Слово в день преподобного Антония Великого⁴.

Дело же свое да искушает кииждо, и тогда в себе точию хваление да имать, а не во ином. (Гал. 6:4).

В последнее время у нас между людьми мыслящими пишущими и имеющими влияние на общественные дела замечается особенно одно похвальное движение, – это забота об исправлении так называемых общественных недугов, или общественной нравственности. В какой мере эта забота достигает своей цели, – трудно решить. Упадок нравственности у нас очевидный: меры к ее улучшению предлагаются большей частью новые; поприще, где они должны быть применяемы, судя по пространству нашего отечества, – безграничное. Где какая мера принята, где испытана, где устояла или оставлена, – все это покажет будущее, если только мы сами позаботимся узнать, что выходите или вышло из наших сочинений, советов и распоряжений. Но нам, служителям Церкви теперь же с точки зрения христианской заметно, что во всех подобных мероприятиях большею частью опускается из виду самый первый подступ, самое начало и самый надежный прием в трудном деле исправления общественных недугов, – это исправление каждым прежде всего самого себя. Св. Апостол Павел говорить: „каждый да испытывает свое дело, и только тогда будет иметь похвалу в себе, а не во ином“.

Из этого слова Апостола мы можем понять, что когда мы окидываем взором наше общество или народ, и для их благоустройства придумываем полезные меры; когда заранее утешаемся своими счастливыми мыслями и добрыми надеждами: тогда мы ищем себе похвалы во ином, т.е. желаем распространения добра только в других людях. Но и для нас было бы полезнее и для дела исправления общественной нравственности благонадежнее, если бы мы прежде постарались иметь похвалу в себе, т. е. если бы прежде позаботились об исправлении самих себя и осуществлении добра в своих делах и собственной своей жизни.

Мы большею частью смотрим на жизнь общественную и народную в целом ее объеме или обширных ее частях, и придумываем широкие, всеобъемлющие меры; для ее исправления, но не замечаем, что нравственное исправление человечества не то, что возделывание обширных полей, или фабричное производство, где наиболее нам помогают новоизобретенные орудия и сильнодействующие машины. Здесь, в жизни нравственной, кроме общих мер, каждая отдельная личность требует особых приемов для свободного ее убеждения в благотворности предлагаемых ей мер усовершенствования, что прекрасно понимает и исполняет наша Церковь, когда, кроме общих наставлений, поручает отдельно каждого из нас руководству духовного отца. И только при этом условии близкого личного влияния на тех, кого мы желаем исправить, будет наиболее обеспечено движение отдельных личностей к усовершенствованию; а умножение числа их будет действительным шагом к улучшению общественной нравственности. И в этом смысле, кто, осознав потребность общего исправления, начинает его с самого себя, подавая в себе добрый пример другим, тот действительно начинает самое дело, а не служить ему одними словами.

Итак, „начинай каждый с самого себя“, – вот что мы должны принять за непременное правило, если действительно ревнуем о нравственном исправлении и преуспеянии нашего общества и народа.

И во-первых, этого требует от нас справедливость или разумная последовательность в наших действиях. Почему мы так подробно и с такою заботливостью изображаем наши общественные недуги в литературе и устных беседах? Конечно, потому, что видим в них уклонения от правильного течения жизни, вредящие нашему благосостоянию в настоящем и угрожающие бедствиями в будущем. Почему мы так стараемся о приискании мер к прекращению .заблуждений, пороков и злоупотреблений в обществе? Конечно, потому, что желаем ему блага, преуспеяния, процветания. Если же заблуждения и пороки – зло, если в их врачевании наше благо: то не требует ли справедливость, чтобы каждый советник и попечитель о благе общем осмотрелся сначала сам, не страдает ли он теми же или подобными недугами, в которых обличает общество, не вносит ли он в общество и со своей стороны значительную долю того разрушительного начала, которое называется злом? Не естественно ли, чтобы он прежде других, или по крайней мере не позднее других позаботился о развитии в себе другого целительного начала, которое называется добром, и которое он желает распространить в обществе? И при этом справедливость же требует, чтобы не было опущено из виду еще одно важное условие: не включать всю свою нравственность в понятие внешней добропорядочности, приличия, безукоризненности пред общественным мнением, а помнить, что в сущности она состоит в чистоте помыслов, желаний и намерений, во внутренней правоте всех наших действий и постоянном стремлении к усовершенствованию себя перед Богом и совестью. Просмотревши таким образом себя по совести, тщательно, нещадно, с самообличением, как например требует христианское приготовление к исповеди, обличитель общественных недугов, может быть, вспомнить древнюю еврейскую пословицу: врачу, исцелися сам (Лк. 4:23). С другой стороны, как скоро мы искренно войдем в дело самоисправления, тотчас заметим, что оно есть труд, и труд тяжелый, пожизненный. Значит, чем решительнее меры, предлагаемые нами для врачевания общества (разумеется, если они здравы), тем больше мы возлагаем на него труда. Если же это так, то справедливо ли возлагать этот труд только на других, а самим и не начинать его? Не есть ли это то лицемерное желание блага народу, в котором обличал Господь фарисеев: „и вам законникам горе, что налагаете на людей бремена неудобоносимые, а сами и одним перстом своим не дотронетесь до них“ (Лк. 11:46).

Деятельный труд исправления себя при желании врачевать общество требуется от нас и потому, что в этом труде заключается наилучший способ узнать доброкачественность и целесообразность тех средств, которые мы предлагаем для исправления общества. Этот способ испытания настолько для нас самих надежнее всяких рассуждений о достоинстве новых планов и проектов, насколько собственный опыт вернее мыслей и предположений; он настолько убедительнее и для других, насколько добрый пример сильнее голословного совета. Какое лекарство полезно мне, то я с убеждением предлагаю и другому; и тем охотнее принимает его другой, чем очевиднее для него мой опыт. Всегда ли предлагаем мы для исправления общества и народа средства, верность и благотворность которых нами самими сознана и испытана? По-видимому, нет. Если бы мы нравственность понимали как должно, и средства для своего исправления применяли к делу как следует, тогда мы не почитали бы, например, общественных увеселений важною мерою для исправления народа; потому что видели бы на себе, как они развлекают, лишают собранности мыслей и твердости духа, как легко при частом их повторении к ним пристраститься; а при невнимании к себе, как легко перейти от удовольствий невинных к порочным и преступным. Точно так же мы не признавали бы и богатства, или даже материального обеспечения главным средством охранении от пороков и преступлений, потому что сами заметили бы, что не столько внешние условия жизни, сколько внутренняя самостоятельная сила духа охраняет нас от падений, а богатство и избыток средств незаметно ведут к роскоши и подрывают энергию к нравственному труду, а не усиливают ее. Мы не признавали бы и науки и просвещения единственным путем к нравственному совершенству, потому что знали бы по опыту, что от знания до дела, от наполнения ума сведениями до обогащения духа добродетелями – очень еще далеко; что здесь предстоит совершенно особый род деятельности, отличный от удовлетворения потребности знания. Здесь предстоят: изучение требований совести или нравственного закона и внимание к ним, подвиг постоянного наблюдения за своим сердцем, тяжелая борьба с вожделениями плоти и со своею слабостью и неустойчивостью, труд восстановления себя после неизбежных и горьких падений, терпеливое перенесение или переживание духовного расслабления и утоления, тоскливости и уныния, сопровождающих нравственное напряжение и, наконец, побеждение испытаний, отовсюду нас окружающих. Одним словом: здесь требуется особая наука и особый труд, который глубоких мыслителей и ревнителей чистой нравственности приводили к убеждению в непреложной истине слов нашего Искупителя: без Мене не можете творити ничесоже (Ин. 15:5). Если бы мы, ревнители народной нравственности, сами проходили эту школу, мы прежде всего старались бы общество и народ содержать в союзе с Церковью, и прежде всего собственным примером поощряли бы их к исполнению ее спасительных уставов о молитве, бдении над собою, воздержании и хранении нравственной чистоты. А что этого истинно нравственного опыта в нас нет, или мало, – это видно еще и по тому разнообразию и по тем беспрестанным пробам и переменам в средствах для так называемого подъема общественной нравственности, какие мы предлагаем Иначе мы знали бы, что каждая нравственная мера для своего успеха требует углубления в почве нашего духа, как вновь посаженное дерево требует углубления и укрепления в земле корнями; знали бы, что частые перемены в направлениях нравственной жизни вредят ее развитию и росту так же, как беспрестанная пересадка деревьев – успешному разведению сада. Эти перемены наводят на мысль: уж не сбились ли сами новые советники и руководители общественной нравственности с прямого пути и не затрудняются ли найти его или возвратиться на него?...

Кто прежде сам осуществляет в своей жизни возвещаемые им начала доброй нравственности, тот может быть уверен, что имеет в своих руках наилучшее средство для врачевания недугов общественных. Господь не напрасно в Своем обетовании о вечном воздаянии проповедникам Евангелия поставил олова в таком порядке: иже сотворит и научит, сей велий наречется в царствии небесном (Мф. 5:19); Он дал нам этим понять, что не учение, а творение добра есть первый и наиболее верный способ его распространения. Истинное добро имеет вокруг себя живительную атмосферу. В обществе с человеком добрым чувствуем спокойствие, безопасность, освежение, ободрение, возбуждение; в нем есть сила, поднимающая внутреннюю жизнь его окружающих; к нему естественно тяготеют люди, склонные к нравственному преуспеянию. Христос Спаситель, давая нам понять эту живительную силу добра, называет его светом: вы есте свет мира (Мф. 5:14). В темную осеннюю ночь заблудившийся спутник издалека видит и слабый свет, брезжащий в окне крестьянской хижины, и с радостью идет на него, находя в нем спасение. Так же дороги во времена упадка народной нравственности примеры истинной добродетели, особенно в народных учителях и руководителях. Этими светящимися точками христианского совершенства, в лице древних подвижников, народ наш был руководим в нравственной жизни с успехом во времена самые темные. Ясно, как велико было бы влияние примеров высокой нравственности при распространении просвещения. Это и было бы, если бы во множестве людей, ныне рассуждающих и пишущих об улучшении общественной нравственности, было побольше этих светящих точек истинного добра. Около них составлялись бы кружки любителей добродетели, а не новостей только и удовольствий; год от года эти кружки расширялись бы и умножались, и добро тихо, но верно, как жизненная сила, разливалось бы в нашем отечестве. Тогда образование было бы украшением крепко сложившегося здания народной жизни, а без этого все украшения, какие дает образование, всегда будут блестеть только на его наружности.

Нам могут сказать, что не все же советники в деле врачевания общественных недугов сами страдают теми же недугами, от которых желают спасти общество; не все бросают жен и детей, разрывая супружеские связи; не все крадут казенные и общественные суммы; не все возмущаются против власти родительской и правительственной и т. п. Но, успокаивая себя этим, мы обнаруживаем свое заблуждение в том отношении, что признаем пороки злом тогда, когда они уже достигли ужасающих размеров, и хотим исторгать их с корнем, когда они уросли и окрепли. Преследуйте зло в семени и зародыше, и во-первых в себе и ближайших к вам людям; а это преследование зла в его зачатках и составляет ту великую науку добродетели, которая делает твердыми в нравственных правилах семейства и общества. Основанием успеха в этом великом деле и служит общий строй жизни каждого из нас, сознательный, твердый, более или менее строгий, упреждающий развитие зла, очищающий, по учению евангельскому, ниву от сорных трав, чтобы он не выросли и не подавили пшеницы. Этого-то направления к христианскому духовному труду, обязательному для каждого здраво понимающего истинную нравственность, – и мало ныне видно в нашей жизни. Мы отослали этот труд в монастыри, к монахам, как ненужный для мирянина, и – еще больше, – как несоответствующий духу нашего времени. Оттого-то наше время и отличается таким страшным распространением пороков и преступлений; оттого-то наша общественная жизнь так и поросла всякими сорными травами.

С другой стороны, мы опускаем из виду, что в душе и жизни человеческой как добродетели, так и пороки имеют тесную связь, так что одною добродетелью мы подготовляем и поддерживаем другие, и одним пороком зарождаем и питаем множество других. Мы, мирные граждане, не умеем научным образом воспитывать для отечества храбрых воинов и героев, но мы внушили детям нашим покорность воле Божией и любовь к отечеству, приучили их к воздержанию и лишениям, вдохнули в них мужество и твердость в трудных случаях жизни, – и мы дадим в них Царю нашему тех же героев, которые всегда выходили у нас не только из дворянских, но и из крестьянских благочестивых семейств и помимо военных воспитательных заведений. Мы не умеем подготовить детей к успешной работе в канцеляриях, в казначейской службе, к искусному служению делу правосудия, но мы не позволяем ни себе, ни детям нашим праздности, лжи, кривды бесчестных поступков, – и мы дадим нашему обществу благонадежных и полезных деятелей на всех поприщах. То же должно сказать и в отношении к порокам. Мы не крадем и никого не учим воровству, но мы позволяем себе лишнюю и неблаговременную роскошь, увлекаем в нее других, не имеющих равного с нами состояния, и тем ставим их как бы в необходимость искать средств к роскошной жизни путями непозволительными. Мы никому не советовали самоубийства, но распространяли ложные мысли о достоинстве и судьбе человека, подавали пример пренебрежения к жизни, нравственного бесстрашия и безответственности, – и тем открывали для слабых духом людей широкую дорогу к самоубийству и другим преступлениям.

Так, когда поглубже всмотримся во все наши планы для улучшения общественной нравственности: убедимся, что они обнимают только внешность, скользят по поверхности общественной жизни. Все, что мы почитаем внутренним, касающимся оснований нашей жизни, ограничивается познаниями, мыслями, стремлениями только к постижению, а не осуществлению умопредставляемых идеалов. Но нам нужна практическая почва действительной добродетели, а не мечтательной нравственной жизни. Покажите в себе пример чистого действительного добра; сделайте это добро любезным и вожделенным для других; увлеките тех, кого хотите исправить, к подражанию вам; сопровождайте затем это жизненное влияние какими угодно способами распространения полезных наук и искусств; тогда все пойдет в прок и принесет истинную пользу и вам самим, и обществу. В противном случае вы не будете иметь, – вспомним слово Апостола, – похвалы ни в себе, ни в других. Аминь.