Речь по принесении присяги дворянством Харьковской губернии, пред началом очередных выборов, 15 октября 1885 года.
Благородные дворяне! Присутствие ваше при торжественном богослужении и данная вами присяга указывают на важность предстоящего вам дела выборов достойных общественных деятелей. Что бы ни говорили поборники учения о независимом от нашей воли, безостановочном прогрессе человечества, но опыт свидетельствует, что дела делаются людьми, что дело растет в руках способных и разваливается в руках неумелых. Это одинаково верно как относительно частной, так и общественной деятельности. В предводительстве государственных людей мудрых и добродетельных народы идут в гору, к преуспеянию и совершенству; при управлении людьми неспособными и безнравственными не только идут под гору, но и летят стремглав в пропасти междоусобий, нищеты, порабощения и исчезновения с лица земли. Так говорит история, свидетельство которой убедительнее всяких умозрений.
Поэтому наша Церковь всегда напоминала дворянству о беспристрастии при выборах, об избрании людей мудрых, честных, благожелательных, трудолюбивых. Но мне кажется, до нашего времени не было особенных поводов напоминать об одном чрезвычайно важном условии благоуспешной общественной деятельности, – а следовательно и о выборе людей способных к деятельности, определяемой этим условием, – именно о единомыслии и единодушии. Между тем св. Апостол Павел говорит: „я узник в Господе, умоляю вас поступать достойно звания, в которое вы призваны, – стараясь сохранять единство духа в союзе мира“ (Еф. 4:1–3). Указанием на свои страдания за Христа, – „молю вас я, узник в Господе“, он дает нам понять величайшую важность единомыслия, единодушия и мира в деятельности не только общественной, в смысле народной, но и всемирной, в смысле христианской.
Вы скажете: „это разумеется само собою“; так, – но не все то делается, что разумеется. Опыт свидетельствует, что ныне разномыслие совершенно губит нас. Посмотрите на дела управления, воспитания, промышленности, попечения о народной нравственности и благосостоянии! Какой вопрос мы решили скоро, единодушно и единогласно? Какую меру, требующую немедленного осуществления, мы быстро привели в исполнение? О чем единогласно, без розни, как ударами в один колокол, возвестила нам печать – эта руководительница народных умов и воззрений? Какая комиссия, какое заседание не разделились на мнения по числу участвовавших членов? Какое большое собрание по делам общественным окончилось без шума? А сколько важных дел от разномыслия тянутся многие годы! Сколько народных бедствий и преступлений, не предупреждаемых вовремя законными мерами, множится на наших глазах не по дням, а по часам от этого несогласия в воззрениях правителей! Сколько разбито, расстроено молодых умов и разрушено молодых сил и характеров от этой любопрительности и страсти к возражениям и пререканиям! Картина печальная.
Всякое царство, разделившись само в себе, опустеет“, говорит Господь (Мф. 12:25) и слово его не мимо идет (Мф. 24:35). Как ни утешайте себя успехами просвещения, развитием гражданственности в различных ее видах, – разложение умов и происходящее отсюда разномыcлиe сделают свое дело разрушения. От разности во взглядах люди смотрят в разные стороны, разно понимают свои и общественные интересы, к разным предметам направляют свое сочувствие, дробят и разделяют свои силы и своими собственными руками раздирают страну свою. Надобно только удивляться, как мы доселе не понимаем, какими великими бедствиями это разномыслие угрожает нашему отечеству.
Истина одна. Об одном и том же предмете не может быть двух совершенно различных и противоречивых мнений, как самый предмет в одно и то же время не может быть и не быть самим собою. Если люди расходятся в мыслях и спорят между собою, это значит, что одна сторона, или обе не видят предмета в настоящем его свете, не видят истины. Говорят, что прения ведут к раскрытию и познанию истины. Правда, но при известных условиях; а этих именно условий у нас и недостает. Будем откровенны и не пощадим себя во имя истины и для блага нашего отечества; раскроем эти недостатки наши как должно.
Во-первых, мы мало учимся. Не возлагайте всех своих надежд на многочисленность и разнообразие наших учебных заведений. Каковы бы они ни были, они не дадут нашему народу людей истинно мудрых, если их воспитанники не продолжают учиться во всю свою последующую жизнь. Один из знаменитых наших наставников прежнего времени сказал: „не школа делает ученым, а кабинет“. А посмотрите в кабинеты большинства наших образованных людей, – чем они наполнены? Газетами для собирания текущих новостей и книгами для легкого чтения. Мне скажут: не всем же быть профессорами. Правда. Но в том-то и велика наша ошибка, что учения, серьезные книги мы предоставляем одним профессорам и школьникам, а сами для обсуждения вопросов величайшей важности выступаем только с теми сведениями, которые подложат нам на данный случай журналы и газеты, не имея возможности судить о деле самостоятельно и освободиться от этой умственной опеки, в которой закрепили нас писатели настоящего дня самых противоречивых воззрений. От того-то, по прекрасному нашему народному выражению, мы и живем чужим умом. Между тем посмотрите, что от этой скудости в основательных познаниях у нас происходит прежде всего крайняя самоуверенность. Кто у нас не считает себя в праве судить и говорить, и спорить о всевозможных вопросах, тогда как люди много знающие, видя ясно пределы своего знания, любят молчать и слушать и уступать другим, с ясным сознанием их преимуществ? Скажем больше: мы не имеем общего взгляда на совокупность человеческого знания, мы не можем указать каждой науке в ряду знаний ее собственное место, мы перемешиваем предметы знания и перемещаем их из одной области в другую вопреки их природе; мы редко сознаем, какой тесный кругозор имеет избранная нами специальность и, обладая только ею, по праву образованных людей, вторгаемся в области высшего знания совсем для нас недоступные. И как часто с разрозненными отрывками сведений, вырванных из разных областей человеческого знания, мы беремся за решение судеб нашего народа и отечества.
Во-вторых, мы мало думаем. При нашем воспитании, много нам преподавали разных наук, многими сведениями наполняли нашу память, но не было заботы о тщательном развитии наших умов и приучении нас к строгому самостоятельному мышлению. У нас и доселе руководящие в этом отношении науки и упражнения, коих польза и благотворность веками признаны, находятся в пренебрежении.Что же отсюда происходит? В наших рассуждениях и прениях господствуют неточность определений, смешение понятий, уклонение от вопросов, непоследовательность в выводах, неправильные умозаключения (софизмы), стремление разом выгрузить все свои познания, без соображения, идут, или нейдут они к делу; а что всего хуже, – это привычка уклоняться от тщательного и трудного рассуждения и поражать противника заученною фразою или бродячею чужою сентенцией. Все это как в нашей современной печати, так и в устных рассуждениях затягивает прения, затемняет вопросы, соглашение делает невозможным, а если ко всему этому примешивается самолюбие, пристрастие и раздражение, то прения и собрания теряют свое умственное и нравственное достоинство. Здесь, по выражению великого учителя нашей Церкви – Филарета, митрополита Московского, „порицание сражается с порицанием без надежды соглашения“. И далеко улетают отсюда и истина, и справедливость, и благо отечества!
Далее, – есть еще нечто более и вредное и опасное в складе наших умов и убеждений. Ложно поставленное просвещение совершенно разъединило нас в самых основных наших воззрениях по главнейшим вопросам жизни человеческой. В последние пятьдесят лет в каждое десятилетие выходили на поприще нашей общественной деятельности люди с самыми противоположными убеждениями. Не подготовленные надлежащим образом молодые ученые постоянно привозили нами из-за границы, как ныне говорят, последнее слово науки. И этих последних слов накопилось так много, что наши общественные деятели из одного и того же народа, при своих рассуждениях, перестали узнавать друг друга. По их речам можно узнать, какой философской системы они представители и какого времени воспитанники. Вы встретите (употребляем поневоле не церковные выражения) и рационалистов, и эмпиристов, и реалистов, и позитивистов, и деистов, и атеистов со всевозможными подразделениями и оттенками. Если присоедините сюда людей, которые, не усвоивши никакой определенной системы, набравши отовсюду всего по частям и по слуху, применяют свои отрывочные познания к делу и не к делу, – вы поймете тот хаос, который господствует в нашем умственном мире. Могут ли прийти к единогласному решению, например, вопросов религиозных люди, из которых один ни во что не верует, другой говорит, что для него все веры равны, третий – что вера, как переходная ступень развития, нужна только для невежественных масс, иной – признает пользу церковных богослужений и обрядов, а другой почитает их напрасною тратою времени и утверждает, что с детства нужно внушать людям любовь к науке предпочтительно пред религией? Можно ли ожидать верных решений вопросов относительно, как ныне говорят, возвышения уровня народной нравственности от мыслителей, из которых один почитает средством к этому влияние Церкви, а другой – театры и общественные удовольствия; один рассчитывает на духовенство, а другой находит нужным ограничить его влияние на народ; один требует нравственного наблюдения над народом, другой проповедует свободу совести, подразумевая под этим великим словом совершенную безответственность; один нарушения закона называет преступлениями, а другой – естественными последствиями влияния среды и организма телесного, не заслуживающими ни осуждения, ни порицания? Можно ли ожидать соглашения и по общественному благоустройству, когда у нас существуют самые противоречивые мнения и о власти, и о государственных законах, и о внешнем наблюдении за поведением граждан, и о приличии, и о чести и проч.? Вот здесь собственно и можно видеть, когда прения приводят и когда не приводят к соглашению. Когда люди согласны в общих воззрениях, в коренных основаниях для решения известных вопросов, но встречают недоразумение, как согласить частный случай с общим началом, тогда соглашение возможно; но когда идет спор о самых глубочайших основаниях веры, нравственности и общественного благоустройства, тогда не на чем ни утвердиться, ни согласиться; тогда слушая людей даже почтенных по летам и по влиянию на нашу общественную и народную жизнь, но совершенно расходящихся в воззрениях на основные начала веры, знания и жизни, – впадаешь в отчаяние, и не видя надежды на их соглашение и переубеждение, невольно вспоминаешь вопрос Никодима, князя жидовского: како может человек родитися стар сый? (Ин. 3:4).
Наконец, главное наше заблуждение и несчастье состоит в том, что мы, называясь народом христианским, или совсем отрицаем, или смутно сознаем влияние христианства на жизнь общественную и государственную и на судьбы народов. Мы не верим, что христианское учение проникает во все отрасли и разветвления человеческой жизни, что в нем, по Писанию, обетования не только будущего блаженства, но и земного благополучия (1Тим. 4:8). Признав с чужого голоса веру делом одного сердца и оставив ее каждому для его личного употребления, так сказать для домашнего обихода, мы не заботимся и сами приобрести и дать детям нашим полное и цельное христианское миросозерцание, обнимающее и научные воззрения, и все виды и степени человеческого развития, и законы государственные, и понятия юридические, и народные нравы и обычаи. Оттого мы и вышли на языческую почву искания истины и снова делаем опыты устройства царств и народов по соображениям человеческого разума, давно в течение веков доказавшего свою слабость и недальновидность в этом отношении. Поставив для очистки совести закон Божий в программах воспитания, мы держим его в стороне, как отдельную ни с чем не связанную науку, и предположив, что вся сумма христианских познаний заключается в учебниках, мы по окончании воспитания не заглядываем ни в Библию, ни в творения великих учителей Церкви, ни в историю Церкви и христианского подвижничества, где раскрываются и высочайшие истины, и законы, и пути истинного человеческого совершенствования. От того как в наших учебных заведениях все науки врозь глядят, так и в наших суждениях и прениях по вопросам жизни являются непримиримые и безвыходные противоречия. Мы в своем самообольщении этого явления не почитаем за великое бедствие, но скоро опыт докажет нам это, если уже не доказывает.
Было время, когда наша Русь справедливо называлась святою, сознавая себя под руководством Божиим; было время, когда народ русский мыслил и действовал как один человек. Ему недоставало внешнего образования и гражданского благоустройства; все это было нужно, все это желательно было приобрести, но зачем мы позволили сдвинуть себя в области знания с оснований веры, и в деле жизни с оснований христианской нравственности, уставов Церкви и исторических преданий?...
Русское дворянство всегда честно служило отечеству. Оно спасало его от гибели в годины внешних народных бедствий, а теперь ему предлежит подвиг спасать народ от бедствий внутренних, от умственного и нравственного растления. Два великих дела в этом роде у вас теперь на очереди. Вам поручено Высочайшею волею наблюдать за делом народного начального обучения и народного отрезвления. Да поможет вам Господь достойно совершить это призвание: „старайтесь, по заповеди Апостола, сохранять единение духа в союзе мира“.