша: не подобает, рече, о епискупе! понеже ведомые сии злодеи и чаровницы велиицы, очаруют царя и нас погубят, аще приидут! И тако осудиша их заочне»⁸¹.

О первом вселенском соборе – одном из важнейших дел царствования Константинова – Амартол говорит кратко, что 318-ть отцев по довольном испытании предали проклятию Apия и его единомышленников, а царь заточил его⁸², а также установили время празднования пасхи и решили вопрос о брачном состоянии духовных лиц⁸³. Более подробно рассказывает Амартол а) о том, как св. Спиридон Тримифунский на 1 всел. соборе заставил умолкнуть и обратил ко Христу языческого философа, и б) о притворной клятве и злой смерти Ария.

Первый рассказ можно назвать апологией святой безкнижности. «Не следует пройти молчанием – говорит Амартол, – чуда, совершившегося на соборе. По удивительному царскому распоряжению присутствовали на соборе и философы и риторы, искуснейшие в диалектике, в числе которых был некий эллин, служивший для всех особенным предметом удивления и собиравший кругом себя толпы слушателей. Епископы не в состоянии были состязаться с философом и ритором сильным в диалектике, потому что он на все вопросы весьма легко отвечал, возражения быстро решал и был неуловим, как угорь. На чем ни думали его поймать, он всегда выскальзывал и являлся победителем благодаря широте мыслей, изяществу слов и многоречию. Но да покажет Бог, что царствие небесное не в словеси, а в силе, некто из святых, родом Кипрянин, епископ города Тримифунфа, именем Спиридон, человек простейший по природе и невежда словом, просит позволения говорить с философом Отцы, зная его простоту и невежество, удерживали его, чтобы не подвергнуться посмеянию. Но Спиридон не унимается, приступает к философу и говорит: «во имя Иисуса Христа выслушай, философ, догматы истины. Бог един есть, сотворивший небо и землю и т. д. Веруешь ли сему, философ?» А тот, как будто никогда не учившийся говорить, оторопел и стоял, как глухой и немой, и твердил только, что и, по-моему, кажется так. А старец говорит: «так пойдем в церковь и примешь знамение веры». Тогда философ, обратившись к своим ученикам, говорит: «послушайте меня, о мужи! пока я имел рачение о словах, то словам противополагал слова и словесным искусством отражал возражения. Но когда вместо слов некая сила изошла из уст сего старца, то слова оказались бессильны бороться с силой; ибо человек не может противиться Богу»⁸⁴. Этот рассказ должен был очень полюбиться русским читателям моск. периода, потому что совпадал с их взглядом на образование, сущность коего может быть выражена следующими словами русского книжника: «аще кто ти речет: веси ли всю философию? И ты ему также рцы: эллинских мудростей не текох, и в школах афинейских не бывах, и у риторов не учихся: учуся книг благодатного закона, во ежебы грешная моя душа избыти от грех»⁸⁵.

О ложной клятве и злой смерти Ария Амартол сообщает следующее: «Спустя несколько времени после 1-го вселенского собора Константин, по просьбе сестры своей Констанции, освободил Apиa из заточения. Арий возвратился и на вопрос царя, согласуется ли с определениями и изложением Никейского собора, тотчас отвечал утвердительно. Царь подивился и потребовал клятвы. Тогда Арий, мудрствуя по-своему и извращая клятву, сказал: «так мудрствую, как написано», ибо он окаянный, записав свою ересь, носил хартию за пазухой, и вправду поклялся, что он мудрствует так, как сам написал. И когда Арий поклялся, что не мудрствует противно собору, царь освободил его, сказав: «если вера твоя права, то ты добросовестно клялся; если же нечестива и развращена, то Господь

Бог – тебе судья скорый». – И в назначенный день, когда Арий имел быть принят в церковное общение, некий святой, по имени Александр Нисивийский молился Богу, достоин ли Арий сподобиться церковного общения. Между тем Арий, уже приглашенный, вышедши из дома, где обитал, был на пути к церкви. Что же чудодействует о нем Господь отмщений и Бог чудес? Необходимостью чрева Арий был вынужден зайти в некое тайное место и проселись там его внутренности и отправился он на вечное мучение»⁸⁶.

Соответственно изображению Амартола, и в русской литературе Арий пользовался репутацией самого злого еретика. И к кому не прилагалось его имя в качестве бранного эпитета? И к богомилам: так Косма пресвитер в слове на богомилов говорит, что диавол влез в Ария и Македония, а потом в богомилов⁸⁷. И к латинянам: так в послании митр. Никифора к в. кн. Владимиру Мономаху латинская ересь называется арианской⁸⁸. И к «жидовствующему митрополиту Зосиме, который у Иосифа Волоцкого называется Арием новым⁸⁹. Максим Грек находит в русских старописьменных книгах следы Ариевой ереси⁹⁰; противники Максима Грека утверждают, якобы сам Максим сеял учения эллинские и арианские, и македонианские⁹¹. Кн. Курбский с полным основанием считает современных ему польских социниан – арианствующими, – как, впрочем, они и сами себя разумели, – и называет вождя ереси Мотовилу не только арианского духа в себе имеющим, но и далеко горчайшим и ядовитшим, нежели Арий безбожный⁹². Русский хронограф отзывается о Гришке Отрепьеве, что он «якоже Арий безумный свержеся с высоты и сниде и с своей премудростию во дно адово»⁹³. Остен уподобляет Сильвестра Медведева Арию⁹⁴. Ф. Прокопович в одной из своих проповедей сравнивает Мазепу с Арием по вероломству⁹⁵. Враги Ф. Прокоповича анафематствуют его, как отвергающего предания подобно Арию⁹⁶. О Феодосие Яновском один из современных ему архиереев (м. Сильвестр) дает такой отзыв: «по всему подобен есть древним еретикам Арию безумному и Несторию гнусному»⁹⁷.

Трагическая кончина Ария, представлявшаяся следствием его ложной клятвы, естественно вызывалась, как угрожающее воспоминание при всякого рода заклятиях. Так Максим Грек, клятвенно заверяя свое православие, выражается следующим образом: «аще отнюдь мудрствовах когда сицева хульпа, или ныне мудрствую, или впредь мудрствовати хощу на Господа нашего Иисуса Христа, якоже клеветники мои неправедно мене клевещут, ... с злочестивым Арием осужден да буду в огнь кромешный⁹⁸. Сильвестр Медведев в своем покаянном отречении от хлебопоклонной ереси полагает – в случае вторичной измены православию – часть свою с Арием лжекленшимся⁹⁹. Палладий Роговский – первый русский доктор богословия, – по возвращении из заграничного учения у иезуитов, приносит покаянное исповедание веры, в коем возвращается к православию, не яко Арий¹⁰⁰.

Наконец, упоминаемая в рассказе Амартола, молитва епископа Александра о недопущении Ария в церковь Божию, если он того недостоин, – дала повод жаркому гонителю еретиков, Иосифу Волоцкому – утверждать, что св. Александр молитвой своей сотвори Арию разсестися¹⁰¹, и далее доказывать, что убил еретика руками или молитвой едино есть.

Имп. Констанций ✝ 361

Констанций похоронил тело отца своего Константина в. в храме св. апостолов. «Для того – замечает Амартол и построил Констанций там церковь погребальную для царей и иереев, чтобы они покоились не далеко от мощей св. апостолов»¹⁰². Это известие Амартола напоминает вам о подобных же погребальных храмах для русских царственных особ, – и, в частности, о московском Архангельском соборе.

К царствованию Констанция Амартол приурочивает рассказ о еретиках – мессалианах и о хитром изобличении их Флавианом, епископом антиохийским, – рассказ, которым воспользовался Иосиф Волоцкий в борьбе с жидовствующими. «Великий Флавиан антиохийский – рассказывает Амартол – собрав многих монахов, запиравшихся в своей ереси, изобличил их следующим образом. Пригласив некоего знаменитого между еретиками старика, по имени Аделфия, епископ начал наедине говорить ему с лестью: «мы, старче, дольше других жили, лучше знаем и природу человеческую и ухищрения врагов демонов, испытали и водительство благодати; а другие по молодости и неопытности неспособны слушать слова духовного: так скажи мне, как по твоему суждению можно и покорить лукавого врага и сподобиться благодати всесвятого Духа вашими молитвами и предстательством?» Еретик, польщенный такой речью, изрыгнул сокровенный и душепагубный яд и сказал: «мы не признаем для избранников никакой пользы от крещения: одна только усердная молитва изгоняет присущего человеку демона. Каждый из рождаемых от праотца наследует вместе с природой и рабство демонам. Когда посредством усердной молитвы демоны бывают прогнаны, тогда вселяется в человека видимо и чувственно св. Дух и яснейшим образом обозначает свое присутствие. Тело тотчас же совершенно освобождается от страстного возбуждения, а душа – от наклонности ко злу, так что на последующее время нет уже надобности ни в посте, стесняющем тело, ни в учении, обуздывающем душу и ум. Человек, достигший такого состояния, не только освобождается от страстей души и тела и постыдных возбуждений, и ясно видит будущее и очами созерцает св. Троицу и сподобляется богословствования и божеств, таинств». Открывши так обр. демонскую ересь, божественный Флавиан сказал нечестивейшему старику: «застарелый в злых делах! не я, а твой нечестивый язык обличил тебя и твои развращенные и нечистые уста свидетельствуют против тебя» Когда так. обр. была обнаружена сатанинская и мерзостная ересь мессалиан, они были изгнаны из Сирии»¹⁰³.

Из русских еретиков не без основания считались похожими на мессалиан новгородские еретики или жидовствующие. «Что ни есть ересей мессалианских, то все они мудрствуют», писал арх. Новгородский Геннадий о новгородских еретиках¹⁰⁴. Геннадий не ошибался. Мессалиане, признававшие весь мир кроме себя погруженным в зле и в рабстве диаволу, считавшие для себя, как для избранников, необязательными общие правила благочестия и нравственности, любившие притворством и ложными клятвами прикрывать свои истинные убеждения, были первообразом как новгородских еретиков, так и последующих русских мистических сектантов напр. хлыстов и скопцов. Так как новгородские еретики подобно мессалианам умели притворяться православными и скрывать свое еретичество, то Иосиф Волоцкий счел нужным рекомендовать против жидовствующих тоже средство, какое Флавиан антиохийский употребил против мессалиан. «Подобает всем верующим во св. и животворящую Троицу вся тщания и подвиг и богопремудростная коварства показовати, еже еретики крыющася испытовати и изыскати и изтязати. Якоже божеств. Флавиан патр. антиохийский сотвори, своим богопремудростным художеством еретики, испытав и истязав посрами, егда увиде скверную ересь мессальянскую, множащуся в своей пастве, и в себе точию имущим ересь и никакоже никомуже исповедающим, и клятвами страшными себе заклинающим, яко суть православнии, тайно же прельщающе православных, тогда добрый пастырь, от животворящего Духа подвигся, ухищряет нечто сицево». Далее следует рассказ о Флавиане по Амартолу¹⁰⁵.

Юлиан отступник (361–363 г)

Имя Юлиана было у наших предков также позорным прозвищем, как имя Ария, и прилагалось и к жидовствующим¹⁰⁶, и к Вассиану Патрикееву¹⁰⁷, и к римским папам¹⁰⁸, и к первому самозванцу¹⁰⁹ и иногда не без основания.

У Амартола читаем напр. следующее: «безумный Юлиан нагло и бессовестно вооружался против благочестия. И сначала в городе (Антиохии) и Дафне осквернил источники нечистыми жертвами, чтобы каждый берущий воду делался причастным осквернения; а потом подвергает осквернению и продаваемое на рынках, хлеб и мясо, плоды и овощи и прочие съестные припасы. Видя это, христиане стенали и сокрушались, но пользовались припасами, повинуясь апостольскому закону: «все продаваемое на торжище, вкушайте ничтоже сумноящеся за совесть»¹¹⁰. Имея в виду это известие хронографа, Иосиф Волоцкии сравнивает жидовствующих с Юлианом и отдает им преимущество в нечестии. «Весте, како потщася Иулиан преступник осквернити христианство; нынешнии же преступницы злейши того сотвориша. Иулиан убо от идольских жертв, их же сам вкушаше потщася осквернит православныя, сии же, от нихже и пси не вкушают, таковая сквернения собирающе таковые вещи скверные, о ниже аще и писати слух и язык осквернити слышащим: привожаху бо блудница во своя храмины и сверняхуся с ними блудом и мыяхуся с ними в лохане и скверную сию воду взимаху и вливаху сию в вино и мед, и посылаху то вино и мед святителем и священником и к боляром и к гостем, и ко всем православным христианам»¹¹¹.

Наиболее сходства с Амартоловым Юлианом имеет русский летописный Григорий Отрепьев. Оба они были клириками, затем, пожелав царствовать, отпали от христианства, вошли в сношения с бесами, сделались врагами истинной веры; оба внезапно погибли после кратковременного царствования и обоих трупы земля не приняла.

Послушаем сначала Амартола. Об отпадении Юлиана от христианской веры Амартол сообщает следующее: «Остригши волосы и приняв на себя вид монашеского аскетизма, Юлиан пошел в Афины, лелея мечту о царствовании, и обходя Элладу вопрошал волхвов и прорицателей, достигнет ли желаемого. И вот встречается с Юлианом некий нечестивец, обещается дать ему прорицание, ведет его в одно из капищ и вызывает лукавых демонов. Они явились в, обычном фантастическом образе, но страх заставил Юлиана осенить себя крестным знамением, и бесы тотчас же стали невидимы. Узнав причину их бегства, чародей укорил Юлиана, говоря: «они удалились, не боясь, как ты думаешь, но гнушаясь того, что сделано тобой». Таким-то образом прельстив Юлиана, чародей ввел его в глубину нечестия; и желание царствовать обнажило от благочестивой веры окаянного, смывшего с себя божеств. крещение кровями идоложертвенными»¹¹². Общий характер, царствования Юлианова Амартол обозначает так: «попущением Божиим получив царство, Юлиан делал все в угоду своим водителям демонам; вследствие чего чтители идолов, ободрившись, отворили идольские храмы и совершили скверные служения, а божеств. храмы ниспровергли, и страшно тиранили христиан»¹¹³. О гибели Юлиана во время персидского похода Амартол сообщает следующее: «невидно откуда, несется копье против Юлиана и пробив грудь вылетает между ребрами; от этого удара отступник и умер, а поразивший его остался неизвестен. И кто нанес отступнику этот праведный удар, никому не ведомо и поныне: во всяком случае – человек ли то был или ангел, – он был служителем божьего мановения. Говорят, что отступник, приняв удар, тотчас, наполнил руку кровью и бросил на воздух со словами: «ты победил Галилеянин! будь доволен назарянин! «И принесено было скверное тело отступника в Тарс и погребено и не принято землей и выброшено вон»¹¹⁴.

Сопоставление Гр. Отрепьева с Юлианом довольно обстоятельно сделано в древней русской литературе. «Глаголаша о нем (о разстриге) мнози, яко по всему уподобитися ему нравом и делом скверному законопреступнику нечестивому мучителю царю Юлиану, иже с бесы волхвуя и вся проклятыя веры похваляя, а на православное христианство лютое мучительство простирая и хваляся на вся страны греческия, еже погасити в них Христово благочестие и святыню его истнити, но не попусти ему Христова сила конечно сего сотворити. Также и сей мерзоядный вепрь, оставив убо блогочестивыя веры свет, и поправ великий чин диаконский и сверг с себя светлое одеяние иноческое; и веру православную, юже утвердиша седмию св. вселенскими соборы богоносные отцы, сию поноси, глаголаше: «а что то за соборы, ино то соборы, мощно, рече, быти осмому и девятому собору. «…Ох, увы! люте тебе окаянному, яко и земля возгнушася на себе держати треклятого твоего еретического трупа, и аер ста неблагонравие плодити, облацы дождя не даша, не хотяще злоокаяннаго тела омыти и солнце не возсия на землю огревати, и паде мраз на всеплодие и отнят от нас тука пшенична и гроздия, дóндеже злосмрадное тело его на земли повержено бяше»¹¹⁵.

Имп. Валент (364–378)

Император востока, Валент, арианин и гонитель монахов, естественно, не пользуется расположением Амартола. Амартол называет его нечестивым царем, упоминает о твердости, оказанной по отношению к нему св. Василием великим, и рассказывает об обличениях, какие пришлось выслушать Валенту от св. Исаакия. Приведем последний рассказ. «Когда Валент выходил на войну, то священный Исаакий, схватив царского коня за узду, сказал царю: «куда идешь, царь, ополчившийся против Бога и имеющий Бога противником?». Разгневавшись на Исаакия, Валент приказал взять его под стражу и грозил ему смертной казнью по возвращению из похода, как Ахаав Михею. А Исаакий, исполненный пророческой благодати, подобно Михею, пред всем народом отвечал царю: «не говорит мне Бог, чтобы ты возвратился назад». После сражения при Адрианополе, разбитый на голову, царь с малой свитой бежит в некое строение, а враги, узнав, что царь там, сожгли его и со свитой, и со строением¹¹⁶. Именно это обстоятельство имеет в виду преп. Иосиф Волоцкий, когда говорит: «дивный Исаакий Далматский от самех пелен в пустыню вселися, и яко услыша Уалепта, ариеву ересь умноживша, приходит в Византию и не точию осуждает Уалента, но и огню предает»¹¹⁷. Быть может историю обличения Валента Исаакием имел между прочим в виду Никон, когда – во время своего разлада с царем, – говорил дьяку Елизарову: «в прежних давных летах благочестивым царям греческим о исправлении духовных дел и пустынники возвещали; я своей волею оставил паству, а попечения об истине не оставил, и вперед об исправлении духовных дел молчать не стану». На что собеседник отвечал Никону: «при прежних греческих царях процветали ереси, и те ереси пустынники обличали, а теперь никаких ересей нет и тебе обличать некого»¹¹⁸.

Имп. феодосий великий (379–395)

Имп. Феодосий, также, как и Константин в., считался идеалом и образцом для русских государей¹¹⁹. Идеал этот, должно полагать, был не особенно ясен для наших предков, судя потому, что в Просветителе Феодосий представляется образцом преследования еретиков¹²⁰, а в Апокрисисе образцом веротерпимости¹²¹.

Повествование Амартола дает нам возможность восстановить следующие идеальные для наших предков черты личности Феодосия:

а) строгость к детям и заботливость об их воспитании, б) благоговейную почтительность к духовным лицам и в) заботливость об искоренении язычества.

а) Заботливость Феодосия о воспитании детей Амартол изображает так: «когда подросли дети Феодосия (Аркадий и Гонорий) и пришла пора учить их грамоте, царь послал во все свое государство искать мужа разумного и аскета, украшенного по истине страхом божиим и совершенного богослова, чтобы поручить такому мужу своих детей. Царь не хотел пускать их в школу или отдать в учение неблагонадёжным учителям, чтобы дети не научились от своих товарищей чему-нибудь не богоугодному и не закоснели в мнениях неполезных. Рассудив так, царь всячески старался сыскать пригодного наставника, разослал повеления об этом по всему государству, но нигде не могли найти по мысли царя; находили или философа, но не боголюбца, или боголюбца, но не философа».

Наставник с требуемыми качествами – хотя и с перевесом благочестия над ученостью – был найден наконец в лице римского диакона Арсения и с рекомендательными письмами от папы и западного цезаря был отправлен к Феодосию.

«Царь, призвав Арсения, увидал, что он наружностью и приемами благообразен, благочестив видом, бледен лицом, скромен взором, смирен помыслом, умерен речью, весьма мудр в познаниях божеских и человеческих и – просто сказать – украшен всякой божеств. добродетелью. Поручая детей своих учителю, царь говорил следующее: «не думай и в голове не держи, что они царские дети, не имей к ним почтения и подобострастия, как к царям, посмотри на них, как на детей и учеников, и в случае проступков взыскивай с них». Детям же Феодосий говорил: вот отныне он вам вместо меня и отец, и учитель. Слушайтесь его, как отца; не противоречьте, не возражайте ему; я приказал, чтобы он взыскивал с вас, как с учеников, в случае вашего непослушания пли проступков»... Арсений же, будучи смиренномудр, относился к Аркадию и Гонорию, как к царям, а не как к ученикам; сажал их на двух тронах, а сам стоя преподавал им. Однажды нечаянно входит к ним царь и увидав Арсения стоящим, а своих сыновей сидящими, весьма опечалился на Арсения и говорит ему: «как я приказывал тебе обходиться с детьми, как с царями или как с учениками? что-же ты это делаешь? очень ты опечалил этим мою державу». Арсений отвечал царю: «богоутвержденный царь! я не считал приличным, мне сидеть, а царственным особами стоять предо мной». Царь, рассердившись на этот ответ, с яростным взором сказал Арсению: это ты ставишь их в цари; разве я тебе не отдал их, как рабов? К чему же эти речи?» И сказал это царь, тотчас сорвал и бросил на землю диадимы, бывшие на головах царевичей, и приказал им поклониться в ноги Арсению, и посадив Арсения на троне, приказал детям стоять пред ним. «Если они, – говорил Феодосий, – будут бояться Бога и пожелают ходить в законе Его и хранить заповеди Его, то верховный Царь веков силен – если будет воля Его – даровать им царское достоинство; если же они не будут иметь страха Божия, то я молюсь Богу о прекращении их жизни в детстве; по моему лучше для них умереть в благочестии, нежели царствовать в нечестии».

Снабженный от царя такими полномочиями, Арсений, как видно, начал обращаться с царевичами с крайней строгостью.

Однажды – продолжает Амартол – св. Арсений увидел Аркадия, впадшего в детский проступок, и рассердившись, нанес ему тяжкий удар, так что следы побоев оставались на теле его почти до смерти. С того дня Аркадий начал питать на Арсения великую злобу и призвав своего спафария, наедине дал ему такое поручение: «каким хочешь способом убей мне Арсения так, чтобы никто не проведал об убийстве». Спафарий, услышав такую жалкую речь имея в сердце страх божий, осмеливается сообщить Арсению об убийственном поручении Аркадия». Последствием было то, что Арсений бежал в египетскую пустыню, где и сделался отшельником. «Царь же Феодосий – заключает, Амартол, – очень огорченный удалением Арсения, предписывает, повсюду его отыскивать, но не могли найти его до смерти царя¹²².

Благоговейный муж, подобно Арсению скромный видом, умеренный в речах, смиренный помыслом, обладающий более благочестием, чем ученостью – таков идеал древнерусского учителя. Даже при воспитании моск. царских детей, требовалось прежде всего, чтобы воспитатель быль человек тихий и не бражник; большой учености не требовалось. Симеон Полоцкий, в котором ученость преобладала над благочестием, считался уже некоторым уклонением от нормы. – Равным образом крайняя строгость по отношению к детям – подобная той, какой отличались имп. Феодосий и впоследствии сам Арсений – была аксиомой древней русской педагогики. Во множестве различных сборников, бывших настольными книгами наших предков, разнообразно излагались следующие мысли: «Человече! если хочешь добра сыну, наказуй его: любяй сына жезла на него не щадит; наказуй сына, да упокоит тебя в старости. Кто не наказует сына, тот губит душу его и поступает хуже разбойника. Наказуй по 6 и по 12 ран, – даже по 20; все это делай ради Бога. Если бьешь сына, он не умрет, но будет еще здоровее, притом и душу свою спасет. Казни детей, иначе не будут тебе повиноваться, и примешь ты в сем веке срам и поношение от людей, а в будущем вечное мучение¹²³.

б) Почтительность царя к духовному чину всего более открывается из рассказа Амартола о том, как послушно и благодушно имп. Феодосий вытерпел жестокое обличение от Амвросия медиоланского. «Heнавидящий добра демон, позавидовав благому царю, ввел его в искушение совершить бесчеловечней поступок. На пути из Константинополя в Риме, царь мимоходом был в Фессалонике; вследствие притеснений от воинов Фессалоникийцы возмутились, оскорбили царя, а некоторых вельмож побили камнями. Раздраженный этим царь, не сдержав стремления гнева, поручил эпарху наказать горожан, а тот распорядился, как самовластный тиран, и обнажив на всех неправедные мечи, избил и правых, и виновных 6000. Узнал об этом несчастии Амвросий, епископ медиоланский, и когда царь пришел в Медиолан и по обычаю хотел войти в храм, Амвросий, встретив царя вне дверей церковных, запретил ему вход, с дерзновением возгласив: «Царь, ты не понимаешь, как следует, тяжести совершенного тобой убийства!.... какими глазами ты взглянешь на храм общего Владыки? какими ногами пойдешь по священному помосту? как возденешь руки, обагренные неправедно пролитой кровью?... Уйди, не умножай новыми беззакониями прежнего; прими епитимию, свидетелем которой свыше будет Бог». Тронутый такими словами, царь возвратился во дворец со слезами и стенаниями»¹²⁴. Русские архиереи наследовали из Византии предания, подобные вышеизложенному, располагавшие их смело обличать государей и печаловаться за угнетенных, – и некоторое время действовали в духе этих преданий. Известен разговор между полоцким кн. Константином и тверским епископом Симеоном (✝1238 г.). Князь спрашивает у епископа: где тиуну быть на том свете? Симеон отвечает: где и князю. Князю не полюбился ответ: он говорит: тиун неправедно судит, мзду берет, людей продает, мучит, зло всякое делает, а я что? Симеон отвечает: «если князь добр, богобоязлив, жалеет о людях, правду любит, то тиуна и властеля выбирает такого же; тогда и князь в раю, и тиун в раю. Если же князь без божьего страха, христиан не жалеет, сирот не милует, о вдовицах не печалуется, и в тиуны или властели ставит человека злого, лишь бы князу товару добывал; тогда и князя в ад, и тиуна с ним в ад»¹²⁵. Но в эпоху московского самодержавия подобные традиции были уже неудобоприложными. И Максим Грек, олицетворяя русскую землю под видом печальной вдовы, имел право от ее имени говорить: «не имам Амвросия чудного архиерея Божия, не убоявшегося высоты царства Феодосия великого»¹²⁶.

Не малое доказательство почтительности имп. Феодосия и духовному чину представляет Амартол в рассказ е об отношениях и Феодосия к пустыннику Иоанну пред походом царя против Евгения.

«Иоанн монах, 90-летний отшельник египетский, жил один в пещере, не исходя из кельи и никого не принимая внутрь ее; только чрез дверцу он передавал приветствие и благословение приходившим к нему; и то не каждый день, а только дважды в неделю, в субботу и воскресенье; в остальные же дни был никому не доступен, проводя время в постах и бдениях и молитвах. И можно было видеть, что блаженный весь иссох телом по причине крайне сурового жития; ибо он не вкушал ничего, кроме овощей и малого количества плодов, и то после захождения солнца; а о хлебе, вине, елее и вареных кушаньях нечего и говорить. Проводя день и ночь в таких божественных подвигах, преподобный прославился и сподобился дара пророчества, так что изрекал каждому будущее и сокровенные дела, и помышления. К этому богоносному мужу посылает царь с усердной и неотступной просьбой дать ему свое облачение, чтобы в напутствии молитв святого выступить против врагов. Святой любезно принял посольство, совершил молитву над жезлом, на который опирался, и над мантией, которую носил на плечах, и посылает эти вещи к царю, заповедав, чтобы царь мантию надел на голову вместо шлема, а жезл употребил вместо копья и выступать бы впереди своего войска. Царь Феодосий, с верой и благоговением приняв присланное святым, приготовляется к войне, надеясь не столько на оружие, стрелы и множество войска, сколько на пощения и молитвы святого; ибо святой обещал ему небывалую победу, именно что царское войско возвратится без урону, а с противной стороны прольется множество крови. «Далее следует рассказ об исполнении пророчества отшельника, т. е. об успешной борьбе Феодосия с Евгением¹²⁷. – В русской истории мы находим несколько примеров подобного же характера. Так Изяслав Давидович, князь черниговский, когда выходил на войну, надевал на себя власяницу почившего своего брата – инока, преп. Николы Святоши, и оставался цел¹²⁸. Димитрий Донской советовался с преп. Сергием, выступать ли против Мамая и получил от старца утешительное пророчество о победе над врагом, а пред самой битвой богородичную просфору и ободрительную грамоту, «в ней же писано благословение его таково, веля ему битися с татары, чтобы еси, господине, так и пошел, а поможет ти Бог»¹²⁹.

в) Участие имп. Феодосия в сокрушении остатков египетского язычества Амартол изображает так: «В Александрии арх. Феофил, спросившись у Феодосия, завладел эллинским храмом и превратил оный в церковь; приказал разрушить другие эллинские святилища, богов переплавить и отдать бедным на расходы... Когда храм Сераписа был разрушен и сравнен с землей и не было обычного разлития Нила, то эллины радовались, говоря, что вследствие разрушения храма не разливается Нил. Узнав это, имп. Феодосий благочестиво отвечал так: «не думайте, что река умилостивляется жертвами и за это орошает землю». И Бог, воззрев благоприятно на веру царя, повелел бить наводнению более надлежащего, так что египтяне пришли в немалый страх, как бы и сама Александрия не была залита водами»¹³⁰. Слова Феодосия напоминают нам известное рассуждение Ярослава мудрого, который также истреблял остатки язычества и разъяснял народу истинную причину обществ. бедствий, состоящую в воле Божией. «И слышав кн. в. Ярослав волхвы, прииде к Суздалю, изимав убийцы тыи, и расточи иже бяху бабы избили, и домы их разграби, а другия показни; и устави ту землю, рек сице: Бог наводит по грехом нашим на куюждо землю гладом или мором, ведром, или иной казнию, а человек не весть ничтоже: Христос Бог един весть ни небесах¹³¹.

Впрочем – по мнению Максима Грека имп. Феодосий не мог для русских государей быть полным образцом в искоренении язычества, потому что против воли много должен был уступать язычникам. «Великий Феодосий, много помолив синклитиков, веру, яже во Христа, восприяти и отступити от эллинского чествования, не возможе препрети их. Таже и второе моление принесе им, да понеже веру, яже во Христа, не произволяют, поне отъяти да восхотят изнурение (издержки), еже от эллинского обычая уставлено о праздницех и о жертвах»¹³², но и то безуспешно. Русские государи, очевидно, находились в ином положении и могли действовать с большей свободой.

В заключение характеристики ими. Феодосия приведем рассказ Амартола о беседе царя с е. Амфилохием, – рассказ, из которого видно, почему Феодосий мог считаться вместе и поборником веротерпимости, и гонителем еретиков¹³³, как человек, по натуре склонный к терпимости, но увлекаемый в противоположную сторону влиянием иерархии. «Великий Амфилохий (на 2-м вс. соборе) увещевает царя изгнать ариан из всех городов. Царь, считая просьбу епископа бесчеловечной, не послушался его. Премудрейший Амфилохий на тот раз промолчал, но в последствии придумал достопамятную хитрость. Пришедши во дворец и увидав, что вместе с царем сидит сын его Аркадий, приветствовал отца, а сыну не поклонился. Царь, думая, что это случилось по забывчивости, приказал Амфилохию приветствовать и сына. Тот отвечал, что довольно чести, оказанной самому царю, а о сыне нечего спрашивать; сын. – не то, что царь. Царь, рассердившись, сказал, что бесчестие сына для него личная обида. Тогда Амфилохий воскликнул: «видишь царь! ты не терпишь обиды сына. Поверь же, что и Бог отвращается людей, хулящих Его Сына». Услышав это, царь очень удивился и тотчас же написал закон, запрещающий еретические собрания»¹³⁴.

Наследниками своей обширной империи Феодосий оставил двух сыновей своих, поручив Аркадию восток, а Гонорию запад¹³⁵. В московском государстве припомнили этот историч. пример в 1682 г., когда возвели на престол двух государей Иоанна и Петра Алексеевичей¹³⁶. Конечно, сходства между двумя событиями было мало, потому что Аркадий и Гонорий владели совершенно отдельными территориями, тогда как Иоанн и Петр Алексеевичи должны были властвовать в одном моск. государстве.

Со смерти имп. Феодосия (17 янв. 395 г.) начинается, собственно, византийская история; Византия начинает жить совершенно обособленной жизнью, хотя византийцы удерживают за собой название римлян во все время существования восточной империи.

Имп. Аркадий (395–408)

Рассказ Амартола о царствовании имп. Аркадия почти исключительно занят отношениями царя и царицы к Иоанну 3латоустому. Сущность столкновения Иоанна Златоустого с предержащей властью у Амартола излагается так: «враги божественного Иоанна бессмысленно и неразумно возненавидели его и оклеветали, как человека сурового и гневливого. Блаж. Иоанн проповедовал в церквях против женщин, а враги разгласили, что он говорит против Евдоксии и донесли ей об этом. Царица стала горько жаловаться Аркадию на Иоанна, нанесшего ей будто бы тяжкое оскорбление, и раздражила царя против Иоанна. Царь приглашает Феофила, (е. александрийского) как открытого врага Иоаннова, который прибыв в поместье Руфина Дуб (ἑѵ τῆ Δρύϊ τῇ ἑν Ρουφινιάνοις) составил собор против Иоанна и осудил его на изгнание. Народ, узнав об этом, поднял великое восстание, не соглашаясь на удаление Иоанна из города. Евдоксия, побежденная народным негодованием, ходатайствовала пред Аркадием за Иоанна и, послав евнуха Вриссона, возвратила Иоанна из Пренета. Феофил и его сторонники, испугавшись обратились в бегство, а остальные 60 епископов, собравшись, признали незаконным все, постановленное в Дубе, и праведно утвердили епископство за Иоанном.

Но вслед за тем вышла история из-за серебреного монумента Евдоксии и из-за виноградника вдовицы; опять ненависть, и опять гнев, опять вражда и обличение в проповеди, начало которой таково: паки Иродиада беснуется….

И после 5-летнего епископства – славный Иоанн заточен был вт. Кукузе, и оттуда чрез 3 года и 2 месяца переводим был в Питиунт. И на пути скончался в Команах 52 лет в великом утеснение и озлоблении»¹³⁷.

Подражателями Иоанна Златоустого в смелом отношении к державной власти считалось следующие русские духовные лица: Серапион, арх. новгородский (✝1516) Сильвестр, духовник Ив. Грозного, м. Филип (✝1570) и патр. Никон (✝1681).

Серапион арх. Новгородский препирался с Симоном м. московским и в. кн. Иваном III по делу о самовольном поступке Иосифа игум. Волоцкого, перечислившегося со своим монастырем из Новгородской епархии в область моск. митрополита и в. князя. Сторонники Серапиона сравнивали его с Златоустым и говорили ему: ты-де, государь, лица сильных не срамляйся, стой крепко. Иосиф же Волоцкий с своей стороны называл поведение Серапиона неразумным и противным божеств. правилам, которые «повелевают царя почитати не сваритися с ним»¹³⁸. Конец препирательства Серапионова с Державным был такой же, как Златоустов, т. е. заточение¹³⁹.

Сильвестр долго держал Ивана Грозного под своей духовной опекой, наконец потерял влияние на царя не без участия в этом случае царицы Анастасии. Сторонники Сильвестра, по поводу его удаления от двора, сравнивали его с Иоанном Златоустым, потерпевшим от злобы царицы Евдоксии¹⁴⁰. Но по смерти Анастасии положение Сильвестра еще ухудшилось; он был заочно осужден и сослан в Соловки Заочное осуждение Сильвестра Курбский в своей истории Ив. Грозного сравнивает с заочным судом на Иоанна Златоустого¹⁴¹. Не было, по словам Курбского, при дворе Грозного царя недостатка в духовных лицах, проповедовавших ереси Феофила Александрийского, который маньячил Евдоксии, не было недостатка в царских потаковниках, которые говорили: не надобет царей обличати о различных законопрестпупненных делах их¹⁴²; чувствовалось только в эпоху тиранств Грозного отсутствие твердого, подобного Зтоусту, провозвестника истины.

Русский Златоуст, явится наконец в лице м. Филиппа, и подвиг его был тем труднее, что вести борьбу с жестоким Иваном было опаснее, чем со слабым Аркадием. С именем русского Златоуста и остался митр. Филипп в сознании русских людей¹⁴³.

Более сомнительны права патр. Никона на уподобление И. Златоусту. Сам Никон, не колеблясь считал Иоанна Златоустого своим первообразом. «Нам первообразных много», писал Никон, «вот их реестр: Иоанн Златоуст, Афанасий великий, Василий великий, из здешних Филипп митрополит». В письме к царю, применяя к себе примеры торжествующей добродетели, Никон писал: «изгнан был Иоанн 3латоуст – и опять на свой престол возвратился; изгнан Филипп митрополит, – но паки стал против лица оскорбивших его¹⁴⁴. Сторонники Никона также сопоставляли его с Златоустым. Так полоцкий игумен, подавая в защиту Никона голос на соборе 10 мая 1660 г., сравнивал Никона с Афанасием в., Григорием Богословом, Иоанном Златоустым и т. д¹⁴⁵. Но противники Никона не без основания находили в поведении Никона несходство с первообразом и замечали, что Иоанн Златоустый не клял свою паству, как Никон¹⁴⁶. Известный всему московскому государству мягкий христианский характер царя Алексея Михайловича, конечно, всего более воспрепятствовал Никону стяжать славу второго Златоуста, хотя внешняя судьба обоих иерархов и была довольно одинакова¹⁴⁷.

О заступничестве римского папы Иннокентия за Иоанна Златоустого Амартол сообщает следующе: «Римский папа Иннокентий, узнав об изгнании Иоанна и о кончине его, пишет к Аркадию так: «глас крови брата моего Иоанна вопиет к Богу против тебя, о царь, как некогда – кровь Авеля праведного против братоубийцы Каина. И всеконечно воспоследует отмщение, ибо ты произвел великое гонение против божией церкви и иереев, и подвиг с кафедры епископской великого церковного светильника и учителя беззаконно и неправедно, а вместе с ним изгнал и Христа»¹⁴⁸.

Заступничество папы за св. Златоуста, вызванное письмом самого Иоанна к папе, дало повод пропагандистам на Руси латинства и унии (напр. иезуиту Скарге) утверждать, что папа искони был верховным судией всей церкви, и что Иоанн Златоуст uciekl se do Rzymskiego Byskupa, jako do naywyzszego sedziego wszylkich Biskupow¹⁴⁹. Вопреки этому апологеты православия старались выяснить истинный смысл взаимных отношений Златоустого и Иннокентия. «В письме своем к Иннокентию – говорит автор Апокрисиса, – Златоуст не упоминает ни о какой апелляции к нему, за которой обыкновенно бывают суды, не просит его, чтобы он позвал неприятелей его к себе в Рим, не называет его епископом всего мира, вселенским я наивысшем судией всех епископов, а просто приветствует его такими словами: Иннокентию, епископу римскому Иоанн и проч. – Что касается поступка папы Иннокентия в деле, обиженного св. Златоуста, то из истории церковной мы видим, что папа в этом случае полагался не на свою собственную власть и рассуждение, но на мнение собора, бывшего тогда в Италии, от коего и послы были отправляемы на восток. Впрочем – как бы то но было – дело известное, что проклятие не есть знак или доказательство церковного единоначалия или верховной власти над всеми церквами. Оно принадлежало не одним папам римским, но одинаково и всем другим епископам и пр.¹⁵⁰.

В таком же роде рассуждает и автор Палинодий в двух главах 2-й части своего труда: а) ижь Златоустый до римского епископа апелляции не чинил жадной (V. 5); б) в справе Златоустого поступок Иннокентия папы римского есть епископский, каждому побожному епископу належный, а не монархиалный удельный (VII.2)¹⁵¹.

Феодосий младший (408–450)

Многолетнее царствование Феодосия младшего описывается у Амартола дов. кратко, – и мы можем отметить для аналогии с русской историей только два рассказа: а) о посещении царем отшельника и б) о принесении мощей св. Иоанна Златоустого.

а) «Царь, вышедши на охоту, отделился от своей свиты, и, совершив не малый путь, достиг кельи одного монаха, обитавшего вблизи предместий Константинополя. Старец узнал царя, но принял его, как одного из воинов. Так как царь был утомлен дорогой и зноем, то старец намочил для гостя хлеба с уксусом и елеем; царь ел хлеб и пил воду. И говорить монаху: «Знаешь ли, отче, кто я? «А монах – ему: Бог тебя знает. «Я царь Феодосий». Тогда монах, встав поклонился царю. Царь продолжал: «подлинно блаженны вы, монахи, чуждые мирских печалей. По истине говорю тебе, отче, я в палатах родился, но никогда не вкушал пищи и питья с таким удовольствием, как сегодня»¹⁵². Подобный же рассказ мы читаем и в житии Феодосия печорского. Однажды Изяслав, в. кн. киевский, бывший на трапезе монастырской, спросил: «отчего у Феодосия так вкусна пища, как не бывает вкусна на столе в. князя? «– От того – отвечал Феодосий, – что здесь братия готовят все с благоговением и молитвой и пр.

б) «Тот же царь перенес мощи Златоустого из Коман, где святой скончался, будучи изгнан Евдоксией, матерью Феодосия. О перенесении мощей Златоустого много просил царя тогдашний архиерей константинопольский Прокл. И оно совершилось. И положены были св. мощи с честью во храме св. апостолов»¹⁵³ (438 г. янв. 17).

Подобное же событие совершилось и в Москве в 1652 г. По мысли Никона, тогда еще митр. новгородского, царь Алсксей Михайлович повелел торжественно перенести из соловецкого монастыря в Москву мощи св. митр. Филиппа. В грамоте, обращенной к почившему святителю, царь писал: «молю тебя, приди сюда, дабы разрешено было согрешение прадеда нашего царя и вел. кн. Иоанна, учиненное пред тобой неудержимой яростью под влиянием зависти… Преклоняю царский сан мой за согрешившего пред тобой; пришествием твоим к нам оставь согрешение его»¹⁵⁴. О совершившемся торжестве перенесения мощей царь в таких выражениях уведомлял кн. Одоевского: «подаровал нам Бог великому государю великого солнца: якоже древле царю Феодосию пресветлого солнца Иоанна Златоустого возвратити мощи, тако и нам даровал Бог целителя нового Петра и второго Павла проповедника, и второго Златоуста, великого пресветлого солнца Филиппа, митрополита московского и всей России чудотворца возвратить мощи... А как принесли его света в соборную и апостольскую церковь и поставили на престоле его преже бывшем, кто не подивится сему, кто не прославит и кто не прослезится, изгоняема вспять возвращающася и зело с честию приемлема?.. О блажен воистину и преблажен, кто исполнил заповеди Христовы и за истину от своих пострадал»¹⁵⁵. Нет сомнения, что мысль о перенесения в столицу мощей изгнанного святителя, и в особенности молитва царя за согрешившего прадеда – носят очевидный след подражания соответствующему примеру из визант. истории.

Маркион (450–457)

Маркион был обязан своим воцарением сестре покойного имп. Феодосия Пулхерии. Характеристикой этой царственной особы прежде всего и занимается Амартол. «Пулхерия была украшена всякой добродетелью. Она руководила своего брата Феодосия во всем, в нравах и речи, в хождении и смехе, в одеянии и царском чине и распорядке: в особенности же тщательно учила его божеств. благочестию. А он, будучи по природе ленив и ни во что не вникателен, в особенности имел обычай не читая подписывать подаваемый ему хартии. Узнав об этом, мудрейшая сестра премудро схитрила над ним, подложив ему для подписи дарственную грамоту, по которой закрепощалась в рабство Пулхерии жена Феодосиева Евдокия. Царь подписал не читая, и в последствии терпел горькую обиду от своей сестры Пулхерии¹⁵⁶. В русской истории по уму и властолюбию очень похожа была на Пулхерию царевна Софья Алексеевна, которая и приравнивается к Пулхерии в надписи Медведева к современному ее портрету¹⁵⁷. София и сама сознавала это сходство¹⁵⁸. И eсли бы у ней был один только брат Иван Алексеевич, то на Руси могла бы повториться история номинального царствования Феодосия – быть может даже и с дальнейшими последствиями, которые так, изображаются у Амартола: По смерти Феодосия, когда никто еще не знал об этом, Пулхерия, сестра царя, пославши за Маркионом старым воином, проведшим жизнь в целомудрии и благочестии, говорит ему: так как царь умер, то я выбрала тебя из всего моего синклита, – как человека добродетельного. Дай мне слово сохранить непорочным мое девство, которое я посвятила Богу, – я нареку тебя царем. – Маркион клятвенно обещался. Пулхерия приглашает патр. Анатолия и синклит и объявляет Маркиона царем¹⁵⁹.

По византийскому миросозерцанию такое нечаянное избрание Маркиона в цари не могло совершиться без особого указания Божия, заранее обозначенного каким-нибудь таинственным предзнаменованием. И вот рассказ о таком предзнаменовании: «О Маркионе пишется, что, еще будучи воином, он, разбившись ногами, остался хворать в городе Сидиме. По выздоровлении же гостил у двух богатых братьев. Однажды вместе с ними Маркион вышел на охоту и в час полуденного отдыха заснул. Проснувшись, братья видят, что Маркион спит на солнце, а его осеняет орел. Вне себя от изумления братья говорят проснувшемуся Маркиону: «если будешь, царем, чем нас пожалуешь?» Не веря в возможность этого, Маркион однако сказал: буду иметь вас вместо отца. И они, давши ему 200 монет, отпустили его в Константинополь с словами: Помяни нас во царствии твоем»¹⁶⁰. Вера в предзнаменование была и на Руси. И, в частности, орел считался добрым предзнаменованием, как это видим из Волынско-Галицкой летописи¹⁶¹. По московскому устному, но не письменному преданию божеств. предназначение в цари Михаила Феодоровича также было отмечено особым знамением: свеча в спасских воротах зажглась над Михаилом сама собой и поэтому будто бы случаю узаконено проходить через спасские ворота с открытой головой¹⁶².

Из повествования Амартола о царствовании Маркиона по аналогии с русской жизнью может быть приведен разве рассказ о Симеоне столпнике. «При Маркионе возшел на столп чудный Симеон, и так как он первый умыслил такой подвиг, то собор (IV всел.) в знак порицания послал ему отлучение. Но потом божеств. отцы, узнав житие и невысокоумие мужа, опять приняли его в общение. К нему приходил, и царь Маркион в простом платье и сподобился его священной молитвы и лицезрения. «Далее Амартол – со слов Феодорита, – сообщает, что Симеон приказал сначала устроить столп в 6 локтей, потом в 12, далее в 22 и наконец в 30 локтей; и оправдывает необычный подвиг Симеона примерами необычных поступков прор. Исаии, Иеремии, Осии и Иезекииля¹⁶³. Подвиг столпничества был усвоен и на Руси, как ни был он не удобен при атмосферических условиях нашего отечества, совершенно иных, чем на востоке. Русскими столпниками были: Кирилл Туровский (✝1183, апр. 28) и Никита Переяславский (✝1186 мая 24).

Лев великий (Макелл) 457–474

О пепле, падавшем с неба 11 ноября 469 г., мы уже знаем из Малалы (Bonnae. 1831 р. 372) Замечательно, что по русским святцам празднуется память этого события и в прологе заглавляется так: память по человеколюбию Божию падшаго праха от воздуха¹⁶⁴.

Кроме этого, у Амартола есть еще несколько рассказов из этого времени, которые могли быть не безинтересны для русского читателя хронографов, – именно: а) об утушении пожара, б) об основании студийского монастыря и в) о положении во Влахерне ризы Богоматери.

а) «Маркион эконом (патр. Геннадия) построил св. Анастасию и от пожара спас ее молитвой. Ибо был тогда (461 г.) большой пожар от корабельной пристани до св. Фомы. Вошедши на черепичную кровлю св. Анастасии с евангелием в руках, Маркион сохранил храм невредимым¹⁶⁵. Из русских святых известен как угаситель пожара св. Никита новгородский (✝30 янв. 1108). Выходит, с евангелием или иконой против пожара, чтобы положить предел его распространению, было общераспространенным на Руси обычаем.

б) (463 г.) «Сгудий построил храм св. Иоанна предтечи и набрать туда монахов из обители неусыпающих»¹⁶⁶. Для русских студийский монастырь быль очень известен. Киево-Печорская обитель должна была представлять собой копию студийского монастыря, так как она заимствовала устав чернцов студийских от Михаила чернца студийского, «иже бе пришел из грек с митр. Георгием»¹⁶⁷. Образовательное значение сохранил для наших предков студийский монастырь и в последствии. В хождении Стефана Новгородца (после 1347 г.) читаем следующее: «Из того монастыря в Русь посылали много книг: устав, триод и иные книги. И ныне новгородцы Иван и Добрино – живут туто, списаючи в монастыре студийском от книг св. писания»¹⁶⁸.

в) (469 г.) обретена была в Иерусалиме, свято хранимая у некой благочестивой жены иудеянки, одежда Пресв. Богородицы, н принесена в Константинополь и положена во Влахерне. Там царь построил храм Богоматери и, приготовив ковчег из золота и серебра, положил ризу, которая вся выткана из шерсти с однообразным и одновидным утоком и основой, не повреждена и цела, и даже доныне возвещает чудо Приснодевы»¹⁶⁹. По поводу этого известия можем прежде всего сделать общее замечание, о том, что стремление к отысканию и перенесению в столицу свящ. реликвий резкой чертой проходит чрез всю историю Византии от Константина великого почти до самого падения Царьграда. (См. напр. у Амартола стр. 400, 401, 411, 438, 480–1, 502, 510, 512, 515 и т. д). Только в эпоху иконоборства против стремления собирать и чтить свящ. реликвии была сделана значительная реакция. Тем не менее ко времени принятия Русью христианства Константинополь снова обиловал свящ. реликвиями, и благочестивые русские паломники с благоговейным любопытством созерцали священные остатки, напоминавшие им о дорогих для верующего сердца лицах и событиях. Изучая напр. паломник Добрыни Ядрейковича, в последствии Антония архиепископа Новгородского, бывшего в Царьграде в 1200 г.¹⁷⁰, мы можем составить по нему следующий каталог константинопольских свящ. реликвий, относящихся только к библейским мощам и событиям. А. Реликвии ветхозаветные. а) крест в лозе Ноеве учинен, юже по потопе насади; в сучец масличн тутоже, егоже голубь внесе (стр. 102) б) трапеза, на нейже Авраам со св. Троицей хлеба ел (ibid) в) Авраамова овня рога; в те рога вострубят ангели во второе пришествие Господне (– 101) г) палица Моисеова, ей же море разделил, (ibid) д) скрыжали Моисеова закона и киот, в нем манна (– 86) е) труба медная Ерихонского взятья Иисуса Навина, (– 90 и 100; ж) Самоилов рог, из негоже масло излиял на Давида царя, (– 101) з) Илиины милотии часть и пояса его (– 103 и 126) и) мощи пророка Исаии (– 146) пр. Даниила (– 135) пр. Захарии (– 107). Б) Реликвии новозаветные а) повой св. Богородици и пояс (– 96); риза св. Богородицы н посох ее (– 106); б) пелены христовы и дароносивые сосуды златы, иже принесоша Христу с дари волсви (– 68) в) керемиде две и лаханя Господня мараморана

(– 99); г) срачица Господня, плат шейный, и лентий, калиги Господни (– 96); д) убрус, на немже образ Христов (– 99); е) камень мраморен, издолблен, яко кадь, кладезя Самарейска, у негоже глоголал Христос к Самаряныне (– 90) ж) 12 коша хлебов исполнена Христовым благословением, их же Господь ял со ученики своими (– 108); з) лохань мраморяна, из неяже Христос умыл нозе ученикам (– 99); и) трапеза, на ней же Христос вечерял со ученики своими в великий четверток (– 67) и) столп мраморян, у негоже Христос привязан бысть (– 121); древо, иже на шии у Христа под железом было (– 90); к) свердлы и пилы, имиже чинен крест Господень (ibid) л) крест честный, венец, губа, гвозди, кровь Христова, багряница, копие, трость (– 96, 123 и 151); м) доска, на ней же положен бысть Господь, егда сняша его со креста, и тогда св. Богородица плакала, осязавши тело сына своего и Бога, и шли слезы ее на доску ту и суть белы видением, аки капли вощаные (–121); в) гроба Господня две досце и печати гробные (– 65) о) железо Петровых вериг (– 74) и) части мощей Иоанна Предтечи апост. Павла, Филиппа, Иакова брата Господня, Матфея евангелиста и т. д. (– 112 и 120). Как ни обширен вышеизложенный перечень византийских реликвий, упомянутых Добрыней, но не совсем полон; другим паломникам были известны еще некоторые реликвии, напр. «Ноева ковчега секира, чем Ной ковчег делал; и камень, из негоже Мойсей воду источи»¹⁷¹; «хлебец, кой на вечери хлебец яде со ученики своими Господь во Сионе, камень, кой клали жидовины под главу Христову; и власы пречистыя Богородицы»¹⁷². Кроме вышеисчисленных библейских реликвий в Константинополе находилось много св. мощей и других реликвий, относящихся ко временам новозаветной церк. истории.

Для русских Влахернская святыня была очень, едва ли не более других, известна, благодаря вошедшему в русские летописи сказанию об отражении Руссов от Царьграда вследствие погружения в море ризы Богоматери¹⁷³. Был на Руси и свой знаменитый храм в киевопечорской обители, находившийся в родственных – так сказать – связях с Влахернским храмом Богоматери. Зодчие, пришедшие в Киев из Константинополя для построения

Киево-Печерского храма, рассказывали так: «однажды, когда мы спали в своих домах, рано на восходе солнца пришли к каждому из нас благообразные юноши и сказали: зовет вас царица во Влахерну. Мы пошли... и увидели царицу и при ней множество воинов. Мы поклонились ей, и она сказала нам: «хочу я построить себе церковь на Руси в Киеве и вот вам велю это сделать. Возьмите золото на три года.... Я сама приду видеть и в ней жить буду». Дала она нам также и мощи св. мучеников: Артемия, Полиевкта, Леонтия, Акакия, Иоанна, Феодора и сказала: «это положите в основание». Мы взяли золота больше, чем нам нужно было, и она сказала: «выдьте на двор, посмотрите величину церкви». Мы вышли и увидели церковь на воздухе. Вошедши опять к царице, мы поклонились н сказали: «госпожа царица, какое имя церкви». Она же сказала: «Я хочу назвать ее своим именем». Мы не смели спросить, как ее имя, а она сказала опять: «Богородицы будет церковь. И давши нам икону сказала: «она будет в ней наместной». Мы поклонялись ей и пошли в дома свои, неся с собой икону, полученную из рук царицы¹⁷⁴.

Русские наследовали от византийцев любовь к приобретению свящ. реликвий, которые частью были приносимы с востока, частью представляли в себе остатки богоугодных людей, в русской земле просиявших. И как в древности Византия украшалась и славилась священными реликвиями и во имя их считалось столицей христ. мира, так в последствии Москва возбуждала к себе всероссийский патриотизм, указывая на себя, как на хранительницу священных памятников веры, дорогих для каждого православного русского. «Здесь, – говорилось от лица Москвы в призывной грамоте 1611 г. ко всеобщему ополчению, – здесь образ Божия Матере, вечныя заступницы крестьянския Богородицы, еяже евангелист Лука написал и великие светильники и хранители, Петр и Алексей и Иона чудотворцы; или вам, православным крестьянам то ни в чтожь поставить?»¹⁷⁵.

После смутного времени царствующий град Москва также удостоился получить новую святыню, подобную влахернской. Мы разумеем ризу Спасителя, которая была прислана в дар персидским шахом Аббасом царю Михаилу Феодоровичу в, 1625 г. и по довольном испытании положена в моск. успенском соборе с установлением в память сего события церковного празднества 10 июля¹⁷⁶.

Зенон, зять Льва великого (474–491)

Из рассказа Амартолова о царствовании Зенона, можем отметить только два известия: а) об оставлении своей кафедры Мартирием, арх. антиохийским и б) об обретении мощей ап. Варнавы.

а) «При Зеноне (471 г.) Мартирий антиохийский, вследствие заблуждения Зенона относительно правосл. веры, отрекаясь от епископства в церкви, сказал: «от клира непокорного, и от народа непослушного о от церкви, утратившей чистоту, отступаюсь, оставляя за собой только достоинство священства»¹⁷⁷. С подобными же словами, сказанными с церк. амвона, оставил свою кафедру и патр. Никон. «Я вам предлагал многое поучение и свидетельство взяло патриархов», – говорил он своим пасомым, «а вы в окаменении сердец своих хотели меня камением побить и еретиком называть, так лучше я вам от сего времени не буду патриарх»¹⁷⁸.

Разница в том, что Никон, оставляя патриархию, не высказал с такой законченностью и определенностью, как Мартирий, условий своего нового положения, чем и был причиной долговременного смятения в московской патриархии.

б) «В царствование Зеноны (485 г.) найдены были по откровению в Кипре под рожковым деревом мощи апостола Варнавы, и при них на груди евангелие от Матфея, собственноручно писанное Варнавой. Это евангелие Зенон положил в придворном храме св. Стефана и ежегодно оно читается в св. и великий праздник»¹⁷⁹. Этим сказанием об обретении рукописи во гробе дается литературный мотив, сделавшийся довольно общим в истории реликвий. Так мы встречаем сказание о том, что на IV всел. соборе отцы собора, положив в гробницу великомуч. Евфимии исповедания веры православное и евтихианское, по последующему положению свитков определяли, чья вера правее¹⁸⁰, сказание о том, что царь Лев, «взем грамоту во гробе св. пророка Данила, и переписал по-философски, кому же быти царем в Царьграде, дóндеже и стоит Царьград»¹⁸¹ и т. д. В русской церк. истории мы встречаем только одно аналогичное известие об обретении рукописи в гробе. Когда открыты были (в 1164 г.) мощи Леонтия, е. Ростовского (✝ ок. 1073 г.), то оказалось, что святой держал в руке свиток, на котором написаны были пресвитеры и диаконы, поставленные его рукой¹⁸².

Анастасий Диррахит (491–518)

«После Зенона царствовал Анастасий разноглазый Диррахит 27 лет. Говорится о нем, что он был родом из Диррахиума, сын пресвитера, который по причине троекратного кораблекрушения задолжал 100 литр золота. Стратиг Диррахийский хотел за долг взять жену пресвитера для сожития, но быль возбранен божеств. видением, взял отрока пресвитерского и отправился ко двору»¹⁸³. Так описывается у Амартола случай, положивший первое основание к последовавшему спустя много лет возвышению на византийский престол безвестного диррахийского мальчика, в жилах которого текла быть может славянская кровь. (Диррахиум – это славянский Драчьград, ныне Дураццо в Далмации). Для нас в настоящем случае можно припомнить, что право заимодавца брать для сожития жену должника, если не в законе, то на практике существовало и в древней Руси.

Опуская историю царствования, Анастасия, с одним эпизодом которой – именно с народным возмущением 6 ноября 512 г. – мы уже знакомы из Малалы, обратимся прямо к рассказу Амартола о трагическом конце 90-летней жизни царя.

«Анастасий видел во сне некого страшного мужа, держащего в руке книгу, который, разгнув ее, прочел имя царя и сказал: вот за неверие твое изглаждаю 14 лет твоей жизни – и изгладил перстом. – Спустя два дня был гром и молния: царь, оставшись один во дворце, бегал с места на место, и в одной спаленке называемой ушная (ωἄιον) постиг его суд Божий, так что он внезапно оказался мертвым. Говорят, что чрез несколько дней после погребения царь кричал: помилуйте меня и отворите. Могильщики отвечали, что уже другой царствует. Ничего мне не нужно, отзывался Анастасий, отведите меня в монастырь. Но могильщики оставили его в прежнем положении. Говорят, что спустя немного времени гробница была открыта и оказалось, что царь изгрыз свои руки и туфли».¹⁸⁴ Случай подобного обмирания, хотя и не в такой степени трагический, но произведший сильное впечатление на современников, представляют нам русские летописи в рассказе о кончине брата Д. Шемяки, князя Дмитрия Красного. Дмитрий Красный скончался в воскресенье (✝ 18–22 сентября 1440 г.), начался плач, вопль, ибо Красный был любим приближенными. Спрятали тело усопшего, выпили меду и легли спать, – многие в той самой комнате, где лежал покойник. Дьякон лег против него на лавке. В полночь мертвец сбросил с себя покрывало и громко возгласил: «Петр же позна его, яко Господь есть!» Оцепенев от ужаса, дьякон едва мог разбудить других. Мертвец повторял одно и тоже, не глядя глазами, но тело его было, как у живого. Он запел демественным образом: «Господа пойте», аллилуия, богородичные песни: пел до самой заутрени. Тогда принесли к нему запасные св. дары. Он проглянул, произнес: «радуйся утроба божественного воплощения!», приобщился и до самой среды пел свящ. песни, читал наизусть божеств. писание, не понимал, что ему говорили, но узнавал людей, хотя и отвечал без порядка. В среду он умолк, но людей еще узнавал; в четверг (22 сент). скончался странный мертвец¹⁸⁵.

Юстин I (518–527)

«Этот царь столько скорбел об Антиохии (разрушенной землетрясением в 526 г.), что отложил порфиру и диадему и облекся во вретище и пепел и сетовал многие дни»¹⁸⁶. Печаль царя по случаю обществ, бедствия была тем естественнее, что по византийскому воззрению, перешедшему и в московское государство, царь считался существом, которое своими нравств. качествами привлекает на государство или милость Божию, или гнев Божий, так что обществ. бедствия представлялись следствием грехов царя. Этим воззрением Сильвестр успел смягчить загрубелое сердце Ивана IV. Благодаря этому воззрению, бедствия, постигшие Россию при Борисе Годунове, послужили для народа доказательством его преступности, и Шуйский не усидел на престоле, потому что был несчастлив. Употребление смирного или печального платья в знак скорби было в обычае и у моск. госуд.¹⁸⁷.

Юстиниан (527–565)

«После Юстина царствовал Юстиниан племянник его 39 лет»¹⁸⁸. Не напрасно поэтому польской посол Венславский в приветственной речи царю Алексею Михайловичу желал ему уподобиться долгоденствием Юстиниану¹⁸⁹.

«Он обновил в красоте и величии великую церковь св. Софию, прежде созданную Константием, сыном Константина в. «Цареградская св. София весьма хорошо была знакома нашим предкам. Русские паломники отзывались о ней с восторгом. Начиная с послов Владимира, которые, стоя у св. Софии, не знали, на небе или на земле они находились, все последующие русские посетители великолепного цареградского храма также проникались чувствами благоговейного удивления. Добрыня Ядрейкович так изображает свои чувства при процессии великого выхода со св. дарами во св. Софии: «каки ли изрядные дароносивые златые сосуды, каменьем и жемчугом украшены, и сребряные! И как понесут светозарный иеросалим и рипиди, и тогда воздыхание и плачь бывает людем о гресех. Кий ум и какова душа, яже не помянет тогда о царствио небеснем и о жизни безконечней»¹⁹⁰. – В русской старинной письменности появилось сказание о създании великыя Божия церкви св. Софея, яже есть в Констянтине граде¹⁹¹, которое некоторыми чертами своими, напр. изображением многих чудес при построении св. Софии, могло служить литературным первообразом для подобных же сказаний о построении русских знаменитейших храмов (напр. киево-печорского храма Богоматери). – Древнейшие русские кафедральные храмы в Киеве, Новгороде и Полоцке было построены во имя св. Софии, и конечно по подражанию св. Софии цареградской, так как идея о посвящении храма св. Софии, ипостасной Премудрости Божией, – плод созерцательного ума греков, – сама в себе была не совсем ясна для древнерусского сознания. Не только именем, по и самим устройством русские софийские храмы должны были напоминать цареградскую Софию, хотя в действительности и оказывалось далеко ниже своего первообраза. – Наконец св. София была и казалась для наших предков древнейшей эпохи источником иерархического освящения. Принятие посвящения у св. Софии цареградской считалось необходимым и обязательным для высшего русского иерарха почти до самого времени превращения св. Софии в мечеть.

«Юстиниан предал для пения в церкви тропарь, начало коего: Единородный Сыне и Слове Божий»¹⁹². Введением в церк. употребление этого тропаря, который доселе поется на литургии, Юстиниан положил начало дальнейшему стремлению визант. императоров быть авторами богослужебных песней и распорядителями церковного чина. Это стремление нашло себе подражание и в московских государях, – в особенности в Иване Грозном, который разыгрывал из себя игумена в Александровской Слободе, и в Алексее Михайловиче, большом любителе церковной обрядности.

«Он же издал новые законы (новеллы) и устав относительно епископов, гостинников, экономов и сиропитателей, чтобы им не принимать имений по завещаниям за исключением того, чем кто уже владеет»¹⁹³. В московском государстве за эпохой обогащения монастырей имуществами последовало стремление к их секуляризации, точно также начавшееся запрещением монастырям наследовать по завещанию¹⁹⁴.

Был (в 553 г.) V-й собор 175 отец... против Оригена и принявших его нечестивые догматы, древле процветавших, Дидима и Евагрия и изданных ими сочинений, в которых они на основании эллинских догматов пустословили, что души предсуществуют телам, толковали о переселении душ и о конце наказания и о том, что не те же самые тела восстанут в день воскресения, и о восстановлении демонов в первобытное состояние, иносказательно рассуждали о рае, говоря, что Богом был устроен не чувственный рай и не тело Адама образовано; эти догматы до времени были большей частью в неизвестности, но распространившись в народе были публично отвергнуты и анафематствованы¹⁹⁵. Анафема, изреченная на V соборе на мнения Оригена, осталась и для наших предков исходным пунктом их суждений об этом христ. мыслителе, достойном лучшей участи. Кое-где в произведениях старинной русской литературы Ориген называется безбожным; Сильвестр Медведев по своей многоречивости сравнивается с Оригеном и еще с каким-то многоглаголивым юношей, в котором сидел Оригенов бес¹⁹⁶ и т. д.

«Послание царя к собору было таково (следует самое послание о заблуждениях Оригена). Собор выслушал послание и божеств. отцы, испытавши все, воскликнули: анафематствуем это и так мудрствующих или имеющих мудрствовать до конца»¹⁹⁷. Образ царя, принимающего на соборе инициативу в суждении даже о церковных и богословских предметах, столь обычный в Византии, повторился и в Москве в лице Ивана Грозного также предлагавшего собранию духовных лиц свои вопросы и суждения, напр. на стоглавом соборе, на соборе по делу Бакшина, и т. д.; и также голос царя оказывал решительное влияние на мнение собора¹⁹⁸.

«При том же царе был мор на людей в Константинополе, так что умершие оставались без погребения дня по три, потому что в церквях и домах недоставало кроватей (κραβάτιους) для выноса усопших. Посему царь устроил тысячу кроватей, а когда и их недостало, приказал приготовить множество колесниц и перевозочных животных и, сваливая на них мертвых, вывозили вон. При дальнейшем продолжении мора выбрасывали многих мертвецов на берег, и они оставались непогребенными дней 6, ибо и кораблей недоставало, чтобы перевозить покойников, которые были и в домах, и на галереях, и в церквях, и не было места, где бы не лежали мертвые. При множестве умерших без завещания, иные принимали на себя чужие имена, так как действительные сродники и знаемые покойников также вымирали без остатка. Этот мор свирепствовал два месяца: июль и август» (558 г.)¹⁹⁹. Подобными же чертами изображает псковский летописец большой мор, известный под именем черной смерти (ок. 1352 г.) Живые не успевали хоронить мертвых: священники отпевали мертвецов по 10 разом; не было на кладбищах места для погребения, но вскапывали могилы на чистом поле; и думали тогда, что все вымрут²⁰⁰.

«И явился огонь на небе в образе копья, направленного от севера на запад…. И земля тряслась постоянно десять дней и ночей. Поэтому опечаленный царь в Рождество и Богоявление имел выход без венца и не устраивал обычных двенадцатидневных обедов и ужинов, но все раздал бедным.... И звезда явилась на западе, большая комета, которую называют лампадой, и была видима 40 дней, за тем последовали мирские мятежи и многие убийства, – и спустя несколько времени было течение звезд с вечера до утра, так что все перепугались и говорили, что падают звезды. И еще спустя немного солнце являлось без лучей, а войны и болезни, и смертные случаи людей не миновали»²⁰¹.

Эти знамения, в ряду других подобных, приводятся Нестором, параллельно описанию русских знамений при начале удельного периода, для доказательства одной общей мысли, что такие знамения не на добро бывают²⁰².

Произошла (546 г.) путаница относительно празднования пасхи: большинство народу заговелось прежде царя, а царь приказал еще неделю продавать мясо; и все мясники ничего не продали из заколотого, ибо люди не ели мяса, а пасха была, как приказал царь, и оказалось, что народ постился неделю лишнюю²⁰³. Подобная хронологическая путаница имела место и в южной Руси по поводу введения григорианского календаря, упорно отвергаемая православными, и в московском государстве, при введении нового летосчисления Петром I-м, когда через 4 месяца после сентябрьского новолетия народ праздновал новолетие январское и раскольники говорили, что Петр украл у Бога восемь месяцев²⁰⁴.

«Оказались мужеложники, и на таких преступников царь изрек приговор, иных колесовать, иных сажать на кол: многие и из архиереев, подвергшись такой казни, умерли страшной смертью; и наведенный этим великий страх уцеломудрил остальных, чему и следовало быть»²⁰⁵. Этот порок был довольно распространен на востоке и считался нашими предками даже одной из причин погибели греч. империи, которая пала, по словам стоглава, блуда ради содомского²⁰⁶. Но нельзя сказать, чтобы этот порок миновал и русских. С особенной силой он был распространен между московскими воинами, во время долгого стояния их в Свияжске пред осадой Казани, когда митр. Макарий вынужден был писать к воинству особое послание против содомского греха, а равно и против брадобрития, которое считалось вывеской сего порока²⁰⁷.

Об отношениях Юстиниана к Велизарию Амартол сообщат, что некогда Юстиниан в знак признательности к знаменитым заслугам Велизария, «приказал вычеканить на одной стороне монеты себя, а на другой вооруженного Велизария с надписью: Велизарий слава Римлян. Но так как зависть обыкновенно вооружается против большого благополучия, то она восстала и на Велизария.... И будучи обвинен в злоумышлении против царя, Велизарий умирает от горя, тогда как все его имущество было конфисковано»²⁰⁸. Примеры низвержения знатных сановников с высоты почестей в бездну злополучия с отобранием всего их имущества были вовсе не редкость и в древней Руси. Не говоря уже о тиранствах Ивана Грозного, припомним, например, казнь Шеина в кроткое царствование Михаила Феодоровича или бедствование боярина Матвеева при Феодоре Алексеевиче и т. д. Горячий обличитель общественных язв моск. государства Юрий Крыжанич серб не напрасно приводит историю Юстиниана и Велизария, как печальный, но очень обычный пример злоупотребления верховной власти. «Мерзко мужа нарочита и древе корыстного за преступление кое казнить и в конец оставить и живленье му не промыслить: якоже е учинил Юстиниан, кий есть Велизара, древе много корыстного себе бана, ослепил и всего имения избавил, да е он бедный бан мораль милостыни у людей просячи живиться»²⁰⁹.

Юстин II (565–578)

К царствованию Юстина II-го относится у Амартола следующий рассказ, который, по нашему мнению, дал основу для духовного стиха об Аллилуевой жене милосердой.

«Жил в Константинополе один иудей, занимавшийся стекольным делом и имевший единственного сына, которого и отдал учиться грамоте вблизи великой церкви. Сосудохранитель великой церкви, имея многие остатки св. трапезы от немалого времени, пригласил детей, чтобы потребить оные. Пришел и иудейчик и принял св. дары вместе с прочими христ. детьми. Когда он возвратился к родителям, отец спрашивал его: отчего ты, дитя мое, так просветлел?» Мальчик отвечал: «вместе с христ. детьми я вошел в великую церковь и вкушал там». А злохитрый оный лучше сказать зверь, чем отец – после обеда, взявши с собой сына, пошел в мастерскую, бросил сына в камин и затворив дверцы его ушел. Жена Иудея, увидев ярость отца против сына, со тщанием прибежала в мастерскую, приникнувши к двери услыхала голос мальчика в камине, а за тем толкнувши в дверь и вошедши, вытащила сына из камина невредимым. «Кто тебя, дитя мое, бросил в камин», спрашивала мать, «и как ты не сгорел?» – Мой отец, – отвечал мальчик, – бросил меня в камин, а порфироносная жена пришла и погасила пламень, говоря: не бойся дитя. – Услыхав это, мать была поражена, и взяв сына поспешила к патриарху Мине, рассказала ему все и просила принять ее вместе с сыном в христ. веру. Патриарх с обоими отправился к царю, который приказал позвать иудея – отца, разузнав дело, много увещевал его принять христианство, но безуспешно, – почему и приказал его казнить, как убийцу собственного сына, – а иудейку по крещении сделал монахиней (ἀσκήτριαν), а мальчика чтецом»²¹⁰. В раскольничьем духовном стихе об аллилуевой жене милосердой, также выводится милостивая жена – иудейка и иудейский младенец, бросаемый в печь, но спасаемый чудом и не сгорающий, – хотя обстановка рассказа совсем другая, и еще более различен вывод из рассказа, примененный к учению самосожигателей.

Как возговорит аллилуевой жене

Христос царь небесный:

«Ох ты гой еси, аллилуева жена милосерда,

Ты скажи мой волю всем моим людям,

Всем православным христианам,

Чтобы ради меня они в огонь кидались

И кидали бы туда младенцев безгрешных,

Пострадали бы все за имя Христа света,

Не давались бы в прелесть хищнаго волка,

Хищнаго волка антихриста злаго»²¹¹.

Тиверий (578–582)

Об обстоятельствах воцарения Тивериева Амартол сообщает следующее: «обремененный тяжким недугом, Юстин призвал архиерея и весь сияклит и представив им Тиверия, назначил его царем, сказав ему следующее: Бог, украсивший тебя доблестями, Он, а не я, дарует тебе царское достоинство. Почти Его, да будешь почтен от Него; не радуйся кровопролитию: не принимай участия в убийствах: не воздавай злом за зло, не гневайся ни на кого подобно мне, ибо и я гневаясь погрешил и согрешив получил достойное по беззакониям моим, но буду судиться пред Богом с теми, которые подвигли меня на гнев. Не возносись честью царства своего; относись ко всем также, как и к себе самому. Знай, кто ты был, и кто ты теперь. Не превозносись над своими соотчичами и не погрешишь. Ты знаешь, кто был я и кто я теперь, имея смерть пред глазами. Все предстоящие – твои рабы и твои дети. Заботься о войске: людей немужественных и неразумных, не приближай к себе: пусть не сбивают тебя с току примерами прежних царей. Я сообщаю и внушаю тебе то, что дознал собственным горьким опытом»²¹². В подобном же роде были предсмертные завещания Ярослава Мудрого, Владимира Мономаха и в особенности Ивана Грозного.

Из короткого царствования Тиверия приведем только следующее известие: «он построил общественную баню во Влахерне и обновил многие храмы и странноприемницы»²¹³. Заметим при этом, что устройство общественных бань вменяется многим визант. государям (напр. Юстиниану, Маврикию и т. д.) в число дел достохвальных и достопамятных. Естественно, что при теплом климате и скученном населении Византии и других восточных городов устройство обществ. бань могло считаться таким же общеполезным делом и таким же благодеянием, как и устройство странноприимниц, сиропитательных домов и т.д. Руководясь визант. примерами, и русский инок, впоследствии митрополит, (1091–1096) Ефрем, живший долго в Византии, заблагорассудил служить обществу таким же полезным делом, как и визант. императоры «и много зданья вздвиже и строенье баньное камено, сегоже не бысть преже в Руси»²¹⁴. Но в стране богатой деревом и бедной населением, где каждый семьянин мог и привык с большим удобством иметь для своей семьи особую баню, не привилось византийское нововведение митр. Ефрема относительно общественных каменных бань: и даже смысл вышеприведенного, в сущности, весьма ясного, места летописи затемнился в сознании читателей летописи и подвергся разным перетолкованиям²¹⁵.

Маврикий (582–602)

Судьба имп. Маврикия полна трагического интереса, и в этом отношении он весьма похож на русского Бориса Годунова.

Маврикий суеверен: дурные приметы заставляют его возвратиться с предположенного пути. «Когда царь двинулся в поход против аварского кагана и был уже во Лаоние, в ту ночь одна женщина родила и жалобно вопила. Царь послал узнать, что случилось, и посланные увидали родившееся дитя без глаз, без ресниц, без рук, без плечей; а к чреслам его прирос рыбий хвост. Да и вне пределов Византии²¹⁶ родилось два детища: одно четвероногое, а другое двухголовое. А историки говорят, что это не хорошее предвестие для городов, где родятся такие уроды. В тот же день и царский конь упал и расшибся. И царь, смущенный таким предзнаменованиями, возвратился в город. Да и пес родился шестиногий, имеющий львиную голову, весьма огромный»²¹⁷. (Эти знамения на ряду с прочими приводятся Нестором в его большой тираде о знамениях²¹⁸. Такое суеверие было чуждо древних русских князей и витязей. Василий Буслаев не верует «ни в сон, ни в чох, а верует в свой червленый вяз». Тоже убеждение с более религиозным оттенком проводится и в духовной Мономаха. В московский период суеверие стало усиливаться, и вера в добрые и худые приметы, в добрые и худые дни и часы стала общей для всех от простолюдина до царя. От неё не изъят был и Борис Годунов, бесспорно, один из разумнейших людей своего времени.

Маврикий скуп. Он не хочет заплатить требуемой суммы за пленников, которых, впрочем, он сам же отдал в руки варваров. «Каган вывел множество пленников на выкуп римлянам. Царь предлагал кагану отпустить всех пленников даром. А тот отвечал: «отдам всех по номизме за душу». Царь не соглашался дать столько: варвар уступал половину. Когда же царь и на это не согласился, то варвар, рассердившись избил 12000 на поле трибунальском. С этого случая все возненавидели Маврикия и злословили его и проклинали»²¹⁹.

Народное негодование против царя, раздражающего иноплеменных варваров и навлекающего бедствия на своих подданных не беспримерно и в русской истории; оно резко высказывалось даже у смирных и покорных власти москвичей. Когда Иван III-й, уклоняясь от боя с Ахматом, возвращался в Москву, то москвичи встретили его криками: «когда в мирное время ты, государь, княжишь над нами, то много в безлепице нас продаешь (т. е. неправедно судишь и обременяешь налогами), а нынче в опасное время нас же выдаешь ордынскому царю и татарам, а разгневил ты царя сам, не платил ему выхода»²²⁰.

Маврикий набожен и при своей скупости щедр для церквей и монастырей. «Раскаявшись и помысливши о будущем суде, Маврикий пожелал лучше здесь искупить свой грех, а не пред страшным судом. И разослал молительные послания к патриаршим престолам и в скиты, и в монастыри, да помолятся о нем, чтобы ему здесь искупить свой грех»²²¹. Подобного рода молительные послания были разосланы по монастырям от Ивана Грозного пред его смертью²²².

Щедрость свою по отношению к церкви, Маврикий выразил вот в чем: «получив в подарок от вдовы прежнего императора Юстина драгоценный в преизящный венец, Маврикий полюбовался им и в день св. пасхи положил его в церкви и посвятил Богу»²²³. Подобное пожертвование в церковь царских утварей было в обычае и у других визант. императоров. По свидетельству Малалы, «имп. Юстиниан подарил антиохиянам свою тору, украшенную царскими камнями; и разостлана она была в церкви, так называемой Кассиановой»²²⁴. Конечно, от визант. императоров и русские князья заимствовали обычай вешать в храмах свои дорогие княжеские одеяния. О существовании этого обычая ясно говорят летописи. Так говоря о разграблении Киева Рюриком и Половцами в 1203 г., летописец упоминает, что победители заграбили «и порты блаженных первых князей, еже бяху повешали в церквах святых, на память собе»²²⁵. Такое же точно известие сообщается летописцем при рассказе о разорении Владимира татарами в 1237 г.²²⁶.

Маврикий подобно Годунову подозрителен: он ищет врагов ощупью и наудачу, но в тоже время чувствует, что все его усилия отклонить грозящую беду будут тщетны и склоняется пред божеств. предопределением. «Маврикий подозревал Филиппика своего зятя из-за буквы Ф, потому что слышал от кого-то, что человек, носящий имя, начинающееся с буквы Ф, будет его преемником. И Филиппик едва многими клятвами мог убедить царя в своей невинности»²²⁷. На таких же шатких основаниях Годунов подозревал и преследовал Бельского, Мстиславского, Романовых, Шуйских. Но беда для Маврикия, точно также, как и для Годунова, шла вовсе не с той стороны, откуда он ожидал, и царь мог только предчувствовать, но не предотвратить ее. «Царь, видел такой сон: множество народа стоит пред иконой Христовой, что на медных вратах дворца, и слышится голос от иконы: приведите мне Маврикия. Царя привели. И опять говорить божеств, голос: где хочешь, Маврикии, воздам тебе, здесь или в будущем веке? Маврикий отвечал: – здесь, но не там. – И тотчас же последовало повеление выдать его, и жену, и детей и все родство его Фоке военачальнику²²⁸. А на утро возвратился к царю посланный им магистриан с таким ответом от сватых: Бог, приняв твое покаяние, спасает душу твою, но настоящей жизни ты лишишься со многой скорбию и несчастием». Подобное же предсказание по преданию было и царю Борису в последние дни его царствования. – Жила в то время в Москве в Ивановском монастыре некая Аленушка, славившаяся даром пророчества. Царь Борис отправился к ней. В первый раз она не приняла его: во второй – велела вынести пред свою келью кусок дерева и пропеть над ним: со святыми упокой! Вот что ждет царя Бориса! прибавила она²²⁹.

Фока (602–610)

В русских хронографах с Фокой тираном сравнивается первый самозванец²³⁰. Действительно есть сходство между обоими государями, особенно во внешних обстоятельствах их жизни, хотя по характеру названный царь Димитрии симпатичнее Фоки.

Посмотрим сначала, как Фока расправился со своим предшественником Маврикием и его семейством. «Злодей стремится убить Маврикия. И приведен был Маврикий, связанный к гавани Евтропия. Убийца, желая увеличить мучения Маврикия печальным зрелищем, приказывает, казнить в его присутствии пять сыновей его. Маврикий же, философствуя в несчастии, постоянно повторял: «праведен Ты, Господи, прав суд Твой!» Няня, спрятавши одного из царских сыновей, отдавала на убиение своего собственного, но Маврвкий не допустил этого, но сыскал и отдал на казнь своего сына. Таким образом став выше законов природы, Маврикий и сам прощается с жизнью. А окаянный Фока приказал головы царя и сыновей его водрузить на поле трибунальском. И граждане выходили и смотрели на них, пока они не загнили. И тогда злодей позволил отдать их желающим (для погребения)²³¹. А жену Маврикия с тремя дочерьми заточил в монастыре: спустя же немного времени и их умертвил»²³². – Немногим лучше была судьба семейства Бориса Годунова. Сам Борис только скоропостижной смертью избавился от смерти насильственной. Сын его Феодор и жена Марья были умерщвлены. Дочь Ксения, сделавшись на некоторое время игрушкой самозванца, была потом пострижена. Правда названный царь Димитрий обнаружил менее жестокости, чем Фока, но, в сущности, он сделал с семейством своего предшественника тоже самое, хотя и чужими руками.

Фока царствовал 8 лет; Лжедимитрий только 11 месяцев, но конец их царствования был одинаково позорен и печален. Византийцы возненавидели Фоку за его жестокость²³³ и выставили против него Ираклия, префекта Африки, который, низвергнув Фоку и заняв его место, был более верным выразителем народной воли, чем Василий Иванович Шуйский, низвергая Лжедимитрия. Последний акт трагедии Фоки даже во многих мелких чертах сходен с последним актом трагедии Лжедмитрия. «После того, как Фока был поражен, некий вельможа Фотин, оскорбленный Фокой в лице своей супруги, с толпой воинов вошел во дворец и, бесчестно стащивши с трона окаянного Фоку, сорвал с него царскую одежду и, надевши на него черное рубище, а на шею ему цепь, в таком бесчестном и жалком виде представил Ираклию. Ираклий, посмотрев на Фоку, сказал: «так-то, окаянный ты управлял государством?» А тот, как человек отчаянный, возразил: «ты будешь управлять лучше!» Тогда Ираклий приказал сначала отсечь Фоке руки и ноги, а потом живьем резать на куски, а тайные члены отсечь и привязать к копьям за безмерные осквернения, какие совершал Фока, – в заключение отсечь голову и обезображенное тело мрачной памяти Фоки предать огню на так называемом бычачьем рынке»²³⁴. Припомним историю гибели Лжедимитрия, мы видим те же ужасные подробности: облечение в рубище низвергаемого царя, жестокое и бесстыдное ругательство над его телом, и наконец сожжение трупа.

Ираклий (610–641)

Польский посол Венславский в приветственной речи желал царю Алексею Михайловичу уподобиться счастьем Гераклию²³⁵.

Счастье Ираклия состояло в том, что он успел отклонить опасность, грозившую визант. империи со стороны персов и вел с ними 6-ти летнюю удачную войну. «Нечестивый Хозрой, царь персидский (614 г.) захватил Каппадокию, Дамаск, Палестину со св. городом и многие тысячи христиан умертвил рукой иудеев. Взял в плен и Захарию патриарха иерусалимского и честное древо креста Господня отправил в Персию. Персы захватили Египет и Ливию даже до Эфиопии. Персидские полчища приблизились с Константинополю, взяли Халкидон и не малое время стояли там в виду Константинополя. Сделался (618 г.) сильный голод, и большая смертность, и солнце затмилось, и падал с неба прах. Царь Ираклий отправил послов к Хозрою, прося мира, но Хозрой отвечал так: «если царь ваш отречется от распятого и поклонится солнцу, дам мир»²³⁶.

Вообще положение Византии было отчаянное, тем более что в тоже самое время грозила опасность и со стороны аваров. Конечно эту печальную эпоху имел в виду моск. митрополит Иона, когда в послании к литовским епископам 1458 г., – стараясь удержать их в верности православию, не смотря на внешние бедствия, –указывает им на назидательный в этом отношении пример Византии. «Сами весте, сынове, колику преже беду подъя царствующий град от болгар, такоже от перс, яко в мрежах дрежаще его семь лет, но подржаху, сынове, благочестие, ничтоже пострадавше»²³⁷.

Из отчаянного положения Византия была выведена героическими усилиями Ираклия. «Совершив (в. праздник пасхи (621г.), царь Ираклий решился выступить против персов, забрав имущества позорных домов и сосуды церковные, царь начеканил монет. И сбираясь в путь, сказал патриарху: «на руки Богоматери оставляю сей город и своего сына». Затем царь молится, взошедши в великую церковь в черных сандалиях²³⁸, и Георгий Писид, видя такое смирение Ираклия, сказал:

О царь, ты надел черную обувь,

Но ты обагришь ее в крови персов.

Взяв на руки нерукотворенный образ Богочеловека, царь отправился в поход против персов²³⁹. Такое же патриотическое и вместе религиозное одушевление, соединенное с сознанием трудности предстоящего подвига, и отчасти ручающееся за успех, мы замечаем и в войске Димитрия Донского пред отправлением против Мамая и в ополчении кн. Пожарского в 1612 г.

Поход Ираклия был удачен. «Царь нещадно жег и опустошал всю Персиду – шесть лет. А в седьмой год, возвратив священное древо всечестного креста и воздвигнув оное в Иерусалиме, с миром и радостью великой возвратился в Константинополь... Как Бог в шесть дней совершил все творение, а 7-й назвал днем покоя, так и царь Ираклий в шесть лет совершил много трудов и подвигов, а в 7-й год в мире успокоился. Византийцы, узнав о прибытии царя, все с неудержимым усердием вышли к нему на встречу вместе с патриархом и Константином, сыном Ираклия, – неся в руках светильники и масличные ветви и восхваляя царя с великим благоумием. Сын Ираклия, выступив вперед, упал к ногам отца: отец обнял сына и оба орошали землю слезами. Народ, видя это, также плакал и воссылал Богу благодарственные гимны. И таким образом, приняв царя с радостью, восторгом и похвалами, византийцы ввели его во дворец»²⁴⁰. Трогательная сцена свидания царственных отца и сына после долгой разлуки напоминает нам подобную же сцену из русской истории, именно: торжественную встречу царем Михаилом Федоровичем отца его Филарета Никитича, возвращавшегося из польского плена: отец и сын также пали друг другу в ноги и орошали землю слезами к великому умилению всего народа.

В рассказе Амартола о царствовании Ираклия есть известие, которое может дать нам ключ к объяснению одного довольно темного места в апокрифич. беседе трех святителей.

Вопрос. Кто устави сырную неделю?

Ответ. Ираклий царь, егда победи римлян (конечно должно читать: персов)²⁴¹.

У Амартола читаем следующее: «когда Иерусалим был захвачен персами, и честное древо вместе с патриархом было отправлено в Персиду, то иерусалимские евреи, движимые фанатизмом, перебили всех живших в Иерусалиме христиан. Когда же Ираклий с помощью Божией одержал великую и досточудную победу и возвратил честное древо во Иерусалим, то вышеупомянутые безбожные иудеи, избившие христиан, со страхом и дарами вышли на встречу царю и лукаво выманили у него клятву пощадить их. Царь спросил их, кто они и откуда? Они отвечали: «рабы твоей державы, бедные евреи, обитающие в Иерусалиме». Царь дал клятву не обижать их, не зная того, что случилось. Пришедши же в Иерусалим, едва нашел нескольких христиан, скрывающихся в горах и пещерах. Царь спросил, – неужели нет более христиан, и в ответ услыхал о том, что евреи сделали с христианами. Узнав коварство евреев, царь спросил христиан: как, по вашему мнению, я должен поступить с евреями? Христиане стали просить, чтобы евреи получили возмездие, равное своему злодеянию. Но царь, боясь клятвы, не соглашался на то. Тогда христиане, желая достигнуть своей цели, установили поститься неделю ради нарушения царской клятвы»²⁴². В книге Никона Черногорца, известной в старинной русской литературе, – повторяется вышеприведенный рассказ и упоминается, что эта неделя поста христиан была именно сырная²⁴³.

Русская история также представляет примеры, когда одно лицо, сильно желая добиться какой-нибудь цели, брало за другого на себя грех нарушения клятвы. Киевский игумен Григорий, удерживая в 1120 г. в. кн. Мстислава от участия в междоусобной войне, говорит: «на мне будет грех тот, что нарушишь крестное целование: это легче, чем проливать кровь христианскую». Кирилловский игумен Трифон, благословляя в 1446 г. Василия Темнаго снова отыскиват свою отчину, говорит: «да будет грех клятвопреступления на мне и на моей братии!» Вассиан архиер. ростовский в известном послании к Ивану III по поводу нашествия Ахматова, говорит: «если ты и теперь все еще мыслишь и настаиваешь, что находишься под клятвой прародителей не поднимать руки против ордынского царя, так послушай: ты сам царь боголюбивый. Когда клятва вынуждена бывает, то прощать и разрешать ее нам повелено; и мы прощаем, о разрешаем, и благословляем и митрополит, и мы и весь боголюбивый собор не на царя идти, но на разбойника и хищника и богоборца»²⁴⁴.

Константин, сын Ираклия (641 г.)

К этому царствованию относится у Амартола следующий рассказ о богаче, давшем милостыню. Один богатый человек в Константинополе, заболев и ожидая смерти, роздал бедным 30 литр золота. Паче чаяния он выздоровел и по дьявольскому прельщению раскаялся в подаче милостыни и открывает этот помысл одному своему верному другу, который также был богат. А тот говорит ему: «брат, не принимай этого помысла, он от демона. Ты огорчишь Бога, который за твою милостыню помиловал тебя и воскресил от смерти: смотри, как бы опять нечаянно не пришла к тебе смерть и как бы не умереть тебе без покаяния». Богач ничему не внимал и малодушествовал более и более. Тогда друг сказал ему: «так как ты не принимаешь моего совета, направленного к твоему спасению, то я предложу нечто другое. – Что же именно? –спросил богач. – «Пойдем в церковь», отвечал истинный милостивец, «и скажи: не я Господи, дал милостыню, но он, и я возвращу тебе 30 литр». Несчастный человек согласился на это, пошел в церковь, взял золото и при выходе из церковных дверей пал мертвый. Все присутствовавшие прославили Бога, судию праведного и непреложного»²⁴⁵. В патерике печорском мы читаем следующее повторение этого рассказа со ссылкой на него. «Феодор раздал богатство нищим и сам сделался иноком... И много раз в отчаяние приводил его враг, смущая нищетой, и долго всякий недостаток приводил на мысль иноку, равно как и истраченное им на раздачу убогим богатство. Так помрачил его враг. Феодор уже открыто высказывал свою скорбь пред друзьями. И вот однажды некто Василий, один из совершеннейших иноков того же монастыря, стал говорить ему: «брат Феодор, молю тебя, не губи мзды своей. Если ты хочешь имения, то все, что у меня есть, я отдам тебе; только скажи пред Богом: пусть все, что я раздал, будет твоей милостыней. И тогда живи без печали, получив снова имение свое. Но берегись: потерпит ли тебе Господь?» От сих слов убоялся Феодор страхом великим гнева Божия. Услышал он также от этого Василия, что сделалось в Константинограде, как один сожалевший о раздаче на милостыню своего золота вдруг пал мертвый среди церкви, с золотом и жизни лишился, – погубил то и другое»²⁴⁶. Конечно, сами слова Василия Феодору навеяны подражанием визант. истории. Инок печорского монастыря, связанный обетом нестяжательности, в то время строго соблюдавшимся, след. не имевший никакой собственности, едва ли мог серьезно предлагать другому иноку, также связанному обетом нестяжательности, возвратить, бывшее у него в мире, имение.

Конста (641–668)

После короткого царствования Ираклиона, сына Ираклиева от второго брака, царствовал Конста, внук Ираклия, 27 лет. Из рассказа о его царствовании можем по аналогии с русской историей отметить только один факт. В 654 г. царь имел неудачное морское сражение с Мавией, вождем аравитян. Находясь в крайней опасности и от победоносных врагов, и от заговорщиков – греков, царь поменялся одеждой с одним из своих приближенных друзей и на бедном кораблике с малой свитой ночью уплыл в Константинополь. На утро друг царя, одетый в царскую одежду, став на царском корабле, схватывается с врагом. Неприятели, думая, что это сам царь, окружив корабль, произвели сильное нападение. Друг царя многих мужественно побил, поразил и самого Мавию, наконец и сам был убит, исполнив слово писания; «больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за друга своего»²⁴⁷.

В русской истории повторился подобный случай хотя, конечно, с некоторыми видоизменениями. Пред куликовской битвой боярин Михаил Бренк также надел на себя княжеское платье Димитрия Донского, и также был убит, тогда как сам в. князь остался цел²⁴⁸.

Юстиниан Ринотмет (дважды 685–695 и 705–711)

Этот государь, внук Консты и сын Константина Погоната (668–685), при котором был VI вс. собор, своим личным характером много напоминает русского Ивана Грозного, хотя жестокость Ринотмета извинительнее в виду тех тяжких оскорблений, какие он потерпел от враждебной себе партии. Патриций Леонтий с толпой народа возмутился против Юстиниана, низверг его с престола, отрезал ему нос и послал в заточение в Херсонес. (Подобных обид не терпел Иван Грозный и все непослушания, и своеволия бояр – ничто в сравнении с тяжким и наглым оскорблением, какому подвергся Юстиниан). Юстиниан не забыл обиды. Шесть лет пробыл он в херсонесском заточении, потом бежал к кагану хазарскому, женился на его сестре, – и пошел добывать престол константинопольский. На море поднялась сильная буря; все пришли в трепет, и один приверженец царя сказал ему: «государь, если ты спасешься, и Господь возвратит тебе царство, дай слово не мстить никому из врагов своих». Юстиниан в гневе и раздражении отвечал: «пусть Господь здесь же потопит меня, если я пощажу хоть кого-нибудь из них²⁴⁹. Такое раздражение напоминает нам бурю ярости, свирепствовавшую в душе Грозного, когда он во время первого отъезда в Александровскую слободу от избытка гнева рвал у себя на голове и бороде волосы.

При помощи болгар, конечно, не бескорыстной, Юстиниан добыл опять свой престол. И царствование его соответствовало словам его во время морской бури. «Находясь в бешенстве и ярости против всех, царь погубил многих из гражданского и воинского чина, иных явно казнил, иных ночью душил, иных, пригласив к обеду, ядом травил, иных посылал в заточение и такой страх овладел городом, что некоторые передались варварам»²⁵⁰. Вообще жестокости Ринотмета не уступали жестокостям Грозного. Но византийцы не были так терпеливы, как москвичи, и византийский грозный царь погиб насильственной смертью.

Лев Исавр (716–741)

После коротких, но довольно бурных царствований Филиппика (711–713), Артемия (713–716) и Феодосия (716 г.), из которых первый был ослеплен, (как впоследствии Василько Теребовльский и Василий Темный), а остальные два пострижены, (как впоследствии Рюрик киевский и Василий Шуйский), – воцарилась Исаврийская династия, антипатичная Амартолу за свое иконоборство. Основатель этой династии, Лев Исавр, по словам Амартола, еще будучи худородным медником, обещал иудеям, предсказавшим ему воцарение, истребить св. иконы, – и по воцарении счел долгом исполнить обещание. Мы не будем повторять повествования Амартола о том, как насильственно действовал Лев, взбесившись против правой и древнейшей веры, как напр. он сжег не соглашавшихся с ним 12 учителей константиноп. богословской школы и старшего из их, носившего титул вселенского учителя, и надолго погасил в Византии свет науки и т. д. Для нашей цели, т. е. по связи с русскими литературными памятниками, важны только два рассказа Амартола из царствования Льва: а) об иконе, переплывшей по морским волнам из Византии в Рим и б) о милостивом прелюбодее.

а) Первый рассказ читается так: «зверь (т. е. имп. Лев) своевольно и нечестиво начинает ересь, снимает икону Господа нашего Иисуса Христа с медной двери палат, собирает нечестивый совет против св. икон и опять приглашает патриарха Германа, надеясь убедить его подписаться против св. икон. Но патриарх, нисколько не уступив хитрости и лести нечестивца, положил свой омофор на святой трапезе в великой церкви, сложил с себя свящ. сан и удалился. Вместе с тем патриарх опустил в море и бывшую у него св. икону Спасителя, написав притом на хартии следующее: о Спаситель, спаси себя и нас! Направляемая божеств. силой, икона совершенно сухой прямо приплыла в Рим. Римский патриарх, получив откровение об этом, вышел со всем клиром, со свечами и фимиамами и увидал икону, приближающуюся по водам, которая, миновав все другие корабли, сама собой пристала в руки патриарха, стоявшего на корабле. Архиерей облобызал и со псалмами и гимнами поставил в великой церкви икону, которая осталась совершенно не повреждена водой, за исключением только трех пальцев. И сие для большей славы Божией²⁵¹. Должно быть, по миновании иконоборства эта икона опять была возвращена в Константинополь, так как в 1200 г. ее видел русский паломник Добрыня Ядрейковичь. У него в числе святынь Софийского храма упоминается «икона Спасова, иже послал св. Герман чрез море без корабля посольством в Рим, и блюдома в мори»²⁵². Мотив о приплытии чудотворной иконы водой к месту явления довольно обычен и в русских сказаниях о чудотворных иконах, (припомним напр. сказание о киево-братской иконе Богоматери); но в настоящем случае нас поражает очевидное сходство сказания об иконе, отправленной в Рим св. Германом, с историей о белом клобуке²⁵³, странствовавшем из Рима в Византию, из Византии в Новгород. Белому клобуку в Риме также грозит страшная опасность от нечестивых Карула и Формоза, как и св. иконе в Византии от иконоборцев. Для избежания этой опасности белый клобук, согласно откровению, пересылается морем из Рима в Византию. В Византии патр. Филофей и царь Кантакузин, предваренные откровением, принимают клобук с честью н радостью. Новое откровение о приближающейся печальной судьбе царствующего града заставляет византийских властей переслать клобук в более безопасное место – великий Новгород, где арх. Василий, предваренный ангелом, принимает клобук с честью и возлагает на голову. – Странствование святыни ввиду угрожающей опасности и целый ряд чудесных откровений – вот однородные мотивы в обоих сказаниях.

б) Сказание о милостивом прелюбодее следующего содержания: «в то время был в Константинополе человек очень славный и знаменитый, весьма богатый, крайне нищелюбивый и милостивый, но по действию лукавого имел страсть блуда. Дожил он до глубокой старости, не переставая раздавать великую и преизобильную милостыню и вместе с тем по причине долговременной и скверной привычки, не покидая и блуда, и внезапно умер. И было стязание о судьбе этого человека у патр. Германа и знаменитых епископов; одни говорили: писано:« искупление души человека его богатство,– он давал милостыню от своих и праведных трудов, а не от чужих или неправедных»; другие же возражали, что раб Божий должен быть во всем совершен и непорочен, ибо писано: аще кто весь закон соблюдет, согрешить же во едином, бысть всем повинен, и еще: в чем застану, сужу тебя, говорить Бог. Патриарх заповедал пост и молитву и предложил по всем монастырям и жилищам отшельников просить Бога, да откроет им судьбу человека. После чего и открыл Бог некоему великому и боголюбивому мужу, как пребывает человек тот. Получивший откровение, пригласив патриарха, тотчас пред всем народом со многими слезами рассказал следующее: «молясь в эту ночь, я был в божеств. восторге и видел некое место, с правой стороны которого рай– неизреченной красоты, а с левой– печь, пламень которой восходил до облаков, а покойный богач стоить между раем и оной страшной печью,–и много и горько стенает, смотря на рай. И вот когда он стенал и сокрушался, я вижу, – какой-то светоносный муж стал около него и говорит: «что всуе стенаешь, человече! вот ради своей милостыни ты избавился от геенны, а за преданность скверному и нечистому блуду лишен царства небесного». Услышав это патриарх и бывшие с ним были поражены великим страхом и сказали: праведен ты, Господи, и правы суды твои!»²⁵⁴ Хотя этот рассказ проводит идею о загробной жизни несколько сходную с римским учением о чистилище, но так как описываемое событие совершилось еще до разделения церквей, то откровение о судьбе милостивого прелюбодея было принято с полной верой, вошло в состав прологов и других сборников для назидательного чтения, доступных нашим предкам, и даже сделалось предметом наглядного изображения. Еще и теперь можно видеть кое-где лубочные картинки с изображением рая и ада и стоящего между ними привязанного к столбу мужа, который, как гласит подпись, милостыни ради избавлен вечных мук, блуда ради лишен царствия небесного. Русское сказание о загробной судьбе Новгородского посадника Щила (в памятник. изд. Костомаровым), а равно и видения ростовского епископа Досифея о загробной судьбе отца царицы Евдокии Лопухиной (Ист. Петра В. Устрялова т. VI), по своей основной идее представляют вариант вышеприведенного византийского сказания.

В последний год царствования Льва Исавра (26 октября 740 г.) было сильное землетрясение, которое так описывается у Амартола: «было землетрясение сильное и страшнейшее, и пали многие храмы и, и дома, и твердо заложенные стены города, и многие крепости, и селения фракийские и погибло народу без числа. Пал и столп Аркадия, стоявший на сухом холме, и Никомидия, и Никея, и земля тряслась двукратно (ἐπί χρόνους δυο), так что и море в некоторых местах отступило от берегов»²⁵⁵. Это событие до такой степени поразило византийцев, что для вечного молитвенного воспоминания было записано в календарь, а затем перешло и в русские святцы, где и значится под 26 октября под именем труса при Льве Исавре. –Заметим кстати, что подражание византийским хронографам, – где описания землетрясений встречаются чуть не на каждой странице, – заставляло и наших летописцев с особой тщательностью отмечать русские трусы, хотя действительность давала для этого самые скудные материалы. В Лавр. летописи напр. обозначены случаи труса под 1091, 1107, 1122, 1126 и 1230 гг.²⁵⁶; но все они за исключением последнего крайне незначительны.

Константин Копроним (741–775)

Константин Копроним, по славянскому переводу гноетечный или мотылоименный, получил свое позорное прозвание по следующему, как сообщает Амартол, поводу: «говорят, что он при крещении во св. купели совершил экскремент, знаменуя этим нечто странное и неблагоприятное»²⁵⁷. По другому известию Конст. Копроним назван так потому, что из суеверия любил запах лошадиной мочи²⁵⁸; быть может поэтому прозывался он также кавалином т. е. лошадником. Константин Копроним пользовался в старинной русской литературе весьма худой известностью и имя его считалось бранным. Иосиф Волоцкий уподобляет новгородских еретиков за их ненависть к монашеству – богомерзкому Копрониму²⁵⁹. Стоглав, желая опозорить обычай брадобрития, называет его еретическим преданием греч. царя Константина Кавалина²⁶⁰. Иван Грозный в переписке с Курбским сравнивает его с гноетезным²⁶¹. Русский хронограф сравнивает Гр. Отрепьева с Константином мотылоименным²⁶² и т. д. Чем же Копроним заслужил у наших предков такую худую репутацию? Ответ на это находим в повествовании Амартола, который представляет следующие черты религиозных воззрений царя. «Наследовав отцовское царство и нечестие, он все более и более удалялся от Бога, Богоматери и всех святых, и пристращаясь к магии, призыванию демонов и другим злым занятиям, сделался избранным и пригодным орудием отца своего и учителя диавола. Он дошел до такого безумия и бешенства, что всенародно предписал не называть святым никого из служителей Божиих, мощи, их обретаемые оплевать, предстательства их не требовать, ибо-де они ничего не могут. В добавок к этому всескверный нечестивец заповедал, – да не призывает никто предстательства Марии, ибо-де она ничего не может, – и запрещал именовать ее Богородицей. Держа в руке кошелек, полный золота, и показывая всем, царь спрашивал: «чего стоить кошелек»? – отвечали: – дорого стоит. – Вытряхнув золото, спрашивал опять: «чего стоить кошелек?» «Отвечали: – ничего не стоит. – Так и Мария – сказал царь, (окаянный даже не удостоивал ее имени Богоматери), – пока имела Христа в себе, была многочестна; а как скоро родила Христа, ничем не отличается от прочих жен!.. «От такого хуления пощади нас Господи!»²⁶³ Максим Грек в слове на хульники Божия Матере повторяет только что приведенное нами известие Амартола, обличая тех, которые смеют с Копронимом иконоборцем уподоблять Богоматерь «мошне, яже дóндеже полна есть злата чиста, глаголюще, многаго есть достойна, высынану же бывшу злату, ни единаго или зело малого есть достойна»²⁶⁴.

Царствование злого царя, по визант. воззрению, не могло быть благополучно. И действительно Амартол рассказывает и о страшном море (748 г.), и о зловещих знамениях, последовавших при Копрониме. «В апреле (760 г.) был бег звезд по воздуху и падали оне на землю, так что видящие думали, что пришла уже кончина. Тотчас же сделался сильный зной, так что пересохли источники и реки, – и последовал сильный голод, так что модий пшеницы продавался в городе по 12 номизм. А в Сирии (750 г.) было великое землетрясение и падение городов, так что иные города провалились совсем, а иные на половину. А иные вместе со стенами и зданиями были воздушным движением переставлены невредимо в ближайшие долины мили за 2. А в Месопотамии земля расселась на 3 мили и обнаружила другую белую и песчаную землю, из средины же пропасти таким-то чудом вышел лошак, провозгласивший человеческим голосом с предвозвестивший нашествие иноплеменников (что и последовало вскоре)»²⁶⁵. Нападоша бо Срацини на палестинскую землю, поясняет от себя русский начальный летописец, приводя эти знамения на ряду с другими подобными в своей известной большой тираде о знамениях²⁶⁶.

Злого царя должен был ожидать и злой конец. Еще Лактанций (писат. IV в.) в своем сочинении de mortibus persecutorum старался подтвердить рядом фактов изречение псалма: смерть грешников люта. Эта мысль полюбилась церк. писателям, в том числе и Амартолу, который, как мы видели, сообщает о лютой смерти Ария и Юлиана. Такими же мрачными красками изображает Амартол печальный конец жизни Копронимовой. «Царь ополчился против болгар (в 775 г.), но дошедши до Аркадиополя был поражен чрезмерно сильной и жгучей огневицей, так что и голени его странно обуглились, и он слег в постель. Будучи довезен до Силимврии и потом водой до крепости Стронгилла, царь умирает душей и телом с такими воплями: «еще живой я предан неугасаемому огню из-за Богородицы Марии; но отныне да будет она почитаема и воспеваема, как истинная Богоматерь». И когда он таким обр. вопиял и призывал Богородицу Марию, и догматизируя заповедовал, что ее должно почитать, как истинную Богородицу Приснодеву, и покланяться ей, – то среди таких воплей с страшными и тяжкими усилиями изверг он свой окаянную душу»²⁶⁷. «Престанете, молю, престанете», – говорит Максим Грек в слове на хульники Божия Матери», аще убо желаете избыти горких мучений Копронимовых»²⁶⁸. Стремление изображать мрачными красками смерть людей, считавшихся нечестивыми, не чуждо и старинной русской литературе. Так Авраамий Палицын говорит о страшно мучительной смерти Троицкого казначея Иосифа Девочкина, (✝ 1609) подозреваемого в намерении сдать обитель полякам. – Не чуждо также старинной р. литературе стремление представлять еретиков и отступников пред смертью раскаивающимися в своих заблуждениях. Так напр. в предисловии к камню веры говорится о раскаянии пред казнью иконоборца цирюльника Фомы (✝1713).

Лев Хазар (775–780)

О Льве Хазаре, сыне Копронимовом, Амартол отзывается несколько лучше, чем об отце, – так как Лев не был таким открытым врагом иконопочитания, – но не хвалит и его и сообщает следующее известие о его святотатстве и смерти. «Будучи большой любитель дорогих камней, Лев возгорелся желанием иметь корону Маврикия, (которую тот – как сказано выше – пожертвовал в качестве вклада в Софийский храм), и взял ее и надел на себя при царском выходе. Но на возвратном пути страшно почернела у него голова и будучи объят и поражен сильнейшей горячкой, он изверг душу свою, поплатившись за святотатство»²⁶⁹. На эту историю с особенной силой и выразительностью указывали впоследствии и Стефан Яворский, противник лютеранствующих²⁷⁰, и Арсений Мацеевич, жаркий защитник неприкосновенности церковных имуществ.

Константин VI и Ирина (780–790). Константин один (790–797). Ирина одна (797–802 г.)

Вдова Льва Хазара, афинянка Ирина, царствовавшая первое время вместе с своим сыном. была поборница и восстановительница иконопочитания. Она возвратила в Софийский храм с прибавкой новых дорогих украшений корону, похищенную ее мужем; она созвала VII всел. собор в Никее (787 г.) и, не смотря на противодействие некоторой части войска, снова утвердила иконопочитание. Неудивительно поэтому, что Амартол отзывается о ней с полным сочувствием, и что на Руси она считалась образцом царицы²⁷¹. Но история отношений Ирины к сыну, также рассказываемая Амартолом, дает совсем другую идею об этой далеко не идеальной государыне.

Прежде всего она препятствовала своему сыну в свободном выборе невесты. «Ирина послала к Карлу, государю (ρῆγα) франков, с предложением выдать свою дочь за ее сына. Но так как по причине зависти это сватовство не состоялось, то Ирина привела из Пафлагонии девицу по имени Марию (сродницу св. Филарета²⁷²) и сочетала ее с сыном своим Константином, хотя он не хотел и противился по причине склонности, какую чувствовал к дочери Карла²⁷³. Подобное же, хотя и в меньшей степени самовластное, вмешательство матери в судьбу сына мы замечаем в истории неудавшегося брака царя Михаила Федоровича с девицей Хлоповой.

Когда Константин возмужал, началась, как и естественно было ожидать, борьба за власть между властолюбивой матерью и сыном, сознававшим свои царственный права, борьба, повторившаяся в слабом виде в истории отношений Екатерины II к Павлу Петровичу. «Некоторые из придворных царицы Ирины, (повествует Амартол), движимые завистью и желая заведовать делами, вооружили мать против сына. «Не угодно Богу», говорили они, «чтобы властвовал твой сын, но тебе принадлежат царство». Ирина, как женщина властолюбивая, поддалась лести и утвердилась в мысли, что это действительно так. А царь 20-летний, крепкий, способный к воинским делам, скучал, не имея власти, и сетовал на свою мать»²⁷⁴. На первый раз благодаря вмешательству народа, одолел сын и начал властвовать самостоятельно. Но царствование его не отличалось благоразумием. Прежде всего произвели соблазн в народе его семейные дела. «Царь возненавидел жену свою Марию по навету матери, желавшей привести его во всеобщую ненависть, – и принудил жену постричься. А сам беззаконно женился на Феодоте Кубикуларии²⁷⁵ и венчал ее на царство. Так как патр. Тарасий дозволил царю постричь Марию и взять за себя Феодоту, то игумен сикундионский Платон, да и другие с ним отказались от общения с патриархом, за что царь сделал им много притеснений»²⁷⁶. Спустя слишком семь веков такая же история – только с переменой имён – повторилась и в моск. государстве. Также государь (Василий III), разлюбив свою супругу (Соломонию), постригает ее и женится на другой (Елене Глинской); также первосвятитель (М. Даниил) оказывается очень снисходителен и уступчив по отношению к государю; и также находятся протестующее (Максим Грек и Вассиан Патрикеев), которые в свою очередь терпят от государя притеснения.

Во внешней политике Константин был также без нужды дерзок и высокомерен. «Кардам, вождь болгарский, написал царю следующее: «или пришли мне, что следует по договору, или я иду даже до золотых ворот». Царь, наложив в мешок кобылятины, отправил к болг. вождю с таким заявлением: «я послал тебе что следует по договору: но ты стар, и я не хочу тебя утруждать путешествием сюда, но сам иду к тебе»²⁷⁷. Обычай дразнить и подзадоривать врагов пред началом неприязненных действий встречается и в русской истории. Киевляне дразнили новгородцев плотниками, а Ярослава – хромцем. Русский воевода смеялся над толщиной Болеслава. Названный царь Димитрий послал в подарок крымскому хану остриженный тулуп, приказав объявить, что с наступлением весны он точно также острижет крымскую орду²⁷⁸.

Ошибками Константина всего более воспользовалась для своих целей его властолюбивая мать. «Мать царя, приласкавши всех и дарами склонивши на свою сторону, выжидала удобного времени, чтобы воцариться самой. И вот, когда царь выступил против аравитян, а народ, по наветам матери, уже готов был низложить его ради законопреступного брака, приобретшего ему общую ненависть, то вельможи, настроенные матерью, убедили царя возвратиться в город. И когда царь прибыл во дворец, то вельможи, сторонники его матери, в ее отсутствии в той комнате, где он родился, ослепляют его, облеченного в порфиру, страшно и немилостиво, так что он умер. Тогда помрачилось солнце на 17 дней, так, что корабли блуждали по морю, и все говорили, что ради ослепления царя затмилось солнце»²⁷⁹. Коварный захват жертвы, обреченной на гибель, отсутствие при кровавой трагедии главного действующего лица, наконец самая жестокость ослепления – все это напоминает историю ослепления Василька Ростиславича.

Покончивши с сыном, Ирина царствовала – если верить Амартолу – умно и благодетельно 15 лет. Но так как похищенная власть никогда не бывает прочна, ибо всегда вызывает соревнователей, то и Ирина в конце концов должна была уступить престол вельможе Никифору Генике и окончить жизнь в монастырском уединении.

Никифор Геник (802–84)

Никифор, бывший до воцарения своего хранителем государственной казны (Γενίου Ταμέιου), царствовал около 9 лет. Обстоятельствами своей смерти он сильно напоминает русского князя Святослава. «Царь ополчился против болгар, жестоко разбил их, и сжег так называемый дворец вождя их Крума и когда Крум подал слово на мир, говоря: «довольно тебе, царь!», то Никифор, по причине крайней не сытости, отверг мирные предложения. Огорчившись на это, варвар оградил входы и исходы страны деревянными оградами. И спустя два дня, собрав народ и выступив против царского лагеря, взял в плен царя и всех бывших с ним, отрубил голову Никифора и вонзил на древко, а затем обнажил череп, обложил его серебром и приказал пить из него болгарским начальникам, похваляясь над царем византийским, как над ненасытным и не захотевшим мира»²⁸⁰. Таков же был конец и русского князя Святослава: также череп его был оправлен в серебро и пошел на пирах переходить из рук в руки с надписью: чужое искавши, свое потерял²⁸¹.

Лев Армянин (812–820)

После кратких и довольно незначительных царствований Ставракия (811) и Михаила Куропалата (811–813) наступило снова иконоборное царствование Льва Армянина. В истории его царствования всего более обратило на себя внимание наших предков столкновение царя с Феодором, игуменом студийским. «Феодор, игумен студийский, ревнитель и теплый поборник православия, сказал царю: «не возмущай, царь, церковного устройства: ибо апостол сказал: овых положи Бог в церкви первее апостолов, второе пророков, третие пастырей и учителей, не сказал: царей; тебе вверено политическое устройство и войско; об этом заботься, а церковь, согласно божеств. слову, предоставь пастырям и учителям. Если же ты не хочешь внимать пастырям и согласоваться с нами в вере, то хотя бы и ангел, сошедши с неба, восхотел совратить нас, не послушаем и его, не только что царя»²⁸². Вышеприведенные слова Феодора Студита были приводимы в русской литературе в разные времена по разным соображениям. Во времена унии поборники ее приводили их в доказательство того, что миряне должны послушно идти за своими пастырями, так как они в церковных делах не имеют права голоса. Петр Скарга в Обороне собора Брестского пишет: do Сеsarza Armenika obrasoborze te slowa mowil Theodorus kaznodzieja; «Sluchay Cezarzu, nie wdaway sie w rzeczy Koscielne, y rzadu ich nie przewracay: Postawil Pan Bog w Koscielie, mowi Pawel s. naprzod Apostoly, potym Proroki, potym Pasterze у Doctory, na doskonalosc swietych»; a Krolow niegziez nie wspomina. Tobie Cesarzu swieckie Panstwo у woysko zlecone jest, togoz ty pilnuy: a sprawy Kosciolne Pasterzom у Doktorom posostaw». Cozby tym panom у szlachcie pospolitey rzekl, ktory sie o to gniewaja, iz sie ich okolo nauki у artikulow wiary Wladykowie starji ich nie radzili? Rzeklby im byl, у my to mowim: Patrzie swoich R. P. у zoinierskich spraw: rzadzie domami, nie nauka koscielna, ani Slarszemi waszemi²⁸³. Автор Апокрисиса с полной основательностью отвечает, – что в деле унии являются отступниками от прежнего церковного порядка и след. подлежат укоризне Феодора Студита, – не миряне, а духовные, совратившиеся на унию²⁸⁴. – Стефан Яворский в камне веры приводит теже слова Феодора Студита против лютеранствующих иконоборцев с некоторым намеком на благосклонного с ним государя²⁸⁵.

Кончина Льва Армянина была насильственная. «Подозревая в злоумышлении против себя вельможу Михаила Травла, царь хотел казнить его ночью накануне Рождества Спасителя. Но по просьбе царицы, ради праздника, оставил его до времени в живых. А Михаил, сидя в темнице и узнав об этом, пригрозил всем своим сообщникам, что, если не постараетесь высвободить меня из тюрьмы, всех вас выдам царю. В числе заговорщиков был и страж дворца (ὁ το͂υ παλατίου πάπιας), родственник Михаила. Заговорщики, вооружившись и имея при себе скрытые мечи, под видом священников с фелонями, вошли ночью во дворец, отпертый для них стражем, когда же царь взошел в церковь, то заговорщики, схвативши его, рассекли по частям – и изверг он свою нечестивую душу в той части дворца, где не погибал ни один из прежних царей»²⁸⁶. Стефан Яворский в камне веры, рассуждая о гибели иконоборных государей, так передает вышеизложенный случай: «Лев Армянин, паки обнажив св. церковь от ее иконного благолепия не в церкви ли обнажен бысть и сам не точию царския одежды, но и живота своего закланием в олтаре от своих ему?»²⁸⁷.

Михаил Травл (820–829)

Воцарение Михаила было таким внезапным и неожиданным переходом от тюрьмы к престолу, что русская история подобные примеры представляет только в слабом образе в лице кн. Всеслава полоцкого и Василия Шуйского. «Убийцы имп. Льва Армянина, тотчас же отправившись в тюрьму, выводят оттуда Михаила в качестве не узника, а венценосца, так что исполнилось на нем слово псалма: вечерь водворится плачь, а заутра радость»²⁸⁸. Михаил, впрочем, также, как и его предшественник, охуждается Амартолом если не за ересь, то за свой индифферентизм по отношению к православию. Царь сказал следующее: «государи, прежде меня ревновавшие о правоте церковных законоположений, канонов и догматов, отдадут отчет за себя, хорошо ли, худо ли они распоряжались; а я, в каком положении нашел церковь, в таком и предпочитаю ее удерживать»²⁸⁹.

При Михаиле Травле появился в визант. империи самозванец Фома, называвший себя сыном императрицы Ирины, также, как и русские самозванцы, неразборчивый на средства для достижения цели, довольно долго волновавший империю, и также, как и русские самозванцы, имевший злой конец²⁹⁰.

Феофил, сын Михаила Травла (829–842)

В рассказе Амартола о царствовании имп. Феофила без труда можно указать некоторые сходные черты из быта византийских и московских государей.

Вот рассказ о выборе невесты Феофилу. – «Мать царя, Евфросиния, пославши по всем областям, собрала красивых девиц для брачного выбора сыну своему Феофилу. Поставив их всех в палате, называемой жемчужный триклиний, мать дала Феофилу золотой перстень со словами: отдай той, которая понравится. Была в числе невест одна благородная девица по имени Икасия, чрезвычайно красивая. Феофил, увидав ее и восхитившись ее красотой, сказал: не чрез жену ли проистекло злое? Икасия со скромностью возразила: но чрез жену же берет начало и лучшее. Оскорбленный возражением, царь оставил Икасию и отдал перстень Феодоре, родом пафлагонянке»²⁹¹. В этом рассказе все напоминает русскую старину: и собрание красивых девиц для выбора жениху – царю, и смотр их женихом²⁹², и отчасти пессимистический взгляд на женщину и испытание ума невесты притчей и темным словом. Последнее – составляет любимый мотив в русских сказаниях: припомним напр. хотя сказание о Февронии муромской.

О дворцовой утвари Феофила Амартол сообщает следующе: будучи любитель художеств, Феофил, благодаря искусству начальника златолитейного дела, – человека весьма умного и родственника патр. Антония, – устроил пятибашенный кремль (πενιαπύργιον) и два огромных цельно-золотых органа, украшенных различными камнями и цветными стеклами, и золотое дерево, на котором сидели страусы и музыкально пели вследствие какого-то механизма. Феофил переделал также царские доспехи, обновив их и сделав златоблещущими, так называемые лоры (λώρους) и все прочее²⁹³. Точно также и дворец моск. государя щеголял множеством дорогой золотой и серебряной посуды, хитро устроенными органами с птицами, поющими без человеческих рук, многоценными доспехами²⁹⁴, так что множеством и богатством этих предметов, по справедливости, вызывал удивление иностранцев.

По своему характеру и деятельности Феофил, как еретик и иконоборец, не мог заслужить расположения Амартола, который играя словами, называет его более богоненавистником, чем боголюбцем (μισόϑεος μαλλον εἰπειv, ἤ θεόφιλος), и новым Валтасаром²⁹⁵.

Иван Грозный в своей переписке с кн. Курбским, жалуясь на неприличный тон его письма, сообщает следующее: «ты, собака, и того не рассудишь, како трие патриарси собрашася со множеством святителей к нечестивому Феофилу царю, многосложный свиток написаша, таковаяжь хуления якоже ты не написаша, аще и нечестив бе царь Феофил»²⁹⁶. Мы не нашли у Амартола потверждения и разъяснения упоминаемого Грозным факта²⁹⁷.

Взамен того мы нашли известие о жестоком столкновении с царем епископа Феодора, напоминающее подобную же ссору Ионы, е. рязанского, с Димитрием Шемякой. «Некоторые сицилийцы оклеветали пред царем зятя его, Алексея Мосиле, говоря, что он выдает области христиан сарацинам и подкапывается против твоей державы. – Феофил призвал к себе епископа Феодора, по прозванию Крифина, случившегося в К – поле во время клеветы на Алексея, и дав епископу собственное охранительное письмо, отправил его в Сицилию передать Алексею опасную грамоту (λόγον ἀπαϑε͂ιας) и привести его в К – поль. Епископ со свойственной себе убедительностью склонил Алексея возвратиться к царю. А царь, избив его, как возмутителя, заключил в темницу, разграбив все его имущество. Архиепископ, увидя это, пришел в тюрьму и принес Алексею все, что имел, говоря: «из-за меня ты попался в такую беду». И когда царь по обычаю пришел во Влахерну, архиепископ, задумав нечто, стал в алтаре, облеченный в свящ. одежды; когда же царь вместе с синклитом приблизился к амвону, архиепископ громко воскликнул: «наляцы, и успевай, и царствуй ради чего, государь?» Царь, стесняемый присутствием синклита, продолжал словами псалма: истины ради и кротости и правды. «А какая правда в тебе», – возразил архиепископ, – «что, давши чрез меня письменное обещание Алексею не выполнил его?» – После такого обличения царь, проникнутый неудержимым гневом и яростью, силой извлек архиерея из алтаря и, нанесши ему не мало ударов, послал в заточение…» Конец этого дела был, впрочем, такой, что царь, по настоянию патриарха, исправил свою несправедливость по отношению к архиепископу и к Алексею Мосиле²⁹⁸. На Руси точно также духовные лица употреблялись для переговоров при сложных и запутанных отношениях, точно также были даваемы опасные граматы и точно также духовные лица бывали иногда компрометируемы вероломством своих доверителей. Так Димитрий Шемяка, вызвав в Москву Иону, епископа Рязанского, пользовавшегося общим уважением, поручил ему взять из Мурома малолетних детей Василия Темного на свою епитрахиль. Св. Иона доставил их Шемяке, который заставил его же самого отвести их в Углич, где был заточен их отец. Иона после того твердил Шемяке: «ты сотворил неправду и ввел меня в стыд. Тебе следовало выпустить князя на свободу, а ты и детей его засадил в неволю. Ты дал мне свое слово и сделал меня обманщиком». – В конце концов своими настояниями св. Иона достиг освобождения В. Темного и его детей²⁹⁹.

Из современных имп. Феофилу патриархов один рисуется у Амартола такими мрачными чертами, что русская история представляет подобных архиереев разве только в лице Феодорца, белого клобучника (XII в.) и м. Зосимы (XV в.) «По смерти патр. Антония вместо него рукополагается синкелл Иоанн – лучше сказать новый Ианний и Иамврий – знаменитый магией, и леканомантией³⁰⁰ и всяким нечестием; этот патриарх, оказавшись пригодным орудием царского нечестия и падения, делал для царя все, что служило на пагубу. Царь болел василиском нечестия, зачал, и извергши родил его, – я разумею указ о том, чтобы стирать или изглаждать св. иконы. – Этот Ианний построил себе за городом дом, доныне называемый Трулом, посредством каких-то жертвенных закланий беседовал с демонами и объяснял царю будущее; этот дом и доселе стоит необитаемый, так как его стали посещать демоны»³⁰¹. Суеверное убеждение, что в некоторых домах, большей частью благодаря их строителям, поселяются демоны, и доселе существует на Руси.

В 842 г. (20 января) умер имп. Феофил и смертью его закончилась эпоха иконоборства, длившаяся с некоторыми перерывами 116 лет непосредственно по смерти Феофила вдова его имп. Феодора «верная и благочестивая, еще при жизни мужа тайно чтившая св. иконы, изгоняет из церкви и из города патр. Иоанна с его единомышленниками и возводит на патриархию, иже во святых, Мефодия монаха; и собрав всех изгнанных Феофилом епископов и монахов утвердила правосл. веру и умирила церковь в 1-е воскресение св. поста»³⁰². Этим торжеством православия Амартол и заканчивает свою летопись.

В представлении наших предков – быть может отчасти благодаря Амартолу – эпоха иконоборства осталась временем самым темным, – временем не только нечестия, но и насилия, соединенного с жестокостью и распущенностью. Курбский, живописуя жестокость Грозного, сравнивает его с Фокой тираном и икономахами³⁰³. Иван Грозный, желая попрекнуть за привольное житье Шереметева, заточенного им в Кириллов монастырь, пишет инокам следующее: «вся та слабость от начала учинилась от Василья от Шереметева, подобно иконоборцам в Цареграде царема Лву Исавру и сыну его Константину гноетезному»³⁰⁴. Патриарха Никона современники также сравнивали с иконоборцами, конечно, не за сущность его реформы, а за крутой способ ее проведения³⁰⁵.

Но были на Руси и действительные иконоборцы. Таковы были в XV–XVI в. жидовствующие, которых не без основания Просветитель сравнивает с Копронимом: таковы были в особенности московские еретики начала XVIII в. – лекарь Дмитрий Тверитинов с товарищами. Понятно, что русские иконоборцы должны были смотреть на своих визант. предшественников и их противников не глазами Амартола. И действительно лекарь Д. Тверитинов о торжестве православия, устроенном царицей Феодорой, говорил, что-де царица Феодора набрала из лесов неведомо каких чернцов, а они, по ее желанию, и утвердили почитание иконам, и называл царицу Феодору полуименем.

С хроникой Георгия Амартола в греческом тексте и славянских переводах неразрывно связана хроника продолжателя Георгиева, носящего прозвание логофета³⁰⁶. Летописание логофета продолжается на пространстве 106 лет от 842 по 948 г. и объемлет собой царствование Михаила III, Василия Македонянина, Льва VI или мудрого, Александра и часть продолжительного царствования Константина Порфирородного с его соправителем Романом Лаканиным. Смерть Романа – последнее событие, занесенное продолжателем Амартола в его летопись. Затем непосредственно пометка: слава Богу за все аминь. Кончилось писание и логофетово³⁰⁷.

Продолжатель Амартола уступает самому Амартолу в определенности воззрений, в ясности и силе изложения, но для русской истории он важнее самого Амартола, потому что сообщает известия о походах руссов на Царьград под 864 и 941 гг. Другое – так сказать – преимущество продолжателя Амартолова пред самим Амартолом по отношению к нашей отечеств. истории состоит в том что с начала его летописания русская история, возникая из мрака неизвестности, становится в синхронистическую связь с греческой, – и делается возможным опыт совместного их рассмотрения³⁰⁸. Обратимся, впрочем, к анализу продолжателя Амартолова в его хронологической последовательности.

Михаил III и мать его Феодора (842–856). Михаил II один (856–867) и с соправителем Василием Македонянином (866 мая 26–867 сент. 23)

Михаил III был государь беспечный и легкомысленный, любитель лошадей, пьяница и азартный игрок. Для характеристики его годится следующий анекдот, сообщаемый продолжателем Амартоловым и вошедший не только в русские хронографы, но и в Никоновскую летопись. «Михаил построил конюшню своим лошадям, украсив мрамором и водопроводами и отделав весьма изящно. Был тогда в городе некто Петр, человек умный и острый, которого звали птохомагистром. Михаил, пригласив его в конюшню, показывал ему бестолковое благолепие устроенного здания, и от себя примолвил, что «я де надеюсь оставить по себе вечную память устройством такого сооружения». А Петр отвечает царю: «Юстиниан построил великую церковь, украсив ее золотом, серебром и многоценными камнями, и теперь о нем уже забыли. А ты, государь, устроил склад для навоза и удобное помещение для бессловесных и ожидаешь за это памяти в потомстве». Царь, не получив похвалы, рассердился и птохомагистр был прогнан с побоями и бесчестием»³⁰⁹.

Самое важное для русской истории известие продолжателя Амартолова, относящееся к царствованию Михаила III, – это, бесспорно, известие о нападении россов на Константинополь в 864 году.

«Царь двинулся в поход против агарян, оставив для охранения города эпарха Оориху. Когда царь находился уже у Мавропотама, но не совершил еще ни одного из своих намерений или предприятий, эпарх уведомил его о нашествии безбожных россов. Царь и с начатого пути возвратился, и ради того дела, из-за которого возвратился, не совершил ничего царского и благородного. Россы, поспешно проникли внутрь Иера, перебили много христиан и пролили невинную кровь. У них было 200 судов, которыми они окружили город и навели великий страх на обитателей. Царь, возвращаясь едва мог пробраться (сквозь цепь русских судов). Царь и патриарх вместе пришли во храм влахернской Богоматери и там умилостивляли п просили Бога; потом с песнопением вынесши св. омофор Богоматери погрузили его у края моря. Была тишина, но вдруг поднялся вихрь и на спокойном дотоле море забушевали сердитые волны, суда безбожных россов были опрокинуты и только немногие избегли опасности»³¹⁰.

Открытые преосв. Порфирием Успенским в библиотеке Афоноиверского монастыря две беседы патриарха Фотия по случаю нашествия Россов дают нам возможность проверить рассказ продолжателя Амартолова, показаниями такого авторитетного очевидца и участника в событии как патр. Фотий. И мы видим, что Фотий частью подтверждает нашего летописца, частью же дает иное понятие о событии:

1) Подтверждается Фотием то обстоятельство, что царь Михаил во время нашествия россов находился в отсутствии из столицы, в походе против других врагов. «Где теперь царь христолюбивый»? вопрошает Фотий в 1-й беседе «где военные станы? где оружия, машины, военные советы и приготовления? ... Государь давно трудится за границей, с ним подвизается и войско, а нас губит в очах совершающееся убийство и истребление, одних уже постигшее, других постигающее» ...³¹¹.

2) Подтверждается Фотием то обстоятельство, что Россы, забравшись в предместья Константинополя, перебили много христиан и пролили много крови. «Народ, ничем не заявивший себя», говорил Фотий во 2-й беседе, народ непочетный, народ, считаемый наравне с рабами, народ не именитый, но прославившийся со времени похода на нас, незначительный, но получивший значение, смиренный и бедный, но достигший высоты блистательной и наживший богатство несметное, народ где-то далеко от нас живущий, варварский, кочевой, никем не хранимый, не укоризненный, чуждый военного искусства так грозно, так мгновенно, как морская волна, нахлынул на пределы наши, и как дикий вепрь истребил живущих здесь словно траву, или тростник, или посев.... Лютость губила не одних людей, но и бессловесных животных, волов, коней, кур и других, какие только попадались варварам. – Лежал мертвый вол и подле него мужчина. У коня и юноши одно было мертвенное ложе. Кровь женщин сливалась с кровью куриц... Мертвые тела затопили нивы и завалили дороги»³¹².

3) Подтверждается Фотием и то известие летописи, что Россы своими судами оцепили город и привели в страх обитателей. «О град, царь едва не всей вселенной!» сетует Фотий в I-й беседе «какое воинство ругается над тобой, как над рабой? – необученное и набранное из рабов! О град, украшенный добычами многих народов! что за народ вздумал взять тебя в добычу? О град, воздвигший много трофеев над врагами в Европе, Азии и Ливии! Как это устремила на тебя копье рука варварская и низкая, чтобы забрать трофей над твоей державой? Ибо все идет у тебя так худо, что и необоримая сила твоя умалилась, как у больного отчаянно, – и слабый и ничтожный неприятель смотрит на тебя сурово, пытает на тебе верность руки своей и хочет нажить себе славное имя»³¹³. «Те, которых усмиряла самая молва о Ромеях», – говорит Фотий во II-й беседе уже по миновании бедствия – «те подняли оружие против державы их, и ударили в ладони, борзясь и надеясь взять Царьград, как птичье гнездо».... «Как все тогда смешалось, и как город едва не был поднять на копье! Легко было взять его, а трудно защитить!³¹⁴.

4) Наконец только отчасти подтверждается Фотием известие продолжателя Амартолова о чудесном спасении Царьграда – после торжественного молебствия во Влахернском храме Богоматери Фотий приписывает избавление Царьграда заступлению Богоматери, говорит о всенародном, соединенном с духовной процессией, молебствие во Влахернском храме Богоматери, но ни слова не говорит ни о погружении в море ризы Богоматери, ни о последовавшей за тем внезапной буре, разметавшей корабли безбожных Россов. Вот точные слова Фотия: «когда мы, лишенные всякой помощи и не имеющие ни какой подмоги от людей, воодушевлялись надеждами на одну Матерь Слова и Бога нашего, когда ее ризу носили все до одного вместе со мной для отражения осаждающих и защиты осажденных и усердно совершали прилежные моления и литии, тогда.... помиловал Господь достояние свое. Поистине, эта досточтимая одежда есть риза Богоматери. Носилась она вокруг этих стен и неприятели, непостижимо как, обращали тыл свой. Покрывала она город: и насыпь их рассыпалась, как по данному знаку. Приосеняла она осажденных: и осада неприятелей не удавалась сверх чаяния, которым они окрылялись. Ибо, как только девственная риза эта была обнесена по той стене, и варвары сняли осаду города, – и мы избавились от ожидаемого плена, и сподобились нечаянного спасения»³¹⁵.

Хотя известие продолжателя Амартола по сличению со свидетельством очевидца патр. Фотия и не совсем выдерживает историч. критику, тем не менее оно почти буквально внесено в русскую начальную летопись, так что мы без всякого колебания должны признать греческий хронограф источником, из которого черпал русский летописец сведения даже, собственно, по русской отечественной истории. «B лето 6374. Иде Аскольд и Дирь на греки и приидоша в 14 лето Михаила Цезаря. Цезарю же отшедшю на Огаряны и дошедшю ему Черные реки, весть епарх посла к нему, яко Русь на Царьград идет, и вратися царь. Си же внутрь Суду вшедше, много убийство крестьяном створиша, и в двою сту корабль Царьград оступиша. Цезарь же едва в град вниде и с патреярхом с Фотьем приде к сущей церкви святеи Богородице. Влахерне и всю нощь молитву створиша, таже божественую св Богородицы ризу с песньми из несше в реку омочиша, тишине сущи и морю укротившюся, абье буря вста с ветром, и волнам вельям вставшим засобь безбожных Руси корабля смяте, и к берегу приверже и изби я, яко мало их таковые беды избегнути и в свояси взвратишася»³¹⁶.

Василий Македонянин вместе с Михаилом III (866–867) и

один (867–886)

Личность и судьба имп. Василия Македонянина весьма замечательны Диакон Павел алеппский, путешествовавший в России вместе с антиох. патриархом Макарием в 1651–53 г. и лично видевший Богдана Хмельницкого сравнивает его с Василием Македонянином. «Ахмиль, человек старый, один из тех людей, на которых почиет благословение Божие; он обладает всеми качествами, нужными для предводителя, и важнейшим из них – скрытностью... Всякое дело, за которое он берется, исполняется им самим. Он умерен и в пище, и в питье, и в одежде. По своему образу жизни он напоминает величайшего из государей Василия Македонянина, как его описывает нам история»³¹⁷. История – по крайней мере в летописи продолжателя Амартолова – описывает нам, что Василий был бедный македонский юноша из пленных славян, пришедший в Константинополь, чтобы зарабатывать себе пропитание трудами рук своих и на первое время не имевший ни хлеба, ни пристанища. Уменье управлять лошадьми сначала доставило Василию место кучера у одного вельможи, который за большую голову прозвал его головачем, а потом сделало известным самому царю. Конелюбивый царь Михаил III пришел в такой восторг, увидав опыт усмирения Василием непокорного коня, что поспешил взять Василия ко двору. Ловко пробираясь между придворными отношениями и отстраняя опасных совместников, Василий наконец достиг того, что легкомысленный Михаил венчал его на царство, как второго по себе царя и своего товарища по управлению государством. Совместное государствование Михаила III и Василия продолжалось почти 16 месяцев (26 мая 866–23 сент. 867). Скоро Василий должен был убедиться, что на прочность расположения легкомысленного Михаила полагаться нет возможности. Вечером 1 сентября 867 г., по сказанию нашего летописца, во дворе происходила следующая сцена: царь Михаил, возвратившись после удачного ристания, ужинал вместе с царем Василием и своей супругой Евдокией. Патриций Василискиан, искусно польстил царю Михаилу, похвалив его, как мастерского наездника на колеснице. Михаил, пришедши в восторг от этой похвалы, тотчас же приказал надеть на Василискиана знаки царского достоинства. «Они к нему лучше идут, чем к тебе, «сказал царь Василию Македонянину» разве я не имею власти, сделав тебя царем, сделать и другого»? – Огорченный Василий не стал долго ожидать дальнейшего развития царских причуд, и чрез три недели после описанной сцены, согласившись с несколькими заговорщиками, прикончил своего неспокойного товарища по царскому достоинству, который упившись спал мертвым сном³¹⁸.

Если Василий Македонянин мог быть подобен Богдану Хмельницкому тем, что из низкого состояния достиг совершенно неожиданно высоты величия, то еще более он уподоблялся Хмельницкому своей воинственностью³¹⁹. Уподоблялся отчасти и своими отношениями к евреям³²⁰; впрочем, в отношениях к евреям есть и разница: Василий Македонянин более старался крестить евреев, а Богдан Хмельницкий – истреблять их.

Лев VI Мудрый 988–912

Лев Мудрый или философ был сын Василия Македонянина, и – как сообщает продолжатель Амартола, – вследствие клеветы врагов – находился в опале у своего отца и даже несколько времени был в темничном заключении³²¹. Это было конечно самое сильное вразумление, какое мог дать царь Василий своему сыну; – но сохранилось в переводной русской литературе и письменное наставление царя Василия Македонянина сыну своему Льву философу³²².

Лев философ, благодаря конечно своему прозванию, пользовался у наших предков славой весьма умного человека, точно также

Как – скажем к слову – русский современник его вещий Олег. О Льве Мудром сложилось предание, якобы он нашел письмена во гробе царя Константина и протолковал их философски, кому быть царем в Цареграде до его падения³²³; по другой позднейшей редакции Лев оставил предсказание о порабощении Византии мусульманами и об освобождении ее русскими. Мудрость Льва не препятствовала ему обнаруживать слабости в семейной жизни. Из продолжателя Амартолова наши предки могли знать, что Лев Мудрый был четвероженец и подвергался церковному отлучению от патриарха Николая³²⁴, который за то был лишен царем патриаршего престола.

Этот пример припомнили отцы стоглавого собора, в доказательство абсолютной незаконности 4-го брака, «Премудрый царь Лев и к четвертому браку совокупился бяше, и во отлучение впаде от Николы патриарха; емуже много моляшеся царь, даже разрешити его от таковаго связаниа; якоже не умолен бысть, от церкви его изгна, и в него место паки Евфимиа мужа освященна постави на патриаршество. И сему много моляшеся, еже разрешити его от такового связаниа, и не токмо разреши его, но отвержена и непрощена сотвори ради четвертого браку, со множайшими святительми возбранив ему»³²⁵. Но прошло немного лет и в тоже царствование Ивана Грозного русские архиереи должны были стать на другую точку зрения относительно 4-го царского брака, – и на соборе 1572 г. отнеслись к 4-му браку Ивана Грозного более снисходительно³²⁶, быть может потому, что характер Ивана Грозного менее допускал противоречие, чем характер Льва Мудрого.

После короткого царствования брата Льва Мудрого Александра (912–913), государя не замечательного, вступил на престол сын Льва, 7-ми летний Константин по прозванию багрянородный. Многолетнее царствование его, продолжавшееся 46 лет и отличавшееся самыми разнообразными перипетиями, не доведено до конца продолжателем Амартола и описано в русск. хронографах большей частью со слов Конст. Манассии, который, впрочем, и гораздо ранее по местам проникает в русские хронографы, вытесняя собой Амартола и его продолжателя. Поэтому, по крайней мере начиная с царствования Константина багрянородного, мы могли бы проститься с продолжателем Амартола и излагать дальнейший ход визант. истории исключительно по Манассии. Но есть у продолжателя Амартолова одно известие из времен Константина багрянородного, весьма важное для нашей отечественной истории и вошедшее в русские хронографы и летописи. Я разумею следующее известие о нашествии руссов на Византию в июне 941 г.³²⁷. «В 11-й день месяца июня приплыли против Константинополя россы на 10 тысячах кораблей. Послан был против них с триерами и дромонами³²⁸, какие случились в городе, патриций Феофан, соучастник царя в правлении и протовестиарий³²⁹. Он, упорядочив и устроив флот, а наипаче себя самого убелив постом и слезами, выступил против россов с тем, чтобы дать им морское сражение. Когда россы приняли вызов и были вблизи Фароса³³⁰, (господствующего над устьем евксинского понта), то в так называемом Иеро Феофан напал на них с хладнокровным мужеством. Врезавшись первый в среду их на собственном дромоне, Феофан разорвал строй росских кораблей и большую часть их сжег искусственным огнем, а остальные обратил в бегство. Вслед за ним подоспели и прочие дромоны и триеры и довершили поражение россов, и многих потопили вместе с кораблями, иных ранили, а большую часть взяли в плен живыми. Уцелевшие от погибели россы отплывают к берегам Анатолии в так называемые Сгоры. В догоню за россами был послан сухим путем Варда Фока с отборными всадниками. И так как россы отделили от себя немалый отряд в пределы вифинские для добывания себе пищи и другого продовольствия, то на этот-то отряд и напал вышеупомянутый Варда Фока и разбив его на голову, обратил в бегство и перебил россов. Подоспел тут-же и Иоанн магистр и доместик школ Крокой и по частям разбивал росские отряды, то там, то здесь, так что уцелевшим россам не оставалось ничего более, как окончательно засесть на свои корабли и нигде не сметь высаживаться.

Но много величайших бед натворили россы, прежде чем подоспело римское войско. Они выжгли все так называемое Σιενόѵ³³¹, а пленников иных распинали, иных пригвождали к земле, а иных поставивши как цель, расстреливали из луков. А если брали в плен кого-либо из свящ. чина, то связав руки назад пронзали пленникам сквозь голову железный шест: много также и св. храмов россы предали огню. Когда же настала зима и россы стали нуждаться в пище, то, боясь приближающегося войска, а еще более мореходных триер, решились отплыть во свояси: и стараясь уйти незамеченными от греч. флота, (в сентябре 15 индиктиона), направились к берегам Фракии, но были перехвачены на пути вышеупомянутым патрицием Феофаном, (ибо не укрылись от его бодрственной и благородной души) И вот начинается второе морское сражение: много росских кораблей потопил в глубине, много россов перебил Феофан, а остатки россов с кораблями уцелели, прижавшись к крутому килийскому берегу, и с наступлением ночи, бежали. А Феофан патриций возвратился с славной победой и множеством трофеев и был принят почетно и великолепно и почтен саном паракимомена»³³².

Начальному русскому летописцу было известно сказание продолжателя Амартолова о неудачном походе руссов 941 г.³³³, но известно было и из другого местного источника: из преданий русского дружинного эпоса, – и конечно в более благоприятном для русских виде. Наш начальный летописец с искусством, делающим честь его историч. такту, из двух разноречащих известий сумел составить третье, быть может наиболее близкое к истине. Он признает, что окончательная победа осталась за греками, но вместе с тем утверждает: а) что победа досталась грекам с большим трудом, б) что русские прежде своего поражения успели наделать много зла грекам и в) что наконец своей победой греки обязаны не своему искусству или мужеству, а единственно греческому огню, который казался для руссов небесной молнией³³⁴.

Переходим теперь к Константину Манассии, послужившему также основным источником для русских хронографов. Если мы находили у Малалы и Амартола довольно фактов визант. истории, аналогичных с фактами русской истории, – если почерпнули из продолжателя Амартолова несколько сведений, дорогих для нашей отечественной истории, – то у Манассии едва ли найдем что-либо подобное, так как у него историч. факты совершенно заслонены и загромождены витийством вредным и ненужным с нашей точки зрения, быть может очень ценным с точки зрения византийской. О Манассие можно сказать, что это такой писатель, который слова просто не скажет. Уже самая задача его – написать в стихах всемирную историю от Адама до XI в. показывает, что забота об изяществе формы стоит у него на первом плане, отстраняя все другие более существенные для историка требования. И действительно в 6784 стихах, составляющих хронику Манассии, синонимы, эпитеты, подобия антитезы, вопрошания и восклицания льются обильной рекой.

Несмотря на обилие ненужного витийства или – быть может – благодаря ему, Манассия пользовался хорошей репутацией и в византийской и в переводной славянской литературе. В некоторых кодексах греч. подлинника стоит следующее надписание: философа господина Константина Манассии историч. обозрение в стихах от создания мира до царствования Никифора Ботаниата. Произнесено пред самодержицей Ириной новобрачной супругой (νυμφἠ) державного царя Мануила при брате его господине Андронике. Отсюда видим, что Конст. Манассия был – так сказать – придворный историограф, а в месте и поэт, давший торжественную гласность своему сочинению в 1144 г. (год брака Ирины с Мануилом) или вскоре после этого.

В слав. переводах Манассия является вскоре после написания подлинника и также с титулом премудрого. Сохранились два древние списка славянского или – точнее говоря – болгарского перевода Манассии: один в римской ватиканской, другой – в моск. синодальной библиотеке. Оба списка не старее первой половины XIV в., но самый перевод, – по мнению г. Черткова³³⁵, сделан вероятно в XII столетии. Шевырев так характеризует слав. перевод Манассиной летописи. «Витиеватость и пышность форм подлинника в нем ярко отразились; особенно замечательны сложные существительные и прилагательные, коими изобилует греч. текст и кои искусно переданы переводчиком».

Из полного перевода Манассии значительная часть вошла в общераспространенные русские хронографы. Из 4280 стихов, описывающих времена визант. империи, (2453–6733) почти две трети (около 2680 стихов) вошло в состав русск. хронографов³³⁶, а с половины царствования Константина багрянородного до Никифора Ботаниота включительно (942–1080 г.) или – говоря иначе – в последних 1818 стихах своей летописи Манассия для русских хронографов становится единственным источником.

Изучение Манассии представляет совсем другой интерес, чем изучение Малалы, Амартола и его продолжателя. Упомянутые летописцы сообщают любопытные для разъяснения взаимных отношений визант. и русской истории факты. В частности, Амартол мог влиять и действительно влиял на древнюю русскую историографию сущностью своих историч. воззрений, – своим миросозерцанием аскетическим, монашеским, полным веры в чудеса и знамения, в откровения из мира загробного, в участие ангелов и бесов в делах человеческих. Манассия же – напротив того влиял на русскую историч. литературу формой своего бытописания, богатой всякими витийственными украшениями. И вот с легкой руки премудрого Манассии появились и в русской историч. литературе произведения, украшенные всеми прелестями визант. витийства, авторы которых – по выражению одного из них – составляли свои труды, слово плетущи и слово плодящи и словом почтити мняще и от словес похваления собирающе.

Что в данном случае имел значительную долю влияния на слог русских книжников и сам Манассия, – это мы можем подтвердить, указав на буквальные заимствования в старинной русской литературе некоторых мест из Манассии.

а) Сказав о падении старого Рима, о том, что город, знаменитый консулами, императорами, диктаторами, сенаторами и патрициями, подклонил свои плеча под иго варваров, Манассия заключает: «вот что случилось со старым Римом! а наш Рим процветает, умножается, державствует, юнеет. Пусть и до конца умножается, – дай того, Боже, царю царствующих! Пусть я до конца умножается под управлением такого многосветлого царя, великого владыки авзонского тысячекратно победоносного Мануила Комнина, подобного злато-пурпурной розе, держава которого да продолжится несчетные веки»³³⁷. Прошло с небольшим 300 лет от написания этих стихов, и русский книжник, по поводу падения второго Рима – Византии, – написал почти в тех же выражениях следующее: «сия убо вся благочестивая царствия: греческое и сербское, басанское и арбаназское грех ради наших Божиим попущением безбожнии турци поплениша в запустение положиша и покориша под свою власть. Наша же российская Божией милостью преч. Богородицы и всех св. чудотворец, растет и молодеет, и возвышается. Еже Христе милостивый даж рости и младети и расширятися и до скончаниа века»³³⁸.

б) Описывая участие супруги имп. Никифора Фоки в заговоре на его жизнь, (11 дек. 969 г.) Манассия выражается так: «императрица тайно вводит во дворец Цимисхия со многими меченосцами, – как будто наводит охотников к логовищу льва и увы! выдает на жертву врагам супруга, подобно тому как жестокая Далида выдала Сампсона, или Тиндарида – своего супруга, вождя, и героя. Какая львица, питающая львенков, дерзнула бы на такую жестокость? какая тигрица, или лютая медведица, и т. д.?³³⁹. Почти в таких же выражениях изображается женская жестокость в слове Даниила заточника или в притче о женской злобе.

в) В заключение своей хроники Манассия выражается так: «пусть наконец наше слово войдет в пристань молчания; как пучина атлантического моря, охватило меня множество деяний, совершенных благородными императорами, героями, мужами знаменитыми, храбрыми и великодушными; – и с помощью языка нельзя переплыть их биографии. А вот теперь стоят на очереди трижды доблестные скиптродержцы, великие и благородные государи Комнины. Они переплыли целые моря побед и трофеев, и разве только Геркулес мог бы угнаться за ними. Итак, лучше здесь остановить корабль и свернуть паруса, ибо есть пословица, что нельзя плыть дальше пределов гадирских»³⁴⁰. Это заключение, как видно, понравилось старинным русским книжникам с некоторой переделкой было помещено и в конце компилятивного русского хронографа, и в конце сказания о падении Византии. В обоих местах речь заканчивается так: «достоит убо зде корабль разума управити ко пристанищу безмолвиа словесе весла свесити. И всяк прочитаей сиа полезным да ревнуеть» и пр.³⁴¹.

Этих сопоставлений достаточно для того, чтобы представить наглядным образом влияние Манассии на форму русского бытописания. – Так как русские хронографы для изображения событий от Константина багрянородного до Никифора Ботаниата, не имеют другого источника кроме Манассии, то и нам приходится волей-неволей следить ход визант. истории за это время по Манассии, несмотря на скудость в нем фактического содержания.

Константин багрянородный (913–920); вместе с Романом Лакапиным (920–944) и один (944–959)

Многоразличные изменения в судьбе этого государя у Манассии изображаются так: «Константин становится монархом единодержавным, еще будучи слабым и нежным мальчиком, неспособным управлять кормилом государства, ибо ему был 8-й год от роду. Это обстоятельство было для царя причиной многих озлоблений и напоило его морской водой огорчений; хотя искушения и увенчались благополучным концом. Молодое, недавно посаженное дерево не может выносить ни суровой зимы, ни бурных вихрей, ни проливных дождей, ни палящего зноя, ни граду, ни инея; потому что сильные ветры и градобиения замораживают, и терзают, и сушат, и истребляют нежное деревцо и держать его как бы в осаде, постоянно угрожая его существованию. Но если дерево уцелеет и от зловредных ветров, и от сурового мороза, и от всяких невзгод, то оно становится крепче, потому что пережило много злоключений: не напрасно говорят, «что дерево, выросшее на ветру, от этого крепнет». Так и малолетний царь, порфирородный сын Льва, Константин, едва после многократных солнечных обхождений избавился от многоразличных бедствий, искушений и мучительных скорбей, но зато выработал себе бодрый ум и стал подобен пловцу, который вытерпел много бурь и с трудом добрался до тихой пристани³⁴².

Затем Манассия характеризует претендентов на власть молодого государя: Константина, сына Андроника Дуки, Льва Фоку и Романа Лакапина. Всех одолел Роман, сделавшийся тестем царя, принявший царский титул и совершенно отстранивший Константина от участия в делах. Вот любопытная характеристика его у Манассии: «Роман начал заведывать всеми делами. Благожелательная мать, от которой ожидалось попечение о детище, превратилась в злонамеренную мачеху; по пословице: тот, кто отгонял волков, сам сбирался растерзать овцу. – Царь полагался на благонамеренность Романа, надеялся, что он будет заботиться о его жизни и действовать в интересах его власти; и потому сначала возводит его в сан магистра, великого етериарха³⁴³, потом прилагая к почести почесть, возводит его на высшую степень, делая его из подданных отцем и блюстителем царства. Мало того: в знак особого благоволения обручается с дочерью Романа, и наконец пред наступлением брачного пиршества возлагает на тестя венец самодержца. А глубоко умный Роман, питая в душе тайные замыслы и захватив в свои руки всю власть, выдав дочь за царя, порфироносного зятя спускает с престола вниз головой. Увы! вот так отец! Несчастному зятю, несчастно ошибшемуся в нем, Роман оставляет только имя царя, а сам берет бразды правления. И вот на языке у всех: царь Роман, а про Константина и неслышно: судьба затмила и покрыла его, как облако звезду. Без меры вкушая амброзию власти, Роман не удовлетворил этим своей несытости, но заграбив весь чужой хлеб, накормил своих, а владетеля хлеба оставил голодающим. Ибо своих сыновей н внука от первенца Христофора провозгласил царями и самодержцами и – что всего горестнее и пронзает до глубины сердца и костей – всех поставил выше Константина в возглашениях, грамотах и церемониях»³⁴⁴.

Обиженный Константин обратился к ученым занятиям и плодом этого были некоторые интересные для истории сочинения: 1) ίστορικἠ διήγητις του βίου καἰ πραξέων τοῦ Βασιλείου. 2) Κεφαλαιώδεις ύποϑέσεις (извлечение из разных историков) 3) περἰ ϑεμάνων (о провинциях визант. империи две книги) 4) Συντάγμα или ἔκϑεσις τῆς βασιλείον τάξεως (о церемониях двора византийского две книги). Последние два сочинения заключают в себе сведения, имеющие значение и для нашей отечественной истории³⁴⁵.

Роман получил худое возмездие от своих сыновей; они лишили его царской власти и постригли в монахи (19 дек. 944 г.) Но и сыновья Романа наслаждались не долго плодами своего преступления; чрез месяц с небольшим (27 янв. 945 г.) Константин заточил их и после 32-летнего номинального царствования вступить наконец в действительное управление государством. «И тогда» – витийствует Манассия, – Константин узрел в первый раз старуху – царскую власть, в виде прекрасной девицы, одетой в светлые златотканые одежды и украшенной жемчугами; она с любовью улыбалась и разговаривала с ним и весело готовилась к браку и чадородию»³⁴⁶.

Самостоятельное царствование Константина багрянородного продолжалось 15 лет³⁴⁷.

Роман II 959–963

Сын Константина Роман у Манассии характеризуется так: «он, поручив всю власть, все управление злым и малоумным евнухам, сам заботился о звериной ловле и дьявольски был привязан к псовой охоте»³⁴⁸.

Спустя слишком три года царствования Роман умер, оставил по себе супругу Феофанию и двух сыновей Василия и Константина. Вдове Романа с малолетними детьми не долго пришлось держать в руках бразды правления. Спустя 5 месяцев (16 янв. 963 г.) на визант. престоле является знаменитый полководец Никифор Фока.

Никифор Фока 963–969

Полководец Никифор Фока, захвативший визант. престол, так характеризуется у Манассии: «он был весьма искусен в воинском деле, смел, крепок, неутомим, тверд в трудах, как наковальня. Он женится на прежней царице Феофании и к детям Романа показывает отеческую нежность. По вступлении на престол, Фока обнаружил мужество своей души, отвагу и воинственность. Он и всегда обладал благородным присутствием духа и суровой терпеливостью, и издавна был искусный наездник. Но пока власть была в чужих руках, доблести Фоки скрывались, как искра под пеплом. Когда же в добрый час он захватил в свои руки всю власть и всеуправляющее коловращение жизни вознесло его на военную колесницу, тогда Фока понесся, как Вихрь, обтекая все варварские народы, – можно сказать – подобно огню, попавшему в лесную дубраву, раздуваемому ветром, разливающемуся по всем направлениям и истребляющему всякий злак и всякое произрастение. Вострепетали от Фоки аравитяне, преклонил голову сириянин, побежал киликиянин, прижался финикиянин, и опять ромейские области были возвращены ромеям. Так непобедим был Фока для супротивников, и исполнен всякими добродетелями и украшен всякими достоинствами и цветущь всякими доблестями: силой, мужеством, разумом, кротостью, целомудрием. Но нет на земле человека беспорочного, хотя бы кто и взошел на вершину добродетелей. Так и многоувенчанный Фока, блиставший телесными совершенствами, и душу имел украшенную благодатью, подобную прекрасной невесте – девице; (он столько заботился о душевном украшении, что тело покрывал суровым вретищем, под порфирой носил жесткий хитон и воздерживался от мясоядения): во всех отношениях Фока был подобен светильнику, сияющему ярким светом дня; но как человек, носящий земнородную и вещественную плоть, не был чужд некоторых погрешностей, подобных пятнам, марающим чистую одежду. Историки утверждают, что имея духовное родство с царицей, он дерзнул вступить с ней и в телесную связь. Вот первая погрешность, а вторая следующая: в нем была скаредность, недостойная самодержца: и вследствие отсутствия щедрости он был похож на человека без глаза, или на дерево без листьев. Этот недостаток обезображивал и портил все его достоинства»³⁴⁹.

Погибелью своей, случившейся чрез 6 лет царствования, Фока обязан своей жене царице Феофании. Причину разлада между царем и царицей Манассия изображает так: Фока, как ширококрылый орел, легко возносился по воздуху добродетели. В устах его были медоточные песни Давидовы; постелью для него было жесткая на земле подстилка. О мягких пурпурных подушках и о чувственных утехах ему и во сне не снилось; по его собственным словам, он искал себе утехи на небе. Он всячески чуждался и убегал всего мирского. Он был как воробей, особящийся на кровле, как бессонный ночной ворон в подвале. Но это не нравилось царице; она жаждала объятий и телесной связи»³⁵⁰. Последствиями были: связь царицы с Иоанном Цимисхием, убиение Фоки и воцарение Цимисхия.

Иоанн Цимисхий 969–976

Иоанн Цимисхий, современник нашего Святослава, и из русской истории известен вам, как государь смелый и предприимчивый, достойный соперник воинственного русского князя. Таким же изображает его и Манассия. «Цимисхий надел на себя царскую корону и опять аравитяне увидели его на челе войска, и опять сирийцы отведали его губительного меча, и опять филарх Хавдан побежал вспять. Этот государь погрозил врагам мечем, и привел в трепет всех соседних ромеян варваров и заставил их отложить всякое высокоумие; стесненные от врагов ромейекие пределы царь расширил присоединением многих селений, и до самого Тигра расставил свои лагери. Вострепетали его крепости начальники киликийские и ужаснулись его силы вожди аравийские; финикиянин опустил досужие руки; побледнел сириянин, избегая удара копья. Увидала Едееса Цимисхия; увидали поля ефратские; ромейский конь напился вод Евфрата и всколебал воды евфратские своим ржанием и скаканием. Увидал Цимисхия и Дунай и живущий близ Истра скиф; увидали как он разбивает полки, губит скифских воевод, гонит и побеждает их подобно льву, напавшему на круторебрых быков н терзающему их. Тогда речные струи переложились в кровь и стал красен доброводный Истр; ромеи ликовали на придунаиских полях, а варварские сердца леденел страх. Таков то был Цимисхий пастырь зверей прогоняющий, хранящий свои стада, бодрый и нелюбящий дремать и сокрушающий челюсти зверям с крепкими когтями. В мирное же время кроток, весел, любезен, приветлив видом, ласков взором, приятен лицом, с щедрой рукой, с великодушным сердцем. Истинный был рай Божий, источающий четыре потока: правду, мудрость, мужество, целомудрие, – и, если бы не запятнал себя убийством (имп. Никифора Фоки), то поистине был бы животворной звездой десницей»³⁵¹.

Василий II и Константин VIII 976–1025

Василий и Константин, дети Романа II-го и внуки Константина Багрянородного, воцарившиеся по смерти Цимисхия, в своем лице восстановили на визант. престоле ряд государей македонской династии, прерванный на время Никифором Фокой и Иоанном Цимисхием. Многолетнее царствование Василия и Константина описано у Манассии кратко; оставлено без упоминания и важнейшее для нашей истории событие – крещение св. Владимира и Руси, – которое, впрочем, игнорируется и другими греч. летописцами, – быть может потому, что обстановка этого события была не весьма приятна для византийского национального самолюбия. Сравнительную характеристику царей – братьев Манассия дает такую: «правду говорит пословица: из одной глины таз и бокал, из одного дерева метла и кропило; по своей жизни братья были различны до противоположности и совершенно не соизмеримы. Василий гнушался удовольствиями, заботился о воинских делах, отличал мужей доброконных, вооруженных, медногрудых, готовых на брань; Константин же – напротив. Он терпеть не мог видеть железных наколенников, шпор и кольчуг, даже, во сне не хотел слышать ни стука военных колесниц, ни звука воинской трубы, ни воинских криков, ни бранного шума. Он проводил все время за роскошными и тучными трапезами и в обществе бесстыдных женщин, плясуний, гитаристок и всяких артисток, – даже когда был уже глубоким стариком. Душу же имел страшливую и боязливую и по пустому навету многих ослеплял, якобы подкапывающихся под его власть»³⁵². Воинственный Василий, прозванный за свои опустошительные для болгар войны булгароктоном т. е. «болгароубийцей», умер раньше (1025 г. дек. 16); изнеженный Константин пережил брата почти тремя годами (✝ 1028 г. ноября 17).

История последующих за тем четырех императоров группируется около дочери Константина VIII, Зои, – так как трое из них были ее мужьями, а четвертый усыновленным племянником. Первым мужем Зои был

Роман III, Аргиропул 1028–10134

Обстоятельства воцарения Романа так изображается у Манассии: «имея только двух дочерей, заботясь о них, и поверив какому-то предсказанию, что после него должен властвовать Роман, Константин обращает внимание на одного из сановников, по имени Романа, по прозванию Аргиропула, и принуждает его развестись с прежней супругой и сочетаться с своей дочерью порфирородной Зоей. Устроив так дела, царь умирает.. И Роман садится на царском престоле, – муж мудрый, благочестивый, преданный богомыслию, чтению книжному и всенощным стояниям, создавший в честь Богоматери великолепный монастырь по прозванию Перивлепт». Участь Романа не соответствовала его добродетелям; благодаря Зое он должен был лишиться жизни и уступить свое место Михаилу Пафлогонянину. «Царица – продолжает Манассия, – кипя молодостью и разжигаемая телесными пожеланиями, и видя, что Роман живет сам по себе и не заботится о супружеском долге, начала волноваться мутными н лукавыми помыслами. Был при дворе красивый благообразный юноша, по имени Михаил, по происхождению Пафлагонянин. На этого-то миловидного Михаила, имевшего должность при царском дворе, царица бросила любовный взор... И вот однажды, когда царь Роман упокоевал свое тело в бане, какие то злорадные убийцы, ворвавшись удушают его, обвившись кругом шеи подобно драконам. Я не знаю, как и по чьему попущению совершено это зло. Говорят, что и Зоя тут не безгрешна, а может быть она и не знала об этом»³⁵³. Преемником Романа Аргиропула был второй муж Зои

Михаил Пафлагонянин 1034–1041

Манассия, имеющий привычку хвалить государей, не отказывает в пышной похвале и Михаилу. «Михаил, недавно еще человек безвестный и худородный, вступает на престол и берет скипетр, как награду за тайную любовную связь. Но Михаил был прекрасен не лицом только; он блистал достоинствами, происходящими от добродетели, – благоукрашенной душей и светлым умом. Как человек разумный и самосознательный, он понимал, из какого состояния он взлетел на царство, из какой глубины на какую высоту. Поэтому он был доступен, не горд, не заносчив, снисходителен, сострадателен, готов на помощь, нищелюбив; он – так сказать – оттирал и согревал замороженных нуждой и жаждущих поил из златоструйного источника. Никто, повидавши царя, не уходил со слезами; никакой проситель не удалялся со скорбью. Но царь, подобно Саулу, страдал тяжким недугом – злым мучением демонским и влачил жизнь бедственную и тревожную. Телесная ли была причина недуга или демон мучил царя, – как бы то ни было, но часто он падал на землю без сознания, с пеной у рта, с почерневшими губами: вращая зрачками, он произносил звуки без значения, подобные овечьим, и если не подоспевал кто-нибудь для ухода за больным, он бил об стену свою голову, как чужую. Очнувшись от такого припадка, царь становился усерднее к добродетели, заботливее о своей внутренней жизни и горячее желал монашества». Давнее желание царя наконец исполнилось. Спустя семь лет царствования, Михаил, «угнетаемый обычным недугом, надевает одежду, лучшую порфиры, окрашивает мантию духовными чернилами и из многомятежной жизни удаляется в тихую пристань»³⁵⁴.

Преемником Михаила Пафлагонянина был племянник его, усыновленный Зоей,

Михаил Калафат 1041–42

Быть может недостатки самого М. Калафата, которого Манассия называет по уму подобным свинье, (vers. 6141) а быть может властолюбие и чувственность Зои были причиной того, что Калафат властвовал только пять месяцев и должен был уступить место третьему мужу Зои, каким является

Константин Мономах (1042–1055)

«Царица Зоя, сознавая, что ромейская держава требует мужской руки и желая также оставить по себе наследников и назваться чадородной матерью (ибо она была подобна дереву, орошаемому двумя садовниками и все-таки засыхающему без семян и листьев) приглашает к себе из Лесбоса на быстрокрылых кораблях некого изящного мужа, по имени Константина, по родовому прозванию Мономаха. Он был сослан в Лесбос еще царем Михаилом Пафлогонянином, – одни говорят – за участие в заговоре, – а другие вернее утверждают – за любовную связь с Зоей. Итак, Константин был осужден на заточение в Лесбосе, да еще чуть – было не был ослеплен. Вдруг перевернулся кубик судьбы, иначе расположились жребии и Константин становится царем, прежний раб властелином, осужденный государем, узник самодержцем и берет Зою в супружество. Так непостоянна жизнь земнородных! Так колесо событий, поднимаясь и опускаясь, переворачивает и изменяет все людские отношения! Людская молва изображает этого Мономаха неискусным в военном деле и ношении оружия, но во всех остальных отношениях благолепным, щедрым, приветливым, великодушным, любящим порядок и справедливым, морем щедрот, многоводным заливом, из которого многие насладились ключевых струй, многие напились живопитательной влаги»...

Возвышаясь добродетелями выше кедров и процветая доблестями, как вечнозеленый финик, Мономах страдал от своей бренной плоти; его ноги были отягчены подагрой, как тяжелыми кандалами или колодками. От того он проводил время на мягкой постели, упокоевая свои больные ноги; а в государстве возникли многие волнения и бурные ветры злоключений»³⁵⁵. Кратко и витиевато сообщает Манассия о восстании против Мономаха воевод Маньяка и Торникия и заключает, что наконец все умирилось, «самодержца объяла не возмущаемая тишина», и он умер спокойно после 12-летняго царствования. Зоя умерла еще прежде Мономаха³⁵⁶.

После смерти Константина Мономаха (11 янв. 1055 г.) из царственной македонской династии осталась только сестра Зои Феодора; через полтора года (30 авг. 1056 г.) и она умерла, назначив своим преемником некого престарелого вельможу, по имени Михаила Стратиотика.

Михаил Стратиотик (1056–1057)

По-видимому, это назначение было только отсрочкой вопроса о перемене династии. М. Стратиотик так изображается у нашего летописца: Михаил, глубокий старик, по старости спорил с долговечными воронами, спешащими к западу жизни, которых война уже уволила от своего служения; – во всех же других отношениях он считался человеком отличным и благоприличным. Но он не мог из сердечной глубины пустить росток и произвести колос (т. е. не мог ничем заявить себя), потому что присвоили себе всю власть прислужники порфиродной Феодоры, в глаза презиравшие Михаила, как старую сухую безлиственную кочерыжку, уже ни к чему негодную. Притом Михаил связал себя страшными клятвами, что будет зависеть от них во всех словах и поступках. Итак, царь был подобен тени и только на словах самодержец; а все было в руках тех, кого Феодора оставила пестунами, стражами и опекунами Михаиловыми, следуя пословице, что старики – в другой раз дети»³⁵⁷. Естественно было ожидать, что найдется человек, который пожелает сбросить с престола эту тень царя. И такой человек нашелся в лице полководца Исаакия Комнина. «Услышал об этом Михаил, трясущийся старик, и рассудив, что для него, как человека дряхлого и близкого ко гробу, лучше жить в безвестности, хотел уступить державу Комнину. Но сидевшие у руля (т. е. правившие именем Михаила) не хотели спасти корабль государства, но готовы были и несчастнейшего царя потопить в волнах; они заставляют старика против его воли воевать и человека, чуть живого, противоборствовать»³⁵⁸. Кончилось, однако, тем, что Михаил ушел в монастырь и его место заня

Исаак Комнин, 1057–59

который царствовал только 2 года и 3 месяца и заболев удалился в монастырь, оставив престол своему товарищу по оружию Константину Дуке.

Константина Дука 1059–67

К. Дука царствовал семь лет с половиной и умер, оставил жену и семерых детей. Пред смертью царь был очень озабочен своими семейными делами. «Сбираясь расстаться с жизнью и житейскими отношениями», повествует наш летописец, «царь имел на сердце тяжкое смущение и носился бурей различных попечений. Он любил царицу, желал, чтобы она осталась опекуншей детей и участницей в правлении, но боялся за молодость ее возраста, (ибо она была неравнодушна к пожеланиям и удовольствиям телесным), – боялся, что она вторично выйдет замуж, сделается матерью детей от другого отца, первобрачные дети останутся в забвении, а царская держава перейдет к второбрачным. Волнуемый такими мыслями, царь пытался убедить царицу предоставить престол детям, а для них хотел назначить других опекунов на время их малолетства. Но будущее обыкновенно бывает сильнее расчетов ума и привязанностей сердца. Царица, заметив и узнав раздумье мужа, связывает себя страшными клятвами, что она не выйдет вторично замуж, не познает на будущее время брачного чертога и сохранит царскую державу детям умирающего супруга»³⁵⁹. Клятвы царицы Евдокии оказались тщетны; прошло около 7 месяцев после смерти Константина и на престоле византийском является в качестве второго мужа Евдокии

Роман Диоген 1067–1071

«Был – повествует Манассия, – некий полководец, Роман, по прозванию Диоген, родом каппадокиянин, приятный, благообразный, красивый, сильный человек, по наружности достойный быть царем. Он, видя, что держава римская находится в руках юной и чувственной женщины, а дети ее малолетны и малосильны, как дракон засвистал на бесперых птенцов, грозясь пожрать и мать и детей костоломными челюстями. Безумец! он забыл, что высокопарный орел увязает в силке и что медведей ловят льняными тенетами……Прошло немного времени и этот бык ревущий, бык широкогрудый попался в руки ловчих. И его привели на казнь за его дерзость. Увидела его царица, поражена была его красотой, влюбилась в него с первого взгляда, ни во что вменила дерзость Романа, забыла свои страшные клятвы. И вот царица вступает в любовную связь с узником; вместо темницы отворяет ему брачный чертог, вместо цепей дарит ему украшенные жемчугом одежды, вместо подстилки на земле – царское ложе. Освободив от смертной казни, царица провозглашает самодержцем того, кто чуть было не попал в челюсти ада. Такие-то шутки ты шутишь со смертными, о игривый коловорот жизни!»³⁶⁰.

Роман был государь воинственный, гордый и подозрительный. Он был тяжел и несносен не только для вельмож, но и для своей жены и для пасынков (сыновей Михаила Дуки), которые хотели всячески от него избавиться. По этому поводу наш летописец замечает: «если ты имеешь внутренних врагов, если они сидят за твоей трапезой, то не спасут тебя от опасности ни Вавилонские стены, ни башни Семирамидины, ни толстостенные пирамиды. Если ты так несчастен, что имеешь в сожительстве предательскую душу, то хотя бы ты жил с ней в неприступной крепости, крепость ненадежна и город не уцелеет»³⁶¹.

Во время сражения с турками 26 авг. 1071 г. домашние враги царя подстроили дело так, что он попался в плен туркам. Правда благодаря великодушию султана, Роман Диоген быль отпущен на волю и возвратился в отчизну, – но не на радость себе. Худо принятый греками, он в конце концов был ослеплен и заточен на какой-то бесплодный и каменистый островок.

Михаил VII 1071–1077

Михаил, сын Константина Дуки, воцарившийся после пленения Романа Диогена, так характеризуется у нашего летописца: «после того, как Михаил избавился от ближайших опасностей, ему и во сне не снились военные тревоги, ношение доспехов, воинский шум, труды и опасности. Напротив того, царь проводил целые ночи в книжных занятиях и был как бы второй Демосфен или александрийский Дидим медночревный, которого прозвали так за то, что, увлекшись книгами, он целые дни проводил без пищи»³⁶².

Тогда было не такое время, чтобы царю можно было спокойно предаваться ученым занятиям. Поднялись внутренние и внешние смуты, а царь, по выражению Манассии, «продолжал жить жизнью устрицы», и «требовал себе напоминания, что он царь ромеев». Напоминание явилось в форме приглашения уступить престол способнейшему, и этим напоминателем и вместе преемником Михаила VII-го был

Никифор Ботаниат 1077–1080

«Многолетний старик, второй Нестор Пелейский, искуснейший воин, носящий на всем теле следы ран,.... «Никифор вступает в столицу, надевает златотканную порфиру, а Михаил после шестилетнего царствования облекается в черную рясу. Забыв свою старость, Никифор женится на юной и цветущей супруге Михаила, а Михаила, крайне огорченного такими происшествиями, поставляет ефесским архиереем. После того Никифор, оставив воинские труды, сидел в златотканных и лучезарных одеждах и тешил свою счастливую старость банями, пиршествами и наслаждениями. Быть может кто-нибудь назовет его подобным златоперому лебедю, который, приближаясь к смерти и гробу, начинает веселиться и утешаться жизнью... А дела поручил Никифор варварам, которые не умели правильно говорить, а умели только напиваться каждый день, которые и происхождения были самого рабского, и дедов и отцов имели трегубых варваров и сами были варвары по душе и уму³⁶³.

Царствованием Никифора Ботаниата заканчивается хроника Конст. Манассии, а вместе с тем заканчивается и сколько-нибудь обстоятельный рассказ о визант. событиях в русских хронографах: далее следует только сухой хронологической перечень греческих царей, православных и еретиков. Прежде чем обратимся к изложению этого перечня царей, скажем несколько слов о четвертом византийском летописце, вошедшем в состав русских хронографов.

Кроме Малалы, Амартола с продолжателем и Манассии в состав русских хронографов вошел – хотя сравнительно в самом малом извлечении – Иоанн Зонара.

Иоанн Зонара в правление Алексея Комнина (1080–1118 г.) занимал важные должности начальника дворцовой стражи и первого секретаря при императорском кабинете. Но потом удалился от света и на Афоне поступил в монашество. Здесь он написал свои труды, доставившие ему громкую литературную известность: историческую хронику в 18 книгах (от сотворения мира до смерти имп. Алексея Комнина ✝1118 г.) и толкование церковных правил³⁶⁴. Хроника Зонары во многих отделах – особенно в древней истории – значительно полнее других визант. летописей, и составлена на основании таких источников, которые для вас потеряны – быть может навсегда³⁶⁵.

На славянский – именно сербский – язык, хроника Зонары была переведена, как выразительно заявляет переводчик, в 6852 году от сотворения мира и в 1014 году от построения Константинополя след. в 1344 году от Р. Хр.³⁶⁶. В последствии деспот сербский Стефан Лазаревич (1389–1427), нашедши список сербского перевода мудрейшего Зонары, отправил его для переписки на Афон в сербскую хиландарскую лавру. Список Зонары оказался сильно испорчен безграмотными переписчиками и афонскому спасателю Григорию стоило большого труда восстановить правильный текст Зонары по источникам, на основании которых Зонара составил свою хронику. Должно полагать, что Григорий не мог добыть греческого текста Зонары, равно не мог добыть и всех источников, какие имел под руками Зонара: поэтому реставрация славянского перевода Зонары не вполне удалась. Что мог, Григорий сделал, и закончил свой труд исправления и переписки Зонары в 6916 (1408) году.

Из труда Григория какой-то малограмотный книжник сделал краткое извлечение под заглавием: Паралипоменон Зонары. Этот Паралипоменон дошел до нас по списку половины XV в. в рукописи Иосифова – Волоколамского монастыря³⁶⁷.

В русских хронографах из Зонары сделаны следующие, относящиеся к византийской истории, выдержки: а) об имп. Анастасие Дикоросе и агарянском вожде Аламундаре (Io. Zonara Parisus 1687. П. 53. 56), б) о царствовании Льва Армянина (ibid. 128–134). в) о крещении болгар (ibid. 155), г) о крещении россов (ibid. 162. 173–4), д) о смерти имп. Василия Македонянина (ibid. 175), е) о войнах имп. Василия булгароктона (ibid. 221–6)³⁶⁸. Приводим важнейшие из них.

О крещении болгар. (844–859)³⁶⁹

Повествуя о царствовании Феодоры и сына ее Михаила III-го, Зонара сообщает следующее: «сестра князя болгарского, взятая когда-то в плен и жившая во дворце, просвещена была св. крещением и выучена грамотности. Брат просил отпустить к нему сестру, и она была отпущена в обмен на ученого мужа Феодора Куфару. Возвратившись к брату, сестра князя болгарского стала склонять его к христианской вере, постоянно беседуя о ней и внушая божественность ее таинств. Князь болгарский слыхал тоже самое и от Куфары, но еще не решался отстать от отеческих обычаев. Но случившаяся в Болгарии моровая болезнь склонила и князя и народ к благочестию. Весь народ был в страхе, ибо бедствие было неизбежно и смертность велика; сам князь больной и упавший духом обратился к Тому, о Котором благовествовала сестра, и призывал Его для спасения от недуга и смертности. Когда призывание помогло и бедствие прекратилось, князь болгарский познал силу призываемого и просил прислать к себе наставника в вере христианской и совершителя божеств. крещения. И послан был к нему архиерей, и князь болгарский принял оглашение и крещение. Болгаре взбунтовались против своего вождя за отмену религии предков и хотели его убить. Он же, уповая на силу предносимого ему крестного знамения, победил бунтовщиков, – и после того все поспешили принять христианство. «Это известие Зонары нашло себе место и в Паралипоменоте, и в хронографах, и в Никоновской летописи³⁷⁰. Оно было любопытно для наших предков, потому что говорило им о начале христианства в той стране, которой Русь обязана церковной письменностью. Есть, кроме того, и некоторое сходство в просвещении христианством Болгарии и Руси. Во главе движения в пользу новой религии и там и тут стоят женщины. В Болгарии – неизвестная по имени сестра болгарского князя; на Руси – св. Ольга и Анна, супруга св. Владимира.

О крещении руссов (865 – 866)³⁷¹

Другое, более дорогое для нас, известие Зонары читается так: «скифский народ россы, обитающий близь Тавра, приплыв на кораблях, сделал нападение на прибрежья ионта Евксинского и угрожал самой Византии. Но их намерение не осуществилось, ибо возбранил им вышний Промысел и устроил так, что они против воли возвратились ни с чем и даже – можно сказать – испытали некоторый божеский гнев»³⁷². Спустя несколько страниц, уже в рассказе о царствовании Василия Македонянина, Зонара сообщает следующее: «заключив мирный договор с народом росским, император Василий Македонянин привел их в познание таинств нашей веры. Когда россы согласились креститься, то самодержец послал к ним архиерея. Но сбираясь обратиться от своей религии к нашей, они ослабевали и колебались, и говорили архиерею: «если не увидим какого-нибудь чуда, в роде тех многочисленных чудес, которые, по твоим словам, совершал Христос, то не согласимся принять твоего учения». – Просите, чего желаете, – сказал архиерей. «Пусть будет брошена в огонь книга, которая учит о Христе», отвечали россы; «если она не сгорит, то истинен Бог, которого ты проповедуешь». Епископ согласился на это; костер запылал; архиерей поднял руки и взоры к небу и сказал: Христе Боже, прославь имя Свое! Положено было на костер священное евангелие, оставалось во пламени и уцелело невредимым. Варвары изумились, поверили проповеди и пожелали принять божественное крещение. Так и воспоследовало»³⁷³. Испытание веры огнем – дело совершенно естественное в тот варварский век, когда думали, что истина дознается огнем и когда испытание огнем и железом было в числе юридических обычаев, рекомендуемых и позднейшей русской правдой. Подобное испытание веры огнем встречаем и в житии св. Стефана Пермского. Пермский волхв Нам для испытания: – чья вера лучше? предлагает св. Стефану пройти вместе с ним сквозь огонь и под водой, но потом, испугавшись пылающего костра, сам берет назад свое предложение³⁷⁴.

Сделаем еще одно замечание относительно хронологии события.

Быть может благодаря сказанию Зонары у наших предков сложилось представление о том, что первое крещение киевских россов относилось ко времени имп. Василия Македонянина. О существовании этого представления свидетельствует Павел диакон аллепский, (спутник патр. Макария, посетивший Киев в 1653 г.,) хотя и сбивается при этом в хронологии и истории. «Свет христианской веры», говорит он, «пришел сюда во времена императора Василия Македонянина за 650 лет до настоящего времени, как можно видеть по числам на дверях церквей и монастырей!» И в другом месте: «Нам говорили, что св. Антоний и Феодосий пришли в эту страну из Румелии во времена Василия Македонянина, по его приказанию и обратили жителей в христианство»³⁷⁵.

3. О войнах имп. Василия булгароктона, современника русского князя св. Владимира. В длинном рассказе Зонары о войнах имп. Василия для нас замечательно следующее: а) упоминание о помощи, оказанной по родству имп. Василию русским в. князем Владимиром. «Когда Дельфин (один из враждебных императору пагрициев) ополчился против Хрисополя, то Василий внезапно напал на него с русским войском, – ибо, сделавшись родственником русского князя Владимира чрез сестру свою Анну, получил оттуда помощь, – без труда одолел врагов и, поймав самого Дельфина, посадил его на кол»³⁷⁶. При скудости иностранных свидетельств о русском равноапостольном князе и подобного рода заметка весьма ценна для истории. б) рассказ о жестоком обращении императора с пленниками. «Василий, пересчитавши пленников, которых оказалось 15000, выколол всем глаза, оставив из каждой сотни по одному кривому, чтобы он был для слепых провожатым, и в таком виде приказал отослать пленных болгар к их вождю (т. е. болгарскому царю Самуилу). Самуил, увидав ослепленных болгар, не мог вынести горя, от жалости упал в обморок; потом немного очнувшись умер от боли в желудке»³⁷⁷. Спустя 40 лет русским пришлось испытать от греков такое же крупное злодейство, какое испытали болгаре. В 1043 г. во время последней войны русских с греками воевода Вышата с. 6000 воинов, по случаю утраты лодок, должен был сухим путем возвращаться во свояси, и был разбит под Варной... В Константинополь привели 800 пленных и самого Вышату. Император Константин Мономах, приказал их ослепить...³⁷⁸. – Это не помешало византийскому императору спустя немного времени, сделаться тестем Всеволода, сына Ярославова. Так легко смотрели тогда на такие ужасные злодеяния, как ослепление целой толпы пленников. К чести наших предков, мы должны сказать, что, если у них и бывало, по подражанию грекам, ослепление отдельных лиц, за то ослепления целыми массами небывало никогда.

У Зонары есть и еще несколько драгоценных для русско-византийской истории известий напр. о крещении Ольги (ed. cit. II, 194) о войне Святослава с Цимисхием (ibid. II 205, 210–14) и т. д., но мы не касаемся их, так как они не вошли в составь русских хронографов.

Обращаемся снова к русским хронографам, с прекращением летописи Манассии под 1080 г. оставшимся без источника и руководителя, и скудное содержание их, состоящее только в сухом и неточном перечне византийских царей, излагаем в следующей таблице:

Откуда заимствовали русские хронографы вышеприведенный перечень византийских царей? По краткости и незначительности этого перечня вопрос о его происхождении не имеет особенной важности. В греческом подлиннике этого перечня пока не удалось открыть; в славянском тексте – он встречается в качестве продолжения к «летописцу вскоре патриарха Никифора»³⁷⁹, –а также и отдельной статьей³⁸⁰.

Из приведенной таблицы видно, что этот перечень не отличается ни полнотой, ни верностью. Что всего хуже – в нем не обозначены начало и конец каждого царствования; а обозначена только продолжительность его. От этого всякая ошибка или описка в итоге роковым образом влияет на весь счет и ведет за собой целый ряд ошибок. Такая роковая ошибка встречается в итоге первого же царствования: продолжительность правления Алексея Комнина показана не в 37, а только в 7 лет. Должно быть цифровая буква λ стерлась и пропущена переписчиком. Таким образом счет сразу же испорчен на 30 лет, а в дальнейшем ходе перечня к этой нелепости присоединились и другие. Поэтому, когда русские книжники пожелали на основании хронологии визант. царей представить синхронистическое сопоставление византийских и русских событий, то вышло нечто весьма несообразное с действительностью. Напр. Святополк Изяславич (✝1112) является современником имп. Мануила (✝1180)³⁸¹ и т. д.

Для полноты очерка мы должны сказать, что на ряду с хронографами, излагающими весь ход византийской истории, были известны еще в русской литературе относительно некоторых пунктов византийской истории отдельные повести, которые в большей или меньшей степени также входили в составь хронографов, хотя существовали и особо. Таковы:

1) Сказание о создании великыя Божия церкви святые Софея, яже есть в Константине граде, яже созда благоверный царь Устиан³⁸²

В апокрифической беседе «трех святителей» читаем следующий вопрос: кто созда св. Софию? ответ: Юстиниан³⁸³. Уже самое включение вопроса о св. Софии в «беседу трех святителей», посвященную мировым, по мнению наших, предков вопросам, показывает, что и построение св. Софии считалось мировым событием: Сказание сообщает немало подробностей этого события. Отметим следующие:

а) Когда царь, избрав место для построения храма, начал покупать окрестные места, то одна вдова, по имени Анна, ни за какие деньги не хотела уступить своего владения, а только за право быть погребенной в новосозидаемом храме. Желание ее было исполнено; и русский паломник Добрыня в 1200 г. видел малый олтарь и место погребения Анны на месте прежнего ее владения³⁸⁴. Нужно ли приводить многочисленные примеры, что и в древней Руси погребение во храме считалось полезным для душевного спасения и было – так сказать – привилегией храмоздателей и жертвователей? Подобные примеры мы найдем в описании почти каждого монастыря³⁸⁵.

б) Царь не жалел ни золота, ни серебра, ни драгоценностей на украшение храма, а еще более старался обогатить храм свящ. реликвиями: каковы напр. устье кладезя самарийского, трубы Иерихонского взятия, чудотворный крест в меру возраста Христова и т. д.³⁸⁶. Нужно ли упоминать, что и русские державные храмоздатели не жалели сокровищ на украшение храмов, и что главнейшим сокровищем считались все-таки свящ. реликвии? Припомним напр. хотя Андрея Боголюбского, который, удаляясь на север, взял из Вышгорода чудотворную икону Богоматери.

в) Построение Софийского храма не осталось без чудесных откровений. Ангел явился во храме мальчику Исаии, сыну механика Игнатия, нарек созидаемую церковь именем Софии, Упостасной премудрости Божией, и объявил, что будет неотступен от сего храма³⁸⁷. Точно также и в печорском патерике мы читаем, что ангелы поют в церкви пр. Феодосия, ангелы приглашают епископов на освящение новосозданного печорского храма и т. д.

г) Наконец сказание повествует о падении верха св. Софии. Подобные приключения бывали и в древних русских храмах, конечно не от громадности и смелости построения, как в Софии цареградской, а просто от неумелости строителей³⁸⁸.

Греческим подлинником «сказания о св. Софии» служит Anonymus de sancta Sophia, изданный у Бандури (imper. orient. t. l. Paris.1711) Славянский перевод появился, конечно, в довольно раннюю эпоху и во всяком случае прежде падения Константинополя.

2) Слово... о Феофиле цари, како по смерти прощен бысть от мук³⁸⁹

Императрица Феодора, супруга иконоборного Феофила царя (✝ 842), восстановительница иконопочитания и учредительница торжества православия, пользовалась на востоке доброй памятью и даже причислена к лику святых. И доселе в ватопедском афонск. монастыре хранятся ее малые иконы, так называемые игрушки царицы Феодоры, которым она покланялась втайне от своего иконоборного супруга³⁹⁰. Не удивительно поэтому, что личность царицы Феодоры была окружена священными легендами. В этих легендах представляется с особенной ясностью не только любовь ее к православию, но и заботливость о загробной судьбе своего супруга. «Говорят, – сообщает Иоанн Зонара – что после собора, восстановившего православие, императрица прилежнейшим образом просила патриарха и прочих архиереев и монахов принести Богу общую молитву, да сподобится царь (т. е. умерший Феофил) спасения вместе с своей супругой, (т. е. самой Феодорой). И горячо молились они Богу и не презрел Бог молитвы рабов Своих, но удостоил прощения царя Феофила. Это событие воспевается, приемлется и пользуется верой у тех, кто надеется на человеколюбие Божие. И пусть не сомневается в нем никто, признающий силу ходатайства святых пред Богом и благость Божию, превышающую человеческие заблуждения»³⁹¹. На тему о загробном прощении царя Феофила действительно существовало довольно сложное сказание, вошедшее и в русские хронографы и известное в двух редакциях, пространной и краткой. В подробной редакции сначала излагается исторический очерк иконоборства от Льва Исавра до Феофила, его болезнь и исцеление от иконы Богоматери; наконец идет речь о загробном прощении Феофила. Знамения прощения Феофила, следующие а) сон царицы Феодоры, сначала страшный, потом успокоительный, б) явление ангела патриарху, в) чудесное изглаждение имени Феофила из патриаршего списка еретиков, г) глас свыше во время литургии: молитв ради святитель моих прощение Феофилу даю.

Конечно, благодаря этому сказанию автор Домостроя считал царицу Феодору идеалом супруги, говоря: добрая жена по смерти мужа своего спасет, якоже благочестивая царица Феодора³⁹²; и фанатик Смолин представлял её образцом для подражания Екатерине II-й³⁹³.

Греческий подлинник сказания о загробном прощении Феофила пока не найден; из чего, конечно, не следует заключать, что он не может быть найден впоследствии. Не далее, как в 1843 г. автор общего понятия о хронографах Иванов писал: «византийское происхождение их неоспоримо; но какой именно писатель служил им основанием, – это решить невозможно даже после самых усердных разысканий Шлецера». – А в настоящее время, благодаря трудам г. Андр. Попова, источники хронографов ясны до такой степени, что можно с полной точностью указать, откуда заимствована каждая строка. Тоже вероятно может случаться и по отношению к сказанию о загробном прощении Феофила и другим вводным повестям, вошедшим составь хронографов.

3) Повесть вкратце полезна о латынех, когда отлучишася от Грек и св. Божиа церкве, яко изобретоша себе, яже пресночная служити и хулы еже на св. Духа в лето 6286. (778)³⁹⁴

Великое разделение церквей было самым крупным событием церковной истории в период, последовавший за скончанием вселенских соборов до падения Византии. Не могло это событие не отразиться в византийской, а в след за тем и в русской письменности, – конечно с односторонней и пристрастной точки зрения, так как горячность церковной – а вместе и народной – борьбы исключала возможность беспристрастного и спокойного отношения к делу. В таком духе составлена и повесть вкратце полезна о латынех, вошедшая в состав русских хронографов и имеющая две редакции: краткую и пространную. В пространной редакции предлагается рассказ: о корулозых еретиках, развративших учением своим Рим; о судьбе Михаила Сингела и учеников его Феофана н Феодора: о папе Формозе; исчисление заблуждений латинской церкви; наконец о крещении Болгар, Руси и Угров. Мы не знаем ни греческого подлинника полезной повести о Латинах, ни времени появления ее в славянском переводе. Но несомненно то, что эта повесть была явлением далеко не одиноким как в греческой, так и в русской литературе.

В греческой литературе известны полемические против латинян сочинения патр. Фотия, Михаила Керуллария, Никиты Стифата или Нектората и т. д.; в русской – символ, преподанный Владимиру, послание Феодосия печорского к в. кн. Изяславу о вере варяжской и т. д.³⁹⁵. Общий тон этих сочинений проникнут духом нетерпимости и – что всего замечательнее и прискорбнее – этот дух нетерпимости не оставался только в области прений богословских и иерархических, но переходил и в народное сознание. Свидетельством этого служит легенда о построении варяжской божницы в Новегороде, рассказывающая о погибели посадника Добрыни, разрешившего постройку божницы, и о чуде, истребившем иконописание в божнице³⁹⁶.

4) В лето 6712 (1204) о взятьи богохранимого Констянтина града от Фряг³⁹⁷

Покорение Царьграда латинами в 1204 г. служило очевидным доказательством материального превосходства латин над греками, хотя, по справедливому замечанию Станлея³⁹⁸, – «читая рассказ о взятии Константинополя крестоносцами, чувствуешь, что это было некоторым образом покорение варварами образованного народа». При тесной религиозной и иерархической связи Руси с Царьградом известие о его покорение не могло не долететь до нашего отечества. И действительно в новгородской летописи под самим годом события (1204) мы находим довольно подробное сказание о взятии Царьграда латинами. Это сказание повторено в других летописях и наконец в русском хронографе. В этом сказании очень ясно изложены: а) династические распри и интриги царственного семейства Ангелов, бывшие причиной появления и вмешательства иноземцев, б) бесплодные волнения византийцев, тщетно искавших царя, который мог бы стать в уровень с современным трудным положением дел, в) грабительство крестоносцев, завладевших Цареградом и не щадивших даже святых церквей и – г) исчислены главнейшие представители латинского ополчения. Что сказание писано очевидцем, – это достаточно ясно из самого повествования, но кто был этот очевидец – грек или русский – это вопрос. Нам думается, что русский, – и по следующим соображениям:

а) Язык сказания вовсе не носит на себе следов перевода, – прост, ясен, свободен, чужд вычурных византийских украшений, и напоминает обычный стиль новгородских летописей. Читайте и судите «Во вторник вербный внидоша (латини) в св. Софию и одраша двери и разсекоша и амбонь, – окован бяше сребром весь... – и тябло изсекоша, и трапезу чудную одраша же и светила срьбрнаа, яко не можем числа исповедати.. и иконы безценныа одраша и подь трапезою наидоша сокровище многолетнее, скровенно издавно: 40 кадей чистаго злата... То же все в единой сказах церкви в святей Софии, а св. Богородицю, иже в Влахирне, идеже св. Дух схождаше на вся пятници, и ту одраша, и иных церквей не может человек сказати, яко без числа... Черницы же и черницы и попы облупиша и неколико их избиша». Не новгородская ли это летопись по слогу и изложению? Заметим еще мелкую черту, доказывающую, что сказание писано не греком. Грек не стал бы объяснять своим землякам, что амбон св. Софии окован бяше сребром весь; это и без того было всем известно.

б) Далее отношение к событию, эпически спокойное, не слишком горестное, не слишком взволнованное, – обличает писателя не грека. Сличите напр. рассказ о том же событии Никиты Хониата; он напоминает собой плач Иеремии на развалинах Иерусалима. Наш же сказатель не лишком волнуется; находит даже кое-что и утешительное. «Одигитрию же св. икону Пречистыя чюдную, иже по граду хождааше, соблюде ю Бог и св. Богородица свой образ добрыми людьми и ныне есть на нюже надеемся».

в) Наконец в речи грека непременно проскользнул бы политический оттенок; при господствовавшей тогда в Византии борьбе партий грек непременно высказал бы свое сочувствие той или другой. Наш же сказатель не только повествует о византийской борьбе партий тоном стороннего человека, но даже ясно выделяет себя от греков. «Греки (т. е. греков) же – говорит он в конце рассказа – варяги изгнаше из града, иже бяху ся остали и перехоронили». Итак не без основания можем заключать, что писатель сказания о взятьи Царьграда латинами был русский, – и по всей вероятности новгородец; быть может один из запоздалых сопутников Добрыни Ядрейковича, бывшего в Царьграде в 1200 г., а быть может один из тех многочисленных Новгородцев, которые жили в византийских монастырях для книжного дела. Этим предположением объясняется и то, почему разбираемое нами сказание явилось прежде всего в новгородской летописи и притом в год события. Если признаем в этом сказании первый опыт русской историографии в приложении к событиям чуженародным, то мы должны сказать, что это – опыт очень и очень нехудой.

4) О взятии Царяграда от безбожного Турского царя Амурата, еже бысть в лето 6961 (1453)

В половине XV в. ударил последний час политической независимости Византии. 29 мая 1453 г. столица восточного православия была взята Турками и храм св. Софии, премудрости Божией, превращен в мечеть. Событие это отдалось громким эхом во всем христианском мире, – в нашем отечестве в особенности. Первое впечатление, произведенное грозным событием, было впечатление горя, недоумения и ужаса, – и заключительная статья русского хронографа написана под этим первым впечатлением. «Хощу глаголати повесть», – начинает русский сказатель события, «еже не точию человеки, но и нечювствение камение и самыа стихиа творит плакати и глоголати и рыдати: Горе и увы, – еже о разорении и запустении царствующаго града от безбожных Турок». Продолжение соответствует началу, и самое помещение умильной повести о падении Царьграда в самом конце хронографа служит свидетельством того, что это событие считалось как бы заключением всемирной истории и предвестием близости второго пришествия Христова, которое ожидалось к концу седьмой тысячи лет от сотворения мира (1492 г.)³⁹⁹.

С течением времени чувство недоумения должно было смениться размышлениями о причинах печального события. Причины эти выяснялись различно, смотря по особенностям миросозерцания лиц, выяснявших эти причины, и отыскивались то в религиозном, то в нравственном, то в политическом строе Византии.

Паписты не замедлили выступить с заявлением, что Царьград погиб за свое непослушание римскому престолу. Скарга в Своем сочинении: Synod Brzeski так объясняет причину падения Византии: «смотрите, как покарал Господь Бог греков и царство их за то, что они расторгали заповеданное Им согласие. Отрекся их Христос Господь, говоря: «не мои это ученики, которые не имеют общей любви! Бери их, турок! Забирай и расточай их варвар, ибо они сами себя расточили и возгнушалась моим единством!» – На это заявление иезуита автор Апокрисиса имел полное право отвечать так: «чтобы не подумал дееписатель, что своей дьявольской и турецкой речью он может свести нас со спасительного пути, приходится отозваться на нее и обличить лживость ее вопросами... Спрашиваю тебя, дееписатель: когда народ Израильский был порабощен в Египте фараонами или когда он был отведен в плен вавилонский и там 40 лет жил под властью языческих царей, – ужели по этому не было в том народе истинной церкви Божией? Спрашиваю далее: когда в течение 300 лет по Христе Господе все кесари, цари и князья были еще язычниками и продолжалось в Риме гонение на христиан, то была ли или не была тогда на свете истинная церковь?» и т. д.⁴⁰⁰.

Вообще относительно этого пункта шла горячая полемика между греками и латинами, выразителем которой служит диалог Мелетия Пигаса, где выводятся разговаривающими гость и спудей (ученый школьник). Место разговора – Галата, предместье Константинополя, откуда чрез залив открывался вид на город, ставший теперь Стамбулом.

Гость. Скажи мне, сын мой, какой это город по той стороне с севера.

Спудей. Этот город издавна назывался Византией, потом переименован Константинополем, Новым Римом; в этот город Константин великий перенес свою столицу.

Гость. Почему же тот город так сильно изменился, что кажется не Константинополем, а каким-то другим городом.

Спудей. Все это за наши грехи, да и весь народ наш унижен и умален. И конечно мы были бы до остатка истреблены и искоренены и это справедливо было бы исполнено над нами, если бы мы только не имели православия, которое при помощи Божией сохранилось у нас целым и ненарушимым....

Гость. Но некоторые говорят, что есть другая причина всех этих бедствий и угнетений, кои терпят православные христиане, а также и падения самого царства Греческого.

Спудей. Эго мнение дьявольское, это внушение обманное, – и проч.⁴⁰¹.

Вопреки мнению католиков православные были убеждены, что причиной падения Царьграда было временное склонение греков к латинству, обнаружившееся в флореитийской унии. М. Филипп, увещевая новгородцев не поддаваться литовскому королю Казимиру, паписту, представляет им падение Царяграда, как грозный пример того, как Бог карает за отступление от православия. «Нынеча, в лета наша, и сами весте како погаными Турки и нужне одержим бысть великий царствующий прежде благочестием град Константинополь: не тоя же ради латыньския прелести погибе и от великого благочестия истребися, еже царь и патриарх от латынь прельстишась и в тойже соблазн их впадоша, и богоотреченного осмаго их сборища взыскаша, и злата ради благочестия отступиша и к латинам приложишась, имже последоваша Исидор митрополит богоотступный, и Григорей, ученик его, иже ныне в Литве живет»⁴⁰².

Моральной причины падения Царьграда, состоящей в преумножении беззаконий, не отрицали и сами греки, – тем более наши предки русские. В стоглавнике причина падения изображается так: «Содом и Гомор огнь пояде за что?.. не отроческого ли ради блуда! И Ниневия град великий погибе которого ради греха! И в новом законе Царьград за что Бог предал иноплеменным и безбожным Туркам?»⁴⁰³. Нравоучение, выводимое из такого объяснения события, было весьма приложимо и к русской жизни, далеко не скудной грубыми пороками⁴⁰⁴. Политическую причину падения Царьграда каждый из русских политических деятелей определял по своему вкусу. Иван Грозный видел ее в подавлении царской власти иерархическими элементами. Нигде обрящеши, писал Грозный Курбскому, еже не раззоритися царству от попов владому⁴⁰⁵. Патриарх Никон видел напротив эту причину в непочтении греков к архиерейскому чину⁴⁰⁶. А Петр Великий – в оскудении ратного духа⁴⁰⁷ и в невыполнении указов⁴⁰⁸.

Дальнейшие размышления о падении Царяграда не могли быть особенно неприятны для наших предков. Сознанием бедствия страны хотя единоверной, но чужой, приятно оттенялось чувство собственного возраставшего политического могущества. Зарождалась мечта о возможности выгнать некогда Турок из седмихолмого города и овладеть им Русское сказание хронографа о падении Царьграда завершается следующими мыслями: «православнии надежду имеют, яко по довольнемо наказании нашего согрешения паки всесильный Господь погребенную яко в пепеле искру благочестия во тме злочестивых властей возжет зело и потребит злочестивых Исмаильтян царства, якоже терние, и просветит свет благочестия и паки поставит благочестие и царя православныя».

Мы очень ошиблись бы, если бы стали считать русские хронографы единственным источником для знакомства наших предков с византийской историей. Конечно, хронографы прилежно списывалась и читались, но они были достоянием только небольшого числа образованнейших людей древней Руси и не оказывали прямого, непосредственного влияния на русскую жизнь. Совсем иное дело – жития святых и вообще сказания о церковных празднествах. Древнерусский благочестивый человек любил посещать храм Божий по возможности ежедневно и замечал из богослужения, что каждый день посвящен церковью нарочитому воспоминанию того или другого святого или события. Церковные воспоминания, приуроченные к каждому дню, служили для древнего русского человека как бы живыми урочищами, помогавшими ему ориентироваться в своих собственных личных воспоминаниях. Так напр. писатель Остромирова евангелия отмечает срок своего письменного труда в таких выражениях: «почах писати месяца октября 21 на память Илариона, а оконьчах месяца маиа на 12 на память Епифана»⁴⁰⁹.

В грамотном русском человеке естественно было желание книжным путем поближе познакомиться с теми лицами и событиями которые прославлялись в богослужебных чтениях и песнопениях и которые давали ему точку опоры в его автобиографической хронологии. Но этого мало. Не удовлетворение только досужего любопытства искал и находил русский человек в житиях святых, но указание пути, по которому должен был сам следовать в своей нравственной жизни. Довольно удачно говорить об этом Хлебников: из жития Бориса и Глеба, написанного Нестором, мы видели, что для этих первых русских святых жития святых и мучеников составляли любимое чтение, которым они зачитывались. И в самом деле жития святых как у нас, так и вообще в средневековой Европе играли чрезвычайно важную роль. Они были чтением вместе легким и назидательным и имели громадное влияние на жизнь, так как изображаемые в них святые были идеалами духовной силы... Этот идеал мог дать Борису нравственную силу спокойно умереть от Святополка, не приняв ни малейшей предосторожности, а другому святому Феодосию–дать нравственную силу бросить дом и богатство для нищенских лохмотьев и скудной пищи печорского монастыря. Мне кажется, мы можем объяснить такие закаленные характеры, как у Антония, только принимая во внимание это идеалы и эту пламенную веру в них тогдашнего общества»⁴¹⁰.

Исчисление сохранившихся до настоящего времени древних рукописных материков, прологов и различных сборников с житиями святых и проложными статьями не входить в задачу нашего труда. Довольно сказать, что к половине XVI века все эти отдельные ручьи древне-русской церковно-исторической письменности слились как бы в одном море – в великих минеях четьях моск. митрополита Макария. Еще будучи новгородским архиепископом, Макарий, человек в высокой степени любознательный и по тогдашнему времени ученый, возымел благое намерение собрать в одно целое все книги чтомые, которые в русской земле обретаются. Эту монументальную энциклопедию XVI века Макарий нашел всего удобнее расположить в виде чтений, приуроченных к каждому дню года, и разделить на 12 громадных томов по числу 12 месяцев. Попятно, что в основу этой энциклопедии были положены такие литературные произведения, которые по содержанию своему соответствуют течению церковного года, именно: праздничные слова – и похвальные слова – и всех св. отец жития и мучения св. мучеников и св. мучениц, жития и подвиги их и богоносных отец и св. преподобных жен страдание и подвиги и все св. патерики: азбучные иерусалимские и египетские и синайские и скитские и печорские. Что касается до остальных святых книг, которые в русской земле обретаются, каковы напр. библейской книги и святоотеческого творения, но они вошли в состав макарьевских четий-миней – так сказать – в качестве приложения. Двенадцать лет преосв. Макарий по его выражению, – писал и собирал и во едино место совокуплял свои «Минеи-Четьи», многим имением и многими различными писари, не щадя сребра и всяких почестей. Макарий сознавал слабую сторону своего труда, состоявшую в неудобовразумительности собираемых статей, плохо переведенных с греческого; по возможности старался исправлять этот недостаток, но не везде мог: иная жь и до днесь в них не исправлена пребысть, и сия оставихом по нас могущим с Божиею помощию исправити. О печатании такого громадного труда не было возможности и думать; тем более что в самой Москве не было еще тогда типографии. И м. Макарий ограничился тем, что положил 12 книг минейчетьих в московский успенский собор на вечный поминок себе и. с обычным заклятием против тех, кто дерзнул бы присвоить себе «сиа святыя великия книги». Но любовь Макариа к общей пользе и к распространению духовного просвещения выразилась в благословении Божием, какое он призывал на тех, кто будет брать св. книги «по благословению митрополита или церковного чиноначальника и читать «со страхом Божиим и с великим вниманием».

Спустя слишком сто лет предприятие напечатало макарьевские минеи оказалось еще преждевременным и не имело успеха. (Акты арх. эксп. III, № 296.) Преждевременным, как видно, оно оказывается еще и теперь, судя потому, что доселе издано только четыре выпуска макарьевских миней, вмещающие в себе два неполных месяца: сентябрь и октябрь. В конце XVII века трудолюбивый монах Евфимий составил оглавление макарьевских миней, которое и издано Ундольским в 4 № Чтений общества истории и древностей 1847 г. Сопоставляя оглавление Евфимия с изданными доселе частями макарьевских миней, а также с печатными изданиями прологов и других памятников древнерусской письменности, мы можем составить достаточное для нашей цели представление о житиях и сказаниях, известных в древней Руси и относящихся к византийской истории⁴¹¹.

Приводя в хронологическую последовательность весь исторический материал, заключающийся в макарьевскич минеях-четьях и имеющий в отношение к византийской истории, мы можем расположить его по двум большим периодам: а) от основания Константинополя до конца вселенских соборов или до так называемого торжества православия (326–842) и б) от торжества православия до падения Византии (842–1453).

Церковно-византийский исторический материал, заключающийся в макарьевских минеях-четьях за этот период, – весьма обилен. Именно: к лицам и событиям IV века относится не менее 110 сказаний, к V веку не менее 60 сказаний, к VI веку не менее 29 сказаний, к VII не менее 20 –, к VIII не менее 35 и к первой половине IX века не менее 20 сказаний.

Чтобы удобнее рассмотреть в сжатом виде этот обширный и сложный материал, мы изложим его по следующим рубрикам: 1) жития мучеников 2) преподобных 3) святителей 4) праведных мирян и 5) сказания о событиях, давших повод к учреждению церковных празднеств или почему-либо иному занесенных в минеи четьи. Ограничимся кратким и сухим перечнем византийских чети-минейных лиц и событий и представим только ключ к изучению византийской истории по чети-минеям⁴¹². В подстрочных примечаниях постараемся обозначить замеченные нами в старинной русской литературе ссылки на чети-минеи, как на исторический источник.

Эпоха мучеников миновала ко времени основания столицы в Византии при первом христианском императоре. Тем не менее отдельные случаи мученичества имеют место и в последствии, и христианский календарь продолжает обогащаться мучениками. Так при Юлиане отступнике, (361–363 г) которого русский черноризец Иаков считает первообразом Святополка окаянного⁴¹³, явилось не мало мучеников за веру, хотя этот император, по отзывам гражданской истории, и старался быть веротерпимым. Таковы следующие мученики, сведения о которых сообщены в макарьевских минеях четьях: Порфирий (сент. 15.) Еввенитин и Максим (окт. 9.) Артемий, правитель Египта (окт. 20.) Кириак е. иерусалимский (окт. 28.) Василий апкирский (янв. 1 и март. 22.) Марк е арефусийский и Кирилл диакон (март. 29.) Евпсихий (апр. 9) Василий е. амасийский (апр. 26.) Св. муч. Патрикий и иже с ним (мая 19.) Дорофей е. тирский (июнь 6.) Тимофей е. прусский (июн. 10.) Патермуфий и Коприй (июль. 9) Евсигний (авг. 5.) Ко временам Юлиана относится также чудо Феодора Тирона, ежегодно воспоминаемое в субботу первой недели великого поста и излагаемое в синаксаре на этот день. Желая заставить христиан, против воли принять участие в идолослужении, Юлиан приказал константинопольскому эпарху на первой неделе великого поста окропить идоложертвенной кровью все съестные припасы, продаваемые на торгу. Тогда константинопольскому архиерею Евдоксию явился во сне великомученик Феодор Тирон, пострадавший при Максимине, и приказал предостеречь верующих от покупки на торгу съестных припасов. На вопрос архиерея: чем же питаться народу? явившийся мученик отвечал: кутию даждь им. Архиерей продолжал недоумевать: «что убо суть сия – кутия?». Великий же Феодор вареную рече пшеницу, тако бо во евхаитех глоголати обыкохом». Приказание мученика было исполено. Верующие избавились от напрасного осквернения. «И оттоле убо вернии даже и до днесь чудо обновляюще, да незабвенно толикое дело мученика летом будет, великого Феодора кутии ради почитаем»⁴¹⁴.

Юлиан был последний неверующий во Христа император. Но на окраинах империи и вне пределов ее мученичество за Христа продолжалось. Особенно нечестивые персы доставили христианскому миру много мучеников. Было две эпохи особенно сильного гонения на христиан от персов – при царях Саноре и Издегерде (IV–V в.) и при царе Хоздрое (VII в.). В первую эпоху пострадали следующие мученики, вошедшие в макарьевские минеи четьи: мученица Ия (сент. 11.) Мамелфа (окт. 5.) Иоанн епископ и Иаков пресвитер (ноябр. 1.) Акиндин, Пигасий и 7028 (ноябрь 2.) Акепсима епископ, Аифал диакон, Иосиф пресвитер (ноябр. 3.) Нирса епископ, Иосиф ученик его, Иоанн, Саверий, Азат скопец, Иасоний и пр. (ноябрь 20.) Иаков персянин (ноябр. 27.) Авраамий епископ ариельский (февр. 4.) Садоф епископ и с ним 128 (февр. 20) Авда епископ и Вениамин диакон (март. 31.) Февруса, сестра ее и рабыня (апр. 4.) безымянные мученики, в Персиде в пленении избиенные при Саворие царе (апр. 9) Васик и Аска дщерь его (апр. 13.) Симеон епископ персидский и дружина его; сто мучеников и с ними Азад скопец (апр. 14.) Авда и Удес епископ и иже с ними (мая 16.) Симеон, Исакий и Вафрий (мая 18.) Мануил, Савелий и Исмаил (июн. 17.) Дементий (авг. 7.)

Во вторую эпоху (при Хоздрое) пострадали: Анастас персянин 621 г. (янв. 22.) св. муч. Елладий (VI в.) (мая 28) живая мученица Голиндуха ок. 588 г. (июл. 12.) муч. Вата (мая 1.) Страдания персидских мучеников были весьма тяжки; с них живых снимали кожу, резали по членам, отрезали язык и т. п. Русский летописец вспомнит о тяжких персидских муках при рассказе об убиении князя Романа рязанского в 1270 г. «Убиен бысть князь Роман Ольгович рязанский от поганых татар, и бысть сице убиение его: заткоша уста его убрусом и начаша резати его по суставам и метати разно, и яко разоимаша и остася труп един, они же одраша главу его и на копие взоткоша. Сей новый мученик есть подобен страстью Якову Перьскому»⁴¹⁵. Туже крайнюю лютость персидских мучений имеет в виду протопоп Аввакум, когда, изображая современное ему тяжелое положение старообрядцев, говорит: не почто ходить в Персиду, а то дома Вавилон⁴¹⁶.

Кроме персидских мучеников были еще готфские мученики на северной окраине империи. Таковы: Никита, сожженный в готфех от Атанариха 372 г. (сент. 15.) Арпул монах, Авив, Константин и проч. (март 26) Савва готфин 372 г. (апр. 11.)⁴¹⁷.

Южные окраины империи также имели своих врагов, а вместе с тем и своих мучеников. Такими врагами христианства и империи были прежде всего сарацины, – хищные и кочевые обитатели Аравии. От их нападений страдали конечно весьма многие, но в число святых включены только монахи, избиенные в Синаи и св. горе (янв. 14) и монахи, избиенные в лавре св. Саввы в VIII в. (март 19).

В сущности, в прочем это было только страдание вообще, а не страдание за веру, так как сарацины не были религиозными пропагандистами, а просто грабителями в роде половцев и крымских татар, разорявших Россию. По сходству жизненных, обстоятельств весьма могла быть понятна для наших предков повесть полезная Малха монаха, плененнаго тридесять поприщ от Антиохии, включенная в макарьевские минеи и печатные прологи под 26 марта. Вот вкратце содержание этой повести: Малх, юноша, желавший монашества, был захвачен срацинами и отвезен в плен на одном верблюде с какой то женщиной. «Скорым же шествием верблюду идущу, Малх же с женой седяше на нем, – и ятся в жену, еже низу не ринутися; она же емшися зань и на верблюде сплетеся крепко с ним и не спадоста с него». Это было первое искушение для Малха: впереди ожидало его еще большее. В плену Малх «приставлен бысть носити воду и гной пометати, конечнее же овцы пасти.. Видев же господин Малха во всем прилежно служаща ему,.. умысли дати за Малха плененную жену, яже с ним бяше приведена». Напрасно Малх возражал, что он желает быть иноком. Сарацин этого не понимал. К счастью, Малха его подруга также оказалась склонною к иночеству, и они условились жить, как брат с сестрой. Спустя несколько времени они решились бежать из плена, в надежде добраться до крещеного мира и до желанного монастыря. С помощью надутых мехов беглецы благополучно переправились через какую-то реку и только чудом спаслись от преследования своего господина. Почуяв за собой погоню, Малх и его спутница спрятались в какой-то пещере, где оказалась львица с львенком: туда же последовал и сарацин с рабом. Львица задушила раба и господина и оставила беглецов невредимыми. С радостью продолжали они путь и достигли наконец родины и обителей. «Аз, братие,» говорил Малх в монастыре, «пленен был погаными и мясо ядох, и млеко кобылие пих, но токмо сохрани мя Господь от жены и доселе»⁴¹⁸.

К этой же категории мучеников относится Арефа, воевода Неграна града, и с ним 4299, пострадавшие в 524 г. от омиритского царя Дунава (окт. 24.).

К концу периода вс. соборов появились уже и магометане, давшее в последствии христианскому миру много мучеников. Впрочем, и в этом периоде от них пострадали: Михаил игумен зовийский и с ним 36 (Окт 1) и Феофил новый (янв. 30).

Кроме внешних врагов христианства, бывших причиной мучений и мучеников, в разбираемый нами период были в византийской империи внутренние враги и мучители церкви. Таковы были в начале периода ариане, – особенно арианствующии император Валент, а в конце периода иконоборцы.

От ариан пострадали: Полихроний, убитый арианами 337 г. при олтаре церковном (окт. 1); мученики, иже в Византии, по приказаний имп. Валента, частью потопленные, частью сожженные среди моря на корабле (сент. 29); Павел, патр. константинопольский, заточенный при имп. Констанции в Кукусах армянских и удавленный от ариан «своим ему омофором» (ноябрь 6); мученики, иже во Африки, от ариан (дек. 8).

От монофелитов пострадал Максим исповедник с двумя учениками Анастасиями при Константине третьем около 656 г. (янв. 21 и авг. 13), и Мартин, папа римский (апр. 14). Но всего более пострадало исповедников православия от иконоборцев. Именно в

VIII веке:

Афанасий исповедник, иже в Павлопетрии (февр. 22).

Прокопий Декаполит и сострадалец его

Василий (февр. 27).

Е. Иаков ок. 757 г. (март. 21).

Е. Евстафий исповедник (март. 29).

Василий е. перийский ок. 728 г. (апр. 12).

Георгий е. антиохийский (апр. 19).

Мученица Феодосия, яже от Константина

града, при Льве Исавре за иконы пострада (мая 28).⁴¹⁹.

Игумения Анфиса и 90 сестер ее (июн. 27).

В IX веке:

Феодор Студит (нояб. 11 и янв. 26). Михаил Сингелл (дек. 18).

Евфимий исповедник (дек. 26).

Феофил написанный (дек. 28).

Фаддей инок студийский (дек. 29).

Николай исповедник, игумен студийский (февр. 4).

Феофилант исповедник (март. 8).

Феофан исповедник (март. 12).

Никита исп. е. аполониадский (март. 19).

Макарий исп. игумен палекитской обители (апр. 1).

Никита исп. игумен триклийский (апр. 2).

Георгий знаменоносец, е. митилипский (апр. 7).

Косма, е. халкидонский (апр. 18).

Михаил, е. синадский (мая. 23).

Емилиан исп., е. кизический (авг. 8).

Должно заметить впрочем, что почти все страдавшие в эпоху иконоборства потерпели только заточение, но не смертную казнь.

Иночество в византийской империи было самым обычным путем для лиц, ищущих нравственного усовершенствования и душевного спасения. Посему число иноков, знаменитых святостью жизни и включенных в календарь, в византийской империи было весьма значительно. Таковы были: в IV веке:

Павел простой и Аммоний подвижники (окт. 4).

Иларион отшельник ✝ ок. 333 (окт. 21).

Пр. Синклитикия (янв. 3).

Пр. Домника (янв. 8).

Павед Фивейский ✝ 343 (янв.15).

Антоний великий ✝ 356 (янв. 17)⁴²⁰.

Маркиан куринейский (янв. 18).

Макарий египетский и Макарий александрийский-- (янв. 19)⁴²¹.

Ефрем Сирин ✝ 379 (янв. 28)⁴²².

Иоанн Колов (февр. 2).

Пр. Марон и Авраамий (февр. 14).

Пр. Евгений и Макарий (февр. 19).

Пр. Иоанн, Антиох, Антонин, Моисей,

Зевина, Полихроний, Моисей и Дамиан (февр. 23).

Пр. Агафон (март. 2).

Исаакий Далматский (март. 21 мая 30 и авг. 3).

Аполлоний пустынник (март. 31).

Пахомий великий ок. 348 г. и Феодор освященный,

ученик его ✝ ок. 360 г. (мая 15).⁴²³.

Феодор чудотворец (июн. 5).

Онуфрий великий (июн. 12).⁴²⁴.

Паисий великий (июн. 19).

Сысой великий (июл. 6).

Макрина, сестра Василия великого (июл. 19).

В V веке:

Симеон столпник ✝ 461 (сент. 1).⁴²⁵.

Феодора александрийская ок. 474 г. (сент. 11).⁴²⁶.

Евфросиния, дщерь Пафнутия египтянина (сент. 25).

Кириак отшельник ✝ 408 (сент. 29).

Роман, творец кондаков, автор песни:

Дева днесь пресущественного рождает (окт. 1).

Пр. Пелагия бывшая прежде блудница (окт. 8 и март. 4).

Андроник ок. ✝ 500 г. и жена его Афанасия (окт. 9).

Пр. Василиан (окт. 10).

Ученица его пр. Матрона (ноябрь 9).

Нил синайский (ноябрь 12)

Иоанн молчальник (дек. 3).

Даниил столпник 490 г. (дек 11)⁴²⁷.

Маркелл игум. Обит. неусыпаемых ок. 460 г. (дек. 29).

Мелания римляныня ок. ✝ 410 г. (дек. 31).

Маркиан пресвитер и эконом великия церкви (янв. 10).

Феодосий общих житей начальник (янв. 11)⁴²⁸.

Иоанн кущник ✝ ок. 450 (янв. 15)⁴²⁹.

Евфимий великий 473 (янв. 20)⁴³⁰.

Палладий и Иаков постник (янв. 28).

Исидор Пилуйский (февр. 4).

Пр. Мария проименованная Марином (февр. 12).

Пр. Мартипиан (февр. 13).

Авксентий монах ✝ 462 (февр. 14)⁴³¹.

Пр. Кассиан римлянин ок. 431 г. (февр 29).

Герасим, иже на Иордане ✝ 475 (март. 4).

Алексей человек Божий (март. 17)⁴³².

Арсений великий (учитель имп. Аркадия и

Гонория) ✝ 445 (мая 8).

Св. Марфа, мать Симеона столпника (июл. 4).

Пр. Дий ✝ 430 (июл. 19).

Пр. Далмат и Фавст (авг. 3).

Пр. Пимен ✝ 431 (авг. 27).

Пр. Моисей мурин 403 г. (авг. 28).

В VI веке:

Елезвой царь эфиопский, впоследствии инок (окт. 24)⁴³³.

Савва освященный 439–533 (дек. 5)⁴³⁴.

Препод. о. Раула (февр. 19).

Анастасия патрикия; она же и Анастасий

Скопец (март. 10).

Иоанн списатель лестницы – 523–693 (март. 30)⁴³⁵.

Мария египетская (апр. 1)⁴³⁶.

Пр. Зосима (апр. 4).

Симеон столпник на дивной горе ✝ 595 (мая 24)⁴³⁷.

Пр. Давид селунский ✝ ок. 540 (июнь. 26).

Иоанн и Симеон Христа ради юродивый (июль 21)⁴³⁸.

Пр. Косма скопец (авг. 3).

В VII веке:

Пр. жены Евстолия и Сосипатра (ноябр. 9).

Пр. Алипий столпник ✝ ок. 608 г. (ноябр. 26).

Пр. Фалалей (февр. 27).

Анастасий иг. Синайский (апр. 20).

Пр. монах Виталий, оставив келью, иде во

Александрию и спасе блудницу (апр. 22).

В VIII веке:

Андрей критский ✝ 761 муч. за иконы (окт. 17).

Пр. Анна, переименованная Евфимианом (окт. 29).

Пр. Феоктиста Елесвианыня (ноябр. 9).

Пр. Лазарь писец (ноябр. 17).

Стефан новый ✝ 766 муч. за иконы (ноябр. 28).

Иоанн Дамаскин 676–760 (дек. 4)⁴³⁹.

Пр. Феодора, яже от Кесарии (дек. 30).

Евстратий (янв. 9).

Св. о. Стефан (янв. 13).

Стефан Савваит ✝ 790 (июл. 13 и окт. 28).

В IX веке:

Пр. Петр монах, бывший патрикий (окт. 9 и июн. 1)⁴⁴⁰.

Пр. Иоанникий 740–834 (ноябр. 4).

Григорий Декаполит ок. 837 г. (ноябр. 20).

Пард отшельник (дек. 15).

Николай монах, иже от воин (дек. 24).

Пр. Еварест (дек. 26).

Григорий критский (янв. 5).

Пр. Василий новый (март. 26).

Пр. Тит чудотворец (апр. 1)

Пр. Иоанн, ученик Григория Декаполита 850 (апр. 18).

Петр Афонский (июн. 12).

Как ни длинен предложенный выше перечень канонизированных в греко-восточной церкви иноков, но он не совсем полон; в него не вошли св. иноки, нашедшие себе место между мучениками и иерархами, а также и те св. иноки, хронологию жизни которых мы не могли определить даже приблизительно (напр. Саламан молчальник, янв. 23) и те, житие коих нет в макарьевских минеях (напр. Исаак Сирин, апр. 12).

Вообще за самыми малыми исключениями, (какие делались напр. в пользу царей), весь сонм канонизованных святых грековосточной церкви в период вс. соборов прошел путем иночества.

В какой степени монашество пользовалось на востоке общим уважением и считалось состоянием идеальным и высшим царского, – это всего лучше показывает легенда о Константине царе, како сшед с небесе беседова с Паисием пустынником, записанная в минеях под 21 мая. Авва Иоанн Колов некогда захотел посетить Паисия пустынника и пришедши ко дверям кельи услыхал, что старец с кем-то беседует. Долго ждал, наконец толкнул в дверь. Дверь была отворена; внутри оказался только Паисий. – Кто, отче, беседовал с тобой? – спросил Колов. «Я думал, что ты ничего не слыхал, – отвечал Паисий, но если уже слышал, то расскажу. Приходил ко мне великий Константин, первый из царей, святой и христианин, – приходил с печалью, рыданием и плачем говоря: «я не знал и не воображал, что такая слава и честь ожидает в царстве небесном монахов, которые так много терпят в сем мире. Если бы я знал это, то оставил бы корону и порфиру, и скипетр и маловременное суетное царство и последовал бы житию монашескому. Я же, – продолжает Паисий – возразил ему: разве небесный Владыка не даровал тебе на небе славу и честь за твое верное и боголюбезное царствование? – Дал мне Бог славу, – отвечал царь, но не такую, какую монахам; им даются от Бога огненные крылья, на которых, по разлучении от тела, они беспрепятственно возлетают в горний Иерусалим». – Так и следует, сказал отшельник – Ты всю жизнь прожил пышно и весело с женой, детьми и боярами, а монахи, которых не достоин весь мир, оставили похоть телесную и все имение и терпят голод, жажду и наготу».

Велики изображаются по житиям подвиги иноков; тяжела их борьба с грешной чувственностью и с лукавыми демонами, но за то еще в сей жизни они начинают жить в мире чудес. Звери им служат, стихи их слушаются, ангелы с ними беседуют, будущее и отдаленное от них не закрыто, равно и сокровенные мысли простых смертных. Для периода вс. соборов иночество сделалось тем же, чем было мученичество для церкви первенствующей. К нему стремились все, жаждавшие высших духовных интересов, и аскетический идеал, – обставленный целым рядом привлекательных легенд, своего рода духовно-монашеским эпосом – безраздельно царил в нравственной жизни греко восточного мира. Женское иночество, как видно, установилось не вдруг: и мы видим целый ряд св. женщин, которые, жаждая иночества, под образом скопцов, спасались между монахами. Но очень рано определилось распадение иночества на два вида: уединенное отшельничество и общежитие. Под влиянием политических обстоятельств центр иноческой жизни передвигался; сначала он был в Египте, Палестине, и на Синае; потом в Константинополе и его окрестностях (обитель студийская и неусыпаемых); наконец на Афоне. Эпоха иконоборства угрожала решительным ударом монашеству, – но после нея оно опять воскресло с новой силой, хотя жар первоначального увлечения аскетическими идеалами охладел в значительной степени.

Но в нашем отечестве иночество возродилось с энтузиазмом и увлечением своих первых времен и патерик печорский, по богатству духовно-аскетического эпоса, может достойно соперничать с палестинским, синайским п египетским. Древние аскетические идеалы в житиях Макария, Евфимия⁴⁴¹ и др. стояли пред глазами русских подвижников; устав студийской обители определял их внешнюю жизнь, а в душе русских, – как выражается Соловьев – богатырей монахов, было много той восторженности и беззаветной преданности подвигу, которая создавала когда-то Антониев и Макариев. Русские иноки вошли в круг идей, какими питался восточный аскетизм: в трудном подвиге умерщвления чувственности их поддерживала память о смерти и страшном суде, представление о кознях дьявольских и вера в чудесную помощь, которую Бог всегда готов подать своим верным рабам. Что удивительного, если при одинаковых условиях повторились одни и те же явления, – если на преп. Авраамия смоленского бесы нападали также, как на Антония великого⁴⁴² и если пр. Сергий Радонежский поновил в своей жизни чудеса Евфимия великого?⁴⁴³ Сходство между житиями греко-восточных и русских иноков так велико, что могло-бы навести на мысль о литературном заимствовании, если бы мы не знали, что тут повторялась сама жизнь, а не одни только жития.

Достойно замечания, что и в нашем отечестве, так же, как и в Византии, большинство святых составляли иноки, сначала из киево-печорского, а потом из разных северно-русских монастырей. Всех канонизованных иноков на Руси насчитывается до 270. Если сюда присоединить 54 канонизованных русских иерархов, то окажется что почти все русские святые прошли путем иночества.

В IV веке:

Григорий е. армянский ✝ 325 (сент. 15).

Ипатий е. гангрский (ноябр. 14).

Амфилохий е. иконийский ✝ ок. 395 (ноябр. 23)⁴⁴⁴.

Николай чудотворец ✝ ок. 330 (дек. 6)⁴⁴⁵.

Амвросий е. медиоланский ✝ 397 (дек. 7).

Спиридон е. тримифинский ✝ ок. 350 (дек. 12)⁴⁴⁶.

Филогоний, «бывший ради прения (т. е. за

свою адвокатуру) епископ» (дек. 20).

Василий великий арх. кесарийский ✝ 379 (янв. 1)⁴⁴⁷.

Сильвестр папа римский ✝ 335 (янв. 2)⁴⁴⁸.

Григорий е. нисский ✝ 396 (янв. 10)⁴⁴⁹.

Афанасий арх. александрийский ✝ 373 (янв. 18 и мая 2)⁴⁵⁰.

Григорий Богослов ✝ 391 (янв. 25)⁴⁵¹.

Парфений епископ Лампсака града Елипсонска(февр. 7).

Мелетий арх. антиохийскии ✝ 381 (февр. 12)⁴⁵².

Евстафий арх. антиохийский ✝ 337 (февр. 21).

Кирилл арх. иерусалимский ✝ 386 (март. 12)⁴⁵³.

Ахилий е. ларисский (мая 15).

Митрофаний арх. Константина града ✝ 330 (июн. 4).

Евсевий е. самосатский ✝ 379 (июнь 22).

Маркелл е. апамийский ✝ 379 (авг. 14).

Александр арх. Константина града (авг. 30 и июн. 2)⁴⁵⁴.

V века.

Прокл арх. Цареграда ✝ 447 г. (окт. 24).

Иоанн Златоустый ✝ 407 г. (ноябр. 13)⁴⁵⁵.

Кирилл арх. александрийский ✝ 444 (янв. 17 июн. 9)

Флавиан арх. Царьграда (февр. 16).

Лев папа римский 461 (февр. 18).

Порфирий е. газский 410 (февр. 26).

Протерий арх. александрийский 457 (февр. 28).

Келестин папа римский ✝ 432 (апр. 8).

Акакий е. мелетинский 431 (апр. 17).

Максим арх. Константинаграда (апр. 21).

Епифаний е. кипрский ✝ 402 (мая 12).

Савин е. кипрский и Полувий е. ринокурский (мая 12).

Тихон е. амафунтский 416 (июн. 16).

Увеналий е. иерусалимский ✝ 458 (июн. 2).

Анатолий арх. Константинаграда ✝ 458 (июн. 3).

VI века.

Иоанн постник патр. Константинаграда ✝ 595 (сент. 2).

Флор е. аминьский (дек. 16).

Григорий е. омиритский (дек. 19).

Евтихий арх. Константонаграда ✝ 582 (апр. 6)⁴⁵⁶.

Павсикокав е. синадский (мая 13).

Ефрем арх. Антиохийский (июн. 8).

Мина арх. Царяграда (авг. 25)⁴⁵⁷.

VII века.

Иоанн милостивый арх. александрийский ✝ 619 (ноябр. 12)⁴⁵⁸.

Григорий е. акраганский ок. ✝ 685 (ноябр. 23)⁴⁵⁹.

Модест патр. иерусалимский ✝ 633 (дек. 18).

Доментиан мелитинский ✝ ок. 685 (янв. 10).

Евлогий арх. александрийский ✝ 606 (февр. 13).

Агафон папа римский ✝ 682 (февр. 20).

Григорий папа римский ✝ 604 (март. 11)⁴⁶⁰.

Софроний арх. Иерусалимский ✝ 638 (март. 4).

Фома патр. Константинаграда ✝ 610 (март. 18).

Феодор Сикеот епископ Анастасиаграда ✝ 613 (апр. 22).

Павел арх. Царяграда (авг. 30).

VIII века.

Стефан е. сурожский 758 (дек. 15)⁴⁶¹.

Георгий е. амастридский (февр. 21)⁴⁶².

Павел е. прусидский (март. 7).

Е. Евсхимон (март. 14).

Герман патр. Царяграда ✝ ок. 740 (мая 12)⁴⁶³.

Андрей арх. критский ✝ 712 (июн. 4).

Иоанн е. скифский (июн. 26).

Каллиник арх. Константинаграда ✝ ок. 705 (авг. 23).

Веке IX.

Иосиф е. селунский (янв. 26).

Тарасий патр. Царяграда ✝ 806 (февр. 24).

Никита е. халкидонский 838 (мая 28).

Накифор арх. Царяграда ✝ 827 (июн. 2).

Мефодий патр. Царяграда ✝ 846 (июн. 14)⁴⁶⁴.

Феодор арх. едесский ✝ ок. 846 (июл. 9)⁴⁶⁵.

Сравнивая канонизованных византийских иерархов с русскими, мы можем заметить следующие черты сходства: а) Некоторые кафедры пользуются как бы особенным преимуществом иметь канонизуемых в последствии иерархов. Таковы – в византийской империи кафедры константинопольская, антиохийская, александрийская, римская. Пересматривая вышеприведенный перечень св. иерархов, мы видим, что каждое столетие дало святого представителя – иногда и не одного – почти по каждой из вышеисчисленных кафедр. Тоже повторилось и в нашем отечестве. Из многих архиерейских кафедр киевская, новгородская и московская – преимущественно украшаются святыми иерархами. В Киеве разновременно святительствовали следующие канонизованные иерархи: Михаил ✝ 992, Иларион ✝ 1066, Иоанн ✝ 1088, Максим ✝ 1305, Макарий ✝ 1497, – в Новгороде: Иоаким ✝ 1030, Лука ✝ 1059, Никита ✝ 1108, Нифонт ✝ 1156, Аркадий ✝ 1162, Иоанн ✝ 1185, Григорий ✝ 1193, Антоний ✝ 1238, Феоктист ✝ 1309, Василий ✝ 1352, Моисей ✝ 1362, Симеон ✝ 1421, Евфимий ✝ 1458, Иона ✝ 1470, Феофил ✝ 1483, Геннадий ✝ 1505, Серапион ✝ 1516, в Москве: Петр ✝ 1328, Алексей ✝ 1378 Киприан ✝ 1406, Фотий ✝ 1435, Иoнa ✝ 1461, Филипп ✝ 1560. Не мало также было святых иерархов в Ростове. б) Другая черта, общая византийским и русским святым иерархам – это их учительность. Весьма многие из них прославились не только святой жизнью, но и литературными трудами. Не повторяя уже известных имен византийских и вместе вселенских великих учителей и святителей, скажем, что и из русских святых иерархов оставили глубокой след в духовной литературе м. Иларион, м. Иоанн, м. Алексей, м. Киприан, Кирилл туровский, Симон и Серапион владимирские, Моисей и Геннадий новгородские, Стефан пермский, – из позднейших Димитрий ростовский и Тихон воронежский.

Св. миряне в византийской церковной истории делятся на две категории: а) царственные особы и б) просто частные лица.

К первой категории принадлежат:

Константин ✝ 337 и Елена (мая 21)⁴⁶⁶.

Пулхерия царица (сент. 10).

Царь Иустиниан ✝ 565 и Феодора (ноябрь 14)⁴⁶⁷.

Анфуса дщерь Констант. Кавалина, (инок.) (апр. 12).

Блаженная Феодора царица, сотворшая

Православие (февр. 11)⁴⁶⁸.

Ко второй категории относятся:

Зотик сиропитатель IV в. (дек. 30).

Олимпиада диаконисса при Иоанне Златоустом (июнь. 25.).

Ксенофонт и подружие его Мария и два сына

их Аркадий и Иоанн, все впрочем

окончившее жизнь в монашестве в

начале VI в. (янв. 25).

Сампсон странноприимец VI в. (июн. 27).

Филарет милостивый ✝ 797 (дек. 1)⁴⁶⁹.

Праведный Евдоким ✝ oк. 840 г. (июнь 31).

Сравнивая русских святых мирян с византийскими, мы видим, что в нашем отечестве на первом плане также, как и в Византии, стоят лица царствующего дома. Так и следовало ожидать, ибо они были первыми проводниками христианского просвещения и совершали подвиги равноапостольные. Они же бывали иногда и добрыми страдальцами за русскую землю. Вообще же они стояли так высоко, что их доблести и страдания не могли остаться незамеченными и не заслужить им вечной памяти, от которой недалек переход и до канонизации. Русских царственных святых было больше, чем византийских. Вот их перечень: Ольга ✝ 969, Владимир ✝ 015, Борис и Глеб ✝ 015, Анна ✝ 1050, Владимир новгородский ✝ 051, Ярополк – Петр ✝ 1086, Константин муромский ✝ 1129, Мстислав Феодор ✝ 1132, Всеволод-Гавриил ✝ 1139, князь – инок Николай Святоша ✝ 1142, Игорь, убитый киевлянами ✝ 1147, Ростислав-Михаил ✝ 1167, Евфросиния полоцкая ✝ 1173, Андрей Боголюбский ✝1174, Глеб Андреевич ✝ 1175, Мстислав новгородский ✝ 1180, Петр и Феврония муромские ✝ 1228, Федор новгородский ✝ 1223, в. кн. Георгий и Василько ростовский ✝ 1238, Евпраксия псковская ✝ 1243, Михаил черниговский ✝ 1244, Василий ярославский ✝ 1249, Евфросиния суздальская ✝ 1250, Константин ярославсвий ✝ 1257, Александр невский ✝1263, Роман рязанский ✝ 1270, кн. Харитина ✝ 1281, кн. Роман угличский ✝ 1285, Петр царевичь ордынский ✝ 1290, кн. Феодор Ярославичь ✝ 1298, Довмонт псковский ✝ 1299, Даниил московский ✝ 1303, Олег брянский ✝ 1307, Михаил тверский ✝ 1318, Давид ярославский ✝ 1321, кн. Феодора ✝ 1578, Андрей смоленский ✝ 1398, Юлиания вяземская ✝ 1406 в. кн. Евфросиния ✝ 1407, Федор острожский ✝ 1435, кн. Иоасаф ✝ 1451, кн. Иоанн – Игнатий углицкий ✝ 1523, кн. София ✝ 1592, Димитрий царевич ✝ 1591. Конечно, из этих 47 царственных святых значительная часть получила канонизацию вследствие иночества и мученичества: но не мало канонизовано и таких князей, которые умерли мирянами. В общем итоге их было больше, чем византийских царственных святых, – между прочим и потому что русская династия рюриковичей была многоветвистее, чем когда-либо, какая-либо визант. династия. За то число святых мирян из простого сословия очень ограниченно; и кроме мучеников: Феодора и Иоанна варягов и т. д., мы можем указать только Юлианию Ольшанскую ✝ ок. 1540, Артемия Веркольского, ✝ 1545 Василия мангазейского ✝ 1600, Иулианию лазаревскую ✝ 1604, Гавриила младенца ✝1692, и нескольких св. юродивых, которых можно считать на половину иноками. Биография Иулиании Лазаревской по ясности изображаемого в ней идеального характера может соперничать с биографией Филарета милостивого.

События эти трех родов: а) вселенские соборы б) церковные торжества (напр. перенесения мощей, освящения храмов) и наконец

в) происшествия чудесные и поразительные, потрясшие современников и увековеченные для памяти потомства (напр. землетрясения, явление креста на небе и т. д). Перечень всех этих событий не будет продолжителен. Обозначим их вместе с теми днями, под какими в четьях минеях сообщаются о них исторические сведения.

Вселенские соборы

I вс. собор 318 отец в Никее в 325 г. при имп. Константине великом против Ария. На сем же соборе решен вопрос о времени празднования пасхи и о браке клира.

Ежегодное воспоминание собора – 29 мая и в 6-е воскресение по пасхе. В греч. часослове⁴⁷⁰ под днем воспоминания помещено следующее историческое известие о соборе: «Арий, всем известный ересиарх, родом ливиец, протопресвитер александрийской церкви, начал около 315 г. изрекать хулы на Сына и Слово Божие, называя Его не Богом истинным, единосущным Отцу, но творением и созданием, чуждым существа и славы Отчей. Это страшное хуление возмутило александрийских верующих, и тогдашний архиепископ Александрии Александр после тщетных попыток вразумить Ария отлучил его и проклял на поместном соборе 321 г. Но хулитель и после этого не захотел уцеломудриться, не перестать сеять смертоносные плевелы своих еретических догматов; – и заблуждение этой ереси, распространяясь во многих местах и ежедневно умножаясь, страшно терзало Христову церковь. – Посему движимый божеств. ревностью, первый христианский царь Константин великий и равноапостольный созвал знаменитый первый вселенский собор в вифинском городе Никее. Там собравшись отовсюду в 325 г., пастыри и учители церкви Христовой все единогласно и едиными устами провозвестили Сына и Слово Божие единосущным Отцу и Богом истинным от Бога истинного, написали в св. символ веры до слов: и в Духа святаго, (остальное докончено на 2-м вселенском соборе); Ария же нечестивого и злославного и его сообщников анафематствовали и отсекли их, как гнилые члены, от тела верующих. – Церковь Христова, признавая этих божеств. отцев после апостолов провозвестниками веры, установила ежегодную память их в настоящий воскресный день, в славу и благодарение Богу, в похвалу и честь им и в утверждение истинной веры». В русских прологах и минеях сведения о I-м вс. соборе приведены по более обширной редакции, содержание которой можем видеть из подстрочного примечания⁴⁷¹.

II вс. собор 150 отец в Константинополе в 381 при Феодосии великом против Македония духоборца, арх. константинопольского воспоминается 22 мая; в макарьевских же четиях минеях содержатся сведения о сем соборе под 16 июля, а также в житиях Григория Богослова (янв. 25) и Мелетия антиохийского (февр. 12)⁴⁷².

III вс. собор 200 отец во Ефесе в 431 г. при Феодосие младшем против Нестория патр. константинопольского воспоминается 9 сентября; в макарьевских четиях – минеях содержатся сведения о соборе под сим числом, а также в житии св. Кирилла арх. александрийского (янв. 18 и июн. 9)⁴⁷³.

IV вс. собор 630 отец в Халкидоне при царе Маркионе и царице Пулхерии против Евтихия. Память собора 16 июля; сведения о соборе – в макарьевских минеях под сим-же числом, в житии патриарха константинопольского Флавиана (июл. 3), царицы Пулхерии (сент. 10) и в сказании о чуде мученицы Евфимии (июл. 11). Это чудо так изображается в греческом часослове⁴⁷⁴. «В 451 г. в царствование Маркиана и Пулхерии, когда в Халкидоне собрался IV вс. собор против монофизитов Евтихия и Диоскора, после долгих рассуждений как поборники православия, в числе 630 отец, так и их противники согласились, чтобы каждая сторона написана на хартии свой предел (ὅρον), т. е. догмат своей веры и мудрствование о спорном вопросе, с тем, чтобы просить у Бога извещения. Положили две хартии в раку мощей св. Евфимии и, запечатав раку, удалились. После троекратных всенощных молитв открыв раку в присутствии царя, нашли еретическую хартию в ногах мученицы, а хартию православных в правой ее руке»⁴⁷⁵.

V вс. собор 165 отец в Константинополе в 553 г. при имп. Юстиниане против монофизитов и мнений Оригеновых. Память собора в макарьевских минеях под 25 июля и в житии царя Юстиниана (ноябр. 14) и патр. Евтихия (апр. 6)⁴⁷⁶.

VI вс. собор 170 отец в Константинополе в 680 г. при имп. Константине Погонате против монофелитов. Память собора 23 января и 13 июля или в ближайшее к этому дню воскресенье; см. также в житии папы Агафона (февр. 20)⁴⁷⁷. К VI собору приурочивается, как его продолжение, так называемый пято-шестой или трульский собор. Известно, что всел. соборы V и VI не имели предметом своих совещаний правил по церковному управлению. Посему для пересмотра этих правил, для соглашения их с государств. законами и для утверждения в церк. практике составлен был в 691–92 собор православных иерархов – в числе 227 – в Константинополе при имп. Юстиниане 11 Ринотмете. Этот собор называется пято-шестым (πεντεκτη), как дополнивший определение V и VI вс. Соборов;–называется трульским, потому что заседания его были в отделении дворца под сводами (ὲν τωτρούλλω του Βαστίκου παλατιου), где был и собор 681 г.⁴⁷⁸.

VII вс. собор 350 – по другому известию 367 – отец в Никее в 787 г. при царице Ирине и сыне её Константине против иконоборцев. Память собора 11 сентября или в ближайшее после сего дня воскресенье: см. также в житии патр. Тарасия (февр. 15)⁴⁷⁹.

Торжество православия или восстановление иконопочитания в 842 г. при царице Феодоре и сыне ее Михаиле III. Событие это ежегодно воспоминается в первое воскресенье великого поста а в греч. часослове⁴⁸⁰ изображается так: «сто лет смущало церковь Христову гонение злочестивых иконоборцев, из коих первый был Лев Исавр, а последний Феофил, муж св. Феодоры, которая по смерти его в 842 г. опять утвердила православие. Эта приснопамятная царица сначала почтила икону Богоматери пред патр. Мефодием и многими другими исповедниками и преподобными мужами дерзновенно изрекши следующие святые слова: если кто не поклоняется св. иконам и не чествуешь их σχετικῶς, όυ λατρευτικῶς, не как божество, но как образы первообразов, да будет анафема. Потом попросила у Бога прощение мужу посредством общего поста и моления во всю первую неделю 40-тницы. Затем в ближайшее воскресенье после церковной процессии сама царица и сын ее Михаил самодержец со всем клиром и народом восстановили св. иконы и опять украсили ими Христову церковь. Память сего святого дела празднуем ныне мы, все православные, и сего ради светлый и честный день сей именуем неделею православия»⁴⁸¹.

Торжеством православия закончился цикл догматического движения в Византии. Не было после того крупных ересей, – но не было также и великих учителей церковных, не было больше и вселенских соборов. Символическим числом семь определился и закончился счет вселенских соборов, и в сознании восточного христианского мира семь вс. соборов остались навсегда образом седми столпов, утвержденных в здании Премудрости Божией, или семи даров Духа святого. Тогда как в западном христианстве число вселенских соборов возрастало и не имело пределов своему возрастанию, в восточном христианстве, а вместе с тем и в России, сложилось убеждение, что больше семи вселенских соборов быть не должно и не может и не для чего. «Дерзновенно дееши», говорил князь Василий Темный митроп. Исидору, сбиравшемуся идти на Флорентийский собор, «в латинскую землю идеши, составление восьмого собора поведаеши!!»⁴⁸². Были правда и на Руси отчаянные головы, для которых ничего не значило седмеричное число соборов. Таков был первый Лжедимитрий, выражавшийся так: «соборы, ино то соборы; можно быти, рече, восьмому и девятому собору»⁴⁸³. Но таким людям была и честь, соответственная их суесловию. –

Большинство наших предков склонялось напротив к тому предположению, что определениями 7 св. соборов исчерпана окончательно и навсегда вся сумма догматических, обрядовых и других важных для церковной жизни вопросов, так что на будущее время нет надобности не только составлять новые соборные определения, но даже и писать церковно-догматические книги.

Когда московский собор 1505 г. запретил священнодействие вдовым священникам, то послышался ропот, что это правило новое, небывалое и потому незаконное. Такова сущность следующего, нетолковито высказанного, возражения: «а глаголют первым правилом седьмого собора, сиречь от правил апостольских и отеческих, в них несть приложити и от них лесть уняти». И Иосиф Волоцкий должен быть приводить целый ряд примеров, что соборы последующие видоизменяли определения предшествующих. А стоглавый собор 1551 г. повторив изыскание Иосифа Волоцкого, вывел общее заключение, также довольно неотчетливо выраженное, но, в сущности, гласящее, что определения семи соборов исключают всякую возможность изменения и дополнения только по вопросам догматики, а не церковной дисциплины. «И глаголете: «Иже кто от седми собор приложит или уложит...» То глаголют св. собори о Господе нашем Исусе Христе и о истинном Бозе, и якоже в коемждо паче же в шести соборех сих о вере взыскание бысть и нарок – рекше устав учения изнесеся»⁴⁸⁴.

Феодосий Косой ставил в упрек Иосифу Волоцкому сочинение Просветителя, тогда как VII вс. Собор запретил якобы составлять новые книги. Конечно, апологету Иософа Зиновию Отенскому не стоило большого труда оправдать Иосифа и опровергнуть небывалое запрещение VII вс. собора⁴⁸⁵. Но сам Иосиф, как видно, сознавал возможность подобного возражения против своего труда, потому что счел нужным оправдывать свое авторство примером Антиоха и Никона черногорца и вопиющей надобностию⁴⁸⁶.

Авторитет вселенских соборов в сознании наших предков возвышался, между прочим, многочисленностью св. отец, принимавших участие в соборных определениях. Св. Стефан

Пермский – по свидетельству его биографа – так доказывал превосходство веры христианской пред всеми другими. «Несть иного евангелиа, ни иного благовещениа, несть иноа веры, разве точию христианская вера православная...яже на седми соборех утвержена, яже многими св. отцы укреплена, их же чисменем изобретаем, иже на первом соборе Никейстем св. отец 300 и 18, иже на втором соборе в Константинеграде св. отец 100 и 50; и иже во Ефесе на 3-м соборе отец 200; иже в Халкидоне на 4-м соборе 600 и 30, и иже в Цареграде на 5-м соборе св. отец 100 и 70 и еже в другойци и в Никеи св. отец на 7-м соборе 385, а всех их е две тысящи. Сицева есть вера христьянская»⁴⁸⁷. Просветитель, рассуждая на любимую тему о наказании еретиков, говорит, что еретиков проклятию предаша седмь св. вселенских соборов, в них же бяше две тысящи св. отец⁴⁸⁸.

Участие римских пап во вселенских соборах – было также предметом особенного внимания старинной русской письменности при рассуждении о вселенских соборах. Еще начальный русский летописец излагает символ веры, преподанный в Корсуне в. кн. Владимиру, между прочим, так: «и верую седми собором св. отец... Не приимаю же поучениа от латыне, их же учение развращено... сего бо римляне преже не творяху, но исправляху на всех сборех, сходящеся от Рима и от всех престол. На первом соборе... от Рима Селивестр посла презвитеры и епископы… На вторем – от Рима Дамас... На третьем Келестин римский… На четвертом – Леонт римский.... На пятом – Вигилий римский... На шестом – от Рима Агафон. На седмем – Андриан от Рима... По семь же седмем соборе, не малу времени минувшу, Петр гугнивый с инеми шедше в Рим, восхитив престол и разврати веру и отвергся престолов цареградского, и александрийского, и антиохийского, и иерусалимского». Таже самая историческая справка выводится и у Максима Грека. «Сии суть соборы седмь столпов Божия мудрости, на нихже Дух святый дом свой добре устроив. В тех св. соборех вси папежеве достойни св. Петра седалищу единомыслено последоваша, а не яко нонешнии ваши папы, иже продают святыню на злате и учительство на сребре. На 1-м соборе Силивестр честнейший папа римский; на 2-м же Димас; на 3-м Келестин; на 4-м соборе блаж. Леон, – столп и утверждение правоверию нарекоша сего – на 5-м соборе Вигилий, на 6-м священнейший Агафон, муж в божественных мудр бе; на 7-м соборе пресвятый папеж Андреян: сии бо вси священнейшии иерарси со дерзновением устремишася... аки львове, о силе надеющеся, или орли крылатии высоко-летательнии от высоты благочестия возгремеша»⁴⁸⁹.

Но если в интересах обличения новейшего папства древним важно было доказать, что древние папы в духе единения с восточной церковью принимали участие во вселенских соборах, – то с другой стороны не менее важно было отбиться от навязчивых претензий на папский монархизм, который друзья папства, ломая историю, думали провести чрез весь период всел. соборов. Так иезуит Скарга писал следующее: Na wszystkich siedmi switych soborach pierwsce miesce mial Papiez у Poslowie jego у on zа pozwoleniem cesarzow wszyslkie sobory skladal у zjachac sie na nie roskazowal у со postanowili oyсоwie, oni na to potwierdzenia jego zawzdy procili⁴⁹⁰. Автор Апокриcиса весьма основательно отвечал Скарге: «Я спрашиваю тебя о первом собрании епископов в Никее: признаешь ли ты его главным собором, когда на нем не только римский епископ не имеет главного места, но и послы его Вить и Викентий занимали четвертое место? А собрание епископов в Константинополе, на котором первое место занимал Мина, патр. Константинопольский, разве не есть собор, тогда как и все римляне именуют его V-м вселенским собором?.. Быть может, ты укажешь на соборы, на которых председательствовал римский епископ? Но я и не стану спорить с тобой об этом; я спорю только о том, что ты написал, будто на всех семи всел. соборах первое место имел папа и послы его. Особенно же я признаю, что римские епископы всеми способами и иногда не без хитростей старались о приобретении себе первенства и председательства на соборах. Пример тому мы видим в первом ефесском соборе: когда Целестин, папа римский, заметил, что председательство на нем будет уступлено патр. александрийскому Кириллу, он писал ему, чтобы тот занял его место, желая таким образом как-нибудь привязать свое имя к первому месту... На халкидонском всел. соборе послы римского епископа действительно получали первое место, по дозволению императора, но что это сделано не по обязанности и не по праву какому, которое принадлежало бы римским епископам, это засвидетельствовал сам епископ римский Лев. Прося об этом имп. Маркиона и императрицу Пулхерию, он не высказывает притязания на то, будто ему принадлежит первое место или председательство; он представляет то, что восточные епископы, распоряжавшиеся на 2-м ефесском соборе, испортили все дело, во зло употребив свою власть…Что касается другого пункта, я признаю, что римский папа утверждал своим согласием соборы; но я сейчас же и прибавляю, что прежде всего не он один утверждал соборы; к тому же некоторые соборы, и не утвержденные папой, имеют свою важность»⁴⁹¹.

Таже полемика по вопросу о первенстве папы на семи вс. соборах ученым образом ведется и в Палинодии Захарии Копыстенского, именно в следующих главах: о старших соборовых и о первенстве папином (кн. II, гл. 2. отд. 2); о председателях, которые на седми всел, соборах первое место заседали и продковали, ижь на жадном соборе папеж римский не был и послове его не продковали (кн. II, гл. 2, отд. 3; без папы собор вселенский может быть (кн. II, гл. 3, отд. 1)⁴⁹².

Церковные празднества

В IV веке совершены были следующие, внесенные в святцы для ежегодного воспоминания, празднества:

Всемирное воздвижение честного и животворящего

Креста (сент.14).

В греческом часослове к празднику присоединен следующий исторический комментарий: «Около 325 г. блаж. Елена, мать великого Константина, взыскав в Иерусалиме св. крест, нашла его сокровенным в земле; за тем крест был воздвигнут на амвоне тогдашним иерусалимским патриархом Макарием и народ, видя крест, восклицал: Господи помилуй! Должно знать, что, после сего обретения честного креста, часть его была тогда-же отнесена в Константинополь для благословения, а остальное крестное древо сохранялось во Иерусалиме до 614 года; тогда персы, сделали нашествие на Палестину; унесли крестное древо в свое отечество (22 янв.). Наконец в 628 г. Ираклий одолел персов и опять возвратил честное древо и принес в Константинополь»⁴⁹³. В макарьевских минеях в ряду многих слов на воздвижение креста особенно, богато историческим содержанием «слово историческо Хруса уединенного о обретении креста»⁴⁹⁴.

Обновление храма Воскресения Христова (сент 13).

В греческом часослове к этому празднику следующий исторический комментарий: «Этот храм – есть храм святаго гроба, особо чтимый всеми верными воздвигнутый вел. Константином на Голгофе, где был распят и погребен Спаситель мира. Это место с намерением было засыпано иудеями и язычниками; при Елие Адриане здесь построено было капище Афродиты к большему осквернению и совершенному забвению святого места. Там сокрыт был и честной крест; но когда по приказанию благочестивого царя было сделано разыскание, то найдены были вместе знамения спасительного страдания. На этом же месте был построен громадный, и превосходный храм тщанием блаж. Елены, Дракилиана, эпарха палестинского, и Макария, тогдашняго патриарха иерусалимского, который воздвиг честный крест и совершил освящение (ἐγκάινια) храма около 330 г.⁴⁹⁵.

Освящение храма св. вмч. Георгия в Лидде

при имп. Константине вел. (ноябр. 3).

Перенесение мощей св. первомученика Стефана

из Иерусалима в Царьград при имп. Константине вел. (янв. 2).

Обретение мощей мученик, иже в Евгении

при Аркадие царе 398 г. (февр. 22).

Перенесение мощей св. безсребреников Кира

и Иоанна при Аркадие царе и Феофиле, патр.

александрийском 400 г. (июн. 28).

В V веке:

Поклонение веригам св. апостола Петра в 431 г. (янв. 14).

Комментарий в русских святцах: «вериги две апостолове принесе от Иерусалима Евдокия, жена Феодосия малого и едину посла в Рим дщери своей Феодосии, другую же положи в Цареграде в церкви св. апостол в лето 431».

Принесение мощей Иоанна Златоуста в

Константин град в 438 г. (янв. 27).

Комментарий греч. часослова: «Перенесение, мощей совершилось 27 янв. 438 г., спустя уже 30 лет царствования Феодосия Младшего, сына Аркадия и Евдокии, сославших Златоустого, при архиепископе константинопольском Прокле, ученике святого»⁴⁹⁶.

Перенесение ризы Пр. Богородицы во Влахерне

458 г. (июнь 2).

Комментарий греч. часослова: «Положение ризы Богоматери совершилось в 458 г. при имп. Льве Фракиянине в великолепном Влахернском храме Богоматери, который был построен по одному известию тем же Львом, по другому его предшественниками Маркионом н Пулхерией. Этот храм сделался знаменит впоследствии по случаю отражения аваров (см. службу в 5-ю субботу в. поста). Храм стоит при море у так называемого залива рога (κεράτιον κολπου) там, где залив наиболее вдается в материк, где впоследствии были выстроены царские палаты и городские врата, называвшиеся когда-то влахернскими, а ныне по-турецки Ειβαν σεραι καπουσι⁴⁹⁷.

В VI веке:

Положение пояса Пр. Богородицы в Халкопратии,

принесенного от епископии Зилы

при Юстиниане царе. (авг. 31).

Византийские церковные празднества нашли себе аналогию в учрежденных впоследствии и внесенных в календарь русских церковных празднествах. Таковы:

Освящения храмов: св. Софии в Киеве (нрябр. 4); вмч. Георгия в Киеве пред враты св. Софии (ноябр. 26); чудотворныя церкви пр. Богородицы честного, ее успения, яже во обители печерской киевской 1089 г. (авг.14).

Обретения мощей: Феодосия печерского 1091 г. (авг. 14), Леонтия ростовскго 1164 г. (мая 23), Сергия радонежского 1423 г. (июл. 5), Алексея митрополита 1439 г. (мая 20), Евфимия суздальского1507 г. (июн. 4), Максима юродивого московского

1568 г. (авг. 13), Иулиании кн. Ольщанской в нач. ХVII в. (июнь 8), Даниила Александровича кн. московского 1652 г. (авг.30) и т. д.

Перенесения мощей св. Бориса и Глеба в Вишгороде 1115 г. (мая 2), – Киприана, Фотия и Ионы м. московских в новую каменную церковь Успения в Москве 1472 г. (мая 27), – Михаила и Феодора черниговских из Чернигова в Москву 1572 г. (февр. 14) – Димитрия царевича из Углича в Москву 1606 г. (июн. 3), Филиппа митр. московского из Соловецкого монастыря в Москву 1652 г. (июн. 3), Александра невского из Владимира в град св. Петра 1724 г. (авг. 30).

Перенесения и положения других святынь: чудотворного образа святителя Николая из града Корсуня в Рязань зарайский 1225 г. (июл. 29); – честныя ризы Господа нашего Иисуса Христа в царствующем граде Москве 1625 (июл. 10).

Важные и многозначительные события, увековеченные для памяти потомства

Начало индикта сиречь нового лета. (сент. 1).

Комментарий греческого часослова, следующий: «Римские самодержцы для содержания войск указом налагали на своих подданных каждой области определенную ежегодную подать. Такой указ имел силу в продолжении 15 лет, так как срок службы римского воина был 15-й. По истечении 15 лет, самодержцы снова возобновляли указ с некоторой переменой вследствие происшедшей в течение 15 лет перемены обстоятельств; и снова назначали другую подать, которая подлежала уплате в течение всего следующего 15-летия. В третий раз – тоже, и так далее. Императорский указ, которым назначалась эта подать незадолго до зимы, назывался indictio т. е. определение или возвещение о подати: константинопольские государи удержали это слово, переделав его на греческий манер в ινδικτίων, хотя и обозначали им распределение или раскладку подати на один раз. По общему мнению первый ввел индиктионы великий Константин в 312 г., кода видел знамение креста на небе и, победив Максентия, был провозглашен самодержцем. Другие – с большей вероятностью – возводят начало индикта ко временам кесаря Августа за три года до Христа… Существуют три вида индиктионов: а) введенный на западе так называемый автократорский, кесарский и константиновский, начинающийся с 24 сентября, б) так называемый папский, начинающийся с 1 января и в) константинопольский, (после падения царства принятый константинопольскими патриархами) начинающийся – после некоторого священнодействия 1 сентября. Таково начало индиктиона и причина его 15-летнего срока»⁴⁹⁸.

Церковная церемония, с какой встречалось начало индикта, сиречь нового лета, в Византии, по всей вероятности служила первообразом той церемонии, с какой встречалось сентябрьское новолетие в Москве в царский период и какую так живо описывает Олеарий. «Торжественный ход русских в этот праздник. (говорит Олеарий) представляет довольно приятное зрелище. На дворцовом дворе собралось более 20000 человек старых и малых. Из церкви, стоящей с правой стороны у входа на площадь, вышел патриарх со своим духовенством из 400 священников – все в церковном облачении со множеством образов и с развернутыми старыми книгами. Его же царское величество со своими государственными советниками, боярами и князьями шел с левой стороны площади. Beл князь с непокрытой головой и патриарх в епископской митре, вышли одни из хода, подошли друг к другу и поцеловались в уста. Патриарх подал также вел. князю поцеловать крест… Затем в длинной речи он произнес благословение его царскому величеству и всему народу и пожелал всем счастья на новый год, на что народ громко закричал: аминь! Тут же в толпе было множество русских с поднятыми вверх прошениями, которые они с громкими воплями повергали к ногам вел. князя. Прошения эти были подобраны с земли и отнесены в покои его царского величества»⁴⁹⁹.

Пролог об индикте есть в макарьевских минеях под 1 сентября. Истолкованием значения индикта воспользовался в одной из своих проповедей Феофан Пропопович, чтобы доказать преимущество введенного Петром I-м январского новолетия пред сентябрьским: «Что молю, приличнее и честнее есть, праздновати ли новолетие на память даней или податей, от Константина наложенных, или тогда, когда празднуем пришествие в мир Сына Божия, им же мы от долгов вечных и от уз нерешимых освободилися?»⁵⁰⁰.

Обновление Царяграда (мая11).

Комментарий греч. часослова: «В 328 г. ноября 29 положены были основания царствующего города; 330 г. индиктиона 3, мая 11, во второй день недели совершено было обновление города со всем синклитом, и посвящен был город предстательству Богоматери и наименован Константинополь во имя строителя Константина в.»⁵⁰¹.

В минеях макарьевских это событие записано под 11 мая под заглавием: о благоизволении божии. Замечательно, что русские крестьяне в некоторых местностях по забавному недоразумению празднуют 11 мая в честь какого-то мифического царя града и не работают, опасаясь, что этот царь града побьет градом поля крестьянина, работающего в день, посвященный в его честь.

Воспоминание явившегося на небе знаменья

креста в Иерусалиме (мая 7).

Комментарий греч. часослова: «в 346 г. при Констанцие, сын Константина великого, и при архиепископе иерусалимском Кирилле, во время пятдесятницы около 3 часу дня явилось крестное знамение из светлых звезд, простиравшееся от Голгофы до горы масличной»⁵⁰².

Чудо св. архистратига Михаила в Колоссаех или в Хонех фригийских (сент. 6)⁵⁰³.

Чудо св. мученика Феодора Тирона, воспоминаемое в пятницу 1-й седмицы в. поста (см. выше).

Сказание об иверех, како приидоша к богоразумию

(372 г); помещено в макарьевских минеях (окт. 27).

Пробуждение св. седми отроков, иже во

Ефесе (окт. 22 и авг. 4).

Комментарий греч. часослова: «семь отроков. уснув в пещере в 250 г. в царствование Декия, почивали 184 года до царствования Феодосия младшего: затем проснувшись или воскресши и опять по воле Божией немного пожив, преселились ко Господу в 434 г.»⁵⁰⁴.

Память великого труса в царство Феодосия

малаго 438г. (25сент.)⁵⁰⁵.

Память великого труса (в год кончины

Феодосия малаго 450 г.) (26 янв.).

Память великого пожара в Константине граде при Льве великом царе; и сгоре множайшая часть града за седмь дней (сент. 1)⁵⁰⁶.

Память сшедшаго с небесе праха (469) (нояб. 5)⁵⁰⁷.

Трус в Антиохии при Юстиниане I (526 г.?⁵⁰⁸) (апр. 5).

Память данней от Бога помощи христианам

в Константинеграде на варвары в лета

Ираклия царя греческого (авг. 7 и в субботу 5-й недели).

Комментарий греч. часослова: «Около 620 г. с востока персы, с запада скифский народ авары, пришедши с многочисленным войском, осадили царствующий город, царь же Ираклий тогда отсутствовал; наполнив кораблями море, в особенности залив рога, а сушу – воинами пешими и конными и машинами, враги уже готовились к приступу. Граждане, хотя и мужественно сопротивлялись, но будучи весьма малочисленны для отражения такого натиска, возлагали всю надежду спасения только на предстательство Богоматери. И вот внезапно налетевшая страшная буря разбила и потопила все корабли и трупы варваров выбросила пред влахернским храмом Богоматери. Народ, ободрившись этим, выступил из города и преследовал остальных варваров, бежавших от страха. Вечером собравшись во влахернский храм Богоматери, граждане воспели ей благодарственную песнь, не присаживаясь всю ночь, отчего и песнь эта названа неседальною (ϋυνος άκάϑιστος). Воспоминание о чудном спасении верующих византийцев совершаем мы ныне (т. е. в пятую субботу в. поста) во славу матери Бога нашего».

«Богородичные икосы, читаемые сегодня по преимуществу, некоторые приписывают тогдашнему патриарху Сергию, другие же –Георгию Писиду, современному хартофилаксу великой церкви, от которого осталась поэма с следующим заглавием: «Ha последовавшее нашествие варваров и их неудачу или изложение бывшей у стен константинопольских войны между варварами и гражданами»⁵⁰⁹.

О крещении иудей при Ираклии царе во

Африкии и Карфагене (дек. 19)⁵¹⁰.

Память великого труса при Льве Исавре 740 г. (окт.26).

В нашем отечестве поразительные события – особенно те, в которых видна была милость Божия к русскому народу, – также увековечивались для памяти потомства посредством внесения в календарь. Таковы: знамение от иконы Богородицы в вел. Новгороде на Ильине улице во время нашествия суздальского и иных князей при архиепископе Иоанне 1070 г. (ноябрь 27); Димитриевская суббота в память воинов, павших на куликовом поле 1382 (ок. 26 окт); сретение иконы Пр. Богородицы владимирския, еже бысть во время нашествия безбожного агарянского царя Темир-Аксака 1395 г. (авг. 26); празднование икон Пр. Богородицы владимирския ради избавления Москвы от нашествия большия орды безбожного царя Ахмата 1480 г. (июнь 23); память взятия Смоленска 1514 г. (июнь 28); память избавления Москвы от нашествия Магмет-Гирея 1521 г. (мая 21); память взятия Казани 1552 г. (окт. 1); память полтавской победы 1709 г. (июнь 27); память избавления России от нашествия галлов и с ними двадесяти язык 1812 г. (дек. 25)⁵¹¹.

Шестивековой период, к разбору которого мы теперь преступаем, сравнительно беден новыми святыми и новыми церковными праздниками. Под давлением тяжелых внешних обстоятельств замирала жизнь Византии, сокращались пределы империи и упадок нравственный соответствовал упадку политическому. Шесть веков для обогащения греческого календаря дали менее, чем давал один век периода предшествующего. И новорожденная русская церковь могла с успехом соперничать со своей матерью – церковью греческой – как по степени развитая религиозной жизни, так и пo количеству новоявленных святых и чудотворцев.

Малочисленность новых греческих праздников и святых до некоторой степени вознаграждалась их живой для наших предков современностью. Это обстоятельство было причиной того, что иные праздники (напр. Покров Богородицы окт. 1; перенесение мощей Николая Чудотворца из Миры в Барград – мая 9) крепче привились и укоренились в нашем отечестве, чем в самой Греции; а иные жития святых (напр. Андрея юродивого окт. 2. Василия нового март. 26 и преп. Феодоры дек. 30) вошли в русские четии-минеи в весьма обширной редакции.

Мы представим краткий хронологический перечень греческих праздников и святых вышеуказанного периода, вошедших в макарьевские минеи-четии.

42 мученика, иже во Аммории (6 марта).

(Пострадали от магометан в 840 г. или – по другому

Известию – несколькими годами позднее).

Иларион новый, игумен Далматский ✝ 845 (июн. 5).

Перенесение мощей Никифора патр.

константинопольского в 863 г. (июн. 2).

Третье обретение честныя главы Иоанна

Предтечи 867 (мая 25).

Игнатий патр. константинопольский ✝ 878 (окт. 23).

Иосиф песнописец (апр. 3).

(Был родом из Сицилии, сын Плотина и Агафии; убежав из своего отечества, плененного агарянами и, переходя из места в место, достиг Константинополя, где и претерпел тяжкое гонение за свою благочестивую ревность. Был знаменит, как превосходный песнописец; почил о Господе 883 г. Песненные каноны минейные – кроме немногих – труд сего Иосифа и в 9 песни имеют акростихом его имя Иосиф. Ему же обязана своим происхождением свящ. книга, называемая παρακληιτκή. Посему Иосиф называется по преимуществу песнописец. Ορολογ. μεγα ed. cit. 276–7).

Стефан архиепископ Царяграда сын Василия

Македонянина ✝ 893 (мая 17).

Феофания, жена имп. Льва мудрого ✝ 894 (дек. 16).

Антоний Капустник патр.

Константинопольский ✝ 896 (февр. 12).

Игумения Афанаси (апр. 11).

(Подвизалась, по всей вероятности, также в IX или X веке, судя по тому, что в ее житии ее упоминается о набеге Руси)⁵¹².

Фома Дерфукин при Льве Мудром (июнь 18).

Лев, с. Катанский (февр. 20).

(Происходил из Равенны в Италии; процветал в царствова Льва Мудрого и сына его Константина Порфирородного 886–919 Ορολογ. ed. cit. 264)⁵¹³.

Покров Пр. Богородицы 911 г. празднуется только в славянских странах, но не в Греции (окт. 1).

Андрей юродивый ✝ после 911 (окт. 2).

(Славянин по происхождению и первоначальник любимого славянами – в особенности русскими – подвига юродства. Обширное житие св. Андрея богато бытовыми чертами, характеризующими жизнь константинопольскую).

Положение пояса Пр. Богородицы в Халкопратии

при Константине и Романе 942 (апр. 12).

Перенесение нерукотворного образа Господня от

Едеса в Царьрад 944 г. (авг. 16).

Лука столпник ✝ 946 г. (дек. 11).

Иоанн рыльский ✝ 946 (окт. 18).

Исповидник Данале, нареченный Стефан, при Константине и Романе (дек. 17).

Пр. Феодора ) (дек. 30).

Василий новый ) при Романе (март. 26).

В житии этих святых находится сказание о хождении по мытарствам, воспеваемое в русских духовных стихах и изображаемое на лубочных картинках.

Фома иже в Малеоне (июл. 7)⁵¹⁴.

Пр. Афанасий афонский (июл. 5).

(Был родом из Трапезунта, сначала монашествовал на горе Кимейской или Киминской в Вифинской Мизии; потом, перешедши на гору афонскую, устроил громадный монастырь, известный под именем лавры Афанасия; скончался в 988 г. Ορολογ. р. 307).

Перенесение мощей св. Николая чудотворца

из Мир Ликийских в Барград 1087 (мая 9)⁵¹⁵.

Собор св. трех святителей: Василиа Beликого,

Григориа Богослова, Иоанна Златоуста (янв. 30).

(Комментарий греч. часослова ed cit. 264. Общий праздник 3-х святителей учрежден око 1100 г. в царствование Алсксея Комнина по причине бывшего тогда спора между учеными и добродетельными мужами, из коих одни предпочитали Василия, другие – Григория, иные Златоуста, и потому назывались одни Василитамм, другие Грегоритами, третьи – Иоаннитами. А последование общего празднества превосходно составил Иоанн е. евхаитский (февр. 8), – он же и Черноногий по прозванию, так как прежде архиерейства был иноком, как это видно из надписания канона ангелу хранителю человеческой жизни. Процветал же Иоанн около средины XI в, дожив и до времени Комнина»⁵¹⁶.

Празднество всемилостивому Спасу (авг. 1).

По русским известиям это празднество комментируется так, что в один день (1 авг. 1164 г.) Андрей боголюбский, князь суздальский, и Мануил, царь греческий, одержали победы, первый над болгарами камскими, второй – над срацинами. Помощь Божия христианским государям обозначилась чудесным видением огненных лучей от иконы Спасителя. В память милости Божией и установлен праздник 1 авг. царем (?) и князем Андреем с царем Мануилом, повелением патр. Луки и митр. Константина всея Руси и Нестора епископа ростовского. Празднество представляется установленным в Цареграде. Аз же –заключает составитель сказания, – написах сие малое писание повелением царя Мануила и всего причета церковного, да празднуем вcu обще праздник сей месяца августа в первый день⁵¹⁷. Но греческие источники ничего не говорят нам ни о победе Мануила над срацинами 1 авг. 1164 г.⁵¹⁸, ни о празднике, учрежденном в память победы. Праздник же 1 августа комментируется в греч. часослове (ed. cit. р. 320) так: «по причине периодически бывающих в августе болезней издревле утвердился в Константинополе обычай обносить по улицам и площадям города честное древо креста для освящения места и отгнания болезней. – 1 авг. износя крестное древо из царской сокровищницы, полагали оное на св. трапезе великой церкви, – и с 1 числа до дня Успения Божия Матери ходили крестным ходом по всему городу, и затем предлагали крест народу для поклонения. Это и есть происхождение честного креста».

Когда Византией 60 лет владели латиняне, а потом латинствующий император Михаил Палеолог, – не ознаменовался умножением собственно-греческих святых и празднеств. Некоторое обогащение календаря произошло только в тесно-связанном с Византией южнославянском мире, где возникли след. празднества:

Пренесение мощей Параскевы–Пятницы в Тернов при болгарском царе Иоанне – Асене в начале XIII в. (окт. 14).

Память Саввы сербского (янв. 14) и Симеона сербского (февр. 13).

Последование иже во св. отца нашего Григория архиепископа солунского Паламы ✝ 14 нояб. 1462 – (во 2-ю неделю вел. поста и ноябр. 14).

Комментарий греч. часослова ed. cit. р. 343–4. «Сей божеств. отец, родом из Азии, воспитывался с малолетства в константинопольском царском дворце, где изучил христ. и внешнюю мудрость. После сего оставив дворец, от юности подвизался на св. афонской горе в скиту веррийском. Проживал в Солуне ради лечения болезней, приключившихся ему от сурового жития. Присутствовал на соборах, бывших в Константинополе в 1341 г. на Варлаама калабрийца и в 1347 г. на единомышленного ему Акиндина и мужественно подвизался за правые догматы восточной христ. церкви. В 1349 г. будучи возведен в сан солунского архиепископа и апостольски пасши свое стадо 13 лет и пожив всего 62 года и составив много писаний, почил о Господе (✝1362). Св. же его мощи почивают в солунской митрополии; проследование же ему составил патр. Филофей в 1368 г.; тогда же учрежден и праздник ему, соблюдаемый доселе»⁵¹⁹.

Известием о Григорие Паламе и заканчиваются все данные, какие можно найти для византийской истории позднейшего периода в макарьевских четиях-минеях⁵²⁰.

Хронографы и четии-минеи были единственными общедоступными источниками для знакомства с византийской историей в древней Руси. Источники довольно скудные по содержанию, часто фантастические и неверные по изложению; очевидно недостаточные для научной работы, тем более для каких-нибудь практических выводов! Но при сильной потребности в руководительских исторических принципах Русь московская и из этих скудных источников умела извлекать для себя нужные справки.

Сие слово чти по кафисмах.

Месяца июля в ви день. житие и подвизи преподобного отца нашего михаила, игумена бывша кименьские обители, таже есть вмалеоньстей горе, вскрай афона великия горы святыя, блогослави отче.

Похваляему праведнику возвеселятся людие. но и нынешняя оубо повесть виновна есть нашему веселию, еже правоверных людей собранию. Днесь бо от бога прославляемь есть, и от человек похваляемь праведный, праведного ради жития его, и многих добродетелей итрудолюбия его. нмже во всей жизни своей поработая и послужи тако верныи раб господеви своему. Сего ради и днешнии день памяти его, равна святым прежним показует его. ихже реку общежительного началника феодосия и иоанна постника, и кириака отшельника. и евагриа блаженного, иже зело ве добр и хитр беседовати, и мысли разлучати на добро и зло ведущыхе, и доволен сказати ихже уклонятися, и таже хранити. Потомже и аммония чюдного отца воспомянути хощу, иже и той господнею блогодатию, сущим в горе нитрийстей братиям основа воздержанию. и прочих святых и богоносных отцев, иже зело силно и табьствено совершенною в христа верою, и конечным воздержанием, и молитвами, на многообразныя врага козни подвигшися, имиже убо всюду божия богатно излияся блогодать. по реченному пророком, посетил еси землю и оупон ея. Сице оубо повсюду тавишяся чюднин святин и богоноснии отцы во егуптеже вифанде, и во всей стране палестины великия, ихже всех именовати не возможно, и считатеже паки реку не возможнейше есть. подобны боз ведам нечисленным, таже сиянием своим небесная лица оукрашают, и вселенную всю просвещают….. от них же оубо ныне наставшая повесть о едином блаженнейшем отце михаиле повеает, како поживе и господеви своему оугоди. Понеже емц еще иону иущу, родителю попечением, пачеже достоит рещн, и божественною блогодатию навыкшу ему свещенного писания. и от сего оуразуме, тако приходит мир сей, и таже внем суетная дела все и помышления льстящая человеки. Сего ради блаженныи михаил, паче всея мира сего красоты, возлюбы христовы законы, ихже не словесы хитро. творными показа, но делы досточюдным иноческого пребывания соверши. оуступи оуко сродства велехвального своего, санаже и величетва ошаяся, и вся тленная богатьство и славу от нюд возненавиде, и ни вочтоже вмени, но присно умныма очима на едину взирая нестареемую жизнь. сего ради крест на рамо приим, сиречь евангельски последова подвигоположнику христу своему отиде оубо вскрай святыя горы афона; Сияже и великая ниенма, еже глоголит осмиесете поприщ длина, впреки же двадесяти. высотаже тридесяте верст. Тогда бо не ве еще много населена святожительными иноки. ныне же сия святая гора тако доброкласная нива, плодещи добрую пшеницу, присно плод сторичественнныи принося. Приподобныи же отец михаил, не в горнюю часть афона горы отиде, но от восточныя страны в скрай ея вселися, месте, идеже малеон глоголема есть гора. Веко афон иным ноги имать по себе горы каменныя и лесныя. идеже оубо и монастыри мнози создашася, ихже реку; святого афанасия лавра. вебо той афанасий оученик преподобного отца михаила, о немже последи поведаемо будет. Таже и прочыя ту великия обители божию блогодатию населени быша. Сказует же оубо сии ватопед еже есть обитель славная, внейже повесть о чюдеси пресвятыя богородицы дивна предлежит. таже и хиландар, по руски оуста львова сказуется обитель, в ней же церковь пречистыя богородицы честного ея введения. идеже поведают чесная владыки христа бога нашего кровь сткленичном кресте, святыя пелены его и крест. туже честная икона пресвятыя богородицы, таже глоголется троеручица. имонастырь ивер нарицаемыи, иже есть вскрай моря, идеже глоголют икону пресвятыя богородицы саму от иверския страны по морю пришедшу. и монастырь глоголемыи павел, идеже создан некиим отцем павлом именуемым, живущем вксиропотаме, рекшевсухоме потоце. и ту создана бысть церковь во име светого великомученика георгия, в ней же от чесных арамат двадесять и седмь зерен положено ве в златый араматнице, и подают церькви велие блогоухание. сие же честное арамато принксеное от свяятых жен мироносиц ко гробу господню, такоже глоголет божественныи лука евангелист, во едину рече от субот, зело рано приидоша на гроб носеще таже оуготовашя араматы. суть же и ини обители по святей горе афонстей создани бышя. вних же киминская обитель нарицашеся, на месте нарицаемем малеонская гора, идеже преподобнии отец михаил восприим иночествующих житие. и тако на добродетельныя труды ему подвизатеся, тако и блогому его старцу дивитися о нем. нощь бо и день бде на молитве, преклоняя колени господеви своему. и в поучении книжного прочитания себе оупраждняя, и присно божественными словесы напитовая душю свою. по священословию псаломническому еже рече давид, хлеб ангельский таде человек. брашна же и одежды и всякого любосластия мира сего оудаляяся. и всеким хранением по писанному сердце свое блюсти тщашеся, и ко всем по бозе любовию всегда оукрашен бываше. такового ради добрадетельного жития его, и блогонравного обычае поставлен бысть ту игуменом. нецынже оубо от братии монастыря того плтьское имуще мудование, вельми преподобного отца оскорбляху, и не лепотная нань глоголаху. он же множицею тем, и непрестанно душеполезная вещая наказания, и ничем же опечалуя их, или чим противляяся им. но отход наедине молешеся богови о них….. и потом паки приходя оучаше их по обычвю…… По днех же некоторых изыде преподобныи отец михаил от кименския обители в царствующий град, нужныя ради монастырьские потребы. Воевода же бе тогда в царствующем граде Зефиназер именуемыи. бе оу него отрок пребывая именем аврамин, иже последи бысть афонасии. тогда бо ему сущую ну еще леты, седу смыслом….. Слышав же оубо отрок авраамий о преподобном отце михаиле, тако прииде ту от кименского монастыря и зело о нем возрадовася. слышав бо о нем от многих, тако велик вдобродетелех муж, и хвалим есть от многих, тако дивен наставник иноческого жительства. сего ради всем сердцем желая его видети, и насладитися от него, еже и бысть. авие оубо прииде, и внимая преподобного словесем и поучением его. тогдаже отрок аврамин и о себе блаженному михаилу поведа, каковых родителей сын, и что вина еже послучаю пребывания в дому воеводы одного. потом же преподобному и тану свою откры, занеже велие промышление належит ему сподобитеся образа и жития иноческого. Преподобнии же отец михаил внегда ему слышати от отрока желание его, акие проразуме онем тако хощет быти сосуд духа святаго, похвалив бога о разуме, и о добром совете его, и зело возлюби отрока и благослови его……. Во время оубо оно, внегда преподобному беседующу к блаженному отроку аврамию, прииде тогда к преподобному отцу михаилу восточныи воевода никифор, сродьству оубо анепсей⁵²² его, и слышав бескду стрые своего михаила, еже со отроком аврамием, и возрадовася зело. и оттуту познан бысть отрок аврамии воеводе никифору, видев бо его по бозе благоразумна и смыслена. и хоте оуведати, вопрошает о нем блаженного, кто сей отрок есть и откуду, и чего ради семо прииде. Преподобныи же подробну все о аврамии изрече. и поведа о нем, тако отрок сей инок хощет быти. кнемуже никифор глагола, хотел бых отче и аз стобою време прибыти, и о житии иноческих нрав навыкнути, негли и аз твоим ходатайством Христову светому стаду сочтан буду. Блаженный же михаил отвещав ему рече, бог чадо да исправит стопы твоя такоже хощет. тыже верою оутвержайся таже во христа бога, и в заповедех его присно бодрствуя пребывай и к будущым надежам взирая, оум свой от суетных мира сего отвращай. Сия же слышав никифор от преподобного отца михаила, все помышления свое от плищев приводя бо оутешение сладкого покоя и потом никифор вдом свой отиде, помышляя какобы не лишитися преподобного сожития. Блаженный же михаил от царствующаго града вкименскии монастырь возвратися. Аврамии же не потече ктому на мирскае мудрования, ниже житейские вещи составляя, но палим бысть преподобного отца любовию, и не пожидая долготы дней авие отиде к преподобному отцу михаилу. и приступив молит, да облечет его воиноческую одежду, и будет причтен ко избранному стаду словесных овец Христовы ограды…..⁵²³. По времени же некоем от царствующего града вкименскии монастырь прииде реждеречныи, иже беседовавыи с преподобным михаилом, и со аврамием отроком бывшем, восточный воевода никифоров анепсей его и пообычаю вшед к стреви своему преподобному михаилу, беседова сним…..⁵²⁴. И оттоле оубо никифор же лев патрикий, честь и веру велию ко афанасию стяжаста. к стрыевиже своему преподобному отцу михаилу ктому ни очесом же прочее стужающа, но о всем прихождаста вопрошастася, и молитвы приимаста от афанасия. сие же все бысть, не заеже несмыслящу, или нехотящу блаженному михаилу оучити люди божия, но заеже старости оуже одолевающи, не небыок оубо делы и сей преподобныи михаил, но смирен мыслию, беседою же зело доброприятен, не гневлив, милосерд, сладок всловесех, сладчайши же во благонравии. тих попретити, наказаем хвалити и чтоми и считати сия. многаво от древних отец уведех, таже им добродетели созидаеми к пользе душевней, но немощи ради нашея писанию предати не можем, ни ко есмы доволни к повести таковых себе вдати исправлению. по сем же обо никифор воевода, и лев патрикий от кименского монастыря в царствующии град возвратистася. Сей оубо никифор егоже ныне глаголет, анепей блаженного михаила восточныи воевода, иже последи царь бысть греком в констянтине граде, по романе бывшем царе, сыне констянтина багрянородного иже и фока в царственных гранесех именовашеся. не сей оубо зде гла. голется, иже маврикия царе оумучи и царство его восхити. и по нем царствова мучитель нарицашеся даже и до ныне во историях царственных, иже за много время бысть до сего никифора фоки. аще оубо и обоим едино есть преименова. ние, но рода иногодетельми различными вжизни своей показующеся. Сей оубо никифор фока, его же речем анепсей блаженного михаила, верою благочестив сыи, и полепоте есть весь благ, такоже поведают онем книги царственныя. оныи же фока мучитель именовасе, и царствова по маврикии царе. никифор же фока благочестив именовася, и царствова по романе констянтинове сыне багрянородного. в телесных же добротах и душевных нравех благодатьми всяко оукрашен, неточию же, но и в победах силен по правоверии цветяше. сего ради и восточныи воевода прежде именовашеся. Зело бо храбр и крепкодушен на сопротивныя показася. Глаголетбося онем иже критскии остров от агарянских рук исхити. и антиохов град, иже прежде измаилктеским оружием летопленением взятыи, сей никифор фока к матери градовом констянтиню граду возврати, и аки преудобряемую отроковицу, чюдною красотою добротами первого благолепия оукраси. таже и всю асирию от сопротивных рук, преславно воеводьствовал свободи. еще бо ему на брани сущу, смерть романа царе восхити. и тогда оубо его всенародным любочестием по романе царским венцем венчашя. Сия же вся исповедаю, не воеводу некифора величаю, но блаженного михаила сродьство написуя тавляю. обычай оубо святых отцев, еже писанию жития предавати. понужди же и родители их воспоминати, или сродьства тавляти. такоже зде и о никифоре фоце гречестем царе, сроднице блаженного миаила написашеся…... Святыиже преподобныи отец михаил, поживе лета доволна вдобром исповедании, и в трудех и пощениях, и дойде старости глубокия. По времени же мнозе егда оуразумев свое преставление, и оуведев конечное свое еже к богу отшествие, и естества временного долг отдати, хотяше, плоть оубо от земли взетую, вземлю возвратити, дух же к желаемому христу предати хоте. сего ради призывает светое свое исполнение христовы ограды стадо, и со многим умилением прилагает, к прежним наказанием последнее наказание…….. посем изнеможе зело, пречистого же и животворещаго владычне честного тела и пречистые крове христа бога нашего причастисе……. и тако святую и честную душу свою с молитвою господеви предаде, месяца июля, который надесять день. вземше же святое тело его честно во гроб положиша. всем же ту предстоящим братиям, видяще блаженного красотою сияюща. лице бо его светло вельми тавляшеся. сеже оубо так есть, тако чистую души совесть назнаменуя зрящим нань. ониже лишения плачуще благого наставника своего, и потребная вся к погребению его оустроивше, псалмы воспеваху, и надгробная пения возглашаху, со свещами многими, и со благоуханными фимияны провождьше вси погребоша трудолюбное святое его тело в тойже киминстей обители, идеже христово стадо оупасе. святая же непорочная душа его, в небесных обителех слики святых престолов содетеля всех бога предста, егоже измлада возлюби. отнего же и возмездие приемлет трудов своих, непрестанное божия славы наслаждение. отнюду же всем верно молящымся подает еже к полезному прошению. Сего ради вернии иже торжествующии святую его память, сице молящеся вопием ему. О любезная и священная глабо, преподобне отче наш михаиле назирай с выше милостивно, и молися владыце всех милостивому и всещедрому и всех благ подателю богу, о соблюдении державы благоверного царя и великого князя имрк, всея русии, да подаст ему многолетное здравие святыя христианския веры в снабдение и оутверждение и сохранит царство его от всех сопротивных врагов цело и не врежденно всегда, втишинеже и воупокоении, и воумерении всего мира поднаставником и правителем, тем самем господем нашем иисусом христом. его же славяще присно покланяемся и почитаем, собезначальным его отцем и спресвятым и благим и животворящим его духом ныне и присно и вовеки веков.