Новгород

После скучных лесов и беспрерывных болот Петербургской дороги на рассвете приятно проснулся я в окрестностях Новгорода. Поля благоухали весеннею свежестию, жаворонки пели и резвились в небе, стада паслись; два цыганских табора дико оживляли равнину, по которой широко гулял самый Волхов, сей вольный выходец Новгородский, часто нарушающий свои законные пределы. Встающее солнце постепенно начало зажигать купола рассеянных кругом монастырей, словно местные лампады пред святынею Новгородской. Когда приближаешься к какой-либо великой крепости, оплоту царства, встречаешь около нее ряд малых укреплений, а Новгород, кивот святыни Русской, опоясан сонмом монастырей, где на вечной страже почиют мощи их основателей.

Прежде всех величественно поднимается, влево от дороги, нa крутом берегу Волхова, Хутынь – обитель преподобного Варлаама, даровавшая многих Святителей Новгороду; Хутынь, отколе в бедственные дни его бежал испуганный Великий князь Иоанн и даже оставил там жезл свой, когда выступило пламя из гробницы святого игумена, которую хотел он открыть. С правой стороны мелькает вдали женская обитель Сыркова и чуть видны главы обители Святого Евфимия, со славою правившего Церковию уже не за долго до Царя Иоанна. Ближе к городу, за рекой, монастырь Деревянник, а на низменном берегу Волхова упраздненный Колмов. Далее, опять за рекою, густая роща осенила пристанище Антония Римлянина, и одна за другою появлялись вдоль реки бесчисленные церкви Торговой стороны Новгорода. Белые паруса скользили вниз и вверх по синеве волн и меж зелени садов сей беспрерывно двигавшейся картины, доколе не закрыл ее своим высоким зданием у самых городских ворот Духов монастырь, прилично открывающий собою вход к Новгороду.

Прямая улица идет от заставы к дворцовому саду, который окружает своею зеленью половину красных стен Кремля. Разительная противоположность: у подошвы развалин распускающийся сад. Молодые деревья во всей красе своей резво спускались вo глубину рвов, иногда заполняемых трупами осаждавших, и смело взбирались на расселины ветхих твердынь, страшных именем Святой Софии. В конце сада, недалеко от стен и реки, легкая беседка заменила, как предполагаю, узорочный терем Марфы Борецкой, откуда посадница привыкла смотреть на бури непостоянного Волхова и на вечевые бури народа. Быть может, на сем месте святой игумен Соловецкий Зосима, надменно принятый ею, предрек ей во дни славы день ее падения.

Трезвонили к утренне, когда мы въехали в Кремль; я устремился к Софийскому собору и с невольною робостию переступил порог его. В первом приделе Рождества Богоматери помолился я мощам первого епископа Никиты и Святого князя Мстислава, витязя земли Новгородской. Руки его, долго владевшие мечом за Святую Софию упокоились крестообразно на богатырской груди его, бывшей щитом Новгороду. Святитель и витязь друг против друга на праге собора – какая чудная, неодолимая стража! Далее приложился я к раке Князя Владимира Ярославича, основавшего Святую Софию и Кремль, и его матери Анны, князя Феодора, юного брата Александра Невского, которого застигла смерть в самый день брака и увенчала иным венцом. Потом я стал против амвона, окинул взором весь собор, от врат Корсунских, сквозь Царские, до Горнего места, взглянул на чудотворную икону Христа Божией Премудрости, посмотрел в купол, где написан Господь Вседержитель, держащий в сжатой деснице судьбы Новгорода, от разжатия коей должен он пасть, вспомнил, что я стою, одинокий, посреди стольких веков, в Святой Софии, и позабыл все прочее!

Время не позволяло медлить. Я поспешил из Кремля на Волховский мост, к часовне Животворящего Креста, который, по вере народной, охранял от бурь Волхова древний мост его. Пред сею часовнею упал конь под Грозным Иоанном, торжественно вступившим в покоренный Новгород, когда для встречи его внезапно ударили в колокол Кремля; Царь велел отбить ему уши, и так висел он долго на колокольне Софийской. С моста посмотрел я к Ильменю, и не было видно озера за высотою Волхова; сам он представлялся озером, усеянным островами сел и обителей. Древний Новгород, казалось, хотел освятить колыбель своего Волхова, который, исторгшись из-под его спасительного покрова, опять дичает в лесах; два монастыря, Юрьев и Сковородский, воспринимают его у самого потока и передают другим обителям и храмам, которые все столпились на берегах реки, умиряя ее течение. От Ильменя и до Хутыни течет он, как бы окованный в священной раке, отражая в каждой волне своей какую-либо святыню, и тихи под ее сению прибрежные воды. Но в одном только месте неукротим Волхов – с негодованием теснится он под сводами моста и сердито бьет в каменные оплоты, еще исполненные памяти прошедшего, когда поглощал он жертвы народной вражды, свергаемые с моста как с Капитолийской скалы, когда ненависть обеих сторон его, Торговой и Софийской, разрешалась над ним страшными битвами, а он, как лютый зверь, жаждал падения тронов. Он один знает число принятых им во дни Иоанновы, коих души глухо записаны, в числе двух тем, в поминаниях Белоезерской обители. Вопли разъяренных граждан, стремившихся друг против друга от соседнего Веча и от Святой Софии, слишком долго раздавались здесь над юным Волховом, чтобы не возбудить в волнах его отголоска своим бурям, и здесь он еще бурен и своеволен, как во дни своих тысяцких, и посадников, и Веча.

Но какая мирная, очаровательная картина, развевается во все стороны с сего моста, картина, достойная лучших времен Новгорода! Посмотрите к Ильменю: на краю его величественно восстает из вод, венец всего Новгорода, белый Юрьев, белее утреннего света, местами слегка нарумяненный первыми лучами дня. Правее обители живописная дача графини Орловой, окруженная садом, и село Рахово на холме и далее два бывшых монастыря: Аркажский и Благовещенский. Левее Юрьева белеют между синевой неба и волн две другие обители – святых Моисея и Кирилла – и древнее городище Рюрика, гнездо князей варяжских, господствует на высоте над торговым предместием славянской столицы. Почти у самого моста, на дворе Ярослава, девять многоглавых церквей обступили черную обгорелую башню вечевого колокола, долго заглушавшего их благовест, и сошлись в ясном небе своими золотыми бесчисленными крестами, на подобие воздушного кладбища. Теперь обратитесь к Хутыню: его не видно вдали, но на пути к нему протянулись вдоль берега иные многие церкви Торговой стороны; и на крутом изгибе реки выбегает из-за Антониевой рощи гостеприимный мыс, принявший усталого Римлянина на его плывущем камне; и опять у самого моста, но с другой лишь стороны грозится своими красными башнями весь зубчатый Кремль – кровавая летопись многих веков, а над ним белая Святая София со своею златою главою, как в белой ризе увенчаннай Святитель, предстательствующий за древний Новгород.

1838 г.