Глава II. Кн. Голицын. Учреждение министерства духовных дел

С увольнением из св. Синода обер-прокурора Яковлева, обнаруживавшего явные стремления придать обер-прокурорской власти новый характер, сообразный с государственными административными реформами Александровского правительства, но не успевшего в своих намерениях вследствие нетактичности и отсутствия необходимой близости к верховной власти, император Александр признал уже необходимым назначить в высшее церковное учреждение такого обер-прокурора, который бы мог беспрепятственно применить к церковному управлению новые правительственные идеи, выразившиеся в учреждении министерств вместо старых Петровских коллегий.

Именным императорским указом, данным Сенату 21 октября 1803 года, преемником Яковлева по должности обер-прокурора св. Синода был назначен князь Александр Николаевич Голицын⁶³⁰.

Для нас имеют важное значение те соображения, какими руководился император Александр при выборе нового представителя прокуратуры в синодальном ведомстве. Нужно иметь в виду, что князь Голицын, по его собственным словам⁶³¹, был не только совершенно не подготовлен к исправлению порученной ему должности, но, по своим убеждениям и образу жизни, менее всего отвечал и тем запросам, какие казалось уместным предъявить к обер-прокурору высшего церковного учреждения. «Какой я обер-прокурор», думал он про себя⁶³², «ведь я ничему не верю». – «Разве вам неизвестно», говорил Голицын государю⁶³³, «что, приняв назначаемую вами обязанность, я решительно ставлю себя в ложное отношение сперва к вам, потом к службе, да и к самой публике. Вам не безызвестен образ моих мыслей о религии, и вот, служа здесь, я буду прямо уже стоять наперекор совести и вопреки моим убеждениям».

Но у государя существовали свои особые соображения, побудившие его, при назначении в св. Синод нового представителя государственной власти, остановиться именно на Голицыне, как человеке, очень близком к нему и, в силу подобной близости, имевшем возможность, без больших усилий и соблазнительной борьбы с синодальными членами, придать прокуратуре то громадное и важное значение в области церковного управления, к какому так настойчиво и упорно, но неудачно стремился Яковлев. «Я бы очень желал», говорил Голицыну император Александр⁶³⁴, «чтобы ты занял место обер-прокурора в Синоде;... мне бы хотелось, чтобы преданный мне и мой, так сказать, человек занимал эту важную должность. Я никогда не допускал к себе Яковлева, никогда с ним вместе не работал, а ты будешь иметь дело непосредственно со мной, потому что вместе с тем я назначу тебя и моим статс-секретарем».

И действительно, Александр не ошибся в своих расчетах, и назначение кн. Голицына представителем государственных интересов в церковном управлении дало возможность верховной власти фактически поставить прокуратуру в желательные для нее отношения к св. Синоду. Правда, в первое время Голицын должен был чувствовать себя очень странно в новом положении синодального обер-прокурора, так мало гармонировавшем с его взглядами и убеждениями; по словам самого Голицына⁶³⁵, он принужден был притворяться и сдерживать себя, чтобы казаться степенным и солидным при слушании некоторых дел, рассматривавшихся в св. Синоде, а в своей частной жизни нередко позволял себе открытое проявление свободомыслия, выражавшееся иногда в кощунстве и богохульстве⁶³⁶. По-видимому, при наличности таких неблагоприятных условий, синодальная прокуратура, в лице вновь назначенного кн. Голицына, не могла приобрести большего значения в сфере церковного управления, и члены Синода имели некоторые основания надеяться, что молодой обер-прокурор, известный своим светским образом жизни, не будет относиться с должным вниманием к многочисленным и сложным делам духовного ведомства и окажется неспособным подчинить своему влиянию высшее церковное учреждение⁶³⁷. Но синодальные члены сильно ошиблись в своих предположениях, так как из Голицына выработался очень деятельный и трудолюбивый обер-прокурор; уже в первые дни после вступления в новую должность он принуждал себя относиться к выполнению возложенных на него обязанностей «с языческой добросовестностью»⁶³⁸, с течением же времени, когда, под влиянием новых условий служебной деятельности. в его взглядах и убеждениях произошла резкая перемена, Голицын получил и нравственную возможность добросовестно исполнять обер-прокурорские обязанности.

Синод в скором времени должен был убедиться, что его надежды на бездеятельность нового обер-прокурора и легкую возможность, при таких благоприятных условиях, чувствовать себя фактически свободным от стеснительного контроля прокуратуры далеко не оправдываются действительностью. Напротив, действительность постоянно давала чувствовать синодальным членам сильное влияние прокуратуры на самые разнообразные отрасли церковного управления. Синод не мог не видеть, что Голицын преследовал в своей деятельности те же самые цели, какие имел в виду его ближайший предшественник – Яковлев, и только пользовался несколько иными средствами для достижения своих целей. А между тем, несмотря на явные стремления прокуратуры подчинить церковную жизнь сильному влиянию представителя государственных интересов в синодальном ведомстве, высшее церковное учреждение не решалось оказывать никакого противодействия развитию обер-прокурорской власти и, без всякой борьбы, позволило Голицыну сосредоточить в своих руках главное заведование всеми важнейшими делами духовного ведомства. Такое отношение св. Синода к новому обер-прокурору, без больших усилий успевшему осуществить на практике то, к чему так долго и настойчиво, но безуспешно стремились его предшественники, обуславливалось, однако же, не какими-либо выдающимися административными способностями Голицына, а новыми правительственными взглядами на положение обер-прокурора в синодальном ведомстве и особенной близостью к государю наличного представителя прокуратуры. «Царский наперсник», как называли в то время Голицына, бывший ближайшим другом детства самого государя и сумевший всю жизнь сохранять к себе привязанность и расположение Александра, получил вместе с должностью обер-прокурора и звание статс-секретаря, встал в непосредственные отношения к верховной власти и, пользуясь ее неограниченным доверием, по необходимости заставил членов Синода примириться с утратой прежнего влияния на церковное управление. Новгородский и петербургский митрополит Амвросий. энергично боровшийся при Яковлеве против неблагоприятных для Синода стремлений прокуратуры, должен был вести себя совершенно иначе по отношению к Голицыну, постоянно сообразоваться с желаниями прокуратуры и даже искать ее покровительства, так как государь, под влиянием разоблачения значительных беспорядков в церковном управлении, сделанного уволенным обер-прокурором Яковлевым, изменил свои отношения к первенствующему синодальному члену. В свою очередь, и другие члены св. Синода, зная о близости Голицына к государю, не решались оказывать никакого противодействия усиливавшемуся влиянию прокуратуры на церковное управление.

Император Александр, замечает Яковлев в цитированных «Записках»⁶³⁹, назначив обер-прокурором своего любимца, приказал ему установить в Синоде порядок, отвечавший интересам государственной власти, и Голицын, благодаря неограниченному доверию и постоянной поддержке государя, беспрепятственно выполнил данное ему поручение, так что при нем совершенно прекратились всякие недоразумения и столкновения прокуратуры с синодальными членами, «все утихло и дух монарха водворился в Синоде».

И нужно заметить, что для достижения таких важных результатов Голицын не употреблял никаких крутых и решительных мер по отношению к лицам, стоявшим во главе управления духовным ведомством, хотя большинство из них еще так недавно открыто восставало против стремлений прокуратуры, вполне разделявшихся и самим Голицыным. Напротив, новый обер-прокурор держал себя очень тактично по отношению к синодальным членам и епархиальным архиереям и, по вступлении в должность, нашел необходимым разослать всем епархиальным преосвященным самые любезные извещения. «Приняв на себя звание обер-прокурора», писал Голицын московскому митрополиту Платону от 31 октября 1803 года, «в приятный долг себе поставляю рекомендоваться в Вашу благосклонность и Архипастырское благословение». Такие же письма были посланы и всем епархиальным преосвященным⁶⁴⁰. – Представляя государю, по установившемуся порядку, всеподданнейший рапорт о своем вступлении в должность, вместе с ведомостями о числе нерешенных Синодом дел⁶⁴¹ и количестве денежных сумм, находившихся в распоряжении высшего церковного учреждения, Голицын, между прочим, писал, что из типографского капитала, по словесному приказанию уволенного обер-прокурора Яковлева, было употреблено на синодальную шлюпку 204 рубля 73½ коп., да вся сумма в 987 рублей 58 коп., определенная на питомцев, обучавшихся в семинарии умершего новороссийского архиепископа Амвросия, по словесному же приказанию Яковлева, оказалась истраченной на поправку той же синодальной шлюпки⁶⁴². В данном случае для нас имеет важное значение то обстоятельство, что новый обер-прокурор, очевидно, рассматривал подобные распоряжения своего предшественника, находившего возможным нарушать установившийся порядок в распределении денежных средств на нужды духовного ведомства, как незаконные проявления обер-прокурорской власти и, следовательно, косвенным образом признавал неприкосновенность юридических прав св. Синода, фактически нарушенных Яковлевым.

Но, несмотря на вполне корректное, по-видимому, отношение Голицына к высшему духовенству и св. Синоду, члены высшего церковного учреждения, в скором же времени после назначения преемника Яковлеву, должны были подчиниться сильному влиянию прокуратуры и убедиться, что исключительная близость к государю нового обер-прокурора действует подавляющим образом на их самостоятельность и фактически лишает их возможности руководиться своими собственными соображениями при обсуждении и решении многих вопросов церковно-общественной жизни.

Получив назначение на должность обер-прокурора св. Синода, Голицын обратил свое внимание на внешнее и внутреннее состояние синодальной канцелярии и, найдя необходимым принять решительные меры для приведения ее в надлежащий, благоустроенный вид, начал свободно распоряжаться синодальной канцелярией. «При вступлении моем в обер-прокурорскую должность», писал Голицын в своем предложении св. Синоду от 3 июня 1804 года, «нашел я, что повытчики и канцелярские служители, в св. Синоде находящиеся, не имеют для письмоводства ни порядочных столов, ни стульев, а которые и есть, то иные совсем изломаны, другие же связаны веревками». Невозможность произвести необходимые улучшения из ассигнованных на канцелярию сумм заставила Голицыва обратиться к Синоду с предложением определить на производство столярных работ в своей канцелярии 441 рублей 50 коп. из средств, отпущенных на исправление синодальных ветхостей, так как на такую именно сумму состоялись уже торги, по личному распоряжению обер-прокурора. Синод исполнил предложение Голицына⁶⁴³.

Не менее неудовлетворительным было призвано новым обер-прокурором и внутреннее состояние синодальной канцелярии, неблагоприятно отзывавшееся на успешном ходе дел, находившихся в ведении св. Синода. В своем ордере, данном 24 июля 1804 года обер-секретарям синодальной канцелярии, Голицын писал, что секретари и прочие чиновники, находящиеся в канцелярии св. Синода, а по их примеру и многие из канцелярских служителей, приходят к должностям своим весьма поздно, другие же и совсем не являются, отчего происходит крайняя медленность в делопроизводстве, а иногда даже случаются и продолжительные остановки в ведении различных дел. В видах прекращения таких нежелательных беспорядков, Голицын и предписал обер-секретарям объявить всему чиновничьему персоналу синодальной канцелярии, что, если и после сделанного замечания обер-прокурор увидит прежнее непозволительное отношение служащих к своим обязанностям, то будет строго наказывать виновных не только за самовольное нехождение в канцелярию, но даже и за поздний приход на службу⁶⁴⁴.

Ближайшее знакомство с состоянием синодальной канцелярии легко убедило Голицына, что порядки, существовавшие в ней при прежних обер-прокурорах, не обеспечивали еще прокуратуре невозможности злоупотреблений различными документами, поступавшими на рассмотрение св. Синода, так как, в случае утраты какой-либо входящей бумаги, не всегда было возможно отыскать виновного, почему Голицын и нашел нужным ввести в Синоде более сложный порядок приема входящих бумаг, практиковавшийся уже в пр. Сенате. 17 мая 1807 года обер-прокурор предписал синодальной канцелярии, чтобы все входящие бумаги были представляемы дежурными чиновниками обер-секретарям, которым вменялось в обязанность, распечатав полученные документы и, смотря по содержанию, назначив или приобщить их к делу, или принять к сведению, или же передать к докладу, отдавать их снова дежурным чиновникам; последние же, по предписанию Голицына, должны были вручать просмотренные обер-секретарями бумаги регистратору, обязанному, в свою очередь, выставлять на документах год, месяц, число и номер, вносить содержание их в общий входящий журнал и, составив за каждое число записку о полученных бумагах, представлять их, не позже следующего дня, самому обер-прокурору, а затем – раздавать по принадлежности секретарям, но не иначе, как под особые расписки в их получении⁶⁴⁵.

Не удовлетворяясь результатами, достигнутыми обер-прокурорами предшествовавшего времени, употреблявшими разнообразные меры для упорядочения деятельности синодальной канцелярии, и принимая живое участие в создании благоприятных условий, обеспечивавших прокуратуре более желательное и совершенное состояние делопроизводства в центральном церковном учреждении, Голицын не оставлял без внимательного обер-прокурорского надзора и деятельности областных, епархиальных органов церковного управления.

Несмотря на то, что синодальная прокуратура, стремившаяся подчинить своему влиянию секретарей духовных консисторий, не раз уже вменяла им в непременную обязанность доставлять точные сведения о делах, решенных и нерешенных местными консисториями, Голицын, в первые годы своей службы, не получал установленных донесений от значительного числа консисторских секретарей. Представляя государю доклад о состоянии церковного управления, обер-прокурор обратил его внимание на нежелательное отношение некоторых секретарей к своим служебным обязанностям и получил возможность, от имени верховной власти, предложить св. Синоду принять решительные меры для устранения подобных явлений на будущее время. «Из донесений моих о числе дел, по консисториям в 1804 году решенных и оставленных в нерешении», писал Голицын в своем предложении св. Синоду от 7 февраля1806 года⁶⁴⁶, «государь усмотрел, что секретари консисторий: киевской, новгородской, московской, петербургской, ярославской и псковской не доставляли обер-прокурору таких сведений, и приказал предписать преосвященным тех епархий объявить секретарям консисторий о непременной присылке установленных сведений».

Внимательное отношение к донесениям консисторских секретарей нередко побуждало Голицына принимать и разнообразные меры, направленные к упорядочению консисторского делопроизводства, и обер-прокурор, строго следивший за количеством дел, остававшихся нерешенными в епархиальных органах церковного управления, иногда даже не останавливался перед такими крутыми и решительными мерами, как увольнение от службы недостаточно энергичных секретарей тех духовных консисторий, в которых накоплялось значительное количество нерешенных дел. Представляя императору ежегодные отчеты о состоянии духовного ведомства, обер-прокурор обыкновенно обращал внимание государя на бездеятельных секретарей епархиальных консисторий и, на основании высочайшей воли, предлагал Синоду сделать то или иное распоряжение, признанное необходимым для прекращения нежелательных явлений в области церковного управления известных епархий. «При всеподданнейшем моем рапорте о делах св. Синода за 1810 год», писал, например, Голицын в своем предложении Синоду от 17 января 1811 года⁶⁴⁷, «я представил ведомости о числе дел, по духовным консисториям решенных и остающихся в нерешении; государь, усмотрев, что по волынской консистории из 3,120 дел решено в течение года только 1,554 и, следовательно, осталась в нерешении целая половина, повелел отрешить от должности секретаря консистории». Полученное повеление обер-прокурор и предложил св. Синоду для надлежащего исполнения.

Пользуясь донесениями секретарей духовных консисторий для наблюдений за состоянием местного церковного управления, прокуратура, в лице кн. Голицына, вменила в обязанность и самим епархиальным преосвященным делать немедленные сообщения обер-прокурорской власти обо всех незаконных происшествиях, имевших место в различных церквях их епархий. По случаю одного всеподданнейшего доклада о дерзком поступке в церкви вышневолоцкого помещика Головачева, Голицын предложил св. Синоду, согласно с распоряжением государя, подтвердить да будущее время всем епархиальным архиереям и настоятелям ставропигиальных монастырей, чтобы они о всевозможных бесчинствах, случавшихся в их церквях, немедленно же доносили обер-прокурору, для представления государю особых докладов, установленных указом от 21 сентября 1804 года⁶⁴⁸.

Впрочем, говоря об узаконенной св. Синодом, по предложению Голицына, обязанности епархиальных преосвященных немедленно доставлять прокуратуре точные сведения о разнообразных церковных происшествиях, выходивших из пределов приличия и оскорблявших святость мест христианского богослужения, необходимо заметить, что и теперь, в период наибольшего развития обер-прокурорской власти, Голицын иногда узнавал о подобных случаях не от епархиальных архиереев, а от частных лиц, фигурировавших в самых происшествиях. – 3 декабря 1812 года Голицын получил от дворянина Ивана Лаптева жалобу на «нестерпимую грубость», оказанную ему, «без всякой явной причины, господином Михайловским протопопом». Во время совершения литургии, при чтении Евангелия, когда Лаптев «со всем смирением, прислонясь к стенке», стоял в церкви, «протопоп», жаловался обиженный, «встав в алтаре на свое место и обернувшись к другому священнику, с улыбкой презрения и киванием головы» сказал так громко, что было слышно даже на далеком расстоянии: «посмотри, как скот стоит»⁶⁴⁹. – 8 января 1814 года обер-прокурор обратился к полтавскому епископу Анатолию с запросом о достоверности частного сообщения, полученного об одном бесчинстве, имевшем место в полтавской епархии. По словам Голицына, помещики золотоношского уезда, подпоручик Иван Петцевич писал ему в своем прошении, что хотя он, Петцевич, и подавал жалобу в полтавскую консисторию на служащего в золотоношском духовном правлении коллежского секретаря Игната Холодного, позволившего себе в соборной Успенской церкви, во время вечернего богослужения, нанести «обиду – боем до окрововавления» его сыну, губернскому регистратору Михаилу, но не получил от консистории никакого удовлетворения; между тем, несмотря на строгое предписание, обязывавшее епархиальных преосвященных уведомлять о подобных происшествиях местную полицию и синодального обер-прокурора, Голицын не имел от епископа Анатолия никаких сведений о печальном факте, обнаруженном прошением Петцевича, почему обер-прокурор, поставив на вид полтавскому архиерею его незаконное отношение к своим служебным обязанностям, просил епископа Анатолия донести, верно ли сообщение Петцевича⁶⁵⁰?

Но подобные факты произвольного уклонения епархиальных органов церковного управления от исполнения требований прокуратуры, даже и в начале изучаемого нами периода наибольшего развития обер-прокурорской власти, были уже только единичными, исключительными явлениями, и епархиальные архиереи действительно доносили Голицыну о всех соблазнительных происшествиях, случавшихся в различных церквях их епархий⁶⁵¹.

Обязательные донесения секретарей духовных консисторий и сообщения епархиальных преосвященных, вместе с материалами синодальной канцелярии, имевшими отношение к деятельности лиц, стоявших во главе местного церковного управления, доставляя прокуратуре возможность всегда следить за положением дел в различных епархиях, в то же время создавали благоприятные условия и для фактического подчинения епархиальных архиереев непосредственному влиянию обер-прокурорской власти. При том громадном значении, каким, благодаря особенной близости к государю, пользовался Голицын в высшем церковном учреждении, такое подчинение епархиальных архиереев непосредственному влиянию синодального обер-прокурора, внимательно следившего за состоянием областного церковного управления, было вполне естественным явлением, и мы видим, что Голицын нередко обращался к различным преосвященным с частными, неофициальными письмами, имевшими специальное назначение оказать известное давление на волю того или другого архиерея и заставить его сообразоваться в своих распоряжениях с желаниями обер-прокурора.

Но интересно, что и теперь, при сильно окрепшем влиянии прокуратуры на дела церковного управления, побуждавшем епархиальных архиереев, в значительном большинстве случаев, считать обязательными для себя разнообразные поручения Голицына, некоторые преосвященные, несмотря на ясно выраженные желания обер-прокурора по поводу каких-либо частных вопросов местного епархиального управления, находили еще возможным проявлять в своих действиях и распоряжениях известную долю самостоятельности и независимости. – 12 ноября 1812 года Голицын обратился к Амвросию, митрополиту новгородскому и петербургскому, с просьбой переместить рекомендованного ему священника морского госпиталя, Василия Яковлева, в более богатый приход, на праздную священническую вакансию к Успенской церкви, находившейся на Сенной площади. Несмотря на такое сильное ходатайство, Амвросий, однако, не перевел Яковлева в более доходный приход. «Извиняюсь, сиятельнейший князь», написал он обер-прокурору, «что я не мог исполнить воли Вашей о перемещении священника Яковлева», так как о. Василий может и должен быть доволен своим жребием и не имеет права на место при приходской Успенской церкви⁶⁵². – 13 января 1813 года Голицын, по просьбе д. с. с. Рибопьера⁶⁵³, письменно сообщил смоленскому епископу Иринею о своем желании видеть достойным образом награжденным одного из сельских приходских священников вяземского уезда, Алексея Глебова, оказавшего самоотверженный подвиг во время нашествия французских войск на русскую землю⁶⁵⁴. В ответ на письмо Голицына Ириней донес обер-прокурору, что хотя священника Глебова за похвальный поступок и следовало бы наградить отличием, но, так как Глебов не принадлежит к числу лиц, получивших надлежащее образование, и по послужным спискам не одобряется благочинным, то он, преосвященный, находит справедливым, на первый раз, ограничиться только предоставлением рекомендуемому священнику права ношения набедренника. «Впрочем», прибавил епископ Ириней⁶⁵⁵, «таковое свое мнение представляю особенному Вашего Сиятельства благорассмотрению». – Граф Самойлов и лично, и письменно⁶⁵⁶ просил Голицына «предписать орловскому архиерею перевести из его села священника Мину», успевшего вызвать своими корыстолюбивыми поступками не только неуважение, но даже отвращение прихожан; Самойлов заявлял претензию, что орловский епископ Досифей, к которому он уже обращался с жалобой на корыстолюбивого священника, не уважил его просьбы и заявил ему, что без суда обвиняемый не может быть наказан, и что, если крестьяне, действительно, недовольны своим священником, то должны сами принести на него жалобу епархиальному начальству⁶⁵⁷. 11 ноября 1813 года Голицын сообщил епископу Досифею о просьбе графа Самойлова, но орловский преосвященный, и после получения обер-прокурорского сообщения, нисколько не изменил прежних отношений к жалобе влиятельного помещика на своего приходского священника. Досифей сообщил обер-прокурору, что он и прежде ничего не имел против законного суда над обвиняемым священником, а только указывал графу на невозможность исполнения его просьбы без расследования жалобы и законного суждения о поступках подсудимого, и теперь подтвердил духовному правлению поспешить скорейшим решением дела и, по получении его отзыва, если только обвиняемый будет признан виновным, не замедлит подвергнуть священника надлежащему взысканию. Между тем, 10 января 1814 года Самойлов уведомил Голицына, что орловский архиерей «не помыслил и по сие время никакого не только удовлетворения, но даже и малейшего исследования сделать»⁶⁵⁸. – 29 июня 1814 года Голицын, по просьбам различных лиц, писал епископу дмитровскому Августину, чтобы он принял участие в положении семейства умиравшего протоиерея Харитоновской церкви и определил бы на его место зятя протопопа, дьякона Шереметевской больницы, Константина, «что», заметил обер-прокурор в своем письме к Августину⁶⁵⁹, «послужит новым знаком вашего внимания к просьбам моим». Но даже и последнее замечание Голицына не оказало ожидаемого влияния на архиерея, и Августин сообщил обер-прокурору, что Харитоновский протоиерей, действительно перенесший тяжелую болезнь, теперь уже получил облегчение, и что, по доносу благочинного, поведение протоиерея является крайне подозрительным и требующим исследования и рассмотрения, так как он, уклоняясь, по болезненному состоянию, от совершения богослужения, в то же время постоянно присутствует при постройке своего дома и исправляет приходские требы⁶⁶⁰.

Необходимо, однако, заметить, что подобных фактов непредупредительного отношения епархиальных архиереев к желаниям прокуратуры встречается очень не много в документах синодального архива, относящихся к рассматриваемому времени. Напротив, в значительном большинстве случаев, епархиальные преосвященные, зная о громадном влиянии Голицына на членов св. Синода, а через них и на все церковное управление, не могли не чувствовать себя вынужденными сообразоваться в своих действиях с указаниями обер-прокурора. Несомненно, что они должны были дорожить расположением такого сильного и влиятельного лица, каким был Голицына, и не только не подвергать себя опасностям утраты подобного расположения, но даже употреблять разнообразные меры, чтобы постоянно поддерживать и усиливать его. И мы, действительно, видим, что некоторые из епархиальных архиереев пользовалась разнообразными средствами, чтобы заслужить внимание и благосклонность синодального обер-прокурора. «Во всегдашней памяти содержа благодеяния Вашего Сиятельства и побуждаясь оными», писал, например, Голицьну епископ слободско-украинский и харьковский от 3 января 1814 года⁶⁶¹, «усерднейше Ваше Сиятельство, особливейше моего благодетеля и покровителя, с сим новым годом поздравляю... и усерднейше подношу икону Св. Троицы... в доказательство моего истинного высокопочитания и преданности».

Такой характер отношений епархиальных архиереев в синодальному обер-прокурору, без сомнения, обусловливался тем, что Голицын, пользуясь исключительной близостью к государю, приобрел громадное значение в высшем церковном учреждении и дал возможность прокуратуре поставить в значительную фактическую зависимость от себя награждение архиереев орденами, перемещение епископов с худших кафедр на лучшие и даже назначение их в члены св. Синода.

Награждение преосвященных различными орденами и получение ими высочайших рескриптов от государя обыкновенно совершалось при ближайшем участии и обязательном посредничестве Голицына, который нередко и объявлял св. Синоду о назначениях подобных наград, как о состоявшихся фактах⁶⁶². Вместе с тем, в лице Голицына, прокуратура получила возможность оказывать сильное влияние на повышение архиереев по занимаемым ими кафедрам и на вызов тех или других епархиальных преосвященных для присутствия в св. Синоде, что уже ставило в известную зависимость от обер-прокурорской власти самый наличный состав высшего церковного учреждения.

13 июля 1805 года Голицын сообщил св. Синоду, далеко не безразличное для интересов прокуратуры, распоряжение государя, вносившее некоторые изменения в существовавший до того времени порядок назначения епархиальных архиереев для присутствия в св. Синоде. Объявив, что государь, желая непосредственно ознакомиться с иерархами русской церкви, нашел целесообразным поочередно вызывать преосвященных в Петербург и здесь поручать им присутствовать на заседаниях Синода, до получения особого высочайшего указа об обратном возвращении в свои епархии, обер-прокурор указал, от имени верховной власти, и определенное лицо, предназначенное для вызова в С.-Петербург.

Едва-ли следует доказывать, что вызов различных епархиальных архиереев для присутствия в св. Синоде и их удаление в епархии, поставленные в зависимость от непосредственных распоряжений государя, руководствовавшегося в подобных случаях указаниями Голицына, создавали в высшей степени благоприятные условия для развития и усиления обер-прокурорской власти, так как позволяли синодальному обер-прокурору оказывать громадное влияние на самый состав наличных членов высшего органа церковного управления и устранять из него всех неудобных лиц, способных обнаружить нежелательное отношение к стремлениям прокуратуры⁶⁶³.

Как ни значительны были, отмеченные нами, изменения, внесенные Голицыным в фактическое положение синодального обер-прокурора, однако же они далеко еще не исчерпывали собой всех перемен, происшедших в изучаемый период в самом характере деятельности представителей государственной власти в церковном управлении. Мы видели, что почти все обер-прокуроры XVIII века, стремясь к усилению своего влияния на духовное ведомство, заботились главным образом только о том, чтобы различные органы церковного управления не имели возможности нарушать существовавшие в то время законы, и преследовали в своей деятельности преимущественно государственные интересы, нередко даже понимаемые ими в довольно одностороннем смысле, не допускавшем и мысли о возможности одновременных и совместных работ в пользу государства и самого духовного ведомства, как одной из составных частей того же государства. Исполняя обязанности «ока государя» и контролируя деятельность св. Синода, представители синодальной прокуратуры XVIII столетия заботились собственно не столько об интересах того ведомства, в котором они служили, сколько о том, чтобы сложная система церковного управления, обоснованная на началах, солидарных с интересами государства, не отступала от них и в действительной жизни.

Но со времени вступления на престол императора Александра, когда новое правительство «заблагорассудило разделить государственные дела на разные части, сообразно естественной их связи между собой, и для благоуспешнейшего течения поручить оные ведению министров»⁶⁶⁴, и когда государь обнаружил намерение распространить свои широкие преобразовательные планы и на духовное ведомство, должны были произойти значительные перемены в отношениях синодального обер-прокурора к нуждам и потребностям церковной жизни. Стремления нового правительства произвести различные реформы в области церковной жизни были далеко уже не похожи на прежние традиционные стремления государственной власти, обыкновенно преследовавшей при преобразованиях церковного управления свои собственные цели и приносившей в жертву им интересы церкви, и несомненно обусловливались искренним желанием Александра ввести действительные улучшения в положение русского духовенства, как сословия, имевшего законные права на внимание государства к своим специальным нуждам. При таких же изменившихся условиях, синодальный обер-прокурор, поставленный правительством в новое положение, в значительной степени приравнивавшее его к министрам различных ведомств, по необходимости должен был не только отстаивать государственные интересы в церковном управлении, но и входить в специальные интересы самого духовного ведомства, принимая живое и деятельное участие в подготовлении желательных реформ, имевших в виду внесение известных улучшений в жизнь духовного сословия.

И мы, действительно, видим, что, со времени назначения Голицына на пост синодального обер-прокурора, в значительной степени изменился самый характер деятельности представителей государственной власти в церковном управлении. Достигнув, благодаря известным нам благоприятным условиям, цели, намеченной Александровским правительством, и подчинив своему сильному влиянию св. Синод, Голицын фактически поставил прокуратуру в новое положение, заставлявшее ее считать прямой обязанностью обер-прокурора не только наблюдение за деятельностью различных органов церковной администрации, но и заботы об удовлетворении вновь возникавших потребностей духовного ведомства, так как верховная власть, занятая проектами обширных государственных реформ, не желая оставлять без необходимых преобразований и церковной жизни, поручила практическое осуществление намеченных преобразований своему официальному представителю в синодальном управлении. Следует, однако, заметить, что, входя в специальные интересы духовенства и принимая на себя инициативу в изыскании средств, необходимых для улучшения разнообразных сторон церковной жизни, обер-прокурор придерживался правительственных взглядов на нужды и потребности синодального ведомства, а не смотрел на них с точки зрения, солидарной со взглядами самих членов св. Синода.

Стремление Александровского правительства к распространению просвещения посредством открытия всевозможного рода учебных заведений поставило на очередь вопрос об умножении и улучшении духовных училищ, признанных неспособными удовлетворительно выполнять свое назначение. Без сомнения, возбужденный правительством вопрос близко затрагивал интересы церкви и духовенства, и от его разумного решения должно было получить значительную пользу не только государство, но и само духовное ведомство. Между тем, не смотря на такой характер затронутого вопроса, в его предварительной разработке и окончательном решении принимал самое деятельное и живое участие не св. Синод, как высший орган церковного управления, а синодальный обер-прокурор, как «стряпчий о делах государственных», бывший одновременно и представителем интересов самого духовного ведомства.

В первый же год своей обер-прокурорской службы Голицын приступил к работам по приведению в исполнение правительственного проекта о преобразовании духовных училищ, воспользовавшись для этой цели лучшими силами из среды духовенства; он поручил составить подробный и обстоятельный план желательных улучшений в постановке духовно-учебного дела одному из наиболее образованных духовных лиц того времени, архимандриту Евгению (Болховитинову)⁶⁶⁵, а затем – передал выработанный им план на рассмотрение вызванного в св. Синод, по инициативе самого же обер-прокурора, могилевского архиепископа Анастасия, предложив ему не только написать критические замечания на проект Евгения, но и составить свой собственный план преобразования духовных училищ⁶⁶⁶.

Преобразовательные планы Александровского правительства, касавшиеся церковного ведомства, затрагивали не один только вопрос об улучшении духовных училищ, но и выдвигали на очередь другой, не менее важный вопрос об изыскании средств к материальному обеспечению как предположенных к открытию учебных заведений, так и самого приходского духовенства. Архиепископ Анастасий, составляя, по поручению обер-прокурора, свой проект преобразования духовных училищ, указал и обильный источник для их содержания в предоставлении духовному ведомству исключительного права продажи церковных свеч, но ни он, ни Евгений Болховитинов не могли оказать Голицыну никаких существенных услуг в обсуждении вопроса о материальном обеспечении приходского духовенства.

В данном случае необходимо еще было предварительно собрать подробные и, по возможности, точные фактические данные о современном положении духовенства в материальном отношении, так как, только располагая подобными указаниями, и можно было выработать предположения, отвечавшие требованиям действительной жизни. Правда, вопрос о материальном обеспечении церковных причтов был поднят еще в последней четверти ΧVIII столетия, когда началось уже и собирание статистических данных о числе членов причтов и размерах получаемых им доходов, но, как видно, первые подготовительные работы не дали удовлетворительных результатов, и правительство не располагало необходимыми данными для практического решения возбужденного вопроса, признавая такие статистические данные необходимым условием целесообразных и успешных работ в деле практического осуществления намерений правительства, обер-прокурор 29 августа 1806 года вменил в непременную обязанность всем епархиальным преосвященным сообщить ему в самом непродолжительном времени необходимые сведения о числе и материальном обеспечении церквей и приходского духовенства. «По соизволению Его Императорского Величества», писал Голицын епархиальным архиереям⁶⁶⁷, «прошу Ваше Преосвященство употребить всю возможность к незамедлительному доставлению мне сведений о числе церквей, материальном обеспечении их и духовенства и о планах академий, семинарий и училищ».

И нужно заметить, что обер-прокурор настойчиво требовал от преосвященных аккуратного исполнения данного им поручения, внимательно относился к сообщаемым ими сведениям и, в случае недостаточной полноты полученных данных, обращался к архиереям с новыми запросами. – «В присланных сведениях», писал Голицын черниговскому архиепископу Михаилу⁶⁶⁸, «вы не обозначили, сколько стоит содержание на казенном коште каждого воспитанника местной семинарии, а так как при соображениях об устройстве училищ и материальном обеспечении духовенства необходимо иметь хотя бы примерные сведения по этому вопросу, то прошу сообщить мне указанные данные». С такими же требованиями, осложненными еще просьбой сообщить точные сведения о стоимости содержания своекошных воспитанников семинарии, обер-прокурор обращался к псковскому⁶⁶⁹, нижегородскому⁶⁷⁰, костромскому⁶⁷¹ и полтавскому⁶⁷² епархиальным преосвященным.

Полученные сведения, необходимые для успешной разработки затронутых правительством вопросов, вместе с планами преобразования духовных училищ, составленными по поручению Голицына, были представлены обер-прокурором на усмотрение верховной власти. Но, представив государю проекты Евгения Болховитинова и архиепископа Анастасия, Голицын, под влиянием Сперанского, которому они были переданы императором Александром⁶⁷³, подал всеподданнейший доклад о необходимости учреждения особого, специального комитета для предварительного детального обсуждения задуманных преобразований наиболее опытными и знающими людьми из среды духовенства и из числа лиц, занимающих высшие государственные должности. 29 ноября 1807 года обер-прокурорский доклад получил высочайшее утверждение, и вновь организованный комитет, руководимый Сперанским и Голицыным, рассмотрев представленные проекты реформирования духовных училищ и улучшения содержания церковных причтов, выработал окончательный план обширных преобразований в сфере духовного ведомства.

26 июня 1808 года Голицын представил на высочайшее утверждение обширный доклад комитета об организации духовно-учебных заведений и содержании приходского духовенства, и в тот же день на имя св. Синода был дан именной императорский указ, предписывавший привести в исполнение все предположения комитета и учреждавший особую комиссию духовных училищ для высшего заведования всеми духовно-учебными заведениями⁶⁷⁴.

Мы не будем следить за деятельностью синодального обер-прокурора, вошедшего в состав членов вновь организованной комиссии, так как в исторической литературе существует специальный труд, посвященный комиссии духовных училищ⁶⁷⁵ и в достаточной степени выясняющий фактическое влияние Голицына на ход дел в новом духовно-правительственном учреждении⁶⁷⁶. Для нас важен самый факт учреждения особой комиссии, получившей возможность оказывать громадное влияние на церковную жизнь, – факт, совершившийся без всякого участия в его подготовлении со стороны св. Синода, как высшего органа церковного управления.

Приняв на себя главное руководство предварительной разработкой возбужденного правительством вопроса о преобразованиях в духовном ведомстве, синодальный обер-прокурор почти совершенно устранил св. Синод от непосредственного вмешательства в обсуждение предположенных реформ; правда, он пользовался для достижения намеченных правительством целей и содействием некоторых синодальных членов, назначенных в комитет 1807 года, но само высшее церковное учреждение, не принимавшее никакого активного участия в образовании комитета, должно было относиться совершенно пассивно и к происходившим в нем работам, несмотря на то, что они самым ближайшим образом затрагивали существенные интересы духовного ведомства. После же высочайшего утверждения представленного обер-прокурором комитетского доклада, св. Синод был поставлен в необходимость отнестись, как к совершившемуся факту, и к учреждению, по инициативе Сперанского и Голицына, комиссии духовных училищ, со всеми ее обширными правами и полномочиями в сфере церковного управления.

Всматриваясь в новый характер деятельности синодальной прокуратуры, не только следившей за соблюдением государственных интересов в церковном управлении, но и выполнявшей обязанности представителя интересов самого духовенства, не трудно убедиться, что Голицын, благодаря известным нам благоприятным условиям, успел фактически поставить себя в положение главноуправляющего синодальным ведомством, хотя официально и пользовался таким званием лишь по отношению к духовным делам одних иностранных исповеданий. Прокуратура, как представительница государственных интересов в церковном управлении, после долгой и упорной борьбы с неблагоприятными для себя стремлениями членов высшего учреждения духовного ведомства, получила, наконец, возможность фактически обеспечить государственной власти громадное влияние на св. Синод и самое широкое участие во всех проявлениях церковной жизни. Подчинив же своему влиянию св. Синод, представитель государственной власти в церковном управлении, сделавшийся, в лице Голицына, фактическим главноуправляющим синодального ведомства, мог уже, без особенных затруднений, и официально превратиться в министра духовных дел.

Чтобы уяснить себе происхождение крупной реформы в области церковного управления, превратившей синодального обер-прокурора в министра духовного ведомства, необходимо иметь в виду как несомненную связь, существовавшую между отношениями правительства к институту прокуратуры в св. Синоде и пр. Сенате, так и своеобразные религиозные убеждения императора Александра. Мы знаем, что преобразователь России, создавший институт государственной прокуратуры, поставил синодального обер-прокурора в положение, почти совершенно тождественное с положением сенатского генерал-прокурора. Поставленные правительством в одинаковые отношения к высшим учреждениям, обер-прокуроры св. Синода и генерал-прокуроры Сената, и в дальнейшей истории своего существования, нередко вызывали со стороны верховной власти одинаковые меры и аналогичные распоряжения, направленные к введению жевательных изменений в характер их служебной деятельности.

Императрица Екатерина II, крайне недовольная современным ей состоянием Сената, сосредоточивавшего в своих руках обширную власть, не вполне отвечавшую ее взглядам на значение монарха в общей системе государственного управления, признала, необходимым в значительной степени ослабить силу пр. Сената. Для достижения подобной цели Екатерина и стремилась стеснить до возможных пределов законодательную инициативу высшего государственного учреждения и выделить из него административную власть. Разделив Сенат на несколько департаментов и сконцентрировав в первом из них все важнейшие административные дела, императрица поручила первый и самый главный сенатский департамент непосредственному надзору и руководству генерал-прокурора, как ближайшего доверенного верховной власти. А так как Екатерина, в большинстве случаев, избегала непосредственных сношений с Сенатом, устраняла его от активного участия в различных правительственных мероприятиях и обыкновенно имела дело с генерал-прокурором, поручая его заботам практическое разрешение важнейших государственным вопросов и объявляя через него высочайшие указы пр. Сенату, то неудивительно, что с течением времени все главные административные дела фактически перешли в ведение и распоряжение представителя верховной власти, состоявшего генерал-прокурором первого сенатского департамента.

По справедливому замечанию проф. Градовского, автора специального исследования о высшей администрации России XVIII века, неизбежным результатом изменившихся отношений императорской власти к пр. Сенату явилось то, что его генерал-прокурор стал уже представлять собой не один из составных элементов высшего государственного учреждения, с которым был тесно связан, а «постепенно выделявшийся элемент личного управления, основанный на новом, министерском начале»⁶⁷⁷. Сохраняя прежнее значение официального блюстителя законов и, вместе с тем, выполняя, при посредстве первого сенатского департамента, обязанности главного органа верховной власти в области финансового и внутреннего управления, генерал-прокурор соединил в своем лице права и обязанности, официально не существовавших еще в то время, министров юстиции, финансов и внутренних дел. Но после отставки генерал-прокурора Вяземского, соединявшего под своим управлением несколько ведомств, Екатерина нашла более целесообразным распределить его сложные и разнообразные служебные обязанности между различными лицами. Император Александр, продолжавший дело Екатерины, учреждением министерств 1802 года⁶⁷⁸ окончательно и притом формальным, официальным образом сообщил власти генерала-прокурора министерский характер, передав часть его прежних прав и обязанностей особым министрам внутренних дел и финансов, а его самого превратив в министра юстиции⁶⁷⁹.

Стремление правительства к изменению взаимных отношений представителей двух различных начал, соединенных преобразователем России в высшем государственном учреждении, – стремление, направленное к постепенному выделению из Сената генерал-прокурорской власти и сообщению ей министерского характера, не могло не отразиться известным образом и на положении синодального обер-прокурора, так как он был поставлен самим правительством. в такие же отношения к св. Синоду, какие существовали между генерал-прокурором и пр. Сенатом.

В области церковной жизни подобное стремление правительства делается наиболее заметным со времени официального учреждения министерств, когда верховная власть назначила на пост синодального обер-прокурора лицо, находившееся в исключительно близких отношениях в ней и пользовавшееся особенным доверием государя. Определив обер-прокурором св. Синода свое доверенное лицо, император Александр фактически создал для него такие же отношения к высшему церковному учреждению, в какие, под влиянием известной нам правительственной политики Екатерины II, был поставлен к Сенату генерал-прокурор, постепенно выделявшийся из Сената, как самостоятельный личный орган государственного управления.

Мы видели, что Александр не только сделал обер-прокурора Голицына обязательным посредником в своих сношениях со св. Синодом, но и поручил ему, независимо от высшего церковного учреждения, озаботиться предварительной теоретической разработкой и практическим разрешением наиболее важных церковно-общественных вопросов того времени. Устранение Синода от посредственного участия в обсуждении и проведении в церковную жизнь планов и проектов правительства и предоставление Голицыну немаловажного права производить желательные преобразования в духовном ведомстве не через св. Синод, а через посредство особых комитетов и специальных комиссий, выделяли обер-прокурора из высшего церковного учреждения, с которым он был тесно и неразрывно связан по идее организатора обер-прокурорского института, и, в связи с другими благоприятными условиями, сообщали его деятельности новый, министерский характер.

Обширные преобразования Александровского правительства, выразившиеся в учреждении стройной системы министерств, оказали довольно сильное влияние на положение прокуратуры в духовном ведомстве, повели за собой и официальное превращение синодального обер-прокурора в министра духовных дел. 19 ноября 1817 года на имя пр. Сената был дан императорский указ, заключавший в себе высочайшее повеление «обер-прокурору св. Синода и главноуправляющему духовными делами иностранных исповеданий, тайному советнику, кн. Голицыну быть министром духовных дел и народного просвещения»⁶⁸⁰, а 24 числа того же месяца последовал и высочайший манифест⁶⁸¹, подробно и точно определявший отношения нового министра к высшему церковному учреждению.

Несомненно, что крупная реформа в области церковного управления, выразившаяся в учреждении министерства духовных дел, находясь в известной зависимости от общегосударственных преобразований правительства, в то же время стояла в самой тесной связи и со своеобразными религиозными взглядами и убеждениями императора Александра, не видевшего ничего противного канонам православной церкви в подчинении св. Синода светскому министру духовных дел.

Как известно, император Александр I не получил религиозного воспитания в духе православной церкви, что, однако же, не помешало ему сделаться впоследствии религиозным человеком, искренно сожалевшим, что его воспитатели не были верующими христианами. Но характер той религиозности, которая под влиянием обстоятельств, пережитых государем, овладела душой Александра, далеко не гармонировал с характером православного христианского учения. В исторической литературе уже было отмечено, что император Александр, подобно многим своим современникам, также лишенным религиозного воспитания, но чувствовавшим потребность религии, «выработал себе собственную своеобразную религию без определенных догматических убеждений, универсальную религию сердца, одинаково мирившуюся со всеми вероисповеданиями и ни к одному из них не принадлежавшую, близкую более к протестантскому мистицизму, чем к православию»⁶⁸².

Потрясающие события великой отечественной войны и войны за освобождение Европы от владычества Наполеона произвели сильнейшее впечатление на восприимчивую душу императора Александра и вызвали в нем мистически-религиозное настроение. Новое настроение освободителя Европы встретило самые благоприятные условия для своего дальнейшего развития и в тех последствиях, какие произвела борьба с Наполеоном в жизни большей части современных Александру европейских правительств и высших общественных классов, где также прежние либеральные воззрения и религиозное неверие заменились самым строгим консерватизмом и сильным религиозным мистицизмом. Продолжительное пребывание императора в пределах западной Европы и частые сношения с различными представителями мистицизма, стремившимися выработать универсальную религию сердца, в значительной степени способствовали тому, что и религиозные взгляды и убеждения самого Александра приняли своеобразный характер, далекий от учения православной церкви. Он выработал себе убеждение, что истинное, идеальное христианство не проявилось во всей своей полноте ни в одном из существующих христианских вероисповеданий, и что православие, также как и все другие христианские исповедания, заключает в себе только долю истины. Не удовлетворяясь учением православной церкви, русский государь стремился найти религиозную истину в каком-то отвлеченном христианстве без церкви и догматов, в котором без особенных препятствий могли бы объединиться представители различных христианских вероисповеданий, как братья во Христе, исповедующие одну универсальную евангельскую религию.

Религиозное настроение Александра в связи с его своеобразными воззрениями на истинное, идеальное христианство оказало громадное влияние на настроение высшего русского общества и еще заметнее отразилось на взглядах многих лиц, заведовавших различными отраслями государственного управления. В рядах государственных деятелей, окружавших Александра, появились личности, вполне усвоившие новые религиозные воззрения императора и стремившиеся вместе с ним к проведению в русскую жизнь своеобразно понимаемых ими евангельских принципов и водворению царства Божия на земле. Организовалось известное Библейское общество, состоявшее из светских сановников и духовных лиц различных вероисповеданий и совершенно устранившее св. Синод от такого важного церковного дела, каким являлся предпринятый им перевод Св. Писания на разные языки. Библейское общество, членом которого состоял сам государь, открыто выставляло себя не принадлежащим ни к какой церкви и, считая себя выше всех частных церквей, стремилось к тому, чтобы «небесный союз веры и любви» объединил всех христиан в одно великое христианское семейство, «когда будет одна божественная христианская религия во всех различного образования христианских исповеданиях».

При таких отношениях императора Александра к господствующей православной церкви и ее учению должно было последовать не только объединение административного управления делами различных христианских вероисповеданий, но и организация подобного управления на общегосударственных началах, не оставлявших места нежелательной для правительства самостоятельности св. Синода в заведовании религиозной жизнью русского православного народа. И действительно, главноуправляющий духовными делами иностранных исповеданий, состоявший в то же время обер-прокурором св. Синода, был назначен государем на вновь учрежденный пост министра духовных дел, получившего право заведовать делами всех существовавших в России исповеданий. А так как религиозные дела, порученные ведению министра духовных дел, должны были, по мысли благочестивого императора, тесно соприкасаться с народным просвещением, которое он стремился обосновать на началах христианского благочестия, то вместе с министерством духовных дел было соединено и министерство народного просвещения.

«Желая, дабы христианское благочестие было всегда основанием истинного просвещения», писал Александр I в своем манифесте об учреждении нового министерства, «признали Мы полезным соединить дела по министерству народного просвещения с делами всех исповеданий в состав одного Управления, под названием министерства духовных дел и народного просвещения. Само собой разумеется, что к оному присовокупятся и дела св. пр. Синода, с тем, чтобы министр духовных дел и народного просвещения находился по делам сим в таком к Синоду отношении, в каковом состоит министр юстиции к пр. Сенату, кроме однако дел судных». Вновь учрежденное двойное министерство должно было заведовать «духовными делами» всех существовавших в России вероисповеданий и управлять делом народного просвещения⁶⁸³. Первый департамент нового министерства, названный департаментом духовных дел, подразделялся, по предметам своих занятий, на четыре отделения; первое из них вело дела греко-российского исповедания, второе – римско-католического, греко-униатского и армянского вероисповеданий, третье – всех протестантских исповеданий, а четвертое заведовало дедами еврейской, магометанской и прочих нехристианских вер⁶⁸⁴. В свою очередь, первое отделение состояло из двух столов, из которых в одном собирались мемории св. пр. Синода, писались доклады государю императору «по части» св. Синода и комиссии духовных училищ, составлялись годовые отчеты по св. Синоду и комиссии духовных училищ, велась переписка, «по препоручениям св. Синода и комиссии духовных училищ», с министрами и другими лицами, заведующими отдельными частями управления, производились сношения с обер-прокурором св. Синода и прокурорами синодальных контор⁶⁸⁵. Во втором столе производились дела по высочайшим повелениям: 1) об определении и увольнении членов св. Синода, 2) о вызове епархиальных архиереев для временного присутствия в св. Синоде, 3) о придворном духовенстве – по представлениям св. Синода, 4) об определении и увольнении присутствующих в синодальных конторах – по представлению министра, 5) об определении и увольнении обер-прокурора св. Синода и правителя дел комиссии духовных училищ, 6) об определении и увольнении прокуроров в синодальных конторах – по представлению начальства, 7) о награждении духовных лиц знаками монаршей милости, 8) о наградах светских лиц, служащих в духовном ведомстве и, наконец, сюда же были переданы дела 9) о происшествиях в церквях, 10) о происшествиях особенной важности в епархиях, 11) составление списков чинов по духовному ведомству и 12) «дела особенной тайне подлежащие»⁶⁸⁶.

Стоявший во главе управления новым обширным министерством, министр духовных дел и народного просвещения, как мы видели из высочайшего манифеста, был поставлен верховной властью в такие же отношения к св. Синоду, в каких находился министр юстиции к пр. Сенату. Правительство возложило на него высшее заведование всеми делами духовного ведомства. Министр должен был следить за деятельностью высшего церковного учреждения, безотлагательно получая от синодального обер-прокурора надлежащие мемории по делам, заслушанным в св. Синоде⁶⁸⁷, или же лично присутствуя на его заседаниях⁶⁸⁸; если, по каким-либо соображениям, он находил неудобным то или другое постановление св. Синода, то имел право высказать собственное мнение по возбужденному вопросу и побудить Синод вновь пересмотреть известное дело, совместно с высказываемыми замечаниями министра⁶⁸⁹. Давая св. Синоду разнообразные предложения или лично от себя, или через посредство синодального обер-прокурора⁶⁹⁰, министр духовных дел и народного просвещения представлял верховной власти доклады св. Синода по всем делам церковного управления⁶⁹¹, передавал Синоду всевозможные высочайшие повеления⁶⁹², вел «по духовной части» всякого рода сношения с различными министрами⁶⁹³ и подносил государю годовые отчеты о делах св. Синода и подчиненных ему учреждений⁶⁹⁴; в то же время он получал право приводить в исполнение высочайшие повеления об определении и увольнении членов св. Синода и о вызове епархиальных архиереев для временного присутствия в Синоде, определять и увольнять собственной властью главных светских чиновников синодального ведомства, заведовать награждением духовных лиц, по представлениям начальства, и принимать ближайшее участие в наблюдении за состоянием епархиальной церковной жизни⁶⁹⁵.

Образование министерства духовных дел. как высшей правительственной инстанции, обнимавшей все отрасли церковного управления и даже приравнивавшей самый Синод к второстепенным учреждениям, заведовавшим религиозной жизнью последователей различных неправославных и нехристианских вероисповеданий, существовавших в России, по-видимому, должно было окончательно подчинить церковь государству и, превратив духовное ведомство в одну из составных частей сложного государственного организма, отнять у представителей церкви всякую возможность руководиться в управлении синодальным ведомством не взглядами правительства, а действительными нуждами и потребностями церковной жизни.

Но крайнее унижение св. Синода, явившееся результатом учреждения министерства духовных дел, – унижение, оказавшееся, вследствие характера деятельности Голицына, далеко небезопасным для интересов самого православия, не могло не вызывать сильного, хотя и затаенного недовольства произведенной реформой в среде высшей церковной иерархии. Уже самое учреждение министерства духовных дел казалось ревнителям православия крайним унижением господствующей церкви и незаконным нарушением ее неотъемлемых прав на самостоятельность управления и исключительно привилегированное положение в ряду других религиозных обществ, существовавших в православном государстве. Принцип самой широкой веротерпимости в полной равноправности всех исповеданий, проведенный в учреждении нового министерства, не только поставил господствующую веру на ряду с различными инославными христианскими вероисповеданиями, но и приравнял ее к нехристианским религиям; св. Синод был подчинен министру духовных дел и находился к нему в совершенно таких же отношениях, как и различные учреждения, заведовавшие делами инославных и нехристианских исповеданий. Такое унижение господствующей веры и церкви возбуждало ропот и негодование в среде православного духовенства. Увлечение же Голицына мистицизмом, начавшее угрожать серьезными опасностями православной церкви, побудило, наконец, наиболее видных представителей униженной иерархии решиться и на открытое выражение своего недовольства правительственной деятельностью нового министра, что, в свою очередь, повело за собой уничтожение самого министерства духовных дел.

Официально поставленный императором Александром в положение министра духовных дел, представитель государственной власти в церковном управлении, сосредоточив в своих руках высшее заведование всеми важнейшими делами синодального ведомства, должен был уклониться от ближайшего и непосредственного участия в деятельности св. Синода, так как правительство нашло необходимым определить в высшее церковное учреждение особого обер-прокурора, подчиненного новому министру. По представлению Голицына, в самом непродолжительном времени после учреждения министерства духовных дел, св. Синод и получил такого обер-прокурора, поставленного уже в зависимость не от самого государя, а от одного из его министров.

24 ноября 1817 года пр. Сенату был дан именной императорский указ, повелевавший «д. с. с. князю Мещерскому быть обер-прокурором св. пр. Синода с жалованием, по сему месту положенным»⁶⁹⁶. 5 декабря Синод выслушал сенатское ведение об учреждения министерства духовных дел⁶⁹⁷ и назначении Мещерского синодальным обер-прокурором⁶⁹⁸, а 13 февраля 1818 года Петр Сергеевич Мещерский вступил в отправление своих служебных обязанностей. «Имею честь донести Вашему Сиятельству», писал он Голицыну от 18 февраля 1818 года⁶⁹⁹, «что 13 февраля сего года вступил я в отправление своей должности обер-прокурора св. Синода, о чем донесено от меня лично и и. д. Вашего Сиятельства, т. с. Козодавлеву».

Хотя в лице кн. Мещерского св. Синод и получил нового обер-прокурора, но, так как последний, с учреждением министерства духовных дел, утратил свое важнейшее право непосредственных сношений с верховной властью и был поставлен в подчиненные отношения к Голицыну, то действительным представителем государственной власти в синодальном ведомстве остался по-прежнему тот же Голицын, как окончательно выделившийся из Синода государственный орган церковного управления. В специальном наказе⁷⁰⁰, разъяснявшем права министра духовных дел и обязанности синодального обер-прокурора, само правительство определило их взаимные отношения тем, что приравняло первого из них к генерал-прокурору, а второго – к обер-прокурору пр. Сената⁷⁰¹, и, таким образом, признало министра единственным органом своего влияния на управление духовным ведомством, так как сенатские обер-прокуроры не имели самостоятельного значения и находились в полном распоряжении генерал-прокурора.

Правда, при учреждении министерства духовных дел правительство нашло нужным подтвердить права и обязанности синодального обер-прокурора, основанные на известной инструкции 1722 года⁷⁰², а отчасти даже и выработанные предшествовавшей практикой⁷⁰³, сильно развившей обер-прокурорскую власть, но, вместе с тем, оно поставило его в совершенно подчиненные отношения к министру и превратило обер-прокурора из своего ближайшего и непосредственного представителя в области церковного управления в простого уполномоченного министра духовных дел.

Синодальный обер-прокурор был обязан представлять министру мемории о всех делах, рассматривавшихся в св. Синоде⁷⁰⁴, и если, получив мемории, министр находил нужным высказать свой собственный взгляд по поводу какого-либо вопроса, уже решенного Синодом, то на обер-прокурора возлагалась обязанность предложить высшему церковному учреждению принять во внимание министерское мнение и вновь пересмотреть свое решение⁷⁰⁵. – В случаях разногласия во взглядах и мнениях синодальных членов потому или другому вопросу, обер-прокурор должен был немедленно представить министру подлинные протоколы Синода, вместе со своим заключением⁷⁰⁶, министр же духовных дел располагал правом или непосредственно от себя, или через того же обер-прокурора дать Синоду надлежащее предложение⁷⁰⁷. – Наиболее важные права и обязанности обер-прокурора, выражавшиеся в непосредственных сношениях с верховной властью во делам св. Синода, сделались исключительной привилегией одного только министра духовных дел⁷⁰⁸, совершенно устранившего синодального обер-прокурора и от сношений с министрами, стоявшими во главе управления различными светскими ведомствами⁷⁰⁹.

Нельзя не видеть, что, хотя с учреждением министерства духовных дел и сохранил свое существование институт синодальной прокуратуры, но действительным представителем государственной власти в церковном управлении являлся уже теперь не обер-прокурор, а новый министр. И действительно, во все время функционирования министерства духовных дел, обер-прокурор Мещерский не имел возможности самостоятельно оказывать какое бы то ни было влияние на церковное управление и был поставлен в необходимость ограничивать свою деятельность одним только выполнением разнообразных поручений Голицына.

Голицын довольно часто передавал свои распоряжения по духовному ведомству через посредство синодального обер-прокурора, и, в таких случаях, Мещерский обыкновенно делал соответствующие предложения св. Синоду, пользовался находившимися в его распоряжении средствами для приведения в исполнение министерских поручений и представлял Голицыну установленные рапорты о практических результатах тех мер, какие принималась им для осуществления желаний министра духовных дел. – 13 февраля 1818 года временно исправлявший должность министра духовных дел, т. с. Козодавлев, сообщил обер-прокурору Мещерскому, что он, на основании высочайшего распоряжения, объявленного Голицыным, назначил надворного советника Радина для производства судебного следствия по делу о злоупотреблениях свечными церковными доходами, имевших место, по показаниям священника Луки Лесницкого, в г. Лебедине. Сообщив, что все распоряжения об отравлении упомянутого чиновника на место судебного следствия уже сделаны им, Козодавлев поручил Мещерскому довести факт назначения следователя в г. Лебедин до сведения св. Синода⁷¹⁰. Обер-прокурор исполнил поручение и. д. министра духовных дел⁷¹¹ и представил Голицыну доклад о своем отношении к предписанию Козодавлева⁷¹². – 20 октября 1818 года Голицын, получивший донесение на священника Лесницкого от его епархиального архиерея, сильно вооруженного против виновника неприятного судебного следствия о злоупотреблениях свечными доходами, писал Мещерскому: «слободско-украинский епископ Павел сообщил мне о разных якобы противозаконных поступках лебединского священника Луки Лесницкого, по доносу которого было произведено следствие относительно злоупотреблений свечными доходами в соборной Успенской церкви. Я предоставляло Вам предложить сообщения на рассмотрение св. Синода»⁷¹³. Мещерский исполнил поручение министра⁷¹⁴ и рапортовал Голицыну, что Синод предписал слободскому преосвященному дать законное движение делу о повенчании священником Лесницким чужих прихожан, постановив отложить суждение об остальных поступках обвиняемого священника до окончательного решения возбужденного им дела о злоупотреблениях свечными суммами⁷¹⁵. Министр не удовлетворился таким постановлением и поручил обер-прокурору побудить Синод озаботиться скорейшим окончанием дела, обратившего на себя внимание самого государя⁷¹⁶. – Донос Луки Лесницкого, как видно из документов синодального архива, не только восстановил против него местное епархиальное начальство, но даже отразился чувствительным образом и на положении его ближайших родственников, служивших в той же епархии. 16 марта 1819 года Голицын писал Мещерскому, что священник слободско-украинской епархии Василий Лесницкий, прислав две жалобы на притеснения местного епархиального начальства, прибыл, наконец, в Петербург и здесь лично подал ему новое прошение; убедившись, что прошение Василия Лесницкого имело тесную связь с доносом его брата Луки, министр отослал полученные жалобы к синодальному обер-прокурору и поручил Мещерскому предложить их на рассмотрение св. Синода⁷¹⁷. В свою очередь, и Лука Лесницкий самовольно явился в Царское Село и там лично подал государю жалобу на притеснения епархиального начальства. Государь, выслушав доклад Голицына о положении, в каком находилось в то время еще нерешенное дело жаловавшегося священника, приказал освободить Лесницкого от обязанности возвращения в епархию и выразил желание, чтобы его дело не было предложено на рассмотрение св. Синода в отсутствие петербургского митрополита Михаила, что министр и поручил привести в исполнение обер-прокурору Мещерскому⁷¹⁸. – Стремление синодальной прокуратуры поставить в непосредственную зависимость от себя секретарей духовных консисторий оказало известное влияние на характер их отношений к местным епархиальным архиереям, так что некоторые из консисторских секретарей, смотря на себя, как на представителей обер-прокурорской власти в епархиальном управлении, начали уже руководиться подобной точкой зрения и в своих отношениях к местным преосвященным. Учреждение министерства духовных дел, еще более усилившее значение государственной власти в общей системе церковного управления, также оказало свой долю влияния на фактические отношения некоторых секретарей духовных консисторий к епархиальным архиереям. – 29 апреля 1818 года орловский епископ Иона обратился к Голицыну с жалобой на секретаря местной консистории, Прутковского, совершенно вышедшего из границ должных отношений к своему архиерею. «Сколько ни желательно было мне победить благим злое», писал Голицыну преосвященный Иона⁷¹⁹, «но все противостоит моим намерениям, и я должен прибегнуть к помощи Вашего Сиятельства. Все мои многочисленные указания и предписания не исполняются, и в канцелярии консистории дела находятся в непозволительном беспорядке. Такая беспорядочность в делах поддерживается и распространяется самой консисторией и особенно ее секретарем, который, злоупотребляя именем Вашего Сиятельства, выдает себя вторым равновластным начальником⁷²⁰, а потому и производит в консистории и в целой епархии зловредное разделение, со всеми его нежелательными последствиями, и, совершенно выйдя из повиновения, вопреки всем вразумлениям и увещеваниям, исполняет только те мои определения и резолюции, которые согласны с его видами и пристрастиями”. Получив жалобу орловского епископа, с просьбой удалить из его епархии секретаря Прутковского, министр духовных дел сообщил Мещерскому, что, не имея намерения оставлять Прутковского при настоящей должности, он поручает синодальному обер-прокурору предложить секретарям духовных консисторий, не пожелает ли кто либо из них поменяться местами с орловским секретарем⁷²¹.

Передавая обер-прокурору самые разнообразные поручения по синодальному ведомству и требуя от него точного исполнения своих предписаний, министр духовных дел иногда привлекал Мещерского и к разработке проектов новых законоположений по управлению церковным ведомством, но, и в подобных случаях, обер-прокурор не имел возможности действовать самостоятельно, а должен был только выполнять поручения своего министра. – 13 апреля 1819 года Голицын, сообщив обер-прокурору, что, по случаю предстоявших в Государственном Совете рассуждений об увеличении штатных окладов канцелярии пр. Сената, государь высказался в пользу уравнения с сенатской канцелярией и канцелярии св. Синода, предписал Мещерскому выработать проект нового штата для канцелярий св. Синода и московской синодальной конторы. Вместе с тем, министр духовных дел дал Мещерскому и другое, очень важное поручение – представить свои соображения по вопросу о том, в каких размерах можно увеличить жалование, получаемое самими членами Синода и его московской конторы⁷²².

Обер-прокурор исполнил предписание Голицына и 18 апреля 1819 года представил на его усмотрение свой проект новых штатов высшего церковного учреждения; автор проекта предполагал назначить всем членам Синода из архиереев, сообразно с жалованием сенаторов, по 4,000 рублей в год, а из архимандритов, на основании штата 1763 года, по 3,000 рублей. Но так как архимандриты в то время не присутствовали в св. Синоде, то Мещерский признавал законным обратить их оклады в жалование царскому духовнику и обер-священнику, хотя, по тому же штату 1763 года, протоиереям и полагалось жалования на одну треть менее вознаграждения, получаемого архимандритами. Необходимость назначения архимандритских окладов царскому духовнику и обер-священнику обер-прокурор мотивировал тем, что труды архимандритов и протоиереев, как синодальных членов, совершенно одинаковы, и протоиереи даже более нуждаются в средствах, чем архимандриты, так как, обремененные семействами, они не имеют таких пособий, какие получают последние от своих монастырей. Составляя требуемый министром план новых штатов св. Синода и его канцелярии, Мещерский не забыл и о материальном обеспечении синодального обер-прокурора, назначив ему в своем проекте, сообразно с сенатским штатом, вместо прежних 2,000 рублей в год, 4,000 рублей жалования и 2,000 рублей столовых денег⁷²³. Голицын внес выработанный обер-прокурором проект на обсуждение общего собрания Государственного Совета, признавшего его сообразным с высочайше конфирмованным штатом Сената, и 9 июля 1819 года государь утвердил представленные министром духовных дел штаты св. Синода⁷²⁴.

По-видимому, приведенный факт говорит и о некоторой самостоятельности обер-прокурора в разработке довольно важных вопросов синодального управления, но в действительности, и в данном случае, Мещерский только выполнил поручение министра духовных дел, так как при составлении своего проекта должен был строго сообразоваться с новым штатом пр. Сената, присланным Голицыным в качестве обязательного руководства в предстоявшей ему работе.

Не всегда, однако же, синодальный обер-прокурор имел возможность оказывать известное влияние на церковное управление даже и в положении уполномоченного министра духовных дел, обязанного выполнять его разнообразные предписания, так как Голицын нередко совершенно устранял Мещерского от всякого посредничества в своих сношениях со св. Синодом и лично от себя давал различные предложения высшему церковному учреждению. – 17 июня 1818 года св. Синод, выслушав предложения Голицына от 9-го июня, постановил предписать всем епархиальным архиереям и настоятелям ставропигиальных монастырей, чтобы они обязательно доносили о каждом происшествии, случавшемся в их церквях, непосредственно самому министру духовных дел. Напомнив Синоду об именном императорском указе от 21 сентября 1804 года, обязавшем духовное начальство принимать меры к установлению в церквях должного благочиния и о важных происшествиях доводить до сведения государя, Голицын указал в своем предложении, что впоследствии, во исполнение высочайшей воли, было предписано всем епархиальным преосвященным, по поводу каждого бесчиния и происшествия в церквях, немедленно относиться к нему, министру, состоявшему еще в то время в должности синодального обер-прокурора. Но, со времени учреждения министерства духовных дел, некоторые архиереи сообщали Голицыну подобные сведения, а другие по-прежнему относились с ними к синодальному обер-прокурору, что и побудило Голицына предложить св. Синоду вменить в обязанность епархиальным начальствам доносить о происшествиях в церквях непосредственно самому министру духовных дел⁷²⁵. – Когда, по поводу министерских докладов о непристойных происшествиях, в которых нередко фигурировали священно-церковно-служители, являвшиеся в церкви в непозволительном, нетрезвом виде, государь заметил, что опозорившие себя духовные лица не могли, конечно, вдруг дойти до такого нравственного падения, а постепенно приводились к нему нетрезвой жизнью, почему благочинным и следовало бы своевременно доносить о них епархиальному начальству, то Голицын предложил св. Синоду принять указанные им меры для предупреждения подобных явлений на будущее время. Министр духовных дел признал необходимым вновь подтвердить прежнее предписание, чтобы епархиальные архиереи, наблюдая величайшую осторожность в выборе благочинных, обращали особое внимание на священнослужителей, преданных безобразному пороку пьянства, и всеми мерами старались бы об искоренении подобного порока в среде приходского духовенства, предавая суду и лишая духовного сана не исправляющихся священно-церковно-служителей. Синод исполнил предложение Голицына и постановил разослать по епархиям соответствующие указы⁷²⁶. – Во время проезда государя через архангельскую губернию, благочинный онежского уезда Гавриил Львов, вопреки предписанию начальства, отлучался из Дениславского прихода, оставив там одного местного священника Варфоломеева, а последний, находясь в нетрезвом состоянии, отказался, будто бы по болезни, от служения литургии, хотя присутствовать на ней и выразил желание сам император Александр. Получив известие о неприятном происшествии, Голицын обратился к архангельскому преосвященному с запросом о мерах наказания виновных и, узнав, что Львов лишен должности благочинного и переведен из богатого в бедный приход, а священник Варфоломеев перемещен в бедный приход и послан на полгода в монастырь, с запрещением священнослужения во время монастырского заключения, нашел наказание виновных чрезвычайно слабым и недостаточным для удержания их от предосудительной жизни; кроме того, он признал такую меру наказания несправедливой и вредной для прихожан, так как последние, без всякой вины с своей стороны, были поставлены в необходимость иметь у себя порочных священников. Сообщив св. Синоду свой взгляд на наказание провинившихся священнослужителей, министр духовных дел предложил ему внимательно отнестись к распоряжению архангельского епископа, и Синод, вытребовав предварительно самые подробные сведения о происшествии, также признал наказания, наложенные епархиальным архиереем на виновных священников, не соответствовавшими важности их проступков и постановил лишить священства как Львова, так и Варфоломеева и определить их на причетнические места⁷²⁷.

Несмотря на громадное влияние, какое имел возможность оказывать на церковное управление министр духовных дел через подчиненного ему синодального обер-прокурора или же путем непосредственных предложений св. Синоду, высшее духовенство, по всей вероятности, должно было бы по необходимости окончательно примириться с установившимися отношениями представителя государственной власти к церковной жизни, так как Голицын пользовался безусловным доверием и расположением императора Александра. Но увлечение министра духовных дел господствовавшим в то время мистицизмом, – увлечение, постепенно усиливавшееся и начавшее принимать характер и направление, нежелательные для интересов церкви, дало возможность наиболее усердным и смелым ревнителям православия из среды духовенства, в значительной степени, подорвать безграничное доверие государя к могущественному Голицыну⁷²⁸, а затем, при содействии временщика Аракчеева, добиться и совершенного увольнения Голицына от должности министра духовных дел.

15 мая 1824 года пр. Сенату был дан именной императорский указ, решивший судьбу министерства духовных дел. «Снисходя на прошение министра духовных дел и народного просвещения, д. т. с. кн. Голицына», писал в своем указе император Александр⁷²⁹, «всемилостивейше увольняем его от управления сими двумя министерствами, оставляя его главноуправляющим над почтовым департаментом». Назначенному на место Голицына, новому министру народного просвещения, адмиралу Шишкову, тем же императорским указом, было поручено главное управление духовными делами иностранных исповеданий на основании манифеста 25 июля 1810 года, но ведомство православного исповедания, с увольнением Голицына, уже не перешло в ведение нового министра, а было поставлено в то же положение, в какое оно находилось до учреждения министерства духовных дел. «Назначив особого министра народного просвещения», писал государь в своем указе св. Синоду от 15 мая 1824 года⁷³⁰, «повелеваем: делам св. пр. Синода... иметь то же течение, в каком они находились до учреждения министерства 24 октября 1817 года».

Хотя именной императорский указ от 15 мая 1824 года и восстановил прежний порядок управления синодальным ведомством, имевший место до 24 октября 1817 года, но непродолжительно существовавшее министерство духовных дел оказало, однако же, настолько сильное влияние на фактическое положение представителя государственной власти в св. Синоде, что, после увольнения Голицына, значительная часть его министерских прав и преимуществ была перенесена на синодального обер-прокурора.

Необходимо заметить, что несмотря на уничтожение министерства, правительство сохранило первое отделение департамента духовных дел, где сосредоточивались все синодальные дела, поступавшие на усмотрение и распоряжение министра, и высочайшим указом, данным 15 мая 1824 года на имя комитета министров, поручило его ведению обер-прокурора св. Синода⁷³¹. «Что касается до первого отделения бывшего департамента духовных дел», писал Мещерскому гр. Аракчеев по поводу происшедших перемен в управлении синодальным ведомством⁷³², «то Его Императорскому Величеству угодно, чтобы оное оставалось в настоящем его положении под именем отделения духовных дел греко-российского исповедания при обер-прокуроре св. Синода, а определения, увольнения и награды чиновников отделения производимы были на правилах общего министерств учреждения». А так как в 1 отделении департамента духовных дел сосредоточивалась вся министерская деятельность Голицына по отношению к синодальному ведомству⁷³³, то и передача отделения в ведение обер-прокурора фактически ставила Мещерского почти в такие же отношения к св. Синоду, в каких находился к нему министр духовных дел.

Сохранив главное отделение министерского департамента и передав его в распоряжение синодального обер-прокурора, правительство наделило Мещерского и наиболее важным министерским правом – правом непосредственных сношений с верховной властью по делам своего ведомства. – 17 июня 1824 года гр. Аракчеев сообщил Мещерскому очень важное распоряжение государя, касавшееся сношений синодального обер-прокурора с верховной властью по делам высшего церковного учреждения. «Его Величество», писал Аракчеев, «повелел мне объявить вам Высочайшую волю, чтобы вы дела св. Синода, подлежащие Высочайшему разрешению и рассмотрению, присылали всегда к Его Императорскому Величеству в запечатанных конвертах со следующею надписью: «Его Императорскому Величеству – от обер-прокурора св. Синода – дела св. Синода – в собственные руки»⁷³⁴.

Установленный государем определенный порядок сношений синодального обер-прокурора с верховной властью сохранил свое существование и при преемнике Александра, императоре Николае I; представляя новому императору свой первый всеподданнейший доклад по делам св. Синода, обер-прокурор Мещерский нашел нужным указать в нем на различные способы представлений государю синодальных докладов, существовавшие при Александре Павловиче, и, упомянув о последнем высочайшем распоряжении, объявленном гр. Аракчеевым, пожелал узнать, какого порядка, по мнению государя, следует придерживаться ему на будущее время в своих сношениях с верховной властью? «Сохранить тот же последний порядок», написал император Николай в своей резолюции на обер-прокурорском докладе⁷³⁵.

Со вступлением на престол императора Николая I, взгляды правительства на положение св. Синода и его обер-прокуроров в области церковного управления, – взгляды, составлявшие главную основу, почву, на которой создавался и вырабатывался характер отношений представителей прокуратуры к высшему церковному учреждению, не сделались более благоприятными для интересов св. Синода. Воспитанный в духе суровой военной дисциплины и называвший всю систему государственного управления характерным военным термином команды, император Николай, торжественно провозгласивший самодержавие одним из основных принципов своей внутренней и внешней политики, стремился подчинить все отрасли государственной, общественной и духовной жизни русского народа тяжелой опеке сильной и крепкой правительственной власти, не оставлявшей должного места свободным проявлениям общественной и индивидуальной самодеятельности. Результатом подобных стремлений государя, всего выше ценившего внешний порядок в управлении и желавшего видеть в каждом органе правительственной власти сильное и властное начальство, стоящее на высоте своего положения, явилось крайнее развитие всемогущей бюрократии, подчинившей себе все стороны государственной и народной жизни. По словам довольно удачной характеристики дореформенного строя государственного управления, принадлежащей известному публицисту Каткову, бюрократия во время царствования Николая составляла «все во всем»; характеризуя, между прочим, положение церкви и церковного управления в Николаевское тридцатилетие, он находил даже возможным утверждать, что в то время не существовало церковного управления, а вместо него была бюрократия. Конечно, мы не можем согласиться с подобным мнением и не будем отрицать существования церковного управления в Николаевское царствование только потому, что в то время все сферы государственной, общественной и духовной жизни русского народа должны были испытывать на себе тяжелую опеку всесильной бюрократии, но, во всяком случае, приведенное замечание заключает в себе ту верную мысль, что непомерное развитие бюрократической системы не осталось без значительного влияния и на церковное управление.

Передача в ведение синодального обер-прокурора первого отделения департамента духовных дел, с простым переименованием его в «отделение духовных дел греко-российского исповедания при обер-прокуроре св. Синода», и предоставление ему права непосредственных сношений с верховной властью по делам высшего церковного учреждения, ставили Мещерского в условия, чрезвычайно благоприятные для дальнейшего развития влияния прокуратуры на синодальное управление, и фактически создавали для него положение, уже в значительной степени приближавшееся к положению бывшего министра духовных дел, кн. Голицына.

И нужно заметить, что даже само правительство нередко официально, хотя и не прямо, а косвенным образом, приравнивало права и обязанности синодального обер-прокурора к полномочиям министров различных ведомств и возлагало на Мещерского разнообразные поручения, позволявшие ему проводить некоторые правительственные мероприятия в жизнь духовного ведомства без всякого содействия св. Синода. – 21 августа 1827 года обер-прокурор предложил св. Синоду, для сведения и надлежащего исполнения, копию с выписки из журнала комитета министров, где была изложена воля государя, чтобы министры наблюдали за исполнением императорских распоряжений и требовали своевременных донесений об их выполнении от всех лиц и учреждений, получавших высочайшие повеления⁷³⁶. – 25 ноября 1827 года статс-секретарь Муравьев сообщил обер-прокурору Мещерскому, что в некоторых из представленных министрами ведомостей не обозначено, через кого были объявлены известным учреждениям различные высочайшие указы, и рекомендовал ему обязательно доставлять подобные сведения⁷³⁷. Очевидно, что в данных случаях правительство не выделяло синодального обер-прокурора из числа главноуправляющих отдельными ведомствами и приравнивало его полномочия к правам и обязанностям министров.

В мае 1826 года, через статс-секретаря Муравьева, обер-прокурору Мещерскому было объявлено высочайшее повеление о составлении новых штатов по духовному ведомству, вследствие чего 11 декабря того же года Мещерский представил государю свой первый проект требуемых штатов. Но так как в скором времени, через комитет министров, последовало распоряжение верховной власти, чтобы штаты различных ведомств были составлены сообразно с новым положением о канцелярских служителях, то представленный государю проект был возвращен Мещерскому для необходимой переработки, и 3 декабря 1827 года император получил от обер-прокурора переработанный план общих штатов, как по главным центральным учреждениям духовного ведомства, так и по различным местам епархиального управления. Выпиской из журналов комитета министров от 28 декабря 1828 года и 5 января 1829 года Мещерский был поставлен в известность, что, по высочайшему повелению, новые штаты в самом непродолжительном времени должны быть внесены министрами в Государственный Совет⁷³⁸. – Нельзя не видеть, что, в данном случае, правительство не только приравнивало синодального обер-прокурора к министрам других ведомств, но и пользовалось им, как самостоятельным органом государственной власти в церковном управлении, для проведения желательных преобразований в жизнь духовного ведомства без ближайшего участия св. Синода.

Интересно однако, что и теперь, когда обер-прокурор, как фактический преемник значительной части прав и полномочий министра духовных дел, получил возможность подчинить своему сильному влиянию всю систему церковного управления, в св. Синоде могли еще иногда иметь место и старые явления, обуславливавшиеся стремлениями синодальных членов руководиться при решении дел собственными соображениями, а не взглядами прокуратуры. – В своем всеподданнейшем докладе от 13 апреля 1829 года Мещерский писал, что по делу, возбужденному «просьбой генерал-адъютанта Клейнмихеля о дозволении ему вступить в брак с двоюродной сестрой его бывшей жены», синодальные члены высказали различные мнения и, несмотря на все настойчивые предложения обер-прокурора, не пришли к единогласному решению. Докладывая государю о разногласии членов св. Синода по вопросу, возбужденному прошением Клейнмихеля, Мещерский заявил, что он, со своей стороны, считает совершенно правильным мнение митрополитов новгородского и московского и епископа курского, признавших невозможным удовлетворение рассмотренной просьбы генерал-адъютанта. Император Николай Павлович остался чрезвычайно недоволен недостаточно энергичными действиями представителя государственной власти по отношению к высшему церковному учреждению и решительно заявил в своей резолюции, что обер-прокурор обязан употребить все находящиеся в его распоряжении средства, чтобы побудить Синод придти к определенному и законному решению затронутого вопроса. «В догматах веры разногласия быть не может и не должно», написал государь на всеподданнейшем докладе синодального обер-прокурора⁷³⁹, «посему подобного представления принять не могу от высшего духовного места в государстве. Вам, как блюстителю законов, должно вразумить членам Синода⁷⁴⁰ и, когда положится общее единогласное мнение, основанное не на умствованиях и толкованиях, а на точном смысле догматов, тогда мне оное представлять. Сим делом заняться немедля, ибо впредь строго вам запрещаю входить с подобным докладом, который совершенно выходит из всякого приличия». Высочайшая резолюция была предложена на обсуждение полного собрания синодальных членов, и хотя св. Синод постановил признать невозможным удовлетворение просьбы Клейнмихеля, однако же один из его членов, протопресвитер Криницкий, отказался подписать синодальный протокол, потребовав несколько дней для размышления⁷⁴¹.

Не менее интереса представляет для нас и другое обстоятельство, являющееся своего рода пережитком, отголоском прежних обычных взаимных отношений верховной власти и членов высшего церковного учреждения; мы разумеем частные, единичные случаи непосредственных сношений с государем петербургского митрополита Серафима, однажды получившего возможность оправдать в глазах императора законность синодального постановления, представленного в обер-прокурорском докладе неудобным и не вполне справедливым распоряжением, а в другой раз объявившего св. Синоду высочайшую волю о перемещении архиереев.

В своем всеподданнейшем докладе от 10 декабря 1827 года обер-прокурор Мещерский сообщил государю, что городовой секретарь Повалошвейковский испрашивает высочайшей милости – утвердить его брак с дочерью помещика Евфросиньей Ваулиной, так как Синод, расторгнув данный брак, по причине родства незаконных супругов, поставил в самое несчастное положение пятерых детей, прижитых от неосмотрительно совершенного брака. Николай Павлович, под влиянием Мещерского, по-видимому, нашел возможным удовлетворить просьбу Повалошвейковского и написал на обер-прокурорском докладе: «брак расторгать, когда он дозволен был духовным начальством, я не признаю ни справедливым, ни удобным»⁷⁴². Но синодальные члены, обсуждая высочайшую резолюцию, признали необходимым, для оправдания законности своего постановления, представить государю точную и обстоятельную справку о деле городового секретаря и поручили исполнение общего решения митрополиту Серафиму. 20 декабря 1827 года Серафим представил от себя непосредственно самому императору подробную записку обо всех обстоятельствах дела Повалошвейковского и стремился доказать в ней, что постановление Синода, расторгнувшего брак, было вполне законно, так как духовное начальство разрешило совершение брака под условием соблюдения установленных предосторожностей, что, однако же, вследствие ложных показаний жениха и свидетелей, не предупредило заключения незаконного брачного союза. Донесение митрополита Серафима совершенно изменило, вызванный обер-прокурорским докладом, взгляд государя на постановление св. Синода, и даже повело за собой строгое замечание императора по адресу самого Мещерского. «Если бы в записке, мне представленной», написал Николай Павлович на донесении Серафима⁷⁴³, «дело было столь же ясно изложено, как здесь, то я бы не остановился согласиться со мнением свят. Синода, – впредь г. обер-прокурору быть осмотрительнее в отправлении своей должности, и когда бывает в недоумении, спрашивать моего разрешения».

Как ни прочно установился уже в рассматриваемое время строго определенный порядок сношений верховной власти с высшим органом церковного управления через посредство синодального обер-прокурора, однако и при кн. Мещерском имели еще место единичные случаи объявления св. Синоду высочайших указов самими же членами высшего церковного учреждения. «Митрополит Серафим», писал, например, Мещерский в своем всеподданнейшем докладе от 16 апреля 1828 года⁷⁴⁴, «объявил св. Синоду Высочайшую волю о переводе пермского епископа Дионисия в другую епархию и о назначении на место его другого архиерея с большей твердостью».

Но необходимо заметить, что такого рода факты из области отношений св. Синода к своему обер-прокурору и к самой верховной власти теперь, при кн. Мещерском, представляли собой крайне редкие, исключительные явления, почти совершенно не парализовавшие возраставшего влияния прокуратуры на церковное управление.

Развитие обер-прокурорской власти, соединявшееся с осложнением обязанностей прокуратуры, побудило Мещерского восстановить временно существовавшую при Екатерине и должность специального чиновника за обер-прокурорским столом, но в скором времени, несмотря на самую усердную деятельность своего нового помощника, Мещерский пришел к убеждению в крайней недостаточности той помощи, какую мог оказать ему единственный чиновник, определенный за обер-прокурорский стол, и 5 июля 1830 года представил государю доклад о необходимости назначения в непосредственное распоряжение синодального обер-прокурора второго специального чиновника. Указав государю на трудность и сложность обер-прокурорских обязанностей, Мещерский писал в своем докладе от 5 июля 1830 года, что, изыскивая всевозможные средства к более успешному выполнению возложенных на него служебных обязанностей, он пришел к убеждению в необходимости иметь в своем распоряжении еще второго помощника, в лице товарища особого чиновника за обер-прокурорским столом. Законность своего желания он обосновывал на том, что в пр. Сенате не только при каждом департаменте, но и при каждом отделении департаментов полагалось по два штатных чиновника за обер-прокурорским столом; «между тем», писал Мещерский, «при разнообразии и множестве занятий Синода, его обер-прокурор,... действующий со времени Петра Великого по одной инструкции с генерал-прокурором, наблюдающий за всеми духовными присутственными местами в государстве и поставленный в отношения к высочайшей власти совершенно отличные от сенатских обер-прокуроров, гораздо больше имеет нужды в способных помощниках еще и потому, что духовное управление необходимо требует особой предварительной подготовки от лиц, участвующих в нем»⁷⁴⁵.

По-видимому, ничего не могло быть естественнее стремления Мещерского к увеличению наличного чиновничьего персонала, находившегося в непосредственном распоряжении синодального обер-прокурора, так как сильно осложнившиеся обязанности представителя государственной власти в церковном управлении теперь уже не могли успешно выполняться без соответствующих изменений в организации или самой прокуратуры, или же высшего, центрального учреждения духовного ведомства. Но доклад Мещерского не встретил никакого сочувствия со стороны государя, заметавшего в своей резолюции, что «должно уменьшать, а не прибавлять число чиновников»⁷⁴⁶, и прокуратура должна была взыскать другие средства, чтобы иметь возможность легче и удобнее выполнять свои многосложные обязанности. Такие средства и были найдены ею в образовании новых, не существовавших ранее при св. Синоде, центральных учреждений, заведовавших различными отраслями церковного управления и непосредственно подчиненных синодальному обер-прокурору. Значительные изменения в организации центрального церковного управления, окончательно упрочившие новое положение представителя государственной власти в духовном ведомстве, последовали, однако же, не при самом Мещерском, принужденном в последние годы своей синодальной службы, по семейным обстоятельствам, довольно часто уклоняться от непосредственного заведования обер-прокурорскими делами⁷⁴⁷, а при его ближайших преемниках.

Увольнение Мещерского от должности синодального обер-прокурора состоялось 2 апреля 1833 года, 10 же апреля св. Синод выслушал сенатское ведение о совершившемся факте. «Обер-прокурора св. Синода, т. с. кн. Мещерского», писалось в именном императорском указе, данном Сенату 2 апреля 1833 года, «согласно принесенной Нам просьбе, Всемилостивейше увольняя от сей должности, повелеваем присутствовать ему в пр. Сенате,... с сохранением... тех окладов, какие он получал по званию обер-прокурора св. Синода из государственного казначейства»⁷⁴⁸.