X. Нравственное оздоровление народа.

Наша миссионерская деятельность в высшей степени одностороння. Мы только и делаем, что критикуем сектантство, доказываем истинность православия. Дальше этого не идём. К другим мерам не прибегаем. И других полемических приёмов не культивируем.

Между тем этого одного недостаточно. Этим нельзя приостановить могучий рост противного нам сектантства. Нельзя парализовать его силу, его влияние, его авторитет, потому что, если бы можно было это сделать, то сектантство не прогрессировало бы теперь, а, наоборот, регрессировало. Однако мы этого не замечаем. Напротив, мы видим совсем обратное. Именно – сектантство растёт, крепнет, развивается и организуется в единую, могучую религиозную общину. И чем дальше, тем всё более, всё сильнее.

Видимо, старые полемические способы и приёмы недостаточны, бессильны. И потому волей-неволей мы должны прибегнуть к другим, новым мерам, более рациональным, более продуктивным и целесообразным.

Одной из таковых, бесспорно, является нравственное оздоровление прихода. Это по-настоящему наша первая обязанность. Краеугольный камень нашей миссии. Непременное условие нашего успеха. Единственное средство к тому, чтобы обессилить и победить врага своего.

Без нравственного возрождения прихода нечего и думать о победе над религиозными отщепенцами, о привлечении отпадших в православие, о предотвращении случаев перехода в сектантство.

И вот почему.

Народ наш, по глубокому и вместе с тем меткому замечанию Ф. М. Достоевского, богоносец. Он алчет и жаждет правды. Тоскует по ней. Повсюду ищет её.

Но, к своему глубокому огорчению, не находит её. Правды мало видится кругом. Да и речей-то о ней почти что не слышится нигде. Напротив, везде и во всём зло, неправда, беззаконие, грех.

Другими словами: жизнь наша представляет собою полнейший контраст с православной верой. Евангелие говорит об одном – мы делаем другое. Заповеди велят нам добро делать, а мы делаем зло. Господь зовёт нас к правде, а мы служим кривде. Нам нужно спасаться, а мы ещё больше грешим. Нужно служить Богу, а мы служим чёрту.

Конечно, народ не может помириться с таким укладом жизни. Он протестует против царства зла и обмана. Ему душно, тяжело, невыносимо в этой спёртой атмосфере. И он рвётся к свету Божьей правды. Жадно прислушивается ко всему тому, что пишут и говорят о ней. И чуть только прослышит, что где-нибудь „живут по правде, по евангелию”, он сейчас же идёт туда, к ищущим Бога, подолгу живёт у них, ко всему присматривается, обо всём расспрашивает и, в конце концов, проникшись духом нового учения, открыто порывает с православием и переходит на сторону, враждебную и нам, и нашей Церкви. Даже если кто не вполне разделяет принципы нового религиозного учения, то он всё равно не вернётся к себе, к православию, потому что на новом месте его убедят, упросят, опутают со всех сторон незримыми нитями и насильно оторвут от воспитавшей и вскормившей его Матери.

Мы приведём здесь несколько примеров, чтобы видеть, как жадно ищет народ Божьей правды, как сильно тяготится своею греховною жизнью и как вообще он падок на всякую новизну в деле христианской веры.

Первый пример берём мы из книги А. Панкратова „Ищущие Бога”.

– Я знал одного такого искателя, – пишет А. Панкратов. – Уже седой, но живой, подвижный человек. Его семья жила в Подольской губернии. У него дом, хозяйство, торговля. Но ничто не мешало ему гореть внутренним огнём.

Услышит ли, или прочтёт, что там-то открылась новая секта, или узнает, что Толстой сказал новое слово, сейчас же едет к сектантам или к Толстому. В вагоне – очки на носу и Библия в руках или разговор о Боге и душе с крестьянином.

За последние три года он что-то не появляется в Москве, – может быть, умер. А прежде я видел его раза два в год. Помню первый разговор его со мной:

– У вас в такой-то статье есть такое то место. Я приехал поговорить по этому поводу.

И началось религиозное словопрение. Он и опровергал и в тоже время пытливо вслушивался:

– Нет ли чего-нибудь нового?

Он был у массы людей, интересующихся религиозными вопросами. Со всеми говорил.

Яркими штрихами рисовал недостатки православной Церкви. Я спросил его:

– Вы сектант?

– Нет, не установился мнением, – ответил он. – Всё ищу, всю жизнь ищу.

И затем:

– Вот, говорят, на Волге, около Камышина появилась новая секта: Вы ничего не слыхали? Поеду туда, расспрошу. Может быть, истинная.

В толпе богомольцев вы найдёте человека, который о цели своего путешествия скажет, если вы с ним разговоритесь „по душам”, так:

– Иду поклониться преподобному... А потом посмотреть, нет ли где праведной жизни.

Помню, на волжском пароходе седобородый паломник торжественно-печально рассказывал мне:

– Где я только не был, обошёл, почитай, все монастыри, был в Иерусалиме и на Афоне, и в Стародубе у староверов, каких сект не видал, с какими людьми не говорил, – и нигде не нашёл правильной, Божьей жизни. Не живут люди, а колотятся. Одни говорят: „Идите к нам, – у нас истина”. Другие: „Нет, к ним не ходите, – у нас она”. И так далее ¹²⁰.

А вот другая, интересная и вместе с тем правдивая иллюстрация, найденная нами в книге А. С. Пругавина: „Религиозные отщепенцы”.

„Василий Кириллов бросил Питер и отправился домой, на родину.

– Приехал в деревню, – говорит он, – вижу, любви у нас нет, – все за мздой гоняемся... И стал я разбирать: это к чему, то к чему... Стал с людьми советоваться, у священника стал спрашивать: „Батюшка, – говорю, – рассуди мне: как это понять. Как нам добрыми быть, как нам лучшими быть... Вижу, много мы исполняем, только всё пользы нет... Перво-наперво крест носить бросил.

– Отчего так?

– Лицемерно это: на вороту крест носим, а в жизни не несём, – за правду не стоим, за правду не терпим... К чему же носить?.. Ребёнок в ту пору родился. Люди говорят „крестить надо”... Думаю умом: зачем крестить: мы все крещены, а живём хуже некрещённых. Крестились, а грех делаем, – какая польза от этого?.. И бросил крестить”.

Так мало-помалу, пишет Пругавин, отрешался Сютаев (Иван Кириллов) от установлений православной Церкви, так шаг за шагом шло его отпадение от господствующего вероисповедания. Хотя официально он по-прежнему продолжал числиться в среде верных сынов господствующей Церкви, но сердцем он уже далече отстоял от неё. В этом сердце всё сильнее и сильнее назревало чувство полного неудовлетворения ¹²¹.

–„Нету правды – говорил Сютаев. – Проезжай по всей империи, где найдёшь? В городах все почестей ищут. А в священном Писании сказано: „не ищите почестей, не ищите сана”... „Ищите царства правды” – сказано... А мы ищем? – Никто не ищет. Недаром в Писании говорится: „никто не возвышает голоса за правду и никто не вступается за истину”... Этаких людей у нас нет, – печально закончил Сютаев. – А нам надо Бога искать, – ох, надо, надо... ¹²²

Итак, эти примеры с достаточною убедительностью говорят нам о том, что отсутствие правды в жизни, полный разлад между словом и делом, некоторая нравственная неудовлетворённость, общественные пороки и недостатки – всё это разочаровывало наших пасомых в православии и понуждало их искать новой веры, новых людей, новых условий жизни.

Теперь приведём несколько данных в подтверждение той мысли, что народ идёт в сектантство и держится так крепко его, главным образом, потому, что там он видит больше правды, больше веры, больше святости и чистоты.

Сообщаемые примеры заимствуем мы из книги В. М. Скворцова: „Богуславское общество трезвости и борьбы со штундою”. Киев 1895 г.

„В конце беседы, – читаем мы на 37 странице, – при прощании, вдруг хозяин вручил нам „орудие духовной борьбы”, св. Библию, говоря: „Возьмите, Бога ради; не хочу я, и держать её у себя, и больше не буду читать; не нашему уму её понимать... Пришлите ко мне св. иконы; но я боюсь совсем оставить штунду, – запью снова; в православии худые содружества: начнём волочиться по шинкам, трудно в компании удержаться, да всё равно и не поверят моему обращению, пока не буду пить горилки”.

„Другая ренегатка баптизма, пред началом торжества воссоединения в селе Исайках, на наши вопросы, – говорит В. М. Скворцов, – о степени искренности её возвращения в лоно православной Церкви, ответила так: «Да я внутренне никогда и не разлучалась с матерью Церковью, и ничего из отеческой веры в душе и не оставляла, и не забывала, и теперь с дорогою душою всё готова исполнить, так, як вси... Но и штунду мне, барин, жаль бросить потому, что она напрактиковала мужей наших в доброй жизни... Чоловики (мужья) перше (ранее) дуже горилку пили, а потим и нас баб дуже важно (сильно) колотили, сварились (ссорились). А як пристали до штунды, тоди годи вже пити. Як прийдут с собрания штундового, то мы знаем, шо вони смирны та тихи; а теперь боимось, як до православия заступят, то и знов почнут пить и биться»” ¹²³.

„Мой хозяин, – рассказывает третья бывшая баптистка, – из-за водки было погибал – дрался, безобразничал, ругался неподобными словами, обижал ни за что детей и пр. А с того времени, как мой Алексей (имя сектанта) перешёл в штунду, мы как на свет Божий народились: водки у нас и в помине нет; единственный у нас напиток – чай, которым и других угощаем. Свободное от занятий время мы проводим в чтении Нового Завета и в молитве, дети наши также любят святое чтение и молитву, не бегают они по улицам, не безобразничают и не ругаются. Нас другие, даже родные, не любят за то, что мы не водим с ними пьянственной компании. Придут к нам, сейчас же намекают, чтобы мы послали за водкой. Мы от этого отказываемся; за что нас и бранят штундою, чертовскою верою. А какой сами они веры? У них в доме не найдёшь евангелия, хотя и дети у них школьники; а если и найдёте у них маленькое евангелие, то никто в их семье его не читает. В чём праздники свои проводят православные? В попойках в доме и в кабачках, – в сквернословии, в драках и в других безобразиях. А приедут в церковь, стоят столбами – ничего не понимают, что делается и что читается в церкви; только то и делают, что ложат земные поклоны пред образами” ¹²⁴.

Сектантов всегда возмущала и возмущает теперь безнравственная жизнь православных христиан. Ничего так зло не высмеивают они, как наших пороков и безобразий. Достаточно прочесть „Материалы...” Бонч-Бруевича (в особенности статьи А. Мироненко: „Жизнь Алексея” и М. Новикова: „Старая вера”, выпуск 3), чтобы убедиться в этом.

На что не любят сектанты наших храмов и называют их, как сказали мы выше, всевозможными хульными именами, но если замечают среди православных неблагоговение к ним, возмущаются до глубины души и осуждают виновных.

В. В. Розанов в последней своей книге: „Апокалипсическая секта” СПб. 1914 г. сообщает довольно любопытный факт, красноречиво доказывающий справедливость наших слов.

„Не успели мы сесть за стол, рассказывает Розанов о своей поездке к хлыстам, как начались гадливые рассказы о том, как „публика” держала себя за обедней, и особенно – сейчас после обедни. Рассказы – не длинные, не с целью даже, пожалуй, посмеяться, но вот что, прошёл мимо такого – и осквернился”. Я уже говорил, что все и гурьбой почти они вернулись от только что окончившейся нашей православной обедни. – „Как же, вышли, – и сейчас папироску!”... Говоривший сплюнул. – „Хоть бы отошёл, чтобы храм Божий был не виден: и там закурил. Так нет: норовит тут же, чуть не на паперти”... „И разговоры! И смешки! И барышни с господами так и ужимаются, так и ужимаются. Беседу ведут, после обедни-то!!!”... „И не весть, из трактира ли они идут, или из храма Божия: и точно пьяные, и ни пути им, ни дороги” ¹²⁵.

В. М. Скворцов говорит, что „многие отпавшие увлекаются и дорожат одною бытовою стороною новой жизни, в которой чувствуют отдых от нравственной усталости среди пьяного, развращённого мира – громады” ¹²⁶.

Характеризуя нравственный уровень прозелитов баптизма Богуславско-Исайкинской общины, Киевской губернии, Скворцов говорит: „Здесь штунда успела увлечь самых первых представителей городского населения и далеко в окружности известных благочестием и строгою нравственностью; из них, например, один был регент хора, другой в молодости готовился поступить в монастырь, а третий ходил в Иерусалим на поклонение Господню гробу и т. д.” ¹²⁷.

В записках известного присяжного поверенного В. П. Карабчевского, изданных под заглавием: „Около правосудия” находим такие строки:

„Малоросс Бухотович хотя и сознавался, что по собственному влечению сделался скопцом, на суде делал, однако же, вид, что готов опять примкнуть к православию.

– К скопцам поступил, объяснял он, от того, что очень уж прельщало: живут хорошо, любят друг друга, старших уважают, от грехов удаляются” ¹²⁸.

Мысли В. М. Скворцова и В. П. Карабчевского по данному вопросу вполне разделяют и другие лица, близко знавшие сектантов и весьма часто соприкасавшиеся с ними по тем или иным побуждениям. Например: еп. Алексий („Религиозно-рационалистическое движение на юге России”), A. Пругавин („Раскол и сектантство”), В. Ясевич-Бородаевская („Борьба за веру”), Боцяновский („Богоискатели»), Бонч-Бруевич („Материалы к истории и изучению русского сектантства и раскола” 1–3 выпуски), А. Панкратов („Ищущие Бога” 1–2 выпуски), Д. Философов („Неугасимая лампада”), B. Розанов: „Около церковных стен” т. 1–2; сенатор А. Кони: „На жизненном пути” т. 1, и многие другие.

Их рассуждения и мысли по затронутому нами вопросу могут быть формулированы в тех словах, в каких давал своё заключение вице-директору Департамента Министерства Юстиции бывший Прокурор Одесской Судебной Палаты Е-в.

Именно: „весьма могучим мотивом для присоединения к штундизму лучших элементов нашего сельского населения должен служить примерный образ жизни штундистов, которые ведут совершенно трезвую, скромную и трудовую жизнь, проявляя, таким образом, в самой жизни высоконравственные принципы христианского учения” ¹²⁹.

Если так, а в этом после приведённых данных и соображений усомниться невозможно, если общественные пороки и недочёты толкают наших пасомых в сектантство, то в целях большей продуктивности нашей работы и в целях лучшей постановки противо-сектантской миссии мы должны, прежде всего, нравственно возродить нашу деревню, наш народ. И только тогда, когда мы достигнем этой цели, когда реформируем деревенские нравы и обычаи, когда создадим благоприятные условия для евангельской жизни и искореним общественные недуги, только тогда мы можем рассчитывать на успех, только тогда парализуется влияние сектантства, и прекратятся нескончаемые переходы из православия в иноверие. Ибо тогда сектантство потеряет свою притягательную силу. Всё, чем оно раньше гордилось и жило, чем привлекало к себе целые толпы „ищущих Бога”, всё это будет и в православии, так что православным не будет тогда никакой надобности искать у других того, что есть у себя самих. Напротив, если мы окажемся беспечными в отношении народной нравственности, если пьянство, разврат, картёжная игра, ссоры, драки, грабежи и убийства по-прежнему будут процветать в нашей деревне, тогда мы ровно ничего не сделаем. Сектантство будет разрастаться, бегство из православия участится, недовольство православной верой усилится, и наша Церковь потеряет всю свою силу и власть, всё своё значение и авторитет.

Но что же делать нам? Как бороться с безнравственностью и с хулиганством народа? Какие меры предпринять для оздоровления деревни? К кому за помощью в сём деле обратиться и где искать сочувствия и поддержки?

Нам кажется, одни пастыри тут ничего не поделают, не справятся с такою сложною и трудною задачею, практически не решат её, и потому по-прежнему в бессилии, в недоумении будут стоять пред нею и спрашивать себя и других: что делать? За что взяться? Как горю пособить?

Борьба с безнравственностью народа только тогда будет успешной и плодотворной, когда удастся ослабить силу соблазна, уничтожить возможность всякого рода дурных примеров, иными словами: если бы удалось создать атмосферу неблагоприятную для всяких проявлений хулиганства среди известного общества. Сделать же это возможно только при дружной поддержке самого общества или тех слоёв его, которые разделяют взгляд на бесчинства, безобразия и хулиганство, как на зло, бороться с которым долг каждого.

Вот к этой-то поддержке общества и надо обратиться нам, духовенству. И тогда наша работа в этом направлении будет более продуктивна и ценна.

В древней Руси так действительно и было. Там над исцелением общественных и семейных язв трудились совместно и духовенство, и общество. И, благодаря их дружной совместной работе, меньше было зла, распущенности и современных бесчинств, меньше соблазна и религиозных отщепенцев.

Чтобы видеть, в чём собственно выражалась деятельность и участие древнерусского общества в нравственном оздоровлении прихода, мы приведём несколько исторических справок ¹³⁰. Может быть, они пригодятся и в настоящее время. Может быть, и теперь общество в состоянии занять то положение в делах Церкви, какое оно занимало несколько сот лет тому назад.

В древней Руси приход (или община) простирал свою власть и надзор решительно на всё, на всю жизнь во всех её проявлениях, т. е. не только на общественное публичное поведение своих сочленов, но даже и на их домашнюю и семейную жизнь. Так, в старинных актах находятся такие требования: „с матерью своею не бранитьца и не битьца и жены своей не безвечить напрасно”.

Особенным покровительством мира – прихода пользовались жёны; он защищал их от тиранства мужей, обуздывая их жестокие порывы.

Мир – приход требовал поручительства за добрую нравственность тех лиц, которых он принимал в свою среду или же избирал на какую-либо общественную должность. Так, в актах писалось:

„И ночью ходячи, вина, и пива, и табаку не покупати и не пити, и самому тем не промышляти, и на дом пьяных не приводить”.

В этом отношении обращает на себя внимание одна поручная мирская запись XVII века о крестьянской жене в том, что она „впредь не будет заниматься распутством, а будет жить, как и прочие добрые крестьянки живут” ¹³¹.

Так же точно приход не оставался равнодушным к отправлению своими членами религиозных обязанностей и требовал от них хождения в церковь и исполнения долга исповеди. Для поднятия общественной нравственности прихожане в старину, „обговорившись” на сходке и „благословившись” у своего духовного отца, постановляли о запрещении всякой работы в воскресные и праздничные дни, которые надлежало проводить „с чистотой и любовью”, и обязывали того, кто нарушит это постановление, платить штраф „на церковное строение”.

Для примера мы приведём выдержки из одного такого акта, именно: из заповедной крестьян Тавренской волости о неотправлении работ по воскресным дням (документ относится к 1590 году).

В начале акта стоят имена крестьян – прихожан Ильинского прихода, и затем говорится, что все они учинили заповедь на три года, чтобы „нам в праздник, в Воскресенье Христово, дела не делати никакого, чёрного, ни угодья в Воскресенье Христово не угодовати, ни пасного, ни силового, ни белки не лесовати, ни рыбы не ловити, ни ягод, ни губ не носити, ни путика внове пасного, ни силового в воскресенье не ставити, ни ужины нош воскресенье в лесе не носити; а в пятницу ни толчки, ни молоти, ни камения не жечи, проводити с чистотою и любовью; ни женам в Воскресенье Христово ни шити, ни брати. И кто... сию заповедь порушает, станет в Воскресенье Христово дело делати, каково ни есть, что в сей грамоте написано, и доведут его людьми добрыми: и на том заповеди доправити, соцькому, по мирскому уложенью, кто будет соцькой... восьм алтын денег на церковное строение, а две денги соцкому, кой станет правити. Или кто станет яйцы бити и на том та же заповедь доправити восьм алтын; или жена, которая станет в Воскресенье Христово шити, или брати, и на ней доправити тоже восимь алтын, а соцкому две денги. А заповедную писал Земской Тавренской диячек Иванко Антониев, лета 7098. Августа в 23 день”. На обороте стоит: „к сей заповедной грамоте Ильинской поп Ефрем Иванов руку приложил” ¹³².

При таком близком и деятельном участии самих прихожан в оздоровлении прихода, нравственность, несомненно, повышалась, количество бесчинств и преступлений умалялось, и число всяких моральных правонарушений значительно сокращалось.

Посему и мы, если желаем обуздать не в меру распустившихся своих прихожан, тоже, по примеру древних, должны обратиться к содействию и поддержкой наиболее трезвых, порядочных, авторитетных в приходе лиц и с их помощью начать и вести трудное, но зато важное и полезное дело – нравственное возрождение вверенной нам общины.

Некоторые пастыри уже обратились за помощью к обществу и с его стороны встретили самый живой отклик.

Пред нами три приговора бывших государственных крестьян Пермской губернии, Верхотурского уезда, Меркушинской волости ¹³³. Содержание этих приговоров важно и поучительно, а потому мы считаем полезным познакомить с ними наших читателей.

Вот первый из них. Он составлен 11 Марта 1912 года на Дерябинском сельском сходе.

Общественники, собравшись в числе 105 домохозяев, имели суждение о том, что в селениях их общества да почти каждую ночь происходят разные беспорядки, как-то: драки, буйства, шум, пение разных песен, кража огурцов и разных огородных овощей и вообще разные бесчинства, разбитие стёкол в окнах, производимые крестьянскими молодыми людьми”.

„По обсуждению вышеизложенного, сход единогласно постановил: в случае какого-либо означенного выше беспорядка со стороны молодых людей, производимого в черте деревни или села, около церкви или вблизи таковых, установить точно личность и привлекать, согласно сего приговора, по закону, к ответственности, причём, запретить молодым людям крестьянского сословия с девяти часов вечера до утра шататься по улицам деревни или села большими партиями, строго следить за тем всем жителям и доложить ближайшему начальству”.

18 июня 1912 года этот приговор был дополнен постановлением о том, чтобы в воскресные и праздничные дни, во время Божественной службы литургии в храме, не производить полевых и сенокосных работ. Постановлено также запретить ходить молодёжи с шумными скверными песнями и с гармониками вблизи храма. Этот приговор подписан уже 146 домохозяевами Дерябинского сельского общества”.

Третий приговор составлен на сходе Кордюковского сельского общества 3 июля 1912 года. Домохозяева, собравшись в числе от 150 до 200 дворов, единогласно постановили:

„Молодых людей, которые ходят в ночное время по улицам деревни, играют в гармоники, поют разные скверные песни и производят драки, поручаем нашему сельскому старосте привлекать к законной ответственности, а гармоники от таких лиц сельскому старосте тотчас же отбирать в пользу общественных нужд”.

„Кроме того, – говорится в том же приговоре, – сельский сход обсуждал вопрос о том, что в нашем кордюковском обществе есть тайная продажа вина, вследствие чего происходит для молодых людей много расстройства от пьянства, а потом сим приговором даём такое подтверждение, чтобы в нашем обществе виноторговли ни у кого не было, а в противном случае, если у кого окажется продажа вина, то тотчас вино отбирать”.

Приведённые приговоры, как гласит газета, составлены по настоянию местного пастыря, священника Христорождественской церкви Дерябинского села, Меркушинской волости, Верхотурского уезда, о. Василия Старцева.

Видя увлечение приходской молодёжи хулиганством, наблюдая за быстрым развитием его в приходе, о. Василий скорбел душой и при каждом удобном случае старался ему противодействовать, но все его попытки не имели успеха.

Убедившись, что „один в поле не воин”, о. Василий стал искать себе союзников среди прихожан и, найдя таковых почти в каждом домохозяине прихода, обратился к сельским старостам обоих обществ, входящих в состав Дерябинского прихода, с просьбою о созыве сельских сходов для изыскания мер в борьбе с бесчинствами молодёжи. На состоявшихся сельских сходах были прочитаны его письменные заявления по этому вопросу и в результате состоялись вышеприведённые постановления Дерябинского и Кордюковского сельских сходов.

„Последствия этих приговоров, – замечает газета ¹³⁴, – были самые благоприятные. Прекратился разгул молодёжи, кончились безобразия, пьянство заметно сократилось”.

Приведённые примеры весьма характерны и о многом говорят. Они свидетельствуют, прежде всего, о том, что народ сам тяготится своею порочною, безнравственною жизнью и рад при случае вырваться из греховного омута и сделаться порядочными, трезвыми и целомудренными людьми.

Затем, из данных фактов видно, что народ хотя и имеет желание нравственно возвыситься, обновиться, но сам, своими собственными силами он не может подняться, нет у него решимости, нет руководителя и вдохновителя. Когда же во главе его появляются добрые пастыри, с большой инициативой, с громадною силою воли и своим живым пастырским словом заговорят о глубине нравственного падения, о необходимости возродиться, очиститься и освятиться, и когда своею пастырскою десницею укажут путь доброй, разумной, трезвой, евангельской жизни, народ, как один, откликнется на зов своего духовного отца и пойдёт за ним, и будет слушаться его, и будет повиноваться ему, и стараться о том, чтобы сделаться лучше, чище и быть достойным имени „христианина”.

Значит, с нашей стороны, со стороны пастырей, нужно только усердие, желание, добрый подвиг, благой пример. Больше ничего. И народ наш во многом исправится, во многом станет лучше, и уже меньше будет вызывать нареканий и соблазнов со стороны.

Но как же, в самом деле, бороться с нравственною распущенностью народа? С чего начинать? Какие меры предпринимать к возрождению прихода? И как, вообще, привлечь самый народ к участию в столь трудном и важном деле?

Прекрасно разрешены эти вопросы в постановлениях Новгородского епархиального начальства. Они говорят: в борьбе с повсюду развивающимся разложением жизни и нравов:

а) Первое пастырское дело – усердная проповедь. Не гоняясь за какою-либо оригинальностью или красотою проповеди, а имея в виду лишь своих слушателей, следует просто и наглядно раскрывать положительные христианские идеалы жизни по Евангелию, противополагая ей прискорбную действительность с разных сторон, но не столько для обличения, сколько и преимущественно для убедительного сравнения с красотою и высотою Богу угодной жизни. Это достигается как положительным изложением Евангельского учения, так ещё лучше примерами житий святых и из действительной жизни, что может убедительнее действовать на души слушателей, чем даже самое красноречивое только лишь излагательное поучение. Такую проповедь научения жизненному христианству следует вести усердно как в храме, так и вне его – на чтениях, которые непременно должны быть заведены, хотя бы по очереди во всех деревнях в школьных и иных пригодных помещениях, и при совершении обще-деревенских или частных треб, и отдельных беседах с прихожанами.

б) В дополнение к этому неотложно следует исполнить прежние указания миссионерского Совета об упорядочении церковно-приходских библиотек, об открытии их для народного пользования, о всяческом привлечении прихожан к чтению книг из церковно-приходских библиотек.

в) Но так как отставшие от церкви и опустившиеся нравственно всем этим воспользоваться не могут, не бывая в храме или на чтениях, то не следует оставлять и таких без научения и вразумления, но искать всякого случая, чтобы побеседовать с ними наедине или при других, увещевать их, совестить, призывать на помощь в этом деле и других родственников или соседей увещаемого. Ни одного человека нельзя никогда считать совершенно погибшим и безнадёжным для вразумления и спасения душевного. И только со своей стороны всё сделавши для вразумления заблудшего, пастырь может такого жестоковыйного оставить на его волю, как и Господь оставил беззаконного Иуду.

г) В деле исправления и вразумления молодёжи непременно следует вразумлять и самих родителей, чтобы обратили строгое внимание на своих детей и подростков, чтобы потом самим не поплатиться от них за своё попустительство; настойчиво убеждать родителей – с детства приучать детей к покорности, к исправной молитве и хождению в храм, не оправдывать детей, когда их в чём-либо худом застанут и будут по правде обличать.

д) Для более успешной борьбы со всем этим, лучше – пастырю действовать не одиноко, а вместе с исправными прихожанами. Их объединять около себя, их сплачивать и побуждать к усердной и разумной борьбе со всяким распадом и распутством в приходе. Пусть это будут лучшие и уважаемые в приходе; их постыдятся все беспутники как взрослые, так и молодые, постесняются их авторитета и их сплочённости... А к таковым следует постепенно приобщать и других, чтобы положительное и строгое течение разрасталось в приходе, охватывая всю жизнь прихода. Таких во всяком приходе найдётся много; все они скорбят и возмущаются падением нравов и распадом жизни, и, однако, оставаясь разрозненными, нередко и сами должны опасаться хулиганства и разнузданности деревенской вольницы, которая и делает, что хочет, никого не боясь и не уважая.

е) Вместе с тем нужно помнить, что все эти недостатки – пьянство, разгул, хулиганство и пр. – развиваются часто потому, что не знают люди, куда свои силы приложить. Посему весьма следует призывать и воодушевлять прихожан на какие-либо общественные работы и дела, например, в пользу церкви, школы, на бедных и т. п. Разумеется, это нелегко будет сделать, но есть много опытов такого рода и весьма успешных. Таким путём возродятся добрые обычаи, а с ними облагородится приходская среда, и из жизни постепенно исчезнут вышеуказанные недостатки, – жизнь оздоровеет и возродится.

ж) Для поднятия же народного духа на благочестие непременно следует озаботиться возможно торжественным и оживлённым совершением крестных ходов. Личное воодушевление священника поднимет волну народного воодушевления, а она захватит собою и равнодушного. Таким путём в жизнь будут входить высокие радости и наслаждения, при которых не место будет прежним мерзостям. Кто участвовал за торжественным и воодушевлённым крестным ходом, тот сам знает силу влияния этого на народ ¹³⁵.

Теперь несколько слов по поводу этих постановлений.

Новгородское епархиальное начальство рекомендует духовенству обратить своё внимание, прежде всего, на проповедь. И действительно, проповедь – одно из самых первых и самых могучих средств в деле нравственного возрождения прихода. Наш народ потому собственно греховен и нечист, что он совсем не знает евангелие, не знает своей веры.

Тёмному душой народу, непросвещённым в сердце слушателям Спаситель говорил: „Заблуждаетесь, не зная Писаний, ни силы Божьей” ¹³⁶. Уверовавшим же в Него иудеям Иисус Христос говорил: „Познайте истину и истина сделает вас свободными ¹³⁷, т. е. очищенные учением Христовым люди станут чисты от зла и неправды, освободятся от рабства своим порокам, слабостям и недостаткам.

Иначе и быть не может: желание жить по Божьи есть в народе; люди ищут пути к Богу, но где его найти-то они не знают и бродят в потёмках. Евангелие, и одно оно, оно, прежде всего, может рассеять духовную тьму в народе. Евангелие – ведь это слово Спасителя, а Христос Спаситель Сам говорил о Себе: „Я есмь путь, истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только чрез Меня ¹³⁸.

Поэтому, нужно вывести народ на этот путь, дать ему в руки факел евангельской истины, указать ему источник истинной, духовной жизни, и он станет тою Святою Русью, какою он хочет быть и не может пока сделаться по темноте своего ума и сердца, по незнанию путей Царства Божия, по неспособности своими силами разобраться, что есть воля Божия и что установления людей.

Пастыри Церкви! Будем же сеять в народ Слово Божие щедрою рукою. Кто может – речью, кто раздачей Евангелий. И пусть оно, евангельское семя наше, не всё взойдёт, не всеми принято будет, многими пренебрежётся; пусть одна часть будет потоптана, другая скоро увянет, третья заглохнет. Если где-нибудь в добром сердце зацепится хоть одно слово из наших десятков душевных речей, одна страница из розданных сотен Евангелий, наш труд вознаграждён будет сторицею.

Наше благовестие не пропадёт. Евангелие скоро окажет своё действие. Мы только подведём людей к нему. Пусть люди хоть краем уха прильнут к нему, хоть одним глазом заглянут на его страницы, пусть хоть только в руки возьмут его, – Евангелие, как шестерня машины захватит цепко человека и втянет его целиком.

О том, как сильно действует Евангелие, какое неотразимое впечатление оказывает оно на читателей, как обновляет и возрождает оно человека, об этом весьма картинно и поучительно свидетельствуют нам отчёты книгонош общества распространения священного Писания.

Вот одна из понравившихся нам подобного рода иллюстраций.

Везёт парень книгоношу в Торопец и по дороге рассказывает ему свою историю.

– Наши парни и девушки собираются на „супрядки” (посиделки) и частенько нехорошо там ведут. Мне это было не по сердцу. Заприметил я там девушку, которой озорство на супрядках тоже было не по нраву. Мы слюбились и повенчались. Случилось потом вскоре быть в городе, на базаре; гляжу, среди книг лежит старое Евангелие с надписью на переплёте: „Для русского народа”, купил его, стал читать, вначале аж дух спирало в груди. Как бельма сняло с глаз: радостно, что свет вокруг увидел, и страшно, что в такой жизни все пребываем. Стал своим говорить: Как это так, мы живём и ни чуточку не подумаем, для чего мы живём; равно скотина неразумная: – сыта, брюхо набила, тепло, лежит в покое и довольна”.

– А тебе чего же ещё? – вскинулась мать.

– Не мне, – говорю, – маменька, чего, а всем нам, православным, подумать надо, как жизнь по Божьи устроить. В Писании вот сказано: „Бог есть Дух, и кто кланяется Ему, духом и истиной должны покланяться”. А мы как кланяемся? Спиной одной. Так это мы богатею иному ещё ниже другой раз кланяемся; а ты и телом пред Богом склонись, да и душой, главное, ему послужи: живи по правде и истине; не о том думай, как бы тебе лучше, приятнее, а как Богу угоднее.

– Да ты что? Священник какой, аль монах, – вскрикнула мать. – Гляньте, девоньки, – обратилась она к моим сёстрам, – парень ума решился.

Сёстры стали смеяться; отец больной на печи лежит, только качает головой; жена, видя всё это, заплакала.

Я не смутился и говорю:

– Слово Господне не может лишить разума; оно, наоборот, на ум наставит. В Писании сказано: „Откровение Господне умудряет простых; Заповедь Господа светла, просвещает очи”.

Глухой младший брат видел, что у нас какая-то смута, а не понимал, в чём дело. Я показал ему Евангелие, на своё сердце и на небо. Он – грамотный; я раскрыл ему нагорную проповедь Христа Спасителя. Брат прочёл, долго сидел, о чём-то задумавшись, а потом вздохнул и говорит.

– Прав ты, Василий, прав.

Очень я обрадовался. С тех пор мы оба стали читать Евангелие. Стали прислушиваться и сёстры; жена, та давно, оказалось, полюбила Евангелие, да боялась признаться, что матушка станет бранить и её, как меня. Мы же с братом стали ходить по деревне, читать Слово Христово народу, и многие, которые сначала смеялись над нами, потом стали слушать. Некоторые просили Евангелие оставить им одним почитать; и так ходючи по рукам, книга совсем состарилась, обтрепалась, зато мы пообновились душой. Прежде народ был какой-то – как дикий; не только что не было думы о том, как постоянно Богу служить, а к сей церковной-то службе ленивы были. Придёт праздник, соберутся к церкви, да почесть всё время и пролежать, как борова, вдоль ограды на солнышке или в сторожке просидят, накурят, аж тошно станет, и всё пустяковину несут. Теперь по праздникам, и за утреней и за обедней, церковь полна, а между службами собираются в сторожку; один читает, другие слушают, и зерно Христово сеется понемногу. Заросло сердце наше густо всякой сорной травою, ну, да ничего. Слово Божие всё осилит и всё очистит, чаще бы только слышалось оно, шире распространялось” ¹³⁹.

Вот какая могучая, неотразимая сила таится в св. Евангелии. Вот как благотворно, спасительно действует оно на слабые, больные и вместе с тем греховные человеческие души. – Нужно, посему, почаще его читать народу, почаще говорить о нём, и народ наш мало-помалу будет обновляться и очищаться душой, проникаться христианским настроением и приближаться к Богу.

– Говорят – ничего не поделаешь.

– Быть не может. Кремень о сталь ударяют, и то искра получается. Неужели же, если учением Христовым, добрым, разумным словом о Божьей жизни ударить по сердцам людским, то опять-таки ничего не получится?

Перейдём теперь к оценке другой меры, другого нраво-исправительного средства, именно – к церковно-приходской библиотеке, к лучшей организации народного чтения, к просвещению народа путём книг, листков и брошюр.

Эта мера тоже одна из могучих и плодотворных. С помощью её тоже можно многое сделать и значительно подвинуть вперёд дело нравственного оздоровления народа.

Штунда тем и сильна, по мнению архиепископа Никанора, что она повально взялась за грамотность, за чтение Св. Писания, за религиозные собеседование, за народные чтение. – „Света, света подайте”, – заключает одну из своих Проповедей архиепископ Никанор. – „Учитесь, учите. Учите в школах, учите в Церквах, учите в домах, учите в домашних собраниях. Читайте Новый Завет, читайте Св. Библию, как и другие церковно-учительные книги” ¹⁴⁰.

Действительно, без книги никак не обойтись. Народ живёт в потёмках. Не видит ясно воли Божией. Не понимает часто, что добро, что зло. Не умеет различать, что есть воля Божия, что собственная прихоть, блажь людская. Голова и сердце у людей были заняты не теми думами и заботами, чтобы найти верный путь жизни. На иное совсем смотрели и сбились с дороги, забрели в такую чащу, что местами и света Божьего не видно. Лес, дремучий лес кругом, – лес неправды, беззакония, распутства и всякого зла. Надо выбираться на дорогу, искать просвета, довериться проводнику.

Вот таким-то проводником для наших пасомых и является добрая, полезная и разумная книга.

Вот пример.

– Случилось раз быть по делу у одного издателя и составителя народных книг, – пишет один публицист. – Сидим в его комнате и беседуем. По стенам, на окнах, на стульях книги; стол завален исписанными листами бумаги; над столом, на стене, в золотой рамке, под стеклом, пятирублёвая бумажка.

– Это что значит, – спрашиваю, – почему такая честь пятирублёвке?

– Дорогая это для меня бумажка, – отвечает составитель книг. – Если бы были средства, не в рамку, а в золото бы её заправил. Испачканная вся. Видно, что тысячи заскорузлых трудовых рук держали её; через много пальцев прошла, много грязи на ней налипло, а, верите ли, когда я её получил – целовал, со слезами на глазах целовал её.

– Вижу, говорю, что дорога́. Будь обыкновенная пятирублёвка, держали бы в кармане, а не под стеклом. Почему же она так дорога́?

– Она – свидетель силы доброго, разумного слова над сердцем человека. Случается, устану духом: думаешь, напрасно лишь изводишь себя, не осилить зла книгою и словесной проповедью добра, как не остановить словом разбушевавшейся реки; а взгляну на эту бумажку под стеклом, и снова подымаются силы на добрую работу, снова начинаю верить, что всякое слово, сказанное от сердца, всегда найдёт дорогу к сердцу.

„Есть, видите ли, у меня маленькая книжечка, составлена против народной брани грубыми, непристойными словами. Без похвалы скажу, горячо написана: не чернилами, а слезами, кровью сердца написана. Пошла книжечка бойко. Одно издание расходится за другим, не раз слышал „спасибо”; но эта пятирублёвка явилась наградою за труды всей моей жизни. Получаю однажды письмо; в нём пятирублёвка; подписано: „крестьяне деревни такой-то, такой-то губернии и уезда”. В письме читаю, что привёз из Петербурга служивший там на фабрике мужик мою книжечку в деревню: прочёл одному, другому, понравилось: решили прочитать на мирской сходке. Как громом, пишут, пришибло всех добрым словом. Тут же постановили, чтоб на деревне никто не смел браниться грубыми словами; все подписались, а составителю книги за его науку собрали и посылают пять рублей”.

– Как же мне было её, голубушку, не вставить под стекло? Да ведь эта пятирублёвка дороже всяких тысяч, – закончил составитель книг для народа.

С этим нельзя было не согласиться. Замасленная пятирублёвка, действительно, красноречиво говорила, что доброе семя никогда не пропадёт совсем без следа, что где-нибудь оно найдёт непременно для себя добрую почву, и что деревня в этом отношении отзывчива на доброе слово ¹⁴¹.

Вот другой пример.

Как-то раз волостной писарь, Иван Елисеевич, получил маленькую книжечку: „Дед Софрон”; стал читать её вслух; в избе сделалась мёртвая тишина.

Грустная участь „деда”, обиженного и „миром” и семьёй, близко захватила многочисленных слушателей. Мужики сидели, тяжело вздыхая; у многих блестели слёзы на глазах, а иные под конец прямо заплакали, как дети. Кончилось чтение; начались разговоры. Говорили о темноте своей, о грубости деревенской жизни, о неправдах, что творятся среди них.

Если бы побольше таких вот речей, что до сердца доходят, иная бы жизнь, может быть, пошла в народе по деревням, – говорили мужики.

Обрадовался таким речам Иван Елисеевич и говорит, – А что, братцы, если бы нам таких книг, как „Дед Софрон”, побольше завести, да вот этак почитывать по вечерам.

Понравилось народу это слово. Стали толковать, как бы дело лучше устроить. Оказалось, устроить не хитро. Иван Елисеевич знал, что есть Высочайше утверждённые правила об открытии бесплатных читален в деревне по Закону 15 мая 1890 г. На ближайшем сходе составили приговор об открытии читальни, отправили к губернатору на разрешение. Теперь читальня существует девятый год ¹⁴². За это время крестьяне перечитали сотни книг, и перед ними открылся новый мир.

– Словно в лесу просеки во все стороны прорубили или в доме новых окон понаделали: свету прибавилось. И в голове ясней и в сердце светлей, – говорят крестьяне ¹⁴³.

По-новому стали думать и чувствовать, по-новому на жизнь смотреть. Организовали попечительство о бедных, устроили склад семян и земледельческих орудий, завели ссудо-сберегательное товарищество, вольное пожарное общество и, наконец, соорудили огромный дом для разумных развлечений народа, где помещается и чайная, и читальня, и зала для спевок, концертов, и народных чтений с туманными картинами. Самым последним нововведением в Пречистой Каменке являются потребительное общество, артельная пасека и общественная запашка. И всё это породила случайно занесённая в село и случайно здесь прочитанная книжонка.

А если бы таких книжонок десятки, сотни прочитывалось в деревне. Если бы свет религиозно-нравственного просвещения проникал в тёмную народную среду не чрез какую-нибудь щель, а чрез огромных размеров окно. Тогда бы что? О, тогда бы мрачная картина народного невежества, так мастерски начерченная А. П. Чеховым в его художественном рассказе „Мужики”, во многом изменилась бы к лучшему. Нравы, несомненно, смягчились бы, безобразия уменьшились, пьянство ослабело, разврат пошёл бы на убыль и так далее и так далее.

И, главное, это легко сделать. Тем более что народ рвётся к просвещению, любит „книжечку почитать”, а в особенности „божественную”, и рад бывает, когда в деревне найдётся у кого-нибудь либо листочек, либо газетка, которую уже тогда прочитывают всю, от начала до конца с неослабным интересом и с полным доверием ко всему написанному или напечатанному.

Вдумайтесь, например, в один, казалось бы, мелкий и отдалённый, но удручающий случай деревенской жизни.

Молодой Петербургский учёный был летом в деревне на даче. Деревня в Новгородской губернии, вёрст 200 от Петербурга, часов десять езды. Отдыха ради, столичный профессор проводил целые дни с удочкой на реке. Ему в ловле помогал деревенский парень, подросток 16 лет, на вид смышлёный и толковый. Как-то раз приезжий спрашивает его:

– Ты грамоту знаешь, читать умеешь?

– А кто ж его знает, умею или нет, – задумавшись, с расстановкой ответил парень.

– Как так: „кто ж его знает”. Ведь ты же знаешь, был ты в школе или нет, – научился читать или не научился.

– Быть-то я в школе был, – цедил слово за словом парень, – и читать там хорошо обучился, да давно ведь только это было: четыре года прошло, а я потом ни одной строчки печатной не видел. Оно, значит, и выходит, я сам не знаю, умею читать или нет.

– Почему же ты печатной строчки не видел? Неужели тебя не тянуло к книге?

– Ох, как тянуло, барин. На первых порах после школы так тянуло, так тянуло, слов нет сказать. Особливо зимой. Вечер наступит рано. На улицах пусто. Все по домам, а дома тоска. Кажись бы, не пообедал день, лишь бы книгу достать. Только у нас во всей округе книг и в заводе нет... Теперь ничего, больше не тянет.

„Больше парня не тянет”: а ведь тянуло, тянуло к свету, к добру; тянуло сильно, до мучительной тоски. И всё заглохло. А таких ребят в деревне много. Много и деревень таких на Руси ¹⁴⁴.

Если же народ любит книгу, если он томится от разлуки с нею, ищет её, если она ему нужна, как хлеб голодному человеку, то нам, пастырям церкви, нельзя оставаться равнодушными к потребностям народа, к его книжному голоду, к его духовным запросам. Напротив, мы должны пойти ему навстречу в этом направлении, снабдить его добрыми и полезными книгами и поруководить им при выборе печатного материала.

Если удастся нам это сделать, то мы приобретём себе верного и надёжного помощника в столь трудном и ответственном деле, как нравственное оздоровление народа. Тогда уже мы будем не одни. Тогда нашим помощником будет книга. Она будет освещать тот путь, по которому мы ведём народ. Она будет смягчать дикие деревенские нравы и обычаи. Она будет просвещать народ, т. е. указывать, что такое добро, а что такое зло, что можно делать, а чего нельзя, что угодно Богу, а что противно Ему, что нравственно, а что безнравственно.

Всё это важно, необходимо, и потому, как можно скорее, надо организовать при наших сельских храмах церковные библиотеки, откуда бы каждый прихожанин мог получать назидательные и в то же время просветительные религиозно-нравственные книжки, брошюры, листки и журналы.

Не сделаем мы этого, сделают за нас другие, но сделают не то, что надо, и не так, как хочется нам.

Вот, чтобы предупредить зловредную пропаганду врагов нашей веры, мы и должны как можно скорее организовать церковные библиотеки, от устройства которых, кроме пользы, и, притом, большой пользы, мы ничего не получим.

Чтение книг из церковной библиотеки теснее соединит народ с церковью, приучит его с большим усердием относиться к церковному богослужению и послужит к вытеснению из обращения в народе книг и брошюр, совершенно для него бесполезных и прямо даже вредных, распространяемых офенями-торговцами, сектантами и вообще людьми неблагонамеренными. Пользуясь книгами из церковной библиотеки, прихожане, может быть, осязательнее почувствовали бы связь церкви с церковно-приходскою школою, где их детям даётся образование и воспитание в чисто-церковном направлении.

Но откуда же взять средства для устройства приходских библиотек или читален? Вот вопрос, пред которым толкутся все, приступающие к организации столь полезного и важного дела.

Думаем, что и средства найдутся, было бы только желание, усердие с нашей стороны.

В данном случае нужно обратить внимание вот на что. Святейшим Синодом разрешено пользоваться для приобретения книг в церковные библиотеки церковными суммами. Но старосты не всегда соглашаются на выдачу должной субсидии. Под разными предлогами они бракуют эту статью расхода. И потому представляется прямо-таки необходимым, в видах успешности задуманного нами дела, возбудить к этому сочувствие церковных старост, втолковать им, что церковные библиотеки служат к удовлетворению духовных потребностей не только духовенства, но и прихожан. Немалое значение, конечно, в этом случае имело бы постановление вменять церковным старостам их заботливость по приобретению книг для церкви в особенную заслугу, и принятие этой заслуги, вместе с другими заслугами по Церкви, в соображение при представлении их к наградам ¹⁴⁵.

Самой же главной статьёй дохода должны служить добровольные пожертвование прихожан.

Крестьяне не откажут в копеечных взносах на этот предмет, если неоднократно и с убедительностью будет доказана им необходимость и польза церковной библиотеки. Жертвовали же, сравнительно много жертвовали крестьяне в недавнее время в пользу голодающих своих собратий, узнав об их крайних нуждах. Пожертвуют и на собственное насыщение духовной пищей душеполезного чтения, когда им будет выяснена настоятельная потребность в таком чтении. Русский народ охотно и с удовольствием жертвует на церковные нужды и потребности, а потому никогда не откажет в посильной помощи и церковной библиотеке, жертвуя на её нужды, как на нужды самой церкви.

Вот наглядные примеры.

„Важность и необходимость церковной библиотеки, – говорится об учреждении библиотеки в селе Кубенском, Вологодского уезда, – были выяснены с церковной кафедры и предложено желающим жертвовать на этот предмет посильные лепты. И не было тщетно пастырское слово, – церковный староста пожертвовал 10 рублей; семь человек других более состоятельных прихожан пожертвовали по 5 рублей; сочувственно откликнулись и все прочие приходские люди и с радостью несли посильные жертвы – кто рубли, копейки, кто дарил в библиотеку книги, кто выражал желание отправить книги в переплёт. Доброхотные даяния скоро достигли значительной цифры – около 100 рублей, на первое время совершенно достаточной”.

Другой пример:

Об учреждении библиотеки в селе Березовке, Борисоглебского уезда. Тамбовской епархии говорится: „Изыскивая средства на устройство библиотеки, местный священник предложил жертвовать на библиотеку, кто чем может, – лучше всего хлебным зерном. Сбор этих хлебных пожертвований священник производил лично и с полным успехом. Несмотря на большое оскудение крестьян села Березовки, они охотно несли батюшке, кто что мог. Собранная рожь была продана, и на вырученные деньги приобрели 300 книжек духовно-нравственного содержания”.

Но есть средства уменьшить затрату на церковную библиотеку до минимума – это периодический обмен книгами трёх – нескольких церквей ¹⁴⁶. Для этого из нескольких, например, четырёх церквей, составляется группа. Каждая из этих церквей ассигнует на приобретение книг, например, по 25 рублей. На полученные таким образом 100 руб. составляется библиотека, которая, по числу церквей, и разделяется на четыре части, причём каждая часть поступает в пользу одной церкви. Через полгода или больше, как укажет практика, все четыре церкви обмениваются частями библиотек; таким образом, каждая получает возможность пользоваться библиотекою в 100 рублей при затрате четверти этой суммы. Система передвижения книг может иметь приложение и в другом виде, именно: дешёвыми книжками для постоянного пользования обзаводится каждая церковь отдельно, крупные же и ценные издания покупаются сообща для нескольких церквей с тем, чтобы, по мере надобности, книги передавались из одной церкви в другую.

Словом, надо сказать, что было бы только желание и усердие с нашей стороны, был бы сделан почин, а средства, при помощи Божией, всегда найдутся.

Пусть будет малая библиотека. И за то слава Богу. И то уже добро. И малая библиотека несравненно лучше, чем никакой. Достаточно нескольких книг, чтобы доставить иногда целой крестьянской семье возможность в течение нескольких зимних вечеров провести время за полезным и занимательным чтением, может быть, приобрести несколько новых важных сведений, пробудить хорошие настроения и стремления, отвлечь от „монопольки”, бездействия, сплетен, – может быть, наконец, дать возможность хотя на время позабыть давящую нужду, смягчить какое-нибудь личное горе.

Да, значение сельских церковных библиотек велико. Только с повсеместным учреждением их, духовенство получит возможность возвышать уровень своего образования, почерпая из них необходимые в пастырском служении познания, а вместе с тем и в самых паствах разовьётся любовь к чтению духовным книг и чрез то упрочится дело религиозно-нравственного просвещения и воспитания народа.

И такая церковная библиотека, доставляющая прихожанам назидательное и полезное чтение, всегда, конечно, будет и дорогим их детищем и маленьким умственным центром, пред силой которого тьма невежества будет исчезать, уступая место грамотности и религиозно-нравственному просвещению ¹⁴⁷.

Перейдём теперь к оценке следующей меры.

Новгородское епархиальное начальство говорит, что пьянство, бесчинства, хулиганство процветают, главным образом, потому, что народ не знает, чем заполнить свой досуг, не знает, куда силы свои приложить. И потому, для исправления этих недостатков необходимо привлечь народ к какому-нибудь делу, помочь ему убить время, приохотить к какому-нибудь полезному труду. И это правда. И с этим нельзя не согласиться. Народ наш действительно потому и пьёт, потому и безобразничает, что в минуты досуга не знает, что делать, за что взяться, куда себя пристроить. Вот наглядная к тому иллюстрация.

„Против хаты, где происходило собрание штундистов и откуда доносилось пение, сидело около десяти православных. Поздоровавшись, проходивший мимо священник спросил их, о чём они тут толкуют и что делают „А так соби сидимо”, отвечал один из них, известный своим простодушием. – Он штунды спивают coби та читают, а мы щож будемо робить. Як е в кого гроши, то в корчму пиде, а нема, то так соби сидишь, як оце мы туточки” ¹⁴⁸.

Сектанты давным-давно поняли, что нельзя оставлять народ в праздности, ибо праздность или лень – мать всех пороков, она губит, отравляет, развращает человека. И потому, чтобы удержать народ от пьянства и разного рода бесчинств, и чтобы хоть немного нравственно оздоровить и воспитать его, сектанты в свободное от работы время устраивают для простого, праздного люда чтения, собеседования, молитвенные собрания, где поют, читают, произносят проповеди и тем с пользой коротают время и для тела и для души.

Надо бы и нам что-нибудь подобное устроить для народа в воскресные и праздничные дни, а также во время, свободное от работ. Надо и нам организовать чтения, собеседования, общее пение, призвать и воодушевить прихожан на какие-либо общественные работы и дела, например, в пользу церкви, школы, на бедных и т. п., что, несомненно, отвлечёт народ от непристойных затей, убьёт его время, разумно заполнит его досуг и отрезвит его мысль, его душу, его совесть.

Не сделаем этого – и народ наш по-прежнему будет безобразничать и напиваться в свободное время, будет тосковать, нудиться и от скуки погибать.

Новгородское епархиальное начальство для религиозного воодушевления рекомендует ещё совершать крестные ходы.

Это тоже одна из полезных и разумных мер. Кто читал Короленко: „За иконой”, или М. Горького „Исповедь”, или Габриеля Д-Аннунцио „Страх смерти” и другие в этом роде произведения, где так мастерски описаны крестные ходы с чудотворными иконами, тот знает, как сильно действуют на толпу эти религиозные церемонии, как захватывают, увлекают они, как пробуждают от религиозного усыпления и сплачивают воедино не только искренних, глубоко верующих лиц, но даже равнодушных, неверующих („Исповедь”).

И в самом деле, как не умилиться душою при торжественной встрече с крестным ходом чудотворной иконы, когда всё, начиная с празднично-нарядной и настроенной толпы богомольцев, звона колоколов, пения священных песнопений, самого шествия навстречу друг другу святынь, – невольно располагает душу к молитвенному настроению, общению с Богом, способному довести человека до религиозного экстаза. Древняя история христианской и русской Церкви немало нам даёт примеров проявления благодатной силы в каком-либо явном чуде при совершении крестных ходов. Здесь со всею очевидностью исполняются слова Господа: „где два или три собраны во имя Моё, там Я посреди их”. И недаром наша православная Русь, легкомысленно осуждаемая врагами св. Церкви за её приверженность к религиозной обрядности, всегда так высоко смотрела на религиозные процессии.

Это нужно всегда нам помнить и никогда не отказываться от совершения крестных ходов. В противном случае мы потеряем очень многое. Ибо таким путём, путём торжественного совершение религиозных процессий, в жизнь народа будут входить высокие радости и наслаждения, при которых не место будет прежним мерзостям, ибо свет и тьма, добро и зло ужиться вместе не могут. Это – во-первых. Во-вторых, волна религиозного воодушевления захватит собою и равнодушных, и противящихся Церкви нашей.

Теперь несколько слов о пьянстве. Пьянство – вот источник народного горя, – вот причина всевозможных его бедствий и несчастий. Какие страшные деньги пропиваются народом. Сколько чрез пьянство губится здоровья, сколько чрез вино проливается крови, горьких слёз, сколько происходит ссор и драк, сколько произносится скверных и бранных слов, – нет тому ни меры, ни счёту.

Казалось, если бы отрезвить наш народ, то он наполовину, если не более, сделался бы чище, лучше, нравственнее. Это все прекрасно понимают, и потому на борьбу с зелёным змием так много тратится времени, сил и труда.

Но как же это сделать? Как бороться с этим народным бичом? Как уменьшить размеры пьянства и парализовать его успех?

Эти вопросы решаются различно. Одни говорят: измените экономическое положение народа – и пьянство уменьшится. Потому что народ если и пьёт, то только потому, что нужда одолела его, сил более нет тянуть тяжёлую лямку жизни, и вот он в опьянении топит своё горе, забывает свои неудачи и страдание, находит источник призрачной, мимолётной радости. Другие говорят совсем иное. Именно: народ пьёт потому, что не знает, что алкоголь – яд, что употребление его даже в самых минимальных дозах вредно для организма, ибо он портит кровь, оказывает разрушительное действие на нашу нервную систему, производит страшно вредное действие на наш мозг и на органы пищеварения, как-то: рот, глотку пищевод, кишки, печень и поджелудочную железу, способствует притоку крови к печени и наполнению её в излишестве и, наконец, губительно действует на почки. Народ этого не знает. А если бы узнал, если бы мы, при помощи наглядных картин и пособий, представили зло во всём его омерзительном безобразии, во всём вопиющем ужасе, народ пришёл бы в себя, отрезвился, одумался и перестал бы пить. Третьи говорят: пьянство – результат низкого уровня народного просвещения. И так далее. Словом, рецептов для лечения пьянства существует весьма много. Но все они, по нашему глубокому убеждению, ложны, наивны и не соответствуют действительности.

Возьмём, например, сектантов. У них и просвещение на низкой ступени. У них и экономическое положение равное с нашим, они и о последствиях пресловутого пьянства знают не меньше наших крестьян, однако у них нет того поголовного, бесконечного и ужасного пьянства, какое процветает в нашей деревне. Они, конечно, им страдали. Но теперь, если верить вышеприведённым ссылкам, сектанты порешили с ним. Они больше не пьют. И всякого приходящего к ним они мгновенно отрезвляют.

Вспомним всем известного в наши дни московского „братца Иоанна”. Панкратов пишет о нём:

„Трезвенное влияние „братца” очень широко. В тех деревнях, в которых появлялся хоть один трезвенник „братца Иоанна”, скоро создавалось трезвенное движение. В одной из деревень Алексинского уезда сельский староста братчик-трезвенник. Он убедил окончить без вина одно общественное богомолье, которое искони веков оканчивалось пьянством, и его послушались” ¹⁴⁹.

Или припомним ещё такие слова:

– „Но и штунду мне, барин, – говорила В. М. Скворцову одна ренегатка, – жаль бросить... Чоловики перше дуже горилку пили, а потим и нас, баб, дуже важно колотили, сварились. А як пристали до штунди, тоди годи вже пити” ¹⁵⁰.

Отсюда видно, что и при настоящих условиях можно отрезвить народ, что для этого специально не надо ни экономического положение изменять, ни народного образования поднимать, ни просвещать пьющих касательно гибельных последствий употребляемого ими алкоголя. А нужно что-то другое.

Средство для этого заключается в том, чтобы уяснить народу возможность и пробудить в нём потребность в других, более лучших, разумных, облагораживающих радостях и удовольствиях, нежели водка и кабак.

Всякий, сколько-нибудь наблюдавшей жизнь народа, не мог, конечно, не обратить внимания на тот факт, что пьянство достигает своего максимума тогда, когда у крестьянина бывает много свободного времени, и, наоборот, минимум народного пьянства совпадает с тем периодом года, когда крестьянину, в силу необходимости, приходится много работать. Это и понятно, так как должен же чем-нибудь заполнить крестьянин свободное время. Не имея в своём распоряжении почти никаких благородных развлечений, он поневоле прибегает к водке. Можно ли, поэтому, представить, какое благотворное влияние оказал бы священник и как много принёс бы он пользы, если бы организовал в своём приходе по праздничным и воскресным дням религиозно-нравственные чтение и всё то, что рекомендовали мы для нравственного оздоровление прихода. Потому ли в большинстве случаев пьёт наш крестьянин, что у него такое уж сильное пристрастие к водке? Совсем нет. Если он прибегает к водке, то потому, что ему не на что в праздники время употребить. Пьёт он с целью убить столь обременительное для него праздничное безделье. Будь для крестьянина возможность, получить какие-нибудь благородные развлечение, то смело можно сказать, что пьянство уменьшилось бы тогда, почти наполовину ¹⁵¹.

Прекрасный материал по данному вопросу интересующиеся могут найти в статье преосвященного епископа Никона (бывшего Вологодского): „Чего просит в праздники русская душа” ¹⁵², а также в статьях бывшего священника г. Петрова: „Долой пьянство” ¹⁵³.

В заключение настоящего, немного затянувшегося очерка позволим себе сказать ещё одно слово. Нам кажется, что Новгородское епархиальное начальство упустило из виду одно из самых главных и, можно сказать, кардинальных условий успеха в деле нравственного оздоровления и воспитания народа. Мы разумеем личный пример самого пастыря, без чего ничто не удастся нам: ни ослабление пьянства, ни искоренение пороков, ни смягчение нравов и обычаев, ни воспитание народной души.