I. Новгород

После скучных лесов и беспрерывных болот Петербургской дороги на рассвете приятно проснулся я в окрестностях Новгорода; поля благоухали весеннею свежестью, жаворонки пели и резвились в небе, стада паслись; два цыганских табора дико оживляли зеленую равнину, по которой широко гулял синий Волхов, сей вольный выходец новгородский, часто нарушающий свои законные пределы. Встающее солнце постепенно начало зажигать купола рассеянных кругом монастырей, словно местные лампады пред святынею новгородской. – Когда приближаешься к какой-либо великой крепости, оплоту царства, встречаешь около нее ряд малых укреплений, а Новгород, кивот святыни русской, опоясан сонмом монастырей, где на вечной страже почиют мощи их основателей.

Прежде всех величественно поднимается, влево от дороги, на крутом берегу Волхова, Хутынь, обитель преподобного Варлаама, даровавшая многих святителей Новгороду, – Хутынь, отколе в бедственные дни его бежал испуганный великий князь Иоанн и даже оставил там жезл свой, когда выступило пламя из гробницы святого игумена, которую хотел он открыть. С правой стороны мелькает вдали женская обитель Сыркова и чуть видны главы обители Св.Евфимия, со славою правившего Церковью уже незадолго до царя Иоанна. – Ближе к городу, за рекой, монастырь Деревяницкий, а на низменном берегу Волхова упраздненный Колмов. – Далее, опять за рекою, густая роща осенила пристанище Антония Римлянина, и одна за другою появлялись вдоль реки бесчисленные церкви Торговой стороны Новгорода. Белые паруса скользили вниз и вверх по синеве волн и меж зелени садов сей беспрерывно двигавшейся картины, доколе не закрыл ее своим высоким зданием, у самых городских ворот, Духов монастырь, прилично открывающий собою вход к Новгороду.

Прямая улица ведет от заставы к дворцовому саду, который окружает своею зеленью половину красных стен Кремля. – Разительная противоположность: у подошвы развалин распускающийся сад! Молодые деревья во всей красе своей резво спустились во глубину рвов, некогда наполняемых трупами осаждавших, и смело взбирались на расселины ветхих твердынь, страшных именем Св.Софии. На конце сада, недалеко от стен и реки, легкая беседка заменила, как предполагают, узорочный терем Марфы Борецкой, отколе Посадница привыкла смотреть на бури непостоянного Волхова и на вечевые бури народа. Быть может, на сем месте св. игумен Соловецкий Зосима, надменно принятый ею, предрек ей во дни славы день ее падения.

Трезвонили к утрене, когда мы въехали в Кремль; я устремился к Софийскому собору и, с невольною робостью, переступил порог его. – В первом приделе Рождества Богоматери поклонился я мощам первого епископа Никиты и св. князя Мстислава, витязя земли Новгородской. – Руки его, долго владевшие мечом за Св. Софию, упокоились крестообразно на богатырской груди его, бывшей щитом Новгороду. Святитель и витязь, друг против друга, на праге собора, – какая чудная, неодолимая стража! Далее приложился я к раке князя Владимира Ярославича, основавшего Св. Софию и Кремль, и его матери Анны, и князя Феодора, юного брата св. Невского, которого застигла смерть в самый день брака и увенчала иным венцом. Потом я стал против амвона, окинул взором весь собор, от врат Корсунских, сквозь царские, до горнего места, взглянул на чудотворную икону Христа

Божией Премудрости, посмотрел в купол, где написан Господь Вседержитель, держащий в сжатой деснице судьбы Новгорода, от разжатия коей должен он пасть, – вспомнил, что я стою, одинокий, посреди стольких веков, в Св. Софии, и позабыл все прочее!

Время не позволяло медлить. Я поспешил из Кремля на Волховский мост, к часовне Животворящего Креста, который, по вере народной, охранял от бурь Волхова древний мост его. Пред сею часовнею упал конь под грозным Иоанном, торжественно вступавшим в покоренный Новгород, когда для встречи его внезапно ударили в колокол Кремля; царь велел отбить ему уши, и так висел он долго на колокольне софийской. С моста посмотрел я к Ильменю, и не было видно озера за высотою Волхова; сам он представлялся озером, усеянным островами сел и обителей. – Древний Новгород, казалось, хотел освятить колыбель своего Волхова, который, исторгшись из- под его спасительного покрова, опять дичает в лесах; два монастыря, Юрьев и Сковородский, воспринимают его у самого истока и передают другим обителям и храмам, которые все столпились на берегах реки, умиряя ее течение; от Ильменя и до Хутыня течет он, как бы окованный в священной раке, отражая в каждой волне своей какую- либо святыню, и тихи под ее сенью прибрежные воды. Но в одном только месте неукротим Волхов; с негодованием теснится он под сводами моста и сердито бьет в каменные оплоты, еще исполненный памяти прошедшего, когда поглощал он жертвы народной вражды, свергаемые с моста, как с Капитолийской скалы, когда ненависть обеих сторон его, Торговой и Софийской, разрешалась над ним страшными битвами, а он, как лютый зверь, жаждал падения трупов, – он один знает число принятых им во дни Иоанновы, коих души глухо записаны в числе двух тем в поминаниях Белоозерской обители. Вопли разъяренных граждан, стремившихся друг против друга от соседнего веча и от Св.Софии, слишком долго раздавались здесь над юным Волховом, чтобы не возбудить в волнах его отголоска своим бурям, и здесь он еще бурен и своеволен, как во дни своих тысяцких и посадников и веча.

Но какая мирная, очаровательная картина развивается во все стороны с сего моста, картина, достойная лучших времен Новгорода! Посмотрите к Ильменю: на краю его величественно восстает из вод венец всего Новгорода, белый Юрьев, белее утреннего снега, местами слегка нарумяненный первыми лучами дня. Правее обители живописная дача графини Орловой, окруженная садом, и село Рахово на холме, и далее два бывших монастыря: Аркажский и Благовещенский. Левее Юрьева белеют между синевой неба и волн две другие обители, святых Моисея и Кирилла, и древнее городище Рюрика, гнездо князей Варяжских, господствует на высоте над торговым предместьем славянской столицы. Почти у самого моста, на дворе Ярослава, девять многоглавых церквей обступили черную, обгорелую башню вечевого колокола, долго заглушавшего их благовест, и сошлись в ясном небе своими золотыми бесчисленными крестами наподобие воздушного кладбища. Теперь обратитесь к Хутыню: его не видно вдали, но на пути к нему потянулись вдоль берега иные многие церкви Торговой стороны, и на крутом изгибе реки выбегает из-за Антониевой рощи гостеприимный мыс, принявший усталого Римлянина на его плывущем камне, и опять у самого моста, но с другой лишь стороны, грозится своими красными башнями весь зубчатый Кремль, кровавая летопись многих веков, а над ним белая Св. София со своею златою главою, как в белой ризе увенчанный святитель, предстательствующий за древний Новгород.

1837.