В Бозе почивший митрополит Санкт-Петербургский Антоний (Вадковский) и его славянофильские воззрения¹

В ночь на 2-е ноября сего года, после продолжительной, Тяжкой болезни и мучительных десятидневных страданий, почил о Господе председатель Всероссийского Святейшего Синода и почетный член Славянского благотворительного Общества, С.-Петербургский митрополит Антоний. Смерть эта, к которой русское общественное сознание было подготовлено постепенно, годами предшествующих ей и повторявшихся неоднократно болезненных тяжелых симптомов, вынуждавших почившего иерарха прекращать активную деятельность и искать облегчения недуга в целительных водах Кавказа, произвела на всех одинаковое глубокое, тяжелое впечатление и вызвала искреннее сожаление. Последнее выразилось и в умилительно-трогательных проводах бренных останков почившего иерарха на вечный покой, и в сердечном соболезновании и сожалении о почившем не только в России, в печати самых разнообразных направлений общественной мысли, но даже и за пределами нашего Отечества, на всём православном Востоке – в церквах греческой и юго-славянских. По словам петербургских старожилов, такого стечения к скромному сосновому гробу почившего митрополита Антония со стороны его бывшей и горячо его любившей паствы – пастырей и особенно пасомых из обитателей столицы самых отдаленных её окраин, они не запомнят по отношению к его предшественникам по кафедре. Это трогательное проявление любви и горячей благодарности к почившему святителю С.-Петербургской епархии со стороны его паствы является, несомненно, результатом той замечательной популярности и того высокого авторитета, которые почивший митрополит Антоний, наделенный от природы светлым умом, добрым любящим сердцем, уравновешенным характером и привлекательными чарующими чертами обаятельной наружности, успел приобрести за 14 лет своей, исполненной глубокой мудрости, святительской деятельности.

В настоящем собрании я не ставлю себе целью делать всестороннюю, оценку богато одаренной личности почившего митрополита Антония. Далек я от мысли и оживить пред вами обаятельный светлый образ горячо мною любимого почившего иерарха своими живыми личными воспоминаниями, хотя за 30 лет моего знакомства с ним – и в качестве ученика (1878–1882 г.г.)², и сослуживца по Казанской Академии (1882–1884 г.г. март), и в качестве доброго, келейного знакомого, искреннего почитателя, находившегося с ним в переписке и довольно нередком устном общении вплоть до 31-го июля настоящего года, – этих воспоминаний у меня и довольно много.

Под живым впечатлением только что пережитой мною жгучей сердечной туги, я опасаюсь заслужить от одних упрек в излишней идеализации почившего иерарха, а от других в повторении таких фактов из жизни его, которые всем и каждому известны из многочисленных, появившихся уже в печати, воспоминаний о нем. Позволяю себе занять ваше просвещенное внимание предметом более по моему мнению, интересным, и так сказать, нейтральным, который, представляя живой интерес переживаемых нами минут, в то же время, осветит перед нами обаятельную личность отошедшего в вечность первоиерарха Русской Церкви с новой, мало ведомой большинству точки зрения – со стороны его славянофильских воззрений. Капитальные учено-литературные труды митрополита Антония и особенно его слова и речи проливают нам яркий свет на эту сторону его светлой личности.

Славянофильские воззрения митрополита Антония начали складываться у него довольно рано в Казанской духовной Академии, под влиянием его самостоятельных работ по гомилетике, которая ему была поручена для чтения студентам в 1870 году, с введением нового академического Устава. Не смотря на то, что кафедра гомилетики и пастырского богословия была в академическом курсе не новая, она, однако же, не пользовалась почему-то благоволением академического начальства и передавалась из рук в руки от одного профессора к другому. За преподавание гомилетики брались И.Я. Порфирьев, А.И. Гренков, Н.Я. Беляев, А.А. Некрасов и даже ламаист В.В. Миротворцев. Но это весьма печальное обстоятельство в смысле поступательного движения данной специальности в курсе академических наук вообще, в частности для XIII курса студентов Казанской Академии, к составу которого принадлежал будущий специалист-гомилет профессор А.В. Вадковский (мирское имя почившего владыки), имело весьма благоприятное значение и сказалось как в постановке этого предмета в Казанской Академии по новому уставу, так и во всей последующей плодотворной учено-литературной его деятельности, давшей ему в науке известность и снискавшей ему ученую степень honoris causa доктора церковной истории (в 1895 г.). Дело в том, что эту «несчастную», как ее характеризует историк Академии профессор П.В.Знаменский (История Казанской духовной академии вып.II, стр. 311. Казань, 1892 г.) науку, пересаженную из Киевской духовной Академии, с 1858 г. по февраль 1867 г., по указанию ректора Академии Иоанна, читал на низшем отделении известный в истории русской литературы профессор И.Я.Порфирьев, который, углубляясь в изучение памятников древне-русской письменности, и на лекциях по гомилетике читал студентам историю русского по преимуществу до-Петровского проповедничества. Перелом в судьбе этой науки в Казанской Академии с переходом её в руки профессора А.И. Гренкова падает как раз на то время, когда А.В. Вадковский был студентом низшего отделения. Несомненно-талантливые, увлекательные и оригинально-самостоятельные в большей своей части лекции по истории проповедничества красноречивого энтузиаста профессора И.Я.Порфирьева, уже пользовавшегося в то время среди выдающихся профессоров Академии известностью и почетом, произвели на него глубокое впечатление. А.В. Вадковский, с вступлением на кафедру гомилетики, как это мы можем говорить по личному наблюдению в качестве его ученика и усердного слушателя, пошел по пути, указанному ему его высоко чтимым и горячо любимым учителем И.Я.Порфирьевым³.

Курс гомилетики, как систематической науки теории церковного красноречия, имевшей замечательных представителей её в Киевской духовной Академии в лице профессора Я.К. Амфитеатрова и его достойнейшего ученика и преемника по кафедре недавно почившего профессора В.Ф. Певницкого (1911 г.), не пришелся по душе А.В. Вадковскому, и он теории гомилетики уделял минимальное количество лекций, сообщая своим слушателям лишь самое необходимое и существенное из неё. Не пользовалась его особыми симпатиями и другая богословская наука – пастырское богословие, разрабатывавшаяся с особенным успехом в Киевской духовной Академии выше названным профессором, В.Ф. Певницким, из-под красноречивого пера коего появились такие капитальные пастырологические труды, как «Священник. Приготовление к священству и жизнь священника» (Киев. 1885 г.), «Служение священника в качестве духовного руководителя прихожан» (Киев. 1891 г., изд. 2-ое) и «Священство. Основные пункты в учении о пастырском служении» (Киев. 1892 г.) и в Московской духовной Академии, из которой вышли труды архиепископа Волынского Антония. И по этой науке у А.В. Вадковского набиралось тоже всего нисколько лекций, в которых он знакомил своих слушателей, главным образом, с сочинениями святых отцов и учителей Церквей Восточной и Западной по пастырскому богословию. Его внимание и весь интерес к предмету сосредоточился на истории древнехристианской проповеди и древнерусской церковной литературы до-Петровского времени.

Лекции его по истории проповеди апостольского времени и, главным образом, золотого века церковной про поведи – свв. Василия Великого, Иоанна Златоуста, Амвросия Медиоланского и др. излагались А.В. Вадковским с таким одушевлением и в таких образцово-литературных художественных очерках, что производили на слушателей глубокое впечатление и привлекали в аудиторию к нему не только студентов церковно-практического отделения, к которому относилась эта наука уставом 1809 года, но и студентов других отделений – богословского и церковно-исторического. Нелишне при этом отметить, что эти свои блестящие по мастерской литературной обработке лекции почивший владыка читал спокойно, ровно, без аффектаций, не повышая и не понижая голоса, как это сделал бы профессор с более нервным темпераментом.

Но сам молодий профессор, видимо, искал интерес для себя в разработке самостоятельного курса по истории древнерусского проповедничества, где он стяжал себе потом известность и почетное имя. «Избранный в октябре 1870 г. советом Академии преподавателем такого обширного предмета, как история христианского проповедничества и притом предмета в наших учебных заведениях тогда нового, откровенно исповедуется архиепископ Антоний, я не сразу нашел в нем место, на котором мог бы остановить свое особенное внимание. Но обстоятельства сложились так, что я скоро почти всецело сосредоточился на изучении славяно-русского проповедничества по источникам рукописным. Это была для меня область совершенно новая, но тем более заманчивая и увлекательная и далеко притом нелегкая. В первый раз я стал знакомиться с рукописною нашею древне-русскою письменностью, при обследовании источников поучений митрополита Фотия. Затем, когда, после ревизии Академии в октябре 1874 года покойным митрополитом Макарием, тогда еще Литовским археепископом, по его ходатайству, отпущены были из сумм Святейшого Синода, деньги на расходы по описанию рукописей Соловецкой библеотеки и составлена была в Академии для работ но описанию особая комиссия, то в эту комиссию привлечен был и я. Это обстоятельство на многие годы погрузило меня безраздельно в область нашей рукописной литературы и её первоисточников. Мне пришлось работать по своей специальности исключительно для первого выпуска Описания, и почти целая треть этого обширного тома принадлежит мне»⁴.

По своим воззрениям А.В.Вадковский (митроиолит Антоний) с молодых лет тяготел к представителям у нас на Руси, так называемого, Славянофильского направления в лице лучших его представителей Аксакова, Хомякова, Кириевского, Тютчева и др. Оригинальное богословско-философское мышление Хомякова он ставил высоко и предсказывал еще в 80 годах, что идеи Хомякова будут занимать в русском самосознании одно из видных мест. В своем прекрасном поучении, произнесённом в Казанском cоборе 24-го июля 1887 года по поводу кончины М.Н.Каткова, решая поставленный им вопрос, отчего и чем так сильны, могучи и крепки были Достоевский Ф.М., Аксаков И.С. и Катков М.H., почивший митрополит Антоний дает такой ответ: «оттого, что они в своем первоначальном подготовительном развитии воспитались на началах возвышенного философского идеализма, который укреплял их ум, окрылял воображение, расширял их духовный кругозор и возвышал духовное их созерцание, постоянно удерживая запросы их мысли и чувства в области высшей, духовной. Это еще более и главным образом оттого, что такой чисто человеческий естественный путь их развитая совершался под животворным воздействием благодатных начал истинного православного христианства, составляющего коренное и основное духовно-жизненное начало русского народа, без которого он сделался бы мертвым трупом... Их душа питалась настоящей, сродной ей, питательной пищей, оживотворилась и согрелась истинным Божественным светом и утоляла свою жажду из источников воды живой. Они питали ее Словом Божием и жили жизнью Церкви. Их излюбленной областью была область Божественная, идеальная, их сокровище было на небе, там же было и сердце их, туда направлены были все их конечные цели и стремления»⁵.

Нисколько поэтому неудивительно, что та волна народного подъема и пробужденного жизнью интереса к славянству и южно-славянской культуре, какую подняли в 76–77 годах прошлого столетия московские славянофилы и С.-Петербургское Славянское благотворительное Общество, когда возгорелось на Балканах герцеговинское восстание, перешедшее сначала в сербско-черногорскую, а потом и в русскую войну с Турцией из-за освобождения славянских народностей, населяющих этот полуостров и изнывавших в тяжкой неволе у оттоманских турок, захлестнула и А.В.Вадковского и надолго приковала его интерес к лучшей поре расцвета славянской письменности, оставив в нем горячую отзывчивость к судьбе славянства на всю его последующую жизнь до преждевременной, судя по человечеству, могилы. Об этом своем превращении в славянолюба или горячего славянофила митрополит Антоний, с присущею ему задушевною откровенностью, в предисловии к своей книге: «Из истории христианской проповеди» рассказывает так: «В августе 1876 г., в самый разгар русского добровольческого движения в Сербию, Казань посетил член (и доселе здравствующий почетный член) С.-Петербургского Славянского Общества А.В.Васильев. Названное движение и беседа с г. Васильевым не могли не вызвать во мне самого горячего сочувствия славянофильству вообще, и я тогда же решился заняться изучением древнеболгарской проповеднической литературы по рукописными источникам. При занятиях описанием рукописей, это изучение, весьма трудное по совершенной своей новизне, не могло идти быстро. Но по мере моего большего и большего знакомства с предметом, у меня назревал и план осуществления своей работы. Я хотел сделать три выпуска по истории древнеболгарской проповеднической литературы. В первом предполагал я обследовать проповеди Климента «Словенского», во втором – Константина, епископа болгарского,

и в третьем – Иоанна, экзарха болгарского. Выпуск с исследованием проповедей Константина епископа, и то не вполне законченный, я сделал в 1885 году, перед отправлением своим на должность инспектора С.-Петербургской духовной Академии, где я должен был преподавать другой предмет, из Климента же «Словенского» напечатал только несколько неизданных его проповедей отчасти по рукописям Соловецкой библиотеки, отчасти же по хранящимся в Румянцевском музее бумагам покойного Ундольского, с кратким к ним моим предисловием, в III томе «Православного Собеседника» за 1881 год. В этом предисловии мною кратко рассказана история открытия поучений Климента»⁶.

Принятие монашества, переход на службу в С.-Петербург и чтении обязательных лекций по новому предмету – по Священному Писанию Ветхого Завета, оторвали почившего владыку от излюбленной им специальности, к которой он, к глубокому сожалению, так и не вернулся до конца дней своих, «чтобы хотя закончить задуманное и неоконченное», будучи отвлечен в сферу высоко-церковной административной деятельности. Но, насколько можно судить по очеркам, уже появившимся в печати, митрополит Антоний широко и всесторонне изучил литературу избранного им предмета, ознакомившись с трудами известных в свое время знатоков славянской письменности, каковы Шафарик, Бодянский, Калайдович, Добровский, Ундольский, Палаузов, Срезневский, Ягич, прот. Горский и Невоструев, архиепископ Черниговский Филарет, профессор Воронов и др., и, если бы не был выведен на иную дорогу не по своей воле, то, при своем трудолюбии и добросовестности, несомненно, закончил бы эту обещанную им серею трудов по изучению древнеболгарской письменности с полным успехом и бесспорно с громадною е пользою для дела.

Перемена профессорской скромной аудитории на народную – в храмах и на площадях открыла возможность почившему владыке уже в услышание многих, по собственному влечению и по назначению от начальства, громче заявлять о своих задушевных убеждениях и воззрениях. Так, по поводу празднования тысячелетия кончины св. Мефодия, епископа Моравского, архимандрит Антоний на площади города Казани, во время молебствия в 1895 году 6 апреля, говорил следующее: «Протекла со дня кончины св. Мефодия ровно одна тысяча лет, и смотрите, какой плод принесла великая идея святых братьев, в какой многочисленный народ разрослась малая горсть их учеников... Но не без препятствий совершилось это возрастание великого древа Церкви всеславянской. После смерти святого Мефодия, ученики его, после тяжких преследовании, были совсем изгнаны из Моравии. Казалось бы, что с этим вместе полагался и конец славянскому просвещению, славянскому росту, славянской самобытности. Так оно и было, действительно, для славян Моравских и Панонских, но не для всего славянства. Ученики св. Мефодия глубоко внедрили в сердце своем завет своего великого учителя – не оставлять дела религиозно-национального просвещения славян и, изгнанные из Моравии, ревностно продолжали это святое дело у славян болгарских, принявших святых изгнанников с величайшей радостью и глубокой почтительностью. Семя славянского просвещения быстро дало зеленеющие, роскошные ростки. Начало X века, при книголюбе – царе Симеоне, было блестящим временем в истории развития славянской письменности и, по справедливости, названо «расцветом» её⁷.

С большей выразительностью, полнотой и силой убеждения епископ Антоний

об основных заветах святых славянских первоучителей братьев Кирилла и Мефодия витийствовал в квартире покойного славянского деятеля В.В.Комарова пред начатием издания «Славянских Известий» 15 января 1880 г.

«Есть одно начало, которое дало, даёт и будет давать жизнь Славянству, говорил почивший владыка Антоний, есть одно неизменное знамя, вокруг которого все мы неуклонно должны сосредотачиваться, почерпая в нем и мужество, и крепость, и силу, – это святое знамя великих отцов наших и просветителей святых Кирилла и Мефодия... Святые братья выступили на всемирно-историческое поприще жизни с новым культурным началом, миру дотоле неведомым. Они явились провозвестниками дотоле не существовавшего независимого, самостоятельного славянского просвещения которое должно было вызвать в культурно-исторической жизни молодой, храбрый, мощный, но нежный и ласковый славянский народ. Вдохновляемые этой великой идеей, они вместе со светом истинной православной веры дают славянам книги и родную грамоту, как залог их великой исторической будущности, и смело и безбоязненно идут со своей новой проповедью с востока на запад до самого Рима. Заволновался Запад. Ему неприятны эти новые, неведомые проповедники. Он не хочет принять в братское общение христианской культурной жизни юный народ... «Долой – славянство», «прочь славянское просвещение»! – завопил он. Но сила веры и святого убеждения непобедимы. Братья-проповедники отвергли лжемудрования «триязычной ереси», пришли в Рим и здесь победоносно отстояли свою идею»⁸.

Заканчивая изучение проповеднических трудов Константина, епископа болгарского, и в частности указание греческих источников для его, так называемого, «Учительного Евангелия», митрополит Антоний дает такую весьма любопытную характеристику литературно просветительной деятельности в Болгарии после смерти св. первоучителей славянских: «В епископе Константине, как в природном славянине весьма приятно встретить сильно сказывающееся у него чувство национальной гордости по поводу успехов христианского просвещения в Болгарии в его время. С восторгом говорит он о крещении славян: «Летит бо ныне словеньско племя, к крещению обратишася вси». Широкое развитее литературной деятельности при царе Симеоне возбуждало некоторого рода чувство национальной гордости в просвещенном проповеднике, сознававшем, что просвещение могло сравнять славянскую нацию с образованнейшими тогдашними народами, т.е. с греками и латинянами. Сознание это, с одной стороны, а с другой, высокомерное отношение греков к славянам, как к варварам, и гонение на славянское просвещение в Моравии со стороны немцев, испытанное, быть может, им самим, вызвали у него следующие, исполненные глубокой любви к славянам и справедливого укора к их недругам, прекрасные и многознаменательные слова: «Не греци бо точью обогатишася отцем сим (т.е. Св.И. Златоустом), но и словеньский род, мнимый попран бысть всеми» (Бесед. 47)⁹. Т.е. не одни греки знакомы с творениями великого отца Церкви Св. Иоанна Златоуста, но и славяне, напрасно и несправедливо всеми почитаемые за невежд.

«Дело церковной проповеди в юной Болгарии, говорит владыка, об Учительном Евангелии епископа Константина, с самого же начала получило вполне правильную и прочную постановку. Оно поставлено было здесь так целесообразно и широко, что лучшего нельзя было желать и требовать. Достойные ученики Мефодия, просветители болгарского народа, старались

давать ему духовную пищу самую разнообразную и питательную. Они назидали своих слушателей и изъяснением Евангелий и поучительными словами, приноровленными к празднествами. В этом отношении Болгария была счастливее древней России, в которой самостоятельная, живая церковная проповедь не получила широкого развития, но, заявив себя с самого начала в немногих, но, впрочем, в прекрасных образцах (митрополит Иларион, Кирилл Туровский), скоро заменилась обыкновенными уставными чтениями»¹⁰.

Относительно роли славянства вообще в будущей мировой истории, почивший архипастырь высказал глубоко-верные и высоко поучительные, особенно для переживаемых нами дней, мысли уже в цитированном нами слове, при открытии издания «Славянских Известий». Изобразив враждебное отношение Запада к Славянству после смерти первоучителей славянских Кирилла и Мефодия, митрополит Антоний ставит вопрос: «что же было дальше»? И дает на него высоко поучительный ответ, прислушаться к которому следует с особенным вниманием каждому славянину. «Запад, говорит он, по-видимому восторжествовал, триязычники победили. О славянах забыли, да и само славянство, вследствие разных несчастных исторических обстоятельств, позабыло и о своем историческом призвании, и о святом деле братьев-просветителей. Одни страдали от татар, другие от турок, а иные от латинства. На сцене исторической жизни и культурного её развития, славяне перестали иметь какое либо значение. Славян стали считать только мертвой материей, мясом, плотью, которая может быть оплодотворена только Западом, германским духом. Да и сами славяне стали раболепствовать пред Западом, нередко, к сожалению, стыдясь и своей веры, и своей народности, и своего языка. О многих исторических славянских народах забыли, да и они забыли самих себя. Вот чем стали для нас, к великому несчастью, в долгом историческом прошлом святые братья и их великое дело. Но благодарение Богу, мы их забыли на время, но они не умерли для нас. Мы и Бога славили, и света знания набирались в святых книгах на родном славянском языке. Это поддерживало нашу жизнь в тяжкие годины наших исторических испытаний, это же воскресило нас к новой жизни. Жива святая православная вера, живы святые братья Кирилл и Мефодий, жив великий народ славянский!»

«Не более полустолетия тому назад он начал сознавать и свое единство, и свое великое историческое призвание и собираться вокруг святого знамени святых братьев. Посмотрите, каких великих плодов достигло в столь короткое время славянское самосознание? В славянстве все теперь видят великую историческую силу, которой принадлежит ближайшее будущее мировой истории. Никто теперь не скажет, что оно – бездушная матерея, могущая жить только германским духом. Нет, славянство живо своей святой православной верой, оно живо своим богослужением на родном языке, оно живо святым делом своих просветителей Кирилла и Мефодия, историей которых оно призвано в славнейшей своей части повторить в истории своего близкого будущего. Оно также призывается идти с проповедью истинной веры, истинной свободы, истинной любви к эгоистическому Западу и исполнить таким образом свое настоящее историческое призвание. Призывается идти, но не с тем, чтобы быть оттесненным назад, но чтобы быть обновителем дряхлеющей жизни своекорыстного и себялюбивого Запада»¹¹.

В юбилейном слове по поводу тысячелетней кончины святого Мефодия, переходя к истории христианства у нас на Руси, владыка Антоний витийствовал так:

«Славянское просвещение, славянская христианская грамотность выступили тогда из тесных границ Болгарского княжества и вместе с ростом русского народа получили чуть не всесветное распространение. Великий русский народ, сделавшись христианским, вместе с тем, по особым указаниям Промысла Божия, сделался истинным чадом своих святых апостолов и распространителем великой идеи своих славянских просветителей. На каком необъятном пространстве вселенной слышится теперь славянское православно-христианское богослужение и возвещается Слово Божие. Слово Божие поведается ныне на славянском языке от берегов Адриатики и до дальних Сибирских берегов Тихого океана, от границ Индии и до Белого моря»¹².

Но в Бозе почивший митрополит Антоний не был славянофилом, лишь платоническим теоретиком, а старался крепко сложившиеся у него славянофильские взгляды и убеждения проводить последовательно и в жизни. По собственному признанию почившего владыки, «в самый разгар русского добровольческого движения в Сербию» в 1876 году, беседа с почтеннейшим А.В.Васильевым и самое движение «не могли не вызвать в нем самого горячего сочувствия славянофильству». Занимая потом высокие посты ректора С.-Петербургской духовной Академии и С.-Петербургского митрополита, он весьма доброжелательно и сердечно относился ко всем учащимся южным славянам, оказывая им свое покровительство и посильную материальную помощь чрез своего уважаемого сочлена и горячего славянофила профессора И.С.Пальмова. В его отношениях к южным славянам никогда не было ни излишней сентиментальности, ни сурового ригоризма, который иногда проявляли к ним даже видные русские иерархи в положении начальников наших духовно-учебных заведений. Иерархи-славяне и ученые профессора Софии, Белграда и других мест охотно вступали с почившим владыкою и в личные сношения, и в живую переписку для обмена с ним мнений по вопросам церковного характера. В России и именно в С.-Петербурге эти южно-славянские деятели были желанными гостями, и он относился к ним с горячей отеческой лаской и сердечностью. Оживим, ради примера, в памяти всех еще не забывших, а у многих уже, наверно, улетучившийся из памяти, недавний факт – приезд к нам в Россию в 1909 году из Черногории Захолмско-Расской епархии настоятеля Василе-Островского монастыря архимандрита Кирилла Митровича и хиротонию его 31 мая в Александро-Невской лавре во епископа Захолмско-Расской епархии.

Прибывший гость, обласканный почившим митрополитом Антонием и членами Святейшего Синода, при своем наречении произнес глубоко-прочувствованную благодарственную речь, некоторые места которой, в виду наших симпатий к Черногории в данное время, я полагаю, весьма не безынтересно привести и здесь.

«Моя милая Черногория, в которой я Промыслом Божиим призван на служение, – говорил нарекаемый во епископа, – всегда была твердым и непоколебимым столпом православия. Она – известный Балканский Арарат, где ковчег Завета святого православия и неразрывно связанной с ним славяно-сербской свободы устоял и от волн диких османов, и лукавых латинян, слава Богу, сохранился цел и невредим. Неимоверные мучения и страдания вынес великомученик-черногорец в многовековой борьбе за православие и сербскую свободу, и за эти великие жертвы он щедро награжден твердою верой в Бога и Его святой покров над более светлой будущностью сербского народа,

награжден и благоволением милой и могущественной матери славянской благоверной России. Эта потоками мученической крови освященная привязанность черногорцев к святой православной вере и Церкви, за которую они всегда готовы жертвовать собой, вливает в меня, будущего духовного их пастыря, сладкую надежду, что она облегчит и мое епископское служение. Вместе с тем поддерживает во мне эту надежду непоколебимая вера в братскую родственную любовь и вероисповедное единство, которое крепко связывают Богом благословенных Государей русского и черногорского и богохранимых их верноподданных. И эта, веками утвержденная и засвидетельствованная, братская любовь и солидарность поддерживают во мне несомненную уверенность, что, при исполнении мною архиерейских обязанностей, никогда не будет оскудевать ваша, всемилостивейшие представители великой православной русской Церкви, духовная помощь».

«Богомудрые архипастыри и отцы святые. Черногорский Государь, Его Королевское Высочество Князь Николай I и Его народ никогда не могут забыть те неисчислимые благодеяния, которые могущественная Россия, матерь наша Россия, сделала и непрестанно делает Черногории. За эти благодеяния преисполнен всегда величайшей благодарностью и безграничной любовью к Его Императорскому Величеству, Его Августейшему Дому и народу русскому, мой возлюбленный Государь, Его Августейший Дом и весь геройский черногорский народ»¹³.

Вручая архиерейский жезл новохиротонисанному черногорскому епископу Кириллу, почивший Владыка славянофил на его горячую исповедь и выраженные чувства любви и благодарности к русскому народу в лице его, со стороны всего храброго черногорского народа, сказал следующие знаменательные слова:

«Пред твоей мыслью пронеслись все исторические тяжёлые испытания, пережитые в многовековом прошлом славянскими народностями, болью сказались в сердце твоем и нынешние его великие горести, и ты посему с трепетом, как сам говорил, помышляешь об особенной трудности предстоящего тебе служения при современных именно условиях жизни Славянства, сопоставляя с сими трудностями немощи свои. Но, возлюбленный брат, вспоминай апостола, хвалившегося именно немощами своими того ради, что сила Божия в немощи человеческой совершается. Храни твердо залог святой православной веры, в которой воспитан, и учи паству твою и всех просящих твоего наставления быть верными чадами святой православной Церкви, разъясняя им, что дотоле и живо Славянство, доколе пребывает, по завету святых Мефодия и Кирилла, в Церкви православной, молясь и учась на своем родном языке. С этой верой благоуспешен будет подвиг твоего архиерейского служения, скорби минуют и воссияет для сердца твоего свет радости»¹⁴.

Крепкую веру в лучшие светлые дни славянства и свою горячую любовь к нему почивший первосвятитель Русской Церкви хранил с дней юности и донес, можно с полною уверенностью говорить, этот священный огонь в своем добром сердце до рядовой могилы посреди иноков Александро-Невской лаврской братии. Всего за две-три недели до своей страдальческой кончины, лишь только загрохотали пушки на высотах черногорских, по воле неустрашимого вождя Короля Черногорского Николая I, когда к митрополиту Антонию явилась, по постановлению Совета Славянского благотворительного Общества, депутация, состоящая из почтеннейшего нашего председателя генерала-от-инфантерии П.Д. Паренсова и старейших членов А.В. Васильева и А.А. Башмакова, с просьбою разрешить сбор в пользу славян на 22 октября, в день праздника в честь иконы Казанской Божией Матери, то почивший владыка не только милостиво принял депутацию, но охотно согласился на просьбу её и с своей стороны предложил этот сбор произвести даже за литургией кануна этого праздника, так как это было воскресенье. Сбор производили члены Общества, и успех его выразился в Казанском соборе в свыше 500 руб., в Александро-Невской лавре в 200 руб., в Исаакиевском соборе и в церкви у Покрова на Коломне около 150 р. и т. д. Затем, с разрешения почившего владыки, архимандрита Александро-Невской лавры, в Совет Славянского благотворительного Общества было передано от лавры в пользу славян пожертвование в 5.000 р. Все это дало возможность Славянскому благотворительному Обществу оказать воюющим православным балканским народностям помощь медицинскую, денежную и посылкой необходимых предметов перевязочных и одежды. Православные братья славяне, мы уверены, никогда не забудут горячо их любившего почившего первосвятителя Русской Церкви митрополита Антония, как славянофила в лучшем и благороднейшем смысле этого слова, и сохранять о нем благодарную вечную память.

Профессор А. Дмитриевский