Часть вторая. Очерк истории папства и рассмотрение римского учения о папской власти

Со времени отделения Западной церкви от Восточной (с папы Николая I-го), внешнее могущество папства, не встречая себе на Западе Европы твердого противодействия, стало более и более возвышаться. На основании лжеисидоровских декреталий, после слабого протеста со стороны некоторых представителей поместных Западных церквей (Гинкмара Реймсского), папам скоро удалось утвердить свою верховную власть над всеми церквами Западной Европы, так, что там ни в одной христианской стране не могли предпринять никакого важного церковного дела, собрать собора, поставить или низложить епископа, без соизволения папского. Папы везде стали властвовать, управляя отдаленными поместными церквами чрез своих примасов и легатов, собирая отовсюду доходы в пользу своей кафедры, и имеем везде верных оберегателей своих интересов в многочисленном и преданном папству латинском монашестве и духовенстве. При крайней грубости и безурядице общественных и политических отношений, при глубоком невежестве, распространенном в средние века на всем Западе Европы, папство и вообще духовенство западное, при всех своих недостатках, все-таки служившее представителем образованности и нравственной силы, получило огромное значение не только в духовных, но и во всех мирских общественных и политических делах. Папа скоро сделался на Западе Европы самою высокою и могущественною властью, духовенство самым влиятельнейшим сословием.

Но при развитии внешнего могущества, нравственное состояние Западной Церкви, после ее отделения от Восточной, скоро упало на самую низкую степень. Особенно IX, X и XI века остаются самыми темными и позорными веками в истории Западной Церкви. В духовенстве Западном господствовали невежество, безнравственность и отсутствие всякого порядка. Места священнические и епископские, по влиянию сильных личностей или интригам партий, замещались людьми недостойными, малоспособными, часто малолетними. Случалось так, что сильные графы и князья поставляли в епископы своих пятилетних, восьмилетних сыновей и родственников. Духовенство вело рассеянную, светскую жизнь в худшем смысле этого слова. Епископы с священниками ездили на охоту, ходили на войну, держали наложниц, пировали и роскошествовали, как богатейшие светские владельцы того времена. Церкви Божии оставались в небрежении и часто подвергались поруганиям и разграблениям, то от буйных светских владельцев, тo от самых же настоятелей своих. Самый престол папский (с конца IX до второй половины XI века) был игралищем в руках сильных итальянских магнатов и безнравственных аристократок. Одна партия у другой оспаривала владение апостольскою кафедрою. В одно десятилетие сменялось по нескольку пап; редкому из пап удавалось удержать за собой престол до смерти. В ожесточенной борьбе партий, один претендент на папский престол низвергал другого, и изверженному папе приходилось терпеть самые унизительные поругания, а иногда позорную насильственную смерть от партии своего победителя; (так папа Стефан VI по восшествии на престол (897 г.) кощунственно наругался даже над трупом своего предшественника Формоза, и сам чрез год был свергнут с престола и удавлен в тюрьме. Иоанн X (929 г.), по низвержении, в тюрьме задушен подушками. Иоанн XI осужден на пожизненное заточение своим братом, светским правителем Рима, Альбериком (933 г.). Бенедикт VI удавлен (974 г.). Бонифатий VII в тюрьме уморил голодом своего соперника Иоанна XIV, и скоро потом сам был отравлен, и обнаженный труп его брошен на поругание народное и растерзан озлобленною чернью. Иоанну XVI Григорий V приказал отрезать нос и язык, выколоть глаза, и затем, после поругания всенародного, он был заточен в тюрьму (998 г.).

Возведенные на первосвятительский престол, интригами партий и не редко вооруженною силой, недостойные носители папского звания являли в себе поразительные примеры безнравственности для всей церкви. В продолжении почти всей первый половины X века папский престол находился в руках знатных безнравственных римлянок Феодоры и дочерей ее Марозии и Феодоры младшей, так что весь этот период в истории Римской Церкви называется обыкновенно правлением блудниц (πορνοχρατία). При папе Сергии III, любимце Марозии, Иоанне X, любимце Феодоры, Иоанне XI, сыне Марозии от папы Сергия, в особенности при Иоанне XII, внуке Марозии, которого римляне называли чудовищем нечестия и разврата¹⁷ безнравственность на папском престоле достигла крайней степени. Латеранский дворец паны был наполнен непотребными женщинами. Честные женщины боялись ходить в Рим на богомолье, чтобы не подвергнуться поруганию. А церкви стояли в развалинах; чрез кровлю соборного храма св. Петра в ненастную погоду лил дождь. Крайняя безнравственность, в то время господствовавшая на папском престоле подала повод к тому, что в последствии образовалась сказка, будто римскою церковью когда-то управляла женщина под именем папы Иоанна VIII, которая будто бы умерла родами во время торжественной церковной процессии¹⁸.

От папского престола безнравственность распространялась и в нисшее духовенство (особенно итальянское). Законным браком, по укоренившимся на западе предубеждениям, духовные гнушались, а наложниц держали почти открыто. Под конец Х-го и в XI веке в невообразимой степени усилилась в западной церкви Симония. «Все должности церковные по выражению одного из пап (Сильвестра II-го), от папского престола до последней степени церковного привратника, сделались продажны». Папа Иоанн XIX, из фамилии графов Тускуланских, возведенный на папский престол прямо из мирян, предлагал Константинопольскому Патриарху купить у него верховное главенство над Церковию – предмет, из-за которого столько было споров у пап с восточными Патриархами. Его преемник папа Бенидикт IX, также из рода графов Тускуланских, возведенный на престол 12 лет, набравши денег, сколько можно было, за продажу епископских и других прав, кончил тем, что продал самый папский престол. Подобно папам и другие западные епископы и сильные феодальные владельцы, имевшие влияние на дела церкви, бесстыдно торговали священными должностями.

Безнравственность и святокупство в церкви, усилились до того, что многие благочестивые люди, потеряв всякую надежду на восстановление святости и порядка в церкви, к исходу первой тысячи лет по Р. X., ожидали пришествия антихриста и конца мира. Эта крайняя деморализация и распущенность папского правления в X и XI веках дала случай усиливавшимся тогда германским императорам (Саксонской и Франконской династии) распространить свое влияние на дела церкви. Императоры Оттон I, Оттон III и Генрих III самодержавно управляли церковными делами: собирали соборы, поставляли, судили и низлагали пап и других епископов, постановляли меры к восстановлению нравственности и просвещения в духовенстве. Но все их усилия мало имели успеха. Им удалось поставить на Римском престоле нескольких хороших пап (между ними особенно замечателен был в конце X века поставленный Оттоном III папа Сильвестр II, ученейший человек своего времени, которого впрочем за его ученость, заимствованную у арабов, современники считали еретиком и волшебником ); но все это имело мало влияния на дела церкви. Между тем вмешательство государственной власти в церковные дела подавало повод к новым беспорядкам и клонилось к унижению самостоятельности церкви.

В виду крайней распущенности церковного управления, и вредного влияния мирских лиц на дела церковные (высказывающегося преимущественно в замещении церковных должностей), в западной церкви ко второй воловине XI века, стала усиливаться мысль о необходимости преобразования церкви на новых строгих началах. Мысль эта находила себе всего более приверженцев в западном монашестве, главными центрами которого были тогда аббатства Монте-Кассино в Италии и Клюньи – во Франции. Главными представителями реформаторских стремлений явились в половине XI века: Петр Дамиани – благочестивый аббат и потом кардинал римской церкви, горячий обличитель безнравственности духовенства, и монах Гильдебранд – человек бесспорно умный, строгий к себе и другим, преданный интересам церкви, но в высшей степени жесткий, хитрый, властолюбивый, превратно понимавший интересы церкви и имевший самые преувеличенные понятия о власти папской. По его влиянию преимущественно западная церковь с этого времени стала стрекаться к тому, чтобы осуществить в себе идеал всемирной феократической монархии с верховным монархом во главе – папою, облеченным высшим авторитетом непогрешимого Божия наместника на земле, – с строжайшею централизациею служителей и чинов церковных, неразрывно связанных единством стремлений, преданных интересам церкви и папы, и силою своей взаимной связи и энергической ревности распространяющих влияние церкви и папы на весь мир. Для достижения этой цели, Гильдебранд всю жизнь свою преимущественно старался о том, чтобы поставить избрание и служение духовных лиц вне всякого влияния от мирян и разорвать для них живую связь с миром чрез повсеместное уничтожение браков духовенства, а вместе с тем и очистить жизнь духовенства от пятен и нареканий, чрез искоренение в нем плотских пороков и симонии. Обладая необычайною хитростию ума и настойчивостью характера, заправляя всеми делами Римской Церкви, сначала, как правая рука и ближайший советник пяти пап (с Льва IX до Александра III (1046 –1073 г.), потом сам сделавшись напою под именем Григория VII (1073–1085), опираясь на фанатическую ревность приверженных в нему лиц в духовенстве и монашестве я на поддержку влиятельных светских владетелей (преимущественно сильного герцога нормандского Роберта Гвискара, признавшего себя лэнником и защитимом римской Церкви, и богатой маркграфини Матильды, своими пожертвованиями много увеличившей светские владения Папы), Гильдебранд в продолжении полувека постепенно успел, если не вполне доершить свою задачу, то, по крайней мере, твердо поставить ее. Его стремления встретили сильнейшие противодействия себе. Искоренение симонии и священнических браков произвело сильные волнения в Медиолане, во Флоренции, в Париже, Майнце и других местах. Устранение влияния лиц светских на замещение церковных должностей¹⁹ вызвало против Григория VII многих противников в светских владельцах. Сильнейшим из них был германский император Генрих IV. Папа Григорий VII чрез своих искусных и фанатически ревностных приверженцев успел беспощадно строгими мерами смирить непокорное ему духовенство, – самого Генриха IV заставил униженнейшим образом вымаливать прощения у себя, многих других владетельных лиц заставил признать себя лэнникаии Римской церкви; но все таки не успел окончательно преодолеть своих врагов, и умер в изгнании, завещав продолжать свое дело преемникам своим.

Преемники Григория VII настойчиво и успешно продолжали начатое им дело. Враждебная папству партия мало по малу должна была смириться. В XII веке повсюду уничтожены были браки лиц духовных. Нравственность духовенства чрез это конечно не возвысилась; напротив с этого времени ни одного года не проходило без того, чтобы не было где-нибудь ропота и жалоб на соблазны, производимые духовенством, и папы постоянно должны были издавать новые буллы против безнравственности духовенства. Тем не менее в политическом отношении, безбрачное духовенство принесло папам великую пользу. Право избрания епископов (право инвеституры) после долгих споров со стороны Германских императоров, Генриха IV и Генриха V, наконец уступлено было папам Вормским конкордатом (1122 г.) – при папе Каликете XI. Духовные лица, освобожденные от семейных и общественных связей и от влияния мирской власти, сделались ревностнейшими служителями интересов папских, и деятельно стали распространять влияние церкви на все мирские отношения. Отнятием евхаристической части у мирян, запрещением народу читать библию и совершением богослужения на непонятном (латинском ) языке западная церковь выразила стремление держать подвластные ей народы в мраке и рабстве под гнетом духовенства²⁰. Всякая попытка в освобождению от этого рабства, в протесту против него были подавляемы стражайшею инквизициею, которая стала развиваться в западной церкви, по мере того как западная церковь превращалось в папскую монархию (особенно усилилась инквизиция на западе с XIII века).

Объявшее в XII в XIII веках почти всю западную Европу горячее, но не осмысленное и превратно направленное религиозное движете, известное под именем крестовых походов, весьма много помогло усилению западной церкви и папства. Церковь в это время приобрела огромные богатства чрез выгодную куплю и многочисленные пожертвования от князей и баронов, отправляющихся в Палестину с надеждою приобретения там больших богатств, славы земной и царства небесного. Папы, захвативши в свои руки инициативу крестовых походов, стали во главе общественного настроения западной Европы. Влияние пап распространилось далеко на восток. Образовались духовные рыцарские ордена (Иоаннитов, Тамплиеров, Тевтонских рыцарей), готовые силою оружия распространять влияние папства и поддерживать интересы церкви. И папы, не разбиравшие средств в достижении своих целей, стали употреблять эту силу против всех разномыслящих с ними религиозных партий, против всех ослушников и противников своей власти. Самое первое крестоносное ополчение, собравшееся по возбуждению папы Урбана II, еще прежде похода в Палестину, было направлено этим папою в подавлению враждебной ему партии в самом Риме. За тем и в последствии папы неоднократно созывали крестовые походы на греческих схизматиков, на французских Валдеисов и Албигойцев, на германских Штедингов, на Чешских гуситов, на враждебных папству Германских императоров Генриха V, Фридриха II и т. д.

Весьма много также помогло возвышению панства сильное развитие монашества в западной Европе. В средние века, вследствие неустройств общественных и распространенных повсюду невежества и безнравственности, в людях религиозных, особенно усилилось стремление к уединенной монашеской жизни. Папство воспользовалось этим стремлением и обратило для себя монашество в политическую силу на распространение своего влияния. В западной церкви до X века был только один монашеский орден Бенедиктинцев, основанный в V веке св. подвижником Бенедиктом Нурсийским, преобразованный в IX веке Бенедиктом Авианским, и оказавший много услуг западной Европе своим служением просвещению и делам человеколюбия. С Х-го века, когда орден Бенедиктинский, расслабленный нравственно, начал падать и в общественном мнении, из него выделилась обширная конгрегация клюнийская, принявшая строгие монашеские правила и сделавшаяся в XI и XII веках главною распространительницею Гильдебрандовских реформ в западной церкви. Во второй половине XI и XII веков образовалось на западе много новых монашеских орденов – (ордена Цистерциан, Премонстрантов, Картезианцев, Камальдолийцев, Бернардитов, Кармелитов ). Но всего более оказали услуг папству два так называемые нищенствующие ордена, образовавшиеся в начале XIII века, орден Францисканцев или миноритов, основанный благочестивым купцом Франциском Ассизским, и орден Доминиканцев, основанный суровым Испанским дворянином Домиником Гуссманом. Тот и другой орден скоро распространились во всех странах западной Европы. Францисканцы преимущественно захватили под свое влияние исповедь и народную проповедь; Доминиканцы заведывание учеными заведениями и инквизицию. Таким образом в руках этих двух орденов сосредоточились важнейшие силы к влиянию на общество. Поставленные в независимость от власти местных епископов, зависевшие чрез своих, утверждаемых папою, генералов, непосредственно от папы, монашеские ордена служили сильнейшим орудием к распространению папского влияния во всей западной Европе.

Много также помогала возвышению папства и новая наука, образовавшаяся в средние века на Западе Европы, так называемая схоластика. Просвещение на Западе Европы, около времени отделения западной церкви от восточной, вообще находилось на низкой степени, и несмотря на усиленные заботы об образовании со стороны многих государей напр. Карла великого во Франции, Альфреда великого в Англии, Оттона I и Оттона III в Германии, подвигалось вперед очень слабо. Главным и почти единственным источником образования были монастыри. Естественно, что и наука, образовавшаяся в них, получила такое же подобострастное по отношению к папству направление, каким вообще отличалось западное монашество. В начале, при нервом пробуждении образования на Западе Европы, когда люди, желавшие возстановить для своих современников сокровища древнее мудрости, черпали свои знания из первоначальных источников греческой философской и богословской литература и из современной арабской и византийской учености, между ними могли появляться еще довольно свободные мыслители, свободно относившиеся к папству, каковы напр. были Иоанн Скотт Еригена, Герберт, (впоследствии пала Сильвестр II), Росцеллин и в особенности влиятельный на общество и красноречивый французский ученый Абелярд. Но впоследствии когда усилилась инквизиция, когда изучать древних писателей и самую библию стали позволять молодым ученым не иначе, как только в комментариях схоластиков, когда монахи доминиканского и францисканского орденов заняли все высшие места в новообразовавшихся учебных заведениях, западная наука совершенно получила сухой, безжизненный подобострастный характер. Самые сильные, самые даровитые мыслители (каков был напр., в XIII веке знаменитый западный богослов доминиканец Фома Аквинат), полагали все силы своего ума не на то, чтобы рассеивать, а на то, чтобы закреплять предрассудки, клонившиеся в пользу папства, и все нововведения и заблуждения, распространенные невежеством и папским произволом. Они сводили их в систему, обставляли множеством искусственно измышленных доказательств, развивали до самых крайних результатов, и такт образом более в более закрепляли как в самом католическом богословии, так в общественном сознании западного христианского мира. Для папства такое научное направление не только не было опасно но напротив бело весьма полезно в подкрепление всех его обманов и притязаний.

Возвысивши свою духовную власть во всей западной Европе, папы стали высказывать явное стремление подчинить себе и всех светских государей Европы, на том основании, что светская власть будто бы происходит от духовной. Папа Александр III самого сильного из современных ему государей, императора Фридриха Барбаруссу, не усомнился назвать лэнником папской короны, а английского короля Генриха II, за его попытку ограничить власть папскую в Англии, и за убиение ревностного защитника интересов папских, кантербюрийского архиепископа Фомы Бекета, приказал монахам позорно отбичевать на могиле Бекета. Даровитый, предприимчивый и властолюбивый Иннокентий III (1198–1216 г.), опираясь на силу расположенного в пользу папства общественного мнения, на поддержку крестоносцев, на усердие учрежденных им нищенствующих монашенских орденов, употребляя, где нужно, страшные меры анафемы, интердикта, крестового похода и инквизиции возвысил папскую власть на высшую степень могущества. Импфратор германский Оттон IV признал себя его лэнником. Король французский, Филипп-Август, напуганный интердиктом наложенным на Францию за его незаконный развод с женою, сделался послушным сыном папы. Король английский Иоанн безземельный, за непослушание папе едва не лишившийся короны и всех своих владений, также должен был смириться и признать лэнную зависимость от папы. Королевства: кастильское, аррагонское, сицилийское, венгерское также были признаны лэнами папы. Счастливое завоевание Константинополя крестоносцами дало повод папе распространить виды своего властолюбия на Восток и он уже мечтал подчинить себе всех Русских и других славянских владетелей. Власть папства была в это время, так велика, что сам Иннокентий любил сравнивать её с солнцем, величайшим светилом неба, а власть императорскую только с луною, гораздо меньшею солнца и от него заимствующею свой свет. Преемники Иннокентия IIÏ Григорий IX, Иннокентий IV, Урбан IV, Григорий X и другие старались поддерживать папство на той высоте на какой поставил его Иннокентий III.

Из всех государей Западной Европы деятельнейшими противниками папства были в это время императоры германские, фамилии Гогенштауфенов. Фридрих I Барбарусса начал борьбу с папою Александром III, позволявшим себе назвать императорскую власть бенефициею папы. Но папа возмутил против него Ломбардские города, находившиеся в зависимости от императорское власти; мужественный император потерпел сильное норажение при Леньяно (1176 г.), и должен был примириться с папою, отказаться от прав патронатства над Римом, которое доселе еще принадлежало германским императорам, и под конец жизни должен бол искупать свой грех против паны предприятием крестового похода в Палестину. Преемник Фридриха Барбаруссы, Оттон IV (при Иннокентии III) не только отказался от всякого патронатства над Римом, но даже самого себя признал лэнником папы. Но внук Фридриха Барбаруссы даровитый и свободно мыслящий Фридрих II, воспитанный под опекою Иннокентия III и тем не менее проникнутый непримиримою ненавистью в папству, начал против него самую ожесточенную борьбу словом и делом. Папы Григорий IX и Иннокентий IV, своими интригами, успели восстановить против него множество врагов в Италии, в Германии, во всей Европе, предали его страшному проклятию на Лионском Соборе (1245 г.), стали проповедовать против него крестовый поход, и император, всеми оставленный, должен был смириться пред всепобеждающею силою папства. Тем не менее папы столько были озлоблены противодействием Гогенштауфенов, что поклялись до конца искоренить этот «Иродов дом» (как называли они фамилию Гогенштауфенов ); и на саном деле последний потомок этой фамилии – Конрадин, внук Фридриха II, был позорно казнен на эшафоте приверженцем папы, Карлом Анжуйским в Неаполе (1268 г.). С этого времени папы не имели себе соперников в Европе. Последующие германские императоры (фамилии Габсбургов ) покорно признавали себя лэнниками папы, целовали ему туфли н держали стремя в торжественных церемониях. На такой высоте держалась папская власть до конца XIII столетия.

С XIV века папство от высшей степени церковного и политического могущества начало склоняться к упадку. Причины этому заключались прежде всего в самом папстве, которое стало сильно злоупотреблять своим влиянием, своими чрезмерными притязаниями и жестокостями, интердиктами, инквизиционными мерами, попраньем государственных и общественных прав вооружило против себя общественное мнение; порчею своего нравственного характера подорвало всеобщее к себе уважение. Главным же образом ослабление папского могущества условливалось ходом самого исторического развития западной Европы. Народы запада, до XIII века развивавшиеся под опекою папства, стали выходить из под нее. Императорская власть в Германии ослабела, но за то королевская власть, преимущественно во Франции и Англии, получила твердую опору в сознании народном. С образованием университетов и других школ, воспитание начало выходит из-под непосредственного влияния церкви. Наука, еще подчинявшаяся церковному авторитету в схоластике, начинала уже допускать некоторую свободу в обсуждении самых церковных вопросов. С XIV века между самыми схоластиками начинают появляться свободные мыслители, смело высказывавшиеся против папства, каков напр. был францисканский ученый Вильгельм Оккам. Энтузиазм религиозный ослабел; никакие пламенные воззвания пап и других проповедников не могли возбудить в народе прежнего увлечения к крестовым походам. Множество мелких, враждебных папству сект, распространявшихся тайно от преследований папства, всюду в народе рассеивали неприязненное настроение против церкви²¹ испорченная жизнь, корыстолюбивые и властолюбивые притязания монашества и духовенства давали пищу этому неприязненному настроению.

Видимый упадок папской власти начался с папы Банифация VIII (1294–1303 г.), не уступавшего гордостью и властолюбивыми притязаниями ни Григорию VII, ни Иннокентию III, но далеко не обладавшего ни таким умом, ни такою твердостью нравственного характера, как Григории и Иннокентий. Бонифаций VIII, признавая светских государей подвластными себе не только в духовных, но и в мирских делах (как это он открыто высказывал в своих буллах ), вмешался в качестве судьи и повелителя в споры французского короля Филиппа Красивого с Эдуардом I английским, и запретил Филиппу с французского духовенства собирать подати на военные издержки. Филипп в свою очередь приказал в своей земле превратить сборы в пользу папы, и, опираясь на сочувствие земских чинов, провозгласил королевскую власть независимою от папы. Папа разразился анафемами и интердиктом. Французский король послал в Рим своего канцлера наказать папу. Канцлер Нагаре, соединившись в Риме с враждебною папе аристократическою фамилиею Колонна, захватил папу в плен и подверг его публичному поруганию (дал пощечину папе). Это так подействовало на запальчивого Банифация, что он, хотя и освободился из плена, но от гнева и стыда заболел горячкою и умер в иступленном бреду.

Одного из ближайших преемников Бонифациевых, Климента V, Филипп Красивый склонил переселиться со всем двором его из Рима в французский город Авиньон (1305 г.); с этих пор папы стали в зависимость от французских королей. Семидесятилетнее пребывание в Авиньоне сильно помрачило блеск папства, так что не без основания самые искренние приверженцы римской Церкви называли, этот период ее жизни периодом Вавилонского пленения Церкви. Находясь в зависимости от французских королей²², папы утратили влияние на другие страны. Как бы в замен этого они стали вознаграждать себя роскошью жизни и чувственными удовольствиями. По богатству, роскоши и распущенности жизни (резко описанным в особенности у итальянского поэта Петрарки, жившего при дворе Авиньонском ), Авиньон пo истине сделался Вавилоном. Жизнь двора Авиньонского производила всеобщий соблазн и имела дурное влияние на нравственность всего западного духовенства и монашества. Чтобы удовлетворить потребностям роскошной жизни, чтобы найти возможность делиться с французскими королями и, содержать наемные войска для защиты церковных, владений в Италии (где, с отсутствием пап, происходили постоянные беспорядки и возмущения), папы под развыми предлогами открыли множество новых поборов со всех церквей и стран. Симония усилилась до крайней степени. Помимо всех неисчислимых издержек, папы скопляли огромнейшие богатства в наследство своим родственникам. Например папа Иоанн XXII оставил после себя 17 миллионов гульденов золотом и на 7 миллионов серебряной посуды и других драгоценностей.

Все это возбуждало против папства сильное негодование. Послышались протесты с разных сторон. В Германии император Людвиг Баварец (в половине XIV столетия) довольно успешно повел против пап политическую и литературную борьбу; помогавшие ему в этой борьбе ученые государственные юристы (из них особенно замечателен Морсилий Падуанский) начали проводить в общественное сознание такого рода идеи, что царская власть имеет происхождение от Бога, а не от папы, и поэтому во всем полноправна и не зависит от папы, что в самой Церкви власть папская есть позднейшее нововведение; в древности ее не было и по существенным своим правам все епископы равны между собою. Государственные чины Германии (курфюрсты и другие князья) сделали постановление считать империю независимою от папской власти и избирать императора без сношений с папами. В Англии короли и парламент сделали несколько постановлений к ограничению денежных сборов в пользу Римской Церкви и вмешательства пап в дела церкви англиканской, а профессор Оксфордского университета Джон Виклеф (ум. 1384 г.), требовал радикального преобразования церкви, в самых резких выражениях восставая не только против духовной в светской власти пап и ее злоупотреблений, но и против многих других постановлений и даже догматов Церкви (против иерархии, монашества и вообще обетов, почитания святых, икон и мощей, против пресуществления и других таинств, против индульгенций и других церковных соборов, и т. д.). В самой Италии громко роптали на злоупотребления светской власти пап и на удаление пап во Францию. Пылкий, пропитанный уважением к преданиям классической древности римлянин Кола Риензи восстановил в Риме древнее республиканское управление. Хотя эта республика скоро пала, но беспорядки и ропот на пап не прекращались, а все более усиливались.

Наконец всеобщий ропот на удаление пап из Рима и на распущенность церковной жизни заставил пап подумать о возвращении в Рим и исправлении вопиющих злоупотреблений в Церкви. Во второй половине XIV века папы Урбан V и Григорий XI сделали попытку к возвращению в Рим папского двора. Наконец в 1378 г. новый папа Урбан VI заявил решительное намерение снова утвердить папский престол в Риме и взяться за преобразование расстроенной Церкви. Это однако ж сильно не понравилось многим кардиналам, привыкшим к распущенности авиньонской жизни и расположенным в пользу французского двора. Двенадцать кардиналов французской партии об явили Урбана VИ незаконным папою и избрали для Авиньона своего папу Климента VII. С этого времени, в продолжении целых сорока лет, западная Церковь находилась в расколе. В Риме были свои папы (Урбан VI, Бонифаций IX, Иннокентий VII, Григорий ХII, Александр V, Иоанн ХХИИИ), в Авиньоне свои: (Климент VII и Бенедикт XIII). Одни из Европейских стран признавали римского папу, – другие авиньонского. При высоком понятии западного христианского мира о папе, как единой главе Церкви (это понятие уже вполне было выработано тогда западным богословием), раскол этот производил сам по себе великий соблазн; двуглавая Церковь казалась многим знамением пришествия Антихриста. Кроме того папы и их приверженцы сами много содействовали увеличению соблазна. Партия – Римская и Авиньонская находились между собою в непрестанной борьбе; каждая из них осыпала другую соблазнительною бранью и проклятиями. Взаимные обличения в безнравственности и злоупотреблениях, самым щедрым и откровенным образом расточаемые с той и другой стороны, раскрыли в папстве пред глазами всего христианского мира столько темного и позорного, сколько не могли рассказать про него самые злейшие противники. Наконец содержание двух папских дворов вместо одного, и при том таких дворов, из которых каждый отличался роскошью и распущенностью жизни, каждый старался привлечь на свою сторону как можно более сильных приверженцев, – должно было еще более увеличить и без того непомерные церковные сборы и налоги. Симония еще более усилилась, – и вообще всякая мера нравственной распущенности в жизни западной церкви переполнилась.

В виду всеобщего соблазна производимого великим расколом, безнравственностию и злоупотреблениями западной иерархии, в XV веке у многих не только противников, но и искренних приверженцев западной Церкви, более и более утверждалась мысль о необходимости преобразования Церкви в ее главе и членах. Знаменитейшие Богословы, знаменитейшего в то время Парижского Университета – Иоанн Жерсон, д’Алльяко, Клеманжис начали развивать новую теорию папства, по идее которой западная Церковь из монархии феократической должна была преобразоваться в монархию конституционную. Древнейшая форма высшего законодательства и управления церковного, Вселенский собор стал получать более и более признания в мнениях западных Богословов. Впрочем не многие из них могли вполне отрешиться от укоренившихся римских предрассудков. Не многие допускали ту мысль, что собор должен быть вполне независим и может собираться без соизволения папы, что собор выше папы, может низлагать и судить папу, и устраивать церковный порядок, помимо власти папской. Большая часть самых либеральных западных Богословов держалась той мысли, что соборы должны заниматься устроением и преобразованием Церкви, под председательством и под руководством папы, который все-таки должен оставаться единою верховною главою Церкви и управлять ею при содействии соборов. Эта спутанность и непоследовательность в понятиях, была причиною того, что благонамеренные стремления умеренно либеральной западной богословской партии XV века, старавшейся устроить и преобразовать порядок церковный при посредстве соборов, почти не имели никакого успеха. Все понимавшие дело и благонамеренные люди западной Европы громко требовали соборов для прекращения раскола и устроения порядка церковного. Но папы и их приверженцы всячески старались противодействовать созванию соборов и правильному направлению действий соборных.

Безнадежность к исправлению беспорядков церковных мирным церковным путем, стала приводить людей более решительных к мысли совсем отложиться от западной церкви. В Англии приверженцы мнений Виклефа еще с XIV века составили, враждебную римской Церкви секту Лоллардов. В Богемии в начале XV столетия явился ещё более опасный противник папству в лице профессора пражского университета Иоанна Гусса. Человек одушевленный христианскою ревностью, чистый праведник по жизни, высокообразованный. Богослов, замечательный оратор, горячий патриот, Иоанн Гусс имел огромное влияние между своими единоплеменниками Чехами. Развивая в своих проповедях и сочинениях высокую идею единой Вселенской Церкви в смысле древнего православия, Гус горячо восставал против папы, как непогрешимого главы Церкви, против злоупотреблений безнравственного притязательного латинского духовенства, против мирского направления жизни церковной, против индульгенций, и требовал восстановления в церкви древней христианской чистоты и простоты жизни и древних, искорененных папством, святых обычаев, преимущественно причащения мирян под обоими видами тела и крови Христовой. Проповедь его тем более имела успеха в народе, что у Чехов, бывших когда-то православными и потом насильственно обращенных в латинство, оставались еще предания о древних православных обрядах и живое сочувствие к ним.

Наконец вседствие заявляемых отовсюду настоятельных требований общественного мнения, более благонамеренные кардиналы Римской и Авиньонской партий, вместе с парижскими Богословами, решились наконец в 1409 г. созвать в Пизе собор для прекращения раскола и преобразования Церкви. На этом соборе положено было римского папу Григория XII и Авиньонского Бенедикта VIII, за соблазн производимый ими в церкви, низложить, и избрать нового папу Александра V, обязав его позаботиться об исправлении злоупотреблений церковных. Но эти меры способствовали еще большему увеличению соблазна. Ни Григорий, ни Бенедикт не думали отказываться от своих притязаний, и таким образом, теперь явилось уже не два, а три соперничествующих папы (а Испания скоро затем избрала себе своего особенного четвертого папу). Александр V, избранный Пизским Собором объявил, что теперь прямо приступить к преобразованию церкви нельзя, а для этого, после предварительной подготовки, нужно будет собрать через три года новый собор. Между тем через год Александр V умер отравленный, как полагали, одним из своих кардиналов – Балтазаром Коссою, который затем и вступил на папский престол под именем Иоанна XXIII. Этот Балтазар Косса, бывший прежде морским разбойником, человек не веривший в будущую жизнь и запятнанный всевозможными злодеяниями: убийства, распутства, клятвопреступничества и симонии, показал миру новый пример поругания церкви. По определению Пизского собора, он смело об явил в 1412 г. открытие нового собора в Риме для преобразования церкви. Но все дороги в Рим были заняты разбойниками, как говорили, нарочно для этого случая подкупленными папою; вследствие этого епископы других стран не могли явиться на собор и папа открыв его с несколькими своими римскими приверженцами, скоро опять распустил, ничего не сделавши.

Наконец, по настоянию самого императора Сигизмунда, в 1414 г. был открыт в Костнице новый Вселенский собор. Этот собор по своей многочисленности и внешнему великолепию не имел себе равного между всеми когда либо собиравшимися церковными соборами. Сюда, кроме императора и папы, собрались государи, князья, рыцари, высшие сановники церкви, ученые богословы из всех стран западной Европы. Одних епископов здесь было более двух тысяч, а всех духовных около восемнадцати тысяч, а всех христиан, прибывших в Костниц по поводу этого собора, около пятидесяти тысяч (и между прочим более тысячи публичных женщин ). Собор начал свои действия довольно энергично. Чтобы не дать преобладания пристрастным в пользу папства итальянским епископам, которых по числу на соборах всегда бывало больше, чем других, определено было решать вопросы не по приговору большинства голосов, а по мнениям целых национальных партий; для этого представители каждой национальности прежде общих заседаний собора обсуждали подлежащие решению вопросы в своих частных собраниях. На папу Иоанна XXIII представлено было собору множество тяжких обвинений. Папа, увидевши, что собор принимает неблагоприятное для него направление, бежал из Костница, и не хотел явиться для оправдания. Собор осудил и низложил его заочно, наложил даже проклятие и опалу на покровительствовавшаго ему Герцога Австрийского Фридриха, – и при содействии светских властей принудил того и другого подчиниться своему решению. Папа Авиньонский Бенедикт XIII, после продолжительных увещаний не хотевший отказаться добровольно от своих притязаний, также был низложен, как еретик и возмутитель мира церковного. Третий папа Григорий XII, испугавшись энергических мер Собора, сам сложил с себя папское достоинство. Таким образом одна цель собора была достигнута – единство церкви восстановлено. Но далее энергия членов собора к преобразованию церкви ослабела. Враги реформы Итальянские и многие французские епископы настояли на том, чтобы прежде, нежели будет начато преобразование церкви, был избран новый папа. Хитрый итальянец Оттон Колонна, избранный папою, под именем Мартина V-го, ловко обманул ожидания всех ревнителей реформы, запутал членов собора в распри и интриги, заключил отдельные договоры (конкордаты) с различными национальностями и затем, давши всем участвовавшим в соборе отпущение грехов на всю жизнь, закрыл собор, и торжественно выехал из Костница, не сделавши ничего для преобразования церкви (1418 г.). Еще прежде того соор запятнал себя неправедным осуждением чешского проповедника Иоанна Гусса и его друга Иеронима Пражского, которых изменническим образом чрез Императора Сигизмунда заманили в Костниц и сожгли на костре²³.

Неудовлетворительность результатов, достигнутых на Костницком соборе, побуждала ревнителей реформы настаивать на созвании нового Вселенского собора. После значительного противодействия со стороны папистической партии собор наконец собрался в Базеле в 1431 году. Находясь под влиянием нецриязненной папству немецкой партии, Базельский собор, подобно Костницкому, начал свои действия довольно энергично: предположено было решительно ограничить папскую власть, многочисленность и злоупотребления папских соборов, и поставить значение Вселенского собора выше папы. Но папа Евгений IV, как скоро увидел, что собор принимает неблагоприятное для него направление, отозвал оттуда большую часть своих итальянских и других приверженных к нему епископов и открыл свой собор (1438 г.) в Ферраре, потом во Флоренции, которому также предположено было придать значение Вселенского, и особенный авторитет мнимым соединением с греческою церковью. Базельский Собор всячески отстаивал самостоятельность своих действий против интриг папы. Члены Базельского Собора, заочно низложили Евгения IV, и избрали на его место своего папу Феликса V. Но этого нового папу нигде не хотели признавать. Между тем Евгений IV мало по малу переманивал на свою сторону одного за другим из влиятельнейших членов собора. Ему удалось привлечь к себе и главных вождей реформаторской партии, ученых итальянцев Энее Сильвия Никколомини и Николая Кузу. Собор мало по малу терял всякое значение, и наконец сам собою закрылся в 1443 г., подчинившись преемнику Евгениеву, Николаю V.

Этим и закончились в XV веке благородные попытки лучших людей католицизма исправить церковные злоупотребления посредством соборов. Попытки эти, при известном строе западных понятий и западной церковной жизни, не имели почти никакого успеха. Папская партия одержала верх. Только во Франции, при Карле VII, – на Буржском национальном соборе постановлено было ограничить папское влияние на местную церковь (преимущественно на избрание епископов и церковные сборы) так называемою прагматическою санкциею, составленною в смысле определений костницкого и базельского соборов (1438 г.). Впрочем папы долго оспаривали законность этой прагматической санкции, не желая терять своего влияния на галликанскую церковь.

Между тем, по заведенному уже порядку, в XV и XVI веках на западе, и после Базельского собора, продолжали собираться новые соборы, будто бы для преобразования церкви. Но эти соборы или не имели никакого значения, или были орудиями папской партии. На соборах в Мантуе в 1459 г. (при Пие II) и на двух Латеранских соборах в 1512 и 1517 годах (при Юлие Н и Льве X) папам удалось еще более возвысить авторитет своей власти, отменив все ограничения по этому предмету, сделанная на Соборах костницком и базельском, как на соборах еретических.

Одержав видимый перевес над стремлениями либеральной церковной партии и не видя ни в чем ограничения своему произволу, папство к XVI веку стало все более и более предаваться произволу и нравственной распущенности. Под конец XV и в начале XVI столетия мы видим на римском престоле пап, занимающихся исключительно политическими интригами и светскими развлечениями и не обращающих никакого внимания на дела Церкви, людей открыто проводивших безнравственную жизнь или тщеславившихся вольнодумством и кощунством, изобретающих только постоянно новые способы к тому, чтобы грабить церкви и народ²⁴. Приготовление нового крестового похода против турков утвердившихся в Европе (1453 г.), который впрочем никогда не был приведен в исполнение, – построение новой великолепной церкви св. Петра в Риме, щедрое покровительство изящным искусствам, которым папский двор в то время любил тщеславиться, роскошнейшая жизнь пап и других многочисленных сановников римской Церкви, ведение политических интриг и частых войн, содержание папских сыновей, дочерей и многочисленных родственников, которые открыто наделялись огромнейшими богатствами на счет церкви, содержание многочисленных незаконных детей итальянского монашества и духовенства и другие расходы заставляли пап непрестанно изобретать новые источники церковных сборов. По всем землям западной Европы (и особенно по Германии), постоянно рассылались сборщики денег в пользу Рима, от которых народ и правительства нередко должны были защищаться вооруженною силой. И в этих сборах продавалась за деньги вера, совесть и всякая святыня.

Глубокая деморализация, объявшая римскую курию, отражалась на всей западной церкви. Церковная жизнь видимо разлагалась. Духовенство высшее, утопая в роскоши и светских удовольствиях, к делам веры относилось равнодушно и часто скептически. Духовенство низшее коснело в невежестве и грубом разврате. Монашествующие многочисленных западных орденов производили всюду великие соблазны – своими взаимными распрями, своим бродяжничеством и безнравственною жизнью, жадностью и корыстолюбием, грубыми подделками и обманами, совершаемыми во имя и под покровом религии, ненавистью к просвещению и ко всяким живым общественным стремлениям, шпионскими и инквизиторскими наклонностями и т. под. Народ не имел почти никакой пищи для удовлетворения своим религиозным потребностям. Библию редко брали в руки самые ученые богословы²⁵. Богослужение совершалось на непонятном языке; проповеди церковной не было. Оставаясь в крайнем невежестве относительно истин веры, народ коснел в грубом суеверии, готовом перейти в крайнее озлобление против церкви. В высших сословиях господствовали чувственно эпикурейские взгляды и холодное равнодушие к делам веры.

Между тем повсюду начало распространяться просвещение. Ученые греки, по падении Константинополя (1453 г.), удалившиеся в западную Европу, пробудили здесь склонность к изучению древней классической литературы. Стали возникать ученые общества, университеты и другие учебные заведения. Вновь изобретенное книгопечатание способствовало быстрому обмену идей. При глубоком религиозном невежестве и крайней распущенности церковной жизни, просвещение угрожало принять направление враждебное вере и церкви. Это прежде всего сказалось в Италии; вместе с распространением просвещения здесь быстро распространилось религиозное вольнодумство; отрицание, кощунство сделалось модным направлением в самых высших аристократических кружках, и этим направлением увлекались многие итальянские духовные, монахи, кардиналы, даже папы. Потом такое же направление стало распространяться и в Германии, под более серьезною, но все-таки неприязненно сложившеюся по отношению к вере, формою критически-научного отношения к религиозным предметам²⁶. Вольнодумство и критическое отношение к предметах веры не ограничивалось учеными кружками и высшими классами общества, но начинало проникать и в народные массы. Множество сатир, памфлетов, карикатур, публичных представлений, в которых изображались невежество, безнравственность и корыстолюбие монашества и духовенства, но вместе с тем часто неосторожно затрагивались и самые серьёзные предметы веры, – растлевали в народе религиозное чувство и подрывали уважение к вере и церкви²⁷.

Люди с теплою душою я благочестивым религиозным настроением или искали удовлетворения своим стремлениям где либо вне церкви, или пламенно ожидали обновления жизни церковной. В противоположность сухому схоластическому богословию, разлагающему всякую живую религиозную идею на отвлеченные логические формулы, и в противоположность внешним требованиям церковной дисциплины, машинально определяющим каждый шаг религиозной жизни, сильно развивалось мистическое направление, стремящееся к внутреннему духовному служению и таинственному общению с Богом. Сочинения писателей мистического направления (Эккарта, Таулера Сузо, Рюисброка, и в особенности Фомы Кемпiйского)²⁸ хотя и весьма назидательные и не противоречащия прямо догматам католицизма, тем не менее, однакож, проникнутые совершенно особенным духом, представлявшии народу совсем иной идеал христианства, нежели какой предстанляла ему католическая церковь, имели в народе гораздо более влияния, нежели писания оффициально признанных авторитетных церковных учителей, в роде Фомы Аквината и нодобных. В народе распространялось множество свободных мистических обществ, живущих по своеобразным оффициально непризнанным церковию уставам, и не редко расходящихся с церковью в самих догматических воззрениях своих. Эти свободные общества, Братство общего житья (весьма замечательное братство, много, способствовавшее распространению народного образовании в Германии), общество друзей Божиих, братьев и сестер свободного духа, Бегардов и Бегуинов, даже самые странные из них, как общество фливллянтов или бичующихся, плясунов св. Вита и т. п. возбуждали в народе гораздо более сочувствии и уважения, нежели оффициально признанные церковью братства различных монашеских орденов.

В среде самих официальных служителей Церкви – монахов и богословов, появлялись личности, требовавшие радикального преобразования Церкви. В Италии, в конце XV века, явился пламенный обличитель безнравственности духовенства и общества, доминиканский монах Иероним Саванорола. Своим пламенным красноречием, резкими обличениями, строгостью жизни, истинными или мнимыми предсказаниями, он привлек к себе народные массы, и успел было ухе положить начало религиозной и политической реформе, образовав во Флоренции строгую теократическую республику. Но крайняя строгость его требований скоро стала тяжела для легкомысленных и изнеженных итальянцев, и Саванорола, осуженный папою Александром VI, был сожжен на костре, как еретик, обманщик и помутитель народа (1498 г.). В Германии также реформаторские идеи распространялись в университетах и монастырях. В сочинениях германских богословов конца XV столетия, Пуннера, Весселя и Везеля, развивались уже те самые мысли о значении папского и вообще церковного авторитета, о священном писания и священном предании, о предопределении и благодати, об оправдании человека, о чистилище и индульгенциях, о почитания святых, икон и мощей, о монашестве, постах в других внешних обетах и делах благочестия, какие, впоследствии, сделались основанием протестантского богословия.

Таково было состояние западней церкви в конце XV и начале XVI столетий. Вся жизнь церковная находилась в разложении и брожении. Везде скоплялось множество оппозиционных сил против папства. Нужен был какой-нибудь внешний повод к тому, чтобы силы эти выступили наружу, и в церкви вспыхнула сильнейшая революция. Этот повод дан был при Льве X усиленною и наглою продажею индульгенций католическими монахами в Германия в 1517 г. Лютер в Германии и Цванглий в Швейцарии подали знак к восстанию против католической Церкви, и это восстание в короткое время поднялось во всех странах западной Европы, с особенною силою в северо-западных германских племенах и отторгло от римско-католической Церкви почти целую половину ее членов.

Сильное реформационное движение, открывшееся в западной Церкви в начале XVI столетия, и отторгнувшее от нее почти целую половину ее членов, заставило представителей церкви обратить серьёзное внимание на ее положение, и принять деятельные меры к тому, чтобы удержать под своим влиянием еще оставшиеся верными ему европейские племена и государства, а если возможно восстановить свою власть и в тех местах, где уже утвердилась реформации. Кроме мер внешних – репрессивных, усилении инквизиции, строгого надзора за распространяющеюся повсюду свободою мыслей, политических интриг и заключения союзов против протестантского движения, нужно было принять для этого и какие-нибудь положительные меры, позаботиться о внутреннем обновлении Церкви и исправлении злопотреблений. Некоторые стремления, к внутреннему преобразованию, хотя и вынужденные силою и не очень твердые и искренние, замечаются в римско-католической церкви с XVI века. На престоле папском являются большею частью личности строгой нравственности, вместе с тем большею частию и чересчур строгих воззрений – фанатики, озлобленные против современного порядка вещей и всяких проявлений умственной и общественной свободы. Но никакими усилиями папы уже не могли возвратить себе своего прежнего значения. Самые даровитые и энергичные из пап после реформации, каковы напр. были в конце ΧVΙ века – Павел III, Григорий XIII²⁹ и в особенности Сикст V (из бедного пастушеского состояния необыкновенным умом и хитростью достигший папского престола) уже не смели мечтать о том, к чему стремились Григорий VII и Иннокентий III, и заботились только о том, чтобы сохранить нравственное влияние над народами и правительствами Европы, и получше укрепить за собою и устроить свою церковную область. В низшем духовенстве католической церкви также заметна была перемена к лучшему. Приходское духовенство стало более внимательно к нуждам своей паствы. Монахи прежних орденов сделались более осторожны в своем поведении. Открытие новых орденов ограничено более строгим постановлениями. Новые ордена, открывавшиеся после реформации (Театинцы, Барнабиты, Кaпyциты, Лазаристы) большею частию посвящали свою деятельность на служение непросвещенному и страждущему человечеству.

Ни один из западных монашеских орденов не имел такого значения и не оказал папству таких услуг, как орден иезуитов, основанный искалеченным испанским рыцарем фанатиком Игнатием Лойолою и утвержденный папою Павлом III в 1540 г. Орден этот посвятил себя на безграничное повиновение папе и преданность интересам Римской Церкви. Папа указал его усердию современную цель в противодействии протестантскому либерализму и распространении колебавшегося влияния Римской Церкви. Иезуиты предались на служение этой цели с такою ревностию, что скоро превзошли в заботах о славе и пользе Римской Церкви самих пап. Искусно устроив самое воспитание своих адептов так, чтобы в каждом из них совершенно замер живой человек с свободною мыслью, волею и чувствами, и оставался только иезуит всем существом своим преданный целям ордена, – связав всех членов общества безусловным повиновением и строжайшим взаимным контролем, раскинув сети своего общества по всем концам мира, допустив в своем уставе большую свободу во внешних правилах монашеской жизни – в одежде, религиозных упражнениях, образе жизни, испросив себе право иметь не только духовных, но и светских, явных и тайных (никому, кроме верховного генерала ордена, неведомых ) членов, и наконец положив себе правилом употреблять всякия (хотя бы и самые безнравственные) средства для достижения своих целей, – иезуиты скоро явились страшною силою, охватившею христианский мир, видимо и невидимо распространяющею везде влияние папства, а иногда в случае разногласия опасною и для самого папства. Одни из них заняли высокие места при дворах европейских в качестве духовников государей, и искусно направляли политику государств в пользу Римской Церкви и своего ордена. Другие подчиняли своему влиянию и развращали совесть народа чрез исповедь, приобретши себе славу, как самые искуснейшие духовники, отлично умевшие принаровляться к настроениям и вкусам кающихся, и отличающиеся легкими, снисходительными воззрениями на строгость нравственных христианских требований. Третьи старались захватить в свои руки воспитание молодого поколения, привлекая преимущественно детей знатных и богатых родителей в свои школы, славившиеся отличным внешним устройством, но систематически направленные к подавлению свободной мысли и развитию фанатизма или лицемерного благочестия в молодых поколениях. Иные пустились в торговлю, и имеем мегочисленных агентов, в рассеянных по всему свету членах братства, приумножали материальную силу ордена. Действуя таким образом, где нравственным влиянием, где интригами, где подкупом, где строгими инквизиционными мерами, иезуиты успели в иных странах остановить развитие протестантизма, а в других совсем почти искоренить его, и удержать за католическою Церковью почти полное владычество между юго-западными романскими племенами, и значительную силу в северо-западных германских племенах. Утверждая власть папскую в Европе, иезуиты старались распространить, на владения и вне Европы. Решительные и самоотверженные миссионеры их общества (Ксаверий, Риччи) пронесли христианскую проповедь в Индию, Китай и Японию, в страны внутренней Африки и Америки, где они основали даже целое, подчиненное ордену государство – Парагвай. Впрочем и в своих миссионерских подвигах они не столько старались о распространении чистой евангельской истины, сколько о том, чтобы подчинять своему влиянию непросвещенные племена. В проповедовании чистой христианской истины они бывали иногда так снисходительны я либеральны, что позволяли себе принаравлять высокие христианские понятия к самым грубым суевериям язычников.³⁰

Вышедши из первой борьбы с протестантством хотя не без больших потерь, но все еще уверенное в своем долговечном существовании и господстве, папство, для избежания больших потрясений, на будущее время должно было позаботиться о том, чтобы получше укрепить и исправить внутренний, строй своей Церкви. Уже вскоре после начала протестантских движений в Германии, в самом Риме, в среде самого высшего духовенства, образовалась партия, поставлявшая своею задачею составить план внутренней реформы католицизма. – Светские государи и князья, оставшиеся верными католицизму, также требовали от пап созвания вселенского собора для преобразования Церкви. В уважение этих требований папа Павел III открыл собор в Триенте в 1545 г. Но из опасения, как бы собор не поддался здесь влиянию немецкой, враждебной интересам папства, партии, папа, под предлогом распространения моровой язвы, в 1547 г. перевел его, под свой ближайший надзор, в Болонью, и там совсем закрыл (1549 г.). В другой раз, по настоянию светских государей, собор открылся в Триенте при папе Юлии III в 1551 г., по скоро опять должен был закрыться вследствие военных беспокойств в Германии. Наконец по временном прекращении междоусобий в Германии Аугсбургским религиозным миром, собор открылся в третий раз при папе Пие IV в январе 1562 г, и продолжался до конца 1563 г. На собор этот (состоявший в последних полных своих собраниях из 255 человек ), на котором были представители различных национальных церквей, возлагались католиками большие надежды; надеялись, что собор совершит радикальную реформу Церкви, в Духе современных общественных требований, и своими разумными и либеральными уступками привлечет даже опять в Церковь самых протестантов. И на самом деле неоднократно приглашались на собор, для общих совещаний о делах веры, и протестантские богословы; многие французские и немецкие епископы предлагали существенные реформы (напр. восстановление причащения под обоими видами, уничтожение безбрачия священников и коренное преобразование духовенства, введение народного языка в богослужение); вь некоторых членах собора обнаруживалась даже склонность к протестантскому либерализму. Но большинство членов собора составляли итальянские епископы, консерваторы по убеждениям или по личным интересам. По этому консервативная партия одержала верх. Ограничившись незначительным исправлением злоупотреблений иеархических, собор в важнейших вопросах Церковных только укрепил, возвел, в догмат и оградил анафемою большую часть средневековых нововведений и заблуждений католицизма. Так напр. учения о главенстве папы, о чистилище, об индульгенциях (в несколько смягченном виде) были возведены здесь на степень божественных догматов. Безбрачие духовенства, причащение мирян под одним видом, отмена причащения младенцев также утверждены для употребления Церковного на будущая времена. В богослужении народный язык употреблять непозволено. Библию также подтверждено читать не только на латинском языке, но и непременно по известному латинскому переводу (Вульгате), который об явлен каноническим и богодухновенным. В перечислении библейских книг ветхого завета книги не канонические смешаны с каноническими и т. д. Определения Тридентского собора положено было считать неизменным выражением верований церковных на все будущие времена. И после Тридентского собора до последнего папы Пия IX католическая Церковь уже не созывала больших соборов, и определения Тридентского собора считались в ней главными и неизменными основаниями верования церковного. Впрочем не все католические страны безусловно подчинились определениям Тридентского собора. Они приняты были вполне только в большей части католических владений Италии и Германии, в Португалии и Польше. В Испании же, Бельгии и особенно во Франции они вызвали много протестов, и приняты были с большими ограничениями.

Не смотря на все усилия папства восстановить свое прежнее влияние в Европе, самый ход развития европейских народов, все более и более высвобождавшегося из под влияния Церкви, постепенно ослаблял папское влияние в самых католических странах. Уже в XVII столетии, в самых католических государствах Европы стало высказываться стремление ограничить папское влияние не только в светских, но и в духовных делах, и дать большее развитие самостоятельности местных Церквей. Почти во всех государствах Европы, усвояемые папами права верховного главенства и контроля над поместными церквами, были ограничены так называемыми конкордатами, т. е. государственными договорами, по которым папской власти на столько давалось влияния в известной стране, на сколько это допускала государственная власть. Во Франции, в конце ХVII столетия король Людовик XIV, католик в иных случаях весьма ревностный, но желавший держать себя самостоятельно по отношению к папе, приказал местным епископам своей страны собраться на собор в Париж (1682 г.) и на нем определять отношения галликанской церкви к папе. Епископы выразили эти отношения в четырех так называемых предложениях галликанского клира: 1) власть папская имеет отношение только к духовным, но не к светским делам; 2) самая духовная власть папы, по смыслу определений костницкого собора должна подчиняться высшему авторитету вселенских соборов; 3) во Франции собственно власть папская ограничивается древними нравами местной галиканской церкви; 4) мнения папы только в таком случае можно считать непогрешимыми, когда они служат выражением верований всей церкви. Папы (Иннокентий XI, Иннокентий ХII и их преемники) горячо восстали против этих предложений, и ни за что не хотели утвердить их. Но и французские богословы, во главе которых стоял умный и красноречивый епископ Боссюет, также твердо отстаивали самостоятельность и права своей местной церкви³¹.

Около того же времени папская власть была сильно оскандализирована пред общественым мнением Франции, в спорах так называемых янсенистов с иезуитами. В 1635 году один умний и благочестивый французский епископ Янсений, возмущенный теми безнравственными и вредными правилами жизни, какие внушали своим почитателям иезуиты – на исповеди, в школах и на кафедрах³² издал в свет сочинение под названием «Августин», я котором старался представят христианскому обществу высшие правила нравственности, основанные преимущественно на учении блаженного Августина. Сочинение это нашло себе много почитателей между лучшими французскими учеными (Паскаль, Арно, Николь, Кенель), и распространилось преимущественно в одном язь знатных женских монастырей близь Парижа: Порт-Роале. Иезуиты заметили, что книга Янсения была направлена против них и выхлопотали у папы запрещение на нее. Папа, сам не читавший книги, сгоряча по доносу иезуитов, осудил в ней такие положения, каких там совсем не было. Иезуиты стали было уверять, что эти положения непременно должны быть в книге Янсения, потому что их нашел там сам папа, который не может ошибаться, даже ни в каком частном случае. Но такою защитою они только более осрамили папу и самих себя. Гениальный Паскаль в своих «провициальных письмах» и другие приверженцы янсенизма в запальчивом споре с иезуитами беспощадно разоблачили их безнравственные и вредные правила и тенденции, и тем не мало способствовали посрамлению иезуитизма и самого папства.

В XVIII веке во всей западной Европе стал распространяться дух вольномыслия враждебного церкви. Дух этот сказывался как в настроении общественного мнения, так и в самых правительственных действиях. Папство особенно раздражало этот дух своею нетерпимостью и ретроградными стремлениями, и потому особенно много потерпело от него.

Прежде всего неприязненное настроение общественного мнения выразилось против иезуитов. Их безнравственные правила и вредное влияние на народ, вх вмешательство во всевозможные интриги, заговоры, соблазнительные процессы, огромные богатства, приобретаемые нередко темными путями, постоянные противодействия всяким живым свободным стремлениям правительств и обществ – возбудили против них всеобщую ненависть. Самые правительства Европы признали нужным уничтожить этот орден. Первый пример на это подал либеральный португальский министр Номбаль, озлобленный против иезуитов постоянным противодействием их реформаторским планам его. Интригам иезуитов приписано было возмущение, произведенное в Парагвае и покушение на жизнь короля Иосифа Еммануила; на этом основании 1759 г. издан был указ об изгнании иезуитов из Португалии. Папа Климент XIII издал буллу в защиту иезуитов; но Португальский министр запретил обнародовать буллу, прервал всякие сношения с Римским двором, выслал папского нунция за границу, и за тем приказал посадить всех находившихся в Португалии иезуитов на суда и переправить к папе в Италию. Примеру португальского последовали и другие правительства: французский король соглашался оставить иезуитов в своей стране под условием преобразования ордена. Но гордый генерал иезуитов Риччи отвечал: «пусть они остаются, каковы теперь, или пусть их вовсе не будет (Sint, ut sunt, aut non sint.)». По этому и из Франции их изгнали в 1764 г. Также из Испании, Неаполя, Пармы. Наконец новый папа Климент XIV (Ганганелли), избранный враждебною иезуитам партиею в 1773 году издал буллу о совершенном уничтожении иезуитского ордена, состоявшего тогда официально из 22000 человек (после этого не прошло года и папа был отравлен ). С тех пор иезуиты официально перестали существовать во всех католическим государствах Европы, хотя тайно продолжали существовать и вести свои интриги; только в схизматических государствах либерального Фридриха II прусского и императрицы русской Екатерины II им позволено было существовать законным образом.

Во второй половине XVIII столетия против папства возбуждено было сильное движение в Германии. Старейшие архиепископы Германии стали заявлять стремления к освобождению своей национальной церкви от римского влияния. В этом смысле постановлены были новые основания для управления национальною германскою церковью на духовном конгрессе в Эмсе в 1786 году. Постановления эти не могли быт приведены в действие, потому что много еще оказалось в католической Германии епископов, приверженных к папской власти; тем не менее заявленное стремление к независимости не осталось без результатов для католической Германии. Более сильный удар нанес папству Австрийский император Иосиф II-й. Широкие преобразования, предпринятые им в империи, коснулись и церкви. Он дал в своих владениях протестантам полную свободу я равные права с католиками, закрыл в Австрии около 700 монастырей с 30000 монашествующих, обратив имущества их на учебные заведения, ограничил сношения своей национальной церкви с римским двором, приказал ввести немецкие гимны в Богослужение церковное, и заботился о распространении в народе чтения библии на немецком языке. Папа Пий VI горячо протестовал против этих реформ, – решился даже сам предпринять путешествие в Вену, в 1782 году (случай доселе небывалый), чтобы отклонить императора от его замыслов. Император сделал папе великолепный прием, но и личное влияние папы нисколько не изменило его планов церковной реформы. Реформы Иосифа II и брат его Леопольд герцог Тосканский применил к церквям своих владений.

Еще более тяжкий удар нанесен был папству и вообще церкви во Франции. Революция, ниспровергшая государственный порядок Франции, поколебала и национальную церковь. Во Франция об явлена была полнейшая свобода совести, монастыри закрыты, имущества церковные обращены на государственные потребности, духовные, не хотевшие присягнуть законам республики, лишены своих мест. Была даже сделана попытка совсем ниспровергнуть христианство, и заменить его так называемой религией разума. В 1798 году французские войска завладели Италией, и об явили в Риме республику. Папа Пий VI был взят в плен и в унижении умер во Франции в 1799 г.

Наполеон И-Й, сделавшись первым консулом республики, и потом императором Франции, восстановил прежний порядок церковный и права папы, впрочем с тем ограничением, чтобы отобранные имущества церковные оставались собственностью государства, а духовенство содержалось на жалованье от правительства, чтобы выбор епископов зависел от правительства, и ни одна булла папская не была об являема во Франции без позволения государственной власти. Папа Пий VII не хотел согласиться на эти требования. Тогда Наполеон вторично завладел Римом, об явил, что он отнимает у пап подарок, данный им его предшественником Карлом Великим (т. е. светскую власть папы в Италии) и переселил Пия VII в почетное заточение в Фонтенбло (1809 г.), назначив ему на содержание два миллиона франков. Тщетно папа протестовал против насилия, и думал устрашить императора проклятиями. Он оставался в в своем заточении до низвержения Наполеона, и тогда уже освобожденный союзными войсками, торжественно возвратился в Рим, как исповедник, страдавший за права церкви, в Мае 1814 г.

Страшное потрясение, произведенное в Европе французскою революциею и войнами Наполеона I, вызвало за собою по низвержении Наполеона реакцию в пользу восстановления и охранения старых церковных и политических порядков (реставрация). Для пап и католической церкви было весьма благоприятно такое направление времени; – реакция высказалась даже во многих протестантских странах сильных тяготением к католицизму. Но папы не научились понимать потребности и настроения времени; они так далеко вдались в реакцию, что скоро опять всюду восстановили против себя общественное мнение. Обязанный восстановлением своих духовных и светских прав чужеземным, и при том не принадлежащим к католической церкви, государям, папа Пий VII начал протестовать против действий этих государей на Венском конгрессе, между прочим напр. за то, что они уничтожили духовные курфиршества в Германии. Затем первым долгом папы было восстановление ордена иезуитов и других монашеских орденов, упадших в последнее время. Напуганные крайними проявлениями свободомыслия, правительства и народы Европы на первых порах с готовностью приняли иезуитов, как самую надежную стражу против всякого свободомыслия. Но иезуиты скоро своею чрезмерною ревностью в этом направлении своими ретроградными и своекорыстными стремлениями, своим вмешательством во все некасающиеся их дела, опять возбудили против себя всеобщую неприязнь, и их опять стали выгонять то из той, то из другой страны. Само папство со времени восстановления своего в до последних дней не переставало итти путем крайней реакции, непрестанно враждуя со всеми живыми и свободными, даже самыми благонамеренными и к интересам церкви направленными стремлениями. Так в Германии в тридцатых годах папство воздвигло преследования против ученого направления Боннского профессора Гермеса, за то, что он хотел Богословию католическому дать научную форму, догматы веры прояснить и утвердить разумными доказательствами, и в то же время во Франции папство подвергло запрещению сочинения благочестивого аббата Ботэня, проповедовавшего, что вера не нуждается в доказательствах разума, а должна основываться на чувстве. Так во все продолжение 19-го века папы не преставали враждовать против переводов библии на разные языки, против библейских обществ, против стремлений ко взаимному сближению, обнаруживающихся среди различных христианских обществ. Этим систематическим обскурантизмом и ретроградством папство успело оттолкнуть от себя многих самых искренних и ревностных приверженцев католицизма. Так во Франции в 40-х годах даровитый и энергический аббат Ламэнне, бывший прежде ревностным поборником папского авторитета, после многократно-заявленных им и отвергнутых папством представлений о необходимости преобразования Церкви, сделался самым крайним социалистом и злейшим противником Церкви. Во всех католических государствах Европы в ХИХ веке продолжают высказываться от времени до времени стремления к освобождению от верховного папского авторитета. В строго-католической Испании изуверство и фанатизм католических монахов неоднократно вызывали против себя взрывы народной оппозиции, угрожавшие неистовствами французской революции. Во Франции аббат Шатель (1842 г.) положил начало независимой от папы либеральной Ново-католической общине. В Германии подобные же общины основали в 1844 году священники Иоанн Ронж в Силезии в Иоанн Черский в Познани. Между низшим католическим духовенством всех стран Европы более и более распространяются мысли об уничтожении безбрачия лиц духовных, и основании самостоятельной католической Церкви, независимой от папы под верховным управлением соборов.

Наконец самую опасную враждебную силу папство создало себе в Италии. Здесь в XIX веке с особенною силою пробудилось стремление к национальной независимости и политическому об единению. Папство конечно отнеслось враждебно к этим стремлениям, и этим вооружило против себя Итальянцев. Вражда политическая отражается на религиозном состоянии Италии распространением неверия, или склонностью многих к протестантству. Крайне-несовременным, беспорядочным и тяжелым управлением церковной области, папство воспитало против себе сильную неприязнь в своих ближайших подданных. Эта неприязнь достигла уже крайней степени в 40-х годах при строгом папе Григории XVI (1831– 1846 г.).

Вступление на престол нового папы Пия IX (это 259-й папа по римскому счету), известного прежде либерала и патриота, пробудило большие надежды в патриотической итальянской партии. Думали, что он станет в главе национальных стремлений к самостоятельности и об единению Италии. Папа популярно начал свое правление всеобщею амнистиею – освобождением множества политических преступников, заключенных в римские казаматы при его предшественнике. Но когда, по убеждению неблагонамеренных советников ультрамонтанской партии, папа стал изменять свою политику, место прежней доверенности заступила сильнейшая народная неприязнь. В ноябре 1848 года папа от раздражения народных партий должен был спасаться бегством в Гаэту, и в след затем в Риме провозглашена была республика. Чужеземные войска подавили революцию в Италии и папа получил возможность возвратиться в Рим в апреле I850 года. Но положение его с того времени остается весьма шатким. До 1865 года папский престол был охраняем чужеземными французскими и австрийскими войсками. С того времени папа находится вод великодушным покровительством итальянского короля Виктора Еммануила, неоднократно предаваемого им проклятию и самостоятельно устрояющего не только государственный, но и церковный порядок Италии, упраздняющего монастыри, отбирающего церковные имущества без всякого внимания и уважения к папским протестам и прощениям.

Тем не менее папство и в настоящее время старается выказать свою полную уверенность в неприкосновенности усвоенных им в средние века прав и притязаний – устанавливает новые догматы (о непорочном зачатии Пресвятой Девы в 1854 году), совершает торжественные канонизации святых, открывает в Риме блестящие юбилеи; созывает своею властию вселенский собор, рассыпает грозные энциклики, в которых предает анафеме весь современный порядок вещей; налагает проклятия и отлучения на государей и т.д. А приверженцы папства ультрамонтаны стараются из всех сил доказать непогрешимость духовной и даже светской власти пап.... Только, мало уже теперь обращают внимания на эти несовременные заявления разваливающегося колосса.

Католическая церковь, и в настоящее время, имеет еще много жизненных сил, но они не могут развиваться под покровом создавшейся в средние века абсолютной монархии папской. Их естественный исход, их спасение может быть в возвращении к древнему устройству церковному и древним верованиям православия.

До отделения от Церкви Восточной, Западная Церковь была согласна с Восточною в учении веры, основных началах церковного устройства и существенных частях христианского богослужения. Были некоторые разности в обрядах церковных, напр. в постах, но эти разности были немногочисленны и не касались сущности веры. Частные особенности церковного устройства, прав и положения духовенства, отношений его к народу разнообразились на Востоке и Западе, по местным условиям жизни народной и отношений Церкви к государству; но эти разности не нарушали основных канонических правил церковного благоустройства, установленных древними соборами. В учении веры на Западе с VI века стало распространяться особенное мнение об исхождении св. Духа от Отца и Сына, но это мнение до IX века не было там принято повсеместно, и не возводилось на степень общепризнанного и утвержденного всею западною Церковию догмата веры.

Со времени разделения Церквей, с IX и особенно с XI века, в западной Церкви время от времени более и более стали распространяться противные древним преданиям нововведения в учении веры, церковном устройстве, и обрядах богослужения. Главною причиною этому было самое несчастное разделение Церквей. Разорвав союз с Восточною Церковью, Западная Церковь лишилась в ней просвещенной руководительницы, которая могла бы во время останавливать и предостерегать ее от намеренных и ненамеренных ошибок и отступлений. Западная Церковь, как до отделения от Восточной, так и после отделения не имела таких высоко – просвещенных учителей церковных, каких имела Восточная Церковь, ни вообще такого твердого богословского образования, какое сохранялось в греческой Церкви, даже в средние века; по этому Западная Церковь, отделившись от Восточной и ставши на пут самостоятельного богословствования и устройства церковного, не могла твердо и правильно держаться на этом пути. Представителм и руководители Западной Церкви – папы и духовенство латинское сами много способствовали распространению в Церкви нововведений и заблуждений, – иногда ненамеренно, по невежеству, увлекались предрассудками народными, и возводили их в церковные верования, – иногда намеренно, по расчетам властолюбия и корыстолюбия, распространяли в народе фальшивые понятия и неправильные обычаи, – иногда даже по упорству, что бы только не уступить Восточной Церкви, и тверже, закрепить свое разделение с нею, отстаивали свои прежние и выдумывали новые отступления от древнего православия.

Средневековое западное схоластическое богословие, возникшее из не совсем чистого источника (оно образовалось главным образом под влиянием языческой Аристотелевской философии, искаженной средневековыми арабскими учеными), не имело в своих умствованиях твердой опоры к решению высших вопросов веры, – ни хорошего знания священного писания и истории Церкви, ни вообще хорошего богословского смысла и доброго христианского направления, во всем полагалось главным образом на пустую утонченную диалектику, в иных случаях готово было сознательно подслуживаться интересам Римской иерархии вопреки истине. По этому оно также способствовало не к прояснению и очищению, а нередко напротив к затемнению религиозных понятий и к укреплению заблуждений. С своим односторонним искусственным диалектическим методом, с своею невежественно-самоуверенною привычкою браться за решение всевозможных вопросов, без надлежащего понимания дела, – всякую простую истину затемнять хитрыми толкованиями, и самые высокие непостижимые тайны веры представлять в грубо чувственном виде, схоластики сделали много зла христианству, извратив в западно-христианском мире правильное отношение к религиозным вопросам. Под влиянием неправильного отношения разума к вере, установившегося в западной науке, живые религиозные убеждения обратились в предмет пустых умствований и словопрений, – существенные религиозные вопросы смешались с вопросами праздного любопытства, – высочайшие непостижимые предметы веры, на ряду с обыкновенными человеческими истинами, подчинены всем произвольным операциям человеческого ума, который нередко, ничего не понимая в них, тем не менее обращается с ними, как полновластный господин и судья – толкует их так или иначе, признает, или отвергает по своему усмотрению. Такое отношение к предметам веры, – в средние века, пока ум еще с рабскою боязливостью и суеверием преклонялся пред содержанием веры, даже и в то время, когда произвольно обращался с ними, – было обильным источником темных вымыслов и суеверий, выдаваемых за религиозную истину, когда же западная мысль ближе осваивалась с этим неправильно понятым ею содержанием веры, – для тех открылся здесь источник религиозного отрицания и неверия; вместе с фальшивыми и шаткими основаниями, на которых средневековая схоластика пыталась утвердить великие христианские догматы; стали подрываться и самые эти догматы, на ряду с вымыслами праздного любопытства и суевериями, выдаваемыми схоластиками за религиозную истину, стали отвергаться и существеннейшие религиозные истинны.

Поставляя своею задачею всевозможными рассудочными соображениями и доказательствами, подкрепить все, что принималось за верование Церковное, схоласты не умели различать между существенными догматами веры, произвольными мнениями частных лиц и темными вымыслами суеверия и своекорыстия, между преданиями древнего вселенского православия и нововведениями папства. И те и другие они старались соединить в одну стройную цельную систему, и на те и на другие приискать как можно более подтверждений и доказательств. Там, где не доставало доказательств сколько-нибудь твердых и правдивых, выдумывались заведомо фальшивые и выдавались за истинные; для подкрепления учений новых приводились свидетельства древние в искаженном виде, или такие, которые совсем не принадлежали древности. Вырывались отрывками я перетолковывались совершенно произвольно места из древних писателей; искажались древние манускрипты произвольными вставками и поправками; выдумывались небывалые исторические факты; составлялись целые подложные сочинения и выдавались под именами известных учителей церковных и т. д. Вследствие всего этого, западное схоластическое Богословие средних веков образовало в себе такое смешение правильных христианских понятий, произвольных вымыслов и темных заблуждений, что человеку, запутавшемуся в нем, решительно не было возможности отличить и отделить одно от другого. Это было причиною того, что и протестантские Богословы XVI века, поставлявшие своею задачею преобразовать Западную Церковь и очистить схоластическое Боголовие от вымыслов и заблуждений, не зная древнего предания в его чистом и цельном виде, при всей искренности и учености своей, так запутались в своем предприятии, что многие существеннейшие истины христианства и предания древнего православия, отвергли на ряду с позднейшими фальшивыми вымыслами папства, а иные нововведения папства удержали за истинные и священные предания древности христианской.

Большая часть нововведений, которыми католическая Церковь отличается от православной восточной, получили свое начало или развились в X, XI, XII и ХIII веках, т. е. во времена самого глубокого упадка просвещения на западе, самого крайнего развития папского произвола и фальшивой схоластической науки. Понятно, что учения и обряды, появившиеся в это время, не могли отличаться такою разумностью и правильностью, как те, которые утвердились в Церкви в цветущие века христианского просвещения, в период вселенских соборов. В темные средние века, самые грубые вымыслы, самые вредные суеверия могли получать церковное освящение от католической иерархии и научное оправдание и развитие в схоластическом богословии. С ХVI века, когда влияние папства начало слабеть, мрак невежества рассеиваться, в среде самого католицизма и схоластики начала зарождаться оппозиция против папской власти, злоупотреблений духовенства и суеверия народного, – развитие новых учений и установлений в Западной Церкви должно было остановиться; ревностные приверженцы католицизма в ХVI и XV веках ограничивались только тем, что защищали уже укоренившиеся нововведения и злоупотребления, придавая им приличный смысл, приводя их в научную систему и очищая от слишком грубых крайностей. Протестантское движение XVI века заставило представителей Западной Церкви серьезнее подумать об очищении и исправлении католического вероучения и церковного устройства. С этою целию между прочим созвав был Тридентский собор. Но так как на этом соборе консервативная католическая партия одержала верх над приверженцами реформы, – то собор этот не только не искоренил средневековых нововведений католицизма, но еще более закрепил их. Почтя все произвольные нововведения, допущенные католическою Церковью в средние века, только несколько очищенные от грубых крайностей, на Тридентском соборе включены в систему общеобязательных истин христианского вероучения, возведены на степень догматов, ограждены анафемою и завещаны для неизменного хранения католической Церкви на будущие времена. С этого времена католическое вероучение и церковное устройство в существенных чертах остаются неизменными в том виде, в каком они окончательно сформировались на Тридентском соборе. Иногда папы делают некоторые перемены в Церкви, внося что либо новое или уничтожая старое; богословы, иезуиты и ультрамонтаны заявляют стремление возвратить католическую Церковь к тем крайностям притязательности и произвола, какими она отличалась в средние века. С другой стороны новейшие движения наук, дух времени, общественные и государственные условия и требования новых веков вынуждают иногда католическую Церковь отступаться от иных ее мнений и притязаний, допускать уступки и ограничения своих принципов. Тем не менее, в общем своем строе и направлении, католическая Церковь остается верна Тридентскому собору и упорно держится утвержденных и освященных ею нововведений, – хотя наиболее беспристрастные католические ученые время от времени более в более приходят к сознанию, что эти особенности католицизма не имеют для себя основания ни в Священном Писании, ни в преданиях древней христианской Церкви, ни в требованиях здравого христианского смысла и разумно-направленного христианского чувства.

Главное отличие римско-католического вероучения от православного заключается в догмате о папее, как видимой верховной и непогрешимой главе Церкви – Божием наместнике на земле.

Догмат этот составляет основание всей римско-католической вероисповедной системы и дает особенный характер всему устройству римской Церкви. Догмат этот вместе с тем составляет и главную преграду к соединению западной Церкви с восточною. За него крепче всего держатся сами папы и римские богословы. Во всех других своих мнениях и требованиях они готовы бывают иногда допускать всевозможные послабления и уступки. Но догмат о власти папской признается ими за самую основу католицизма; посему догмат этот и в прежние века был всегда главным предметом полемики между восточною и западною Церквами, и в настоящее время не потерял этого своего значения и требует особенно внимательного и подробного раcсмотрения со стороны всякого православного исследователя, занимающегося вопросом о римском католицизме.

Странность и неистинность этого догмата для здравого христианского рассуждения очевидна из самых простых соображений. Для Церкви, имеющей главою Самого Христа (Ефес. V гл. 23 ст.), всегда пребывающего с нею до окончания века (Матф. XXVIII гл. 20 ст.), и непрестанно одушевляемой и управляемой Духом Святым, очевидно нет надобности ни в какой другой видимой главе. У Церкви, Божественного тела Христова, не может быть человеческая глава. Никто из людей смертных не может быть главою великого тела, имеющего пребывать во все роды веков (Ефес. III гл. 21 стр.), обнимающего собою не только бесчисленные ряды поколений, живущих на земле, но и бесчисленные сонмы верующих, отшедших от мира святых, находящихся на небесах. Все самые высокие, самые святые христиане – не более как члены Церкви; сами апостолы называли себя служителями Церкви (Колос. I гл. 24, 25 ст.). Римские католики, называя папу главою Церкви, очевидно приписывают ему власть и почесть, приличествующую одному Богу, т. е. боготворят простого смертного человека.

Учение о необходимости видимой главы в Церкви развилось на западе постепенно и имело несколько различных фазисов вь своем развитии. В древней Церкви, как на востоке, так и на западе, не знали никакой видимой главы; главою Церкви признавали одного Христа. Каждая поместная Церковь управлялась своим епископом; некоторые из епископов почитались старейшими (римский, константинопольский, александрийский, аитиохийский, иерусалимский), другие младшими. Младшие находились в некоторой зависимости от старших и воздавали им особенное уважение, но в своих существенных правах, все они считались равны между собою, и ни один не имел власти над всею Церковью. Высшею властью, признаваемою всею Церковью, был вселенский собор, как полнейшее выражение верований и определений вселенской Церкви, утверждаемых изволением Духа Святого. Римский епископ считался старейшим между епископами запада, первым во всем христианском мире, но никак не главою Церкви. Он имел власть высшего надзора над подчиненными ему епископами западного округа, и то за исключением некоторых епископов, считавшихся самостоятельными. Но над епископами других округов – восточных он не имел никакой власти; на ряду со всеми другими, и римский епископ подчинялся суду вселенского собора. Особенные временные исторические обстоятельства содействовали папам усилиться более других епископов. С течением времени папы не только приобрели необыкновенное духовное влияние над западно-европейскими народами, но и светскую власть. Это расположило некоторых из пап к мысли домогаться власти над всею церковью, и закрепить свои случайные, вследствие временных исторических обстоятельств доставшиеся им права и преимущества, незыблемыми религиозными основаниями на вечные времена. Пока западная Церковь находилась в союзе с восточною, папы не могли этого сделать. Фальшивые притязания и вымыслы, направленные к возвеличению папской власти, встречали обличения и твердое противодействие на востоке, который был независим от папы, на котором сохранялось ясное понимание идеи Церкви – твердое знание древних правил и преданий. Но когда запад стал более и более отделяться от православного востока сначала в политическом отношении, наконец совершенно прервал с ним и всякое церковное общение, – папам уже не трудно было распространить высокое понятие о своей власти – не как о человеческой, а как о Божественной власти, и возвести это понятие в догмат веры на западе Европы, где издавна поместные церкви подчинялись папе, где самый народ относился в власти папской с особенным благоговением, где мало было просвещенных людей, могущих разоблачить фальшивые основания, придумываемые для возвеличения папской власти, и удержать западную Церковь от чрезмерного, суеверного и раболепного благоговения перед этою властью. Вследствие особенных исторических обстоятельств, все тогда на западе Европы благоприятствовало папам. Не только сами папы заботились о своем возвышении, не только монашество и духовенство, интересы которых были тесно связаны с папскими интересами, ревностно помогали папам возвыситься; но и народ искренно желал возвеличения папской власти, как нравственно обуздывающей силы, над всеми другими силами и властями, не мало угнетавшими народные массы; сами государи западные наперерыв друг пред другом заискивали благоволения у папы, и в его власти полагали опору своих собственных прав.

Первое формальное закрепление папского господства над Церковию сделано было в так называемых лжеисидоровскнх декреталиях. Здесь папа об явлен был верховным, от Бога поставленным, правителем Церкви, от которого получают свои права и во всем зависят все другие власти церковные, волею которого собираются соборы, решаются все важные дела, утверждаются все постановления и узаконения церковные. Но здесь господству папскому дано было только каноническое, но еще не догматическое значение; так как и самые декретации представляли собою юридический или канонический сборник, но не догматическое изложение верований Церкви. Папа здесь признан был верховным правителем церкви; но это еще не считалось существенным, необходимым для спасения догматов веры. В догматическом учении западной Церкви папская идее развилась преимущественно с XI века (со времен Гильдебранда) до XIV, т. е. во времена самого высшего политического могущества папской власти и крайнего развития схоластики. В это-то время учение о власти папской было не только возведено в догмат веры, без признания которого невозможно спасение, но в догмат самый основный, на котором держатся все другие догматы. Западные схоластические богословы, намеренно прислуживавшие папам, развили это учение, по истине можно сказать, до чудовищных крайностей и странностей. Папская власть об явлена самою высшею на земле, непосредственно и исключительно от Бога происходящею властью, от которой происходят и которою держатся все другие земные власти духовные и светския. Пап стали называть главами Церкви – наместниками апостола Петра, наместниками Христа, сначала просто в смысле почетного титула, потом начали соединять с этими названиями определенное понятие о божественности папской власти. Без власти папской, по учению схоластиков, не может стоять Церковь, не может держаться вера, не может действовать никакая другая власть; ни власть государственная в мирских делах, ни власть епископов и вселенских соборов в делах духовных; без признания власти папской не может спастись ни один человек. Один папа имеет и может другим сообщать ключ к разумению божественной воли и божественного слова; он может вводить новые догматы, постановлять новые законы в церкви, поставлять, судить, низлагать и возвышать все церковные власти. Он может, если найдет нужным, нарушать и отменять законы церковные, и других, по усмотрению, освобождать от исполнения уставов церковных, клятв, различных обязательств и т. д. Он может разрешать грехи людях не только за прошедшее, но и на будущее время. Власть папская простирается не только на живых людей и Церковь земную, но и на мир загробный, на Церковь небесную. У папы ключи от царства небесного, данные Христом апостолу Петру, и от него перешедшие по преемству к папам. Папа может облегчать мучения людей в чистилище, и, вменяя заслуги людей праведных людям грешным, переводить души из чистилища в рай, ранее того срока, как они сами этого заслужили у Бога. Чтобы папы могли правильно пользоваться этими, но истине, божественными правами, им усвоено божественное свойство непогрешимости. По учению некоторых богословов западных непогрешимость папская простирается не только на вопросы веры и дела церковные, но и на дела мирские, и на все частные случаи обыкновенной жизни т. е. папа ни в чем не может ошибаться и заблуждаться, как простой человек. Иные имели дерзость утверждать, что если бы даже папа стал говорить что либо вопреки ясному смыслу Священного Писания, требованиям совести и нравственного чувства, свидетельству очевидного факта, и в таком случае нужно верить более папе, нежели Священному Писанию, голосу совести, показаниям собственных чувств, свидетельству очевидных фактов. Власть папская простирается не только на духовные, религиозные, но и на мирские государственные дела. Так как всякая земная власть происходит от папы, и только папская непосредственно от Бога, то и власть государственная должна подчиниться папе. Государи – наместники (minister) папы в различных странах, как папа – наместник Бога на всей земле. Государственная власть проистекает от папской, как свет луны от света солнца. Папа избирает или утверждает государей, надсматривает над их частною жизнью, чтобы они подавали подданным хороший пример, и над их государственными действиями; может утверждать или отменять постановляемые ими законы. В случае надобности, он судит государей, низлагает с престола, избирает на место низверженного нового государя, освобождает подданных от присяги и повиновения осужденному государю, – может наказать целую страну (интердиктом или крестовин походом, за преступление и упорство государя). Некоторые схоластики позволяли себе выражаться так, что папа мог бы, если б захотел, за раз всех государей низложить с престолов, и установить на земле совершенно новый образ правления.

Соответственно с такою необычайной властью над Церковью и государством, папе воздаются необычайные внешние почести, духовные и светские. Папа есть верховный монарх и первосвященник всего мира. Его резиденция – Рим, столица всего христианства. Сюда собирается несметное количество денег и бесчисленное множество поклонников, со всех христианских стран. Папский двор (курия) многочисленнее и роскошнее царских дворов. Папе прислуживают высшие сановники духовные, гражданские и военные. Папа носит царскую и первосвященническую тиару, т. е. к обыкновенной епископской митре у него присоединены три короны – в знак его власти над Церковью, государством и над миром загробным (над чистилищем )³³. Во время торжественных процессий папу носят на великолепном троне – под балдахином, в сопровождении множества духовных сановников и воинских чинов, с пением священных гимнов, пальбою пушек, громом музыки и т. д. Во время торжественных выездов не простые прислужники, а государи должны подводить папе коня или осла, держать ему стремя, вести папского осла под уздцы и т. д. В известные дни года папа с своего балкона дает торжественное благословение не только всему городу Риму, но всему миру (urbi et orbi). При короновании своем папа восходит и садится не просто на царский трон, во на самый престол Господа Вседержителя, где совершается бескровная жертва. Все христиане и старейшие епископы, патриархи, кардиналы, князья и государи, в знак особенного уважения к папе, должны целовать туфли папы; на туфле папской изображается св. крест. Даже и Св. Таин папа причащается не так, как другие епископы. Не он подходит к святому престолу причащаться, а к нему, сидящему на богатоубранном троне, посреди Церкви, кардинал с коленопреклонением подносит св. чашу. Вот до каких чудовищных крайностей развилось на западе Европы, в средние века, почитание или вернее сказать – боготворение паны. Иные из западных писателей средних веков прямо называли папу Господом Богом (Dominus Deus); иные задавались вопросами такого рода: «кого нужно почитать более: папу или св. ангелов и угодников Божиих», и решали вопрос так, что папу нужно почитать более, чем ангелов и святых людей – как самого Христа, – ибо папа наместник христовой власти… Можно ли на решение папы, если оно покажется несправедливым, апеллировать к Богу, и надеяться, что Бог изменит решение папы? – Нет, ибо у Бога и папы одна мысль, одна воля, одно решение!?

С XIV века, когда власть папская стала ослабевать на практике, и папы, во время пребывания в Авиньоне и великого раскола (бывшего в западной Церкви между 1378–1417 гг.) сильно опозорили себя пред общественным мнением – и в среде католических писателей духовных и светских, начали раздаваться голоса против папы. Светские легисты (законники) начали развивать юридическую теорию, что власть государственная имеет такое же непосредственное происхождение от Бога и священное значение, как и папская, и поэтому папы не должны вмешиваться в мирские дела. Либеральные богословы западные стали учить,– что папа есть только старейший епископ христианского мира и власть вселенского собора выше папской власти. А еще более либеральные писатели прямо называли папу антихристом, незаконно предвосхитившим себе божественные права и почести. Соборы: пизский, констанцский и базельский делали попытки к ограничению папской власти. Но папы, еще не получившие себе строгого урока, относилтсь с пренебрежением ко всем неблагоприятным для них теориям и ревностнейшие приверженцы их до самого XVI века продолжали развивать учение о папе в тех крайних, чудовищно нелепых формах, в каких оно выше представлено.

Реформация дала папству чувствительный урок, и заставила католических богословов серьезно подумать о более точном определении учения о власти папской. С ХVI-го века римско-католическими богословами в учении о власти папской отброшены те нелепыt крайности, до каких это учение развилось в средневековом схоластическом богословии. Тем не менее существенные пункты этого учения, что папа есть глава Церкви и Божий наместник на земле, что он имеет высокое свойство непогрешимости в делах веры, что его власть выше власти вселенских соборов, и без нее не может существовать Церковь – эти пункты доселе твердо держатся в католическом богословии, как существенный догмат веры, необходимый для спасения. Впрочем, различные богословские партии и целые национальные Церкви в среде католического мира различно толкуют и пременяют это учение. В галликанской церкви, которая издавна между всеми католическими церквами отличалась более свободным отношением к Риму, которая и в древности долее всех западных церквей отстаивала свою независимость от все подавляющего абсолютизма папского, которая в ХV веке ревностнее всех западных церквей заявляла стремление ограничить власть пап вселенскими соборами, которая долгое время не хотела признавать авторитет Тридентского собора и принимать его решений, в конце XVII века, преимущественно под руководством епископа Боссюэта и других французских богословов, развилась галликанская теория умеренного католицизма. Сущность этой теории заключается в том, что она признает власть папскую, но только в духовных делах, и то с ограничением ее властию вселенских соборов, и насколько она не противоречит древним правам местных церквей; непогрешимыми папские мнения галликанская теория считает только в таком случае, когда они служат выражением верования всей Церкви, – личную же непогрешимость папы отвергает. Теория эта в католической Церкви держится до последнего времени и все более и более приобретает себе последователей как во Франции, так и в других католических странах. Но вопреки этой умеренной теории, преимущественно иезуитами (Беллярмином, в новейшие времена графом де Местром и др.) и итальянскими богословами, развита другая, так называемая ул трамонтанская, теория строгаго католицизма. Эта теория не только старается защищать учение о духовной неограниченной власти и непогрешимости пап в средневековом смысле, но старается даже возвести в догмат веры самую светскую власть папы. Относительно светской власти пап нужно впрочем, сказать, что еще с XV и ХVI века, папы, по изменившимся историческим обстоятельствам, начали оставлять своя прежние мечты о господстве над всем миром, о подчинении себе всех государей и стали главным образом заботиться только о том, чтобы крепче утвердить свою государственную власть в находящейся под управлением их церковной области итальянской. И приверженцы пап в новейшие времена теоретически формулируют этот вопрос так, что папе для сохранения его духовной независимости и нравственного влияния нельзя жить во владениях какого либо другого государя, а необходимо иметь под властью своею хотя малое государство.

В XVIII в XIX веках духовной и светской власти пап на практике нанесены сильные удары распространением новых либеральных идей, стремлениями европейских правительств как можно более освободить управляемые ими страны от влияния папы не только в духовных, но и в светских делах, появлением либеральных стремлений в самом католическом духовенстве, французскою революциею, самовластием Наполеона I-го, новейшими итальянскими движениями. Тем не менее католический мир и в настоящее время далеко еще не может оторваться от тех ложных представлений, что папа есть глава церкви, что без папы не может держаться единство и самостоятельность церкви, что папе, для поддержания духовной власти, нужна светская власть и т. д. По крайней мере наиболее беспристрастные последователи католического учения в новейшее время более и более сознают себя вынужденными и на практике и в теории отказываться от большей части тех фальшивых оснований, на которых утверждено было религиозное значение папской власти в средние века.

На чем основывается римское учение о папе, как верховной и непогрешимой видимой главе Церкви?

Римско-католические богословы утверждают, что сам Иисус Христос, бывший во время своей земной жизни главою основанной им Церкви, после себя оставил верховную власть над Церковью апостолу Петру, давши ему особенные преимущества пред другими апостолами, – свойство непогрешимости, – ключи от царствия небесного, руководство и надзор за другими апостолами, сделавши его как бы князем апостолов, монархом христианского мира. В доказательство этой мысли римские богословы указывают преимущественно на три места из Евангелия:

1). «Когда Иисус Христос, пришедши в страны Кесарии Филипповой, спрашивал учеников своих, за кого люди и сами апостолы почитают Его, – Симон Петр, первый из всех апостолов, сказал Ему: Ты Христос Сын Бога живого. Тогда Иисус Христос сказал ему в ответ: «Блажен ты Симон, сын Ионин; не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец мой, сущий на небесах. И я говорю тебе: ты Петр (камень), и на этом камне я созижду мою Церковь и врата ада не одолеют ее. И дам тебе ключи царства небесного, и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах (Матф. 16 г, 13–19 ст.)». Из всего смысла приведённого рассказа видно, что высокие обетования, высказанные здесь апостолу Петру, относятся собственно не к личности Петра, а к самой вере во Христа, как сына Божия, первым исповедником которой явился здесь апостол Петр, но которую разделяли в тоже время и все другие апостолы и которая сделалась достоянием всего христианского мира. Петр первый из людей исповедал Христа сыном Бога живого. Это было высокое и святое убеждение, по истине, не плотью и кровью, т. е. не обыкновенным человеческим соображением, а самим Отцом Небесным открытое людям. Это высокое исповедание – эта вера во Христа, как сына Божия, стала в человечестве твердым камнем, на котором основалась Церковь христианская и стоит до сего времени, и будет стоять до скончания века. Симон первый исповедал эту веру, и потому первый назван камнем (Петром), взятым от Господа в созидание Церкви. Но эта вера не была только личным убеждением Симона; это общее убеждение и всех других апостолов, и всех верующих христиан; поэтому и другие апостолы, как содействовавшие распространению и утверждению веры во Христа, называются в Писании основаниями, на которых зиждется Церковь; и все верующие христиане могут быть названы камнями, из которых составляется великое здание Церкви (Еф. 2 гл. 20 ст. Апос. 21 гл. 14 ст. 1 посл. Петра гл. 2 ст. 6–7). Но очевидно, что самым первым, основанием, краеугольным камнем, на котором утверждается это здание, равно как и единою главою, венчающею его, может быть назван только сам Иисус Христос (Еф. 2 гл. 20–22 ст, 1. Кор. 3 гл. 11 ст. Еф. 1 гл. 22–23 ст.), вера в которого служить основанием и венцем Церкви. Вера во Христа открыла людям доступ – дала ключи в Царство небесное. Петр первый исповедал веру во Христа, поэтому первый и получил высокую власть вязать и разрешать грехи. Но затем и другим апостолам, имевшим одну веру с Петром, также сказало от Господа: что свяжете на земли, будет связано на небесах, и что разрешите на земи, будет разрешено на небесах. (Матф. 18 гл. 18 Иоан. 20 гл. 21–23 стран.) Апостолы передали эту власть пастырям Церкви, и она всегда неизменно сохраняется в Церкви христианской, как сохраняется самая вера во Христа. В таком смысле объясняли указанное место из Евангелия Матфее и древние учители церковные.

2). В последней беседе с учениками – на тайной вечери – Иисус Христос, прекратив возникший между учениками спор о первенстве и обещав им за терпенье и преданность Ему высокую награду в будущем небесном царстве, обратился с особенными словами к Симону Петру: «Симон, Симон! Сатана просил, чтобы сееть вас, как пшеницу. Но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя, и ты некогда, обратившись, утверждай братьев твоих (Лук. 22 гл. 31–32 ст.)». В этих словах римские богословы, также видят указание на особенные преимущества Петра пред другими апостолами. По их мнению, Иисус Христос высказывает здесь ту мысль, что Петр, оставшись после него главою Его последователей, и наделенный свыше высоким даром непогрешимости к вере, должен быть руководителем в вере и для других апостолов и для других христиан. Но для всякого беспристрастного человека из самого смысла и связи речи очевидно, что здесь нет и речи о каких либо преимуществах, обещаемых апостолу Петру, а есть только печальное предостережение и предсказание о предстоящем ему искушении и падении. Смысл всей речи таков: «доселе вы были верны Мне, пребывали со Мною во всех напастях Моих. Но вот теперь предстоит вам великое искушение; сатана намеревается рассеять вас от Меня, как пшеницу. И ты, Петр, готовый более всех уверять Меня в своей преданности ко Мне, особенно поддашься искушению, первый изменишь Мне. Но Я молился, чтобы Отец Мой подкрепил вас в искушении, чтобы ваша поколебавшаяся вера не оскудела до конца. Пройдет время искушения, и вы опять обратитесь во Мне всем сердцем. Помни это Петр. Ты более всех поддашься искушению. Сам изведав человеческую слабость, и восставши (обратившись) от падения будь внимателен к другим, утверждай в вере братьев твоих». Петр так и принял эти слова – не как обещание преимущества, а как предостережете от падения, ибо вслед затем усиленно начал уверять Господа, что готов итти с ним в темницу и на смерть (ст. 33). А Господь в ответ на это еще яснее сказал, что он в эту ночь трижды отречется от Него, и затем еще раз всем апостолам подтвердил, чтобы они были готовы к искушению (ст. 34–38). Нужно еще принять во внимание, что Господь пред этою речью только что обличил в учениках Своих стремление к преимуществам весьма сильно. Можно ли думать, чтобы Он, вслед за этим обличением, стал в виду всех давать одному из учеников преимущества пред другими?

3). В 21 главе Евангелия Св. Иоанна рассказывается, как однажды Иисус Христос, по воскресении из мертвых, явился семи ученикам, ловившим рыбу на море Твериадском. Давши им чудесный улов рыбы, Он пригласил их обедать, и во время трапезы обратился к Петру с такими словами: «Симон Ионин ! любишь ли ты Меня больше, нежели они? Петр отвечал: так Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус сказал: паси агнцев Моих. Затем опять спросил его: Симон Ионин, любишь ли Меня? Петр смазал: так Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя. И Господь опять сказал: паси овец Моих. Наконец в третий ран спросил: Симон Ионин! любишь ли Меня. Петр опечалился, что Он в третий раз спрашивает – любишь ли Меня, – и с волнением отвечал: Господи! Ты все знаешь, – Ты знаешь, что я люблю Тебя. Господь еще раз сказал: паси овец Моих, а затем предсказал Петру о предстоящей ему в старости мученической кончине (ст. 15 и 18). В этой беседе Спасителя с апостолом Петром римские богословы также видят указание на особенные преимущества, данные Петру, будто Господь вверил ему здесь верховную власть над всею церковию, как над простыми верующими – агнцами, так и над самыми пастырями овцами. Непредубежденный же здравый смысл и древние учители церковные согласно признают, что Христос в этой беседе хотел растрогать совесть апостола Петра, омраченную бывшим падением, возбудить его к покаянию, и затем утешить его, и в присутствии других апостолов возстановит в апостольском достоинстве. Троекратным вопрошением «любишь ли меня», Христос видимо хотел напомнить Петру о его троекратном отречении (В первый раз Христос спрашивает, не просто любишь ли меня – но любишь ли меня более других учеников: это напоминание, Петру о том, как он когда то уверял, что если и все ученики соблазнятся и оставят Господа, он пойдет с ним в темницу и на смерть). Так и подействовали эти слова на Петра, ибо когда Господь спросил его в третий раз, Петр опечалился, конечно от того, что вспомнил о своем падении. Троекратным повторением паси агнцев и овец Моих Господь возстановлял Петра в его апостольском звании; здесь нет никаких особенных преимуществ, а только та власть, которая дана и всем другим апостолам и от них передана пастырям церковным: пасти стадо Божие (1Петр. 5 гл. 2–3 стран.) (и конечно, только произвольное схоластическое толкование могло утверждать, что под агнцами Христос разумел здесь простых верующих, а под овцами самих пастырей). Наконец и заключение беседы предсказанием о мученической смерти Петра видимо имеет близкое отношение к прежней беседе о троекратном отречении. На тайной вечери Петр самонадеянно уверял, что он готов итти с Господом в темницу и на смерть, хотя бы и все оставили Его. И Господь отвечал, что самонадеянность его в ту же ночь будет постыждена троекратным искушением. Теперь на вопрос Господа Петр уже не осмеливается утверждать, что он любит Его более всех, и готов идти на смерть за Него, но смиренно с скорбию о своем падения отвечает: Господи! Ты все знаешь, – Ты знаешь, что я люблю Тебя. И Господь, уверив его в восстановлении прежнего апостольского достоинства, предсказывает, что он и завершит свою апостольскую жизнь достойно мученическою смертию.

Таким образом, ни в одном из указываемых римскими богословами мест Евангелия не находится подтверждения той мысли, будто Иисус Христос дал апостолу Петру преимущественную власть над другими апостолами.

Вообще же можно сказать, что эта мысль противоречит всему духу, всему смыслу евангельских повествований. Ни в чем не обличал Иисус Христос учеников своих так сильно, ни против чего не предостерегал их так ревностно, как именно против духа превозношения – против стремления к преимуществам. Он постоянно внушал им ту мысль, что подобные стремления не должны иметь места в христианском обществе, что между ними не должно быть первых и последних, начальников и подчиненных, что между ними даже никто не должен называться отцом, учителем или господином, но все они должны считаться братьями и искренно услуживать, друг другу, как сам он – их Божественный учитель, показал им высочайший образец в этом (см. Матф. гл. 20 ст. 20–28; Лук. гл. 22 ст. 23–27; Марка X гл. 42–45 ст. Иоанна гл. 13 ст. 13–16)

После Евангелия, римские богословы в истории апостольской стараются найти подтверждение тому взгляду, будто апостол Петр, по вознесении Иисуса Христа на небо, оставался главою христианства, князем других апостолов, верховным правителем Церкви. В доказательство этого они любят указывать преимущественно на первые главы книги «Деений апостольских», где в иных случаях личность Петра выступает более, нежели личности других апостолов. Петр например первый предлагает избрать 12-го апостола на место отпадшего Иуды; первый начинает проповедь по сошествии Св. Духа; первый обращает в христианство язычника Корнилия, первый держит речь на соборе апостольском. Но из всех этих фактов ничего особенного не следует. Из того, что в первой половине книги «Деяний» говорится более об апостоле Петре, – а во второй еще гораздо более об апостоле Павле нисколько не следует, будто тот или другой апостол имели какую либо преимущественную власть над прочими апостолами. Напротив факты показывают, что все апостолы, по заповеди Спасителя, считались равными между собою. Вопросы, возникавшие в обществе апостольском, могли быть предлагаемы кем-либо одним, но решались согласно мнениям всех. Так избран был 12-й апостол Матфей на место отпадшаго Иуды (Деен. гл. 1); так избраны были первые семь диаконов (гл. 6); так решен вопрос о необязательности ветхозаветного обрядового закона для обращающихся в христианство язычников на соборе апостольском (гл. 15). Между апостолами, по сказанию апостола Павла, пользовались особенным уважением: Петр, Иоанн и Иаков, брат Господень, предстоятель Церкви иерусалимской. Они считались как бы столпами Церкви, но не имели никаких особенных прав и власти над другими. Апостол Павел и себя самого, призванного к апостольскому служению уже после сошествия Св. Духа, считал нисколько не ниже других апостолов самовидцев Иисуса Христа, и в известном случае находил нужным спорить с апостолом Петром и обличать его. Вообще апостолы восставали против пристрастия иных христиан к авторитету того иди другого из проповедников христианства. Апостол Павел строго обличал коринфских христиан за то, что у них одни называли себя Павловыми, другие Петровыми, третьи Аполосовыми и т. д. «Разве, говорил он, не один и тот же для всех Христос ? разве Павел за вас распинался, или во имя Павлово вы крестились? Ми по воле Божией только служители, чрез которых вы уверовали, соработники у Бога, а вы Божия нива, Божие строение. Один насаждал, другой поливал, а возрастил Бог. Насаждающий и поливающий ничто, а все Бог возращающий. Никто не хвались, кем либо из людей. Павел ли, или Аполос, или Кифа, или мир, или жизнь, или смерть, или настоящее, или будущее – все ваше. Вы же Христовы, а Христос Божий» (1 кор. главы 1, 2, 3).

Если бы и действительно апостол Петр имел преимущественную власть над другими апостолами, каким образом это могло бы иметь отношение к притязаниям римских пап?

Римские богословы говорят, что апостол Петр, сделавшись главою – как бы монархом христианского мира, избрал своею резиденциею Рим; здесь он основал Церковь, здесь епископствовал в продолжении 25-ти лет; здесь принял мученическую кончину, я при кончине передал свою власть над церковию своему преемнику, следовавшему за ним римскому епископу. После него эта власть переходит от одного папы к другому.

Здесь каждое положение неверно. Из беспристрастного рассмотрения исторических фактов оказывается напротив, что 1) апостол Петр, как объяснено выше, не был главою или каким либо монархом христианского мира; 2) апостол Петр не жил в Риме 25 лет, ибо такое расчисление времени не согласно с известиями о проповеди апостола в других странах; 3) апостол Петр не был епископом римским, ибо епископами назывались местные, правители церковные, неотлучно находящиеся при одной своей церкви, апостол же Петр, подобно другим апостолам, утверждал христианство в различных странах и различных церквах; 4) апостола Петра нельзя даже назвать по преимуществу основателем Церкви римской. Церковь римская основана и устроена не одним Петром, а вместе Петром и Павлом. Есть даже основания предполагать, что в устроении римской Церкви и поставлении первого римского епископа Лина (еще при жизни первоверховных апостолов) больше участия принимал апостол Павел, нежели апостол Петр³⁴. 5) Кроме Рима, апостолом Петром, или Петром и Павлом вместе устроены церкви и во многих других местах. Так в устроении антиохийской Церкви оба первоверховные апостолы принимали участия не менее, чем в устроении римской³⁵. Александрийская Церковь также основана была апостолом Петром, и первым епископом здесь был любимейший ученик Петра евангелист Марк. Старше же й почетнее всех по своему происхождению была без сомнения иерусалимская Церковь, мать церквей, основанная самим Иисусом Христом, откуда по сошествия Св. Духа начало распространяться христианство во все концы мира, куда из своих отдаленных путешествий нередко сходились апостолы для свидания, отчета об успехах проповеди, взаимных назиданий и совещаний, где по преданию первым епископом от самого Господа был поставлен один из 12-ти апостолов Иаков брат Господень. 6) Таким образом римского епископа нельзя называть ни преемником власти Петровой, ибо Петр не был епископом, а только поставлял епископов в Риме, в Александрии, в Антиохии и других местах, ни тем более преемником каких-либо верховных прав его над церковью, ибо таких прав сам Петр не имел. И странно предполагать, чтобы после смерти Петра римские епископы считались верховными правителями церкви, когда оставались в живых еще некоторые апостолы? Странно предполагать, чтобы любимейший и приближеннейший ученик Христов Иоанн Богослов, после смерти Петра живший на земле еще более 35 лет, подчинялся римскому епископу как верховному главе и правителю церкви.

История древней христианской церкви после времен апостольских также не представляет оснований в пользу римского учения о главенстве папы в церкви. Римско-католические историки и богословы стараются доказать, будто в христианской церкви не только в западной, но даже и в восточной с первых веков и до патриарха Фотия, дерзнувшего возмутиться против папской власти, папы имели такую же власть над всеми епископами и церквами, какую они теперь имеют в римско-католическом христианстве. В подтверждение такого взгляда, католические ученые в истории древней христианской церкви подыскивают свидетельства и факты, будто бы оправдывающие их мысль. Но все эти свидетельства и факты, обыкновенно представляемые римскими учеными отрывочно, вне связи с цельным смыслом и характером ими же указываемых исторических событий, без соотношения с другими историческими фактами, яснее раскрывающими мысль дела, – вовсе не имеют того значения, какое стараются придать им католические ученые.

«Папы, говорят, в самые первые века являются верховными правителями церкви, имеющими особенную власть над епископами других церквей. Папы II и III веков: Климент, Сотир, Виктор, Корнилий, Стефан пишут пастырские послания к различным церквам, – и их послания в этих церквах принимаются с уважением. К папам приходят советоваться о церковных делах епископы отдаленных даже восточных церквей, – напр. св. Поликарп (в половине II века) приходил в Рим советоваться с папою Аникитою о времени празднования Пасхи. Папы в Риме созывают соборы, разбирают и осуждают лжеучения, уже осужденные в других церквах, своим верховным судом как бы утверждая суд других церквей; так известный гностик Валентин (II века), осужденный на востоке, был окончательно осужден в Риме. Другие еретики, осужденные вне Рима, приходят в Рим, и просят папу вновь пересмотреть их дело и разрешить их от наложенной на них клятвы; это именно известно о лжеучителях Монтане и Маркионе (II века). Наконец решительные действия папы Виктора во II веке, в деле о праздновании Пасхи, и Стефана в III веке, в деле о крещении еретиков, показывают, что папы сами сознавали за собою право считать себя старейшими всех других епископов – епископами епископов, наблюдать за церковным порядком во всех церквах западных и восточных, требовать от них во всем согласия с римскою Церковию, делать обличения и приказания другим епископам; в случае непослушании грозить им судом и даже отлучать от церкви».

Все указываемые здесь факты исторически верные, но неверно объясняемые – не имеют того значения, какое стараются придать им римско-католические ученые, и некоторые из них более говорят против, нежели в пользу несправедливой мысли о главенстве папы, признаваемом будто бы в христианнской церкви с самых первых веков:

1). Некоторые из пап писали пастырские послания к другом церквам; но это вовсе не по праву какой-либо власти или главенства над другими церквами, а по духу братского общении, соединявшего тогда все христианские церкви. В силу этого общения особенно уважаемые епископы не одной римской, а и других церквей, когда оказывалось нужным, обращались с пастырскими посланиями к чужим церквам. Так от св. Игнатия Богоносца, епископа антиохийского (II века), до нашего времени сохранилось семь посланий к различным церквам, и между прочим к римской. Св. Поликарп, епископ смирнский, писал послание к церкви филипиийской. От св. Дионисия коринфского, Иринее лионского, Киприана карфагенского, Дионисия александрийского, Григория Чудотворца неокесарийского, осталось много посланий к другим епископам и различным церквам (между ними несколько и к римской), и послания эти в тех церквах, куда они посылались, в силу братского общения принимались не с меньшим уважением, как и помянутые послания римских епископов.

2). В силу того же братского общения, епископы одних церквей ходили иногда советоваться о церковных делах с епископами других церквей. Так св. Поликарп ходил к римскому епископу Аниките советоваться о праздновании Пасхи. Что он приходил к нему как равный к равному за советом, а не как низший к высшему или подчиненный в начальнику за приказанием, это видно уже из того, что св. Поликарп, не смотря на убеждения Аникиты, не согласился подчиниться мнению папы и принять в малоазийские церкви римский обычай празднования Пасхи, – напротив, самого папу увещавал ввести малоазийский обычай в римскую Церковь. И разногласие в спорном вопросе не нарушило добрых отношений между двумя епископами; римский епископ Аникита во время пребывания св. Поликарпа в Риме относился к нему не как к подчиненному или зависимому, а напротив как к старейшему, особенно уважаемому сослужителю своему, и даже предоставлял ему первенство в служении при совершении литургии в своей церкви.

3). Что в римской Церкви иногда собирались соборы и осуждались лжеучения, уже осужденные в других церквах, подобного рода факты в первые века христианства встречаются не в одной римской, а и в других церквах. Еретик Валентин проповедовал свое учение сначала на востоке, потом в Риме, поэтому и осужден был прежде на востоке, а потом вновь в Риме. Также и многие другие еретики, лжеучения которых распространялись из одной страны в другую, бывали по нескольку, раз соборно осуждаемы, сначала в одной своей местной, потом в других церквах, куда распространялось заблуждение. Так против ересей Савеллия и Павла Самосатского было несколько соборов в различных церквах.

4). Что некоторые лжеучители, именно Маркион и Монтан, осужденные в своих поместных церквах, делали попытки исходатайствовать себе разрешение в римской Церкви, это показывает только хитрость помянутых лжеучителей, желавших провести свои заблуждения под покровом законного авторитета, если не в той, то в другой церии, и их неправильные понятия о праве и суде церковном, позволявшие им надеяться, что одна поместная церковь может принять на себя право отменять определения другой поместной церкви. Но сама же римская Церковь строго остерегалась усвоят себе такое право, незаконно в личных видах предлагаемое ей лжеучителями, и принимать в церковное общение людей отлученных в других церквах. Маркиону, отлученному от церкви его собственным отцом, епископом понтийским, и старавшемуся исходатайствовать себе разрешение в римской церии, римский клир дал такой ответ: «Мы не можем этого сделать без дозволения твоего достопочтенного отца, – так как у нас вера одна и законоположение одно (т. е. единаково обязательное как для Понтийского, так и для римского епископа)». Промски Монтана в Риме были успешнее. Пользуясь легкомыслием и опрометчивостью римского папы Виктора, он сумел, на некоторое время, расположить его на свою сторону, и получить от него не разрешение, а ходатайственные грамоты о разрешении к епископам фригийским и малоазийским, осудившим Монтана. Но и то, как скоро Виктор чрез несколько времени узнал правду о Монтане, он поспешил возвратить назад свои ходатайственные грамоты.

5). Что касается наконец до заявлений напы Виктора в споре о праздновании Пасхи и папы Стефана в споре о крещении еретиков, то здесь несомненно в первый раз высказалось в папах высокое сознание о их верховной власти в церкви, будто они старейшие епископы – епископы над епископами, будто они имеют право наблюдать за порядком во всех церквах, требовать от других церквей строгого согласия с уставами и обычаями римской Церкви, обличать, судить, и даже отлучать других епископов. Но нужно припомнить, как приняты были эти заявления римских епископов в других церквах. Они встретили дружный и решительный отпор от других епископов не только восточных, но и западных. Честолюбивым папам было поставлено на вид, что никто из епископов не имеет права именовать себя старшим епископом – епископом епископов, повелительно относиться к другим епископам, требовать от всех согласия с своим мнением, во имя обычаев своей местной церкви осуждать обычаи других местных церквей, и наконец отлучать других епископов от общения своего, подвергая себя самого в таком случае опасности быт отлученным от общения всех. Честолюбивые притязания пап, так резко выступившие в противность господствовавшему в христианской церкви в то время духу братства и свободы, были названы неосновательными, нечестивыми, превышающими права власти епископской, бесчестящими достоинство кафедры блаженных апостолов Петра и Павла. Подобного рода факты, конечно, гораздо более говорят против, нежели в пользу римской мысли о главенстве папы в церкви, будто бы начавшемся с самых первых веков христианской истории. К этим фактам можно прибавить еще указание на спор известного учителя церковного III века, св. Иполита, с современным ему папою римским Каллистом. Несмотря на то, что св. Ипполит был епископ непосредственно зависимый от римского епископа (он был епископ пристани римской, – как бы викарий главного римского епископа), он не стеснялся открыто и резко уличать папу Каллиста в ереси и безнравственности, и призывать его к суду. Значит тогда в самом Риме не было и мысли о непогрешимости и неподсудимости пап.

Вообще, беспристрастно и внимательно рассматривая целый общий строй христианской жизни в первые века, нельзя найти там и малейшего основания к тому предположению, будто управление тогда в церкви было подобное существующему теперь в римско-католической Церкви, будто римскому, или какому либо другому епископу принадлежала тогда какая либо особенная верховная власть над прочими епископами. Все епископы считались тогда равными в своих существенных правах. Пользовались некоторые из них преимущественным уважением между другими, напр. епископы так называемых кафедр апостольских, т. е. основанных самими апостолами, начиная с кафедры иерусалимской церкви-матери церквей, пользовались также уважением епископы больших городов (митрополии) от епископов городов меньших, провинциальных. Но это не давало никаких особенных преимуществ власти одним епископам над другими; и, главное, не было никогда признаваемо над всеми епископами одного общего правителя. Личные достоинства давали преимущества и влияние в церкви епископам то той, то другой кафедры; и иногда епископ самой незнатной кафедры, имел в церкви влияния гораздо более епископов старейших и знатнейших кафедр. На римской кафедре в первые три века мы даже немного встречаем влиятельных личностей – менее, нежели на некоторых других кафедрах, напр. александрийской, антиохийской, карфагенской. Ни один из римских пап в первые три века не имел столько влияния во всей церкви, сколько имели во 2-м веке святые: Игнатий антиохийский и Поликарп смирнский, или в 3-м веке святые Киприан карфагенский, Дионисий александрийский или св. Григорий чудотворец, епископ кафедры неокесарийской, которая до него вовсе не существовала, и при возведении его в епископский сан, состояла только из семнадцати верующих, и которая тем не менее во время жизни св. Григория сделалась весьма известна и влиятельна между другими.

С 4-го до 9-го века идет в церковной истории период вселенских соборов. Самое это название показывает, что тогда в церкви не было места какому либо единоличному монархическому управлению, и верховною властью в церкви считалась не власть папская, а власть вселенских соборов.

Римско-католические ученые говорят, что и при вселенских соборах главенство папы имело свое полное значение. Неоднократно были делаемы попытки доказать, что самые вселенские соборы в древней церкви (как на западе в средние века) били созываемы папами, – папы будто бы и председательствовали на них или лично, или в лице своих легатов, – их влиянием решались дела на соборах, и всякое соборное определение тогда только получало силу, когда было утверждаемо папою. Но история опровергает все эти положения. 1) На созвание вселенских соборов в дреной церкви папы не имели никакого влияния; все вселенские соборы были созываемы греческими императорами. 2) Председательствовали на соборах не папы, – лично ни один папа не присутствовал ни на одном из вселенских соборов, – и не легаты папские (на некоторых вселенских соборах не было и легатов папских, – например на 2-м, на 5-м, на 7-м, 3-й вселенский собор также открыт был до приезда папских легатов), а председательствовал на соборе обыкновенно тот из старейших восточных патриархов, который лично здесь присутствовал (например на первом соборе Евстафий антиохийский, на втором сначала Мелетий антиохийский, нужно заметить непризнаваемый в то время римскою церковию законным архиепископом Антиохии, потом после его смерти Григорий Богослов константинопольский, и наконец по удалении его Тимофей александрийский, – на третьем соборе председательствовал св. Кирилл александрийский, – на седьмом св. Тарасий константинопольский. 3) Сила преобладающего влияния и решения дел на соборах от пап или их представителей зависела столько же, сколько и от других православных епископов, на сколько каждый из них являлся верным представителем истины. На первом вселенском соборе влиятельнее всех старейших членов собора был молодой архидиакон александрийской церкви св. Афанасий великий, на третьем св. Кирилл александрийский, на седьмом св. Тарасий константинопольский. На четвертом соборе (заочный) голос римского папы Льва великого имел преобладающее влияние, и послам его на соборе оказывалось особенное уважение, – но это не вследствие особенных преимуществ римской кафедры, а потому что св. Лев, по своим личным достоинствам и твердости своих убеждений, был тогда влиятельнейшим пастырем христианского мира, главным защитником православия против монофизитства, а старейшие епископы востока были более или менее замешаны в спорах монофизитских. Впрочем и здесь, дабы честолюбие римское не воспользовалось случайным преимуществом своего положения, как известно, нарочно сделано было особенное подтверждение о равенстве прав константинопольского патриарха с римским. На всех других вселенских соборах, кроме четвертого, незаметно, чтобы голоса пап или их представителей имели какое либо преобладающее значение. 4) Сила и законность определений вселенских соборов от утверждения римского папы зависела всегда столько же, сколько и от утверждения всякого другого патриарха. Решения соборов даже и тех, на которых не присутствовали ни папы, ни их представители, получали полную силу, и для этого не считалось нужным, как в средние века на западе, посылать их в Рим на окончательное утверждение. Даже, если бы в римской Церкви почему либо не нравились определения какого либо из соборов, это не подрывало их значения в других церквах. Так, известно, римской Церкви неприятно было признать постановления трулльскагр собора, сделавшаго несколько строгих замечаний против некоторых ее неправильных обычаев. Это однакож не воспрепятствовало постановлениям трулльскато собора получить значение, наравне с определениями других вселенских соборов. 5) К этому нужно прибавить, что древние вселенские соборы, считая себя высшим органом церковной власти, признавали за собою нраво, по требованию обстоятельств, судить, как всякого мирянина и клирика, нарушавшего мир церкви, так и епископа, така и всякого старейшаго патриарха (как и судили многих патриархов александрийских и константинопольских и антиохийских ), так и римского папу. На шестом вселенском соборе вместе с несколькими патриархами константинопольскими и другими виновниками и покровителями заблуждения был осужден за монофелитство и римский папа Гонорий. Ясное доказательство, что на вселенских соборах не были признаваемы ни какое либо верховное главенство, ни непогрешимость, ни неподсудность папы.

«Но, говорят, сами вселенские соборы признавали за папою первенство между другими старейшими епископами (1-го всел. соб. прав. 6-е, 2-го всел. соб. прав. 3-е, 4-го соб. прав. 28-е)» Это справедливо. Первенство за папами всегда признавала и восточная Церковь, и никогда не стала бы отказывать им в нем, если бы папы своими незаконными притязаниями и отступлениями от православия не сделали себя недостойными этого преимущества, усвоенного им древними отцами церкви ради чести древнего царственного града. Но первенство (primatus) не есть главенство (suprematus). Первенство бывает между равными (primus inter pares), главенство над низшими и подчиненными. Первенство давало папам преимущественную честь между другими епископами, но никакой власти над ними. И теже самые соборы (2-й и- 4-й), которые говорили о первенстве папы, как признанном факте, во всем равняли права Константинопольского епископа с римским. А 3-й вселенский собор строго настаивал на том, чтобы даже во внешних преимуществах, усвояемых старейшим епископам церкви, не было делаемо нововведений и расширений, дабы не питалась тем гордость мирского властолюбия (8-го Всел. соб. прав. 3-е; З-гo соб. прав. 8-е; 4-го. соб. прав. 28-е; 6-го соб. прав. 36-е).

«Замечательнейший из поместных соборов 4-го века собор сардикийский (343) предоставил римскому папе Юлию право принимать апелляции от епископов, и пересматривать спорные дела между ними, уже решенные на поместных епископских соборах (сардик. собора прав. 3, 4, 5)». Но собор сардикийский был собор не вселенский, а поместный, состоявший из западных епископов, и потому определение его относилось только к западному церковному округу, подчиненному папе. Тем правом, которое в этом определении усвоялось римскому папе, пользовался в известной степени всякий патриарх в своем округе, – и халкидонский вселенский собор формально утвердил такое же право за патриархом константинопольским. Была попытка расширить значение Сардикийского правила. Уже в конце IV века приверженцы папской власти пытались присоединить его к правилам никейского собора. Но эта попытка была обличена на одном из карфагенских соборов, который но этому случаю сделал даже особенное постановление, вопреки Сардикийскому правилу, не переносить дел на апелляцию в Рим из северо-африканской церкви. Вообще нужно заметить, что предоставленное папе сардикийским собором право принимать апелляции от епископов, и пересматривать дела местных соборов, даже до X века, в самых западных церквах не было безусловно признаваемо, и против него часто спорили, в особенности епископы галльские, и в самой Италии медиоланские, равеннские, аквилейские, до тех пор, пока папское всевластие на западе Европы не подавило окончательно (уже в X и XI веке) самостоятельности местных церквей.

«Некоторые из римских императоров формальными узаконениями утверждали за папами преимущественные права над другими епископами и церквами. Так в 445 году западный император Валентиниан III, по случаю некоторых неустройств в галликанской Церкви, сделал постановление, которым папам предоставлялось право иметь надзор над другими церквами, вызывать к себе на суд епископов других церквей, определениям папским усвоялась сила закона в церкви, и папе давалось имя правителя (Rector) Церкви. В начале 7-го столетия византийский военачальник Фока, безчеловечным образом умертвивший императора Маврикия со всем его семейством, и занявший его престол, когда был за это отлучен от Церкви константинопольским патриархом Кириаком, а римский папа Бонифаций 3-й предложил ему снять это отлучение, в благодарность за расположение папское, с своей стороны дал папе грамоту, в которой только ему одному предпочтительно пред другими патриархами усвоялось титло Вселенского (из за которого тогда спорили папы с константинопольскими патриархами), и даже наименовал его главою Церкви». Эти факты справедливы. Но без сомнения римско-католическим богословам не совсем удобно утверждать свой догмат о главенстве папы в церкви на указах императорских, и притом таких, как помянутые указы Валентиниана и Фоки³⁶. Указ Валентиниана 3-го, одного из последних и слабейших императоров западной римской империи (указ вызванный притом особенными обстоятельствами), мало мог иметь значения даже для епископов западных цервей, в особенности когда чрез несколько лет по издании этого указа западная римская империя совсем пала, – по отношению же к восточной Церкви этот указ не мог иметь никакого значения. Указ Фоки темь более не мог иметь никакого значения ни в восточной, ни в западной церкви, так как Фока был не законный император, а узурпатор и царе-убийца, насилием захвативший на некоторое время власть в свои руки, и затем казненный, как преступник, самым позорным образом. После его смерти, конечно, должны были потерять силу и все его незаконные постановления. Указ Фоки для исследователей истории папства представляет не опору для законного признания папской власти, а разве позорное свидетельство о том, как папы старались пользоваться самыми темными обстоятельствами и незаконными средствами для своего возвышения; этот указ одно язь позорных пятен в истории папства.

«Когда некоторые из пап, во время ост-готского владычества над Италиею, являлись в Константинополь послами от королей ост-готскмх, и потом, со временем Юстиниана, когда Италиею управляли императорские наместники, и папы опять иногда должны были являться в Константинополь с какими-либо ходатайствами за Италию, – в Константинополе от самых императоров византийских папам был оказываем особенный почет, – такой почет, какого императоры не оказывали никому из восточных патриархов, ни даже ближайшему ко двору константинопольском у патриарху». Это также справедливо; но это не имеет ниакого отношения к церковному главенству пап. Императоры византийские, не всегда с должным уважением относившиеся к зависевшим от них (в гражданском отношении) и мало имевшим политического влияния восточным патриархам, имели особенные основания быть более почтительными, иногда даже льстивыми по отношению к папе. Папа более всех восточных патриархов был независим по отношению к византийским императорам, не только во время самостоятельного существования западной римской империи или ост-готского владычества в Италии (в V и первой половине VИ века), но и во время византийского управления в Италии (со второй половины VI до VIII века). Папы имели большое политическое влияние в Италии, а потом и вообще на западе Европы. Через них могли поддерживать там свое влияние и византийские императоры. Поэтому они имели особенные побуждения ласкать пап, даже льстить им. Папам делаемы были в Константинополе торжественные встречи и приемы, но не как верховным правителям церкви, а как представителям политического влияния в Италии. И все посольства и путешествия пап в Константинополе были предпринимаемы по гражданским делам, и к церковным делам не имели отношения. Иногда эти посольства даже совершенно не соответствовали церковным обязанностям пап, как напр. ост-готский царь Феодорик посылал в Константинополь папу Иоанна ходатайствовать за права ариан. На Церковь восточную, во время пребывания в Константинополе, папы не имели никакого влияния. Наконец бывали и такие случаи во время вязантийского управления в Италии в VII веке, когда иные императоры (напр. Констанс 2-й и Юстиниан 2-й) и их наместники расправлялись с папами не менее грубо и деспотично, как и с другими епископами, подпадавшими опале византийского двора. Это, конечно, не служит к нравственному унижению папской власти, но показывает только, что придворные отношения императоров к папам никак не могут служить мерою или показателем церковного значения пап в рассматриваемое время.

Указывают наконец из истории смут церковных между ИV и IX веками несколько частных фактов, свидетельствующих будто об особенном значении пап в церкви, показывающих будто бы, что папы тогда были и считалось верховными решителями дел и примирителями смут церковных, защитниками угнетаемой правды, опорою колеблемого православия. «Так в IV веке, когда в защиту невинно изгнанного и преследуемого арианином императором Констанцием св. Афанасия Великого, восточные епископы не осмеливались возвысить своего голоса, его мужественно принял под свое покровительство и оправдал римский папа Юлий. Точно также в начале V века папа Иннокентий I-й сильнее всех возвысил свой голос в защиту невинно-преследуемого праведника св. Иоанна Златоустаго. Далее в V веке, в спорах несторианских и евтихианских, сами старейшие восточные епископы придают особенное значение папам. Св. Кирилл александрийский, узнав о ереси Нестория, почтительно уведомляет о том папу Целестина, прося содействия против еретика, и папа Целестин держит в Риме собор, на котором осуждает Нестория. При начале распрей между св. Флавианом константинопольским и еретиком Евихием, и тот и другой стараются склонить на свою сторону папу Льва Великого, и папа Лев пишет изложение веры, которое дает твердую опору истине против заблуждения, и которое самим вселенским халкидонским собором признается за образец чистаго православия. В половине VII века папа св. Мартин является твердою опорою православия против покровительствуемого императором Контантом 2 монофелитства. В VIII и IX веках во время гонений на православие от императоров иконоборцев, константинопольские защитники православия (напр. св. Феодор Студит) также ищут в Риме опоры для противодействия ереси». Все эти факты без сомнения делают честь римской кафедре и ее замечательнейшим представителям. Но не мало можно указать и между представителями других кафедр (напр. константинопольской или александрийской) таких личностей, которые в известные времена являлись твердою опорою православия, защитниками угнетаемой справедливости, разрешителями и умирителями споров церковных. Разве имена свв. Афанасия и Кирилла александрийских, св. Григория Богослова, Иоанна Златоустаго, или свв. Германа, Никифора, Тарасия константинопольских, св. Василия Великого кесарийского, св. Софрония, патриарха иерусалимского и многих других св. пастырей восточных можно в этом отношении поставить ниже имен напр. Юлия, Иннокентия, Целестина, и даже св. Льва Великого и Мартина? Все приведенные здесь факты из истории римской кафедры, взятые на расстоянии нескольких веков, показывают только, что и на римской кафедре, также, как и на других, являлись замечательная личности, имевшие в свое время большое влияние, заправлявшие важнейшими делами в Церкви, но не показывают, чтобы сама по себе римская кафедра, во все продолжение времени между IV и IX веками, имела какое-либо главенство во всей Церкви. Притом, чтобы каждый из этих фактов можно было понять и объяснить вполне безпристрастно и точно, нужно рассматривать их в связи с другими фактами, имеющими к ним ближайшее отношение, в связи с теми условиями и обстоятельствами времени среди которых эти факты совершались; тогда эти факты представятся не в том свете, в каком угодно выставлять их римско-католическим ученым. Папе Юлию, конечно, делает честь то, что он защищал св. Афанасия Великого в то время, как восточные епископы то смели возвысить свой голос за него; но, независимо от твердаго православного убеждения Юлия, нужно принять во внимание в то, что ему и вообще западным епископам в то время было гораздо удобнее, нежели восточным, стоять за православие и за Афанасия, потому что западные енископы находились под владычеством западного императора Констанса, приверженного к православию и лично расположенного к Афанасию, а восточные епископы, под деспотическою властью арианина Констанция, преследователя Афанасия я всех православных. Когда переменились обстоятельства, когда Констанций, по смерти брата, сделался единодержавным обладателем всей римской империи, – и яз западных епископов, по слабости человеческой, многие поколебались, и отступились от Афанасия даже такие пастыри, как преемник Юлия, Либерий, папа римский, и муж испытанной твердости убеждений и высокой нравственности, престарелый Осия кардотский. Точно также Иннокентию 1-му было гораздо свободнее, нежели кому-либо из восточных епископов, протестоват против несправедливого изгнания св. Златоуста, – потому что он жил во владениях западного императора Гонория, также возмущенного ссылкою Златоуста, а не восточного Аркадия, по влиянию жены своей изгонявшего Златоуста. Вообще нельзя не согласиться с тем, что в отношениях к императорам византийским римские епископы могли держаться самостоятельнее восточник епископов, – но не потому, чтобы им принадлежал какой-либо верховный неприкосновенный авторитет в Церкви, а потому, что в политическом отношении они стояли к императорам более независимо во все продолжение времени между 4-м и 9-м веками, не исключая даже и того времени, когда Италия (со времен Юстиниана до Льва Исаврийского) находилась под управлением византийсиих наместников; императоры, как мы заметили, в иных случаях, даже имели побуждения заискивать расположения папы, – опять повторим – не ради его церковного авторитета, а ради его политического влияния... Указанные выше факты иэ истории смут несторианских и монофизитских также не служат подтверждением мысли о главенстве папы. Св. Кирилл александрийский извещал папу Целестина (и не его одного) о ереси Нестория, а св. Флавиан константинопольский папу Льва Великого о ереси Евтихия, не как подчиненные верховных начальников и судей, а как братья братьев в сослужителей, пожалуй старейших – почетнейших, во не более того. Таков был общий обычай между древними пастырями – извещать друг друга об опасностях, возникавших в Церкви. И приговор папы Целестина во делу Нестория, положенный на римском соборе, и Льва Великого но делу Евтихия, при всей их справедливости, не были приняты за окончательные решения дела (следовательно суд папы не считался высшею инстанцией в делах церковных). Для окончательного суда над Несторием созван вселенский собор ефесский, а для суда над Евтихием вселенский собор халкидонский (следовательно суд вселенских соборов был выше суда папского, что несомненно и изь других вышеприведенных фатовь). Во время смут монофелитских, при императоре Констансе, папа Марунит между всеми епископами явился самою твердою опорою православия; но еще ранее его был таким же твердым защитником православия против монофелитства св. Софроний, патриарх иерусалимский, – и вместе с св. Мартином не менее твердым защитником православия св. Максим исповедник, даже не епископ. Следовательно и этот факт, несомненно служащий к похвале св. Мартина, не имеет значения для возвеличения идее папства. Во время смут иконоборческих папы: Григорий 2-й, Григорий 3-й и их преемники смело протестовали против насильственных действий императоров-иконоборцев. И это нисколько не удивительно. Насильственные и возмутительные действия императоров-иконоборцев вызывали смелых обличителей в самом Константинополе между ближайшими подданными этих императороре, которых жизнь зависела от их воли, и которые, действительно, платились тяжкими страданиями и самою жизнью за свои смелые обличения. Папам же в то время протестовать против императоров византийских было гораздо свободнее. Они уже не были подданными византийскими; с Григория 2-го они отложилась от Византии. Папы сильны были своим влиянием на западе; они закрепили свое положение союзом с сильными правителями Франции, карловингами, в лице которых они прямо указывали себе крепких защитников в ответ на угрозы двора византийского. В самом народе папы на западе не имели против себя такой сильной партии противников иконопочитании, какая была на востоке. Папы очень хорошо знали, что их смелый протест против императоров – иконоборцев будет сочувственно поддержан итальянским народом, – тем более, что этот протест имел не религиозное только, а едвали не главным образом политическое значение. Папа Григорий 2-й, начавший этот протест имел в виду, не только обличить иконоборческое нечестие Льва Исаврянина, но и возбудить народ итальянский к свержению давно уже тяготившего его визянтийского господства, – что ему и удалось сделать. Таким образом смелые действия пап во время смут иконоборческих имеют даже, может быть, не столько церковное, сколько политическое значение. Не удивительно и то что эти смелые действия вызывали восторженное сочувствие во многих константинопольских противниках иконоборчества. Скажем более, неудивительно, если в эти времена, ко 2-й половине 9-го века начала образовываться в Константинополе, и между людьми весьма благонамеренными, хотя может быть и не очень дальновидными, партия особенно расположенная к папству. В виду возмутительных насилий, нередко в это время угнетавших церковь константинопольскую со стороны государственной власти, с другой стороны в виду того высокого положения, какого достигла на западе папская власть, в это время уже не только сделавшаяся независимою от государственной власти, во и сама начинающая заявлять стремления к преобладанию над государственной властью, – неудивительно, если в Константинополе некоторые из благонамеренных ревнителей православия и независимости церковной начинали склоняться к той мысли, чтобы утвердить в Риме опору и для самостоятельности восточной церкви, власть папскую противопоставит власти государственной. Эта зараждавшаяся партия, кажется, главным образом образовывалась в знаменитом Студийском монастыре, бывшем тогда главною твердынею православия и противодействия власти государственной, угнетавшей самостоятельность церковную. Отсюда то, в половине 9-го века, и вышла большая част тех приверженцев низверженного патриарха Игнатия, которые в Риме искали суда на Варду и Фотия, и между которыми были несомненно личности весьма почтенные, видевшия в борьбе между партиями патриархов Игнатия и Фотия, борьбу самостоятельности церковной против деспотизма государственных и придворных влияний, но не совсем правильно понимавшие положение дела, и имевшие неправильные понятия о безкорыстии папского покровительства и суда. Тем не менее в Константинполе и на всем востоке, в то время, как и всегда, далеки были от того, чтобы признанием папского главенства, на месте деспотизма государственного, по временам стеснявшаго внешнюю свободу церкви, закреплять надь собою самодержавно иерархический деспотизм папский, угрожавший подавить самую внутреннюю свободу церкви, как она подавлена была впоследствии на западе. Что константинопольская и вся восточная церковь была далека от этого, – это доказывает вся дальнейшая история восточной церкви. Конечно, не патриарх Фотий удержал или отклонил восточную церковь от признания главенства папы, будто бы уже утвердившагося или готового утвердиться в ней. Такое предположение не имеет исторического смысла; личность Фотия, как бы она не была сильна и влиятельна, не могла бы отвлечь восточную церковь от подчинения папе, если в ней было расположение к тому. Но в том то и дело, что в восточной церкви, свято хранившей древния церковные предания и оберегавшейся от всяких человеческих измышлений, вовсе не было тех идей и расположений в пользу папств, какие к 9-му веку стали распространяться в западной церкви, начинавшей уклоняться от древнего строя вселенско-церковной жизни. Патриарх Фотий в отрицании папских притязаний был только представителем древних преданий восточной и всей вселенской церкви, – и в том его существенная заслуга и величие в истории восточной и всей вселенской церкви³⁷.

Не имея возможности точным представлением исторических фактов оправдать свою мысль о признании главенства папы в древней Церкви, римско-католические ученые стараются, по крайней мере, укрепить ее свидетельствами отдельных личностей, имевших значение в древней Церкви. Для этого они выискивают у древних писателей различных веков – преимущественно у писателей западных – отдельные фразы и отзывы, в которых высказываются уважение и похвала апостолу Петру, как первоверховному апостолу, или римской Церкви, как знаменитейшей между церквами, или какому-либо папе, как первенствующему епископу в христианском мире; в каждом из этих отрывочных выражений католические ученые стараются представить неопровержимое свидетельство в пользу той мысли, что за папою признаваема была верховная власть в древней церкви. Таких свидетельств приводится очень много. Смысл их тщательно разобран многими православными писателями греческими и русскими; неоднократно было доказано, Что эти свидетельства имеют совсем другой смысл, а не тот, какой придается им в римском богословии. Тем не менее добросовестность римско-католической науки не смущается и доселе, в пользу предзанятой мысли, пользоваться такими аргументами, несостоятельность которых с очевидностью доказана; и доселе многими католическими учеными в яодтверждение догмата о главенстве папы приводятся такия свидетельства, которые многократно были опровергнуты восточными нолемистами. В кратком очерке католического учения нам нет возможности разсмартрвать подробно эти свидетельства. Достаточно указать те общие приемы, посредством которых римско-католические ученые стараются обращать их в пользу своей предзанятой мысли. Вообще эти свидетельства приводятся отрывочно, вне связи с полным смыслом речи, из которой заимствуются, с натянутыми и преувеличенными объяснениями, нередко с искажением смысла, с опущением подлинных и вставкою неподлинных слов; иногда даже известным древним писателям приписываются такия мысли и выражения, какия нигде не были ими высказываемы. Все это с достаточною очевидностию в разные времена было раскрываемо православными учеными. При подобном способе доказательств, конечно, можно доказать, какую угодно мысль. Нужно притом заметить, что большая часть свидетельств в пользу главенства папы заимствуется римскими богословами у писателей западных церквей, в которых издавна было распространено особенное уважение к римской Церкви, как Церкви знаменитейшей и не имеющей себе равной на всем Западе (но имеющей несколько равных себе на Востоке), как к матери большей части западных Церквей (но не имеющей такого, значения по отношению к восточным церквам). Нельзя, наконец не подивиться тому, что римско-католические ученые не смущаются приводить свидетельства в подтверждение верховной власти пап и из таких писателей, о которых известно, что они горячо боролась, против притязаний папства на верховную власть, даже из таких сочинений их, которые прямо писаны были против подобных притязаний (напр. из писем св. Киприана карфагенского в Фирмилиана каппадокийского, писанных против превозношения папы Стефана). Приверженцам догмата о главенстве папы достаточно встретить у какого-либо древнего писателя самую незначительную фразу, с выражением похвалы или уважения об апостоле Петре, или о римской церкви, или о ком-либо из древних достойных уважения пап, чтобы вывести из такой фразы признание главенства папы во всей древней Церкви. Повторяем, подобным способом доказательств можно доказать какую угодно мысль.

Напрасно римско-католические ученые мало обращают внимания на свидетельства, другого рода, из которых можно бы было видеть, что в древней Церкви не было в не могло быть признания одной какой-нибудь верховной главы, что там тщательно предупреждались всякия попытки к преобладанию над церковью, что восточные Церкви вели свои дела совершенно независимо от Церкви римской, и многие западные епископы в своих округах считали себя такими же самостоятельными правителями Церкви, как и римский папа. Таких свидетельств, в которых бы или буквально выражались, или ясно видны были эти положения, у древних писателей не только восточных, но и западных, можно найти много. Блаженный Иероним, один из самых уважаемых западных писателей конца IV века, говорил: «если рассуждать об авторитете (церковном), то мир больше Рима. Где бы ни был епископ – в Риме или на Дону, или в Евгубии (Eugubium одно из незнатных епископств в Италии, недалеко от Рима), он имеет тоже достоинство, тоже священство. Огромное богатство и смиренное убожество не делают епископа ни высшим, ни нисшим. Все они равно преемники апостолов». Когда во второй половине шестого века константинопольские патриархи, по воле императора и епископов восточных, стали усвоят себе наименование вселенских патриархов, хотя это наименование было только почетным титулом и вовсе не выражало стремления подчинить одной кафедре всю вселенскую Церковь, папы римские первые восстали против этого наименования, находя в нем безрассудную гордость, оскорбление прав других епископов, угнетение свободы церковной, опасность для самой веры. Вот как разсуждал об этом тогдашний папа – знаменитейший из римских пап – св. Григорий Великий: «Этою безразсудною надменностию возмущается мир всей Церкви, оскорбляется благодать, сообщенная другим епископам. Никто из апостолов, никто из святых не хотел называться вселенским; все они принадлежат к телу Господню, состоят в числе членов Церкви... Если вселенским назовется один патриарх, у прочих отнимется имя патриарха. Но этого не должно быть! Прочь от мысли христианской чье бы то ни было желание усвоить себе то, чем умаляется в каком-нибудь отношении честь собратий… Убоимся быть причисленными к тем, которые любят «предвозлежания на пиршествах и председания на синогогах, и приветствия в народных собраниях и чтоб люди звали их: учитель, учитель! Христос сказал: «Вы не называйтесь учители; один у вас учитель Христос; вы же все братья... Кто хочет между вами быть первым, пусть будет вам рабом». Никого и никогда не должно называть вселенским, чтобы себя не лишить должного, когда другому усвоятся не должное. И никто не должен принимать этого названия, ни соглашаться на него. Но, как подобает служителям Бога всемогущего, каждый пусть хранит себя от этой ядовитой заразы, и не восхищает себе места коварного обольстителя, ибо оно наносит обиду, ведет к разрыву всей Церкви, соединено с презрением ко всем. Если называющийся вселенским впадет в заблуждение, то уже не найдется ни одного епископа, стоящего в правде; если один вселенский, то прочие не епископы; если одного епископа назвать вселенским, при падения этого единого падет вся Церковь. Я смело говорю: кто называет себя, или желает, чтоб другие называли его вселенским святителем, тот превозношением своим предшествует антихристу, надменно поставляя себя выше прочих. Как тот сын погибельный хочет показаться Богом над всеми людьми, так и этот; кто бы он ни был, желающий называться единственным святителем, возносится над прочими святителями». Какое ясное и сильное опровержение всех папских притязаний от лица знаменитейшаго из пап³⁸!

Есть еще оригинальный прием аргументации посредством которого приверженцы догмата о главенстве папы стараются доказать, будто не только древняя вселенская Церковь признавала, но и нынешняя восточная Церковь, хотя сама того не сознавая, исповедует этот догмат. Доказательства на это они находят в богослужебных книгах православной восточной Церкви. В наших богослужебных книгах – в службах апостолу Петру и тем из древних пап римских, которые и западною и восточною Церковью признаются святыми – например св. Клименту, Сильвестру, Льву Великому, Григорию Двоеслову, св. Мартину, встречаются похвальные выражении такого рода: св. Петр называется основанием, похвалою, утверждением церкви, камнем веры, ключарем небесного царствия, первым верховным апостолом; св. Климент – твердынею церкви, столпом благочестия, преемником престола Петрова, св. Лев – столпом православия, твердым основанием веры, старейшиною верховного собора, наследником престола Петрова, светильником вселенной и т. д, Конечно все подобные выражения никакого особенного догматического значения не имеют, и ничего другого не доказывают, кроме усердия Церкви к прославлению памяти св. людей, бывших ее славою при жизни. Выражения, подобные тем, которыми Церковь ублажает память св. апостола Петра, находятся и в службах другим апостолам. Точно также неменьшими, а в иных случаях еще и большими похвалами, нежели каковые находятся в службах св. Клименту римскому, Льву и Григорию Великим, Церковь ублажает и многих других – восточных св. отцев. А трех известных св. учителей 4-го века – Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого православная Церковь не в отдельных только службах, составленных в честь их, но почти на всех службах своих ублажает, как великих иерархов, вселенских учителей и святителей. Из этого однакоже вовсе не следует, что бы эти великие иерархи были какими-либо главами над другими иерархами, и чтобы им приписывалась полнота учения и святительства для всей вселенской Церкви (как сосредоточивается она, по учению римского богословия, в папе). Тем менее кому-либо могло бы прийти на мысль утверждать такие права за самыми местами их служения – за кафедрою кесарийскою, на которой святительствовал св. Василий великий, и константинопольскою, где возседали Григорий Богослов и Иоанн Златоуст. Между тем приверженцы папства из вышеприведенных и подобных им похвальных выражений об апостоле Петре и св. папах Клименте, Льве, Григорие, Мартине, делают именно такое заключение, будто наша Церковь признавала и признает апостола Петра князем аностолов, и пап главами Церкви.. По истине оригинальный способ заключения! Без сомнения, самой восточной Церкви и ее чадам лучше, чем кому бы то ни было, знать, что признает, и во что верит восточная Церковь. И, конечно, никто не уверит нас в том, будто мы признаем папу главою Церкви, когда мы слишком далеки от такого признания.... Нужно сказать, что этот замечательный способ доказательства в пользу папской идеи изобретен и употребляется в дело не столько истыми римско-католическими учеными, из которых едва ли кто когда и изучал наши богослужебные книги, сколько теми отступниками от православия, которые, сделавшись приверженцами папства, стараются и самих себя я других уверить, что они не изменили учению восточной Церкви. Первоначально этот способ доказательства был пущен в ход во время распространения унии в юго-западной России. Пропагандисты униатства, рассчитывая на невежество русских, старались уверить их, будто учение римской Церкви в самом главном догмате своем о папской власти не противоречит учению восточной Церкви. Однакоже эта фальшивая попытка уже и в те времена была обличена православными русскими богословами – Захариею Копыстенским, потом Стефаном Яворским и др. В наши времена этот фальшивый способ доказательства папской идеи вновь пущен был в ход теми отступниками от православия из русских, которые сами сделавшись иезуитами, возмечтали и всю Русь сделать католическою. И в наше время многие русские богословы должны были взять на себя терпеливый труд опровергать эту пустую и недобросовестную выходку, прикрывающуюся видом ученой аргументами.

Кроме доказательств фактических, заимствуемых из истории евангельской и апостольской и истории древней вселенской Церкви, приверженцы папства стараются подкрепить свой догмат о папской власти разными общими соображениями софистического характера. «Признание главенства папы, говорят, необходимо вытекает из самой идеи Церкви; им обусловливается существование Церкви; без папской власти Церковь не моглабы сохранять свою самостоятельность; без папской власти не моглобы сохраняться чистым и непоколебимым самое учение церкви; папская власть дает правильное, живое развитие всей духовной жизни Церкви». Все эти софизмы также фальшивы и слабы, как и историческия даказательства, приводимые в пользу папской власти.

1) «Признание главенства папы необходимо вытекает из самой идеи Церкви; им обусловливается существование Церкви. Всякий живой организм, всякое благоустроенное общество имеет свою главу. Необходимо должна иметь свою главу и Церковь. Без такой главы невозможно существование Церкви, как невозможно без главы существовать никакому, живому организму». Но у Церкви христианской есть единая Божественная вечная глава, дающая ей жизнь, разум и благоустройство, – без которой Церковь действительно не могла бы жить и производить плоды духовного развития, как не могут жить и приносить плодов ветви, отделенные от виноградной лозы. (Иоан. гл. XV). Эта глава – Сам Господь Иисус Христос, стяжавший Церковь честною кровию Своею, – единый небесный Жених единой непорочной невесты (Ефес. гл. 5). Иисус Христос никогда не оставляет Свою Церковь, но непрестанно, по обетованию своему, пребывает с нею до скончания века. Поэтому Церковь, находясь в непрестанном живом союзе с своим небесным Женихом, не может знать никакого другаго жениха; – находясь под управлением единой Божественной главы, не может иметь никакой другой главы, и не нуждается ни в каком видимом наместнике или представителе главенства Христова над нею. Понятие о двух главах противоречить понятию о единой Церкви; признание наместника или представителя Христовой власти над церковию возможно было бы тогда, когда бы Христос не находился в живом союзе с церковью и не управлял ею сам. Да и никто изь смертных людей не можеть стоят как бы наряду с победителем смерти – не только какь другая самостоятельная глава Церкви, но я как видимый представитель или наместник невидимой главы – Христа. Никто из слабых я ограниченных людей не может быть представителем или наместником всемогущего и всесовершенного Бога, как в управлении всем миром Божиим, так и в управлении церковью Божиею. Церковь: есть тело Божественное, у ней не может быть глава человеческая. Церковь свата и непорочна у ней не может быть глава подверженная слабостям и порокам. Церковь вечна; у ней не может быть главою смертный человек, у которого предел жизни семьдесят лет, и аще в силах, восемьдесят лет. Церковь обнимает собою верующих людей всех веков, живых и отшедших из мира сего – величайших праведников, св. апостолов, мучеников, высоких подвижников и учителей христианского мира. Может ли быть главою ее человек, по природе своей не стоящий выше условий земного существования, по разуму и нравственным качествам не превосходящий самих высоких святых учителей и подвижников христианских? Римские католики, чтобы представить своего папу достойным божественного наименованиа главы Церкви, и на самом деле приписывают ему божественные свойства. Они желают признать за ним божественное свойство непогрешимости, божественную власть над судьбою мира загробного (чистилища), – и желали бы усвоить ему божественное полновластие и всемогущество в мире земном. Но разве это не есть очевидная ложь, и даже более возмутительная хула? Разве это не есть своего рода идолопоклонство – приписывав человеку божественные свойства, божественную власть и почесть, – и таким образом обоготворять человека?... Разве не знают все, что папы – такие же, как и другие, простые люди, подверженные человеческим слабостям, что между ними бывали люди высокого ума и высокой жизни, бывали и самые обыкновенные люди, бывали и такие, которые своею жизнiю позорили не только папский престол, но и самое человеческое достоинство. История разсказивает нам, что на престоле римском бывали папы еретики, явно заблуждавшиеся в ученииверы (например еще в древней Церкви Каллист, обличенный в гностицизме св. Ипполитом, Гонорий осужденный за монофелитство 6 вселенским собором, – в средних веках Iоаким XXII, неоднократно уличаемый в заблуждениях самими же католическими богословами; самого Григория VII, зиждителя папского могущества, многие подозревали в шаткости догматических убеждений, в склонности к учению Беренгара, осужденному самою западною церковию); бывали папы совершенные безбожники, отвергавшие самые основные начала христианства и всякой религии (напр. Иоанн XII, клявшийся именами дьявола и языческих богов, и совершавший церковные службы в конюшне, – Иоанн XXIII, которого на констанском соборе обвиняли в отрицании безсмертия души, – Лев X, называвший жизнь Христа и христианство прибыльною для духовенства сказкою); бывали папами злодеи убiйцы (из помянутых уже Иоанн XII, убивший многих своих церковных служителей, Иоанн XXIII, отравивший своего предшественника, бывший прежде предводителем разбойнической шайки, и на престоле папском обращавшийся иногда к услугам своих прежних товарищей, Александр VI Борджия – чудовище злодейства, и другие папы, умерщвлявшие между прочим своих предшественников ), бывали папами безстыдные развратники, и поощрявшие разврат (целые ряды пап преимущественно из 10, 14 и 15 веков), гнусные корыстолюбцы, готовые торговать всем святым (опять целые ряды пап 10, 11, 14, 15, 16 веков ); едва ли небольшая часть пап средних и позднейших веков были честолюбцы, деспоты, политические интриганы и т. д. Ужели же не есть постыдное безумие и возмутительная хула – таких личностей почитать непогрешимыми Божиими наместниками и представителями, главами Церви, не имущей скверны или порока?...

2) «Без папской власти не может поддерживаться единство в церкви. Верховный папский авторитет есть висшее средоточие, живой символь, живое выражение церковного единства. Каким образом можно представить единою церковь, не имеюшую высшаго средоточия власти, разделенную между несколькими, не зависящими один от другаго правителями? А единство, по общему христианскому верованию, составляет одно из существеннейших свойств, церкви. Церковь христианская распространена по всем мире, состоит из множества различных по своим природным особенностям племен и народностей. Верховный авторитет папский, служащий средоточием правительственной деетельности всех других церковных властей, может поддерживать в единстве и порядке все эти разнохарактерные части христианского мира. С отрицанием власти папской, с уничтожением централизации иерархической, поддерживаемой одним высшим церковным правителем, церковь должна распасться на секты; в ней появится множество ересей и расколов». Так разсуждают защитники папской власти. Но нельзя не заметить в таких разсуждениях слишком внешнего, можно сказать грубо материального понятия о единстве церковном и вообще о церкви. Как будто единство церкви ни в чем ином не может выражаться, как только в подчинении всего христианского мира одному высшему внешнему авторитету, и ничем другим не может поддерживаться, как только строжайшею централизациею иерархии церковной?.. Но и в устройстве земных государств одно подчинение внешнему авторитету и централизация правительственная далеко не считаются главным и даже единственным условием государственного или общественного единства; если же считаются где, то разве только там, где в обществе недостает более крепких нравственных связей, или где мало верять в них, а верят только в одну внешнюю силу. Но в церкви христианской – духовном царстве Божием, помимо внешнего иерархического надзора и управления, есть много других, более крепких нравственных связей. Единение духа – единство веры, надежды и любви, единство убеждений, высших чаяний; основных начал христианской жизни, основных правил церковного благоустройства, единство стремления, интересов и целей, братское единодушие, взаимная любовь друг к другу – разве такое внутреннее единство само по себе не выше того наружного единства, которое выражается только в повиновении всех одной верховной власти? И если церкви непременно нужен внешний символ – внешнее выражение внутреннего единства, разве вселенский собор, как самое полное, живое и свободное проявление внутреннего единомыслия и единодушия в церкви, распространенной в разных концах мира, не есть гораздо высшее выражение церковного единства, чем самая строгая внешняя централизация иерархическая? Признание папской власти в сущности, как мы уже заметили, противоречит идее церковного единства. Каким образом у единой церкви признаются две главы – одна невидимая, но тем не менее непрестанно пребывающая с церковию в живомь союзе – Христос, другая видимая, внешним образом управляющая церковию – папа?.. История же римской церкви представляет нам не мало таких случаев, когда на престоле папском появились одновременно по две и по три личности, какь бывало неоднократно в 11 и 12 веках, как было почти в вродолжение сорока лет сряду, в конце 14 и начале 15 веков (1379 – 1417 гг.). (Как согласить такие случаи с идеею даже внешнего единства церкви с католической точки зрения? Не последовательно ли, с католической точки зрения, во времена расколов в западной церкви некоторые искренние католики приходили к такой мысли, что церковь римская представляет собою не апокалипсическую невесту – Агнца, а двуглавого дракона? Римские богословы на это недоразумение дают такой ответ, что и во времена расколов церковных на апостольском престоле всегда был только один истинный папа, другой же называвшийся папою был самозванец; таким образом понятие о единстве церкви могло оставаться твердым. Но разве это не есть жалкий софизм ? Могли ли бы самые римско-католические богословы разъяснить, кого напр. во времена так называемого великого раскола, бывшаго в западной церкви, можно было считать единым истинным папою – Урбана VI или Климента VII, Бонифация IX или Бенедикта XIII? Как римских, так и авиньонскiх паg в то время не только отдельные личности и партии, но целые страны и церкви, признаваемые истинно католическими, а не схизматическими, искренно почитали за истинных пап; и таким образом в римско-католической церкви было две видимых главы. Какая же из них была истинная?.. Если от этих общих разсуждений перейдем к исторической поверке той мысли, будто папскою власть церковь предохраняется от распадений и расколов, эта мысль также представится совершенно несостоятельною. Сравним судьбу восточной и западной церкви – со времени их разделения с 10 или 11 века: где более за это время появлялось ересей и расколов – в той ли части христианского мира, которая не признает папского главенства, или в той, которая признает его? В восточной части христианского мира, – при всех неприятных условиях ее исторической судьбы, при внешней разобщенности православных восточных племен, иногда доходившей до того, что некоторые из них по нескольку веков не имели сношения с другими, при политическом порабощении многих православных восточных стран неверному владычеству, при отсутствии средоточных пунктов и удобных средств к взаимным сношениям между восточными поместными церквами в продолжении всех минувших, тяжелых для православного востока, веков сохранялось и доселе сохраняется более единства в учении веры, устройстве церковном, в самых обрядах богослужения, нежели в западной церкви, при всех ее великих заботах и усиленных мерах к соблюдению единообразия церковного, при всей строгой централизации ее иерархического управления, при всей преданности папскому авторитету, при всем единодушии и ревности к соблюденiю церковных или но крайней мере иерархических интересов в многочисленном и строго дисциплинированном западном духовенстве и монашестве. Значит, без папской власти лучше поддерживалось церковное единство, нежели под ее управлением³⁹. Тот же вывод дает нам история западней церкви, если будем рассматривать ее без отношения к восточной. До времен Николая I или даже Гильдебранда, т. е. до времен полного развития папской власти на западе, там изрядно крепче держалось церковное единство, гораздо меньше появлялось еретических и раскольнических партий, нежели после Николая I и Григория VII. Этого не может отрицать никакая история, хотя бы обработанная в самом крайнем ультрамонтанском духе. И еще мало того, что в западной церкви при развитии папской власти стало больше появляться ересей и расколов; самая история возникновения этих ересей и расколов, и их характер, их направление ποказывают, что большая част их появлялась именно вследствие крайнего развития папской власти. Большая часть средневековых западных сект – катары, валденсы, альбигойцы, лолларды, гусситы и позднейшия протестантския секты распространялись и усиливались на западе, именно как реакция или оппозиция против папского деспотизма. Главный пункт, с которого у западных сектантов начиналось отпадение от церкви, было отрицание папской власти – духовной и светской... И доныне в Римско-католической церви абсолютизм папский служить главною причиною, под влиянием которой в отдельных личностях и целых странах западных образуется и укрепляется религиозное охлаждение, вольнодумство, озлобление против церковного авторитета, от времени до времени обнаруживающееся и открытыми отпадениями от церкви. И это неудивительно. Там, где к живому организму церкви приставляется бренная гнилая глава, гнилость ее производит разрушительное действие во всем организме. Там, где личность человеческая облекается правами и свойствами авторитета божественного, давление такого авторитета становится невыносимым для других личностей. Там, где единство и порядок между членами общества поддерживаются только рабским подчинением всех одному внешнему авторитету, стесняется свободное развитие личностей, и является естественный протест против этого авторитета. Явно таким образом, что папство в западном христианстве не скрепляет – не об единяет, нo разрушает организм церковный, как вредный нарост, как заразительная болезнь, разрушительные действия которой, хотя не всегда бывают заметны непосредственно, но тем не менее постоянны и злокачественны. И эти разрушительные действия до тех пор не потеряют своего влияния в римско-католическом мире, пока духовная власть папы не войдет в свои нормальные пределы (т. е. не сделается обычною властью старейшаго епископа), а светская власть, не соответствующая духу пастырского служения, совсем не уничтожится.

3) «Папская власть служит опорою церковной самостоятельности. Жизнь церкви только тогда может развиваться свободно и независимо, не подчиняясь чуждым влияниям, когда у церкви есть глава, свой верховный правитель, могущий отстаивать ее самостоятельность против всяких внешних притязаний и стеснений. Когда у церкви нет своей главы – своего высшаго авторитета, церковь неизбежно подчиняется внешним влияниям и стеснениям. Где нет папизма, там, по выражению новейших католических ученых, господствует цезаропапизм, т.е. где папа не признается главою церкви, там церковь подпадает в зависимость от государственной власти. Это подтверждается примерами истории. Римско-католическая церковь, находясь под покровом папской власти, всегда сохраняла свою самостоятельность, не подчинялась влиянию государственной власти; в цветущия времена своей истории она успевала даже подчинять себе самую государственную власть; в неблагоприятные времена в самых затруднительных обстоятельствах она умеет охранять себя, оставаясь как бы самостоятельным государством внутри всякого государства, относящегося к ней не совсем благоприятно, и не допуская государственную власть вмешиваться в еа внутренния церковные дела. С другой стороны история восточных церквей древней византийской, нынешней русской (не говоря уже о церквах, порабощенных магометанскому господству), – также история протестантских обществ в Англии, Германии и других местах представляет частые примеры вмешательства государственной власти в церковные дела – господства государства над церковию». Для правильного раз яснения таких воззрений, значительно распространенных и не в одном католическом мире, прежде всего нужно различать в понятии о церковной самостоятельности две стороны – внутреннюю и внешнюю, нередко смешиваемые между собою. Внутренняя самостоятельность церкви проявляется в ее твердости – хранить неприкосновенными свое учение веры, евой внутренний строй, своя нравственные стремления. Внешняя же самостоятельность церковная может определяться более или менее свободным положением, большими или меньшими правами, большим или меньшим политическим влиянием, какими она, как внешнее общество по внешнему своему положению, пользуется в известном государстве. На внутреннюю самостоятельность церкви не может иметь влияния никакая внеешняя сила; она не подчиняется переменчивым условиям исторической жизни; она может оставаться твердою и неприкосновенною, при самых неблагоприятных условиях внешнего положения церкви. Внешняя же самостоятельность церкви зависит от внешних исторических условий, от тех идей и отношений, какия в известную историческую эпоху установляются по отношению к церкви в известных государствах. Внутренняя и внешняя самостоятельность церкви не всегда необходимо развиваются одна при другой, но иногда даже находятся в обратном отношении одна к другой. Иногда бывает так, что чем лучше внешнее положение церкви, чем большим политическим влиянием она пользуется, тем слабее бывают ее нравственные силы, и на оборот. Никогда христинская Церковь не находилась по внешности в таком бедственном, в таком стесненном положении, как в первые века христианской истории, – и никогда нравственная жизнь церкви – твердость ее убеждений, чистота стремлений, крепость внутренней связи ее членов между собою, не обнаруживалась в таких высоких проявлениях, как именно в первые века христианства.... Не совсем добросовестно поэтому кому бы то ни было упрекать восточную Церковь в том, что она не имела и не имеет такого сильною политического могущества и влияния, каким пользовалась западная Церковь в средние века, – что восточная Церковь по внешнему своему положению находилась иногда в тяжелой зависимости от государственнной власти. В том не вина восточной Церкви, что она не имела таких благоприятных условий для внешнего возвышения, какия имела западная Церковь. В том даже заслуга и честь восточной Церкви, что она, оставаясь верною своему духовнону призванию, не старалась так, как западная Церковь, о своем политическом возвышения, не употребляла для этого незаконных средств, подобных тем, какия употреблялись на западе в средние века, но, в смиренной преданности воле Божией, старалась посильно совершать дело своего призвания при благоприятных и неблагоприятных политических обстоятельствах. Главное дело в том, что восточная Церковь, и при самых неблагоприятных условиях своего внешнего положения – и при незаконном вмешательстве государственной власти в церковные дела (примеров которому не мало встречается преимущественно в византийской истории, и под тяжким игом магометанским ) в продолжении многих веков сохраняла свое учение веры, свой порядок церковный, свои нравственные начала в большей чистоте и неприкосновенности, нежели западная Церковь, при самых лучших условиях своего внешнего политического положения. Значит внутренней крепости и самостоятельности в восточной Церкви было больше, нежели в западной, не смотря на то, что внешняя самостоятельность церкви на востоке кажется более подавленною, нежели на западе... Нужно притом заметить, что самое подавление внешней самостоятельности в восточной Церкви – древней византийской и русской представляется западными писателями в слишком преувеличенном виде. На западе несправедливо думают, что в восточной Церкви государственная власть имеет полновластное значение, может все сделать – не только дать или отнять у церкви известные привпллегии, назначить или сменить какого-либо иерарха, так или иначе определить внешния отношения главного вероисповедания в государстве к другим исповеданиям, дать такому или другому закону церковному известное гражданское значение, но даже изменить внутренний канонический порядок церковный, переменить, еслибы того захотелось государственной власти, какой-либо догмат, соединить, например, православную Церковь с католическою или протестантскою путем договоров и мер государственных и т. п. Такой взгляд есть взгляд ложный; в нем сказывается именно грубое непонимание возможности представить себе внутреннюю самостоятельность церковную, независимо от условий ее внешнего положения⁴⁰. История не подтверждает такого взгляда, а представляет факты противные ему. Что касается до истории русской, то она не представляет даже ни одного примера, чтобы кто либо из законных государей русских захотел посягнуть на внутреннюю свободу Церкви – на неприкосновенность ее догматов и канонов. Только однажды в русском народе было подозрение относительно этого на незаконного обладателя престола Лже-Димитрия I, обещавшагося иезуитам ввести католицизм в России. И это подозрение главным образом стоило Лже-Димитрию лишения престола и жизни – не по намеренному подстрекательству представителей Церкви, а вследствие возбуждения самого народного духа. Самый самодержавный и наиболее властительно и свободно относившийся в внешнему положению церкви русский государь, Петр I, устранял себя от вмешательства во внутренния дела церковной жизни. В ответ ва предложение о соедннении церквей льстившим ему Сорбонским богословам Петр сказаль, что это дело не его, а представителей Церкви. Византийская история представляет не мало случаев вмешательства государственной власти во внутренния дела Церкви – в решение самых высших вопросов совести, в определение догматов веры. Но за то она же представляет и целый ряд твердых, свободных протестов против такого незаконного вмешательства, – протестов, никогда не допускавших государственную власть решить по своему произволу такой или другой церковный вопрос, вопреки древним преданиям веры и внутреннему праву церкви, -протестов, показывающих, что в византийской церкви никогда не изсякала нравственная сила, внутренняя твердость и самостоятельность, и дающих нам несколько другое понятие о характере греческого народа, нежели какое составилось на западе (будто бы народ и духовенство в византийской империи до раболепства, до самого крайнего самоунижения против совести, против убеждения – готовы были повиноваться во всем своему деспотическому правительству). История арианства, монофелитства, иноборчества, история лионской и флорентийской унии представляют самые неопровержимые свидетельства о том, что в греческой церкви произвол государственной власти нечего не мог сделать в тех случаях, когда он встречался с внутренним правом церкви, с твердим и живым релягиозним убеждением народа. Не мало подобных же случачаев внутренней твердости и самостоятельности представляет греческая Церковь даже и в то время, когда внешняя ее самостоятельность была подавлена до крайней степени – под турецким господством. Может ли западная Церковь представить такие примеры внутренней твердости и самостоятельности? Твердость и самостоятельность западной Церкви не подвергалась таким тяжелым истытаниям и стеснениям, как греческой. Поэтому она и не может быть сопоставляема в этом отношения с греческою Церковью⁴¹.. Что касается до внешней самостоятельности, до политического могущества и влияния, его безспорно было больше в зададной Церкви, нежели в восточной; но можно ли поставлять его в особенную заслугу, в особенное преимущество церкви?... Прятом можно ли доказать, что самою внешнею своею самостоятельностью и политическим могуществом западная Церковь была обязана именно папам – признанию папской власти?... Еслиб не особенные условия западно-европейской жизни, – еслиб не невежество варварских народов, населявших западную Европу после падения западной римской империи, – еслиб не хаотическое брожение общественных сил в тогдашних государствах западной Европы, давшее возможность над всеми другими сословиями возвыситься духовенству, как самому образованному и самому благоустроенному сословию, папам никогда бы не удалось возвысить западную Церковь до такого сильного политического, могущества и влиянии. При других условиях жизни, например при тех, какия существовали в византийской империи, или в последствии в русском государстве, папская власть никогда бы не возвысилась бы до такой степени. Папам в деле возвышения западной церкви принадлежит только та заслуга и честь, что умнейшие из них во время хорошо умели пользоваться благоприятными для возвышения Церкви условиями, какия представляла западноевропейская жизнь. Но и при этом папы запятнали себя тем, что не знали меры, не хотели положить пределов своии стремлениям, – не довольствуясь естественным благоприятным для них ходом событий, стали усиленным образом заботиться о расширении своей власти; дело возвышения Церкви обратили в дело своего личного честолюбия, или, покрайней мере, исключительных иерархических интересов; – слишком заботясь о внешнем политическом возвышении Церкви, нередко забывали о ее высшем духовном призвании; наконец для возвышения церкви и своего собственного, не совестились употреблять меры недостойные, жестокие, ненравственные. Такие меры, какими папы в средние века старались закрепить господство Церкви над государством, например действия Григория VII и его преемников в борьбе с императором Генрихом IV, действия Александра III против Фридриха Барбароссы и английского короля Генриха II, действия Григория IX против императора Фридриха II и дальнейших пап против всей фамилии Гогенщтауфенов – политическия анафемы, интердикты, крестовые походы, истребления тысяч людей во имя веры и интересов церкви, на самом деле в видах властолюбия, – заговоры, интриги, политическия убийства, подкупы, измены, возмущения подданных против законного правительства, – наконец и те многочисленные интриги, посредством которых папы в новейшия времена стараются ноддержать упадающее влияние католицизма в европейских государствах, дать ему преобладание пред другими христианскими исповеданиями, сохранить римско-католическую Церковь как бы самостоятельным, знающим одного своего верховного главу, государством во всех странах, где только есть римско-католические подданные, (обязанные, конечно, со всеми другими подчиняться законному гражданскому правительству), – все такия меры и действия, в высшей степени недостойные и не соответствующия высокому характеру и духовному призванию Церкви и пастырского служения, останутся навсегда позорными пятнами в истории папства. И при всем том, римско-католическая Церковь и папская власть в последние века более и более теряют свое политическое могущество и влияние в самых римско-католических государствах. В виду событий последних веков, в виду тех многочисленных ограничений, которым подвергается самое духовное влияние пап в римско-католических государствах, – в виду тех ударов, какие нанесены папству и католицизму в XVIII веке, того самовластия, с каким действовал по отношению в папам Наполеон I, наконец в виду современного положения дел в самой Италии, в виду того, как свободно король Виктор Эммануил подле самаго, так сказать, папского престола распоряжается церковными делами, назначением епископов, упразднением монастырей, и подданные папы со дня на день ожидают счастия избавиться от своего владыки, и радуются всякому успеху его от явленных врагов, – в настоящее время приверженцам папизма уже нельзя по прежнему много хвалиться внешним величием, твердою самостоятельностью, сильным политическим влиянием; римско-католической Церкви, поставлять это внешнее величие в высокую нравственную заслугу своей Церкви, и объяснять ее тем, что римско-католическая Церковь имеет своим главою папу. Признание главенства папы и доселе держится в римско-католической Церкви, а того могущества, той самостоятельности, какими она пользовалась в средние века, давно уже нет. Значит не папская власть, а история создала и поддерживала это величие римско-католической церкви, и она же, в последние времена, в виду всех разрушает его. Значит даже и внешнее величие, внешния самостоятельност церкви не имеют того непосредственного отношения к признанию догмата о папской власти, какое находят в нем приверженцы папства.

4) «Папский авторитет в церкви служит органом чистого правоверия, и следовательно опорою непогрешимости и непоколебимости церковной. Каким образом в церкви могло бы сохраняться чистым учение веры, если бы в ней не было этого высшего авторитета, который, сам обладая полнотою правого понимания и непогрешимого толкования веры, может служить для всей церкви блюстителем правых догматов, органом истинных учений? Каким образом церковь могла бы предохранить себя от колебаний и заблуждений, если бы в ней не было одного всегда верного органа для поверки своих убеждений, для отличия истинных учений от ложных. Без власти папской самое основание церкви – вера ее могла бы поколебаться». Православная восточная церковь имеет другие понятия об условиях непогрешимости и непоколебимости веры. «Мы несомненно исповедуем, как твердую истину, пишется в грамоте восточных патриархов, принимаемой восточною церковью в руководство правого учения, что кафолическая церковь не может погрешать или заблуждаться и изрекать ложь вместо истины; ибо Дух Святой, всегда действующий чрез верно служащих отцов и учителей церкви, предохраняет ее от всякого заблуждения». Вот кто признается в православной церкви единым верным блюстителем истинного учения веры и непогрешимости церковной – Дух Святой, Дух истины; из людей никому не приписывается Божественное свойство всеведения и непогрешимости. Оргадом же Духа Божия в православной церкви признается не един какой либо или некоторые из пастырей и учителей церкви, а вся церковь – столп и утверждение истины, т. е. все истинно верующие, соединенные священным преданием веры, совокупно и преемственно, по устроению Божию составляющие единую Божию церковь (как говорится в Православном Катехизисе), преимущественно же верно служащие церкви пастыри и учители, поставляемые Духом Божиим пасти церковь Господа и Бога. Посему высшим внешним выражением откровений и изволений Духа Божия, высшим органом для отличия истинных учений от ложных в православной церкви признается не одно какое-нибудь лицо, а собрание верных пастырей и учителей церковных по возможности со всей вселенной, т. е. Вселенский Собор. Примером самих апостолов указан, голосом всей древней вселенской церкви признан, и опытом многих веков оправдан этот высший орган учения, законодательства и суда церковного, как самая твердая опора правоверия, как самое верное средство к различению истинных учений от ложных. Самые ревностные приверженцы папства должны признать, что в эпоху самых бурных волнений, самых великих опасностей, угрожавших непоколебимости православия в древней церкви, ни одна ересь, ни одно лжеучение не могли вторгнуться в церковь и поколебать основание веры, в то время, когда высшею охраною правых учений во всей церкви – в восточной и западной – признавался вселенский собор. Приверженцы папства не могут того же сказать о западной церкви средних и позднейших веков. С того времени, как в западной церкви авторитет папский поставлен выше авторитета вселенских соборов, церковь начинает колебаться время от времени более и более. На западе, в древности славившемся твердостью мира церковного, почти отсутствием ересей и расколов, поднимаются разномыслия, споры и волнения, каких никогда не бывало в церкви, образуется множество сект враждебных церкви, возникает раскол, отторгающий от церкви почти половину ее членов. В самой римской Церкви, славившейся некогда особенною преданностью древним преданиям, является множество отступлений от древних преданий не только в простых обрядах и внешней дисциплине церковной, но и в самых догматах вера, и в совершении святых таинств. На самом папском престоле появляются личности, словом и примером поучающие своих пасомых, вместо непогрешимой истины, нечестию, кощунству, безбожию. Что если бы, согласно е учением приверженцев папства, вся западная Церковь покорно следовала за такими руководителями в вере? С западною Церковью могло бы случиться то, чего опасался для всей Церкви знаменитейший из древних пап св. Григорий Великий: – с падением одного, признаваемою главою Церкви, могла бы пасть и вся Церковь, с заблуждением верховною епископа не мог бы устоять в правде ни один из подчиненных ему епископов, за неверующими и нечестивыми папами должно было бы распространиться неверие и нечестие на всю Церковь. И никто из членов Церкви не мог бы ни обличить папу в неверии и нечестии, ни предостеречь других от увлечения его примером; потому что над папою, по учению римских схоластиков, нет никакого суда – ни человеческого, ни даже божеского, – у самого Бога с папою одна мысль, одно определение, одна воля, – голос папы непогрешим, и ему, по учению иных западных учителей, нужно верить более, нежели свидетельству священного писания, голосу нравственного чувства, показанию очевидного факта. К счастию, для западной Церкви папский авторитет в ней на деле никогда не имел такого непомерного значения, какое приписывалось ему в теории римскими богословами… Вообще говоря, судьба учения церковного в западной Церкви далеко не была в такой зависимости от авторитета папского, как должно бы это быть по теории римского богословия. На деле папская кафедра в западной Церкви никогда не считалась ни высшим исключительным органом каких-либо новых откровений Духа Божия, ни высшим исключительным трибуналом в различении истинных учений от ложных; старые догматы хранились и новые учения и обычаи распространялись в Церкви большею частию помимо авторитета папского. Большая часть новых мнений и обычаев, распространившихся на западе в средние века, не от папской кафедры вышли, а возникли первоначально вне ее – в той или другой местной Церкви или богословской школе. Папы только утверждали или отрицали своим авторитетом уже распространенное мнение, сами склоняясь в суждении о нем на сторону той или другой богословской партии, и нередко меняя свои мнения с переменою обстоятельств. Так например новый догмат, провозглашенный папою Пием IX в 1854 году – о непорочном зачатии Пресвятой Девы – не папою первоначально изобретен. Это учение возникло и развивалось давно, еще века с XII и XIII, помимо папской кафедры, в среде западных богословов преимущественно францисканского, и позднее иезуитского ордена. Многие из пап прежних веков отвергали это учение, другие колебались, принять или не принять его. Наконец нынешний папа нашел для себя побуждения решительно склониться на сторону иезуитской партии, поддерживающей это учение. Если таким образом развитие богословского учения в самой западной Церкви идет помимо папского авторитета, если мнения самих пап случайно следуют за мнениями той или другой богословской партии, и иногда противоречат одно другому, – каким образом папский авторитет может быть признаваем за высший, самостоятельный, в притом всегда себе верный и непогрешимый орган откровения, распространения и охранения правых учений, за коренную опору правоверия и непоколебимости церковной? Сами папы наиболее добросовестные откровенно высказывались, что они не могут считать себя непогрешимым органом внушений Духа Божия, на котором бы могла опираться твердость веры христианской. Вот как например выражался об этом честный папа Адриан VI, избранный в 1522 году после Льва X на папский престол для восстановления мира церковного, возмущенного движениями германской реформации, и скоро умерший в печальной безнадежности восстановить благосостояние западной Церкви: «известно, что верховной первосвященник может погрешать даже в предметах касающихся веры, научая ереси своими постановлениями или декретами; так как много было первосвященников еретиков, каким еще недавно оказался Иоанн XXII, который публично внушал, возвещал и приказывал всему миру держаться заблуждения.» Один из преемников Адриана – папа Павел IV в консистории, собранной в 1557 году для обсуждения вопроса об исправлениях церковных, объявил: «Не стесняйтесь ни примерами моих предшественников, ни тем, что они сделали; я не желаю следовать им более, чем сколько дозволяет это авторитет священного писания и богословские доказательства. Я не сомневаюсь, что мы подвержены заблуждению.» Таким образом авторитет папы в делах веры имеет такое же значение, как и частный авторитет всякого другого епископа, но никаким образом не может считаться за непогрешимый орган истины, и исключительную опору правоверия церковного.

«Под покровом папского авторитета духовная жизнь в римско-католической Церкви развивается с такими успехами, приносит такие богатые плоды, каких нельзя найти ни в каком другом христианском обществе или исповедании. Ни восточная Церковь, ни протестантские общества, ни другие христианские исповедания не могут сравниться с римско-католическою церковью обширностью распространения и многочисленностью членов, важностью исторического значения, силою общественного влияния, обширностью и успехами миссионерской деятельности, широким развитием монашеской жизни, давшей западу много высоких подвижников веры, энергичностью и влиятельностью приходского духовенства, широким развитием благотворительных учреждений, влиянием на развитие наук и искусств... Отчего это происходит ? От того, что духовная жизнь в римско-католической Церкви, развивается более нормально, чем в других христианских обществах. Только в общении с главою может поддерживаться и плодотворно развиваться духовная жизнь в великом теле Церкви. В тех христианских обществах, которые отделяются от союза с видимою главою Церкви, духовные силы естественно должны или оставаться в бесплодном оцепенении, как в восточном христианстве, или постепенно приходить к разложению, как в протестантских обществах.» Вот новый довод, который иногда приводят римские богословы в пользу папской власти... Несправедливо было бы отрицать то, что духовная жизнь западной Церкви, даже и после ее отделения от восточной, произвела много прекрасных плодов. Нельзя относиться без надлежащей серьезности и должного уважения ко многим историческим заслугам западной Церкви (напр. по отношению к развитию просвещения и смягчению нравов на западе Европы в средние века), к обширности и успехам ее миссионерской и благотворительной деятельности, к славе ее знаменитейших учителей и высоких подвижников и т. д. Но какое значение по отношению ко всему этому имело папство? Можно ли ему приписывать в честь и заслугу все то, что сделано и делается хорошего в западной Церкви? Никак нельзя доказать того, чтобы папство, которое всегда было гнетом для западней Церкви, могло благотворно действовать на развитие ее духовной жизни. Скорее можно сказать, что духовная жизнь западной Церкви могла развиваться, приносит духовные плоды, несмотря на гнет папский, – что самая почва, на которой росли эти плоды, и семена, из которых они развивалась (т. е. семена самого христианства), были так хороши, так полны жизни, что их не мог иссушить – лишить живого развития гнет папский. Гнет папский во всяком случае не проник еще до самой глубины западной религиозной жизни, не исказил перовоначальных основ ее; католическая Церковь все еще остается прежде всего христианскою, а потом уже может быть названа папскою; папство для нее внешний нарост, под которым остаются еще непогибшими (хотя и значительно искаженными) истинные христианские начала жизни. И из этих то начал развиваются те высокие плоды духовной жизни, которые папство нередко приписывает себе. Миссионерство, благотворительность, высокое подвижничество и другие подобные стремления очевидно выходят из начал христианских, общих римской Церкви со всеми другими церквами, а не исключительно из начал папских, отличающих римскую Церковь от других христианских обществ. Посему-то подобные плоды и стремления духовной жизни в различной степени и в различных формах обнаруживаются не в одной римской Церкви, а во всех других христианских обществах. Где их созревает и обнаруживается более, в римской или другой какой Церкви, об этом довольно трудно судить по одним внешним обнаружениям духовной жизни в той или другой части христианского мира, и притом за известное только время. Как в жизни политической в иную эпоху тот народ имеет первенствующее значение в истории, а в другую другой; так и в жизни религиозной в иное время в таком христианском обществе обнаруживается более плодов духовного развития, а в иное время в другом. Внешние обнаружения духовной жизни в различных христианских обществах нередко зависят от внешних же обстоятельств, – от того, на сколько исторические условия жизни известного народа и общества в такое или другое время благоприятствуют или не благоприятствуют развитию в нем духовных стремлений. Если из всех христианских народов на поприще духовного просвещения или миссионерской деятельности в древние века особенно отличался народ греческий, в средние века племена романские, а в новейшие германские племена, – славянские же народы доселе не показали больших успехов на этих поприщах, – из этого еще не следует, что духовная жизнь славянских народов, развивающихся под руководством православной Церкви, сама по себе скуднее сравнительно с жизнью племен романских и германских, воспитавшихся в католицизме и протестантсве, а может быть следует только то, что для развития духовной жизни православного славянства еще не пришло время; православно-славянский мир доселе не имел таких благоприятных условий для развития своих духовных сил, какие имели романский и германские племена. А сколько в каком народе или какой Церкви, независимо от внешних проявлений духовного развития в такое или другое время, кроется самых духовных сил, внутренних залогов к развитию на будущие времена, об этом может быть известно только одному Богу, – и об этом едва ли можно кому-нибудь судить прежде суда Божия. Можно думать только, что конечно в тех народах или в тех обществах христианских кроются лучшие залоги для духовного развития, у которых в большой чистоте сохраняются самые верования, самые идеалы, самые основные начала христианской жизни. С этой точки зрении развитие духовной жизни в римско-католической Церкви, при беспристрастном рассмотрении дела, не может представиться образцом высшего совершенства. Папство исказило в римско-католической церкви чистый идеал христианства. Высокую идею церкви, духовного царствия Божия, оно низвратило в стремлениях создать политическое земное государство. Насколько эти стремления отозвались на духовном развитии западного христианства, настолько они внесли порчи во все самые высокие его проявления. По-видимому папство как будто не препятствовало, даже способствовало развитию духовных стремлений в западной церкви; указывая им двоякую цель – высшую духовную и земную политическую, оно усиленно старалось возбуждать их к деятельности двоякими мерами и побуждениями – духовными религиозными и внешними материальными политическими. Естественно при этом развитие духовных сил в западном христианстве должно было выразиться в усиленной напряженной деятельности; но эта самая усиленная деятельность, при смешении высших и низших, духовных и материальных целей и побуждений, естественно также должна была часто принимать превратное направление. Например, папство старалось дать широкое развитие миссионерским стремлениям. Не им конечно эти стремления первоначально вызваны в деятельности; они возникли в западной церкви, как и в восточной, из глубоких источников христианской любви и ревности, гораздо прежде, нежели папство взялось заправлять движениями западной религиозной жизни. Но папство с своей стороны усиленным образом старалось дать западному миссионерству как можно более широкое развитие и определенное направление с тем, чтобы оно распространяло по всей земле духовное царство Божие, и вместе с тем мирское могущество папы. Что же, послужило ли в пользу западному миссионерству это направление, данное ему папством? Оно усилило внешнюю деятельность западного миссионерства, но вместе с тем растлило самый дух его, низвратило его значение. В духе этого направления на западе действительно образовывалось не мало таких миссионеров, которые заботясь более о распространении царства Божия, готовы были употреблять в дело незаконные насильственные средства, искажать самую чистоту евангельской истины, вступать в сделки со всякими предрассудками и страстями человеческими – с тем только, чтобы приобрести папе возможно большее число бессознательно рабски покоренных подданных, или утвердить духовное влияние папы и свое собственное в известной стране. Последствия неоднократно показывали римской Церкви, как непрочны духовные плоды такого миссионерства... Точно также папство на западе содействовало развитию монашества. Конечно опять не авторитетом папским монашество первоначально вызвано к жизни; оно возникло и развилось первоначально из чистых христианских стремлений в таких местах, на которые вовсе не простиралось влияние пап. Но папство нашло свои выгоды особенно содействовать распространению монашества; потому что многочисленные и разнообразные монашеские ордена, рассеянные в разных странах, и все непосредственно зависящие от папы, могли также сделаться одним из сильнейших орудий к распространению и поддержанию всемирного панского влияния. Монашество в западной церкви должно было сделаться духовным воинством папской монархии. Папство естественно заботилось об умножении этого воинства; но вместе, с умножением монастырей и монашеских орденов, в западном монашестве постепенно искажался монашеский дух. Монашество прониклось мирскими стремлениями, запуталось в интригах, обесславило себя безнравственною жизнию. И плодом всего этого вышло то, что на западе, вместо высокого уважения, распространилось повсюду отвращение и ненависть в монашеству, унижен в осмеян самый идеал монашеской жизни. Точно также папство искусственными мерами (обязательным безбрачием, строгою дисциплиною) воспитало особенного рода ревность и энергию в католическом приходском духовенстве. Но эта ревность и энергия, превращающая нередко духовных служителей алтаря в политических агентов папского господства, также приносит не совсем благотворные плоды как для истинных интересов Церкви, так и для интересов общественного развития... Таков может быть правильный взгляд на развитие духовной жизни в западной Церкви под влиянием папства. Все лучшие духовные стремления обнаружившиеся в жизни западного христианства, возникли и развились в нем, независимо от папства, из чистых начал христианства. Но все, что в этих стремлениях обнаружилось худого, вредного, противного истинному духу Церкви, все это развилось более или менее в зависимости от папской системы.... Папство в средние века, задаваясь идеею всемирной церковной монархии, имело в виду не столько осуществление высших целей своего духовного призвания, сколько блестящую историческую роль – временного преобладания в мире. На служение этой исторической роли оно старалось обратить все высшие стремления западной религиозной жизни. Очень естественно, что эти стремления, всячески возбуждаемые искусственными средствами, и направляемые не столько к внутреннему укреплению и совершенствованию, сколько к внешнему обнаружению, дали на время пышный цвет – блистательные плоды. Папство, при пособии искусственно возбужденных, и в его интересах направленных сил западной религиозной жизни, блистательным образом несколько веков осуществляло свою историческую роль. Но всякая историческая роль бывает временная, преходящая. Было время, когда папство могло пред целым миром хвалиться этим напряженным возбуждением духовных сил в католицизме. В настоящее время от этого возбуждения остаются только слабые остатки и славные воспоминания. А может быть придет, если уже не пришло, еще такое время, когда папству и католицизму нужно будет тяжело расплачиваться за это ненормальное возбуждение и направление духовных сил к несоответствующим им целям – за то именно, что историческое значение папства было когда-то слишком блистательно, миссионерская пропаганда его слишком ревностна, монашество слишком многочисленно, духовенство слишком энергично и влиятельно, влияние на общество, на науку, на искусство слишком сильно и т.д. Потому и нельзя слишком много говорить о блестящем развитии духовной жизни в римско-католической церкви, преимущественно пред другими христианскими обществами, и в особенности пред восточною церковью.

Восточной церкви, может быть, не пришло еще время показать в полноте плоды своей духовной жизни; на этом предположении естественно остановиться, припомнив, какие неблагоприятные условия для духовного развития имели до позднейших веков православные восточные страны – греческие и славянские. А может быть даже и так, что духовная жизнь восточного христианства, произраставшая в тишине для Бoгa, а не для мира, имела только меньше внешнего блеска, но в сущности принесла не менее полезных плодов, чем блистательная деятельность западной Церкви.... Трудно судить о том, где более всегда произрастало тех внутренних плодов духовного развития, которые остаются сокровенными в душах верующих, и которые тем не менее составляют самую сущность религиозной жизни – плодов веры, смирения, преданности и любви к Богу и ближнему, чистоты помыслов и нравов, теплоты религиозного чувства, уважения к церкви – на востоке, или на западе. С этой точки зрения измерять и сравнивать успехи религиозной жизни в той или другой стране гораздо труднее, нежели измерять и сравнивать успехи науки, искусства, политической и торговой деятельности в том или другом государстве.... Но если даже, не касаясь этих внутренних сокровенных плодов духовной жизни, смотреть на один внешние обнаружения церковной деятельности, каковы например: миссионерство, развитие монастырской жизни, успехи богословской науки, – может быть и в этом отношении, при точном рассмотрении дела, трудно было бы с несомненною очевидностью доказать преимущество западной церковной деятельности вред восточною. Западная церковь славится своим миссионерством. И бесспорно, восточная Церковь не имела и не имеет ни таких больших средств, ни таких прочно организованных учреждений для развития миссионерской деятельности, как западная. И однако ж, если взять историю христианства со временем разделения церквей – с патриарха Фотия, и точно расчислить, сколько новых приобретений для веры в это время сделано в западной, и сколько в восточной церкви, едва ли можно будет отдать большое, и даже какое-нибудь преимущество первой пред последнею. Нужно при этом взять во внимание, что ко времени патриарха Фотия западная романская и германская Европа почти вся уже была просвещена христианством, а в восточной славянской посевались только первые семена его, а далее на север и восток от славянства в племенах финских и монгольских, христианство со всем не было известно; нужно взять во внимание и то, что западная Церковь очень нередко пособием политической силы готова была распространять и отстаивать свои миссионерские успехи, а восточная не пользовалась этим; – западные миссионеры часто имели обыкновение строить на чужом основании, и пожинать плоды чужих трудов, т.-е. всевозможными средствами утверждать влияние римской Церкви там, где христианство прежде них распространено было восточными и протестантскими миссионерами, а восточное миссионерство никогда не позволяло себе делать этого; нужно припомнить и то, что большая часть православных восточных народов в продолжении многих веков находились в таком положении, что с великим трудом могли только сохранять христианство в своих странах, а не то, что распространять его в чужих, -что у восточной Церкви насильственно отняты были целые племена и страны – на востоке магометанством, на западе католицизмом. Если сообразить все это, может быть и придется сказать, что существенная разница между трудами и плодами миссионерской деятельности в восточном и западном христианстве заключается едва ли не в том, что о западном миссионерстве говорят слишком много, а о восточном слитком мало... Или, например, смиренному, бедному, и без сомнения необладающему желаемыми совершенствами духовенству восточной Церкви нередко поставляют на вид энергичность и влиятельность католического духовенства. И, без сомнений, самое положение западных бессемейных священников, внутренняя организация и условия материального благосостояния их дают им более средств к проявлению энергии и приобретению влияния в своем служении. И однако же в конце концов почитателям западного духовенства может быть очень нелегко было бы беспристрастно решить в свою пользу вопрос, где духовенство ведет себя сообразнее своему сану, где усерднее исполняет оно обязанности духовного призвания, и более приносит духовной пользы пасомым, где ближе и искреннее стоит оно к своим пасомым – на востоке или на западе, в России, или во Франция и Италии?... На западе в средние и позднейшие века гораздо более сделано исследований, написано книг по всем богословским наукам, чем на востоке... Но можно ли поставлять в упрек восточной Церкви то, что в восточном христианстве, по известным обстоятельствам, в которых невиновата восточная церковь, до позднейших времен мало могло появляться книжных деятелей, как по богословским, так и по всем другим наукам ?... И при всем том, если строго оценить результаты, выработанные западною богословскою наукою, – сообразить, сколько здесь с полезными плодами знания выросло вредных плевел заблуждения и неверия, и решить беспристрастно, много ли вообще западная богословская наука подвинула вперед разумение христианства, много ли сделала она для освещения вопроса веры не как вопроса простой любознательности, а как нравственного вопроса – вопроса совести, вопроса жизни, – может быть восточной богословской науке и не придется много жалеть о том, что ей, до позднейшего времени не приходилось участвовать в том научном прогрессе, какой делало западное богословие, а приходилось оставаться при тех началах богословского ведения, которые указаны древними церковными восточными учителями, бывшими когда-то руководителями богословской мысли и для восточной и для западной Церкви...

В чем еще можно указать несомненное преимущество западной Церкви пред восточною? В том ли, что западная Церковь обширнее восточной, что католиков числом более, нежели православных христиан, или в том, что западные народы живут счастливее и богаче восточных, делают более успехов на поприще внешней цивилизации, в науке, искусстве, промышленности, торговле и т. д?.. (Западные писатели не стыдятся иногда поставлять в упрек восточной Церкви самые политические бедствия греческих и славянских племен, которые будто бы наказываются Богом за непокорность папе и отчуждение от него). Но по меткому замечанию известного учителя русской Церкви (в Разговоре между испытующим и уверенным ), в древности десятиколенное израильское царство было гораздо обширнее двух -коленного иудейского. Можно прибавить к этому замечанию, что израильское царство по внешности, было и цивилизованнее иудейского. Израильское царство более находилось в связи с общим движением тогдашней восточной цивилизации; а иудейское царство более держалось в стороне от нее. И однако ж именно в иудейском народе должно было совершиться исполнение обетований, данных потомству Израиля; здесь сохранялась истинная Церковь Божия, и приготовлялось спасение миру, а не в израильском царстве.

Идее папства, т.-е. идее всемирной церковной монархии, в которой высшая власть человеческая прикрывается авторитетом, или полномочием божественным, не есть идее чисто духовного христианского происхождения. Эта идее взята приверженцами церковного монархизма с мирского государственного устройства, и преимущественно от древней языческой монархии, которая также, как и нынешняя католическая Церковь, имела своею резиденциею священный город Рим – город вечный, город правды, как его тогда называли, – которая также, как и средневековое папство, полагала своею задачею всемирное распространение и всемирное преобладание, и в которой также, как и в папстве, верховная власть человеческая была облечена авторитетом божественным в лице древних римских императоров. (Римские императоры, подобно средневековым папам, не смотря на все свои заблуждения, пороки и преступления, в собственных своих глазах и в глазах своих подданных имели также божеское достоинство). Нигде и никогда система абсолютного, неограниченного монархизма не была возвышена до такой высоты и развита до таких крайностей, как в древнем языческом и средневековом католическом Риме. С точки зрения этой системы, взятой во всем ее крайнем развития, представляются весьма понятными и последовательными все те ультрамонтанские понятия о значении папской власти в церкви, которые разобраны выше, и странность которых с первого взгляда не может не изумлять всякого непредубежденного человека. С точки зрения крайнего монархизма представляется естественным думать что в церкви христианской, как и во всяком человеческом обществе, во всяком государстве, необходимым условием внутреннего единства, порядка, крепости, самостоятельности, всякого успеха и развития, самого существования общества должно быть безусловное, рабское подчинение всех одному авторитету, одной крепкой воле, одной верховной власти. Но эта крайняя точка зрения не признается истинною, а тем более единственно истинною, безусловно-идеально совершенною, и по отношению, к устройству земных государств; тем более она не может быть признана такою в применении в церкви – духовному царству Божию. Везде в самых земных государствах сознана та истина, что безусловное рабское подчинение никак не может быть признаваемо исключительным, или даже главным условием единства, порядка, крепости, самостоятельности, живого развития общества, и что напротив там, где преимущественно рассчитывают на это условие, – государственное единство, порядок, крепость, самостоятельность, живое развитие общества находятся в большой опасности. Несостоятельность идеала всемирной абсолютной монархии, в которой все должно держаться на внешнем об единении и подчинении – на насилии, рабстве и страхе, доказана судьбою той самой древней римской империи; от которой и унаследован этот идеал средневековою римского Церковью, – и еще прежде судьбою древних деспотических восточных государств... Церковь христианская, по началам своего устройства, должна стоять не ниже земных государств, а быть высшим идеалом для всех их. Церковь есть духовное царство Божие; к ней вообще с большею осторожностью должны быть применяемы внешние начала и формы государственного устройства. Церковь, но преимуществу, есть царство внутренней правды, свободы и любви; в ней не должно быть места принуждению, насилию, рабству и страху. Иисус Христос говорил своим ученикам: «почитающиеся князьями народов (в земных государствах ) господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими. Но между вами (в царстве Божием ) не должно быть так: между вами кто хочет быть большим, да будет вам слугою, и кто хочет быть господином, да будет всем рабом. Ибо и Сын человеческий не для того пришел, чтобы ему служили, но чтобы послужить, и отдать душу свою для искупления многих. (Марка, 10 глава, 42–44 ст). Не называйтесь учителями, ибо один у вас учитель Христос; вы же все братья. И отцом себе не называйте никого на земле; ибо один у вас Отец, который на небесах. И не называйтесь наставниками; ибо один у вас наставник Христос. (Матф. 23 гл., 8–10 ст)». Посему Иисус Христос никого из учеников и последователей Своих не поставил верховным учителем, руководителем, главою церкви. Он Сам навсегда до скончания века остался ее Главою, Учителем, Руководителем. Он умолил Отца послать ей Духа Святого в ее просвещение и руководство. Живой союз со Христом, просвещение и руководство от Духа Святаго – вот для церкви христианской единственные и существеннейшие условия ее крепости, самостоятельности, непогрешимости, единства, живого развития и самого существования. Признавать силу Божию как бы недостаточною для охранения церкви, поставлять необходимою опорою церковной непоколебимости авторитет человеческий, значит – более верить в силу человеческую, нежели в силу Божию.

Римский папа в западном христианском мире сделался не только главою Церкви, но и светским государем. В его лице высшая духовная власть соединилась с высшею светскою властию. Соединение это сначала образовалось случайно, вследствие временных исторических обстоятельств; но потом оно вошло в нравственный принцип латинства, и сделалось также одною из преград препятствующих западной церкви возвратиться к древнему чистому православию. Светские политические притязания пап в средние века простирались до того, что некоторые из них замышляли сделаться властителями всего мира, и поставить от себя в зависимость всех других государей. В последние века папы довольствуются тем, что владеют небольшим государством в средней Италии, так называемою Церковною областию; и в ней их государственная власть постепенно слабеет и колеблется более и более. Тем не менее папы все-таки не думают отказываться от светской власти, и богословы западные, в последнее время, даже с особенными усилиями стараются светской власти пап придать религиозное значение, и доказать ее необходимость для благосостояния Церкви. На римском, соборе, начавшемся 8-го декабря 1869 года, предполагалось многими из приверженцев папства самую светскую власть папы возвести в догмат веры.

Откуда явилась в западном христианском мире самая идее соединения верховной власти религиозной и государственной, духовной и светской в одном лице? Она очевидно не могла возникнуть из начал чисто христианских. Иисус Христос, когда утверждал на земле Церковь Свою, не искал мирской власти над людьми; напротив всею жизнию своею и учением своим Он опровергал предрассудок иудеев, ожидавших себе в лице Мессии земного царя. Царство Мое не от мира сего, говорил Иисус Христос (Иоан. XVIII гл., 36 ст), и не искал никакой власти в мире, и не хотел пользоваться мирскими средствами для ограждения своей личности и для распространения своего учения. Исполняя обязанности подданного по отношению к земным властям, Иисус Христос не только не хотел устроят себе на земле какое-нибудь царство, но не имел места, где главу приклонить. Имея в виду одну высшую духовную цель своего Божественного посланничества, Он всегда удалялся от народа в тех случаях, когда народ, увлеченный Его учением и чудесами, хотел об явить Его своим царем, или сделать судьею и решителем своих житейских дел (Иоан.VI гл., 15 ст., Лук. XII гл., 13,14 ст.). Апостолы, распространяя веру Христову на земле, также не искали мирской власти, не заботились о приобретении владений, не вмешивались в мирские дела и отношения людей. Не имея на земле никакого владения, ни даже определенного местопребывания, они и преемникам своим, пастырям церкви, ничего не могли завещать, кроме высоких даров веры и благодати. И древняя христианская Церковь не представляет нам примеров, чтобы пастыри Церкви соединяли в своем лице пастырское служение с государственною властию. Стремление к вмешательству в государственные дела, со стороны лиц принадлежащих к клиру церковному, было строго осуждаемо в древней Церкви. В правилах Апостольских прямо воспрещается епископам и пресвитерам вмешиваться в народные управления, и предписывается им неупустительно быть при делах церковных; «ибо никто не может двум господам работать, по заповеди Господней, (пр. 18-е)». В III-м веке на соборе Антиохийском (269) известному антиохийскому епископу, еретику Павлу Самосатскому, было поставлено в вину, между прочим, то, что он, пользуясь покровительством царицы Зиновии, занимался управлением государственными делами, и в образе жизни подражал светским сановникам, являлся пред народом с пышностию, окруженный большою толпою телохранителей, предшествующих ему и сопровождающих его (подобно тому, как ныне являются папы), устроил себе трибуну и судный совет на подобие мирских судов. Подобно пастырям других церквей и древние папы римские твердо сознавали несовместимость светской государственной власти с духовным пастырским служением. Вот как раcсуждал об этом один из самых уважаемых римских пан св. Геласий, живший в конце I-го века: «До пришествия Иисуса Христа некоторые лица, как например Мелхиседек, в значении прообразов, были царями и священниками в одно и тоже время. Этому старался подражать и демон; по его внушению, языческие императоры также принимали на себя имя верховного первосвященника (maximus pontifex). Но с тех пор, как обратились к Тому, Кто есть истинный Царь и вместе истинный первосвященник, – с тех пор ни император более не назывался первосвященником, ни первосвященник более не присваивал себе царского достоинства. Бог, зная слабость человеческую, и желая, путем смирения, вести своих верных ко спасению, отделил отправления одной власти от другой, чтобы христианские императоры следовали руководству первосвященников в том, что относится к жизни вечной, и первосвященники подчинялись императорам в делах мирских, – чтобы служащий Богу не вмешивался в житейские дела, а тот, кто поставлен для этих дел, не распоряжался предметами Божественными». В этих словах св. Геласия заключается, как самое ясное обличение светским притязаниям папства, так и вместе с тем я указание на тот источник, из которого могли возникнуть в западной церкви эти притязания. В древней Церкви ветхозаветной бывали случаи соединения высшей власти религиозной и государственной в одном лице, – так как вообще в народе еврейском жизнь государственная находилась в непосредственной связи с жизнью религиозною. Но это оказывалось нужным только на время в виду особенных целей религиозного воспитания народа еврейского. В Церкви христианской, предназначенной к религиозно-нравственому воспитанию не одного какого-нибудь народа, а целого человечества, область жизни религиозной отделена от отправлений жизни государственной, и вместе с тем служение пастырское от служения государственного. Возродившееся в средневековом католицизме стремление опять соединить вместе власть государственную и религиозную, едва ли можно объяснить подражанием ветхозаветной иудейской Церкви, хотя несомненно то, что в католицизме средних веков, вместе с удалением от чистого идеала древней христианской церкви, стали обозначаться в некоторой степени и ветхозаветные иудейские стремления. Скорее нужно предположить, что стремление к соединению власти религиозной с государственною папство унаследовало от того самого языческого Рима, от которого заимствовало оно и стремление к всемирному распространению и всемирному господству. В древнем Риме ко времени распространения христианства с особенною силою развилась эта идее, – соединения высшей власти религиозной и государственной в одном лице. Императоры римские (начиная с Августа и даже до Грациана, жившего уже вод конец II-го века) были вместе с тем и верховными первосвященниками языческой религии – maximus pontifex; это название впоследствии буквально усвоили себе римские папы, и до сих пор носят его. В первые восемь веков христанской истории, когда римская Церковь более была верна христианскому духу и древним преданиям, крепче держалась в союзе с восточною – вообще с другими православными Церквами, в Риме не могли иметь силы языческие предания, и в папах мало было стремлений к захвату государственной власти. Особенные исторические обстоятельства – удаление императоров с запада на восток в IV-м столетии, крайнее ослабление, и за тем разрушение западной римской империи в V-м веке, неустроенное политическое положение Италии с V-го до IХ-го века, выбор на престол папский лиц из знатных патрицианских фамилий, имевших хорошее политическое образование и действительно способных оказывать народу помощь и руководить им в трудные времена, дали папам в Италии большое влияние на политические дела. Но это участие в государственных делах, вызванное случайными обстоятельствами, не было признаваемо папами существенно относящимся к обязанностям их пастырского служения, и не возбуждало в них мысли сделаться самостоятельными светскими государями. До половины VIII столетия эта мысль не появлялась ни у одного из пап.

Случайное, и притом не делающее чести папам, обстоятельство подало им повод взять в свои руки правительственную власть, и возбудило в них властолюбивые стремления к расширению ее, и закреплению за своим престолом. Во второй половине VIII-го столетия Пипин Короткий, – правитель Галлии, родоначальник, известной карловинсвой династии, вошел в, сношения с папою потому поводу, что ему хотелось у древнего рода королей французских – Меровингов отнять царскую корону, и возложить ее на себя, получив на это соизволение – религиозную санкцию от главы римской церкви. Папа Захария согласился на желание Пипина; и с его соизволения известный западный миссионер св. Бонифаций, архиепископ майнцский, короновал Пипана королевским венцем. Преемник Захарии папа Стефан, стесненный в Италии завоевательными стремлениями лонгобардов, сам отправился во Францию просить помощи у Пипина, и там вновь стершил над ним торжественное коронование. Пипин защитил Рим от лонгобардов, и отнявши у них занятые ими земли, составлявшие прежде наместничество Византийских императоров в Италии – так называемый равеннский экзархат, пожертвовал эти земли римской Церкви, положивши дарственную запись на них на гробе св. Петра (756 г ). Преемник Пипина – Карл великий, разрушив окончательно Лонгобардское царство, и получив от папы Льва III-го императорскую корону, умножил владения пап новыми пожертвованиями, и вновь подтвердил их на будущие времена (800 г.). С этого времени у пап пробудилось стремление закрепить за собою государственную власть в Италии, и распространить свое политическое влияние на другие государства, считаясь как бы верховными раздаятелями царских венцев для всех государей Европы.

На первых порах эти стремления были еще слабы. Западные государи редко считали нужным обращаться за благословением к папе, когда, но праву наследства, возлагали на себя царские венцы. И даже те земли, которые были подарены папам Карловингами, не составляли еще для них прочной собственности, и не были в их полном распоряжении. Верховными властителями (патронами) Рима и принадлежащих к нему областей считались сами императоры; папы в зависимости от императоров считались только лэнными владельцами этих областей. В непосредственное управление Римом папы редко вмешивались; им управляли, или наместники императорские, или разные римские магнаты – владетельные князья в качестве патрициев римских, или римский сенат; смотря во обстоятельствам получала преобладание та, или другая, или третья сила. Первый из пап вздумал взять в свои руки управление светскими делами в Риме в половине Х-го века папа Иоанн XII, известный своим безбожием и безнравственностью. Как сын римского патриция Альберика, он, сделавшись папою по праву наследства, соединил с властью первосвященника и власть светского правителя Рима, и пользуясь происходившими тогда в Италии смутами, xотел сделать Рим совершенно независимым от власти императорской. Но сильный Германский император Оттон I-й смирил мятежного папу, и заставил итальянцев признавать себя, как и прежде признавали они Карла великого, верховным властителем Италии (962 г ). Преемники его Оттон 2-й, Оттон 3-й, Генрих 3-й крепкою рукою поддерживали верховную власть в Италии и Риме; при таких государях папы не могли сделаться независимыми владетелями Рима, и опять почти не вмешивались в управление им.

Между тем однако ж, благодаря особенному стечению обстоятельств и настроению эпохи, влияние пап в различных государствах Европы в Х-м и ХI-м веках распространялось более и более, не смотря даже на ничтожество и безнравственность большей части личностей, в то время занимавших папский престол. В Европе происходили тогда частые политические перевороты. Одно государство усиливалось на место другого; одна династия свергала другую. Папы пользовались для своих выгод всякими политическими смутами – образованием новых государств, прекращением старых династий, спорами возникавшими между несколькими претендентами за одну и ту же королевскую или императорскую корону. Папы привлекали сильнейших претендентов на свою сторону, склонили их искать опору для победы над соперниками в авторитете церковном, и таким образом все более и более распространялась мысль, что верховное право утверждать за государями их владетельные права принадлежит главе церкви. Сначала только в спорных случаях владетели близких стран – Франции, Германии – обращались к папе за утверждением своих прав и получением царских венцов; потом это стало почти общим обычаем, во всех западно-европейских странах, при вступлении новых владетелей на престол. В Европе распространилось убеждение, что никто из государей без благословения папского не может возложить на себя царского венца. При Григории III-м, мечтавшем весь мир обратить в теократическую монархию, и всех государей сделать васcaлами папского престола, это убеждение сделалось сильно; большая часть европейских государей старались получить корону из рук папы, обязуясь быть верными римской Церкви. При Григории VII-м и непосредственные владении папы в Италии были усилены и распространены тем, что норманнский герцог Роберт Гвискар, владетель южной Италии и Сицилии, признал себя лэнником папы (1061г.), а потом в средней Италии завещала обширные владения римской кафедре тосканская маркграфиня Матильда (1076 г.). Впрочем, Григорий VII, мечтавший распространить свое влияние на весь мир, не обращал большого внимания на свои итальянские владения, и подобно своим предшественникам мало вступался в непосредственное управление ими. Да и самое смутное состояние Италии в то время, борьба пап с императорами (Генрихом IV и Генрихом V) за права инвеституры, отзывавшиеся частыми волнениями в самом Риме, не позволяли здесь папам прочно утвердить свою правительственную власть.

Преемники Григория VII, усилившись преимущественно в следствие того религиозного энтузиазма, какой распространился в западной Европе пpи начале крестовых походов, стали сильнее заявлять свои политические притязания. В ХII-м веке папы свои сицилийские и тосканские земли отдавали большею частию в лэнное владение императорам, но самым Римом, хотя он признавал над собою еще верховное господство императоров, стали управлять сами.

Это вмешательство духовной власти в управление светскими делами на первых же порах было встречено неблагоприятно. В самом римском народе ясно было сознание несовместимости пастырского служения с государственною властью. Энергическим выразителем этого стремления явился при папе Иннокентии II один замечательный итальянский клирик Арнольд Брешианский, ученик известного богослова Абелярда. Вдохновленный высокими идеалами первобытной христианской церкви, с другой стороны увлеченный глубоким уважением к древним формам римского республиканского устройства, Арнольд начал горячую проповедь против светской власти пап, вообще против вмешательства епископов и клириков в мирские дела, против приобретения церковию огромных богатств и владений; во всем этом он видел глубокую порчу нравственного состояния церкви и вред для народа. Под влиянием его восторженных речей, римляне отказались повиноваться папам, и провозгласили у себя республику с древними формами римского республиканского управления – с древним сенатом, консулами и трибунами. Папы пустили в ход свое духовное влияние, наложили интердикт на римлян, стали возбуждать против них иностранных государей, и такими средствами успели подавить народное волнение. Арнольд был проклят на Латеранском соборе 1139-го года, и потом захваченный в плен императором Фридрихом Барбароссой, предан сожжению, и самый прах его был брошен в Тибр (1155 г.). Впрочем как в то время, не только противники, но и самые ревностные приверженцы пап относились неблагоприятно к их политическим притязаниям и вмешательству в управление государственными делами, это видно из тех мыслей, какие имел об этом предмете знаменитейший подвижник и богослов западный Бернард клервосский. Когда его ученик, бывший прежде иноком в клервосском монастыре, достиг папского престола под именем Евгения III-го (1145 г.); знаменитый клервосский пустынник вот какие советы преподавал ему в своем сочинении de considerationë «Никто никогда ни об одном из Апостолов не может доказать, чтобы какой либо из них был судьею людей, или определителем поземельных границ, или разделителем владений. Апостолы были приводимы в судилища, но сидели между обвиняемыми и судимыми, а не на судейском месте, судя других.... Дела земные имеют своими судьями царей и князей земли. Зачем же вы переступаете пределы ближнего, зачем ставите вашу пяту на чужую межу?... Может быть, вы думаете, что св. Апостол Петр оставил вам империю, или право господствовать? Но св. Петр не мог дать того, чего сам не получил от Христа. Он дал тебе, что имел, т. е. попечение о церквах. Может быть, он оставил тебе и господство? но слушай что он говорит: не господствуйте над наследием господним, но примером смирения бывайте стаду (1Пет. V гл. 3 ст.) А что бы ты не подумал, что Апостол сказал это только по смирению, слушай, как сам Господь говорит в евангелии: князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими; но между вами не должно быть так (Мф. XX гл. 25, 26) Одно из двух; или ты, желая господствовать, похитил Апостольство, или давая себе титул «Апостольский» похитил господство. Если же то и другое хочешь иметь, то и другое потеряешь». В другом месте, объясняя папе, как много времени и труда отнимают у него занятия светскими делами от духовных обязанностей св. Бернард говорит: «я тебя спрашиваю, что значат эти процессы с утра и до вечера и выслушивание тяжущихся сторон ? Я не сомневаюсь, что ты сам оплакиваешь подобный порядок дел; но слезы были бы напрасны, если бы не позаботился избавиться от такой пагубной для тебя деятельности. Поспеши не только уменьшить, или сократить, не только удалить, но и совершенно отвергнуть от себя это иго самого тяжкого рабства. Что может быть более рабского и недостойного для звания римского первосвященника, как постоянно быть занятым такими делами – не говорю каждодневно, но почти ежечасно?... Когда же нам после этого заниматься молитвою? Когда учить народ ? Когда заботиться об устроении Церкви? Когда размышлять о законе Господнем ? Нет сомнения, в твоем дворце всякий день говорят о законах; но Юстиниановых, а не Господних». Так при самом утверждении светской власти пап в Риме, люди с добрым христианским смыслом из самых приверженцев папства понимали несоответствие мирских государственных забот и стремлений с служением пастырским. Но фальшивое настроение господствовавшего в римском клире образа мыслей я честолюбие пап взяли верх над представлениями людей, здраво понимавших требования христианства, – и светская власть папы со второй половины XII века стала более и более утверждаться в Италии; вместе с тем со времен пап Александра ИИИ-го в Иннокентия III-го стали более я более усиливаться в папах стремления подчинить своему влиянию, сделать как бы своими лэнниками и государей всех других стран Европы. Папа Александр III заявил гордую мысль – самую императорскую власть, т. е самую высшую власть в западной Европе, поставить лэном папского престола, а Иннокентий III развил эту мысль до такого положения, что власть императорская проистекает от папской, как свет луны от солнечного света, я последняя во столько раз больше первой, во сколько солнце больше луны.

Впрочем в ХII-м веке основания светской власти пап, и отношения ее к императорской власти еще не установились определенно. Запутанность этих отношений преимущественно условливалась тем, что и папа, и император имели формальные основания считав один другого зависимым от себя. Папа, как правитель Рима, получивший власть над ним от императоров, должен был, по представленнию последних, считать себя лэнником императорской власти. Императоры, в свою очередь, получая от пап в лэнное владение земли южной и средней Италии (сицилийские и тосканские), должны были, по требованию пап, давать им присягу на лэнную верность. Каждый из них старался не только освободиться из под зависимости от другого, но и сделаться господином другого; и это главным образом послужило поводом к столетней борьбе пап с императорами Гогенштауфенами. Папам хотелось, сохранив верховную власть над сицилийскими и тосканскими владениями, уничтожить всякую тень зависимости от императоров в самом Риме. Императоры в свою очередь, сохраняя давнее право патронатства над Римом, желали обратить в наследственную собственность своего рода южно-италийские владения. Победа в этой борьбе, вследствие происков, интриг и злоупотребления духовным влиянием в политической борьбе, осталась, как известно, на стороне пап, папам постепенно удалось приобрести себе все, чего они желали. Мужественный император Фридрих Барбарусса, начавший борьбу с папою Александром III, не имея возможности одолеть интриг возбужденных против него папством в верхней Италии, должен был признать свои италийские владения лэном папы (1176 г,). В малолетство Фридриха II-го, папа Иннокентий III, пользуясь междуусобиями, возникшими в Германии между двумя претендентами на императорский престол, Оттоном IV и Филиппом Швабским, приняв сторону Оттона, склонил его к тому, что он отказался от прав патронатства над Римом (1201 г.); таким образом е начала XIII века папы сделались совершенно самостоятельными владетелями Рима. Наконец, после победы над мужественным императором Фридрихом II, и позорной казни последнего Гогенштауфена Конрадина (1268 г.), папы успели не только удержать за собою верховную власть над всеми своими италийскими владениями, но и поставить от себя в значительную зависимость императоров Германских, а за ними и других западно-европейских владетелей. Это время было эпохою сильнейшего возвышения папской власти: духовной и светской. В это время папы по преимуществу могли мечтать сделаться владыками мира не только в религиозном, но и в государственном отношении, и на самом деле стали вести себя по царски, носить двойную и потом тройную корону, выражаться в своих буллах тоном государей, иметь при своих дворах царскую пышность, требовать себе от всех не только простых людей, но и владетельных особ царственных почестей и т. д. В это время, по преимуществу, между приверженцами папства стали развиваться нелепые теории о том, что папа может возводить на престол и низлагать, государей, утверждать или отменять постановляемые ими законы, освобождать подданных от повиновения государям, изменять существующий на земле образ правления и т. д.

Но, достигши своего высшего развития, светская власть пап также, как и духовная с ХIV века приняла обратный ход, и начала склоняться к упадку. Переселение в Авиньон, поставив пап в зависимость от королей французских, подорвало силу их политического влияния в других странах, и отвлекло их от непосредственного управления итальянскими владениями. В Риме, во время отсутствия пап, итальянцем Риензи вновь была сделала попытка восстановить древнее республиканское управление (1347 г.). Во всех других странах Европы государственное право начало выделяться из области церковного права, и получать самостоятельное значение; везде стал распространяться такой взгляд, что государственная власть также непосредственно и самостоятельно установлена от Бога, как и папская, и что области духовной и светской власти должны быть строго разграничиваемы. Смуты, происходившие во время раскола, бывшего в римской Церкви, и реформация XVI века нанесли еще более тяжкий удар и духовному и политическому влиянию пап. Вследствие этого папы в XV и XVI веках уже перестают мечтать о распространении своего политического господства на весь мир или на всю Европу. По отношению к различным государствам, находящимся вне Италии, папы становятся вынужденными довольствоваться тем, чтобы сколько возможно поддерживать в них свое духовное влияние. На политические же дела различных государств они по временам приобретают влияние только косвенным образом чрез духовников разных королей и королев, чрез кардиналов министров, чрез духовенство и монашество, в вообще чрез так называемую в западной Европе клерикальную партию. За то тем с большею ревностию папы в XV, XVI и дальнейших веках сосредоточивают силу своего политического влияния на непосредственно принадлежащих им итальянских областях. В Европе в это время во всех странах совершалось утверждение монархических начал над прежними феодальными, округление государственных границ, приведение сил различных государств к так называемому политическому равновесию. Папское государство становится совершенно в ряд других государств, и папы также как в другие государи, стараются округлить и расширить свои владения, укрепить в них монархический принцип, подавить остатки феодальной вольности, устроить государственный порядок, и занять в общеевропейской политике влиятельное место в ряду других государей. Для укрепления своей власти в Италии и обеспечения своего влияния в европейской политике, папы употребляют все те средства, какими пользуются другие государи, – заключают союзы, делают договоры, заводят интриги, совершают подкупы ведут войны, и т. д. Известная маккиавелевская политическая система находить себе самое широкое приложение преимущественно в папском государстве. У многих из пап (каковы например были в начале ХVI-го столетия Александр VI, Юлий II, Лев X и др.) заботы государственные совершенно закрывают деятельность первосвященническую. Гениальнейшие умы и сильнейшие характеры наиболее замечательных пап XVI и XVII столетия, каковы например были Юлий II, Григорий XIII, Сикст V, Григорий XV, которые в наиболее благоприятное время готовы были бы, подобно Григорию VII или Иннокентию III, распространять свое влияние на весь мир, теперь полагают свою деятельность на то, чтобы получше устроить и украсит город Рим, водворить порядок в римской области, поставить свое государство в благоприятные отношения к другим государствам, обезопасить свою власть от внутренних и внешних врагов, и т. д. Государство римское входит в свои определенные границы; высшие духовные сановники папского двора получают в свое заведывание различные отрасли государственного управления, и это клерикально-монархическое управление церкевною область продолжает твердо держаться в ней до конца XVIII столетия.

Замечательно то, что хотя светская власть уже несколько веков фактически существовала в римской области, католическим богословам не приходило на мысль предавать ей особенное религиозное значение и делать из нее особенный догмат для католической церкви до тех пор, пока в обстоятельствах времени не открылись для светской власти пап некоторые опасные признаки. Это начало обнаруживаться преимущественно с конца ХVIII-го века. Французская революция, поставившая себе целию ниспровержение монархического принципа не только во Франции, но по возможности и в других странах, не остановилась пред авторитетом папской власти. Республиканские войска заняли Рим, и об явили в нем республику (1798 г.). Папа Пий VI умер пленником во Франции. Его преемника Пия VII Наполеон возвратил в Рим, но он предоставил ему управление римскою областию на тех началах, на каких предоставляли правительственную власть древним папам сильные императоры: Карл великий и Оттон великий, т. е. под условием верховного признания Императорской власти и покорного повиновения ей. Корда же Пий VII стал противоречить некоторым требованиям императора, Наполеон приказал военною силою вывезти его из Рима с его кардиналами и перевезти во Францию, а римскую область опять присоединил к французским владениям, дав титул римского короля своему младенцу сыну. (1809 г.) Союзные войска, по низвержении Наполеона, возвратили папу в Рим в 1814 году, и на Венском конгрессе вновь утверждены его государственные права. С тех пор папы опять стали управлять своим римским государством; но их власть в нем, сильно поколебленная, не могла получить прежней прочности. Несколько лет французского управления, хотя оно и представляло для итальянцев иноземную силу, и имело военнодеспотический характер, познакомили римлян с лучшими порядками, с лучшими законами, с более широкою свободою, нежели какими они привыкли пользоваться под управлением своих государей-первосвященников. По этому восстановление папского правления показалось итальянцам тяжелым. В Италии, в самом Риме образовалось несколько тайных политических обществ, и отсюда стала распространяться революционная пропаганда не только по всей Италии, но в другие страны Европы. В особенности суровое и продолжительное правление папы Григория ХVI-го (1831–1846 г.) довело в народе недовольство и раздражение до высшей степени. Римские казематы наполнялись тысячами политических преступников. Папа Пий IХ-й, вступив на престол, решился дать более свободы народу; но в его правление пришло время выйти наружу тому раздражению, какое накопилось при его предшественниках. В 1848-м году к Риме вновь вспыхнула революция, и папа опять должен был бежать из Рима. В 1850-м году, при содействии иностранных войск, папа возвратился в Рим. Но с этого времени, светская власть папы должна была находиться в постоянной опасности. Во время новой революции 1860-го года, значительная часть церковной области была отделена к Пьемонтскому государству, и все итальянские патриоты выражали желание, чтобы Рим, перестав быть папским городом, сделался столицей единой Италии. Когда пьемонтский король Виктор Еммануил, сделавшийся королем объединенной Италии, отказался от этой мысли, известный вождь итальянских патриотов – Гарибальди сам несколько раз покушался овладеть Римом. Только вмешательство иностранной политики и сила иностранных войск сохранили светскую власть папы, до новых взрывов народного раздражения, или до новых перемен в направлении европейской политики, которые неминуемо должны последовать, так как никакими усилиями, никакой фальшью нельзя поддержать того, что отжило свой век.

Папство очевидно доживает последние времена своего светского могущества. Замечательно, однако ж, что именно в это то время, когда светская власть папы особенно сильно стала колебаться, проявилась между ультрамонтанскими писателями особенная ревность к поддержанию ее. С конца прошлого столетия стало появляться много сочинений в пользу светской власти папы, исполненных самыми неестественными софизмами. Между ними одно из первых мест занимают сочинения известного графа де-Местра. При папе Пие IX литература и полемика по вопросу о светской власти папства особенно усилились на западе Европы. Впрочем мнения самих католических писателей по этому предмету сильно расходятся. Только самые ярые ультрамонтаны защищают полную неприкосновенность светской власти папы во всем ее statu quo, и стараются доказать, что эта власть непрерывно связана с самою духовною властию церкви, и на ней держатся все интересы религии, права государей, спокойствие и благосостояние народов и т. д. Другие более умеренные писатели высказывают такой взгляд, что хотя светская власть и нужна для поддержания духовной самостоятельности папы, но при этом вопрос о большей или меньшей обширности папских владений не имеет большого значения; папам можно вставить один город Рим; а все остальные их владения отделить к итальянскому королевству. Еще более решительные допускают, что так как Рим, по своим историческим преданиям, не может быть отделен от Италии, то папу можно бы переселить в какое-нибудь другое место, но все таки в качестве независимого владетеля известного города или области. Наконец самые искренние и беспристрастные из католиков сознаются, что светская власть составляет не необходимость, не опору, а лишнее бремя для духовной самостоятельности пап, глубокую болезнь, вредный нарост в римской церкви и истории итальянского народа; что папам, если они дорожат благом церкви и своим духовным влиянием, необходимо скорее отказаться от этой власти; иначе вследствие их упорства может произойти то, что вместе с, насильственным отнятием светской власти будет ниспровергнуто и самое духовное влияние пап, и настанет сильная опасность для самой церкви (римско-католической). Этот взгляд более и более распространяется, и находит себе многих приверженцев в самом духовенстве католическом, не только во Франции и Германии, но и в Италии. И без сомнения папе, если он дорожит сохранением своего нравственного влияния, было бы гораздо лучше, не дожидаясь новых взрывов народного раздражения и принуждений со стороны иностранной политики, самому отказаться от светской власти, – хотя несомненно, что такой отказ должен произвести большую перемену и в самом духовном положении пап – к невыгоде их личных притязаний, но ко благу Церкви.. В народе итальянском и в других странах Европы есть убеждение, что Пий IX будет последним из пап, соединяющих в своем лице духовную и государственную власть в Риме.

На чем основывается в римской Церкви соединение высшей духовной и мирской власти в одном лице папы-первосвященника и вместе с тем государя?

Как для всех других вымыслов и злоупотреблений римских, так и для этого злоупотребления латинские писатели старались найти основание в самом священном писании – в примере самого Иисуса Христа. «Иисус Христос, говорят, есть вместе первосвященник и царь; точно также и папа – Его образ и наместник на земле – должен быть первосвященником и царем.» Но не говоря о том, как мало прав имеют папы прилагать к себе черты Божественной личности Иисуса Христа, и считать себя, по преимуществу, Его точным образом на земле, достаточно сообразит, в каком смысле самому Иисусу Христу приписывается в Священном Писании царское достоинство. В предсказаниях древних пророков, Мессия, имеющий прийти в мир, часто представлялся в образе Царя (2 царств, VII, 12–19; 2-й Псл. 6, 8 ст.; Исаии II, 2–4; IX, 6–7; XI, 1–10; Иезек. XXXIV, 23–24; Дан. II, 44). И Ангел, предвозвестивший Пресвятой Деве рождение от Нее Спасителя, сказал о Нем, что Он воцарится в дому Иаковли во веки, и царствию Ею не будет конца (Лук. 1, 3, 5). Большая часть иудеев на самом деле и думали увидеть в ожидаемом Мессии земного царя, который прийдет возстановить Давидово царство, и покорить ему других народов. Но Иисус Христос всею своею жизнию опровергал это их чаяние, и показывал, что его царского достоинства нельзя понимать в земном смысле. «Царство Мое не от мира сего» сказал Иисус Христос на вопрос Пилата: «Царь ли Ты?» (Иоан. XVIII, 33, 36 ст.) Некоторые из латинских богословов пытались перетолковать и эти ясные слова, обличающие мирские притязания пап, объясняя их таким образом, что Иисус Христос этими словами не отрицал в себе достоинства царя земного, но выражал только ту мысль, что свои царские права он подучил не от мира сего, не от людей – по праву преемства или завещания, а непосредственно от Самого Бога – Отца Своего⁴².Но дерзкая произвольность такого объяснения ясно обличается следующими же словами Иисуса Христа Пилату: «если бы Царство Мое было от мира сею; то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан иудеем; но Царство Мое не отсюда.» (Тот же 36-й ст.) Этими словами Иисус Христос отвергал не только мирское происхождение, но и мирской характер – мирскую силу своего царства. Я вся жизнь Иисуса Хряста показывает, что Он не считал Себя и не намеревался быт царем на земле. Он родился не на троне, а в яслях; Он во время жизни Своей не имел, где главу приклонить; Он умер позорною смертию; не потому конечно, что не успел или не мог занять престол Давида отца своего; Он мог бы покорить себе все царства мира; Он мог бы призвать себе на помощь и защиту легионы ангелов (Матф. ХХVI, 53.) Но Он на то родился, и на то пришел в мир, чтобы властвовать над сердцами людей, не могуществом внешней силы, а только могуществом истины. В этом Его владычество, Его царство, как сам Он объяснил Пилату (таже Иоан. XVIII гл. 37 ст.). От прошел в мире путем крайнего уничижения, претерпел страдания и крестную смерть, дабы показать людям, что истина, как бы ни была уничижаема и преследуема, должна покорит себе сердца людей. Он не искал внешней опоры для своего дела, не старался приобретать власть над людьми, чтобы они лучше слушались Его учения; Он удалялся, когда народ увлекаемый Его учением и чудесами, хотел провозгласят Его царем (Иоан. VI, 15 ст.) или сделать судьею и решителем своих житейских дел (Лук. XII, 13–14 ст.) Сам исполняя обязанность подданного по отношению к царю земному, и притом иноплеменному неверному (Луки II, 1–6, Матф. XVII, 26–27), Он и последователям своим завещал воздавать Божия Богови, и Кесарева Кесареви (Матф. XXII, 21).

«На тайной вечери Иисус Христос обещал ученикам своим за претерпенные ими страдания царство (Лук. XXII, ст. 30), и заповедал им иметь при себе два меча (там же. ст. 38). Эти слова римские писатели относят по преимуществу к апостолу Петру, и в них, но праву преемства от апостола Петра, думают находить основания для светской власти пап. Два меча, по их толкованию, выражают знамение двоякой власти над людьми: духовной и светской. Но, не говоря уже о том, что оба эти места, взятые из 22-й главы Евангелия Луки, вовсе не относятся исключительно к апостолу Петру, а относятся ко всем вместе апостолам, – из той же самой главы видно, что этих слов никак нельзя разуметь о земном царстве или владычестве над людьми. Царство, обещанное апостолам, по изъяснению самого Иисуса Христа должно состоять в ближайшем общении с Ним в будущей жизни, когда они сядут на двенадцати престолах судить двенадцати коленам израилевым (ст. 30). А какое значение имеет в этой главе упоминание о мече или о двух мечах, это довольно трудно об яснить. Но что в нем нельзя видеть завещания или дозволения употреблять земной мечь или земное могущество на защиту или подкрепление истины, это ясно видно из других слов, яснейших, сказанных уже именно апостолу Петру: возврати меч в его место (у другаго евангелиста: вложи меч в ножны); все взявшие меч мечем погибнут (Матф. XXVI ст. 52 сравни Иоанна XVIII, 10–11 ст.). И в той же самой беседе на тайной вечери, из которой приверженцами светской власти пап берутся выражения о царстве и о двух мечах, Иисус Христос, обличив в учениках стремление к превозношению друг пред другом, ясно высказал, что им должно быть чуждо всякое желание мирского преобладания: «царе языков господствуют над ними, и князья обладают ими, но между вами не должно быть так. Между вами кто хочет быть большим, да будет вам слуга. Так, как и Сын человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послускит, и отдать душу свою для искупления многих» (Матф. XX, ст. 25, 26, 28 сравн и Луки XXII ст. 25–27.) И при всяких других случаях Иисус Христос старался рассеивать в умах учеников своих мечты о мирском владычестве. Между тем ему было бы удобнее, если-бы то нужно было, действовать обратно, т. е. утверждать в учениках своих стремление к мирскому преобладанию. Иудеи ожидали в Мессии земного царя завоевателя. И сами апостолы, до сошествия на них Св. Духа, не были чужды этого предрассудка, и ожидали, что Иисус Христос пришел устроить царство израильское, в котором им придется занять первые места (Марка X, 37. Деен. 1–6). Но Иисус Христос внушал ученикам своим, что им придется пить ту чашу, которую Он пил, и креститься тем крещением, каким Он крестился, т. е. не властвовать над миром, а страдать в мире (Марк. X, 35–45 ст.).

Римские папы основывают свои государственные права на преемстве власти от апостола Петра, и самые владения свои называют наследием Петра (Patrimonium Petri). Но не говоря уже о том, что папы не имеют за собою никакого исключительного права считаться преемниками и наследниками апостола Петра, нужно спросит, какими же владетельными правами пользовался апостол Петр, и в каком смысле Рим, с принадлежащею к нему областью, может быть назван наследием его?... Апостол Петр также, как и все другие апостолы, не имел на земле и не старался приобретать владений. Мы всё оставили, и последовали Тебе, говорили апостолы Иисусу Христу (Матф. XIX. 27). В Риме, как справедливо говорят, нельзя назвать наследием Петра или принадлежавшим ему даже того клочка земли, который сделался его могилой. Он и казнен был в Риме казнию не римского гражданина, как казнен апостол Павел, но казнию преступника – пришлеца или раба, не пользовавшегося правом гражданства. Не имея сам никаких владений, он никому не мог и завещать ничего в этом роде. Напротив, как бы предвидя, что впоследствии найдутся люди, которые, прикрываясь его именем и пастырскою властью, станут домогаться господства над христианскими душами, он ясно в послании своем выразил ту мысль, что пастырям неприлично господствовать над своими пасомыми, или считать их своим наследием, а нужно смотреть на них, как на наследие принадлежащее Богу. «Пастырей, пишет он (I. посл. Петра гл. V ст. 1–3.) умоляю я, как сопастырь (а не как начальник пастырей): пасите Божие стадо, какое у вас, не ради гнусной корысти, а из усердия, – не господствуя над наследием Божиим, но подавая пример стаду. И когда явится пастыреначальник, вы получите неувядающий славу венец (а не на земле царский венец должен быть наградою пастырского служения)»... В мирских отношениях апостол Петр заповедывал своим последователям повиноваться царю, правителям от него посылаемым, и всякому человеческому начальству (I. Петр. гл. II ст. 13–14), нимало ни домогаясь начальствовать или властвовать над кем либо. Наследием же, достойным христианского стремления, апостол Петр называл наследие нетленное, непорочное, неувядаемое, хранящееся на небесах (I. Петр. гл. I. ст. 4).

Была пускаема в ход в западной Церкви и такая мысль, что хотя апостол Петр не непосредственно от Иисуса Христа наследовал власть над Римом, но ее будто бы передал апостолу Петру сам император Нерон, увлеченный его чудесами. Но это выдумка так невероятна и нелепа, что она не могла иметь хода даже между самыми предубежденными и пристрастными приверженцами папства.

Гораздо более держалась и распространялась в западном христианстве другая выдумка, будто император Константин великий, приняв в Риме крещение от папы Сильвестра, и перенесши свою столицу на восток, Рим отдал во владение папе, на что и дал ему дарственную запись. Но и этот вымысел ясно изобличен западными же учеными еще в XV и XVI веках. Известно, что Константин великий и крестился не в Риме, а в Никомидии, и папа Сильвестр умер еще до крещения Константина. Константин великий не давал ему никакой записи на Рим, и после Константина Италией продолжали владеть его преемники – императоры, а не папы. Сказка о даре Константина великого Папе Сильвестру была выдумана в конце VIII столетия, для оправдания незаконного приобретения владетельных прав над землями, полученными папами от Пипина. И сами католические ученые давно считают ее сказкою, хотя и доселе по временам пользуются случаями уверить незнающих и легковерных людей, будто светская власть пап существовала еще со времен Константина великого.

В настоящее время серьезные римско-католические ученые сознают, что искать оснований светской власти пап в первых веках христианства нельзя; тем не менее, говорят, эта власть имеет за собою несомненное историческое право, – так она выработалась постепенно законным и естественным историческим путем, а не была какою либо насильственною узурпациею со стороны папства. «Папы с IV-го до VIII-го века оказали очень много услуг Риму и Италии, и вследствие этого постепенно приобретали себе там более и более политического влияния. В VIII веке их владетельные права над Римом закреплены дарственною грамотою Пипина, и потом в следующие века вновь подтверждены грамотами Карла великого, Людовика благочестивого, Оттона I-го, Маркграфини Матильды, и др. В новейшие времена владетельные права папы в Италии подтверждены европейскими государями на Венском конгрессе». Положим, что все это справедливо. Можно согласиться, что все эти грамоты, акты, договоры дают папам историческое право на владение своим государством; но, без сомнения, не на вечные же времена. Как скоро вопрос о светской власти пап ставится на историческую почву, то и решаться он должен исторически. Что слагается историею в силу известных обстоятельств в один век, то и разрушается ею же в силу других обстоятельств в другие века. Папы, в прежние века, оказали много услуг итальянскому народу, и тем приобрели влияние на политические дела. Дух времени, настроение эпохи утвердили за ними светскую власть. Но, в настоящее время, дух и настроение эпохи совсем другие. Беспорядки папского управления и злоупотребления папской политики давно уже заставили забыть всех те услуги, какие когда-то оказывала папская власть Италии. Итальянцы давно тяготятся правлением пап. Во всей европейской политике папская власть составляет тормоз, мешающий правильному ходу дел. Какое же право имеет она на существование в настоящее время? Грамоты прежних государей Пипина, Карла, Людовика, Оттона и т. д?... Но не говоря уже о том, что подлинность некоторых из этих грамот (напр. грамоты Людовика благочестивого) подвергаются сомнению, не говоря о том, что смысл их слишком преувеличенно в пользу папства толкуется римскими учеными, – какое значение могут иметь эти грамоты для настоящего времени, когда самые государства этих Пипинов, Карлов, Оттонов давно уже не существуют, когда весь строй европейской жизни совершенно изменился. В этом смысле Наполеон I-й совершенно справедливо мог сказать, что он имеет такое же право лишить папу его светских владений, какое имел Карл великий утвердить их за папой. Точно такое же основание для государственных прав папы могут представлять и постановления Венского конгресса. Уже многое из того, что было постановлено на Венском конгрессе, оказалось несостоятельным. Ничего не было бы противозаконного в том, если бы какой-нибудь новый конгресс постановил лишить папу всех его владений точно также, как Венский конгресс постановил возвратить их ему.

Таким образом с исторической стороны все притязания пап на светскую власть являются совершенно несостоятельными.⁴³ Из области исторических фактов поднимемся в область высших теоретических разсуждений; так как здесь приверженцы папства, особенно в последнее время, чувствуя свою несостоятельность на почве истории, стараются приискивать новые искусственные основания для подкрепления своих фальшивил предрассудков и несправедливых притязаний.

Здесь прежде всего нам предстоит разобрать соображение весьма глубокого свойства, от правильной постановки которого должно зависеть правильное решение вопроса не только о светской власти папы, но и вообще об отношении церкви к государству, религии к науке, искусству и всяким другим отправлениям человеческой жизни. Соображение это едва ли было высказываемо кем либо из католических писателей в полной ясности; но оно лежит как бы в самой основе их частных рассуждений, и дает им кажущуюся убедительность. Соображение это приблизительно может быть выражено так:

«Разделение, существующее доселе в христианском мире между духовною, и светскою властью, между церковью и государством, ни в каком случае не может быть признано явлением вполне законным и нормальным (точно также как и противоречие между христианскою наукою и христианскою верою). Это разделение служит причиною многих запутанностей в исторических отношениях, и отзывается тяжким бременем для людей с искреннею и чистою христианскою совестию; особенно в тех случаях, когда интересы и требования государства сталкиваются с интересами и требованиями церкви. Высший идеал христианской жизни должен заключаться не в разделении, а в теснейшем соединении церкви с государством. Соединение это должно иметь самые благотворные последствия и для Церкви, и для государства. Церковь, опираясь и внешнюю силу – на помощь государства, успешнее может распространить свое влияние в мире. Государство, в свою очередь, проникаясь высокими идеалами Церкви, будет более возвышаться и благоустрояться в своих внутренних отношениях. Обязанностей и отправлений жизни общественной и государственной в строгом смысле даже и нельзя вполне отделить от жизни религиозной; почвою для той и другой служит одна и та же жизнь человеческая, одна и таже душа – живая и цельная, в которой нельзя отделить совести религиозной от совести государственной или смысла религиозного от смысла государственного. Церковь, хотя собственно есть царство не от мира сего, но ей предназначено существовать и достигать своих целей в мире; ей предназначено проникать своим влиянием во все отношения людей личные, семейные, общественные, государственные, и все эти отношения подчинять себе, очищать, возвышать до совершеннейшего христианского идеала. Христианство, как истинная религия, имеет в себе обетования жизни не толькo грядущей, но и настоящей, (I Тим. IV. 8). Задача христианства состоит не в том только, чтобы нравственно действовать на отдельные личности и воспитывать их для жизни будущей, но в том, чтобы устроят между ними лучшие отношения в жизни настоящей – устроят христианскую семью, христианское общество, христианское государство, (точно также христианскую науку, христианское искусство и т.д.). Папство верно поняло эту задачу, когда задумало подчинить влиянию Церкви не только в собственном смысле религиозные дела и отношения, но и семейные, общественные, государственная, науку, искусство, политику и всю жизнь христианских народов. Папская теократия, соединение высшей власти религиозной и государственной в одном лице представляет не аномалию, не незаконное явление в христианской истории, а тот высший идеал, к которому должна, стремиться христианская жизнь, и по которому должны были бы преобразоваться все так называемые христианския государства, чтобы стать истинно христианскими, не по имени только, но по духу, по всему устройству своему»...

Нельзя не согласиться с основными началами такого рассуждения, но вместе с тем нельзя не признать, что вывод из них в пользу папства может быть сделан только самым неверным я недобросовестным образом. Здесь все основано на смешении понятий между целию и средствами религиозного воспитания человечества, между условиями жизни настоящей я будущей, между свободным внутренним влиянием религиозных начал на жизнь общественную, и насильственным внешним преобладанием Церкви (или частнее – иерархии церковной) над государством. Разделение между церковию и государством, также как и противоречие между верою и наукою, между требованиями религиозными и требованиями общественными, действительно никак не могут быт признаны нормою и идеалом христианской жизни. Эти разделения и противоречия составляют предмет смущения и тяжелой внутренней борьбы для умов искренних и последовательных, для душ чистых. Тем не менее эти разделения и противоречия необходимо вытекают из условий земной жизни и естественного развития человечества. Жизнь человечества находится в ненормальном положении. Отношения между людьми основаны на искаженных началах. Христианство не может войти в эти отношения и примириться с ними в их настоящем statu quo, не искажая тем достоинства и чистоты своих нравственных начал. Оно поэтому необходимо вносит в мир противоречие, разделение, борьбу. Поэтому сам Иисус Христос сказал, что он пришел принести на землю, не мир, а мечь (Матф. X, 34) Христианству предназначено проникнуть во все отношения людей – личные, семейные и общественные, и все эти отношения покорить себе и преобразовать по высшему христианскому идеалу. Но это может совершиться только постепенно, по мере того, как все естественные сферы и отправления жизни человеческой – семья, общество, государство, наука – не насильственно будут увлекаемы в подчинение внешнему церковному авторитету (т. е. церковной иерархии), но свободно и естественно различными путями непосредственными и посредственными, прямыми и окольными, явными и тайными будут приближаться к христианскому идеалу, внутренно проникаться им, и вместе с тем преобразовываться, очищаться совершенствоваться сами собою, а не силою внешнего авторитета. Это должно совершаться постепенно, в продолжение всей настоящей жизни, которая и предназначена для религиозно-нравственного воспитания людей, свободно следующих путям благодатного Промысла, ведущим их к совершенству и спасению. Высшая же окончательная цель всего этого достигается, высший христианский идеал осуществится – в жизни будущей. Тогда кончится борьба добра с злом, и исчезнуть все ненормальности в жизни человеческой. Тогда не будет неестественных разделений и противоречий между церковию и государством, между наукою и верою, между требованиями религиозными и общественными. Тогда все покорится Христу·, Бог будет всяческая во всех, и настанет вечное Царство славы, которому не будет конца (1Кор. XV, 28. Лук. 133). Настоящая жиж служит путем к этому совершенству; она может представлять в различных сферах своих постепенное приближение к высшему христианскому идеалу, но не может представить полного осуществления идеала. Церковь Христова, в настоящем своем состояния, представляется церковию воинствующею, борющеюся, стремящеюся утвердить свои идеалы среди мира, – но еще недостигшею своей цели, не покоющеюся, не торжествующею. В настоящем состоянии христианского мира высшие, собственно христианские, божественные начала жизни представляются в смешении и борьбе с началами низшими, естественными, человеческими. Отсюда в христианской жизни являются разделения, противоречия, ненормальности, тяжелые для искренних умов и чистых душ, но тем не менее естественные и неизбежные в ходе нравственного развития и воспитания человечества. Убеждения и жизнь христиан часто двоятся между различными, и нередко приходящими в противоречие одно с другим, началами. Государство заправляет естественными отношениями людей, имея свои стремления, свои идеалы, не соображаясь с целями и идеалами Церкви, иногда даже вступая в противоречие с ними. Церковь, не вступая в прямые соотношения с государством, не требуя от него внешнего подчинения своему авторитету, и имея как будто свою, совершенно отдельную, область влияния и действования, тем не менее постепенно распространяет свое владычество в умах и сердцах людей; и эти умы и сердца, когда проникнутся христианскою истиной, сами собою, без всяких непосредственных указаний и руководств внешнего церковного авторитета, проведут истину во все свои взаимные отношения – семейные, общественные и государственные. Наука человеческая имеет также свой самостоятельный ход, свои цели, законы и часто не хочет знать о высшей богооткровенной истине, и даже вступает в противоречие и спор с нею. А вера, не вторгаясь непосредственно в область свободных исследований науки, указует человеку только те высшие исходные точки всякого убеждения, отправляясь от которых люди, послушные голосу истины, мало по малу могут возводить к высшему жизненному единству, и располагать по идее религиозной все свободные открытия и приобретения естественного ума человеческого. Так совершается на земле путь религиозно-нравственного воспитания человечества, постепенно приближаясь к высшей предопределенной Промыслом цели, но не нарушая и естественного хода человеческой жизни. В конце этого пути все разнообразные окольные дороги должны сойтись вместе в один главный путь все разделения покончатся, все противоречия устранятся. Но пока этот путь не кончен, мы не должны смущаться встречающимися на нем запутанностями и противоречиями, и ожидать полного осуществления высшаго нравственного идеала при таких условиях жизни, которые представляют еще много непобежденных противоречий этому идеалу.

Возможно было бы представить себе другой путь религиозно-нравственного воспитания человечества. Христианство могло бы явиться в мире во всеоружии самого могущественного, какой только можно представить, внешнего земного авторитета – и при его посредстве распространять свое владычество между людьми. Христос мог бы явиться могущественнейшим царем всего мира и силою правительственного закона и внешнего принуждения заставлять людей принимать свое учение. Евангелие могло бы явиться в виде самой возвышенной и стройной научной или философской системы, и силою своей научной доказательности нравственно покарать себе убеждения людей. Но промысл Божий не избрал, не признал достойным такого пути: ибо тогда нарушен был бы свободный ход естественного развития человеческой жизни. Тогда естественные силы человеческие, созданные от Бога свободными, были бы насильно увлекаемы в послушание Божественной истине; и самая Божественная истина была бы унижена, находя себе силу и опору в земном человеческом авторитете. Господу угодно, чтобы свобода естественных сил человеческих осталась неприкосновенною, и чтобы истина Божественная привлекала к себе сердца людей сама собою – своею внутреннею силой, не опираясь на внешний земной авторитет. И потому Христос явился на земле не на троне, а в яслях. И проповедь Евангелия распространена в мире не мудрыми философами, а безкнижными галилейскими рыбаками, – дабы увидели и убедились люди, что не – мудрое Божие мудрее мудрого человеческого, и немощное Божие крепче крепкого человеческого, – и чтобы никакая плоть, никакая внешняя сила не превозносилась пред силою Божией истины (1Кор. I; 25, 29). Такой путь распространению Царства Божия на земле указан самим Господом Спасителем рода человеческого, – и никто из людей, призванных быть служебным орудием в распространении Божия Царства (Церкви), не может изменять этого пути, уклоняться от него, или находить его не вполне достаточным для своей цели, и измышлять какой либо другой путь, как бы более твердый, более действительный.

Если Сам Богочеловек Иисус Христос, явившись в мир для спасения людей, не признал нужным, для успеха своей религии и вместе с тем для блага людей, соединить в своем лице Высший религиозный и высший земной – государственный или научный – авторитет; то тем более нельзя этого сделать кому либо из последователей и служителей Церкви Христовой – кому либо из ограниченных смертных людей. Не говоря о невыполнимости самой в себе этой задачи – примирить небесное с земным, соединить Божественное с человеческим (прежде чем это последнее окончательно преобразуется и очистится), ни у одного человека не может быть достаточно умственных и нравственных сил даже для того, чтобы уметь всегда правильно отнестись к этой задаче, ясно различить требования закона Божественного и человеческого, и указать тому и другому всегда соответственную сферу влияния и действования. Существующая в мире запутанность отношений между духовным и мирским, столкновения интересов Церковных с государственными, разногласие между наукою и верою, должны поставлять в безвыходное противоречие человека, который бы захотел не только служить с равным и всецелым усердием одному, другому и третьему, но и заправлять-руководить всем: делами религиозными, государственными, научными и т.д… Человеку, который бы взял на себя это несоответствующее силам человеческим дело и право могла бы угрожать опасность – не только не принести пользы религии, государству, науке и т. д.; но и существенно повредить всему: религию исказить, свободу науки стеснить, отправлениям государства дать ненормальный ход, духовное смешать с мирским, человеческое покрыть авторитетом божественного; божественное унизить до человеческого, – и чрез это не только не примирить, и не соединить того, что, по условиям настоящей жизни является разделенным, но еще более разделить и поставить в противоречие религию, государство, науку и т. д.

Папство в средние века впало именно в эту ошибку, задумавши воздвигнуть в Церкви христианской всемирную теократическую монархию. Папство уклонилось от того пути распространения истины, какой избрал и указал сам Христос, и избрало другой путь. Оно не довольствовалось верою в нравственную силу истины – самой в себе, и захотело употребить в пособие Божественной истине силу внешнего авторитета человеческого, – захотело взять в своя руки управление всеми делами не только религиозными, но и госуарственными, также подчинить себе науку, искусно и всякие другие сферы человеческой жизни, дабы чрез все сферы удобнее и действительнее проводить на людей христиански-религиозное влияние. (Мы берем здесь идею папской теократии в высшем смысле, как понимали ее самые лучшие – гениальнейшие и безкорыстнейшие представители папства. Не говорим о большинстве пап, поддерживавших теократический принцип, даже не ради целей религиозных, а по личным, более или менее грубым и мелким побуждениям и разсчетам ). Папа таким образом захотел быть не только образом и наместником Христа на земле, но и представить в себе как бы нечто более возвышенное и могущественные, нежели сам Христос, явиться царем вместе духовным и мирским, покорить себе все свободные естественные стихии мира, которые самому Христу должны окончательно покориться только в будущей жизни, примирить непримиримое, соединить не – соединимое и устроить здесь на земле – в Риме под своею автократией – то вечное Божественное царство славы, которого христиане ожидают только в будущей жизни – под владычеством Царя – Христа. Какие последствия должны были произойти от этого, отчасти показала история. К счастию человечества, папству никогда не удавалось вполне осуществить свой теократический идеал, и окончательно подчинить себе и религию, и государство, и науку. Но и в тех пределах в каких папству удавалось осуществить свои стремления в средние века, оно не только не делало пользы религии, государству и науке, но и вредило всему: унижало религию, вмешивая ее в нечистый водоворот страстей и дел человеческих, задерживало естественное развитие науки, стесняя ее свободу требованиями внешнего для нее церковного авторитета, нарушало правильный ход политической жизни, злоупотребляя религиозным влиянием в политических делах. Отсюда вышли такие следствия, что папство не только не соединило, не примирило, не поставило в близкие дружественные отношения религию, науку, государство, – но еще более разделило, поставило их во враждебные отношения между собою. То крайнее разделение между Церковию и государством, какое в последние века более и более распространяется в западной Европе на деле и в теории, и которое отвергает между ними всякую не только внешнюю иерархическую, но и внутреннюю нравственную связь, – то глубокое противоречие между религиею и наукою, которое также отрицает между ними не только единство путей к достижению истины, во и всякое согласие целей и стремлений, которое не знает среднего пути между отвержением искренней веры или подавлением свободной мысли, все эти печальные и ненормальные явления в христианском мире по справедливости рассматриваются в истории, как реакция против насильственного об единения Церкви и государства, религии и науки, насильственного подчинения их одному внешнему церковному авторитету в средневековом католицизме.

В позднейшие века папство силою исторических обстоятельств вынуждено оставить свои мечты о всемирной теократии, отказаться от притязаний подчинить своему влиянию и все государства, и свободное движение науки, и развитие искуства и т. д. Но й те жалкие остатки папской теократии, то соединение высшей духовной и мирской власти в одном лице, какое представляет до ныне римская церковная область, достаточно показывают, какое глубокое противоречие заключает в себе это соединение несродных духовных и мирских стихий, и как оно вредит и интересам католической Церкви, и интересам папского государства... Как правителю государства папе не возможно быть хорошим первосвященником, и как первосвященнику – хорошим государем. Его римское государство, не смотря на то, что оно пользуется особенным привилегированным положением привлекает к себе сборы и доходы из многих других государств, защищается иностраннымм войсками, поддерживается всею европейскою политикой, привлекает на служение себе силы и таланты со всего католического мира, представляет тем не менее едва ли не самое жалкое явление между всеми другими европейскими государствами. Едва ли где народ так унижен, разорен и развращен, едва ли где столько неправосудия, деспотизма, обманов, грабежей и других преступлений, едва ли где в народе столько недовольства, жалоб и ропота против управляющей им власти, как в папском государстве. И это очень понятно. Во главе управления этим государством всегда стоят старцы, из которых редкий с молодых лет приготовлялся к государственным занятиям, и имеет к ним способность. Все главнейшие места государственного управления заняты также людьми, воспитавшимися в келлиях, и большею частию имеющими извращенные понятия о мирских делах и отношениях. Неспособностью и слабостью высших правителей всегда могут пользоваться своекорыстие и интрига нисших; и на самом деле едва ли где столько бывает интриг и злоупотреблений, как при папском дворе. И между тем нигде не может встречать себе столько препятствий всякая правдивая и честная попытка к обнаружению злоупотреблений, к исправлению дурных порядков, к улучшению народного благосостояния. Голоса представителей из среды самого народа здесь не могут быть слышны, потому что здесь, по самой идее теократического государства, все должно итти сверху. Здесь всякое неудачное распоряжение может быть прикрыто покровом непогрешимого церковного авторитета, и всякое дурное учреждение может быть закреплено на целые века во имя непоколебимых религиозных начал. Осуждение неудачной правительственной меры здесь может быть принято за хулу против непогрешимости главы Церкви, и протест, вызванный дурным управлением государства, за ересь против догмата о наследии Петровом. Нечестивец, осмеливающийся возмутить покой Церкви – государства, подпадает каре мирской и духовной; временной и вечной. Отлучение от Св. Причащения и каземат, анафема и смертная казнь здесь могут итти вместе, и подкрепляться одно другим. Поэтому здесь можно найти самые действительные условия к расстройству, и самые сильные препятствия к улучшению, развитию, прогрессу государства. С другой стороны государственное положение главы Церкви существеннее вредит ее религиозным интересам. Правительственные заботы и соображения папы и его кардиналов-министров, монахов-секретарей, казначеев и т. д. отвлекают их от чистой и всецелой преданности служению Церкви, от усердного исполнения религиозных обязанностей. Государственная власть и военные средства, находящиеся в их распоряжении, представляют для них сильное искушение злоупотреблять мирскою силою в делах духовных, и духовным влиянием в делах мирских. Забота поддержать свое достоинство между другими государями, пышность двора, торжественные церемонии папских приемов и выходов, и в связи с этим светская пышность, самого богослужения папского – мало дают возможности папе и кардиналам сосредоточиваться в настроении подобающего пастырям Церкви смирения. Наконец неизбежные столкновения идей и интересов государственных и религиозных нередко, вынуждают папу, как государя, позволять, себе такия действия, которые прямо противоречат его переосвященническим обязанностям. Папы угнетают своих подданных, обманывают друзей, жестоко преследуют врагов, делают подкупы, заводят интриги, возбуждают войны, подписывают смертные приговоры, проливают кровь (хотя бы и чужими руками)⁴⁴. Между тем они, если приписывают себе высокое достоинство главы Церкви, первые должны бы быть проповедниками христианского братства, любви, мира, свободы, справедливости, честности, бескорыстия – проводниками этих высоких начал во все отношения людей – личные, семейные, государственные, международные и т. д. Дух, господствующий во главе Церковного управления, смешение религиозного с политическим, духовного с мирским, христианского с языческим от главы Церкви распространяется на всю Церковь, управляемую им, дает особенный характер духовенству католической Церкви; всем ее учениям и учреждениям. И таким образом унижается святая христианская вера в глазах людей, и расшатываются твердые основания Церкви. Папство жалуется на упадок религии, на колебания умов распространяющееся в мире (вступительная речь Пия IХ-го на Римском соборе 8-го Декабря 1869 года). Но оно же само было одним из главных виновников этих зол. И нет сомнения, чем долее Папа будет защищать интересы своей светской власти, и вообще выказывать дух преобладания, тем более будет усиливаться в Европе, и особенно в ближайшей к нему Италии, дух неверия и вражды против Церкви.

Сказанного достаточно, чтобы понять несообразность соединения в Римской Церкви высшей духовной и мирской власти – в самом его принципе. Приверженцы папства приводят еще несколько частных соображений в пользу такого соединения. Но все эти соображения так шатки и слабы, и обличают также грубое понимание дела, что почти не стоят серьезного опровержения.

«Светская власть папы говорят, необходима для поддержания достоинства и независимости Церкви. Папе неприлично быть подданным какого-нибудь государя. Это стесняло бы в нем ту духовную свободу, по которой он, ни от кого не завися, может беспристрастно обращаться с советом, наставлением и обличением ко всем государям и народам. Без пособия светской власти не может держаться духовная самостоятельность и супрематия (верховенство, главенство) папы». Все эти доводы показывают только, как далеко Римско-католическое понимание христианства от истинного его понимания. Там, где без пособия государственной власти не надеются поддержать достоинство и свободу Церкви, очевидно слишком слаба вера во внутренние основания Церкви. Но Церковь, по крайней мере восемь веков, ничего не знала о светской власти пап, и существовала с полным достоинством и свободою. Уже ли же с того времени дух Божий перестал подкреплять церковь, заменив в ней свою вседействующую благодать внешнею опорою светской власти? Христос не считал для себя унизительным с самых первых, дней явления на земле записаться в число подданных Царя земного, и платить ему дань за себя; Апостолы не считали неприличным учить о повоновении земным властям; знаменитейшие учителя Церковные в гражданском подданстве царям земным не находили препятствий к исполнению своих пастырских обязанностей, даже и в тех случаях, когда им нужно было обращаться с увещанием и обличением к тем же царям земным. Почему же папа может считать неприличным и унизительным, несовместным с своими пастырскими обязанностями быть подданным какого-кибудь государя? Не гораздо ли более несовместного с пастырскими обязанностями представляют те правительственные заботы и занятия, которые принимают на себя папы, и которые нередко, по ходу дел, заставляют их прибегать к таким действиям, как подписывание смертных приговоров, возбуждение кровопролитных войн, ведение политических интриг и т. д. Не гораздо ли более унижается достоинство и самостоятельность Церкви тогда, когда сила ее влияния опирается на внешней государственной опоре, на пособии иностранных войск, на тонкостях дипломатического искусства, на преследованиях, интригах, штыках, казематах в т. д. Истинное достоинство и самостоятельность Церкви, на сколько оне еще сохранились в католическом мире, без сомнения, и по уничтожению светской власти папы, будут поддерживаться также хорошо и даже гораздо лучше, нежели при существования ее. Но если под достоинством Церкви разуметь царскую пышность и богатство папского двора, а под самостоятельностию ее присвоенное папами право мешаться в политические дела всех христианских стран, везде иметь своих агентов и шпионов, и посредством них производить интриги, – то эти привилегии папства действительно могут потерять свое значение с уничтожением его светской власти. Когда папа станет подданным какого-нибудь государя, то неудивительно, что он не только потеряет большую часть своего политического влияния в Европе, но и утратит ту самую супрематию, то духовное главенство в Церкви, которое дает ему особенное положение между другими христианскими пастырями, и которое так противоречит духу истинного последователя Христова. Ставши подданным какого-нибудь европейского государя, папа действительно скоро может стать только одним из старейших национальных епископов западной Церкви, его приговоры перестанут считаться непогрешимыми, и все нововведения, установленные им в западной Церкви, лишатся догматического значения. Но это нисколько не повредит истинному достоинству и самостоятельности Церкви. Напротив тогда – то истинное достоинство и самостоятельность будут восстановлены в западной Церкви; и она возвратится к своему древнему, чистому состоянию, станет опять истинно апостольским учреждением, отвергнувши от себя несоответственные христианскому духу привилегии и предания старого языческого Рима. К этому влечет Римскую Церковь не только христианский долг, но и самая сила естественного течения дел – сила исторических обстоятельств.

«Государственная власть папы, говорят, служит опорою прав всех других государей; существованием ее поддерживаются порядок и благосостояние во всех странах и народах; ею охраняется всякий закон, всякое право. С уничтожением светской власти папы поколеблются все общественные и государственные основы, выступят во всей силе революционные стремления и страсти, рушатся порядок и закон, падут троны государей, исчезнет мир между народами, уничтожится собственность, семья, падет религия и т. д.!!» Это последний из аргументов оcoбенно часто и в разнообразных видах приводимый в последнее время приверженцами светской власти пап. И неудивительно. Все старые, одряхлевшие, близкие к падению общественные силы обыкновенно стараются защитить последние остатки своего существования тем, что представляют, будто с их падением должно рушиться все в мире, и пасть самый мир. Удивительно то, что этот аргумент находит себе еще некоторое доверие у людей серьезных, даже и не заинтересованных выгодами и привилегиями папства. Многие западные публицисты и ораторы даже не католики (как напр. Гизо), политики и государи западные, совершенно равнодушные к интересам католической Церкви, не решаются произнести окончательного приговора об уничтожении светской власти пап из опасения, как бы чрез то не поколебался общественный и государственный строй Европы. Так сохраняет еще доселе в западной Европе силу тот предрассудок, который создан и воспитан в средние века папством; и на этом то предрассудке только и держатся доселе остатки светской власти папы. Предрассудок этот отчасти подкрепляется, в последнее время тем, что многие из противников папской власти в Италии являются вместе с тем противниками общественных и государственных порядков вообще; национальные итальянские стремления к освобождению Рима от папы смешиваются с революционными стремлениями. Но это обстоятельство, кажется, правильнее должно бы быть истолковываемо против светской власти пап, нежели в пользу ее. Ненормальное существование церковного государства в Риме не успокаивает, не сдерживает, а скорее возбуждает движение революционных страстей в Италии, дает им пищу, – дает благовидный предлог, под прикрытием законных национальных стремлений к полному об единению Италии, волновать народ незаконными революционными внушениями. Опасаться же того, что с уничтожением светской власти папы, получат больше силы и свободы противуобщественные элементы во всей Европе; думать, что с существованием светской власти папы на самом деле тесно связаны права государей и народов, – законность, порядок, мир и благосостояние, собственность, семья, государство и религия – решительно нет никаких оснований. Все основы государственного и общественного порядка существовали в мире задолго до учреждения светской власти папы; с усилением ее в средние века, они не только не получили большей крепости, но напротив были больше запутаны незаконным вмешательством духовной силы в непринадлежащие ей мирские дела. Нет никаких оснований думать, что с совершенным уничтожением этой запутанности, доселе по преимуществу олицетворяемой в Риме, расстроится в мире государственный и общественный порядок. Можно быть уверенным, что на другой день, по уничтожении светской власти папы, солнце на небе будет также сиять, как и доселе сияло. А если заблуждения и грехи людей часто препятствуют солнечному свету сиять в полном блеске, то можно надеяться, что этих препятствий будет менее, когда светская власть папы совсем уничтожится, а духовная войдет в свои законные пределы.