Тернистый путь классических языков в Московских духовных школах

Одной из самых сильных сторон духовного образования новоустроенной Академии стала его трехчастная иерархическая схема, согласно которой учащиеся должны были сначала изучить филологические дисциплины, затем философские и лишь на третьем, самом высшем, уровне заняться изучением богословия⁵. Данная схема достаточно ясно была прописана уже в Духовном регламенте Петра I⁶. Филологическая подготовка включала в себя систематические занятия грамматикой, пиитикой и риторикой, в результате чего ученики могли не только читать оригинальные тексты, но и самостоятельно составлять их для публичного произнесения. Грамматика уже в младших классах приводила учащихся к чтению серьезных авторов эпохи золотого века латинской литературы; «пиитика» научала их восприятию наиболее сложного поэтического текста; а риторика приобщала традиции античного образования: во второй половине XVIII в. на уроках риторики ученики читали Цицерона, Лактанция и блж. Иеронима, а также речи митрополита Платона (Левшина) и М. В. Ломоносова⁷. В результате в последнем богословском классе они способны были заниматься изучением Священного Писания, творений отцов и постановлений Соборов по греческому подлиннику или, по крайней мере, по их латинскому переводу.

Весь XVIII и начало XIX в. – это время доминирования в школьном обиходе латинского языка, грамматику которого успевали преподать уже в духовных училищах. Впоследствии знание латыни еще отшлифовывалось за счет постоянного слушания лекций на латинском языке и общения. Однако и преподавание греческого языка во второй половине XVIII в. трудами, прежде всего, митрополита Платона было существенно улучшено⁸. В конце XVIII в. греческий язык становится отдельной дисциплиной, занимающей полноценное место в учебном плане⁹. Еще в 1778 г. по Именному указу в семинариях было усилено преподавание греческого языка и принято «за правило – через три года замещать вакантные места на церковной службе преимущественно знающими этот язык»¹⁰. В 1784 г. Св. Синод повелел углубленно изучать в академиях и семинариях греческий язык, сразу же оказавшийся в привилегированном положении: «Из числа языков греческий предпочтительнее другим в оных преподаваем быть долженствует...» – и предоставил особые права «знатокам оного»¹¹. С 1798 г. по определению Св. Синода этот язык стал обязательным для всех студентов академий¹².

Преподавание богословских дисциплин, со второй трети XIX в. полностью перешедшее на русский язык¹³, нимало не уменьшило любви к древним языкам, которые с середины XIX в. стали основополагающим элементом богословского образования на всех его этапах. Исключительная важность изучения древних языков была самоочевидна для большинства преподавателей и учащихся духовных учебных заведений вообще и Московской духовной академии в частности. Так, по мысли знаменитых профессоров МДА Н. Ф. Каптерева, А. П. Голубцова, А. А. Спасского и И. Д. Андреева, «без греческого языка развитие богословских и многих небогословских наук, преподаваемых в Академии, безусловно невозможно»¹⁴.

Внутренняя необходимость знания древних языков для занятия богословскими предметами отразилась в достаточно мирном и позитивно разворачивавшемся ходе реформ духовного образования в XIX–начале XX в., когда греческий и латынь оставались на первом месте в качестве важнейших дисциплин как по числу отводившихся на преподавание древних языков часов, так и по серьезному отношению к ним¹⁵.

Местом начальной, но уже достаточно основательной языковой подготовки оказывалось училище, а семинария должна была максимально закрепить у учеников достигнутые ими навыки. По Уставу М. М. Сперанского и архиеп. Рязанского Феофилакта Русанова (1808 г.) в программу духовных училищ был включен начальный курс классических языков¹⁶: в низшем отделении училища проходилась не только грамматика, но также производилось систематическое чтение глав из Евангелия и отрывков из классических авторов¹⁷. По рапорту учителя высшего отделения Касимовского училища студента Николая Восходова от 2 ноября 1823 г., «в течение прошлого октября месяца с учениками высшего отделения пройдено мною: из Корнелия Непота¹⁸ переведены мною полководца Эпаминонда две главы и весь Пелопид. Повторен Алкивиад весь¹⁹... Переведены две главы из Цицерона о должностях²⁰. Три главы из Бредеровой грамматики²¹ и римской истории. Заданы были четыре перевода с русского языка на латинский. Сверх сего задаваемы были мелкие переводы в классе с русского языка на латинский…²²».

По реформе 1808–1814 гг. в семинариях преподавались греческий, латинский, древнееврейский, французский и немецкий языки²³, причем древние – обязательно, а современные – факультативно. Данная разница между древними и новыми языками неоднократно подтверждалась последующими Уставами²⁴. Предполагавшийся уровень преподавания языков в семинариях виден из проекта 1814 г.: «В семинарском учении надлежит только продолжать чтение труднейших Авторов на том и на другом языке. Но чтение сие должно быть продолжаемо неослабно. Здесь должны они навыкнуть идиотизмам сих языков и уметь не только литературно их переводить, но перелагать самые красоты их на язык Российский»²⁵. Конечно, в реальной жизни семинаристы не всегда оказывались на высоте не только из-за своей лености, но и по причине недостаточно обеспеченной учебной базы и не совсем последовательной программы²⁶. В одной из семинарий, подведомственных Московской духовной академии, в 1820 г. по учебной книге М. Т. Каченовского²⁷ в низшем отделении учащиеся переводили отрывки из греческих авторов («Гиерокла, Эзопа, Елиана, Полиена, Плутарха, Страбона и Секста Эмпирика»²⁸), в среднем – из Диогена Лаэрция, Стобея, Геродота²⁹ и, наконец, из свт. Иоанна Златоуста³⁰, а в высшем – уже из «Энциклопедии» афинского священника Иоанна Патусы³¹ «Сон» Лукиана и «Разговоры с царством мертвых»³². Таким образом, как видно по данной программе, учащиеся могли только в середине курса прикоснуться к чтению святоотеческого текста, который являлся всего лишь одним из вспомогательных средств для усвоения греческого языка.

Самой серьезной реформой духовного образования оказалась реформа 1867–1869 гг., проводившаяся под эгидой только что утвержденной (14 мая 1867 г.) высшей инстанции – Учебного комитета. В результате были созданы наиболее благоприятные условия для изучения классических языков: увеличено число часов, повышено качество преподавания, оптимизирована последовательность чтения классических и христианских авторов. Согласно реформе, древние языки стали занимать в четырехлетней программе духовных училищ наибольшее место: греческий преподавался 18 уроков в неделю за все годы обучения, а латинский – 22³³. Перевес латинского над греческим в училище компенсировался обратным перевесом в семинарии, где на греческий было отведено 20 уроков в неделю за все годы обучения, а на латынь – 15. Поскольку продолжительность каждого урока составляла 1 час 15 мин.³⁴, можно легко соотнести число уроков с реальным астрономическим временем: на греческий в семинарии было определено 25 часов в неделю, а на латынь – ок. 17,5 часов³⁵. Типичная программа семинарии того времени состояла из чтения классических авторов (в течение первых четырех лет) и параллельного чтения Священного Писания и отцов Церкви на двух последних курсах семинарии. Классических авторов читали всегда: чаще всего больше, чем христианских, иногда наравне с ними (1914 г.), иногда и в меньшем объеме³⁶. Всем было очевидно, что чтение классиков – неизбежный этап, оправданный с точки зрения учебного процесса, без которого трудно, если вообще возможно, достичь глубокого понимания святых отцов³⁷.

«При изъяснении Священного Писания Нового Завета (в V и VI классах) воспитанники под руководством преподавателя должны прочитывать Евангелия и Апостольские Послания по-гречески»³⁹, – это примечание 1-е к Уставу 1867 г. повергло преподавателей семинарий в недоумение, как за такое ограниченное число часов прочитать весь Новый Завет: «Так, <...> в Посланиях Апостольских и Апокалипсисе св. Иоанна Богослова 148 глав – читаем в докладной записке того времени, – а классов, отведенных для прочтения на греческом языке – 110…»⁴⁰. Таким образом, ни у кого не вызывало сомнения, что Священное Писание можно читать целыми книгами, интересовала только техническая сторона дела, а именно, как прочесть положенные тексты в указанное число часов.

Из программы видно, что в старших классах семинарии читали также святых отцов по-гречески, и на это чтение было отведено специальное время в рамках особого предмета. Однако далеко не во всех семинариях смогли достаточно эффективно внедрить эту систему. Поскольку изучение грамматики древнего языка прекращалось уже за два года до окончания семинарии, семинаристы вместо отшлифовки грамматики на богатом и интересном практическом материале очень быстро теряли полученные с таким трудом грамматические знания. К такому выводу пришла комиссия Церковно-практического отделения, изучавшая результаты вступительных экзаменов в Московскую духовную академию в 1876 г.⁴¹ Значительно лучшее знание греческого несомненно связано с тем, что он оставался на последних курсах в виде чтения новозаветных текстов, хотя такое практическое знакомство («по навыку в языке они могут переводить греческую речь») оказывается недостаточным в виду слабости грамматических знаний. Из той же области причина худшего знания латыни: «В последних двух классах семинарии этот язык не преподается»⁴².

Таким образом, можно отметить, что по Уставу 1867 г. усвоение классических языков в духовном училище и семинарии проходило за 8 (латынь) и 7 (греческий) лет со средней нагрузкой около 5 часов, или уроков, в неделю по каждому языку и завершалось чтением Священного Писания (по 3 часа в неделю) и святых отцов (по 2 часа в неделю) на двух последних курсах семинарии.

По Уставу 1884 г. древние языки полностью сравнялись по числу часов в училищах (16 уроков в неделю на каждый язык) и семинариях (14 уроков в неделю каждый язык) с небольшим перевесом в пользу училища⁴³. Также было восстановлено преподавание грамматики греческого и латинского языков на двух последних курсах семинарии по 1 уроку в неделю – за счет чтения Священного Писания и отцов Церкви, которое, к сожалению, было впоследствии упразднено. По сравнению с Уставом 1867 г. несколько сократилось не только число уроков, выделявшихся на древние языки, но и продолжительность урока, составившая 1 астрономический час⁴⁴. Данная тенденция к сокращению древних языков будет прослеживаться и в дальнейшем.

Тем не менее, идея чтения авторов и Священного Писания в оригинале на семинарском курсе всегда поддерживалась выдающимися профессорами и учеными, например, профессором Н. Н. Глубоковским, который в 1896 г. для занятий чтением Нового Завета в оригинале предложил ввести по уроку в неделю в двух последних классах семинарии⁴⁶, или профессором М. Д. Муретовым⁴⁷.

Древние языки оказались в дальнейшем наиболее сокращенными по Указу Св. Синода от 3 сентября 1906 г.: общее число уроков (суммарно по всем курсам) по каждому языку сведено до 10 в неделю за все годы обучения и в училищах, и в семинариях. Но даже в таком случае, несмотря на то что в 5-м и 6-м классах семинарии все языки стали преподаваться факультативно⁴⁸, общее число обязательных часов было, тем не менее, достаточным для того, чтобы приобрести навыки чтения текста за время учебы. Программа по греческому и латинскому языкам Рязанской духовной семинарии за 1914/15 уч. г. достаточно показательна: на первых трех курсах семинаристы читали греческих и латинских классиков, а на 4-м помимо классиков – 3-е слово «О священстве» свт. Иоанна Златоуста и Гимны свт. Амвросия Медиоланского и свт. Григория Великого⁴⁹.

Ситуация предреволюционного времени оказалась далеко не самой благоприятной для древних языков, как можно судить по не очень утешительным отчетам о вступительных экзаменах в Академию⁵⁰. Интересно при этом заметить, что падение интереса к древним языкам, особо проявившееся в 1907, 1908 и 1909 г., достаточно точно совпадает по времени с расшатыванием учебной дисциплины в связи с революционными веяниями той эпохи и со значительным ослаблением усердия к богословской науке⁵¹. Один из великих русских филологов Сергей Иванович Соболевский, приглашенный на привилегированных условиях⁵² преподавать в Московскую духовную академию в 1909 г., после проведения очередных вступительных экзаменов пришел к выводу о том, что «преподавание латинского и греческого языков в духовных училищах и семинариях стоит не на должном уровне»⁵³. Профессорский глас вопиющего в пустыне: «...без знания греческого языка так же нельзя быть грамотным христианином, как грамотным русским – без знания русского литературного языка»⁵⁴, – тем не менее оказался услышанным хотя бы в Московской академии и в ближайшие предреволюционные годы принес свои, хотя и скромные, но весьма достойные результаты⁵⁵.

Переезд Славяно-греко-латинской академии в Троице-Сергиеву Лавру ознаменовался открытием класса еврейского языка 23 октября 1814 г.⁵⁶, который студенты стали изучать наряду с древнегреческим. О значимости латинского языка, который в ту эпоху не преподавался⁵⁷, историк Академии С. К. Смирнов писал, сравнивая старую московскую Академию с новой лаврской: «Старые учебники вместе со схоластикой пали окончательно: на развалинах ея, как свидетель ее минувшей славы, остался один язык латинский; но и тот – освобожденный от уз, навязанных ему схоластикою»⁵⁸. Первым преподавателем греческого стал Г. К. Огиевский, выпускник Санкт-Петербургской духовной академии⁵⁹. До 1823 г. древнегреческий язык студенты высшего и низшего отделений Академии изучали по «Энциклопедии» Иоанна Патусы⁶⁰, а затем – по специально составленной хрестоматии⁶¹. В низшем отделении более изучали грамматику и греческие диалекты, в высшем – особенности языка Нового Завета и святоотеческих сочинений. В аудитории читались как сочинения классических авторов (Гомера, Геродота, Фукидида), так и святых отцов (свт. Василия Великого, Иоанна Златоуста, Исидора Пелусиота), а в качестве упражнений на дому учащиеся письменно переводили целыми книгами поучения свт. Кирилла Иерусалимского, некоторые творения отцов-каппадокийцев и пр.⁶²

Однако в данный период языки как древние, так и новые занимали в учебном плане Академии далеко не первенствующее место. На низшем отделении греческий язык преподавался 8 уроков в неделю за все годы обучения, на высшем – 6⁶³, в то время как самые важные предметы – философия и богословие – преподавались по 50 и по 45 уроков соответственно. «Прочие предметы считались второстепенными, а языки стояли еще ниже во мнении студентов и даже начальства»⁶⁴. Однако, общий удельный вес уроков греческого языка оказывается не таким уж и маленьким: в период с 1814 по 1844 г. в МДА греческий изучали 14 часов в неделю за все годы обучения⁶⁵, а в период с 1844 по 1862 г., возможно, ему уделялось еще большее время – с учетом того, что продолжительность одной лекции составила 1,5 часа⁶⁶.

С начала 1845 г. новый преподаватель греческого языка Сергей Константинович Смирнов (с 1878 г. – протоиерей и ректор МДА) стал читать для студентов низшего отделения Академии историю греческой литературы, искусно сочетая теоретические занятия с практическими⁶⁷. С этого времени занятия греческим языком приняли значительно более систематический и вдохновенный характер. Тончайшему знатоку греческого языка С. К. Смирнову выпала особо почетная миссия преподавать греческий в период действия Устава 1869 г. (вплоть до 1884 г.). Таким образом, он преподавал греческий язык в течение почти что 40 лет и по сути дела возродил данный предмет в Академии⁶⁸.

Табл. № 8. Расписание занятий в МДА в период после 1814 г.⁶⁹

Устав 1869 г. весьма положительно сказался на становлении научных традиций академий благодаря введению специализации, когда все дисциплины были распределены по трем отделениям: богословским, церковно-историческим и церковно-практическим. Классические языки, несмотря на то что их преподаватели были приписаны к церковно-практическому отделению⁷¹, а также один из современных преподавались на всех отделениях в равном объеме как общеобязательные предметы. При поступлении в Академию абитуриенты могли записаться на греческий или на латинский язык, так как по Уставу 1869 г. в академиях вообще и Московской духовной академии в частности стал преподаваться один из древних языков по выбору⁷².

По Уставу 1869 г. 4 курс МДА должен был быть посвящен изучению одной из 8 специальностей, в число которых входило продолжение изучения одного из классических языков («греческий или латинский язык и (т. е. вместе – И. Д.) Св. Писание или вообще один из богословских предметов»)⁷³. К сожалению, по признанию очевидца данной реформы М. Д. Муретова, «это новое для Академии и трудное дело с уставом 1884-го года так и завяло, не успев расцвести»⁷⁴.

Через несколько лет с 1878/79 уч. года было введено преподавание двух языков с указанием проводить не менее двух лекций в неделю по каждому из них⁷⁵, причем обязательное изучение этих языков было распространено и на студентов 4 курса МДА⁷⁶. При продолжительности лекции в 1 астрономический час⁷⁷ общая часовая нагрузка в неделю за все годы обучения составила 6 часов по каждому языку. Однако после того, как, согласно Уставу 1884 г., один древний и один новый язык стали относиться к группе предметов по выбору, параллельное преподавание языков было прекращено. Поскольку переход на «обновленную» систему осуществлялся постепенно, в Московской духовной академии два языка полноценно преподавались одновременно студентам всех курсов только в течение трех лет – с 1880 по 1883 г. Этот весьма краткий промежуток времени оказался, тем не менее, достаточно важным и для богословия как своеобразный переходный этап, связывающий собою воедино профессуру «золотого века», начавшегося при протоиерее Александре Горском, с рядом заслуженных профессоров Академии, коим суждено было дожить до самого ее заката.

По Уставу 1911 г. классические языки были распределены по четырем академиям следующим образом: в Санкт-Петербургской и Московской осталось преподавание греческого языка, а в Казанской и Киевской – латинского. В МДА все общеобязательные предметы были распределены по 17-ти кафедрам, из которых последняя была посвящена преподаванию древнего языка⁸². Для того чтобы выполнить новую многопредметную программу, более сконцентрированную на преподавании богословских дисциплин, продолжительность лекции в этом же году еще более сократилась с 1 часа до 50 минут. Выпускник МДА 1907 г. Сергей Знаменский, преподававший латинский язык в течение трех лет (1908–1911), был уволен за штат⁸³. Таким образом, последние предреволюционные годы Московской духовной академии были ознаменованы преподаванием одного только древнегреческого языка – подобно тому, как было в первой половине XIX в.

Отправной точкой для изучения классических языков в Академии, естественно, был весь тот багаж знаний, который абитуриенты получали в семинариях или, в более редких случаях, в других учебных заведениях и с которым они приходили на вступительные экзамены в Академию. В лучшие для классических языков годы уровень подготовки абитуриентов был достаточно высоким, например, на вступительных экзаменах в МДА в 1882 г. из 123 студентов «балл менее 3» получили по греческому 5 абитуриентов, по латинскому – 4⁸⁴, а в 1901 г. из 64 абитуриентов лишь 9 получили тройки⁸⁵.

На вступительных экзаменах выпускники семинарий читали латинских и греческих классических авторов. На экзамене по латинскому языку от экзаменовавшихся требовалось достаточное знание латинских слов, грамматики, а также подобающий навык в чтении латинских писателей⁸⁶. Для чтения предлагались неадаптированные отрывки из произведений «О природе богов» и «Речей против Катилины» Цицерона, из «Энеиды» Вергилия и пр. На вступительных экзаменах по греческому языку поступавшим предлагались отрывки из творений свт. Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста и из сочинений «языческих классиков» – Гомера и Платона. Любое место средней сложности из классических и христианских авторов абитуриенты должны были прочесть с листа.

В дореволюционной Академии освобождение от вступительных экзаменов по древним языкам было редкой мерой, в основном в виде крайнего снисхождения применявшейся к студентам иностранного происхождения, которые не имели возможности их выучить ранее по объективным обстоятельствам⁹⁸. В правилах поступления в Академию делалась специальная оговорка об инородцах, которым разрешалось поступление в Академию без экзамена по языкам с условием сдать языки за время пребывания в Академии⁹⁹.

В конце XIX–начале XX в. духовные академии вообще и Московская в частности ориентировались на требования Устава 1884 г.: целью изучения классических языков полагалось «ознакомление с грамматическими и литературными формами древних языков по лучшим классическим писателям», посему необходимо было, чтобы «с филологиею классических языков в Академии соединялась еще и словесность греков и римлян»¹⁰⁰. По программам П. И. Цветкова, бессменного преподавателя латыни на протяжении нескольких десятилетий (1870–1905), видно, насколько он был увлечен классическими идеалами, однако в академическом курсе для христианской латыни не оставалось места. Преподаватели греческого языка – известнейшие эллинисты той эпохи прот. С. К. Смирнов и И. Н. Корсунский – были в значительно большей степени ориентированы на греческий язык христианских авторов. Годы их преподавания по праву можно назвать «золотым веком» гармоничного сочетания классики с христианской традицией. Позднее в Уставе 1910 г. предполагался по существу решительный отказ от классики: «Для христианского богословия важно знать не древних авторов классических народов языческого периода их жизни, а лингвистический материал Нового Завета, отцов Церкви, церковных песнопений»¹⁰¹. Однако основная тенденция преподавания языков – от акцента на классицизме в сторону большего внимания к изучению собственно церковной святоотеческой традиции – осталась, к сожалению, в полной мере нереализованной из-за насильственного закрытия Академии в 1919 г.

В академиях для классических языков всегда выделялись специальные часы – не более 2-х раз в неделю как минимум на протяжении 2 лет. При этом, несмотря на целый ряд недочетов семинарского преподавания, в академиях никогда не возвращались к повторению или изучению элементарной грамматики, однако всегда велись занятия по трем основным направлениям или хотя бы по одному из них:

1) история литературы на данном языке с чтением характерных мест из разных авторов;

2) чтение одного автора классического или христианского с подробным историко-филологическим комментарием;

3) изучение греческого языка как языка христианской письменности (греческий новозаветный, богослужебный¹⁰² или «святоотеческий»).

Кроме того, иногда могла читаться история языка или преподавался курс палеографии¹⁰³.

М. Д. Муретов оставил живое описание занятий по греческому языку в Академии сер. 70-х гг. XIX в., которые проводил С. К. Смирнов. «Лекции <С. К. Смирнова> начинались критикою Эразмова произношения и казались очень занимательными по своим доводам. Особо ярко помнится фигура С. К<онстантинови>ча, изображавшего блеяние овцы. С большим любопытством слушались также лекции об Олимпийских играх. Половина лекции, минут 20 или 15, посвящалась переводу студентов из хрестоматии»¹⁰⁴. «При переводе делался грамматический разбор и обращалось внимание на корнеслов (только греческий, а не сравнительного языкознания). Перевод сопровождался нередко очень интересными историческими и археологическими пояснениями, напр<имер>, о литургиях и пр. Но особенное мастерство, доходившее до виртуозности, С. К–ч проявлял в уменьи какую-нибудь трудно переводимую апокопическую фразу, несвойственный русскому языку оборот, оригинальный термин передать на русский язык, так сказать, с адекватною точностью в значении слов, их количестве, расположении, нередко даже в самом корневом звукоподражании»¹⁰⁵. «Последний экзамен по греческому языку. Экзаменовал инспектор С. К. Смирнов. Спрашивал перевод с греческого a livre ouvert какого-то отца, кажется, Кирилла Александрийского, по хрестоматии, в порядке текста и вызывая по алфавиту. В партах были и лексиконы, и грамматики. Зная очередь и следя за текстом, нетрудно было наперед подготовиться к переводу своего отдельца»¹⁰⁶.

Общие подходы и установки, которые в течение многих лет отрабатывались С. К. Смирновым, во многом были продолжены его преемниками. Отдельные вопросы из программы по греческому языку на 2-м курсе МДА за 1889/90 уч. г. ярко иллюстрируют ориентацию на классицизм, которая еще более усилилась согласно Уставу 1884 г.: «1. Биография Пиндара. Лирические произведения его. 2. Олимпийские игры. Их учреждение и место совершения. 3. Порядок Олимпийских игр. 9. О диалекте ионическом. Древне-ионический и ново-ионический диалект. 10. Гомеровский вопрос. Мнение Вольфа и вольфианцев. Разбор этого мнения (письменность в век Гомера). 35. Речи Демосфена вообще и против Лентина в частности»¹⁰⁷.

В последние предреволюционные годы из двух классических языков в программе Московской духовной академии оставался только греческий, преподававшийся Сергеем Ивановичем Соболевским. Из трех вышеуказанных направлений Сергей Иванович избрал наиболее полезное для студентов в языковом отношении второе – практическое чтение христианских греческих авторов. Из года в год студенты переводили несколько избранных произведений: на 1-м курсе, как правило, они изучали 1-ю или 2-ю «Апологию» Иустина Философа¹¹⁷, а на 2-м – слова «Против ростовщиков» свт. Василия Великого¹¹⁸ и/или Григория Нисского – последнее по ходатайству С. И. Соболевского было издано отдельной брошюрой¹¹⁹. Внутри сложившегося круга авторов время от время делались перестановки: слово «Против ростовщиков» св. Григория читалось и на 1-м курсе МДА, а «Слово к юношам» свт. Василия и «Диалог с Трифоном Иудеем» св. Иустина (из учебной хрестоматии Ловягина) – на 2-м. На экзаменах Сергей Иванович требовал свободное чтение и перевод данных текстов с листа¹²⁰. Особое внимание С. И. Соболевский обращал на греческий синтаксис, иллюстрируя более сложные случаи из вышеуказанных авторов доходчивыми примерами из греческой христианской гимнографии. В качестве показательной иллюстрации можно привести отрывок из первой лекции по греческому языку в 1913/14 уч. г., кратко законспектированной дежурным студентом:

11 сентября 1913 г. Лекция 1.

Κατὰ τῶν τοκιζόντων – слово св. Григория Нисского...

О временах – в греческом языке есть (3) несколько прошедших и несколько будущих.

Настоящее греческое употребляется как русское. Но есть так называемое настоящее историческое = praesens historicum. Пример: «и беззаконным судиям Тебе праведного Судию предает» – καὶ ἀνόμοις κριταῖς σε τὸν δίκαιον κριτὴν παραδίδωσι.

Прошедшее время. У нас прошедшее двух видов: 1) несовершенное, аорист; 2) прошедшее совершенное и давнопрошедшее. Первая пара означает действие, а вторая и будущее III – состояние за действием. Аорист употребляется, когда действие закончено. Мы не обращаем внимание на длительность, а в imperfect’е мы подчеркиваем длительность или повторяемость... В imperfect’е может быть действие неокончено (мы пытались, но не сделали).

Попытка действий – imperf. de conatu.

Прошедшее несовершенное – вид несовершенный, а аорист – вид совершенный.

Χριστὸς ἀνέστη – вид совершенный, аорист, а а) ὅτε οἱ ἔνδοξοι μαθηταὶ ἐφοτίζοντο Ἰούδας ἐσκοτίζετο = imperf. de conatu.

«Егда славнии ученицы просвещахуся, Иуда омрачашеся».

b) ὑπὸ ἀστέρος ἐδιδάσκοντο – вид несовершенный – прошедшее несовершенное: «звездою учахуся».

(2) Imperf. = действие повторяющееся.

ἐνεδιδύσκετο πορφύραν καὶ βύσσον «Одевался в порфиру и виссон» (ежедневно)

Аорист может обозначать длительное действие, когда упоминается количество времени длительного (он царствовал 3 года), а он царствовал – imperfect.

«Мария пробыла с нею три месяца» по-русски несовершенный <вид>, а <по->гречески аорист.

ἔμεινεν (μένω)… Μαριὰμ σὺν αὐτῇ ὡς μῆνας τρεῖς. Этот аорист – aoristus summarius.

Аорист может обозначать начало действия. По-русски обозначается приставкой: «он замолчал».

Замолчал весь народ = ἐσίγησεν δὲ πᾶν τὸ πλῆθος.

Ἰούδας φιλαργιρίαν νοσῆσας = «Иуда заболевши сребролюбием», т. е. начало действия. Это аорист = aoristus ingressivus = aoрист начинательный...

Дежурный Н. Авилкин, студент 1-го курса И.М.Д.А.¹²¹

Хотя без знания классических языков невозможно было закончить Академию и стать дипломированным академическим богословом¹²², их преподавание не всегда велось на достаточно высоком уровне. «Понятно, что латинский язык был для нас и мертвою и мертвящею буквой, и мы по необходимости ушли в нем недалеко, не обладая большой практикой путем штудирования авторов», – писал Н. Глубоковский в 1896 г.¹²³ Единственный способ преодолеть нерадивое отношение к учению, с точки зрения того же Глубоковского, заключается в том, «чтобы не морить учеников на механическом затверживании грамматических правил и случайных вокабул, а знакомить их практически на возможно большем чтении классиков, чтобы древние языки усвоялись достаточно и с любовию к ним, но не с душевною тяготою»¹²⁴.

Последующая судьба Академии и ее учебные планы наиболее подробно описаны протодиаконом Сергием Голубцовым¹²⁵. Поскольку нарушился процесс изучения классических языков в семинариях, в Московской духовной академии неизбежно были максимально ослаблены требования по языкам как на вступительных экзаменах, так и в учебном процессе, поскольку начинать приходилось почти что с нулевого уровня¹²⁶. В дополнение к сведениям о готовности ряда преподавателей принять участие в жизни Академии в 1919 г., которые приведены выше в статье о. Сергия¹²⁷, публикуем рапорт преподавателя греческого языка С. И. Соболевского:

В Совет Московской Духовной Академии. В ответ на предложение о. Ректора от 29 декабря/11 января за № 16 имею честь сообщить следующее:

Я желаю участвовать во всех занятиях, которые будут установлены Советом, и исполнять все возложенные на меня труды по мере моих сил и знаний.

В частности от себя я мог бы предложить Совету на выбор следующие свои труды:

I. Публичные отдельные лекции на разные вопросы, например:

1. Суд над Иисусом Христом с исторической и археологической точки зрения.

2. Необходимость знания греческого языка для правильного понимания Священного Писания.

3. Внешний вид древней христианской книги.

II. Краткие систематические курсы общедоступного характера (для не знающих греческого языка) (они могут быть разбиты и на отдельные публичные лекции без системы, т. е. могут быть отнесены к отделу I):

1. Домашний быт древних евреев в дни земной жизни Иисуса Христа.

2. Домашний быт древних христиан.

III. Краткие систематические курсы специального характера (для знающих древние языки):

1. Библейский греческий язык.

2. Церковные песнопения (авторы, их метрика, язык).

3. Чтение и толкование в подлиннике (греч. или латинск.) какого-нибудь небольшого христианского сочинения или церковных песнопений.

4. Чтение в подлиннике и толкование Евангелия.

IV. Научные труды:

1. Комментированное издание в подлиннике (греч. или лат.) кого-либо из отцов Церкви.

2. Участие в комментированном издании Священного Писания, в богословских словарях и подобном.

3. Комментированное издание в подлиннике избранных церковных песнопений (вроде хрестоматии).

3/16 янв. 1919 г. Проф. С. Соболевский¹²⁸.

Из этого сообщения видно, что, осознавая неподготовленность аудитории, С. И. Соболевский по неизбежности предлагал свои профессиональные услуги равно как знающим, так и не знающим древние языки. Однако, все научные предложения по условиям времени не могли быть реализованы. Оставалось преподавание. «Учебник древнегреческого языка» С. И. Соболевского, вышедший в 1948 г.¹²⁹, стал связующим звеном между старой и – как будет показано ниже – новой Академией, которой пришлось возрождаться совсем в других условиях во второй половине XX в.

В советское время говорить о сколько-нибудь серьезном преподавании языков вне классических кафедр университетов практически не приходилось. В результате даже те малые возможности в изучении древних языков, которые открылись перед духовными школами после возобновления их деятельности в послевоенное время, оказались просто несопоставимыми по сравнению с теми, что были до революции. Характерно, что в конце 1940-х гг. в иерархии из 24 учебных предметов, преподававшихся в МДАиС, древние языки были поставлены после предмета «Государственное устройство СССР» на предпоследнее место перед новыми языками¹³⁰. В общих чертах произошло следующее:

1) Преподавание грамматики в основном переместилось в Академию, так как семинарских часов для успешного усвоения грамматики было недостаточно.

2) Серьезное чтение авторов или текстов Священного Писания было полностью исключено из программы Семинарии, а уровень возобновленных в Академии практических языковых занятий оказался значительно ниже не только уровня дореволюционных семинарий, но и некоторых духовных училищ.

3) Значительно понизились требования к качественному чтению текста: учащиеся, если и читали тексты, то не с листа, а после кропотливой подготовки, выискивая каждое слово по словарю или пользуясь словарным списком, составленным учителем.

Учителя, сколь бы многими знаниями они ни обладали, не могли передать их своим ученикам. С другой стороны, еще находились люди старой выучки, изучившие языки до революции. Более молодым оставалось терпеливо изучать древние языки, прилагая к тому ряд дополнительных, порой совершенно самостоятельных усилий. Конечно, в те годы были не только внешние причины, препятствовавшие изучению древних языков, но и внутренние, поскольку в условиях тотального уничтожения Церкви приходилось думать не столько о решении научно-богословских задач, сколько о необходимости спасти малое стадо Церкви.

Данная непростая картина подтверждается как расписанием занятий, так и учебными программами того времени.

При более детальном изучении в преподавании классических языков в данную эпоху были свои маленькие взлеты и падения. Поскольку профессорско-преподавательскую корпорацию новооткрытых духовных школ составили люди, прошедшие дореволюционную богословскую школу, первоначально ни у кого из них не возникало даже вопросов о целесообразности изучения языков. Так, например, в 1959 г. в своем вступительном слове перед защитой магистерской диссертации преподаватель латинского языка Н. М. Лебедев произнес проникновенные слова, которые не вызвали ни у кого возражения: «Латинский язык, можно сказать, сродни духовной школе. Нельзя ее представить без изучения латинского языка – иначе будет лишь пастырская школа, готовящая только требоисполнителей»¹³¹. Но с учетом неизбежного разрыва в духовном образовании между дореволюционной и послевоенной духовной школой и нулевого языкового уровня абитуриентов требовалась огромная коррекция при разработке учебного плана по языкам. Вплоть до начала 1960-х гг. еще ощущался определенный подъем и действительное стремление всей корпорации к правильной постановке преподавания классических языков. Однако после того как в Семинарии были сведены к минимуму сначала часы, отводившиеся на преподавание латинского языка (1961 г.), а потом и греческого (1967 г.), наступил наиболее трудный и малорезультативный период¹³² – вплоть до конца 1990-х гг., когда была постепенно начата языковая реформа при участии новооткрытого при МДАиС Греческого кабинета.

В период с 1944 до конца 1990-х гг. греческий язык в МДАиС преподавали 11 человек: Б. В. Вадковский (1944–1951), В. А. Сретенский (МДС 1948/9), И. Н. Хибарин (1949–1951), А. И. Иванов (1951–1954), М. А. Старокадомский (сентябрь 1956 г.), Н. Н. Ричко (1956–1964), К. Е. Скурат (ноябрь 1958–январь 1959), А. В. Ушков (2-я пол. 1958/59), Б. А. Нелюбов (1961–наст. время), Д. П. Огицкий (1964–1973), А. А. Матвеев (1973–2000). Латинский язык преподавало почти в два раза меньшее число лиц – а именно 7 человек: Б. В. Вадковский (1944–1948), В. А. Ивановский (1948/9), Н. М. Лебедев (1949–1963), Н. П. Доктусов (1949–1951), свящ. П. Мороз (1-я пол. 1963/64), И. В. Воробьев (2-я пол. 1963/64–2008), А. М. Осипович (1970–1972). При этом преподавателями с наибольшим стажем работы стали те, кто начал работать в начале 1960-х гг. – Б. А. Нелюбов и И. В. Воробьев. Н. М. Лебедев также проработал довольно значительное число лет, пытаясь отвоевать лучшие рубежи для своего любимого предмета. Некоторые преподаватели совмещали преподавание языков в Академии и Семинарии, другие преподавали только в одной из этих учебных структур. Несомненно, что преподавание в Академии было значительно более серьезным и престижным: достаточно типично, когда начинающий преподаватель языков после предварительной стажировки в Семинарии переходил в дальнейшем преподавать в Академию. К сожалению, при всех подобного рода назначениях и перестановках знания далеко не всегда были единственным решающим фактором. Следует при этом учесть и то, что только первый преподаватель Б. В. Вадковский на протяжении нескольких лет параллельно преподавал древнегреческий и латинский языки, в то время как все последующие преподаватели вплоть до начала языковых реформ были или «эллинистами», или «латинистами».

Расписания занятий классическими языками в течение первых десятилетий возрожденных Духовных школ тоже менялись – значительно чаще, чем какого-либо другого предмета. Нам удалось установить, по крайней мере, семь различных расписаний, по которым велось преподавание до 1998 г.: первое из них действовало в течение 1-го года (1944/45), второе и третье – в течение двух лет (1945–1947; 1947– 1949), четвертое – 12 лет (1949–1961), пятое – 6 лет (1961–1967), шестое – ок. 13 лет (1967–кон. 1970-х гг.) и седьмое – около 18 лет (конец 1970-х гг.–1998). Все эти расписания характеризует то, что на классические языки в Семинарии выделялось не более одного занятия в неделю, а в Академии – максимум два. Прослеживается также тенденция постепенного сокращения преподавания классических языков в Семинарии, хотя устроители Православного богословского института и лелеяли надежду о возрождении дореволюционного уровня и, значит, о постепенном увеличении языковой нагрузки, минимизированной только с учетом особых миссионерско-просветительских задач той эпохи.

Для более детального представления об истории преподавания классических языков в советскую эпоху представляется целесообразным составить своеобразную «хронику» основных событий. Главными источниками такой хроники являются хранящиеся в современном академическом архиве¹³³ отчеты Совета МДА, журналы заседаний Совета, а также отдельные личные дела преподавателей.

* * *

В журнале № 2 общего собрания советов Православного богословского института и Богословско-пастырских курсов от 9 июня 1944 г. при обсуждении и одобрении программ по преподававшимся в течение 1943/44 уч. года предметам была одобрена и «программа по Греческому и Латинскому языкам», представленная их первым преподавателем доцентом Борисом Васильевичем Вадковским¹³⁴: «Представленные наставниками Института программы по предметам 1-го курса Института одобрить и принять к проведению в жизнь Института...»¹³⁵. Классические языки должны были преподаваться с нуля в институте, соответствовавшем нормам высшего образования, а не на курсах, уровень которых приравнивался к уровню духовного училища¹³⁶. В журналах не сохранился, к сожалению, точный учебный план 1943/44 уч. года, на основании которого можно было бы судить о месте классических языков в учебном плане Института.

Через несколько месяцев на заседании «объединенного совета» Института и Курсов от 6 сентября 1944 г. в преддверии 1944/45 уч. года было принято решение сократить иностранные языки на первом курсе следующим образом: «Оставить в плане 1-го курса церковнославянский, греческий и английский языки и перенести в план следующего курса изучение древнееврейского, латинского и немецкого языков»¹³⁷. 23 декабря 1944 г. состоялся первый в истории возрожденных Духовных школ зачет по греческому языку наряду с зачетами по другим предметам. В ведомости успеваемости студентов ПБИ за 1-е полугодие 1944/45 уч. года из 17 студентов двое сдали зачет на 5¹³⁸, а остальные – на 4, 3 или даже 2¹³⁹. В июне¹⁴⁰ 1944/45 г. экзамен по греческому принимали доцент Б. В. Вадковский и ассистент Н. П. Доктусов.

Б. В. Вадковский в своих отчетах от 10 июня 1945 г. о преподавании классических языков достаточно четко обозначил предполагавшуюся программу занятий, которая уже была реализована на первых двух курсах: греческий/латинский язык «изучается в институте в течение четырех лет при двух часах в неделю на каждом курсе»¹⁴¹.

По проекту преобразования Курсов в Семинарию, а Института – в Академию, утвержденному 18 сентября 1945 г. Святейшим Патриархом Алексием I (на проекте рукою патриарха было написано «Бог благословит»), оба древних языка должны были преподаваться по 1 уроку¹⁴³ в неделю на II и III выпускном курсах предполагаемой Семинарии и по 1 уроку на каждом из трех курсов предполагаемой Академии, ровно столько же времени планировалось и для новых языков¹⁴⁴. Первый послевоенный 1945/46 уч. г. отличался тем, что учащиеся после трехлетней Семинарии поступили на первый курс Академии. В этом году древние языки впервые вернулись в семинарскую программу, хоть при этом и в достаточно усеченном виде. В «объяснительной записке» по поводу преподавания классических языков от 28 марта 1946 г. Б. В. Вадковский продолжал характеризовать преподавание греческого в МДАиС как единый цельный курс, рассчитанный на три года. Сам Б. В. Вадковский в 1946/47 уч. г. не преподавал по состоянию здоровья¹⁴⁵.

В 1947/48 и 1948/49 уч. г. греческий язык преподавался уже в значительно большем объеме – по 2 часа на каждом из 4-х курсов Семинарии¹⁴⁷, которая стала четырехгодичной, а латинский – на первых двух курсах Семинарии¹⁴⁸; в те же годы греческий и латинский¹⁴⁹ языки преподавались по 2 часа на первых двух курсах Академии, а еврейский – 2 часа на первом курсе МДА¹⁵⁰.

В 1948/49 уч. г. «на преподавание свободных в Семинарии часов латинского языка пригласить кандидата богословия Киевской духовной академии Ивановского В. А.»¹⁵¹, который был весьма посредственным и едва знающим свой предмет преподавателем, почему и преподавал только в течение данного года. Л. Н. Парийский нелицеприятно писал о В. А. Ивановском: «В прошлом году <...> у них был такой преподаватель латинского языка, который открыто признавался, что 50 лет тому назад он знал латинский язык, но теперь все забыл. И его уроки являлись сплошной пародией изучения латинского языка.»¹⁵². В этом же году греческий преподавал В. А. Сретенский¹⁵³ (наряду с английским, русским и Конституцией СССР) и Б. В. Вадковский (6 часов в МДС и 4 в МДА)¹⁵⁴.

В следующем 1949/1950 уч. г. согласно новому учебному плану, выработанному на заседании смешанной комиссии из профессоров Московской и Ленинградской духовных академий 3–7 октября 1949 г., предполагалось время, отведенное для изучения иностранных языков в Семинарии, сократить на два часа¹⁵⁵. Однако в действительности был сокращен только греческий (он стал преподаваться со второго класса Семинарии), а латинский был передвинут с младших курсов на старшие. При этом предполагалось сократить греческий и на 3-м курсе Академии¹⁵⁶. Однако вскоре в Академии греческий и латынь были снова возвращены в программу третьего курса, что вызвало противодействие со стороны учащихся, принятое во внимание высшим академическим начальством. На заседании Совета 17 октября 1949 г. последним пунктом было заслушано соответствующее прошение студентов «о временном изменении учебного плана»: «В программу 3-го курса в текущем учебном году включены снова греческий и английский языки, которые были нами окончательно сданы в прошлом учебном году и по заявлению преподавателей этих дисциплин программа (по которым) нами была закончена». Далее говорилось о возникшей в связи с этим перегруженности 4-го курса, которая создавала «большие затруднения в подготовке кандидатской работы». В качестве альтернативы учащиеся предлагали перенести с 4-го курса на 3-й церковную археологию и еврейский – вместо греческого и латинского¹⁵⁷. В целом Совет Академии одобрил студенческую просьбу, временно согласившись на перенос на более ранний курс только еврейского языка.

Таким образом, с 1949/50 уч. г. греческому стало отводиться по 2 часа на 2-м, 3-м и 4-м курсах Семинарии и столько же на первых трех курсах Академии, а латинскому – по 2 часа на 3-м и 4-м курсах Семинарии и по 2 часа на первых трех курсах Академии. В данном уч. году И. Н. Хибарин¹⁵⁸ преподавал греческий во 2-м, 3-м и 4-м классах

Семинарии и на 1-м курсе Академии¹⁵⁹, Б. В. Вадковский – на 1-м и 2-м курсах Академии¹⁶⁰. Н. М. Лебедев преподавал латынь в 3-м классе Семинарии¹⁶¹, а Н. П. Доктусов – в 4-м классе Семинарии и на первых трех курсах Академии¹⁶².

В журнале № 9 от 8 июня 1950 г. сохранились отзывы преподавателей на новый проект программы, в частности, достаточно пространный отзыв И. Н. Хибарина на программу по греческому языку и краткий отзыв доцента Н. Доктусова на программу по латинскому языку. Первый подверг программу преподавания греческого достаточно жесткой критике, которая заседанием Совета была принята¹⁶³, второй внес в нее только ряд незначительных корректив.

И. Н. Хибарин писал:

Программа ставит трудно разрешимую цель – пройти всю грамматику греческого языка, далеко не в сокращенном объеме, в течение трех лет при двух недельных часах. Всего в распоряжении учащих и учащихся будет 150–170 часов. Такое количество времени явно недостаточно для серьезного усвоения учащимися курса грамматики греческого языка. Один урок в неделю – это уже само по себе мало благоприятствует серьезному, хотя бы элементарному изучению языков. А кроме того, довольно много времени (и это необходимо!) приходится уделять на опрос, на упражнение в чтении и письме, на работу со словарем. Притом надо помнить, что в ряде Духовных Семинарий число воспитанников в каждом классе достигает 40 человек. Все это вместе взятое очень затрудняет серьезное усвоение объемистого курса грамматики греческого языка.

Для устранения нежелательных последствий можно было бы предложить начинать изучение греческого языка с 1-го класса; это, конечно, увеличило бы бюджет времени. Но и при этом объем курса грамматики необходимо несколько сократить. И во всяком случае это необходимо сделать, если оставить по-прежнему, т. е. начинать изучение греческого языка со второго класса. Прохождение греческого языка в Духовных Семинариях должно иметь цель – дать элементарное, но законченное и цельное, знакомство с греческим языком, научить уменью хорошо прочесть греческий текст, дать достаточный минимум греческих слов (и в первую очередь специфических церковно-богословских), показать важное значение греческого языка для православного богослужения и богословия. Более полное, углубленное ознакомление с грамматикой греческого языка перенести на первые три курса Духовных Академий.

Было бы очень полезно отнести на прохождение греческого языка в Духовных Семинариях большее количество часов, чем предусмотрено типовой программой¹⁶⁴.

В свою очередь Н. П. Доктусов отметил:

Программу по латинскому языку для 4-го класса Духовной Семинарии можно рассматривать только как максимальную. При слабом составе учащихся 4-го класса и при сокращении часов, вследствие праздничных дней, в которые должны бы были проводиться занятия по латинскому языку, как это имело место в нынешнем году, объем программ должен быть сокращен опущением пунктов 1, 8 в морфологии и некоторых синтаксических конструкций в пункте 2-м¹⁶⁵.

Таким образом, И. Н. Хибарин ясно зафиксировал основные проблемы преподавания греческого языка на уровне семинарии, однако в ту эпоху было необычайно трудно преодолеть сравнительно недавно сложившиеся, но уже довольно устойчивые стереотипы. Хотя он ратовал за «усиление навыков правильного и быстрого чтения и перевода легких страниц святоотеческой литературы или книг Св. Писания»¹⁶⁶, эти пожелания так и остались из области несбыточных desiderata.

В отличие от И. Н. Хибарина Н. П. Доктусов занимал более защитительную позицию, которую ему пришлось выработать в ответ на критику Учебным комитетом постановки преподавания латинского языка в 1949/50 уч. г. как «ненормальной и требующей коренной переработки» (17.7.1950)¹⁶⁷. В ответ он писал об отсутствии учебных пособий и о том, что ему приходится составлять «хрестоматию по латинскому языку для Семинарии и Академии»¹⁶⁸. В действительности Н. П. Доктусов латынью интересовался мало, что документально подтверждается письмом того же времени Л. Н. Парийского Святейшему Патриарху Алексию I¹⁶⁹.

В 1950/51 уч. г. расписание древних языков, как и в последующие годы вплоть до 1960/61 включительно, оставалось без каких-либо изменений¹⁷⁰. В 1950/51 уч. г. начинал преподавание греческого в Семинарии и на первом курсе Академии И. Н. Хибарин, на 2 и 3 курсе Академии – Б. В. Вадковский. Н. М. Лебедев продолжил преподавать латинский в Семинарии, а Н. П. Доктусов – в Академии¹⁷¹.

В следующих 1951/52, 1952/53 и 1953/54 уч. г. греческий в МДАиС преподавал доцент (впоследствии профессор) Алексей Иванович Иванов¹⁷² (параллельно он преподавал историю греко-восточных и славянских Церквей), а латинский – Н. М. Лебедев¹⁷³. В отчете за 1952/53 уч. г. в целях улучшения преподавания Н. М. Лебедев предлагал «заменить сдвоенные занятия древними языками одночасовыми в течение каждой учебной недели, примерно один час – в начале недели, другой – в середине ее, причем оба эти дня второй час занятий по древним языкам посвящать греческому языку»¹⁷⁴. Однако, в то время это самоочевидное улучшение в методике преподавания языков не было реализовано.

18–23 июля 1953 г. в Москве проходило ректорское совещание, на котором был поставлен вопрос и о преподавании древних языков. 29 сентября 1953 г. Учебный комитет прислал в МДА «программы по греческому и латинскому языкам, выработанные в соответствии с постановлениями ректорского совещания...»¹⁷⁵.

В учебном плане, утвержденном Святейшим Патриархом Алексием 5 ноября 1955 г. и подлежащим введению с начала 1956/57 уч. г., расписание древних языков осталось без изменений¹⁷⁶. В 1956/57 уч. г. латинский в МДАиС продолжал преподавать Н. М. Лебедев¹⁷⁷. На занятие должности преподавателя греческого языка, которая в начале данного года оставалась вакантной¹⁷⁸, подал прошение выпускник еще дореволюционной Киевской духовной академии (1914 г.) и преподававший греческий язык в Тифлисском (1914–1915), а затем в Черниговском духовном училище (1915–1917), кандидат богословия Михаил Агафангелович Старокадомский: «Прошу предоставить мне работу преподавателя Греческого языка во вверенной Вашему руководству Духовной Семинарии и Духовной Академии»¹⁷⁹. «Кандидатура М. А. Старокадомского в Совете не встретила возражений: он избирается на кафедру Греческого языка в Духовную Семинарию и Академию единогласно»¹⁸⁰. Однако М. А. Старокадомский, впоследствии известный профессор патрологии и апологетики, преподавал греческий только в течение одного месяца¹⁸¹. С 6 октября 1956 г. преподавателем греческого в Семинарии и Академии значится Н. Н. Ричко¹⁸², один из самых образованных и эрудированных преподавателей Академии¹⁸³. Помимо греческого языка основная сфера научно-богословских интересов Н. Н. Ричко заключалась в изучении древнееврейского языка и библейской филологии, которая на стыке гебраистики и эллинистики имела особо большое творческое поле¹⁸⁴. В любом случае, в 1957/58 уч. г. весь греческий преподавал Н. Н. Ричко, а латинский – Н. М. Лебедев по такому же расписанию¹⁸⁵. Последнему пришлось с сожалением констатировать в годовом отчете: «Ученики 4-го класса значительно меньше уделяли внимания языкам, в том числе и латинскому, очевидно, не понимая значения изучения языков»¹⁸⁶.

В связи с болезнью Н. Н. Ричко в следующем 1958/59 уч. г. ныне здравствующему заслуженному профессору Академии Константину Ефимовичу Скурату было поручено преподавание 4 часов греческого на одном из старших курсов МДА – с ноября 1958 г. по январь 1959 г. включительно¹⁸⁷. К. Е. Скурат, по его устным воспоминаниям, так полюбил преподавание, что ему было очень трудно расстаться с греческим после возвращения своего коллеги и друга¹⁸⁸. Со второй половины того же года уроки греческого языка на 2-м и 3-м курсах МДС были переданы А. В. Ушкову¹⁸⁹, профессору весьма преклонных лет, очевидцу возрождения МДАиС в послевоенные годы.

В 1-й половине 1957 г. Святейший Патриарх Алексий дал новый импульс к развитию образования в духовных академиях и, в частности, к улучшению постановки преподавания языков. В проекте «Инструкции по организации методической работы в Духовных Семинариях» предполагалось создать четыре «предметные Комиссии», тематически соответствующие во многом 4-м современным кафедрам. Четвертая Комиссия по языкам «состоит из преподавателей: Греческого языка, Латинского языка, Еврейского языка (где имеются Духовные академии), Церковно-славянского языка, Русского языка и новых иностранных языков»¹⁹⁰.

Одной из важнейших вех в сохранении интереса к современным иностранным языкам стало обсуждение и решение вопроса «о переводе иностранных богословских книг на русский язык», который был поставлен на заседании Совета Академии от 10 апреля 1957 г. В результате долгих обсуждений было решено поручить перевод книг (в списке приводится 20 наименований книг)¹⁹¹ преподавателю английского языка В. Ю. Вульферту и двум работникам епархиального управления Краснодарского края¹⁹².

Переосмысление отношения к языкам отчасти принесло свои плоды и для древних языков: в том же 1957/58 уч. г. стали выдвигаться темы курсовых сочинений на следующий уч. г. и по «кафедре древних (еврейского и греческого) языков», создателем и «душой» которой оставался Н. Н. Ричко. Из трех тем две были по гебраистике, а одна предполагала комплексное знание как греческого, так и еврейского и славянского языков: «Филологический анализ молитвы св. пророка Аввакума в сопоставлении с греческим LXX и славянскими переводами»¹⁹³. В 1958/59 уч. г. по той же Кафедре было выдвинуто уже 6 новых тем¹⁹⁴. Кандидатские сочинения по древним языкам разрабатывались вплоть до конца 1960-х гг., хотя они и занимали самое последнее место среди работ по другим дисциплинам¹⁹⁵.

Самые большие изменения в учебном плане по классическим языкам произошли в 1961 г. В 1961 г. было принято решение об «улучшении» преподавания древних и иностранных языков в Академии и Семинарии¹⁹⁶. В результате с 1961 г. объем древних языков увеличился на II, III курсах до 4 часов¹⁹⁷, тогда как с 1949 г. греческий и латынь преподавались по 2 часа на I, II, III курсах Академии, но при этом обязательное изучение трех языков со II курса заменилось выбором одного из них¹⁹⁸. В МДС греческий язык стал изучаться по два часа в неделю с I класса до III включительно, а латинский остался только на IV курсе, причем в самом минимальном объеме. Внешне данная ситуация напоминает аналогичный переход с обязательного изучения двух языков на изучение одного по выбору согласно Уставу 1884 г., однако уровень предварительной языковой подготовки студентов 80-х гг. XIX в. и студентов 60-х гг. XX в. был настолько разным, что проводить дальнейшие параллели было бы крайне затруднительно.

В Академии трудное положение сложилось у Н. М. Лебедева, которому пришлось вести многолетнюю борьбу со студентами, пытавшимися провести новую концепцию преподавания латинского языка – слушать лекции по истории латинского языка и литературы без грамматического опроса по заданному тексту¹⁹⁹. По словам Лебедева, «такое “шитое белыми нитками” желание (особо ленивых и малоуспешных студентов курса) как неосновательное не могло быть удовлетворено в интересах дела…»²⁰⁰.

В 1961/62 уч. г. Б. А. Нелюбов²⁰¹ начал преподавать греческий язык на 2-м курсе Академии. На всех остальных курсах и классах греческий временно продолжал преподавать Н. Н. Ричко²⁰², который со следующего года намеревался отказаться от греческого языка в пользу древнееврейского²⁰³.

В 1962/63 уч. году уже на всех курсах Академии греческий язык преподавал Б. А. Нелюбов, использовавший в качестве практического материала болгарский учебник А. Милова и А. Михайлова, который был наиболее современным из доступных тогда учебных руководств²⁰⁴. В этом году были написаны два курсовые сочинения по греческому языку²⁰⁵.

В 1963/64 уч. году Н. М. Лебедев ушел на пенсию²⁰⁶, вместо него латинский язык поручили преподавать свящ. П. Морозу вместо преподававшихся им ранее гомилетики и Священного Писания Ветхого Завета²⁰⁷. Однако из-за назначения П. Мороза на административное послушание²⁰⁸ в середине того же года латинский был передан помощнику инспектора, кандидату богословия 1963 г. Ивану Васильевичу Воробьеву²⁰⁹. Греческий по 2 часа на первых трех курсах Семинарии продолжал преподавать Н. Н. Ричко²¹⁰, а в Академии – Б. А. Нелюбов (по тому же расписанию, что и латинский)²¹¹.

В 1964/65 уч. году латинский язык в МДАиС был поручен И. В. Воробьеву, который преподавал его по учебнику С. П. Кондратьева и А. И. Васнецова²¹². В середине этого же года²¹³ вместо Н. Н. Ричко преподавание греческого в Семинарии было поручено Д. П. Огицкому, который еще в конце 1940-х гг. учил Н. Н. Ричко греческому в Минской духовной семинарии. Таким образом, заслуженный учитель, которого близкие друзья в шутку называли «новым Оригеном»²¹⁴, стал преподавать греческий вместо своего ученика.

В 1965/66 уч. году латинский язык в МДАиС полностью был поручен И. В. Воробьеву, бессменному преподавателю латыни вплоть до самой своей смерти в 2009 г.²¹⁵, а греческий (вместе с западными исповеданиями) в Семинарии преподавал Д. П. Огицкий²¹⁶, в то время как на первых трех курсах Академии греческий вел Б. А. Нелюбов²¹⁷. То же расписание сохранялось и в следующем учебном году²¹⁸.

В 1967/68 уч. году произошло сокращение греческого языка в Семинарии по образцу латинского до 2 часов в неделю в 4-м классе (сдвоенные часы). Предполагалось, что потеря 4-х часов будет отчасти компенсирована добавлением 2 часов на 1-м курсе МДА, однако только в конце 1970-х гг. все древние языки стали преподаваться по 4 часа в неделю на всех трех курсах. Пока что три древние языки в Академии продолжали изучаться в обязательном порядке на 1-м курсе, а со 2-го – один по выбору. Сокращенный до предела греческий в Семинарии так и продолжал преподавать Д. П. Огицкий²¹⁹, которому в 1968/69 уч. г. пришлось преподавать в 4-м классе МДС одновременно и для тех, кто изучал греческий и 1 год, и 2 года²²⁰. В начале 1970-х гг. при МДА усиленным изучением греческого языка занимался Анатолий Алексеевич Матвеев²²¹, ученик Бориса Александровича Нелюбова. Впоследствии А. А. Матвеев начиная с 1973/74 уч. г. в течение многих лет преподавал греческий язык в Семинарии²²².

В 1970/71 г. в Семинарии латинский язык было поручено преподавать А. М. Осиповичу²²³, который продолжал вести данную дисциплину и в следующем году²²⁴. С 1973/74 уч. г. вся латынь в МДАиС снова была «возвращена» И. В. Воробьеву.

С конца 1970-х гг. древние языки в Академии стали изучаться по выбору уже с 1-го курса, на котором они были усилены еще 2 часами. Но на протяжении многих лет расписание занятий по классическим языкам более не изменялось. Основные преподаватели греческого и латыни: Иван Васильевич Воробьев и Борис Александрович Нелюбов – при всей своей любви к классическим языкам не могли существенно поднять уровень преподавания языков, обусловленный тесными рамками расписания, несистематическими начальными знаниями и, порой, отсутствием достаточного личного контакта с учащимися²²⁵.

Начиная с 1944/45 уч. г. общая программа преподавания греческого языка – насколько можно судить по отчетам первого преподавателя Б. В. Вадковского – была построена следующим образом²²⁶. В первых классах Семинарии учащиеся получали элементарные сведения по морфологии, они изучали при этом фонетику, 1-е и 2-е склонения, настоящее время в изъявительном и повелительном наклонениях, и, наконец, в 4-м классе – 3 склонение. Только в Академии они начинали знакомиться с простейшим синтаксисом (употребление других наклонений, функции падежей и пр.). Так, страдательный залог проходился ими только на II курсе Академии и то только для настоящего времени – для сравнения можно отметить, что в настоящее время данная тема проходится на втором месяце изучения греческого языка в Семинарии. За первые два года обучения учащиеся прочитывали 11 новозаветных стихов (Ин.1:10–17; 4,:24; Мф.5:21; Откр.22:6). В Академии II курс заканчивался чтением «отдельных предложений из Нового Завета, соответствующих изучаемым разделам грамматики», т. е. и здесь учащиеся не имели ни малейшей возможности приступить к чтению связных текстов²²⁷. Важной формой работы студентов стало заучивание молитв наизусть²²⁸. При этом Б. В. Вадковский в отзыве на программу по греческому, составленную деканатом ЛДА, писал: «За недостатком времени предлоги лучше не заучивать, а отыскивать по словарю»²²⁹. Основным пособием Б. В. Вадковского был «Курс греческого языка» М. Григоревского (Ч. 1. Этимология. Ч. 2. Синтаксис. СПб., 1910)²³⁰.

В последующие годы академическая программа по греческому оставалась в пределах Литургии св. Иоанна Златоуста и евангельского текста, основным учебным руководством служил учебник С. И. Соболевского, изучавшийся, конечно, далеко не в полном объеме. Так, в 1949/1950 и в 1950/51 уч. г. И. Н. Хибарин во 2-м классе Семинарии прошел 1-е, 2-е склонения существительных, а настоящее время глагола вместе с имперфектом и аористом – только в 3-м. При этом, как в 4-м классе Семинарии, так и на 1-м курсе Академии проходился один и тот же грамматический материал²³¹. В 1950/51 уч. г. Б. В. Вадковский, преподававший греческий на 2-м и 3-м курсе МДА, на 2-м курсе помимо грамматики занимался «переводами и разбором Евангельских чтений», а на 3-м использовал «примеры из учебника Соболевского, а для заучивания наизусть – молитвы»²³².

В последующие три года (1951–1954) учебная программа А. И. Иванова по греческому состояла в основном «в изучении грамматики, чтении и разборе греческих фраз из учебника Соболевского, заучивании наизусть молитв и в чтении и переводе некоторых отрывков из Евангелия»²³³. Программа по греческому языку в 1956 г. имела следующие важнейшие недостатки: из-за малого учебного времени 3-е склонение начато было только на 5-м году обучения (т. е. уже на 2-м курсе Академии), в МДАиС читались тексты одинаковой сложности (начало Литургии св. Иоанна Златоуста до Трисвятого и отрывки из Евангелия), так как из-за поступивших из других семинарий со слабым греческим в Академии приходилось практически начинать заново²³⁴. Отсутствие разницы в построении академического и семинарского языкового курса приводило к обеднению и фактическому обесцениванию академической программы. «Глаголов нечистых» (на согласные основы) А. И. Иванов не касался даже на третьем курсе. Сильные (вторые) времена также оставались в стороне. Литургийный текст для чтения и грамматического анализа вовсе не предлагался слушателям», – писал следующий преподаватель Н. Н. Ричко, преисполненный определенной доли разочарования²³⁵.

Особо сбалансированной представляется программа по греческому, по которой преподавал сам Н. Н. Ричко. После освоения элементарных азов в 1-м классе МДС (1-е и 2-е склонения, спряжения чистых глаголов) во 2-м делался акцент на всех типах 3-го склонения, а в 3-м классе – на усвоении глагольных форм и основных синтаксических законов²³⁶. «Тексты во всех классах переводились только религиозного содержания»²³⁷. В Академии «при тех же часах курс грамматики был доведен до второго спряжения (по морфологии) с усвоением значительной части синтаксиса»²³⁸. Однако при ограниченном учебном времени и разном уровне учащихся изучение греческого в Академии продолжало дублировать семинарский курс. Чтение текстов 1956/57 уч. г. на 3-м курсе МДА не впечатляет: «2-я глава Евангелия Матфея, 9-я глава Евангелия Иоанна и начало Литургии св. Иоанна Златоуста до Сугубой ектении включительно». «К переводам всем курсам в течение учебного года давались слова в виде словаря с анализом сложных грамматических форм. Главным учебным руководством служил учебник древнегреческого языка С. И. Соболевского»²³⁹.

Д. Ф. Огицкий специально составил пособие, в котором очень подробно разработаны вводные темы по фонетике, орфографии и начальным азам греческого языка (элементарные формы глагола и 1-го, 2-го склонений), которое было сочтено идеальным для своеобразного языкового ликбеза²⁴⁰. Это пособие печаталось на специально приобретенной Д. Ф. Огицким в начале 1966/67 уч. г. пишущей машинке с греческим шрифтом и размножалось фотографическим способом²⁴¹. «Упор делался на текстовые иллюстрации к грамматическому материалу. Тексты приходилось составлять самому», – под таким своеобразным лозунгом велось преподавание греческого в ту эпоху²⁴².

Однако в целом ситуация оставалась столь же бесперспективной: из-за предельно малого учебного времени, выделявшегося на классические языки, даже на третьем году обучения приходилось продолжать заниматься элементарной грамматикой. В 1964/65 уч. году «главное внимание было обращено на глагольные формы настоящего времени и имперфекта; пройдено слитное спряжение»²⁴³. С 1966/67 уч. г. программа по греческому языку, максимально сокращенная в Семинарии до одного сдвоенного урока в неделю на 4-м курсе, не могла продвинуться сколько-нибудь дальше фонетики, орфографии, элементарных форм спряжения глагола, 1-го и 2-го склонений. Тем не менее, в отчете за 1969/70 уч. г. Д. П. Огицкий указывал, что учащимися были проработаны «9 греческих текстов, насыщенных церковно-богословским и литургическим лексиконом»²⁴⁴. Впоследствии данная программа еще более урезалась вплоть до одного только 1-го склонения и элементарных форм настоящего времени²⁴⁵.

В последующие годы в Академии греческий вел Борис Александрович Нелюбов. Программа по греческому 1969/70 уч. г. достаточно характерна. Учебный год на 1-м курсе МДА, начавшийся с повторения элементарной грамматики, заканчивался изучением «собственных» и «несобственных» предлогов; на 2-м курсе изучали, в частности, сильные времена и степени сравнения прилагательных; на 3-м – глаголы 1-го и 2-го классов, а также синтаксис как простых, так и сложных предложений²⁴⁶.

Методика Б. А. Нелюбова была отражена в специальном пособии, изданном в 1996 г.²⁴⁷. Однако учебник С. И. Соболевского продолжал оставаться незаменимым, что признавали и сами академические преподаватели. В конце 1963/64 уч. г. Н. Н. Ричко и Б. А. Нелюбов составили дополнительный хрестоматийный материал для заочного сектора с ориентацией именно на этот учебник²⁴⁸.

Первоначально латинский язык преподавался приблизительно в том же ключе, что и греческий. На 1-м курсе Богословского института помимо алфавита и правил о постановке ударения Б. В. Вадковский успевал пройти склонения имен существительных, степени сравнения прилагательных, наречия, формы глагола sum, на 2-м – сначала составное глагольное сказуемое (с глаголом sum), а затем простые глаголы четырех спряжений, с которых обычно начинается изучение латинской грамматики. Примеры для упражнений преподаватель заимствовал из учебника Д. Троицкого²⁴⁹ и хрестоматии С. И. Соболевского²⁵⁰.

Н. И. Ивановский, преподававший латынь в 1-м и 2-м классе МДС в 1948/49 уч. г., во 2-м классе только приступал к элементарному синтаксису (ablativus absolutus, accusativus cum infinitivo), занимался также с учащимися переводом пасхального евангельского чтения и 5-й главы Евангелия от Матфея²⁵¹. В конце второго года изучения учащиеся выучивали наизусть две молитвы – Pater noster и Ave Maria²⁵².

Пожалуй, самым известным латинистом в первые послевоенные десятилетия оказался Николай Михайлович Лебедев, имевший опыт преподавания латыни и ранее²⁵³. Как правило, его первый урок был посвящен опросу, а второй – объяснению нового материала, отчасти по учебнику, который по необходимости «перекраивался» («с разметкой учебника»), отчасти – «с краткой записью в тетради»²⁵⁴ как теории, так и упражнений²⁵⁵. Хотя в первые годы своего преподавания Н. М. Лебедев использовал учебник С. П. Кондратьева и А. И. Васнецова, введенный по указанию И. В. Сталина как базовый школьный учебник по латыни²⁵⁶, постепенно он пытался перейти к преподаванию по собственным учебным пособиям²⁵⁷. Перевод богословских терминов или особые богословские значения, которые отсутствовали в словарях, студенты записывали под диктовку прямо на лекциях²⁵⁸. В качестве учебного материала Лебедев изготовил 14 стенных таблиц по грамматике латинского языка²⁵⁹ и, в конце концов, после долгих перипетий²⁶⁰ защитил учебник по латинскому языку в качестве магистерской диссертации на диспуте, состоявшемся 20 мая 1959 г.²⁶¹.

К учебнику прилагалась также малая хрестоматия, состоявшая из отрывков, заимствованных только из Священного Писания²⁶². Первоначально составитель предполагал защитить в качестве магистерской работы более пространную хрестоматию, план которой в незавершенном виде сохранился в журналах академического совета:

I. Молитва.

II. <Избранные места> из Библейской Истории.

III. Отрывки из Свящ. Писания Ветхого Завета.

IV. Отрывки из Свящ. Писания Нового Завета.

V. Избранные места из латинских христианских писателей (с краткой биографией каждого автора, с указанием важнейших его произведений, основного содержания труда, выдержки из которого приводятся, и с характеристикой особенностей языка писателя).

VI.

VII. Краткие назидательные статьи.

VIII. Отрывки из римских классиков: а) Ю. Цезарь –

О друидах и религии галлов (___________VI, 14, 16–17)

О религии германцев (___________VI, 21) б) М. Т. Цицерон.

1) Отрывок из первой речи против Катилины.

2) Отрывок из соч.

Приложения:

1. Латинские пословицы и изречения.

2. О римских цифрах.

3. Римские имена.

4. Латинско-русский словарь (слов, встречающихся в хрестоматии)²⁶³.

Хотя вместо хрестоматии автору пришлось защищать учебник со значительно более краткой подборкой текстов²⁶⁴, представляется, что сам план хрестоматии во многом отражает реальный план, по которому Н. М. Лебедев вел свои занятия со студентами. Еще в 1949/50 уч. г., когда он только начинал свои занятия со студентами, «для упражнения в чтении был избран текст 1 гл. Библии»²⁶⁵. По учебной программе нетрудно понять, какие христианские авторы пользовались особым благоволением преподавателя. В Академии Н. М. Лебедев читал со студентами оригинальные тексты по следующей программе: как правило, за курс Академии прочитывалась по объему 1 глава евангельского текста и отрывки из 9-й гл. «Божественных установлений» Лактанция (1 курс), «О славных мужах» блаж. Иеронима, а также отрывки из «Исповеди» и «О граде Божием» Августина (2 курс), слов 21-го на Рождество и 39-го на Четыредесятницу свт. Льва Великого и из сочинений папы Дамаса (De cognomentis Salvatoris) (3 курс). Лебедев заставлял семинаристов и академистов учить латинские изречения, пословицы и поговорки, по его словам, «в достаточном количестве»²⁶⁶. В 1961/62 уч. г., когда учащиеся Академии получили возможность изучать древние языки по выбору с большим количеством часов, в чтение академистов на 1-м курсе входили следующие произведения: Te Deum и De officiis Амвросия Медиоланского, De vero cultu Лактанция; на 2-м – помимо вышеуказанных – De paenitentia Тертуллиана; на 3-м – Regula pastoralis свт. Григория Двоеслова²⁶⁷. Очевидно, что в своей программе по латыни Н. М. Лебедев пытался ориентироваться на дореволюционную Академию, но при отсутствии базы в Семинарии он не мог при этом сделать кардинального шага вперед²⁶⁸.

И. В. Воробьев собственного пособия не оставил. Он основывался на учебнике С. П. Кондратьева и А. И. Васнецова, хотя в его распоряжении имелись и другие, более совершенные пособия. «Лучший же учебник латинского языка С. И. Соболевского оставался и остается в стороне, по нему почему-то не учат. Не учат и по вновь написанному учебнику Н. М. Лебедева»²⁶⁹, – с горечью констатировал Н. Н. Ричко о языковой ситуации того времени. За 2 часа на 4-м курсе Семинарии И. В. Воробьев успевал преподать фонетику, простейшую морфологию и синтаксис²⁷⁰. В целом он придерживался систематического принципа подачи материала: вся морфология была строго распределена между тремя курсами Академии. На 1-м курсе проходились все пять склонений, praesens, imperfectum и perfectum действительного и страдательного залогов; на 2-м делался особый акцент на 3-м склонении, изучались числительные, оставшиеся времена глагола; на 3-м – герундий и герундив, функции падежей, наклонения и виды придаточных предложений²⁷¹. При этом хотя и утверждалось, что «грамматика рассматривается лишь как средство, необходимое для целей перевода и понимания латинского текста», она оставалась главной целью учебного процесса, в котором неизбежно страдала практика. В качестве практического материала переводились в достаточно ограниченном количестве «отдельные места из Евангелия, молитвы, церковные песнопения, фрагменты из творений западных святых отцов и учителей Церкви и сочинений классиков римской литературы»²⁷². В начале 1990-х гг. наряду с переведенным с польского самоучителем Л. Винничук²⁷³ И. В. Воробьев очень ценил болгарский учебник для духовных семинарий проф. Александра Милева²⁷⁴.

Святейший Патриарх Алексий I (Симанский), пристально следивший за возрождением прерванной традиции духовного образования, в одном из своих докладов выразил суть накопившихся проблем в области изучения классических языков: «Наши воспитанники загружены изучением правил еврейской, латинской и греческой грамматик, правил склонений и спряжений славянского языка, не научившись в то же время читать ни по одному из этих языков не то что правильно, но и вообще... Преподавание иностранных языков, древних и новых... является нашим слабым и даже больным местом. Много трудов – и полное отсутствие положительных результатов. Несомненно, знание языков необходимо для просвещенного пастыря, но его-то и не дает устарелая установка преподавания языков в нашей школе. Не следует ли поставить дело изучения языков на практическую почву, как, например, в гражданских школах изучения иностранных языков?»²⁷⁵. Данные слова, сказанные в 1953 г., являются не только полезным обличением недочетов того времени, но хорошим предостережением на будущее.

Ситуация с преподаванием языков в МДАиС стала меняться к лучшему после того, как Московская духовная семинария в 1998 г. перешла на новые программы. Преподаватели и сотрудники Греческого кабинета, которым было поручено ректором МДАиС архиепископом Евгением осуществить реформирование преподавания классических языков, должны были построить систему преподавания с принципиальным учетом двух моделей: 1) дореволюционной – с сильным преподаванием классических языков, во многом обеспечившей и высокий уровень развития богословия; и 2) послевоенной – только с начальным уровнем языковой подготовки.

Поскольку ни полное возвращение к дореволюционным программам, ни сохранение сложившегося положения вещей не было приемлемым, потребовалось создание и осуществление некоего нового компромиссного варианта, основывающегося на принципах, которые были сформулированы руководителем Греческого кабинета (автором данной статьи) на ректорском совещании 1998 г.

В частности, предполагалось, что оптимальная семинарская программа по древним языкам должна строиться с учетом следующих рекомендаций.

1) Целесообразно преподать полный курс грамматики (морфология и синтаксис в основных чертах) уже в начальных классах семинарии с тем, чтобы освободить старшие классы семинарии и тем более Академию от занятий только грамматикой. Для изучения грамматики латинского языка необходимы, как минимум, 2 года, а греческого – 3 года (при минимальной нагрузке хотя бы 4 учебных часа в неделю).

2) Для начального этапа обучения предлагается материал упражнений, повествующих о культуре, истории и обычаях Древней Греции и Рима, который хоть в малой степени восполнит незнакомство учащихся с данными областями и приблизит их культурный кругозор к святоотеческому. Кроме того, в качестве дополнительного материала для упражнений должны использоваться отрывки из оригинальных текстов (в основном Нового Завета, патристических и литургических памятников).

3) Следующий важнейший этап – это чтение связных оригинальных текстов, как минимум, в течение года. Устойчивые практические навыки работы с оригинальными классическими, библейскими и святоотеческими текстами формировались в течение 4–6 лет в дореволюционных семинариях, данный этап может быть отчасти сокращен, но никак не упразднен.

4) Программа по древним языкам, включая чтение оригинальных текстов, должна быть обязательной для каждого семинариста исходя из следующих соображений: 1. Выпускник семинарии сможет прочесть любое место из Священного Писания (со словарем); будет в состоянии пользоваться святоотеческой литературой в качестве источника для проповеднической деятельности, миссионерской и педагогической работы. 2. Если не внести древние языки в общеобязательную программу, то при поступлении в Академию нельзя будет требовать их знания. Опыт преподавания (причем не только современный, но и XIX в.) показывает, что занятия языками, пусть даже очень насыщенные, но не продолженные (хотя бы с перерывом в один год), в значительной степени забываются. В таком случае в Академии придется не только продолжать, но по сути дела начинать грамматику заново.

5) Единственный способ минимизации усилий семинаристов по изучению древних языков с исключительно пастырской ориентацией – это проект двух факультетов, богословского и пастырского, хотя и тот и другой не должны пренебрегать научной направленностью. Ориентироваться можно не только на соответствующие отделения богословских факультетов в Греции, но и на разные классы дореволюционных семинарий (например, параллельный и епархиальный).

6) И наконец, соображение общего характера, подсказываемое опытом преподавания древних языков. Так называемая «неспособность к древним языкам» в 99 случаях из 100 возникает не в результате действительной неспособности к изучению таковых, а в процессе непонимания настоятельной необходимости их изучения для получающих высшее духовное образование. Это временное непонимание было часто свойственно эпохам реформ духовных школ, обычно предшествовавших их расцвету. При изучении древних языков в отличие от современных используются и развиваются не подражательные способности и не только память, но прежде всего способность ясно мыслить и анализировать, от которой едва ли нужно «освобождать» грядущих пастырей и богословов.

По сути все эти предложения сводились к тому, чтобы в изучении классических языков не опускаться ниже определенного уровня, когда обучение становится бессмысленным. Практикующему преподавателю языков хорошо известно, что на начальной стадии изучения любого нового языка для овладения грамматикой и основным словарным запасом необходим кропотливый труд (который варьирует в зависимости от способностей обучающегося и от трудности самого языка, но в среднем должен составлять хотя бы один час в сутки). В силу специфики преподавания классических языков – меньшего числа видов занятий²⁷⁶ и объективной трудности (строй мысли древних отличается от современного) – от учащегося неизбежно требуется значительно больше усилий. Несколько упрощая, можно сказать, что если для изучения современного иностранного языка нужно на начальном этапе не меньше 4 часов аудиторных занятий в неделю (и столько же домашних), то для изучения латинского тому же студенту потребуется не меньше 6 часов (с тем же условием), а для греческого, аналогично, – около 8 часов в неделю только аудиторных занятий. Этот «минимальный» языковой стандарт, на который ориентируется классическое отделение филологического факультета Московского университета, со временем мог бы быть более востребованным и в системе духовного образования.

Не без труда новые рекомендации и подходы были в целом не только учтены, но и в значительной степени реализованы в программе преподавания классических языков в Московской духовной семинарии и отчасти в Академии. Последующие события были нами отдельно описаны в статье «Греческий кабинет» для юбилейного академического тома²⁷⁷, где кратко сказано и о двух семинарах (25–27 августа 2001 г.; 29 и 30 мая 2003 г.), и о заграничных мероприятиях, и о возобновлении проведения вступительных экзаменов в Академию (начиная с лета 2003 г.). В процессе перехода на новые программы удалось подготовить ряд учебных и методических материалов²⁷⁸ (в частности, только что вышла из печати «Хрестоматия по латинской христианской литературе» с богатым диапазоном христианских текстов²⁷⁹), организовать преподавание классических языков в уменьшенных группах (от 8 до 15 человек), создать оптимальное расписание, когда классические языки для лучшего усвоения стали преподаваться в разные дни недели с однодневным или двухдневным интервалом. На базе Семинарии удалось на 1-м курсе Академии продолжить чтение святоотеческих текстов на более углубленном уровне, хотя академическая программа по классическим языкам, сокращенная до одного года обучения, могла бы быть расширена.

В заключение нельзя не поблагодарить директора Греко-латинского кабинете в Москве Юрия Анатольевича Шичалина, без помощи которого реформа классических языков в стенах Московских духовных школ едва ли смогла бы начаться. В конце 1990-х–начале 2000-х гг. Ю. А. Шичалин вел факультативные занятия в МДА, которые постепенно превратились в полноценные курсы, приближенные по своей программе к программе классических отделений университетов. По словам Святейшего Патриарха Кирилла, «греческий и латинский языки, античная культура во многом являются базисными для всей европейской цивилизации... Идеально было бы, чтобы все мы вначале овладевали этим базисным образованием, а потом уже становились физиками, математиками, архитекторами и так далее». Несмотря на самоочевидную невозможность такого образования для всех, Святейший Патриарх полагает, что «принцип классического образования» должен быть сохранен²⁸⁴. Описывая годы своего ректорства в СПбДА, он констатировал: «Мы не имели учителей, которые бы относились к поколению наших отцов, мы имели учителей, которые относились к поколению наших дедов... Возник вопрос огромной важности: как поднять уровень, как найти людей, знающих хорошо греческий, латинский, которые могли бы читать отцов в подлиннике, которые могли бы реально заниматься экзегетикой, а не пересказом дореволюционных конспектов лекций!..

Я думаю, что нам нужно серьезно думать о повышении научного уровня учебных заведений, о создании сильной классической филологической основы богословских исследований, о формировании новой школы богословов, экзегетов, патрологов, религиозных философов...»²⁸⁵.

Данный подход оказывается принципиально важным для сохранения традиции преподавания классических языков в духовных учебных заведениях Русской Православной Церкви, в которых – с учетом возможного перехода на Болонскую систему – классические языки снова оказались на перепутье. Пока что очевидно одно: полноценное созидание будущего совершенно невозможно без тщательнейшего учета опыта прошлого – как положительного, так и отрицательного. Можно только надеяться, что приведение учебного процесса в единообразие с образовательными стандартами как в России, так и за рубежом в целом положительно скажется и на классических языках, суть и цель изучения которых должны сохраниться при изменении ad meliora некоторых формальных особенностей и методологических установок.

Агнцев 1889 – Агнцев Д. История Рязанской духовной семинарии. Рязань, 1889.

Каченовский 1827 – Каченовский М. Т. Учебная книжка древнего греческого языка. М., ⁶1827.

Муретов 1914 – Муретов М. Д. Протоиерей Сергий Константинович Смирнов // Памяти почивших наставников 1914. С. 139–274.

Проект Устава 1814 – Проект Устава Духовных Семинарий. Ч. 1. СПб., 1814.

Ричко 1966 – Ричко Н. Н. Учебное дело Московской духовной академии с 1955 по 1964 учебный год. 1966 (Архив МДА. Машинопись).

Смолич 1996 – Смолич И. К. История Русской Церкви. 1700–1917. T. 8. Ч. 1. М., 1996.

Уставы 1888 – Уставы Православных Духовных Семинарий и Училищ, Высочайше утвержденные 22 августа 1884 г. СПб., 1888.