IX. ЗАМЕЧАНИЯ НА ПРОЕКТ КОМИТЕТА И НА ОБЪЯСНИТЕЛЬНЫЕ ЗАПИСКИ К СЕМУ ПРОЕКТУ

Комитетский проект, первоначально обнародованный в разных частных изданиях, обнародован наконец и официально в „Правительственном вестнике”, вместе с объяснениями к нему.

Обнародование проекта прежде предложения его на законодательное обсуждение, очевидно, означает вызов суждений о проекте и его основаниях.

Мы считаем себя обязанными на этот вызов, дать наш отзыв, подвергнув обсуждению проект и его мотивы. Некоторых мыслей, выраженных в проекте и некоторых соображений, выдаваемых теперь за основания статей проекта, мы касались частью в первом выпуске исследования, частью в первых главах настоящего, второго. Остается рассмотреть с полным вниманием те положения проекта и те соображения, которые еще не были обсуждены и дополнить те наши замечания, которые высказаны кратко.

Проект основных положений, какой поставлено в обязанность комитету выработать, по силе многократных заявлений комитета, должен удовлетворять главным образом двум условиям: применить начало судебных уставов 1864–1867 гг. и не отступать от церковных правил. „Уподобление суда духовного судам государства, говорит комитет, и согласие первого с последними в действиях, составляют всегдашнее основное начало исторического развития суда духовного и в древней Вселенской и в особенности в нашей Русской церкви. Нельзя также отрицать, что это принаровление духовного суда к судам государства должно иметь свои границы, и быть тщательно соображено с требованиями канонов Церкви, с коренными началами ее устройства и управления, в противном случае духовный суд может не только утратить свои самобытные и отличительные черты, но и превратиться в суд светский. Духовный суд должен быть согласован с судом государства и вместе отвечать требованиям канонов Церкви и устройства». Основание к такому именно пониманию своей задачи комитет усматривает в самом определении Св. синода об учреждении комитета. По свидетельству комитетской записки (Ч. I, 1, 2) комитету поставлено в обязанность: „ составить основные положения преобразования духовно-судебной части, сообразно тем началам, на которых совершено преобразование судоустройства и судопроизводства по гражданскому, военному и морскому ведомствам, по применению сих начал, насколько это окажется полезным и возможным, к свойствам, целям и потребностям суда духовного. Из внимательного обсуждения этого текста определения Св. синода комитет вывел для себя два руководящие указания: первое то, что во всех своих предположениях относительно будущего устройства духовного суда, комитет должен принимать за исходные данные те начала, которые в виде основных положений, приведены в светских судебных уставах, и второе то, что „ безусловное следование этим началам для комитета необязательно, напротив, возможность применения их к духовному суду должна быть постоянно соображаема как с положениями канонического права, так и с особенностями духовного управления и духовного суда“.

В виду сего категорического заявления и нам предлежит прежде всего рассмотреть – в какой мере проектом выполнено то и другое условие.

1. Отношение комитетского проекта к основным положениям преобразования общих судов Высоч. утв. 29 сент. 1862, к судебным уставам 20 ноября 1864 г. и к уставам военного и военно-морского суда 15 мая 1867 года.

Уже самое первое впечатление, оставляемое чтением комитетского проекта, напечатанного в „Правительственном вестнике” таково, что он есть в большей части своих положений буквальное повторение основных положений 29 сентября 1862 и статей судебных уставов 20 ноября 1864 г. Ближайшее сравнение комитетских положений с положениями 1862 и 1864 гг. не оставляет ни малейшего сомнения в том, что комитет большую часть своих положений буквально выписал из указанных выше источников. Для убеждения в сем мы приведем подлинники всех выписанных статей. Некоторые статьи выписаны буквально, другие применены с заменою светских названий соответствующими духовными, иные изменены в существе. Только I и IV части проекта (ст. 1–5, 145, 146, 149–155) составлены независимо от указанных источников.

Для ясности и раздельности мы укажем особо: а) статьи, переписанные буквально или только с немногими и неважными изменениями, – б) статьи, проектированные в противность указанным источникам, и в) статьи, собственно комитету принадлежащие.

а) Статьи проекта, согласные с основными положениями 29 сент.

1862 и с судебными уставами 20 ноября 1864 г.

Статей, буквально заимствованных из основных положений 29 сент. 1862, или из суд. уставов 1864 г., или вполне согласных с ними по мысли и существу – 114 (считая примечания за особые статьи), т. е. более ²/з всего состава. Именно:

б) Статьи, проектированные в противность основн. полож. Высоч. утв. 29 сент. 1862 г. и суд. уставам 20 ноября 1864 г.

Таковых статей 17.

в) Статьи собственно комитету принадлежащие.

Таковых статей в комитетском проекте оказывается 32, именно статьи: 1, 2, 3, 4, 5, 14 примеч., 33, 49, 74 примеч., 78, 102, 112, 120, 121, 135, 136, 137, 138, 139, 140, 141, 144 примеч., 145, 146, 148 примеч., 149, 150, 151, 152, 153, 154, 155.

Итак, из всех 163 статей проекта (155 статей и 8 примечаний) 114 статей выписано из основных положений Высоч. утв. 29 мент. 1862 и из судебных уставов 20 ноября 1864 года, 17 статей составлено в противность началам указанных источников и 32 статьи составлено вновь.

Более двух третей всех статей проекта выписано из указанных источников, большею частью, совершенно буквально и в некоторой части с незначительными изменениями и немногими дополнениями. Не только начала основных положений, но и внешнее их выражение, порядок заимствованы из основных положений 1862 г. и из судебных уставов 1864 г. Начало отделения судебной власти от административной, начало отделения обвинительной власти и сосредоточения ее в особых органах, судопроизводство гласное и устное – и проч. и проч. – все принято в комитетский проект. Сущность изменений и отступлений большею частью состоит в замене названий: мировой судья словами: духовный судья; окружной суд – духовно-окружной суд. Где в светских основных положениях стоит: судебная палата, здесь: судебное отделение Святейшего синода. Там: министр юстиции, здесь: обер-прокурор Св. синода. Иногда из одной статьи светской – здесь делаются две (65 = 48, 51), из двух – одна (53, 54 = 40). Немногие дополнения, сделанные к выписанным статьям, не имеют особой важности. Таковы в 28 статье дополнения о числе членов архиерейского и пресвитерского сана в судебном отделении Св. синода, в 31-й о числе архиереев для суда над лицами архиерейского сана, в 36-й о допущении к должности прокурора и лиц не имеющих юридического образования, в 82 прибавление о допросе свидетелей при апелляционном производстве чрез местных духовных судей; в 83-й простая отсылка к последующему: комитет в иных случаях был так неразборчив в выписке светских положений, что выписывал даже и такие, которые практически неосуществимы при проектируемой им организации духовных судов. Таково переписанное комитетом постановление о предоставлении прокурору права наблюдения за производством следствий (ст. 90). Прокурору светского окружного суда возможно наблюдать за производством следствия в округе сравнительно не очень обширном. Как будет наблюдать прокурор петербургского духовно-окружного суда за производством следствия в архангельской епархии, в олонецкой? Как будет наблюдать прокурор московского духовно-окружного суда за производством следствия в никольском, яренском, устьсысольском уездах вологодской епархии, или в ветлужском и кологривском уездах костромской и т. д. и т. д.? Статья должна остаться мертвою буквою. Подобная же участь ожидает и статью 124-ю, предоставляющую прокурорскому надзору право наблюдения за исполнением приговоров духовных судов.

Статьи, проектированные комитетом в противность статьям светских основных положений 1862 года и судебных уставов 1864 г., имеют гораздо большую важность. Но эти отступления и противоречия допущены комитетом не в видах сближения проекта с церковными правилами, а совершенно по другим соображениям, или же только для видимого, призрачного сближения. Судебные уставы для производства следствий установляют особые органы; комитетский проект признает это излишним и соединяет должность следователя в одном лице с должностью дух. судьи (10). Мировой судья утверждается Сенатом, духовный не Синодом, как следовало бы для соответствия, а епарх. архиереем (16), который однако же при этом имеет власти менее, чем Сенат. Члены окружного суда назначаются Высочайшею властью по представлению министра юстиции, члены духовно-окружных судов назначаются выборным порядком, и получившие наибольшее количество голосов утверждаются епархиальным архиереем, для того, чтобы поэтому можно было назвать их уполномоченными архиерея. Светское начальство должностные лица ему подчиненные может подвергнуть: 1) замечаниям, 2) выговорам без внесения в послужной список, 3) вычетам из жалованья, 4) перемещению с высшей должности на низшую, 5) удалению от должности и 6) аресту до 7 дней. Власть духовного начальства значительно ограничена в сравнении со светским: оно может подвергать только: 1) замечаниям, 2) выговорам без внесения в послужной список и 3) временному испытанию в архиерейском доме до 2 недель. Светские судебные уставы привод к присяге свидетелей и сведущих людей предоставляют судебному следствию, так как это следствие поставляют самым существенным и самым важным актом суда. Комитет отступает от этого и предписывает к присяге приводить при предварительном следствии, мотивируя в своей краткой записке это отступление тем соображением, что „могут быть следствия по таким делам, при разборе коих в духовно-окружном суде не встретится надобности вызывать свидетелей и сведущих людей в суд”, в существе же имея в виду, при устрояемых отдаленных духовно-окружных судах, ограничить устное судопроизводство и дать больший простор письменному, бумажному и еще, по свидетельству комитета, на основании того соображения, что „в духовном суде вообще представляется более удобным и полезным не требовать свидетелей в суд для личных показаний, по причине относительной неважности подлежащих ему дел“ (3, 96): не стòит из-за таких пустячных дел тревожить свидетелей (!); хотя в другом месте здесь защищаемое положение комитет признает важным злом, требующим исправления. „Отдаленный суд, говорит он, не может действовать с надлежащим успехом; ибо многие обстоятельства дела, которые могут быть известны только ближайшим судьям, имеющим возможность разобрать дело на месте и лично выслушать подсудимых и свидетелей, остаются или вовсе неизвестными, или неправильно сообщенными судьям отдаленным, лишенным возможности самим проверить их“ (2,8). По судебным уставам принято правилом в отмену прежде действовавшего закона (т. ХV, „Уст. угол. судопр.” 23) и для устранения напрасной проволочки, чтобы каждое судебное место само, не обращаясь к высшему суду, разрешало вопрос о подсудности ему дела. Комитетский проект узаконяет старый, судебными уставами отмененный, порядок разрешения возникающих по сему предмету сомнений высшим судом (105). Судебные уставы требуют обязательной явки подсудимого и свидетелей в окружной суд. Комитетский проект ограничивает и это правило, и предоставляет разрешение этого вопроса усмотрению суда, т. е. действует и здесь в видах ограничения устного производства и расширения письменного (108); между тем, по свидетельству самого же комитета в пространной записке, в древней Церкви „свидетели с той и другой стороны должны были лично дать свои показания в суде, и подсудимые сами непосредственно излагали пред судом свои обвинения (sic!) и оправдания. Положительные каноны Церкви требуют личной явки в суд подсудимых”. К этому отступлению от одного из существеннейших, основных и отличительных принципов нового суда комитет вынужден был придуманными им духовно-окружными судами, т. е. принятым им началом удаления суда от подсудимых, вместо приближения его к ним. Краткая записка изъясняет, что „если бы подсудимый не нашел возможным и нужным явиться на суд, то разбор дела может быть и без его присутствия. Чтобы не стеснять (кажется лучше бы не стеснять устроением недалекого, а близкого суда?) подсудимых, а также и свидетелей комитет постановил правило, что обвиняемый может и не являться в духовно-окружной суд, если его не потребует сам суд, и что вызов свидетелей также зависит от усмотрения суда“. Заслуживает особенного внимания средство, придуманное комитетом против этого им же допущенного зла. „Чтобы с принятием этого правила, говорит краткая записка, не ограничить устного производства и не расширить письменного, постановлено, что суд не в праве отказать в допросе свидетелей, представленных сторонами лично в судебное заседание», т. е. если подсудимый привезет из Архангельска в Петербург на свой счет 3–8 свиднтелей, а прокурор, конечно, на казенный. Богатым подсудимым при комитетском суде будет гораздо лучше, чем неимущим.

Достойно всякого примечания как один из составителей записок живописует вред того суда, который проектирует комитет, т. е. вред суда заочного, бумажного. Составитель краткой объяснительной записки пишет о нынешнем духовном суде, что он „производится в тайне и без бытности подсудимого, по письменным актам, составленным во время следствия. Этот порядок (а таков по 108 статье проекта и порядок будущего духовного суда) вполне согласен с порядком, существовавшим в гражданском суде до судебных уставов 1864 г., но не имеет никакого сходства с порядком, какой установлен для суда церковными правилами. По церковным правилам обвиняемый непременно должен быть вызван к суду лично; заочные решения допускались только как изъятие (а по комитетским предположениям будут как правило): если подсудимый не являлся к суду по трем вызовам, в таком случае суд мог постановить о нем заочное решение, как бы в наказание за неявку, да не мнится выгоду имети, бегая от суда (Апост. 74). Постановление решений, без бытности подсудимого, по письменным актам, составленным во время следствия, сопряжено с крайне вредными последствиями. Опыт судебных установлений, образованных по уставам 20 ноября 1864 г., почти ежедневно убеждает, что по актам так называемого предварительного следствия можно вывести заключение совершенно противоположное тому, к которому суд приходит на основании следствия судебного, при котором подсудимый и свидетели лично перед судьями дают показания. Предварительное следствие, даже при самом добросовестном его производстве, как заметил по одному делу Правительствующий сенат, не может исчерпать всех средств к открытию истины в данном случае, а представляет только собрание материалов для полного его обнаружения при судебном следствии. В этом последнем суд и должен искать оснований к оправданию или обвинению подсудимого, так как при этом следствии (судебном) заявляются и обнаруживаются обстоятельства как обвиняющие, так и оправдывающие подсудимого, совокупность которых и должна служить основанием того внутреннего убеждения, по которому составляется решение». При виде таковых недостатков нынешнего духовного суда, сочинитель записки заключает, что для улучшения духовно-судебной части необходимо заменить письменное производство устным. Но все здесь осуждаемое в нынешнем духов. суде будет и в проектируемом духовно-окружном (проек. ст. 108, 112) с тою, впрочем, разницею, что в нынешнем суде, по свидетельству комитетских записок, это есть зло, а в будущем духовно-окружном будет названо улучшением: ибо будущее нами проектируемое всегда лучше настоящего.

Весьма близко подходит сюда и еще один отзыв большой записки (3, 7), именно следующий: „по отдаленности своего нахождения от делопроизводства Св. синод (чит. духовно-окружной суд) произносит в собственном смысле слова, заочные, бумажные решения (проект. ст. 108, 94, 112). Отдаленность суда Св. синода (чит. дух.-окр. суда) при бумажном делопроизводстве бесспорно, затрудняет достижение целей правосудия при всем беспристрастии судей». Как все это идет к проектируемому духовно-окружному суду с тою, впрочем, разницею, что ныне отдаленный суд затрудненный в достижении целей правосудия – один, и при том это суд второй инстанции, а по предположениям комитета таких судов будет несколько и притом судов 1-ой степени!

Что касается новых, собственно комитету принадлежащих статей, то из них начальные и конечные статьи, т. e. 1, 2, 145, 146, 149–155 говорят о предметах церк. суда, и в существе подвергнуты рассмотрению в первом выпуске исследования. Затем в статьях 3, 4 и 5 содержится перечисление наказаний, налагаемых дух. судом, которого по нашему мнению комитету не следовало совсем делать. Проектируя только основные положения устройства и производства духовного суда, вместе с тем проектировать и устав наказаний, значило бы все то же, как если бы комиссия, составлявшая основные положения 1862 года, взялась в тоже время составлять и уложение о наказаниях. Глава 2-я 1-ой части, по нашему мнению, совершенно излишни ⁶⁶. Из остальных новых статей некоторые тоже совершенно излишние. Таково, напр., примечание к 14 статье, содержащее в себе повторение мысли, определенно содержащейся в самой статье. В статье сказано, что духовные судьи и кандидаты избираются всеми священно и церковно-служителями участка. Если поставить, что духовные судьи избираются духовными лицами, живущими в участке, то за сим примечание должно отпасть, как излишнее. Другие самостоятельные комитетские статьи предусматривают случаи, определение которых никаким образом не должно относиться к основным положениям. Таковы ст. 33 и 137, предусматривающие и предотвращающие случаи преобладания в общем собрании Св. синода административных членов над судебными. Иные самостоятельные комитетские статьи определяют совершенно излишние подробности. Такова напр. ст. 49, определяющая – куда, каким судебным местом должны быть представляемы отчеты и удобозаменимая прибавлением к предшествующей статье слов: и представляются низшим судом в непосредственно высший. Некоторые из самостоятельных статей содержат отсылку к другим частям проекта. Таковы статьи 120 и 121, составляющие целую особую главу проекта и содержащие только пересылку к прежним главам проекта, и появившиеся в проекте единственно вследствие неудачного размещения статей об одном и том же предмете (обжаловании судебных приговоров) в двух разных местах, или же отсылку к будущему, по еще не существующему закону. Таково примечание 74 статьи, требующее еще несуществующего закона. Наконец есть самостоятельные статьи, появление которых в проекте объяснить весьма трудно. Такова статья 78-я. Эта статья после того как пред нею изложены были уже правила о производстве дел у дух. судьи, постановляет, что дела у духовных судей подчиняются общему порядку судопроизводства, установленному для производства дел в духовно-окружном суде в качестве 1-ой инстанции, и что отступления от сего общего порядка допускаются лишь в виде изъятия и должны быть с точностью указаны в законе. Таким образом, с одной стороны, статья уничтожает постановления, содержащиеся в предшествующих статьях (73–77) и определяющие особенности судопроизводства у дух. судей, с другой приводит к мысли, что все обряды, формы и судебные акты проектированные для судопроизводства в духовно-окружном суде – обязательны и для суда дух. судьи – и предварительное следствие, и предание суду, и обвинительный акт и т. д. Мы полагаем, что эта статья есть следствие ошибки и недосмотра. Не из этого, конечно, источника произошла другая самостоятельная комитетская статья 102-я, также трудно объяснимая. В этой статье комитет проектирует двухстепенность в разрешении вопроса о предании суду. Судебные уставы предписывают, чтобы обвинительный акт от прокурора в делах менее важных предлагаем был прямо окружному суду, а в делах важнейших – представляем прокурору судебной палаты. В комитетском проекте прокурор обвинительный акт представляет епарх. архиерею, для предания суду, или прекращения дела; так что архиерей является судебною палатою, действующею в качестве камеры обвинения. Но затем, вопреки судебным уставам, не допускающим обжалования постановления палаты о прекращении дела, комитетский проект дает право жалобы на распоряжение архиерея о прекращении дела – прокурору и лицам потерпевшим (102). По проекту комитета прокурор представленное к нему предварительное следственное дело, по рассмотрении оного, представляет к епархиальному архиерею с обвинительным актом, или с заключением о прекращении следствия, или об изменении подсудности. Архиерей может, вопреки мнению прокурора, дать заключение о прекращении дела, об изменении обвинения или об изменении подсудности, пользуясь в этом случае, по объяснению комитета, правом судебной палаты, действующей в качестве обвинительной камеры, но на самом деле не имея ее прав. Постановления палаты окончательны и не могут быть обжалованы. Постановление архиерея о прекращении дела, об изменении обвинения, или подсудности не окончательно и может быть обжаловано, как прокурором, так и потерпевшим лицом. Окончательное решение вопроса о предании суду постановляется уже судебным отделением Св. синода. Архиерей оказывается не судебною палатою, а какою-то новою и судебным уставам 1864 г. неизвестною инстанциею. Введением этой двухстепенности в акте предания суду ход судебного дела в сильной степени замедляется. Положим, что производится дело в округе киевского духовно-окружного суда о священнике каменец-подольской епархии. Оконченное (в месяц) предварительное следствие представляется прокурору киевского духовно-окружного суда для рассмотрения и составления обвинительного акта, или заключения о прекращении следствия (2-й месяц); прокурор находит следствие не полным и возвращает для дополнения (ст. 96, 3-й месяц); прокурор препровождает следственное дело с обвинительным актом к каменец-подольскому епархиальному архиерею для рассмотрения и утверждения обвинительного акта. Архиерей по рассмотрении постановляет заключение о прекращении дела, и препровождает следственное дело со своим заключением к прокурору (4-й месяц). Прокурор не соглашается с мнением архиерея и жалуется в судебное отделение Св. синода, которое соглашается с прокурором, а не с архиереем (5-й и 6-й месяцы). Приготовление к суду и самый суд (7-й и 8-й месяцы). Таково самое быстрое течение дела в одной инстанции при изобретенной комитетом двухстепенности в акте предания суду. Комитет и здесь, как и везде, очевидно, исходит из мысли о недоверии к епархиальному архиерею. Но способ контроля придумывает такой, при котором дело сильно замедляется. Если допустить обжалование действий следователя, прокурора, архиерея, и наконец суда с приостановкою хода судебного процесса, то каждое судебное дело можно превратить в бесконечное.

Сейчас рассмотренная, самому комитету принадлежащая, статья усиливается сделать духовный суд по возможности не скорым. 112-я самому же комитету принадлежащая статья, направляется в другую сторону и усиливается не скорый духовный суд сделать и не устным, а бумажным, также вопреки началам новых судов. Новые судебные уставы не допускают в 1-й инстанции суда не устного, а бумажного с докладом. Комитет в 112-й статье проектирует доклад дела для 1-й инстанции суда. От одних важных начал и целей (устность, скорость) нового суда притом вполне согласных с церковными правилами и практикою древней Церкви комитет отступает; отступить от других (отделение суда от администрации) даже и в виду ясных требований Слова Божия, церковных правил и практики считает ересью против либеральной, газетной моды. Этого требуют гг. Краевский и Трубников, а того не требовали. Сочинитель объяснительных записок к комитетскому проекту ставит дело даже так, что объявляет государственным преступлением непринятие принципа отделения судебной власти от административной в духовный суд. „Если законодательство, говорит он, не нашло других мер к обеспечению правосудия, как отделив суд от администрации; то комитет стал бы в противоречие со стремлением законодательства, явился бы противником его желаний, если бы в своих работах не принял в соображение его указаний и оставил духовный суд, по-прежнему, в ведении администрации”. Весьма странно: отступление от одного начала есть государственное преступление, а отступление от других не есть. Где тот кодекс, в котором так квалифицированы преступления государственные и не государственные?

Итак, комитетский проект представляет в большей своей части, именно во 2-й и 3-й его частях верную, почти буквальную копию основных положений 29 сент. 1862 г. и судебных уставов 20 ноября 1864 г. Отступления от сих источников допущены комитетом в направлении 1) к ограничению устности судопроизводства, и к расширению письменности, бумажности; 2) к удалению суда вместо его приближения (окружные суды вместо епархиальных); 3) к замедлению суда вместо его ускорения. Тайная и даже открыто изъясненная цель всех этих важных отступлений та, чтобы епархиального архиерея наивернейшим образом устранить от всякого с духовным судом соприкосновения. „Суд, приуроченный к епархии, говорится в краткой объяснительной записке, в какой бы форме ни был он, всегда останется в зависимости от администрации.» Следовательно, нужно его поставить как можно далее от епархии; а для этого допустить суд бумажный и нескорый. Для этой цели должны отступить на задний план другие важные требования и принципы новых судебных уставов.

Что касается начал военного и военно-морского суда, то на эти начала комитетом не обращено никакого внимания.

2. Отношение комитетского проекта к указаниям Слова Божия и к церковным правилам.

Проект комитета должен быть согласен не только с судебными уставами 1864 г., но и с церковными правилами. Это требование признается и изъясняется и самим комитетом. Выполнено ли это требование комитетом? Согласованы ли проектированные им положения с церковными правилами? Если в ответ на этот вопрос основаться на похвалах комитета самому себе, то должно поверить, что комитетские положения вполне согласованы с церк. правилами, ибо в похвале комитета самому себе прямо сказано, что ничего более сообразного с церковными правилами, как комитетские положения и быть не может. „ Более удачное подражание канонам и практике древней Церкви едва ли возможно и представить”, хвалит себя комитет. Но если дать место хотя малому скепсису, то окажется, что эта похвала комитета самому себе, по меньшей мере преждевременна и должна быть понимаема как самая смелая гипербола. О правилах, о согласовании с ними своих положений, комитет заботился всего менее; в комитетском проекте церковные правила и упоминаются всего один раз (ст. 2).

Мы уже не один раз изъясняли капитальную и величайшую погрешность, в которую впал комитет, исключив из-под церковного суда наибольшую часть Православной церкви, именно всех мирян, и устрояя церковный суд исключительно для одних клириков и монахов. В Слове Божием ясно говорится, что судебная, карающая власть Церкви простирается на всех во Христа верующих без различия клириков от мирян: елика аще свяжете на земли будут связана на небеси, и елика аще разрешите на земли будут разрешена на небесех. И сам комитет в „Объяснительной записке“ свидетельствует, что по Слову Божию судебная власть Церкви и епископа простирается не только на клириков, но и на всех верующих, когда пишет: „Апостол Павел, преподавая епископу Тимофею разные наставления, между прочим определяет и образ епископского суда над пресвитером в следующих словах: обвинение на пресвитера не иначе принимай, как при двух или трех свидетелях; над прочими верующими – в таких: согрешающих обличай пред всеми, чтобы и прочие страх имели. (Ч. 2, 149). Церковное правило также недвусмысленно свидетельствует, что одно и тоже определение о суде да соблюдается для мирян и для пресвитеров, и для диаконов, и для всех состоящих в клире (Антиох. 6). Следовательно, проектировать правило (ст. 1), что духовному суду подсудны только духовные лица и неподсудны миряне совсем не значит следовать Слову Божию и делать удачное подражание канонам древней Церкви. Эта капитальная погрешность может быть устранена только полным устранением всего проекта, или же открытым заявлением, что правилами и Словом Божиим стесняться не должно, и подражать им не только самым удачным образом; но и каким бы то ни было, не нужно. Комитет пошел в этом пункте несколько далее протестантов. У протестантов не пасторы только, а и миряне духовному протестантскому суду подлежат; в Православной же церкви, по предположениям комитета, миряне подлежать духовному суду не будут. В Православной церкви этого никогда быть не может. Вот первое и важнейшее противоречие проекта правилам.

Второе, первому по важности подобное, заключается в том, что во всем комитетском проекте один библейский и канонический орган церковного суда – епископ устранен и подменен другим, ни в Слове Божием, ни в канонах в качестве судебного органа не указанным, именно епископ пресвитером. По проекту епархиальный епископ судебной власти не имеет, и судебною властью облекаются пресвитеры, которые и пользуются сею властью совершенно от епископа независимо, – пресвитер, духовный судья, пользуется судебною властью единолично, пресвитеры члены духовно-окружного суда – коллегиально. В Священном же писании слова: на пресвитера обвинение принимай не иначе как при двух или трех свидетелях, сказаны епископу Тимофею, а не какому-либо пресвитеру. Чтобы комитетский проект выдать в этом пункте за согласный со Словом Божиим, следовало бы в 1 послании Ап. Павла к Тимофею сказать: „пресвитер обвинение на пресвитера принимай только при двух или трех свидетелях». Равным образом и между церковными правилами, принятыми Православною церковью и содержащимися в Книге правил, нет ни одного, на котором бы можно было основать предположение о предоставлении судебной власти пресвитеру вместо епископа, и комитет действительно не приводит ни одного правила, ибо все правила говорят только о судебной власти епископа и епископов; но не пресвитера и пресвитеров. Вот и второе главное несогласие комитетского проекта со Словом Божиим и церковными правилами, от которого производятся частнейшие противоречащие Слову Божию и канонам положения комитета: 1) учреждение на несколько епархий одного духовно-окружного суда, состоящего из пресвитеров с председателем архиереем, имеющим равный с каждым пресвитером голос; 2) учреждение единоличного судьи пресвитера, производящего суд в совершенной от архиерея независимости; 3) предоставление епарх. архиерею некоторой доли обвинительной власти совместно с прокурором, – обмен, которого ни на каком правиле утвердить невозможно.

Третье, важное противоречие комитетского проекта правилам и духу Православной церкви, состоит в передаче надзора за соблюдением правил и постановлений Церкви от церковной иерархии светским лицам и светскому учреждению – прокурорам и прокуратуре. Наблюдение за исполнением церковных правил и постановлений, и преследование судом нарушителей и по существу, и по церковным постановлениям принадлежит церковной иерархии, и во всю историю Православной церкви составляет ее неотъемлемое право. Комитет предполагает учредить новый вне – иерархический, светский надзор. Не иерархические, а светские лица будут надзирать за неисполнением церк. постановлений иерархическими лицами, и преследовать их судом. Установится для этого особая светская иерархия, с особым главою; учредится особое министерство духовной юстиции, хотя и не с этим наименованием.

Четвертое важное противорѣчіе комитетскаго проекта канонамъ состоитъ въ извращеніи отношеній между епископомъ и пресвитеромъ. По канонамъ пресвитеръ безъ воли епископа ничего не можетъ дѣлать. А по комитетскому проекту не только будетъ судить безъ епископа и независимо отъ него; но и будетъ поручать епископу исполнять свои приговоры, напр., заключить осужденнаго въ монастырь на три мѣсяца.

Таковы главные черты отношений проекта к канонам. Мы отыскивали согласия с канонами, воспроизведения их в проекте устава церковного суда и нашли одни противоречия, и при том в пунктах самых капитальных, основных. По сему похвала комитета самому себе, будто более удачного подражания канонам и практике древней Церкви едва ли возможно и представить, нам кажется не более, как самою смелою гиперболою.

С основными положениями 1862 г. и с судебными уставами 1864 г. комитетский проект во многом согласен по существу и даже по букве представляет их копию; хотя в некоторых пунктах весьма важных (устность, близость, скорость) представляет значительные от них отступления. С церковными же правилами проект представляет несогласие в пунктах самых важных и существенных. В этом отношении комитет не исполнил лежавшей на нем и им заявленной обязанности – представить проект не только согласный с судебными уставами, но и непротиворечащий церковным правилам: с уставами проект согласен во многом и существенном и не важном, с церковными правилами не согласен также во многом и при том самом важном и существенном.

Таковы общие и главные впечатления и замечания о проекте комитета.

Как указанные нами неправильности проекта составляют существенные и важные стихии в нем, проникающие все его построение, то за сим указание еще частнейших недостатков и погрешностей проекта оказывалось бы почти излишним. Если указанные нами капитальные погрешности признать погрешностями и устранить их, то потребуется перестройка всего проекта, при чем могут быть конечно исправлены и частнейшие недостатки. Тем не менее однако же и указание частных недостатков проекта не может быть излишним в видах всестороннего обсуждения этой неоднолетней работы многочленной комиссии. И мы сделаем указание некоторых из усмотренных нами частных погрешностей и недостатков.

3. Замечания о некоторых частных погрешностях и недостатках проекта.

А. Судопроизводство по проекту комитета распадается на две части, из которых одна составляет общую часть, а другая исключение. В общей части изложены правила судопроизводства, заимствованные из светского мирового и общего судопроизводства и распространены на проступки всех духовных лиц, не имеющих особой должности; под исключение подведены проступки против особых должностей, и кроме того все лица архиерейского сана и главные священники. Очевидно, что никакого рационального основания к такому делению нет и указать невозможно, и очевидно, что подобное искусственное деление произведено под давлением суд. уставов 1864 г. Там есть часть общая и кроме ее изъятия; след. и здесь должна быть часть общая и должны быть изъятия. Из чего сделать эти изъятия – это не трудно для решения. Если признать должность священника не должностью, а должность благочинного должностью; то за сим к проступкам первого против священнической должности можно приложить общий порядок, а к проступкам второго против благочиннической должности – особенный. Так и сделано. Мы со своей стороны полагаем, что одинаково неправильно и неосновательно как принятое комитетом различение должности и не должности, так и противоположное требование, чтобы принятый судебными уставами 1864 г. порядок судопроизводства о должностных преступлениях был применен во всем его пространстве и ко всем проступкам духовных лиц. По нашему мнению, наиболее простое и целесообразное разрешение этого затруднения было бы то, чтобы к делам, подведомым дух. судье, применить порядок мирового судопроизводства, а ко всем прочим делам, подведомым остальным духовно-судебным местам, – порядок, принятый судебными уставами для судопроизводства по преступлениям должности. Изменение потребовалось бы только в одной 88 статье о поводах к начатию предварительного следствия, которое с принятием нашего предложения начиналось бы не иначе как по распоряжению подлежащего начальства, а между тем в комитетском проекте вследствие сего отпала бы целая 8-я глава, полная искусственности и недоразумений. Проектированное комитетом в 8-й главе особое судопроизводство, в существе только этим и отличается от общего порядка.

Б. В общем расположении статей, принятом комитетом, примечается та нестройность, что об одном и том же предмете, или судебном акте, говорится в разных местах; вследствие чего являются лишние статьи, содержащие в себе только отсылку к другому месту проекта. Так о порядке обжалования судебных приговоров правила излагаются в двух местах, в главе ІV-й и в гл. VІ-й. Но вся последняя VI глава содержит только пересылки к главе IV и ни одной особой мысли. Конечно, не было невозможности расположить статьи проекта так, чтобы не было нужды в пересылках в проекте весьма необширном. Такой же пересылочный характер имеет отделение ІІ-е главы VIII-й. Такие пересылки есть и в других местах проекта (напр. ст. 83, 88). Есть в проекте и буквальные повторения одних и тех же статей (напр. 83 и 112).

В. В изложении некоторых статей проекта встречается большая запутанность, а в иных недостаток надлежащей экономии в словах. В пример первого должно указать на статью 79 и в особенности на статью 135, которую понять и распутать нисколько не легче, чем разрешить пифагорову теорему. Одних ссылок на другие статьи в ней пять. В пример второго должно указать статьи 147 и 148, из коих последняя представляется совсем излишнею; ибо последняя ее часть, говорящая об исполнении судебных приговоров, уже выражена выше в особой главе о сем предмете; а первая, определяющая, что приговоры третейского суда окончательны, излишня, ибо выражает мысль общеизвестнейшую, и, если и должна быть выражена, то одним словом, на конце предшествующей статьи, который имел бы следующий вид: „решают сии дела на правах суда третейского окончательно“.

Г. Некоторые статьи проекта представляют в себе очевидные пропуски и погрешности. Так а) в главе о подсудности ст. 71 указывает, что судебному отделению Св. синода подлежат только дела по отзывам и протестам на приговоры духовно-окружных судов, постановленные ими в качестве судов 1-й инстанции. Здесь пропущено указание, что судебное отделение Св. синода производит дела и в качестве 1-й инстанции, а последние курсивом написанные слова излишни, за силою 65 статьи, которою ясно определяется, что каждое дело решится только в двух инстанциях и, следовательно, отзыв и протест могут быть только на приговор суда 1-й инстанции. б) Отсутствие указания дел подсудных общему собранию Св. синода в главе о подсудности, должно считать важным упущением. в) В ст. 80 определяется, что отзывы и протесты предъявляются письменно, или словесно, лично, или чрез поверенных. След., духовное начальство, которому принадлежит право протеста в сем случае (ст. 79), может протестовать словесно и чрез поверенных. Прибавкою, к понятию отзывы, стоящему в основных положениях, еще слова – протесты, как сделал комитет, получается несообразный смысл. г) В ст. 86, стоящей в главе о порядке обжалования приговоров дух. судей, говорится: частные жалобы подаются тому судебному установлению, на действия которого приносятся. Это остаток прежнего комитетского проекта, в котором была одна общая глава о порядке обжалования судебных приговоров. С разбитием этой главы на два места, как это сделано в новом проекте, эта статья, в этой редакции уже не приходится к своему месту и не согласуется со статьею 81.

Д. В главе VІІІ-й, содержащей правила об изъятиях из общего порядка судопроизводства, которая вся, по нашему мнению, должна быть уничтожена, заключаются следующие частнейшие несообразности: а) предварительное следствие о настоятелях ставропигиальных монастырей и о протопресвитере московского Успенского собора начинается по постановлению синодальных контор (следовало: московской синодальной конторы) (ст. 132). Но в производстве предварительного следствия эти близнецы разрознены: о настоятелях ставропигиальных монастырей следствие производится лицами духовно-судебного ведомства, назначаемыми в каждом случае по усмотрению судебного отделения Св. синода, а о протопресвитере Успенского собора – членом духовно-окружного суда. В следующих за тем актах эти должностные лица опять соединяются: оконченное следствие об них представляется прокурору духовно-окружного суда, предаются суду епархиальным архиереем, которому не подчинены, и судятся в духовно-окружном суде. Если бы была задана специальная задача придумать наиболее сложный и запутанный порядок судопроизводства, то едва ли и тогда можно было бы придумать более удовлетворительное разрешение задачи, чем какое придумано комитетом. Следствие начинается по распоряжению синод. контор; производится лицом духовно-судебного ведомства, назначаемым по усмотрению суд. отделения Св. синода (для чего контора должна войти в сношение с сим отделением); оконченное представляется прокурору духовно-окружного суда; от него, по рассмотрении, идет к епарх. архиерею для предания суду; от епарх. архиерея опять к прокурору, и если архиерей не согласился с прокурором, может быть жалоба в суд. отд. Св. синода. После всех этих тмочисленных мытарств, наконец, суд в духовно-окружном суде, б) Нельзя не обратить внимания на то, что члены духовно-окружных судов пресвитеры, по подсудности сравниваются с архиереями, главными священниками и членами синод. контор (ст. 138).

4. Соображения, мотивы и основания, на которых построен проект комитета.

Эти соображения, мотивы и основания изложены комитетом в двух записках: краткой и пространной.

Обе записки разнятся между собою в существенных пунктах. Краткая записка весьма редко обращается к каноническим мотивам и выставляет, что комитет в своих предположениях руководился почти исключительно практическими соображениями. Пространная заппска, напротив, пространно излагает со своей точки зрения и разные канонические соображения и представляет, что комитет выслушивал эти соображения и руководился ими. Которые показания вернее, показания ли краткой, или показания пространной записки, разрешения этого вопроса нет. Таже разность между записками и в показании мотивов и соображений, которыми, по их свидетельству, комитет руководствовался в принятии тех или других положений. Так, по показанию краткой записки, в отделении суда от администрации, комитет основался единственно на примерах митрополитов Киприана, Фотия, Ионы и Феогноста, при которых будто бы уже существовал этот принцип. Пространная заппска выставляет и пространно развивает и еще несколько мотивов, которые комитет также будто бы выслушивал, имел в виду, и которыми руководствовался. Которое вернее? По показанию краткой записки комитет проектирует духовно-окружные суды только в виду двух мотивов: малочисленности дел и того соображения, что суд в епархии всегда будет в зависимости от администрации. Пространная записка нас уверяет, что комитет имел в виду и еще многие соображения и между прочими сходство духовно-окружных судов с древними соборами епископов, и проч. Опять которой верить – краткой или пространной? Разнится взгляд обеих записок и на не учреждение при духовных судах Православной церкви французской кассации. Большая записка мотивирует это отступление комитета: 1) тем, что подобного сему установления не усматривается в канонах Церкви; 2) тем, что нарушения закона в дух. судах могут быть усмотрены при апелляционом пересмотре дел и чрез наблюдение прокурорского надзора и обер-прокурора; 3) тем, что допущением отмены окончательных решений дух. судов с первого раза выражено было бы недоверие к их правосудию (хотя это с первого раза и сделано в светских судах), и 4) тем, что мало дел и лиц, подсудных дух. суду. Маленькая записка выставляет, что комитет в непринятии французской кассации в духовные суды не имел в виду этих соображений, а не принял кассации только потому, что это „потребовало бы увеличения расходов на духовно-судебную часть, а число лиц и дел, подлежащих дух. суду, не так велико». Которая вернее изображает мнения и взгляды комитета большая, или маленькая? Есть разность в показаниях записок даже об одном и том же предмете, и разность весьма значительная. Так краткая записка показывает, что дел, подлежащих духовно-окружному суду в 1869 г., было только по 15 на епархию, а пространная ровно вдвое на 30. Которая правду говорит и которая неправду? Некоторые частные разноречия в показаниях записок о соображениях бывших в виду комитета, мы будем иметь случай отметить в последствии.

В какой мере важны некоторые упущения, допущенные краткою запискою, это тотчас же и обнаружилось при газетном обсуждении проекта. Эти упущения послужили основанием фальшивых выводов газетной прессы и выводов весьма важных. Мы сейчас заметили, что, по свидетельству краткой записки, комитет основал мысль об отделении суда от администрации единственно на примерах митрополитов Киприана, Фотия, Ионы и Феогноста. „С.-Петербургские ведомости” строят на этом заключение о несуществовании правил, на основании которых епископ должен иметь судебную власть. „Можно бы предположить, пишет академическая газета, что выражение: „уполномочие», встречаемое в проекте, обусловливается каким-либо каноническим правилом, в силу которого судебная власть в епархии может исходить только от епарх. архиерея; но из объяснительной записки оказывается, что такого канонического правила не существует, что каноническое право не концентрирует духовно-судебной юрисдикции в руках епарх. архиерея. Комитет объясняет предлагаемое им выражение (уполномочие) историческими традициями (митр. Киприан, Фотий, Иона, Феогност). Но если слишком сообразоваться с исторпческими традициями, то никакое усовершенствование учреждений не было бы возможно». Академическая газета показывает вид, что она против канонического правила не пошла бы, и только исторической традиции уважать не хочет. Так и пойдут, на основании фальшивых показаний записок, фальшивые выводы и заключения газетной прессы.

Мотивы и соображения, изложенные в пространной записке заимствованы: а) из „Голоса“ б) „Биржевых ведомостей», в) из мотивов к судебным уставам 1864 года, и г) из журналов самого комитета.

а) Газета „Голос» послужила обильным источником для пространной объяснительной записки комитета, в особенности по предмету отнятия судебной власти епископа. Целые страницы записок выписаны из этой газеты. Для доказательства представляем следующий пример, характеризующий образ заимствования:

Из сличения текста „Голоса” с текстом объяснительной записки ясно, что комитет почти буквально переписывает из статьи „Голоса”, удержав ошибки газеты г. Краевского и даже приумножив их число. Так в газете г. Краевского говорится только об отлучении и извержении, о чем и действительно говорится в правилах. Комитет присоединяет еще: запрещение, о котором в правилах не говорится. Так комитет в доказательство мысли, будто епископы подвергаются наказаниям без суда, делает ссылку на 17 правило Антиохийского собора и на 28 Карфагенского, в которых говорится совсем не о том.

Подобным образом из газеты г. Краевского комитет делает буквальные заимствования и выписки и в других местах записки. Сравн. „Голос” 1872 № 60 и 62, и Больш. комитетск. записки ч. 2, стр. 69, 73, 74, 38, 39, 13–15; „Голос” 1871 № 289; Объясн. записи. ч. 2, 95–106 и др.

Из газеты г. Краевского комитет заимствовал и ту мысль, будто законоположения устава духовн. консисторий видимо несообразны с требованиями канонов древней Церкви (сравн. „Голос” 1872 № 60 и Больш. записк. комитета ч. 2, 75).

б) Другим источником сведений и взглядов, проведенных в объяснительных записках комитета, послужила газета г. Трубникова – „Биржевые ведомости”. Для доказательства представим небольшую выписку:

Подобным образом делаются заимствования и из других №№ газеты г. Трубникова и буквально переносятся в объяснительную записку комитета. Слич. „Бирж. вед.” 1872 №№ 154, 156, 210, 237, 251, 258, 270, 88, 89 с простран. объяснит. записк. ч. 2. 13–15, 36–48, 64–78, ч. 3, 11–14, 23–26 и др.

Достойно всякого примечания и даже удивления, что комитет церковному законоведению и канонической герменевтике учился у гг. Краевского и Трубникова, и учился с таким прилежанием и вниманием, с такими успехами, что заслужил полное и безусловное одобрение своих учителей.

Г. Трубников уже и выразил свое одобрение и благодарность комитету за усердие в науке и за верность его началам, развитым в его газете. В № 179 „Бирж. ведомостей» (1873) читаем: „в нашей газете печатается капитальный и почтенный труд Высоч. утв. 12 янв. 1870 г. комиссии по преобразованию духовно-судебной части. В свое время, когда еще только зарождалось и получало жизнь это прекрасное и необходимое преобразование, мы имели возможность останавливаться на нем с тою серьезностью и обстоятельностью, которой оно заслуживало... Мы искренно рады, что все наши положения нашли себе надлежащее место и развитие в лежащем пред нами проекте комиссии”.

И так г. Трубников радуется и благодарит. Еще бы! Его мысли целиком из его газеты перенесены в официальный проект и в официальную записку. Даже иерархия является в мундире. Мудрено не радоваться и не благодарить. „Начало отделения власти судебной от административной, пишет г. Трубников, господствует над всем проектом. Составители проекта оценили по достоинству анормальность единоличной, правящей и суд творящей епархиальной власти и значительно сократили ее, наделив светскую прокуратуру соответственною силою действия и иерархическою самостоятельностью. Заключение: „комиссия разумно и добросовестно исполнила лежавшие на ней обязанности, труд ее, удовлетворяя главным поставленным жизнью и юридическою практикою требованиям, может служить прочным основанием для будущего проекта духовно-судебной реформы».

в) Не мало заимствовано в комитетские записки из мотивов к судебным уставам 1864 года. Этим мотивам составитель комитетской записки нередко придает важность и авторитет высшие и большие, чем библейским и церковным источникам. Так соображения комиссии, составлявшей судебные уставы 1864 г. об отделении суда от администрации, составитель записки называет „до того убедительными, что они должны быть сполна перенесены на почву рассуждений о необходимости отделения суда от администрации и в дух. ведомстве” (2, 19), не взирая на свидетельства Слова Божия и церковных правил, которыми такое отделение не допускается.

г) Под объяснениями некоторых статей в комитетской записке находим цитаты такого рода: Ж. 15, 40, 62 и т. д. Это конечно значит, что объяснение заимствовано из рассуждений комитета, изложенных в комитетских журналах. Но такие цитаты встречаются только под немногими статьями, под большею же частью объяснений нет этих цитат. Что это значит? Ужели то, что все эти нецитированные объяснения и мотивы сочинены и во внимании комитета никогда не были? То обстоятельство, что эти нецитированные статьи нередко оказываются выписанными из „Бирж. вед.» и „Голоса” дает силу вероятия тому предположению, что таковые объяснения суть сочинения и во внимании комитета никогда не были. К тому же заключению приводят и те странные ошибки, неверные цитаты, столь частые именно в объяснениях незаимствованных из журналов комитета. Невероятно, чтобы ни один член комитета не заметил, и не обратил внимания на таковые столь ясные погрешности и неправильности, даже и в виду того, что таким образом, будто бы, доказываются положения, принятые комитетом: доказывать можно и без неверных цитат. По нашему мнению, объяснительная записка содержание свое должна заимствовать только из комитетских журналов, содержащих рассуждения комитета и из тех мнений членов комитета, которые предложены были членами комитету, как их мнения по этому делу. Все прочее, сочиненное, должно отпасть. Сочинить, или выписать из газеты можно много; но нельзя сочиненное, или выписанное из газет, и непредложенное комитету, выдавать за мнение комитета. Если комитету принадлежит только отмеченное в записке, то весьма немного этого принадлежащего.

Комитетские записки изложены вполне безлично. Везде мы читаем: одни члены, другие члены; но кто именем одни, и как зовут других – этого не объявляют. Только в двух местах делается отступление от этой глухой исповеди, и выставляется на вид член комитета г. Лавров – в одном (2, 36) как защитник мысли о невозможности отделения судебной власти от административной в лице епарх. архиерея, в другом – как проповедник неправославия „совершенно чуждых и неизвестных в Православной церкви мыслей, что вся судебная власть сосредоточивается в епископе и епископстве (43)“. Во всех прочих случаях записки безыменны, на предъявителя. И в этом комитет отступает от объяснительных записок к суд. уставам 1864 г. В последних каждое мнение было с именем членов, разделяющих оное. Члены этого комитета боятся явиться с их именами. Но которые руководствуются чувством этой боязни – консервативные, или прогрессивные? Записка так глуха, что не указывает даже каким числом членов принято какое положение. Только под двумя, тремя статьями выставлено, что они приняты без прений, единогласно. Указание числа членов, державшихся разных мнений можно было сделать и не нарушая инкогнито гг. членов; между тем такое указание имело бы немалую важность для оценки мнений.

Исходным и начальным пунктом соображений, изложенных в объяснительных записках комитета, служит изображение нынешнего состояния духовного суда, которое, по изображению комитета, находится в ужасном состоянии. Типы нынешнего духовного суда изображены комитетом чертами, возбуждающими ужас и недоумение. Суда духовного, судебных приговоров нет, все причастное, соприкосновенное с производством сего суда, или недобросовестно и злоупотребляет, угнетает других, или поражено леностью и невнимательностью, или угнетено и безгласно; самый закон, на основании которого должен бы производиться духовный суд – неправославен и не согласен с правилами древней Церкви. Таковы главнейшие выводы и заключения комитетских записок, и таково впечатление, получаемое от начертанных в комитетских записках, картин.

Картина нынешнего духовного суда в записках комитета действительно ужасна. „Нынешний духовный суд мало производит отрезвляющего и нравственно воспитательного влияния на подчиненную ему среду, не ограждает сам себя в правильной деятельности.... Суд духовный не имеет характера самостоятельного института и приговоры его утрачивают силу и значение судебных решений. В постановлениях консистории, утвержденных епархиальным архиереем и в собственных решениях архиерея, исходящих в консисторию в форме резолюции, нет ничего общего с приговорами судебных мест. Вообще в духовном ведомстве существуют одни административные взыскания начальства, полагаемые им в форме судебных решений... Достижение целей правосудия и в Св. синоде отходит на второй план... Соединение отдельных судебных действий в одних руках делает невозможным правильное постановление приговора... Лица, облекаемые поручением производить следствия, не в состоянии бывают выполнить возложенное на них поручение как следует и тем поставляют дальнейшее производство дела в затруднительное и почти в безнадежное положение относительно раскрытия истины... В нынешних духовных судах производство дел затягивается иногда на несколько лет, не подвигаясь при том далее начала следствия, или затребованных консисториею дополнительных по сему сведений... Духовный суд неудовлетворителен не в частных каких-либо принадлежностях его устройства, а в общей постановке и существе начал, положенных в его организации... Нынешний епархиальный суд устроен на неправильных началах правосудия и действует не по таким формам производства, которые ручаются за правильность и благонадежность постановляемых им приговоров... Достижение правосудия на духовном суде оказывается сомнительным не по причине возможных злоупотреблений, а вследствие самых обрядов и форм его делопроизводства, которые не могут гарантировать надлежащего и правильного отправления правосудия... Делопроизводство нынешнего духовного суда, действующего на основании устава дух. консисторий, не оставляет ни малейшего сомнения в мысли, что нынешний церковный суд не соответствует в этом отношении духовному суду древней высшей (sic!) Церкви, что законы делопроизводства нынешнего суда не согласны с требованиями церковных канонов... Нынешние духовные суды находятся в противоречии с канонами Церкви в главных основаниях».

Самое основание нынешнего духовного суда – устав, по которому он действует, ложно и канонам древней Церкви противно. „Законоположения устава дух. консисторий видимо несообразны с требованиями древних канонов Церкви» (2, 75).

Таков общий вид нынешнего духовного суда по изображению комитета. Не менее красивы и отдельные его органы, и деятели.

Что Св. синод, по словам комитета, достижение целей правосудия оставляет на втором плане – это мы сейчас повторили со слов комитета. А каков епархиальный архиерей в качестве судьи, сейчас увидим. „Епархиальный архиерей не имеет возможности отнестись к производству суда с должным вниманием... Сами епархиальные архиереи не признают в своих решениях силы судебных приговоров... Постановления консистории, утвержденные епархиальным архиереем и собственные решения последнего, весьма часто не только изменяются; но и совершенно отменяются резолюциями того же епарх. архиерея. В подтверждение сей мысли достаточно указать на то, что почти в каждой консистории можно найти несколько противоречивых резолюций и решений по одному и тому же делу, одни другие отменяющих и уничтожающих без открытия новых, законом указываемых, причин... Лица и установления прямо назначенные для действий администрации, без сомнения, должны смотреть на отправление лежащих на них судебных обязанностей, если не как на постороннее, то как на второстепенное для них занятие, потому судебные действия, обыкновенно отправляются ими вяло и медленно, и приговоры их носят отпечаток административных соображений и целей. Вмешательство усмотрения и соображений административной власти в постановление судебных решений до того очевидно, что едва ли будет не справедливо заключить, что по проступкам и преступлениям священно и церковнослужителей нет действительного формального суда, коим обыкновенно пользуются должностные лица прочих ведомств государства, а есть суд административный, которым пользуется епархиальный архиерей, как начальник над подчиненным ему духовенством, что этот суд не без причины подвергается нареканиям со стороны подсудных ему лиц и вызывает жалобы против его решений... Виды и цели епархиального начальства всегда противоположны требованиям закона и правосудия. Не соображаться с видами и целями епархиального начальства составляет первейшее условие деятельности и основание совершенства суда духовного, как удостоверяют и каноны (Карф. 16)... Резкие ошибки архиерея – составляют одно из самых легких против него обвинений. Ошибки со стороны архиереев по вопросам о предании суду (которого, заметим, ныне в виде особого акта не существует) возможны, и притом ошибки довольно резкие, в доказательство сего можно указать немало дел Св. синода”.

Таков архиерей в судебных делах!

Консистория в членах своих есть, по изображению комитета, полное ничтожество. „Права и обязанности консистории ограничиваются тем, что она собирает нужные сведения для решения дела, обставляет его установленными формами канцелярского производства и излагает затем свое предварительное мнение по делу... Консистория в обсуждении судебного дела, ничего не решая самостоятельно, только уясняет обстоятельства, способствующие к разрешению дела, изготовляет проект предварительного решения... Дела о проступках и преступлениях духовенства, требующие формального производства, поступают в консисторию и решаются при ее участии. Но консистории, участвуя в сихъ делах, не решают их... В слушании дела участвуют все члены консистории с равным правом голоса. Решения требуются единогласные. В случаях неединогласного решения протокол составляется по большинству голосов... Чтобы вполне понять юридическое положение и служебную зависимость членов консистории от епархиального архиерея, необходимо присовокупить, что все они, находясь при священнических должностях, состоят в равном с прочими духовными лицами подчинении своему архиерею, подлежат его административным взысканиям и суду, и могут быть смещены с должности и удалены от нее по его же представлению. Такое подчинение членов консистории епархиальному архиерею, не обеспечивая им свободы и самостоятельности собственных суждений, всецело подвергает их влиянию администрации. При смешении суда с администрациею, отправлением правосудия в дух. ведомстве, по необходимости занимаются люди из среды духовенства, в котором, при его изолированности, замкнутости и местной малочисленности, более чем в другом сословии, возможны влияния родства, свойства, знакомства, дружбы и подобных отношений; при таких условиях деятельности дух. суда, очевидно, не всегда могут казаться невероятными те отзывы подвергшейся осуждению стороны, что администрация к ней не благоволит, что противник ее находится в родстве, свойстве, или в других дружеских отношениях с кем-либо из служителей правосудия”.

Есть один прикосновенный к нынешнему духовному суду тип, довольно независимый от администрации, но самая эта независимость, по изъяснению комитета, ненормальна и вредна. Это – консисторский секретарь. „Секретарь консистории совмещает в своем лице и обязанности главного делопроизводителя канцелярии и вместе прокурора присутствия консистории. Состоя под ближайшим начальством епарх. архиерея, секретарь находится вместе с тем в непосредственном ведении обер-прокурора Св. синода. Все это, очевидно, гарантирует секретаря гораздо более, чем членов; но эта самостоятельность и независимость никак не могут быть отнесены к числу нормальных явлений в организации епархиальн. суда, ибо соединение в лице секретаря обязанностей начальствующего над канцеляриею делопроизводителя и прав свойственных прокурору, очевидно, поставляет в зависимость от его мнения как движение дел, так и самое решение их в консистории».

Таков нынешний духовный суд и нынешние судебные деятели по изображению комитета. – Суда, по мнению комитета, собственно, нет, раскрытие истины на этом суде невозможно, духовному суду древней Церкви он не соответствует. Главный деятель этого суда – епарх. архиерей, занимается судебными делами без внимания, свои решения не признает судебными приговорами и весьма часто совершает уголовные преступления, т. е. подлоги, не только изменяя свои судебные решения, но и отменяя их, без открытия новых, законом указанных причин („Улож. о нак.” 294; „Св. зак.” т. II учр. губ. 168). Члены нынешнего дух. суда, по изображению комитета, дают только предварительное мнение по делу и не решают их, однако же и решают. Во всяком случае не имеют свободы и самостоятельности суждений и находятся всецело под влиянием администрации. Секретарь консистории гарантирован более, но это не есть нормальное явление.

Что в комитетском изображении переложено мрачных красок – это ясно с первого взгляда. Что комитетская картина не верна действительности – и это также ясно, и объяснено самим комитетом, который приписывает консистории то одни предварительные мнения, то решения единогласные, или по большинству голосов. Что архиерей намеренно и несправедливо изображен в чертах ненавистных – ясно и это. Но нас более всего удивили не эти неправильные показания или намеренно неверные изображения, а обвинение епархиальн. архиереев в подлогах, составляющих уголовное преступление и совершаемых ими, по свидетельству комитета, весьма часто. Это обвинение самое тяжкое и вопиющее о разъяснении и представлении доказательств со стороны обвинителя.

Таковы не привлекательные типы нынешнего духовного суда. Им противопоставляется картина и типы будущего духовного суда – проектируемые комитетом. И эта картина, и эти типы являются в виде самом привлекательном.

„Будущий суд, по словам комитета, будет суд скорый, правый, законный, удовлетворительный, современный и правильный”.

В частности „духовно-окружной суд будет воспроизведением, на сколько это возможно при настоящем устройстве управления Русской церкви, тех соборов древней Церкви, на которых епархиальные епископы заменяли свое присутствие уполномоченными, предоставляя рассмотрение предлежащих дел избранным судиям из своей области. Более удачное подражание канонам и практике древней Церкви едва ли возможно и представить”.

Частные отдельные деятели будущего духовного суда изображаются комитетом также весьма симпатичными и светлыми чертами.

Пресвитеры – к которым переходит судебная власть от архиерея – составляют звание, которое „высоко ставилось в древней Церкви и немного отличалось от сана епископа”. Известно, как даже диаконы, конечно, по злоупотреблению своим положением, но не без некоторых к тому поводов, присвоили себе преимущества большие, чем права пресвитеров и епископов. Все это (т. е. чтобы присвоятъ себе права большие установленных?) „находится в самой тесной и неразрывной связи с порядками древней Церкви, где пресвитеры и диаконы были действительными и ближайшими сослужителями и помощниками епископа, а не лицами, удаленными от него на значительное расстояние начальственными правами и преимуществами, отличающими епископа в настоящее время... Ряды духовенства наполняются людьми образованными, людьми преимущественной нравственности сравнительно с прочими классами сельского населения... Затем ожидается и дальнейшее еще возвышение нравственности духовных лиц...”

Родства, свойства и дружбы, ныне препятствующих отправлению дух. правосудия, конечно, не будет: все пресвитеры будут безродные и мизантропы.

Но самый светлый, самый привлекательный тип будущего духовного суда есть тип прокурора. Самыми привлекательными, самыми яркими чертами в объяснительной записке комитета изображается один прокурор. И по общему представлению, и по закону прокурорская обязанность для подсудимых довольно тяжкая и не всегда приятная. В силу своей оффиции, по самому закону, прокурор есть сторона и обязанность его представить в возможно ярком свете именно свою сторону – обвинение подсудимого. По комитетской записке выходит не так. Прокурор не обвинитель, а благодетель подсудимого, ограждающий его от неправильного обвинения. Прокурор, по изображению комитета, сама правда и вместе милость. Это благодетель духовенства. „Сама собою чувствуется нужда в таких органах обвинительной власти, которые, действуя своими правами в качестве представителей закона и правительства, с одной стороны, не оставляли бы безнаказанным действительного преступления к посрамлению уставов Церкви и позору духовенства, с другой не привлекали бы к судебной ответственности тех, которые не заслуживают сего преследования. Потребность подобных органов в дух. суде возрастает еще более, если представить, что духовные лица поставлены в неизбежные столкновения с прочими, что административный контроль нигде не может иметь столь действительного влияния, как в среде духовенства. Не учредить, поэтому, в дух. суде таких органов обвинительной власти, которые могли бы, в случае нужды, противостоять несправедливым обвинениям частных лиц и пристрастным преследованиям администрации, значило бы не обеспечить прав подсудимых, как того требуют закон и справедливость... Лица, облеченные ответственностью прокуроров, не могут действовать ни под влиянием посторонних условий, ни с соблюдением собственных выгод. Прокурор одинаково заинтересован как в преследовании действительно виновного, так и в ограждении от подобного преследования вовсе невиновного. Для него по самой идее его занятий необязательны те или другие виды епархиального начальства, а важны только требования закона и правосудия. Для него столь же желательно как осудить, так и оправдать подсудимого“.

Конечно, несколько странно уже и то, что будущий духовный прокурор будет благодетелем подсудимого. Но еще более странно то, что этот благодетель подсудимого есть вместе и благодетель архиерея. Каким образом? Весьма любопытным: „архиерей, соглашаясь с мнением прокурора о предании обвиняемого суду, очевидно не может подлежать той нравственной и юридической ответственности, которой он необходимо подвергся бы, если бы действовал в настоящем случае по представлению своего уполномоченного. Ответственность за неосновательность обвинения падает прежде всего на прокурора. Совершенно в другом, непривлекательном свете представилось бы положение архиерея, если бы он один взял на себя ответственность по преданию суду виновных (sic); лицо архиерея в таком случае было бы открыто для всевозможных справедливых и несправедливых нареканий и оговоров, и действия его могли бы сделаться предметом самых разнообразных, прямых и кривых толков”. И от всего этого избавляет архиерея прокурор.

„Словом, выгоды правосудия и лиц, заинтересованных в нем, требуют поручить прокурорам право непосредственно участвовать как в преследовании, так и в освобождении виновных (sic!) от этого преследования”.

Прокурор по изображению объяснительной записки, будет даже непогрешим. Это наш будущий папа. „Архиерей часто делает резкие ошибки, и без прокурора эти ошибки со стороны епарх. архиерея осталось бы не исправимыми” (Ч. 3, 107). При прокуроре же и ошибки „со стороны архиерея не останутся неисправленными и всякий повод к нареканию на самовластие епархиальных архиереев в делах судебных будет устранен” (107, 108).

Таков новый благодетель духовенства. Он правдивее правды, и законнее закона; но вместе он и милостивее милости. Он будет не прокурор, а более адвокат, защитник духовных лиц против несправедливых обвинений частных лиц и против притеснений епарх. начальства. Он имеет даже власть помилования, ибо освобождает виновных от преследования! Откуда явилось это ложное и извращенное понятие о прокуроре? Сколько из желания разукрасить этого новооткрытого благодетеля духовенства, столько же из старого типа прежнего дореформенного прокурора, который и действительно имел некоторые обязаннности, похожие на идеализируемые комитетом обязанности проектируемого прокурора, но которых новый прокурор никаким образом иметь не будет.

Записке известно различие между старым и новым прокурором, и однако же она везде находит нужным рисовать прокурора духовного суда по старому и еще изукрашенному подлиннику. Впрочем, таким размалеванным адвокатом прокурор является только в объяснительной записке; в положениях же, напротив, он является в истинном своем образе обвинителя, который будет настаивать на обвинении даже и тогда, когда архиерей будет полагать, что преследование обвиняемого подлежит прекращению (ст. 102).

Итак, за превращением духовно-окружного суда в собор, а прокурора в адвоката, за приближением пресвитеров и диаконов к епископам – оказывается, что будущий духовный суд будет самым удачным подражанием канонам и практике древней Церкви, что он будет отправляться пресвитерами, звание которых столь высоко ставилось в древней Церкви и не много отличалось от сана епископа, и наконец (что всего важнее) он будет иметь при себе такой орган, который хотя и именуется прокурором – обвинителем, по в сущности есть защитник от несправедливых обвинений частных лиц и администрации, и непогрешимый учитель, исправляющий ошибки архиерея.

Что касается мотивов и соображений, представленных комитетом для оправдания и утверждения проекта, то эти мотивы и соображения частью канонические, частью практические.

А. Канонические мотивы и соображения.

Канонические мотивы и соображения комитетом заимствованы, главным образом, из первой, второй и третьей теорий, рассмотренных нами выше. Существенное содержание, изложение, даже погрешности в канонических соображениях и мотивах комитет заимствует из „Биржевых ведомостей”, „Голоса”, и отчасти из комитетских журналов, как это видно из сделанных под некоторыми объяснительными статьями цитат.

Как многие, в особенности касающиеся важнейших пунктов места, в объяснительной записке заимствованы из „Голоса» и “Биржевых ведомостей», с которыми мы уже имели дело в предшествующих главах книги, то в настоящий раз к сказанному выше остается присовокупить только несколько новых замечаний и дополнений.

Комитетские записки изобилуют противоречиями и в особенности – пространная. И эти противоречия относятся к самым важным и существенным сторонам предмета.

Самое понятие о духовном суде сообщается в разных местах объяснительных записок неодинаковое, но в одном месте такое, в другом другое. В одном месте, по понятию комитета, духовный суд есть обнаружение Божественного полномочия, в другом церковный суд характеризуется как внешний акт, для которого не нужно никаких высших духовных полномочий.

Итак, по учению комитета, дух. суд есть и обнаружение Божественного полномочия Церкви, и внешнее установление, чисто внешний акт: для какого случая что пригоднее, то и употребляй, хотя из той и другой мысли вытекают совершенно разные и противоположные заключения – из первой то, что суд Церкви как обнаружение Бож. полномочия, должен быть и отправляем лицами, получившими это полномочие, т. е. преемниками Апостолов – епископами, из второй то, что для отправления чисто внешнего акта нет нужды в особом духовном суде, ибо внешние акты правосудия отправляются с удобством и светскими судами.

Наибольшею запутанностью, странностями и противоречиями изобилуют комитетские объяснения о судебной власти епископа.

Мысль, проведенная по всему комитетскому проекту в отношении к судебной власти епископа, есть полное и всецелое отделение судебной власти от епископа, так что по комитетскому проекту епархиальный епископ судебной власти совершенно не имеет. Но сказать, что это делается вопреки канонам комитет не хотел. Отсюда целый ряд различных ухищрений примирить проект с канонами, доказать, что и в канонах тоже самое, что и в комитетском проекте, и даже в последнем лучше, чем в канонах.

Источником всех недоразумений, противоречий и других странных явлений, примечаемых в объяснительных записках комитета по предмету отделения дух. суда от администрации, послужило то, что комитет задался невыполнимою и невозможною мыслью об устроении независимого от администрации духовного суда из духовных же лиц. Независимый от духовной власти суд может быть устроен только из светских лиц; так как все духовные лица подчинены и необходимо должны быть подчинены духовной власти не могут быть независимы. И так с самого первого раза комитет задается невозможною мыслью: ему хочется устроить независимый духовный суд, но из лиц, не могущих иметь независимости, т. е. духовных же. Дело, которое признает невозможным и сам комитет, когда в одном месте своих записок (1, 21) свидетельствует, что „духовный суд, как суд сословный и ведомственный, никак не может иметь той свободы, самостоятельности и независимости, которыми пользуется общий государственный суд”. Выйти из этого противоречия невозможно. Отсюда целый ряд искусственных и неправильных построений, разваливающихся при первом приступе к ним с прямым категорическим запросом. Духовный суд должен быть независим от духовной администрации, т. е. от епископа, и должен быть отправляем пресвитерами. Такова задача комитета. Но может ли быть в Православной церкви пресвитер, независимый от своего епархиального епископа? Вот первый вопрос, который должен быть при этом предложен, и ответ на этот вопрос может быть только один: в Православной церкви никогда и ни в каком случае пресвитер не может быть независим от своего епископа. Ибо ясно, положительно и безусловно Апостольское правило: пресвитеры и диаконы, без воли епископа ничего да не совершают. Ибо ему вверены людие Господни, и он воздаст ответ о душах их (Ап. 39). Поэтому набором слов, не имеющих надлежащей силы, представляется нижеследующая тирада большой комитетской записки: „не может быть сомнения в необходимости и благодетельности применения в духовном суде начала выделения его из ведомства администрации, при чем само собою должно быть ясно (однако как же?), что применение этого начала в дух. ведомстве не заключает в себе мысли, чтобы в звание духовных судей и членов духовно-судебных установлений были назначаемы лица несвященного сана (почему же, если независимыми от духовной администрации могут быть только лица несвященного сана?); „ибо при независимости духовного суда от администрации, в первом необходимо должна быть удержана мысль, что суд в Церкви составляет существенную принадлежность вообще церковной власти (которой носители – кто? Епископы или пресвитеры?), что правами этой власти пользуются и располагают не все члены, а только служители Церкви, как приемники Апостольского посольства и носители Христова авторитета (каковы суть именно епископы). По этому вся сущность государственного принципа отделения суда от администрации, при перенесении его на почву Церкви, должна выразиться в том, чтобы для отправления духовного правосудия, были установлены органы из лиц священного сана, которые не принимали бы никакого участия в делах духовной администрации, чтобы эти органы, преследуя свои исключительно судебные цели, стояли вне влияния епархиальной администрации (требование в Православной церкви невозможное без разрушения самых основ ее иерархического устройства), чтобы деятельность этих органов в подлежащей им сфере, имела свойственную им свободу и независимость”.

После требований столь странных и в Православной церкви невыполнимых, тем страннее заключение: „сохранение этих условий, гарантируя суд в его деятельности, нисколько не поколеблет начал церковного устройства и согласит духовный суд с судом светским, с которым он необходимо и должен быть согласован” (2, 20). И последняя цель – согласование духовного суда со светским, комитетским проектом будет достигнута не вполне. Что же касается до начал церковного устройства, то они будут совершенно поколеблены, так как пресвитер, по устройству Православной церкви, необходимо стоящий в зависимости от его еппскопа, будет выведен из этой зависимости.

Недостижимость последней цели, т. е. согласования духовных судов со светскими, по предмету независимости судей от администрации весьма ясно изобличается самим же комитетским проектом. Представляют, будто пресвитеры, духовные судьи и члены духовно-окружного суда будут независимы, неподчинены епархиальному архиерею, и в этом похожи на светских судей, но в тоже время выдают, что они будут уполномоченные своего епархиального архиерея, т. е. дважды подчиненные, дважды зависимые – один раз по служению священническому, другой – по исполнению судебного поручения. Видна несостоятельность этой мысли и в приложении к архиерею, председателю духовно-окружного суда. Краткая записка свидетельствует, что, дабы устранить всякое смешение судебной власти с административною в духовно-окружных судах, предположено постановить правило, что председатель духовно-окружного суда не может принимать участия в делах духовной администрации. Опять предположение и правило не осуществимое: архиерей будет иметь свиту иеромонахов, диаконов, послушников и проч. Каким образом он может быть не администратором сих лиц?

Невозможного нельзя сделать возможным.

Из этих усилий доказать, что в комитетском проекте примирено непримиримое, и начала нового светского суда и начала церковного устройства, выходят те противоречия и несообразности, какими изобилует в особенности пространная комитетская записка.

Главнейшие аргументы к подтверждению мысли о возможности отделения судебной власти от административной, в комитетских записках те же, какие в „Биржевых ведомостях”, в „Голосе” и у г. Барсова в речи. Несостоятельность большей части этих аргументов мы показали выше, при рассмотрении теорий, изложенных в журналах и газетах. Комитет не держится одного определенного взгляда на этот предмет, но находится под влиянием всех трех теорий выше нами рассмотренных, которые взаимно себя исключают. Отсюда та бездна противоречий, из которой невозможно выбраться, тот хаос, которого ничем нельзя осветить. В записках проводится и та мысль, что принадлежность судебной власти епископу не есть догмат, или неизменное каноническое положение, и другая ей противоположная и ею исключаемая, именно, что и в древней Церкви, по канонам, епископ судебной власти не имел, а имел только власть административную, и наконец третья мысль, устраняющая и первую и вторую, именно, что епископ имел, по правилам, власть действительного суда и что, следуя канонам, нельзя лишить его этой власти, но можно против его воли заставить его поручить эту власть пресвитеру. Если комитет признает верным и фундаментальным для себя последнее положение, то нет ни малейшей нужды усиливаться доказывать первое и второе. И обратно, если стать на первом положении, окажется не нужным раскрытие второго и третьего. Равным образом, если принять за основное второе положение, не нужно развивать ни первого, ни третьего. Комитетские записки, без разбора комбинируют все три теории вместе, и которую как попадет, и вследствие этого путаются в безысходных противоречиях. В самом деле, если стать на ту точку зрения, что принадлежность епископу судебной власти не есть ни догмат, ни неизменное каноническое положение, то за сим сделаются излишними всякие усилия к раскрытию двух других теорий и даже поставят в противоречие. Если отнять судебную власть у епископа можно, то за сим в тоже время доказывать, что он и никогда судебной власти не имел, а имел только административную, судебную же имели только соборы, будет значить – только себе вредить. Ибо если епископ имел только административную власть, то и пресвитеры, по лишении епископа, могут получить только ту власть, которую он имел, т. е. административную и поручать, по силе третьей теории, епископ будет только административную власть. Если стать на точку зрения второй теории, т. е. что епископ имел только административную власть, то окажутся излишними и вредными теории первая и третья: ибо, по смыслу первой теории, нужно будет доказывать, что не судебная власть, никогда епископу не принадлежавшая, не составляет догмата, и может быть отнята, а административная. По смыслу же третьей теории, требующей, чтобы епископ насильственно поручал судебную власть пресвитеру, окажется, что он, как не имеющий судебной власти, не может ее и поручать. Наконец, если утвердиться на третьей теории, то первая окажется излишнею, а вторая вредною. Если епископ должен поручать, то не нужно усилий к доказательству мысли, будто принадлежность судебной власти епископу не составляет неизменного догматического положения. Если епископ не имел судебной власти, то и поручать ее не может. Такие противоречия и затруднения, такой хаос, неизбежны при совмещении этих разных, из разных мест заимствованных и в разные стороны тянущих, теорий. Составитель комитетских записок соблазнился легкостью добычи и не усмотрел ее вреда. Разработано у г. Соколова, в „Голосе», в „Биржевых ведомостях», самому трудиться не нужно. Но от этого в записках комитета безысходный хаос.

В одной полемике комитета против мнения г. Лаврова, утверждавшего, что принадлежность епископу судебной власти основывается на Слове Божием, на правилах Апостолов и Соборов, и на догматических книгах Прав. церкви и поэтому составляет неизменное догматическое и каноническое положение – совмещены обломки из всех трех теорий без малейшей догадки о несовместимости и взаимном противоречии их. Здесь пространно разводятся след. положения: 1) духовный суд есть непосредственное обнаружение полномочия власти Христовой церкви, действующей судебною и административною властью чрез одни и те же органы – чрез соборы Вселенские и поместные и чрез епископа епархии. 2) Епископ пользуется судебною и административною властью под ответственностью пред собором, в полной от него зависимости, на известных основаниях, в известных пределах. 3) Но в отношении к клирикам судебная власть епископа должна быть понята иначе, именно: он подвергал их взысканиям, которые не имели значения и силы наказаний, налагаемых по суду, и судебная власть епископа не имела значения и силы формального суда (вторая теорія). 4) Судебная власть епископа не имела характера неподвижности и неизменности, но судные, а равно и административные права епископа могут и расширяться, и суживаться и даже совершенно терять свое действие (т. е. возможно и уничтожение епископства в Православной церкви?), как и отменены бывшие прежде хорепископы. Творчество каждой Церкви в развитии своих административных и судебных установлений всегда должно казаться законным и уместным (пер вая теорія). 5) Замена власти епископа пресвитерскою и в частности передача епископами некоторых своих прав пресвитерам, составляют обыкновенные явления в церковной практике, требуются существом церк. устройства и усматриваются в практике древней Церкви, когда епископы не являлись сами на соборы, производившие суд, а посылали вместо себя уполномоченных и в практике Русской церкви, в которой некоторые иерархи иногда имели наместников из лиц пресвитерского сана, производивших и судные дела (третья теорія). Составитель записки, собирая свои доводы из разных мест, из газет и журналов, очевидно, надеялся, что вернее убедитъ и в согласии комитетских предположений с канонами и в возможности не стесняться канонами, а руководствоваться теориею творчества. Само собою разумеется, что когда кто задается столь противоположными целями и задачами, недостигнет ни которой. Составитель записки достиг не этих двух, а третьей цели, которой может быть и желал – его записка оказывается не объяснительною, а затемнительною. Этой цели он достигает с успехом, смешав вместе три разнородные и взаимно противоположные теории: более этого затемнить истину и прямые, ясные указания правил и других церковных источников невозможно.

Как невозможно действовать в одно и то же время тремя разными орудиями без вреда для самого себя и без выгоды для противника, то вследствие этого закона и составитель объяснительных записок дал противному мнению весьма чувствительные и значительные выгоды к собственному вреду. Невозможность отвергать очевиднейшие свидетельства правил и практики древней Церкви, иногда сказывается самым наивным образом в комитетских записках. Так комитет, опровергая мнение г. Лаврова о принадлежности судебной власти епископу, приводит иногда такой аргумент, который прямо говорит в пользу г. Лаврова и прямо против комитетских мыслей. Вот несколько тому доказательств: „являясь тесно связанными в своем основании и существе, говорит комитет, административная и судебная власть Церкви обнаруживаются и действуют чрез одних и тех же органов, но не в одинаковой степени и не с одинаковыми правами. Соборы Вселенские, представляя в себе всю полноту прав и власти Христовой церкви, поместные только полноту прав и власти известной ее части, т. е. поместной Церкви, как законополагали правила церковного управления и дисциплины, так изрекали и суд на нарушителей этих правил, первые для всей и во всей Христианской церкви, а последние только для определенной и в известной частной Церкви. Так действовали соборы, сосредоточивая в себе и административную и судебную власть Церкви, но в неодинаковом ее пространстве. Соответственно сему и епископ был признаваем правителем и судьею в подчиненной ему епархии, но административною и судебною властью пользовался только как действительный правитель известного административного округа, под ответственностью за все свои действия пред собором и в совершенной зависимости от него. (7, 2, 36, 37)“. Едва ли г. Лавров, с которым в приведенных словах полемизирует комитет, утверждал что-нибудь другое и едва ли говорил, что епи-скоп пользовался судебною властью независимо от собора. А если и комитет, и г. Лавров стоят на одной и той же точке зрения, утверждают одну и ту же мысль, то в чем же между ними разница? В том, что г. Лавров признает сохранение этого положения епи- скопа (т. е. чтобы он пользовался судебною властью в зависимости от собора) обязательным и на будущее время, а комитет проектирует отрицание этого положения. Но в таком случае комитету гораздо выгоднее было не приводить аргументов в пользу его противника и во вред самому себе.

Приведенное место не единственное в этом роде, т. е. в роде содействия комитета положениям им отрицаемым и разрушения собственных. Комитет потрудился в этом роде не мало и в других местах, и принес обильную дань этому неблагодарному для него и полезному для истины делу. Таковы следующие его признания, которые совсем подрывают комитетский проект, выдаваемый за согласный с канонами, и которые высказываются весьма ясно и положительно: „Ап. Павел, преподавая епископу Тимофею разные наставления, между прочим, определяет и образ епископского суда над пресвитерами в следующих словах: обвинение на пресвитера не иначе принимай, как при двух, или трех свидетелях; над прочими верующими в таких: согрешающих обличай пред всеми, чтобы и прочие страх имели (1Тим. 5:19, 20). Ап. Павел заповедует епископу производить суд, существенное содержание которого составляет изобличение согрешающих, гласно пред всеми, с целью устрашения сим и прочих, разумея под сим изобличением всенародное раскрытие дела и наказание. Что так именно должно разуметь сии слова Апостола, в этом удостоверяют нас отцы Церкви, напр., бл. Феодорит. (7, 2, 149). Административною и судебною властью епископ пользовался как действительный правитель известного административного округа под ответственностью за все свои действия пред собором и в совершенной зависимости от него; убедиться в этом совершенно легко из наставлений Ап. Павла, данных им Тимофею (1Тим. 5:19, 20). Апостол распространяясь, главным образом о правительственных, точнее же пастырских действиях Тимофея, в отношении к разным подчиненным ему лицам церковного общества, говорит вместе о принятии им обвинений на пресвитера не иначе, как при двух или трех свидетелях, об обличении согрешивших пред всеми и о неделании ничего по пристрастию, хотя нельзя думать, чтобы здесь речь шла именно о форме суда. Апостол своею речью дает понять, что власть обличения и суда дана Тимофею вместе с правами начальственного надзора в Ефесской церкви, что Тимофей должен пользоваться этою властью сколько для исполнения лежащих на нем обязанностей, столько и для поддержания порядков, в порученном ему обществе». (2, 37).

„Правила Церкви предполагают особые инстанции как для суда над священнослужителями, так и для суда над епископами и митрополитами, притом так, что инстанция суда, бывшая первою для рассмотрения дел о митрополитах, служила второю для суда над епископами; бывшая первою для епископов, служила второю для суда над прочими священнослужителями Церкви. Для епископов первою инстанциею суда был суд собора, который, следов., для прочих священнослужителей был второю. Какая же для них была первая инстанция? Кажется ясно, что суд их собственного еппскопа” (3, 26, 27).

„ Епископ был признаваем правителем и судьею в подчиненной ему епархии“ (2, 37).

„Все указания Слова Божия и церковных правил (1Тим. 5:19–21; Ап. 81, 27, Ант. 9, III Вселен. соб. посл. Карф. 29, Двукр. 9) несомненно удостоверяют, что епископ пользовался судебною властью” (2, 37, 38).

„Практика древней Церкви открывает, что епископ исправлял дела суда” (2, 40).

„ Суд местный или епархиальный, по правилам святых Апостолов, святых Вселенских и поместных соборов и св. отец принадлежал епископу” (2, 13).

„Недовольные постановленным решением могли обжаловать его, и просить пересмотра дела по существу в высшем суде; на приговор местного епископа или нескольких соседних епископов апелляционная жалоба приносилась к митрополиту и всему областному собору” (2, 15).

„Непосредственное изучение канонического судоустройства приводит к следующему, достойному в настоящем случае замечания, выводу. В древней Церкви существовали три центра духовно-судебной власти: 1) Епископ с подчиненными ему хорепископами, периодевтами и другими лицами, которых судебная власть ограничивалась пределами подчиненных им округов” (2, 15).

И так, и непосредственное изучение канонического судоустройства, и наставление Апостола Павла, и все указания канонов приводят к мысли, что канонический епископ судил и должен судить. И однако же, несмотря на эти ясные признаки, комитет в той же записке не находит невозможным утверждать, что канонический епископ не судил и не должен судить.

Вообще комитет в своих изъяснительных записках не избег общей судьбы своих предшественников, противников архиерейской власти. И он, подобно им, сам помогает защитникам ее приводить свидетельства против себя и в пользу своих противников и подкапывает не основания истины, а свои собственные измышления. Мы почитаем подобные деяния попущением Высшей Правды, допускающей временное омрачение в случае посягательства на Нее. Но как однако же сделать, чтобы из: судил выходило: не судил, и из: должен судить, вышло: не должен судить?

Этого можно достигнуть посредством одного герменевтического приема. Хотя и сказано, что правительственная и судебная власть на одинаковых основаниях, только, и не в одинаковом пространстве принадлежали соборам Вселенскому во всей Церкви, поместному в поместной и епископу в его епархии; но можно сказать и другое, а именно, чтo „судебную власть епископа в отношении к клирикам должно понять, как власть правительствующего и начальствующего в отношении к подчиненным, которых епископ может подвергать взысканию в видах единственно поддержания порядка, дисциплины и исправности в службе и поведении. Эти взыскания не имели значения и силы наказаний, налагаемых по суду» (2, 38, 39).

Взять из газеты г. Краевского эту парадоксальную мысль, конечно, можно, но доказать ее никаким образом нельзя. Ибо везде и в правилах, и в практике церковной, и суд епископский, и суд соборный представляются и действуют именно в качестве суда на равных основаниях и условиях, с одинаковыми свойствами и последствиями и весьма часто определяются оба и соборный и епископский в одном и том же правиле (Антиох. 4, 12 и друг.). Обо всем этом мы пространно говорили выше при рассмотрении академической речи г. Барсова. И комитет, по примеру г. Барсова и по предварительным указаниям газет гг. Краевского и Трубникова, в правилах, установляющих вторую, высшую над епископским судом инстанцию, усиливается найти доказательство, якобы суд епископа, подлежавший пересмотру во 2-й инстанции – в соборе, не есть суд, а только администрация. Усилие во всех отношениях достойное сожаления и совершенно безуспешное, и бесполезное. Газеты г. Краевского и г. Трубникова навели комитет на этот путь вследствие полного неведения правил. При рассмотрении второй теории и речи г. Барсова мы привели, надеемся, достаточные доказательства в подтверждение того, что суд епископский и по существу, и по всем своим свойствам был такой же, как и суд собора. Здесь мы присовокупим только несколько замечаний о тех аргументах, которые не были рассмотрены выше.

Записка аргументирует, что „наказания епископа в отношении к подчиненным ему клирикам имеют тот же самый смысл, как и наказания, которым подвергались сами епископы от митрополитов прежде действительного суда» и в основание цитирует три правила, из которых ясно видно, что епископы не подвергались взысканиям от митрополитов, – именно Антиох. собора 17, и Карф. 28 и 38, которые мы и приводим здесь. Антиох. 17: „аще который епископ, прияв рукоположение во епископа и быв определен начальствовати над людьми, не приимет служения, и не согласится пойти во врученную ему Церковь: таковый да будет отлучен от общения церковного, доколе быв понужден, не приимет служения, или доколе не постановит о нем какого-либо определения совершенный собор епископов той области. Карфаг. 28: „аще кто из епископов подвергнется обвинению: обвинитель да представит дело к первенствующему в области, к которой принадлежит обвиняемый, и да не будет обвиняемый отчужден от общения, разве когда, быв призван к ответу грамотою, не явится в суд избранных судити его в назначенное время и т. д. Карфаг. 38: „угодно всему собору, чтобы отлученный за свое небрежение от общения, епископ ли, или кто бы то ни был из клира, во время отлучения своего, прежде выслушания оправдания его, дерзающий приступати к общению, признаваем был произнесшим сам на себя приговор осуждения.» Конечно, никто не скажет, чтобы в приведенных трех правилах содержалась мысль, усматриваемая в них комитетом, именно будто епископы подвергались наказаниям от митрополитов. Напротив, в одном из цитированных комитетом правил прямо сказано, что обвиняемый не должен быть отчужден от общения до приговора соборного суда. Комитет сделал счастливое, но неверное открытие в канонах. Дабы доказать мысль, будто епископ подвергал взысканиям пресвитера также как и митрополит еппскопа, патриарх митрополита, следовало бы указать такое правило, в котором было бы сказано: аще пресвитер или диакон извержен от сана своим епископом, или епископ митрополитом, или митрополит патриархом и т. д. Между тем в правилах мы читаем совсем иное, а именно: 1) аще который епископ изверженный от сана собором (не митрополитом), или пресвитер, или диакон своим епископом и т. д. (Антиох. 4); и 2) патриарх не может отрешить подвластного себе епископа без собора, но должен предложить его дело рассмотрению собора в своем присутствии (Кирил. 1. „Алфавит при книге правил” стр. 62). А этого комитет не усмотрел.

Составитель записки, пропагандируя в особенности вторую, свою наиболее любимую теорию, выдает сам себя и в других своих ухищрениях. Так он говорит: „на основании прав административного, начальственного положения в епархии епископ, как удостоверяют каноны, мог взыскать с подчиненного ему лица, лишить его места, отрешить от должности, запретить священнослужение и т. п. Эти действия, если казались виновному не правильными, обращали его с жалобою к собору, который производил подробное исследование о преступлении и его обстоятельствах.» А если казались виновному правильными, тогда что? Он оставался навсегда запрещенным в священнослужении, отрешенным от должности, лишенным места, изверженным, отлученным и все это административно, без суда? Как бы, кажется, не сообразить этого? Но сочинитель записки не соображает, а без малейшего сомнения и размышления повторяет это положение несколько раз, выдавая себя головою, и разрушая в основании свою теорию административного значения епископского суда. „Каноны предоставляют,» говорит он в другом месте, (ч. 3, 11) „подпавшим под взыскание епископа священнослужителям принести, если они хотят, свое оправдание суду собора, который и производил обстоятельное исследование о действительности преступления и виновности подсудимого.» А если не хотят; тогда опять извержение без суда?

Подобную несообразительность составитель записки обнаруживает и в другом аргументе той же мысли. Он пишет: „взыскания епископа, как действия начальника, оберегающего законы и правила Церкви, не имели значения и силы наказаний, налагаемых по суду.» Почему? „Потому что епископ, смотря по степени исправления наказанного им, мог и изменить, и отменить свое распоряжение» (2, 39). Сочинителю заппски не пришел на мысль вот какой случай: епископ священника, изобличенного в нецеломудренной жизни, лишил священства. Мог ли он изменить и отменить такое свое распоряжение, смотря по степени исправления наказанного? Очевидно не мог. А если так, то в Православной церкви лишение священства полагаемо было административным, а не судебным порядком.

Влияние второй теории в объяснительной записке ставит комитет в противоречие с самим собою и в других его положениях. В проекте и во 2-й части объяснительной записки утверждается и пространно объясняется, что духовный судья есть судебный орган и судебная инстанция, и что всех судебных органов проектируется четыре. В 3-й части объяснительной записки дело поставляется совсем иначе: судебных органов только три: окружной суд, суд. отд. Св. синода и общее собрание; о духовном судье, как судебном органе, не упоминается. И то, и другое, по уверению комитета, разумеется, в согласии с канонами и даже лучше канонов. Вот выписка из объяснительной записки, подтверждающая наши слова: „Для удержания канонических начал и оснований представляется совершенно достаточным учредить инстанцию для суда над всеми священно-церковнослужителями Церкви, не исторгая их из подчинения местному епископу, инстанцию для епископов, не освобождая их из-под власти Св. синода, и последнюю для рассмотрения дел о высших иерархах Русской церкви, каковыми следует признать митрополитов и членов Св. синода. Такое распределение инстанций духовного суда не нарушит собою канонических начал и оснований духовного суда древней Церкви. Первая будет отвечать суду соседних епископов, вторая – суду областных соборов, третья – суду окружных соборов. Первая должна простирать свою юрисдикцию на несколько епархий, вторая на всех лиц епископского сана Русской церкви, третья и последняя – на главных представителей Русской церкви.» По этому изображению записки комитет допускает только три судебные инстанции – духовно-окружной суд, судебное отделение Св. синода и общее собрание, и не признает духовного судьи. Между тем в проекте духовный судья составляет особый судебный орган и особую четвертую духовно-судебную инстанцию и то же самое излагается и в других местах записки. Появление этого противоречия объясняется тем, что это место в комитетскую записку буквально переписано из объяснений к проекту, построенному на основании второй теории, не признававшей духовного судью судебным органом и не соображено с комитетскими предположениями и статьями. Всего замечательнее здесь то, что в той же части записки, только в другом месте, в том же, будто бы, согласии с канонами утверждается иное, а именно говорится: „в древней Церкви, существовали три центра духовно-судебной власти: 1) епископ, 2) сбор (sic) нескольких, или всех областных епископов и 3) наконец собор епископов всего округа. Соответственно этим центрам судебной власти древней Вселенской церкви, со всею последовательностью канонам, могут и должны быть образованы и в Русской церкви также три инстанции или степени суда: 1) суд местный или епархиальный для каждой епархии, сосредоточивающийся в лице епархиального архиерея, 2) суд духовно-окружной на несколько епархий и 3) суд общий, или высший для судебных дел всей Церкви.» Чему верить – первому или второму? Какие были инстанции в древней Церкви, и какие, в согласии с ними должны быть утверждены в русской – все это находится в совершенном хаосе, из которого никаким образом нельзя выбраться.

Внесены в комитетскую записку и другие обломки второй теории без согласования их с принципами комитета. Вообще подобных любопытных вещей в объяснительных записках комитета довольное число.

Недовольствуясь богатствами второй теории, сочинитель большой комитетской записки прибегает и к первой, и подкрепляет себя и ее мудростью. В согласии с нею он уверяет нас, что „не могут изменяться только неизменные иерархические права епископа, напротив, судебные и административные могут подвергаться различным изменениям, и при том не без влияния начал и требований государственного порядка.» Записка не определяет какие права епископа она почитает неизменными, иерархическими. А такое определение совершенно необходимо, дабы нам не блудиться в безвыходном лабиринте слов и фраз. Если признаком неизменности прав епископа должно служить, как кажется, определение их в Слове Божием, то судебная власть епископа таковой признак имеет. Судебная власть в Церкви вообще дана Спасителем Апостолам и преемникам их епископам, судебная власть в частности епископа над пресвитером изъяснена и заповедана Апостолом Павлом. Кажется это добрый и достаточный признак неизменяемости. И если уже этим признаком отличенное право епископа не неизменно, то останется ли в типе канонического епископа что-нибудь неизменное? Право хиротонии есть право административное. Следовательно, и оно, по комитетскому рассуждению, изменяемо? Но благодарение Богу, комитет, или составитель комитетских записок, не всегда столь жесток, а иногда являет и милость, признавая и судебные права иерархическими, и, следовательно, не подлежащими изменению, тем паче отнятию. Он говорит: отправления суда служат продолжением и обнаружением прав иерархических.

Записка находит в канонах, по ее мнению, и еще более разительное доказательство неверности той мысли, что принадлежность архиерею судебной власти есть догмат, не допускающий никаких изменений. Это разительнейшее доказательство состоит в том, будто каноны, вопреки этой мысли, сначала только запретили хорепископам употребление епископских прав, а потом уничтожили и самое их существование, заменив пресвитерами. Это разительнейшее доказательство весьма любопытно. Два из цитированных прав (Анк. 13, Ант. 10) говорят о подчинении хорепископов епископам города, третье (Лаод. 57) запрещает вовсе поставлять епископов в малых городах и селах. Следовательно, можно отнять судебную власть и у всех епископов. Епископ сумский должен быть в подчинении харьковскому, михайловский рязанскому; и не должно ставить епископов в Ямбурге, Шлиссельбурге и Колпино. Следовательно, можно отнять судебную власть и у каждого епархиального епископа и отдать оную пресвитеру. Доказательство действительно весьма разительное, только, кажется, с другой стороны.

Вариируя третью теорию записка между прочим умозаключает: „как епископ, рукоположивши священника, не вмешивается в его пастырскую деятельность, а еще более не стесняет его в законном употреблении своих прав без вины и предосудительного повода со стороны последнего, так соответственно сему и духовный суд, отправляясь священниками, приставленными к сему епископом, совершенно может производиться вне вмешательства последнего». Это умозаключение и несогласно с учением Православной церкви, и для комитетских предприятий более вредно, чем полезно. По православному учению, изложенному в Православном христианском катехизисе, пресвитер совершает таинства в зависимости от епископа. А здесь утверждается, якобы он действует независимо, без вмешательства епископа, не стесняющего действий пресвитера без вины. Но если остановиться даже на этом изъяснении отношений епископа к пресвитеру, то и тут заключение должно быть для комитетских проектов невыгодное: и суд должен быть отправляем пресвитерами, приставленными к сему их епископом, и без вмешательства последнего до вины первых. Ни того ни другого комитет не допускает – ни приставления епископом, ни вмешательства его в случае вины приставников. Не с большим искусством составитель записки служит делу комитета.

Невозможность и бессодержательность мысли об уполномочении открывается и из 26 статьи комитетского проекта, в которой говорится о допущении духовных судей в духовно-окружной суд. Это будут, конечно, судьи, того города и той епархии, где окружной суд, следовательно, уполномоченные архиереем этой епархии; приглашаемы же они будут, конечно, не только в заседания о клириках этой своей епархии, но и о всех. Уполномоченность остается одним пустым звуком. Эту бессодержательность понятия „поручение“ по комитетскому проекту, а равно и истинное понятие поручения и вытекающие из сего понятия требования заметили не одни мы, а и газеты, с мнениями которых мы не имеем ничего общего и которые с сочувствием и одобрением приняли комитетский проект. „С.-Петербургские ведомости” говорят: „по проекту служащие в духовно-судебном ведомстве утверждаются в должностях архиереем, и это утверждение имеет значение уполномочия. Правда, проект обставил утверждение такими условиями, что оно является простою формальностью”. Таково по свидетельству „Спб. ведомостей” комитетское уполномочие. Настоящее же понятие уполномочия – не таково, и этого-то настоящего понятия очень боится газета академии и из страха советует выгнать из проекта и это фальшивое комитетское понятие, или лучше сказать слово: полномочие. „Самое выражение: „полномочие», говорит академическая газета, может повести к недоразумениям. Если судья есть уполномоченный епархиального архиерея, то епархиальное начальство в праве относиться к судье как к своему уполномоченному, а последний должен сообразоваться в своих действиях с желаниями доверителя. Этот вывод, противоречащий всему духу проекта, прямо вытекает из содержащегося в том же проекте выражения“. От кого же проект утаил истинное значение и смысл своего уполномочия? Заметили его фальшь и несоглашающиеся с проектом и его одобряющие.

Известно, что соборы древней Церкви состояли из епископов: все правила говорят только о соборах епископов. Таких епископских соборов комитет не проектирует, а проектирует постоянную судебную коллегию пресвитеров под председательством новоизобретенного епископа in partibus fidelium ⁶⁷, и однако же хочет выдать это коллегиальное учреждение за собор древней Церкви. По-видимому, сделать это весьма трудно. Но для составителя комитетских записок нет трудностей непреодолимых. На этот случай берется третья теория – поручения, уполномоченности. Но о таких уполномоченных пресвитерах церковные правила не говорят ни одного слова, а практика свидетельствует, что случаи замены на соборах епископов пресвитерами были редкие и исключительные, и не было ни одного собора, который бы состоял из одних пресвитеров под председательством епископа in partibus. Для составителя записки это затруднение не составляет важности. Он будет уверять, что „обыкновенным председателем соборного суда был местный митрополит, а членами – епископы всех епархий области», но тут же прибавит: „как митрополит мог заменить себя другим, подчиненным ему епископом, так и каждый епископ подчиненным ему клириком“, не приводя, разумеется в подтверждение последней мысли никаких оснований, потому что их нет. Он не задумываясь объявит даже и то, „что устройство областного собора в древней Вселенской церкви имело тот характер, что надлежащими членами этого суда были или сами епископы епархий, входивших в округ митрополии, или уполномоченные от епископов и их епархий лица” (2, 14), хотя и знает, что последнее или есть его собственная и чистая выдумка. Он будет настаивать, что „нововведение комитета есть в некотором виде восстановление суда поместных или областных соборов древней Вселенской церкви“ (2, 84), что „духовно-окружной суд будет воспроизведением, насколько возможно при настоящем устройстве управления Русской церкви, древних соборов, на которых епархиальные епископы заменяли свое присутствие уполномоченными, предоставляя рассмотрение предлежащих дел избранным судиям из своей области» (Карф. 87, 141), и присовокупит: „более удачное подражание канонам и практике древней Церкви едва ли возможно и представить». Между тем это самое удачное подражание оказывается совершенно несходным с оригиналом: в правилах, на которые делает ссылку сочинитель записки и уполномоченные и избранные судьи, которым он хочет уподобить членов духовно-окружного суда пресвитеров, были епископы, а не пресвитеры. В 87 правиле Карфаг. собора говорится: „постановлено, чтобы каждый раз, когда надлежит собратися собору, благовременно приходили на оный епископы, которым не препятствует ни старость, ни болезнь, ниже какая-либо тяжкая необходимость: и да извещаются первенствующие, каждый от своей области, о всех епископах, в двух ли, или трех местах составляются собрания их, и от каждого из сих частных собраний почередно изби-раемые неотменно да приидут ко дню собора. В 141 правиле Карф. собора читаем: угодно всему собору, ради того, чтобы не были долго удерживаемы все епископы, сшедшиеся на собор, избрати по три судии (епископа) от каждой области. Не стесняясь столь явным несоответствием составитель записки несколько раз заявляет, что духовно-окружной суд, состоящий из пресвитеров, будет воспроизведением соборов, состоявших из епископов. Епископ ли, пресвитер ли – это, по его понятию, не составляет важности. Там не один, а несколько, и здесь не один, а несколько. Следовательно, духовно-окружной суд есть воспроизведение собора епископов.

Не стесняясь свидетельством канонов и исторической действительности, составитель записки повсюду показывает нам древний церковный собор как „сбор (sic) нескольких, или всех областных епископов» с добавкою: „ равно и их уполномоченных“ (2, 15), разумея под уполномоченными не кого другого, как пресвитеров, хотя канонические уполномоченные, им указанные, были епископы. Или же перевернет дело иначе и будет нас уверять, что духовно-окружной суд „состоя из уполномоченных от епархиальных архиереев округа, под председательством старейшего уполномоченного от Св. синода, действительно будет, сколько это возможно, при настоящем устройстве управления в Русской церкви, образом и подобием тех окружных соборов, на которые в древней Церкви собирались епископы области, а иногда присылали своих уполномоченных”. Или же в другом месте: „епархиальные епископы на соборы часто не являлись сами, а посылали вместо себя уполномоченных от своих епархий» (2, 44). Его никак не возьмет раздумье, что даже и по его словам, епископы на соборы присылали уполномоченных не всегда, как он предполагает, а только иногда (в действительности же никогда не было собора, состоявшего из одних пресвитеров с председателем безъепархиальным архиереем). Составителю записки такие затруднения, может быть, даже и в голову никогда не приходят. Никогда, иногда, часто, всегда – какая в том важность? Составитель комитетской записки есть величайший из волшебников: он заставляет правила говорить то, что ему хочется; из его записки оказывается, что правила древней Церкви заключали в себе весь комитетский проект сполна – и епископа in partibus – председателя духовно-окружного суда, и уполномоченных епископами и епархиями пресвитеров, которые одни под председательством вышесказанного епископа составляли собор, и что хотя правила и говорят единственно и исключительно о соборах епископов, но епископы на соборах присутствовать не должны были, а только их уполномоченные пресвитеры.

Большой интерес представляет сопоставление взглядов комитета на духовно-окружной суд как на собор, с его же взглядами на другой собор, действительный, состоящий из архиереев. В комитете, как свидетельствует объяснительная записка, было предложено кем-то из членов – над судом Св. синода установить со бор, составляемый повременно из членов Св. правительствующего и судебного отделения синода с присоединением еще определенного числа епархиальных архиереев. Такой собор комитет не признал собором, рассуждая, что „учреждение собора из нескольких избранных архиереев не может дать сему установлению имени собора, ибо имеют право и должны участвовать в последнем одновременно все архиереи Русской церкви, а не некоторые только» (2, 88). Какие необычайные открытия делает комитет! Духовно-окружной суд, состоящий из нескольких пресвитеров с председателем безъепархиальным архиереем, по мнению комитета, есть собор поместный, или областной, а „учреждение собора только из нескольких архиереев не есть собор».

Впрочем, в другом месте комитет высказывает признание, что большее число архиереев составляет признак наиболее соответствующий идее собора. Говоря о составе Св. синода комитет выражаетъ мысль, „что допустить большее число архиереев, чем пресвитеров в Синоде, значит выдержать в установлении идею собора, в котором обыкновенно преимуществовало число членов-архиереев» (2, 130). Даже и поэтому комитетскому рецепту духовно-окружной суд не будет соответствовать идее собора.

Достойно внимания еще и следующее, на основании третьей теории построенное умозрение: „как епископ, рукоположивший священника, теряет власть и возможность без причины, по произволу, лишить последнего полученных им прав, так соответственно сему, он может и должен поступать и в отношении к отправлениям суда и администрации”. Дальновидный составитель записки добирается уже и до административных прав епископа, предполагая, конечно, и с ними поступить также как поступил комитет с судебными. Но опять он делает свои подходы не с довольным искусством. По его умозаключению епископ не может лишать пресвитера преподанных ему прав без причины и по произволу. Следовательно, не без причины и не по произволу, а по суду может, и также должен поступать с поручаемыми им судными и административными правами, т. е. отнимать их не без причины и не по произволу, а по суду. Это очень хорошо; но только, кажется, не для комитетского проекта: ибо епископ не без причины и не по произволу, а по суду отнимающий у пресвитера предоставленные ему права, есть нынешний епископ, а не будущий комитетский, которому этого права комитетом не дается.

Составитель записок до того непоследователен и самому себе не верен, что совершенно забывает сказанное за несколько страниц и начинает совершенно противное. На стран. 36 и 37 сочинитель записки говорит, что „административная и судебная власть Церкви тесно связаны в своем основании и существе и действуют чрез одних и тех же органов – чрез соборы и чрез епископа«. А на стран. 47 он же свидетельствует, что „смешение суда с администрациею должно быть признано существенным и главным недостатком нынешнего духовного епархиального суда, занесенным в устав дух. консисторий из законоположений светских. И советует его исправить по образцу законоположений светских же, но поновее, забывши, что сам же за 10 страниц уверял, что административная и судебная власть Церкви тесно связаны в своем основании и существе и действуют чрез одних и тех же органов и между ними чрез одного и того же епископа.

Составитель записки не избег искушения делать неверные ссылки на каноны и на другие документы. Когда ему хочется доказать какое-нибудь выдуманное положение, он обыкновенно делает ссылку на правило, или на другой документ, не приводя подлинных слов. Кто не имеет охоты или возможности поверять глухие цитаты, тот может остаться в счастливом для составителя записки убеждении о его ученой точности и обширных сведениях. Но не вынесет такого убеждения тот читатель записок, который возьмет в руки книгу правил, и приищет другие документы, цитируемые составителем записок.

Мы видели уже выше, как неправильно составитель записки, для доказательства мысли, будто митрополит подвергал епископа тем же наказаниям, каким епископ прочих клириков, ссылался на правила Антиох. собора 17, Карфаг. 28 и 38 ничего подобного в себе не заключающие. Вот еще несколько таких же примеров:

На стр. 69 ч. 2-й сочинитель записки говорит: „осужденный судом собора самым делом подвергался заслуженному наказанию со всеми юридическими последствиями, и за него не могла ходатайствовать никакая власть, ни даже вся поместная Церковь» и цитирует Карфаген. собора правило 79, в котором говорится: о приятии клириков донатистов в клир кафолической Церкви и нет ни одного слова о том, в доказательство чего приведено сочинителем записок.

На стр. 71: „если суд, не соображаясь с видами и целями епархиального начальства, будет рассматривать и обсуждать каждое преступное деяние, то подобное отсутствие пристрастия, составляет первейшее условие деятельности и основание совершенства суда духовного, как удостоверяют и каноны» (Карф. 16). Обращаемся к тексту удостоверяющего канона и читаем оный весь сполна: „рассуждено такожде и сие: аще от каких бы то ни было судей церковных судное дело перенесено будет к другим судиям церковным, имеющим высшую власть: да не будет никакого нарекания тем, коих приговор отменен будет, аще не могут быти обличены, яко или по вражде, или по пристрастию осудили, или неким угождением прельщены были». – Что общего между каноном и сентенциею о несообразовании с видами и целями епархиального начальства?

Иногда составитель записки поступает проще и для себя безопаснее: говорит прямо, что каноны свидетельствуют о том, о другом, о третьем, а какие каноны этого не указывает. Так на стр. 69 ч. 2-й он говорит: „епископ, как удостоверяют другие каноны, мог лишить подчиненное ему лицо места, отрешить от должности, запретить священнослужение». Никакие каноны ни первые, ни другие не говорят ни о лишении места, ни об отрешении от должности, ни о запрещении священнослужения епископом: каноны говорят об извержении, отлучении, лишении церковного общения.

На стр. 73: „ каноны вообще не усматривают ни малейшего противоречия правам и достоинству епископской власти в том, чтобы суд рассматривал поступившее к нему дело без всякого соображения с намерениями какого бы то ни было подлежащего епископа» – Какие каноны? сочинитель записки не указывает; а мы осмеливаемся ему заметить, что таких канонов нет, а написано это наобум.

Другой ряд неверных отношений составителя записок к правилам, представляют неверные толкования, ложные выводы. Мы укажем здесь только не многие примеры.

На стр. 48, ч. 2-й, сочинитель записки пишет: „каноны со всею строгостью закона преследуют самовластие епископа” и ссылается на 34 правило Апостольское, в котором говорится: «епископам всякого народа подобает знати первого в них и признавати его, яко главу, и ничего превышающего их власть не творити без его рассуждения: творити же каждому только то, что касается до его епархии, и до мест к ней принадлежащих. Но и первый ничего да не творит без рассуждения всех. Ибо тако будет единомыслие» – Какое самовластие епископа преследуется этим правилом, и при том еще со всею строгостью закона?

На стр. 73, ч. 2-й: „каноны запрещают епископу настаивать пред судом на своем расследовании вины подсудимого» (Карф. 121). Подлинный текст: на сем соборе положено: да не настоит един епископ на решение своего суда. Толкование Св. синода: когда пресвитер, осужденный епископом, жалуется на сие осуждение, тогда епископ не должен один настоять на свое решение и усиливаться исполнить оное, а должен предоставить дело рассмотрению полного собора, или определенного в правилах числа епископов. По толкованию Св. синода здесь разумеется судебное решение епископа, а у составителя записки – расследование, а епископ таким образом является следователем.

На стр. 68 и 69: «о власти епископа в своей епархии каноны выражаются в таких словах: каждый епископ имеет власть в своей епархии, и да управляет ею с приличествующею каждому осмотрительностью... и да разбирает все дела с рассуждением (Ант. 9). Разбирательство с рассуждением обозначает предел, до которого простирается начальственная власть епископа в собственной его епархии. Разуметь ли под этим выражением вообще обязанность епископа делать и решать все с обдуманностью или, как некоторые хотят видеть в нем, в частности указание на судебную власть епископа, во всяком случае этим выражением обозначается такое действие епископа, которое служит признаком его административного начальственного положения в епархии». Сочинитель записки оригинально рассуждает: пусть кто хочет видит здесь суд, у меня все будет администрация.

И эта беда – фальшивых цитат происходит не только с правилами, но и с другими документами, цитируемыми в записках. Укажем некоторые примеры и этого.

На стр. 45, ч. 2-й сочинитель записки пишет: „в древней России было общим правилом назначать для действия духовного суда особые лица, каковыми вдали от кафедр святительских были: наместники, поповские старосты, заказчики, ведавшие судебные дела по проступкам духовенства против сана и звания, и десятильники, разбиравшие гражданские иски лиц духовного звания и между собою, и с лицами светскими, при кафедрах святительских: так называемые духовные судьи, или приказные старцы и святительские бояре, первые для разбирательства дел духовного, а последние – гражданского свойства; отправлявшие правосудие в десятинах и заказах, собственною властью решали все дела, исключая сложных и запутанных». Какая удивительная вещь! Уже в древней России было разделение суда и администрации и особые судебные органы. Однако на чем же это сказание основывается? Сочинитель записки указывает только один источник, именно А. И. 1 № 115. Отыскиваем этот важный и любопытный документ, и выписываем весь сначала до конца: Жалованная грамота, Волоцкого князя Феодора Борисовича Игнатию Кожухову, об освобождении людей, живущих в старых и прикупных деревнях его в Волоцком княжестве, от пошлин, о неподсудимости их наместникам и тиунам, и о суде смесном.

„Се яз князь Федор Борисович пожаловал есми Игнатья Александрова сына Кожухова. Что в моей отчине, на Волоце, в Раховском стану, его деревни старые, Оксеновскоя, да Васильевскоя, да Клейниче, да егож деревни прикупные, Чуприяновскоя, да Осинниковскоя, да Улитинскоя, да Веретенниковскоя, да Бородинскоя, да Полушинскоя, да Филипкова, да егож прикупное сельцо Полянка, да деревня Реткинскоя: и кто у него в сельце и в деревнях учнет людей жить, и тем его людям не надобе ни подводы, опроче яму, и городчиковы пошлины, и городового дела, ни коня моего не кормят, ни сен моих не косят, ник сотцкому ни к десятцким с тяглыми людьми не тянут не во что, ни в какие проторы, ни в розметы, ни иные им никоторые пошлины не надобе, ни розвинское, апроче посадничи половины, а наместницы мои Волоцкие и их тиуны кормов своих у них не емлют, и не всылают к ним ни по что, и не судят их ни в чем, опроче душегубства и разбоя, а праветчики и доводчики поборов своих у них не берут и не въезжают к ним ни почто. А ведает и судит Игнатей тех людей сам, и в татбе с поличным, промеж своих людей, или кому прикажет. А случитца суд смесной тем людем с городцкими людми, или с волостными, и наместници мои и волостели и их тиуни судят, а Игнатей или его приказщик с ними же судит, а при судом ее делят на полы. А кому будет чего искати на Игнатье, или на его приказчике, ино их сужу яз князь Федор Борисович, или мой боярин введеной; явит грамоту, и он дает обема наместником гривну, то им и с тиуны. А кто ся ослушает сее моей грамоты, быти ему от меня князя Федора Борисовича в казни. А дана грамота лета семь тысящ третьего на десять. Июля”. (А. И. 1 № 115).

Как опасно сочинять историю и потом ставить цитаты наобум.

Эта фальшь, выведенная наружу, вследствие ложной цитаты, должна бы, впрочем, обнаружиться и общим историческим путем, и именно следующим образом: сочинитель большой записки, вопреки им же самим высказанному замечанию, что принцип отделения суда от администрации есть принцип новейшего времени, возводит его в древнюю русскую историю и не обинуясь говорит, что в древней России было общим правилом назначать для действия духовного суда особые лица, т. е., что принцип разделения судебной власти и административной был и там. Составитель краткой записки выставляет даже, что пример древней отечественной Церкви был единственным основанием для комитета к принятию этого принципа. Он пишет: „история отечественной Церкви представляет примеры, что в прежнее время наши иерархи имели у себя особых наместников из лиц пресвитерского сана, предоставляя им производство суда. Так митрополиты Киприан, Фотий и Иона имели своих наместников в Киеве, и Новгородские архиепископы во Пскове, у митрополита Феогноста даже в Москве был наместник в пресвиторском сане, поставленный, еже рассуждати Божие люди и все церковные суды в правду, по священным правилам. В виду этих примеров комитет нашел возможным и в настоящее время предоставить производство духовного суда лицам, особо для сего избранным духовенством” (стр. 16).

Итак, принцип отделения суда от администрации был еще при митрополитах Киприане, Фотии, Ионе и Феогносте, и пример этих митрополитов послужил для комитета единственным основанием к принятию этого принципа. – Как важно чувство меры во всем даже в вымыслах!

На той же 45 странице записки сочинитель ее пишет: „в древней Русской церкви, как заставляют это признать определения московских соборов 1551, 1667 и 1675 г. (А. И. 1 № 155, А. Э. ІV, № 204, П. С. З, № 1412), духовный суд вообще принадлежал особо назначенным для сего лицам и установлениям, действовавшим с известною долею свободы и самостоятельности, так что приговор их имел законную силу, если не встречал возражений со стороны подсудимых”.

Обращаемся опять к цитированным документам и в первом из них, именно в А. И. 1 № 155 читаем следующее: „По священным правилам всем святителем коемуждо в своем пределе, духовных пастырей, архимандритов и игуменов и игуменей и их сестер, и строителей, и весь священнический и иноческий чин, во всех духовных делех самим святителем судити.... А судити святителем самим, соборне по священным правилам коемуждо в своей области.... Святители в духовных делех сами соборне судят”.

Что заставляет признать определение московского собора 1551 года? То, что сочинитель записки говорит неправду и делает неверную ссылку.

Мы представили только немногие примеры неверных цитат и ссылок за невозможностью привести в подлинниках все неверные цитаты и ссылки, сделанные в записке. Укажем еще некоторые неверные ссылки и цитаты, нами замеченные. Таковы ч. 2, на стр. 74, ссылка на 87 и 141 правило Карфаг. собора, на стр. 67 цитата Карф. 28, стр. 64 Ап. 14, 35, Антиох. 13, 21, 22; стр 46. 1 Корин. 5:66, (нет и стих. 66-го), стр. 42 Ант. 2; на стр. 38, Вас. В. 3, 32; на стр. 72 Ап. 9; стр. 114, Карф. 12, 14, 29, Сард. 3, 4, 5, на стр. 76, ІV Всел. Соб. 14, стр. 77, Антиох. 9. Част. 3, стр. 11 строка 15 Карф. 14, строк. 29, Карф. 129, строк. 36, Карф. 28, Двукр. 6; стр. 13, Ант. 17; стр. 14, Ант. 8, и др.

В виду всех представленных и указанных нами в объяснительных записках примеров, неверных ссылок на правила и другие документы мы осмеливаемся сделать замечание об особенной неуместности фальшивых цитат в официальной, деловой записке, и по делу такой великой важности. Эти записки имеют характер официальной деловой справки, подводимой к делу секретарем. Посему и точность в них требуется, если можно так сказать дипломатическая, ибо от неверной справки может последовать неверное решение. Комитетские записки весьма далеки от удовлетворения этому требованию.

Весьма любопытно сличение комитетского учения с православным, по изображению самого же комитета.

1) „По православному учению, говорит комитет, епископы в качестве главных, а не единственных представителей иерархии богоучрежденной в трех раздельных и различных степенях епископа, пресвитера и диакона признаются только главными, особенными и преимущественными, а неисключительными, единственными и самовластными судьями и правителями в церковном обществе́'. А по учению комитета епископ не будет никаким судьею в церковном обществе, ни главным, ни особенным, ни преимущественным: судебная власть принадлежит судам, без участия властей административных (ст. 61), т. е. и епархиального архиерея.

2) „Местный епархиальный суд, по правилам св. Апостолов, св. Вселенских и поместных соборов и св. отец, принадлежал епископу». Так свидетельствует комитет, а сам проектирует, что местный епархиальный суд, не должен принадлежать и не будет принадлежать епископу, а будет принадлежать пресвитерам.

3) „Епископ, по церковным правилам, был признаваем правителем и судьею в подчиненной ему епархии, но административною и судебною властью он пользовался только как действительный правитель известного административного округа под ответственностью за все свои действия пред собором и в совершенной зависимости от него». Так свидетельствует комитет, а сам проектирует, что епископ не будет пользоваться судебною властью ни под ответственностью, ни без ответственности и не будет судьею.

4) „Апостол Павел, по свидетельству комитета, говорит Тимофею о принятии им обвинений на пресвитера и своею речью дает понять, что власть обличения и суда дана Тимофею вместе с правами начальственного надзора в Ефесской церкви, что Тимофей должен пользоваться этою властью – сколько для исполнения лежащих на нем обязанностей, столько и для поддержания порядков в порученном ему обществе». А сам комитет проектирует, что епископ не должен пользоваться властью суда ни для исполнения лежащих на нем обязанностей, ни для поддержания порядков в порученном ему обществе.

5) „Все указания канонов», свидетельствует комитет, „несомненно удостоверяют, что епископ пользовался судебною властью. Каноны и вместе практика Церкви присовокупляют, что епископ пользовался этою властью на известных основаниях и в опредѣеленных пределах. А сам проектирует, что епископ не будет пользоваться судебною властью ни на основаниях, ни без оснований, ни в определенных пределах, ни в неопределенных.

6) Весьма поучительно и драгоценно обращение комитета с указаниями Слова Божия. Заповедь Ап. Павла епископу Тимофею принимать обвинение на пресвитера при двух, или трех свидетелях, по свидетельству комитета, доказывает и принадлежность судебной власти епископу, и принадлежность епископу изобретенной составителем записки власти дисциплинарных и административных взысканий, и власти предания суду, принадлежащей епископу (III, 29). Место оказывается универсальным и доказывает все, что заблагорассудится комитету.

7) Комитет задался мыслью сделать нечто неслыханное, особенно важное, чего не сделали Апостолы и соборы, и из этой задачи исходя, пришел к отделению судебной власти от епархиального архиерея: ибо, по словам комитета, „оставить по-прежнему, в руках епархиальных архиереев и управление, и суд, значило бы не сделать ничего особенно важного в пользу духовного правосудия”.

8) Комитет свидетельствует, что „принцип отделения суда от администрации есть принцип новейшей юридической науки; пока не был известен этот принцип в самом государстве, до тех пор не могло быть и повода к применению его в ведомстве Церкви”. И однако же комитет в то же самое время находит, что и в древней Церкви этот принцип был известен и даже осуществлен; ибо и там, по уверению комитета, епархиальный архиерей судебною властью не пользовался, а имел только правительственную, административную. Известен был этот принцип, по свидетельству большой и малой комитетских записок, и в Русской церкви – при митрополитах Киприане, Фотии, Ионе и Феогносте.

Б. Практические мотивы и соображения.

Из практических аргументов и соображений комитета обращают на себя внимание: а) аргумент, заимствованный от количества дел, б) аргументы, направленные к доказательству мысли, будто духовно-окружной суд не будет далек, в) аргумент экономический, заимствованный от дороговизны или дешевизны, и г) некоторые другие аргументы.

а) Аргумент от количества дел представляет одну из печальнейших и необъяснимых страниц в комитетских записках. Две комитетские записки дают показания о количестве дел совершенно разные.

Количество судебных дел большой важности, кои по предположениям комитета должны быть изъяты из ведомства духовных судей и производимы в духовно-окружных судах:

Кто сличит цифры первой и второй графы, тот сейчас будет поражен большою разницею даваемых ими показаний. Только одно показание согласно, – это о числе дел в вятской епархии. Затем все рознь. Из одного и того же города разные вести. К одному и тому же проекту одного и того же комитета, вероятно одним и тем же членом написаны две записки – краткая и пространная, и в обеих записках разные показания, и разные до поразительности: в одной, например, показывается 79, а в другой 4, в одной 46, а в другой 6, в одной 52, а в другой 7 и т. д. Как объяснять эту разность, совершенно непостижимо. Ужели так, что одна записка для одной публики, другая для другой? Или как-нибудь иначе? Во всяком случае и предмет сам по себе не столь маловажен, чтобы допускать такие разноречия и неточности, и выводы, делаемые на основании этих разноречивых показаний, слишком обильны серьезными последствиями.

И в выводе среднего числа дел на каждую епархию обе записки разногласят: краткая записка свидетельствует, что на каждую епархию, средним числом, причитается около 15 дел большей важности; а пространная считает средним числом на каждую епархию такихъ дел до 30. Большая записка даже и в будущем, с помощью пророчеств и гаданий, не надеется довести среднее число дел до числа показанного краткою. И за предположенным сокращением штатов духовенства, и за ожидаемым возвышением нравственности духов. лиц большая записка доводит среднее число дел только до 20, а не до 15, как показывает малая. Обеим запискамъ хочется прийти к одному результату, – что дел мало, но приемы употребляются разные. Краткая сокращает число дел и говорит прямо, что их по 15 на каждую епархию. Большая достигает почти того же результата; но не прямо, а посредством нескольких маневров; она выставляет на вид, что сократится число духовенства, что псаломщики предполагаются (а будут без сомнения не ранее XXI столетия) из окончивших курс, и что ожидается возвышение нравственности духовных лиц (какое глубокое проникновение в судьбы Божии!) А не дойдет ли это ожидаемое возвышение нравственности до того, что не нужен будет вовсе духовно-окружной суд.

В показании наибольшего и наименьшего числа опять разноречие у краткой записки с большою, и у большой с самою собою. Краткая показывает наибольшее количество 79, наименьшее – ни одного; пространная наименьшее число показывает 2, а наибольшее 40 и 50, погрешая в последнем показании против самой себя, ибо на предшествующей странице ею самою дано восемь цифр выше 50, а одна из них 99.

Общее число всех дел за три года – 1867, 1868 и 1869 в обеих записках показано разное: в краткой 17891, а в пространной 17821.

Даже общее число всего духовенства белого и монашествующего обе записки показывают разно – краткая в 120,000, большая 170,000. Разность небольшая – 50,000.

Если мы поверим краткой записке, и примем, что число всех дел, имеющих подлежать духовно-окружным судам, простирается только до 780 в год, и если примем это основание за существенно важное в разрешении предлежащего вопроса, то окажется, что духовно-окружных судов для разрешения такого количества дел нужно не 12 и не 9, как предполагает комитет, а никак не более одного. Светский окружной суд разрешает более 1000 дел в течение года; и для 780 дел не нужно более одного суда с двумя департаментами. Вот, что значит передоказать и забыть аксиому: si quis plus, vel minus secuevit, causa cadit. И при 20 делах в каждой епархии круглым числом, (во всех 1060) как показывает большая записка, – довольно будет одного суда. Большая записка, в развитии этого аргумента вообще руководящаяся более пророческим духом и созерцаниями отдаленного будущего, представляет и еще один веский аргумент в подтверждение того, что более одного окружного суда не нужно. Она говорит: „всего духовенства во всей Русской церкви в данное (т. е. в настоящее) время около 170,000 лиц; если взять среднюю численность, то на одну епархию придется около 3,200 лиц, количество весьма малое сравнительно с количеством лиц, подсудных в частности светским судам. За предположенным и уже приводимым в исполнение сокращением штатного духовенства более чем на ⅔ в каждой епархии будет состоять не свыше 2000 (следовало сказать не свыше 1000: ибо 3200/3=1066) духовных лиц, т. е. не свыше количества равняющегося населению одного прихода или одного села. Но если признано возможным учредить не более одного окружного суда в районе, заключающем в себе не меньше миллиона душ, то едва ли позволительно думать, что 2000 и даже 4000 духовных лиц совершатъ столько проступков, влекущих за собою высшие роды взысканий” (2, 80, 81). Совершенно непозволительно так думать, равно как непозволительно заключать иначе, как следующим образом: на 1 миллион душ учреждается один светский окружной суд, след. на 106,000 (2000X53) духовных лиц должно быть учреждено не много менее ⅑ духовно-окружного суда. Даже до одного целого духовно-окружного суда весьма далеко: требуется подбавка почти девяти частей.

Всего легче на основании представленных записками числовых данных вопрос разрешается так, что для выводимого количества дел нет нужды учреждать особые суды, а все можно совместить в одном суде – Св. синоде: будет проще, дешевле и даже немного правильнее, или по крайней мере сообразнее со здравым разумом, ибо от архиереев дела перейдут к архиереям же, а не к пресвитерам. Теперь же что выходит? Для разбора 780 дел учреждаются 8–12 духовно-окружных судов с персоналом в 145–177 судей и чиновников и с расходом только на содержание их в 336–415 тысяч; так что по одному этому расходу на личный состав судей и чиновников каждое дело средним числом обойдется в 430–530 руб.

Но история с количеством дел этим еще не оканчивается. Большая записка, доводящая среднее число дел до 20 на епархию, – когда изображает нынешние духовные суды, количество дел представляет совсем в другом виде. Она видит в нынешних духовных консисториях „множество дел”, от которого производство дел в консисториях длится слишком продолжительное время, „вызывая и в самих тяжущихся, и в других лицах разные предположения, невыгодные для консисторского суда и его деятелей». Она свидетельствует далее, „что и в Св. синод дела из консисторий поступают массами» (2, 8), и кроме сего, что „многие дела в духовном ведомстве не возбуждаются по причине отдаленности суда» (2, 7). И вдруг это множество, эти массы, эти многие дела превращаются в 20. И что всего удивительнее: и неважных-то судебных дел, т. е. разбираемых у духовных судей будет немного (краткая записка); дела у них будут не многочисленны (простр. зап. 2, 91). Сразу испарились все, и важные, и неважные. Волшебство!

По всему этому аргумент от количества дел справедливо должен быть признан фантастическим, а не фактическим: записки с цифрами обращаются также, как и с правилами. И однако же при такой сомнительности, неблагонадежности этого основания, оно, по свидетельству краткой записки, послужило одним из двух оснований к учреждению не епархиальных судов в каждой епархии, а духовно-окружных на 5–6 епархий. Другое, кроме этого, основание для комитета было то, что суд, приуроченный к епархии, в какой бы форме ни был он устроен, всегда останется в зависимости от администрации, (стр. 18).

б) Как проектируемые комитетом духовно-окружные суды и на самый первый взгляд представляют чрезвычайное практическое затруднение в том, что удаляют суд от подсудимых, а не приближают к ним, то не мог не обратить на это внимания и составитель объяснительной записки. При 9–12 духовно-окружных судах суд будет гораздо отдаленнее, чем ныне, когда суд в каждой епархии. Между тем на словах много раз заявляется в объяснительных записках, что комитет имеет в виду обеспечить духовенству суд скорый и близкий (3, 48). На выручку составителя записки являются железные пути. Для мнимого отстранения крайних несообразностей, возникающих вследствие отдаленности духовно-окружного суда, пущены в ход железные пути не только готовые, но и проектированные, которые будут возить из Яренска прямо в Москву, не заезжая в Вологду и т. д., из Архангельска привезут прямо в Петербург и тем для священника города Архангельска сделают более удобным суд в Петербурге, чем в Архангельске. Проектируемые железные пути будут какие-то странные еще и по следующему основанию: они, по свидетельству комитетских записок, облегчат сообщение с предполагаемыми духовно-окружными судами, т. е. с дальнейшими, и след., затруднят сообщение с епархиальными, т. е. с ближайшими. Кроме того, по запискам, оказывается, что Петербург для псковской епархии нейтральнее, чем Псков, Саратов для Симбирска нейтральнее, чем Симбирск, Москва для калужской центральнее, чем Калуга и т. д. Интересны и эти два аргумента, но еще интереснее третий. „Петербург, Вильно, Харьков, Саратов, Москва, Киев имеют возможность из среды своего городского духовенства дать более широкий выбор кандидатов на должность членов суда, чем многие епархиальные города, в которых 2, 3, 4 священнослужителя с академическим образованием». Сочинитель записки совсем забыл, что комитет допускает выборы из всех пресвитеров каждой епархии, а не только из епархиальных городов, и не требует безусловно академического образования. Сочинитель краткой записки утешает будущих пилигримов к духовно-окружному суду и еще некоторыми другими утешениями, из которых особенно важно и действительно одно. Кроме будущих железных дорог он указывает существующие пароходные сообщения и еще то, что по комитетским предположениям, можно судить и по бумагам, – и в заключение прибавляет самое важное, именно, что духовенство не будет тяготиться далекими духовно-окружными судами: „некоторая разница в расходах на проезд” (священнику города Архангельска, вместо Архангельска в Петербургъ?) „не будет подсудимому казаться напрасною тратою, потому что он будет уверен, что администрация (т. е. епархиальный архиерей) не может иметь влияния на решение суда (18). Для этого можно ехать хоть на край света.

Между тем эта отдаленность суда самими же составителями обеих записок выставляется как одно из великих зол для духовенства. Составитель краткой записки пишет, что „для улучшения духовно-судебной части необходимо учредить суды более близкие к подсудимым, и что необходимость учреждения ближайшего суда настоятельно ощущается в духовном ведомстве. Дела за отдаленностью суда часто вовсе не возбуждаются; многие пороки остаются без преследования». Составитель пространной записки, живописуя недостатки нынешнего духовного суда, существующего в каждой епархии, говорит, между прочим, следующее: „консистория находится в губернском городе и при обширности наших губерний, нередко отстоит на несколько сот верст от места происшествия. Вследствие сего, без преувеличения можно сказать, что многие дела в духовном ведомстве не только не возбуждаются, но и возбужденные не получают надлежащего разрешения, именно по причине отдаленности суда... Не может подлежать сомнению, что многие проступки остаются безнаказанными и упорно держатся в среде духовенства по неимению суда близкого и скорого, с легкостью и удобством карающего преступление, что отдаленный суд не может действовать ни с надлежащею быстротою, ни с надлежащим успехом; ибо многие обстоятельства дела, которые могут быть известны только ближайшим судьям, имеющим возможность разобрать дело на месте и лично выслушать подсудимых и свидетелей, остаются или вовсе неизвестными, или неправильно сообщенными судьям отдаленным, лишенным возможности самим проверить их» (2, 7, 8).

Итак, что же отдаленность суда благо, или зло? Если говорить о нынешнем консисторском суде, существующем в каждой епархии – зло; а если говорить о духовно-окружном, который один на 5–6 епархий, – благо. Затруднителен, или не затруднителен далекий суд? Нынешний, находящийся в каждой епархии затруднителен, духовно-окружной один на 5–6 епархий незатруднителен. Скор, или не скор далекий суд? Нынешний в каждой епархии находящийся не скор, будущий духовно-окружной один на 5–6 епархий будет скор. Далек или близок духовный суд? Нынешний в каждой епархии находящийся, далек, будущий, один в 5–6 епархиях – далеко–близок, т. е. хотя и далек, однако же близок: ибо тут будут железные пути, пароходные сообщения, центральное положение городов, академическое образование и проч., и проч., и проч. У сочинителя записки две меры и два веса; одни для окружного суда, другие для епархиального. Впрочем, мы должны отдать сочинителю записки ту справедливость, что в одном месте он фразирует о важном значении близости суда и в отношении к проектируемому суду. Он пишет: „в большей части случаев исследование и рассмотрение дела нигде не могут быть произведены с таким успехом и таким удобством и скоростью, как в той местности, где оно учинено, ибо, во-первых, явка свидетелей к следствию, по близости их места жительства, не представит затруднений; во-вторых скорее могут быть усмотрены следы преступного деяния и собраны улики и доказательства вины или невинности подсудимого при местном розыске. Основываясь на этих соображениях, отцы Карфагенского собора и возражали римскому папе Целестину, когда тот хотел присвоить себе право суда над клириками Африканской церкви. „Разумно и праведно, говорят отцы, признал Никейский собор, что какие бы ни возникали дела, они должны оканчиваемы быти в своих местах... Ибо как будет тверд заграничный суд, пред который необходимые лица свидетелей не могут представлены быти, то по немощи, или от телесного сложения, или от старости, то по многим другим препятствиям” („Кн. прав.” стр. 407–408. Записк. часть 8, 47 – 48). Но нашему, или не следовало проектировать окружные суды, или, если они проектированы, не следовало писать сейчас приведенных слов.

Мысль о суде далеком преследует сочинителя записки и в других его сочинениях. Мы знаем, что он сочиняет, будто в древней Церкви не было суда в каждой епархии, а был суд только в митрополии соборный. И здесь предстает ему возражение о небли- зости этого суда, от которого он и отделывается по своему. „Не противореча истории, говорит он, можно присовокупить, что суд областного собора, являясь единственно законным органом правосудия в древней Церкви и не казался ни для кого затруднительным; ибо епископские епархии, по большей части, обнимали один город с принадлежащими к нему селениями и местами, а область митрополита обнимала несколько таких городов» (2, 70).

Если бы сочинитель приложил это сказание к комитетскому духовно-окружному суду, то он может быть и сам увидел бы громадную разницу между районом древней митрополии и районом проектируемого духовно-окружного суда. Митрополия древней Церкви, по пространству была необширнее нашей епархии, заключающей несколько уездных городов. Комитет проектирует территорию духовно-окружного суда увеличить в 5 – 6 раз сравнительно с территориею древней митрополии. Будет, или не будет такой суд затруднительным?

в) Аргумент дешевизны проектируемых комитетом духовно-судебных сооружений в записках остался недостаточно развитым и разъясненным. Краткая записка указывает, что комитет этим аргументом руководствовался только при не учреждении в духовных судах французской кассации. И пространная записка только мимоходом в одном случае обращается к этому аргументу. Она не совсем вразумительно и, по обычаю, не совсем точно замечает, что „учреждение духовного суда в каждой епархии повлекло бы за собою излишние затраты на устройство помещений для 53 духов. судов отдельно от консисторий, снабжение их необходимыми принадлежностями, содержании при них прислуги, ремонт, отопление и освещение; сверх сего на жалованье имеющих быть по штату в этих судах: 53 председателям, 106 членам (считая только по два), 53 секретарям, их помощникам и писцам, также на содержание 53 прокуроров и помощников. Все эти затраты, значительно превышая расходы потребные на содержание штата 9–12 окружных судов, не обеспечат, как должно, служащих при епархиальных судах, между тем недостаток обеспечения не может иметь благодетельных последствий для правосудия, не привлекая людей по преимуществу способных и опытных в настоящем случае” (2, 81–82). Довольно пространные соображения по существу этого аргумента представлены нами выше. Здесь мы заметим только ту странность большой записки, будто затраты на жалованье председателям, членам и прокурорам епарх. судов их не обеспечат и от этого будут вредные последствия для правосудия.

г) Из практических соображений остановимся еще на следующих:

Несообразительность и недостаток точных сведений и выводов составитель записки обнаруживает и в других своих практических соображениях. Так он говорит, что „учреждение в каждом епархиальном городе епархиального суда, отдельно от епарх. консистории, встретило бы не малое затруднение, именно со стороны образования в первых состава присутствия. Есть губернские города, в которых, кроме кафедрального собора, имеется не более как 2 или 3 православные церкви (в числе таковых неправильно указаны Томск, Ставрополь, Симферополь) и др. Из состава их причтов, не без затруднения, в настоящее время находится достаточное число лиц, потребных для замещения должности членов духов. консисторий” (2, 82). Составитель записки совершенно забывает, что и комитет в духовно-окружные суды предполагает набирать членов из каждой жe епархии и даже по два лица. Непонятно, каким образом в окружные суды набирать членов из каждой епархии будет не затруднительно, а в епархиальные затруднительно.

„Учреждение духовно-окружных судов является лучшею гарантиею для свободы действий и независимости мнений суда, особенно если он будет действовать также под председательством лица архиерейского сана” (2, 83). А епархиальный суд, действующий под председательством епархиального архиерея, не является таковою гарантиею. Почему? Опять непонятно: с одним архиереем гарантия, с другим не гарантия; с Иваном гарантия, а с Петром не гарантия.

Курьезно следующее практическое затруднение, выставляемое составителем записки против мысли, оставить, как ныне, суды в каждой епархии. „Суд в каждой епархии, не соответствуя по своему виду (в чем и почему?) ни одному из новых судебным установлений, и различаясь не многим от нынешнего консисторского суда, будет заставлять подсудимых по-прежнему искать суда за пределами епархии, суда действительного, самостоятельного, независимого от административной власти, а вследствие сего решения первого будут вызывать со стороны подсудимых отзывы и протесты (со стороны подсудимых?) и тем замедлять решения дел“ (2, 83, 84). Составитель записки в отзыве, приносимом на суд 1-й инстанции, видит несовершенство суда 1-й степени, и это видит он один в мире. Зачем же в таком случае и комитет, проектирующий совершенные суды духовно-окружные, предвидит отзывы подсудимых и на эти суды и проектирует для этого правила? Разве тут будет разность в том, что на духовно-окружные суды, как и на все суды подсудимые приносят отзывы, а на епархиальные суды подсудимые, по сказанию составителя записки, будут приносить не только отзывы, но и протесты?

Двоемерие и двоевесие составителя комитетских записок прилагается и к другим предметам. Одно и то же правило и учреждение в уставе консисторий, по мнению составителя записки, вредно для правосудия, а в комитетском проекте благотворно и совершенно необходимо. „ Частные жалобы устав консисторий допустил, затрудняя для подсудимых путь к достижению правосудия и эта мера равнялась отказу в правосудии» (3, 4, 5). Но допустил частные жалобы и комитетский проект. Здесь, по изъяснению составителя записки, эти жалобы являются необходимыми. „Необходимость допущения частных жалоб не требует и разъяснения, после того как эти жалобы в судебной практике существуют» (3, 101). Там составляют отказ в правосудии, здесь необходимы.

В заключение, прежде, чем перейти к общим выводам, мы сделаем несколько замечаний об отношении комитетских записок к консисторскому уставу, о характере комитетской полемики по некоторым вопросам и об упущениях нам представляющихся.

Отношения комитета к уставу консисторий также двойственны, как и многие другие суждения комитета. Когда мнение, не принимаемое комитетом, опирается на какую-нибудь статью устава, тогда составитель записки отстраняет такую ссылку тем, будто „законоположения этого устава не могут служить руководительными основаниями ни за, ни против предположений комитета потому, что идет вопрос именно о пересмотре и изменении статей этого устава, касающихся духов. суда» (2, 75). Но в другие разы на статьях устава консисторий о духов. суде он утверждает свои мнения. Так мнение о том, что архиерей, а не прокурор должен предавать суду, составитель записки мотивирует статьями устава консисторий 66-ю и 169-ю (3, 107). Тут пригодился и устав, хотя сказано гуртом вообще, что законоположения устава видимо не сообразны с древними канонами Церкви (2, 75). Когда пользуются ими другие – они несообразны, когда сам сочинитель комитетской записки – они сообразны. Полемика объяснительных записок с мнениями, которых комитет не разделяет, не отличается ни искусством, ни твердостью, ни местами, даже здравым смыслом. Подтверждение этого представляет, между прочим, полемика, поднятая запискою против мысли о епархии, или епископском округе, как церковно-судебной, и церковно-административной единице, в которой средоточие суда и администрации одно – епархиальный епископ. Полемист записок прежде всего употребляет школьный прием изуродования противной мысли и сочиняет, будто противник его утверждает, что епархия есть церковный предел, подлежащий епископу, границы которого определяются всегда не чертою гражданских округов, а именно властью епархиального епископа. Затем сражается с воздвигнутою им ветряною мельницею на трех страницах (2, 76–78), не примечая, что бьет только воздух, а существа противной мысли вовсе не касается. Подобный же прием употребляет полемист в борьбе с г. Лавровым об архиерейской власти. Он сочиняет следующее положение: „на принадлежность архиерею судебной власти, усвояемой ему Словом Божиим, канонами и практикою Церкви нельзя смотреть так, будто епископ сам всегда, или чрез особо всякий раз назначенных им лиц, отправлял правосудие и имел право единоличною своею властью, не стесняясь никакими условиями, менять и перевершать решения пресвитерского суда» (2, 42). И сочинив, начинает воевать, называя свое сочинение новостью и недоразумением. Но не замечает, что он сочинил положение вредное не для своего противника, а для комитетского проекта. Если нельзя думать, что по Слову Божию и правилам епископ сам всегда судил, то отсюда ясно, что нельзя думать и так, как думает комитет, именно, что епископ сам никогда не должен судить. Этот прием сочинителем записки употребляется даже и безкорыстно не в борьбе с противниками, а просто для развития своих мыслей: сочинитъ какую-нибудь небылицу, а потом и пойдет, и пойдет ее опровергать. Вот пример: „предположить, что епископ мог окончательно распорядиться с подчиненным ему пресвитером и диаконом собственною властью, значило бы допустить величайший произвол и неограниченность прав первого над последним» (2, 68). Сочинил предположение сочинитель и пошел, и пошел его опровергать, забывши, что кроме его никто не мог сочинить такой нелепости. Или еще: сочинив, будто в епархиальном суде архиерей должен непременно предавать суду, сочинитель в этом сочиненном положении опять находит повод к обильному излиянию слов против сочиненного им положения (2, 82–83).

Составитель записок, распространяясь о некоторых предметах, не существенно важных, на многих страницах, напр., о должности и не должности, другие, важнейшие предметы оставляет без всякого объяснения. Так напр. не дается никакого объяснения на ст. 116-ю проекта об отношении голоса архиерея к голосам пресвитеров при постановлении приговора. Комитет проектирует обыкновенное принятое во всех судебных и других коллегиальных установлениях отношение равенства голоса председателя с голосами прочих членов, с одним преимуществом в случае разделения голосов поровну. В Православной церкви никогда не бывало, чтобы епископ, председательствующий в коллегии пресвитеров, имел голос равный каждому из них. Принятое комитетом правило есть выражение пресвитерианского взгляда на отношения епископа к пресвитерам, по которому епископ в отношении к пресвитерам есть только primus inter pares, как умствует и г. Барсов („Христ. чт.” 1870 г. август). Православной церкви такое воззрение совершенно чуждо. Епископ в проектированном духовном суде будет один между 10–20 пресвитерами: вся судебная власть фактически переходит к пресвитерам.

Оставление этого пункта без разъяснения, конечно, намеренно.

К каким общим заключениям приводить рассмотрение проекта?

I. Проект противоречит Слову Божию: ибо а) отнимает власть церковного суда у тех членов иерархии церковной, которым власть сия явно дана Спасителем и Апостолами, и передает ее другим членам, о судебной власти которых в Слове Божием нет никаких указаний. Проект постановляет: власть судебная принадлежит судам, без участия властей административных (ст. 61), т. е. и епархиального архиерея. А Слово Божие предписывает: обвинение на пресвитера (епископ) принимай не иначе как при двух или трех свидетелях. Согрешающих обличай пред всеми (1Тим. 5:19–21). б) Противоречит Слову Божию проект и в том, что исключает из-под церковного суда наибольшую часть Церкви, именно всех православных мирян и устрояет церковный суд только для клириков и монашествующих. Спаситель заповедал Апостолам: елика аще свяжете на земли, будут связана на небеси и елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небесех. (Мф. 18:15–18), не ограничивая только одним каким-либо классом верующих действие этой власти; а комитет постановляет, что духовному суду подлежат только люди духовного звания (ст. 1) (т. е. 120.000 – 170.000) и не подлежат православные миряне, т. е. почти 54 миллиона христиан, составляющих Православную российскую церковь.

II. Проект противоречит правилам Апостольским, Вселенских соборов, поместных соборов и святых отец. Все сии правила, всегда в Православной церкви действующие, судебную власть почитают принадлежностью каждого епархиального епископа. А проект установляет, что судебная власть епархиальному епископу не принадлежит.

III. Проект противоречит учению догматических и символических книг Православ. церкви, и превращает Православную церковь в отношении к суду в пресвитерианскую. Оставленный для виду в духовно-окружном суде епископ будет епископом не в православном смысле, а только primus inter pares , будет иметь равный голос с пресвитерами.

IV. Проект противоречит всей многовековой практике Православной церкви и ныне повсюду действующей. Во всей Православной церкви ныне епархиальный епископ судебную власть в епархии имеет; а в русской Православной церкви, по предположениям комитета, не будет иметь.

V. Проект вводит противоцерковный и вредный принцип секуляризации брачных дел, во всей Православной церкви всегда признававшей брак таинством, подлежащим церковному суду.

VI. Проект вводит крайние практические затруднения, создавая окружные суды, вместо судов каждой епархии. Создавая духовно-окружные суды по одному на 5–6 епархий, без вызова подсудимого и свидетелей, комитетский проект показывает, что комитет поставил себе задачею устроить не суд скорый, близкий и устный, а совершенно вопреки сему – устроить суд не скорый, суд не близкий, суд не устный, а бумажный. Окружные суды из пресвитеров с председателем архиереем, равногласным пресвитерам никаким образом не могут быть уподоблены древним соборам епископов – с председателем митрополитом. Усилие комитетской записки выдать окружные суды за соборы останется всегдашним памятником лжетолкования и крайнего произвола в обращении с правилами и историческими свидетельствами.

VII. Объяснительные записки к проекту изобилуют неверными показаниями (цифры дел), неверными ссылками на правила, неверными толкованиями правил, многочисленными себе и проекту противоречиями, неверными мнениями, ложными и полными озлобления обвинениями епархиальных архиереев (которые обвиняются в уголовном преступлении, именно – в подлогах, состоящих в произвольном изменении, или отмене состоявшихся судебных приговоров. Важность этого обвинения требует, чтобы оно подтверждено было не словами, а твердыми доказательствами, которых однако же не представлено).

VIII. Комитет своим проектом и запискою предлагает и советует Св. синоду, чтобы он сам: а) объявил всех мирян от духовного суда свободными, б) чтобы суд о делах тесно связанных с церковным таинством брака признал Церкви не принадлежащим, в) чтобы канонического обладателя судебной власти в Церкви, епископа, лишил этой власти и предоставил оную пресвитерам.

Задача, возложенная на комитет, и, по показанию самого комитета, состоящая в том, чтобы он принимал за исходные данные начала светских судебных уставов, но постоянно соображал оные с положениями канонического права (I, 1, 2) – в последней части, совершенно не выполнена: с положениями канонического права ни проект, ни мотивы не соображены.