II. Юрьев монастырь
После многих лет обитель Юрьевская приняла меня опять под гостеприимную сень свою. Это было в осенний вечер, в час воскресной всенощной; она совершалась в подземной церкви Похвалы Богоматери, там, где погребен обновитель Юрьева, который некогда с любовью принимал меня в мирных стенах его. Такое воспоминание располагало к молитве. – Благообразна была и пещерная церковь, устроенная по подобию древних катакомб, но великолепно украшенная! – Мрамором устлан помост ее, по мраморным сводам рассыпаны золотые звезды; бронзовый иконостас исполнен весь славою Божией Матери; ибо Она изображена повсюду в многознаменательных символах – то в виде Неопалимой Купины, какая некогда явилась Моисею в пустыне, но обнесенная звездообразным венцом ангельских сил; то с олицетворенною похвалою неба и земли вокруг Нее, с ликами земных ангелов и небесных человеков; то Радостью всех скорбящих или Одигитриею, путеводительницею странных; то неизреченною на языке человеческом, по благодати, Ее исполняющей, или Живоносным источником исцелений, как проявила Себя в Царьграде, или как на Афонской горе, в необъятном пламени Своей славы, или венчаемою от всея Троицы, как приятелище нестерпимого Божества. Все гласит о Ней внутри сего священного подземелья, где никогда не умолкает в честь Ее чтение акафиста.
Особенно хорошо устройство этой церкви тем, что, по древнему чину, жертвенник находится в стороне и совершенно отделен от алтаря; таким образом и женщины могут свободно приступать к нему для приношений, а между тем святой алтарь огражден от суеты, неизбежной при сближении жертвенника с престолом. Напротив северной двери алтаря открывается с южной стороны тайная дверь в гробовой покой архимандрита Фотия; одна лампада освещает его сумрак. Распятый Господь и по сторонам Его Божия Матерь и возлюбленный ученик написаны во весь рост на восточной стене; к подножию спасительного креста Христова прислонен мраморный гроб, огненный среброкованым покровом с крестным на нем изваянием, и на нем стоит златая икона Знамения Богоматери, сродная Великому Новгороду, отколе распространилось по всей России празднование сего чуда.
Близость к нам почившего еще налагает печать молчания; но молитвенная с ним и о нем беседа невольно проникает в душу в сей гробовой кельи, где упокоился он после подвигов отшельнической жизни. Свидетельствует о ней и последний приют его, который сообщался во дни его жизни с кельями; сюда часто спускался он тайною стезею к своему гробу, чтобы засветить над ним лампаду или во мраке подземелья углубиться в размышления о вечности, доколе еще не настала. – Я увидел в углублении другой мраморный саркофаг, смиренно прислонившийся к стене, но еще праздный, и угадал его назначение.
Железная решетка и потом еще стена, вся окованная серебром, с тремя на ней позлащенными иконами, отделяет могильный покой от того места, где совершаются панихиды по усопшем. – Великолепный образ Неопалимой Купины, горящий драгоценными камнями, а по сторонам его собор бесплотных Сил и земной ангел Предтеча осеняют своим покровом сию молитвенную храмину и вместе смертное жилище; но для утешительного свидетельства о грядущем воскресении мертвых на боковых стенах есть еще две иконы, бывшие келейными покойного: одна – сед- ми спящих отроков Ефесских, которые, заснув в пещере во дни гонений языческих, пробудились от векового сна уже во дни славы Церкви Христовой; другая икона изображает благоразумного разбойника, с оружием креста в руках входящего в рай пред лицом патриархов Авраама, Исаака, Иакова, охраняющих его преддверие.
На другой день после ранней литургии, в той же пещерной церкви, просил я показать мне верхний Спасский собор с его приделами, сооруженный архимандритом после пожара 1828 года на месте домовой церкви благоверных князей Феодора и Александра Невского. Страшное, но вместе и назидательное зрелище представил пожар сей: это случилось в праздник Введения во храм Божией Матери; народ наполнял церковь; сам архимандрит совершал литургию, и все до такой степени заняты были молитвою, что никто не заметил, как искра, вылетевшая в трубу от жаровни кадильной, зажгла деревянные связи и пламя охватило кровлю. Уже вся крыша была в огне, а под нею спокойно возносилась столь же пламенная молитва. Мимошедший священник церкви Перунской, которая еще не была тогда скитом, первый увидел пожар и бросился в храм известить об угрожавшей опасности. Быстро рассеялся народ; но нельзя было оставить начатой литургии. Архимандрит велел одному из сослуживших иеромонахов поднять с жертвенника приготовленные Дары и при пении Херувимской песни нести их на престол холодного собора, чтобы там довершить Божественную службу, и, покамест прочая братия занялась спасением утвари церковной, сам он стал на клирос и уже как простой инок отвечал пением на возгласы священнослужителя. Между тем совершенно сгорела церковь, и в суровую зиму братия принуждена была терпеть стужу в холодном соборе, ибо не имела средств устроить где-либо теплый придел. Тогда послал Господь благотворительницу бедствующей обители, и ее щедрыми даяниями не только соорудился новый великолепный собор на месте сгоревшей убогой церкви, но обновились и храм Великомученика Георгия, и вся обитель, самая древняя из всех новгородских и русских, ибо одна только Печерская Лавра может оспаривать у нее первенство.
С левой стороны алтаря пещерной церкви ведет лестница в верхний собор Всемилостивого Спаса. Бронзовый иконостас его украшен с особенным великолепием; драгоценными камнями сияют местные иконы Спасителя и Божией Матери; одна жемчужина, подобная груше, висит на осыпанном бриллиантами венце ее. Сокровища Чесменские излились щедрою рукою на храм сей и все его принадлежности; но изящный вкус распоряжался роскошью окладов и утвари церковной. Благолепие умножается при возжжении многочисленных лампад огромного серебряного паникадила, которое, как некий венец, спускается из глубокого купола, проливая торжественный свет на полумрак собора.
По обеим сторонам главного алтаря, но не на одной с ним черте, устроены два малых придела, во имя Св. мучеников Фотия и Аникиты и Успения праведные Анны. Первый находится над жертвенником пещерной церкви, и к нему примыкают с левой стороны обширные покои нынешнего настоятеля, которые были приготовлены покойным архимандритом для митрополита Серафима на тот случай, если бы пожелал окончить дни свои в уединении. – Придел Св. Анны сооружен над самою пещерою, где стоит гроб воссоздателя сего храма, и к правой стороне придела прилегали его кельи; они теперь обращены в церковь Всех Святых и братскую библиотеку, дабы молитва и благочестивое размышление всегда наполняли душу посещающих место его жительства. – Там совершается всякую субботу поминовение по усопшим.
Церковь сия также украшена с чрезвычайным великолепием, и вместе с особенною любовью к памяти усопшего обитателя сих некогда уединенных келий. Иконостас составлен из домашних икон его, осыпанных драгоценными камнями; но преимущественно украшен любимый им образ Иверской Божией Матери. Нельзя не дивиться блеску яхонтов, изумрудов и сапфиров, какие встречаются только в утварях царских, и светлой воде огромных алмазов, на которые не обращало внимания око их дателя. Христианское небо изображено изящною кистью на сводах церкви Всех Святых, дабы все они осеняли молитвенников сего знаменательного храма, где так много воспоминаний.
Наместник ввел меня в алтарь и показал в северной стене выкладенную из камней молитвенную келью, если только можно дать такое название каменному гробу, в три шага длины и один ширины, с тесным седалищем на одном конце и углублением для иконы на другом. Там теплилась неугасимая лампада пред иконою Знамения Богоматери. Это была келья покойного, где проводил он в совершенном безмолвии всю Четыредесятницу, исключая времени Божественной службы, и куда уединялся обыкновенно в часы, свободные от забот и занятий. Келья сия сообщалась узкою лестницею с другою, ей подобною, но еще более потаенною, которая уже теперь заделана, и наконец с гробовой пещерою, ибо туда наипаче любил он спускаться для размышлений о вечности в виду своего гроба.
Несколько раз бывал я при жизни архимандрита в тех же самых кельях, которые теперь обращены в церковь, и никогда не подозревал сего молитвенного покоя в стене, куда он заживо себя закладывал, как в каменную могилу; невольно изумился я столь нечаянному открытию. Замечательно будет лице его в летописях Новгородских: кроме необычайности собственной его жизни, изнурительного поста при ежедневном служении, сорокадневного безмолвия в течение Четыредесятницы и других подвигов, которые, быть может, время откроет, – он действительно был не только обновителем своей обители, но и настоящим архимандритом всех монастырей новгородских по древнему назначению настоятелей Юрьева. От первых времен Великого Новгорода почитались они старшим духовным лицом после владыки, были благочинными над пятидесятью его обителями, кроме пятнадцати непосредственно от них зависевших, и впоследствии получили права священнослужения, с некоторыми преимуществами архиерейского, у себя в обители.
Такое лицо явил в себе Новгороду недавно усопший. В монастырях Деревяницком и потом Сковородском, основанных святителем Моисеем, началось первое его служение Великому Новгороду, ибо там он был краткое время настоятелем; но мать обителей новгородских ожидала его пламенного усердия. Он собрал ее из развалин, обновил и прославил, и тот же поток щедрых даяний излил на прочие убогие обители древней славянской столицы, от пятидесяти умалившиеся до скромного числа четырнадцати. И Святая София, священный залог славы новгородской, сделалась также предметом его забот. Но величайшею из заслуг его было – восстановление древнего чина иноческой жизни в своей обители и возбуждение чрез то духа молитвы, ибо сердце его стремилось к пустынному житию скитских отцов, и посреди окружавшего его великолепия святыни сам он вел жизнь затворника, умножая строгость ее по мере умножения дней своих. Все, что ни обновляла рука его, принимало на себя характер древности – не только зодчество и внутреннее устройство храмов, но и самый чин богослужения и церковные напевы отзывались давно минувшим и потому роднились с сердцем; невольно разжигался дух молитвы видением и слышанием древнего церковного быта.
Очевидным свидетельством благочестия, возбужденного в народе, служит праздник Воздвижения Честного Креста, на который собираются в Юрьев бесчисленные толпы богомольцев. Архимандрит Фотий, соорудив недалеко от св. ворот новый обширный храм, хотел посвятить его Преображению Господню, на память древле существовавшей тут церкви; но по совету митрополита Серафима, который сожалел, что столь великое торжество, каково всемирное Воздвижение Креста Господня, ослабевает в памяти христиан, решился обновить праздник сей в Великом Новгороде с особенною торжественностию. Освятив храм в честь Воздвижения Креста, он учредил с благословения архипастырского крестный ход кругом всей обители, а на всенощной, при поклонении Животворящему Кресту, положил на все будущие времена раздавать каждому из приходящих по малому кресту медному или серебряному. Необычайность торжества начала привлекать богомольцев в обитель ко дню Воздвижения, и доселе нигде не празднуется он столь светло.
Чрезвычайное стечение народа на погребение усопшего архимандрита и в продолжение девяти дней, когда тело его лежало открытым в церкви для последнего с ним целования, достаточно засвидетельствовало, каким уважением пользовался он не только в Новгороде, но и в окрестности, ибо отовсюду собрались чины духовные и мирские. Погребение было трогательное и поистине народное, и что весьма замечательно, оно совершилось Великим постом, в неделю Крестопоклонную, как бы в воздаяние усопшему за его ежегодный подвиг безмолвия во дни четыредесятницы, и наипаче за торжество Воздвижения Креста Господня, которое с таким великолепием обновил он в обители.
Едва успел я осмотреть теплый собор со всеми его приделами, как уже ударили в большой воскресный колокол к поздней литургии. Я поспешил в великолепный храм Великомученика Георгия, где служил обедню сам настоятель архимандрит Мануил. – Величие Божественной службы по особенному чину, усвоенному обители Юрьевской, стройность и вместе древность столпового пения, которое там можно слышать в совершенстве, – все соответствовало красоте самого храма, достойного зодчества византийского XII века. От дверей паперти уже приятно были поражены взоры блеском бесчисленных лампад вокруг напрестольной сени отверстого алтаря, и сиянием драгоценных камней на местных иконах, и пышностью риз священнослужителей во глубине сего разверзшегося неба, отколе исходили они с горящими светильниками как бы на землю в облаках фимиама и во звуке небесных гимнов. – Не так ли отозвались некогда ангельскою песнью лики софийские предкам нашим в доме Премудрости Божией, и дом сей показался им небом, куда ввели они за собою все свое племя славянское?
Уже около ста лет существовала обитель Юрьевская, основанная великим Ярославом во имя ангела своего великомученика Георгия (в 1030 году), когда другой Георгий, великий сын Мономаха, Мстислав, княживший в Новгороде, заложил сию великолепную церковь художеством греческих зодчих в 1119 году, при игумене Кириаке. Но довершение и освящение храма предоставлено было их блаженным преемникам – игумену Исаие и святому сыну Мстислава, Всеволоду Гавриилу, который сам нетленно возлег на вечную стражу в соборе охраняемого славным мечом его Пскова. Тогда же устроены были и два придела, во имя Благовещения и благоверных князей Бориса и Глеба, родственных Мстиславу, на высоких горах, по древнему чину церквей греческих; ибо там главный престол никогда не был стесняем боковыми, дабы оставалось место для жертвенника и диаконикона. Обновленный в начале XIV века, при святом владыке Моисее, храм сей подвергся опустошению от нечестивых шведов в смутную годину самозванцев и опять обновлен щедрыми даяниями первого из Романовых и усердием архимандрита Дионисия. Знаменитый современник Петра Великого, Иов, митрополит Новгородский, оставивший по себе столь благую память, призрел также своими пастырскими заботами храм Великомученика при содействии юрьевского настоятеля Гавриила; но последнее обновление святилища архимандритом Фотием превзошло все, что только можно назвать великолепным.
Не буду говорить о всех украшениях храма и пятиярусного иконостаса, о царских среброкованых дверях, огромных паникадилах, подсвечниках, напрестольной одежде из литого серебра и драгоценной сени с высоким на ней крестом из сибирских камней; сокровища кажутся здесь обыкновенными от самого их множества: стоит только взглянуть на две местные иконы Спасителя и Богоматери и на одну храмовую Великомученика, чтобы уже более не обращать внимания на все прочее; ибо здесь не знаешь, чему дивиться, – богатству ли дара или беспримерному усердию даятеля. До полумиллиона ценят золотые оклады местных икон, осыпанные крупными алмазами, яхонтами, изумрудами и сапфирами; венец Спасов и звезды на челе и персях Его Пречистой Матери горят чудными камнями, несравненными по своей массе и чистой воде. Риза Великомученика усеяна сибирскими тяжеловесами по швам и воскрылиям, как будто ими скреплено ее чистое золото; щит и шлем и броню духовного витязя можно поистине назвать адамантовыми; огненным представляется конец копия его, коим поразил чудовище, от алмаза, заменившего лезвие, и необъятной величины жемчужины образуют рукоять и оконечности его воинского меча. Сокровища, излитые на украшение сей древней византийской иконы, современной еще великому Ярославу, основателю обители, восходят до чрезвычайной суммы, и столь же роскошно убрана икона Святителя Феоктиста при раке мощей его. Можно ли после сего говорить еще о прочих украшениях и богатствах?
Об одном, однако же, не должно умолчать; вкус и изящество новейших времен руководствовали обновителей храма и, несмотря на то, не утрачено ничего древнего, так что даже все новейшее кажется только обновлением старого. Таким образом сохранился величественный иконостас, золотою стеною подымающийся к высоким сводам, и уцелела стенная живопись, писанная по древним очеркам, и внутренность алтаря удержала первобытный свой характер; там лики святителей с высоты горнего места содействуют Божественной службе, а назидательные изречения св. отцов о ее таинственном значении возбуждают дух молитвы в сослужащих. Все благолепное здание храма с его знаменательными украшениями образует собой полную идею Восточной Церкви, как выразилась она впервые строителями таинств христианских и как еще долго сохранялась в последующие века.
После великолепия собора можно вообразить, какие сокровища заключает в себе ризница, соответствующая пышностью утвари: бесполезно было бы исчислять драгоценные митры, кресты и панагии и шитые жемчугом облачения, которым едва ли есть подобные по красоте и богатству, разве из числа древних Патриаршей и Троицкой ризниц. Оставя новейшие богатства, следует, однако, упомянуть о предметах, драгоценных по своей древности. В ризнице хранится серебряное позлащенное блюдо с мифологическим на нем изваянием Персея и Андромеды, которое пожаловал в обитель св. князь Всеволод Гавриил. На месте древнего баснословного рассказа языческого совершилось новое христианское чудо великомученика Георгия, который близ того же города Верита избавил от морского чудовища сирийскую царевну, ему обреченную в жертву, и потому вместе с блюдом хранится кусок от той скалы, к которой была прикована царевна, недавно принесенный в обитель одним богомольцем.
Другая замечательная вещь есть плащаница горько памятного междоусобною бранью князя Дмитрия Шемяки, который после краткого сидения на престоле ослепленного им Василия Темного принят был мятежным Новгородом и положил вклад сей за себя и детей в обитель Юрьевскую, не подозревая, что и сам упокоит в ней свои скитальческие кости. Кругом плащаницы вышита золотом следующая надпись:
«Лета 6957, индикта 7, как был Князь Великий Дмитрий Юрьевич в великом Новгороде, и повелением его, Великого Князя, наряжен был сей воздух, в храме святого Великомученика Христова Георгия, того же лета, месяца Августа в 23 день, благоверною его Великою Княгинею Софьею, и при сыне благоверном Князе Иване, и положен бысть в церкви Св. Великомученика Христова Георгия, в великом Новеграде, в Юрьеве монастыре, при Архиепископе великого Новгорода, Владыке Евфимие, при Архимандрите Мисаиле, за оставление грехов и спасения ради душ наших и наших детей, и тем внучатом и правнучатом, в сем веце и будущем, аминь».
Но еще замечательнее сих двух предметов подлинная грамота самого великого князя Мстислава, сына Мономахова, соорудившего храм; она почитается древнейшею из всех, какие только уцелели у нас от всеистребляющего времени, и ее сохранением обязаны археологи обители Юрьевской. Грамота писана на пергаменте и скреплена серебряною печатью с изображением на одной стороне сидящего Спасителя, а на другой – архангела Михаила; дана же была в обитель вместе с блюдом Всеволода, о коем упоминается в ее строках:
«Се аз Мстислав Володимир сын, держа Руску землю в своие княжение, повелел иесмь сыну своему Всеволоду отдати буиц святому Георгиеви, с данию и с вирами и с продажами, даже который князь по моием княжении почнет хотети отъяти у святого Георгия. А Бог буди за тем и Святая Богородица и те святый Георгий у него то отимаиет. И ты игумене Исаие и вы братие донилежеся мир се стоит, молите Бога за мя и замое дети, кто ся изоостанет в монастыри. То вы тем делжени иесте молите за ны Бога я прии животе и в смерти. А яз дал рукою своиею и осеньниеие полюдие даровноие полтретия десяте гривен Святому же Георгиеви. А се я Всеволод дал иесмь блюдо серебрьно в тритцать гривен серебра. Святому же Георгиеви, велел иесмь быти в ние на обеде коли игумен обедаиет. Даже кто запертит или ту дань и се блюдо, да судит иему ... день пришествия своеиго и ты святый Георгий».
Один из древних вкладов благочестивых самодержцев наших еще и доселе украшает храм Великомученика посреди его нового великолепия – это четырехъярусное медное паникадило над амвоном, которое пожертвовал обители царь Михаил Феодорович после разорения шведского, на память изгнания врагов. В сию бедственную эпоху самозванцев, когда ликовал в Новгороде нечестивый вождь шведов Делагардий, лишена была обитель Юрьевская лучшего своего сокровища – нетленных мощей благоверного князя Феодора Ярославича, брата Невского, который скончался юношей в день брачного своего торжества, променяв венец тленный на нетленный. После четырехвекового упокоения в храме Великомученика мощи его перенесены были в собор Софийский знаменитым митрополитом Новгорода Исидором, дабы предохранить святыню их от ругательства святотатных врагов. Но еще там осталась гробница благочестивой матери св. князей Феодора и Александра, княгини Феодосии, дочери Храброго Мстислава, который столько лет охранял великий Новгород славным мечом своим и сам нетленно отдыхает под сенью Св. Софии.
Другие святые мощи заменили утраченные для обители: это нетленные останки св. архиепископа Феоктиста, избранного Новгородом в 1300 году. Святейший Синод разрешил в исходе минувшего столетия, по ходатайству митрополита Гавриила, перенести мощи его из упраздненного соседнего монастыря Благовещения в Юрьев, и они положены под спудом, в среброкованой раке, по левую сторону алтаря; архимандрит Фотий устроил подле и малый придел, во имя святителя Феоктиста, соответствующий противолежащей ризнице. Память краткого правления Феоктистова не могла когда-либо прийти в забвение в обители Юрьевской, ибо с того времени настоятели ее получили звание архимандритов, и первым из них был Кирилл; а тому владыке, при коем возвеличилась обитель, суждено было впоследствии самому принять от нее достойное воздаяние чести.
Мало сохранилось известий о подвигах сего угодника Божия при его жизни; но многие исцеления прославили его после блаженной кончины. Постриженный в обители Благовещенской, которую основали два святых брата, Иоанн и Григорий, бывшие потом оба владыками Новгорода, он восприял после них игуменство и кафедру софийскую, будучи посвящен митрополитом Киевским Максимом. Но после осмилетнего правления отошел опять на безмолвие в прежнюю свою обитель и там чрез три года окончил святую жизнь в подвигах иноческих. Первое прославление святителя Феоктиста случилось более трехсот лет после его кончины, в царствование Алексея Михайловича. Он явился в сонном видении болящей супруге царского дьяка Ивана Зиновьева и велел помолиться над своею гробницею для желанного исцеления, не сказав ей, однако, своего имени; но по сходству виденного ею лица с одним из ликов святительских, начертанных на стенах Софийского собора, она узнала владыку Феоктиста и тогда же велела списать его образ. А муж ее, отыскав в летописях соборных, где был погребен святитель, привел болящую Иулианию на забытую дотоле гробницу в развалинах Благовещенской церкви, и там получила она исцеление. Несколько лет спустя наместник новгородский, князь Василий Ромодановский, имея теплую веру к угоднику Божию Феоктисту, очистил от развалин гроб его и соорудил над ним сперва часовню, а потом каменную церковь, которая и доныне существует; между тем продолжались исцеления над мощами святителя, который и доныне не престает изливать благодать, ему данную, на бывшую свою паству Великого Новгорода.
После сего блаженного успения и перенесения честных мощей богоугодного мужа в обитель Юрьевскую упоминать ли о неблагословенном мертвеце, для погребения коего в стенах того же храма нужно было соборное разрешение святителя Ионы митрополита и с ним епископов русских? – ибо они связали его анафемою за возмущение против законного государя. Говорить ли о бедственном ослепителе Темного, Шемяке, который, домогаясь престола великокняжеского, долго смущал крамолами всю землю Русскую и наконец окончил в Новгороде скитальческую жизнь. Но милосердая мать Церковь не отказала раскаявшемуся в последнем приюте и дала оный в той обители, которой благодетельствовал во дни краткого своего земного величия. Могилу его указывают в храме Великомученика.
Есть и еще погребенные под сенью его, из сановников мирских и духовных Великого Новгорода и земли Русской. Там гробы двух старейших игуменов Кириака и Исаии, при коих сооружена и освящена церковь; вероятно, подле них положены были и их преемники, особенно более именитые, как первый архимандрит Кирилл и обновитель Дионисий, но могилы их неизвестны. В паперти почивает и кроткий владыка Новгорода, Макарий II, преемник Никона Патриарха на кафедре софийской, участвовавший во всех его соборах, и Маркелл, епископ Корельский, ибо в первой половине минувшего столетия обитель Юрьевская была местом жительства викариев митрополии Новгородской. – Там же три мраморные плиты всечены в стену, украшенные орлами; над одною из них изображен во весь рост святитель Алексий, держащий в руках своих позлащенную икону Божией Матери, пред коею теплится всегда лампада. Это семейная усыпальница обновившей обитель Великомученика. Приняв ее близко к своему сердцу, она в свою чреду вручила ей и то, что всего ближе было ее собственному сердцу, – гробы родителей.
Таков древний храм Великомученика. Внешнее величие его зодчества соответствует строгою византийскою простотой внутреннему благолепию. Три главы в честь Св. Троицы венчают собор, и каждая имеет свой особенный характер; они горят ярким золотом на синеве новгородского неба. Красивая колокольня над св. вратами довершила собою красоту Юрьева, ибо в ней соединилась легкость итальянская с величием византийским, вполне соответствуя характеру всего здания. Серебристым, густым звуком ее колоколов беседует древний Юрьев с современною ему Св. Софиею, и им сладостно внимает Великий Новгород, разумея сердцем многоглагольный язык сей, исполненный минувшего.
Были и еще древние церкви внутри ограды юрьевской, которые теперь заменены новейшими. Почти в одно время с главным собором, в половине XII века, сооружена игуменом Дионисием церковь Преображения Господня около св. ворот и нынешнего Воздвиженского храма; а в XVI веке, к югу от холодного собора, вероятно там, где теперь две больничные церкви – Неопалимой Купины и Архангела Михаила, построена была теплая церковь во имя Св. Алексия, с приделом Св. Гавриила Псковского. Это случилось уже после покорения Новгорода, когда память чудотворцев Московских внесена была в среду его святыни мощною рукою Иоаннов, но обе сии церкви, весьма убогие, разобраны были ради их ветхости в половине минувшего столетия, когда Юрьев, приходя постепенно в упадок, не в состоянии был поддерживать своих зданий и, как догоравшая лампада, совершенно угасла бы древняя обитель Ярослава, если бы не сохранили ее новейшие любители святыни.
Но где же ключ сего живительного источника, столь обильными струями непрестанно изливающегося на обитель? – Есть подле нее малая усадьба, на том месте, где прежде стоял монастырь Св. Пантелеймона, коего уцелевшая церковь доныне ей принадлежит. Там отрадное уединение избравшей себе место сие последним приютом временной жизни для приготовления к вечной. Там окружает ее со всех сторон величественная святыня древнего Новгорода, ибо, куда только ни обратит взоры свои, отовсюду приветствует и осеняет ее многоглавый, великий бесчисленными своими храмами и обителями. Но самый очаровательный вид с балкона, обращенного к городу, над широким Мячинским озером, особенно во время полноводия, когда волны подступают к самому дому и все окрестные урочища кажутся как бы на островах, посреди коих величаво течет Волхов.
Два упраздненных монастыря со своими слободами – Аркажскою и Благовещенскою стоят на краю сей величественной картины, которая развивается от левой руки к правой, как древняя хартия, вся исписанная церквами и обителями. Бывшая Лисицкая, на Синичьей горе, и нынешняя Десятинная начинают собою Великий Новгород, и между ними в ясную погоду мелькает, как призрак, дальний купол Св. Евфимия Вяжицкого. Слобода Воскресенская, где был также монастырь, стоит на первом плане, у самого озера; а за нею, от Синичьей горы до Волхова и по ту сторону реки до Городища Рюрикова, широкий амфитеатр храмов невольным изумлением поражает взоры. Величавая громада Св. Софии с ее колокольнею и часовою башнею, обнесенная древними бойницами зубчатого Кремля, господствует надо всем, как седой исполин во всеоружении ратном и молитвенном, в броне и венце поставленный на вечную стражу славянской столицы. Мимо его идет ему лишь покорный Волхов сквозь прозрачные арки легкого моста, державно наброшенного на шумные воды, а за ним вдали укрывается Антоний Римлянин под сень своей рощи. Вот потянулась направо, вверх по Волхову, Торговая сторона Великого Новгорода длинною вереницею храмов от соборного узла их на Ярославлем дворище, где сошлось столько золотых крестов вокруг обгоревшей вечевой башни. Далее другое звено этой священной цепи около собора Знаменского, где хранится чудотворный залог спасения Новгорода, и наконец после нескольких одиноких церквей на пустынных его кладбищах дальний Хутынь, обитель Варлаамова, осеняет своими благословениями сие зрелище древней славы Великого Новгорода.