Диакон Иван Феодоров – первый русский книгопечатник

По поводу 300-летия со дня его смерти

С тех пор, как Максим Грек «дивный и изящный философ» (как его характеризует наша древность), засвидетельствовал, что богослужебные книги его времени были «растленные ово убо отъ преписующих их не наученных сущих и неискусных в разуме и хитрости граматикийстей, ово же и от самех и сперва сотворивших книжный перевод приснопамятных мужей»¹, вопросы относящееся до богослужения и церкви вообще сделались на Руси вопросами самыми жгучими, требовавшими немедленного решения. Стоглавый собор, созванный царем для того, чтобы рассудить «о многоразличных церковных исправлениях», не только не отвергает замеченных недостатков в наших церковно-богослужебных книгах, но напротив утверждает, что «божественные книги писцы пишут с неправильных переводов, а написав не правят же; опись к описи пребываете и недописи и точки непрямые и по тем книгам в церквях Божиих чтут и поют, и учатся, и пишут с них»². Являлась таким образом настоятельная необходимость обратить серьезное внимание на существующее зло и найти средства к его устранению. Стоглавый собор вменяет в непременную обязанность «протопопам и старейшим священником и избранным священником со всеми священники в коемждо граде во всех святых церквях дозирати священных книг»³ т. е. учреждает нечто в роде нынешних ответственных цензоров, на обязанности которых было не только следить за исправной перепиской церковно-богослужебных книг, но по мере возможности и самим лично исправлять эти книги. Понятно, что такая мера не уничтожала зла, а напротив давала широкое место произволу разных справщиков. Следовательно, настояла нужда подыскать меры к устранению существующего зла более решительные и действительные. Могущественным средством против указанных недостатков и было признано заведение книгопечатного двора, где бы печатались все церковно-богослужебные книги для всей России, под надзором сведущих лиц, высшею властью к этому призванных.

Еще в 1547 году царь Иван Васильевич, очевидно под сильным влиянием знаменитого в то время ученого иностранца Максима Грека, усиленно хлопотал об. открытии в России типографии для печатания книг церковно-богослужебных и нравственно-назидательных. С этой целью он поручил саксонцу Шлитту набрать за границей разных мастеров для печатного дела в России. Желание царя уже было близко к осуществлению. Необходимые мастера были набраны и отправлены морем в Россию, но Ганза и рыцари Ливонского ордена помешали довести это дело до конца. Мастера не были допущены в Россию и планы царские относительно заведения в России типографии расстроились по-видимому окончательно. Это так бы и случилось по всей вероятности, если бы не явился на помощь царю энтузиаст-типографщик, как характеризует нашего первопечатника историк Карамзин⁴, по крови чисто русский человек, родом из Москвы, диакон Николо-Гостунской церкви, Иван Феодоров.

О происхождении Ивана Феодорова, его воспитании и первых годах его жизни до появления на книгопечатном дворе почти нет никаких документальных известий. Если что и можно говорить о нём за это время, то единственно только по догадкам.

Происходя несомненно из духовной среды, Иван Феодоров, по обычаю уже искони установившемуся, предназначался своими родителями к духовному званию, а сообразно с этим и шло его первоначальное обучение. Не обширна и не многостороння была программа, по которой готовились наши древнерусские клирики. «Страх Божий и всякое благочиние, книжное письмо, церковное пение псалтирьное, чтение гораздое налойное, кананархание по церковному чину»⁵: вот все, что требовалось от кандидата даже во священника. Понятно, талантливый юноша легко выполнил требуемую программу, которая открыла ему дорогу к беспрепятственному занятно диаконского места при церкви Николы-Гостунского. Поступив на место, Иван Феодоров не замкнулся в тот тесный круг деятельности, который требовали от него семья и служба, но будучи от природы любознательным, он стал работать над собственным самообразованием и развитием. Послесловия отпечатанных им книг, написанные несомненно нашим первопечатником, показывают в нем большого начетчика в свято-отеческой литературе и хорошо знакомого с писателями своего времени. Произведение Максима Грека и князя Андрея Курбского не только хорошо ему были известны, но по местам в его послесловиях встречаются даже буквальные выдержки из сочинений их.

Недолго однако продолжалась тихая, семейная жизнь Ивана Феодорова. Богу угодно было призвать его на служение более видное и полезное для церкви русской. Не было еще и 30 лет ему от роду, как у него скончалась жена, оставив на его руках малютку сына Ивана. Пуста и неприглядна жизнь вдовца Диакона в наше время, еще более она была тяжела в то время, когда жил наш первопечатник. В силу постановления Виленского собора 1509 года⁶, подтвержденного в последствии на стоглавом соборе⁷, диаконы со смертью жены лишались права священно служения «и к простой чади причитались» или же шли в «мнишеский чин» и тогда сохраняли за собою право священнодействия. Нашему первопечатнику предстояло бесповоротно решить свою судьбу, избрав один из указанных путей. Произнести обеты монашества и принять на себя «ангельский образ» – дело было нетрудное в то время. Монахи невольники, подобные диакону Гостунскому, были явлением весьма обычным. Жизнь же монашеская отличалась крайнею распущенностью, свободою и житейскими довольствами⁸. Но не ее избрал наш энтузиаст книгопечатник. Его горячая, молодая натура требовала деятельности кипучей на пользу своих соотечественников. Иван Феодоров решается поступить на кни­гопечатный двор, чтобы печатными книгами распространить свет истинного знания и уничтожить суеверия и предрассудки своих соотечественников. Поступление на печатный двор давало ему право сохранить за собою и свой священный сан. В последствии мы нередко встречаем на печатном дворе вдовцов священников и диаконов в различных должностях⁹. Можно думать, что на решимость Ивана Феодорова избрать этот путь жизни и деятельности оказал немаловажное влияние просвещенейший человек своего времени Максим Грек. К тому же склонял его по всей вероятности и знаменитый первосвятитель московский митрополит Макарий, которому способ­ности Ивана Феодорова не были неизвестны.

Понятна радость царя Ивана Васильевича, когда ему удалось найти именно такого энергичного человека, как Иван Феодоров, которого он мог поставить безбоязненно во главе того дела, о котором он так тщетно долго хлопотал. Царь приказал построить (в 1553 году) особый дом для типографии, по всей вероятности на том же месте, где он и в настоящее время существует, т. е. на Никольской улице¹⁰. В помощники Ивану Феодорову даны были Петр Тимофеев Мстиславец, резчик букв, отысканный в Новгороде еще в 1556 году, Васюк Никифоров и мастер печатных книг Маруша Нефедьев¹¹. 19 апреля 1563 года был набран пер­вый лист первой печатной в России книги и этот знаменательный день можно считать началом новой эры в истории умственного движения в России.

Книгопечатное дело таким образом началось. Царь с живым интересом следил за работами наших мастеров, оказывая им всевозможного рода знаки внимания и поощряя их своими царскими милостями. «Благоверный царь, свидетельствует наш первопечатник, повеле устроити дом от своей царской казны, идеже печатному делу строится и нещадно даяше от своих царских сокровищ делателем, Николая Чудотворца Гостунского диакону Ивану Феодорову, да Петру Тимофееву Мстиславцу, на составление печатному делу и к их успокоению, и на совершение их дело цзыде». Понятно, что и наши первопечатники старались, насколько это было возможно, оправдать доверие царя и вполне заслужить оказываемое им внимание. Они усердно работали за печатным станком и не прошло еще года со времени открытия типографии, как уже с печатного московского станка 1 марта 1564 года сошла первая знаменитая книга «Апостол», давшая Ивану Феодорову в истории имя «российского Гутенберга».

Впрочем почти до наших дней честь носить имя «российского Гутенберга» оспаривал у Ивана Феодорова некто Ганс Миссенгейм или Иван Богбиндер (Hans Bogbinder), датский (копенгагевский) уроженец. Сопиков¹², митрополит Евгений¹³, П. Строев¹⁴ и многие другие лица, занимавшиеся историей книгопечатного дела в России, утверждали, что Иван Феодоров и его товарищи учились книгопечатному мастерству у этого Ганса Богдиндера, и что будто бы даже первая печатная книга в России набиралась русскими мастерами под его непосредственным наблюдением. И. М. Снегирев возникшее несправедливо обвинение наших первопечатников в ереси объяснил именно в том смысле, что они были заражены протестантством от своего учителя¹⁵.

Основанием для такого заключения нашим исследователям послужило известное письмо на латинском языке от 3 мая 1552 года короля датского Христиана III¹⁶, который посылал действительно упомянутого Ганса Миссенгейма к царю Ивану Васильевичу Грозному с предложением принять протестантство. Миссенгейм привозил с собой Библию и две другие книги, в которых содержалась сущность христианской веры по новому учению.

Но историк Соловьев, а за ним и преосвященный Макарий доказали полную несостоятельность этих мнений и восстановили истину в надлежащем свете. «Если б царь согласился на предложение королевское, рассуждает Соловьёв, то Миссенгейм переведя привезённые им книги на русский язык, должен быль напечатать их в нескольких экземплярах», а этого мы не видим. Печатные книги с именем Миссенгейма библиографам совершенно неизвестны. Во-вторых, неизвестно, продолжает Соловьев, как принят был Миссенгейм Иоанном; невероятно, чтобы царь поручил устроение типографии человеку присланному явно с целью распространения протестантизма»¹⁷. Что касается самой грамоты Христиане, то она скорее всего, по нашему мнению, говорит нам за то, что Ганс Миссенгейм никоим образом не мог быть основателем московской типографии. «Благоволи без замедления допустить к себе и выслушать сего слугу, говорится в занимающей нас грамоте, а по выслушании удостой как можно скорее отпуска и благосклонного ответа»: что и было без сомнения в точности исполнено.

В решении занимающего нас вопроса всего лучше выслушать ответ на него самого Ивана Феодорова, который дал его в послесловии первого печатного Апостола в Москве. Искренность и чистосердечность, каковы качества составляют главное достоинство произведений пера нашего первопечатника, могут служить достаточным ручательством за правдивость этого ответа. Сам Иван Феодоров не скрывает того, что в изучении книгопечатного дела ему оказали неоцененную услугу мастера Фряжские и вообще венецианцы или, лучше сказать, наш первопечатник не отрицает связи первых печатных изданий московских с Фряжскими-венецианскими. «Он же, (т. е. царь Иван Васильевич) начат помышлять, говорит Иван Феодоров в послесловии, как бы изложити печатные книги яко же в грекех и в Венеции и во Фригии и в прочих языках». Таким образом венецианские мастера, венецианские первопечатные издания, венецианская типография, заведенная в начале 16 века¹⁸ и вообще книгопечатни итальянские, – вот идеал для нашего первопечатника.

Помимо прямого заявления нашего первопечатника о том, что учителями его были фряги¹⁹ – итальянцы, что наши первые московская издания имеют непосредственную связь с изданиями их типографий, тоже самое можно видеть так сказать во очию на самых московских первопечатных изданиях. Сходство орнаментов, какие употребляли наши книгопечатники для украшения издаваемых ими книг, поразительное. Язык типографский или вернее – терминология целиком перешли к нам от итальянцев²⁰. Тередорщик (печатник), батырщик (набойщик), тимпан (четырёхугольная рама при станке) и др. все это термины, взятые целиком из типографий итальянских.

Первопечатный Апостол 1564 года, несмотря на то, что эта книга была можно сказать первою пробою наших мастеров в книжном деле, несмотря на младенческое состояние тогдашней типографской техники, несмотря на конец на ту поспешность, с которой она была отпечатана, и доселе служит предметом удивления знатоков и ценителей печатного дела. Книга Апостол московского издания по словам Карамзина, «древнейшая из печатных книг российских достойна замечания красотою букв и бумаги²¹. Другой знаток печатного искусства П. Строев о всех изданиях наших первопечатников дает такой блестящий отзыв: «сравнивая сии первенцы славянской типографии с некоторыми церковными книгами и делая соразмерную посылку на все можно подумать, что тогда был золотой век образованности²². Действительно чистота, отчетливость букв и изящество виньеток нашего «первенца» московской типографии невольно обращают на себя внимание и делают в наших глазах особенно великим труд «российского Гуттенберга», который в этом случае едва ли даже не был словолитцем и пунсонщиком. Весь Апостол напечатан азбукой полууставного письма 16 века. Строчные буквы толсты и слегка изогнуты и наклонены вправо. Буквы прописные вдвое более строчных, но верхняя их часть стоит на равне с строчными, а нижняя выходит далеко за строчку. Строки ровные и состоят из ровных букв, из которых некоторые изображены киноварью. Как и в рукописях, в книге «Апостол» мы находим украшения, которые оттиснуты с резных «оборонных» (выпуклых) досок. Вязь узловатая, киноварная. Лицевое изображение ев. Луки, помещенное в на­чале книги, резано на дереве или олове.

Относительно текста первопечатного Апостола некоторые думают (Соловьев, преосв. Филарет и др.), что он был плох, но это не совсем справедливо. Первопечатный московский Апостол ничем не разнился от Апостола изданного в Остроге и потом он несколько раз повторялся в следующих изданиях²³ до 1679 года, когда он значительно был исправлен, но и это впрочем исправление было скорее очищением Апостола от древнеславянских форм и приближением к нашему современному церковно-славянскому языку, а не исправлением в собственном смысле этого слова.

Вслед за Апостолом, т. е. 2 сентября 1565 года преступлено было к печатанию Часослова, который вышел в свет в тот же год 29 октября. Митрополита Евгений, Сопиков и др. полагают, что кроме этих книг Иваном Феодоровым в Москве было напечатано Евангелие²⁴, но о нем точных сведений в библиографии не имеется, а поэтому сказать что-нибудь положительное трудно.

Дальнейшие работы в типографии оказались невозможны и наши первопечатники принуждены были покинуть даже родину. Внимание двора и благосклонное отношение первосвятителя Московского к нашим первопечатникам возбудили ненависть в интриганах, для которых злой язык единственное средство проложить себе дорогу к незаслуженным почестям и наградам. Недовольными явились и писцы, для которых переписывание книг было выгодным ремеслом, дававшим хороший заработок, и которые теперь встретили громадную ничем неустра­нимую конкуренцию в виде печатных книг отличавшихся, кроме внешних достоинств, и замечательною для того времени дешевизною. Эти люди не могли понять всей важности книгопечатного дела и не желали конечно понимать ее. Напротив, они старались всячески замарать репутацию наших первопечатников, а для этого пустили в народе ложную молву о том, что они будто бы отступили от православия и сделались еретиками. По собственным словам, Ивана Феодорова, они много терпели «от презельного озлобления, случающегося не от самого государя, но от многих начальник и учитель, которые зависти ради многие ереси умышляли, хотяще благое дело в зло превратите и Божие дело в конец погубите»²⁵. Недовольство в народе скоро перешло в открытую ненависть и закончилось тем, что в одну ночь типография была подожжена и сгорела совершенно со всем типографским имуществом, а типографщики, опасаясь за свою жизнь, принуждены были искать себе спасения за пределами своей родины. Это случилось между 1566 и 68 годами.

Но если лучшие сыны русской страны были выброшены из сердца ее, Москвы, как негодные члены, как еретики, то они были желанными гостями на чужбине. С распростертыми объятиями их приняла соседняя в то время Польша. Король польский Сигизмунд Август и польский сейм оказали полное внимание и ласковый прием московским беглецам, а литовский «гетман наивысший» Григорий Александрович Ходкевич открыл для них двери своего дома. В скором времени Ходкевич устроил в своем имении Заблудове типографию и московские беглецы приступили к печатанию «Евангелия учительного», которое вышло в свет в 1569 году 17 марта. В 1570 году ими была напечатана другая книга «Следованная псалтирь».

Здесь в Заблудове наши беглецы вскоре же принуждены были расстаться и расстаться навсегда. Каждый из них пошел своею дорогою в преследовании одной и той же цели. Дело в том, что в том же 1570 году гетман Ходкевич, удрученный болезнью и старостью, решился закрыть свою типографию, а затем вскоре и скончался. Наши выходцы книгопечатники остались таким образом не у дел и решились расстаться друг с другом. Петр Тимофеев отправился в Вильну, завел там по поручению братьев Кузьмы и Луки Мамоничей типографию и принялся за издание «Евангелия напрестольного», а Иван Феодоров остался пока в своем поместье, которое он получил в награду за свои труды от гетмана Ходкевича.

Но не по душе была эта тихая, покойная и бездеятельная жизнь нашему типографщику энтузиасту. Вот какие мысли волновали его горячую голову. «Еже неудобно ми бе, рассуждал сам с собою Иван Феодоров в тиши своей деревни, ралом ниже семен сеянием время живота своего сокращать, но имам убо вместо рала художество наручных дел сосуды, вместо же житних семян духовные семена по вселенной разсеивать и всем по чину раздавать духовную сию пищу. Наипаче убояхся истязания владыки моего Христа непрестанно вопиюща ко мне: лукавой рабе, и лениве, почто не вда сребра моего торжником, и аз пришед взял бых свое с лихвою? И когда убо на уединение в себе прихождах и множицею слезами моими постелю мою омочах, вся сия размышляя в сердце своем, да бых не скрыл в земли таланта, от Бога дарованного ми и тужащу ми духом»²⁶.

В 1571 году Иван Феодоров покидает свой теплый угол и направляется в Львов, главный город Галиции, который в то время был так сказать передовым постом православной русской народности в борьбе с латинством и где нужда в людях, как диакон Иван Феодоров, казалось была настоятельная.

Во Львове при Успенской церкви существовало братство и при нём типография, которая не отличалась богатством рабочих рук. Однако Иван Феодоров жестоко ошибся в своих расчётах. Львов принял его холодно и с большим недоверием. Вот что он пишет сам в послесловии к львовскому Апостолу о своем пути во Львов и о первых днях пребывания в этом городе». «И в путь шествующими, пишет он, многие скорби и беды обретоша меня, не точию долготы ради путного шествия, но и презвольному поветрию дышащую и путь шествия моего стесняющую и просто рещи – вся злая и злых злее. И так Промыслом Божия человеколюбия до богоспасаемого, града нарицаемого Львова приидох, и вся яже на пути случающимися ни во что же вменях, да Христа моего приобрящу... И когда вселшумися в преименитом граде Львове, яко по стопам ходяще топтаным некого богоизбранца Мужа, начах глаголати в себе» молитву... И помоливши ми ся начах богоизбранное cиe дело к устроению навершати, якобы богодухновенные догматы распространевати и обтицах многащи богатых и благородных в миpе», помощи прося от них и метания сотворяя, коленом касаясь и припадая на лица земном сердечно-каплющими слезами моими ноги их омывая, и cиe не единою, ни дващи, но и многащи створях и в церкви священнику всем в слух поведати повелел». Но несмотря на его горячие просьбы и усердную мольбу, немногие из жителей Львова откликнулись и протянули руку помощи нашему московскому беглецу. Равнодушие, с каким приняли его жители Львова, приводило в отчаяние Ивана Феодорова, и он по его собственным словам «плакася прегоркими слезами». Только весьма немногие «в иерейском чину, инии же неславнии в Mиpе обретошася помощь подающе», которые откликнулись на его призыв о помощи. Со скудными средствами денежными, отказывая себе в насущном куске хлеба, Ивану Феодорову удалось наконец осуществить на деле то, что было целью его жизни, т. е. приобрести печатный станок, матрицы и вообще необходимые материалы для печатала книг. 25 февраля 1573 года он уже приступил к печатанию книги Апостола «в нейже Деяние апостольские и послания со борная и послание св. Апостола Павла», а чрез год ровно, 15 Февраля же 1574 г. окончил печатание ее и выпустил в свет.

На основании грамоты епископа галицкого Гедеона Балабана 1585 г., свидетельствовавшей, что из печатни львовской вышло «немало книг» и на основании известия о закладе еврею Якубовичу 140 книг Иваном Феодоровым, можно думать, что из львовской типографии Ивана Феодорова вышли и другие книги, но об их сведений точных не сохранилось.

Скудные денежные средства и крайняя нищета не позволяли Ивану Федорову продолжать далее во Львове начатое дело, ко­торое не находило себе поддержки и должного сочувствия со стороны людей, более или менее солидных по своему общественному положено и материально вполне обеспеченных. Что же касается тех средств, который собрали ему ради его «многослезных рыданий и прегорьких слез» «мали нйцыи и в иерейском чину» и «не славнии в миpy», то они оказались настолько скудными, что с ними не только не было возможности продолжать благое дело – книгопечатание, но и сам Иван Федоров скоро очутился, в буквальном смысле этого слова, без куска хлеба. Только этим безотрадным материальным положением и можно объяснить печальное обстоятельство в жизни «российского Гутенберга», что он в 1579 году принужден был заложить львовскому еврею Израилю Якубовичу за 411 золотых вей типографские принадлежности и материалы и какие-то 140 книг на русском языке.

Горькую участь нашего книгопечатника в это время разделял достойный его сын, который состоял при отце в качестве переплетчика и брошюровщика, и которому некоторые приписываюсь даже издание Острожской библии²⁷.

В эту то критическую минуту в жизни Ивана Феодорова протянул руку помощи знаменитый в истории юго-западного просвещения князь Константин Константинович Острожский, «воевода Киевский, маршалок земли Волынской и проч.» Устроив типографию в Остроге, князь Константин Константинович весьма нуждался в таких знатоках печатного дела и так искренно ему преданных, каким был бывший Николо-гостунский диакон Иван Феодоров, а потому и пригласил его к себе в Острог. Едва ли нужно говорить о том, с какою радостью принял предложение князя Острожского Иван Феодоров, которого в 1580 году мы видим уже, «в богоспасаемом домоначальном граде» Острог. В том же году с печатного станка острожской типографии появилась в свет книга «Псалтирь с Новым Заветом, которую Иван Феодоров называет в предисловии, написанном в виде посвящения К. К. Острожскому, «первою овощию от дому печатного Острожского».

При той широкой благодетельной помощи и достаточных материальных средствах, какие «давал довольно на делание Богодухновенного писания князь Острожский, положение материальное Ивана Феодорова весьма улучшилось, а вместе с тем и типографское дело развивалось в Остроге с необыкновенным успехом. В 1580 году Иван Феодоров окончил печатание знаменитой Острожской библии. В следующем году, т. е. 12 августа 1581г., по неизвестным доселе обстоятельствам, Иван Феодоров переменил заглавный лист и «выход» Библии²⁸. В предисловии к этой книге, напечатанном не без участия нашего первопечатника, рассказана история первопечатной славянской Библии. Когда принялись за издание Библии, оказалось, что недостаток в только что заведенной типографии ощущался нашим типографщиком во всем. Не было нужных «делателей», не находилось и достаточного количества древнейших «книг, глаголемых Библия в зводе сего дела», для того, чтобы выбрать правильный и вполне хороший оригинал. В этих видах Константин Константинович и обратился чрез писаря «(т.е. ныне государственного секретаря) великого княжества Литовского» Михаила Гарабурду к царю Ивану Васильевичу Грозному «с прилежным молением» о высылке на время «современной Библии». Царь Иван Васильевич не отказался помочь доброму делу и прислал «Библию с греческого языка семьдесят и двумя переводчиками, множив пятьсот лет на славянский переведенную, еще за великого Владимира, крестившего землю русскую». – Но этой Библии оказалось недостаточно для того, чтобы предпринять столь великое дело – издание всех книг Священного писания на славянский язык. В тех же видах решено было привлечь на свою сторону «посланьями и писаньями своими много стран далеких», как то: «Римские приделы, Кандийские острова, много монастырей Грецких, Сербских и Болгарских и даже самого апостолом наместника и всея церкви восточные строение чиноначальника, пречестного Иеремия, архиепископа Константина града, Нового Рима, вселенные Патриapxa, высокопрестольные церкви». Все эти списки Библии были необходимы для того, чтобы при помощи «людей, наказанных в писаниях святых еленских и славянских», путем сличений нашего славянского списка со списками Библии на иных языках «и зводов, добре исправленных и порока всякого кроме свидетельствованных», решить весьма важный в данном случае вопрос: «аще вси согласу­ются в сем Божественном писании». После обстоятельного решения этого вопроса и было уже преступлено к печатаною, Библии, которая была с благодарностью принята дорогими соотечественниками и в потомстве прославила имя просвещенного князя Острожского и его энтузиаста печатника²⁹.

Отпечатав в Остроге в 5 мая 1581 году еще «Хронологию Андрея Рымши», Иван Феодоров, навсегда расставшись со своим благодетелем, оставил Острог и переехал снова во Львов, так негостеприимно его принявший в первый раз. Жажда деятельности не покидала и теперь нашего неутомимого книгопечатника. В горячей голове уже мелькали мысли о заведении типографии, но суровая нужда снова стояла перед ним во всей своей наготе и мешала осуществлению его планов. Имея нужду в жизненных потребностях, весьма естественно диакон Иван Феодоров не мог выкупить своего типографского имущества у еврея Якубовича до конца своей горемычной жизни.

Жизненные невзгоды, нравственные потрясения, нужда и недостаток в самых необходимых предметах, всю жизнь преследовавшие «российского Гутенберга», сделали однако свое дело. Они надломили его крепкий организм и привели к краю могилы. Иван Феодоров скончался 5 декабря 1583 года в предместье города Львова в Подзамче в полной бедности. Львовское братство приняло участие в его похоронах, дало место для могила близь Онуфриевской церкви, принадлежавшей в том время братству, и на его могилу положило каменную плиту, найденную в начале нынешнего столетия архиепископом Ходаковским со следующей весьма характерной надписью: «Иоанн Феодорович, друкарь Москвитин, который своим тщанием друкованье занедбалое обновил, преставися в Львове року (1583) Декемврия (5). «На средине камня в кругу находится вензель с буквами И.Ф.³⁰; потом какие-то слова, сгладившиеся, за коими ясны только: о упокоении воскресения из мертвых чаю… Друкарь книг пред тем невиданных»³¹.

Вскоре после смерти его в 1584 году, все типографские вещи и книги, заложенные Иваном Феодоровым еврею Израиля Якубовичу, перешли в собственность последнего и им грозила опасность погибнуть жертвою корыстолюбия и невежества владельца. Но в это время энергическим словом увещания знаменитый епископ галицкий, львовский, каменец-подольский Гедеон Балабан (в 1607 г.) успел убедить сограждан сделать денежный сбор, и заложенный вещи были выкуплены за 1500 золотых. Все типографские принадлежности Ивана Феодорова и послужили основанием для вновь заведенной братской львовской типографии.

Таким образом, обозревая жизнь и деятельность Диакона Ивана Феодорова, нельзя не видеть, что он был не только «российским Гутенбергом», «Друкарем книг, пред тем невиданных в России, но своими трудами и даже, можно сказать, своим имуществом способствовал быстрому распространению книгопечатного дела и за пределам своей родины. Типографии Львова, Острога и Заблудова были основаны при непосредственном участии нашего первопечатника. Ученики его впоследствии основали типографии в других городах, напр., в Срятине, Вильне, Дермани, Клиросе, Киеве и т. п., и книгопечатное дело развилось с того времени в широких размерах, принося неоцененную услугу славянскому Миру в развитии умственном и нравственном. Книгопечатное дело слило в одно целое все славянское племя; объединило славян и дало полную возможность понять и узнать друг друга. Можно теперь судить о великой заслуге нашего первопечатника, который всю жизнь отдал на служение человечеству.

Но среди славян же, даже на месте, где он пролил так много слез, где испил полную чашу страдавший при своей жизни, – на месте его вечного упокоения нашлись люди, которые постарались стереть с лица земли самое воспоминание об этом бесспорно великом человек. Город Львов негостеприимный при жизни нашего первопечатника не оставляет в покое страдальца типографщика и по смерти.

В очень недавнее время газеты повестили, что о. Сарницкий, нынешний, по милости Рима и отцов иезуитов, протоигумен галицко-русских Васильан (униатских монахов, подчиненных одному начальнику или генералу, сохранявшему прежде название протоархимандрита, а теперь называемый протоигуменом) приказал выбросить надгробный камень из церкви, разбить и куски его употребить на ограду³². Таким образом исчез на глазах просвещенного и облагодетельствованного славянского Мира один из дорогих памятников нашей прошлой исторической жизни.

Иначе, однако чтут память москвичи, где началась столь плодотворная деятельность Ивана Феодорова, которому не суждено было сложить своих костей в родной стране.

В 1869 году исполнилось 300 лете со дня выхода в свет в Заблудов «Учительного Евангелия». По этому поводу Московское ар­хеологическое общество почтило память нашего первопечатника торжественным собранием, на котором и порешено было хо­датайствовать об открытии подписки по всей России на памятник Ивану Феодорову. Высочайшее изволение последовало. Модель памятника, представляющая нашего первопечатника сидящим за книгопечатным станком с атрибутами необходимых принадлежностей, уже готова и находится в М. типографской библиотеке. Постановка же памятника, очевидно, в виду недостаточных средстве, подвигается очень медленно. Нужно думать, что наступающее торжество по поводу 300-от летия со дня смерти «российского Гутенберга оживить в сознании русских людей память об одном из лучших сынов России, который, выражаясь словами Эрнеста Ренана, недавно произнесенными прядь гробом И. С. Тургенева, составляет, действительно «честь всей славянской расе» и «ее счастья». Можно надеяться, что щедродательная рука истинного славянина не замедлит протянуться в кружку для сбора лепт на построение этого памятника, чтобы доказать просвещенному Миру, что славянская «молодая раса» умеет достойно чтить лучших сынов своих. В этом дел весьма уместно принять особенно горячее участие русскому духовенству, так как идет вопрос о постановке памятника одному из его среды (собратов).

30 октября.