Отделение третье. Святые угодники Волынские и другие находившиеся в ближайших отношениях к Волыни во времена владычества Литовского и разделения Митрополии.

Блаженный Феогност, по происхождению Грек, посвящен в Митрополита Всероссийского в 1328 году, спустя два года после кончины Святителя Петра, Митрополита Киево-Московского, – и в том же году чрез Киев и Владимир Волынский прибыл в Москву. Это было самое смутное время Татарского владычества на севере России, под властью жестокого Узбека.²⁷⁷ Не лучшие времена были теперь и в юго-западном русском крае от насилий Литовских и латинской пропаганды. Поэтому, по прибытии на место своего назначения, бл. Феогност, подобно Св. Петру, немедленно направил стопы свои для обозрения обширной русской паствы, терзаемой угнетениями чуждой власти и внутренними безурядицами. С этою целью сначала он посетил Новгород и Псков и здесь силою своей духовной власти заставил удалиться из русских пределов Тверского князя Александра Михайловича, гонимого Узбеком за yбиение убийцы отца его.²⁷⁸ За тем чрез Смоленск и Чернигов из Пскова бл. Феогност прибыл на Волынь и здесь нашел необходимым остаться на некоторое время в утешение православным, гонимым Латино-Польскою пропагандою. Вследствие этого, блаженный дал знать из Волыни в Новгород, чтобы сюда прибыл к нему для посвящения Василий, избранный Новгородцами во Владыки Новгороду и Пскову. В тоже время между прочим прибыли сюда к Митрополиту послы и от Псковичей, с просьбою, чтобы он поставил им особого Епископа Афанасия. Но Феогност не внял ходатайству Псковитян, и в 1331 г., во Владимире Волынском посвятил Василия во Архиепископа Новгородского и Псковского.²⁷⁹ Здесь же также рукоположен Митрополитом и другой Епископ из великой России, для Твери бл. Феодор.²⁸⁰

За тем посетив другие древле-Волынские города: Перемышль, Холм и Галичь, Феогност остановился на некоторое время в Киеве для устроения здешней митрополии, особенно много пострадавшей в то время от набегов Татарских и частью от Литвы. – Отсюда же, из южной России, Св. Митрополит путешествовал в Константинополь, как догадываются, для решения некоторых недоумений, возникших вовремя обозрения паствы.²⁸¹ В это же самое время, по всей вероятности, в бытность свою в Константинополе, бл. Феогност предлагал Патриаршему Собору о чудесах Свят. Петра, и получил от Патриарха письменное разрешение праздновать его память.²⁸²

Спустя семь лет после этого (1340 г.) Феогност погребал в Москве великого князя Иоанна Даниловича, – а чрез два года должен был сам ехать вместе с молодым великим князем Симеоном в орду для представления новому хану Джанибеку, который взошел на престол, умертвив двух своих братьев. Великий князь скоро возвратился в Москву, но митрополит был задержан в орде, потому что новые придворные Джанибека, принадлежавшие большею частью к поклонникам Магомета, убедили было хана заставить Митрополита отказаться от прежних прав, дарованных ханами. Для достижения этой цели фанатики исламизма долго томили Феогноста и подвергали его разным истязаниям; но святитель Божий терпел все и ни под каким предлогом не соглашался предать Св. церковь. Он роздал вельможам татарским богатые дары (всего в 600 р.) и достиг наконец того, что был отпущен с прежними правами.²⁸³

Между тем на сцену истории снова появился вопрос об отделении южно-русской митрополии от московской, – подавленный было личным авторитетом Св. Петра, но теперь опять поднятый даже Константинопольским Патриархом, который около этого времени поставил особого Митрополита (Романа) для Литвы и Волыни. Блаж. Феогност как нельзя более понимал все зло, имеющее произойти от этого разделения – и потому с первою вестью о назначении нового митрополита для южной Руси, по совещании с великим князем, послал в Царьград послов с просьбою прекратит этот беспорядок. И заботы первосвятителя не были бесплодны. Константинопольский Собор 1347 года определил уничтожить прежнее определение об особом южнорусском Митрополите и почтил Феогноста званием Препочтенного Митрополита и Экзарха всей России.²⁸⁴

После этого, в 1348 г. Феогност снова отправился на Волынь, и вслед за его возвращением в Москву Волынский князь Любарт Гедиминович, во св. крещении Феодор, прислал к великому князю послов с просьбою выдать за него замуж племянницу его – дочь князя Ростовского Бориса. И она была охотно выдана за усердного к вере Любарта. – В тоже время Ольгердт великий князь Литовский прислал в Москву послов от себя просить руки другой родственницы великого князя Калиты, Иулиании, дочери убиенного тверского князя Александра, и хотя Ольгерд был плохой христианин,²⁸⁵ однако, имея в виду полезные следствия, могущие произойти от сего замужества, Митрополит преподал благословение и на этот брак, и Иулиагия была выдана замуж за литовского князя (1349).

После этого бл. Феогност пережил в 1351 и 1352 гг. страшную моровую язву, которая, как известно, в это время свирепствовала в таком ужасающем виде на Руси, и скончался 11 марта 1353, и 14 числа того же месяца похоронен в Московском Успенском кафедральном храме, – «об едину страну с Митрополитом Петром Чудотворцем».²⁸⁶

 Его св. мощи обретены нетленными в 1411 г. Память его 14 марта.

Святитель Киприан был родом Серб, из города Тырнова, и первые иноческие подвиги свои совершал на Афоне. – Еще будучи иноком, он посещал пределы южной России, по поручению Константино-польского Патриарха, «для того, чтобы, как говорит Царьградский Собор о Киприане, он примирил здешних князей друг с другом и с Митрополитом» (св. Алексием), на которого первые жаловались Патриарху. Киприан действительно успел на время успокоить волнение. Но вслед за сим недовольные южнорусские князья опять послали новое посольство в Константинополе, умоляя дать им особого Митрополита на место умершего Литовского Митрополита Антония; в противном случае грозили отложиться и обратиться к другой церкви. – После этого Патриарх не мог не уступить и после соборного рассуждения посвятил самого же Киприана Митрополитом Киева и Литвы. В тоже время подчинена была ему и Епархия Волынская. А для того, чтобы сохранился древний порядок управления русской Церкви, тут же постановлено было, дабы по смерти Алексия Киприан остался общим Митрополитом всея России.²⁸⁷

Это было в Январе 1376 г. – Следуя соборному определению, бл. Киприан, по прибытии на место служения, дал знать о своем назначении в Новгород, и за тем со всею любовно предался заботам об устроении подчиненной ему митрополии. «Дыша, как пишет автор истории православной церкви на Волыни, «истинно Евангельским миролюбием, он, со многими трудностями и редким терпением обтекая во всю землю русскую, по целым месяцам и годам проживал в земле Волынской; всегда старался извлечь пользу для церкви, утвердить общее благо, мир, порядок; снискал благоволение и князей литовских и королей польских, и умел держать в зависимости и подчинении Епархии Волынской области даже в то время, когда между самими иерархами Волынскими находились, такие которые, неизвестно по каким видам, покушались отложиться от власти всероссийского митрополита».²⁸⁸ «Пусть не осуждает меня никто за то, что буду говорит, пишет в одном своем письме сам Св. Киприан. Если был я в Литве, то многих христиан избавил я от горького плена; многие незнающие Бога познали истинного Бога и обратились к истинной вере крещением; я поставил церкви, утвердил христианство, издавна опустошенные святые места восстановил и присоединил к митрополии всей России. Новгород Литовский давно отпал и я его ввел в порядок, и теперь отсюда получаю для митрополии десятину и села. В Волынской земле сколько лет оставалась владимирская епископия без владыки! Я поставил владыку и святые места восстановил. Исконные софийские села перешли к князьям и боярам, и я их отыскиваю, чтобы по смерти моей владел, кого Бог поставит...» «При недостатке надзора святительского, писал далее св. Киприан, каждый владыка жил по своей воле, как хотели; попы, иноки и все миряне – тоже, что овцы без пастуха. Ныне Божиею помощью и нашими трудами дела церкви приведены в порядок».²⁸⁹

Между тем, скончался на севере тогдашний митрополит Московский Св. Алексий (12 февр. 1378 г.) и блаж. Киприан, согласно определенно Патриарха, должен был занять его место, чтобы таким образом всю русскую Церковь принять в свое управление. – Но по неисповедимым судьбами Божиим ему не только не удалось достигнуть этого в первое время, – но напротив того суждено было даже потерпеть разные испытания со стороны особенно сторонников известного Митяя, который самовольно решился сделаться митрополитом и даже увлек было на свою сторону великого князя московского Димитрия Донского. Поруганный и ограбленный под стенами самой Москвы, св. Киприан удалился в Царьград – «искать своей митрополии и единения церковного между югом и севером»; но хотя в это же время Митяй и погиб в море на пути в этот город, однако другой из спутников его – некто игумен Пимен обманом достиг того, что был посвящен в митрополита великой России, и бл. Киприану снова оставлена была по прежнему только митрополия одной малой России.²⁹⁰

Вот как пишет сам бл. Киприан о своем пребывании в Константинополе во время помянутых замешательств: «Там пробыл я до 13 месяцев. Нельзя было выйти из Царьграда по облегавшей его тесноте: морем владели латиняне (генуэзцы), а на суше кругом безбожные турки. Когда находился я в этом заключении, напала на меня болезнь, до того тяжкая, что едва оставался я живой. Лишь только пришел я в себя, обратился за помощью к св. Петру чудотворцу; – я молился ему: раб Божий и угодник Спасителя! Знаю, ты имеешь дерзновение к Богу и можешь помочь мне в беде и болезни; если угодно тебе, чтобы я, раб твой, достиг до твоего престола и поклонился чудотворному гробу твоему, то подай мне облегчение в болезни моей. – И верьте мне, заключает св. Киприан, в тот же час тяжкая болезнь моя кончилась и чрез несколько дней я оставил Царьград».²⁹¹

Тот же самый св. угодник Божий, по сознанию Киприана, вслед за сим действительно споспешествовал ему поклониться честному гробу его. Это случилось в 1381 г. непосредственно после того, как великий князь московский узнал о происках Пимена и потребовал возвращения Киприана из Киева.²⁹² Призванный великим князем в Москву на место заточенного Пимена, святитель между прочим установил здесь празднование на Руси так называемой Дмитриевой субботы для поминовения о воинах, скончавшихся во время Куликовской битвы; крестил вместе с св. Сергием сына князя Владимира Андреевича Серпуховского, и вообще, казалось, навсегда помирился с великим князем. Но в это время в Москве случилось нашествие Тохтамыша. Это нападение было так неожиданно, что сам великий князь едва спасся из города, чтобы собрать войско. Вслед за тем должен был удалиться и Киприан из Москвы – и вместе с препод. Сергием поселился в Твери. К несчастью Тверской князь не хотел принять никакого участия в отражении Тохтамыша и даже просил у сего последнего утверждения на княжеском престоле. Это дало повод недоброжелателям представить в невыгодном свете и пребывание митрополита у князя Тверского. К довершению несчастья, патриарх заступился за Пимена, – и бл. Киприан снова должен был уступить Пимену и удалиться в Киев.

Не смотря однако на это и здесь он не забывал главной цели своей – соединить обе митрополии,²⁹³ и наконец, после разных неудач, снова возвратился в Москву (марта 1390 г.). Здесь он смирил взбунтовавшихся против него Новгородских Стригольников и крестил трех знаменитых Мурз. В тоже время не без утешения для Киприана устроились и дела Галицкой митрополии. Не смотря на то, что сам литовский князь просил (1391 г.) патриарха рукоположить некоего иеромонаха Симеона в митрополита Галицкого, и даже Луцкий епископ Феодор явился к патриарху с просьбою о поставлении его митрополитом в юго-западной Руси, патриарх не обратил внимания на их ходатайство и по прежнему признал Киприана митрополитом всея Россы, – и даже поручил ему на место «несовестливого» епископа Луцкого поставить другого более достойного.²⁹⁴

За тем в апреле 1396 г. Киприан снова отправился в пределы юго-запада и вместе с великим князем прибыл к Витовту в Смоленск, где рукоположил епископа Смоленску Кассиана. В тоже время Витовт дал слово не трогать православия и утвердил Киприана главою всего русского духовенства. Не с таким успехом суждено было митрополиту иметь дело с Ягеллом, под властью которого тогда находился Киев. Но и здесь своим благоразумием св. Киприан сделал многое для пользы православия, посвятив целых 9 месяцев на исправление дел древней митрополии, угнетаемой Латинскими проповедниками Ягелла.²⁹⁵ В тоже время он был и на Волыни (1397 г.), откуда вместе с ним, должно быть по определению патриарха, отправился в Москву и Луцкий епископ Феодор, который здесь и скончался.²⁹⁶

В 1401 году св. Киприан на Московском соборе лишил епархии другого Луцкого епископа Савву, обязавши его неотлучно жить в Москве, за некие, как говорит Никоновская летопись, вещи Святительские, или как догадываются другие, потому что епископ этот имел несчастье заслужить гнев Витовта.²⁹⁷

В Июле 1464 г. бл. Киприан еще раз, отправился из Москвы в Киев, в котором открылись тогда разные беспорядки, так что здесь он должен был даже сменить своего наместника и всех лиц служащих при нем. За тем св. Киприан снова посетил Луцк и здесь поставил нового владыку на место удаленного Саввы. В тоже время в Волынском городе Миролюбове Киприан виделся с Ягеллом и Витовтом, и обоими из них был принят благосклонно, хотя здесь, вопреки своему желанию, он должен был сменить Туровского епископа Антония, человека ревностного по вере и преданного православию, но неприятного сторонникам латинства, которые никак не могли помириться с Туровским владыкой за его подвиги на пользу православия, и оговорили его пред митрополитом, будто он сносился с Ханом Тади-Беком и даже приглашал его властвовать в Киеве. Киприан понимал дело и хотел было ограничиться тем чтобы оставить Антония при себе. Но Витовт грозил отнять у Киприана западные области, если Антоний не будет низложен, – и святитель должен был уступить силе.²⁹⁸

Наконец в Январе месяце 1406 г. св. Киприан, в последний раз возвратился в Москву. Отягченный горькими лишениями и летами, он начал чувствовать близость кончины и потому, поселившись в любимом своем селе Голенищеве, начал по преимуществу заниматься богомыслием и молитвою. В начале Сентября, он уже больной посвятил в Голенищеве епископа Митрофана в Суздале, а 16 Сентября того же (1406 года) скончался мирно смертью праведника.²⁹⁹

Мощи его обретены в 1472 году и ныне почивают в Московском Успенском соборе под спудом.³⁰⁰ Память его 16 Сентября и Мая 27.³⁰¹

Блаженный Фотий посещал пределы Волынские во время управления всероссийскою митрополией два раза. Он был грек и поставлен во Bсероссийские митрополиты спустя два года после смерти Киприана (1409) Патриархом Царьградским Матфеем.³⁰² Сентября 1-го того же года он прибыл в Киев, и как на юге России давно жаловались, что не видят у себя Митрополита, то Фотий пробыл здесь более 7-ми месяцев, лично осматривая положение дел и решая жалобы. После этого он отправился в Москву, куда прибыл накануне Пасхи 22 Апреля 1410 г. Здесь особенно заняли его дела о возвращении митрополичьих имений и земель, захваченных во время набегов монгольских. Это сильно вооружало против него бояр и даже самого великого князя. Но несмотря на это, Фотий успел возвратить кафедре все ей принадлежащее.³⁰³

Но особенно тяжелое время настало для Фотия со времени подчинения Литвы и Волыни под власть Витовта, когда сей последний составил план об отделении своих владений от царства польского и приобретении для своей династии титула королевского. – Для достижения этой цели ему необходимо было с одной стороны задобрить папу, который один в то время считался раздаятелем корон, а с другой – прекратить всякие отношения своих русских подданных к Московским Митрополитам, которые, проживая в Москве, своим влиянием постоянно поддерживали между литовско-русскими и московскими князьями дух братства, опасный для литовского самовластия. Вследствие этого Витовт всячески старался содействовать распространению латинской пропаганды в своих областях, учредил в Луцке (1427 г.) католическую кафедру, построил в том же городе доминиканский монастырь, отдал в полное ведение полякам Волынские города: Кременец, Олевск, Збараж, Ратно и др.³⁰⁴ Наконец, в 1414 г. Витовт созвал подвластных себе князей русских и объявил им, что надо отказать Фотию в управлении Литовско-Волынскими Церквами и добыть для них особого митрополита. – По общему соглашению решено было обратиться по этому вопросу к Патриарху Константинопольскому и Греческому Императору. Но тогдашний Патриарх Евфимий вместе с Императором отказали в этом неуместном желании, и Григорий Цимвлак или Семивлах, посланный было Витовтом для постановления в южно-русского митрополита, возвратился ни с чем. Тогда Витовт для достижения своей цели придумал новое средство. Он созвал всех Епископов и Архимандритов своей области и объявил им свое желание и отказ Патриарха и Императора. Духовные, как говорит Витовт, согласились с тем, что «вследствие дальности Митрополита (Московского) от их Епархий выходит много беспорядков, и что они могут и без Патриарха поставить себе Митрополита». – Но на самом деле, духовенство Литовско-Русское долго не соглашалось с Витовтом, и только угрозами он успел вынудите у него согласие.³⁰⁵ Как бы то ни было, но в Марте 1415 г. Витовт снова послал в Константинополь свою просьбу и присовокупил, что если не дано будет ответа до 15 Августа, то Митрополит будете избран и поставлен местными Епископами. – Ответа не было до самого Ноября месяца, а потому 14 ноября того же года собором литовско-русских епископов Григорий был поставлен на степень митрополита литовской Руси и вступил в управление своею паствою.³⁰⁶ Епископы Литовские обнародовали от себя два послания – одно к бл. Фотию, а другое ко всей русской церкви, – из коих в первом объявили, что еще при первом посещении Киева Фотием они заметили в нем поступки не согласные с званием архипастыря, а теперь даже узнали о таких его делах, которые прямо осуждают его на низвержение, – но они не хотят наносить ему бесчестия и только отказываются от его власти. Во втором послании они оправдывают свои действия, указывая на невыгоды, какие южно-русская Митрополия терпела от дальности Митрополита, на примере поставления Киевских Митрополитов Илариона и Климента, и наконец на произволе Константинопольского Патриарха и Императора. В тоже время Витовт издал грамоту от себя, в которой в резких чертах выражал жалобы на Патриарха и Митрополита, и объявил, что он действовал согласно с волею князей и духовенства для чести Русской Церкви.³⁰⁷

Что оставалось делать Вл. Фотию? Он решился отвратить собиравшуюся грозу личным объяснением с Витовтом, – и для этой цели отправился было в Литву. Но на границе литовского княжества его ограбили сторонники Витовта, и он принужден был возвратиться в Москву. После этого Бл. Фотию оставалось только посланием Литовского духовенства и грамоте Витовта противопоставить свои собственные Архипастырские послания. – В них он оправдывает Патриарха и Императора, защищает единство митрополии, ее древность, напоминает епископам их клятву не принимать другого митрополита, кроме поставленного Патриархом, и приводит одно за другим до 30 правил, которыми доказываете, что приемлющий власть незаконно не есть истинный пастырь, и посвящающие себе самовольно такового пастыря подвергаются отлучению.³⁰⁸

Послание это как и все дело о Григорие было рассмотрено на Московском Соборе 1416 г., на котором все действия Литовских Епископов признаны также не справедливыми, как представлял это и Вл. Фотий.³⁰⁹ В тоже время в защиту Бл. Фотия и всей Московской церкви, по словам Преосвящ. Филарета, совершилось несколько чудес от мощей первого Митрополита Москвы, Свят. Петра, тогда как Киев был ограблен и предан огню татарами.³¹⁰ Наконец, сам Господь заступился за Фотия. По неисповедимым судьбам Божиим, Григорий Цимвлак умер спустя три года по своем поставлении (1416). В тоже время Свидригайло, освобожденный из Кременецкой тюрьмы Препод. Феодором Князем Острожским³¹¹ и всегда преданный православию, заставил Витовта отложить в сторону планы Ягелла о папизме,³¹² и потому вслед за смертью Григория, Витовт дал согласие, чтобы Бл. Фотий снова принял в свое заведывание Епархии Юго-запада.³¹³

Обрадованный таким исходом дел святой угодник Божий не медля отправился для обозрения своей юго-западной митрополии. С этою целью прежде всего он был в Новгородке у Витовта. За тем посетил Мстиславла с его князем Симеоном и отсюда отправился в Слуцк и здесь у князя Александра крестил его сына. – После этого снова из Киева Бл. Фотий ездил (1421 г.) в Львов, – и отселе наконец, прибыл на Волынь, где во Владимире Волынском провел весь праздник Рождества Христова, совершая богослужение, решая дела и делая наставления духовенству и народу. – За тем в праздник Богоявления Бл. Фотий служил в Вильне и оттуда снова возвратился в Москву.³¹⁴

Но особенно замечательно было пребывание Фотия на Волыни в 1429 г. на известном знаменитом Луцком съезде Витовта. Поддерживаемый Германским Императором Сигизмундом Витовт хотел довершить разделе Литовского княжества с Польшей торжественным своим коронованием и принятием титула королевского. – С этою целью он назначил в 1429 г. торжественный съезд в Луцке, на который прибыли Германский Император, великий князь Московский,³¹⁵ король Ягелло с семейством, короле Датский, посланники Греческого Императора Палеолога и множество других иностранных владетелей и почетных лиц.³¹⁶

Вместе с ними явился на Луцский съезд и Бл. Фотий, как всероссийский Митрополит, по своему званию связанный духовными узами с владетелями Литвы и России.³¹⁷ Не место здесь описывать всю торжественность этого съезда, его блеск и великолепие.³¹⁸ Скажем только, что кроме роскошных обедов и пышных зрелищ, здесь рассуждали почти о всех современных вопросах, как то: об единодушном противодействии опасностям грозившим со стороны завоевательных Турок, о набегах татарских и т.п. В тоже время побуждаемый просьбами Императора Иоанна Палеолога и явными беспорядками западной Иерархии Император Сигизмунд объявил твердое намерение заняться делом соединения церквей, и Бл. Фотий, как представитель православия, должен был дать свое согласие и благословение на это дело.

В Августе 1430 года надлежало быть новому съезду в Вильне, и тогда же Витовт должен был принять корону, которую обещался прислать ему Император Сигизмунд. Верный своему призванию Бл. Фотий не замедлил отправиться и на этот съезд, куда кроме ожидаемых послов Императора приглашены были король Польский, Великий князь Русский, князь Тверской, Магистры Прусский и Ливонский, ханы Перекопских и Заволжских Татар, Король Богемский и множество других князей, воевод, панов и бояр из Литвы, Руси, Польши и др. земель.³¹⁹ Оставалось только дождаться короны, чтобы после коронации приступите к решению других вопросов. Но в это время поляки, искони мечтавшие о соединении Литвы с Польшей, перехватили на дороге корону и грамоту Сигизмунда, вследствие чего Витовт, обремененный летами и неудачею, впал в тяжкую болезнь и спустя несколько времени скончался в Троках 27 октября 1430 г. Виленским гостям т. обр. вместо коронации оставалось присутствовать на похоронах. Впрочем они тотчас почти все разъехались; только Бл. Фотий после этого пробыл в Вильне еще одиннадцать дней, где и виделся с новым великим князем Литвы Свидригайлом, избранным единодушным желанием Литвы и Волыни.³²⁰ Без сомнения к этому же времени Бл. Фотий приготовил и сочинения свои об исхождении св. Духа и о различии церкви восточной и западной.³²¹ Ими он и приготовлял как юного Государя Московского, так и других из своей паствы к делу о соединении церквей. И конечно, говоря словами преосвящ. Филарета, наставлениям бл. Пастыря одолжена была Русская церковь тем, что молодой великий князь отверг унию Исидора.³²²

Наконец и для Бл. Фотия наступило время отшествия в вечность, еще за несколько месяцев пред сим указанное ему в сонном видении на светлой неделе, 20-го Апреля 1430 года.³²³ Он мирно почил 1-го Июля 1431 года³²⁴ и погребен в Успенском Московском соборе вместе с своими предшественниками. Его святые мощи обретены 1471 года.³²⁵ Память его Июля 2-го и Мая 27.³²⁶

У старинных Польских писателей издавна существует мнение, будто Князья Острожские, а с тем вместе, конечно, и препод. Феодор, были потомками Романа Мстиславича I, Князя Галицкого, через Василия Романовича II, предполагаемого деда Феодорова, правнука Романа 1-го, Князя, будто бы на Остроге, «Острожского».

Оттого-то, между прочим, и в старинном «Летописце Южно- русском, составленном в XVII веке», сын Даниила Роман Данилович II-ой называется прямо Князем «Острожским», Заславским и Дубенским, – и соответственно этому представляется следующее родословие их Княжеского «Острожского» дома: Роман Данилович II-й, родной брат Князя Льва (старшего сына Даниила Романовича известного основателя г. Львова) оставил сына Василия, Князя «Острожского», тот Василий оставил по себе сына Даниила II, Князя на Остроге, «Острожского», от Даниила остался сын Феодор, Князь «Острожский», Владимирский и Северский, – и т. д.³²⁷

Но это мнение также не имеет основания, как и другое старо-польское сказание о происхождении самого Романа Галицкого, будто бы от Давида Игоревича, правнука Михаила – Святополка Изяславича, не смотря на то, что у того же старинного «Летописца Южнорусского» этот последний, т. е. Давид, даже прямо именуется «предком Княжат Острожских»;³²⁸ ибо, по прямому свидетельству нашей отечественной истории, Князь Даниил I-й, отец Романа Галицкого, вовсе не был потомком Ярослава Святополковича, деда Давида Игоревича, а происходил по прямой линии от Владимира Мономаха, чрез блаженного сына его Мстислава 1-го и правнука Мстислава Изяславича II-го, отца Романа Галицкого.³²⁹

Настоящее, несомнительно-историческое свидетельство и происхождение Пр. Феодора и с ним вместе и всего Княжеского «Острожского дома» представляют старинные памятники Киевских церквей, где записано: «Род Князя Константина Ивановича Острожского», вскоре по погребении его в Киево-печерской Лавре, следовательно в 30-х годах XVI века. Там имена предков Князя Константина излагаются в следующем порядке:

Князя Георгия

Князя Димитрия

Князя Даниила

Князя Феодора, в иноцех Феодосия, и т. д.

Соответственно этому и ряд Княгинь представляет следующая имена:

Княгини Варвары

Княгини Инокини Елизаветы

Княгини Василиссы

Княгини Агафьи, в инокинях Агрипины

и т. д.

Таким образом, мы прямо находим родоначальников Пр. Феодора в лице прадеда Его «Князя Георгия» и жены его «Княгини Варвары» и деда его «Князя Димитрия» и жены его «Княгини Елизаветы».

«Несомненно – скажем словами покойного г. Максимовича, что эти имена были написаны для церковного поминовения еще самим Князем Константином, правнуком Преп. Феодора, и потому это родоначалие князей Острожских должно принять за достоверное и нерушимое».³³⁰

Остается только решить: кто же были эти приснопамятные родоначальники блаженного Князя? – На этот вопрос мы опять получаем ответ из тех же старинных памятников, но только уже не Киевских, а из одного древнейшего памятника Дубенской церкви на Волыни, который составлен, как в нем самом говорится, по «старейшим поминаниям» той же церкви.³³¹ Там Князе Теорий и его Княгиня Варвара прямо именуются «благоверными Князеями Туровскими».³³²

Эта небольшая заметка яснее всех генеалогических догадок старо-польских и южно-русских указывает нам на Князей Острожских, как на отрасль древле-русских Князей Туровских и Пинских, которые в свою очередь тоже происходили от Св. Равноапостольского Князя Владимира, но уже не чрез внука его Игоря Ярославича, отца Давидова, как того желают Польские писатели, а чрез правнука Св. Владимира, Святополка Изяславича II-го. Родной внук этого Святополка имел, в свою очередь, внука Владимира князя Пинского, а от сего-то последнего и родился Юрий, или Георгий Туровский и Пинский, прадед Препод. Феодора.³³³

Отец Феодора, Князь Даниил Васильевич Острожский, является в истории в первой половине XIV века, в борьбе с Польским Королем Казимиром III-м Великим за самостоятельность Западных областей России, который Казимир хотел силою оружия подчинить своему владычеству.³³⁴

«То было, по словам Стебельского, в 1343 году, в особенности под Сандомиром, у реки Вислы, где помянутый Князь Даниил, имея при себе Дашка, Старосту Перемышльского, и значительные орды Татар, призванных на помощь, произвел такое быстрое нападение на указанного Короля Казимира и его войско, собранное (между прочим) из целого Королевства (Польскаго), что положил трупом самого даже Гетмана (королевского) Войцеха Целея, воеводу Садомирского из дому Гобданк, вместе с огромным множеством других убитых воинов».³³⁵

Замечательно, что «это была первая попытка Поляков завладеть Подолией и Волынью», так победоносно отраженная Острожским Князем.³³⁶

С этого времени нападения Поляков на соседние западнорусские области повторялись беспрерывно, – и без сомнения, поучительный пример Князя Даниила остался навсегда путеводною звездою для его родичей и потомков, Князей Острожских, и в том числе в особенности для Преп. Феодора, в их вековой борьбе за русские интересы и русскую народность, которая устала только со смертью последнего представителя Православного Острожского Княжеского рода, Князя Константина Острожского.

К сожалению, впрочем уже самому Князю Даниилу пришлось испытать на себе тяжесть тех неудач, которые потом на долго отдали Полякам земли западно-русские в их незаконное владение. – В 1349 году, «тот же Казимир, по сказанию Стебельского, собравши значительные войска для покорения остальной части земель русских, в особенности Волынской, Холмской, Белезской и Брестской, так сгеснил оныя, что устрашенные его мужеством Князья их по неволе должны были покориться ему». «В то же время, по словам Стебельского, и Даниил, идя по следам других, должен был сделать тоже самое».³³⁷

Но особенно родители Преп. Феодора отличались примерным благочестием и христианскою любовью к храмам Божиим. «Была тогда в Остроге Церковь Св. Николая Чудотворца, которую и теперь многие помнят, потому что ее не очень давно разобрали за ветхостью и за неимением средств поддержать ее».³³⁸ В эту Церковь благочестивый Князь Даниил с Княгинею своею Василисою и с детьми своими... «записал землю на имя Чепель уездам и в обруде, в паракане ж (ограде) як тая земля в соби мает, вечно и нерушимо». – «Мают же тую землю», – как писали они в вкладной своей записи, сохранившейся до XVII века в напрестольном Евангелии той же Церкви, – «той Церквы попы держати и мают соби всякий пожиток имати, а за нас Бога милостивого просити и роды наши помиловати». – «А если бы кто имел той земли кривду чинити, маем мы и потомки наши боронити; а если бы мел теж кто тую землю от Божие Церкве отимати, тот мает пред милостивым Богом на страшном суду с нами ся разсудити».³³⁹

Есть также известие, что Князю Даниилу принадлежит построение каменных укреплений Острожского замка. Для этого князь Даниил вызывал из-за границы самых лучших мастеров, архитекторов, живописцев и других ученых людей, и они начали строить при нем эти башни, развалины которых мы видим и до сих пор.³⁴⁰ Но когда именно скончался князь Даниил, равно также когда умерла его Княгиня Василиса, об этом сами даже Польские писатели, так падкие на разные догадки, не говорят ни слова. Длугош пишет, будто еще в 1410 году Острожский Князь Даниил участвовал в битве Ягелла с Крестоносцами под Грумвильдом;³⁴¹ по это явная ошибка, потому что, как увидим далее, в этом походе участвовал не Даниил, а сын его Феодор, и история вообще после 1386 г. совершенно умалчивает о личности Князя Даниила и на его место является приснопамятный сын его Феодор Данилович.

Когда родился Препод. Феодор, об этом также нет сведений, как и о смерти отца его. Известно только, что он был старший из трех сыновей Даниила и с молодых лет «любил учиться и любил узнавать, что и как делается в других землях, – но все-таки любил свое больше и только старался придумать, как приложить в полезу России и своего любезного Княжества на Волыни все, что было хорошего у других, однако не брезгал своим родным, не переменяя и не истребляя того, что было хорошего у нас».³⁴²

В истории имя Преподоб. Феодора встречается первый раз в 1386 г., должно быть вскоре после кончины его отца, когда Король Польский Ягелло и Великий князь Литовский Витовт утвердили за ним его наследственное Острожское владение и увеличили его удел округами Заславским и Корецким. – В 1390 году, Ягелло снова подтвердил за ним княжества Острожское и Заславское, и в том же году Великий Князь Витовт особою грамотой утвердил Феодора в его имениях: Бродове, Радосиолках, Радогоще, Межиречах, Дьякове, Свищеве и др.³⁴³

После этого история молчит о Препод. Феодоре до 1408 г. За несколько лет пред этим (1399 г.) Литовский князь Свидригайло, не любимый Ягеллом и Витовтом за его преданность к Православной Вере и русской народности, был схвачен Польским войском, находящимся на Волыни под начальством Петра Шафранца Медусского, и по распоряжению Витовта посажен в Кременецком замке, в цепях под присмотром тогдашнего Кременецкого старосты Кондрата Фалькенберга (поляка).³⁴⁴

«Мы и теперь видим развалины этого замка, и можно судить, какая это была сильная крепость по тогдашнему; ее одну из всех крепостей русских не могли взять Татары, и даже сам Батый, по преданию, должен был со стыдом и проклятиями отступит от нее».³⁴⁵ «Стоят и теперь стены этого замка на высокой каменной горе, куда и одному человеку пешком даже трудно взойти, а подняться на нее целому отряду с пушками и лошадьми и осадными орудиями было почти невозможно, тем более, что с высоких стен стреляли раскаленными ядрами и осыпали картечью всякого, кто хотел приступите».³⁴⁶

Туда-то засадили враги Свидригайла, – и понятно, как это обстоятельство должно было опечалить православную Волынь и Литовцев, для которых Свидригайло был единственною защитою против латино-польских затей Ягелла и Витовта. Но особенно ближайшее участие в судьбе Свидригайла принял блаженный Князь Феодор.³⁴⁷ С этою целью он подослал в Кременецкий замок двух испытанных человек рыцарского – шляхетского звания, Димитрия и Гелиаша (Илию), которые должны были прежде всего, под предлогом разных услуг, войти в милость у замкового старосты Фалькенберга. После этого, заручившись их содействием, Феодор в страстной четверг 1408 года явился с пятьюстами вооруженных воинов под стенами Кременецкого замка. «Тихо и осторожно, один за другим, стали подниматься воины Феодоровы в разброд по скалам» и овладев укреплениями замка при помощи Димитрия и Гелиаша, которые нарочно стояли на карауле в то время в замке и секретно впустили туда воинов и самого Феодора, умертвили старосту Кондрата, перерезали польско-литовскую стражу и Ягелловых комиссаров, и, освободивши Свидригайла, отпустили его на волю, – откуда и тот под прикрытием стапятидесяти Волынских всадников удалился в Венгрию, а отсюда в Москву.³⁴⁸

С нетерпением ожидал Св. Феодор вестей из нашей первопрестольной столицы. – Там княжил тогда сын Димитрия Донского Василий и был Великим Князем всей северной Руси. Увидев Свидригайла с другими Князьями Литовскими и русскими и, выслушав их уверения, что войско Витовтово готово перейти на половину на сторону Свидригайла, Великий Князь Московский двинул было свою армию до берегов Угры (что ныне в нынешней Калужской губернии), а Князь Острожский, собрав Волынские войска, стоял наготове, чтобы пособить им. Но Витовт не допустил далее Московскую рать. К довершению горя Свидригайло предался обычному разгулу и не успел вовремя поднять Киевских Князей, и все это замечательное предприятие кончилось почти ничем для него. Впрочем Витовт согласился на мир, с обязательством не допустить никаких захватов в пользу латинства, а Свидригайлу пока Великий Князь Василий дал удел у себя, во Владимире на Клязьме.³⁴⁹

Не радостно было Феодору видеть такой исход дела, на которое он, без сомнения, полагал не малые надежды, но по крайней мере церковь Русская теперь ограждена была мирным договором Витовта, и надо было пользоваться хоте этим до поры, до времени. – Чтобы не раздражать врагов, блаженный Феодор даже пошел, около этого времени (1410 г.), в поход с Королем Ягеллом против Немецких Рыцарей-Крестоносцев, которые делали постоянные набеги на Литовскую землю, чтобы насильно крестить Жмуд в Римскую веру. В известной, замечательной битве под Грумвальдом Пр. Феодору, вместе с другими начальниками отрядов, поручено было охранять самую особу Ягелла, и без сомнения блаженный Князь не мало содействовал здесь успехам победы.³⁵⁰

Между тем на Волыни, и в особенности к Феодору, все чаще и чаще начали доноситься нерадостные вести из Чехии. Вот Латыняне засудили Гусса и сожгли его на костре; такая же участь постигла вскоре и его друга и последователя Кропима Пражского. Судьба этого последнего тем более поразила православных обывателей Литвы и Волыни, что не за долго пред этим (1412 г., апр.), он сам был на Литве в Витебске с Витовтом и здесь торжественно засвидетельствовал свою любовь к Православной вере, предпочетши поклониться мощам и иконам русским, а не латинским, с которыми Латыняне вместе с православными выходили встречать Витовта.³⁵¹ В Чехии почти весь народ поднялся на защиту учения своих излюбленных учителей, – и в память славного Гусса его последователи начали называться Гусситами. Но больше всех были озлоблены против Латинян Гусситы, которые поселились близ Праги на горе Таборе и взяли к себе начальником знаменитого Пражского гражданина Яна Жижку. Они скоро сделались грозою врагов своих под названием Таборатов, и так были уверены, что Жижка ведет их к победе, что даже по смерти его сняли с него кожу и натянули ее на барабан, чтобы раскатами этого барабана, как бы голосом самого Жижки, призывать сражающихся к бою и торжеству. К довершению несчастья умер тогдашний Король Чехии Вячеслав (1419), и ему наследовал Немецкий Император Сигизмунд, который, по наущению Папы, решился употребить все возможные средства, чтобы сразите непокорных и утопить в крови учение Гусса.³⁵²

Тогда Чехи решились искать чужеземной помощи и хотели было сначала избрать своим Королем Ягелла или Витовта. Но Поляки и слыхать об этом не хотели; даже Витовт сам лично не решился отправиться в Чехию, но обещал отправить охотников и вместо себя послал туда своим наместником молодого племянника своего князя Сигизмунда Корибутовича.³⁵³

Во всех этих переговорах Князь Федор принимал самое деятельное участие. В тоже время он собрал войско на Волыни из своих людей и охотников русских и литовских и с сильным отрядом отправился в Кринов, где Корибутович тоже составил армию из волонтеров. Князья отправились в Моравию и не смотря на малочисленный отряд, приведенный ими с собою (не более 5000 чел.), они нашли сильную поддержку в Чехах, так что Император Сигизмунд должен был отступить, и 16 мая 1422 года Жигимонт или Сигизмунд Корибутович вместе с Феодором вступил в Прагу в качестве короля Чехии. – Здесь вскоре соединился с ними и победоносный вождь, в то время уже совсем слепой Жижка, и с своей стороны также признал Корибутовича правителем своей родины. – Руководимый Св. Феодором Корибутович вскоре восстановил порядок в Праге, повел удачную войну против Императора и стал искать средств к примирению между всеми чехами, разделившимися к несчастью на разные толки, держась по преимуществу сам стороны Чашников (т. е. защищавшие причастие под обоими видами), которые были более многочисленны и ближе к православию.³⁵⁴

Но Император Сигизмунд, не смотря на свои неудачи, начал опять собирать Немецкое войско для борьбы с Гусситами и разными происками так успел подействовать на Ягелла и Витовта, что те отозвали Корибутовича из Чехии, и этот последний волей неволей должен был выехать из Праги 24 Декабря того же 1422 г.³⁵⁵

С тем вместе оставил Чехию и блаженный Феодор. Впрочем, как сообразительный вождь и политик, он не терял надежды, и точно не дальше как чрез год, когда Император Сигизмунд при свидании с Ягеллом и Витовтом в Кринове, убедил их объявить войну Чехам, и Корибутович сам по себе отправился опять в Прагу, то охотники, на которых рассчитывали Латиняне, вместо того, чтобы идти с ними, отправились под начальством Св. Феодора снова в Чехию для борьбы с Немцами. Жижка тоже пристал к нему и они общей ратью пошли на встречу врагов в Моравию. К сожалению, впрочем, Жижка вскоре тут же умер от болезни. Но предводительствуемые Св. Феодором войска всюду одерживали победы, так что, казалось, можно было рассчитывать на окончательный мир. Потому Св. Феодор возвратился на Волынь, оставив самому Корибутовичу довершить дело своего призвания. Но к несчастно молодой Князь на первых же порах ошибся в расчетах. Он думал, что можно уладить дело с Папою и чрез него с Императором, что Папа согласится на принятие важнейших пунктов учения Гусситов и для этой цели вступил в переговоры с Папою Марком V. Но как только Чехи услыхали об этом, они тотчас заподозрили Корибутовича в измене, схватили его, заперли в крепость, и хотя потом чрез несколько месяцев выпустили, но потеряли к нему всякое доверие и он должен был воротиться в Литву (1427 г.).³⁵⁶

Есть основание думать, что блаж. Феодор не оставил Гусситов и по удалении Сигизмунда из Чехии, потому что еще в 1430 году мы снова видим его, в качестве охотника, в Силезском походе Гусситов.³⁵⁷ Но это была последняя служба его на полезу святого дела. В том же году умер Витовт, и блаженный Феодор должен был поспешить для избрания ему преемника.

Да и Чехи сами, разделенные на партии и обессиленные беспримирною борьбой, мало представляли надежды на достижение какого-нибудь лучшего конца. Между тем бл. Феодору предстояло не мало дела и на родине, и он по неволе должен был оставить Чехов, предоставить их судьбу воле Божией и их личной храбрости, чтобы заняться делами своего родного отечества.³⁵⁸

Витовт умер, не оставив по себе наследников мужеского пола, – и Волыняне вместе с Литовцами избрали на его место своим великим князем любимого, хотя и сурового Свидригайла брата Ягеллова. Но, к сожалению, Свидригайлу не посчастливилось подобно Витовту, – и,              по его избрании, немедленно между литовцами и русскими завязалась сильная междоусобная борьба за преобладание. Борьба эта, вспыхивавшая и до того времени, среди междоусобей Кейстута, Ягелла, Явнута, Свидригайла и др., и под конец затихшая было, вследствие талантов и внешней предприимчивости Витовта, нашла на этот раз более способных представителей и обозначилась рельефно в двух соискателях великокняжеского престола. Литовская пария, опиравшаяся на общинную, демократическую, преданную роду Кейстута Жмуде, сгруппировалась около Жигимонта Кейстутовича, «мыслившаго в сердцу своем, по диаволю наущению, како бы весь рожай (род) шляхетский погубити, и кровь их разлити и поднести рожай «хлопский, псю (собачью) крове». Русская партия в лице многочисленных княжеских родов Рюриковичей и Годиминовичей, опираясь на княжеское аристократическое феодальное начало и православную веру, имела представителем своим своего любимца православного Свидригайла Ольгердовича. В стороне от обеих партий зарождалась третья, которой суждено было вскоре восторжествовать над обеими. Это партия польская. Она имела опору в мелкой русской боярщине, мечтавшей о равноправности с польской шляхтою, и в некоторых литовских сановниках, возведенных польским влиянием в крупные должности. Партия эта, равно враждебная и общинной Жмуди и княжеской Руси, пока значительно уступавшая в силе обеим, вела свои делала осторожно. Опираясь на польскую помощь, она дружила попеременно, смотря по обстоятельствам, с обеими враждующими сторонами, а между тем, в виду будущей «унии», помогала полякам оттягивать у Литвы одну землю за другою.³⁵⁹ Наконец 17 октября 1432 г. слабый Жигимонт, подставленный поляками на место Свидригайла, уступая домогательствам этой последней партии, подписал в Городле акт, которым уступил Польше области Владимирскую и Луцкую с гг. Городло, Олеском, Ратном, Лопатиным и дал клятву не вступать ни в какой союз без согласия речи посполитой.³⁶⁰

Среди этой борьбы Феодор Острожский, как выражается современный ему Длугош, «муж из всех вождей Литвы и Руси, великой смелости и огромного авторитета в войсках», является самым деятельным, храбрым и распорядительным сподвижником Свидригайла.³⁶¹

В 1432 г. Свидригайло поручил Феодору защищать землю Подольскую, которою поляки старались завладеть под видом помощи Жигимонту. Теснимый превосходными силами, Феодор однако успел удержаться на Подоле, отнял у Поляков Смотрич, овладел Скалею, сжег Врацлав, снабженный польскими продовольствиями, и таким образом очистив брацлавщину, по словам летописца южно-русского, «все Подолье на Швидригайла до Руси вырвал у поляков».³⁶²

Нечего говорить, что такого рода действия Острожского князя не могли понравиться речи посполитой; тем менее могли они успокоить Ягелла. Потому как только король польский узнал об этом, то немедленно сам «до Львова вытягнувши, послал войско коронное на Подолье» под предводительством польских полководцев Самотульского и Яна Менжика из Домбровы.³⁶³

Уже поляки вступили в землю подольскую. Но блаж. Феодор никак не хотел пускаться в открытую битву, как этого ожидали польские полководцы. Вместо этого, как выражается Зубрицкий, он по «русскому обычаю», начал отступать, предпринимая только небольшие стычки и захватывая по временам польские отряды, посылаемые для фуражировки.³⁶⁴ Таким образом волею неволею поляки были завлечены в самую глубь страны. Между тем начиналась зима (в ноябре месяце), и ослабленное долгим походом и стужею польское войско решилось наконец вернуться домой.

Но в то самое время, когда, по словам летописца южно-русского, «ляхи до близкой зимы уже до дому се вертали», и изнеможенные зашли в болотистые окрестности Морафы (Мурахы, впадающей в Днестр), бл. Феодор, который по словам того же летописца, нарочито «таемне за ними тянул, часу и местца и пригоды» (случая), где бы на них «ударить смотрел», – быстро обошел вперед и засев с войском в лесу, на противоположном берегу Морахвы, не вдали от Копостырина, выжидал поляков и, не дав им опомниться, «з великим и гвалтовым окриком» неожиданно ударил на неприятеля.³⁶⁵ «В то время река уже трохи замерзла», – и «ляхи, будучи встревожены пригодою новою и несподеванною, они ударились лед ломать, а другие возы свои в гати покинувши и поперевертавши, учинили битву». Но войско Феодора было несравненно сильнее и многочисленнее, – и «ляхов помешанных из реки выезжаючих, Русь отвсюль назревали, были, топили и имали».³⁶⁶

И без сомнения Острожский князь в это время истребил бы все польское войско, или же захватил бы оное в плен, если бы случайно, «по Божиему смотрению (divina providentia), как выражается Длугош, не подоспел на помощь» полякам полковник Кемличь или Кеньбич, который находился в то время не вдали «на стороне» за фуражировкою с польским войском в сто коней. Он ударил на войско Феодора с тылу, – и этим заставил осторожного князя прекратить на время битву до дальнейшего удобного времени.³⁶⁷

Есть писатели, которые говорят, что сам Феодор, устрашенный Кемличем, бежал из-под Копосторина, потерявши значительную часть войска.³⁶⁸ Но более добросовестные писатели (Зубрицкий, Нарбуг и др.) сами сознаются, что это бегство досталось на долю не Феодора, а Поляков.³⁶⁹ Есть письмо некоего Людовика Лянсе к великому Магистру ордена Меченосцев от 20 декабря, следовательно чрез три недели после Морахвской битвы, в котором тот извещает, что Свидригайло получил сведение, что Феодор положил под Коперштилем двадцать тысячь поляков, между которыми одной шляхты было душ четыреста.³⁷⁰ Кроме этого, по свидетельству Зубрицкого, Поляки тоже усеяли своими трупами окрестности Мурафы, и преследуемые татарами «и бессарабами с трудом, и притом в небольшом количестве воротились в границы Польши».³⁷¹ Если войско Феодора действительно пострадало на берегах Мурафы: то это надобно сказать только о находящихся в его полках – «Волохах», которые по словам летописца южно-русского, в то время были на «лупезстве», т. е. занимались ограблением побитого польского войска. По свидетельству того же летописца, «их точно побито от ляхов и погибнуло много».... Но за то поделом, – за грабеж беззаконный.³⁷²

После этого Острожский князе провел зиму в окрестностях Каменца-Подольского, выжидая дальнейших действий Свидригайла.³⁷³ И как только весною (1434 года) Свидригайло снова пошел против Поляков, в тоже время вместе с ним поднялся и Феодор и, ни мало не медля, отправился прежде всего в пределы земли Волынской к тогдашнему столичному Волынскому городу Луцку. Город этот находился в руках Поляков и был укреплен двумя оборонительными замками, возвышающимися на двух взгорьях. Не смотря на это, Феодор овладел городскими укреплениями и, отняв Луцк у поляков, покорил его своему союзнику Свидригайлу.³⁷⁴

Затем в том же г. (1433) мы снова видим Феодора на Подолье под стенами Каменецкой крепости, остававшейся еще во власти поляков под начальством «молодого рыцаря» (по Нарбуту) и знаменитого военачальника (по Зубрицкому) Теодорика Бучацкаго.³⁷⁵ Чтобы, по обычаю, не проливать напрасно крови там, где можно было расчитывать на воинское искусство, Феодор устроил под Каменцем засаду. С этою целью он начал подсылать под стены замка небольшие отряды татар, которые должны были нападать и грабить окрестности, чтобы выманить неприятеля в открытое поле. А сам между тем с отборным войском засел не вдали в горах, выжидая неприятеля. Не подозревая никакой хитрости, Бучацкий дался в обман, и в полной уверенности, что это точно небольшие отряды беспокоят и город и его окрестности, вышел из крепости чтобы наказать разбойников и погнался за татарами. Татары стали незаметно отбиваться и отступать, пока не привели его на данное место. Теперь только Бучацкий понял в чем дело, но уже было поздно. Отрезанный от крепости, он принужден был уступить ее, и, не смотря на самое отчаянное сопротивление, достался в плен Феодору.³⁷⁶

Феодор тотчас отправил его к Свидригайлу, а сам, немедля, пошел к Каменцу Подольскому и здесь, овладев крепостью, подчинил ее своей власти без великого сопротивления.³⁷⁷

Теперь вся Подольская страна была в руках Феодора, или точнее в руках Свидригайла, во имя которого Феодор действовал. Потому, покончив с поляками в Каменце, Феодор оставил надежную стражу на Подольи, и помимо Тереболвя и Олеска, вверх по Бугу, снова отправился на Волынь к городу Владимиру.³⁷⁸

Там в это время действовал во имя Свидригайла другой русский полководец-Нос, управлявший значительными отрядами Волынского войска. Неутомимый Острожский князь тотчас соединился с Носом и вместе с ним отправился чрез Любовлю в Подлясье осаждать замок Брест-Литовский, занятый польскими войсками.³⁷⁹ Правда на этот раз счастье не совсем поблагоприятствовало Феодору у Бреста. Уже русские полководцы сожгли окрестности и, осадивши замок, «за малым чим не взяли его во власть свою»; – как в то самое время к Бресту прибыли польские войска, посланные королем на выручку замка, и Феодор должен был снять осаду.³⁸⁰ Но вслед за сим он ударил на другие польские войска и, соединившись с Носом, прогнал поляков за Буг, и таким образом мало не всю Литву очистил для Свидригайла.³⁸¹

Теперь поляки поневоле должны были понять, что с православным русским народом вовсе не так легко справиться, как это казалось с первого взгляда. Вследствие этого, не смотря на всю свою фанатическую преданность Польше и католицизму, Ягелло должен был наконец уступить, – и как борьба, очевидно, шла за православие и русскую народность, то, благодаря победам Феодора, польский король вынужден был «не только особым законом оградить свободу православной церкви на Волыни, но и сравнить русское дворянство с польским в правах и преимуществах и обязался оставить без исполнения все замыслы, враждебные православию (1433 г.)³⁸² Свидригайло возвратился на Волынь и поселился в Луцке.³⁸³

В 1434 г. Феодор снова отправился на Подолье и здесь во второй раз отнял «на Свидригайло» у поляков город Брацлав, завоеванный, вероятно, во время его отсутствия (1433 г.), Стефаном, воеводой молдавским и отданный им речи посполитой.³⁸⁴ В тоже время скончался Ягелло и на его место вступил малолетний сын его Владислав Варнский. Надобно думать, что суровый Свидригайло давно уже не совсем был рад успехам Феодора, потому что хотя они и совершаемы были во имя Свидригайла, но все симпатии русского народа обращались само собою на сторону Феодора, особенно после того, как, побужденные успехами последнего, поляки должны были даровать особые права православной церкви и русскому дворянству. Может быть, к этому присоединилось еще и то, что сам Феодор, как догадывается Зубрицкий, «решился уже более не полагаться на силы Свидригайла, но только на свои собственные, как происходивший сам некогда от владетельных князей русских».³⁸⁵

Как бы то ни было, но со вступлением на престол малолетнего Владислава, Свидригайло, почуяв новую силу, решился отделаться от Феодора. Вследствие этого, в 1435 г., Свидригайло сам неожиданно вторгся в пределы Подолья, и поразив Феодора, захватил его в плен, и даже, по сказанию Кромера, заключил в тюрьму.³⁸⁶

И без сомнения Свидригайло не легко расквитался бы с Феодором за свое недоверие, если бы на этот раз православные не вступились за своего любимого князя и не освободили его из рук Свидригайло. «Он был любим, по выражению Нарбута, волынянами и подолянами», потому, узнав о пленении Феодора, те и другие немедленно подняли мятеж и, соединившись с польскими полководцами на Руси: Викентием Самотульским и Михаилом Бучацким, ударили на Свидригайло, и, принудив его отступить, освободили Феодора, названного здесь, как говорит Зубрицкий, «Несвижским».³⁸⁷

Понятно само собою, что такое печальное обстоятельство не могло не отразиться на отношениях Феодора к Свидригайлу. И Острожский князь, лишенный таким образом опоры в представителе православного литовского русского народа, вынужден был искать опоры у Поляков, к тому еще принявших участие в его освобождении. Следствием сего было то, что, как свидетельствуют польские историки, Феодор не только примирился с Поляками, но даже хотел было возвратить королю польскому завоеванные им города Брацлав и Каменец-Подольск. Но для поляков достаточно было пока и одного обращения на их сторону храброго Острожского князя. Потому они не приняли его приношения, но чтобы еще более расположить Феодора в свою пользу, не только подтвердили за ним его наследственное имение Збараж, Винницу, Хмельник и Сокол,³⁸⁸ но даже оставили за ним Брацлав и Каменец в его посмертное владение.³⁸⁹

Как и следовало впрочем, размолвка Феодора с Свидригайлом и примирении его с поляками продолжались не долго. Вскоре пришла решительная минута, когда услуги храброго Острожского князя снова понадобились Свидригайлу. Это было в том же 1436 г., когда последний решился покончить одним ударом борьбу с литовско-польскою партиею. Свидригайло собрался со всеми силами. В лагерь его прибыло более сорока литовских и русских князей с своими ополчениями. Князья тверские доставили многочисленное войско. В стане Свидригайло явился даже Магистр Ливонский с своими рыцарями и наемными немцами.

В это знаменательное время не утерпела пылкая душа мужественного Феодора, и он, забыв обо всем, и о своей обиде и о своем примирении с поляками, снова явился на помощь Свидригайлу.³⁹⁰

Свидригайло поручил Феодору вместе с Жигимонтом Корибутовичем набрать многочисленный отряд давно знакомых ему гусситов из Чехии и Силезии, считавшихся в то время лучшими военными людьми в Европе. Огромная сила, собранная Свидригайлом, двинулась из Витебска в Вильну. Но в то время, когда войско Свидригайло приближалось к Вилькомиру, на дороге оно было встречено небольшим жмудским ополчением под начальством Михаила Жигимонтовича. Завязалась упорная битва, в которой Свидригайло был разбит на голову. Магистр Ливонский, князь Жигимонт Корибутович, некогда нареченный князь король Чешский, и с ним более 10 других князей пали в битве. Свидригайло бежал в Волощипу, и там по выражению летописца, «более семи год овцы паствил, безвестно скрываясь». Русская партия упала духом. Оставшиеся в живых предводители ее или несли повинную Жигимонту Кейстутовичу, теперь окончательно утвердившемуся на месте Свидригайло, или были заточены им в темницу.³⁹¹

В эту тяжелую для русских минуту, должно быть, сокрушилась и непоколебимая энергия мужественного Феодора Острожского. По крайней мере после этого только раз еще видим его в борьбе с татарами в 1438 г.³⁹² Впрочем Жигимонт Кейстутович торжествовал тоже недолго. Ободренные Вилькомирским поражением поляки снова начали вмешиваться в дела Литвы и руководить правлением Жигимонта. Это наскучило литовцам, и Сигизмунд, в 1440 г., был лишен жизни и на его место избран младший сын Ягелла – Казимир. Будучи сам от природы предан интересам литовско-русского народа, Казимир прогнал от себя поляков, примирился с своим дядей Свидригайлом и, утвердив за ним владение на Волыни с г. Луцком, в тоже время не забыл и мужественного Острожского князя, и ему предоставил управление, на правах наместничества, другою частью Волыни, которую Казимир вместе с гг. Владимиром, Дубном и Острогом присоединил к своему княжеству Литовскому (1441 г.).³⁹³

Таким образом к концу первой половины XV в. мы видим бл. Феодора богатым вотчинником, обладающими обширнейшими имениями и землями в самых лучших областях Подолии и Волыни. Кроме сего предание усвояет ему также усовершенствование на Руси военного искусства через введение особого гусситского строя в войске, называемого «Табором». В последствии этот строй был усвоен малороссийскими казаками и в течении трех столетий доставлял им не одну победу над турками, татарами и поляками.³⁹⁴

Есть также известие, что пр. Феодору принадлежит создание в Остроге каменной Пречистенской церкви, которая в XVII в. была обращена в костел, и в таком виде, к сожалению, существует, и до настоящего времени.³⁹⁵

Но на этом собственно и оканчивается мирская деятельность бл. Феодора. После сего «пр. Феодор Данилович», как читается в кратком Киево-печерском сказании XVII в., «оставил прелесть мира сего и княжескую славу, взял на себя святое иночество, и так подвизався крепко о спасении своем, угождаючи Богу, аж до смерти, душу свою всяко украшаючи, Господеви в руце отдал».³⁹⁶

К сожалению, история, также богатая сведениями о мирской деятельности пр. Феодора, почти ничего не сохранила нам о его монашестве. Известно только, что, оставив мир, бл. Феодор поступил в Киево-Печерскую обитель, что его жена Агафья также была инокиней, под именем Агрипины; но как и когда это сделалось, мы почти положительно не знаем.

Пр. Филарет Черниговский полагает, что пр. Феодор «удалился в печерскую обитель и сменил княжескую мантию на иноческое вретище после жаркой битвы с татарами 1438 г.».³⁹⁷ Тоже самое мнение разделяете и г. Максимович в своих письмах о князьях Острожских.³⁹⁸ Но мы видели, что еще в 1441 г. великий князь Литовский Казимир поручает бл. Феодору управление Волынскими городами: Острогом, Дубном и т. п. Потому всего вероятнее, что пр. Феодор поступил в Печерскую обитель между 1441 и 1446 г., когда история совершенно умалчивает о нем и на его место является уже сын его Василий Феодорович Красный.³⁹⁹

Точно также почти ничего нельзя сказать о деятельности пр. Феодора в звании Печерского инока. Известно только, что с принятием иноческой мании пр. Феодор, по обычаю монашескому, переменил прежнее свое мирское имя и принял новое имя Феодосия, может быт в память пр. Феодосия Печерского, по следам которого бл. князь судил подвизаться в его «Феодосиевой пещере».⁴⁰⁰ Затем из остальных сведений, сообщаемых преданием, можно указать разве на известия, сохранившиеся в старинном, печерском тропаре и современном ему кондаке XVII в., в которых, воспевается «смиренное послушание и безмолвие» князя инока (тропарь), и за тем приглашаются вернии усердно восхвалить «красоты разныя возгнушавшагося и богатства тленнаго со благодарением отвергшагося, в ризу же бессмертия облекшагося и богатому во щедротах последовавшего Христови, Феодора достославна», и т. д.⁴⁰¹ Из этого, между прочим, видно, что пр. Феодор, отказавшись от мира, по преимуществу предался безмолвию и послушанию, и вместе с сим посвящал себя на дела благотворения и любви христианской. Но, без сомнения, искушенный житейским опытом в непостоянстве всего мирского, он опасался опять подвергнуться новой славе, и потому тщательно скрывал свою жизнь от взоров человеческих, «угождая только Господу», которого Одного избрал теперь своим покровителем и защитником от всех душевных бурь и треволнений.

Неизвестно даже положительно, был ли пр. Феодор посвящен в иеромонаха или скончался в сане простаго инока. На обыкновенных лаврских иконах, известных под именем «собора св. угодников печерских», преподобный Феодор изображается в одежде простого монаха, в мантеи и подряснике, опоясанным кушаком, с княжескою короною при ногах. Также точно в звании простого инока описывается он и у Буслаева: «пр. Феодор князь Острожский, надсед; брада наконец космами, власы с ушей; на плечах клобук чорный, риза преподобническая; руки на кресее держит у сердца»;⁴⁰² точно также, без всякаго признака священства, изображается наконец пр. Феодор и на иконе, стоящей в Киеве на дальних пещерах над его мощами. Между тем в Пятницкой церкви, в г. Остроге, есть старинный образ пр. Феодора, в рост, находившийся некогда, как говорит предание, в бывшей Острожской семинарской преображенской церкви (которая была там в иезуитских зданиях). Отсюда после пожара 1825 г. образ этот был перенесен в старинную Острожскую Николаевскую церковь, а отселе по упразднении ея в нынешнюю церковь Пятницкую.⁴⁰³ Судя потому, что эта икона возобновлена, и самое возобновление ее относится, по свидетельству знатоков, к прошедшему веку, – надобно думате, что нроисхождение ее восходит к XVII или к началу XVIII в.⁴⁰⁴ Между тем на этой иконе пр. Феодор изображен в мантии, с книгою в руке и в епатрахили. В таком же виде изображается он и в церкви Кирилло-Мефодиевского Острожского братства и др. Значит, на Волыни издревле было предание о посвящении пр. Феодора в иеромонаха. И это предание довольно вероятно, потому что вообще в древности всегда любили отличать высоких подвижников благочестия священным саном; тем более право на таковое почтение по всем правам заслуживал пр. Феодор, соединившей вместе с высоким благочестием подвижника знаменитое происхождение и громкую историческую славу в свете.

Подобно тому, как ничего почти не знаем мы о жизни и деятельности пр. Феодора в Киево-Печерской Лавре, также точно неизвестно нам и о времени его кончины. Старинное малороссийское сказание говорит только, что пр. Феодор Данилович, князь Острожский, оставивши прелесть мира сего и княжескую славу, аж до смерти душу свою всяко украшаючи, Господеви в руце отдал.⁴⁰⁵ Но когда это было, оно не отвечает на это ни слова. Г. Максимович, соглашаясь с Преосв. Филаретом касательно поступления пр. Феодора в печерскую обитель после 1438 г., не разделяет мнения митрополита Евгения, относительно предполагаемой последним, кончины пр. Феодора в конце XV в.⁴⁰⁶ И точно, не смотря на то, что это мнение повторяется в словаре и указателе святыни Киева и в других книгах, оно на самом деле не заслуживает вероятия по той простой причине, что оно назначает для пр. Феодора необыкновенно длинный период жизни. Ибо если даже считать рождение пр. Феодора за 20 лет до первого его появления в истории (1386 г.), то, приложив это время к 1438 г., мы получим таким образом 72 года. Значите к концу XV в. Феодору должно было исполниться не менее, по крайней мере, как 120 лет.⁴⁰⁷

Но это, очевидно, такой длинный период жизни, который непременно был бы замечен историею, если бы это действительно было на самом деле. Поскольку же история молчит об этом, то со всей вероятностью надобно полагать кончина пр. Феодора около 20-х или 30-х годов второй половины XV в., когда ему должно было исполниться лет 80 – 90.⁴⁰⁸

С большей или меньшей достоверностью можно сказать только, что пр. Феодор скончался 11 августа, ибо в этот день издревле совершается его память в Лавре, – и при том особо, а не вместе только с остальными угодниками Феодосиевой пещеры 28 августа. А мы знаем, что Церковь издревле, по обычаю, празднует памяте святых угодников именно вт. тот день, когда они предают дух свой Господу.⁴⁰⁹

Как бы то впрочем ни было, но то наконец не подлежит сомнению, что пр. Феодор скончался во второй половине XV в. в глубокой старости, и по лаврскому обычаю того времени, был погребен, вместе с другими подвижниками, на дальних пещерах «пр. Феодосия».⁴¹⁰ Что касается времени его прославления, то, по всей вероятности, оно последовало не позже конца XVI в., потому что уже в начале XVII в., по свидетельству Кальнофойского (1638 г.), пр. Феодор открыто почивает в Феодосиевой пещере «в целом теле» наравне с остальными современными ему угодниками и чудотворцами.⁴¹¹ К этому же времени предание относит составление известного уже нам сказания об угодниках дальних пещер, совместно с тропарями и кондаками в честь их, обнародованными в последнее время игуменом Модестом.⁴¹² В этом сказании, равно как и в ряду тропарей и кондаков, тоже находится сказание о пр. Феодоре, вместе с тропарем и кондаком во его имя, подобно другим преподобным феодосиевой пещеры.⁴¹³ Наконец в 1643 г. прибыл в Киев иеромонах и протосинкелл великой Константинопольской Церкви Мелетий Сириг, который, по указанию митрополита Петра Могилы, вместе с общею службою святым угодникам печерским составил также особую службу преподобным дальних пещер на общий праздник их 28 августа. И в этой последней службе имя пр. Феодора воспевается наравне с другими, совместно с ним поминаемыми угодниками, как напр. Феодосий, Кукша, Илларион (митрополит) и др.⁴¹⁴

«Блаженный Феодоре, ты, который вселил в персть славу своего благородства, изменивши княжение на монашеский образ, и в нем благоугодил своему Владыке и ныне живеше со ангелами на небесах, молись о нас, чтобы мы сделались причастниками негибнущей славы», которую одну доставляет, святая православная вера и церковь наша.⁴¹⁵

Слава и ныне другой тропарь, глас той же

Яко благочестивого корене прелестная отрасль был еси блаженне Феодоре: яви бо тя Христос яко воистнину Богодарованное сокровище Волынстей земли, новаго поборника веры православныя н народу Российскому преславна и благоприятна: тем же ныне плодами светоносных трудов твоих в державе Богохранимаго Императора нашего, под сенью святыя Церкве православныя наслаждаюшеся, хвалим Господа, даровавшаго тебе силу и крепость на супротивныя: егоже моли спасти отечество твое, и державе сродник твоих Богоугодней быти и сыновом Российским спастися.

Кондак гл. 1

Красоты ризныя вознушавшагося и Богатства тленнаго со благодарением отвершагося, в ризу же безстрастия облекшагося и Богатому во щедротах возследовавшаго Христови, приидите вернии усердно восхвалим Феодора достославна, яко моляшася непрестанно о душах наших (Там же. Сравн. также Максимов, о князьях Острожских стран. 12

На утрени и на молебнах прокимен глас 5.

Честна пред Господем смерть преподобных его. Евангелие Матфея зач. 43. и по пятидесятом псалме стихира:

Глас

Феодоре блаженне, славу Благородства своего в персть вселикия изменив княжение на иноческий образ, в нем же Владыце своему добре угодивши и ныне со ангелами в небесных живый, молися о нас, да славы негибнущия наследницы будем. (Служба пр. отцам дальних пещер, канона песнь 6, троп. 4).

В конце XII в. на Волыни, между другими удельными князьями, принимавшими участие в исторических судьбах тогдашней Руси, являются князья Домбровицкие, именуемые так от старинного столичного их города Домбровицы (ныне местечко Ровенского уезда, Волынской губернии.⁴¹⁶ Первым из этих князей известен Глеб, сын Юрия, правнук Михаила Святополка, который в 1184 году принимал участие в Ерельской победе (по Карамзину на берегах Угла или Орели), одержанной Святославом Всеволодовичем Киевским над Половецким Ханом Кончаком.⁴¹⁷ Другой Домбровицкий князь Александр погиб в 1224 г. на берегах Калки, где так несчастливо начал борьбу с татарами Мстислав Удалой. Когда остальные Князья, устрашенные напором дикой орды, искали спасения в бегстве, один только Мстислав Романович с зятем своим Андреем и Александром – помянутым князем Домбровицким, защищался три дня, укрепившись на скалистых берегах Калки. Но подкупленные изменники (бродники) предали их в руки Татар, которые подвергли их самой ужасной смерти, подложив их под доски, на которых пировали в память своей победы, пока несчастные не скончались в невыносимых мучениях.⁴¹⁸

Затем со времени подчинения Волынской земли под власть Великого княжества Литовского на Домбровице начинают именоваться родственные древним Домбровицким князьям – князья Ольшанские или Гольшанские, которые в половине XV в. отделились от общего родового своего корня и образовали особую ветвь Волынских князей Ольшанских, владевших Домбровицей, и потому подписывавшихся князьями Ольшанскими на Домбровице или Домбровицкими Ольшанскими.⁴¹⁹ От этой-то ветви происходил и отец св. Иулиании, которая потому у Кальпофойского, читавшего подлинную надпись на ее гробнице, прямо именуется «дочерью Юрия Домбровицкого, княжною Ольшанскою».⁴²⁰

К сожалению, история сохранила нам весьма немного сведений как о св. Иулиании, так и об ее родителях. Известно только, что отец ее Юрий или Георгий на Домбровице Ольшанский был одним из благотворителей Киево-Печерской Лавры в первой половине XVI века.⁴²¹ Но особенно отличался он в 1503 году в борьбе с Татарами, которые, пользуясь неурядицами тогдашнего Польско-Литовского преобладала на Западе России, постоянно производили опустошительные нападения на города и селения земли Волынской, так что, по сказанию современников, княжеские города стояли среди усеянных пеплом степей, где скитались толпами бедняки – жители деревень, сожженных Крымцами.⁴²²

В 1530 году, в истории является другой Домбровицкий князь Иван Ольшанский, который в этом году быстро собрал ополчение и разбил на голову Татар, покушавшихся пробраться в его имения. За тем с 1542 г. мы видим этого князя воеводою Киевским; в 1544 г. князь Иван Ольшанский был воеводою Уроцким и вскоре скончался в 1549 г.⁴²³ Это, по всей вероятности, ближайший родственник и даже едва ли не брат св. Иулиании, в чем особенно убеждает нас как согласие некоторых ученых,⁴²⁴ так еще более то обстоятельство, что князь Иван Ольшанский в хронологическом порядке именно как бы наследует Юрию Ольшанскому и таким образом является преемником не только его титула, но и славной борьбы с Татарами.⁴²⁵

Кроме сего известно еще Евангелие писанное в 1557 году «иждивением благоверной и христолюбивой княгини, т. е. жены князя Космы Ивановича Заславского Настасьи Юрьевны, урожденой княжны Ольшанской, при благоверном князе Иоанне Феодоровиче Чарторыйском, зяте ее милости».⁴²⁶ Это без сомнения сестра св. Иулиании, муж которой, помянутый князь Косма Заславский, сын Януша Юрьевича Острожского,⁴²⁷ около 1551 г. был старостою Каневским и так же, как и тесть его (и отец св. Иулиании) Юрий Ольшанский, подвизался в борьбе с Татарами, опустошавшими землю Волынскую.⁴²⁸

Что касается собственно самой св. Иулиании, то история сохранила нам только известие, что она была дочерью князя Юрия из Домбровицы Ольшанского и скончалась девою, на 16-м году от рождения.⁴²⁹ Но в каком именно году она родилась и когда последовала ее кончина, об этом мы не имеем никаких сведений. Полагают, что св. Иулиания умерла не позже последних лет первой половины XVI в., так как известно, что по кончине своей она была погребена в Киево-Печерской Лавре, под южною стеною великой Печерской церкви Успения Пресв. Богородицы, у придела св. Иоанна Богослова, где потом и обретены ее св. мощи. Между тем в древнее время придел этот находился на хорах этой церкви и внизу ее пристроен только при возобновлении Киево-Печерской Лавры князем Симеоном в последней половине XV в. (1470 г.)⁴³⁰ Если при сем примем еще во внимание, что личность отца св. Иулиании становится известною только в начале XVI в. (1503 г.) и затем совершенно исчезает из истории, уступая место деятельности другого Домбровицкого князя Ивана Ольшанского, то положив, что св. Иулиания родилась даже несколькими годами позже 1503 г. и затем присоединив к этому шестнадцать лет, прожитых св. княжною, по свидетельству ее надгробника, мы получим таким образом ближайшее время ее жизни между 1500 – 1520 и 1525 – 1540 годами; а на эти-то годы по преимуществу и указывают серьезные исследователи нашей отечественной старины.⁴³¹

Обращаясь затем собственно к жизни и деятельности св. Иулиании, мы должны сказать, что она, без сомнения, отличалась всеми добродетелями, приличествующими ее возрасту и званию, как то: целомудрием, кротким послушанием родителям, благоприветливостью к низшим, и в особенности делами любви и христианского благотворения,– за что и удостоилась свыше небеснаго прославления в нетлении св. мощей и даре чудотворения. В этом именно смысле воспевает ее и св. Церковь наша, именуя ее «присносветящеюся свещею, елеем благодати возженною,⁴³² и издающею немощным цельбу»⁴³³ и т. под. Восхищена бо бысть, заключим свидительством слова Божия, да не злоба изменит разума ее, или лесть прельстит душу ее; угодна бо бе Господеви душа ея; сего ради потщася от среды лукавствия; яко благодать и милость в преподобных Его и посещение во избранных Его.⁴³⁴

Это было в начала XVII в. во время управления Печерским монастырем Архимандрита Елисея Плетенецкого (1624 г.). В то время копали могилу возле Соборной Лаврской церкви для одной девицы Киевской, и копающие случайно открыли в земле гроб, в котором оказалось нетленное тело молодой девицы; на ней было шелковое платье, обложенное золотым позументом; на шее богатое ожерелье, на руках зарукавья золотые, на пальцах – дорогие перстни, на голове золотой девичий венец с жемчугом; в ушах такия же серьги с камнями. Герб князей Олльшанских и серебряная дощечка с именем покойной, оказавшиеся на гробе в целости, удостоверяли, что это была Иулиания, дочь князя Георгия или Юрия из Домбровицы Ольшанского.⁴³⁵ Но лишь только копающие прикоснулись к одеждам покойницы, как они немедленно рассыпались в прах. Осталось одно только нетленное тело, к которому не дерзнула прикоснуться смерть, и драгоценные украшения на ее руках и голове.⁴³⁶ Святую княжну облекли в новые одежды и положили в юго-занадном углу великой церкви, но без почестей, подобающих святым. Много людей стекалось ко гробу ее с разных сторон и некоторые без должного внимания прикасались к святыне, так что от этого мощи угодницы Божией начали было изменяться, и даже по сказанию современников немного почернели.⁴³⁷

Спустя несколько времени после этого, когда на Киевский Митрополичей престол вступил приснопамятный Петр Могила, Св. Княжна явилась ему в чудном видении, укоряя за маловерное невнимание к ее прославлению и непочитание Св. мощей ее. Вслдствие этого Могила велел Киевским инокиням вышить для новоявленных Св. мощей особые благолепные одежды и, устроив для них приличную раку, с великим торжеством перенеся оныя на более приличное место и поставил в великой Печерской церкви, на том месте, где ныне почивают мощи Святителя Михаила, перваго Митрополита Киевского.⁴³⁸ Вместе с этим Петр Могила постановил ежегодно совершать памяте Св. Иулании, избрав для этого 6-й день июля месяца, в который были открыты ее Св. мощи,⁴³⁹ ибо, как замечает современное сказание, многие с верою к ней притекающие получили исцеления.⁴⁴⁰ Тогда же между прочими на гробнице новоявленной Св. угодницы была положена следующая надпись: «по воле Творца неба и земли живет во все лета Иулиания, помощница и великая в небе заступница. Здесь кости – врачевство всех страданий. Райские селения собой украшает Иулиания, как цветок прекрасный в букете».⁴⁴¹

В 1617 году, пишет современник Кальпофойский, еще при Архимандрите Елисее Плетенецком, пришел в Лавру неведомый человек, который изъявлял желание поклониться Св. мощам Иулиании, и для этого просил Екклесиарха открыть гроб ее. В то время Екклеcиapxoм Лавры был иеремонах Лигерий, который, не замечая притворства неведомаго поклонника, безпрекословно исполнил его волю, а сам отклонился в сторону для других занятий. Посетитель, казалось, с подобающим благоговением целовал св. мощи, но, лишь только он успел выйти за порог церковный, как внезапно упал на землю и начал метаться во все стороны, испуская пену из усте своих; вслед затем он испустил дух и скончался в страшных мучениях. – Устрашенный необычным явлением Екклесиарх позвал Архимандрита, который велел обыскать несчастного, и в его пазухе оказался перстень, в котором Екклесиарх сразу узнал перстень, бывший на руке у Св. Иулиании.

В тоже время пришел в Лавру один благочестивый Киевский гражданин, который узнал покойника и здесь пред всеми засвидетельствовал, что этот святотатец был еретик Социнианин, неверующий ни в Божество Сына Божия, ни в Св. Троицу.⁴⁴² Тогда Архимандрит поучал братию, что ничего нет тайного, чтобы не открылось в свое время и, наставив всех душеспасительною беседой, велел предать земле тело несчастного – без всяких обрядов, вне ограды монастырской.⁴⁴³

Другое не менее замечательное чудо от мощей Св. Иулиании было в 1667 г. в день памяти ее, 6-го июля. В этот день пришел в Лавру Игумен Златоверхого монастыря Феодосий и просил открыть ему раку Св. Иулиании, признаваясь, что еще доселе не воздавал ее мощам должного поклонения, но что на сей раз он был побужден к этому особым чудным видением. Однажды, говорил он, после утреннего пения ему явился светлый лик многих Св. дев, и в числе их одна сказала ему: «я Иулиания, которой мощи лежат в Св. церкви Печерской, для чего ты пренебрегаешь мною? я же причислена от Господа к Св. девам, ему угодившим». После этого благочестивый Игумен никогда не приходил в Лавру, чтобы не воздать особенного поклонения Св. мощам Иулиании.⁴⁴⁴

В 1718 г. в великой церкви Киево-Печерской Лавры случился пожар, испепеливший множество драгоценных предметов внутри ее. В это же время, по допущению Божию, подверглись действию пламени и нетленные мощи св. Иулиании. После пожара блаженные останки ее были собраны в особую раку и в оной перенесены в дальние пещеры, где и поныне почивают невдалеке от церкви и келии Пр. Антония, между мощами Пр. Иоанна Постника и св. Преподобномучеников: Василия и Феодора; а на место их в 1730 г. поставлены мощи св. Михаила перваго Митрополита Киевского.⁴⁴⁵

Святая Православная церковь наша так воспевает св. деву Иулианию: «привожу к Тебк всещедрый Иулианию, свечу, постоянно светлую, владеющую обилием елея; ея молитвами сохрани нас от всякого зла.⁴⁴⁶