«Жертва Богу – дух сокрушен…»

Без покаяния нет православного христианина. – Как приобрести сокрушенный дух. – Евангелие – зеркало нашей совести. – Чем различаются покаяние и уныние. – Покаянной молитвой очищается сердце. – Покаяние для мирянина. – Как правильно исповедоваться. – Не может быть покаяния без борьбы со страстями. – Что такое болезнующее сердце? – О покаянии душевном и духовном. – Как преуспеть в покаянии: советы духовного наставника. – О правильном причащении. – Что значит чистая совесть? – Господь прощает кающемуся всякий грех.

Сегодня мы побеседуем о покаянии. Воспоминание об этом всегда уместно и всегда приносит пользу.

У святителя Игнатия (Брянчанинова) есть замечательная беседа, может быть, с несколько сложным названием: «О различных состояниях естества человеческого по отношению к добру и злу». Она обращена в первую очередь к монахам, но если рассудить, на самом деле относится ко всем христианам. Святитель начинает эту беседу со слов о том, что некоторые люди, поступив в монастырь и пробыв там довольно долгое время, к своему ужасу вдруг обнаруживают, что страсти в них не только не уменьшились, но и умножились. А оглянувшись вокруг, видят, что и в их соработниках на ниве духовной, в их собратьях страсти также умножились. У нас может возникнуть недоумение: как же так? Человек пришел в монастырь для исправления, а стал еще хуже. Но не нужно торопиться осуждать монахов: то же самое часто происходит со многими православными христианами после того, как они обратились к вере и пришли в храм Божий.

Наверное, большинство из нас родились не в христианских семьях и пришли к вере, не будучи воспитаны в ней с детства. Пришли с покаянием, пришли с отречением от своей прежней жизни, с ревностью, желанием пойти по совершенно новому пути. И первое время, когда человек только вступает в христианскую жизнь: оставляет прежние тяжкие грехи, усваивает церковный устав, начинает исполнять первоначальные требования Церкви, все у него идет хорошо. Он чувствует энтузиазм, воодушевление, утешение от своих духовных трудов, но проходит самое большее несколько лет, и его ревность остывает. Все у него идет теперь уже не с воодушевлением, а с безразличием, в сердце его появляется некоторый холодок, даже пустота. И к сожалению, бывает так, что человек этот не только ничего не приобретает, но даже возвращается к прежним тяжким грехам, именно оттого что потерял свою первую ревность. Почему он ее потерял, что с ним происходит, он не понимает. Все для него стало спокойно, тихо, неинтересно. Многие перестают регулярно посещать богослужения, посты если и соблюдают, то уже не так строго, молятся – лишь бы прочитать правило, так сказать оттарабанить, выполнить свой долг, без всякого вкуса к молитве. К духовному чтению появляется равнодушие, все становится неинтересно, а иногда такой человек, по своей ограниченности, воображает, что он уже все знает. Хотя он ознакомился лишь с элементарными требованиями Церкви к православному христианину, ему кажется, что он уже все усвоил и ни в чем не нуждается.

Итак, святитель Игнатий говорит о монахах, которые почувствовали разочарование в себе, убедились в своей несостоятельности, увидели, что они за много лет только умножили свои страсти. Отчего это произошло? Святитель отвечает: оттого, что они не приобрели покаяния, этой самой главной, самой основной добродетели. В других своих творениях, уча о покаянии, святитель Игнатий утверждает, что это та самая добродетель, которая отличает православных христиан от инославных, то есть тех, которые так или иначе, более или менее отступили от истинного пути, от точной православной веры. Он пишет, что как в храме Божием все пропитано запахом ладана: любая одежда, любой покров, – так и все добродетели должны быть пронизаны духом покаяния.

Рассуждая о покаянии, уместно вспомнить слова пророка Давида из пятидесятого псалма, которые все мы слышим очень часто, ежедневно, может быть, даже по нескольку раз. Он говорит: Всесожжения не благоволиши. Жертва Богу – дух сокрушен; сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит¹⁰⁹. Под всесожжением нужно понимать, конечно, не только всесожжение в буквальном смысле, то есть животное, полностью сжигаемое на алтаре. Всесожжение в духовном смысле – это самые угодные Богу труды, даже готовность чуть ли ни жизнью своей пожертвовать, когда человек живет уже не для себя, а для Бога. Вот такое полное самоотвержение, в каком бы виде подвига оно ни проявлялось, можно назвать всесожжением. Но даже такого самоотвержения Бог не принимает, если мы не имеем сокрушенного духа. Жертва Богу – дух сокрушен. Вот что нужно приносить Богу в жертву – сокрушенный дух.

Сокрушенный дух приобретается не какими-то искусственными упражнениями, которые должны привести нас в состояние уничижения. Если это уничижение будет искусственно, надуманно, то оно все равно останется неискренним. Людей таким образом обмануть можно, можно обмануть даже и самого себя, но Бога, конечно же, не обманешь. Бог взирает на сердце и видит сердце человека так, как мы видим его лицо. Подлинное духовное, сердечное сокрушение мы приобретаем тогда, когда начинаем искренне, по-настоящему, перед самими собой, а не перед людьми и не для людей, видеть свои грехи. Созерцая свою греховность, многократно в ней убеждаясь (а для этого необязательно, как кажется некоторым людям, совершать какие-нибудь страшные грехи), мы приходим именно в сокрушение духовное. Само слово «сокрушение» говорит о своего рода уничтожении, разрушении. Если до этого горделивый наш дух высился, как некая громада, то от сокрушения он унижается и смиряется.

Смирение не такая добродетель, которую, как многим по неопытности кажется, нужно искусственно прививать, которую нужно воспитывать в себе путем надуманных упражнений. Смирение есть познание самого себя. Чтобы смириться, не нужно ничего привносить в свою душу извне. Наоборот, надо углубиться в себя и откровенно, честно, непредвзято увидеть себя таким, какой ты есть. Конечно, это бывает горько, страшно, мучительно, и тут необходимо мужество. Многие, не имея этого мужества, избегают трезвого взгляда на себя, боятся его. Они всячески сами себя обманывают и, так сказать, что-то из себя строят, чтобы утвердиться прежде всего перед самими собой и утешить самих себя: мол, не такие уж мы плохие. Тут идут в ход всякие уловки. Обычно мы сравниваем себя с людьми, которые на вид как будто бы хуже нас и делают более тяжкие грехи, а таких людей всегда можно найти. Часто мы бываем настолько слепы, что, не замечая своих грехов или как-то извиняя себя в совершении их, другого человека за те же самые грехи судим строго. Мы ходим в храм Божий, молимся, соблюдаем посты, не совершаем тяжких смертных грехов, но это не значит, что мы праведники, просто мы не замечаем своих бесчисленных прегрешений. И вот смотрим на какого-нибудь опустившегося человека, пьяницу, и говорим: «Ну я же не такой плохой, как он». И таким образом постоянно утешаем себя, вместо того чтобы укорять себя и искать в себе греховность. Мы, повторю, избегаем трезвого взгляда на себя. Нам страшно увидеть себя такими, какие мы есть.

Как приобрести это сердечное сокрушение? Что для этого нужно сделать? Все зависит от того, какие требования мы к себе предъявляем. Если мы к себе снисходим и предъявляем требования минимальные, тогда, естественно, и сокрушения сердечного у нас не будет. Если я от себя требую, скажем, только того, чтобы не пьянствовать и не воровать, и у меня это легко получается, то я и буду считать себя добродетельным человеком. Если же я предъявлю к себе требования евангельские, если буду желать каждый день, каждое мгновение исполнять заповеди, сделаю для себя это жизненным принципом (на что, к сожалению, почти никто не решается под разными предлогами), если я возьму на себя бремя заповедей – по словам Спасителя, иго благое¹¹⁰, – то я увижу, как мне трудно пребывать под этим бременем, как многократно, почти бесчисленно за день я нарушаю заповеди в мыслях, чувствах, движениях, во всем. Греховность откроется мне, когда я начну предъявлять к себе требования строгие, требования евангельские – те, собственно, которые я и должен к себе предъявлять, будучи христианином.

В наше время многие имеют на Евангелие такой взгляд: «Кто в наше время исполняет заповеди? Слава Богу, что я тяжких грехов не совершаю: не пьянствую, не ворую, не убиваю, блуд не творю – в наше время и таких людей немного». Так себя оправдывая, человек даже не приступает к исполнению Евангелия, хотя он обязан каждый день его читать – не проформы ради, а для того, чтобы постоянно содержать в уме евангельские заповеди и в повседневной своей жизни применять их даже к самым мелким поступкам. Например, сколько раз на дню полезно было бы вспомнить о заповеди против гнева: Всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду¹¹¹! То же можно было бы сказать и о многих других заповедях, все они полезны и нужны: и о том, что не нужно презирать своих согрешающих братьев, и о том, что не нужно осуждать… Евангелие – это жизненное руководство. А мы пренебрегаем им, оправдываясь, что в наше время его исполнить невозможно. Естественно, покаяния у нас нет, мы живем спокойно. У на нет слез, да что там говорить о слезах, даже сокрушения сердечного нет.

Если бы мы читали Евангелие и гляделись в него как в зеркало нашей совести, тогда мы увидели бы свое душевное безобразие. Как красавица смотрится в зеркало и следит за каждой своей морщинкой, желая выглядеть перед людьми привлекательно, так христианин должен взирать на свою душу, чтобы, если так можно выразиться, понравиться Господу. Мы предъявляем к себе много разных житейских требований, требований так называемого здравого смысла, для того чтобы к нам хорошо относились соседи, друзья, сотрудники на работе, чтобы мы могли сделать карьеру, чтобы, в конце концов, просто не выглядеть неприличными людьми: чисто одеваемся, вежливо себя ведем… И в нашей душе как бы не остается места для того, чтобы следить за своей нравственностью, за исполнением Евангелия. Скажем, выходя из дома, мы очень заботимся о том, как мы выглядим, и почти не думаем о том, в каком нравственном состоянии мы в этот момент находимся. И поскольку мы себя не контролируем, находимся в состоянии несобранном, рассеянном, то, сталкиваясь с какими-нибудь искушениями, обязательно согрешаем. Мы не грешим, можно сказать, только тогда, когда соблазнов нет. Как только появляется маленький соблазн, мы сразу поддаемся греху.

Никто не умеет бороться с собой, никто не умеет себе противостоять по одной простой причине: мы не готовы к духовной войне. Как может, по словам Евангелия, царь, который имеет десять тысяч воинов, не посовещавшись, не подготовившись, не обдумав своих действий, выйти против царя, который имеет двадцать тысяч воинов? Да, мы знаем из истории военного искусства, что иногда войска побеждали небольшим числом даже огромные силы противника, но в каком случае? Когда войска были хорошо организованы и обучены, когда военачальник все продумывал. Наш знаменитый русский полководец Суворов сказал: «Побеждают не числом, а умением» – и доказал это в своей жизни. Значит, нужно свои помыслы, свои чувства выстроить как хорошо организованные войска и тогда устремиться на более сильного противника – диавола. Только за счет этой организованности, за счет этого искусства мы можем победить. А если наши войска совершенно не обучены, не имеют боевого духа, если воины думают о постороннем, то какая может быть победа? Конечно, поражение будет неминуемо, что с нами всегда и происходит.

Итак, покаяние возможно только в том случае, если человек предъявляет к себе строгие требования, конечно же, не выдуманные, а извлеченные из Евангелия, то есть заповеди. Иногда это могут быть сами заповеди в их точном словесном выражении, то есть воспоминание в тех или иных жизненных ситуациях евангельского текста, иногда это могут быть святоотеческие писания и истолкования Евангелия. Мы можем даже почти не вспоминать самих евангельских текстов, но руководствоваться наставлениями писателей-аскетов: преподобного Иоанна Лествичника, аввы Дорофея, святителя Игнатия (Брянчанинова) и других. Вспоминая их наставления, хотя в них, может быть, и нет непосредственно евангельских слов, мы также следуем Евангелию. Даже когда святые отцы не истолковывают Евангелие буквально, то их, казалось бы, отвлеченные рассуждения – это жизненное толкование Евангелия. Это жизненный опыт, приобретенный ими, когда они пытались применить Евангелие к своим обстоятельствам, и записанный ими для пользы других, в том числе и для нас. И вот, если мы примем за руководство евангельские заповеди, то, замечая их нарушение, мы будем приходить в сокрушение, в состояние спасительной печали. Эту печаль нужно отличать от печали неразумной: есть печаль о своих грехах, некая грусть оттого, что мы прогневляем Бога, и есть печаль оттого, что мы как будто бы не спасемся, что Бог нас не простит. Нужно отличать покаяние от уныния (грань между ними может быть очень тонкая), в особенности когда человек стремится к глубокому покаянию – такому, какое проповедовали святые отцы-аскеты. Часто человек переходит эту грань и от покаяния ниспадает в уныние и отчаяние.

В чем разница между покаянием и унынием? Покаяние всегда воодушевляет человека. Покаяние, несмотря на самую глубокую и горькую печаль, чуть ли не кровавые слезы, дает человеку надежду и делает его ревностным к духовным трудам. А уныние обезоруживает, от него у человека опускаются руки, он оставляет и молитву, и все прочие добродетели. От покаяния в душе происходит перемена, появляется сила, помогающая исполнить те добродетели, которые раньше казались трудноисполнимыми, а от уныния, наоборот, человек обессиливает до такой степени, что подчас впадает в прежние, иногда и страшные, грехи под тем нелепым предлогом, что он якобы все равно уже погибает. А иногда человек просто, сам того не понимая, не владея собой и не имея сил противиться греху, как бы плывет по течению и падает в пропасть. Вот в чем различие между унынием и покаянием.

Надо различать также и слезы. Они хотя и истекают из одних и тех же глаз, но в разных случаях имеют совершенно разный смысл, разное значение. Плакать можно от обиды и даже от злости, плакать можно от того, что ты лишился имущества или от того, что ты скорбишь из-за своих неприятностей или из-за болезней своих родственников, – все это плач Богу неугодный и к покаянию никакого отношения не имеющий. Плакать можно от уныния и отчаяния, когда кажется, что все пропало, никакого выхода нет и ничего никогда не получится – и это также не покаяние.

Признак слез, бывающих от покаяния, – это молитвенность. Покаянный плач – это плач молитвенный. Как я уже сказал, покаяние обнадеживает человека и делает его энергичным в совершении добродетелей, в первую очередь молитвы. Когда у человека появляется покаяние, тем паче покаянные слезы, – а это уже бо́льшая степень покаяния, чем сокрушение сердечное, – тогда у него появляется и внимательная молитва. И чем глубже покаяние, тем внимательнее молитва. И иногда бывает такое возвышенное духовное состояние, когда эти две вещи сливаются: уже нельзя отличить покаяние от молитвы или молитву от покаяния. Все покаяние объемлется молитвой, человек как бы весь становится молитвой и кается всем своим существом. Чаще всего это бывает, когда мы молимся молитвой Иисусовой, но это может быть и при других молитвословиях, например псалмах. У священников это может быть при богослужении, в особенности при служении Божественной литургии, но чаще всего такое состояние достигается и проявляется в молитве Иисусовой. Тогда обильная благодать действует в сердце человека, а иногда во всем его существе и очищает, омывает его изнутри. Спаситель сказал: Блаженны плачущие, ибо они утешатся¹¹², – утешатся своим покаянием, слезами и в особенности молитвой. Спаситель сказал: Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят¹¹³. Покаянной молитвой очищается внутреннее существо человека, его духовное сердце. И это уже, с одной стороны, высшее проявление покаяния, с другой – плод покаяния.

Нужно сказать еще о том, кому какое покаяние доступно. Я сейчас сказал о высочайшем проявлении этой добродетели, но нужно понимать: то, что доступно людям, ведущим уединенный образ жизни, и то, что считается свойственным монашеской жизни, для мирян чаще всего бывает невозможно. Каждый должен знать свою меру и те добродетели, какие свойственны его званию. Если кто-то из мирян, услышав эту проповедь, начнет искать огненного покаяния, искать того, чтобы проливать потоки слез, искать такой пламенной молитвы, которая очищала бы его сердце, то, не получив этого, может прийти в отчаяние. Поскольку миряне вынуждены заботиться о пропитании своих семей, то покаяние в такой степени им недоступно, за редчайшим исключением. Но нам не нужно считать себя людьми, достойными этого исключения, то есть особенными. Мы люди самые обычные, подверженные общим законам.

Какое покаяние доступно для мирянина? Мирянин должен следить за собой и понуждать себя к исполнению Евангелия. Он должен замечать все свои преткновения в течение дня и исповедоваться в этом своему духовнику. Желательно ему, конечно, иметь одного духовника – священника, который бы его знал и с полуслова понимал, что с ним происходит. Не должно быть так: то к одному пришел, то к другому. Рассказывать о себе плохое стыдно, боишься, что батюшка тебя осудит, и вот ты одному рассказываешь полгреха, второму полгреха, третьему часть другого греха, и вроде ты хороший человек. Нет! Нужно найти себе такого духовника и так к нему привыкнуть, чтобы у тебя язык не поворачивался что-то утаить; чтобы ты как бы поневоле говорил. Таким образом вырабатывается привычка, некое похвальное бесстыдство. Перед человеком, которого ты не стыдишься, который знает всю твою подноготную, каяться, несомненно, легче. Конечно, желательно, чтобы этот священник обладал некоторой рассудительностью, потому что в духовном руководстве это самая главная добродетель.

Что значит следить за собой? Это значит внимательно относиться ко всем греховным движениям своей души. Можно прибегнуть к такому простому средству: каждый вечер записывать свои грехи. Сесть вечером, вспомнить, как ты провел день, – и все, в чем тебя обличает совесть, записать. Это хорошо делать, даже если ты исповедуешься раз в месяц. Мне кажется, исповедоваться реже – уже плохо, вредно. Нужно это делать не реже раза в месяц, а то и чаще. Впрочем, это зависит от того, как человек живет, какие у него условия, насколько он внимателен и строг к себе… Так что это надо решать с духовником, который тебя знает, общих рекомендаций тут быть не может. У нас принято исповедоваться, когда готовишься ко причастию, но это не обязательно: исповедоваться лучше чаще, может быть, не каждый раз после исповеди причащаясь. И вот, придя на исповедь даже раз в месяц, ты покажешь довольно длинный список. Если священник будет читать этот список по дням, то он увидит, какие грехи повторяются чаще всего, и сможет сделать некоторые выводы. А если ты не записываешь ежедневно свои грехи, а исповедуешься раз в месяц, то, конечно же, хорошо припомнишь только те грехи, которые сделал в ближайшие несколько дней. Такая исповедь вопреки нашему желанию будет неполной, хотя бы потому, что мы многое забываем. Кроме того, если мы не записываем грехи, то мы сами себя не знаем. Разве что человек уж очень внимателен к себе. Так что лучше либо часто исповедоваться, либо записывать грехи.

Скажу кстати, что записывать грехи тоже надо правильно. Не записывать, например, так, как делают некоторые: «Согрешил раздражением, осуждением» и так далее. Когда мне показывают такую исповедь, я говорю: «Я это в молитвослове читал». Собственно, покаяния в такой «исповеди» нет, есть одни названия грехов. Неужели священнику эти названия неизвестны? Ему нужны не названия грехов, а конкретные случаи, когда ты согрешил. Допустим, ты скажешь, что раздражался на своего соседа за то-то и то-то, и священник уже сможет сделать выводы: в какой степени ты виноват или в какой степени тебя можно оправдать, серьезная была причина для раздражения или пустячная. Может, причины-то вовсе не было, и из этого уже можно сделать вывод о твоей подверженности страсти. А иначе у нас получается какое-то терминологическое покаяние, мы исповедуемся терминами: «Раздражением, осуждением, прекословием, оклеветанием». При таком «покаянии» бывают даже казусы. Иногда человек исповедует что-то вроде «оклеветания», я у него спрашиваю:

– А кого ты оклеветал?

– Да никого я не оклеветал.

– А что же ты написал?

– Ну надо, вот я и написал.

Или говорит: «Согрешил мшелоимством», вот переписал из молитвослова: «мшелоимством».

– А что такое мшелоимство? – спрашиваешь его.

– Не знаю.

– А почему ж ты написал?

– Не знаю.

Объясняешь ему, что мшелоимство, как толкует святитель Игнатий (Брянчанинов), – это пристрастие ко всяким мелким предметам, как бы любостяжание ко всяким мелочам. Тогда только человек начинает приходить в себя и понимать, что́ он, собственно, написал.

С другой стороны, не надо писать очень подробно, как некоторые делают. Священник, когда видит таких исповедников, чуть в обморок не падает. Приходят с большой тетрадкой и начинают читать. Если у батюшки есть терпение, то он сидит и слушает, а ему два часа читают: «Когда я пошел туда-то, был сильный ветер, а когда я пошел обратно, солнце припекало». И рассказывают всякие пустые подробности: кто и во что был одет, когда и где это было… Священник уже просто изнемогает. Да тут и ангел поневоле будет раздражаться, не то что обыкновенный человек. Поэтому чрезмерно подробная исповедь ни к чему, не нужно впадать в излишний натурализм. Это также уводит от настоящего покаяния: все эти подробности затмевают и заслоняют суть поступка, в котором нужно покаяться. Если духовник захочет разобраться в той или иной ситуации, он потребует от тебя подробного описания, тогда ты и расскажешь ему все. Исповедуясь, нужно держаться золотой середины, а золотая середина – это точность. Точное, краткое описание твоего согрешения. Суть его можно передать буквально в нескольких словах, и священник уже будет знать, что с тобой происходит.

Конечно же, очень большое значение имеет то, насколько священник знаком с кающимся. Если он человека первый раз видит, то ему труднее его понять, и на первых порах действительно нужна очень подробная исповедь. А впоследствии, когда батюшка уже знает этого человека, когда ему известны и его характер, и повадки, и слабости, то он понимает его с полуслова и чуть ли не по лицу может определить, в чем тот согрешил. Но, конечно же, такое бывает, если мы сами стараемся перед священником раскрыться, если мы беспристрастно каемся, а не пытаемся что-то из себя изобразить и заработать у батюшки хорошую репутацию. Допустим, мы будем казаться ему добродетельными, ревностными христианами и он будет к нам хорошо относиться, но на самом деле это не принесет нам никакой пользы, и мы не будем исправляться.

Конечно, нужно стараться приходить на исповедь хотя бы с некоторым сердечным сокрушением, но даже если его нет, если мы по какой-то причине чувствуем холодность, то все равно должны понудить себя прийти к батюшке и все рассказать. И мы не останемся без пользы: это понуждение себя к частой и в разумной степени подробной исповеди постепенно возбудит в нас покаяние. Пусть мы даже не будем чувствовать сильного сердечного сокрушения, особенной благодати, но, тем не менее, польза будет большая. Мы сами видим это, в особенности тогда, когда оставляем это делание: если мы часто исповедуемся, а потом из-за нерадения или даже по уважительной причине (из-за болезни или отъезда) какое-то время не приходим к своему духовнику на исповедь, то замечаем, что в нашей душе происходят перемены к худшему. Когда у нас на душе хорошо, мы этого не замечаем. А когда становится плохо, то по разнице состояний видим, что, когда мы исповедовались часто, нам на самом деле было хорошо, мирно и покойно. И такие чувства – это уже нечто хорошее, они говорят о том, что человек живет христианской жизнью в полном смысле слова. Такой человек если согрешит, то чувствует, что благодать от него отступила, и ищет возможности покаяться, исправиться и вновь вернуть благодать Божию.

Но конечно же, покаяние не ограничивается только исповедью. Исповедь – это ярчайшее проявление, может быть, апогей покаяния. А на самом деле вся жизнь христианина – это покаяние. Он должен постоянно следить за собой, постоянно просить помощи Божией в Иисусовой молитве, чтобы не согрешить, а если согрешил, тут же этой Иисусовой молитвой каяться. В особенности нужно искать покаянного духа во время уединенной домашней молитвы, будь это четочное правило или какое-нибудь чинопоследование из молитвослова. И не думайте, что если мы читаем, например, благодарственные молитвы, то в них покаяния уже нет. В Православной Церкви все пронизано покаянием. В любом молитвословии, домашнем или богослужебном, часто повторяется сокращенная Иисусова молитва: «Господи, помилуй». Поэтому мы и в самую Пасху также многократно каемся Богу. Некоторые наивные люди говорят, – не знаю уж, откуда они это взяли, – что в Пасху повторять Иисусову молитву нельзя. Одна женщина как-то мне рассказала, что она вместо Иисусовой молитвы беспрестанно про себя говорила: «Христос воскресе!» Но ведь это не принесет человеку пользы, когда его искушает диавол, когда на него нападают те или иные греховные помыслы. Я не умаляю этого пасхального восклицания и его великого значения, но все должно быть разумно и уместно. Покаяние необходимо и на Пасху, и в пасхальные дни. Конечно, в душе нашей в эти дни преобладает радость, но, если мы оставим покаяние, тогда потеряем то, во что мы эту радость принимаем. Если мы отнимем руки, тогда сосуд, который нам вручают, упадет и разобьется. Покаяние является «руками», которыми мы принимаем благодеяния Божии, даже духовные дары.

Святитель Игнатий (Брянчанинов) говорит, что покаяние простирается на все время христианского подвига, от новоначалия и до кончины человека. То есть оно обнимает всю жизнь христианина. Другое дело то, в чем оно проявляется. Один человек борется с тяжкими грехами и страстями, находясь на грани падения, другой замечает мельчайшие движения души и плачет о том, что оскорбил Бога мысленным отступлением от Него.

Легче всего, как я уже говорил, покаяние проявляется и действует через молитву Иисусову. Сама эта молитва больше всего приспособлена для выражения покаянных чувств. И действительно, когда человека переполняет покаяние, он уже не может произносить длинных молитвословий, он только восклицает из глубины души о том, чтобы Господь его помиловал. Он не может много рассуждать и уже ничего не просит – не только земных благ, но и духовных дарований. Он считает себя недостойным всего этого и жаждет одного помилования. И ради такой бескорыстной молитвы Господь дарует этому человеку и земные блага, необходимые ему для совершения его спасения (потому что мы облечены в тело), и духовные дарования. Но не нужно думать, что одно частое механическое повторение молитвы Иисусовой, без всего остального, чему учат святые отцы, говоря о духовном трезвении, умном делании, может человеку принести пользу. Даже если мы очень много внимания уделяем молитве Иисусовой, совершаем большие правила, но не понуждаем себя к вниманию к ней, то она не принесет нам пользы, хотя бы мы так молились в течение многих лет. Если мы, занимаясь молитвой Иисусовой, не будем следить за своими мыслями, словами, поступками, если не будем постоянно себя контролировать и понуждать, так сказать втискивать себя в рамки евангельских заповедей, то будем молиться и двадцать лет, и тридцать лет, и ничего из этого не выйдет. Я встречал человека, который говорил мне, что он уже тридцать лет молится молитвой Иисусовой. Никакого проку для него в этом не было: он был в крайней степени подвержен страстям, в особенности гневу, так что не владел собой и иногда доходил до клеветы, – хотя и понуждать, так ,

хотя он читал Иисусову молитву. Неужели Иисусова молитва плоха? Нет, но нужна была еще борьба с собой.

И вот здесь мы переходим к другой стороне покаяния. Покаяние – это не только сердечное сокрушение о том, что мы нарушаем заповеди, но и борьба за их исполнение. Можно сказать, что покаяние – это ощущение бессилия тогда, когда мы стараемся исполнить заповеди. Если же мы не будем себя понуждать к исполнению Евангелия, то и бессилия не ощутим. Избегая трудных дел, мы не будем утруждаться и, естественно, не будем чувствовать того, есть у нас силы или нет. А при понуждении себя недостаток наших сил проявляется опытно, здесь мы на самом деле смиряемся. Смирение – это, повторю, не есть нечто искусственное, прививаемое снаружи, оно есть опытное познание самого себя, познание своей греховности, своей немощи. Немощь же познается тогда, когда человек трудится. Как я могу узнать, сколько у меня сил – много или мало? Поднять какую-нибудь тяжесть. И когда мы пытаемся нести эту тяжесть – бремя евангельских заповедей, тогда мы и познаём свою немощь, тогда мы, собственно, и смиряемся по-настоящему. Тогда мы начинаем плакать и просить Бога о помощи, потому что, с одной стороны, знаем, что заповедь необходимо исполнить, с другой стороны, ощущаем недостаток собственных сил. Тогда мы начинаем молиться искренне, молиться со слезами, а если нет слез, то с какой-то тугой сердечной о том, чтобы исправиться. Тогда мы опытно, жизненно смиряемся. Вот это и есть покаяние. Не может быть покаяния без борьбы со страстями, не может быть покаяния без понуждения себя.

Замечательным, так сказать, классическим образцом покаяния для всех нас является покаяние пророка Давида. Этот человек, имея великую благодать, будучи преисполнен даров Святого Духа и своими страданиями и скорбями даже прообразуя Христа, – впал в тяжкие, ужасные грехи. Во-первых, совершил прелюбодеяние, не имея в том никакой нужды: по законам того времени он, как это дозволялось царям, имел уже нескольких жен. Но мало этого, пророк Давид устроил еще и вероломнейшее убийство для того, чтобы скрыть свой грех. Он коварно лишил жизни Урию – мужа той женщины, с которой впал в прелюбодеяние. Какое вероломство, какая низость! Мы, читая Священное Писание, привыкли смотреть на описываемые события отстраненно. Они касаются только нашего слуха, а до сердца не доходят. Но вдумайтесь в то, что тут произошло. Прелюбодеяние царя Давида еще можно как-то понять и объяснить: человек увлекся страстью, не выдержал, тем паче он был царем, которому все можно. Но какое подлое убийство он совершил? И кого? Человека, который был готов за него жизнь положить. Урия был преданный Давиду воин, очень его любивший. Когда Вирсавия забеременела от Давида, и тот хотел скрыть свой грех, то вызвал Урию, чтобы он пошел к своей жене, но Урия сказал: «Разве я могу спать со своей женой, когда мои друзья сражаются на войне?» – и не пошел ночевать домой. Такой это был чистый, искренний, мужественный и добрый человек. Тогда Давид, не имея возможности скрыть свой грех, велел начальнику своего войска устроить так, чтобы Урия погиб. Тот поставил Урию туда, где было самое яростное сражение, и его убили. Это, конечно, самая ужасная подлость, какая только возможна по отношению к человеку, совершенно ее не заслуживающему.

Царь Давид, совершив этот тяжкий грех, пребывал в нераскаянности и, как это часто бывает, потому что грех лишает человека благодати и ослепляет, опомнился только тогда, когда к нему пришел пророк Нафан и обличил его. У Давида, несмотря на то что он царь, хватило мужества признаться в этом грехе. Он не преследовал Нафана и не причинил ему никакой скорби, но разорвал свою одежду, посыпал голову пеплом и стал каяться. Мы знаем, что благодать Божия вернулась к нему. И, имея перед глазами такой пример, никто из нас не должен отчаиваться. Покаяние совершает самое великое чудо, какое только возможно: оно падшего человека восстановляет в его прежнем духовном достоинстве, возвращает ему полноту благодати, как вернулась благодать Святого Духа к пророку Давиду.

В состоянии покаяния или, может быть, под впечатлением покаяния, Давид написал свой знаменитый пятидесятый псалом, о котором мы сегодня уже упоминали. Может быть, неуместно сейчас истолковывать его полностью, но некоторых его моментов нам нужно коснуться. Он восклицает: Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей¹¹⁴, – то есть по беспредельной милости Твоей, взывает он, помилуй меня. И некоторые святые отцы, толкуя Иисусову молитву, говорят, что слова «помилуй мя» – это начальные слова пятидесятого псалма. Поэтому можно сказать, что Иисусова молитва включает в себя в краткой форме самый лучший образец покаяния, пятидесятый псалом. Можно сказать, что эта молитва причастна двум Заветам – Ветхому и Новому. Если первая часть – это Новый Завет, исповедание пришедшего в мир Сына Божия: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий», то вторая часть – это Ветхий Завет, потому что средоточием, так сказать квинтэссенцией Ветхого Завета, было покаяние ветхозаветных праведников, которое в краткой и яркой форме выражено царем Давидом в словах «помилуй мя». Вот как в Иисусовой молитве соединяются исповедание апостола Петра: Ты – Христос, Сын Бога Живого¹¹⁵ – и, если можно так выразиться, исповедание пророка Давида, исповедание величайшего из апостолов и удивительнейшего из пророков.

Еще раз говорю, что не нужно впадать в нарочитый примитивизм и говорить, что покаяние ограничивается одной только Иисусовой молитвой и что, повторяя ее беспрестанно, без всего остального, мы очистимся. Это уже было бы своего рода мессалианство. Была такая секта мессалиан, члены которой утверждали, что нужно беспрестанно (в буквальном смысле слова) молиться, таким образом человек постепенно очистится, а больше никаких добродетелей совершать не надо. Это не так. Покаяние выражается не только в трезвении, внимательной молитве, но и в совершении добродетелей. И милостыня, и доброе слово человеку, нуждающемуся в поддержке, и всевозможные другие добрые дела – все это должно быть проявлением покаяния. Не нужно чересчур сужать понятие о покаянии. Нужно понимать, в чем сущность покаяния, и нужно понимать, что относится к покаянию, пусть не как самая главная его сторона, но все же необходимая. Для мирян в особенности уместны добродетели внешние – это, как говорит святитель Игнатий (Брянчанинов), в основном милостыня и супружеское целомудрие. Монашествующие ведут образ жизни более удобный для молитвы, и для них более уместны добродетели внутренние, чисто духовные. Если они начнут отвлекаться на добродетели мирские, то могут рассеяться и причинить себе вред. А миряне могут причинить себе вред, если будут чересчур усердно искать возвышенных добродетелей и оставят то, что им необходимо делать. Каждый должен совершать добродетель покаяния разумно и сообразно своему образу жизни. Если Промысл Божий так устроил, что ты состоишь в браке, то не нужно все бросать: оставить детей, мужа или жену и уйти в монастырь. Если ты не хочешь нести крест семейной жизни, то почему ты думаешь, что сможешь нести крест гораздо более тяжелый? Надо, по словам апостола Павла, совершать дело своего спасения в том звании, в каком ты призван.

Думать, что брак препятствует спасению, – это ложная ревность. Ни брак, ни вообще семейная жизнь, ни деторождение не являются препятствием к спасению. Скорее наоборот. Может быть, это странно прозвучит, но я думаю, что в этих словах нет никакой ошибки: само чадородие для женщины также является проявлением покаяния. И воспитание детей также должно быть пронизано духом покаяния. Это не значит, конечно, что надо все время плакать, и плакать, и плакать без конца. Одевать ребенка – плакать, кормить его – плакать, гулять идти – и плакать. Я не это имею в виду. Нужно понимать, что если в нашей семейной жизни случаются скорби, то это необходимо нам для спасения, это наказание нам за наши грехи и грехи наших прародителей. Допустим, если наши дети болеют или трудно поддаются воспитанию, то на это нужно смотреть как на скорби, естественно сопутствующие жизни всех, а все мы грешники. Вот в этом действительно будет выражаться покаяние, а не в том, чтобы постоянно рыдать. Я не хочу лишить вас жизнерадостности и энергичности. Не нужно думать, что кающийся человек все время должен ходить с вытянутым от грусти лицом, ни под каким предлогом не позволяя себе даже улыбнуться. Если мы под предлогом покаяния будем все время чересчур грустными, то нам, пожалуй, и трудиться не захочется, все из рук будет валиться. Это просто примитивное понимание дела, и так можно впасть в настоящее фарисейство. В жизни бывают какие-то радости, утешения, и не только у мирян, но и у монахов. Иногда и улыбнешься, и рассмеешься… Если у нас все время была бы только одна скорбь, одна печаль, то, пожалуй, трудно было бы это выдержать. Впрочем, все должно быть умеренно, и радость наша должна быть не какая-то безумная и необузданная, а сдержанная, тогда она не будет противоречить покаянию.

Сущность покаяния – это борьба с грехом. И даже плач или печаль сердечная – это только проявление этой борьбы с грехом. Правда, святые отцы говорят, что если кто не стяжет болезнующего сердца, то он не преуспеет ни в какой добродетели. Что такое болезнующее сердце? Это усиленная забота о том, чтобы преуспеть в добродетели, переживания из-за того, что у тебя не получается жить по-евангельски. И если у тебя не будет таких переживаний, тогда ты ничего не сделаешь. Так происходит во всем. Если ты за какое-то дело не переживаешь, то будешь делать его с неким безразличием, холодком: не получилось – и ладно. А когда человек очень хочет достигнуть в каком-то деле успеха, то он волнуется, перебирает всевозможные способы исполнить свое желание, ищет разные пути к этому. Без этих переживаний, без болезнующего сердца стяжать какую-либо добродетель невозможно. Я думаю, что именно это имеет в виду пророк Давид, когда говорит: Сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит. Именно это сокрушение, смирение, сердечное страдание делает человека способным к восприятию Божественной благодати. Такое сердце Бог не уничижает, но дарует ему силы для того, чтобы совершить ту добродетель, которой оно жаждет.

* * *

Авва Арсений говорит, что надо оплакивать себя в здешнем мире, ибо кто здесь не плачет о себе, тот будет вечно плакать там. Батюшка, а как быть, если слез нет и причины для плача тоже вроде бы нет?

Причина для плача есть, просто мы не видим своих грехов, они нам кажутся мелкими и ничтожными, и мы думаем, что Господь обязательно их нам простит. Если бы мы немного усомнились в своем спасении и поняли, что оно еще не в наших руках, то не пребывали бы в такой прелести, в какой пребывают баптисты, которые считают, что они уже спасены. Поэтому мы должны оплакивать свои грехи и понуждать себя к покаянию. Может быть, не всегда есть слезы, не всем это дано. Плач – это в основном удел монашествующих, да и не всякий монашествующий достигает такого совершенства. А вот сокрушение сердечное, печаль о своих грехах должны быть у всякого христианина, и у православного человека они обязательно есть. Мне даже кажется, что нравственный признак православия – это покаяние.

Все мы почитаем себя грешниками. Конечно же, если мы делаем это ради приличия, ради того чтобы нас одобряли другие люди, то это ничего нам не дает. Но, по крайней мере, это свидетельствует о том, что считать себя грешником – общепринятое мнение. Мы должны стараться действительно искренне почитать себя грешниками, понуждать себя к этому, видеть свои грехи, каяться в них. Пусть у нас не будет слез, пусть мы просто вздохнем когда-нибудь, и это уже хорошо.

Бывает, люди совершают такие тяжкие преступления, что даже их огрубелая совесть, не выдерживая нагрузки, начинает говорить. В моей жизни был такой случай. Я ехал в поезде, и одна женщина стала просить меня, чтобы я ее исповедовал. Атмосфера была совершенно неподходящая. Я стал с ней беседовать, и выяснилось, что у нее были грехи, которые ее очень мучили. Свою жизнь она переменить не хотела, но ей нужно было облегчить свою совесть от греха, который ее уязвлял. Однако это не покаяние. Как зрение, например, не выдерживает слишком яркого света, мышцы не выдерживают слишком большой тяжести, так и совесть – нравственное чувство – тоже не выдерживает греховного груза и начинает говорить. Но это свидетельствует скорее о природном нравственном чувстве человека, чем о его покаянии. Хорошо, если человек, взяв повод от тяжкого преступления, от нравственного страдания, во всем остальном захочет измениться.

У человека великое множество недостатков, грехов, пороков. За те шестьдесят-семьдесят лет, которые отпускает нам Бог, трудно от них избавиться. Почему нам так мало времени дано на исправление?

Может быть, жизнь человека для того и сокращена, чтобы он не преуспевал во зле. Для исправления этого достаточно, а если мы говорим, что это трудно, то таким образом оправдываем себя. Мы знаем многих и многих людей, которые за время своей земной жизни исправились и стали истинными, совершенными христианами. Если для многих это было возможно, значит, возможно для всех. А если мы этого не достигаем, то наша в этом вина и оправдываться не нужно. Люди жили по девятьсот лет и не исправлялись. Говорят, что в последние времена люди будут жить лет по сорок.

Батюшка, объясните слова из Евангелия: Всяк грех и хула отпустится человеком, а яже на Духа хула не отпустится человеком¹¹⁶.

Всякий грех отпускается, если человек в нем покается. Часто мы сознаём свою греховность, каемся, но в то же самое время многих своих греховных наклонностей окончательно победить не можем. Допустим, поддаемся гневливости или осуждению, каемся и вновь, к сожалению, поддаемся.

Но если мы будем пребывать в хуле на Бога, тогда это нам не простится. Если мы покаемся и полностью избавимся от этого греха, то он нам простится. То есть всякий грех, допустим раздражительность, блудная страсть, если она, конечно, не к смертным грехам приводит, не к грехам на деле, простится. Осуждение, если мы будем в нем каяться и противится ему, также простится. А вот хула, если мы будем ее придерживаться, хотя бы даже мы и каялись на исповеди, нам не простится. И тут нужно понимать, что одно дело сознательная хула, другое дело – хульные помыслы, которые бес нам внушает, чтобы нас смутить. Хульные помыслы часто возникают в уме против нашей воли. Это бывают какие-нибудь нецензурные слова, это может быть хула на какие-то догматы церковные или на иконы. И даже иногда помыслы неверия, совершено наглые и приступающие вслед за очень внимательной молитвой. Это бывает именно по внушению бесовскому и на это не нужно обращать внимание – это не наши мысли.

Другое дело, когда человек сознательно противится учению церковному. Допустим, содержит какое-нибудь мнение, противное учению Церкви: скажем, иначе думает о Троице или о воплощении Сына Божия, чем учит Церковь. Если бы даже он и ходил в церковь, исповедовался и причащался, но сохранял это заблуждение, то он пребывал бы в состоянии этой хулы на Духа Святого. Если такой человек не покается, то ему не простится. А если он, скажем, раздражается, но исповедуется и причащается, то ему это простится. Вот как это нужно понимать.

Могут ли бесы покаяться?

Бесы сознательно выбрали зло, сознательно ушли от Бога. Наши прародители, Адам и Ева, и все человечество вслед за ними, отпали от Бога, будучи обмануты диаволом, и поэтому Господь к нам снисходит, дает возможность покаяться. У нас зло распространяется под видом добра, у демонов этого нет, они сознательно отказались от Бога, сознательно выбрали служение диаволу, сознательно предпочли гордость смирению. Сделав свой выбор один раз, они сделали его навсегда.

В чем отличие духовного покаяния от душевного? Что есть что? Как правильно вести борьбу с гневом, раздражением?

Душевное покаяние, можно сказать, вообще не покаяние. Душевное покаяние – это сентиментальность, умиление, слезы, чувствительность. А духовное – это раскаяние в своих грехах, действие благодати Божией.

Душевное, или мнимое, покаяние бывает у многих людей. Это дается легко, в особенности женщинам, поскольку они существа плаксивые – могут заплакать от чего угодно, даже произвольно: сделать легкое движение мышцами лица – и тут же заплакать. Поэтому душевное покаяние – это для них просто, они очень рады возможности так «каяться».

На самом деле это ничего не дает. Истинное, духовное покаяние – это покаяние молитвенное, истинные слезы – те, которые очищают ум и собирают его в молитву. А душевное покаяние – это когда человек хотя и плачет, но одновременно о чем-то мечтает, размышляет и в результате забывает о том, какую молитву он читает или даже о том, что он стоит на службе.

В лучшем случае можно превратить душевный плач в духовный, об этом говорит Нил Сорский. Но я не знаю, как это сделать. Я знаю, что настоящий духовный плач выдавить из себя очень тяжело: слезы вытекают из глаз, как капли крови.

Душевные слезы могут быть вовсе не связаны с покаянием. Вот забили спортсмены гол, обнимают друг друга и тут же плачут. Или ты смотришь в кино, как партизана схватили фашисты, и плачешь. Или как Карабас-Барабас Буратино схватил – тоже жалко. Но эти слезы не имеют ничего общего с духовными чувствами.

Как сохранить при молитве дух покаяния, сокрушения о своих грехах, часто этого нет, хотя кажется, что молишься внимательно?

Я думаю, что, если человек постоянно следит за своими помыслами в течение дня, у него, безусловно, выработается чувство греховности. Он будет на самом деле, опытно видеть, что он грешник.

В то же время бывают периоды охлаждения, когда человек во время молитвы не чувствует сокрушения. Ничего. Не нужно об этом думать. Вообще, нужно думать только об одном – о внимании. Будешь преуспевать во внимании – естественно, будешь ближе к Богу, больше будет проникать в твою душу Божественная благодать. От этого будет просвещаться твой ум, и ты станешь видеть свои грехи и каяться.

Может ли мирянин за свои грехи накладывать на себя какую-то епитимию?

Епитимию как таковую – допустим, отлучение от причастия – мирянин на себя наложить не может: это будет своеволием, гордостью. А вот мелкие воспитательные меры по отношению к самому себе применять иногда приходится. Поддался ты раздражению или кого-то осудил – и тут же сам себя наказываешь: допустим, читаешь за этого человека три молитвы. Конечно, и такие меры лучше применять к себе с благословения духовника. Ты ведь можешь спросить заранее: «Батюшка, а можно мне, когда я на кого-то рассержусь, читать за этого человека три молитвы?» Батюшка тебе скажет: «Можно». А двенадцать молитв, допустим, уже не разрешит. И ты уже будешь знать, как наказывать себя за те или иные проступки, и будешь себя потихонечку воспитывать.

При подготовке к исповеди сортировать ли грехи по группам или излагать их в той последовательности, в которой они записаны в блокнот?

Можно делать по-разному. Например, вести своего рода дневник: скажем, вечером или в течение дня записывать свои грехи за день. Для духовника это в каком-то смысле удобнее. Если он следит за твоей духовной жизнью, то может видеть ее в развитии: как проходит твое время, каким грехам ты больше поддавался, и так далее. Если ты не ведешь записи по дням, а готовишься к исповеди в конце недели, например в пятницу или субботу, тогда лучше, может быть, записывать грехи по группам. Тогда духовник увидит, каким грехам и в какой степени ты подвержен. Только грехи нужно записывать точно. Не писать: «Я согрешил гневом», а каким гневом: или ты на муху рассердился за назойливость, или хлопнул от раздражения дверью, или хотел кого-то убить, – об этом духовник может только догадываться. Надо называть грехи кратко, но точно, чтобы духовнику было понятно, что с тобой происходит, чтобы он мог судить о степени твоей вины и соответственно давать какие-то назидания. А если ты пришел и сказал: «Согрешил гневом, осуждением, празднословием», то что духовник должен ответить? Я в таких случаях иногда говорю: «Поздравляю тебя!» Чувствуешь себя на такой исповеди чем-то вроде аналоя. Вот стоит аналой с Евангелием, вот стоит духовник. Все, так сказать, принадлежности есть, исповедь прошла.

Когда я в чем-то согрешаю, то начинаю очень переживать: иногда так, что у меня даже болит сердце. Я всегда думал, что это и есть покаяние. Но вы сказали, что покаяние дает силы, а меня такие эмоции, наоборот, психически изматывают. Что у меня неправильно?

Такое бывает у многих. Это не настоящее покаяние, а неразумное, бесполезное переживание о том или ином проступке. Покаяние должно приводить к исправлению, а если сидеть и убиваться о своем согрешении, это ничего не даст. Допустим, ты на кого-то рассердился. Если ты будешь без конца перебирать в уме подробности этого и расстраиваться, то, конечно, у тебя заболит сердце. А ты должен смириться перед Богом: «Да, я грешник, я гневливый человек. Господи, прости меня, в следующий раз постараюсь сдержаться». К своим грехам надо относиться в каком-то смысле спокойно.

Для того чтобы иметь такое могучее сердечное сокрушение, как у святых отцов-пустынников, нужно иметь великую благодать. Когда человек берется за какой-либо подвиг, в том числе покаяние, выше своих сил, то получается не духовная добродетель, а сокрушение плоти в плохом смысле слова. Поэтому мирянам необходимо быть очень умеренными. Если все время причитать, наговаривать на себя и нагнетать тоску и беспокойство, то это не покаяние. Это скорее экзальтация, а может быть, даже уныние и отчаяние. От уныния и отчаяния, действительно, может сердце болеть. При покаянии все наоборот: благодать Божия не только умиротворяет душу человека, но, в некотором смысле, и тело избавляет от болезней – по крайней мере от тех, которые бывают «от нервов». Тогда в душе человека водворяется мир и сердце его успокаивается.

Словом, нужно вести себя спокойно и стараться исправиться. Святитель Игнатий (Брянчанинов) вслед за преподобным Серафимом Саровским говорит, что свои недостатки нужно терпеть так же, как мы терпим недостатки ближних. Слишком убиваться о своих немощах – это признак гордости: хочу больше не грешить; хоть убей меня, больше не буду грешить. Да как ты не будешь грешить-то? Куда же они денутся, твои страсти, если ты с ними не будешь бороться? Терпение нужно. В покаянии необходимо терпение…

Читая «Отечник», видишь, как святые отцы, принесшие при жизни великое покаяние, на пороге смерти трепетали и говорили, что еще не начинали каяться. У меня постоянно возникает мысль, что мне, не имеющей и тысячной доли покаяния святых отцов, не пройти ни одного мытарства. Так хочется зреть свои грехи и ужасаться, а этого и в помине нет. Меня постоянно мучает сильный страх перед смертью. Как преодолеть в себе это чувство?

Трепетать и бояться смерти нужно. Кто ее не боится, тот по-настоящему о ней просто не думает. Но должен быть страх не от демонов, а от Бога. Не тот страх, который лишает надежды, обезоруживает, приводит в уныние и бессилие, а тот, который мобилизует и делает человека ревностным к подвигам. Вот такой страх необходим.

Посоветовать кому-нибудь, чтобы он не боялся смерти, я не могу. Как я могу сказать человеку, чтобы он, например, смотрел на солнце и не щурился? Или чтобы вышел в мороз на улицу и не мерз при этом? Он же все равно не сможет этого сделать. Так же и тут: как сказать человеку, думающему о смерти, о вечной жизни, чтобы он не трепетал?

Сколько раз нужно прощать ближнему его грехи против тебя?

В Евангелии сказано: семьдесят раз по семь. То есть, если это понимать точно, каждый день нужно прощать своему брату четыреста девяносто раз. Если с тебя потребуется больше, тогда можешь сказать: «А это не соответствует точному смыслу Евангелия!» Если серьезно, то прощать, то есть не иметь на человека зла, нужно бесконечное количество раз. Всегда.

Но, может быть, человек хотел спросить: когда нужно сделать вывод о том, что пора перестать общаться с человеком, который грешит против тебя? Это уже другой вопрос. Нужно прощать бесконечное число раз, но есть грехи, из-за которых с человеком лучше не общаться. Какие это грехи? Наверное, либо те, которые угрожают тебе нравственным падением, либо грехи против Церкви, против веры. В Евангелии об этом говорится так: если брат твой согрешит, обличи его сначала наедине, потом – с одним или двумя свидетелями, а потом скажи Церкви, то есть всему обществу верующих. И если он и здесь не послушается, то пусть будет он тебе, как язычник и мытарь¹¹⁷, то есть как чужой человек. Получается, после трех вразумлений нужно стараться с человеком не общаться. Я думаю, что это не всегда нужно понимать буквально, не всегда у нас получается так все просто, как написано в Евангелии. В каждом конкретном случае это надо решать с духовником.

Может ли человек трезво оценивать свое преуспеяние в покаянии? Или об этом совсем не надо думать?

Мне кажется, что совсем об этом не думать – удел людей чрезвычайно простых по характеру. Приведу пример из «Отечника». Один подвижник рассердился на своего ученика, когда тот в чем-то его не послушался, и в гневе сказал ему: «Умри!» Тот упал и умер. Подвижник был человек простой и даже не знал, какую великую благодать имеет его ученик. Он испугался и стал просить Бога о том, чтобы Он простил ему этот грех и воскресил его ученика. Господь его услышал и воскресил послушника. Впредь этот подвижник обращался со словами более осторожно. Можно вспомнить и другого подвижника – преподобного Марка Фраческого. Беседуя с кем-то из старцев о вере, он сказал: «Вера должна быть такая, чтобы ты сказал этой горе (при этом он указал на соседнюю гору, а дело было в гористой местности, в пустыне): „Сдвинься с места“, и она бы задвигалась». И как только он произнес: «Сдвинься с места», гора начала шевелиться. А он ей говорит: «Остановись, это я так, для примера сказал». Вот такие люди могут не знать своего преуспеяния. Им это необязательно, и, может быть, даже лучше, что от них скрыто их духовное состояние. Если они узна́ют о своем преуспеянии, то могут загордиться, а так от своей простоты они его не видят. Но это все-таки чрезвычайно редкое явление. Оно было редким даже в древние времена, а сейчас я не знаю, где найти таких простецов, сейчас все уже стали мудрые или, по крайней мере, хотят выглядеть мудрыми.

Поэтому свое преуспеяние желательно оценивать трезво. Как это делать? Прежде всего, советоваться с наставником, хоть в какой-то степени опытным. Если такой возможности нет, необходимо читать святых отцов и соотносить свое состояние с той или иной степенью преуспеяния, которая там описана. Но тут нужно быть осторожным, в особенности при чтении древних писателей: мы можем из-за своей горделивости, неопытности, мечтательности вообразить, будто имеем такую же благодать, как Исаак Сирин. А вот когда мы будем читать сочинения святителя Игнатия (Брянчанинова) или, например, письма оптинских старцев (мне особенно нравится старец Амвросий), то увидим, что́ мы собой представляем, в какой степени мы преуспели.

Вообще, знать свою меру – это в духовной жизни очень важно, особенно для монашествующих. Не только в том смысле, чтобы знать, что ты мало преуспел. Если ты недооцениваешь свое преуспеяние – это тоже весьма грубая ошибка, мешающая духовной жизни. Допустим, человек преуспел в молитве, но из-за своей простоты и скромности он думает: «Откуда у меня, грешника, может быть такая благодать?» – и отвергает эту благодать, не понуждает себя сохранять эту благодатную молитву. Это также может принести ему большой вред. Поэтому, повторю, надо знать, в чем и до какой степени ты преуспел, тогда тебе будет легче бороться с собой и совершенствоваться. Самому определить меру своего преуспеяния очень трудно; лучше, чтобы кто-то оценил это со стороны, то есть чтобы тебя контролировал наставник.

Сейчас многие люди каются в своем неверии и приходят к Богу. Но ведь несколько поколений русских ушли в вечность, не успев покаяться: они жили при социализме и были лишены ведения Бога, у них почти не было возможности узнать истину. Какова же будет их участь?

Не надо думать, что люди были совершенно лишены ведения Бога. Совесть есть у всякого человека: и у магометанина, и у безбожника, и у буддиста. Нет совести буддистской и совести магометанской – есть просто человеческая совесть. Если какое-то учение противоречит совести, то она об этом говорит человеку, если соответствует – говорит об этом тем более. И если бы человек следовал своей совести, то обязательно пришел бы в православный храм. Может быть, это покажется натяжкой, неким логическим измышлением, но это действительно так и бывает, об этом говорит жизненный опыт. Я почти уверен, что большинство из тех, кто сейчас передо мной находится, не были воспитаны в христианских семьях, однако что-то ведь привело их в церковь. Кто-то от кого-то услышал о вере, кто-то сам захотел что-то узнать, кто-то прочитал какую-то книжку, кто-то робко зашел в храм, стал креститься, смотреть, что другие делают…

Думать, что люди были лишены возможности познать истину – это неверие в Промысл Божий, якобы Бог чего-то недосмотрел. Это поверхностный и очень наивный взгляд на вещи. В Евангелии сказано, что Бог просвещает всякого человека, грядущего в мир¹¹⁸, то есть всякий родившийся человек уже имеет стремление к богопознанию. Если он на это стремление не отозвался, то в этом вина не тех людей, которые закрыли храмы, – хотя они за свой грех тоже ответят. Пусть бы в стране не было ни одного храма – человек все равно нашел бы какую-то возможность узнать о вере. И такие случаи были!

Так много людей вокруг не имеет ни малейшего представления о своих грехах и покаянии. Я часто думаю: почему Господь не посетит каждого человека так, как посетил Савла? Почему не приведет к Себе Своею благодатью так, чтобы человек почувствовал Его присутствие?

Почему Господь посетил Савла? Потому что тот был избранный сосуд, и Господь знал, что это явление пойдет ему на пользу. Но посмотрите, рядом с Савлом было много воинов, которые вместе с ним шли в Дамаск, чтобы арестовывать христиан. И мы ничего не знаем об их обращении. Значит, на них это явление – пусть они его и не видели полностью, а только слышали голос, – никак не подействовало. Далее: Господь Иисус Христос проповедовал три с половиной года, совершая величайшие чудеса, каких, по Его же словам, не делал никто от сотворения мира. Действительно, о подобных чудесах нет свидетельства во всей Библии. Кто когда воскрешал четверодневного мертвеца? Кто совершал столь великое множество исцелений? И главное, кто из убитых пророков воскресал из мертвых? И тем не менее народ израильский в большинстве своем не принял Спасителя. Так почему же нужно думать, что если бы Господь явился какому-нибудь обыкновенному человеку, как явился Савлу, то этот человек обратился бы к вере? Может, он сказал бы, что это какое-то физическое явление, еще неизвестное науке.

Приведу пример, о котором я прочел в дореволюционной литературе. Один студент, находившийся под влиянием вольнодумства, безбожия, человек практически неверующий, заболел тяжелой болезнью и умер. Он проходил мытарства, видел демонов, которые предъявляли ему хартии с его грехами. Все происходило приблизительно так, как мы читаем об этом в откровении Феодоры. В какой-то момент шествия на небеса через мытарства, когда демоны уже хотели увлечь его в бездну, некий голос сказал: «Пусть возвратится в тело для покаяния». И этот студент, которого уже едва ли не обмыли, вдруг поднялся и стал с ужасом рассказывать о том, что он видел. Он как будто бы покаялся. Но его друзья убедили его, что это была галлюцинация, и он вновь вернулся к прежним грехам, прежнему образу жизни и мыслей. Не знаю, как долго он прожил после этого, но умер он без покаяния.

В житии преподобного Феодора Студита рассказывается такой случай. В ссылке, где Феодор Студит находился за иконопочитание, тяжело заболел один градоначальник. В отчаянии он обратился к преподобному Феодору, зная, что тот человек святой жизни. Феодор сказал ему помолиться перед иконой Божией Матери. А этот градоначальник был иконоборцем: поскольку императорская власть боролась с иконопочитанием, то чиновники, которые хотели быть на государственной службе, естественно, должны были следовать приказаниям императора. Человек этот нашел икону Божией Матери, помолился перед ней, исцелился и как будто бы покаялся, пришел в православие. Но один епископ-иконоборец убедил его в том, что это случайность, что его исцелил Господь, а икона не имеет к этому никакого отношения. Тот вновь отринул иконы, опять заболел и умер в муках.

В конце концов, давайте вспомним Иуду Искариотского. Он не только видел великие чудеса, но и сам, как и прочие апостолы, совершал их. Тем не менее, он впал в грех сребролюбия, а затем совершил предательство и, можно сказать, богоубийство. Какое же может быть явление, которое сделало бы человека совершенно неподверженным падениям? Нет такого.

Нужно понимать: Господь дает каждому столько, сколько ему необходимо. Если бы человеку было какое-то видение, явление, то не думайте, что он обязательно стал бы от этого лучше. А если бы он не исправил свою жизнь, не сделал ее ревностной соответственно этому явлению, то Бог спросил бы с него гораздо строже. Нужно верить в Промысл Божий, а не ждать особенных откровений. Это легкомысленно.

Почему апостол Павел призывает всегда радоваться, а святые отцы говорят, что земля – это страна изгнания человека, где нет места для радости?

Смотря о чем мы хотим радоваться. Если о каких-то земных благах, то, конечно же, земля – не место для такой радости. Что говорит апостол Павел? Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За все благодарите¹¹⁹. В этом контексте понятно, что означает «всегда радуйтесь». Надо радоваться, когда у тебя есть непрестанная молитва и благодарение о всем. А как может человек за все благодарить? Сколько у нас бывает всяких скорбей! Болезни, неприятности с родственниками, общественные бедствия, да и наши собственные согрешения приводят нас в печаль. Если бы мы за все, по крайней мере земные, скорби благодарили Бога, то могли бы всегда радоваться.

Кроме того, радость не противоречит покаянию. Настоящий покаянный плач приносит в сердце человека именно духовную радость. Святые отцы называют покаянный плач радостотворным, то есть творящим радость. Вот о такой радости, мне кажется, и говорит апостол Павел. Радость бывает тогда, когда человек презирает все земные скорби и за все благодарит; это радость о присутствии благодати Святого Духа в сердце, радость от непрестанной молитвы. Противоречие между изречением апостола Павла и наставлением святых отцов кажущееся, оно видится нам оттого, что мы смотрим на слова, а не на суть явления.

Если человек находится в самом плачевном, страстном состоянии, если от постоянных согрешений у него заснула совесть и не всегда есть силы противостоять помыслам, похотям плоти и старым привычкам, то может ли он все равно надеяться, что Господь его помилует, несмотря на его падения? Или люди слабые все-таки будут осуждены за отсутствие самопонуждения?

Тот, в ком совесть заснула, таких вопросов задавать не будет. Если человека беспокоят такие вопросы, значит, совесть в нем еще живет.

Я думаю, что человек, пусть даже ничего особенного не достигший, но постоянно понуждающий себя к исправлению, все же может надеяться на милость Божию. Нет такого состояния, в котором покаяние было бы невозможным, иначе это было бы отрицанием Божественного милосердия. Покаяние возможно всегда, когда человек хочет покаяться. Другое дело, что он может прийти в такое состояние, когда уже не захочет каяться. Такого человека Господь призывает различными путями: либо посылает ему скорби, которые заставляют его вспомнить о Боге, либо, наоборот, благополучие, в особенности если это человек немощный, чтобы он, по крайней мере, за земное благополучие возблагодарил Бога и помнил о Нем. Господь не оставляет никакого человека, даже живущего в какой-нибудь Центральной Африке и как будто бы не имеющего возможности прийти к православию; не оставляет его никогда, до самой смерти. Каждого человека Бог старается привести к покаянию разными способами, самыми удобными и, так сказать, лучшими именно для этого человека. Поэтому никто не имеет права терять надежду.

Благодарить Бога за все – доступно ли это новоначальным, хотя бы отчасти?

Доступно в том смысле, чтобы не отвечать недовольством на различные трудности, стараться с ними примириться, терпеть их и при помощи молитвы изгонять всякий ропот из своей души. Вот то благодарение, какое доступно новоначальным.

Преподобный Серафим Саровский учит взирать только на начало и конец жизни, на середину же не обращать внимания. Что это значит?

Это значит благодарить Бога за то, что Он даровал тебе бытие, и помнить о том, что ты будешь отвечать перед Ним на суде, частном и всеобщем. Вот что значит смотреть только на начало и на конец: то есть на то, откуда ты вышел и куда ты идешь.

Я родилась и выросла в Таджикистане, среди мусульман. Я не могу сказать о них ничего отрицательного и не желаю смириться с тем, что они, как иноверцы, будут в аду.

Мне один священник, который живет в Узбекистане (это, как известно, тоже мусульманская страна), рассказал такую историю. Некая женщина-узбечка сознательно приняла православие, ходила в церковь, молилась, причащалась. Естественно, она это от всех скрывала: если бы она призналась, что она православная, ее просто убили бы без всяких разговоров. И вот у нее умер отец. Она об этом очень скорбела, пришла к священнику и спросила, что ей делать. Тот благословил ей читать по отцу Псалтирь, как мы обычно делаем по усопшим православным. Хотя этого делать было нельзя, но он разрешил – видимо, чтобы как-то ее утешить. Она стала читать по нему Псалтирь, читала сорок дней. И каждую ночь ей снилось, что ее отец идет во тьме, а перед ним как будто горит светильник. На сороковой день она снова видит его во сне и спрашивает: «Папа, где ты находишься?» Он отвечает: «А где я могу находиться? Ты ведь мне ничего не сказала…» Вот и ответ на ваш вопрос, из жизни.

Если спасаются магометане, то почему тогда не спастись, допустим, буддистам – они тоже хорошие, добродетельные люди? А если спасаются и магометане и буддисты, то зачем апостолы шли по всему миру, проповедовали христианство и терпели гонения от буддистов и, в позднее время, от магометан? Сидели бы себе в Иерусалиме, ни о чем не беспокоились и говорили, что надо просто быть хорошим, каждому в своей вере.

Может быть, вы действительно встречались с хорошими людьми, но это не значит, что их убеждения правильны. Хорошие люди бывают и заблуждающимися. К тому же эти люди хороши лишь в определенном отношении. Нравственные законы ислама отчасти заимствованы Магометом из христианства, и люди, следующие этим законам, относятся к ближним лучше, чем безбожники, – впрочем, до определенной степени, пока речь не зайдет о вере. И что же из этого? Моральный кодекс строителя коммунизма тоже предписывает людям, допустим, честность и какие-то другие нравственные качества.

Кажется, что в великом грехе покаяться и не исполнять его делом сравнительно легко. Каяться, например, в раздражении и других повседневных грехах почему-то труднее.

Это то, о чем я говорил в начале беседы: в нас нет должной строгости к себе. Блуд мы считаем великим грехом, а блудный помысел – невеликим. Убийство нам кажется великим грехом, а гнев, раздражение – невеликим. Спаситель сказал: Вы слышали, что сказано древним: не убивай, кто же убьет, подлежит суду. А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду¹²⁰. Если бы мы эту строгость, с какой в древности относились к убийству, отнесли к гневу, тогда бы мы не считали бы раздражение малым грехом, тогда бы мы всеми силами старались исполнить евангельские заповеди. Вот почему нам кажется, что в великом грехе покаяться легче, чем в повседневных.

Покаяние – это дар от Бога или результат осознания своей греховности? Почему некоторые неверующие люди каются и обращаются к Богу, а некоторые – нет?

Если рассуждать отвлеченно, ограничиваясь догматической точкой зрения, то от человека зависит только расположение души. Вот на это расположение души Бог отвечает. И если человек примет тот или иной дар Божий, то Господь дарует ему еще. Если расположение души этого человека в основном не меняется, то он вновь и вновь принимает откровения Божии. Это, так сказать, личные откровения – не обязательно видения, но, может быть, какие-нибудь мысли. Человек узнаёт все больше и больше и в конечном счете приходит к православию. Если благое расположение его души не меняется и впоследствии, то и внутри Церкви он станет совершенствоваться быстро и правильно.

От нас, повторю, зависит только расположение, все остальное – дар Божий. Мы должны понимать: все, что мы имеем, мы имеем от Бога. Но если мы будем этим оправдываться: мол, все от Бога, а самому мне ничего делать не надо, поэтому я буду сидеть и ждать, то это уже будет лукавство. Мы должны себя понуждать. Этим понуждением мы отвечаем на милость Божию, этим понуждением мы на деле показываем свое душевное расположение. Одно дело – рассматривать вопрос абстрактно, и другое – обсуждать его предмет конкретно, практически. А в жизни расположение души проявляется в определенных поступках. Если этих поступков нет, значит, нет и расположения. Как к покаянию, так и к любой другой добродетели мы должны себя понуждать. Господь, видя наше понуждение, дарует нам благодать. Вооружившись этой благодатью, мы становимся способными к еще большему понуждению себя. Мы понуждаем себя сильнее – и Господь дарует нам еще большую благодать. Если же мы пренебрежем дарованной им благодатью и станем понуждать себя лишь в той степени, в какой делали это раньше, тогда, конечно, благодать не только не увеличится, но, наоборот, отнимется и прежняя. Поэтому я и говорил в беседе, что нужно знать свою меру, и благодать, нам дарованную, усваивать себе и пользоваться ею. Если мы под предлогом смирения будем ее отвергать, значит, не будем понуждать себя так, как должны были бы делать это на данной ступени своего духовного развития.

Если в каких-то помыслах сразу каешься в молитве, то прощаются ли тебе эти мысленные грехи? Нужно ли потом рассказывать о них на исповеди?

Я думаю, что лучше отвергать помыслы при помощи молитвы. Если ты их отверг, то и слава Богу, – собственно, это и требуется. Если они сразу улетучились у тебя из памяти, значит, они не произвели на тебя никакого вредного впечатления. И прекрасно! Зачем их потом вспоминать, зачем мучиться? Наша цель – очистить ум, а не наоборот – накопить как можно больше помыслов, чтобы батюшке было что рассказать. Другое дело, что иные не видят помыслов не потому, что их нет, а потому, что они невнимательны к себе.

Что значит понуждать себя к покаянию и умилению и возможно ли это для новоначального при огрубелости сердца?

Понуждать себя к покаянию – это не значит представлять себе какие-то страшные вещи, или, подобно Игнатию Лойоле, основателю ордена иезуитов, умом переноситься в ад и воображать себе, как мы там горим, или плакать и в то же время радоваться о том, будто бы мы делаем нечто особенное.

Покаяние – это осознание своей греховности. Когда человек за собой наблюдает, он видит свои бесконечные погрешности. Он не может их не видеть, если он ставит перед собой цель соблюдать нравственные нормы. Если мы будем постоянно читать Евангелие и помнить о том, что это не просто книга, на которой основывается наша вера, но это руководство к жизни, то мы будем видеть свои многочисленные отступления от Евангелия и в нас поневоле возникнет сокрушение сердечное. Очень полезно и чтение святоотеческих книг, которые объясняют нам наше состояние и показывают то, насколько мы отстоим от христианского идеала. Это также внушает нам покаяние.

Вот так нужно себя понуждать. А выдавливать из себя слезы, когда нет соответствующего сердечного настроения, или делать с собой что-то особенное – это опасно. Хотя истинное покаяние считается тем средством, которое в наибольшей степени охраняет нас от духовной прелести, в то же время ложное покаяние как раз и может быть той самой прелестью. Диавол может изобразить все, что угодно, в том числе может подражать и покаянию, поэтому здесь необходима осторожность. Для того чтобы правильно это понять, я советовал бы прочитать книгу святителя Игнатия (Брянчанинова) «Приношение современному монашеству». Может быть, с нее стоит начать чтение вообще всех творений святителя, которые очень полезны. В них не запутаешься, а если мы будем читать древних отцов, то по неопытности можем что-то понять неправильно.

В молодости я совершила тяжкий грех – сделала аборт. Как искупить этот грех?

Нельзя сказать, что здесь есть некое универсальное средство, как некоторые считают: нужно прочитать столько-то акафистов, раздарить сорок рубашек, гребешков или еще чего-нибудь. Это все несерьезно. Это похоже на какие-то, как говорят на Украине, забобоны, то есть вздор, предрассудки. «Забобонам» этим следовать не нужно. Должно быть покаяние. Если женщина находится в таком возрасте, когда она еще способна к деторождению, значит, она должна исправить свою жизнь, то есть если раньше она препятствовала рождению детей, то сейчас должна прекратить это делать. Если она в таком возрасте, когда деторождение уже невозможно, пусть прибегнет к церковному покаянию. Это может быть молитва, чтение каких-то канонов, вообще покаянное настроение души. А сказать человеку, что ты должен столько-то дней делать то-то и то-то и тебе все простится, нельзя. Христианин должен каяться всю жизнь.

К тому же у каждого разная мера покаяния. Например, преподобная Мария Египетская за свою блудную жизнь потом сорок с лишним лет подвизалась в пустыне. И как она жила? Едва-едва верится, что человек может выдержать такую скорбную, постническую, подвижническую жизнь. Можем ли мы так каяться? Нет. Мы не имеем такой силы духа, такой ревности. Если сейчас возложить на кого-то из нас хотя бы малую часть тех трудов, которые несла эта святая или подобные ей подвижники, что из этого выйдет? Уныние, отчаяние и оставление всякого молитвенного подвига. Поэтому все должно быть умеренно.

Если ты покаялась – исправь свою жизнь, живи целомудренно, рожай детей. Совершай добрые дела, ходи в храм, исповедуйся, причащайся, читай утренние и вечерние молитвы. Конечно, желательно было бы всем, не только монашествующим, всегда подвизаться в непрестанной Иисусовой молитве, то есть непрестанно каяться. Нужно читать Священное Писание, бороться со своими страстями: гневом, злопамятством, болтливостью. Вот это и будет покаяние, которое приведет тебя к очищению от грехов. А советовать в этом случае делать что-то особенное было бы неправильно. Если это будет выполнимо и человек это сделает, то успокоится и перестанет каяться. А если возложить на него слишком большой подвиг, он может не понести его и отчаяться. Поэтому пусть каждый из вас просто приобретет покаянный дух и живет по уставу Церкви.

Скажите, как часто можно причащаться? Иногда говорят, чем чаще, тем лучше.

Да, чем чаще, тем лучше. Но человек должен быть к этому готов, должен всегда иметь чистую христианскую совесть. Для людей, состоящих в браке, существует определенное условие, связанное с супружескими отношениями: перед причастием нужно от этих отношений воздерживаться. У нас в России принято также перед причащением несколько дней попоститься.

Многие духовники в наше время благословляют причащаться даже и мирян каждую неделю. Причащаться нужно как минимум один раз в месяц, а в посты и чаще. Понятно, что если человек сегодня напился и подрался, то завтра ему причащаться нельзя. Если человек впал в смертный грех блуда, потом неделю нес какую-то епитимию, допустим делал сколько-то поклонов, и решил, что ему уже можно причащаться, то причастие будет ему в осуждение. Тут нужен совет опытного духовника. Если у тебя нет смертных грехов, тогда причащаться можно часто. Святитель Иоанн Златоуст говорит так: если ты недостоин причащаться часто, значит, ты вообще недостоин причащаться. А если ты достоин причащаться, то ты достоин причащаться и часто. Если у тебя есть смертные грехи, то тебе ни часто, ни редко нельзя. А если нет, то что препятствует тебе часто приступать к Святым Тайнам?

Но возникает вопрос: как часто? Есть прельщенные, которые и два раза в день причащаются. На самом деле, по правилам можно причащаться не чаще одного раза в день, других ограничений нет. Но так ли мы живем, чтобы быть достойными столь частого причащения, чтобы это пошло нам на пользу? Когда этот вопрос рассматривался на Поместном соборе 1917–1918 годов, то поступали предложения, основанные на святоотеческом предании, разрешить мирянам причащаться ежедневно. Однако было вынесено постановление, что мирянам можно причащаться не чаще раза в неделю. Я считаю, что это нормально: раз в неделю, еще в двунадесятые и великие праздники, на Светлой седмице и, может быть, по каким-то особенным случаям.

Вообще, надо смотреть на то, как человек живет. А то иной насмотрится телевизора, потом причащаться идет. Прочитал правило ко причастию, потратил часик (и это считается много), а потом пошел и три-четыре часа телевизор смотрел. Он так рассеется, столько вредных греховных впечатлений воспримет, что от причастия ему, наверное, лучше воздержаться.

Я не могу сказать духовнику про одну страсть, которая есть у меня много лет. Что делать, как найти силы, чтобы это исповедать?

Надо усердно помолиться и за себя, и за духовника, если ты боишься, что он проявит к тебе какую-то строгость. Помолиться, чтобы Господь смягчил его сердце, и все-таки найти в себе силы открыть свою страсть. Потому что она может препятствовать твоему духовному развитию и даже твоему спасению. Есть такая русская пословица: «Коготок увяз – всей птичке конец», так и одна страсть может препятствовать человеку в спасении. Как говорит преподобный авва Дорофей, если птица только слегка запуталась в сети, то она уже не взлетит. Поэтому мы должны от этой сети страстей освободиться – прежде всего при помощи исповеди и покаяния.

Если грех на исповеди сказан, но без чувства покаяния, а просто по указанию разума, то будет ли он прощен?

Я думаю, если мы добросовестно исповедуем грех, даже тогда, когда в нас нет должного покаянного чувства, то он, конечно, будет прощен. Но одно дело – прощение греха, а другое – очищение сердца. Одно дело, когда Бог простил тебе блудные помыслы, а другое – когда совсем очистил твое сердце от блудной страсти. Одно дело, когда Бог простил тебе гневное слово или какую-то внутреннюю обиду, а другое – когда Он простил тебя до такой степени, что вообще очистил тебя от страсти гнева. В этом смысле человек может быть и после исповеди не вполне очищен от греха. Очищается он настолько, насколько велика степень его покаяния, сила его покаянного чувства. Это чувство дает человеку силу бороться с грехом, ведь в таинстве исповеди не только прощаются грехи, но и даруется благодатная сила на то, чтобы бороться с ними, поэтому исповедь и является таинством. Таким образом, хотя грехи при исповеди и прощаются, но нужно бороться и со своей греховностью.

Никак не получается измениться изнутри. Исповедался, причастился – и в тот же день некоторые из исповеданных грехов повторяешь вновь. Такое причастие, наверное, бывает мне в осуждение и благодать от меня сразу отходит?

Я не знаю, кто это спросил, но совершенно уверен, что этот человек подтвердит, что изменения к лучшему в нем все-таки есть, пусть и не такие быстрые, как ему хотелось бы. Может, эти изменения в укреплении нравственности происходят не в течение месяца, а в течение года, но, тем не менее, происходят. Что касается того, что грехи повторяются, то я уже сказал: одно дело – прощение грехов, а другое – очищение от греховности, это чрезвычайно трудно. Кто-то из святых отцов сказал, что бесстрастие не для всех достижимо, а покаяние необходимо для всех. Поэтому мы будем грешить и каяться, грешить и каяться.

Если мы грешим не добровольно, а боремся с грехом, и если грех не смертный, а просто действие какой-то страсти, то, конечно же, причастие в этом случае приносит нам пользу. И благодать при нашем согрешении отходит не вся, какая-то часть ее остается. Каяться нужно всегда, непрестанно: и до причастия, и во время причастия, и после причастия. Не нужно думать, что покаяние – это только то, что нужно нам до причастия, а потом идет уже сплошное благодарение: мы благодарим день или два и уже больше не грешим. Такого не бывает. И не нужно думать, что в то время, когда мы каемся, нам не за что благодарить Бога. В человеке духовные чувства действуют смешанно, и в самом покаянии должно быть благодарение, иначе оно будет соединено с превозношением, гордостью.

Повторю: я думаю, что изменения в этом человеке все-таки есть. Нужно быть терпеливым к себе, быть терпеливым к своим страстям, не ожидать от себя быстрого, мгновенного изменения.

Часто, когда готовишься к исповеди, испытываешь чувство раскаяния и сокрушения о своих грехах, а приходишь к священнику – сухо перечисляешь грехи и того сокрушения, которое было при подготовке, нет. Отчего это?

Не всегда у нас бывает одно и то же духовное состояние, и не всегда именно оно проявляется на исповеди. Если мы будем относиться к себе слишком придирчиво, то, пожалуй, у нас редко будет появляться желание приходить на исповедь. Нам будет казаться, что мы не чувствуем благодати. Но ведь часто мы, и причастившись, тоже как будто бы не ощущаем ничего особенного, а позже наше душевное состояние нам подсказывает, что мы испытали какое-то внутреннее изменение.

Почему у нас может не быть сокрушения сердечного? Во-первых, это сокрушение, возможно, было раньше, когда человек каялся при подготовке к исповеди, и хотя оно по времени, так сказать, отдалено от исповеди, но все же это покаяние. Во-вторых, человек, возможно, пришел на службу усталым. Если ты готовился к службе: читал каноны, мало спал, потом долго ехал до храма, и у тебя появилась усталость, то твоя телесная немощь, как бывает, к сожалению, у всех людей, начинает влиять на душевное состояние. Ты уже не можешь внимательно помолиться или явственно ощутить приток благодати. Но вечером, после дневного отдыха, или на следующий день, после того как ночь отдохнешь, ты чувствуешь какой-то душевный подъем. Не всегда благодатное действие чувствуется сразу, по многим и различным причинам.

Думаю, что от исповеди нужно ждать не столько каких-то субъективных ощущений, сколько чувства облегчения. Это уже зависит не от человека, но является действием Божественной благодати в таинстве. Часто бывает, что у тебя после исповеди как будто некая тяжесть спадает с сердца, с души, так что невольно испускаешь вздох облегчения. Я и сам это испытал, и видел со стороны. Многие люди, которые у меня исповедуются, после прочтения разрешительной молитвы как бы выдыхают: «Уф-ф!» – словно что-то с себя сложили. Это непроизвольное внешнее проявление облегчения, испытываемого на исповеди. Вот что самое главное. Но стремиться нарочно вздыхать и плакать не нужно. А то начнете перед исповедью изо всей силы и любым способом понуждать себя плакать, а после нее станете облегченно вздыхать. Надо искать внутреннего, духовного результата, а о различных мелких неудачах не очень скорбеть. Не получилось немножко – и ладно, не надо придавать этому особенного значения. Главное, чтобы в основном мы держались правильного направления, не уклоняясь в сторону, чтобы наша жизнь шла по правильному руслу.

Чем отличается чувство вины от чувства греховности?

Мне кажется, что настоящее чувство греховности всегда является одновременно и чувством вины, только перед Богом. Мы должны понимать, что мы согрешили перед Ним. Как говорит пророк Давид: Тебе единому согреших и лукавое пред Тобою сотворих¹²¹. Пророк Давид не совершил греха непосредственно против Бога: не впал ни в какую ересь, не сделал ничего против богослужения. Он совершил прелюбодеяние и убийство и после этого покаялся такими словами: Тебе единому согреших и лукавое пред Тобою сотворих. Потому что он понимал, что в конечном счете он виноват именно перед Богом. То есть настоящее чувство греховности – это не какое-то абстрактное чувство, а чувство личной вины перед Богом. Конкретное, живое переживание греховности по отношению к Богу, при котором мы чувствуем, что мы перед Ним виноваты, что нам стыдно и страшно, и есть, как мне кажется, правильное осознание греха и правильное покаянное чувство.

Как сохранить постоянное самоукорение, память о своей греховности, если часто, от рассеянности наверное, это чувство умаляется, если уже почти нет чувства покаяния, сокрушения?

Самоукорение сохранить трудно. Нужно, прежде всего, молиться. Сама Иисусова молитва в каком-то смысле есть самоукорение и понуждение себя к смирению. Если мы говорим беспрестанно в течение дня: «Помилуй мя, грешного», то таким образом заставляем себя помнить о своей греховности, приучаем себя к смиренному о себе мнению. Но самое главное, нам нужно помнить, что самоукорение, покаяние – это плод духовный, это действие благодати. Если не будет благодати, то, как бы мы ни изощрялись, что бы мы себе ни говорили, как бы себя ни уговаривали, искреннего самоукорения у нас не будет. То есть более всего нужно надеяться на Бога и поэтому непрестанно молиться.

Вы говорите, что надо считать себя великим грешником. А как при этом у человека может быть чистая совесть?

Это общепринятые слова. Всякий человек может назвать себя великим грешником. И тот, кто поддался каким-то нехорошим помыслам, и тот, кто грешит блудом. Убийцей может считать себя и человек, который себя укоряет за то, что он гневается на людей, и тот, кто на самом деле пролил человеческую кровь.

Нет такой объективной оценки, согласно которой человека, совершившего тот или иной грех, можно было бы назвать маленьким, средним или великим грешником. Всякий осознает себя грешником в меру того, как он себя укоряет, насколько он осознает тяжесть своих грехов. И поэтому чистая совесть совсем не противоречит тому, что человек осознает себя грешником. Если человек не осознает себя грешником и при этом думает, что он имеет чистую совесть, то, скорее, можно сказать, что у него есть гордость, но никак не чистая совесть.

Чистая совесть предполагает то, что человек борется с грехом, что он противится своей страстности, но по немощи, к сожалению, преступает нравственные христианские нормы в уме, на словах, может быть в каких-то мелких проступках.

Если понимать это слово буквально, то человека, который имел бы совершенно чистую совесть, в христианстве, в Православной Церкви быть не может. Если в нем нет покаяния, то в нем нет и чистой совести, потому что совесть очищается покаянием. И это совершенно нездоровое душевное состояние, это ослепление своей гордостью.

В чем выражается чистая совесть? Если человек в церковь не ходит и говорит: «У меня нет времени» – или: «Душа меня еще не позвала в Церковь», то у него нечистая совесть. Если человек смотрит часами телевизор, а потом у него остается пять минут на молитву и он что-то там быстро пробормочет, то у него тоже нечистая совесть.

Я не говорю о тяжких грехах, а говорю о том, с чем мы, к сожалению, повседневно сталкиваемся. Если у нас был маленький скандал с женой или с мужем, а потом мы стали на молитву и у нас в голове продолжает звучать то, что мы недосказали, то это тоже говорит о том, что у человека нечистая совесть. Такого мы допускать не должны, а должны со всем этим бороться. В нашей власти не доводить до этого. Но если мы нечаянно поддались страсти, допустим в семье кто-то долго смотрит телевизор и мы не выдержали и тоже увлеклись, то потом мы в этом каемся. А если ты каждый день регулярно включаешь телевизор и смотришь там всякую пакость, то ты не можешь сказать, что у тебя чистая совесть, что ты это сделал нечаянно, что ты споткнулся.

Мне семьдесят два года. Я три года назад пришла к вере, сейчас посещаю церковь каждую субботу и воскресенье, исповедуюсь, причащаюсь. Но очень скорблю, что своих дочерей, которых сама воспитала в неверии, теперь не могу привести к Церкви. Зачтется ли мне это как грех, если я ничего не смогу изменить и уйду в загробную жизнь?

Конечно, это нехорошо, что вы не воспитали детей в вере, но вы ведь в то время сами были неверующей. Раз вы покаялись, то молитесь за детей, делайте все возможное, чтобы они обратились. Мне кажется, сейчас будет трудно их переубедить: они самостоятельные люди и едва ли будут воспринимать какие-то увещания. Если их убеждать, то нужно делать это мягко и смотреть, принимают они ваши слова или нет. Нужно, повторю, делать все, что в ваших силах, – но больше уповать на Бога, молиться.

Господь прощает кающемуся всякий грех, поэтому будем каяться в своей прошлой нерадивой, греховной, безбожной жизни, будем каяться в том, что и детей воспитали неправильно. Но при этом будем понимать, что милость Божия безгранична, и уповать на эту милость. Повторю: нет такого греха, даже самого страшного, которого Бог не простил бы нам, если мы искренне в нем раскаемся.

Сказано, что хула на Святого Духа не прощается. Что значит хула на Духа Святого, как ее увидеть в себе? А если в ней покаяться, все равно она не простится?

Наверное, у нас есть множество грехов, которых мы не видим. Я даже думаю, что мы не видим бóльшую часть своих грехов, а можем разглядеть только малую их часть, так сказать верхушку айсберга.

Мне кажется, что речь здесь идет не о том, что нам простится любой грех, если мы в нем покаемся, а хула на Святого Духа не простится, даже если мы в ней и покаемся. Здесь речь идет о другом. Господь проявляет снисхождение ко всяким грехам, которых мы не видим, но в которых каемся, хотя мы даже не называем их и не понимаем, о чем мы говорим, произнося: «Помилуй мя, грешного». Ведь мы понимаем, что множества своих грехов мы даже не замечаем, не сознаем. Но с хулой все обстоит иначе: если мы в ней не раскаемся сознательно, то есть не исправимся, то она нам не простится.

Что такое хула? Откровенная хула – это кощунство, неверие, безбожие; прикровенная хула – это любая ересь. Ведь она тоже в сущности является хулой, потому что богооткровенное учение, апостольское предание, преподано нам Духом Святым. И тот, кто искажает это учение Святого Духа, можно сказать, хулит Его, хотя бы он и не полностью это учение отрицал, а только в чем-то его искажал: поправлял его, как ему кажется, или дополнял. Если этот человек, откровенно или прикровенно хулящий Духа Святого, не покается, то есть не откажется от своего заблуждения, безбожия или ереси, то ему это не простится, хотя бы он и был добродетельным человеком. Мне кажется, здесь это имеется в виду.

Правда ли, что перед крещением нужно исповедовать грехи с шестилетнего возраста?

Человек, готовящийся ко крещению, должен рассказать о всей своей жизни. Это не будет исповедью, то есть таинством прощения грехов, просто человек должен рассказать о всех грехах с сознательного возраста, когда он уже что-то помнит, для того чтобы священник ему объяснил, что хорошо, а что плохо, и человек осознал грех как грех. А если мы его крестим без такой нравственной подготовки, то он своим невежеством может осквернить великое таинство крещения и по-прежнему совершать страшные смертные грехи. Ради этого необходимо такое собеседование.