VIII. Собор Успенский
Накануне своего отъезда Его Высочеству угодно было посетить еще однажды собор Успенский, и потом Патриаршую ризницу и дворец Теремный с его церквами, чтобы насытить душу их священною древностью и с такими впечатлениями оставить родную столицу. Рано утром в Воскресенье, до обедни, Митрополит ожидал в храме Великого Князя; он ввел его на средину, и сперва, в безмолвном созерцании, дал окинуть свободным оком всю Византийскую массу величественного здания, все благолепие украшений церковных, тогда начал говорить:
«Прежде всего я скажу Вашему Высочеству, что этот собор, как первопрестольный в России, заключает в себе и полную идею Вселенской Церкви: она является на иконостасе, выражена в куполах и на стенах и в алтаре. Взгляните на верхний ярус иконостаса: Вы увидите мысль первоначальной Церкви до закона Моисеева: но вместе и связь ее с новозаветною: – ряд Праотцев и Патриархов, Адам, Сиф, Энох, Ной и Авраам, Исаак, Иаков и прочие, стоят по обеим сторонам иконы Господа Саваофа, Который из лона Своего рождает Предвечное Слово. – Ярусом ниже изображена Церковь ветхозаветная, от Моисея до Христа, Коего была предзнаменованием, и потому на средине икона Знамения Божией Матери, проявляющей в лоне Своем Предвечного Младенца, ибо тогда еще не рожден был на земле, а только предсказывали о Нем Пророки, написанные здесь по сторонам, с хартиями своих пророчеств в руке; таким образом предвечное и временное рождение Бога Слова изображены глубокой таинственно. Еще ниже двенадцать главных праздников, почерпнутые из жизни Христовой и Богоматери: – это повесть Евангельская в лицах, исполнение ожидания Праотцев и видений пророческих. В четвертом ярусе картина собственно Церкви Христианской, и оттого Спаситель написан посредине сидящим на престоле, в образе вечного Архиерея, Ходатая о грехах наших; по сторонам же стоят пречистая Его Матерь и Предтеча, как два образца совершенства человеческого и ближайшие заступники наши: одна «честнейшая Херувим и славнейшая без сравнения Серафим.» другой, по словам самого Господа: «больший из всех рожденных женами.» Их молитвенное положение называется обыкновенно Деисусом, от Греческого слова деисис (молитва), и подле Них расположены все Апостолы, начиная с двух верховных, как проповедники учения Христова и строители Его Церкви. Так все постепенное ее развитие начертано от верху и донизу, на внутренней стене храма, которая заменила таинственную завесу Соломонова, раздранную в час искупления.»
«Взгляните над нами, в большом куполе и во всех главах, изображена отчасти та же мысль: – там Господь Вседержитель окружен сперва небесными Силами, потом Праотцами, Патриархами, потом Пророками и Апостолами, наконец лики Мучеников и Исповедников покрывают столбы храма, в знамение, что кровью Мучеников утвердилась Церковь, и оттого доселе кладет Она мощи их в основание Своих престолов. Кругом все стены исписаны деяниями Святых, или притчами Евангельскими в лицах. Немногие знали грамоту, когда начал строиться храм сей, а всех надобно было учить Закону Божию: посему издавна принята была в церквах стенная живопись вместо мертвых букв, чтобы всякий молящийся Христианин мог сам прочесть сию живую повесть. Всех же лиц в целом соборе слишком две тысячи; отцы наши хотели, чтобы вся торжествующая на небесах Церковь призирала на молитву воинствующей на земле. Когда же откроются Царские двери, которые выражают, иконою Благовещения и Евангелистов, радостную весть о нашем спасении, то и на стенах алтаря представятся лики Святителей, там где приносили они бескровную жертву, и сия самая жертва изображена в таинственных видах. Такова священная полнота соборного храма.»
Митрополит остановился на минуту, чтобы собраться мыслию и словом, и потом опять продолжал:
«Как сии четыре столпа подпирают своды церковные, так и Церковь Российская имеет свои четыре живые столпа: Петра, Алексия, Иону и Филиппа, которые здесь положены краеугольными камнями собору, кроме однако же Алексия: он заменен двумя своими преемниками Кннрияном и Фотием. В северной части алтаря Вы поклонитесь мощам Петра Чудотворца, который перенес из Киева и Владимира престол Митрополии в Москву и чрез то сделал ее столицею; он же предсказал и грядущую славу ее Государей, и потому каждый их великий подвиг есть как бы торжественный «аминь» на слова Святителя. С ним рядом преемник его Феогност. Грек родом, поддержавший достоинство и нрава Церкви в России и в Орде, где едва не пострадал за них. Великий Митрополит Алексий, управлявший княжением в младенчество Донского, один из лучших мужей государственных и Пастырей, каких имели отечество и Церковь, избрал себе местом вечного покоя Чудов монастырь, свое строение. Позади нас, в юго-западном углу собора почивают два Митрополита, знаменитые строгою жизнью и глубоким учением, Киприян и Фотий, первый же еще и правительственною мудростью, ибо он умел содержать в союзе церковном Русь и Литву, после него распавшиеся. В противоположной стороне чудотворец Иона, блюститель отечества в смутные времена Темного, а у южных врат собора св. Филипп Митрополит, не убоявшийся в этом самом храме обличать Грозного.»
Его Высочество спросил тогда о начальном основании собора; Митрополит ответствовал:
«Иоанн Калита заложил здесь каменную церковь по просьбе Петра Митрополита, который хотел, чтобы в престольной Москве, был храм во имя Успения Божией Матери, подобно как в двух древних столицах Киеве и Владимире, праздновавших день сей, и сам заложил себе гробницу в стене новой церкви. Когда же стала приходить она в ветхость, при Митрополите Филиппе I, Великий Князь Иоанн III приступил к строению другого собора на место ветхого, но неопытность зодчих была причиною падения его сводов. Мудрый Государь выписал нарочно из Италии искусного художника Аристотеля, который соединил вкус Византийский с Готическим и, применяясь к знаменитому Владимирскому собору Боголюбского, соорудил Успенский в таком виде, в каком существует доныне. Но воздвигаемый в большем размере, он включил в своем объеме три малые отдельные церкви, которые заменены придельными: древнейшая Димитрия Солунского, где погребен брат Калиты, Георгий Московский: другая на память поклонения вериг Апостола Петра, ныне во имя верховных Апостолов, в северной части алтаря, где гроб самого Петра Митрополита; третья, основанная Святителем Ионою, ради избавления от нашествия Татарского, в похвалу Богоматери, устроена теперь в одной из глав соборных над ризницею. Иоанном сооружены и два другие собора, Архангельский и Благовещенский, на площади Кремлевской: все три стоят как три венца: в Успенском приемлют Цари священное миропомазание и венец Мономахов, в Благовещенском ожидал их радостный венец брачный, в Архангельском иной венец смерти, который для некоторых обратился в сияние небесного венца.»
Государь Наследник спросил еще: «кто первый венчался на царство в этом соборе?»
«Если следовать порядку летописному, отвечал Митрополит, то должно упомянуть о Василии Темном. ибо до него все Великие Князья поставлялись во Владимире: впрочем этого нельзя называть еще венчанием, а только возведением на царство и не по чину церковному. Посол Ханский посадил Темного на древнее Великокняжеское место, которое стоит у южных врат собора и слывет Мономаховым, ибо на дереве его довольно грубо вырезаны подвиги ратные сего Государя. Но память Темного не должна смущать посреди настоящего величия; напротив она придает ему только больший блеск. Нам осталось здесь и другое, более светлое воспоминание о том же Князе Василие; он остановил предателя Митрополита Исидора, дерзнувшего возгласить с амвона союз Флорентинский и покорность Риму, и спас православие; может быть, и древний собор Успенский не устоял и заменен новым, чтобы совершенно очистился от измены лжепастыря, коей был невольным свидетелем. Здесь же рукою деда Иоанна III венчан отрок Димитрий, заключенный йотом происками Великой Княгини Софии; но первое настоящее венчание царское было Иоанна IV, во дни его славы и благоденствия России, когда вместе с венцем Мономаха он принял и титул Царя; Митрополит Макарий совершал над ним торжественное венчание, которое послужило образцом для всех последующих, но с присовокуплением священного миропомазания; впервые принял оное благочестивый сын Иоанна Феодор и, должно предполагать, что сие важнейшее действие опущено отцом его по неведению: ибо самый чин венчания был уже позже к нему прислан от Цареградского Патриарха Иоасафа, вместе с замечательною благословенною грамотою, которою признавал его Царем, соборно, со всею Восточною Церковью, как родственника древних Императоров Греческих.»
«Теперь обратите внимание на нижний ряд местных икон, великолепно украшенных как предметы ближайшего чествования; мы подойдем к каждой из них, ибо каждая, кроме святыни, имеет еще занимательность историческую, а все вместе они выражают мысль единодержавия, образовавшегося из системы уделов; все почти перенесены из удельных княжений, по мере их покорения и слияния в одно целое. Глубока была мысль – соединить в общем святилище местную святыню городов; народы, расставаясь со своим заветным сокровищем, невольно привязывались к месту его будущего хранения: сердце их как бы отходило туда за иконою, и родовое к ней усердие служило лучшим залогом верности. Так из Владимира, Новгорода, Пскова, Устюга, Смоленска собрался священный сей иконостас.»
Его Высочество приблизился вместе с Преосвященным Филаретом к иконостасу, и Митрополит, указывая на образ Пречистые Девы, сказал:
«Вот чудотворная, славная икона Владимирския Божия Матери, писанная св. Евангелистом Лукою, принесенная из Царьграда Князю Андрею Боголюбскому. Под сению позлащенного кивота, нельзя различить ее высокого письма, но я часто утешаюсь оным во время крестных ходов, особенно если солнце озаряет священный лик. Когда Тамерлан двинулся на Россию и уже дошел до Ельца, и, сын Донского, Великий Князь Василий готовился к защите, – тогда Митрополит Киприян послал во Владимир за иконою Владычицы и со всею столицею прибегнул к ее покрову. На том месте, где ее встретили, воздвигнут монастырь Сретенский, и в день ее прихода обратился вспять Тамерлан: с тех пор Церковь празднует крестным ходом 26 августа.»
«26 августа! повторил быстро Великий Князь, это день Бородинского сражения какое стечение воспоминаний!»
Я заметил Его Высочеству, что в тот же самый день и Тохтамыш разорил Москву, после Мамаева побоища, и что вообще месяцы август и сентябрь особенно памятны подобными событиями для столицы: – Поляки 1610 года и Французы 1812 взошли в нее в сентябре.
С благоговением приложился Цесаревич к чудотворной иконе и пожелал знать, как спасена она от нашествия Французов?
«В том же Владимирском соборе, отколе некогда пришла спасти Москву, нашла она опять себе пристанище, отвечал Митрополит. Когда увозили из Кремля священную утварь соборов и Патриаршую ризницу, здесь нельзя было ни до чего коснуться, ибо народ беспрестанно толпился около сих священных залогов: ночью, за несколько часов только до вступления неприятеля, Преосвященный Августин послал тайно взять иконы Иверскую и Владимирскую, и с ними выехал из столицы; прочие же все иконы утратили свои богатые оклады и украшены вновь усердием граждан.»
Тогда Митрополит указал по правую сторону царских дверей местный образ Спасителя, присланный из Царьграда Императором Мануилом в Новгород и взятый Иоанном Грозным из Софийского собора, на память совершенного покорения сей древней независимой области. Подле икона Успения Божией Матери, писанная святым Петром Митрополитом, и другая Благовещения, взятая также Иоанном из великого Устюга, где славилась чудесами: к ней прибегая, преподобный Прокопий Устюжский отклонил от своего города страшную тучу, и не остыло доселе усердие Устюжан к древней своей иконе; после 1812 года они обложили ее опять богатою ризою. Образ Псковской Божией Матери, прежде бывший над южными дверями, теперь в алтаре, но подле сих дверей замечательна икона св. Димитрия Селунского, Ангела Донского Князя, писанная на гробовой доске Великомученика.
«Теперь мы перейдем на левую сторону иконостаса, сказал Митрополит: вот подле Владимирской другая Греческая икона Спасителя; несколько далее есть еще ей подобная, принесенная из Владимира Великим Князем Василием Иоанновичем, при Митрополите Варлааме, который написал своего Ангела св. Варлаама Хутынского у ног Христовых. Тот же Государь поставил здесь икону Богоматери Смоленския Одигитрии, взятую им из покоренного Смоленска, но граждане испросили ее обратно и в память ее торжественного провожания основан монастырь Новодевичий.»
Вслед за Митрополитом Великий Князь взошел в придельную церковь Петра и Павла, смежную с большим алтарем, и поклонился мощам Чудотворца Петра. Над гробом его преемника Феогноста, Преосвященный Филарет показал изваянную из камня икону Великомученика Георгия, которая по преданиям перенесена из Рима; судя по латинской надписи, она посвящена Константину Великому, и, может быть, под видом Георгия, поражающего змия, и спасаемой им Царевны, хотели изобразить избавление Церкви от гонений, равноапостольным Царем. Еще три иконы Божией Матери привлекли внимание Цесаревича: Влахернская, слепленная из воскомастики, которую получил с Востока Царь Алексей Михайлович: другая местная в приделе, – на ней изображена Пречистая Дева с ликами Российских угодников, и подпись ее показывает, что она была украшена чиновниками царскими, за спасение от бед, вероятно, от мятежей Стрелецких: наконец третья икона над жертвенником большого алтаря, называемая Петровскою, писала св. Петром Митрополитом и вынесена некогда из загоревшегося собора Святителем Филиппом первым.
Тогда Митрополит ввел Государя Наследника во внутренность алтаря и остановился с ним за престолом, под сенью трех больших крестов, слывущих Корсунскими, по преданию, которое говорит, что св. Владимир перенес их из покоренной Корсуни в Киев, оттоле же перешли они во Владимир и Москву. На престоле стоял золотой ковчег, изображающий гору Синайскую, великолепный дар Князя Таврического, слитый им из золота Валахского: Преосвященный Филарет вынул из подножия ковчега акты о наследии престола и вручил их Его Высочеству. – Это была одна из самых торжественных минут; посреди общего безмолвия, громко читал Великий Князь отречение покойного Цесаревича и трогательный манифест Императора Александра, коим, применяя к настоящему случаю порядок престолонаследия, свидетельствует свои отеческие заботы о России, и все сие происходило в святилище того храма, где Цари наши приемлют пред лицом Божиим обширнейшее в мире наследие – Россию.
Богатая ризница Успенского собора, которая была вся спасена от неприятеля, ожидала посещения Великого Князя. Там между драгоценными пеленами, блюдами Годунова, дарохранительницами Грозного, великолепным Евангелием Царицы Натальи Кирилловны, всех ближе были родственному сердцу Его Высочества сосуды Императрицы Марии Феодоровны, подножия коих она сама точила из слоновой кости.
Я сказал Великому Князю, что в ризнице хранится сокровище, подобное святой ампуле Реймса, – яшмовый сосуд, из коего помазывают миром при венчании на царство. По древним преданиям он принадлежал еще Кесарю Августу, перешел из Рима в Византию, и оттоле прислан Императором Алексием Комнином Владимиру Мономаху вместе со святыми бармами и царским венцом. Великий Князь пожелал видеть сосуд сей и принял его из рук восьмидесятилетнего старца, отца Иакова, Протопресвитера Успенского Собора. Так древнее величие Рима соединилось с настоящим, не уступающим ему величием России.
Из ризницы не восходили мы выше в придельную церковь Похвалы Божией Матери, что в куполе, где заключались Епископы наши, для выбора Патриархов: но южными дверями алтаря вышли опять в собор к мощам Святителя Филиппа. Великий Князь воздал ему благоговейное поклонение; память его великодушной твердости тронула всех в виду его гроба; Жуковский, полагая, что Святитель остановил Грозного в дверях храма, спросил меня: в которых? но я указал на то Патриаршее место, где стоял Филипп, устремив взоры на икону Эммануилова Спаса, и повторил его замечательные слова. Тогда, увидев на этом месте посох Петра Чудотворца, вспомнил слышанное в обители Нового Иерусалима, о Патриархе Никоне: как, пришедши ночью в собор Успенский, взял он сей посох и послал к Царю письмо о своем видении.
А между тем Великий Князь приблизился к гробам Патриаршим: от Мономахова престола у южных врат и до западных, место их покоя. Митрополит подвел сперва Его Высочество ко гробу первопрестольника Иова и помянул его торжественное избрание Царем Феодором и горькое низложение Лжедмитрием, бедствия отечества, которых он был свидетель, и твердость, с какою отвергал самозванца; потом Преосвященный указал издали на гроб его преемника, великодушного Гермогена, мученика за веру и царство, и подошел с Цесаревичем к священной гробнице его предка Патриарха Филарета. С умилением склонился на нее юный Романов, глубокое молчание водворилось в храме: – это была безмолвная беседа родоначальника с цветущим потомком, тайное благословение Первосвятителя и отца Царей сыну Царя.
У ног святых Митрополитов Киприяна и Фотия, и возле медного шатра сооруженного им для ризы Господней, возлег Филарет Никитич и первый обновил, своим прахом, усыпальницу Патриаршую в Успенском соборе: два его предместника, Иов и Гермоген, сперва погребены были, один в Старице, другой в Чудове. Царь Алексей Михайлович, вняв совету Никона, собирателя великих мужей, перенес их в собор и даже послал в монастырь Соловецкий за мощами св. Филиппа: таким образом нарушился летописный порядок гробниц: Филарет, будучи третьим, занял старшее место и подле него кроткий его преемник Иоасаф; а первопрестольник Иов лег уже после них, и у ног его испросил себе место Патриарх Иосиф, когда сам, предчувствуя свою близкую кончину, погребал здесь перенесенные из Старицы мощи Иова. А вдоль западной стены, от гроба Гермогенова, не прерывается могильный порядок, и по годам расположены четыре преемника Никона: Иоасаф II, Питирим, Иоаким, бодрый пастырь во время смут стрелецких, и наконец последний Адриан, заключивший собою ряд великих Иерархов.
Под сенью медного, искусно изваянного шатра Филаретова, рассказывал Митрополит Великому Князю: как принесена была в дар Царю Михаилу Феодоровичу и Патриарху, отцу его, честная риза Господня, которую Шах-Аббас Персидский взял из Мцхетского собора в завоеванной им Грузии, и что ныне часть ее хранится в алтаре вместе со святым гвоздем и иными святыми мощами, часть же в Петербургском придворном соборе. Его Высочество вспомнил, что, при крещении каждого Императорского младенца, полагают ему в крест малую частицу от ризы Господней: так простирается благословение Патриаршее на все его потомство.
Когда вышли из шатра, я произнес имя Гермогена и указал на стоящий подле гроб его; при этом славном имени с живым участием остановился Цесаревич: гроб сей один оставлен поверх помоста, когда все прочие опущены в землю; так поставил его Патриарх Никон, и не должен был укрываться столь великий страдалец в недрах спасенной им земли: ему есть место в сердце каждого Русского.
С чувством глубокого благоговения простерся Великий Князь пред чудотворными мощами Святителя Ионы и долго смотрел на его нетленную руку; он еще прежде слышал, что некое страшное видение ужаснуло святотатных врагов у сей целебной раки и что после них Чудотворец обретен был с поднятою, как бы грозящею рукою, а его богатая серебряная рака и самый при ней подсвечник остались неприкосновенными. Отрадно было слышать сие священное предание, над гробом Святителя, из самых уст Великого Князя и видеть, как близка его сердцу отечественная святыня. – Чудное поистине событие! не уже ли, в самом деле, Французы не могли распознать металла раки, когда отдирали и медные листы со стен собора, и самый крест Ивана Великого им показался золотым? Преосвященный Августин, несколько дней спустя после удаления неприятеля, ночью, в сопровождении немногих высших сановников, взошел в Успенский собор с робостью, опасаясь взрыва. «Да воскреснет Бог и расточатся врази его,» произнес он в западных дверях храма, и первая открылась его взорам, посреди общего запустения, – уцелевшая рака с почиющим в ней Святителем, а вокруг нее широко очищенный помост; остальная же часть храма исполнена поруганием: горны стояли около стен для плавки металла, количество коего даже было написано мелом на царском месте, 325 пудов серебра и 18 золота; вместо огромного серебряного паникадила в 113 пудов, пожертвованного боярином Морозовым, спускались со свода огромные весы; ободранные иконы были рассеяны по полу, и между ними расставлены, как бы в посмеяние, трофеи рыцарские из оружейной палаты, панцири, щиты и шлемы; похищены богатые раки Митрополитов Петра и Филиппа, и, по чудному Промыслу, мощи первого с тех пор открыты, мощи же св. Филиппа положены были на обнаженной доске престола. – И посреди сих ужасов святотатства серебряная рака и даже подсвечник святого Ионы остались невредимы! – Мимо его, как бы вчужде, протекла страшная буря, бушевавшая по всему собору, и не дерзнула нарушить вечного покоя Святителя. Как объяснить столь дивное событие, если не воздвигшеюся рукою Чудотворца? – «Да воскреснет Бог и расточатся врази его!» воскликнул еще раз пораженный сим явлением Августин и, со слезами восторга, вместе со всеми окружавшими припал к чудотворным мощам.
Митрополит указал тут же Его Высочеству хоругви Спасской церкви, данные сим замечательным Пастырем, вместо знамен, одному из полков славного ополчения 1812 года, и обратил внимание на большую икону Тихвинския Божия Матери, которую в другие смутные времена отечества, после Самозванцев, полномочные Русские отдавали Шведским, в залог верности, при заключении Столобовского мира. Так, от мощей Святителя Ионы, мимо четырех гробниц Митрополитов Геронтия и Симона, свидетелей славных дней Иоанна III, и Афанасия, бывшего духовником Грозному, и венчавшего его Макария, Великий Князь вышел в северные врата из Успенского собора, исполненный его минувшим и сам обещая столько будущего России.