Наблюдения и впечатления миссионера. Выпуск 3

Первая миссионерская поездка в 1902 г. была совершена мною 16–18 февраля. На этот раз для посещенья были намечены менее заметные и мало-известные пункты раскола в Каширском уезде, именно села: Спас-Тешилово, Тульчино, Ново-Никольское, Сенькино и Незнань, но удалось побывать только в первых трех из них. Так как путь в с. Тешилово лежал чрез с. Липицц и дер. Селину, то мы (с помощником миссионера о. Мерцаловым) остановились у священника этого села о. Щеглова, чтобы навести, между прочим, справку, как живут незаконно-сошедшиеся молодые – Уликов (раскольник) и Марья Фетисова (православная). Как я и ожидал, оказалось, что между молодыми, после того как преступная цель Федора была достигнута, начали замечать охлаждение, но Марья Фетисова, находясь в безвыходном положенья, продолжает, конечно, проживать в доме уставщика Михаила Уликова, т. е., своего мнимого свекра. Цель расколоучителя достигается.¹

В Селинской церковно-приходской школе мы присутствовали на всенощной, совершаемой здесь под праздничные дни именно с целью огражденья православного населения от увлеченья в раскол, потому что в деревне есть раскольническая моленная, куда, за дальностью деревни от приходского храма, могут вовлекаться и православные. Народу у службы оказалось очень много: полная школа. Пел хор мальчиков и девочек.

После всенощной отправились в село Спас-Тешилово² и, кстати сказать, прежде чем попасть в это село, дорогою попутались, потому что было уже темно, а путь – мало проторенный.

О расколе в приходе означенного села имеются следующие сведения. Раскольников насчитывается здесь всего 36 человек; разделяются они на два толка: поповцев – австрийцев и безпоповцев – нетовцев, из коих первых 31 человек (14 мещан и 17 крестьян), а вторых 6 человек; все они проживают в сельце Шипилове. Эти Шипиловские раскольники по австрийскому священству имеют тесную связь с селинскими раскольниками, потому что для исправления духовных треб они обращаются в селинскую моленную, куда по временам приезжает для этого из д. Глазова уже не раз упоминавшийся нами поп Иван, так что Шипилово, как и Селина, составляет приход этого попа.

На другой день, по приезду в Тешилово (17 Февр.) о. Мерцалов за литургией сказал поучение о втором пришествии Господа И. Христа, соответственно церковному воспоминанию этого события.

Так как в сельце Шипилове, где главным образом сосредоточивается раскол, имеется двухклассное министерское училище, то я лучшего помещения для устройства беседы не мог и желать. Народ на беседу собирался очень туго несмотря на то, что о беседе было сделано оповещение заблаговременно. Когда же народу набралось достаточно, то я открыл беседу об австрийском священстве, с выяснением его происхождения и незаконности. Заметно было, что многие слушали мою беседу с пониманием, потому что сопровождали ее нередко поддакиванием и другими подобными знаками согласия; но на предложение мое побеседовать однако никто не отозвался, что объясняется, главным образом, тем, что раскольники на беседу не явились, несмотря на то, что к ним нарочито посылалось приглашение. „ Ведь они – что мыши – где, значить, им свободно, они бегают и шныряют, а чуть, что заслышать, разбегутся по норам», так объяснил один из слушателей отсутствие раскольников на беседе. Потом из расспросов оказалось, что шипиловские раскольники не чужды стремления к привлечению к себе православных односельчан и соседей: на мой вопрос об этом тот же слушатель отвечала «да, они на полосе, во время работ, часто заговаривают с нами о вере». Кажется, уж здешний раскол слаб, а все-таки, как видно, одна из заметных черт его (пропаганда) сохраняется в нем. По окончании беседы были раздаваемы брошюры противо-раскольнического содержания. Православные слушатели выражали неподдельное удовольствие по поводу нашего посещения.

Из с. Тешилова мы отправились в село Тульчино, отстоящее от Тешилова верстах в 5. По более или менее официальным сведениям, в этом селе раскольников указывается только 3 человека, принадлежащих к секте нетовцев, по на самом деле, как слышно, раскольников в собственном смысле, а также придерживающихся раскола здесь насчитывается дов. значительная часть прихода. По не ведомым для нас причинам, местный священник – старец, у которого мы остановились, довольно неохотно делился с нами сведениями о раскольниках своего прихода, представляя состояние раскола в нем обстоятельством, мало заслуживающим какого-либо внимания. Но судя по тому экземпляру раскольника, с которым нам пришлось познакомиться в Тулчине мы склонны дать веру вышеупомянутым слухам о значительно-сильном развитии раскола в Тульчинском приходе; Священник свел нас к одному раскольнику, проживающему на самом краю села, Тимофею Дмитриеву, старику лет около 80. Он оказался типичным раскольником-фанатиком старого закала. Напоминающим собою чуть ли не времена протопопа Аввакума. Когда мы вошли в его избу, то настали его одного, занимающегося починкой старого заплатанного белья. Приход наш, с предварительным, впрочем; предупреждением о том со стороны священника, как видно, положительно возмутил и рассердил старика. Когда я, так сказать, отрекомендовался и сказал; что прибыль к нему побеседовать о св. вере и церкви, то он вызывающе и страшно-крикливо начал говорить: „что ж со мной беседовать, я человек неученый, вот беседуй с ним» (при этом он указал на священника). Однако я начал разъяснять учете о св. церкви и необходимости принадлежать к ней, но мою беседу крикливо прерывал старик разными, совсем не идущими к делу, указаниями из Свящ. Писания, в роде того, напр.: „ ты читал: ответа не даде ему» (т. е. И. Христос Пилату), или: „Иуда ковчежец имея»; но особенно часто слышалась фраза: „я – мужик, ратай, невежа^и. Последняя фраза, постоянно повторявшаяся, имела, конечно, тот же смысл, как и вышеприведенный, что он человек неученый... Когда же я указал, что неученому-то и нужно бы послушать ученых, то он сказал, что „поздно уж», и, указывая на маленькую девочку, вошедшую в это время в избу, прибавил: „вот приходили бы учить меня тогда, когда я был такой». Затем, представляя себя, вероятно, преследуемым за веру, он стал запутанно припоминать различные случаи „мучения» старообрядцев за веру, и, между прочим, намекал на известное тираспольское дело, о котором что-то такое слыхал. Возбуждаясь все более и более, он начал сильно кричать и, как-бы сознавая все-таки, что это неприлично, объяснил свое такое поведете фразою: «вы знаете, что без вина бывают пьяны»; вот и я: теперь я ничего не понимаю». Если присоединить ко всему этому, что во время возбужденно-крикливого с нами разговора он не однажды схватывал лежавший на лавке топор, то понятным будет, какое удручающее впечатлите произвел на нас этот старик – фанатик. С тоскливо – тяжелым чувством оставили мы этого старика, и мне в пути еще долго рисовалась его сурово-старческая фигура, почему-то очень напоминавшая мне расколоучителей первого времени, и долго еще звучала в ушах излюбленная фраза его: „я – мужик, ратай, невежа».

Из с. Тешилова мы направились в село Ново-Никольское. В приходе этого села, именно в деревне Митинке, насчитывается 8 человек раскольников-нетовцев. Отчасти за неимением времени, а отчасти потому, что священник нас предупредил, что нетовцы дер. Митинки живут совершенно замкнуто, и мало надежды на то, чтобы увидать их, мы не беседовали с ними, отложив то до более благоприятного случая. Но за то много беседовали с священником – очень почтенным старцем и благочинным о. Симеоном Георгеевским о судьбах раскола вообще и мерах воздействия на раскольников, а также вообще о религиозно- нравственном настроении современного общества³. Опытность и авторитетность этого священника, а также внимание его к своему приходу, в котором он служит давно, утешили нас мыслью, что ново-никольский приход имеет надежного стража, и вряд ли какие-нибудь плевелы вновь произрастут здесь, а те 8 нетовцев, которые здесь имеются, отживают свое существование. Между прочим, из беседы со священником я узнал, что рассадником раскола в той местности является ситцевая фабрика вдовы – купчихи Мараевой, находящаяся за р. Окой вблизи г. Серпухова. На этой фабрике работает до 6000 человек, а так как миллионерша Мараева сама раскольница, то и старается всеми мерами поддерживать раскол среди своих рабочих ⁴⁵).

Вскоре после описанной поездки, великим постом я, по обычаю, занялся устройством собеседований с старообрядцами в самом городе Туле. Местом собеседований в этом году был избран наиболее обширный храм в центре гор. Тулы, именно Спасский, что на Посольской улице, потому что прошлогодний опыт показал, что малопоместительный и мрачный единоверческий храм вовсе недостаточен и неудобен для означенной цели. И действительно, выбор Спасского храма был кстати: стечение народа на беседах в великом посту было громадное, так что на некоторых из них бывало до 1000–2000 человек, а на первой беседе, надо полагать, было даже более 2000⁶⁵. В продолжение великого поста бесед устроено было пять: 3, 10, 17, 28 и 31 чисел Марта. Темы бесед были следующие: а) об истинной православной греко-российской церкви, с предварительными разъяснениями истории и значения обряда православия;

б) о догмате и обряде, с разъяснением вины старообрядцев, усвоивших обрядам значение догматов; в) о почитании креста Христова и о крестном знамении, с выяснением неправильности взглядов старообрядцев на крест четвероконечный и па троеперстие; г) о посте и подвигах внешнего благочестия (крайности в воззрении на них старообрядцев); д) об антихристе (против старообрядцев). Серьезных возражений на беседах не предъявлялось, но несмелые попытки побеседовать обнаруживались. Так, на первой беседе выступал один молодой парень, который, с трудом протискавшись чрез толпу, предложил такой вопрос: «а что, господин, если бы меня сейчас задавили, и я бы успел только покаяться кому-нибудь, получил бы я спасете, аль нет». Я принял его за безпоповца и понял вопрос его в том смысле, что можно-ли покаяться пред мирянином, а потому начал говорить о необходимости получать разрешение грехов от лица освященного, а в случаях «смотрительных» (т. е. исключительных) можно исповедать свои грехи и мирянину, но с тем, чтобы он передал их на разрешение духовному отцу. Мое разъяснение что-то мало успокоило возбужденное состояние собеседника; очевидно было, что ему хочется высказаться, и он высказался: «порядка нет на беседе, давка, а полиции мало; ведь могли Меня задавить». Отсюда я понял, что вышеприведенный вопрос собеседника сделан им вовсе не по религиозным побуждениям и не по желанно получить, так сказать, принципиальное решение его, а вызван был неудовольствием от тесноты и давки, от которых, может быть, пострадали и его бока. А потому я и заметил ему: «мое дело – беседовать о вере, а за внешним порядком следить – это уж не совсем мое дело». Но собеседник, по-видимому, и с этим не согласился, – На беседе о догмате и обряде один мужичек несколько раз прерывал мою беседу вопросом: «а что такое догмат?». Я терпеливо отвечал ему, что когда кончу беседу, то с ним охотно отдельно побеседую. По окончании беседы случилось, однако, следующее. Вместо того, чтобы беседовать со мною, он сказал: «ведь, может, и есть умеющие и желающее побеседовать, но не проберешься». Тогда пристав расчистил проход, а я предложил желающим воспользоваться этим удобством для беседы, но по своему воспользовался им только совопросник о догмате: он довольно быстро по этому проходу вышел из церкви, чем вызвал даже смех среди слушателей. – На беседе о подвигах внешнего благочестия вставил замечание один слушатель относительно лестовок: «лестовки, говорил он, и татары имеют», значить, выходило по нему, они имеют же какое-нибудь отношение к вере. Вот и все, в чем выразился более или менее публичный обмен мыслей на беседах. Но случалось, что по окончании беседы ко мне подходили некоторый лица за разъяснением того или иного отдельного вопроса.

Весною я вознамерился побывать в гор. Белев, что и исполнил 13–15 Мая. Понятны побуждения, по которым мне желательно было посетить гор. Белев. Раскол свил себе гнездо в г. Белеве весьма давно – в самый первый: период своего существования. Достаточно вспомнить, что один из самых первых беглых попов, современник родоначальника беглопоповщины попа Кузьмы, поп Стефан – был выходцем из Белева. Стефан этот был довольно заметным деятелем своего времени и дерзал кое в чем не соглашаться с самим Кузьмою⁷. Вместе с Стефаном и вслед за ним отправились в Стародубье и несколько других белевских выходцев – раскольников; здесь они поселились в разных слободах и посадах, а главным образом в пос. Митьковке, который, как думают, и самое название получил от сына попа Стефана – Дмитрия Степанова. Все это было в 70 – 80-х годах XVII столетия. Мы, конечно, совсем не задаемся проследить судьбы раскола в г. Белеве, для чего не им имеем особых побуждений и надобности, а главным образом не располагаем для этого достаточным материалом. Мы только хотели упомянуть о более древнем известии о белевском расколе и о попе Стефане белевском, имевшем значение не только для белевского старообрядчества, но и вообще в судьбах беглоповщины. Конечно, за долгий период своего существования белевский раскол перерождался, видоизменялся и к настоящему времени в своем большинстве выродился в так называемое „келейничество», которое состоит главным образом в уединенной молитве и тайном совершении богослужения, между прочим, по книге известной под названием: «скитское покаяние, душеспасительное, еже есть описание молитвы, яже сочинена с покаянием» ⁸. В настоящее время в г. Белеве по более или менее официальным сведениям, раскольников насчитывается душ до 30, при чем большая часть их проживает в приходе Петропавловской церкви и принадлежит к поповщинской секте ветковского согласия (т. е., беглопоповщинской), а остальная часть к поморскому согласию ⁹. Ослабление старообрядческого раскола в гор. Белеве наиболее всего способствовало основание здесь единоверческой Вознесенской церкви и прихода при ней в 1818 году. Церковь весьма благоустроенная и, можно сказать, богатая; на посетителя производит прекрасное впечатление. При осмотре древностей этой церкви мы обратили особенное внимание на образ Св. Николая, весьма древнего византийского письма, украшенный жемчугом; святитель изображен с двуперстием. Из старопечатных книг здесь хранятся в значительно свежем еще виде следующая: а) Гермогеновское Евангелие от 1606 года (на л. 15 об. которого имя Спасителя напечатано Иис) Церковное Око(Устав), напечатанный при царе Михаиле Федоровиче; в) Иоасафовское Евангелие, напечатанное в 1636 г. (пожертвованное купчихою Глафирою Ивановною Пучинною¹⁰ в 1882 г.); г) Иосифовское Евангелие, напеч. в 1644 г. (оно и в настоящее время употребляется при Богослужении и, несмотря на то, замечательно сохранилось); д) Иосифовский Потребник, напеч. в 10-е лето патриаршества Иосифа (1651 г.).

Между; прочим, и в других церквах г. Белева имеются замечательный древности, еще недостаточно описанные и оцененные должным образом, напр., особенно в Воскресенской церкви и отчасти в Покровской. По засвидетельствованию священника единоверческой церкви, единоверцы г. Белева весьма близки к полному, безусловному. слиянию с православием, что видно, между прочим, из того, что единоверцы, проживающее в разных частях города, не стесняясь посещают ближайшие к ним православные храмы, вследствие чего в единоверческом храме богомольцев, обычно, бывает очень немного.

Таким образом, все вышеизложенный обстоятельства говорят в пользу высказанного о. благочинном, протоиереем М. О. Бурцевым, предположена, что раскол в Белеве вымирает. Но говоря о белевском расколе, нельзя не отметить и одного печального явления, о котором сообщил священник Петропавловской церкви о. Михаил Постников. 24 Ноября 1901 года в Петропавловском приходе купил дом личный почетный гражданин Онисим Андреев Успенский, сын псаломщика Калужской губернии, Медынского у, с. Георгиеевского. Успенский, по его словам, венчан в православной церкви, женат на Евгении Ивановой, раскольнице – безпоповке| Невидимому, сам Успенский совратился в безпоповский раскол и исправляет для безпоповцев духовные требы, потому что в его доме, накануне воскресных и праздничных дней собираются из разных частей города старухи, которые целые ночи проводят в доме Успенского и уже на другой день, утром, расходятся по домам. В праздники Рождества Христова и Богоявления приходский причт не был принимаем в доме Успенского. Успенский с семейством в церкви ни разу не был; на замечание священника, почему он не бывает в церкви₎ Успенский отговаривался тем, что он находится на службе, сперва на железно-дорожном вокзале, а потом в трактире буфетчиком. Вообще, этот Успенский – личность очень подозрительная и тёмная. Как сын псаломщика, учившийся, вероятно, в училище, он может сослужить немалую службу раскольникам, особенно совершением у них служб.

Такие сведения собраны мною о состоянии старообрядческого раскола в г. Белев. Но при отправлении в г. Белев я имел преимущественно в виду не раскол, так слабый и незначительный в г. Белеве, а хлыстовщину, которая продолжает издавна жить в Белеве, искусно и лицемерно скрываясь под маской православия. В науке о расколо-сектантстве признано, что нет ничего труднее, как добиться правдивых сведений о хлыстах, или же втянуть их в беседу о предметах их верования. Тут приходится идти ощупью и путем только аналогий и даже простых догадок. Сообщу все, что я успел пока узнать о хлыстовщине в г. Белев.

Хлысты и хлыстовки, при чем последних значительное большинство, проживают почти исключительно в районе Петропавловского Прихода. Их, по сообщению местного священника, насчитывается 28 человек (но на самом деле значительно больше). Белевские хлыстовки также, как и раскольницы, известны под названием келейниц. Они, по словам прот. Г. Панова, «представляют общину более или менее определившуюся» и устойчивую в своем лжеучении, но в обыкновенном быту они ни чем особенным но отличаются от православных: ни в устройстве жилищ, ни в костюме, а присмотреться к их жилищам и костюмам, так откроются резкие особенности» ¹¹. Хлыстни хлыстовки (а по выражению священника, некоторые, подозреваемые в принадлежности в скопческой ереси) проживают в шести домах Петропавловского прихода, из коих особенное внимание обращает на себя один; в нем проживают 9 пожилых женщин – девиц (только одна девушка 12 лет; а самой старшей 74 года) и один мужчина старик – Николай Гаврилов Кудимов 76 лет, который и является у них, по выражению священника, главарем. Кроме Кудимова, подобными же „главарями» секты в Белеве считаются Диомид Федоров Балашенко и Федор Федосиев Шмаков, все они отставные солдаты, приписавшиеся к белевскому мещанскому обществу. Что касается хлыстовок, то все они крестьянки из разных губерний, приписанная к белевскому мещанскому обществу. Я посетил наиболее, так сказать, населенный хлыстовский дом, в котором „главарем» состоит упомянутый Кудимов, с которым я думал побеседовать. Но старик, хотя был и дома, однако, завидя нас (меня и священника), моментально куда-то скрылся; встретила же нас хозяйка дома Татьяна Евстафиева, старуха 63 лет. Из разговоров с нею я узнал, что как она сама, так и проживающие у неё старые девы, прибыли в Белев из Орловской губернии после того, как она была отпущена „господами» (помещиками); все они друг другу чужие, но как они сошлись в одном доме, об этом она, хотя и рассказывала кое-что, но на столько туманно и запутанно, что никак не могу теперь представить истинную историю их как-бы „случайного» совместного жительства. Думается, что это просто потому, что о самом-то главном мотиве – именно о религиозных убеждениях – она намеренно и упорно замалчивала. Имея в виду их хлыстовские убеждения, я начал беседовать об единой истинной вере и церкви и об едином искупителе – Господе нашем И. Христе. Со всем, что я говорил, собеседница соглашалась, при чем настолько казалась убежденною, что трудно было даже приступить к рассуждениям о предметах их разногласия с православною церковью. Однако я стал говорить о некоторых пунктах хлыстовского учения, – и главным образом о перевоплощениях и о радениях. Старуха удивлялась такому учению и притворилась, что она чуть ли не первый раз слышит о нем. Когда я начал говорить вообще о домашней молитве в сравнении с церковною, то старуха сказала только, что они собираются вей вместе помолиться пред образами по вечерам и читают те молитвы, который знают, напр. „Отче», „Богородицу», а никаких распевцев и стишков они совсем не знают; при этом она вскользь упомянула, что про них очень много говорят „неправды». Так как обитательницы этого дома не употребляют мяса, то я говорил и о воздержании от мяса; какой смысл и значение оно должно иметь. Старуха ответила, что она не ест мяса просто потому, что „душа не принимаете» (т. е., чувствуете к нему, так сказать, физиологическое отвращение), а более молодые девки не едят потому, что невыгодно для них готовить особо, а то они, пожалуй, стали бы есть. Во время этой довольно продолжительной беседы: за стариком Кудимовым хозяйка нисколько раз посылала, как будто желала, чтобы он пришел, но на самом деле это делалось притворно, на показ. Старик так и не показался. Старуха же сказала, что он ей совершенно чужой, проживает у неё как бы „на фатере»; нужен же он только для того, чтобы возить по ярмаркам и сбывать их работу (он занимаются тканьем кружев, холстов и концов полотенец). Вовсе время беседы хозяйка оказывала особенное внимание и почтение священнику и вообще вела себя как самая преданная церкви православная, но эта-то слишком деланная преданность отчасти и обнаруживала её неискренность. Одна подробность: когда мимо окон проходил сборщик с кружкой, то она остановила его и подала монету на: „православный храм». В заключение сообщения о посещении этого „хлыстовского» дома не могу не сказать, что если обитательницы этого дома: действительно убежденные хлыстовки, то они прекрасно и точно выполняют заповедь основателя – хлыстовщины „Саваофа» Данилы; Филиппова: «хранить тайну никому не открывать ее, хотя бы стали бить или жечь» это один из догматов секты, делающий проникновение во „внутренняя» её весьма трудным, а во многих случаях и не возможным.

28–30 июня я совершил миссионерскую поезду в приходы сел Медведок и Луковиц, в которых первый раз был в Мая месяце 1901 года.

Вечером, в день приезда я немало беседовал с священником с. Медведок о. Петром Корсунским, касаясь разных вопросов по расколо-сектантству; в этой беседе я узнал от него нечто и новое из жизни раскола дер. Берник. Так, он рассказал мне, что раскольники дер. Берник ведут себя более откровенно и свободно, чем допускает закон: они позволяют себе публичное совершение треб. Зимою 1901 года, незадолго до святок был такой случай. О. Петр проезжал деревней Берники, и вот видит: идет на встречу ему похоронная процесса с двумя гробами, сопровождаемая иконами и пением, во главе с уставщиком Федором Сергеевым Агафоновым. Оказалось, что покойники – раскольники, а Федор Агафонов, совершив чин погребения над ними в доме (моленной), торжественно провожал их до кладбища, причем по дороге совершал панихиды, при отправлении коих присутствовали и православные, принимавшие, по неведению, молитвенное общение с раскольниками. О. Петр, хорошо зная, что совершается дело незаконное и Богу неугодное, не оказал обычных религиозных знаков почитания этой процессы (т. е. не снял шляпы и не перекрестился); и что же? раскольники не только не смутились от встречи священника, который о незаконных их действиях мог донести, куда следует, и спокойно проделывали свое дело, но даже впоследствии выразили обиду на священника, что тот не оказал религиозного внимания их незаконной требе; один из раскольников приходить к о. Петру и, м. прочим, сказал: «я рендую (т. е. претендую) на тебя», – и когда о. Петр спросил его – за что, то он указал на вышеупомянутый случай в дер. Берниках. Нам невольно теперь припоминается, как сами раскольники относятся к религиозным отправлениям православной Церкви: хорошо еще, если бы они только не обращали на них внимания, нет: они намеренно и показно оскорбляют священный действия нашей церкви: отворачиваются задом, плюются, чуруются и т. д. Где-же оскорбленная сторона и где справедливость? Упомянутый уставщик Федор Агафонов не оставляет попыток и к совращению православных, об одной из каковых также рассказал нам о. Петр. Это было в 1902 году. Заболела крепко одна старушка в дер. Берниках. Как-то вовремя болезни муж её отлучился из дома в гор. Тулу. Этого было достаточно для того, чтобы Федор и его споспешники начали усилия к совращению её в раскол, всевозможно воздействуя на больную старуху. Довольно обычное явление в зараженных расколом селениях. Может быть, и раньше эта старушка обнаруживала склонность к „старой вере», но еще колебалась; на этот раз Федор имел полный успех: он совершил над нею чиноприем в раскол. И все это совершено было в отсутствии мужа над одинокой, бессильной больной. Однако, благодарение Богу, эта новая жертва раскола ускользнула из его сетей. Во время её болезни, продолжавшейся и после перехода в раскол, её домашние, а особенно священник, долго убеждали ее покаяться и принять Св. Тайны, но она упорно отказывалась под предлогом, что она „недостойна» причащения, потому что „Святая только святым». Когда же она, почувствовала себя совсем худо, то дов. неожиданно изъявила желание приобщиться. Немедленно приглашен был священник, который причастил ее после раскаяния. И что-же? Больная постепенно стала чувствовать себя лучше и лучше и к Святой встала на ноги (болезнь и приобщение её случились великим постом). Вовремя Пасхальной недели она пригласила священника со св. крестом и иконами и, видно, была особенно религиозно-настроена. В рассказанном случае есть и печальная, и утешительная сторона. Но уже совсем прискорбно было слышать, что присоединенный к церкви еще в 1901 году сын уставщика Федора Агафонова – Андрей доселе ничем не обнаруживает искренности своего обращения к Церкви, с которой продолжает не иметь никакого общения: он в существе дела остается в прежнем духовном настроение. Да и могла-ли иметь место эта искренность, когда, как это мне сделалось известным, самое обращение было следствием неприятных счетов его с отцом, который в конце концов чуть не прогнал его из дому. Андрей ушел на заработки в Тулу, и вот здесь, вероятно, для того, чтобы насолить отцу – вожаку раскола – обращается к церкви (припомним из прошлогоднего нашего отчета, как сам Андрей определил побуждение к переходу в церковь: ему так „вздумалось» – и только: очевидно, сам обратившийся не чувствовал искреннего расположения к церкви, а указать на ссору с отцом ему, конечно, не хотелось). Но вот обстоятельства, кажется, материального свойства, заставляют Андрея снова вернуться к отцу. Состоялось ли у них примирение и как, мы о том не знаем; но несомненно, что поселение его под кровом отца – расколоучителя имело последствием то, – что Андрей позабыл и думать о Православной Церкви; а за свой поступок он понес от отца – уставщика великую епитимию. В виду вышеизложенного мне весьма хотелось познакомиться и побеседовать с берниковским расколоучителем Агафоновым, которого в прошлом году мне видеть не удалось. На этот раз я был счастливее. Но, прежде чем сказать нечто о беседе с Агафоновым, упомяну, что в день Петра и Павла я во время причастного предложил многочисленным молящимся в церкви назидание общего характера. Из жизни первоверховных Апостолов я заимствовал для слушателей уроки применительно к старообрядчеству. Именно: из жизни Ап. Павла взял то обстоятельство, что он был до обращения „ревнителем отеческих преданий» (подобно нашим старообрядцам), и однако в этой ревности не находил спокойствия душевного и удовлетворенности, только когда чудесно обратился ко Христу, познал, что одним исполнением закона и всех мелочных предписаний и преданий спастись нельзя: спасение приобретается верою во Христа, не собственными силами, а благодатью, которая сообщается верующим и укрепляет их силы во спасение. Отсюда понятен урок для старообрядцев, которые такое огромное значение придают внешнему исполнению различных мелочных предписаний и обычаев, и в то же время лишены благодати, хранящейся в Церкви. Из жизни Ап. Петра взят был случай, когда Г-дь И. Христос сказал ему: „созижду Церковь Мою и врата адовы не одолеют ю», отсюда было раскрыто правильно понятие о Церкви, которой старообрядцы никоим образом не могут составлять.

Вскоре после обедни мы с о. Петром отправились в дер. Берники, где я намерен был устроить беседу об антихристе – в помещении школы. У меня было намерение устроить более или менее публичную беседу об этом предмете. О. Петр высказал, однако, предположение, что в виду хорошей погоды, которая выдалась в Петров день после продолжительной безпогодицы, вряд ли можно ожидать достаточного количества слушателей: в такую рабочую пору, как сенокос, погожей день весьма дорог для крестьянина. Предположение о. Петра в известной степени оправдалось. Но все-таки в школу набралось десятка два человек, а главное явился и сам наставник Федор Агафонов. Это – старик лет 60–65, седой и лысый с дов. хитрыми глазами.

Он дов. высокомерно поздоровался с нами. Имея в виду предстоящий живой обмен мыслей, я уже счел излишним предлагать особую беседу об антихристе, а начал разговор с Агафоновым о Церкви, предложив ему вопрос: « где находится в настоящее время истинная Христова Церковь, с богоучрежденными иерархией и таинствами. На этот вопрос получил ответь, который, к удивлению, все чаще и чаще приходится слышать из уст безпоповцев: „в духе или душе». Ясно, что такой ответ вовсе не к лицу старообрядцу, а скорее он приличен какому-ниб. сектанту мистико-рационалистическаго направления»; но несомненно в то же время, он логически вытекает из положения безпоповщины, не могущей нигде указать Церковь с полнотой иерархии и таинств: если видимо нигде нет, то остается признать ее невидимою – в духе. Агафонов доразвил эту мысль тем, что церковь составляют все те, которые не отступили в ереси (разумея „никонианство»). В виду этого я повел подробную речь о необходимости в церкви священства, во главе с епископством. Против того положения, что епископство учреждено Богом, Агафонов по существу ничего не возражал, но только сказал, что теперь нет правильных епископов: с Никона они прекратились. Достаточно было вспомнить Агафонову о Никоне, чтобы начать речь о „неисчислимых» ересях Никона, которых теперь держится и наша церковь: он упомянул и о троеперстии, и о трегубом аллилуйа, и о пятипросфории, – и не давал мне, как следует, разъяснить, что это – не ереси, и что Никон, исправляя книги и обряды, сделал доброе дело, – он продолжал перечислять эти „неисчислимые ереси», – и почему-то особенно остановился на брадобритии. Вопросу о брадобритии уделено было внимания больше, чем он заслуживает. Как я ни разъяснял, что брадобритие к делу веры не относится, что святыми и благочестивыми людьми могут быть и, действительно были, как небритые, так и бритые, однако Агафонов не соглашался со мною и продолжал утверждать, что брадобритие – ересь богопротивная, и в подтверждение этого ссылался на стоглав и правила св. Апостолов, причем постановления стоглава он вычитывал по тетрадке Батовского производства. Поэтому, я вынужден был подробно выяснить, почему у нас на Руси образовался нетерпимый взгляд на брадобритие, а что правила св. Апостола о брадобритии никакого нет, и у Батова в тетрадке написана ложь. Слушателям показалась даже „смешною» та серьезность, с какою Агафонов относился в вопросу о брадобритии. Присутствовавший на беседе о. диакон, между прочим, заметил, обращаясь к Агафонову, что он упрекает православную церковь в ересях, а между тем сами старообрядцы повинны в существенных погрешениях: у них нет таинств. Это подало повод мне начать беседу о таинствах, – особенно о таинстве святого причащения. Предмет беседы видимо не нравился Агафонову, – и он несколько раз пытался заговорить о другом: то о табакокурении, то о просфорах, то о перстах, совершенно неожиданно переходя от одного предмета к другому... Вдруг, во время беседы послышалось из задних рядов: „какая-же у вас вера, когда в шляпах в церковь ходят». И на это возражение неизвестного пришлось сказать несколько слов. Скоро опять послышался тот-же голос: „пойдем-ка, дядя Федор, домой, пойдем поскорее». На этот зов Агафонов действительно скоро вышел... После ухода Агафонова я еще несколько времени беседовал с православными слушателями, доразъяснив им несообразность некоторых возражений Агафонова, и они, видимо, были довольны: „а то он нас смущает», говорили некоторые из них.

Из д. Берник я направился в село Луковицы, в приходе коего проживают раскольники – поморцы, составляющие одно общество с раскольниками Медведковского прихода. По последним сведениям, всех раскольников в приходе с. Луковиц насчитывается 110 человек (муж. п. 61, жен. п. 49); все они – крестьяне и проживают в дер. Кетри. Наиболее видным руководителем раскола является здесь крест, д. Кетри Терентий Мартынов Иванов, который и совершает богослужение для раскольников в воскресные и праздничные дни в доме крест, той же деревни Владимира Иванова Ясенева. Для совершения треб и таинств, допускаемых безпоповцами – поморцами (т. е. крещения, покаяния и брака), приезжает вышеупомянутый Феодор Сер. Агафонов. Среди населения дер. Кетри распространены батовские издания. Когда мы с священником, уже около 7 час. вечера, прибыли в дер. Кетри, то долго не могли собрать народ в школу, где предполагалась беседа, п. ч. в это время в деревне происходил какой-то бурный сход. Предварительно священник совершил в школе вечерню, после которой и открыта была беседа. Приглашенный на беседу Терентий Мартынов многозначительно спросил меня: „как будем беседовать – изустно или по книгам», – на что я ответил ему, что как придется и как ему будет угодно. В виду того, что Терентий явился с связкой неизвестно каких книг (м. б., среди них были и батовские брошюры), я предварительно счел нужным высказать, на чем прежде всего должно основывать свои разговоры и суждения о вере – это слово Божие – и первые писания св. Евангелистов и Апостолов. Терентий слушал и соглашался, но потом все-таки заметил, что и другие книги (разумел, вероятно, старопечатный) – тоже писание, на что потребовалось разъяснить, что писание писанию – рознь, и сказать несколько слов о книгах, наиболее уважаемых старообрядцами. Слушал Терентий и дальнейшую мою беседу о том, что спастись можно только принадлежа к истинной Христовой Церкви с богоучрежденными священством и таинствами, которых они, поморцы, не имеют, – слушал и по временам выражал как будто знаки согласия. Но скоро в Терентии проснулся истинный старообрядец – раскольник: он заговорил (кстати сказать, дов. бестолково) о том, „что то (священство и таинства) было до Никона», а потом стал говорить о никонианских „ересях» (в духе Агафонова). По принятому мною обычаю, я более подробно остановился на вопросе о необходимости для спасения таинства св. причащения и в основание своей речи положил 6 главу Евангелия от Иоанна „о хлебе животном», где с поразительною ясностью решается этот вопрос. Терентий начал что-то говорить о духовном причащении, но потом совершенно запутался и, не желая продолжать беседу, встал, взял свои книги, которые совсем не понадобились, пошел вон, к немалому, по-видимому, недоумению слушателей. – Но на место Терентия выступил новый возражатель – молодой парень, лет 20, оказавшийся более рассудительным. Возражение его касалось также вопроса о причащении: он утверждал, что в акте причащения все зависит от веры, след., можно причащаться и духовно – по вере. Насколько можно понять, аргументация этого положения его, заключалась в следующем: „ведь и вы, т. е. православные (приблизительно так говорил он), причащаетесь хлеба и вина (т. е. хлеб и вино не обращаются в тело и кровь), – и только веруете, что это – Тело и Кровь Христовы; если же вкушая просто хлеб и вино, можно веровать, что вкушаем тело и кровь, то почему по той же вере нельзя духовно причащаться тела и крови Христовых. Т. е. возражатель хотел сказать как бы так: ведь все равно как в том, так и в другом случае в действительности тело и кровь отсутствуют и только верою воспринимаются. Не ясно ли, сколько протестантского рационализма в этих соображениях Возражателю пришлось выяснить, что в православной Церкви таинство евхаристии совершается и преподается так, как благоугодно было установить его Господу И. Христу. Спаситель преподал ученикам Свое Тело и Свою Кровь под видом хлеба и вина; ему не благоугодно было изменить этого вида, но это не значить, что он преподал простой хлеб или простое вино, потому что в таком случае Он не сказал бы, «сия есть тело Мое, сия есть кровь Моя**. Так и в Церкви евхаристия преподается под видом хлеба и вина, согласно заповеди Спасителя: сие творите в Мое воспоминание. – Беседа затянулась до позднего вечера. По окончите её ко мне подошел один крестьянин, лет около 50, и спросил: «а это верно, что и в их книгах (т. е. старопечатных) говорится о причащении?» Я, конечно, ответил, что в старопечатных книгах говорится об этом очень много и привел нисколько выдержек. „Ну я верю вам, господин». Из рассказа священника я узнал, что мужичек этот в прошлом великом посту не приобщался и, вероятно, сделал это под влиянием раскольников (с которыми он вместе находился где-то на работе), убедивших его по своим книгам, что можно спастись и без причащения. Благодарение Богу, что сей сын церкви, находившийся на распутье, вовремя услышал истину и не пошел по пути заблуждения¹². В 10 час. вечера окончилась наша поездка в Кетри, и мы вернулись под кров священника, с которым остаток дня провели в беседе о перечувствованном.

Дальнейшая моя летняя поездка по миссионерству была совершена вместе с единоверческим священником о. Дометием Холоповым в Венев Монастырь 7–8 июля. В приходе Венева монастыря раскольников обоего пола насчитывается более 100 человек; центром их является дер. Богоявленка, и все они принадлежат к безпоповцам поморцам. Наиболее видными представителями раскола являются здесь крестьяне Павел Васильев Горохов, который называется то настоятелем, то уставщиком: он совершает и некоторый требы (напр., венчает), затем Афанасий Половинкин – уставщик и Иван Петров, который, называясь также настоятелем, является распорядителем по моленной (насколько я понял, хозяйственной её части). В тесной связи с общиною раскольников д. Богоявленки находятся раскольники д. Бурдукова, прихода Потетина-Верина), Венев уез., в которой их насчитывается до 100 человек. Здесь проживает главный начетчик всего местного раскольнического общества, крест. Иван Владимиров Обрезков, слава которого, как начетчика, так сказать, гремит в округе. Он пользуется также славою чуть-ли не творить чудеса. По крайней мере, мне рассказывали, что во время пожара в Богоявленке за ним посылали, чтобы он прибыль туда помочь своею молитвою; но когда потом (кажется, вскоре после пожара в Богоявленке) горел его собственный дом, то над ним не без основания подсмеивались, почему он не отмолил его. Пользуясь славою начетчика, Обрезков занимается также совершением треб: венчает, хоронит, отправляет молебны и т. п. Служба, обыкновенно, совершается в доме другого старообрядца той же деревни Тюкалькина, который также считается дов. видным представителем раскола в дер. Бурдукове. В виду таких собранных сведений, а также не надеясь (по причине рабочей поры) устроить публичную беседу в дер. Богоявленке (как мы думали раньше), мы с о. Дометием решились отправиться в дер. Бурдуково, чтобы видеть местную «знаменитость» раскола. Но прежде, конечно, отправились в день Казанской иконы Божьей Матери в литургии. Храм и особенно древний иконостас производят весьма благоприятное впечатление, и своею старинною, византийскою живописью и другими древними предметами должен-бы, кажется, располагать к себе и привлекать старообрядцев: все в нем отзывает „доброй» стариной. Народу в храме было не особо много, но все- таки, по обычаю я счел долгом во время причастного сказать беседу, в которой, после краткого изложения истории праздника в честь Казанской иконы Божьей Матери, раскрыл ученее о правильном почитании Божьей Матери, уяснив, что ей угодно только такое почитание, которое воздается ей не в разделении с Церковью и т. д. По окончании службы, проходя мимо одного дома, я заметил около него очень много подвод и дов. народа. Когда я еще только поехал в Венев Монастырь, то уже узнал, что там проживает почитаемый народом заштатный священник о. Афанасий, у которого постоянно бывает множество посетителей, иногда из очень отдаленных местностей. Теперь я и догадался, что дом этот принадлежите именно о. Афанасию. О. Афанасий вышел в заштат уже давно (еще при Археип. Никандре) и, если не ошибаюсь, за что-то кажется был запрещен в священнослужении. Но он, не смотря на сеё, продолжает отправлять богослужение (преимущественно молебны) у себя на дому в священническом облачении, которое имеется у него собственное и богатое (дар почитателей). Богослужение, которое он отправляет на дому, падает приблизительно на то же время, в которое совершается служба и в церкви, а потому это отвлекаете народ от церкви, в которой иногда бывает народу меньше, чем у о. Афанасия. Служение молебнов о. Афанасия отличается некоторыми особенностями (в излишней свободе в пении и чтении всего, что ему Бог на душу положит) и сопровождается раздачей «освященной» воды: я видел, что почти все, выходившее от о. Афанасия, несли в руках бутылочки „такой» воды. Затем, он занимается „прорицанием», и рассказывает немало случаев, когда эти прорицания были весьма метки и удачны. Все это о. Афанасий делает не бескорыстно, но, впрочем, так, что известную, так сказать, таксу за службу и прием назначает и получает не сам он, а его дочь, которая заведует всею хозяйственной стороной в жизни своего отца. Я не вхожу в оценку личности и деятельности о. Афанасия, но не могу все-таки не сказать, что она (деятельность) некоторыми своими сторонами не симпатична и, если угодно, даже незаконна. Не прискорбно ли, в самом деле, видеть, что очень многие из прихожан в великие праздники идут к богослужению не в свой приходский св. храм, а в дом заштатного священника, который без законного разрешения совершает в своем доме службу с некоторыми, как говорят, даже странностями. Не есть ли это своего рода самочинное сборище?

Около часу дня (8 числа) мы с о. Дометрием отправились в с. Бурдуково, чтобы видеть там, как сказано раньше, раскольническую „знаменитость» в лице крест. Ивана Владимирова Обрезкова. В то время, когда мы прибыли в дом его, он уже почивал, заблаговременно «спраздновавши» празднику. Однако домашнее скоро разбудили его. С важностью поздоровавшись с нами, он предложил нам чаю, но от всякой беседы о вере стал отказываться под тем предлогом, что он «выпивши» (выпил, по его словам, целую кружку: „по маленьку я не люблю», говорил он). Хотя, действительно, Иван Владимиров был несколько „выпивши», но упоминание (особо – усиленное) об этом обстоятельстве с его стороны было только „политичным» приемом для вступления в беседу с нами, именно с тою целью, чтобы потом, во время самой беседы, в случае своей несостоятельности, сослаться на него для своего оправдания, как это и было на самом деле: всякий раз, когда ему нечего было сказать против того или другого нашего довода, он приблизительно говорил: „да вот я выпивши-то, а то-бы я припомнил, а теперь путаюсь». Главным предметом беседы с Обрезковым был вопрос об антихристе, о том, наступило-ли его царство, и в каком состоянии будет церковь во времена его, будет-ли тогда священство и таинства. Ничего особо нового в решении этих вопросов Обрезков, конечно, не сказал, хотя, нужно правду сказать, обнаружил большую начитанность в писании и старопечатных книгах (из коих, кстати, многие у него собственные). Рассуждения его были в духе и направлении общебезпоповщинских. Не мешает, впрочем, упомянуть только, что он, указывая на мнимую неправильность учения православной церкви о царствовали антихриста, сослался дов. для меня неожиданно на 12 главу пророка Данила, где, между прочим, говорится, „от времени-же применения жертвы всегдашняя, и дается мерзость запустения на дни тысяча двести девять десять, т. е. на 1290 дней, тогда как в 3 1/2 года дней не 1290, а 1260. На это пришлось ответить, что если это место и относить ко времени царствования антихриста, то и в таком случае оно ничуть не благоприятствует учению безпоповцев, потому что в нем указывается только на 30 дней больше общецерковного учения о продолжительности царствования антихриста; между тем как, по учению безпоповцев, он царствует со времени п. Никона – вот более 200 лет и будет еще царствовать неопределенное время. Большой интерес беседа с Обрезковым во мне возбудила по следующему вопросу, своеобразно постановленному, именно о названии в писании Бога тьмою (и о том, что православная Церковь в некоторых сочинениях будто бы в неправильном смысле называет Бога тьмою). Такой вопрос и такое обвинение против православной Церкви весьма редко приходится слышать на беседах с старообрядцами. Дело в том, что в книге «скрижаль», изданной при п. Никоне (а затем уже в „соборном деянии 1666» и в «Жезле правления») есть такое выражение: «ибо лучше имать именовати Бога тьмою, нежели светом», потому что «ум (человеческий) не может домыслиться, каков есть Бог». Умалчивая о второй половине фразы, старообрядцы преимущественно останавливаются на первой. Для уяснения вопроса о. Дометрием на беседе была сделана ссылка на книгу „Соборник» (1646 г.), в которой во 2 слове Григория Богослова на св. Пасху говорится: „(диавол) тьма от произволения, за таковую (т. е. за непокорность и противление Богу) гордыню и бысть и глаголется. Глаголетжеся и Бог тьма за непостижимое естество, яко положил еси тьму закров свой; несть же тьма, ниже бысть (л. 649). Обрезков особенно настойчиво стал требовать от нас объяснения слов: „яко положил еси тьму закров свой». Наши объяснения как-то не удовлетворяли его. Он, по его словам, более „верил объяснению „какого то учёного, бывшего у него, что Бог действительно скрывается за физическою тьмою: сначала светлое небо с множеством миров, потом темное пространство, за которым уже и существует Бог ¹³. Не обнаруживается ли здесь у раскольника – старо-обрядца стремление к натуралистическому объяснению явлений чисто духовного, высшего мира, не есть ли это своего рода знамение, что и раскольников перестает удовлетворять „буквоедство». В конце беседы Обрезков стал держать себя нетерпеливо и даже дерзко и грубо, стал упрекать нас в том, что мы не верим Златоусту, держимся „жидовской» ереси и т. п. В виду этого я обратился с некоторыми разъяснениями к собравшимся православным слушателям, предостерегая их особенно от тех заблуждений, которые они слышали на беседе от Обрезкова и т. п. Но Обрезков с какою-то насмешкою и ядовитостью заметил, обращаясь к ним: „да ведь вы все равно ничего не понимаете». Указав на несправедливость такой обиды, мы стали прощаться и при этом еще раз напомнили, как Обрезкову так и прочим, что без Церкви, таинств и иерархии спастись нельзя. На душе было дов. грустно.

Из мира старообрядческого, где рассуждения и беседы преимущественно сводятся к вопросам о перстах и вообще об обрядах, или же каким-нибудь казуистическим тонкостям, в роде сейчас разобранной, – почему Бог называется тьмою, – перенесемся в другой мир, где религиозная мысль, по-видимому, шире и направлена к вопросам более серьезного свойства. Мы разумеем штунду.

Штунда в Тульской епархии, как это отмечено и в предыдущих моих отчетах, начинает проявлять себя то там, то здесь в форме еще только проявляющегося плевела, на уничтожение которого, однако стоит обратить серьезное внимание.

Проживая летом близ села Богучарова, в приходе которого появился учитель штунды Павел Никонов, я счел нужным устроить беседу о штундизме в дер. Волоть, где проживает названный штундист. Полное сочувствие и даже содействие в осуществлении такого намерения я встретил в лице помещика с. Богучарова Д. А. Хомякова. По взаимном обсуждении с ним, местом беседы избрана министерская школа в дер. Волоти. Беседа состоялась 28 июля.

Составь слушателей на этой беседе был очень разнообразный: тут была и интеллигенция (несколько лиц, прибывших с дач и из соседних сел)¹⁴ и служащие на заводе Хомякова и, наконец крестьяне, коих все-таки было большинство. Присутствовал и виновник беседы Павел Никонов. Предметом беседы был избран вопрос об иконопочитании, но предварительно был сделан краткий обзор появления штунды в России, с краткой же характеристикой этого религиозного движения. – После изложения беседы было предложено желающим поговорить, -высказать свои недоумения и т. п. Встает Павел Никонов и говорить, обращаясь ко мне „желаем вам, Д. И., доброго здоровья», – и хочет уходить. Я останавливаю его и повторяю предложение побеседовать, но слышу от него следующее: „да что-ж, ведь я думал, вы будете говорить от Писании, а вы какую-то историю рассказали да штунду выдумываете». Но разве я от Писания мало говорил относительно иконопочитания, или, напр., относительно таинства причащения; впрочем прибавил я, готовь побеседовать и еще от Писания.¹⁵

Никонов сел. Завязалась беседа: говорили о разных предметах. Между прочим, по вопросу о иконопочитании Никонов спрашивал: „где в Писании сказано, что нужно почитать св. Николая и его икону или о почитании Бориса и Глеба»? Ему была выяснена вся несообразность такого вопроса, потому что эти святые, как и большинство других новозаветных святых, за немногим исключением, жили после появления новозаветных писаний, след., о почитании их и их икон не могло быть и речи в этих писаниях, а в них говорится только вообще о почитании святых, которые называются даже „друзьями» Господа. Поднимался вопрос и о крещении младенцев, который, после долгих рассуждений, я старался разъяснить таким силлогизмом: „в Писании сказано, что кто не родится водою и Духом, тот не внидет в царствие небесное», иначе: для спасения всем необходимо крещение, след. и младенцам» и т. п. Много и долго было говорено по этому вопросу, но Никонов остался при своем, а на мой вопрос, „в каком-же возрасте, по его мнению, нужно крестить», не дал никакого ответа. Беседовали и о таинстве причащения, и по этому вопросу Никонов высказал распространенное учение о духовном причащены, но заметно было, что по этому пункту он не тверд: упомянул только, что евхаристию нужно совершать только „в воспоминание», а не „во оставление грехов»; ему было указано на Евангелие от Матвея, где указано совершать это таинство и во оставление грехов. Была речь и о храмах внешних и, к нашему некоторому удивлению, Никонов, признавая, что поклонение Богу должно быть „духом и истиною» (понимая это по своему), в тоже время не отрицал надобности храмов, а только находил излишним украшать их иконами и другими священными предметами, особенно различными золотыми и серебряными, что, будто бы, запрещено в Священном Писании, В ответ на сие ему было указано на, ветхозаветный храм, устроенный с многими украшениями и изображениями, по повелению самого Бога, – что сам И. Христос посещал этот храм и называл его домом Своего Отца, посещали его и подолгу молились в нем св. апостолы и т. д.

Беседа продолжалась около 3 часов.

Следующая моя миссионерская поездка, вместе с о. Митрофаном Мерцаловым, была совершена уже по зимнему пути 16–17 Ноября. В эти числа я посетил село Бунырево, Алекс, уезда. В первый раз я посещал это село 3 Февраля 1901 года, о чем подробно рассказано в первом выпуске моих „Наблюдений и впечатлений миссионера» (стр. 21–24). Здесь было отмечено только, что село Бунырево „среди раскольнических пунктов занимает первое место после с. Липиц по числу проживающих там раскольников, при чем раскольники эти принадлежат к одной из наиболее вредных безпоповщинских сект – Федосеевской». На этот раз собраны более подробные сведения о состоянии раскола в означенном приходе. Раскольники – Федосеевцы проживают в трех селениях этого прихода – именно: в самом селе и деревнях – Погиблове и Мясоедове, причем они распределяются следующим образом – в селе 2 дома, состоящие из 7 душ муж. п. и 12 жен. п., в Погиблове 3 дома-из 20 душ муж. п. и 15 жен. п., в Мясоедове 1 дом – 3 души муж. п. и 5 жен. п.; – всего 62 человека (30 муж. п. и 32 жен. п.). Все они крестьяне и живут дов. замкнуто. Для совершений треб – крещения, исповеди и погребения – они привозят „отца духовного» из г. Серпухова с Мараевой фабрики, а иногда и сами туда ездят. – Наиболее видными представителями раскола в данной местности являются – в самом селе крестьяне Макар Филиппов, и Иван Андреев (дядя и племянник) по фамилии Горловы, сын Макара Петр, привезший себе незаконную жену с Кавказа, а в дер. Погиблове – Дементий Филимонов и Андрей Федоров Соболев. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что как Иван Андреев (в самом селе), так Андрей Федоров (в Погиблове) состоят сельскими старостами, так что местная власть находится в руках раскола, чем не особенно таки довольно православное население. которое, между прочим, высказывало открыто такое неудовольствие по тому случаю, что для православных отведено новое кладбище дов. далеко от храма, тогда как старообрядческое кладбище находится вблизи от храма.

В воскресный день, 17 Ноября, я первоначально устроил беседу в церкви. Предметом её было разъяснение Евангельского литургийного чтения о воскрешении дочери Иаира по силе его веры, а поэтому, направляя беседу к миссионерской цели, разъяснил значение и важность живой веры в противоположность холодному внешнему обрядоверию. Засим, была устроена беседа в церковно-приходской школе. Слушателей на беседу набралось довольно; за главными представителями местного раскола было посылаемо нарочито, но об Иване Андрееве сказали, что он уехал в г. Алексин, а Макар Филиппов заметил, что ему идти на беседу «не- зачем». К концу беседы явился только один Андрей Федоров Соболев, но он оказался совершенно бесполезным для выяснения истин веры собеседником, – и послушавши изложение положительного православного учения о церкви – на мой вопрос – согласен ли он с сказанным, – ответил, что он малограмотен, и хотел уходить. Но я остановил его и попросил сказать хотя несколько слов об его вере и уповании, на что услышал слишком обычный у старообрядцев ответь: „как предки, так и я», – а на дальнейший вопрос, – „"яка же предки веровали», – не хотел ничего ответить опять по малограмотности, – и только что у него выходило, что он как предки, а предки, как он, – и в этом заколдованном круге вращался почти весь разговор.

После этой беседы характера более или менее публичного мы (я, о. Митрофан и о. Михаил) отправились в дом главаря раскольнического Макария Филиппова. Здесь нас приняли. Макар – представительный мужчина лет под 60. В беседу он вступил, – вопреки нашим ожиданиям и предположениям, – дов. скоро. Но не успели мы еще как следует войти в беседу, как в дом Макара появляется его племянник Иван Андреев, о котором ранее сказали, что он уехал в г. Алексин. Вероятно, узнав о нашем приходе в дом его дяди, он, сообразил, что его присутствие будет нелишним в случае беседы с „комиссионером» (так окрестили мое звание в Буныреве) и поспешил явиться, так сказать, на помощь. И действительно, он очень скоро принял деятельное участие в беседе и начал ее очень запальчиво, тогда как ранее она была ведена дов. мирно, потому что Макар по своему характеру гораздо спокойнее своего племянника. Когда по поводу дов. крикливого поведения Ивана Андреева я заметил, что о вере и благочестии лучше рассуждать тихо и спокойно, то он ответил, что «уж у него такая поговорка" (т. е. выговор – произношение). Держась своего обыкновения – в частных беседах не держаться строго единства предмета беседы, – я предоставил Горловым предлагать мне вопросы по тем предметам, которые их наиболее занимают. Сам я начал речь о церкви и затем об антихристе. Из беседы отмечу следующие запомнившиеся мне замечания старообрядцев. Так, Иван Андреев решительно заявил, что антихрист теперь уже царствует в мире, а на вопрос, – кто же он и где, – ответил: Никон; но, когда я заметил, что к Никону не приложимы признаки антихриста, он стал рассуждать в том смысле, что после Никона все последовавшие за ним – слуги антихриста. Затем, он упомянул о том, что их старообрядцев везде якобы „гонят за веру». Макар очень настойчиво требовал объяснения, – что нужно понимать под вратами адовыми, давая, кажется, понять, что такими вратами является „никонианство». Когда я приводил разные мнения отцов церкви относительно этого вопроса и вообще коснулся речи о том как нужно смотреть на разные частные мнения отцов церкви, говоря, между прочим, что мнения эти могут быть иногда и ошибочными, и в таком случае не следует их слушать („аще и сам будет крайнейший учитель, никакоже слушати, но удалятися таковаго» – Кирил. кн. № 305–306), то услыхал от Ивана Андреева следующее: „у вас святые-то отцы все равно, что прикащики», – и это выражение ему так понравилось, что он повторял его неоднократно. Не мало также говорили о старопечатных книгах, причем Иван Андреев подводил их под общее понятие „Писание», требуя им доверять безусловно во всем. Из обрядовых вопросов поднимались чуть не все. Особенно в устах безпоповца мне показался удивительным упрек против православной церкви, что в ней совершается литургия не на семи просфорах. Я ребром поставил вопрос: „что, – семь просфор – догмат, или нет»; – он ответил: „да, догмат»; – „Куда-ж у вас делся этот догмат, ведь у вас совсем не употребляется просфор». Иван Андреев замешался и начал опять упрекать: „зачем пять, а не семь». Беседа в таком роде продолжалась часа три. Нужно было видеть, с каким волнением и, пожалуй, азартом эти буныревские расколовожди отстаивали свое учение. При прощании я посоветовал им побеспристрастнее читать Слово Божие и верить больше ему, чем своим излюбленным книгам, а также побольше подумать о своем религиозном уповании, но услышал от них обычное: „нам нечего думать, мы правую веру содержим».

30 Ноября я в первый раз побывал в приходе села Скниги, Алексинского уезда. В районе этого прихода проживают раскольники двух толков: безпоповцы бабушкина согласия, по-местному еще называемые шептунами, и поповцы-австрийцы; первые – постоянные прихожане, а вторые, хотя и имеют оседлость, но живут в приходе с. Скниги временно, как арендаторы – огородники. Безпоповцев всего 4 души – 3 муж. п. и 1 жен. п., и все они проживают в дер. Щеболеве, а австрийцев – 30 муж. п. и 24 жен. п. Они – боровские мещане и поселились в дер. Леонове лет 30 слишком тому назад. Год тому назад они, по указу Консистории, были переписаны. Во главе шептунов стоит крест, дер. Щеболева Павел Евдокимов Усанов вместе с двумя своими братьями Константином и Егором, которые, кстати сказать, женаты на православных. В доме Павла очень часто, особенно по праздникам, собираются раскольники из разных местностей. Алексинского и Серпуховского уездов. На этих сборищах, на которых бывает иногда человек до 30, происходит чтение Свящ. Писания, а также отправление богослужений; решаются разные дела касательно их общины; трёшники исповедуют свои грехи и от собрания получают епитимию и т. п. Заманиваются сюда и православные. – Благодаря своему особому положению в расколе, Павел Усанов разбогател и сам не работает, а только занимается совершением треб и разъездами по делам раскола. В день моего приезда в Скнигу он отлучался на какое-то собрание верст за 50 за Серпухов, а потому мне свидеться с ним и побеседовать не пришлось, что очень жаль, потому что, как слышно, побеседовать он любит. Павел делает попытки и к совращению православных; так, напр., в 1897 году он хотел перекрестить одного православного крестьянина, за что, между прочим, обещал ему дать денег, корову и лошадь. – Для австрийцев-же всё требы и таинства совершает известный поп Иван из дер. Глазова.

Беседа о происхождении раскола, о церкви, антихристе, о незаконности австрийской иерархии была устроена мною в помещении церковно-приходской школы. Посетителей и слушателей было около 100 человек, но никаких возражений не последовало. Беседа сопровождалась пением школьников, которые в этом отношении оказались дов. умелыми.

Из Скниги я съездил в соседнее село Лысцево, в приходе которого проживают хлысты. Здесь моя деятельность ограничилась только собранием более точных сведший о состоянии в приходе хлыстовщины. Хлысты проживают в дер. Карпищеве, в трех домах их главною хлыстовскою руководительницею („богородицею») является Анисья Васильева (старуха 60 лёт), которая весьма известна в той местности. Она была под судом по поводу известного Тарусского дела. Вместе с нею в одном доме проживают две сестры и еще две женщины в виде прислуги, а также племянница её, которую она готовит себе в преемницы (т. е. в „богородицы»). Другим домом, в котором проживают хлыстовки, является дом Зиновьева (против дома Анисьи); здесь проживают три хлыстовки, из коих две очень пожилые; и наконец: третий хлыстовский дом – Антонова, в котором также проживают три пожилых девицы. Хлыстовок можно узнать и по костюму: они носят синие сарафаны и белые платки. Собрания и радения проживающих в Карпищеве хлыстов и хлыстовок бывают в разных местах; известно, что они ездят для собраний и в Тарусский уезд. Вот и все то немногое, что я узнал о хлыстовщине в приходе с. Лысцева.

Последняя моя поездка в 1902 году была в село Велеговши, Алексинского уезда. В самом селе проживают раскольники – безпоповцы в 3-х домах, всего в количестве 15 человек. Во главе их стоит крест. Тимофей Якушин, который занимается исправлением у них треб. Впрочем, по слухам к ним приезжают раскольники из Тулы и даже из Москвы; так, напр., в 1901 г. приезжали с старопечатными книгами московские раскольники в качестве гостей. – 15 Декабря, после литургии, устроена была беседа в министерской школе села: было говорено о церкви и таинствах. Почти в конце изложения этого учения является старообрядец Иван Федоров, и не успел он войти в комнату, как начал перебивать меня. Кончив беседу, я предложил Ивану Федорову высказаться. И вот из уст его полился поток обвинений, направленных против православной церкви и православных. Свои обвинения он начал с того, что на правосл. кладбищах хоронят самоубийц (он выразился иначе и имел в виду один конкретный случай, бывший когда-то в сел Велеговшах); затем какой-то диакон (давно умерший) причащался, когда у него был нос в табаке (против этого в толпе послышалось возражение), а потом уже начал обвинять всех вообще православных, что они – сквернословы, табачники, живут не согласно с правилами, не соблюдают постов, вместо крестного знамения махают руками и т. п. Но особенно новым и неожиданным для меня было следующее обвинение православной церкви: „какая-ж у вас, приблизительно так говорил возражатель, истинная церковь, когда папа римский служил в соборе в Туле». При всей нелепости подобного возражения, я все-таки стал объяснять, что ничего подобного не было и быть не могло. На мой вопрос, – откуда ото он узнал и чем доказать может, – Федор ответил только, что это уж верно было, говор такой идет». „Давно ли это было», снова спросил я. „Да лет пять» получился ответ. Тогда я догадался, что здесь, разумеется, приезд в Москву в 1897 г. английского архиепископа Маклагана, который во время страстной и пасхальной недель присутствовал при богослужении в некоторых Московских храмах (главным образом, в храме Христа Спасителя). В народной передаче, по слухами, из уст в уста Москва, очевидно, превратилась в Тулу, Маклаган – в более известного римского папу, храм Христа Спасителя в Тульский собор, а присутствие при богослужении – в служение и т. д. Тогда я рассказал народу эту историю и выяснил действительный смысл её. Помимо всего этого, Федор рассказывал обиду и на то, что будто мы, православные, укоряем старообрядцев тем, что у них воцарился антихрист (это опять нечто неожиданное); затем он говорил, что будто «старообрядцам нет житья, их везде теснят», – и даже приглашение его на беседу рассматривал как „позор, на который его вызвали».

Наконец, он стал просить меня не убеждать его, говоря, что это „бесполезно»: „его скоро крышкой покроют», – при этом высказывал иронически удивление, что я для него, старика, приехал нарочно. Из обрядовых вопросов он коснулся крестного знамения, назвав наше православное крестное знамение маханием. – На все эти возражения мною даны были должные разъяснения; но так как общий тон этих возражений, как видно из вышеизложенного, заключается в обвинениях, направленных против православных, и в самовосхвалении, то я счел уместным припомнить слушателям притчу о мытаре и фарисее, разъяснив, что православные, хотя и грешат, но смиренно сознают свои грехи и каются, подобно мытарю; тогда как те, которые порицают других за недостатки и хвалятся своими добродетелями, не способны к покаянию, подобно фарисею. „А кто вышел оправданным из храма? Мытарь», закончил я свою речь. – Смысл сказанного Иван Федоров прекрасно понял. Но опять представил из себя обиженного и дов. шумно ушел с беседы.

Сем и окончилась в 1902 году моя более или менее заметная деятельность в звании миссионера. Но, помимо этого, мне приходилось сталкиваться при разных обстоятельствах с людьми разного религиозного настроения, из коих некоторые бывали у меня и на квартире.

В Тульской епархии, благодарение Богу, как замечено мною и раньше, рационалистические отрицательные идеи среди крестьянского населения не имеют какого-нибудь заметного или опасного распространения, но от времени до времени они все-таки то там, то здесь всплывают наружу. Отмечу два, более или менее обращающих на себя внимание, случая. В одном приходе, Тульского у., проживает крестьянин – ретивый приверженец толстовства. Для того, чтобы судить о том, как далеко он зашел в своих рационалистических воззрениях в духе толстовства, я позволю себе сделать небольшие выдержки из его тетрадей, сделавшихся мне известными. _"Свобода совести, общее братство, как сынов одного Отца жизни, совершенное равноправие перед судом людским и Божим, равные права на жизнь и богатство природы, вера в жизнь и служение ей во имя любви и справедливости, вот те будущие желанные программы, на которых основана Христом жизнь царствия Божия, в котором всем безразлично доступно наибольшее благо жизни, возможное на земле, и на которых должна строиться жизнь . и моя и всякого отдельного человека. Законы этого царства нужно искать в самих себе, в невидимых складках человеческого сердца и разума. Законы эти не говорят ни о церквах и совершаемых в них таинствах, ни о вере какой-либо особенной, с особым возванием, ни о надобности верить в непонятное и непостижимое для человеческого разума, ни о важности-соблюдения обрядов и молитвословий, найденных нами у прежде нас живших людей, а говорят лишь о том малом и несомненном, что есть пред нами – и что просто и доступно пониманию всякого человека: о вере в жизнь и служению этой жизни «. Когда я читал эти строки, то сильно сомневался, чтобы они были написаны простым крестьянином, получившим учебу только в начальной школе, и подозревал, что за плечами его скрывается какой-нибудь толстовец – руководитель. Но это мое предположение или „подозрение¹* перешло почти в полную уверенность, когда прочитал следующие строки в тетрадке крестьянина – толстовца: „я не отрицаю принципиально государства, как организованного распорядка физической и материальной жизни отдельного человека, а хочу лишь быть сознательным и свободным по вере членом государства и общества». Крестьянин, о котором идет речь, детей своих не крестил и с церковью православною порвал всякую связь. Не пускаюсь в дальнейшие, известные мне, подробности и относительно этого печального факта. В Декабре у меня на квартире не однажды был крестьянин Тульского уез. Он был знакомь и теперь еще имеет близкое прикосновение с многими толстовцами. В настоящее время он выдает себя за «истинного» сына церкви. Много и долго я с ним говорил и беседовал о разных истинах православной церкви, но вынес весьма неутешительное и даже тяжелое впечатление. Не буду передавать подробностей бесед с ним (в которых главное место занимал вопрос об иерархии), но отмечу только одно замечание этого „истинного сына церкви о своей матери (церкви): «церковь – глупа» несколько раз повторил он.

Что сказать в заключение о нашей миссионерской деятельности, в которой, как видно, приходилось сталкиваться с разнообразными типами заблуждающихся и от церкви святой удаляющихся? Где, спросят, плоды её, где обратившиеся? Смиренно отвечаем, что непосредственно, под влиянием бесед и другого рода миссионерских воздействий, обратившихся из расколо-сектантства в отчетном году не было. Что-же бесплодная была наша деятельность? Да, скажут, вероятно, некоторые. Но да послушают и наш ответ. Духовное сияние и духовное произрастание не созерцаются внешним оком и вообще внешним наблюдением. Кто знает, может быть, в числе сотен слушателей, являвшихся к нам на беседы, или за советом, в одних было колебание, в других сомнение, в-третьих, недоумение и истин св. веры непонимание, а с бесед и после бесед, может быть, многие из них уходили успокоенные и удовлетворенные. Ведь, среди простого народа немногие привыкли высказывать о своих внутренних движениях души или о своих думах; напротив большинство из них слагает их в сердце своем. Но наблюдая во время бесед за своими слушателями, я не редко с удовольствием прочитывал на лицах многих из них серьезную задумчивость или искреннею любознательность, а иногда светилась в глазах их искра как будто какой-то радости. А иногда (да и не редко) моя беседа прерывалась замечаниями: „да», „так», „именно». Наконец, после каждой беседы замечалось среди слушателей какое-то особое оживление и обмен впечатлениями, причем почти всегда высказывалось неудовольствие по адресу заблуждающихся или за то, что они вели себя на беседах не так, как следует, или за то, что уклонялись от беседы и от прямых ответов и т. п. Не есть-ли это явное ограждение православных от сетей заблуждения. Я же, после каждой беседы, выслушивал выражение благодарности, что для меня всегда было лучшей наградой за понесенные труды. Возблагодарю-же Господа Бога, соизволившего сделать мне то, что я успел и смог, и прошу и молю Его помочь мне в будущем сделать большее и лучшее.

В близи г. Белева, именно в приходе села Темрянь (6 верст от Белева), находится также очень заметный пункт хлыстовщины. Сюда я и направился из Белева. О состоянии сектантства в этом приходе я собрал следующие сведения. Всех их насчитывается здесь человек до ста, из коих приблизительно половина мужского пола и половина женского; проживают они в одной деревне Величий, а в других деревнях прихода сектантов нет. Принадлежащие к секте люди большей частью пожилые, или же старые (из женщин много вдов). Среди местного населения они известны под именем „келейных» и даже «преподобных», потому что по внешности проводят жизнь на подобе монашеской: не едят мяса, не пьют вина, не курят табаку, не ходят на гульбища и т. п. От православной церкви видимо не уклоняются: и обряды и таинства православной церкви содержат; но в тоже время совершают и свои моления по вечерам и ночам под праздники. Для общих молений у них имеются две моленные; хозяином одной из них состоит крест, дер. Величны Петр Тимофеев Филатов, а другой, – по вероятному предположению, – крест. Иван Стахев Баранов. На молениях поются хлыстовские распевцы, но совершаются ли радения, – относительно этого точных сведений не имеется. Сектанты этой деревни имеют некоторые сношения с сектантами села Монаенок.

Вечером, 14 Мая, вместе с священником о. Иоанном Богородицким я отправился в дер. Величну, отстоящую от села в 3 верстах; деревня эта – очень большая и здания в ней большею частью каменные. Цель нашей поездки была – побывать в моленной Петра Тимофеева Филатова и побеседовать с ним самим. Хозяин встретили нас без всякого стеснения и провел в моленную, объяснив, что ему „скрывать от нас нечего».

Моленная представляет собою довольно обычный тип хлыстовских моленных: большая чистая комната с лавками по стенам, окнами обращенная в сад, увешанная многочисленными иконами и картинами религиозного содержания. Из принадлежностей, так сказать, богослужения обратила мое внимание глиняная кадильница, а также ладан и много свечей. – Сам хозяин моленной Петр Тимофеев произвел на меня довольно благоприятное впечатление; – это приличный и довольно симпатичный старик. Предметом беседы моей с ними были теже пункты хлыстовского учения, о котором я беседовал и в Белеве. Но более всего мой новый собеседник упирал на нравственно-деятельную сторону христианской жизни, приводя ту очень любимую сектантами не только мистического, но и рационалистического направления мысль, что „все дело в доброй, нравственной жизни, а вовсе не важно так или иначе веровать», и по обычаю сектантскому, начал бросать грязью в православных, которые и в церковь ходят, но живут совсем не по-христиански. В связи с этим возник вопрос об употреблении вина, в котором собеседник видел причину всех зол и которое, по его убеждению, есть изобретение диавола („первый винокур»). Я старался выяснить, что великое зло есть не самое вино, но злоупотребление вином, приводил места свящ. Писания, где употребление вина разрешается, указывал на примеры праведников, употреблявших вино и однако спасшихся. Но собеседник мой на это возразил, что в Писании говорится о вине виноградном, которое будто бы не производить опьяняющего действия: „хоть бутылку выпей, – и то ничего». Я указал на примерь Ноя, который от винограда был пьян. Был, далее, разговор относительно молитвенных собраний, при чем услышал от собеседника обычное в таких случаях оправдание: „лучше, попеть церковный молитвы и побеседовать между собою, чем идти в кабак или на гульбища». Согласившись, что так действительно лучше, я однако начал разъяснить, что такие молитвенные собрания, какие устраиваются ими, т. е. с пением неразрешенных и неодобренных церковью, а иногда очень странных и смешных стишков („распевцев»), совсем не угодны Богу: в церковных книгах таких стишков нет, а они выдуманы разными лжехристами и лжепророками из мужиков. Петр Тимофеев имел, так сказать, мужество сознаться, что во время их собраний стишки у них поются, – и этим подал мне повод подробно поговорить, – что это за стишки, как они не только не душеспасительны, но и душевредны. – Беседа затянулась до позднего вечера: был одиннадцатый час, и мне нужно было спешить возвратиться в Белев. При прощании было утешительно слышать от Петра Тимофеева, что „о вере он готов побеседовать хоть всю ночь» – и по видимому остался доволен нашим посещением его (только искренни ли были его слова). Я посоветовал ему и убедительно попросил оставить неугодное Богу дело – пение „стишков», а молиться так, как повелевает наша православная церковь, которая дает своим членам для молитвословия и прославления Бога так много самых возвышенных, неподражаемых стихословий и песнопений.

Держась хронологического порядка в изложении своих миссионерских наблюдений и впечатлений, я упомяну теперь о случайной короткой встрече, 14 июня, в вагоне Курской железной дороги с знакомым уже мне сектантом из дер. Волоть (Богучаровского прихода) Павлом Никоновым (о нем довольно подробно сказано мною в прошлогоднем отчете). Он узнал меня и поздоровался. После обычных при встрече приветствий, я справился о его религиозном настроении; оказалось, что он остается по прежнему вне ограды православной церкви и по прежнему его смущают те же вопросы, о которых я беседовал с ним в Августе прошлого года. Скоро завязалась с ним. беседа, потому что поговорить о вопросах веры он – большой охотник, хотя „смиренно» и выдает себя за человека малограмотного и мало начитанного. На этот раз им был поднят вопрос о крещении младенцев, которых, по его мнению, крестить не следует, потому что они ничего не понимают и не могут веровать. Я разъяснил ему, – на чем основывается учение и практика православной церкви относительно крещения младенцев, указывал на то, к каким бы печальным последствиям повело некрещение младенцев – лишение их спасения („аще кто не родится водою и Духом» и т.д.), говорил о роли и значении восприемников, по вере коих крещаются младенцы; а так как собеседник мой утверждал, что младенцы святы сами по себе (а потому, дескать, и не нуждаются для спасения в крещении), то я коснулся вопроса о всеобщности первородного греха, простирающегося на всех, не исключая и младенцев. Беседа наша не могла быть продолжительна, потому что мы ехали вместе только до первого полустанка Скобелеве (минут 15–20), где и разошлись. Из этой вагонной беседы я вынес утешительное подтверждение того, что вопросы о вере живо интересуют всех, потому что почти все бывшие в вагоне окружили нас и сделались слушателями, а некоторые даже приняли участие в беседе. Так один какой-то интеллигент довольно удачно вставил такое замечание против Никонова: если не крестить младенцев, то каким возрастом определить время крещения, потому что личная вера, необходимая, по Никонову, для крещения, у некрещенных и невозрожденных может появиться весьма поздно, а то и совсем она не проявится, потому что некрещенный и немиропомазанный лишен воздействия благодати Божей, а воспитание и другие внешние условия жизни могут совершенно не благоприятствовать возникновению веры и т. д. Я доразвил эту мысль: и вот вместо членов церкви и христиан, связанных самыми тесными узами с нею и находящихся под благотворным, благодатным её влиянием и воспитанием, будут появляться не христиане, не крещеные...Тут же, в вагоне, от одного жителя с. Богучарова, в виду некоторого проявления штунды в дер. Волоть, было заявлено желание, чтобы в самом селе, в помещении школы летом была устроена беседа – особенно об иконопочитании, каковое желание вполне гармонировало с моими внутренними намерениями, а потому в июле и Августе, Бог даст, будет устроена в Богучаровской школе и не одна беседа¹⁷. Павла Никонова я тут же пригласил быть на предполагаемых беседах, и он обещался и явится, конечно, в качестве возражателя.

(Испол. обяз. Епархиального миссионера, преподаватель Семинарии Дмитрий Скворцов).