Возможно ли в наше время жить по Евангелию?

Почему Евангелие кажется нам неисполнимым. – Cвятые отцы помогают нам правильно понимать евангельское учение. – Настоящее знание бывает только опытным. – О внешнем и внутреннем исполнении евангельских заповедей. – Ошибки применения евангельских законов. – Общение с людьми открывает наше нравственное состояние. – Нужно надеяться на Бога и непрестанно молиться. – О духовной брани с самим собой. – Как правильно читать Евангелие. – О светском и церковном понимании некоторых евангельских заповедей.

Тема сегодняшней беседы может показаться вам странной. Для нас, православных христиан, как будто само собой разумеется то, что мы обязаны жить по Евангелию, ведь иначе мы и христианами называться не можем. Однако принято, хотя и неофициально, считать, что Евангелие в наше время неисполнимо. Это некая аксиома, которую принимают почти все верующие люди, не только миряне, но и монашествующие.

Почему же мы думаем, что Евангелие сейчас исполнить невозможно? Во-первых, потому, что мы слишком далеко отстоим от времени первых христиан. Нам иногда представляется, что времена настолько переменились, настолько умножились сейчас соблазны, что устоять против них невозможно, и потому Евангелие к современным обстоятельствам неприложимо. Действительно, Спаситель сказал, что по причине умножения беззакония во многих охладеет любовь¹⁰³, предсказывая о последних временах и, наверное, о наших временах также. И именно потому, что в нас охладела любовь, охладела ревность, мы дерзаем оправдывать себя тем, будто Евангелие, как ни странно и ни страшно это звучит, уже устарело. Иные сектанты заявляют об этом совершенно откровенно, а мы, православные, не смея говорить об этом вслух, в душе именно так и считаем.

«Во-вторых, – говорим мы в свое оправдание, – мы не избранники Божии». Что на это сказать? Однажды преподобного Серафима Саровского спросили, чего не хватает современным подвижникам по сравнению с древними. И он ответил: «Только одного – решимости». Это можно отнести, наверное, ко всем христианам. Нам всем не хватает только решимости. Конечно, есть то, что в наше время действительно неисполнимо, например, строгие телесные подвиги. Скажем, сирийские пустынники – воски десятки лет питались одной травой. В наше время едва ли можно найти подобных людей. Мы не располагаем этим средством, но, значит, оно и не является существенным. Другие же средства: непрестанная молитва, внимание к своим помыслам, покаяние – в нашей власти, и если мы их не имеем, то это наша собственная вина. Мы сами не стремимся их приобрести, не учимся пользоваться ими для своего спасения.

Мы должны твердо осознать: Евангелие – это основа нашей жизни. Если мы будем всю свою деятельность основывать на заповедях, то это поставит нашу жизнь на прочный фундамент. А если мы возложим надежду на что-то внешнее, допустим на монашество или сугубое уединение, – то, когда обстоятельства вдруг переменятся, мы окажемся совершенно несостоятельны. Некоторые говорят: «Я могу быть настоящим христианином, только если буду монахом». Это примитивный взгляд на вещи. Иноческий образ жизни, по словам аввы Дорофея, изобретен святыми отцами как более легкий путь исполнения евангельских заповедей, но это не значит, что невозможно исполнить Евангелие, будучи мирянином. Тем более смешно рассуждение монашествующих о том, что жить по-евангельски можно только в лесу или в пустыне. Получается, что возлюбить ближнего как самого себя можно только там, где ближнего нет. Как исполнять заповедь о любви к ближнему и о любви к врагам, когда у тебя нет ни ближних, ни врагов? Евангелие – это универсальное учение, которое можно исполнить везде и всюду. Где бы мы ни находились, какую бы одежду ни носили, мы должны всю свою жизнь – и внутреннюю и внешнюю – строить на Евангелии, как на некоем камне.

Итак, как же исполнить Евангелие, с какой стороны к нему подойти? Если бы мы были настоящими, ревностными христианами, то конкретные указания к этому нашли бы в самом Евангелии: оно не только учит, как нужно жить, но и указывает способы, как применить это учение в жизни. Но на деле трудно бывает, читая Евангелие, самому в нем разобраться, и поэтому мы обращаемся к опыту тех христиан, которые смогли исполнить заповеди и свой опыт зафиксировали письменно, – к опыту святых отцов. Они писали книги не ради того, чтобы прославиться и изложить какие-то оригинальные мысли, а ради нашей пользы. Они предвидели, что когда-то число наставников оскудеет. Да и просто, движимые любовью, они считали нужным описать путь, который они прошли, чтобы их духовным чадам, и вообще братьям во Христе, не приходилось каждый раз открывать уже открытые истины. И когда мы обращаемся к опыту святых отцов, то понимаем, что это, собственно, и есть евангельское учение. Может быть, нам не всегда удается точно соотнести то или иное святоотеческое изречение с евангельским текстом, но по духу, по сути это то же самое. Одни святые отцы писали преимущественно для монахов, другие – для мирян, иные объясняли, как нужно верить, и соответственно появлялась аскетическая, нравственная, догматическая литература, но в конечном счете вся она имеет своим источником Евангелие.

Впрочем, несмотря на обилие святоотеческой литературы, Евангелие никто никогда не отменит и ничто его не заменит. Чтение Евангелия, размышление над ним, принятие евангельской истины в свое сердце является обязательной стороной христианской жизни. Евангелие – это сама жизнь. В нем естественным образом соединяются и догматы, и нравственные истины, утвержденные живым примером Господа нашего Иисуса Христа. Господь, как Человек, прежде всего Сам исполнил Свое учение. Его поведение, описанное в Евангелии, Его отношение к тем или иным жизненным ситуациям – это образец для всех нас. Спаситель является совершенным Человеком, и мы, взирая на человеческое в Нем, должны Ему подражать – Его смирению, любви, самоотверженности, преданности воле Божией и прочему.

Мы не должны думать, что даже верное святоотеческое знание дает нам право на самонадеянность. Если мы не будем понуждать себя исполнять советы святых отцов, то одно знание не принесет нам никакой пользы; а может быть, нанесет и вред, явившись поводом для гордости, как это всегда бывает с людьми, казалось бы, много знающими. Если мы думаем, что, правильно себе все объяснив, мы тем самым уже почти исполнили Евангелие, то мы трагически ошибаемся. Есть много людей, которые с той или иной целью изучают предание Православной Церкви и являются, так сказать, специалистами в этой области. Но в отличие от практиков, в отличие от людей деятельных («практика» в переводе с греческого означает «деятельность»), они не пытаются применить это в жизни, и знание творений святых отцов лежит у них мертвым грузом. Так может получиться и у нас. Если мы прочитаем у Иоанна Златоуста или Иоанна Лествичника о том, что такое любовь к ближнему, и умом будем это знать, но не станем понуждать себя к этому на деле, то это ничего нам не даст. И само чтение может оказаться для нас лишним поводом вообразить, будто мы чем-то отличаемся от людей незнающих – незнающих только теоретически. Бывает, что люди простые, но ревностные, едва услышав слово истины, изо всех сил прилежат тому, чтобы его исполнить. Но чаще бывает наоборот: люди много слышат и изучают, но никак не хотят перейти от слов к делу.

Настоящее знание – это знание опытное. Одно дело, когда кто-то опишет мне вкус экзотического плода, и я представлю себе, что это нечто среднее между таким-то овощем и таким-то фруктом, и другое дело, когда сам я его попробую. Может быть, я не смогу объяснить его вкус другим, но все-таки буду его знать. Так и Евангелие раскрывается для нас именно тогда, когда мы стараемся его исполнять. Поскольку для нас это только отвлеченное чтение, то оно остается для нас сокрытым. Если же мы углубимся в это чтение и понудим себя к исполнению заповедей, то постепенно мы начнем ощущать жизненность Евангелия, понимать, как на деле можно сделать следующий шаг в своем нравственном развитии. Конечно, здесь большое значение имеет наша молитва. Но и про нее можно сказать, что она есть одна из евангельских заповедей.

Одни люди, читая Евангелие, говорят, что оно непонятно; другим, наоборот, кажется, что там все ясно. Последних я должен предостеречь. Евангельский текст изложен самыми простыми словами – ведь Спаситель и вслед за ним евангелисты излагали учение, необходимое для нашего спасения, а оно должно быть понятным всякому, – поэтому может сложиться иллюзия, что в Евангелии все понятно. На самом деле это не так. Я бы советовал чаще читать Новый Завет, в особенности Евангелие, на церковнославянском языке, чтобы некоторая неясность смысла, возникающая при чтении на этом языке, не разговорном, а чисто церковном, молитвенном, заставляла нас почувствовать, что на самом деле мы не понимаем Евангелия. При чтении русского текста нам кажется, что мы всё понимаем, а понимаем мы всё превратно или даже просто не осознаём того, что читаем. От этой иллюзии нужно избавиться. Если Евангелие изложено просто, то это не значит, что его просто понять и исполнить. Постижение Евангелия зависит не от умственных способностей, не от изощренности в философии или в какой-нибудь иной науке, а от духовного опыта. А поскольку настоящий духовный опыт – вещь весьма редкая и труднодостижимая, то и получается, что простота Евангелия для многих оказывается только кажущейся. Поэтому лучше обращаться к толкованиям святых отцов, – и не только к тем книгам, которые изъясняют Евангелие буквально по стихам, но и к тем, которые излагают жизненный опыт подвижников, на деле исполнивших Евангелие.

Но даже когда мы приступаем к Евангелию, зная святоотеческое учение, и пытаемся исполнить какую-либо заповедь, то встречаем множество препятствий. Я думаю, что существенными препятствиями являются только те, которые находятся внутри нас самих. Мы должны это принять как аксиому: ничто внешнее не может нам помешать. Считая, что те или иные обстоятельства мешают нам исполнить Евангелие, мы тем самым утверждаем, что его невозможно исполнить никому и никогда, ибо мир всегда враждебен Евангелию и его законы совершенно различны с законами евангельскими.

Ветхозаветный закон был дан при определенных условиях, и исполнить его, действительно, было возможно только тогда, когда его исполняло все общество верующих. В этот Закон были включены установления и гражданские, и обрядовые, и даже гигиенические; вся жизнь верующего человека того времени была регламентирована. Евангелие не таково, в нем мы не видим излишней конкретности. Оно универсально. Оно предписывает исполнить ту или иную заповедь, но не оговаривает при этом никаких условий, не привязывает это исполнение ни к местности, ни к определенным порядкам, ни к гражданским законам, ни к политическому строю. И это наводит на мысль о том, что Евангелие необходимо и можно исполнять везде.

Действительно, Православная Церковь, проповедующая Евангелие в неискаженном виде, существовала при самых разных общественных порядках. Существовала она и при православных государях, и при гонителях христианства. Существовала и среди язычников, и среди иудеев, и среди магометан – и по сей день существует среди людей, безразлично относящихся к религии. Православные христиане жили и в патриархальные времена, когда люди возделывали почву собственными руками и трудились без помощи особенных технических приспособлений, – живут они и сейчас, когда можно пользоваться всевозможными научными изобретениями и облегчать свой труд. Православие неизменно и пребудет таким всегда. И как мы сейчас слушаем и читаем Евангелие, так и наши духовные предки, являясь людьми других национальностей и придерживаясь совсем других обычаев, так же стремились в своей жизни воплотить евангельские принципы. Одним это удавалось, другим почему-то не удавалось, но внешнее никогда не служило для этого препятствием.

Повторю, главным препятствием к исполнению заповедей является именно внутреннее состояние человека. Сам Спаситель говорит, что из сердца исходят злые помышления, и они оскверняют человека¹⁰⁴. То есть грех начинается не из-за внешних соблазнов, а изнутри. Да и как можно было бы соблазнить человека, если бы в нем не было страсти, стремления к тому или иному греху? Если бы человек внутренне был чист, тогда ни мир, ни диавол не смогли бы его соблазнить. Как говорит апостол Павел, для чистых все чисто¹⁰⁵. Поэтому преподобные отцы считали, что лучшее средство для исполнения Евангелия – это очищение своего сердца, своей души.

Евангелие нужно начать исполнять изнутри. Если у нас в сердце живет, допустим, ненависть к ближнему, то весьма трудно внешне проявлять по отношению к нему любовь. Конечно, мы можем с трудом заставить себя делать добро человеку, которого внутренне ненавидим, но это возможно лишь при большой степени самообладания, и все-таки это будет неискренне. В лучшем случае это лишь понуждение себя к исполнению заповеди. Исполнена же заповедь будет тогда, когда человек искренне, от сердца будет делать ближнему добро и будет любить своего врага не глядя на то, как тот к нему относится. Тогда не только ненависть, не только злоба, но и вообще никакой грех не будет иметь власти над человеком. Собственно, и зла тогда не будет.

По учению Церкви, существует только одно зло – это грех, все остальное: болезни, соблазны, скорби или лишения – только называется злом. А грех есть уклонение воли человека от воли Божией. Зла как такового, как некоторой субстанции, которая охватывает того или другого человека, не существует. Зло всегда личное, это искаженная воля, искаженный внутренний порядок духовных существ – демонов или людей. И если бы мы пытались оправдаться: мол, демоны внушают нам злые мысли, а люди пытаются нас соблазнить, то это было бы уловкой. На самом деле, если я внутренне не соглашаюсь с грехом, значит, этого зла для меня нет. Любой соблазн может стать для нас как злом, так и добром, в зависимости от того, как мы на него отреагируем. Допустим, какой-либо человек уговаривает нас совершить кражу, но мы проявляем стойкость и отказываемся от этого преступления. Каков результат? Тот, кто соблазнял нас на воровство, согрешил. Но для нас самих этот соблазн оказался добром, потому что мы исполнили заповедь и несколько преуспели в доброделании. И если бы на нас ополчились даже все падшие ангелы и все соблазны сего мира, но мы отвечали бы на это так, как должно, то только больше бы преуспели в добре.

Заповеди надо исполнять и внешне, и, главное, внутренне. Как же тогда оценивать такое поведение, когда я не могу преодолеть влечение к тому или иному греху, но внешне стремлюсь вести себя добродетельно? Допустим, я испытываю к человеку ненависть, но не показываю ему этого, стараюсь обращаться к нему приветливо и по возможности делать ему добро. Оценивать это можно двояко: иногда это просто лицемерие, и тогда это, конечно, зло. Но иногда это понуждение себя к любви, и тогда это хорошо. Я стараюсь по крайней мере внешне не выплескивать то зло, которое есть у меня в душе, таким образом понуждая себя перемениться и внутренне. Если же я думаю, что все ограничивается только внешним, а внутреннюю свою жизнь не пытаюсь переменить, то это иллюзия: на самом деле мне только кажется, что я меняюсь и становлюсь лучше. Если внешне я запрещаю себе гневаться, предаваться плотской нечистоте, воровать, но внутри испытываю блудную похоть, зависть, ненависть, то на самом деле я весьма много согрешаю. Я в таком случае становлюсь слепым и совершаю много нравственных преступлений – часто по каким-то внутренним мотивам, для меня неизвестным, потому что я не знаю самого себя, – а в своих глазах выгляжу добродетельным, то есть превращаюсь в фарисея.

Евангельские, так сказать исторические, фарисеи, которые следили за внешними поступками, а о внутренней жизни не радели, послужили прообразом фарисеев на все времена. И Спаситель обличает таких: Фарисей слепой! очисти прежде внутренность чаши и блюда, чтобы чиста была и внешность их¹⁰⁶. Конечно, Спаситель говорит здесь не о посуде, а о душе: если мы очистим душу, тогда очистятся и наши поступки. Почему мы, желая исполнять Евангелие, постоянно терпим неудачи и поражения? Потому что, берясь за внешнее, мы отсекаем только побеги греха, а сам корень его остается нетронутым. Грех произрастает вновь и вновь, и мы не понимаем, что с нами происходит. Мы как будто бы искренне хотим избавиться от греха, искренне хотим исправиться в том или ином отношении, но вновь и вновь падаем, иногда даже сильнее, чем до того, как решили исправляться.

Поэтому святые отцы предлагают нам как самый мудрый и, можно сказать, единственно правильный путь к исправлению – внутреннее внимание, привычку следить за своими помыслами, контролировать себя изнутри. Следить не за той действительностью, которая вне нас, а за той, которая внутри нас, потому что именно она на самом деле формирует нашу жизнь. Все евангельские заповеди: о любви к ближнему, любви к врагам, нищете духовной и прочие – нужно исполнять прежде всего внутренне. Я отнюдь не уговариваю вас перестать следить за своими поступками, я говорю лишь о том, что поступки начинаются изнутри. Конечно же, не может человек, совершенно отвратив внимание от своих поступков, заботиться только о внутреннем. Пока идет внутренняя борьба, человек должен внешне удерживать себя в некоторых рамках и постепенно перестраиваться.

Как происходит эта борьба? Мы применяем к себе евангельское учение: в изначальном виде, то есть Евангелие, Новый Завет, или, если можно так выразиться, в адаптированном виде, то есть святоотеческое учение. А надев на себя это спасительное иго, мы видим, насколько наша душа не соответствует тем требованиям, которые мы добровольно себе предъявляем. Мы видим, что в душе постоянно восстаем против той или иной заповеди и поэтому всегда пребываем в борьбе с самими собой. Если же мы не будем предъявлять к себе евангельских требований, то, естественно, не будем нуждаться ни в каких особенных средствах. Если я скажу себе, что заповедь не гневаться обязательна всегда и всюду и мне не может быть никакого извинения, если я ее нарушу, то буду вынужден искать средства ее исполнить. А если мне кажется, что не гневаться – это, в общем-то, хорошо, но и прогневаться – тоже ничего страшного, все равно эту заповедь никто не исполняет, то мне нет смысла понуждать себя в чрезвычайной степени к ее исполнению? Поэтому преподобный Серафим Саровский и сказал, что современным подвижникам не хватает только решимости. Может быть, для нас, повторю, не всегда разумна решимость в соблюдении постов или совершении телесных подвигов – тут многое зависит от образа жизни, здоровья и других обстоятельств, – но в ведении внутренней борьбы решимость нужна всем: монах ты или мирянин, семейный человек или одинокий. Без решимости человек просто заранее отступает, заранее сдается.

И если я приобрел эту решимость, то во время борьбы я начинаю с чрезвычайной силой заставлять себя пребывать в границах заповеди – допустим, безгневия. Конечно же, человеческих сил на это не хватает. Евангельские заповеди, как справедливо заметил один подвижник, прежде всего научают человека чувствовать свою немощь, он видит всюду свою несостоятельность. И надо заметить, что, собственно, только тот, кто возложил на себя иго Евангелия, и может по-настоящему смириться. Только он на деле, а не в воображении видит, что он грешник, что он не способен своими силами исполнить заповеди. Такой человек не нуждается в том, чтобы вспоминать какие-то тяжкие грехи, потому что даже если он девственник, даже если он с детства воспитан в чистоте и благочестии, он всегда будет видеть в себе множество мысленных, духовных падений. И он будет каяться, плакать и смиряться больше, чем тот, кто на самом деле совершил тяжкие преступления. Почему человек, совершивший, допустим, убийство, испытывает угрызения совести? Потому что он нарушил тот нравственный закон, который добровольно принял прежде: родители ли его научили или общество, неважно. Почему мы не испытываем угрызений совести, когда гневаемся на человека? Потому что не считаем это для себя обязательным нравственным законом.

Итак, строго применяя к себе евангельский закон, мы познаём свою немощь. Что же нам делать? Кто нам может помочь? По неопытности у нас может быть несколько ошибок. Первая ошибка: мы надеемся либо прочитать в книге, либо сами изобрести нечто такое, что облегчит нам борьбу с грехом или даже вообще сделает ее ненужной. Не буду далеко ходить за примером, расскажу о себе. Когда я был молодым, то прочел у Иоанна Лествичника, что смирение – искоренитель страстей, и подумал: «Стяжу смирение и сразу все страсти в себе искореню». И давай «стяжевать» смирение! А что такое смирение и с какой стороны к нему подойти, я и понятия не имел. Сейчас я едва умом стал понимать, что такое смирение, а тогда думал, что я уже близок к цели. Можно дойти до смешного, как в моем случае, а можно поддаться этой ошибке более тонко. Например, прочитать святоотеческие книги и подумать: «Вот, они избавят меня от страстей. Буду в точности все делать, как здесь написано, и все будет хорошо». На самом деле это тоже наивно. Если мы будем относиться к творениям святых отцов как к чему-то заменяющему Евангелие, они превратятся для нас в то, чем для иудеев является Талмуд, который не объясняет Моисеева закона, а искажает и затемняет его. И если мы думаем, что в святоотеческом учении заключено все и что, изучив его, мы автоматически можем исполнить Евангелие, то это учение затмевает для нас евангельский закон. Конечно, я не отрицаю того, что читать святых отцов необходимо, но нужно понимать, что спасает человека не само чтение, а исполнение прочитанного, притом исполнение мудрое, с пониманием, а не наивное и, можно сказать, детское.

Вторая ошибка: мы чрезмерно надеемся на духовников, на их советы, полагая, что от самих этих советов в нашей жизни все изменится. В наше время духоносных старцев, подобных древним, можно сказать, почти нет. По крайней мере, на всех не хватит: по всей Россию нам известно несколько человек. Когда мы приезжаем к этим старцам, то нам едва-едва удается пять минут побеседовать с ними, и мы счастливы. А чтобы они постоянно нами руководили – такого нет, да и, наверное, быть не может. Но даже если бы у нас был духовником святой старец, то ведь его совет сам по себе магического действия не производит. Совет оказывается хорош (если он, конечно, правильный), когда мы его исполняем, а не когда он только достиг наших ушей. Допустим, я на исповеди покаялся в гневливости, батюшка мне сказал: «Знаешь, ты старайся не обращать внимания на чужие недостатки, а больше следи за своими, и тогда будешь меньше гневаться. Такой совет мне, предположим, подходит, и вот я выхожу окрыленный, у меня от этих слов вся гневливость будто уже прошла. И я уже не думаю о том, что мне нельзя обращать внимания на чужие недостатки. Однако при следующем искушении, конечно же, повторяется то же самое, иногда с большей силой, и я удивляюсь: как же так, почему мне совет не помог? А не помог потому, что я понадеялся на человека и не думал, что мне самому нужно делать то, что говорит мой духовник. Нам кажется, что само общение с духовником, даже без понуждения себя, нас спасает и исправляет.

Кто-то из отцов сказал, что иной послушник мало общается со своим старцем, но когда слышит от него несколько слов, ревностно принимает их к сердцу, исполняет их и получает пользу. А другой постоянно находится при старце, но не радеет о том, чему его учит старец. И от своего по видимости постоянного послушания никакой пользы получить не может. Я говорю это, чтобы напомнить: все зависит от нас. Святоотеческое учение приносит пользу лишь тогда, когда оно является руководством к действию.

Иногда мы допускаем третью ошибку, более тонкую, которую самому бывает трудно приметить: дойдя до главного, до сути дела, мы и здесь уклоняемся. Узнав об умном делании, об Иисусовой молитве, стараемся постоянно ей прилежать, но не заботимся о преуспеянии в молитве, не понуждаем себя к этому. Думаем, что если будем аккуратно исполнять четочное правило и повторять Иисусову молитву в течение всего дня, не понуждая себя при этом к вниманию и отсечению помыслов, то будем от этого преуспевать, так сказать, автоматически. И когда Иисусова молитва нам не помогает, когда мы вновь и вновь поддаемся страстям и падаем, как сказано в псалме, с шумом, то недоумеваем: что же такое?! Иисусова молитва нам не помогает! На самом деле и здесь суть ошибки в том же: нам хочется, чтобы все произошло само собой, каким-то магическим образом: раз мы исполняем внешнюю сторону, то и внутри нас все автоматически должно меняться.

Итак, избегая этих ошибок, которые сводятся к надежде на что-то внешнее, человеческое, мы должны приобретать надежду на Бога. Прежде всего это выражается в молитве Иисусовой. Когда мы чувствуем свою немощь при исполнении евангельской заповеди, мы вынуждены просить помощи – а просить ее не у кого, кроме Господа. Все остальное: чтение святых отцов, послушание духовнику – это помощь второстепенная. И хороший духовник – тот, который внушает своему пасомому, что только Бог может ему помочь.

Расскажу такой случай. Как-то в молодости у меня было внутреннее тяжелое искушение. К своему духовнику я, по некоторым обстоятельствам, попасть не мог. Я хотел попросить совета у какого-нибудь другого духовника, но один (я думаю, это было промыслительно) был занят, другой тоже никак не мог найти для меня времени… Я в глубочайшем отчаянии сидел на скамеечке напротив храма, а мимо меня проходили люди, о чем-то беседуя между собой. И вдруг одна женщина повернула голову ко мне и сказала: «Если Бог не поможет, то никто не поможет». Я воспринял эти слова так, как если бы они были адресованы именно мне, хотя это, по здравому рассуждению, была просто часть беседы. Я получил то назидание, в котором я тогда нуждался: понял, что действительно мне не поможет ничей совет, мне просто нужно более усердно молиться. И в конечном счете это самое главное. Бывают подвижники, которые по той или иной причине не имеют возможности назидаться у опытных наставников. Бывают такие времена или такие обстоятельства, когда человек не имеет возможности назидаться по святоотеческим книгам: либо их, как это было совсем недавно, вообще нет, либо нет нужной ему книги. Но лишить нас помощи Божией не может никто, нигде и никогда. Итак, опорой в духовной жизни является для нас именно непрестанная молитва.

Святые отцы избрали для непрестанной молитвы слова молитвы Иисусовой как наиболее подходящие для этого делания. Но на самом деле молитва Иисусова – это не только собственно молитва, а именно внутреннее, или умное делание, то есть борьба с помыслами, понуждение своего ума и сердца к исполнению Евангелия внутри себя и постоянное призывание помощи Божией для того, чтобы победить самих себя. В конечном счете наша цель состоит именно в том, чтобы победить самих себя, потому что мы сами – это единственный враг, который мешает нам жить по-евангельски. Больше нам помешать никто и ни при каких обстоятельствах не может. Понуждая себя внутренне исполнять заповеди, мы просим Бога о помощи, и Он помогает нам настолько, насколько нам не хватает сил. Но некоторые люди почти совсем не понуждают себя, а только мысленно желают жить добродетельно. Они просят Бога о помощи, а ее нет – и нет потому, что на самом деле помогать им не в чем. Помогают только тому, кто что-то делает. И это другая сторона внутренней жизни. С одной стороны, мы должны осознать свою глубочайшую немощь, с другой – понуждать себя настолько, насколько у нас хватает сил, пусть их даже ничтожно мало. И только в этом крайнем понуждении себя человек опытно познаёт свою немощь. Если он не будет до крайности себя понуждать, то и Бог ему не поможет. Как говорит Пимен Великий, «если ты будешь бороться, то и Бог будет поборать за тебя. Если ты не будешь бороться, то и Бог не будет тебе помогать».

Итак, именно умное делание в наше время (да, наверное, и вообще во всякое) является единственно возможным средством для того, чтобы исполнить заповеди. Конечно, у людей существуют разные обязанности. И нужно быть благоразумным: если ты, ведя автомобиль, закрываешь глаза и опускаешь ум в сердце, то это нелепо. Если ты отказываешься от трудового послушания в монастыре под тем предлогом, что тебе нужно углубляться в себя, то это также неразумно. Каждой вещи свое время. Где нам проверять, преуспели мы в исполнении заповедей или нет? И где мы будем в этом преуспевать, если не хотим даже шелохнуться, а только следим за своим умом? На такой образ жизни могут дерзать лишь немногие высокопреуспевшие подвижники. Для нас же весьма подходит наставление аввы Дорофея, которое тот дает подвижникам-келлиотам: «Находясь в келье, подвизайся и молись. Потом, общаясь с братьями, следи за собой, в чем ты погрешил, потом опять возвращайся в келью, опять кайся и борись с собой».

Для нас общение с людьми всегда является проверкой нашего нравственного состояния. Если бы мы имели возможность уединиться (я думаю, многие из нас с удовольствием бы это сделали), то мы, будучи преисполнены страстей, не видели бы, их ибо страсти обнаруживаются от общения друг с другом. Мы казались бы себе прекрасными, совершенными людьми. И если бы, не дай Бог, нам встретился маленький соблазн, то мы, такие «совершенные», вмиг упали бы. Иногда даже бывает, что люди в таких случаях впадают в самые страшные, смертные грехи.

Поэтому почти для всех людей полезнее общаться друг с другом: именно в этом общении человек и проверяется, и искушается, и, можно сказать, преуспевает в исполнении заповедей, если он, конечно, себя к этому понуждает. Будем дорожить тем небольшим уединением, которое мы имеем, будем употреблять его на духовные занятия, в особенности на молитву. И тогда наше стремление к уединению действительно окажется осмысленным, серьезным, настоящим. А то бывает, что человек как будто стремится к уединенной молитве, но когда ему выпадает возможность уединиться, то он скучает и ищет, чем бы развлечься. Небольшое свободное время в течение дня он тратит на нечто пустое и этим доказывает, что мечта об уединении рождается у него от гордости. А на самом деле он его не желает.

Сейчас я нарисовал перед вами такую картину, что, может быть, в некоторых из вас чрезвычайно возгорится ревность, и они скажут: «Ну, все, теперь мы знаем, что делать. Сейчас же начнем молиться Иисусовой молитвой! С завтрашнего дня будем жить по Евангелию!» Думать так наивно. Нужна борьба. Для того чтобы победить в этой борьбе или хотя бы несколько превозмочь самого себя, необходимо время, иногда длительное, потому что борешься-то ты с самим собой. А человек – существо лукавое и переменчивое. Сегодня ты всей душой стремишься к Богу, завтра ты об этом забываешь и поддаешься страсти с безоглядным увлечением. И борьба состоит именно в том, чтобы придать своим добрым стремлениям постоянство. Опыт показывает, что для этого, как я сказал, необходимо долгое время – даже если человек себя понуждает. Если же человек нерадив, то, конечно, изменения в нем бывают микроскопические.

Однако я не хочу, чтобы вы сделали такой вывод: «Все равно из нас ничего особенного не получится, мы Евангелие никогда не исполним – это ясно. Конечно, интересно было послушать, но жизнь есть жизнь». Нужно себя всячески, изо всех сил понуждать себя к жизни по заповедям. Не всякий может приобрести бесстрастие, как говорит Иоанн Лествичник, но покаяние необходимо для всех. Вот это покаяние, то есть борьбу с грехом, постоянное осознание своей немощи, ничтожества, своего полнейшего отклонения от Евангелия, каждый из нас должен приобрести. А это возможно, но, как уже сказал, тогда, когда человек считает для себя обязательным исполнять Евангелие во всех его тонкостях, а не думает: вот, мол, заповеди «не прелюбодействуй» и «не убий» я исполнил, и все, хватит с меня, я и так уже чуть не святой.

Кающийся человек – это тот, кто ведет борьбу с грехом. Иногда эта борьба бывает настолько болезненной, что человек плачет о своей греховности, просит у Бога прощения и помилования за то, что не может себя заставить жить по-евангельски. Вот это состояние – пусть не плача в буквальном смысле слова, но сокрушения сердечного, осознания себя нарушителем евангельских заповедей – необходимо всем. А достигнуть состояния евангельского совершенства, бесстрастия, или, иначе говоря, исполнить все заповеди, – это удел немногих. Иногда Господь не допускает человека достигнуть совершенства по разным причинам. В основном для того, чтобы тот не возгордился, потому что гордость – такая страсть, которая находит повод даже в святости. Может быть, еще для того, чтобы этот человек не оставил общения с другими людьми, потому что ему лучше впадать в какие-то малозначительные грехи, смиряться и приносить людям пользу, чем прийти в блаженное созерцательное состояние, когда он уже ни в ком и ни в чем не будет нуждаться и не сможет общаться с людьми. Может быть, есть и еще какие-то причины.

Большинству людей Господь не дает бесстрастия, но борьбу обязан вести каждый из нас, потому что без нее ни слез, ни сокрушения сердечного появиться не может, все это будет только мечтой. Если я буду говорить о себе, что я самый великий грешник, а в сердце этого не чувствовать, то, как говорится, грош этому цена. А такого сердечного чувства можно достичь только опытом духовной жизни.

Это понятно даже на примере какого-нибудь ремесла. Допустим, мне прекрасно объяснили, как строгать доски, теоретически я все знаю, но на самом деле я узнаю, как их строгать, только когда сам возьму в руки рубанок. Так же и в духовной жизни: есть много людей, которые прекрасно говорят на разные темы, но делать умеет мало кто. А ведь в этой деятельности опыт особенно важен. Не нужно думать, что если духовную жизнь нельзя, так сказать, пощупать, то она уже не конкретна и здесь можно сказать и сделать все что угодно – и это «сойдет», потому что тут ничего не проверишь. Нет, это только кажется неопытным людям. На самом деле здесь прекрасно можно все проверить, причем совершенно точно. Для того, кто имеет опыт, все будет ясно как дважды два четыре: кто духовный, кто малодуховный, кто правильно духовный, а кто в прелести. Все это так же точно и конкретно, как и вся остальная человеческая деятельность. А последствия гораздо более серьезные, чем от ошибок в каком-нибудь ремесле или даже политике.

* * *

Как, находясь среди мира, сохранять внимание и избегать соблазнов?

Это слишком обширный вопрос. Нужно иметь ревность к внимательной молитве, то есть приучать себя, насколько это зависит от человека, молиться, во-первых, непрестанно, во-вторых, по возможности внимательно. Кроме того, стараться ни во что постороннее не вникать, не интересоваться ни тем, что вокруг тебя происходит, ни тем, кто что делает, ни тем, кто как одет. Ни к чему не проявлять никакого любопытства. С точки зрения падшего человеческого естества, с точки зрения гуманистического представления о том, что такое добро, это кажется нелепым. Но на самом деле весьма полезно относиться ко всему, что вокруг тебя происходит, безразлично, быть эгоистом ради молитвы. Благодаря этому будет сохраняться некоторое внимание. Если же ты, идя по улице, будешь размышлять: «Зачем они матерятся? Сейчас я им сделаю замечание», то пользы все равно не будет. Ты никому не поможешь, ничего не исправишь, никакого добра в действительности не сделаешь, а только рассеешься.

Конечно, нельзя равнодушно проходить мимо человека, который по-настоящему нуждается в помощи. Например, видя упавшего, думать: «Пусть лежит себе, лишь бы я не рассеивался». Есть случаи, когда действительно необходима отзывчивость, хотя в большинстве случаев лишь кажется, что требуется помощь. Надо хранить глаза, слух и уста. Никому ничего не проповедовать и, главное, не вступать ни в какие споры. Тогда, насколько возможно, будешь не рассеян.

Как поступать, если тебя насильно заставляют делать зло, например воровать. Это для меня зло или нет? Может быть, лучше потерять работу?

Нужно посоветоваться с духовником, потому что иногда нам кажется очевидным то, чего на самом деле нет. А если это действительно воровство, то нужно отказаться в этом участвовать и быть готовым к скорби, потому что в чем же иначе состоит исполнение заповеди? Мы будем исполнять заповеди, только когда это легко? А если это связано с какой-то скорбью, то мы сразу отступаем: «Иначе нас с работы уволят, что мы будем дальше делать?» и так далее. Конечно, нужно проявить принципиальность. Я думаю, что и с работы не уволят, – отказаться это делать и все.

Батюшка, я читаю Евангелие со множеством посторонних помыслов. Иногда мне кажется, что через слова Евангелия ко мне обращается Сам Господь, причем чаще всего укоряет. Читаю Евангелие – и такое чувство, что я везде виновата. Не прелесть ли это?

Думаю, что это, наоборот, очень правильно. Как раз, когда мы читаем Евангелие внимательно, слова Спасителя звучат для нас так, будто они обращены именно к нам, и преимущественно обличительные. Плохой признак – если мы, читая Евангелие, отделяем себя от фарисеев, грешников и определяем себя в число праведников, апостолов; если нам кажется, что к нам относятся только похвалы. Это подозрительно и странно. А вот когда мы чувствуем, что нас укоряют, учат, иногда подбадривают, иногда обличают, то это нормально, так и должно быть.

И когда мы читаем внимательно, появляется чувство, будто мы слышим речь Спасителя, следуем за Ним и чуть ли не видим все это, хотя мы и не понуждаем себя ни к какому образному восприятию. Мне кажется, это очень правильное отношение к Евангелию. Вообще, Евангелие нужно читать просто, то есть внимательно. Не нужно никаких мыслей, никаких рассуждений, никаких истолкований – нужно внимательно читать. Ты понимаешь Евангелие не тогда, когда можешь о нем подробно, витиевато и тонко рассуждать, а тогда, когда та или иная евангельская фраза доходит до твоего сердца во всей своей жизненной силе. Вот когда ты почувствовал сердцем, как исполнить заповедь о любви к ближнему, тогда ты понял эту заповедь.

В Евангелии от Луки сказано, что надо садиться ниже, и тогда будешь выше перед Богом. А если кто-то постоянно в храме стоит впереди и старается первым подойти и ко причастию, и ко кресту, значит, он, наоборот, в глазах Божиих стоит ниже, чем другие?

Каждый должен думать о себе, а не о другом. А то начнем всех садить пониже, чтоб они перед Богом были выше... Каждый должен думать о себе, это очень важно. Евангелие – это такое учение, которое нужно применять только к себе. Если мы применяем его к другим людям, то это уже вообще не евангельский подход. В Моисеевом законе было предписание: того, кто нарушал закон, все общество побивало камнями. В Новом Завете такого нет, здесь каждый, как говорится, отвечает сам за себя. А если нам кажется, что мы понимаем Евангелие, и при этом говорим: «Вот Татьяна того-то и того-то не делает, Алексей вот так-то и так-то нарушает Евангелие, а Людмила хотя и делает, но не так», значит, мы далеки от правильного понимания Евангелия.

Передаются ли по наследству, от родителей детям, страсти и добродетели? Или все это каждый человек приобретает сам?

Я думаю, что страсти и недостатки родителей, действительно, передаются детям, как и добрые качества. Если человек лицом похож на своего родителя, то, конечно же, и внутренне он тоже должен быть как-то на него похож. Иногда это очевидно, иногда нет. Бывает, что дурные и добрые наклонности передаются даже не от родителей, а от дедов. Но в то же время человек свободен. Даже дурная наследственность по отношению к человеческой свободе является чем-то внешним, а все внешнее может быть с Божией помощью преодолено. Поэтому, какие бы страшные грехи и страсти ни были у человека, он может их победить.

При чтении Евангелия чувствую внутреннюю сухость, трудно воспринимать евангельские слова. Как с этим бороться? Как сделать, чтобы чтение Евангелия было более живым?

Здесь самое лучшее средство – это просто усердный труд. Чувствуешь ли ты сухость при Иисусовой молитве, чтении Евангелия или Псалтири, на богослужении – неважно, ты должен преодолевать ее усердием. И в случае с чтением Евангелия нужно просто проявить терпение. Если мы будем внимательно и много читать Евангелие, то постепенно сухость уменьшится и в конечном счете отступит. Когда я говорил своему духовнику, что испытываю при Иисусовой молитве сухость, то он отвечал: «Сухо ли, мокро ли, молись все равно».

Поэтому не нужно усиленно искать каких-то средств против сухости. Достигнуть постоянства в духовных ощущениях очень трудно, это считается уже высоким преуспеянием христианина. Не нужно слишком стремиться к такому постоянству. Трудись как получается, читай больше, внимательнее, и все. А если мы будем рассуждать да вычислять, то в конечном счете запутаемся и ничего не вычислим, только зря время потратим. Будем сидеть и думать: «Почему у меня сухость в этот раз? А в тот раз почему была?». Да лучше, чем вычислять, больше помолился бы, и сухость бы прошла.

Если есть немного свободного времени, то что предпочесть – чтение Евангелия или святых отцов?

Нужно установить некий минимум: обязательно (конечно, по благословению) читать сколько-то глав Евангелия. И конечно же, нужно читать святых отцов, в особенности новоначальным, потому что мы не можем даже Евангелие правильно воспринять в самой общей форме, если не будем читать святых отцов. Если бы мы были людьми чистыми, такими как Кирилл Александрийский, Григорий Богослов или Афанасий Великий, то нам, может быть, и святых отцов читать не надо было бы. Мы бы все сразу правильно поняли: и догматы, и нравственное учение Евангелия. Но поскольку мы очень немощны и умственно, и нравственно, то с нами, пожалуй, может произойти то, что происходило с еретиками. Они, отвергая церковное предание, понимали Евангелие, так сказать, оригинально (а оригинальность в данном случае – очень опасная вещь) – и вместо тех выводов, которые вся Православная Церковь с апостольских времен делала из чтения Евангелия, они делали свои, особенные выводы. Так возникали и по сей день возникают многие ереси и секты.

Мы должны понимать Евангелие так, как понимают его святые отцы. Если бы в ком-либо постепенно, при помощи чтения святых отцов, выработался абсолютно правильный взгляд на Евангелие, тогда можно было бы допустить, что этому человеку, как Серафиму Саровскому, достаточно читать одно Евангелие. Он все всегда правильно поймет, как приобретший опыт и в святоотеческом понимании Евангелия, и в особенностях действия благодати. Нам же нужно с чрезвычайной осторожностью к этому относиться, чтобы вы не поняли мою похвалу Евангелию в том смысле, что нужно пренебрегать святыми отцами. Ни в коем случае. Просто я предупреждаю, что святые отцы не должны затмевать само Евангелие. Они являются для нас как бы ступенькой, по которой мы восходим к правильному пониманию Священного Писания.

Когда не могу сосредоточиться при чтении Евангелия, то, чтобы было легче, читаю вслух. Можно ли так? Кажется, так меньше стужают помыслы.

Можно делать и так. Но лучше все-таки понуждать себя вмещать ум в слова Евангелия так же, как при молитве Иисусовой и при других молитвах. То есть не иметь никаких посторонних мыслей, ни хороших, ни плохих. Читать, так сказать, созерцательно. Не пытаться размышлять над тем или иным местом Священного Писания, потому что, во-первых, мы можем понять неправильно, а во-вторых, даже если бы мы получили правильное понимание, то оно ничего не стоило бы по сравнению с пониманием сердечным, жизненным – таким, которое связано со стремлением или умением исполнить евангельское слово. Если есть желание разобраться в евангельском тексте, то я бы очень и очень не советовал делать это самостоятельно. Это чрезвычайно опасно.

Меня смущает один эпизод из жития преподобного отца Кукши Одесского. Перед отъездом отца Кукши с Афона старец спросил его: «Хочешь ли увидеть власть человека над силами природы?», потом перекрестил ночное небо, оно посветлело и разверзлось. Там ученик увидел Господа и пришел в ужас. Разве такое может быть?

А почему не может быть? Мы почему-то считаем, что все чудеса были в прошлом, а сейчас ничего невозможно. Просто мы немощные, и судим по себе. Все может быть, тем паче на Афоне. Там и по сей день есть великие старцы. Еще в XIX веке там были подвижники, которые жили, как звери, вдали от людей, в каких-то пещерах, питались травами, корнями. Кто знает, в каком духовном состоянии они были? Конечно же, эти люди не искали славы, сейчас даже неизвестно, где покоится их прах. Но мы можем ведь предположить, что при таком суровом подвиге у людей была какая-то особенная благодать? Конечно же, можем. А старец Силуан, русский подвижник недавнего времени, умерший лишь в 1938 году, видел Господа преобразившимся в иконе, восхищался умом на небеса, молился о всем мире. По его молитвам и чудеса были, например, буря прекращалась на море. Хотя он не придавал этому особенного значения, считая, что самое великое чудо – это молитва за весь мир.

Апостол Павел сказал: Христос вчера, сегодня и во веки тот же¹⁰⁷. Но мы этого не хотим помнить. Чтобы оправдать свое нерадение, мы говорим: время переменилось, а что это значит? Стрелки на часах, что ли, стали длиннее или короче? Один мыслитель сказал: «Время – это люди». И если переменилось время – значит, переменились люди, то есть мы. А на самом деле и в наше время чудеса возможны, и в описанном случае я не вижу ничего невероятного. Я сам одессит, родился в 53-м году, а отец Кукша почил в середине шестидесятых годов. Конечно, я был еще тогда неверующим, обратился к вере в 73-м году. Все одесситы ходили на могилу к отцу Кукше, считали его святым и молились ему, некоторые даже с верой брали землю с его могилы и ели. Мне рассказывали случаи, когда от этого исцелялись раковые больные. Все мы его почитали, и прославлен он был сравнительно быстро, через сорок лет после смерти. Многие рассказывали о его прозорливости, о том, как он чудеса творил. Например, остатки пищи он сбрасывал в какую-то кастрюльку, они там протухали, бродили. А потом, когда к нему приходил какой-нибудь больной, он говорил ему: «Съешь». Тот съедал и выздоравливал. Поэтому я в рассказанном эпизоде ничего невероятного не вижу.

Как нужно относиться к своему таланту?

Смотря к какому: если у тебя талант играть в карты, то закопай его в землю, и чем глубже, тем лучше. Если у тебя талант танцевать, то, наверное, его тоже нужно закопать. Но если у тебя есть талант, которым можно послужить людям, допустим какое-то ремесло: шить, например, или петь, то можно петь в церкви, а шить как гражданскую одежду, так и церковную – все это необходимо.

Необходимо рассмотреть с нравственной точки зрения, насколько этот талант действительно полезен. Кроме того, нужно серьезно подумать, а существует ли этот талант вообще. Может быть, тебе кажется, что у тебя талант петь, а на самом деле только ты запоешь, как люди плакать начнут, но не от умиления, а от огорчения. Человек может вообразить, что у него есть талант, а потом говорить: что же вы не даете мне свой талант реализовать?

Кроме того, даже если бы у какого-либо человека и был талант, то, наверное, ему нужно было бы еще и на Промысл Божий положиться. Неизвестно, угодно ли Богу его талант развить и сделать этого человека известным. Может быть, человеку во вред пойдет его талант, может быть, когда этот талант разовьется и человек получит одобрение от большего или меньшего числа людей, то впадет в гордость и погибнет.

Например, у преподобного Нектария Оптинского был необыкновенно красивый голос. Однажды он, кажется в Великий четверг, на клиросе (у него был прекрасный тенор) очень красиво спел «Разбойника благоразумного». В партесном пении тенор обычно поет соло. Преподобный Нектарий испугался, что его из-за этого переведут в монастырь. Он жил в скиту, где была более строгая жизнь, там всегда были рядом оптинские старцы. Считалось, что духовная жизнь в скиту более интенсивная. Вот он и испугался, что его в монастырский хор из скита заберут, – и стал фальшивить. Сначала его перевели с правого клироса на левый, но он продолжал фальшивить, тогда его вообще из хора убрали. А преподобный делал это для того, чтобы ему беспрепятственно заниматься умным деланием. Так он закопал свой талант в землю, но, я думаю, он ничего при этом не потерял. Это не значит, конечно, что все певчие должны нарочно фальшивить, а иконописцы писать левой рукой и так далее. Я просто привожу пример того, что главное – это духовное, подвижники ставили духовную жизнь выше всего.

Друг святителя Игнатия (Брянчанинова), схимонах Михаил (Чихачев), однажды в гостях у своих петербургских знакомых беседовал со знаменитым итальянским тенором, который приехал в Петербург на гастроли. Зашел разговор о пении, и схимонах Михаил спел так, что тенор был потрясен. Он сказал: «Вам нужно на сцене блистать, вам нужно петь!» Тот ответил: «А я пою – пою Богу моему, дóндеже есмь». Он, по мирским меркам, тоже закопал свой талант в землю, но в духовном смысле – только выиграл.

Поясните сказанное вами, что некоторые ошибаются, считая желательным всестороннее развитие. Сказано это было в контексте заповеди: Лучше тебе с одним глазом войти в жизнь, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну огненную¹⁰⁸. Что вы имели в виду под всесторонним развитием?

Я имел в виду так называемое гармоническое развитие. Такие взгляды появились с развитием светской культуры, начиная с эпохи Возрождения: человек якобы должен быть всесторонне развитым – и умственно, и физически, и культурно, и духовно. Хотя духовность, как правило, понимается в таких случаях очень расплывчато. Под всесторонним развитием подразумевается то, что человек должен овладеть всевозможными знаниями и умениями, не пренебрегая ничем.

Если Церковь учит отсекать соблазнительные вещи, учит внутреннему и внешнему самоограничению, то здесь мы видим полную противоположность. В связи с этим в жизни возникает, конечно, много разных противоречий.

Понятие о всестороннем развитии нам, православным людям, чуждо. Некоторые пытаются своих детей всесторонне развивать и до того иной раз разовьют, что они потом и в церковь ходить не хотят, потому что уже не желают идти вперед, а только в разные стороны.