Часть первая. Очерк истории разделения церквей, и отношения западной церкви к восточным церквам после разделения

С самых первых веков христианской истории, мир христианский, по общим понятиям, разделялся на две главные части: на Восточную и Западную. К последней причислялись Церкви, находящиеся в западной Европе и северо-западной Африке: римская, испанская, галликанская, британская, карфагенская; к первой – Церкви в странах около восточных берегов Средиземного моря, – в северо-восточной Африке, юго-западной Азии и юго-восточной Европе, Церкви египетские, мало-азийские, собственно греческие. Восточная половина христианского мира, по преобладающему составу населения, языку, нравам и характеру цивилизации, называлась преимущественно Греческою, Западная – Латинскою.

Между Восточными и Западными Церквами, при всем единстве их верований и основных начал церковного устройства, при всей братской любви, одушевлявшей древний христианский мир, не было такой близости, такой общности интересов, задач и стремлений, таких частых сношений, какие можно было заметить между Восточными Церквами – отдельно и Западными – отдельно. Самая географическая разобщенность, – дальность расстояния, – препятствовала Восточным и Западным Церквам иметь частые сношения между собою. Оттого и на самые Вселенские Соборы, которые были главным выражением церковного единства, и на которых решались важнейшие, касавшиеся всего христианства вопросы и дела, представители Западной Церкви, по дальности расстояния, могли являться только десятками, а иногда единицами; между тем как Восточных епископов здесь бывали сотни. Для решения же более частных дел и вопросов, Восточная Церковь имела свои поместные Соборы, Западная – свои и на Востоке всегда были более известны определения поместных Соборов Восточных – антиохийских, лаодикийских, неокесарийских, константинопольских, на Западе же определения западных – римских, равеннских, арелатских, ахенских, ельвирских, толедских.

Разнообразие племенного состава – преданий, нравов, воззрений и характеров народных, разность судеб исторической жизни, преимущественно начавшая обнаруживаться в восточной и западной половине христианского мира с V века, со времени разделения Греко-Римской монархии на Восточную и Западную Империю, и особенно со времени утверждения новых варварских племен в Европе и ппадения Западной Империи, наконец самая разность образования, которое на Востоке между Греками стояло в древности несравненно выше, нежели на Западе между латинцами – все это естественно сказывалось разнообразием направлений, задач и интересов в самой церковной жизни Восточного и Западного христианства.

Направление и деятельность Восточной Церкви отличались по преимуществу высшим богословским догматическим характером. Здесь раскрывались и выяснялись основные начала христианской веры и жизни, установлялись основные правила церковного благоустройства. Здесь были великие учители Церкви, оставившие в своих произведениях для всех последующих веков богатый неистощимый источник разумения и точного выразительного, художественного изложения истин веры. Здесь самый народ принимал большое участие в разъяснении высших вопросов веры. Самые ереси, появлявшиеся здесь, имели своим предметом возбуждение высоких и глубоких вопросов религиозного и философского ведения.

Направление западной церковной жизни имело другой характер. Здесь высшими вопросами религиозного знания мало интересовались, и мало их понимали. Лучшие учители Западной Церкви в своих произведениях следовали образцам восточного богословия; и чем ближе держались их, тем точнее были в понимании и толковании истин веры; чем более пускались в самостоятельные мудрствования, тем более подвергались опасности неточного и одностороннего толкования. Народ – миряне в Западной Церкви мало принимали самостоятельная участия в делах Церкви, более доверялись и следовали своему духовенству, которое избиралось большею частью из влиятельнейших классов народа и представляло собою всю образованность тогдашнего западного мира. Западная Церковь отличалась твердостью в сохранении преданий, строгим наблюдением внешнего порядка, духом единомыслия и церковного послушания. Западная иерархия держалась более независимо по отношению к государственной власти и имела более влияния на народ, не только в церковных, но и в мирских, общественных делах. Замечательнейшие представители Западной Церкви отличались богатыми практическими способностями; они не были высокие богословы, – за то были замечательные политики и администраторы, умевшие держать церковный порядок и утверждать влияние Церкви при самых трудных обстоятельствах и политических переворотах, в те времена часто волновавших запад.

От того самые задачи и направления церковной деятельности на Востоке и Западе были различны. В то время, как представители Восточной Церкви напрягали свои умственный силы в борьбе со множеством ересей и разъяснении христианского учения, – представители Западной Церкви изобретали всевозможные практические средства для того, чтобы сохранить непоколебимым предание веры и порядок церковный среди политических колебаний и переворотов, потрясавших западную Европу, – удержать, по возможности, и усилить влияние Церкви среди множества племен и владений, утвердившихся на развалинах Западной Римской Империи и в начале относившихся неприязненно к римскому христианству. От того замечательнейшие события и волнения Восточной Церкви не так сильно отзывались на судьбе Западной, и наоборот. Арианство волновало собою весь христианский Восток в продолжении IV века; в это время оно было слабо на Западе; там оно получило большое значение к концу IV и преимущественно в V и VI веках, когда на Востоке совершенно ослабело; когда теоретически оно было уже опровергнуто восточными учителями, и борьба с ним должна была принять практический характер. Несторианские, монофизитские и монофелитские споры, наполняющие собою не только церковную, но и политическую историю Востока в V, VI и VII веках, не имели почти никакого значения для Запада. Иконоборческие волнения VIII и IX веков также не имели такого значения на Западе, как на Востоке. И наоборот, такие события, как падение Западной Римской Империи, распространение влияния церкви на Франков, Вестготов, Лонгобардов и другие замечательнейшие события Западной истории, конечно, не имели такого значения для Восточной Церкви, как для Западной.

Таким образом характер и направление жизни и деятельности в Восточной и Западной Церквах, во многих отношениях были различны между собою. Тем не менее самый источник, самые основы Церковной жизни на Востоке и Западе – во всем православном мире были одни и те же. Одни и те же были в Восточной и Западной Церкви догматы веры, нравственные начала христианской жизни, св. таинства, основные правила Церковного благоустройства. Восточная и Западная Церковь не считали себя отдельными Церквами, – тем более далеки были от того, чтоб обвинять друг друга в неправославии, или в чем-либо превозноситься одной пред другою; но взаимно считали себя равнодостойными и святыми членами Единой Православной Вселенской Церкви и находились в тесном братском общении между собою. Разобщенность географическая, разности судеб исторической жизни, разнообразие племен, языков, степеней образованности, народных характеров и направлений жизни не мешали внутреннему единению Церкви; напротив, при единстве основных начал и братском духе любви, жизнь Церковная чрез такое разнообразие сил и направлений могла раскрываться богаче, полнее, разностороннее. Самостоятельное раскрытие духовных сил в одной части христианского мира восполнялось плодами деятельности других частей; одна Церковь, в чем оказывалось нужным, помогала и служила другой. Западная Церковь получала с Востока свет духовного просвещения, разъяснение высших вопросов христианской веры и жизни, – в свою очередь и сама, при ее преданности древним преданиям, при твердом, независимом характере, крепком иерархическом строе и широком практическом смысле, нередко являлась для Восточной Церкви крепкою опорою во времена религиозных и политических смут, волновавших православный Восток.

Тем не менее, хотя существенные основы веры и жизни в Восточной и Западной Церкви были одни и те же, в частных проявлениях церковной жизни, в церковных обрядах, при разобщенности географической, при редкости и неудобстве сношений, при различных условиях исторической жизни, естественно должны были обнаруживаться некоторые разности у Восточных и Западных христиан. Разности эти давали повод к временным недоразумениям: совещаниям, спорам; но эти временные недоразумения, когда не были усиливаемы влиянием каких либо личных страстей, мирно разрешались и не нарушали союза христианских Церквей. Так еще со II века между Римскою, Мало-Азийскими и другими Церквами, начался спор о том, в какой день нужно праздновать Пасху; различие мнений относительно этого предмета, существовавшее в различных Церквах, не препятствовало единению христианского мира, а потом и совершенно было прекращено и умиротворено на 1-м Вселенском Соборе. В III веке между Римскою и Карфагенскою Церквами возник сильный спор о том, нужно или ненужно перекрещивать еретиков, обращающихся в православную веру. Относительно этого представители различных Церквей также держались различных мнений, пока неустановлено было, на этот предмета одного определенного мнения на 2-м Вселенском Соборе.

С IV и особенно с V века, когда в политическом отношении Восток и Запад разделились – и историческая жизнь в той и другой части христианского мира пошла особыми путями, естественно стало образовываться больше разностей и в жизни церковной. И, действительно, с IV до IX века в Западном христианстве, от время до времени, обозначаются некоторые новые разности с Восточною Церковью в мнениях и обрядах. Являются, напр. разности в соблюдении постов. На Западе утвердился пост в субботу, в память погребения Христова; между тем, на Востоке поститься в субботу, кроме одной Великой Субботы, строго воспрещалось, вероятно, потому, что этот пост первоначально установлен был некоторыми еретиками с злонамеренною еретическою мыслию. Напротив, в среду и пятницу каждой недели, и во всю первую седмицу великого поста, на Западе разрешалось есть молоко, сыр и яйца. Явилась разность в совершении таинства миропомазания. На Западе прежде, как и на Востоке, совершали миропомазание священники; потом священникам предоставлено было помазывать только очи, ноздри, уши, уста, перси, руки и ноги, а высшее запечатление чела предоставлено епископам; потом мало по малу священническое помазание совсем потеряло значение и вывелось из употребления; осталось одно епископское помазанье чела. Жизнь Западного духовенства, соответственно особенному положению его среди западных народов, также много отличалась от жизни Восточного духовенства. Западное духовенство и в Италии, и в Галлии, и в Германии было более Восточного влиятельно в высших классах общества, при дворах, в делах политических Его положение было более независимо; напр., чтоб осудить духовное лицо, для этого, по самым церковным правилам, на Западе требовалось несравненно больше условий, чем на Востоке (на Востоке против духовного лица требовалось 3 свидетеля на суде, на Западе 72). По своему происхождению, влиянию и занятиям, ближе стоящее к высшему светскому обществу, высшее западное духовенство вело и более светский образ жизни. По самому внешнему виду, западное духовенство отличалось от восточного; на Западе духовные брили бороду, стригли волосы, на Востоке это запрещалось. Слишком высокое понятие о духовном сане сделалось на Западе источником мысли, что духовные должны вести и жизнь не такую, как простые люди, а высшую – ангельскую, что они должны быть свободны от всяких семейных и общественных связей и забот, что им не прилично вести брачную жизнь. Таким образом, на Западе еще с IV века замечается и в последующие века более и более распространяется и утверждается обычай безбрачия духовных лиц. На Востоке же предоставлено было свободе каждого из духовных лиц – вступать в брак до рукоположения, или вести безбрачную жизнь. И когда на первом Вселенском Соборе некоторые, вероятно, представители Западной Церкви, предложили везде ввести безбрачие духовенства, это предложение было отвергнуто Собором. А таких людей, которые гнушались принимать таинства от женатых священников, как от недостойных, правилами Восточных Соборов предписано было отлучать от Церкви.

Все означенные разности до времени не подавали повода к раздорам и не нарушали союза Церквей. Все эти разности касались внешности церковной -обрядов, внешнего положения духовенства. В древней Церкви допускалась значительная свобода и разнообразие во внешних обрядах; требовалось только, чтобы существенные основы церковной жизни – догматы веры, основные начала церковного благоустройства – везде были одни и те же, и чтобы был во всех Церквах один братский христианский дух. Каждая поместная Церковь, кроме общих христианских правил и обрядов, могла иметь свои местные правила и обряды, с тем только, чтобы эти местные обряды не заключали в себе чего-либо недостойного – неприличного, не покрывали собою какой-нибудь ложной еретической мысли, и чтоб одна какая-либо Церковь не заявляла неуместных притязаний к насильственному распространенно своих частных правил и обычаев в других Церквах. При том же можно было надеяться, что и эти внешние разности, при дальнейшем общении между Церквами, при здравом и мирном обсуждении дела, по времени будут сглаживаться и приводиться к единству, подобно тому, как были умиротворяемы на соборах Церковных и многие другие разномнения и несогласия, по временам возникавшие в различных поместных Церквах. Восточная Церковь, при всей разобщенности от Запада, не упускала из виду Западную Церковь и старалась предостерегать ее от излишних и неуместных нововведений в самых внешних обычаях церковных. Так на трулльском соборе сделано было Западной Церкви внушительное предостережение относительно поста в субботу и безбрачия духовенства. Но Восточная Церковь не считала себя в праве из-за обрядовых разностей прерывать союз с Западною Церковью, и произносить на них строгое и решительное осуждение до тех пор, пока Западная Церковь не стала придавать своим местным правилам и обрядам особенного общеобязательного значения и заявлять притязаний к распространению их на самом Востоке, с унижением прав, свободы и древних обычаев Восточной Церкви.

С VI века начала обозначаться между Восточною и Западною Церквами некоторая разность в самом учении веры. На Востоке, согласно с словами Самого Господа Иисуса Христа (Иоан. гл. ХV, ст. 26), всегда учили, что Дух Святой исходить, т. е. имеет бытие от Бога Отца, и так исповедовали в Символе Веры, согласно с постановлениями Вселенских Соборов. На Западе некоторые богословы стали учить, что Дух Святой исходить от Отца и Сына (Filioque). Здесь дело касалось уже не простых обрядов, а высокого, таинственного догмата, и в будущем могло повести к разности исповеданий Восточной и Западной Церкви; но на первых порах и эта разность не обращала на себя большого внимания и не нарушала союза Церквей. До IX века она не была Римскою Церковью вносима в Символ Веры, не была признаваема самими папами, не была общим верованием Западной Церкви, а держалась только, как частное мнение, некоторыми богословами (преимущественно в Испании и Галлии). И притом на первых порах в Западной Церкви не представляли ясно, в каком смысле нужно разуметь исхождение Духа Святого от Сына – в том ли, что Он предвечно исходить, т. е. по самому существу своему имеет бытие от Сына также, как от Отца, – или в том, что Он временно является в мир – на людей нисходить в благодатных дарах Своих от Сына или чрез Сына, т. е. ради искупительных заслуг и ходатайства Сына Божия. В последнем смысле выражение – «от Сына или чрез Сына» не заключало в себе ничего противного православному учению Восточной Церкви. А в таком именно смысле и объясняли Западное учение об исхождении Святого Духа некоторые римские богословы не только в VII веке, как свидетельствует об этом знаменитый учитель церковный св. Максим Исповедник, но даже и в IX веке, как свидетельствует писатель, неприязненный к Восточной Церкви и имевший большое значение в Римской Церкви, – Анастасий библиотекарь¹. Вообще же можно было надеяться, что эта разность, при дальнейшем общении церквей, будет разъяснена и устранена мирным братским обсуждением и соглашением. Сама по себе эта разность не могла бы быть причиною разрыва Церквей, если бы личная притязательность и честолюбие не обратили ее в видимый предлог для церковных споров – по соображениям, чуждым искреннего стремления к исследованию истины.

II. Обстоятельства, способствовавшие возвышению пап и первые проявления папского властолюбия до половины IX века

Существенною причиною разрыва между Восточною и Западною Церквами были иерархические несогласия Римских пап с Константинопольскими патриархами. Папы, вопреки самому духу христианства и прямым завещаниям Христа Спасителя ² , стали мечтать о верховном господстве над христианским миром и простирать свои властолюбивые притязания не только на все Западные, но и на Восточные Церкви. Константинопольские патриархи, как главные представители православного Востока, видя в притязаниях папских оскорбление и большую опасность для свободы и прав всей Церкви, сочли своим долгом дать им решительный отпор. Из-за этого возникли вековые споры между Римскою и Восточною Церквами, которые и кончились решительным разрывом их взаимного союза.

Властолюбивые стремления Римских пап начали обнаруживаться весьма рано, – еще с первых веков христианства, и до IX века, при различных исторических обстоятельствах, благоприятствовавших Риму, развивались все более и более, пока, наконец, не сделались невыносимыми для Церкви.

Римская Церковь с первых веков христианства пользовалась в христианском мире большим уважением, как Церковь верховной и славнейшей столицы мира, как церковь, основанная первоверховными апостолами Павлом и Петром и славившаяся твердостью своего исповедания веры; множеством пострадавших в ней мучеников, самою своею многолюдностью; богатствами и благоустроенностью. В особенности, Римская Церковь славилась на всем христианском Западе. На Востоке было много Церквей древних, основанных самими Апостолами, прославленных св. Мучениками и знаменитыми учителями церковными, – напр. александрийская, иерусалимская, антиохийская, ефесская и другие. На Западе же Римская Церковь не имела себе равных; самые знаменитые Церкви Запада, напр. карфагенская и лионская, относились к Римской Церкви с особенным уважением. Это давало повод еще в первые века некоторым папам высказывать властолюбивые притязания; и повелительно относиться к епископам других Церквей. Так, во II веке Римский папа, Виктор, в споре о праздновании Пасхи, настоятельно, собственною властью, стал требовать, чтобы мало-азийские епископы следовали в этом деле обычаю Римской Церкви, под опасением отлучения церковного. В III веке, – во время спора о крещении еретиков, папа Стефан с подобною же притязательностью отнесся к карфагенской церкви, требуя повиновения себе, как епископу епископов. Но, разумеется, подобные властолюбивые притязания не могли быть терпимы в древней Церкви, одушевленной духом братства и свободы, и папам дали решительный отпор другие епископы, не только восточные, но и западные: папе Виктору – Поликрат ефесский и св. Ириней лионский, папе Стефану – св. Киприан карфагенский и Фирмилиан каппадокийский. Им замечено было, что никто из епископов не должен усвоять себе имени и власти епископа епископов или первого между епископами; относиться высокомерно к другим равным епископам; делать им предписания и повеления; собственною властью отлучать от общения церковного целые Церкви, подвергая тем себя самого опасности лишиться общения церковного.

В IV века, со времен св. Константина Великого, столица Римской Империи была перенесена на Восток, и с этого времени стало возвышаться значение константинопольских епископов.

Константинополь назван новым Римом и за константинопольским патриархом на 2, 4 и 6-м Вселенских Соборах³ признаны права чести, равные с правами римских епископов. С этого времени римские епископы стали смотреть на константинопольских, как на своих соперников и по временам пользоваться случаем к унижению их. Подобные случаи представлялись, когда у константинопольских епископов возникали неблагоприятные столкновения с Императорами или с другими старейшими епископами на Востоке, – особенно с александрийскими, которые также неблагосклонно смотрели на возвышение константинопольских епископов, потому что до этого времени сами считались старейшими епископами на Востоке. Искусно вмешиваясь в распри восточных епископов между собою и в столкновения их с светскою властью, принимая, по обстоятельствам дела, то ту, то другую сторону, папы старались утвердить за собою авторитет высших судей и решителей всякого спора.

На Западе, с перенесением императорской столицы на Восток, и, еще более, с последовавшим скоро за тем падением Западной Империи, папа остался первым лицом, главным представителем христианского народа не только в церковном, но и в политическом отношении. Своим политическим благоразумием и мужеством, папы с умели снискать себе любовь и доверие христиан Западных в тяжкое для них время падения Западной Империи и внушить уважение к себе самым варварским племенам, разрушившим Империю и утвердившимся на развалинах ее. С течением времени все эти варварские племена из грубого язычества или из арианской ереси, которой многие из них были преданы, стараниями пап и преданных им лиц были обращаемы к Церкви и признавали над собою духовное владычество пап. Вследствие этого духовная область пап и их нравственное влияние более и более распространялись на всем Западе Европы.

Между тем знаменитейшие Церкви Востока в это время много были возмущаемы и ослабляемы частыми еретическими волнениями, незаконным вмешательством государственных властей в церковный дела, взаимными распрями иерархов и, наконец, сильным напором внешних врагов христианства, сначала персов, потом, в особенности, арабов – магометан, распространивших на Востоке свое учение и господство в VII и VIII веках. Из древних знаменитых патриархатов Востока три – иерусалимский, антиохийский и александрийский – были совершенно обессилены и подчинены игу неверных. Константинопольский патриархат оставался сильнее и обширнее других, но и он постоянно был возмущаем религиозными и политическими волнениями. Все эти обстоятельства давали повод возраставшему в своей силе Западу к превозношению над слабевшим Востоком.

С V века столкновения римских пап с Восточными епископами стали повторяться чаще и чаще. Уже в половине V века, на Соборе халкидонском, представители римской Церкви, в виду того, что все старейшие епископы, Востока были запутаны и обессилены в монофизитских спорах, а на Римском престоле был тогда папа Лев Великий, славившийся твердостью своих православных убеждений, высокими нравственными и политическими качествами пользуясь таким положением дела, представители римской Церкви публично заявили, что римская Церковь, как глава всех Церквей, должна быть признана верховною решительницею возникающих в христианстве распрей. Восточные епископы дали отпор этим притязаниям, и, чтоб они не могли повторяться на будущее время, подтвердили равенство прав константинопольской кафедры с римскою; тем не менее властолюбие римское, время от времени, высказывалось все с большею настойчивостью. В конце V века возник сильный спор между римским папою Феликсом и константинопольским патриархом Акакием; каждый из них подозревал другого во властолюбивых замыслах – в намерении незаконно распространить свою власть на другие Церкви. Феликс стал вызывать на суд в Рим старейших Восточных патриархов; Акакий протестовал против этого; и из-за этого возникла вражда, продолжавшаяся и при преемниках Акакия и Феликса. Целых 35 лет имя римского папы не поминалось в греческих Церквах и константинопольского патриарха в римских. Церковь Западная не имела общения с Восточною. В VI веке константинопольские патриархи, по воле императора и с согласия других Восточных епископов, стали именоваться вселенскими патриархами. Хотя с этим наименованием, кроме высокой почести, не соединялось никаких особенных прав и притязаний на вселенское владычество, – папы Пелагий, Григорий Великий, Бонифаций увидели в этом наименовании дух противохристианского властолюбия, оскорбление прав других епископов, посягательство на свободу Церкви, опасность для самой веры, – и горячо протестовали против него. А когда, скоро за тем, похититель византийского императорского престола, Фока, за возмущение и цареубийство отлученный от Церкви константинопольским патриархом Кириаком, обратился за разрешением и благословением к папе Бонифацию и дал обещание за одним римским епископом утвердить название Вселенского и главы Церкви, – тот же Бонифаций с радостью принял эти права от лишенного общения с Церковью узурпатора и цареубийцы. И хотя указ Фоки, скоро низвергнутого с престола народом, не мог иметь никакого значения для Восточной Церкви, папы последующих веков стали ссылаться на него в подтверждение своих властолюбивых притязаний на Восточную Церковь.

В VIII и IX веках открылись новые обстоятельства, способствовавшие возвышению римских пап на Западе Европы, и вместе с тем еще решительнее стали высказываться в папах властолюбивые стремления к распространению власти на всю Церковь. Иконоборческие волнения, возникшие в то время на Востоке, дали повод папам со всею Италиею совершенно отделиться и сделаться независимыми от византийских Императоров, которые со времен Юстиниана в VI и VII веках все еще считались верховными властителями Италии. В то же время папы сблизились с сильными на Западе владетелями Франции, с династиею Карловингов, способствуя в свою очередь их возвышению. Папы Захария и Стефан, своим авторитетом, незаконно утвердили за родоначальником этой династии, Пипином Коротким, королевскую корону, а Лев III на сына его, Карла Великого, возложил корону Западной Римской Империи, по древнему праву принадлежавшую византийским Императорам. Для пап в этом обстоятельстве особенно важно было то, что за ними, таким образом, de facto утверждалось право раздавить царские венцы. Кроме того Карловинги, в благодарность, подарили папам обширные земли в Италии, (так называемый равеннский экзархат, положивший основание светской власти пап), и объявили себя преданными сынами и защитниками Римской Церкви. Таким образом, папы сделались не только духовными, но и светскими властителями, и утвердили свое влияние над сильнейшими государствами Западной Европы.

Чтобы прочнее, на законном основании, утвердить за собою, на будущие времена, случайно доставшиеся им преимущества высокого положения, папы стали искусно пользоваться различными подложными документами, распространившимися в пользу их в VIII и IX веках. В конце VIII века была сочинена подложная дарственная запись Константина Великого папе Сильвестру, которою будто бы Св. Константин, приняв крещение от Сильвестра и, решившись, перенести свою столицу на Восток, – Рим и Запад отдавал в духовное и светское владение папе. Этим актом выражалась мысль, что Пипин и Карл не вновь подарили папам известные земли в Италии, а только возвратили им древнее достояние, завещанное римскому престолу от первого христианского Императора. Около половины IX века распространился в Западных Церквах – во Франции, Германии и Италии целый сборник церковных постановлений, состоящей из 3-х частей, в котором, на ряду с подлинными грамотами и определениями древних пап и Соборов, находилось около 100 документов подложных, вновь сочиненных, но приписанных, по происхождению, к самым первым векам христианства. Сборник этот был назван уважаемым на Западе именем епископа севильского Исидора, который действительно занимался собранием церковных законов в VII веке, но который не мог иметь никакого участия в подлоге, распространенном в IX веке. Главною целью этого лжеисидорского сборника было возможно более возвысить духовенство над мирянами, возможно более дать свободы и влияния духовенству, и сосредоточить власть над ним в руках одного папы. Большая часть этих подложных грамот составлены были на ту тему, что над правами и имуществом духовенства, в особенности епископов, не должны иметь никакой власти, не только светские владельцы и государи, но и местные архиепископы, митрополиты и областные Соборы, что верховная власть над всею Церковью принадлежите папе, и без его воли, нельзя решить никакого важного дела: созвать Собора, поставить, осудить, или низложить епископа, – что папа должен заботиться о сохранении закона и справедливости не только в церковных, но и в государственных делах, блюсти за нравственностью государей и т. д. Подложность этого сборника была весьма очевидна; подделка слишком груба и неискусна. Большая часть документов, приписанных различным и самым древним векам, была писана одним языком – варварскою латынью IX века. В них встречаются самые поразительные исторические и хронологические несообразности. Папа Виктор II века переписывается о праздновании Пасхи с александрийским архиепископом Феофилом, жившим в конце IV века. Писатели первых трех веков приводят тексты по латинскому переводу Библии, сделанному блаженным Иеронимом в конце IV века, приводят отрывки из сочинении, составленных в позднейшие века, рассказывают о порядках, утвердившихся в Церкви, и событиях, случившихся гораздо позднее их смерти. Но так как в то время было на Западе мало ученых людей, способных разоблачить подлог, и подлог этот быль весьма выгоден для Западного духовенства, – то лжеисидоровский сборник быстро распространился по всем Церквам Западным, и сделался там главным основанием церковного права. Папы с радостью воспользовались этим обманом; столько благоприятным для их интересов.

Около половины IX века на Римский престол вступил папа Николай I, человек энергический, решительный и более всех своих предшественников мечтавший о высоких преимуществам римской кафедры. На основании лжеисидоровских декреталий, он стал повелительно относиться ко всем старейшим Западным архиепископам и митрополитам, доселе еще пользовавшимся самостоятельностью в своих местных Церквах, как бы он был их верховным главою, сталь требовать, чтоб они без его ведома и соизволения не осмеливались предпринимать ничего важного в своих Церквах, судить подчиненных им епископов, собирать соборов и т. д.; начал всюду рассылать своих легатов, т.е. полномочных послов для надзора за делами и состоянием различных поместных Церквей, учреждать в различных странах примасов, т. е. постоянных представителей папской власти в известной стране, которым бы повиновались все другие самые старейшие епископы страны. Тогдашний старейший французский архиепископ Гинкмар реймсский, человек энергичный, сравнительно с другими западными епископами, очень образованный и влиятельный при французских государях, старался отстаивать права свои и своей национальной Церкви от притязаний папских, долгое время спорил с Николаем I и его преемниками, Адрианом II и Иоанном VIII, пытался заподозрить подлинность самых лже-исидоровских декреталий, на которых папы утверждали свои права. Но папы с умели поселить раздор внутри самой французской Церкви, привлечь на свою сторону и восстановить против Гинкмара многих подчиненных ему епископов, склонить французских государей к тому, что они сами стали обращаться в Рим за королевскою и императорскою коронами, – особенно в таких случаях, когда права их на получение этих корон оказывались не совсем законны. При таких мерах, папы успели скоро подчинить себе стоявшую за свою самостоятельность галликанскую Церковь. Еще беспрепятственнее им удалось утвердить свое полное господство в других странах Западной Европы, не имевших такой политической силы, как Франция, ни таких умных и энергических представителей, как Гинкмар.

Вместе с тем, папы стали заявлять свои притязания и на то, чтоб им покорялись самые светские государи Западной Европы. Лотарь, король лотарингский, развелся с своею женою Титбергою и женился на другой, Вальраде. Развод Лотаря с Титбергою и новый брак с Вальродою, хотя и не справедливо, в угоду властителю, но с видимыми законными основаниями, были утверждены местными лотарингскими епископами и целыми Соборами. Но папа Николай I вступился в это дело, низложил епископов, утвердивших развод и новый брак Лотаря, осудил постановления Соборов, действовавших в угождение произволу и страсти, потребовал Лотаря с Вальродою в Рим на публичное покаяние с тем, чтоб они потом разлучились, и Лотарь опять принял бы к себе отвергнутую жену Титбергу. Несколько лет Лотарь и приверженные к нему епископы сопротивлялись приговору папы, спорили против него, просили о снисхождении, грозили папам насилием и войною. Но папа Николай остался твердым и непреклонным при всех противоречиях, искательствах и угрозах, – он привлек на свою сторону сочувствие народа, которому приятно было видеть действие духовной власти, могущей обуздывать произвол и безнравственность самых сильных властителей земли; против Лотаря и его приверженцев везде возбуждены были ропот и озлобление, – и таким образом, после долгого сопротивления, они вынуждены были смириться с папою и подчиниться всей строгости его приговора, по крайней мере наружно.

Достигши такой власти на Западе, папы стали простирать свои властолюбивые притязания и на Восточную Церковь. Тогдашнее положение этой Церкви – сильные замешательства иерархические, происходившая в Константинополе, давали папам повод к вмешательству в дела константинопольской Церкви и надежду на подчинение ее своему влиянию.

III. Споры между константинопольскою и римскою церквами при патриархе Фотие в половине IX века

В Константинополе царский престол в половине IX века занимал молодой Император Михаил III, сын последнего Императора иконоборца, Феофила. Делами Империи, за молодостью, беспечностью и неспособностью Михаила III, управляла мать его, строгая в благочестивая Императрица Феодора, желавшая и сына своего держать в строгом благочестии; и брат ее, Кесарь Варда, человек энергичный, даровитый, но слишком властолюбивый в безнравственный, намеренно развращавший молодого Императора, чтобы лучше привлечь и подчинить его себе. Между партиями Феодоры и Варды возникла вражда. Варда, приобретши влияние на Императора, успел заточить в монастырь Императрицу Феодору и дочерей ее, и, вслед за тем, низложил с престола и сослал в ссылку избранного Феодорой и приверженного к ней благочестивого патриарха Игнатия; Варда видел в нем противника своим политическим планам и строгого обличителя своей безнравственной жизни. (Игнатий однажды публично отлучил Варду от причащения Св. Таин за безнравственную жизнь.) На место низверженного Игнатия, согласно с желанием Варды, избран был патриархом Фотий, знаменитый государственный сановник и образованнейший человек своего времени; он был главою константинопольских ученых того времени, которые обыкновенно в его доме и собирались для разных занятий высшими науками; сам Фотий оставил по себе много сочинений по разным отраслям наук; самый век, в который он жил, в истории византийского просвещения называется по его имени – веком Фотия. Фотий сам по себе был вполне достоин патриаршего престола, но так как в среде константинопольского духовенства и народа было много людей, недовольных незаконным низвержением прежнего, уважаемого за благочестивую жизнь, патриарха, и так как Фотий избран был в патриархи но мимо всех высших духовных лиц, почти прямо из светских людей, в самое короткое время (в 5 дней), прошедши все низшие степени церковные, то, против него, в среде константинопольского духовенства и народа, образовалась довольно сильная партия сторонников патриарха Игнатия. Варда хотел насильственными средствами подавить эту партию, и стал подвергать новым преследованиям самого Игнатия; но этим только возбудил между его приверженцами еще большие волнения. В константинопольской Церкви открылись сильные смуты и открытый раскол; одни признавали законным патриархом Игнатия, другие Фотия; те и другие взаимно осыпали друг друга отлучениями и проклятиями.

Для прекращения этих неустройств, а также ради других дел церковных, положено было созвать в Константинополе большой Церковный Собор (в 861 году). На этот Собор пригласили и римского папу Николая I. Честолюбивый и притязательный Николай увидел здесь удобный случай воспользоваться замешательством Церкви константинопольской для своих целей, чтобы подчинить ее своему влиянию. Но не таков был патриарх Фотий, чтобы можно было ожидать от него унижения прав константинопольской кафедры пред римскою; в нем Николай нашел себе сильного, умного и энергичного соперника. Поэтому-то, хотя папа, на первых порах, не прочь был признать Фотия константинопольским патриархом и, хотя легаты его, посланные в Константинополь на Собор, вместе с другими членами Собора, бывшего в 861 году, утвердили низложение Игнатия и избрание Фотия на константинопольский престол, но как скоро из различных слухов, доходивших до Рима и собственных писем Фотия, папа убедился, что Фотий человек искусный, самостоятельный и непреклонный, он стал горячо восставать против Фотия, осудил действия Собора константинопольского и своих легатов, бывших на нем, собрал в Рим новый Собор (в 863 году) из покорных ему Западных епископов и на нем определил – Фотия низложит и Игнатия опять возвести на константинопольский престол. В Константинополе, разумеется, не послушались решения папы, и по этому случаю между Константинополем и Римом началась горячая полемическая переписка, положившая начало разрыву между Церквами. Патриарх Фотий с силою и искусством обличал опиравшиеся на ложных основаниях притязания пап – подчинить римской кафедре другие, издревле независимые от нее Церкви.

К этому присоединились еще новые споры из-за управления болгарскою Церковью, которые, обнаружив еще более притязательный характер римской Церкви и самые ее уклонения от древнего православия в догматах и обрядах, тем глубже укореняли начинавшееся разделение между Церквами.

Около половины IX века утвердилось христианство между Болгарами, при Царе болгарском Борисе. Христианство было издавна распространяемо у Болгар греческими миссионерами и в окончательном утверждении его при Царе Борисе принимал большое участие патриарх Фотий. По этому Церковь константинопольская могла с полною справедливостью усвоять себе право верховного управления новоустроенною болгарскою Церковью. Но и римская Церковь простирала свои притязания на Болгарию, на основании того, что страна эта, по древнему, давно уже потерявшему свое значение и забытому разделению областей Римской Империи, причислялась к Западному Церковному округу. Во время начавшихся при патриархе Фотии споров между константинопольскою и римскою Церковью, Болгарам внушено было предубеждение против Греков. Им внушено было, что церковные связи с Византиею могут быть опасны для политической и церковной самостоятельности Болгарии, – и что, напротив, Болгары могут ожидать себе более покровительства и самостоятельности от Рима. Вследствие этого царь Борис прервал сношения с Константинополем и обратился к папе Николаю с просьбою, чтоб он прислал из Рима духовных для устроения новообразованной Церкви болгарской. Прибывшие в Болгарию латинские епископы и священники всюду старались укоренить предубеждение против Греков и распространять между Болгарами римские Церковные нововведения. Они вторично перемазывали Болгар Св. миром, на том основании, что миропомазание, совершенное над ними, простыми и, притом, женатыми греческими священниками – не действительно, установляли повсюду безбрачие духовенства, пост в субботу и вводили другие свои обычаи. Стали распространять и чтение Символа Веры с римским прибавлением «Filioque» (и от Сына). Патриарх Фотий, узнавший об этом совращении утвержденного им в христианстве народа Болгарского, об искажении древних православных преданий и самого Символа Веры, разослал ко всем восточным патриархам и другим епископам обширное окружное послание, в котором торжественно пред всею Церковью обличал римские нововведения, своеволие и властолюбие папы Николая и для решительного суда над ними приглашал восточных патриархов и других епископов на Собор в Константинополь⁴.

В 867 году, но приглашению Фотия, собрался в Константинополе, многочисленный Собор, в присутствии Императора Михаила и его нового соправителя (заступившего место убитого Императором Варды), Кесаря Василия Македонского, множества епископов и знатных светских сановников. На этом Соборе римские нововведения были осуждены; папу Николая определено низложить с престола. Такое определение положено было сообщить на Запад, где некоторые епископы уже сочувствовали борьбе Фотия против папского деспотизма; для приведения в исполнение Соборного определения над Николаем послали просить содействия западного Императора Людовика, также находившегося в это время в неприязненных отношениях с папой по делу брата своего Лотаря Лотарингского.

Решительные действия Фотия встревожили папу Николая. Но, вместо того, чтобы отказаться от незаконных притязаний и распространившихся в Западной Церкви заблуждений, папа начал усиленно защищать их. По его поручению, несколько ученых французских богословов написали сочинения, в которых защищали римское учение об исхождении Св. Духа от Сына. С тех пор это нововведение стало более и более утверждаться на Западе; из частного, многими еще не признаваемого на самом Западе мнения, оно скоро сделалось общепринятым догматом римской Церкви, и в Западных Церквах начали всюду присовокуплять его к Стволу Веры.

Между тем борьба между Римом и Константинополем в самом разгаре должна была несколько приутихнуть. Оба главные деятели борьбы оставили свое поприще. Патриарх Фотий в сентябре того же 867 года, по политическим ли расчетам, или по личной неприязни, свергнут с престола новым Императором Константинопольским Василием Македонским, убившем Михаила III и занявшем престол его. На место Фотия опять возвращен был на престол константинопольского патриаршества престарелый Игнатий. Скоро затем умер и папа Николай I; место его заступил Адриан II. В Риме торжествовали низложение Фотия; от Игнатия, покровительствуемого папским престолом, ожидали более уступчивости и покорности.

На новом Соборе, созванном в Константинополе в 869 году, для восстановления мира между константинопольскою и римскою Церквами, и подчинявшимся влиянию папских легатов, патриарх Фотий со всеми его приверженцами был осужден и предан страшному проклятию (приговор проклятия подписан был пером, омоченным в кровь Христову, – и за тем Фотий подвергнут тяжкому заточению); греческие епископы признали верховный авторитет римского престола во всей Церкви. Но только что кончился Собор, им до того стало стыдно своего унижения пред папскими легатами, что они старались силою или хитростью отнять у легатов акты Собора. Как же скоро затем речь коснулась управления болгарскою Церковью (которая уже потеряла в это время доверие к Риму и опять обратилась к Константинополю), патриарх Игнатий оказался также не уступчив в своих правах против римских притязаний, как и сам Фотий. Вследствие этого предпологаемый мир не состоялся; кроткий и благочестивый Игнатий, также как и энергичный Фотий, подвергся угрозам и прещениям римским.

Еще менее можно было ожидать восстановления мира между Церквами, когда умер этот патриарх и место его занял опять давний противник папства Фотий (879 год ). Тогдашний папа римский Иоанн VIII приемник Адриана, склонен был сделать некоторые уступки константинопольской Церкви, дабы с большим удобством воспользоваться тем, что он особенно желал получить от нее. На новом многочисленном Соборе константинопольском, созванном по этому случаю в 879 году, легаты папские признали неприкосновенность древнего Символа Веры (т. е. отвергли римское прибавление «и от Сына»), признали также и равенство прав Церкви константинопольской с римскою, в надежде склонить Фотия на уступку болгарской Церкви. Но так как Фотий не думал отказаться от своих законных прав на нее, то опять на него посыпались проклятия из Рима, и это доходило, по счету одного западного ученого, до восьми, а по счету другого, до двенадцати раз. Имя Фотия для римско-католических писателей и до сих пор служит предметом ненависти и всяческих клевет и порицаний. Мы же сохраняем память о нем, как о разумном и твердом поборнике православия и защитнике прав и свободы Вселенской Церкви.

IV. Разрыв между восточною и западною церквами в половине XI века при патриархе Михаиле Керулларие; дальнейшее развитие и последствия неприязни, утвердившейся в христианском мире с разделением церквей; есть ли надежды на воссоединение Западной Церкви с Восточною?

После патриарха Фотия, в продолжении почти двух веков, отношения между константинопольскою и римскою Церквами были довольно неопределенные. Не было еще полного разрыва, но не было и прежнего братского общения между ними. Та и другая Церковь вела свои дела отдельно; сношения между ними были весьма редки. На Западе, в продолжении этого времени, при крайнем невежестве и нравственной распущенности духовенства, все более и более обнаруживались уклонения от духа и преданий древней Вселенской Церкви. В Восточной Церкви еще не было произнесено решительного осуждения на Западную. Впрочем, с начала XI века (со времен патриарха и Сергия) перестали поминать имя папы в греческих церквах.

Наконец, в половине XI века, последовал решительный разрыв между Восточною и Западною Церквами. На римском престоле в это время папою был воинственный, строгий и властолюбивый Лев IX, у которого секретарем и ближайшим советником был монах Гильдебранд, в последствии знаменитый Григорий VII; в Константинополе патриархом был Михаил Керулларий, также человек горячий и непреклонный. Папа Лев стал распространять свое влияние в подчиненных константинопольскому патриарху греческих Церквах южной Италии и восстановлять против Михаила Керуллария антиохийского патриарха. Патриарх Михаил Керулларий приказал закрыть все находящиеся в его округе латинские церкви и монастыри и стал обличать римскую Церковь в нововведениях. Главным предметом спора сделался в это время вновь распространившийся на Западе обычай совершать литургию на опресноках. В Восточной Церкви против этого обычая было написано несколько сочинений. Одно из таких сочинений, написанное архиепископом болгарским Львом, переведенное на латинский язык и представленное папе, под именем самого патриарха Михаила Керуллария, произвело большое волнение в Риме и подало повод к полемике. Император греческий Константин-Мономах из политических расчетов всячески старался примирить папу с патриархом. Но прибывшее в Константинополь для разъяснения недоразумений посольство от папы, во главе которого находился высокомерный поборник римских притязаний кардинал Гумберт, не только не способствовало миру, но довело вражду до конца. Своею гордостью и деспотическим произволом, папские послы до крайности раздражили греческое духовенство и народ. Пользуясь покровительством Императора, они оказывали явное неуважение патриарху, порицали греческую Церковь, сжигали написанные против римских нововведений сочинения; требовали под страхом наказания у авторов их отречения от своих мыслей; сами писали в опровержение их свои сочинения и распространяли в народе. Наконец, потеряв надежду склонить к покорности патриарха и греческое духовенство, они осмелились торжественно, во время богослужения, взойти в Софийский собор и положить на престол грамоту с страшными проклятиями на патриарха Михаила и на всю греческую Церковь и за тем оставили храм и город, отрясая прах от ног своих. Такой дерзкий поступок до крайности раздражил греков. При всем покровительстве Императора, дерзкие легаты едва успели спастись из Константинополя от оскорбленного народного чувства. Император всячески старался успокоить народ уверениями, что легаты папские действовали так не по полномочию от папы, а произвольно; что они даже не легаты, а самозванцы. Но трудно било обмануть и успокоить народ и духовенство. Патриарх Михаил собрал Собор из подчиненных ему епископов, предал проклятию папских легатов, и затем по всем Восточным Церквам разослал извещения о своевольных притязаниях и отступлениях римской Церкви. С тех пор окончательно рушился союз между Восточною и Западною Церквами. Вслед за константинопольскою, скоро и в других Восточных Церквах перестали поминать имя папы и стали считать римскую Церковь отступившею от Православия.

Более тысячи лет прошло с того времени, как начался разрыв между Восточною и Западною Церквами при патриархе Фотие, и более восьми веков как он окончательно завершился при Михаиле Керулларие. И до настоящего времени этот несчастный разрыв не только не превратился – не ослабел, но еще более закреп и закоренел, передаваясь из века в век – от поколения к поколению, как печальное наследие страстей и заблуждений порожденных временами давно минувшими. Со времени отделения Западной Церкви от Восточной случилось не мало новых обстоятельств, способствовавших большему и большему закреплению предубеждений и неприязни между Восточным и Западным христианством. В Западной Церкви, в темные средние века – частью ненамеренно, по недостатку твердого, религиозного понимания, частью намеренно, вследствие корыстных и властолюбивых расчетов западной иерархии, образовалось много отступлений от древнего православия – нововведений в учении веры, обрядах церковных и иерархическом устройстве. Превратная средневековая схоластическая наука – эти нововведения привела в систему, обставила разными доказательствами и закрепила в сознании католического мира. Позднейшие Западные Соборы придали этим нововведениям равное значение с догматами и правилами древней Вселенской Церкви. Таким образом, в Западной Церкви образовалась целая особенная система вероучения и церковного устройства, которая еще более отдалила ее от Восточной Церкви, оставшейся верною древним церковным преданиям. Дух римского властолюбия не престававший еще с большею беспрепятственностью и силою развиваться в Западной Церкви, после ее отделения от Восточной, извратил в ней внутренние начала духовной жизни – начала свободы и братской любви, превратил ее из духовного царства Божия в царство от мира сего, принявшее в себя начала мирского государственного устройства и мирские государственные цели, интересы и стремления, а чрез это Западная Церковь, по внутреннему своему характеру, еще более отдалилась от духовного союза с Восточною Церковью, которая, не смотря на все неблагоприятные условия внешнего состояния, в своих высших стремлениях всегда оставалась верною духовному характеру и призванию, чуждою земных политических расчетов. Разрушением единства церковного, и искажением древних преданий, Западная Церковь в своих собственных недрах положила начало для новых разделений, расколов, сект, из которых большая часть дальнейшим развитием ложных начал, принятых римскою Церковью, или одностороннею реакциею против дальше отошла от истинных древних начал православия и отвлекла от них целую половину Западного Христианского мира.

В самых политических отношениях римско-католического (и затем образовавшегося в нем протестантского) Запада к православному Востоку было немало обстоятельств, усиливших религиозную неприязнь между ними и придавших этой неприязни наследственно-исторический, племенной, национальный характер. По неведомым судьбам Промысла Божия, со времени отделения Западной Церкви от Восточной и до позднейших веков, неправославный Запад в своих внешних исторических судьбах был счастливее православного Востока. Западные народы пользовались свободой, имели благоприятные условия для внутреннего развития, были главными деятелями на поприще политического, умственного, и промышленного прогресса. А Восточные православные племена понесли много тяжелых испытаний, много терпели от внутренних распрей и междоусобий и от внешним врагов варварских – нехристианских народов; целые века находились под игом рабства, не имела благоприятных условий для внутреннего развития и потому много отстали от Западных народов на поприще политического, умственного и общественного развития. Западные народы, пользуясь свободою и успехами в жизни, не только, по чувству христианского братства, не помогали православным Восточным племенам в их исторических несчастиях, но даже, под влиянием давних племенных предубеждений и вероисповедной неприязни, воспитанной в них римскою Церковью, относились с злорадованием к несчастиям Востока, сами отягчали их, стараясь из них извлекать выгоды для себя. Западные народы из своих расчетов не редко возбуждали и поддерживали распри между православными Восточными племенами, равнодушно отдавали их на жертву варварским нехристианским народам, сами закрепляли иногда господство неверных над православными племенами и пользовались всякими случаями подчинить их своему политическому, умственному и религиозному влиянию. Все это естественно более и более раздражало вероисповедную неприязнь между Восточным и Западным христианским миром и закрепляло разделение существующее между ними.

Разделение это, не ограничиваясь непосредственными проявлениями собственно религиозной жизни, отразилось во всех сферах общественной, умственной, и политической жизни христианского мира, имело несчастное влияние на весь ход его истории. Под влиянием вероисповедных разногласий, православный Восток стал более чуждаться неправославного Запада, а Запад стал относиться к Востоку с враждебным высокомерием и презрением. И это несомненно принесло много вреда как для Востока, так и для Запада – для всей христианской жизни. Восток, находясь в разобщений с Западом, чрез то самое на несколько веков лишал себя многих полезных плодов внешней цивилизации, вырабатывавшихся в западной жизни, и, с ослаблением своей политической силы, оставленный Западом в неравной борьбе, Восток должен был на несколько веков подпасть под ярмо враждебных христианству народов, и остановиться в своем развитии. Запад, находящийся в более благоприятных условиях, самым географическим положением своим более обеспеченный от чуждых нападений, продолжал, и в разобщении с Востоком, жить свободно, и развиваться, до видимому, успешно. Но это развитие, оторванное от живого корня, не утвержденное на твердых религиозных началах, которые везде и во все времена были основными началами жизни и давали такой или другой характер ее развитию, – развитие выходящее из начал искаженных не могло произвести вполне здоровых и полезных плодов. Такое развитие естественно должно было оказаться вместе и разложением жизни, раскрытием несостоятельности ее основных начал. Сам Запад не редко сознавал ненормальность развития своей религиозно-нравственной, умственной и общественной жизни, и искал исхода в различного рода реформах и революциях. Но эти реформы и революции, не касавшиеся основных начал жизни, давали только новый вид застарелой болезни, не уничтожая ее. Между тем, гордая самоуверенность, надежда на одни собственные силы и высокомерное презрение к коснеющему Востоку, не позволяли западной мысли на Востоке искать здоровых и крепких начал для обновления своей жизни и нового направления к развитию ее.

Ври всей неприязни, в продолжении многих веков существующей, между Восточным и Западным христианством, в той и другой части христианского мира всегда бывали однако ж люди искренние, чуждые предубеждений, которые сознавали неестественность отношений, утвердившихся между двумя великими Церквами, болели сердцем о несчастном разрыве христианского мира, и желали и чаяли прекращения этого разрыва. В Православной Церкви вместе с молитвою о соединении Церквей, всегда жила надежда, что это соединение благодатью Божьей будет когда-нибудь восстановлено. Но, разумеется, такое важное дело, как воссоединение двух величайших и уже целое тысячелетие находящихся в разрыве Церквей, может совершиться не без больших затруднений и усилий с человеческой стороны. Оно может совершиться тогда, когда в той и другой части христианского мира окрепнет искреннее стремление к соединению и станет живою потребностью не отдельных личностей, а самих Церквей во глубине их жизненного сознания; когда вместе с тем в той и другой части христианского мира явится и искренняя готовность употребить все усилия, принести все потребные жертвы для такого великого дела. Соединение может совершиться тогда, когда будут беспристрастно выяснены и устранены причины, положившие начало несчастному разрыву и поддерживающие его; когда будет восстановлено единство жизненных начал, единство убеждений во всех существенных предметах веры, и братские равноправные отношения между двумя великими Церквами. Без этого, при разности жизненных начал и стремлений, при разногласии в существенных предметах веры, при недостатке вполне искренних братских отношений, один наружный, условный союз между Церквами не мог бы быть прочен, – если бы и мог быть достигнут какими-нибудь искусственными, средствами (чего, однако ж, по вере в благодать Духа Божия, охраняющего чистоту своей Церкви, предположить нельзя). Такой союз был бы неискренним примирением, а условною, фальшивою сделкою, которая была бы несообразна с требованиями христианской истины – с достоинством Церквей, и которая, во всяком случае, не могла бы продержаться долго, а для будущего могла бы только повредить великому делу соединения Церквей, закутать в больших недоразумениях самый вопрос о соединении.

К сожалению в Римской Церкви, не смотря на то, что в ней всегда даже более, чем в Восточной, высказываемо было стремлений к воссоединению Церквей, никогда не было заметно искреннего расположения в этому делу – готовности беспристрастно обсудить причину разрыва, сознаться в тех отступлениях от древнего предания, которые разрушили единство убеждений в христианском мире, отказаться от властолюбивых стремлений и высокомерных притязательных отношений к Восточной Церкви, которые всегда были главною причиною разрыва. Римская Церковь всегда старалась привлекать к союзу с собою Восточные Церкви не иначе, как на условиях подчинения их верховному авторитету, а иногда и неправым мнениям ее. На таких условиях соединение Церквей никогда не могло состояться, и самые переговоры о соединении, сколько раз ни были возбуждаемы со стороны римской Церкви, никогда не могли быть искренни, высокомерие и упорство римской Церкви доселе были главным препятствием к восстановлению мира церковного.

Бывали случаи, когда при неблагоприятных политических обстоятельствах православного Востока, чрез посредство светского правительства, римская Церковь надеялась установить союз с Восточною Церковью по своим расчетам т. е. без исправления нововведений, нарушивших единство церковное, с условием подчинения Восточных Церквей римскому авторитету. Если не сама Восточная Церковь, то светское правительство, по политическим соображениям, действовавшее от имени Церкви с несколькими из ее представителей, в крайних случаях готово было склониться к союзу с римскою Церковью на предлагаемых ею условиях и принимало для этого известные меры. Но такие попытки к соединению Церквей, вынужденные крайностью, предпринимавшиеся по чуждым интересу Церкви политическим расчетам, приводимые в исполнение несколькими личностями, произвольно действовавшими от имени Церкви и нередко с обманом и насилиями, не могли иметь успеха. Они не только не восстановляли мира, но еще более усиливали раздражение между Восточным и Западным христианством, и даже подрывали в глазах многих искренних людей надежду на соединение Церквей когда либо и в будущем времени. Для веков последующих эти неискренние и неудачные попытки к соединению Церквей остались только печальным уроком о том, как несообразно в великом деле церковном водиться какими либо чуждыми Церкви интересами и побуждениями, полагаться на внешние силы, действовать мерами принуждения и обмана.

Не принимая во внимание этих фальшивых и неудачных попыток к соединению, можно сказать, что со времени разделения Церквей и до настоящего времени не было еще об этом великом деле вполне искренних и серьезных переговоров между Восточною и Западною Церквами.

В новейшие времена, с большим развитием образованности и международного общения между европейскими христианскими племенами, и вследствие того, что при новом направлении европейской цивилизации, вместе с большим проникновением практических христианских начал в жизнь общественную, участие собственно к догматическим и иерархическим интересам значительно ослабевает, вместе с тем начинает заметно ослабевать и та крайняя неприязнь между Восточным и Западным христианским миром, которая утвердилась преимущественно в средние века. Само папство в позднейшие времена много утратило той своей крепости и исключительности направления, какими оно отличалось в средние века. Главное его основание – непомерно высокая идея о значении папской власти, крайнее развитие которой было главною причиною разделения Церквей, уже несколько веков продолжает более и более колебаться. В настоящее время папство, как будто, переживает последние времена своего и мирского могущества и даже нравственного влияния. Таким образом те преграды, какие в былые времена отделили Западный христианский мир от Восточного, в позднейшие времена, как будто, более и более слабеют. Тем не менее и в настоящее время эти преграды далеко еще не потеряла совсем своего прежнего значения. Папство, при всех своих невзгодах, при всем своем ослаблении, и до ныне не хочет еще совсем отказаться от своих гордых притязаний на верховное господство не только в римско-католической Церкви, но во всем христианском мире. В римско-католической Церкви, хотя и с утратою своего прежнего значения, но все еще, по крайней мере, механически, по преданию, держится та система нововведений в учении веры, обрядах и устройстве Церковном, которая образовалась в средние века и которая, отдалив Западную Церковь от преданий древней Вселенской Церкви, вместе с тем отдалила ее и от единомыслия с верною древним преданиям Православною Восточною Церковью. Таким образом и до ныне в римско-католической Церкви остается еще много преград, отделяющих ее от союза с православным Востоком. А вместе с прежними преградами не престают в Западном христианском мире возвышаться новые преграды к единению в распространении различных учений, еще более римско-католического учения не согласных с духом и древними преданиями Православной Восточной Церкви. В самых общественных и политических отношениях европейского Запада к Православному Востоку, при всем видимом ослаблении прежних племенных неприязней и вероисповедных предубеждений, далеко еще не изгладились следы той глубокой розни, которая утвердилась между Восточным и Западным христианским миром в средние века. Она и доселе сказывается напр. в том высокомерии, с каким европейский Запад относится ко всему православному Востоку; в том равнодушии, с каким на Западе смотрят на несправедливую и несчастную судьбу православных южных славян и греков, угнетаемых магометанским владычеством; наконец, в той боязни и ненависти, с какими европейский Запад тайно, а иногда и явно относятся к усилению могущества России – сильнейшего и единственно сильного Православно-Восточного племени и государства. Так, даже до настоящего времени несчастные плоды разрыва христианского союза глубоко отзываются не только в религиозной, но и в общественной жизни, и в политических отношениях христианских народов, и, судя по человеческим соображениям, нельзя в близком будущем даже и предвидеть прекращения этой несчастной розни, существующей в христианском мире вот уже тысячу лет.

Но Святая, православная Церковь, матерински болеющая о разрыве братского союза в христианском мире, всегда молится о соединении Церквей, и каждому верному сыну православной Церкви, соединяя свою молитву с молитвою Церкви, естественно желать и надеется, что это соединение, при всей необыкновенной важности и трудности этого дела для человеческих соображений, наконец, состоится, хотя неведомо пока, когда и как, какими путями и в каком виде. Господь управляет судьбами мира и преимущественно Святой своей Церкви. Он силен восставить и в среде смерти – жизнь, из разделения – единство, из вражды – любовь там где есть хотя малые залоги к тому в свободной человеческой воле.

<две страницы в оригинале отсутсвуют – прим. эл. редакции>

рону государей Восточных различными союзами, политическими выгодами и обещаниями, не совсем верно рассчитывая на то, что на Востоке Церкви находятся в большой зависимости от светского правительства, и, таким образом, надеясь подчинить себя их чрез посредство светского правительства. Когда православные государи оказывались не податливыми на прельщения латинства, папы возбуждали против них Западных государей, заводили политические интриги, созывали против православных стран крестовые походы, мечтали силою орудия и хитростями политики подчинить себе православный Восток.

Когда не оказывалось возможности сразу подчинить своему влиянию целую Церковь или целую страну, папы старались действовать постепенно, отторгать на свою сторону членов православной Церкви по частям. Для этого они старались иметь в православных странах своих миссионеров, – пропагандистов, которые бы тайными и явными – религиозными и политическими, и нравственными безнравственными средствами везде приобретали новых прозелитов римской Церкви, с тем чтобы чрез них постепенно можно было распространять влияние латинства на целую страну. Условия на каких папы привлекали к союзу с римскою Церковью другие Церкви, бывали также весьма различны. Одно главное требование, на котором всегда твердо стояла римская Церковь, состояло в том, чтобы всякая другая Церковь, вступающая в союз с нею, непременно признала верховный авторитет папы. За тем, если встречались другие разномыслия Церковные, разности в догматах, обрядах и дисциплине Церковной, римская Церковь действовала смотря но обстоятельствам. Иногда, когда это представлялось возможным, папы настоятельно требовали от других Церквей принятия латинства, т. е. принятия всех догматов, обрядов, Церковных правил и (латинского) богослужебного языка римской Церкви. В большей части случаев, когда не представлялось возможности сразу олатынить известную Церковь или страну, они довольствовались только так называемою униею, т. е. требовали, чтобы в известной Церкви или стране признан был верховный авторитет папский, и за тем все остальные догматы, обряды и правила Церковные могли оставаться до времени неприкосновенными, или некоторые из них были оставляемы неприкосновенными, а другие уничтожались или приводимы были к согласию с римскою Церковью. Такая, уния, впрочем, всегда допускалась папством более или менее неискренно, по необходимости, до времени, чтобы только привлечь какой-нибудь народ к союзу с римскою Церковью и не запугать его сразу слишком строгими требованиями. Такая уния, по времени, должна была служить переходом к чистому и полному латинству. Постепенно в Церквах, принимающих унию, были уничтожаемы обряд за обрядом, догмат за догматом, богослужение приводилось в большее и больше согласие с латинским и, наконец вполне заменяемо было латинским, так что народ нередко совершенно забывал об особенностях своего прежнего Церковного быта и о том, на каких условиях он первоначально согласен был вступить в общение с римскою Церковью. Чтобы достигнуть этого, папы нередко намеренно старались о том, чтобы народ и низшее духовенство в Церквах, принимающих унию, были невежественны, а на высших церковных местах епископских старались иметь людей искусных и вполне преданных им. Эти епископы, втайне придерживаясь чистого латинства, но не показывая этого явно, старались везде поставлять таких священников, которые бы или были вполне единомысленны с ними, или по своему невежеству могли служить слепым орудием их замыслов; с такими священниками, при невежестве народа в делах веры, им удобно было, мало-помалу, вводить в народ новые молитвы и обряды, учреждать новые праздники в честь латинских святых, перепечатывать богослужебные книги с изменениями в пользу латинства и т. д. И таким образом случалось, что иной народ, некогда принадлежавший к православной Восточной Церкви, делался латинствующим, сам того не замечая и продолжая искренно считать свою веру древнею, православною, Восточною верою. Искоренив в известной стране прежние обряды и утвердив в ней латинство, папские агенты старались истреблять в ней и все исторические памятники, напоминающие о том, что страна эта некогда не принадлежала латинству.

При такой широкой свободе и разнообразных средствах пропаганды, владея в средние века большим политическим могуществом и пользуясь стесненным положением, политическими невзгодами православных Восточных стран греческих и славянских, римская Церковь в различные времена успела оторвать от православной Восточной Церкви в унию или латинство целые племена и страны, целые миллионы бывших сынов православия. В других православных племенах и странах она производила великие смуты, сопровождавшиеся тяжелыми бедствиями для целых народов. Но при всем том римской Церкви никогда не удавалось совершенно поколебать и подчинить себе православную Восточную Церковь. В самые тяжелые времена своей исторической жизни, Восточная Церковь, охраняемая и руководимая Промыслом Божьим, удерживая свою самостоятельность, оставалась верною хранительницею древних преданий и живою обличительницею неправды римской Церкви. И до настоящего времени папство не оставляет своих прежних притязаний на Восточную Церковь. Но в последние времена, при ослаблении самого папства и более твердом, сравнительно с прежними временами, политическом положении православного Востока, папству все менее и менее остается надежд достигнуть своей цели подчинения православного Востока. Таков общий характер отношений римской Церкви к православным Восточным Церквам, со времени ее отделения от них до позднейших веков.

Притязательные стремления папства, после разделения Церквей, прежде всего обращены были на те из православных греческих Церквей, которые были ближе к папскому господству. В южной Италии (в Апулии, Калабрии и Сицилии) жили греки, признававшие над собою власть византийских Императоров долгое время и после того, как Рим и вся верхняя Италия отложились от нее. В церковном отношении Греко-Италийские Церкви до VIII века находились в зависимости от папы. Но когда папы во время смут иконоборческих при Льве исаврийском отложились от Византийской Империи, Императоры греческие перечислили Южно-Италийские Церкви в округ константинопольских патриархов. В то время как римская Церковь начала уже значительно отступать от древних преданий, в Церквах южной Италии строго держались греческие обряды, и совершалось богослужение на греческом языке. Папам, конечно, это было неприятно, и они старались распространить свое влияние в Южно-Италийских Церквах. В X и в XI веках власть византийских Императоров в южной Италии стала слабеть; вместе с тем стало более и более усиливаться здесь влияние латинства. В половине ХI-го века в южной Италии и Сицилии утвердились Норманны. Норманнские князья на первых порах находились во враждебных отношениях с папами, но потом (со времен пап Николая II-го и Григория VII) сделались самыми верными союзниками и даже ленниками римской Церкви. В это время папам стало удобно отторгнуть Южно-Италийские Церкви от союза с Православно-Восточными Церквами. В 1098 году папа Урбан II-й сам путешествовал в южную Италию и здесь держал Собор в городе Бари, с целью убедить южно-италийских греков в правильности римского учения об исхождении Святого Духа от Отца и Сына. Главным образом ораторствовал здесь в пользу латинского догмата, знаменитый в то время западный богослов Анзельм, архиепископ кентербюрийский, составивший после Собора и собственное сочинение об этом предмете. В заключение Собора положено было проклятие на всех неприемлющих римского учения о Духе Святом. Греки южной Италии еще долго и после того не хотели оставить своих древних догматов и обрядов, и ввести в свои храмы богослужение на латинском языке. Особенно твердо держалось греческое богослужение в южно-италийских монастырях. В некоторых из них держались греческие обряды даже до XVI века. Но отторгнутые от живой связи с Восточными Церквами и стесненные со всех сторон влиянием латинства, Южно-Италийские Церкви должны были наконец принять латинское исповедание и богослужение. Вместе с тем стала упадать здесь и греческая народность. Греческие поселенцы южной Италии, принявши латинство, постепенно слились с другими итальянцами, и в настоящее время в этих, некогда православных греческих странах, не осталось следов православия и греческой народности.

В конце XI века начались, в XII и в XIII веках продолжались так называемые крестовые походы с Запада на Восток. Эти крестовые походы и вообще много послужили возвышению пап на Западе, и, между прочим, содействовали распространению влияния на Восточные Церкви. Крестовые походы предпринимались, как известно, для освобождения Святой Земли от неверной власти магометан – арабов и турок. Этой цели они не достигли; Иерусалим и другие Святые места, лишь на недолгое время завоеванные крестоносцами, опять остались и до сих пор остаются в руках турок. Но восточным христианам крестоносцы принесли более зла, чем туркам. Восточные христиане в начале радовались возникшему на Западе движению к освобождению Святой Земли, но скоро они должны были убедиться, что власть латин для них еще более тяжела, чем самое иго турок. Проходя в Палестину через Грецию, полчища крестоносцев, вопреки всякому международному праву и братскому христианскому чувству, оскорбляли и грабили православных греков. Это послужило первым поводом к неприязни между крестоносцами и греками. Императоры византийские вступили в мирные переговоры с вождями крестоносцев; но вожди отказались отвечать за насильственные действия беспорядочного войска. А духовенство латинское оправдывало грабежи крестоносцев тем, что крестоносцы, как воины Бога, имеют право во всякой земле брать, что им нужно, потому что вся земля достояние Божие. Когда крестоносцы перебрались в Азию, и стали утверждать свою власть в городах Сирии и Палестины, они всюду вместе с тем старались утверждать и господство папы. В Антиохии и Иерусалиме, не обращая внимания на то, что эти города издревле имели своих равных, по правам, римскому папе православных патриархов, крестоносцы вновь поставили своих латинских патриархов. А Православные патриархи, которые даже во время магометанского владычества жили на своих кафедрах, при владычестве крестоносцев должны были удалиться от них и искать убежища и защиты у византийских Императоров. Когда один из византийских государей, Иоанн Комнин, ходатайствовал пред крестоносцами о том, чтобы в Антиохии позволено было жить православному патриарху, хотя совместно с латинским патриархом, и хотел даже за большие деньги выкупить Антиохию у крестоносцев, папа Иннокентий II-й горячо протестовал против этого, как против святотатства и оскорбления прав римской Церкви. Подобным образом и в других городах крестоносцы, вместе с утверждением своего владычества, поставляли латинских епископов и митрополитов; монастыри наполняли латинскими монахами, а православных монахов выгоняли из них; древними памятниками православной святыни, св. мощами, особенно чтимыми иконами, разными драгоценностями церковными, распоряжались как своею собственностью, и многие из них отправляли па Запад в дар папе и государям западным. При этом даже незаметно было со стороны латинского духовенства, находившегося между крестоносцами, каких -либо стараний разумными убеждениями, проповедью, располагать восточных христиан к принятию латинства. Они считали здесь утверждение латинства делом уже поконченным, вместе с утверждением самой политической власти крестоносцев, и во имя этого требовали от восточных, христиан подчинения себе, как бы они издавна были покорные чада или подданные римской Церкви. Там где, встречалось неповиновение или сопротивление, они обращались к мерам насильственным. Особенно, много приходилось терпеть от насильственной пропаганды латинства жителям острова Кипра, где крепче, чем в других местах, держалось владычество крестоносцев. Здесь латинское духовенство сжигало на кострах и распинало на крестах православных христиан, не хотевших отступить от своей веры. Разумеется, подобными действиями латинское духовенство и вообще крестоносцы не только не внушали Восточным христианам расположения к римской Церкви и к папе, напротив еще более усиливали неприязнь между Церквами.

Захватив под свою власть православные Восточные патриархаты, Антиохийский и Иерусалимский, крестоносцы с завистью обращали свои взоры на Константинополь, главную опору православия и Восточной Церкви. Тем не менее, прямо заявить какие-либо притязания на Константинополь в начале не представлялось ни благовидного повода, ни возможности Византийская империя в ХII-м веке под управлением умных в мужественных Императоров династии Комнинов была довольно сильна. Императоры византийские старались, по возможности, воздерживаться от враждебных столкновений с крестоносцами. Но этому, не смотря на фанатическиt воззвания некоторых латинских епископов, которые еще в половине ХII-го века (во время II-го крестового похода при Людовике VII-м ) возбуждали крестоносцев овладеть Константинополем – гнездом еретиков, долго не решались обратить свое оружие против Константинополя.

Папы в начале надеялись, что константинопольские греки, в виду успешного распространения латинского господства на Востоке, сами обратятся к римской Церкви... Были некоторые частные обстоятельства, усиливавшие в папах эту надежду. У пап в ХII-м веке возникали не редко столкновения с германскими Императорами (Генрихом V-м, Фридрихом Барбаруссой). В виду этих столкновений, у некоторых пап, в то время уже считавших себя полноправными раздаятелями царских венцов и титулов, появлялась мысль совсем уничтожить на Западе императорский титул (им же обязанный своим происхождением при Карле Великом), и утвердить этот титул за одним византийским Императором в тех видах, что византийские Императоры будут надежнее, чем германские, верными союзниками папства и помогут ему подчинить своей власти греческую Церковь. Под влиянием этой мысли, между папами и византийскими Императорами неоднократно начинались переговоры обе императорском титуле и соединении Церквей (у пап Урбана II-го и Пасхалиса II-го с императором Алексеем Комниным; у пап Адриана IV-го и Александра III-го с Эммануилом Комниным). Честолюбивые Комнины, может быть, на самом деле прельщались честью иметь за одною византийскою короною императорский титул и на место упраздненной Германской империи, распространять свое влияние на самую Западную Европу, а может быть только опасались чрез прямое несогласие с папами навлечь на империю неприятность от крестоносцев; во всяком случае считали нужным поддерживать добрые отношения с папами, и даже ласкать их надеждою на соединение Церквей. В сущности Комнины, сами близко входившие в церковные интересы своего народа, вовсе не имели намерения уступить папе самостоятельность греческой Церкви, но по наружности они старались выказывать большое расположение к нему, писали льстивые письма папам, посылали богатые вклады в римскую Церковь и в известные Западные монастыри Клюньи и Монте-Кассино, позволяли в своих владениях строить, латинские храмы и монастыри, возбуждали между греческим и латинским духовенством рассуждения о мерах к соединению Церквей. При дворе византийских Императоров устроились публичные совещания об этом предмете между папскими посланниками и учеными греческими богословами; (из них в особенности известны диспуты миланского архиепископа Хризолана с Евстратием, митрополитом никейским при Алексие Комнине, и гавельберского епископа Ансельма с Никитою, никомидийским, при Иоанне Комнине). Папы присылали так же послания к греческим епископам, в которых приглашали их соединиться с римскою Церковью, сравнивая греческую Церковь с погибшею овцою и потерянною драхмою, а себя с любвеобильным евангельским пастырем, заботящимся о спасении каждой погибающей овцы. Епископы и богословы греческие, не желая, вопреки видам своего правительства, раздражать пап прямым противоречием, давали папам и их посланникам вежливые ответы на все приглашения и увещания, но тем не менее старались объяснить им, что такое великое дело, как соединение Церквей, не может совершится иначе, как после беспристрастного исследования причин разрыва на Вселенском Соборе, и только тогда, когда папы откажутся от своих деспотических притязаний к порабощению всех Церквей, перестанут считать греческую Церковь заблудшею овцою и потерянною драхмою, и когда римская Церковь оставит свои отступления от древних православных преданий (известны в таковом духе ответы Никиты Никодимийского и Василия фессалонитского на приглашения к соединению).

В большинстве народа и духовенства греческого не было никакого расположения к соединению с римскою Церковью; напротив, в виду насилий производимых крестоносцами на Востоке, усиливалась все более и более неприязнь к латинству. Крестоносцы нередко сани жаловались папе, что греки их почти не считают за христиан. Такое настроение против латинства поддерживали в народе и многие высшие пастыри греческой Церкви и ученые греческие богословы. В полемических сочинениях того времени, касавшихся латинства, выказывалось уже гораздо более неприязненное отношение к нему, нежели в предшествовавшие века. Патриархи константинопольские Михаил Анхиал, Никита Муитан, александрийский патриарх ученый Феодор Вальсамон, прямо называли латинян злейшими еретиками. Под влиянием раздраженного национального и религиозного чувства у греков уже к концу ХII-го века появился такой обычай, который служил крайним выражением неприязни к латинству, – обычай перекрещивать латинян при обращении в православие. Обычай этот не мог быть оправдан согласием с древними церковными правилами, но он естественно объясняется теми отношениями, в какие поставило себя к Восточным Церквам латинство своими притязаниями и насилиями. В последующие века обычай этот – то был отменяем в греческих Церквах, то опять возобновлялся, по мере того, насколько ослабевало или опять усиливалось религиозное и национальное раздражение греков против латинцев, возбуждаемое несправедливыми и насильственными действиями последних.

В народе греческом были недовольны и теми двусмысленно-тонкими отношениями к Риму, в каких держало себя правительство византийское к политическим расчетам. Это недовольство, в особенности, усилилось в последние годы правления Императора Эммануила Комнина, который, вступил в брак с дочерью антиохийского вождя крестоносцев Райнальда, Мариею, ласкал латинцев при своем Дворе, давал им большие привилегии в торговле, право строить свои церкви и монастыри в его владениях, вследствие чего очень много латннцев поселилось в Константинополе. Когда Император Эммануил умер, и правительницею государства, за малолетством наследника престола, сделалась вдова его латинянка Мария, народ взбунтовался. На престол был возведен двоюродный брат умершего государя, Андроник Комнин, состоявший под опалою у прежнего государя, заклятый враг латинян. Возбужденные им, греки разграбили и сожгли в Константинополе весь латинский квартал, избили множество латинян, и, между прочим, папского легата, кардинала Иоанна, жившего в Константинополе для переговоров о соединении Церквей; других латинян схватили и продали в рабство, самые Церкви и больницы их разграбили и разрушили. Это было в 1180-м году. Чрез несколько лет после этого, в 1185-м году, крестоносцы отплатили грекам еще большими неистовствами и жестокостями, овладев греческим городом Фессалоникою.

До таких крайностей развилась вражда между греческим и латинским христианством в ХII-м веке. Неприязнь эта сделалась теперь уже не религиозною только, но и глубокою национальною враждою; вместе с тем и разделение, утвердившееся между Церквами, сделалось еще более крепко и глубоко.

В конце XII века (1195 г.) в Византийской Империи произошел переворот. Императорская династия Комнинов, вследствие крайнего деспотизма и невыносимых жестокостей последнего из них, Андронина Комнина, была низвергнута. На престол взошла новая династия Императоров Ангелов. Византийская империя в самые первые годы управления новой династии начала показывать признаки расслабления. Между разнородными племенами, входившими в состав ее, возникали частые возмущения. На окраинах империи (в Болгарии, Эпире) образовались новые самостоятельные государства. В самом семействе новой царской династии открылись междоусобия. Император Исаак Ангел (1201 г.) был низвергнут с престола, ослеплен и посажен в тюрьму братом своим, который вступил на престол под именем Алексее III-го. Теперь открылись западному властолюбию возможность и повод осуществить свои притязания на Константинополь.

Сын низверженного Императора Исаака, царевич Алексий, скитался по Европе, и просил западных государей помочь ему возвратить престол, отнятый дядею. Просьбы его вначале не имели успеха. Наконец, крестоносцы, с благословения папы Иннокентия III-го, вновь собиравшие свои дружины в Венеции для похода в Св. Землю, согласились помочь ему. Царевич Алексей обещал им за это уплатить огромную сумму денег (200,000 марок серебра), подкрепить их для похода в Палестину десятитысячным войском, доставлять им туда в продолжении года съестные припасы, и, наконец, даже способствовать подчинению греческой Церкви римскому папе. Крестоносцы, обольщенные такими обещаниями, отправились с царевичем Алексеем; и в июле 1203 года обложили осадою Константинополь – Император Алексей III бежал из столицы. Константинопольские греки явилась к крестоносцам с мирными предложениями, вывели из тюрьмы слепого Исаака Ангела, и, вновь возвели его на престол, вместе с сыном Алексеем IV-м. Теперь Алексею IV-му пришло время расплачиваться с крестоносцами. Во всей казне константинопольской не могло найтись столько денег, сколько он им обещал. Назначены были усиленные налоги, и сам Алексей IV отправился по провинциям собирать деньги для крестоносцев. Для пополнения казны, он решился коснуться церковных и монастырских имуществ, стал обращать в деньги церковные драгоценности. Это возбудило в народе большое волнение. Крестоносцы настойчиво требовали денег, и считая себя благодетелями Императора, небрежно и враждебно относились к грекам, оскорбляли их, грабили и жгли селения и монастыри в окрестностях Константинополя. Между греками сделалось известным и то, что царевич Алексей обещал предать греческую Церковь латинам и уже начал склонять патриарха Иоанна Каматира в подчинению папе. Греки, выведенные из терпения, убили Алексия IV-го; отец его Исаак умер с горя и испуга; на престол возведен был один из предводителей возмущения Алексей V Мурцуфл, ожесточенный враг Латинян.

Крестоносцы решились жестоко отмстить грекам за такое своеволие. Константинополь вновь был осажен, и не смотря на отчаянное сопротивление греков, взят латинянами 13-го апреля 1204, года. Император и патриарх константинопольские бежали из города. При взятии Константинополя крестоносцы ознаменовали себя такими неистовствами и жестокостями, до каких редко доходили самые варварские народы, самые заклятые враги христианства – магометане, при завоевании христианских городов. Греки без всякого сострадания были избиваемы, даже и те, которые сами покорно отдавались во власть крестоносцев. Не было пощады ни званию, ни полу, ни возрасту; благородные женщины, девы, монахини подвергались бесчестию; имущества константинопольских граждан были разграблены; из церквей константинопольских одни были обращены в складочное место для награбленных имуществ, а другие сделались местом для буйных оргий крестоносного воинства. В самом Софийском Соборе крестоносцы пировали и кощунствовали с развратными женщинами, плясали в священных одеждах, пили вино из священных сосудов, ругались над святыми тайнами. Священники и монахи латинские расхищали из греческих церквей драгоценные иконы, Св. мощи и другие предметы благоговейного почитания греков, отнимали и перекрадывали их друг у друга и пересылали на Запад в дар папе и государям западным. В это время перевезены были в Рим мощи Св. апостола Андрее (по преданию основателя византийской Церкви), древних великих иерархов и учителей Константинопольских: Григория Богослова, Иоанна Златоустого, Иоанна Милостивого и других святых, часть Креста Господня, ризы Божьей Матери и другие священные предметы. Точно также были разграблены, или совсем разрушаемы крестоносцами памятники наук и искусств, которых много было в Константинополе: древние рукописи, дорогие книги, художественные изваяния, статуи, и т. под.

Разграбивши столицу Греческой империи, крестоносцы избрали одного из своих вождей Балдуина, графа Фландрского, Императором Константинопольским; Венецианского каноника Фому Мозорини патриархом, и послали папе донесения о Своих успехах с богатыми подарками, прося его принять под свое покровительство новую державу и прислать на Восток новые дружины, а также побольше священников, монахов, ученых богословов, церковных книг для утверждения в Греции политического и духовного господства латинства. Иннокентий III хотел показать вид, что он очень недоволен крестоносцами за то, что они забыли о главной священной цели своего предприятия, и вместо Иерусалима, находящегося в руках турок, завоевали Константинополь, имевший свое христианское правительство. Он строго укорял их за те неистовства и насилия, какие они дозволяли себе при завоевании Константинополя, главным образом из опасения, что эти неистовства и насилия могут повредить латинству в глазах греков. Впрочем, папа здесь же успокаивал себя и крестоносцев тем, что может быть сам промысел Божий избрал их орудиями своей воли для того, чтобы наказать непокорных греков за их упрямство и привести их в послушание апостольскому престолу. Поэтому, благословляя успехи крестоносцев и утверждая избранных ими Императора и патриарха, папа внушал крестоносцам, что они должны твердо держать приобретенные ими по воле Божьей владения, и епископам латинским, находящимся в Константинополе писал, чтоб они немедленно заняли греческие Церкви и вводили везде латинские обряды.

Утвердив свою власть в Константинополе, крестоносцы отправились завоевывать провинции греческой империи. Здесь также они везде производили насилия и грабежи, также предавались святотатству и кощунству; в Фессалониках, например, нагло ругались над мощами Св. Димитрия Солунского. Покоренные греки были обращены в рабство. Империя, под верховною властью находившегося в Константинополе Императора, была разделена на множество больших и мелких ленных владений, под управлением различных князей, графов, баронов и т. д. В церковном отношении в Греции учреждено 32 латинских митрополии и около 100 епископств. Православные епископы были прогнаны со своих мест, и, в случае неповиновения, подвергались тяжким преследованиям.

С покорением Византийской империи латинскому господству, сокрушен был главный центр православия на Востоке. Восточные патриархи: антиохийский, иерусалимский, александрийский давно уже находились под чужим игом. Южные славянские государства, Болгария и Сербия, только что начали укрепляться. Западные славяне далматские и хорватские сербы, моравцы, чехи, все уже более или менее находились под политическим влиянием латинского мира и духовным господством папства. На Север славянский – православную Россию надвигалась страшная гроза – нашествие монголов. Папство же находилось тогда именно на самой вершине своего политического могущества и духовного влияния. Папою был Иннокентий III, даровитейший и влиятельнейший человек своего времени, который, по произволу распоряжался царскими коронами во всей Западной Европе, и имел под своим влиянием многочисленнейшее духовное и мирское воинство – монахов и рыцарей, готовых всевозможными средствами утверждать власть папства везде, где только им было бы указано. Время было самое благоприятное для утверждения власти папской над Восточными Церквами. И папа Иннокентий III вполне надеялся на это. Он торжественно провозглашал, что теперь-то Самария (так называл он греческую Церковь) обратилась к Господу (т. е. подчинилась папе), и имя Господне будет согласно призываться в Дане и Вефиле (в Риме и Константинополе). Посылая легата за легатом для устроения латинской Церкви в Греции, папа Иннокентий рассылал миссионеров и во все Православные славянские страны, писал письма к государям сербским и болгарским, и князьям русским, и всех приглашал последовать примеру матери Восточных Церквей, константинопольской Церкви, в покорном подданстве которой он уже не сомневался.

Надежды папские, однако же, не оправдались, Скоро папа стал получать известия от своих епископов и самих Императоров константинопольских, что греки вовсе не думают подчиняться римской Церкви; напротив, высказывают свое крайнее озлобление против латинства, что они считают только законными пастырями своих греческих священников и епископов, и тех из них, которые подвергаются преследованиям от латинского духовенства, ублажают, как мучеников, что греки считают оскверненными самые храмы, в которых совершается латинская служба, вымывают и выскребают престолы, на которых совершается бескровная жертва латинскими священниками, перекрещивают латинцев, обращающихся в греческой Церкви, и даже (по выражению Императора Балдуина) считают латинян не за людей, а хуже собак, и не считают за грех убивать их, где только представится, случай. Неоднократно были употребляемы насильственные меры для приведения греков к покорности; но эти меры возбуждали большее озлобление в греках. В 1213 году при Генрихе II-м, латинском Императоре в Константинополе, папский легат Пелагий закрыл все Православные Церкви; окончательно объявил греческое богослужение запрещенным; священников греческих рассадил по тюрьмам, морил голодом, предавал пыткам. Греки возмутились и прямо объявили Императору, чтобы он, господствуя над их телами, не позволял никому касаться их души и совести, не принуждал их оставлять веру предков; иначе все они должны будут бежать из его владений. Папский легат должен был удалиться из Константинополя, и впоследствии ознаменовал себя новыми неистовствами на острове Кипре.

Папа Иннокентий увидел необходимость, оставив преждевременные надежды, обратить более серьезное внимание на положение Восточных Церквей, и принять более действительные меры в утверждению своего влияния в них. В 1215 году созван был им IV-й Латеранский Собор (по счету латинян ХII-й Вселенский), в присутствии четырех латинских патриархов, многих епископов и светских послов латинского константинопольского Императора. На этом Соборе, в виду положения дел на Востоке; в виду приверженности Восточных христиан к своему народному богослужению и древним обрядам, и предубеждений против латинства, принято убыло изменить систему латинской пропаганды в православных странах, действовать вместо принуждения и насилия мерами послабления и хитрости, допускать возможные уступки Восточным христианам (в греческих и славянских странах), оставлять им их богослужение на народном языке и их древние обряды неприкосновенными, и лишь постепенно вводить у них полное подданство папе и латинские нововведения. Эта новая система, положившая начало так называемой униатской пропаганде, по времени принесла много плодов римской Церкви, преимущественно в славянских странах; но между греками в то время она имела мало успеха: никакие уступки, ласки и обещания не могли примирить греков с латинством в виду того насилия, какое представлялось им в самом факте владычества латинян в Константинополе.

Постоянная неприязнь, питаемая порабощенными греками к их поработителям, не могла обещать прочности и самому политическому государству латинян на Востоке. Лишь в первое десятилетие своего существования латинская константинопольская империя казалась довольно сильною. Далее, обеспокоиваемая частыми возмущениями и постоянным неприязненным настроением покоренных греков, ослабляемая большими переселениями их в другие страны под покровительство православных государей, часто тревожимая нападениями соседних государств, латинская константинопольская империя стала быстро клониться к упадку. Только присылка новых военных дружин и больших денежных вспомоществований с Запада могла на несколько десятков лет поддержать существование ее. Вместе с ослаблением латинской константинопольской империи, падала и латинская Церковь в Греции. Чрез какие-нибудь десятка два лет во всей Греции, вместо предложенных ста слишком латинских епископов, могли остаться только три прелата и сам латинский патриарх константинопольский с своим двором содержался на вспомоществовании папы.

По мере ослабления латинской Константинопольской Империи, в соседстве с нею усиливались независимые греческие владения. Крестоносцы при завоевании византийской Империи успели подчинить себе не всех греков. Еще до утверждения крестоносцев в Константинополе, двумя братьями из фамилии Ангелов, Михаилом и Феодором, было основано независимое от Византии государство в Эпире. По завоевании Константинополя латинянами, образовались два независимые греческие владения в Малой Азии, в Трапезунте, под управлением двух братьев Комнинов, Алексее и Давида, и в Никее под предводительством Феодора Ласкариса, зятя Императора Алексее III-го. Владетели всех трех государств заявляли притязания считаться как бы преемниками власти византийских Императоров, и усвояли себе Императорский титул. Но по времени всего более возвысились из них Никейские государи (Феодор-Ласкарис I-й, его зять Иоанн-Дука-Ватаци, Феодор-Ласкарис II-й). В Никее поселились и православные патриархи греческие, удалившиеся из Константинополя. Они своим авторитетом усиливали власть Никейских государей, и короновали их венцом древних Императоров византийских. Греки смотрели на Ласкарисов, как на законных преемников прежних своих Императоров Комнинов и Ангелов, и как будущих освободителей всей Греческой империи от власти латинян. Государи никейские своими умными и удачными действиями поддерживали в греках эту надежду. Маленькое Никейское государство, в начале заключавшееся только в стенах одного города, расширялось более и более приобретением новых городов и областей. Множество византийских греков, тяготившихся владычеством латинцев, переселялось во владения Никейских государей. Прочие греки, оставшиеся под латинским господством, готовы были встретить их в Константинополе, как своих освободителей и законных государей. Никейские государи вначале вели себя очень осторожно, старались не раздражать крестоносцев, но потом, по мере расширения своих владений и ослабления латинской империи, сами стали обнаруживать свои планы на освобождение Константинополя.

Латиняне и папы не могли оставить в покое это независимое греческое государство. В начале они относились к нему с высокомерием и пренебрежением. Папа Иннокентий III писал к Феодору-Ласкарису I-му, чтобы он не усвоял себе незаконных притязаний и подчинился в политическом отношении своему законному государю, латинскому константинопольскому императору, и в духовных делах латинскому константинопольскому патриарху. Но потом, когда Никейское государство значительно уже укрепилось, а латинская империя в Константинополе ослабела, папы изменили свои отношения к Никейским государям и стали склонять их к союзу с римскою Церковью уже не тоном власти и угрозы, а мягкими увещаниями и обещаниями, как прежних греческих. Императоров Комнинов. Никейские государи, неуверенные в твердости своего положения, и знавшие, что папы хлопочут на Западе о возбуждении новых крестовых походов на Восток, старались до времени не раздражать пап, и, подобно прежним византийским Императорам, ласкали их надеждами на соединение Церквей. Неоднократно по этому случаю возникали сношения между Римом и Никеею. Замечательнейшие из этих сношений были в 1232-м году при папе Григорие IХ-м и Императоре Никейском Дуке-Ватакисе. Император поручил вести эти сношения Никейскому патриарху Герману. Патриарх Герман писал письма в папе и кардиналам. В самой Никее были открытые совещания между греческим и латинским духовенством. Греки высказывали латинянам, что они согласны были бы соединиться с римскою Церковью, если бы не страшились тех тяжелых притязаний и насилий, какими латинская Церковь везде обременяет покоряющихся ей, что для соединения Церквей необходимо устранение разногласий в догматах веры и беспристрастное обсуждение дела на Вселенском Соборе. Между тем во время самых переговоров с латинянами патриарх Герман рассылал послания к Грекам, находящимся под властью крестоносцев, на острове Кипре, в которых убеждал их твердо стоять против угнетавшей их силы латинства и не принимать никаких латинских нововведений. Переговоры эти, подобно всем прежним, не привели ни к чему; может быть только помогли Никейскому императору отклонить от своего государства опасность, угрожавшую с Запада от крестового похода, созываемого папою Григорием. В последствии папы Иннокентий IV и Александр IV старались возобновить переговоры о соединении Церквей, но еще с меньшим успехом. Государи Никейские, по мере усиления своего, не считали нужным, даже и по наружности, поддерживать в папах надежду на присоединение греческой Церкви.

В шестидесятых годах ХIII-го столетия латинская империя в Константинополе дошла до последней степени своего ослабления. Последний Император константинопольский из латинян Балдуин II-й сколько ни ездил по Западным землям, сколько ни просил Западных государей поддерживать войсками и деньгами падавшую империю, не имел никакого успеха. Никейские государи могли наконец осуществить свою мысль об освобождении столицы Св. Константина из под власти пришельцев. Этою честью пришлось воспользоваться Императору Михаилу VIII-му, Палеологу, который открыл собою ряд новой и последней царственной византийской династии Палеологов (он остался после Феодора-Ласкариса II-го опекуном его сына Иоанна, и, пользуясь расположением войска, сначала об явил себя соправителем несовершеннолетнего наследника престола, потом и совсем устранил и ослепил его). 25-го июня 1261 года Михаил Палеолог послал небольшой отряд греческого войска к Константинополю. Константинопольские греки сами отворили ему ворота города. Император Балдуин, латинский патриарх и прочие латинцы, оставшиеся в городе, бежали из него. 15-го августа 1261 г., в день Успения Божьей Матери, которую греки всегда почитали покровительницею своего царствующего града, Император Михаил Палеолог торжественно с крестным ходом вступил в Константинополь и восстановил здесь трон православных греческих Императоров.

На Западе долго еще не могли отказаться от мысли владеть Константинополем. Император Балдуин долго скитался и просил помощи при дворах Западных государей к возвращению утраченного владения. Папы Урбан IV и Климент IV делали воззвания к приготовлению новых крестовых походов на Восток. Но между западными владетелями, после нескольких неудавшихся опытов к утверждению латинского влияния на Востоке, уже не много было охотников вновь тратить на это свои войска и деньги; в самом народе охладел энтузиазм к крестовым походам. Потомки Балдуина II-го еще около столетия (до 1383 года) продолжали титуловаться Императорами константинопольскими, но без тени власти на Востоке. А латинских патриархов для Константинополя папы продолжают избирать и до настоящего времени, также и для Антиохии, Иерусалима и Александрии. Эти патриархи живут в Риме, в числе почетных сановников папского двора. В титулах их папы как бы находят утешение номинально властвовать над Восточными Церквами, вместо действительного преобладания в них, которого в Риме тщетно добивались в продолжении нескольких веков.

Латинское владычество в Константинополе довело до крайней степени неприязнь греков против Рима и папства. Память о нем на долгое время глубоко оставалась в душах греков. Трудно было после этого ожидать, чтобы греческая Церковь, отстоявшая свою самостоятельность от притязаний латинства под властью крестоносцев, добровольно подчинилась папе, находясь под покровительством своих православных государей. Между тем, однако ж, почти вслед за уничтожением латинской империи в Константинополе, папам удалось на некоторое время польстить себе надеждою на осуществление своих притязаний в Восточной Церкви. Со стороны самого правительства византийского сделана была довольно решительная попытка присоединить греческую Церковь к римской. Правда, попытка эта в сущности была делом личного произвола и придворной интриги; она предпринята была чисто по политическим расчетам, и от начала до конца ведена была неискренно, мерами обмана и насилия; потому она не нашла сочувствия в греческом духовенстве и народе, и не имела никакого успеха, никакого серьезного значения. Тем не менее на некоторое время она сильно заинтересовала папство, и папство до настоящего времени любит вспоминать о ней с приятностью и придавать ей серьезное значение. Эта попытка известна под именем Лионской Унии.

Император Михаил Палеолог, положивший конец латинскому владычеству в Константинополе, опасался, как бы, вследствие происков и просьб Балдуина II-го и воззваний папы Урбана IV-го не собрались новые ополчения крестоносцев для завоевания Константинополя. В самой Греции было много недовольных им за то, что он ослепил законного наследника Ласкарисов, порученного его попечению и сам занял его престол. Благочестивый патриарх Арсений отлучил его от Церкви за это преступление. Император низложил патриарха Арсения и возвел на его место своего любимца и угодника Германа, адрионопольского епископа, которого, впрочем, скоро должен был удалить вследствие ропота народного; потом сделал патриархом придворного духовника, слабохарактерного Иосифа, который и разрешил его от наложенного запрещения. Но это произвело большое смятение. Многочисленная партия приверженцев патриарха Арсения не хотела подчиниться Иосифу и продолжала считать Императора отлученным от Церкви. Эта партия производила большие волнения в Церкви. Сильные вельможи, завидовавшие возвышению Михаила Палеолога, могли пользоваться этими смятениями для политических целей... Чтобы обезопасить себя от нападений с Запада и упрочить свое положение на константинопольском престоле, Михаил Палеолог вздумал укрепить себя союзом с папством, имевшим тогда еще сильное влияние на политические дела Европы. Для этой цели он решился вступить с папами Урбаном IV, затем с Климентом IV, в сношения о соединении Церквей, и, как человек настойчивого, деспотического характера, готов был употребить всевозможные меры для выполнения своего предприятия. Папы в начале не доверяли Михаилу Палеологу, злобились на него за ниспровержение латинской империи и не хотели иметь с ним дела. Наконец, когда в 1271-м году вступил на папский престол Григорий Х-й, сам прежде живший на Востоке, и пламенно мечтавший об утверждении там римского господства, переговоры, о соединении Церквей пошли деятельнее. Император начал подготовлять народ и духовенство к предполагаемому соединению; но народ и духовенство, за исключением немногих личностей, единомысленных с Императором, льстивших ему, и обманчиво представлявших себе дело Унии, не хотели делать никаких уступок в пользу римской Церкви. Император действовал сначала просьбами и убеждениями, потом угрозами и насилием: многие епископы были сосланы в ссылку; другие посажены в тюрьмы. Обманом, лестью и тюремным заключением Император успел склонить на свою сторону красноречивейшего и влиятельнейшего из Константинопольских духовных, Иоанна Векка, патриаршего хартофилакса. Но и переход Векка на сторону Унии не только не помог этому делу, но напротив его самого лишил доверия и уважения в глазах духовенства и народа.

Между тем папа Григорий назначил в Лионе Собор в 1274-м году (14-й Вселенский по счету латинян). На этот Собор должны были прибыть посланные от греческого Императора для заключения условий о соединения Церквей. Император приказал единомышленникам составить от имени греческой Церкви грамоту, в которой бы греческая Церковь обязывалась признать себя зависимою от римской Церкви, почитать папу первым епископом во всем христианском мире, поминать имя его на службах Церковных, и, в случае надобности, представлять на решение папы важнейшие дела, возникающие в греческой Церкви, но с тем условием, чтобы Символ веры, все догматы и обряды греческой Церкви оставались неприкосновенными при соединении с римскою Церковью. К этой грамоте успели набрать незначительное число епископских подписей; за большую часть греческих епископов, несоглашавшихся на Унию, подделаны были рукою императорского писца фальшивые подписи, и с этою грамотою послали в Лион, для заключения мира Церковного, отставленного от должности и нелюбимого в народе за угодничество Императору патриарха Германа с несколькими лицами из Константинопольского клира и придворными светскими чиновниками; а патриарха Иосифа, в то время занимавшего Константинопольский престол и несоглашавшегося на Унию, принудили удалиться в монастырь. Посланные Михаила Палеолога с богатыми подарками папе прибыли в Лион, и здесь без всяких рассуждений о причинах, сущности и значении разногласий, существовавших между Восточною и Западную Церквами, в торжественном собрании Западных прелатов 6-го июля 1274 года дали от имени греческой Церкви клятвенное обязательство на соединение с римскою Церковью и признание главенства папы.

По возвращении послов из Лиона, Император приказал объявить унию с римскою Церковью, и поминать имя папы на церковных богослужениях. На престол патриаршества константинопольского возведен был Иоанн Векк, в дарованиях и энергичности которого Император надеялся найти сильную опору делу унии. Но народ и духовенство продолжали относиться к унии также неприязненно, как и прежде. Православные греки не хотели молиться в тех Церквах, где поминалось имя папы. В Константинополе возникли сильные смуты и распри между православною и униатскою партиями. Против Императора и патриарха стали распространяться недовольство и озлобление. Пользуясь таким замешательством народным, некоторые из сильных вельмож, ненавидевших Михаила Палеолога, стали возбуждать в провинциях открытые мятежи против императорской власти. Император хотел силою заставить народ повиноваться себе. Ссылки, пытки и казни усилились в чрезвычайной степени. С другой стороны патриарх Векк и другие ученые приверженцы унии (Константин Мелетиниом, Георгий Метохит и др.), старались действовать на народ мерами убеждения; они распространяли такия мысли, что уния есть дело в высокой степени нравственное и христианское, и в политическом отношения для греков весьма полезное, что римская Церковь такая же православная Церковь, как и греческая; что в самом важном пункте разногласия между греческою и римскою Церквами относительно исхождения Св. Духа легко примирить учение той и другой Церкви, если принять для выражения этого учения такую формулу, что Дух Святой исходит не просто от Отца, как читается в греческом символе, и не от Отца и Сына, как учит Западная Церковь, а от Отца чрез Сына, как учили будто бы многие древние учители церковные, Восточные и Западные⁵. Но ни деспотическая настойчивость Императора, действовавшего мерами насилия, ни убеждения униатской партии греческих богословов не подвигали вперед дела унии. Векк, разочарованный в своих униатских стремлениях и в народной к нему расположенности, оставил управление церковными делами; сам император, утомленный пытками и казнями, в последние годы своего правления предоставил успех унии на произвол судьбы.

Между тем в Риме ошибочно представляли, что в греческой Церкви воля Императора может сделать все и от стараний Михаила Палеолога ожидали совсем не таких результатов. Так, не только надеялись, что греческая Церковь, по воле Императора, беспрекословно признает себя зависимою от папы, но думали даже, вопреки самым условиям Лионского договора, по времени распространить в ней все новоизмышленные догматы и обряды западные, и утвердить на Востоке политическое влияние пап в такой же степени в какой оно было в то время на Западе. С этою целью в 1279-м году папа Николай III-й послал в Константинополь своего легата, который был бы там постоянным представителем его власти, и постепенно старался бы вводить в греческую Церковь латинские догматы и обряды, и распространять свое влияние при дворе в самых политических делах. Но ближайшее ознакомление с состоянием греческой Церкви и настроением греческого народа на месте должно было показать папским уполномоченным, что уния в греческой Церкви в сущности вовсе не существует. В Риме стали высказываться недовольства и жалобы на Михаила Палеолога за невыполненные обещания. Император продолжал расточать пред папою новые заверения в своем усердии к делу унии. Наконец фальшь и самообольщение с той и другой стороны должны были разоблачиться. Папа Мартин IV в 1281 году вновь положил проклятие на Михаила Палеолога, как на лживого обманщика и упорного ослушника римской Церкви. Император, узнав об этом, сам, во время церковной службы, остановил диакона, хотевшего, по униатскому обычаю, поминать имя папы.

Так рушилась сама собою эта фальшивая сделка, известная под именем Лионской Унии, основанная на обмане и насилии, и не имевшая себе никакой опоры в убеждениях и в чувствах православного народа. Никаких добрых положительных результатов для восстановления истинного мира между церквами она не принесла, – только еще более возбудила в Греках неприязнь к римской Церкви и недоверие ко всяким попыткам на примирение с нею в будущем времени и оставила на будущие времена тяжелый урок относительно того, как несообразно в великом деле церковном водиться чуждыми Церкви интересами и побуждениями, полагаться на какие-либо внешние силы, действовать противными духу Церкви мерами принуждения и обмана и т. д.

Расстройство, произведенною этою униею в греческой империи и Церкви, было так сильно, и народное озлобление против нее так велико, что когда в 1282 г. умер главный виновник ее, Император Михаил Палеолог, народ не допустил, чтобы ему оказаны были почести царского погребения, и от жены его и сына наследника престола, Андроника, потребовал, чтобы они дали публичное заверение в своем несочувствии делу унии, и постарались искоренить и загладить все следы ее в греческой Церкви. В 1283-м году в Константинополе собран был для этой цели Собор; на нем осуждено было главное латинское нововведение о происхождении Святого Духа от Отца и Сына, и вместе с тем примирительная униатская формула о происхождении Духа Святого от Отца чрез Сына; патриарх Векк и другие главные виновники унии низведены с Церковных степеней и посланы в ссылку; патриархом сделан был ученый богослов Григорий Кипрский, давний противник Векка и его униатских мыслей. Все участвовавшие в унии по увлечению или по принуждению должны были подвергнуться строгим епитимиям. Церкви, в которых поминалось имя папы и совершалось униатское богослужение, вновь освящены, как оскверненные. При всем том порядок в греческой Церкви, расстроенный в несколько лет насильственного распространения унии, ссылкою и низложением множества епископов, распрями духовенства и народа, не мог быть восстановлен в целые десятки лет.

После Лионской Унии на долгое время в греках оставалась такая глубокая неприязнь к латинству, что правительство византийское, не смотря на все свое стесненное положение и на представлявшиеся от союза с Римом выгоды, долго не решалось вступать с папами в новые соглашения о соединении Церквей, чтобы не вызвать раздражения народного.

Между тем положение византийской империи было весьма стесненное. Наступали последние времена ее существования. Византийское правительство опасалось новых нападений с Запада. Папы Бонифаций VIII-й, Климент V и их дальнейшие преемники в ХIV-м веке продолжали возбуждать Западных государей и рыцарей к крестовому походу на Восток против непокорных греков. Правда, их воззвания имели мало успеха; вся опасность для византийской империи с этой стороны ограничилась тем, что рыцари, Тамплиеры, еще раз в 1306-м году завоевали и разграбили Фессалонику, несчастный город, более всех других греческих городов потерпевший от насилий Западного крестоносного воинства. Но гораздо большая опасность, на которую вначале византийское правительство обращало мало внимания, но которая с течением времени возрастала более и более, угрожала Греческой Империи с Азиатского Востока. В соседстве с империею стали усиливаться новые завоеватели, османские Турки. С самого начала XIV века они стали нападать на византийскую империю и затем до половины XV века они отнимали у нее город за городом, область за областью, пока не положили конца ее существованию. Сильная опасность со стороны турок стала угрожать византийской империи со времен султана Урхана, который в 1339-м году взял Никомидию, и овладел азиатскими областями византийской империи.

С 1355 года Османы утвердились в Европе. В 1369 г. султан Мурад утвердил уже столицу в Адрианополе. К концу ХIV-го века, при султане Баязете, Турки покорили Македонию, Фессалию, Элладу и Пелопонес. Византийская империя с начала XIV-го века ограничивалась небольшою областью, прилегавшею к Константинополю.

Византийское правительство может быть спасло бы свою империю от Турок, если бы при самом первом напоре этой силы на Европу поспешило соединиться с другими православно-христианскими племенами, занимающими Юго-восток Европы, с Болгарами и Сербами. Но великое несчастье и вина Юго-восточных православных племен заключались в том, что они непрестанно враждовали между собою, и не только не соединялись в виду общей опасности, но даже нередко направляли друг на друга силы врагов. Это несчастие сгубило все Юго-восточные православные государства. Первым из них пала Болгария, подчиненная ближайшим родственным племенем, Сербов. За тем и Сербия, со всеми подчиненными ей племенами, сделалась достоянием Турок; затем пришла очередь и до византийской империи.

Византийское правительство, по старому предрассудку своему, полагало единственный источник спасения на Западе, в Риме. Но Запад Европейский, в котором папство воспитало пренебрежение и ненависть к православному Востоку, не только с равнодушием, но иногда и со злорадованием смотрел на погибель православных Восточных государств, не обращая внимания и на то, что неверная сила, сокрушавшая их, могла впоследствии сделаться опасною для всей христианской Европы. На Западе говорили, что Восток схизматический по справедливости терпит наказание Божье от руки Турок за свое давнее упорство и непокорность римской Церкви. Сами папы, своими прежними воззваниями возбуждавшие в Западных народах только неприязнь к Востоку, не могли уже новыми воззваниями возбудить в них сострадание к погибавшим православным Восточным племенам.

В виду народной неприязни к латинству, византийское правительство на первых порах таило свои новые сношения с папами. В первый раз после несчастной Лионской Унии, Император Андроник младший в 1339 году, по взятии Никомидии Турками, послал посольство на Запад с просьбою о помощи к авиньонскому папе, Бенедикту XII. Посольство это было отправлено тайно от народа и возложено не на византийского грека, а на пришлеца, ученого греческого монаха из Калабрии, Варлаама, которой сам в последствии оказался виновником большой Церковной смуты на Востоке, едва ли не как агент латинства. Варлаам в двух замечательных речах при авиньоском дворе развивал такие мысли, что Западные христиане непременно должны оказать Восточным помощь против Турок, как по братскому христианскому долгу, так и в интересе своего собственного благосостояния, ибо опасность от Турок не одной византийской империи, а и всей христианской Европе; что бескорыстною братскою помощью Западные христиане скорее всего могут привлечь к себе Восточных христиан, также как прежде они всего более озлобили их против себя насилиями и притеснениями; что до тех пор, пока не пройдет это озлобление, нечего и думать о соединении Церквей, а когда пройдет оно, легко будет устранить и все другие Церковные поводы к разрыву. Беспристрастные доводы Варлаама мало, однако ж, подействовали на латинцев. Они отвечали ему: «а что же если мы подадим помощь грекам, и греки не присоединятся к римской церкви?»

В 1350 году папа Климент IV-й сам возобновил переговоры о соединении Церквей с греческим Императором Иоанном Кантакузеном. Но Кантакузен, твердо преданный учению своей Церкви и мало нуждавшийся в союзе с папою (потому что он заключил союз с Турками), довольно сухо отвечал папе, что соединение Церквей может состояться не иначе, как после тщательного обсуждения церковных разногласий на Вселенском Соборе, – не на таком Соборе, каков был при Михаиле Палеологе Лионский Собор, а на таком, на котором бы было совершенно свободно и беспристрастно исследовано дело представителями всех восточных патриархов и который бы был собран в котором-нибудь из пограничных городов, на средине расстояния между Римом и Византией». Папы же в то время высказывали такое убеждение, что для соединения греческое Церкви с римскою нет надобности в новом Соборе – так как на предшествовавших соборах все разногласия, существующие между Церквами, уже разрешены в пользу римской Церкви и таким образом Грекам только остается беспрекословно принять все ее мнения.

Преемник Кантакузена, Иоанн VII-й Палеолог, в виду опасности от Турок, уже проникших в Европу, был гораздо более своего предшественника податлив на желания папы. Он сначала в 1355 году засылал послов к Иннокентию VI-му; затем в 1389 году сам ездил в Рим; униженно целовал папскую туфлю; исповедовал пред Урбаном VI-м латинский догмат об исхождении Св. Духа от Сына; обещал своих детей воспитывать в латинстве и одного из них оставить заложником в Риме в знав верности; взял даже от папы переносный латинский алтарь для отправления латинского богослужения при своем константинопольском дворе.

Все это впрочем делаемо было без всякого участия со стороны народа и не имело никакого значения для греческой Церкви. В политическом отношении унижение императора пред папою также не принесло никакой пользы Грекам. Папа разослал воззвания к рыцарям иоаннитского ордена, к генуэзцам, венецианцам, убеждал их подать помощь Грекам, соединиться для составления нового крестового похода на Восток; но убеждения папы не имели успеха.

Подобно Иоанну V, и его преемник Эммануил Палеолог (1399–1425 гг.) ездил на Запад в Венецию, Францию, Англию, умолял о помощи пап, Бонифация IX и Иннокентия VII, без всякого успеха. Бонифаций IX убеждал западных христиан подать помощь грекам во имя того, что они всё-таки носят названия христиан, и в той надежде, что они за благодеяние, оказанное им, сделаются покорными сынами римской Церкви, но его никто не слушал. А папа Иннокентий VII должен был прямо сказать самому Императору Эммануилу, что он ясно предвидит неминуемую и скорую погибель Византийской Империи без помощи европейского Запада, но ни чем не может помочь этой беде. Точно также не имело никаких важных последствий и посольство, отправленное Императором Эммануилом в 1414 году на Констанский Собор для испрошения помощи у западных государей и переговоров о соединении Церквей.

Наконец, предпоследний из Палеологов, Иоанн VI, в виду крайнего положения империи, которая в его время уже вся почти заключалась в стенах одного Константинополя, окруженного со всех сторон турками, и не имела даже и 10.000 собственного войска, решился, во что бы то ни стало, приобресть помощь с Запада, и для этого решительнее всех своих предшественников повел переговоры о соединении Церквей, сначала с папою Мартином IV, потом с Евгением IV, который сам прежде был легатом на Востоке, лично знал положение восточных церквей, и тем ревностнее поэтому готов был стараться о подчинении их своему влиянию.

Папы в то время имели особенные побуждения хлопотать о присоединении греческой церкви. Папская власть в XIV веке, вследствие долгих злоупотреблений, крайней распущенности авиньонских пап и соблазнительных распрей между Римом и Авиньоном во время так называемого великого раскола Западной Церкви (1378–1414 гг.), сильно поколебалась. Папы потеряли свое прежнее влияние на Запад Европы; должны были в своей же Церкви, в среде своего латинского духовенства бороться с сильною либеральною партией, которая желала ограничить папскую власть властью вселенских соборов и для этой цели держала уже два собора в Пизе (в 1408 г.) и в Костанце (в 1414 г.), и вновь созывала собор в Базеле (1431–1437 гг.). Папам нужен был какой-нибудь особенно благоприятный случай, какое-нибудь блистательное дело, которым бы они могли поднять свой упадавший авторитет в общественном мнения Европы, и взять верх над враждебною им партией. Таким блистательным делом представлялось папству присоединение греческой Церкви. Поэтому папа Евгений IV со всем рвением схватился за предложение Иоанна Палеолога, и готов был даже сделать значительные пожертвования и уступки, и надавать Грекам самых щедрых обещаний, с тем только, чтобы достигнуть предполагаемого соединения церквей.

Между тем и члены враждебного папе Базельского собора, заслышав о намерении греческого Императора присоединиться к римской Церкви, старались склонить его на свою сторону, и расточали пред ним щедрые обещания. Папская и базельская партии готовы были вступить в открытую борьбу из-за того, кому достанется честь присоединения греческой Церкви. Сам Иоанн Палеолог долго колебался, к какой стороне пристать. Наконец папа, надававший ему более льстивых обещаний, склонял его на свою сторону.

Чтобы дать какой-нибудь ход своим замыслам в народе, предубежденном против латинства и всяких сделок с ним, Император всячески старался о том, чтобы предполагаемое соединение не представлялось делом его личного произвола и политических расчетов (как неудачная уния Михаила Палеолога), а свободным делом самой Церкви, вызванным искреннею ревностью о восстановлении мира Церковного. Император поэтому настаивал, чтобы это дело решено было на Вселенском Соборе, собранном со всею важностью и видимым беспристрастием, на подобие древних вселенских Соборов, из представителей Западной и Бостонной Церквей. А чтобы придать этому Собору более политического значения, Император просил папу пригласить на него и Западных государей или уполномоченных послов от них для соглашения о поддержании падавшей греческой империи. Папа соглашался на требования Императора тем охотнее, что для него представлялся случай созвать под своим председательством торжественнейший Вселенский Собор и противопоставить его авторитет авторитету базельского Собора.

Долгое время шли переговоры о том, где собрать этот предполагаемый Собор. Греки не хотели, чтобы Собор был созван в Риме, где значение и самостоятельность представителей их Церкви могли быть совершенно подавлены влиянием Западной партии. Но так как нельзя было созвать Собора и в Константинополе, угрожаемом Турками, то они требовали, чтобы Собор созван был в каком-нибудь из итальянских городов, ближайших к Востоку. Решили наконец избрать для этого Феррару. Греки, при бедности своей, затруднялись тем, на что проехать в Италию и жить там. Папа взялся перевезти их на своих собственных судах и содержать на свой счет во время пребывания их в Италии.

Чтобы дать замышляемому делу вид полнейшего беспристрастия, Император приказал разослать послания по всем Восточник Церквам: чтобы каждый из восточных патриархов назначил от себя по два полномочных представителя на Собор; кроме собственно греческих епископов положено было пригласить представителей и из других православных, стран – из России⁶ Болгарии, Сербии, Румынии, Грузии и взять на Собор знаменитейших греческих ученых духовных и светских. Впрочем число всех восточных епископов назначенных на Собор было не более 25-ти; большая часть их принадлежала к константинопольской Церкви и некоторые, вероятно, уже предварительно вошли в соглашение с Императором относительно своих действий на Соборе; из других Церквей, из целых обширных православных стран назначено было по одному, по два представителя. От восточных патриархов представителями были назначены личности, предварительно указанные самим Императором и жившие в Константинополе и после, по усмотрению императорской партии, они произвольно перечислялись от одного патриарха к другому. Во главе всех представителей греческой Церкви, отправились на Собор сам Император и константинопольской, патриарх Иосиф – человек престарелый, больной и слабохарактерный, в котором Император не надеялся встретить какого-либо противодействия своим планам на соборе.

22-го ноября 1437 года греки отправились из Константинополя. 3-го марта 1438 года прибыли в Италию. С самого начала при свидании греческих епископов с латинскими между ними поднялись недоразумения и споры из за того, какие церемонии должно соблюдать при встрече патриарха с папою: должны ли они встретиться как равный с равным или как низший с высшим или где должно быть устроено на соборе место для греческого патриарха – рядом с папским или в некотором почтительном отдалении от него. Споры из-за подобных внешних церемоний естественно не могли обещать мирных соглашений в рассуждениях о важнейших предметах разномыслия церковного, о догматах церковных, о правах и самостоятельности Церквей.

Далее греки, надеявшиеся влиянием Собора приобрести для своей Империи помощь с Запада, скоро должны были увидеть, что Собор этот на самом Западе не может быть так влиятелен, как обещал им папа, Папа действительно приглашал на этот Собор Западных государей; но они не являлись и даже не присылали послов своих. Епископов со всей Западной Церкви собралось к открытию Собора только 70, между тем как на других Западных, так называемых Вселенских Соборах, бывало их до тысячи и более. Большая часть Западных епископов сочувствовало враждебному папе базельскому Собору. Тщетно папа гремел прещениями против базельского Собора и приказывал присутствовавшим на нем епископам перейти на Собор в Феррару. Епископы базельского собора протестовали в свою очередь против Собора феррарского и, под угрозой низложения, требовали, чтобы папа распустил его. Далее с первых же месяцев, после прибытия Греков в Италию, папа стал задерживать обещанное им содержание и это, в продолжении всего пребывания греков в Италии, было употребляемо им как одно из действительнейших средств склонить греков к покорности и соглашению. Как скоро греки начинали о чем-либо горячо спорить с латинянами, им не давали содержания; когда же они склонялись к уступчивости, им выдавали жалованье, задержанное за целые месяцы, в награду за послушание.

Летом открылась в Ферраре моровая язва и жертвою ее сделались некоторые из греков. Все это привело греков в такое уныние, что они стали просить Императора о возвращении в Константинополь. Но им сказано было, что нечего думать о возвращении не пришедши к какому либо соглашению с папою, да притом и не на чем и не на что возвратиться (так как у них не было ни своих судов, ни денег)! Некоторые епископы тайно бежали из Италии. Император сделал распоряжение, чтобы из остальных никто не был выпускаем из города. При таком положении дела, конечно, нельзя было думать о серьезном и беспристрастном исследовании причин разделения и мер к соединению Церквей.

Тем не менее, чтобы дать делу вид настоящих соборных рассуждений, начаты были между греческими и латинскими богословами совещания о главных предметах разномыслия между Церквами – сначала частные с июня; потом торжественные с октября 1438 года. С той и другой стороны избраны были лучшие ученые и ораторы для ведения совещаний. Из Греков преимущественно отличались митрополиты Марк ефесский и Виссарион никейский (оба ученые и красноречивые, – но один твердо преданный православию, другой втайне расположенный к Унии), и светские ученые – Гемист – Плетон, Георгий – Схоларий, из Западных богословов кардиналы Юлиан – Цезарини, Николай – Албергати и ученый испанский доктор доминиканец Иоанн Monte Nigro. Главными предметами споров были: латинское учение о чистилище и прибавление к Символу веры слова Filioque. Относительно первого вопроса не пришли ни к чему определенному, во втором – греческие богословы, основываясь на ясных свидетельствах древних Вселенских Соборов и Св. Отцов, ясно доказали произвольность и несправедливость латинского прибавления к Символу. Западные богословы старались прекратить рассуждения об этом вопросе, в котором ясно чувствовали свою несостоятельность и на место исследования свидетельств древней истории, прямо говоривших против западного нововведения, намеренно старались перевести спор в пустые, отвлеченные, схоластические умствования. Император греческий постоянно внушал своим епископам быть сдержаннее и уступчивее в спорах с латинянами и, чтобы они на самом деле были сдержаннее и уступчивее, приказал за каждым совещанием наблюдать своему светскому чиновнику и обо всем доносить ему; а самым твердым и непреклонным защитникам православия, каков был по преимуществу митрополит ефесский Марк, прямо запрещаемо было являться на Собор и вступать в состязания.

Тем не менее, однако ж, приверженцы Унии, видели, что если даже совещания соборные будут продолжаться в таком тоне, как они начались в Ферраре, они никогда не приведут к желаемой цели. Чтобы дать делу другое направление, в начале 1439 года, как бы из опасения возобновления в Ферраре на лето моровой язвы, решились перевести Собор далее в глубь Италии – во Флоренцию. Там предположено было поставить Греков еще в более стесненное положение, и волей – неволей вынудить их к покорности требованиям папским. Для виду и здесь сделано было несколько открытых совещаний об исхождении Духа Святого от Сына. Но эти совещания не имели уже никакого серьезного и искреннего значения. Главный защитник православия, Марк ефесский, на них почти вовсе не являлся. Тайные руководители Унии, каковы были: Виссарион, митрополит никейский и Исидор, русский, в Ферраре еще показывавшие себя преданными православию, во Флоренции явно перешли на сторону Унии. Прочие греческие епископы принуждены были молчать; ораторствовали одни западные богословы о преимуществах западного учения пред восточным.

Когда и такой способ убеждения никого не убедил в преимуществах западного учения пред восточным, Император приказал своим епископам составить такую формулу соединения, в которой бы искусно были примирены или скрыты разномыслия между Церквами, или предложен был бы какой-нибудь способ примирить Церкви, не касаясь вероисповедных разностей между ними. Когда и это подало новый повод в разноречиям и спорам, приказано было, прекратив все рассуждения, прямо отбирать голоса, кто согласен на Унию и кто несогласен. Тогда начали действовать главные руководители уже давно замышленной Унии: Виссарион никейский, Исидор русский и императорский духовник Григорий Мамма. Фальшивыми убеждениями во имя спасения отечества, льстивыми обещаниями, богатыми подарками, роскошными обедами, наконец угрозами и представлением невозможности противоречить папе, живя на его счет в Италии, они стали переманивать одного епископа за другим на сторону Унии. И когда почти все дали вынужденное согласие на нее, составлен был акт соединения, в котором, по настоятельному требованию папскому, признаны были все незаконные преимущества, усвоенные на Западе римскому престолу и латинское учение об исхождении Св. Духа от Отца и Сына; относительно прочих предметов разномыслия грекам предоставлялась свобода держаться своих древних мнений, или следовать учению римской Церкви.

5-го Июля 1439 года греческие епископы, собравшись у Императора, подписали этот акт измены православию. Недоставало под ним подписи патриарха константинопольского Иосифа, который не задолго перед тем умер, и трех местоблюстителей патриархов восточных: Дионисия capдийского, Антония ираклийского и Марка ефесского. Дионисий умер еще в Ферраре; Антоний не явился на собрание под предлогом болезни; Марк не хотел идти ни на какие сделки с латинством. Антония принудили подписаться на одре болезни, но Марка не могли склонить на измену православию никакие убеждения и угрозы.

Когда принесли к папе этот акт, подписанный греческими епископами, первый вопрос его был: «Подписался ли ефесский?» и когда ему сказали, что нет, Евгений произнес: «Ну так мы ничего не сделали». В этих словах папы верно выразилось и значение Марка, главного представителя православия в то время, и незначительность результатов, достигнутых Собором. Тем не менее акт соединения между греческою и римскою Церквами был торжественно об явлен во флорентийском Соборе 6-го июля 1439 года. А незадолго перед тем, 25-го июня, на базельском Соборе было произнесено осуждение и отлучение на папу Евгения, и решено избрать вместо него другого папу. Неискренность примирения, заключенного во Флоренции между греками и латинянами, стала обнаруживаться немедленно, когда греки еще были в Италии. По заключении примирения между греками и латинцами начались новые споры. Те самые из греческих епископов, которые дали согласие на Унию, не хотели служить и причащаться вместе с латинскими епископами, не хотели поминать имени папского на богослужении. Папа, со своей стороны, не дозволял грекам во Флоренции открыто служить литургию, по греческому обряду.

Когда же греческие епископы возвратились в Константинополь, многие из них прямо объявили народу, что они вынуждены были во Флоренции подписать согласие на Унию, и горько раскаивались в этом, как в измене православию. Народ сильно возмутился против папства, проклинал Флорентийское соединение, и ублажал Марка – твердого защитника православия. При таком положении дела нельзя было и думать о распространении, ни даже об обнародовании Унии. Пытались провести Унию в народ незаметно и постепенно; для этого на высшие места церковные старались возводить тайных приверженцев Унии; на самый патриарший престол константинопольский преемственно один за другим возводимы были униаты – Митрофан Кизический и Григорий Мамма. Старались привлечь народ в Унию тем, что на первых порах дозволяли всем последователям Унии безразлично содержать греческие мнения и обряды или латинские. Но твердые и прозорливые защитники православия, Марк ефесский и его ученые последователи: Геннадий Схоларий, сделавшийся в последствии одним из знаменитейших патриархов константинопольских; Сильвестр Сиропул, написавший историю флорентийского Собора и другие поборники православия тщательно разоблачали замыслы и интриги униатской партии, и утверждали в народе преданность православию. В 1450 году три восточные патриарха: александрийский, антиохийский и иерусалимский со многими епископами составили в Константинополе Собор, на котором низложили униата патриарха Григория Мамму, возвели на престол константинопольский православного патриарха Афанасия, и произнесли от всей Восточной Церкви осуждение на флорентийский Собор и на приемлющих его неправое соединение. Сам Император Иоанн Палеолог, главные виновник этой неудавшейся Унии, еще прежде отрекся от нее пред смертию своею в 1448 году.

Уже при приемнике Иоанна Палеолога, Константине XI, когда Константинополь со всех сторон окружен был турками, за несколько месяцев до падения греческой Империи, прибыл из Рима кардинал Исидор, бывший митрополит русский, и об явил в храме Св. Софии декрет флорентийского Собора 12-го декабря 1452 года. Греки разбежались из храма, и перестали посещать его, так как он, по их убеждениям, был осквернен униатством. Только три епископа и несколько священников решились принять Унию. Ненависть к Унии в народе дошла до ожесточения. Греки бегали от униатских священников, как от зачумленных и скорее соглашались умереть без покаяния, нежели принять напутствие от кого либо из таких священников. В Константинополе повсюду раздавались клики: «лучше достанемся туркам, чем папистам, лучше турецкая чалма, чем папская тиара». В таких обстоятельствах Константинополь был взят Магометом II, 29 мая 1453 г. Уния флорентийская не только не предотвратила, но может быть, напротив, ускорила падение греческой Империи, возбудив против греков особенную подозрительность со стороны турок, и, увлекши народ в религиозные волнения в то время, когда ему нужно было сосредоточить все остававшиеся у него силы на поддержание погибавшей свободы и народности.

Запад не оказал никакой помощи погибавшему Константинополю. Правда, была после флорентийского Собора сделана к этому одна попытка; но попытка эта кончилась в высшей степени несчастливо. Воззвания папы Евгения IV, и хлопоты одного из главных деятелей флорентийской Унии, кардинала Юлиана Цезарини, равно как и сознание опасности, угрожавшей от турок всему Западу Европы, побудили, наконец, в 1444 году одного молодого горячего европейского Государя, Владислава Венгерского с большим войском выступить на борьбу против турок. Но войско это было разбито на голову под Варною; сам Владислав был убит, также и кардинал Цезарини. После этого никто из европейских государей не осмеливался противостать сокрушительной силе турок.

Подобно тому как в Греции, и в других православных странах – в России, Грузии, Молдавии, Сербии, Болгарии – флорентийская Уния не имела никакого успеха. В России, при первой попытке возвратившегося из Италии митрополита Исидора, помянуть имя папы на богослужении, великий князь и народ так восстали против этого, что Исидор едва успел бегством спастись от раздражения народного. Он ушел в Рим и там умер кардиналом; точно также другой из греческих митрополитов, ревностный приверженец Унии, Виссарион никейский, поселившись в Италии, не только в награду за свою приверженность к Унии получил кардинальское достоинство, но и приобрел даже себе такое уважение в Западной Церкви, что его неоднократно хотели избрать папою. Таким образом все результаты Флорентийского Собора по отношению к Восточной Церкви, очевидно, были ничтожны; тем не менее, западные ученые богословы и историки доселе стараются представить эти результаты в другом, совершенно неверном и преувеличенном виде. Они любят указывать на флорентийский Собор во свидетельство того, что вот некогда Восточная Церковь совершенно готова была признать главенство папы и даже латинский догмат об похождении Св. Духа от Сына, и признала бы, еслибы только не помешал этому один человек, мятежный Марк ефесский. Самый ход дела этого ясно показывает, на сколько флорентийское определение могло служить выражением убеждений Восточной Церкви, и как вообще Восточная Церковь сама по себе далека была от всяких сделок с латинством, предпринимавшихся во имя ее авторитета лишь несколькими личностями, которые руководились в великом деле церковном даже и не церковными, а политическими или своими личными интересами.

После падения Константинополя, римская Церковь не оставила своих стремлений и надежд привлечь к себе греческих христиан; только нашла нужным, сообразно с обстоятельствами, принять новые способы действий для достижения своей цели. Заводить открытые переговоры о соединении Церквей, чрез посредство правительства уже магометанского, стало неудобно, (хотя папы, считавшие себя главами и защитниками христианства, и не стыдились очень скоро вступить в политические сношения и сделки с султанами, которые открыто объявляли себя врагами христианства). Собирать новые Соборы, для рассуждений о соединении Церквей и приглашать на них бедных угнетенных Восточных епископов, папам также казалось теперь уже неудобно, и, может быть, унизительно для их достоинства. Папы нашли удобнейшим действовать на греческих христиан путем насильственной пропаганды, не вступая ни в какие сношения с самими представителями Восточной Церкви. Приверженцы папства, с одной, стороны, стали привлекать молодых богатых греков, лишенных средств к получению высшего образования в своем отечестве в западные школы и университеты; здесь прельщали их блеском западной цивилизации, внушали им мысль, что для греков единственная надежда на политическое восстановление – в союзе с Западом чрез принятие латинства, и таким образом старались приготовить пропагандистов латинства на Востоке из самих же греков. С другой стороны стали отправляться на Восток целые толпы готовых пропагандистов из западных монахов – доминиканцев, францисканцев, бернардистов, лазаристов, и в особенности иезуитов, которые более всего сделали зла Восточной Церкви. Западные пропагандисты действовали на Востоке иногда скрытно, переодетые – под видом простых путешественников, торговцев, или под видом врачей, домашних учителей, проникали в дома влиятельных греков, старались везде распространять склонность к латинству, особенно между молодыми греками, поручаемыми их воспитанию; распространяли в народе книжки искусно пропитанные латинскими и униатскими мыслями; продавали по дешевым ценам и даром раздавали греческие молитвенники, богослужебные книги, проповеди, катехизисы, перепечатанные на Западе со вставками и изменениями в духе латинства. При содействии послов католических государств, они нередко приобретали и открытое благоволение у турецкого правительства; с дозволения его заводили свои монастыри, коллегии, школы, типографии; имели своих епископов в Греции. Иногда даже, чрез подкупы и интриги, они успевали проводить своих приверженцев и на православные епископские престолы, даже на самый престол патриаршества константинопольского. В народе западные пропагандисты старались распространять склонность к латинству обещаниями освобождения, чрез посредство католических держав. Бывало и так, что иезуиты сами возбуждали между греками политические смуты, волнения, заговоры, и сами же доносили о них турецкому правительству, в надежде воспользоваться такими смутами для своих целей. Вращаясь между римским двором, турецким правительством, послами западных государств, греческою иерархиею, православным народом, западные пропагандисты не стыдились для своих целей приставать ко всем и обманывать всех, принимать на себя обязанности политических агентов и шпионов, то папских, то султанских, то какого либо из европейских государств. При такой широкой свободе действия, западные пропагандисты производили не мало смут в греческой Церкви, и иногда успевали отторгать некрепких в вере чад ее к латинству. Впрочем, вообще говоря, приобретения латинской пропаганды на Востоке были незначительны. В большинстве греков несовестливые действия латинской пропаганды не только не воспитывали расположения, напротив, еще более прежнего усиливали негодование и раздражение против латинства. В самом турецком правительстве иезуитские интриги нередко возбуждали подозрения и опасения, – так что нередко само турецкое правительство, независимо от стараний греческой иерархии, находило нужным ограничивать действия латинских миссионеров между греческими христианами.

Действия латинской пропаганды на Востоке открылись скоро по завоевании Греции турками – под конец XV века. Они открылись первоначально на греческих островах Средиземного и Ионического морей – в Крите, Кипре, Корфу, и в тех поселениях Мореи и Эпира, которые принадлежали венецианской республике. Пользуясь покровительством венецианских властей, папские миссионеры стали распространять здесь латинство между православными греками, и стеснять православную Церковь. По этому поводу Св. Максим философ, патриарх константинопольский, в 1480 году писал послание к венецианскому правительству, в котором просил его положить преграды насильственным действиям латинской пропаганды, а в 1484 году собрал в Константинополе Собор из православных епископов, на котором, для предостережения греков от прельщений латинства, еще раз подтверждено было осужденье на флорентийскую Унию, произнесенное в 1450 году.

С особенною силою действия латинской пропаганды на Востоке, открылись в конце XVI века; папа Григорий ХIII (1572–1585 гг.), первый иезуит на папском престоле, обратил все виды римской политики на Восток к распространению латинства в Греции, России и южные славянские страны. Его политике следовали и его преемники: знаменитый Сикст V (1585–1590 гг.), Климент VIII (1592–1605 гг.), Григорий XV (1621–1623 гг.) и др. В 1581 году была отправлена в Константинополь целая партия иезуитов; при содействии французского и австрийского посланников при турецком дворе, они успели исходатайствовать у турецкого правительства позволение основать иезуитский коллегиум в самом Константинополе и деятельно повели свою пропаганду между греками. Одним из орудий пропаганды было в то время распространение между восточными христианами только что обнародованного тогда папою Григорием XIII календаря. Иезуиты имели в виду, начиная с малых и незначительных нововведений, постепенно привлекать восточных христиан к латинству и в более существенных предметах веры. Тогдашний патриарх константинопольский мужественный и просвещенный Иеремия II, во время, проник замыслы иезуитов, собрал в Константинополе Собор (в 1584 году), на котором и постановлено было не принимать в Восточную Церковь нового календаря. Иезуиты постарались отделаться от проницательного противника; патриарх Иеремия II скоро свергнут был с престола за порицанье будто бы турецкого правительства. После него в конце XVI и начале XVII столетий, по проискам иезуитов, на константинопольском патриаршем престоле было несколько таких патриархов, (Пахомий Лесбосский, Рафаил, Неофит, Тимофей), которые если и не были тайными приверженцами латинства, по крайней мере не противодействовали замыслам иезуитов. Иезуиты до того усилились в Константинополе, что начали чрез своего ревностного приверженца, австрийского Императора Фердинанда II, ходатайствовать пред турецким правительством о том, чтобы в Константинополе позволено было жить латинскому патриарху. Ходатайство это, впрочем, осталось без успеха. Мало того, около 1510 года турецкое правительство открыло, что иезуиты в Константинополе служат агентами французского Короля Генриха IV, что они внушают грекам несбытные надежды на Францию и возбуждают их к возмущениям. Иезуитам угрожала смертная казнь или, по крайней мере, изгнание из пределов турецкого государства. Тем не менее, однако ж, чрез ходатайство австрийского правительства и собственные хитрости, они не только успели спастись, но и опять скоро по прежнему усилились в Константинополе.

Утвердив центр своей пропаганды на Востоке в самом Константинополе, папы для той же цели открыли несколько важных учреждений в Риме. При том же Григорие ХIII был основан в Риме греческий коллегиум Св. Афанасия, в котором предположено было давать высшее образование детям богатых греков, конечно в духе латинства. В этом коллегиуме получили образование несколько замечательных ученых из греков и русских, которые сами сделавшись отступниками от православия, стали всячески стараться о том, чтобы распространить латинство между своими единоплеменниками и изобрели для этой цели несколько новых особенных приемов. Замечательнейшие из этих ученых воспитанников греческого коллегиума были: Петр Аркудий, Матвей Кариофил, Иоанн Каттуний, Франциск Кокка, Николай Аллеман, Каначчио Росси, и, в особенности, Лев Алляций; они стали писать большие сочинения на ту тему, что для Восточной Церкви очень легко соединиться с римскою, потому что эти Церкви всегда будто бы были согласны между собою во всем существенном (даже и в тех западных учениях, которые всегда отвергала Восточная Церковь – напр. в учении о папской власти, об исхождении Духа Святого от Отца и Сына и т. д.). Довольно близкое знакомство с Восточною Церковью и обширная ученость давали этим сочинениям вид правдоподобия и убедительности. Для подтверждения своих мыслей, они также старались разыскивать в издавать старые памятники греческой литературы, в каком-нибудь отношении благоприятствующие мысли об Унии с Римом, выискивать в греческих богослужебных книгах следы согласия с латинскими мнениями, а, в случае надобности, не стеснялись сами выдумывать и выдавать за древние какие-либо свидетельства в пользу латинства; вставлять благоприятствующие латинству выражения в греческие богослужебные книги, и в сочинения древних греческих церковных учителей, перепечатываемые и издаваемые на Западе и т. д. При таких ученых пособиях латинская пропаганда могла надеяться еще успешнее вести свою деятельность по отношению к Восточной Церкви.

При папе Григорие ХV в Риме положено было начало громадному миссионерскому учреждению, известному под названием «Congregatio ргораgandae fidei». Это учреждение в течении времени приобрело огромнейшие средства для своего поддержания и распространения. Оно разделено было на несколько отделений, в которых предположено готовить миссионеров для распространения христианства (католического) во всех странах света. В нем, между прочим, обращено было большое внимание на приготовление миссионеров к распространению латинства между восточными христианами, как православными так и, принадлежащими к различным сектам – между несторианами, армянами, маронитами и др.

При таких широких средствах и усиленных действиях латинской пропаганды, представителям Восточной Церкви со своей стороны нужно было усилить бдительность и направить силы к отражению влияний латинства. К счастью для греческой Церкви, в ней во время самого крайнего ослабления и унижения и самых усиленных действий латинской пропаганды появлялись такие пастыри, которые умели проникать хитрые замыслы иезуитов: посвящали все свои силы на борьбу с ними, и, хотя сами нередко должны были жертвовать спокойствием, честью и жизнью в этой борьбе, однако, успевали во время отклонять от греческой Церкви, угрожавшую ей опасность со стороны латинства. Замечательнейшим из таких пастырей в первой половине ХИII века был Кирилл-Лукарис, патриарх, сначала александрийской, потом константинопольской Церкви. После пятнадцатилетнего управления александрийскою Церковью, вступив в 1622 году на патриарший престол константинопольский, Кирилл Лукарис направил все свои силы на борьбу с иезуитством, в то время сильным в Константинополе. Он был человек образованный, много учился, много путешествовал по Европе в молодые годы; находился в сношениях со многими знаменитыми учеными европейских университетов. Он понимал, что успех иезуитской пропаганды на Востоке всего более рассчитан на упадке образования между греками, и потому всячески старался поднять образование в православном народе, поддерживал сношения с западноевропейскими учеными, посылал молодых даровитых людей в западные университеты (из них образовались твердые и ученые поборники православия, каков например был один из учеников Кирилла, Митрофан Критопул, в последствии патриарх александрийский). В самом Константинополе Кирилл основал типографию, с целью печатать в ней сочинения против латинства, для противодействия сочинениям, распространяемым иезуитами; дело это поручено было надзору ученого греческого монаха Григория Метаксы. С другой стороны, зная, что успех иезуитства много поддерживается пособием политической силы, Кирилл старался, с своей стороны, противопоставить им другую политическую силу. Влияние иезуитов при султанском дворе поддерживалось послами католических государств – Французского и Австрийского. Для противодействия им Кирилл сблизился с представителями протестантских держав – Англии и Голландии. С этого времени успехи латинства на Востоке и самое положение православной Церкви в Греции много зависели от того, какая политическая сила брала перевес при султанском дворе, попеременно поддающемся влиянию то католических, то протестантских держав. Политика Кирилла иногда имела такой успех, что действия иезуитов в Константинополе были совершенно стеснены, и даже, однажды, в 1628 году, ему едва не удалось выхлопотать у правительства указ об изгнании иезуитов из Константинополя. В свою очередь иезуиты направляли все свои усилия против Кирилла; пятнадцать лет патриаршества Кириллова в константинопольской Церкви прошло в непрерывной борьбе. Были попытки привлечь Кирилла на сторону папы мирными соглашениями. От самого папы Урбана VIII был подсылаем к нему легат России (воспитанник коллегии Св. Афанасия) с предложением вступить в союз с Римом на условиях флорентийского единения. Но когда эта попытка не удалась, иезуиты повели борьбу с Кириллом в самом Константинополе. Четыре раза патриарх Кирилл Лукарис был свергаем с престола и на место его происками иезуитов, были возводимы приверженцы их – Григорий Амассийский, Кирилл Контарис, Афанасий Пателларий. В продолжении пятнадцати лет двенадцать раз турецким правительством, которое попеременно поддавалось влиянию то той, то другой партии, производимы были перемены на патриаршем престоле: то возводим был Кирилл Лукарис, то кто-либо из упомянутых приверженцев иезуитской партии, пока наконец иезуитам не удалось отделаться от Кирилла совершенно. Орудием иезуитских действий против Кирилла был прежде всего подкуп. Зная жадность турецкого правительства к деньгам, и, пользуясь тем постыдным обычаем, что турецкое правительство всегда брало большие деньги при возведении нового патриарха на Константинопольский престол, иезуиты старались возвышать эту позорную цену с тем, чтобы низвергнуть с патриаршего престола своего врага и возвести на него кого-либо из своих приверженцев. А турецкое правительство радо было случаю каждый год менять патриархов и получать при этом новые и все большие и большие взносы; плата за патриаршее достоинство достигла до самой высокой цены, и патриаршая кафедра вошла в неоплатные долги. Другое еще более сильное орудие, пущенное в ход иезуитами в борьбе с Кириллом, была клевета. Они представляли турецкому правительству в неблагоприятном свете сношения Кирилла с западными протестантскими учеными, – дружбу его с английским и голландским Посольством, – обвиняли его в политических замыслах, в измене. В проповедях, говоренных Кириллом, в сочинениях, печатавшихся в его типографии, они выписывали места, направленные против магометанской религии и, являясь непризванными ревнителями сей последней, представляли эти места на вид турецкому правительству. Следствием этого было то, что раздраженные турки разрушили основанную Кириллом типографию и едва не убили самого Кирилла за оскорбление магометанской религии. Не довольствуясь наговорами на Кирилла пред турецким правительством, иезуиты старались оклеветать его пред самою православною церковью. Сношения Кирилла с западными протестантскими учеными, дружбу его с послами протестантских государств иезуиты старались объяснить тем, что Кирилл сам держится протестантских убеждений. В 1632 году напечатано было в Женеве, под именем Кирилла Лукариса «Исповедание веры», написанное в кальвинистском духе. Протестанты обрадовались этому сочинению, видя в нем выражение сочувствия восточной Церкви к протестантству и стали поддерживать молву, что это «Исповедание» действительно написано Кириллом. Иезуиты, являясь на этот раз ревнителями уже не магометанства, а православия, обратили этот случай в новое обвинение против Кирилла. Кирилл не стал гласно протестовать против приписываемых ежу протестантских воззрений, вероятно для того, чтобы не потерять поддержки английского и голландского посольств. При содействии иезуитов, это произвело большую смуту в восточной Церкви. Многие из православных стали подозревать Кирилла в не православии. В 1632 году Кирилл Лукарис был низвергнут с престола. Поставленный на его место приверженец иезуитов, Кирилл Контарис, в 1635 году, собрал в Константинополе Собор, на котором предал проклятию кальвинистское исповедание веры, и Кирилла Лукариса, как его составителя. На других православных Соборах, собиравшихся по этому делу (два раза в Яссах под председательством Феофана, патриарха иерусалимского в 1630 году и Парфения константинопольского в 1642 году, и окончательно на иерусалимском Соборе под председательством ученого патриарха Досифее) Кирилл Лукарис бил оправдан от этих обвинений на том основании, что в других сочинениях Кирилла, кроме приписанного ему «Исповедания веры», и в личных беседах его всегда выражалось чистое православное учение.⁷ Как бы то ни было, Кирилл Лукарис и после 1637 года еще три раза был на константинопольском престоле, до самой смерти не преставал бороться с иезуитами. Последнее обвинение иезуитов против него было основано на том, что Кирилл находился в сношениях с юго-западною Россиею, которая тогда в церковных делах зависела от константинопольского патриарха. Иезуиты вывели из этого такое обвинение, что Кирилл подстрекает казаков к нападениям на Турецкую Империю. Турецкое правительство поверило этому доносу и знаменитый Кирилл Лукарис в 1638 году был в последний раз низвергнут с патриаршеского престола, заточен в крепость, удавлен там и труп его был брошен в море.

Подобным же образом, и после Кирилла Лукариса, иезуиты старались разделываться с теми из патриархов константинопольских, в которых видели наиболее ревностных противников их замыслам. Так, в 1650 году патриарх константинопольский Парфений II, по проискам иезуитов обвиненный в сношениях с русским правительством, отправлен в заточение, на пути убит и брошен в море. В 1657 году один из иезуитских аббатов представил визирю письмо патриарха Парфения III к валахскому господарю, в котором патриарх просил господаря прислать денег на уплату патриаршего долга, присовокупляя в увещание ему такие слова: «прийдет царствие Божие, в котором милостивые получат воздаяние.» Иезуит объяснил турецкому правительству, что под именем царствия Божия здесь высказывается надежда на русское царство. Вследствие этого приказано было уважаемого народом патриарха Парфения повесить на воротах Константинополя; опозоренный труп его три дня оставался на глазах народа и затем брошен в море.

Разделываясь подобным образом со своими православными противниками, иезуиты также старались отделаться от другой партии, противодействовавшей им – протестантской, которая не мало стесняла свободу их действий в Константинополе. Около 1670 года иезуиты чрез французского посланника стало хлопотать пред турецким правительством, чтобы оно выслало из своих владений гугенотов, переселившихся от гонений Людовика XIV из Франции в Турцию. Но турецкое правительство, находя свои выгоды во взаимном соперничестве католиков и протестантов, отвечало французскому посланнику, что оно согласится выслать гугенотов из своих владений разве только вместе с иезуитами. Это взаимное соперничество двух западных исповеданий, доходившее нередко до самых мелочных интриг, унижая их в глазах самой Порты, не мало предохраняло греческих христиан от прельщений пропаганды того и другого исповеданий.

Под конец XVII и в начале ХVIII века иезуитская пропаганда между греками, сирийцами, и в особенности армянами до того усилилась и сделалась открытою, что само турецкое правительство нашло необходимым ограничить ее. В некоторых местах иезуитские коллегиумы были закрыты; иезуитам угрожало совершенное изгнание из турецких владений. В 1694 и за тем в 1707 годах турецкое правительство обнародовало два указа (хатти-шериф), в которых строжайшим образом запрещалась пропаганда латинства; за отступление в латинство в указе 1707 года назначалась ссылка на галеры, а за увлечение других в латинство смертная казнь. Иезуиты старались уверять турецкое правительство в превосходстве латинства пред всеми другими христианскими исповеданиями, в особенности пред таким, например, как армянское монофизитство. Но турецкое правительство, на суд которого отдавалось иезуитами сравнение христианских исповеданий, совершенно справедливо с своей точки зрения отвечало им: «нам все равно как бы христиане не почитали своего Христа, но иезуиты во владениях султана служат агентами и шпионами папы и других враждебных Турции западных государств; они возмущают наших подданных; на них жалуются все восточные христиане – и православные, и армяне и марониты». Потому и признано необходимым ограничить пропаганду латинства.

Тем, не менее, стесненная в Константинополе, пропаганда иезуитов успешно продолжала свои действия на греческих островах и в Малой Азии. Проповедуя христианство евреем и туркам в Малой Азии, латинские миссионеры всюду старались совращать и православных христиан, уверяя их в том, что римская Церковь будто бы совершенно согласна в своем учении с греческою Церковью и отличается от ней только большим могуществом и большею снисходительностью в церковных требованиях и предписаниях, – напр. относительно постов. По этому случаю патриархи восточные: александрийский, антиохийский и иерусалимский, под председательством константинопольского патриарха Иеремии III, и в присутствии многих греческих епископов, нашли нужным в 1772 году, собрать в Константинополе Собор. На этом Соборе осуждено было римское учение о главенстве папы над Церковью христианскою, о непогрешимости папы и его притязаниях на светскую власть. Также осуждены были и другие важнейшие нововведения латинства; прибавление в Символу Веры слова «Filioque», употребление опресноков в евхаристии, причащение мирян под одним видом, запрещение миропомазания священникам, лишение причащения младенцев, учение о чистилище, пост в субботу. На патриарха Иеремию III также сделан был донос Порте в сношения с русским правительством, находившимся тогда во вражде с Турциею; вероятно это было не без содействия иезуитов. Турецкое правительство, впрочем, не обратило большого внимания на этот донос. Иеремия был оставлен на престоле; только должен был по этому случаю уплатить 50.000 пиастров штрафа.

В половине XVIII столетия в Риме особенно усилились хлопоты о присоединении греческих христиан к римской Церкви – при папе Бенедикте ХIV. Выходя из того предположения, что незначительные успехи латинской пропаганды на Востоке зависят от того, что римские миссионеры не умеют обращаться с греческими христианами, и отталкивают их от себя своею жестокостью и нетерпимостью, папа Бенедикт XIV учил своих миссионеров обращаться с греками, как можно мягче, и относиться с полною терпимостью ко всем греческим обрядам. Он издал даже в 1755 году на этот предмет нарочитую буллу. (Allatae Sunt), в которой называл греческие обряды достопочтенными обрядами, и старался уверить восточных христиан, будто римская Церковь всегда относилась с любовью и уважением к их обрядам. Льстивые прельщения латинства также мало, впрочем, имели влияния на греческих христиан, как и прежние насильственные действия его. Между греками в половине XVIII века до такой степени усилилась опять ненависть к латинству, что сам народ стал требовать от иерархии восстановления употреблявшегося на Востоке в средние века, и потом прекращенного, обычая, перекрещивать латинцев при обращении в православие, – чтобы знали латинцы, что в православной Греции смотрят на них, как на некрещеных язычников. Один исступленный монах греческий стал распространять в народе, что сам Бог внушил ему проповедовать о перекрещивании еретиков обращающихся в православную веру. Патриарха константинопольского Паисия II в 1752 году народ изгнал из патриаршеского дома, по подозрению, что он благосклонно относится к латинству. При преемнике его Кирилле V действительно восстановлен был опять в греческой Церкви обычай перекрещивания латинцев, который держится там и до настоящего времени. А при одном из преемников Кирилла, – Самуиле I (одном из самых энергических патриархов константинопольских) на греческом острове Хиосе, по распоряжению самого турецкого правительства, были заперты латинские храмы и изгнаны латинские миссионеры.

Таковы были отношения между греческою и римскою Церквами со времени падения Константинополя до текущего столетия.

В текущем XIX столетии особенною ревностью к распространению на Востоке римского влияния отличается правление папы Пия IX. Хотя, может быть, в настоящее время, в самом Риме менее, чем когда-нибудь, остается надежды на подчинение Восточной Церкви римскому господству, тем не менее папа Пий IX, во все свое правление, из всех сил старающийся показывать, что не смотря на жалкое положение папства в настоящее время он признает и удерживает за собою все прежние права и притязания своих предшественников, старался, подобно им, от времени до времени заявлять, что римская Церковь и в настоящее время не оставляет властолюбивых притязаний на Восточную Церковь.

В самом начале своего управления Пий IX, отправляя на Восток своего легата архиепископа Иннокентия для переговоров с Портою по делам политическим, вместе с ним 6-го января 1848 года послал окружное послание ко всем, находящимся во владениях султана восточным христианам с приглашением к соединению. Послание это было обращено ко всем христианским восточным сектам, но, главным образом, в нем имелась в виду православная греческая Церковь. В послании расточались похвалы просвещению и благочестию древнего православного Востока; высказывалась отеческая скорбь о настоящем отчуждении его от попечения и надзора римской Церкви; указывались примеры, с каким почтением и любовью древние знаменитые пастыри Востока относились в римской Церкви; приводились доказательства в пользу главенства папского, давным-давно известные и опровергнутые на Востоке, и в заключение высказывалась надежда на поспешное и решительное «без всякого отлагательства» обращение восточных христиан к римской Церкви. Надежда эта, однако ж, не оправдалась. Послание папы мало произвело влияния на восточных христиан.

В ответ на папское послание константинопольский патриарх Анфим, с подчиненными ему епископами константинопольского Собора, составил свое Окружное Послание от лица Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви ко всем православным христианам. В этом послании тщательно разобраны представленные папою основания римского учения об исхождении Св. Духа и власти папской; римская Церковь за свои нововведения прямо названа еретичествующею, и послание Пия IX подвергнуто Соборному осуждению. Всем православным христианам внушалось всячески беречься от прельщений папизма, и хранить православную веру, по преемству им преданную, чистою и неповрежденною, как истекла она из уст первых служителей Слова, дабы и в грядущие поколения передать ее без всякого изменения, дабы и они не постыдно и без упрека могли говорить о вере своих предков. Вместе с тем самому папе в этом послании косвенно внушалось, чтобы он не надеялся на успех своего обращения к восточным христианам, что православных христиан никто не может отклонить от веры их предков, подобно тому как и предков не могли отклонить от нее никакие их прельщения, – что в православной Церкви невозможны никакие сделки и соглашения с неправославием, так как в ней ни патриархи, ни Соборы никогда не могли внести ничего нового, так как в православной Церкви хранитель веры есть самое тело Церкви, т. е. самый народ, который всегда желает сохранить веру свою неизменною, и согласною с верою отцов, как это испытали многие из пап и латинствующих патриархов, со времени разделения нисколько не успевшие в своих против нее покушениях; напротив в западной Церкви, как прежние папы могли удобно по своему произволу и насильственно вводить разные новизны, так нынешнему папе, если он действительно ревнует об истинной вере и единении Церкви нужно было бы предпринять все возможные усилия к тому, чтобы восстановить древнюю чистоту православия. Тогда он по истине был бы началовождем богоугодного предприятия, начальником в мире и епископом в правде, и православные епископы готовы были бы не только оказывать ему всякую почесть, воздаваемую его древним православным предшественникам, но и лобызать святую руку, отершую слезы матери Церкви. Это послание было подписано патриархами александрийским, антиохийским, иерусалимским, двадцатью девятью епископами – членами константинопольского, антиохийского и иерусалимского Синодов, и распубликовано во всей православной Восточной Церкви от 6 мая 1848 года. В Русской Церкви оно также было переведено и напечатано «с разрешения Святейшаго Правительствующего Синода».⁸ Кроме того написано было на послание папы несколько частных опровержений весьма обстоятельных.

Двадцать лет после этого папа не делал новых обращений к Восточным христианам, и только в своей консистории неоднократно высказывал жалобы на то, что греки не вняли его отеческому призыву и медлят обращением к римской Церкви. В 1868 году, созывая новый Вселенский Собор в Риме, папа 8 сентября опубликовал новое послание к епископам восточного обряда, не находящимся в общении с апостольским престолом, в котором он с прежними сожалениями о гибельности разрыва церковного, но уже без всяких новых разъяснений своих прав и без всяких определенных условий относительно соединения, прямо приглашает восточных христиан, отторгнутых кознями диявола от общения с святою римскою Церковью, обратиться к единому твердому и непоколебимому камню, на котором Христос утвердил Церковь, к средоточию католической истины и единства, т. е. к папской власти и римской Церкви, и увещевает восточных епископов прибыть для восстановления союза на созываемый им Вселенский Собор, подобно тому, как некогда греческие епископы являлась на лионский и флорентийский Соборы. Понятно какое впечатление должно было произвести на Востоке это новое послание папы. Константинопольский патриарх Григорий, заранее узнавший содержание его из газет, отказался принять его, а послам папским явившимся к нему с этим посланием словесно объяснил, что «так, как папа в своем послании не отступается от своих старых принципов, противных Восточной Церкви, а Восточная Церковь тем более не имеет никакого основания отступаться от своих древних начал, то между ними никаких новых соглашений и переговоров быть не может, никакое рассуждение и согласие невозможны там, где нет взаимного расположения к нему, проистекающего из согласия убеждений. На предложения папские Восточная Церковь в 1848 году дала ответ, в котором прямо и ясно показано различие между ее апостольскими началами и принципами Рима. Повторять еще раз этот ответ значило бы растравлять застарелые раны и раздражать затихшую ненависть. Соединение Церквей возможно только под условием возвращения всех к древнему кафолическому православию, от которого мало по малу удалился Рим, образовав пропасть разделяющую его с православным миром нововведенными догматами и правилами, неимеющими основания в священном предании. Поэтому если западные епископы, имея сомнение в каких-нибудь из своих догматов, хотят собраться, чтобы пересмотреть их, пусть они это делают, когда и как хотят. Но православные христиане не имеют никакого сомнения о преданных им догматах веры; поэтому восточные епископы не имеют никакой надобности ехать на Собор, созываемый папою, тем более, что Собор, который хотят называть Вселенским, созывается со всем не так, как созывались древние Вселенские Соборы». В подобном же духе отвечал на приглашение папы александрийский патриарх.

Во всех новых обращениях папы к восточным христианам замечательно то, что римская Церковь доселе не оставляет своего гордого самоуверенного тона по отношению к восточной Церкви. Папа приглашает в соединению греческую Церковь не на правах равенства, а на условиях подчинения; он ищет в восточной Церкви не общения, а господства, и смотрит на восточных христиан и на восточных епископов не как на братьев, а как на непокорных подданных, отложившихся от его власти; он приглашает их собственно не к братскому соединению, а к рабскому подчинению себе. В самых сожалениях папы о несчастном разрыве Церквей и о бедствиях, постигших после него православный Восток, высказывается несправедливая и обидная для восточных христиан мысль, будто не западная, а восточная Церковь была единственною виновницею разрыва и она же несет на себе все несчастные последствия его. Подобным отношением к делу, подобными приглашениями к соединению римская Церковь, конечно, не может привлечь в себе; скорее еще более может возбуждать против себя восточных христиан. Понятно, что до тех пор, пока в Риме неизменится такое отношение к восточным Церквам и к вопросу о соединении, никаких искренних и серьезных переговоров о соединении с римскою Церковью у восточных Церквей быть не может.

Помимо этих открытых торжественных приглашений в соединению, которые в настоящее время едва ли возбуждают какую-нибудь надежду на успех в самом Риме и делаются больше для вида и тона, чтобы показать миру, что пава, и, в настоящее время, при всех своих затруднительных обстоятельствах, не падает духом и не думает отказываться от своих прежних притязаний на восточную Церковь, точно также как и от прав собирать вселенские Соборы и объявлять новые догматы веры, в римской Церкви, в правление Пия IX были придумываемы и даже приводимы в действие и другие меры и предположения к распространению папского влияния в восточных Церквах. На такие меры не мало возбуждали римскую Церковь в последнее время отступники от православия из греков и русских, которые сами, сделавшись изменниками отечественной веры, мечтали и других своих соотечественников увлечь в послушание папству.

В пятидесятых годах ревностным деятелем по вопросу о соединении Церквей явился в Риме знатный и ученый грек Питципиос, по личным неудовольствиям с патриархом константинопольским перешедший в Рим. В 1853 году он представил папе проект, в котором, изобразив в самых резких чертах жалкое состояние восточных Церквей, находящихся в разрыве с Римом и непрактичность всех доселе употребляемых мер латинской пропаганды на Востоке, предлагал новые меры к воссоединению Церквей. В сущности предложения Питципиоса мало заключали в себе нового. Он выражал ту мысль, что для соединения Церквей необходимо созвать вселенский Собор, при содействии кого-либо из сильных государей европейских – русского императора Николая Павловича или Французского Наполеона III, так как и в древности вселенские Соборы созывались императорами. На этом Соборе должны быть рассмотрены и порешены догматические и обрядовые разности между восточною и западною Церквами. Но прежде вселенского Собора, дабы подготовить к нему христиан восточных и западных, необходимо основать восточное христианское общество, которое бы, имея своих членов на Западе и на Востоке, содействовало делу Унии нравственно и материально. Папа утвердил предложение Питципиоса и в 1855 году открыт был в Риме центральный комитет восточного христианского Общества, состоящий из 12-ти духовных и светских сановников, и ученых богословов римской Церкви, под председательством самого Питципиоса. Питципиос старался действовать в пользу Унии не только личным влиянием, но и учеными сочинениями. В 1855 году издано было им в Риме, с одобрения папского, сочинение «Восточная Церковь» (L’eglise orientale), написанное в духе прежней иезуитско-униатской ученой школы Льва Алляция с братиею. Он старался показать в этом сочинении, что соединение восточной Церкви с римскою не представляет никаких существенных затруднений; что восточная Церковь искони находилась в союзе с римскою, признавала авторитет папы и в других догматах была согласна с римскою Церковью; что причиною разделения Церквей были не какие-либо существенные догматические разногласия, а личное честолюбие патриархов греческих, каковы были Фотий, Керулларий и др.; что греки и после разделения всегда желали соединиться с римскою Церковью, и соединились было с нею на флорентийском Соборе, только этому опять помешала гордость к строптивость Марка Ефесского; что отделение от римской Церкви принесло грекам неисчислимые бедствия в политическом и нравственном отношениях. При этом Питципиос не жалел красок, чтобы представить в самих резких чертах невежество, суеверие и нравственный упадок своих соотечественников, греков, продажность, интриганство и различные злоупотребления греческой иерархии и т. д. При всем том усердие Питципиоса мало принесло плодов. К шестидесятым годам основанное им христианское восточное Общество потеряло в Риме всякий кредит. Сам Питципиос, поживши вблизи римского двора, разочаровался в своем увлечении римскою Церковью. В 1860 году он издал в Париже новое сочинение «Романизм» (Le Bomanisme), в котором изобразил темные стороны папства еще в гораздо более резках чертах, нежели в каких описывал прежде своих соотечественников, греков. Главные положения этого сочинения следующие: «существенный характер романизма заключается в стремлении к всемирному преобладанию: это стремление не есть стремление христианское; между христианством и романизмом такая же противоположность, как между светом и тьмою. Романизм – стремление языческое, в первые времена христианства он ознаменовал себя кровавыми преследованиями, воздвигнутыми в Риме против христиан. С разделения Церквей – с X века, и, в особенности, со времен Гильдебранда, романизм утвердился на папском престоле и сообщил римской Церкви тот же характер, каков имела древняя Римская Империя. Основные черты этого характера – насилие, коварство, ложь, унижение всяких человеческих прав, подавление свободы, употребление всевозможных, хотя бы безнравственных средств к распространению повсюду своего господства». Питципиос раскрывает эти характеристические черты романизма в истории Западной Церкви и в отношениях ее к Восточным Церквам, и выводит отсюда такое убеждение, что здесь то и заключается существенное препятствие к соединению Восточной Церкви с Западною, так как Восточная Церковь, держащаяся на других началах свободы и братства, никогда не может подчиниться насилию римскому. Такое лестное для римской Церкви сочинение прежний ревностный прозелит ее назвал политическим новым заветом христианства.

Одновременно с греком – ренегатом много хлопотал на Западе о присоединении к Риму Восточных Церквей русский ренегат иезуит князь Гагарин. Внимание этого прозелита латинства естественно обращено было более на его соотечественников русских, также как у Питципиоса на греков. В 1856 году он издал в Париже брошюру «Станет ли Россия католическою?» («La Russie sera-t-elle-catholique?») В этой брошюре он увещевает своих cooтечественников, русских, принять Унию с раненою Церковью, так как эта Уния будет весьма выгодна и для русского правительства, которое в католицизме найдет вернейшее средство против великих революционных замыслов и для русского духовенства, которое в союзе с Римом получит больше влияния и самостоятельности, и, конечно, для самого папы. При взаимном соглашении папы, Русского Императора и Русского Синода, Уния, но мнению Гагарина, не представляет никаких затруднений; что касается до разности в обрядах, то папа, конечно, оставит русским неприкосновенность их восточного обряда, а о разности в догматах нечего и говорить, она касается только нескольких пунктов римского учения, относительно которых, притом, на древних вселенских Соборах, так уважаемых, русскою Церковью, не било высказано ничего определенного; поэтому русская Церковь но отношению к этим разностям может держаться совершенно свободно. Предложение князя-иезуита своею нравственною бесцеремонностью возмутило многих образованных русских людей. В ответ ему, в нескольких статьях и брошюрах, была высказано, что руководствоваться в решении вопросов религиозных соображениями выгод недобросовестно я самые выгоды, обещаемые Гагариным от Унии, фальшивы; католицизм не может назваться охраною государств от революции; напротив революции всего чаще случаются именно в католических государствах, и, между прочим, в собственном государстве папы; союз с Римом не может дать православному духовенству большей самостоятельности, а напротив угрожает ему папским деспотизмом; соединение Церквей ни в каком случае не может быть сделано соглашением папы русского государя и духовенства (если бы таковое и могло состояться), так как это касается всего православного народа, который в вопросам веры относится гораздо искреннее и серьезнее, нежели князь-иезуит; в деле соединения Церквей важнейший вопрос касается разностей догматических, и этих разностей поэтому никак нельзя оставлять в стороне; догматические нововведения римской Церкви Восточная Церковь положительно признает произволом и заблуждением, противным учению древней Церкви, хотя об них и не было прямо говорено на древних Соборах; что касается, наконец, до разности в обрядах, то и в этом, на основании прежних примеров весьма трудно доверяться терпимости и добросовестности папской, которая всегда на первый раз обещает народам, соединяющимся с римскою Церковью, широкую свободу, а потом разными хитрыми и недобросовестными мерами старается в них подавлять всякие проявления свободы... Эти справедливые внушения не охладили в Гагарине усердия к униатской пропаганде.

В 1862 году он опубликовал новый проект Унии (L’avenir de l’eglise grecque-unie), в котором обращает свое внимание уже не на одну русскую, а вообще на Восточную Церковь. Указывая недостаточность мер, предпринимаемых в прежние времена к распространению латинства на Востоке, он предлагает свои меры, в сущности также не новые, для иезуитов. Прежние латинские миссионеры на Востоке, выходившие с Запада, мало знакомые с воззрениями и бытом восточных христиан, по признанию князя Гагарина, не только мало помогали, но иногда и вредили делу Унии; Гагарин рекомендует римской Церкви воспитать новых миссионеров Унии из самих же греков и на самом Востоке, дабы потом чрез них распространить униатскую пропаганду между их соотечественниками. Для этой цели он советует открыть в самом Константинополе центральную семинарию для образования униатского клира из всех восточных наций. Настоятелями и учителями в этой семинарии должны быть люди, несомнительно преданные римской Церкви, но такие, которые бы согласились в виду восточных христиан сами во всем следовать восточным обрядам. Таким образом они могут отклонить от себя те подозрения и предубеждения, какие имеют восточные христиане против латинских миссионеров. Проект достойный римской Церкви и ее ревностного прозелита!..

Не мало также от партии русских ренегатов, перешедших в латинство, (Голицын, Мартынов, Шувалов), выпущено было других сочинений по различным богословским и церковно-историческим вопросам, – с целью разъяснить восточным христианам, что для восточной и преимущественно для русской Церкви нет существенных препятствий к соединению с римскою Церковью, так как в ней всегда будто бы была склонность к такому союзу, что в самых богослужебных книгах Восточной Церкви есть доказательства в пользу латинских догматов о главенстве папы, об исхождении Духа Святого от Отца в Сына, о чистилище, о непорочном зачатии Пресвятой Девы, что определения флорентийского Собора обязательны для Восточной Церкви, что Св. Кирилл и Мефодий, просветители славянских племен, были приверженцы римской Церкви, что русская Церковь также основана была римскими миссионерами и долгое время (века до XV до митрополита Ионы или около того) находилась в союзе с римскою Церковью и т. д. Все эти мнения, основанные на самом произвольном истолковании исторических фактов, много раз и вполне основательно были опровергаемы православными писателями; тем не менее усердные прозелиты латинства не перестают при всяком удобном случае распространять их и досоле, чтобы колебать совесть нетвердых в вере и мало знакомых с историею Церкви своих прежних соотечественников. Не мало также в первые годы папства Пия IX хлопотал в Риме и в Париже об усилении средств латинской пропаганды на Востоке один поляк или точнее сказать – ополяченный русский из западного края Ипполит Терлецкий, в 1831 году, после неудавшегося польского восстания, бежавший из России в сделавшийся за границей униатским священником. В 1846 году он прибыл в Рим, и здесь, при содействии некоторых знатных особ, русской католички княгини Зинаиды Волконской и некоторых католических епископов, представил папе новый проект распространения Унии на Востоке. Главная причина малых успехов Унии между восточными христианами заключалась, по мнению Терлецкого в том, что в римской Церкви все еще недостаточно показывалось терпимости к обрядам восточных христиан. Нужно, чтобы обряды всех христианских восточных обществ пользовались совершенною равноправностью как между собою, так и с римским обрядом. На этом основании, по мысли Терлецкого, открыт был в июне 1847 года Комитет для уравнения обрядов, членами которого были епископы всех восточных униатских Церквей – греко-униатской, армяно-униатской, маронитской, мелхитской. В таком же духе Терлецкий предложил устроить коллегию для образования миссионеров на Востоке, в которой бы могли приготовляться в миссионерству способные молодые люди из всех восточных племен – из греков, русских, армян, сирийцев, коптов и т.д. Набравши для своей цели довольно денег, Терлецкий сам отправился на Восток разыскивать способных молодых людей для приготовления к миссионерству, и щедрыми обещаниями успел привлечь к этому делу несколько человек. Революция 1848 года расстроила планы Терлецкого и помешала ему устроить коллегию в Риме. Тогда он перенес свою деятельность в Париж и здесь также нашел сильных покровителей своему делу в лице главы польских эмигрантов, князя Чарторыйского, французского графа Монталанбера, Парижского архиепископа Сибура, знаменитого проповедника Лакордера и др. В начале дело Терлецкого пошло довольно успешно и ему удалось открыть в Париже свою коллегию, и новый комитет для соединения Церквей, состоящий большею частью из проживающих в Париже польских эмигрантов. Но потом материальные средства Терлецкого истощились; в коллегию его никто не шел учиться и предприятие Терлецкого также, как и предприятие Питципиоса, наделавшее в начале много шуму, кончилось ничем.

Испытывая неудачи новых проектов и планов к распространению своего влияния на Востоке, папа Пий IX заботился также и об усилении старых уже испытанных средств и орудий латинской пропаганда. Главных из таких орудий остается доселе Congregatio propagandae fidei. В начале шестидесятых годов папа образовал особенную, комиссию из членов пропаганды для обсуждения мер к успешнейшему распространению католицизма на Востоке. Комиссия признала нужным учредить в Риме новую постоянную конгрегацию для специального заведывания делами восточной пропаганды. Об открытии этого нового учреждения папа опубликовал особенною буллою 6 января 1862 года. «С первых дней нашего первосвященства, говорятся в этой булле, мы обратили свои взоры на Восток в пламенно молились благому и милосердному Богу об утверждении в вере тех, которые находятся в единении с апостольским престолом, и о возвращении в лоно римской Церкви, вне которой нет спасения, тех восточных христиан, которые от нее отчуждены... Мы понимаем, что наше апостольское призвание возлагает на нас обязанность посвящать нашу отеческую заботливость и усугубленные усилия на духовное благо Востока... Поэтому, будучи в высшей степени озабочены духовным благом восточных христиан, и будучи при том готовы на всякое предприятие для этой цели, мы учреждаем, нынешними своими апостольскими определениями, постоянную Конгрегацию для специального заведывания делами пропаганды в Восточных Церквах. Новая Конгрегация, по усмотрению кардинала – префекта пропаганды, составится из достаточного количества кардиналов, и будет иметь своих отдельных советников и своего секретаря... С этою целью признается нужным созвать в Риме несколько духовных лиц, известным по своим познаниям в языках и делах Востока, которых содействие может принести большую пользу новой Конгрегации. Конгрегация эта будет носить название «Конгрегации пропаганды для дел восточного обряда».

Как идут дела этого нового учреждения, направленного против самостоятельности Восточных Церквей, и имеет ли оно какие-нибудь успехи мало известно. Папство не перестает обольщать себя надеждами на распространение своего влияния на Востоке. На Западе от времени разглашают слухи, что дела римской пропаганды идут ревностно и неутомимо, и имеют свои результаты. Тем не менее, помимо частных уклонений к католицизму из среды православия, возможных конечно между людьми слабо преданными своей вере, или увлекающимися какими либо фальшивыми расчетами, вообще говоря, римская пропаганда на Востоке теперь менее, чем когда либо, может рассчитывать на значительные успехи. Если и в прежние времени при самом блестящем развитии папского могущества, и самом крайнем положении православного Востока, Восточная Церковь, при помощи Божьей, неизменно сохранила в продолжении многих веков святой залог православия – твердость веры и самостоятельность церковного управления, – то тем менее может надеяться папство поколебать ее самостоятельность в настоящее время, когда самостоятельность самого папства так сильно колеблется на саном Западе Европы.

Еще более, чем грекам, пришлось терпеть от властолюбивых латинских притязаний славянам. Славянские племена, раскинувшиеся на обширнейших пространствах в средине между округами константинопольского и римского патриархатов – между Восточною и Западною Церковью, издавна обращали на себя внимание той и другой, и в продолжение многих веков были предметом постоянной борьбы между ними. Славянские племена обнаруживали особенную склонность к Восточной Церкви, так, что православие можно назвать по преимуществу их родным любимым исповеданием. Тем не менее Западная Церковь никогда не оставляла надежд и стремлений привлечь их на свою сторону, и в значительной степени успела в этом. В саном начале своей христианской истории, все славяне исповедывали православную веру с восточном обрядом. Теперь, кроме славян населяющих Россию, целая половина остальных перешла к Западной Церкви. В настоящее время, кроне русских, только южные болгары и сербы остаются православными; большая часть западных (поляки, чехи, моравцы, словаки, хорваты) сделались католиками; некоторые, чрез католицизм, перешли в протестантство. Таким образом Западная Церковь в среде славянского мира оторвала от православия целые племена – целые миллионы славянского население. Каким образом это совершилось? В настоящее время, когда наука только что стала обращать внимание на историю славян, еще мало расследованы темные пути латинской пропаганды в среде славянского мира; тем не менее, по самой обширности результатов, достигнутых здесь Западною Церковью, можно предполагать, каких хитростей, усилий и насилий стоило здесь западной пропаганде отторжение от православия нескольких стран и народов.

Проповедь христианская между славянами, жившими близко к границам восточной и западной Империи, начала распространятся очень рано – в самые первые века христианской истории. И в то время, когда еще Западная и Восточная Церковь были совершенно согласны между собою в своем духе и в своих верованиях; славяне не делали различия между ними, и принимали христианство, откуда какому племени было ближе и удобнее – славяне, жившие по берегам Черного моря и Дуная от миссионеров греческих, а те, которые жили около Адриатического моря – от миссионеров латинских. У тех и других было уже несколько епископских кафедр; из них восточные примыкали к округу константинопольского патриарха, а западные к римскому округу.

Христианство между славянами в начале было очень непрочно. Христианские населения составляли слабое меньшинство среди преобладающего язычества. Почему христианство в то время не было принимаемо у славян целыми племенами, существенною причиною этому, между прочим, было то, что славяне тогда не слышали христианской проповеди на своем языке; те из них, которые принимали христианство от восточных священников, должны были принимать греческое богослужение, а от западных – латинское. Славянам не хотелось подчиняться ни греческому, ни римскому влиянию, и большинство их предпочитало оставаться язычниками; меньшинство, принявшее христианскую веру, было, поэтому, слабо. Почти нет известий, чтобы славяне – христиане били стесняемы в исповедании своей веры своими единоплеменниками славянами – язычниками. Но когда в их страны приходили новые сильные варварские племена, и покоряли их себе, они нередко подавляли у них христианство. Так у западных славян Паннонских, христианство в V веке было подавлено гуннами; у южных славян придунайских успехи христианства в VII веке были на время задержаны пришлым племенем болгарским, (болгары пришедшие в дунайские страны от берегов Камы и Волги, были по происхождению своему не славянского племени, и уже, в последствии, поселившись между покоренными ими славянами, они слились с ними).

В таком положении находилось христианство у славян до IХ века. С IX века открылось особенно сильное влияние христианства на славянские страны – с Востока и с Запада. И так, как в это время уже начинала обозначаться существенная разность в характере и направлении Восточной и Западной Церкви, – Восточная Церковь по отношению к славянам являлась развивающею, духовнопросветительною, Западная же подавляющею политически завоевательною силою, то славяне с этого времени стали обнаруживать явное сочувствие к Восточной Церкви, а от Западной стали отвращаться. На Востоке к славянам придунайским христианство проникало от греческой Церкви через частных людей мирным путем; – при частых столкновениях болгаров с греками, от греческих пленных, забираемых в плен болгарскими войсками; наконец, из тех славянских поселений, которые сохранили остатки издавна принятого ими христианства и под владычеством болгаров, христианство распространилось в землях занятых болгарами – незаметно, но постоянно, так, что в половине IX века само правительство болгарское, в начале противодействовавшее христианству, начало склоняться к нему. На Западе – к паннонцам, моравам, чехам и прибалтийским вендам. Христианство шло от Западной Церкви правительственным путем, завоевательною политическою силою. Карл Великий, усердный приверженец и в тоже время самовластный распорядитель Западной Церкви, друг и союзник пап, покоривши своей власти германские племена, и насильственным образом утвердивши христианство у тех из них, которые доселе еще находились в язычестве, захотел распространить свои завоевательные и миссионерские стремления и на соседственные с ними западные славянские страны. Его примеру следовали его преемники, и с этого времени западные славянские страны стали подвергаться постоянному политическому и религиозному гнету со стороны западной священной римской Империи, представители которой (западные Императоры), при всех своих нередких частных несогласиях с папами, считали однако ж своею обязанностью распространять, сколь возможно далее, духовное господство римской Церкви. В землях славянских стали появляться немецкие войска и вместе с ними латинские миссионеры; проповедь латинства шла повсюду с распространением политического влияния немцев в славянских странах. Как скоро где утверждалось господство немцев, воздвигались латинские храмы, поставлялись латинские священники, и даже учреждались целые епископии для таких славянских стран (напр. для прибалтийских вендов), в которых еще совсем не было распространено христианство (по известному обычаю римской Церкви поставлять епископов in partitas infidelium, т. е. для стран вовсе непринадлежащих к римской Церкви, но в которых она заранее надеется впоследствии утвердить свое господство). Вожди славянские с своими дружинами, попадавшие в плен к немцам, заставляемы были силою принимать христианство. Понятно, однако ж, что такой способ латинской пропаганды не мог внушить западным славянам расположения в римской Церкви. Поэтому не смотря на все старания западных миссионеров, подкрепляемых военною силою, – несмотря и на то, что у западных славян была уже достаточно подготовлена почва к принятию христианства, и было расположение к нему, – христианство подвигалось у них очень туго. Славяне, в особенности прибалтийские венды, которые всего более подвергались гнету немцев, ожесточенно сопротивлялись распространению латинства, – убивали латинских миссионеров, изгоняли латинских священников, неистово ругались над христианским богослужением, не смотря на то, что дух религиозного преследования вообще был чужд славянским племенам. Славяне видели здесь не религиозную, а больше политическую борьбу. Отстаивая свое старое язычество против латинской пропаганды, славяне вместе с тем отстаивали свою народную самостоятельность против господства немцев.

Между тем около половины IX века от Восточной Церкви, из под руководства тогдашнего знаменитого представителя ее, патриарха Фотия, вышли в среду славянского мира два великие проповедника – Св. Солунские братья Кирилл и Мефодий, которые обратились к славянам с проповедью слова Божия на их родном языке; которые составили для славян, соответствующую свойствам их языка азбуку; перевели важнейшие священные и богослужебные книги на славянский язык, и всюду где ни проповедовали, вводили православное богослужение на славянском языке. Радостная весть об этом быстро распространилась по всем южным и западным племенам славянским, и славяне друг пред другом спешили призывать к себе проповедников святой истины на родном языке. Свв. Кирилл и Мефодий сначала насадили христианство в кожных пределах России – в Тавриде, где под владычеством турецкого племени хазар жили русские славянские племена, и около своего родного города Солуня между македонскими славянами. За тем Борис, князь болгарский, призвал к себе Св. Мефодия, и принял от него христианство. Далее весть о благословенной деятельности святых братьев проникла и к западным славянам. И западные славяне так несочувственно слушавшие приходивших к ним латинских проповедников, теперь сами стали звать к себе проповедников с Востока. В 862 году князья моравские Ростислав и Святополк и паннонский Коцел прислали в Византию просить к себе проповедников, которые могут возвещать славянам величие Божие на их родном языке. Успешно распространилась христианская проповедь в Моравии и Паннонин и свв. проповедники успели даже в короткое время из среды самих славян приготовить себе надежных помощников – учеников, которые могли бы продолжать их дело после смерти их. Отсюда христианская вера проникла в Богемию (при князе Боривое и его жене Людмилле) и на берега Вислы (в Польшу). И сербы, занимающие обширное пространство земли между Адриатическим морем и Дунаем (нынешнюю Далмацию, Кроацию, Черногорию, Герцеговину, Боснию и собственно так называемую Сербию), у которых доселе христианство держалось только по местам довольно слабо, услышав о славянской проповеди Свв. Кирилла и Мефодия, приняли теперь большинством православную веру со славянским богослужением, вместе с подчинением влиянию константинопольского Императора Василия, македонского славянина но происхождению.

Таким образом, почти весь славянский мир (кроме внутренних стран России и прибалтийских славян, до которых не дошла проповедь Свв. Кирилла и Мефодия) огласился звуками православного богослужения на славянском языке.

В Западной Церкви не могли не обратить внимания на быстрые успехи христианской проповеди между славянами, и папам, конечно, очень лестно было воспользоваться плодами проповеди Свв. Кирилла и Мефодия, как нередко они пользовались плодами проповеди знаменитых миссионеров, хотя не ими посланных на дело проповеди. По отношению к западным славянам, папы могли достигнуть этого довольно легко. Кирилл и Мефодий насаждая христианство в Паннонии, Моравии и Богемии, не старались и не считали себя в праве по иерархическому управлению отторгать эти страны от Западной Церкви, в которой тогда только что начали возникать неправославные нововведения, но которая еще не считалась неправославною, и не разрывала союза с другими православными Восточными Церквами. По вызову пап, Кирилл и Мефодий беспрекословно ходили в Рим давать отчет в своей проповеди и искать защиты против интриг и притеснений местного немецкого духовенства. Папы Андриан II, Иоанн VII в свою очередь всячески старались ласкать Свв. Кирилла и Мефодия точно также, как ласкали они германского просветителя Бонифация и скандинавского Ансгария, с расчетом пользоваться плодами деятельности знаменитых проповедников. И хотя проповедь Кирилла и Мефодия, вполне согласная с духом и началами Восточной Церкви, противоречила тем новым учениям и стремлениям, какие в то время начинали распространяться на Западе, папы намеренно старались не обращать на это внимания. Местные немецкие епископы, ближайшим образом заинтересованные в успехе влияния над славянскими племенами, и глубоко озлобленные быстрыми успехами проповеди Кирилла и Мефодия в тех странах, где они в продолжение долгого времени не успели ничего сделать, вступили с ними в ожесточенную борьбу, постоянно интриговали против них при дворе немецких Императоров и моравских князей, неоднократно доносили в Рим, что Кирилл и Мефодий распространяют богослужение на славянском языке, между тем, как в Западной Церкви уже начинал входить в силу принцип не допускать в церковном употреблении живых народных наречий, – что они учат об исхождении Св. Духа от одного Отца, между тем, как на Западе уже начало распространяться чтение Символа веры с прибавлением «и Сына» (Filioque), – что это может иметь последствием отторжение западных славян из под власти папской; но папы, которые были хитрее и дальновиднее немецких епископов, намеренно, как бы не придавали никакого значения этим донесениям и обвинениям и продолжали ласкать солунских проповедников, даже сами намеренно, вопреки своим принципам, одобряли сделанный свв. братьями перевод святых книг на славянский язык, благословляли совершение славянского богослужения, высказывали даже сомнение в законности западного прибавления filioque (Иоанн VIII); писали за Кирилла и Meфодия лестные ходатайственные письма к немецкому Императору, к паннонскому и моравскому князьям; грозили немецким епископам запрещением, если они будут притеснять Св. Мефодия, и т. д. Следствием всего этого было между прочим то, что западные славянские страны, с самого начала своей христианской истории, стали в исключительное религиозное положение. По духу своего исповедания – по неискаженному Символу веры, по обрядам принесенным от Восточной Церкви, по богослужению на народном языке, они внутренне сроднились с православною Восточною Церковью, но по внешнему иерархическому управлению, они стали в тесную зависимость от римской Церкви, которая в то время уже начинала отступать от православия, но от славян, так сказать, скрывала свои неправославные тенденции.

Между тем, недовольствуясь подчинением западных славян, римская Церковь простирала свои виды и на юго-восточные славянские страны, к которых издавна христианство было распространено греческими миссионерами, и которым по самому географическому положению всего удобнее было в церковном отношении пристать в округу константинопольского патриарха. Папа Николай I, услышав об обращении болгарского князя Бориса, завидовал тому, что Болгария присоединилась к греческой Церкви, и сначала стал просить константинопольского патриарха Фотия добровольно уступить ему Болгарию на том основании, что Болгария, по древнему государственному разделению Римской Империи, входя в состав иллирийского округа, причислялась в западной половине Империи и следовательно к округу Западной Церкви. Под условием уступки Болгарии папа, между прочим, обещал на первых порах признать Фотия законным константинопольским патриархом. Но когда патриарх Фотий высказал папе, что он не намерен и не считает себя в праве уступить римской Церкви Болгарию, в Риме стали Громить Фотия анафемами, а в Болгарию из Рима стали появляться миссионеры, которые злонамеренно старались возбудить болгар против греков, внушая им сомнения о законности прав константинопольского патриарха и православия греческих обрядов, и обещали им большие политические выгоды и церковную самостоятельность в союзе с Римом. Болгаров на первых порах, казалось, не трудно было отвратить от греческой Церкви потому, что болгары часто находились в неприязненных отношениях с греками, и могли опасаться того, как бы чрез церковную связь с Византиею, не подпасть политическому влиянию греков. По внушению римских агентов, князь Борис решился било изгнать из своей зёмли греческих священников и заключить союз с папою. Папа прислал в Болгарию своих епископов и священников. Замечательно, что здесь римские миссионеры действовали совершенно вопреки папской политике, в то время выказывавшейся в Моравии и Паннонии. Там римская Церковь, полагаясь на иерархическое подчинение Риму западных славян, и стараясь, как можно крепче привязать их к себе, позволяла им до времени исповедовать неповрежденный восточный Символ, совершать богослужение на славянском языке и держаться восточных обрядов. Здесь напротив, рассчитывая на племенную неприязнь болгаров в грекам и всячески стараясь сделать ее как можно более сильною, римские миссионеры (вероятно не без соизволения папского), на первых же порах старались искоренить всякие следы греческого церковного влияния в болгарской стране. Они сразу стали вводить здесь и совершение богослужения на латинском языке, и чтение Ствола с прибавлением filioque, и безбрачие духовенства, и соблюдение постов по западному обычаю, и даже стали вновь миропомазывать болгар, уже миропомазанных греческими священниками, уверяя их, что миропомазание, совершаемое простым священником недействительно. Дух недобросовестной и притязательной римской пропаганды скоро стал ясен для болгар; окружное послание Фотия, написанное по этому поводу, раскрыло неправославные нововведения Западной Церкви, и князь Борис, на деле, увидевший не искренность папских прельщений и обещаний, решился разорвать союз с Западною Церковью. На константинопольском Соборе 869 года при патриархе Игнате, не смотря на все возражения папских легатов, новоустроенная болгарская Церковь навсегда закрепила духовную связь с православною Восточною Церковью.

Таким образом в церковной истории западных и южных славянских племен, с самого начала их обращения в христианство, обозначилось то различие, что южные славяне не только приняли православную веру от Восточной Церкви, но и вступили с нею в тесный иерархический союз; западные же славяне, хотя также первоначально приняли чистую православную веру с восточными обрядами и славянским богослужением; но, по иерархическому управлению, примкнули к римской Церкви, неправославие которой им было мало тогда заметно, как не вполне оно заметно было еще и всему православному Востоку. Следствием этого различия в дальнейшей судьбе славянских племен было между прочим, то, что южные славяне, находились в живом союзе всего православного восточного мира, более и более укреплялись в православии, несмотря на все происки и усилия латинской пропаганды; западные же славяне, увлекаемые общим течением западно-европейской жизни, более и более стали заражаться неправославием Западной Церкви, несмотря на всю свою неприязнь к латинству.

После величайшей в истории славянства эпохи Свв. Кирилла и Мефодия, на время объединившей почти все славянские племена единством чистой веры и духовного просвещения, история южных и западных славян, разделенных внешним образом чрез вторжение мадьяр в среду славянского мира в начале X века, пошла опять особыми путями. Юго-восточные славяне стали в живое соприкосновение с православным восточном миром; западные славяне не могли не увлечься общим течением исторической жизни западно-европейских католических племен. По своим церковным отношениям юго-восточные Славяне находились в живой связи с греческою Церковью, пребывавшею в неизменном православии; западные же славяне подчинялись римской Церкви, которая с X века все более и более отступала от православия. Следствием этого было то, что славяне юго-восточные с течением времени все более и более укреплялись в православии; западные же мало по малу стали поддаваться неправославным римским нововведениями, принимать латинское богослужение, вместо славянского, западные обряды вместо восточных. Нужно, впрочем, сказать, что это искоренение православия латинством и в западных славянских странах совершалось медленно и с большим трудом. Славяне, изначала полюбившие православную веру с восточным обрядом и богослужением на родном языке, сколько могли, отстаивали свою духовную самостоятельность против притязаний латинства; римские нововведения утверждались здесь с большим трудом и позже, чем во всех других западных странах. Римской пропаганде нужно было в продолжении многих веков употреблять всевозможные хитрости и насилия, чтобы привлечь западных славян к католицизму, и при всем том она далеко не вполне достигла своей цели. Немногие из славян (поляки, отчасти хорваты) сделались хорошими католиками, горячо преданными римской Церкви; в большей части других племен католицизм утвердился непрочно и готов был колебаться при всяком новом неблагоприятном для Рима движении исторической жизни, и почти во всех славянских странах в большей или меньшей степени сохранились следы сочувствия к православной Церкви, к восточным обрядам, к богослужению на родном славянском языке. Замечательно также и то, что во всех западнославянских странах искоренение православия латинством шло рука об руку с подавлением самой славянской народности. Где более утвердился католицизм, там более изменились свойства народного характера, народного быта, коренного славянского языка, там более вторгнулось в народную жизнь славянскую чуждых элементов романно-германского быта; там менее поэтому осталось и залогов к нравственному и политическому восстановлению славянской народности, в духе коренных самостоятельных славянских начал.

Скорее всего католицизм утвердился в тех западно-славянских странах, которые были дальше от восточных Церквей и более находились в сношениях с западно-европейскими романо-германскими государствами, – у прибалтийских славян и поляков.

Прибалтийские славяне – венды, поморяне, стодоряне, бодричи, лютичи и др., занимавшие большую часть земель нынешнего Прусского государства, и бывшие когда-то самыми богатыми, могущественными и развитыми из всех племен славянских, стали подпадать влиянию немцев и католицизма, со времен Карла Великого, и за тем постепенно были подавляемы им в продолжении IX, X и XI веков. Немецкие государи посылали к ним вооруженные войска и вместе с ними латинских проповедников, для утверждения между ними своего религиозного и политического влияния. Славяне в продолжении нескольких веков ожесточенно отстаивали свою веру и народность, но наконец должны были уступить силе. В XI и XII веках земли прибалтийских славян были завоеваны соседними католическими владетелями: немецкими, польскими, датскими; вместе с тем утверждалась в них и католическая вера насильственными средствами. Но утверждение католицизма и иноплеменного господства сопровождалось здесь совершенным падением славянской народности. Самая энергическая часть славянского населения была истреблена в вековых кровопролитных войнах с немцами за независимость. – Оставшиеся за тем славянские семьи и общины, смешавшись с расселявшимися между ними немцами, стали постепенно подчиняться влиянию немцев, и мало по малу совершенно утратили сознание самобытности своего племени, народные нравы и обычаи, самый язык народный. Следы сильной и широко распространенной здесь некогда славянской народности сохранились только в нескольких славянских наименованиях местностей и то искаженных немцами, и в небольших остатках славянских населений в нынешней Пруссии и Саксонии. Нельзя сказать, впрочем, чтобы и господство католицизма распространенного насилием, утвердилось здесь прочно. В этих странах более, чем где-нибудь, в средние века удерживалась приверженность к древним языческим суевериям и неприязнь к латинскому духовенству. В XVI веке протестантизм распространился здесь скорее всех других стран.

В Польше начала православия с славянским богослужением и восточными обрядами, заложенные при Св. Мефодии, держались также не долго. Благоприятным временем для распространения православия было здесь царствование князя Мечислава, который, вступив в брак с чешскою княжною Дубравкою, находился в близких сношениях с Богемиею, тогда православною страною. Но затем, уже при сыне Мечислава и Дубравки, первом польском Короле Болеславе храбром, стал утверждаться здесь католицизм. Болеслав завел связи с немецкими Государями и с папою. В Польше явился из Богемии епископ Войтех, ярый проповедник латинства и гонитель православия во всех западных славянских странах. С благословения папы, в Польше основаны были латинское епископство в Познани и архиепископство в Гнезне. Последующие польские государи стали еще более сближаться с западною Европою, и вместе с тем здесь более и более распространялся католицизм. Впрочем, в некоторых местах Польши славянское богослужение и восточные обряды держались до XIII и XIV веков; и вообще Польшу даже до XVI века нельзя было назвать вполне преданною католицизму страною. Здесь сохранялась еще в значительной степени религиозная свобода, с наклонностью поддаваться всяким влияниям враждебным католицизму. Уже с XVI и с XVII веков, с того особенно времени как иезуиты были введены в Польшу Королем Сигизмундом III, получили большое влияние при дворе и захватили в свои руки воспитание польской аристократии, Польша в лице высших классов своего населения сделалась самою ревностною более всяких других европейских стран католическою страною, способною к самому крайнему фанатизму. В ней начались ожесточенные преследования на все другие христианские исповедания. Она сделалась рассадником и центром латинской пропаганды в другие восточные страны, между прочим в Россию. Такое сильное католическое влияние и для польского народа не обошлось, конечно, даром. Поляки не утратили, подобно прибалтийскими славянам, внешних признаков славянской народности; за то иезуитское влияние в высших классах польского населения воспитало такие свойства, которые нравственно исказили их народный характер, сгубили политическую жизнь Польши, и поставили поляков в самые ненормальные и неприязненные отношения к другим славянским племенам. В Польше развились: крайняя религиозная нетерпимость, чрезмерное возвышение высших классов народа с крайним унижением и подавлением низших. Кощунственное смешение религиозных побуждений и интересов с политическими; темное политическое коварство, разрешающее пользоваться самыми незаконными и преступными средствами для достижения задуманных целей – все это не природные славянские, а по преимуществу, можно сказать, католические свойства. Поляки задались призванием быть проводниками западного, между прочим католического, влияния в другие славянские страны, и в иных случаях стали заявлять себя открытыми врагами национальных славянских интересов, преследователями своих единоплеменников – славян. Отсюда происходит и их исключительное ненормальное положение в среде других славянских племен, и особенное сочувствие к ним со стороны западных, особенно католических народов, и их ожесточенная вековая вражда с Россиею – главною представительницею православия и славянской народности на Востоке. При всем том, конечно, и Польшу нельзя еще считать совершенно погибшею для православия и славянства страною. В развитии низших классов народа, не столько еще испорченных иезуитскими влияниями, и в сближении их с народом русским, есть залог к возвращению польского племени в среду других славянских племен, в вместе с тем в среду православия.

В Богемии православная вера с славянским богослужением, принятая от Св. Мефодия при князе Боривое, держалась уже крепче, и только, после многовековой борьбы, должна была уступить место насильственному влиянию латинства. Первые христианские князья Богемии, Боривой и его жена Св. Людмила, их дети Спитигнев и Вратислав и особенно внук Св. Вечеслав были приверженцами православной веры; при них совершалась в Церквах богемских славянская служба. По управлению церковному Богемия хотя и подчинялась власти немецкого регенбургского епископа, но главным источником духовного просвещения была для ней Моравия, бывшая тогда главным центром православия на Западе, и имевшая своих славянских епископов. Латинство стало усиливаться в Богемии под конец X века при князе Болеславе II, когда Богемия стала более втягиваться в интересы западно-европейской жизни. При нем открыто было в Праге, с благословения папы, латинское епископство, и основались в Богемии первые латинские монастыри; при нем, по повелению папы, в церквах богемских стало распространяться латинское богослужение, на место славянского. Особенно ревностным деятелем в распространении латинства явился второй пражский епископ Адальберт или Войтех, родом чех – славянин, но воспитанный немцами. Он всюду искоренял православие наравне с остатками самого язычества; и старался распространить латинство не только в Богемии, но и в других соседственных странах – у поляков, моравцев, венгров, прибалтийских славян, у которых, наконец, и жизнь положил за свою ревность к латинству. При всем том, латинское богослужение принималось в Чехии с несочувствием. Чешские князья и священники неоднократно просили у пап разрешения совершать службу по-славянски, и, хотя папы этого не позволяли, славянское богослужение с восточными обрядами продолжало держаться в некоторых чешских Церквах. Главным оплотом православия был здесь Еммаусский монастырь на реке Сазаве, основанный в половине XI века замечательным чешским подвижником Св. Прокопием Хотунским. Немцы несколько раз разоряли этот монастырь, разгоняли из него славянских монахов, сжигали славянские рукописи, и вводили богослужение по латинскому обряду. Но преданиям Св. Прокопия долго поддерживали в Емнаусском монастыре приверженность к восточным обрядам. В конце XI века (1096 года) папа Григорий VII окончательно запретил в Богемии совершение славянского богослужения. Но вытесненные из храмов славянские песнопения хранились в памяти народной, и долго еще чешский народ, среди непонятных звуков латинского богослужения, любил повторять родное ему «Господи помилуй». В народе хранилась память о старой чистой вере Св. Мефодия, которую он различал от веры латинской. Между тем правительство и высшая иерархия в Чехии были уже совершенно на стороне латинства. В XII, XIII и ΧΙV веках в Чехии более я более принимались латинские нововведения; распространялись католические монастыри; вводилась католическая инквизиция. В народе на все это смотрели с крайним несочувствием. Почти каждое нововведение принималось не иначе, как после значительного сопротивления. Так обычай безбрачия духовенства был введен в Богемию уже более столетия спустя после распространения его в других западных странах, и римской кардинал, присланный от папы Целистина III для введения этого обычая в Чехии, едва не был побит камнями. Еще с большим негодованием приняты были в Чехии: отнятие евхаристической чаши у мирян, запрещение причащать младенцев и введение инквизиции. Неприязнь народа к латинству сказывалась между прочим в том, что в Чехии с сочувствием принимались всяческие учения и секты, враждебные папству, особенно такие, которые обращались к народу с проповедью на народном языке. Катары, вальдепсы, долларды, преследуемые в других странах, находили себе убежище и сочувствие в Чехии. Наконец, когда на Западе Европы сделались возможны открытые протесты против папства, чехи первые выступили с сильнейшим протестом в известном гусситском движении. Гусситское движенье в Чехии имело не религиозный только, но и национальный смысл; чехи восставали в нем против господства папы, и вместе с тем против влияния немцев. С религиозной собственно стороны в гусситском движении сказывались протест против католицизма, и вместе с тем стремление возвратиться в древнему православию – к родной некогда чехам и еще не совсем забытой вере Св. Мефодия. Восставая против римской Церкви, чешские учители того времени высказывали сочувствие к Церкви восточной, и нередко, в обличенье незаконных нововведений и притязаний латинства, прямо ссылались на греческие учения и уставы. В собственных понятиях своих о Церкви, об иерархии, о таинствах, о почитании святых, даже в учении об похождении Св. Духа гусситы более всех других западных обществ приближались к учению Восточной Церкви. Наконец между чехами обнаружилось прямое желание соединиться с православною Восточною Церковью. Некоторые из учителей чешских предпринимали путешествие на Восток, с целию ознакомиться ближе с состоянием Восточной Церкви. В 1450 и 1452 годах чехи посылали посольство в Константинополь с исповеданием веры и предложением соединения. В Константинополе одобрили их исповедание, и из явили радостную готовность принять чехов в общение православия. Но несчастные в то время политические обстоятельства православного Востока помешали чехам соединиться с Восточною. Церковью. Оставшись одинокими на Западе с своими стремлениями и разделившись на несколько партий, они не могли выдержать неравную борьбу со всею латинскою и немецкою Европой, и сохранить свою политическую и религиозную самостоятельность. Папы и западные государи соединенными силами поднимали против Чехии несколько крестовых походов. Новые учения, распространявшиеся на Западе Европы, колебали нравственную самостоятельность убеждений чешских. В XVI и XVII веках, за исключением некоторых остатков гусситской партии в так называемых «общинах богемских и моравских братьев», большая часть чехов была снова обращена в католицизм; другая, по несочувствию к католицизму; пристала к протестантскому движению. Чехия сделалась главным поприщем ожесточенной борьбы между католичеством и протестантством, и более всех стран Западной Европы пострадала от нее. Наконец, с подданством чехов (с половины XVI века) габсбургскому правительству, которое всегда отличалось особенною приверженностью к католицизму, совершилось в Чехии давно желанное папством утверждение католицизма. При Императоре Фердинанде II, после несчастной для чехов битвы при Белой Горе (8 ноября 1620 года), в которой чехи в последний раз пытались отстоять свою самостоятельность, католическая вера была об явлена в Чехии не только господствующею, но единственно терпимою. Все члены Общества братьев были изгнаны из Чехии; протестантам об явлен был полугодовой срок обратиться в католицизм, или выселиться из страны; все храмы были обращены в католические; большая часть знатнейших и влиятельнейших представителей чешской страны казнены; другие бежали; имения их конфискованы правительством. Вместе с утверждением католицизма, приняты были все меры к подавлению национальной самостоятельности чехов. Престол королевства чешского, бывший доселе избирательным, об явлен наследственным в фамилии Габсбургов; употребление чешского языка в школах и судах стеснено; высшие должности в стране замещены немцами. Во время тридцатилетней войны чешская страна подвергнута была всем тягостям и бедствиям военного насилия, ограблена и разорена. Население страны уменьшилось почти вчетверо; из трех миллионов народа в Чехии осталось только восемьсот тысяч. В Чехии вновь было распространено до двух сот католических монастырей. Иезуиты получили сильнейшее влияние в стране, захватили в свои руки народное воспитание и направили все силы к тому, чтобы окончательно подавить в народе сознание своей самостоятельности, истребить памятники его древней истории и литературы, совершенно переделать чешскую историю на свой образец. Такими-то средствами наконец Чехия была сделана католическою страною. Но и то, как оказалось, не совсем и не навсегда. С конца прошлого века, когда национальность чешская была повидимому совсем уже убита, и высшие классы в ней совершенно уже онемечились, благодаря пробудившемуся в Европе стремлению к восстановлению подавленных национальностей и низших классов народа, благодаря оживленной и усердной деятельности многих ученых чешских патриотов Добровского, Шафарива, Ганки, Палацкого, Колара и других ), в Чехии вновь стало пробуждаться сознание национальной самостоятельности. Вместе с тем мало по малу начинает в ней обнаруживаться и реакция против католицизма. Как скоро дана была чехам большая свобода вероисповедания, опять появились между ними и протестанты, и приверженцы гусситства, и начинает опять показываться некоторое сочувствие к православию. С дальнейшим развитием народной самостоятельности, католицизм должен ослабевать в Чехии более и более; ибо не могут чехи долго оставаться искренними приверженцами того исповедания, которое сделало так много зла их народности.

Далее к Югу – в славянских землях нынешней Австрийской Империи – там где было главное поприще проповеди Свв. Кирилла и Мефодия, в Моравии, Паннонии и близких к ним землях западных сербов – в Кроации и Далмации – православие еще дальше и крепче выдерживало борьбу с латинством, и, несмотря на все усилия латинской пропаганды, доселе не мало оставило своих следов. В Моравии и Наннонии, немедленно после смерти Св. Мефодия, поднялась сильная борьба против православия со стороны латинства. Главным представителем православия здесь был Горазд, ученик Св. Мефодия, который должен был остаться после него архиепископом в моравском Велеграде; во главе латинской партии стоял шваб Вихинг, епископ Нитры, еще при жизни Св. Мефодия постоянно интриговавший против него, и после его смерти, продолжавший свою интригу против его учеников. Вихинг наклеветал моравскому князю Святополку, что славянские учителя проповедуют нечистое учение, возмущают народ, и, получив от князя дозволение, воздвиг на них жестокое гонение. Славянских священников выгоняли из домов, лишали имущества, сажали в темницы, мучили, вынуждали отрекаться от восточных обрядов. Ближайших учеников Св. Мефодия – Горазда, Климента и других после восьмидесяти дневных истязаний в тюрьме, в сопровождения солдат, вывели за границу, и прогнали за Дунай разными дорогами (они нашли себе приют и покровительство в православной Болгарии). Но и после изгнания учеников Св. Мефодия, немцам не удалось скоро истребить здесь следы его проповеди. Сам Вихинг – враг православия и славянства – скоро был изгнан из Моравии. В Моравии и Паннонии продолжало держаться славянское богослужение с восточными обрядами и славянскою иерархией. Но в начале X столетия моравские и паннонские славяне потеряли свою политическую самостоятельность. Большая часта их стран, за исключением северных областей, отошедших к Богемии, были завоеваны венграми – воинственным народом чудского племени, пришедшим с Востока. Венгры, в то время, были язычники; но, поселившись между православными славянами, они и сами скоро стали поддаваться влиянию православия. Первые князья венгерские – Гюлай, Бульчи, Гейза (около половины X века) приняли христианство от Восточной Церкви. Напротив, проповедников латинских они старались не допускать в свои владения, подозревая в них шпионов германского правительства. Сближение венгров с немцами и с латинством началось со времени первого венгерского Короля Св. Стефана (царствовал с 997 до 1038 года), который женился на дочери германского Императора Генриха II – Гизели. Гизель была ревностная католичка; вместе с нею пришло в страну много латинских священников, и она всячески, при помощи интриг и преступлений, старалась, чтобы престол венгерский после Стефана был занят приверженцем католицизма. Но когда, по ее интригам, владетелем Венгрии был провозглашен племянник Стефана, сын венецианского дожа – Петр, и с ним еще пришли в страну итальянские священники, венгры взбунтовались, убили князя Петра, прогнали латинских священников, и возвели на престол православного князя Андрее (1046 г.), взяв с него клятву, что он не будет стеснять их в отправлении прежних обрядов. Так сильна была между венграми и подвластными им славянами приверженность в православию уже в половине одиннадцатого века. Такая приверженность не могла скоро ослабеть, и есть несомненные факты, показывающие, что в Венгрии и в XII веке держались и были преобладающими обряды восточные: духовенство было женатое, посты соблюдались строго по восточным обычаям, литургия совершалась на квасном хлебе и с проскомидией, причащение преподавалось под двумя видами, святые иконы и священные облачения делались по образцам греческим, в монастырях держался греческий устав и т. д. Связь с православием поддерживалась тем, что короли венгерские находились в близких сношениях с императорами византийскими (напр. Бэла III воспитывался в Константинополе и при воцарении своем дал обещание греческому императору Эммануилу Комнину поддерживать православие в своей стране). Но в начале XIII столетия главный оплот православия – Константинополь был взят латинянами – крестоносцами. На Востоке, также как и на Западе, повсюду стало распространяться влияние латинской политики. Венгерское правительство не было сильно сопротивляться этому влиянию, и скоро втянулось в интересы папской политики так сильно, что напр. венгерские короли Эмерик и Бэло IV в тринадцатом веке являются уже гонителями православия в своей стране, и из являют готовность, по внушению пап, идти крестовым походом в восточные славянские страны для распространения латинства между сербами и болгарами. Народ, сохранявший приверженность к восточным обрядам, конечно, не мог сочувствовать такой политике правительства; тем не менее, однако ж, латинство, при пособии политической силы, стало более проникать в страну. Папы с XIII века стали употреблять новый прием для привлечения в Западную Церковь христиан восточного исповедания. Убедившись в том, что прямое и принудительное распространение латинского богослужения и западных обрядов между этими племенами только более возбуждает их против римской Церкви, папы, со времен Иннокентия III и Латеранского Собора 1214 года, стали привлекать православные племена тем, что оставляли им до времени в прежние обряды и богослужение на народном языке, требовали от них только преданности и подчинения епископам, поставляемым от Рима. В будущем можно было расчитывать, что эти епископы, постепенно постановляя везде единомысленных с собою священников, мало по малу будут распространять в народе и латинское богослужение, и латинские обряды. А народ, мало сведущий в делах веры, увлекаемый предательским влиянием иерархии, может и не заметить, как у него обряды восточные будут вытесняться западными. Таким-то образом постепенно латинство было распространено в странах, занятых венграми. Нужно впрочем сказать, что и венгры, и живущие около них славяне, долго не могли сделаться вполне хорошими католиками. В этих странах также довольно сильно сказывалось сочувствие к оппозиции против папства, что свидетельствовало о нетвердости их католицизма. В XVI веке Венгрия была сильно волнуема протестантством, социнианством, идеями враждебными папству. Католицизм утвердился и здесь прочно только тогда, когда Венгрия, вместе с Чехией, подчинялась власти габсбургского правительства и подпала всем козням и насилиям иезуитского влияния. В последние века венгры стали заявлять себя ревностными католиками, и сделались, подобно полякам, в руках немцев и иезуитов орудием к угнетению православия и славянской народности в близ лежащих к ним, и подчиняющихся их влиянию, славянских странах.

Подобным же образом православие было вытесняемо латинством и во всех других славянских странах, в различные времена присоединявшихся в Венгрии и Австрии. В XII веке присоединились к Венгрии земли иллирийских сербов, Далмация и Кроация. Здесь также была распространена православная вера, едва ли не ранее всех других племен славянских. При Кирилле и Мефодие, эти племена приняли славянское богослужение, и, хотя по управлению церковному, причислялись к округу римского папы, тем не менее долго хранили у себя приверженность к восточным обрядам. Здесь славянская народность, приверженная к православию должна была столкнуться уже не с немецкою, а с итальянскою народностью, еще более немецкой приверженною к католичеству. Папы в X и XI веках употребляли всевозможные усилия к тому, чтобы утвердить латинство в Далмации и Кроации, – собирали Соборы (в Сплете Соборы 925, 928 и 1059 г.), запрещали славянское богослужение, запечатывали православные церкви, не позволяли поставлять во священники никого из знающих славянский язык, посылали архиепископские паллиумы далматским епископам и королевские короны хорватским князьям, под условием искоренения в народе обрядов не согласных с обрядами римской Церкви. Но все эти насильственные меры мало имели успеха. В ХIII веке папы вынуждены были дозволить иллирским сербам совершать богослужение на славянском языке, – но с тем, чтобы книги церковные были нисаны у них не кирилловскими письменами, употреблявшимися у всех православных славян, – но другими, так называемыми глаголицкими, в точности неизвестно когда изобретенными, но которые западная пропаганда в средние века избрала средством к тому, чтобы отвлекать западных славян от литературного общения с православными восточными славянами. Глаголицкие письмена в богослужебных книгах мало по налу были заменяемы латинскими, – потом в самый состав православных богослужебных книг вносились латинские молитвы и песнопения; – наконец, славянское богослужение и совсем заменялось латинским. Разумеется, все это могло совершиться не иначе, как в очень продолжительный период времени; и при всем том латинской пропаганде, со всеми ее хитростями и насилиями, все-таки не удалось обратить в латинство всех иллирских сербов. В Кроации и Далмации доселе существуют целые православные епископства, в которых не смотря на все стесненные обстоятельства и совершенное разобщение от православного восточного мира, твердо хранится православная вера, с восточными обрядами, с богослужением на славянском языке – по книгам, получаемым из восточных славянских страж. В самых окатоличенных хорватах и далматинцах приверженность к богослужению на народном языке держится еще так сильно, что римская Церковь уже в позднейшие века, даже в прошлом столетии, из опасенья, как-бы хорваты и далматы, по любви к народному языку, не стали обращаться в православие, – неоднократно позволяли делать для них новые издания славянских богослужебных книг в глаголицких письменах, и разумеется с разными искажениями.

Точно также действовала латинская пропаганда между русскими поселениями, издавна находившимися в венгерских (угорских) землях, потом в XV и XVI веках увеличившимися от новых переселенцев, приходивших сюда из западной России от притеснений литовского и польского правительства, и в Галичине (старой Червонной Руси) присоединенной к Австрийской Империи от Польши. Русские, живущие в Угорщине, не смотря на свое разобщение с другими православными восточными церквами и происки латинства, в продолжении многих веков, хранили свое православие. Угорские епархии Пряшевская и Мукачевская только в прошлом столетии разными стеснениями и обольщениями были привлечены в Унию. В Галичине хотя стала распространяться Уния еще со времен Брестского Собора с конца ΧVI столетия, как и в других западно-русских областях; тем не менее пока Галичина оставалась под властью Польши, в ней еще было православие довольно сильно; окончательное утверждение униатства и здесь последовало уже в прошлом столетии, под управлением австрийского правительства. Римская Церковь, обещавшая всем западно-русским униатам оставить неприкосновенными православные восточные обряды с тем только условием, чтобы они признавали подданство папе, тем не менее однако ж всегда сильно старалась в западно-русских областях и доселе старается в униатских церквах галичины и угорщины постепенно подменять восточные обряды, молитвы, святцы западными. Общая тактика, посредством которой западная пропаганда мало по малу успевает переводить живущих под австрийским господством русских из православия в униатство, а из униатства в латинство, опять состоит в том, что католическое правительство всегда усердно старается высшие иерархические места в этих странах замещать своими ревностными агентами; при этом иногда так бывает, что прямо подчиняют католическим архиепископам униатских епископов, а униатским епископам православных священников. Католицизм таким образом незаметно распространяется сверху вниз; архиепископы стараются везде иметь единомысленных себе епископов, а епископы подбирают таковых же священников. Народ, хотя и приверженный к своей старой православной вере, но мало сведущий в делах религиозных, и намеренно оставляемый в невежестве католическою иерархией, сам того не замечая, мало по малу подпадает влиянию латинства. Латинские агенты, утверждая в народе униатство с примесью настоящих латинских обрядов, тем не менее стараются держать народ в таком заблуждении, что это то и есть его старая настоящая православная вера, а та напротив, которую исповедуют в русском государстве, есть совсем другая, не православная, схизматическая, искаженная. Разумеется, и здесь между галицкими и угорскими русскими подавление православия везде сопровождается подавлением самой народности русской. Ревностными помощниками иезуитам австрийскому правительству в этом деле являются поляки и мад яры.

Такими-то способами римская Церковь успела почти всех западных славян, составляющих до ныне более двадцати миллионов населения, преимущественно в австрийских владениях, славян, бывших когда-то православными, составлявших родное давнее достояние Восточной Церкви, постепенно отторгнуть от православия. Многие из них сделались настоящими католиками, более или менее ревностными; другие чрез католицизм перешли в протестантство. У иных католической пропаганде в продолжении нескольких веков удалось заложить только начало перехода к католицизму, – Унию. Тем не менее, однако ж, при всех насилиях, при всех хитростях, латинской пропаганде все еще не удалось даже и доселе истребить между западными славянами следы православия. В Далмации, в Кроации – между сербами, в Буковине и Венгрии – между русскими остаются еще православные епископства. Православные сербы, живущие в южных областях Венгрии, и на так называемой Военной Границе, остаются православными. Во всех австрийских владениях существует 13 православных епархий, находящихся под верховным ведением сербского Карловицкого митрополита, которому недавно австрийское правительство дало титул патриарха. Между многими галицкими и угорскими русскими униатство держится только по неволе, а многие из них в простом народе даже и не знают, что они униаты, искренно продолжая считать свою веру настоящею православною старою русскою верою.

В последнее время между всеми почти западно-славянскими племенами стало обнаруживаться довольно сильное национальное движение. Стесняемые со всех сторон немцами – в Чехии и Моравии, мадьярами – в Славонии и Кроации, итальянцами – в Далмации, поляками – в Галичине, увлекаемые с другой стороны повсюду пробуждающимися идеями свободы и народности, западные славяне почувствовали необходимость сильнее укрепить основы своей национальности и теснее соединиться между собою. Повсюду распространяется уважение к славнейшим представителям славянской национальности в веках древних; стремление в взаимному сближению, к изучению родного языка минувших судеб славянской истории; заводятся национальные школы, ученые общества, начинает развиваться литература на различных славянских наречиях. Католическая Церковь не могла, конечно, остаться невнимательною к этим движениям тем более, что движения эти обещают в будущем принять неблагоприятное для католицизма направление. Агенты латинства, где можно, всячески стараются подавить эти движения; являются на славян первыми доносчиками и стражами пред правительством; возбуждают опасения пред славянским движением в общественном мнении и западноевропейской политике; более и более направляют на славян: немцев, мадьяр, поляков и наконец самих славян стараются всячески раз единить и перессорить, внушая им различные недоразумения и предубеждения друг против друга. С другой стороны: там, где подавить славянское национальное движение оказывается трудным, являются иезуитские попытки овладеть этим движением, дать ему католическое знамя, католическое направление, обратить его в пользу католической Церкви. Во главе движения являются поместам тайные агенты латинства и стараются дать ему направление неприязненное по отношению к православному Востоку. На ряду с добросовестными исследованиями древних судеб славянской истории, являются исполненная всеми атрибутами учености, но проникнутые католическими тенденциями, сочинения, в которых история славянства представляется в искаженном виде. Является в католической Церкви небывалое доселе уважение к чтимым всеми славянами именам Свв. Кирилла и Мефодия; строятся храмы; пишутся исследования; составляются ученые иезуитские общества в честь их. Вместе с тем распространяется в ученом мире мнение, что Кирилл и Мефодий оставили славянскому миру не ту азбуку, которою пишутся книги у православных восточных славян – у русских, сербов и болгаров – не Кириллицу, а Глаголицу, которая издавна служила для римской пропаганды средством к отторжению западных славян от Востока и от Православия. И вместе с тем между славянами, приверженными к родному языку и желающими восстановления его при церковном богослужении, проводится такая мысль, что теперь уже древне-славянский богослужебный язык Свв. Кирилла и Мефодия, (который может служить крепчайшим залогом единения для славян западных и восточных) слишком устарел, что теперь лучше каждому славянскому племени употреблять священные книги на своем местном наречии, чтобы таким образом между западными славянами не употреблялись древлеславянские богослужебные книги православной Восточной Церкви. Является стремление ослабить возникающую самобытную славянскую литературу раздроблением на множество местных отраслей, я тем вновь раз единить племена славянские; западных сербов стараются уверить, что у них язык не тот, какой у православных восточных сербов, и потому им нужно иметь свою особенную литературу иллирскую, моравцев хотят оторвать от литературного общения с чехами; для галицких русских также составляется особенная письменность, особенная литература, чтобы они меньше имели общения с православною Россией. Под видом упрощения письменности являются попытки для различных славянских наречий составлять новые азбуки и местное правописание, чтобы более вводит умственное раз единение в славянский мир. Наконец всем западным славянам, при всяком удобном случае внушается предубеждение против православной России и русской Церкви, а также и против Церкви греческой. Временно все эти вражеские обманы и внушения имеют успех. Иногда самые замечательные деятели славянской науки и славянского национального движения, (как, например, знаменитый чешский ученый Копытар, сербский поэт Вук Караджич, хорватский публицист Гай, большая часть польских писателей) являются вольными и невольными орудиями иезуитских замыслов.

Тем не менее истина по времени все более и более берет верх над обманами; славянская самобытность развивается; славянское единство крепнет, и в будущем развитие славянской самобытности и славянского единения несомненно более обещает благоприятных результатов для Восточной Церкви, а не для Западной.

И между восточными славянскими племенами – сербами, болгарами, русскими, – римская Церковь, с самого начала их обращения в христианство, в продолжение многих веков, пыталась распространить свое влияние. Для этого она пользовалась своими обычными средствами – старалась привлекать восточных славян к союзу с западными государями, прельщала князей их царскими коронами и архиереев архиепископскими паллиумами, – возбуждала католических государей к крестовым походам на славянские земли, посылала отряды монахов распространять латинство в славянских странах, пользовалась в особенности политическими несчастиями, которым подпадал православный Восток, указывая ему единственное спасение в союзе с Западом. Но все эти меры мало имели успела. Восточные славяне оставались верны принятому ими православию. Если некоторые из государей их, находясь в затруднительных обстоятельствах, и не желая раздражать против себя европейский Запад, выказывали иногда склонность к союзу с Римом, для народа это имело мало значения. В большей части случаев восточные славяне выказывали такую твердую приверженность в православию и такое несочувствие к латинству, что скорее готовы были подпадать к самым тяжелым политическим бедствиям, нежели склоняться на союз с Римом. И твердое национальное чувство в этом случае не обманывало их. Никакие политические бедствия, никакой, гнет чужого и самого варварского господства не сделали на Востоке столько вреда славянской национальности, сколько повредило ей влияние латинства на Западе. Православие всегда было для восточных славян крепчайшею опорою народной самостоятельности, – так что они после самого тяжелого многовекового рабства вновь могли выступать на поприще исторической жизни с крепкими еще силами, с надеждами на будущее, не утратив, подобно западным славянам, коренных свойств своей народности под чуждым влиянием. Вместе с православными догматами и обрядами Восточной Церкви всегда сохранялись у них, как крепчайшие залоги подкрепления и оживления народного духа, богослужение на родном языке, и национальная письменность, завещанная от первых великих учителей славянства – Свв. Кирилла и Мефодия.

Восточных сербов (т. е. населявших нынешнее княжество Сербское, Боснию, Герцеговину, Черногорию римская Церковь стала привлекать к себе, вместе с западными сербами, далматскими и хорватскими), как только они утвердились в странах, ими занимаемых с конца VΙΙ века и в начале до ХЦ века, когда Сербия еще не имела твердого политического устройства и была разделена на множество мелких владений, из которых одни больше примыкали к Византийской Империи, а другие к западным государствам, римская церковь могла рассчитывать между ними на некоторый успех. Некоторые из предводителей и князей сербских, обольщаемые папскими обещаниями, находившие политические выгоды в союзе с Западом, и опасавшиеся политического влияния Византии, соглашались признать в своих владениях господство папы, удерживая, однако ж, славянское богослужение, принятое при Св. Мефодии. Так в конце XI века Григорию VII удалось склонить на свою сторону сильнейшего из властителей сербских, великого жулана Диоклеи или Зеты (нынешней Черногории) Михаила Воиславича; архиепископ Диоклейский получил при этом pallium от папы. При всем том сербы более сочувствовали Восточной Церкви, нежели Западной. Во второй половине XII века между сербскими князьями явился человек решительный и сильный, твердо укрепивший православие в сербской земле и давший всей истории сербской твердое, определенное направление – это был Св. Стефан-Неманя, владелец не очень значительной доселе сербской области – Расы, мало по малу подчинивший себе и других сербских властителей. Он в малолетстве крещен был латинским священником, но потом сам в зрелом возрасте, по убеждению, перешел в православие, решившись даже принять вновь крещение от православного епископа (как было тогда в обычае в Восточной Церкви перекрещивать латинцев, обращающихся в православие). Стефан-Неманя ревностно старался искоренять латинство и другие ереси, бывшие в сербских землях (арианскую, богомильскую), и утверждать повсюду православие. Под конец жизни он принял монашество на Афоне с именем Симеона и после смерти, как угодник Божий, прославлен даром чудотворений.

По смерти Св. Симеона-Немани новые опасности стали угрожать православию в сербской земле. Между двумя сыновьями его – Волканом, владевшим северо-западными сербскими землями и Стефаном, который после отца остался великим жупаном восточной Сербии, открылись междоусобия. Волкан стал склоняться к Западу и получив королевский венец от папы Иннокентия III, об явил себя приверженцем римской Церкви. Стефан находясь в трудных обстоятельствах, стесняемый братом и склоняемый убеждениями жены своей, дочери венецианского дожа Дондоло, также вынужден был, по крайней мере, наружно показывать расположение к союзу с Римом. Между тем православию угрожали опасности на всем Востоке. Константинополь был взят крестоносцами, которые старались распространить влияние латинства и на соседственные славянские страны. С севера венгерские короли, по внушениям папы, готовы были идти крестовым походом на южных славян. Могущественнейший из пап Иннокентий III заявлял открытые притязания быть властителем всего мира и посылал на Восток целые толпы нищенствующих монахов, только что образовавшихся тогда, и пламеневших всем усердием к папству. В это время, по-видимому, папству был самый благоприятный случай подчинить своему влиянию Сербию вместе с другими восточными странами. Спасителем религиозной и национальной самостоятельности сербского народа явился в это время третий сын Стефана-Немани, Ростислав, с юных лет принявший иночество на Афоне под именем Саввы. Узнавши об опасностях, грозивших отечеству, Св. Савва оставил свое уединение, перенес в Сербию мощи уважаемого народом, отца своего Св. Симеона Мироточиваго, примирил братьев – Стефана и Волкана, убедил того и другого отстать от союза с латинянами и прошел всю Сербию с проповедью православия. Отвлекая народ от Запада, Св. Савва старался теснее сблизить его с православным Востоком, и для этого поддерживал постоянные сношения с греческою Церковью, с Палестиною, с Афоном. Дабы неудобства сношений с греческим патриархом, переселившимся по взятии Константинополя крестоносцами в Нивею, или племенные предубеждения против греков, не возбуждали благоприятных для латинства недоразумений между сербскою и греческою Церквами, Св. Савва убедил Никейского патриарха согласиться на то, чтобы сербская Церковь, оставаясь православною, имела свое отдельное от греческой Церкви управление. Патриарх Герман его самого посвятил первым самостоятельным архиепископом сербским. Дабы неустройства церковные и недостаток образования в духовенстве и народе не облегчали западной пропаганде путь к распространению влияния между сербами, Св. Савва старался устроить внутренний порядок церковный и возвысить образование в сербском народе. Дабы, наконец, сербские князья не соблазнялись к латинству блеском королевских корон, рассылаемых из Рима, Св. Савва вопреки распространившемуся тогда по всей Европе предрассудку, будто только папа может давать царские короны, сам короновал старшего брата своего Стефана первовенчанным королем Сербии и установил, чтобы и на будущее время сербские государи были венчаемы на царство сербскими же архиепископами. Народ сербский Св. Савву за его великие заслуги Церкви и отечеству достойно называет своим просветителем и почитает, как великого угодника Божия, не престающего и после смерти быть заступником и покровителем сербской земли. После Св. Саввы православие все более и более утверждалось в Сербии и политическое могущество ее возрастало. Преемники Стефана Первовенчанного, короли сербские – Владислав, Урош Великий, Милутин, Стефан Дечанский (все они признаются святыми в сербской Церкви) отличались усердием к православной Церкви, строили храмы и монастыри, делали богатые пожертвования не только в Церкви сербские, но и в чужие православные страны – на Афон и в Палестину, старались поддерживать православие и в западных сербских странах, поддающихся влиянию латинства – в Далмации и Дубровнике (Рагузе). При последнем, сальном сербском государе из рода Неманичей – Стефане-Душане (в половине ХIV века) Сербия достигла высшей степени политического могущества и полной церковной самостоятельности; в сербской Церкви явились свои патриархи. В это время папам трудно было рассчитывать на успех своего влияния в Сербии. Между тем, однако ж, они не оставляли своих притязаний на нее, и при всяком удобном случае предлагали сербским государям соединение с римскою Церковью. Так, в конце XIII века и в начале XIV века, после неудавшейся в греческой Церкви лионской Унии, папы старались завязать сношения с сербских королем Милутином, когда у него возникли несогласия со старшим братом Драгутином, и когда заметили, что эти сношения мало имеют успеха, стали возбуждать королей сицилийского и венгерского к крестовому походу на Сербию. Милутин, находясь в затруднительных обстоятельствах, поддерживал переписку с папою, но не придавал ей никакого значения, оставаясь до конца жизни преданным православной Церкви, и заботясь о поддержании православия даже во всех окрестных землях. В половине XIV века, когда турки стали вторгаться в Европу, – папы, при содействии венгерского короля Людовика, старались возбудить Стефана-Душана к крестовому походу на турок. Душан, имевший виды утвердить свое господство на всем юго-востоке Европы, не прочь был воспользоваться помощью с Запада против турок, но на столько далек был чрез политический союз входить в какие-нибудь религиозные сделки с латинством, что подданных своих, осмеливающихся, принять латинство лишал гражданских прав, а распространителей латинства определял ссылать в рудокопни. (Между тем лживые латинские писатели не перестают до настоящее времен уверять будто сербские короли Милутин и Стефан-Душан находились в религиозном союзе с римскою Церковью). Когда после Душана (в конце XIV века и в начале XV века), Сербское царство стало ослабевать и турки более и более утверждались в Европе, для пап настало более благоприятное время склонять сербов, вместе с греками, к союзу с римскою Церковью, обещанием помощи против турок. Но большая часть сербов, также как и греков, скорее готовы были подпасть под политическое господство турок, нежели согласиться на религиозный союз с Римом. Последний сербский властитель, Юрий Бранкович, после флорентийского Собора, согласился было вступить в союз против турок с венгерским королем Владиславом и воеводою Гуниядом; но когда сообразил, что этот союз заправляется папскими агентами и направляется к распространению латинства на Востоке, то сам перешел на сторону турок, убежденный, как говорит сербское предание, что от турок сербам более можно ожидать религиозной терпимости и уважения к православию, чем от католиков. Наконец, когда турки заняли уже почти весь юго-восточный полуостров Европы и Сербия теряла последние остатки своей самостоятельности, сербская княгиня Елена решилась предложить свои земли в полное подданство папе и вступить в союз с римскою Церковью на условиях флорентийского договора. Но сербы возмутились против такого решения, сами призвали в свои владения турок, и княгиня-предательница должна была удалиться из своей земли на Запад.

После падения Сербского царства, латинская пропаганда, хотя и продолжала раскидывать свои сети между сербами, также мало имела успеха. Понятие о православной вере у сербов слилось с самым понятием о сербской народности. У них только того и называют сербом, кто исповедует православную веру; серба, принявшего латинство, так и называют латиняном, а принявшего магометанство турком, и на самом деле сербы, делающиеся латынянами или магометанами, скоро как бы перестают быть сербами; теряют свойства своей народности, и как ожесточенные ренегаты, делаются злыми врагами своих прежних единоплеменников. Приверженность к православию до настоящего времени держится крепко, как у тех сербов, которые остаются под турецким господством – в так называемой Старой Сербии и Герцеговине, так и у тех, которые, в начале нынешнего столетия, освободились от турок и образовали самостоятельное сербское княжество, и еще более у сербов черногорских, которые составляли небольшое владение, управлявшееся до последнего времени князьями-епископами, успевали в продолжении нескольких столетий отстаивать свою независимость и от турок, и от австрийцев, и от козней папской пропаганды. В конце ХVII века 37.000 сербских семейств вместе с православным сербским патриархом Арсением Черноевичем, от притеснений турецких, решились переселиться в австрийские владения. Австрийское правительство предоставило им поселиться на так называемой Военной Границе и в южных областях Венгрии, с обещанием свободы вероисповедания и неприкосновенности национальных прав. Здесь сербы еще более должны были подвергнуться влиянию латинской пропаганды. Тем не менее они сохраняют свое православие и дают опору для поддержания православия и тем своим единоплеменникам, которые составляют остаток православия в олатыненных западно-сербских странах – Кроации и Далмации.

Только в одной из южно-сербских областей латинской пропаганде удалось иметь довольно значительные успехи – в Боснии. Босния издавна в политическом и религиозном отношениях более других областей была разъединена с прочими сербскими православными землями. Православие распространилось здесь в те же времена, как у других сербов, но издавна было стесняемо различными ересями. Здесь держалась долго остатки язычества и были сильны арианство и богомильство. Из самих банов и кралей Боснии некоторые покровительствовали богомильству. Св. Стефан-Неманя, подчинивши себе земли боснийских сербов, старался искоренить между ними ложные учения и утвердить православие. Но, когда после его смерти, Босния опять отделилась от Сербии, православие опять стало здесь ослабевать. Между тем папство, мало имеет успеха между твердыми в православии жителями восточной Сербии, направило свою пропаганду, по преимуществу, на Боснию и на нее же направило политическую силу своих ревностных приверженцев – венгерских королей. Босняки, частью по собственной нетвердости в вере, частью по причине стеснений от венгров, стали большими массами принимать католичество. Но как не твердо было их обращение к католичеству, оказалось в последствии. Когда турки в конце XV века утверждали свое владычество между юго-восточными славянскими племенами и угрожали венгерским и австрийским владениям, папы, обнадеженные подданством последнего боснийского короля Стефана Томашевича, стали призывать босняков в крестовому походу против турок. Но совершенно напрасно: босняки возмутились, убили своего краля-латинянина, сами призвали в свои земли турок, передали им до 70 крепостей, и многие из католицизма и богомильства перешли в магометанство. Здесь и в настоящее время население разделяется почти поровну между православием с одной стороны, и католицизмом и магометанством с другой. Католическая пропаганда и теперь здесь действует сильнее, чем в других сербских областях.

В сербских землях, в настоящее время пользующихся независимостью, т. е. в княжествах – Сербском и Черногорском, надежды папства в последнее время несколько оживлены тем, что правительства этих областей стали более сноситься с западными государствами, поддаваться влиянию западно-европейской политики и цивилизации, посылать молодых людей для образования в западно-европейские университеты, принимать к себе иностранцев. Западная пропаганда, привыкшая пользоваться всякими средствами к распространению своего влияния, может видеть в этом благоприятные условия к тому, чтобы поколебать в сербах их исконную преданность к православию. Но нужно надеяться, что сербы, не поддававшиеся прельщениям католицизма прежде, будут остерегаться их и теперь. Обязанные православию сохранением народной самостоятельности в самые тяжкие времена своей исторической жизни, они, конечно, не станут изменять ему; напротив, будут стараться о возвращении к нему отпадших братьев своих, когда их политическая самостоятельность получит более прочности, и единство национальное для укрепления своего будет существенно нуждаться в единстве религиозном.

Болгаров римская Церковь старалась привлечь к себе, при самом обращении их в христианство. Из-за них главным образом произошли споры и столкновения с константинопольскою Церковью при патриархе Фотие. Притязания римской Церкви тогда потерпели неуспех. Болгарский царь Борис, на некоторое время склонившийся было к Риму, и призвавший к себе латинских священников, скоро разочаровался в папстве, прогнал опять латинских священников, обратился к константинопольской Церкви, и, для наставления народа в вере, призвал вновь епископов и священников из Греции. Под конец его продолжительного царствования, ему в особенности помогали утвердить православие в болгарской стране, устроить Церковь и приготовить для болгар священников из среда их же самих – ученики Св. Мефодия, изгнанные из Моравии -Горазд, Наум и в особенности Св. Климент, епископ величский. Православие после этого твердо стало в болгарской земле. Тем не менее папы не оставляли своих притязаний на нее, и в продолжении IX и X веков еще несколько раз пытались засылать в Болгарию своих легатов с предложением соединения к царю Борису, сыну его и преемнику Симеону, и внуку Петру Симеоновичу. В грамотах своих к болгарским царям папы расточали уверения, что болгарская Церковь, по канонам церковным, должна причисляться к округу римской Церкви; что только в союзе с нею болгарская Церковь может получить твердость и самостоятельность; что напротив союз с греческою Церковью угрожает болгарам утратою чистой веры и народной самостоятельности; что константинопольская Церковь даже и незаконно усвояет себе титул патриарший, что только римский папа может даровать владетелям болгарским царский венец и т. д. Но все эти прельщения мало имели успеха. Болгарские цари поддерживали вежливую переписку с папами, но далеки были от склонности к римской Церкви, уже начинавшей тогда заражаться разными заблуждениями. Болгарское царство при Царях Семеоне и Петре, и без помощи папской сделалось могущественным; болгарская Церковь получила самостоятельность, архиепископ болгарский стал называться патриархом. Духовное образование из Греции широко распространилось в Болгарии и скрепляло ее союз с греческою Церковью; у болгаров явились свои замечательные писатели и великие подвижники. Папству в это время трудно было распространить свое влияние в болгарской земле.

Более надежд для него открылось тогда, когда Болгария расстроенная внутренними междоусобиями, утратила свою политическую самостоятельность и подпала под власть греков (в XI столетии). Греки много стесняли болгаров; старались подавить у них самостоятельность в политическом и церковном отношении; в Церкви болгарской на место природных болгар, поставляемы были архиереи из греков. Болгары за это были ожесточены против греков и искали случая отделиться от них. В конце XII века, когда Византийская Империя расстроенная междоусобиями при последних государях династии Комненов и Ангелов, стала ослабевать, болгары освободились от нее под предводительством двух братьев Асеней. Старший брать Иоанн – Асень или Иоанникий объявил себя царем болгарским, и старался всячески укрепить восстановленную болгарскую державу. Кругом нее всюду распространялось латинское влияние. Константинополем завладели крестоносцы; в Сербии деятельно распространялась пропаганда латинства; венгерские короли сделались ревностными поборниками и исполнителями папских замыслов; даже греческие государи, жившие в Никее, находили нужным из политических соображений от времени до времени ласкать папу надеждою на соединение. Иннокентий III и в Болгарию засылал легата за легатом с предложением соединения царю Иоанникию. Иоанникий тем более чувствовал необходимость (наружно) склониться на предложение папы, чем более сознавал на первых порах слабость своей, только что восстановленной державы, и силу окружающего его со всех сторон латинского влияния. Вследствие этого Иоанникий решился на союз с римскою Церковью, и в сентябре 1203 года, в Тернове – столице нового Болгарского царства, была торжественно провозглашена Уния, а в марте 1204 года легат папский короновал Иоанникия, привезенным из Рима царским венцем. На народ это, конечно, не имело влияния, и сам царь поддерживал Унию только до тех пор, пока это ему нужно было для ограждения своей неукрепившейся державы от крестоносцев и венгров. Когда же Болгария укрепилась и царь Иоанникий испытал свои силы, разбив при Адрианополе войско крестоносцев, и взяв в плен самого латинского Императора Балдуина, от Унии с Римом не осталось в Болгарии следов. В другой раз в Риме явилась надежда на присоединение болгарской Церкви при преемнике Иоанникия, Кало-Иоанне II. Поводом к этой новой Унии были опять опасности от венгров и некоторые несогласия с греческою патриархией, находившеюся в Никее. Болгары издавна тяготились зависимостью от греческой патриархии и желали самостоятельного церковного управления. С завоеванием Константинополя от крестоносцев, церковное подчинение грекам было для болгар тем тяжелее, что сношения болгарской Церкви с никийским патриархом были неудобны, и Болгарское царство сделалось само могущественнее греческого. Поэтому Кало-Иоанн стал требовать у греческой патриархии, чтобы она отказалась от своих прав на болгарскую Церковь. Греки не хотели согласиться на эти требования. Папа, узнав о несогласиях болгарского царя с греческим патриархом, стал подсылать к нему своих легатов. Между тем фанатик венгерский король Бэла IV угрожал идти крестовым походом на схизматическую Болгарию. Кало-Иоанн, чтобы отклонить от своей земли нашествие венгров и вынудить греков к согласию на свои требования, дал вид, что склоняется на Унию и завел сношения с римским двором. Тогда Никейский патриарх Герман согласился признать право независимого патриарха за архиепископом терковским Иоакимом. Сношения с Римом были прекращены и болгарская Церковь, с получением полной самостоятельности, стала еще тверже в своем православии. В последующие времена папы также не оставляли своих видов на Болгарию и пользовались всякими случаями к распространению в ней своего влияния. Но опять также мало имели успеха. Так в половине XIV века, по смерти болгарского царя Александра, папство старалось воспользоваться междоусобиями, возникшими между двумя его сыновьями – Страшимиром и Шишманом, и настроило венгерского Короля Людовика вмешаться в эту распрю. Страшимир был взят им в плен; и в Болгарию предположено было послать до 2000 нищенствующих монахов с проповедью Унии. Неизвестно, впрочем, принесло ли это предположение какие-нибудь плоды. В конце XIV века Болгария опять утратила свою политическую самостоятельность, подчинилась сначала сербам, а потом вместе с ними подпала под власть турок.

При турецком господстве – латинская пропаганда на первых порах не осмеливалась широко и открыто раскидывать свои сети на юго-востоке Европы. Но потом (в особенности с конца XVI столетия и со времен папы Григория XIII), когда на Востоке стали появляться новые отряды латинских монахов, и между прочим иезуитов, православию болгар, также как и греков, стали угрожать новые искушения со стороны латинской пропаганды. Между простодушными, и менее образованными болгарами латинской пропаганде можно было более рассчитывать на успех, чем между греками. Почти неизвестно, впрочем, были ли на самом деле у латинян здесь какие-нибудь успехи; до последних времен следов латинства в Болгарии было мало заметно, хотя на Западе, по временам, об иных архиереях и патриархах болгарских и были распускаемы слухи, что они соглашаются на союз с Римом. Во второй половине прошлого столетия самостоятельность болгарской Церкви была уничтожена, кажется, также отчасти вследствие интриг иезуитских. Болгары в церковном отношении подчинены константинопольской патриархии; в болгарских епархиях везде поставлены греческие епископы, потом и греческие священники; в болгарских церквах и школах стал вводиться греческий язык. Народность болгарская сильно начала упадать; самые памятники болгарской древней истории были истребляемы; большая часть богатых и влиятельных болгар в городах стали терять сознание своей национальности и делаться греками или турками. Но за крайним упадком национальной самостоятельности, и в Болгарии, как в других славянских землях, настала реакция. В сороковых годах нынешнего столетия в Болгарии быстро и сильно стало пробуждаться национальное сознание. Стали заводиться народные болгарские школы, и богослужение на славянском языке начало восстановляться в болгарских церквах; болгары стали требовать у греков священников, а потом архиереев из природных болгар. Греческая патриархия, имеющая свои побуждения и расчеты держать болгаров в зависимости, на первых порах с неудовольствием стала отвергать эти требования. Но так, как требования болгар высказывались все настойчивее и настойчивее, признано нужным сделать им некоторые уступки; употребление славянского языка в церквах и школах было дозволено и болгарам даны священники, даже несколько архиереев из их соотечественников. Но болгары этим уже неудовлетворились, и стали стремиться к тому, чтобы в Церкви болгарской восстановлено было, по прежнему, совершенно самостоятельное управление. Греки с своей стороны на это не соглашаются, и в этом состоит так называемая греко-болгарская церковная распря – до сих пор неразрешившаяся. Распря эта с той и другой стороны доходит до крайнего раздражения; и она-то, в последнее время, вновь пробудила в Риме надежду на присоединение болгар к папству. Латинская пропаганда, с одной стороны, всячески усиливается более и более разжигать раздражение между греками и болгарами, и возбуждать их друг против друга, а с другой старается внушить болгарам, что для них единственное средство освободиться от греков, а потом, пожалуй и от турок, заключается в союзе с Римом – с католическою Европой. Внушение это на некоторое время имело некоторый успех. В 1860 году, во время крайнего разгара споров с греческою иерархией, довольно значительное число болгаров согласилось принять Унию с Римом; в Болгарии учреждена униатская иерархия и стали издаваться сочинения и газеты в униатском духе. Но и эта последняя попытка латинства скоро пала пред здравым смыслом искони преданного православию народа болгарского. Большая часть болгар, принявших унию, скоро опять назад возвратилась к православию. И хотя латинская пропаганда до настоящего времени не перестает сеять смуты между болгарами, старания ее мало имеют успеха. Болгары и до настоящего времени продолжают настойчиво искать освобождения от греческой иерархии; тем не менее твердо желают оставаться верными своему древнему православию.

Русский народ также, с самого начала своей исторической известности, стал обращать на себя внимание Римской Церкви; и чем могущественнее и славнее он становился, тем более разгорались в папстве желания привлечь его к себе. Все, что придумано было папством и хитрою римскою пропагандой к распространению господства римской Церкви в других землях, было испытано и над Россией. При самом распространении христианства в России – при Св. княгине Ольге и равноапостольном князе Владимире, папы подсылали в Россию своих миссионеров. Во время княжеских междуусобий папы старались привлекать к себе русских князей (например Григорий VII – Изъяслава Ярославича) обещанием помощи против соперников и королевского венца из Рима. Во время монгольского ига, желая обратить в свою пользу несчастия России, папы неоднократно засылали своих легатов к русским князьям (Роману Галицкому, Александру Невскому, Даниилу Романовичу), то с обещанием помощи против монголов, то с предложением королевского венца, то с угрозами мести за непокорность римскому престолу. При несогласии русских князей на их предложения, они, и на самом деле, неоднократно возбуждали к походам на русскую землю соседних католических владетелей, Королей: Шведского, Польского, Венгерского, рыцарей Ливонского ордена. Засылали папы и монахов-миссионеров для пропаганды латинства в народе русском. Во время Флорентийского Собора, при князе Василии Васильевиче Темном, римская Церковь надеялась привлечь русскую Церковь к союзу с собою чрез изменника грека, митрополита Исидора. Во второй половине XV и в XVI веков, при Царях Иване Васильевиче III, Василии Ивановиче и Иване Грозном, папы опять неоднократно подсылали своих легатов в Россию – то с приглашением к крестовому походу против турок, то с предложением услуг в сношениях русского Двора с польским, австрийским и др.; с обещанием цесарского титула из Рима, с предложением выгодных брачных союзов, и, при всяком таком удобном случае, с приглашением к союзу с римскою Церковью. В начале XVII столетия в несчастные времена самозванцев и междуцарствия – агенты папской политики не посовестились замутить всю Россию изменами, интригами, клятвопреступничествами и междоусобиями, чтобы возвести на престол Московский своего приверженца, или утвердить в России господство иезуитов и усердных, в то время, слуг римского престола, поляков. В последние века, когда могущество России стало более и более укрепляться и русское государство сделалось твердою опорою православия на всем Востоке, ревнители папства также не оставляли своих видов на Россию, то являясь пред русским правительством с открытым предложением соединения Церквей (как при Петре I), то заботясь о распространении благоприятных для Рима мнений и расположений в высшем классе русского общества (как в конце прошлого и начале нынешнего столетия), то прельщая нетвердых в вере знатных русских людей к переходу в католицизм на чужой стороне, то стараясь отвратить русскую политику от направления благоприятного для других стран православного Востока, то возбуждая к ней ненависть и недоверие в среде западно-европейского мира. Но, с Божиею помощию, все замыслы папства на русскую землю до последнего времени оставались тщетны. В великой северо-восточной России, среди многих миллионов населения, за несколько веков папство могло считать свои приобретения только единицами. В России юго-западной – в Малороссии и Белоруссии, по несчастным обстоятельствам в продолжении нескольких веков находившейся в отделении от русского государства, в подчинении приверженному к римской Церкви польскому правительству, папство имело временный успех. Иезуиты, при содействии польского правительства, употребляли всевозможные меры хитрости и насилия, чтобы утвердить Унию в юго-западной России. Большая часть Малороссии после отчаянной, вековой борьбы, успев отделиться от Польши к России во второй половине XVII века, спаслась от Унии. В остальных малорусских и белорусских областях, оставшихся под владычеством Польши до второй половины XVIII столетия, Уния по-видимому утвердилась, но утвердилась очень непрочно, опираясь только на поддержку польского правительства. С падением Польши, с присоединением западно-русских областей к русскому государству, начала падать в них и Уния. При Екатерине Великой около двух миллионов униатов присоединилось к православной Церкви; при Императоре Николае Павловиче присоединились почти все остальные; и в настоящее время от униатства остались в юго-западной России уже малые остатки⁹.

Злой дух, видимо, не насытился еще злом. Нет, еще не конец – его козням и ухищрениям, которые он искони старался воздвигать на род человеческий. Но как, до явления Господа во плоти, он разнообразными хитростями льстиво увлекал человека в противоестественные и противозаконные дела, и таким образом державно облекся в безграничную власть над ним; так и после оного не перестал многочисленными заблуждениями и приманками обольщать и увлекать тех, которые верят ему. И вот – размножились Симоны, Маркионы, Монтаны и Манесы¹⁰ и прочие различные и многообразные богоборные ереси. Отсюда – Арий, Македоний, Несторий, Евтихий, Диоскор¹¹ и прочий сонм нечестия, – против которых была составлены семь святых Вселенских Соборов и собирались поместные Соборы священных и богоносных мужей, чтобы мечем духовным с корнем отсечь зловредные отрасли и очистить ниву Церкви для плодоношения.

Но когда сии ереси были уничтожены и преданы молчанию и забвению, – люди благочестивые начали питать благую и твердую надежду, что, по обращении против самого диавола всех замыслов, на какие он не покушался, авось-либо не будет впредь изобретателей новых нечестивых учений; а тем более не будут являться защитники и поборники уже соборно осужденных лжеучений, после пресечения их с погибелью и наказанием виновников и усердных подражателей их. И благочестивый ум успокаивался на сих надеждах, особенно касательно царствующего града, когда, при содействии Божием, в нем совершилось много чудного, и когда притом многие языки, возгнушавшись прежнею мерзостью, научились вместе с нами воспевать общего всех Создателя и Творца. Ибо царствующий град, как-бы из некоторого горнего и воздушного пространства, источает источники православия, разливает чистые потоки благочестия во все концы вселенной и, подобно рекам, наполняет там догматами души, с давнего времени иссохшие от палящего зноя нечестия или самовольного служения, и запустевшие, подобно пустым и бесплодным землям, а ныне орошенные дождем учения и украшающие ниву Христову обильными плодами. Ибо и обитатели Армении, упорно державшиеся нечестия яковитского и, со времени многочисленного и святаго Собора отцев в Халкидоне, порицающие правое учение благочестия, обрели в себе силы, при содействии нам молитв ваших, отложить свое давнее заблуждение. И теперь область армянская чисто и православно исповедует веру христианскую, гнушается, как и кафолическая Церковь, Евтихия, Севира, Диоскара, Петрос, бросающих камни на благочестие, Юлиана Галикарнасского¹² и всего многосемянного их посева, и подвергает их неразрешимым узам анафемы.

Даже и болгарский народ – грубый и христоненавистный преклонился на такую кротость и благоразумие, что, оставив демонские и отеческие жертвы, и, отвергнув заблуждение еллинского суеверия, чудесно привился к вере христианской.

Но вот злое, завистливое и безбожное намерение и дело! Рассказ наш, наводящий на предположение вестей радостных, изменяется в скорбный, и веселие и радость превращаются в стенание и слезы; – этот народ еще и двух лет не исповедывал правой христианской веры, как люди нечестивые и достойные отвращения, – и как не назвал бы их человек благочестивый? – Люди, вышедшие из мрака, – ибо они порождение западной страны, – о, как мне рассказать остальное! – эти люди, как гром, землетрясение, обильный град, или точнее сказать, как дикий вепрь, вторглись в народ новопризванннй и утвержденный в благочестии и опустошили виноградник Господень, возлюбленный и новонасажденный, истребляя его и ногами и зубами – стезями нечестивой жизни и искажением, – они и на это отважились, – догматов. Ибо они всячески ухищрялись отвлечь их от правых и чистых догматов и непорочной Веры христианской и развратить их.

И во-первых, вопреки правилам, склонили их к посту в субботу. Обыкновенно же и маловажное нарушение преданий приводит людей к совершенному пренебрежению учения. Далее, отторгнувши первую седмицу четыредесятницы от остального поста, они дозволили во время нее пить молоко, питаться сыром и тому подобным образом пресыщаться. Затем, расширяя для них путь к отступлениям и совращая их с прямого и царского пути, внушали им отвращение и омерзение в живущим в законном браке пресвитерам, истинным иереем Божиим (и это внушили те, которые многих девиц делали женами без мужа, и жен – воспитательницами детей, которым не суждено видеть отца). Так они посевали между ними семена манихейского возделывания¹³ и развращали души, едва начавшие произращать семя благочестия, присевая к оному плевелы.

Сверх сего и миропомазанных пресвитерами они не убоялись снова миропомазывать, величая себя епископами, и баснословя, будто миропомазание от пресвитеров бесполезно и не действительно.

Слыхал-ли даже кто о таком безумном деле, какое дерзнули совершить сии безумцы? Раз уже помазанных миром они снова помазуют и преестественные и Божественные Таинства христианские обращают в совершенные пустяки, и громко над ними посмеиваются. Вот мудрование сих по истине невежд! «Священникам, – говорят, – нельзя миром освящать крещаемых: ибо это предоставлено законом одним архиереем». Откуда такой закон? Кто законодатель? Который из Апостолов? Отцов? Или какой Собор? Где и когда состоявшийся? Чьи голоса были в его распоряжении? Нельзя священнику запечатлевать крещаемых миром? Но после этого ему вовсе нельзя ни крестить, ни священнодействовать. Пусть уже не в половину, а всецело будет извержен у тебя священник в круг непосвященных. Он священнодействует Тело Владычне и Кровь Христову и ими освящает тех, над коими уже давно совершено тайнодействие: как он не может освящать миропомазанием новоокрещаемых? Священник крестит, совершая над крещаемым очистительную благодать: как же отнять у него право заграждать и запечатлевать очищение, которого он совершитель? А если отымешь у него право заграждать и запечатлевать (очищение), то не оставишь ему права ни служить благодати очищения, ни совершенствовать кого либо при помощи оного, и – все это с тою целью, чтобы твой священник, украшаясь одним пустым именем, доказывал тем, что ты глава и епископ одного с ним чина.

И не в эти только отступления от законов впали они: но, если есть верх нечестия, – они достигли и его. Ибо, кроме вышесказанных нелепостей, они с крайнею дерзостью отважились исказить – извращением смысла и произнесением слов – священный и святой символ, который непоколебимо утвержден определениями всех Соборов и притом Вселенских. Какие ухищрения лукавого! Они говорят неслыханное – будто Дух Святый исходит не от Отца только, но и от Сына.

Кто когда либо слышал такую речь от прежних нечестивцев? Какой коварный змий изрыгнул это в сердца их? Кто из среды христиан позволит вводить во Святую Троицу два начала: для Сына и Духа – Отца, и опять для Духа еще – Сына, и таким образом единоначалие обращать в двубожие, не отличая более христианское богословие от еллинской мифологии, и уничтожая достоинство пресущественной и единоначальной Троицы? И для чего исходить Духу от Сына? Если исхождение Его от Отца – совершенно, а оно совершенно, потому что Бог совершенный от Бога совершенного: то какое еще исхождение от Сына, и для чего? Оно было бы излишне и ненужно.

Опять, если Дух исходит от Сына, как – от Отца; то почему же Сын не рождается от Духа, как – от Отца? Пусть бы у нечестивых все была нечестиво – и мысли и слова; и пусть бы у них не осталось ничего, на чтобы они не дерзнули.

Обрати внимание и на следующее: если личное свойство Духа заключается в том, что Он исходит от Отца, точно также как и личное свойство Сына – в том, что Он рождается от Отца; и если Дух, по их суесловию, исходит и от Сына: то, после этого, Дух отличается от Сына большим количеством личных свойств, чем Сын. Ибо Отцу и Сыну будет обще исхождение от них Духа; а особенностью Духа будет исхождение от Отца и еще исхождение от Сына. Если же Дух отличается большим числом особенностей, чем Сын, то Сын будет ближе к существу Отчему, нежели Дух. Таким образом под этим прикровением и личиною снова возникает македониева дерзость против Святаго Духа.

Иначе: если все общие свойства Отца и Сына, как-то: божество, царствование, творчество, вседержительство, пресущественность, простота, неизобразимость, бестелесность, нераздельность и вообще все другие – суть всецело и общие свойства и Духа; и если происхождение Духа от Отца и Сына – есть также общее свойство Их: то Дух необходимо будет исходить и от Себя Самого; Сам будет началом Себя Самого и причиною вместе и произведением этой причины. Ничего подобного не измышляли даже языческие басни.

Опять: если свойственно единому Духу – иметь отношение к различным началам; то как же не будет свойственно единому Духу – иметь начало многоначальное?

Еще: если они устраняют Духа от общения с Отцом и Сыном именно в том отношении, в каком, по их нововведению, имеют общение Отец и Сын; а Отец находится в общении с Сыном по существу, а не по какому либо из различных свойств: то они необходимо ограничивают сходство Духа (с Отцом и Сыном ) по существу.

Видишь, как неправо, и только для легчайшего уловления народа они приняли на себя имя христиан. Дух исходит от Сына: от кого ты это услышал? Из каких евангелистов ты заимствовал это слово? Какому Собору принадлежит сие хульное изречение?

Господь и Бог наш говорит: Дух, иже от Отца исходит (Иоан. XV, 26), а отцы сего нового нечестия говорят: Дух иже от Сына исходит.

Кто не заградит слуха от сей беспримерной хулы? Она восстает против Евангелия, вооружается против святых Соборов, ставит ни во что блаженных и святых Отцов: Великого Афанасия, преславного в богословии Григория, царское украшение Церкви – Великого Василия, и златые уста вселенной, море премудрости, истинно – Златоустаго (Иоанна). Но для чего я упоминаю о том или о другом из них? Этот хульный и богоборный голос вооружается против всех вместе святых пророков, апостолов, иерархов, мучеников, против глаголов Самого Владыки.

Дух исходит от Сына! Каким исхождением? Таким же точно, как от Отца, или противоположным оному?.. Если таким же, то как не обольщатся личные свойства, – свойства, которыми – только одними – так характеризуется Троица, что Она и есть Троица и чествуется, как Троица. Если же исходит исхождением противоположным оному; то в этом слове не оживают-ли пред нами манесы и маркионы, опять простирающие свой богоборный язык на Отца и Сына?

Броме вышесказанного, – если Сын от Отца рождается, а Дух от Отца и Сына исходит: то Дух, имея отношение к двум причинам, не мог остаться несложным.

Еще: если Сын рождается от Отца, а Дух от Отца и Сына исходит; то нововведение-ли опять касательно Духу – то, что и от Него не произошло никакое другое (Лице)? По их богоборной мысли Лиц должно быть не три, а четыре, или, лучше, безграничное число; так что четвертое лицо должно привнести к Ним другое (Лице), а это опять иное, и так далее, пока они не впадут в языческое многобожие.

Кроме сказанного должно обратить внимание и на следующее: если исхождение Духа от Отца служит к бытию (Духа): что же принесет Духу исхождение (Его) от Сына, когда и исхождения от Отца достаточно для бытия? Никто не дерзнет, конечно, сказать, что оно (исхождение от Сына) служит к чему-либо иному (кроме бытия) из существенного; потому что всякое двоение и сложение совершенно чуждо оному блаженному и божественному естеству.

Далее, все, что не обще державной, единосущной и пресущественной Троице, то составляет принадлежность Одного Которого-либо из Трех. Изведение же Духа не обще (всем) Трем, следовательно составляет принадлежность Одного из Трех. Которого же? Скажут, Дух исходит от Отца? Но после этого не должны ли они отречься от своего любимого и общего им мудрования? Если скажут – от Сына; то зачем они сначала не открыли дерзко по всей полноте своего богоборства, – что они не только приписывают Сыну произведение Духа, но и отнимают оное у Отца? Потом, следуя этим путем, они исказят вместе с исхождением и рождение, и, чтобы быть во главе не только нечестивых, но и беснующихся, будут нелепо утверждать, что не Сын родился от Отца, но Отец от Сына.

Нечестие и неразумие рассматриваемого мнения изобличаются еще следующим. Так как все, что созерцают, и о чем говорят во Святой, единоестественной и пресущественной Троице, или обще всем Трем или составляет принадлежность Одного Котораго-либо из Них; а изведение Духа и не обще (всем), но и не составляет, как они говорят, принадлежности Одного Котораго-либо: то, – прости нам Господи эти слова, и да обрушится хула на их головы, – в живоначальной и всесовершенной Троице и вовсе нет исхождения Духа.

И если бы кто-нибудь стал обличать безбожное их мнение; то он прибавил бы к сказанному весьма много другого, него не позволяют мне теперь же внести и включит в письмо условия письма. Потому и в том, что нами сказано, высказаны только первоначальные понятия о предмете, и притом в очерке; частнейшие же опровержения и подробное раскрытие учения, по воле Божией, отлагаем до общего собрания.

Вот нечестие, которое, вместе с другими отступлениями от закона, посевали в болгарском народе эти епископы мрака, – ибо они величали себя епископами. Весть о сем достигла нашего слуха. Мы поражены были смертельным ударом в самое сердце, подобно как если бы кто увидел, что чад утробы его пред глазами его раздирают и терзают змеи и звери. Ибо тот, конечно, имел уважительные причины впасть в невыносимую печаль и скорбь о потери чад, кто для возрождения и посвящения их подвергал себя трудам, заботам и проливал пот.

И мы столько же сетовали о случившемся с ними бедствии, столько полную чувствовали радость, когда видели их освобождение от древнего заблуждения.

Мы оплакивали их и оплакиваем, и для восстановления их, после падения, не дадим очам нашим сна и веждям дремания, пока не введем их, по мере сил наших, опять в скинию Господню.

А этих новых предтечей отступления, слуг антихриста, виновников бесчисленных смертей, – эту язву общественную, – этих людей, раздравших столь многими и великими расколами сей новонасажденный и младенчествующий в благочестии народ, этих обольстителей и богоборцев мы осудили соборным и божественным определением: и – не ныне (вновь) определяем приговор им, но обнародуем и доводим до всеобщего сведения осуждение, уже прежде определенное им прежде бывшими Соборами и апостольскими узаконениями.

Люди таковы по своей природе, что не столько утверждаются (в добре) минувшими наказаниями, столько вразумляются настоящими. И наказаниям прежним дает силу согласие с ними настоящих. Потому мы всенародно исключили этих людей, упорствующих в своем многообразном заблуждении, от всего стада христианского; так как и шестьдесят четвертое правило святых апостолов точно также преследует соблюдающих пост в субботу, говоря: «аще кто из клира усмотрен будет постящимся в день Господень, или в субботу, кроме единые токмо великия субботы: да будет извержен. Аще же мирянин: да будет отлучен». И пятьдесят пятое правило святого Вселенского шестого Собора говорит подобно приведенному: «поскольку мы уведали, яко обитающие во граде Риме, во святую четыредесятницу, в субботы ее, постятся, вопреки преданному церковному последованию, то святому Собору угодно, чтобы и в римской Церкви ненарушимо соблюдалось правило глаголющее: аще кто из клира усмотрен будет во святый день Господень, или в субботу постящимися, кроме единые токмо: да будет извержен; аще жe мирянин: да будет отлучен».

О гнушающихся брака четвертое правило Гангрийcкaгo Собора говорит: «аще кто о пресвитере, вступившем в брак, разсуждает, яко недостоин причащатися приношения, когда таковый совершил литургию: да будет под клятвою». Совершенно такое же осуждение изрекает против них и шестой Вселенский Собор, когда пишет следующее: «понеже мы уведали, что в римской Церкви, в виде правила, предано, чтобы те, которые имеют быти удостоены рукоположения во диакона, или пресвитера, обязывались не сообщатися более с своими женами: то мы, последуя древнему правилу апостольского благочиния и порядка, соизволяем, чтобы сожитие священнослужителей по закону и впредь пребыло ненарушимым, отнюдь не расторгая союза их с женами, и не лишая их взаимного в приличное время соединения. И так, аще кто явится достойным рукоположения во иподиакона, или во диакона, или во пресвитера, таковому отнюдь да не будет препятствием к возведению на таковую степень сожитие с законною супругою: и от него во время постановления да не требуется обязательства в том, что он удержится от законного сообщения с женою своею: дабы мы не были принуждены сим образом оскорбить Богом установленный и Им в Его пришествия благословенный брак: ибо глас евангелия вопиет: яже Бог сочета, человек да не разлучает (Матф. XIX, 6), и апостол учит: брак честен и ложе нескверно (Евр. XIII, 4); такожде: привязался-ли еси жене, не ищи разрешения (I Кор. VII, 27). Аще кто, поступая вопреки апостольским правилам, дерзнет кого-либо из священных, т. е. пресвитеров, или диаконов пли иподиаконов лишати союза и общения с законною женою: да будет извержен. Подобно и аще кто, пресвитер или диакон, под видом благоговения, изгонит жену свою: да будет отлучен от священнослужения, а, пребывая непреклонным, да будет извержен».

Нарушение же первой седмицы (великого поста) и вторичное миропомазание уже крещенных и миропомазанных, по моему мнению, не нуждаются в правилах для своего осуждения: для этого довольно их самих и одного рассказа о превосходящем всякую меру нечестии.

Да и одной ни с чем несравнимой хулы против Св. Духа, лучше же против всей Святой Троицы, – хотя бы они и не отважились ни на что другое из вышесказанного, – довольно для того, чтобы подвергнуть их многим анафемам.

О сем мы, по древнему церковному обычаю, почли долгом довести до вашего сведения и поставить на вид вашему во Господе братству. При сем убеждаем и молим вас быть ревностными нам споборниками с искоренении сих нечестивых и безбожных мнений, и не нарушать отеческого чина, который предали вам для соблюдения предки в своих деяниях; но с великим вниманием и усердием избрать и послать, вместо себя, местоблюстителей, – мужей, уполномоченных представлять ваше лице, украшенных благочестием и священством, и словом и жизнью. Да отсечем от тела Церкви недавно появившуюся в ней гангрену оного нечестия; а тех, которые имели безумие посеять столько нечестия в народе новонасажденном и новоутвержденном, исторгнем с корнем и общим судом предадим огню, каковое наказание определяют для отлученных глаголы Господни.

Когда таким образом будет изгнано нечестие и утверждено благочестие: мы имеем благие надежды снова обратить весь новооглашенный и новообращенный болгарский народ к преданной ему Вере. Да и не сей только народ переменил прежнее нечестие на веру во Христа. Нет, (тоже самое сделал) и так называемый Росс, о котором так много и многие рассказывают, и который в жестокости и кровожадности превосходит все народы. Он, поработавши окрестные народы, и тем чрезмерно возгордившись, поднял свои руки и на римскую Империю: но теперь и он даже применил языческое и безбожное учение, которое прежде содержал, на чистую и неповрежденную Веру христианскую, и вместо того, чтобы, как еще недавно делал, грабить нас и чинить великое насилие, с любовью вступил в число наших послушников и союзников. И столько воспламенила его любовь и ревность к Вере, – благословен Бог во веки, – да воскликнет паки Павел, – что он принял и епископа – пастыря и с великим усердием и любовью содержит христианское богослужение¹⁴.

Если теперь, когда таким образом, по благодати человеколюбивого Бога, иже всем человеком хощет спастися, и в разум истины прийти (1Тим. II, 4), сии народы оставляют свои древние верования, и вместо их принимают чистую Веру христианскую, – если и ваше братство благоволит явить свое соревнование и содействие в исторжении и сожжении плевел: то мы твердо, в Господе Иисусе Христе, истинном Боге нашем, уповаем, что стадо его еще более умножится, и исполнится реченное: вси познают Мя от мала даже и до великого их (Иерем. XXXI, 34. Евр. VIII, 11); и еще: во всю землю изыде вещание апостольского учения и в концы вселенные глаголы их (Псал. XVIII, 5. Рим. X, 18).

Тем, кого пошлете вы вместо себя и уполномочите представлять ваше священное в преподобное лице, – должна быть вверена полная ваша власть, которую вы во святом Духе имеете; так, чтобы они могли властью апостольского престола и свободно судить и беспрепятственно действовать и касательно сих предметов и касательно других им подобных. Так, например, из пределов Италии получили мы одно соборное послание, исполненное несказанных жалоб. Сии жалобы приносят нам обитатели Италии на своего епископа, и, тяжко укоряя нас, всячески заклинают не смотреть равнодушно на плачевную погибель и угнетение их тяжким и жестоким самовластием, на нарушение законов священства и извращение всех постановлений Церкви. Тоже самое и прежде говорили в слух всех убежавшие оттуда монахи и пресвитеры, как-то: Василий, Зосима, Митрофан и другие с ними: они с плачем жаловались на туже самую тиранию и со слезами призывали к защищению Церкви. Ныне же, как я сказал, получены оттуда из различных мест разные письма, исполненные стенания и многих слез. Это покажут вам точные списки сих писем, представляемые вам по желанию, требованию писавших; ибо эти лица со страшными заклинаниями и убеждениями умоляли нас разослать оные (списки) ко всем архиепископским и апостольским престолам. А в нашем послании мы упомянули об этом для того, чтобы в собрании Святаго и Вселенского о Господе Собора, и касательно этого предмета, было единодушно поставлено угодное Богу и согласное с правилами соборными, и чтобы глубокий мир объял Церкви Христовы.

И мы приглашаем сюда не только ваше блаженство, но и предстоятелей прочих архиепископских и апостольских престолов: некоторые из них уже прибыли, а другие, ожидаем, спустя не много времени, прибудут.

По сему ваше о Господе братство, своим замедлением и отсрочкою, да не заставит братию ожидать вас дольше надлежащего, ведая, что если, в следствие вашего замедления, что либо совершится не по чину и несовершенно, то не иной кто, а вы сами будете виновны в том.

Мы сочли нужным в настоящем послании напомнить и о том, чтобы вы предписали всем подведомым вам церквам присоединить и причислить к святым шести Вселенским Соборам и святой Вселенский седьмой Собор. Ибо до нас дошел слух, что некоторые из подчиненных вашему апостольскому престолу церквей, считая только шесть Вселенских Соборов, не знают седьмого. Хотя определения его приемлются с любовью и честью, но самый Собор до сих пор еще не достиг такой известности, чтобы о нем, как и о прочих Соборах, всенародно проповедовали в Церкви, и приписывали ему равное с ним достоинство.

Между тем и сей Собор низложил величайшее нечестие. На нем заседали вместе и действовали единодушно уполномоченные от четырех патриарших престолов. Ибо на нем, как известно, присутствовали: от вашего апостольского александрийского престола Фома-монах-пресвитер и его товарищи; от престолов – Иерусалимского и Антиохийского – Иоанн и его товарищи; и от древнего Рима – Петр, благоговейнейший протопресвитер и другой Петр – монах и игумен святой обители св. Саввы, находящейся в Риме.

Все эти лица – вместе с божественным нашим отцем, святейшми и преблаженнейшим мужем – Тарасием, архиепископом Константинопольским, составили святый Вселенский седьмый Собор восторжествовавший над нечестием иконобоцев или христоборцев и низложивший оное. Деяния этого истинного собора не было возможности препроводить к вам, потому что странами (вашими) обладал тогда варварский иноплеменный народ – Аравитяне. Вот причина, почему многие из ваших чтут и содержат постановления этого Собора, а между тем, как говорят, сами не знают, что это постановления сего именно Собора.

И так нужно, (как я сказал ) и этот великий святый и Вселенский Собор торжественно принимать на ряду с предшествовавшими ему шестью Соборами. Не чинить и не делать этого значит: во-первых оскорблять Церковь Христову пренебрежением к такому великому Собору и разрывом и нарушением союза и единомыслия ее в таком важном предмете; во-вторых, это значит расширить уста иконоборцев, которых нечестие, – я хорошо знаю, – вы ненавидите не менее прочих ересей: они будут иметь основание лживо утверждать, что их нечестие разрушено не Вселенским Собором, а осуждено судом одного только престола.

По всему этому мы просим вас, и, – как братья братьев, призывая вас к исполнению долга, убеждаем – в соборных посланиях и во всех других церковных деяниях и исследованиях считать и принимать и сей (Собор) наравне с шестью Святыми Вселенскими Соборами, ставя его седьмым за ними.

Христос же, истинный Бог наш, первый и великий архиерей, соделавшийся вольною, благою за нас жертвою, и собственною кровию искупивший нас, да даст вашей священноначальной и честной главе вознестись превыше обстоящих вас варварских народов! Да даст вам тихо и мирно совершать жизненный путь свой и достигнуть того неизреченно радостного и сладкого селения, где – всех веселящихся жилище, где вовсе нет места скорби, стенанию и унынию, – в Самом Христе, истинном Боге нашем, которому слава и держава во веки веков. Аминь.

Умоляем вас: по долгу отеческой святости, вспоминайте и не забывайте нашего смирения (мерности.)

Всем и всюду, во Святом Духе возлюбленным и дражайшим братиям, преосвященным архиереем с их благоговейными причтами и всем православным верным чадам единой, святой, соборной и апостольской Церкви братское во Святом Духе приветствие и (желание) всякого блага и спасения от Бога!

§ 1. Надлежало бы священному и божественному евангельскому учению о нашем искуплении быть всеми проповедуемому в той же неповрежденности и принимаемому верою вечно в той же чистоте, в какой Спаситель наш, добровольно умаливший себя, зрак раба приим и нисшед из недр Бога и Отца, открыл оное божественным и святым ученикам своим, – и в какой они, свидетели, очевидцы и самовидцы, как громогласные трубы, возвестили сие учение всей подсолнечной (ибо во всю землю изыде вещание их и в концы вселенные глаголы их), – наконец, в той неизменности, в какой, прияв тоже самое благовестие, столь многие и столь великие отцы кафолической Церкви со всех пределов земли предали нам оное всенародно – на Соборах и в своих частных писаниях. Но злой дух, исконный враг человеческого спасения, как древле в Эдеме, приняв на себя лице доброжелательного советника, сделал человека преступником ясной божественной заповеди, так и в сем духовном Эдеме, в Церкви Божией, продолжая обольщать многих, внушая им лукавые и богопротивные помыслы, и пользуясь ими, как орудиями, растворяет яд ереси в чистых потоках православного учения, и из чаш, позлащенных якобы евангельским благовестием, напояет многих; наполет тех, которые, по простоте своей, живут неосмотрительно, не лишше внимают слышанному (Евр. 2, 1) и от отцев их возвещенному им (Втор. 32, 7), согласно с Евангелием и со всеми древними учителями, и не считают для душевного спасения своего достаточным устного и писанного слова Господня и свидетельства непрерывно продолжающейся Церкви, но, гоняясь за нечестивыми новизнами, как бы за новым убранством, принимают евангельское учение в виде совершенно искаженном.

§ 2. Отсюда (произошли) разнообразные и чудовищные ереси, которые соборная Церковь от самой колыбели своей, облекшись во вся оружия Божия и восприемши меч духовный, иже есть глагол Божий (Еф. 5, 17), принуждена была преодолевать, все преодолевала до ныне, и будет со славою преодолевать во все веки, являясь сама всякой раз, после борьбы, более светлою в более сильною.

§ 3. Но из сих ересей одни уже совершенно исчезли, другие исчезают, иные ослабели, другие же более или менее процветают, держась до времени своего ниспровержения, а некоторые еще вновь возникают для того, чтобы пройти свой путь от появления до уничтожения. Ибо они, – сии жалкие умствования и вымыслы людей жалких, – будучи поражены вместе с своими изобретателями громом анафемы седьми Вселенских Соборов, падут неизбежно, хотя бы существовали тысячу лет. Потому что одно только православие соборной и апостольской Церкви, одушевляемой живым словом Божиим, пребудет во веки, по неложному обетованию Господа: врата адова не одолеют ей (Мат. 16, 18), т. е. (как изъясняют святые отцы), уста нечестивых и еретиков, что бы не источали – ужас и прещения, или сладкоречие и убеждения, не одолеют мирного и кроткого православного учения. Но для чего, однако, путь нечестивых спеется (Иерем. 12, 1), и нечестивые превозносятся и высятся, яко кедры Ливанские (Псал. 36, 35), искушая мирно служащих Богу? Причина тому не доведома; и св. Церковь, хотя молит ежедневно, да отступит от нее сей пакостник, сей ангел сатанин, но постоянно слышит от Господа: довлеет ти благодать моя; сила бо моя в немощи совершается: почему она и хвалится сладце, паче в немощех своих, да вселится в нее сила Христова (2 Кор. глав. 12), и да искуснии явлены бывают (1Кор. 11, 19).

§ 4. Из ересей, распространившихся, какими Бог весть судьбами, в большей части вселенной, был некогда арианизм, а теперь – папизм. Но и сей последний (подобно первому, который уже совершенно исчез), хотя до ныне еще в силе, не превозможет до конца, а прейдет и низложится и велий глас небесный возгласит о нем: низложен (Апок. 12, 10)!

§ 5. Новоявившееся учение, будто «Дух Святый исходит от Отца и Сына» измышлено вопреки ясному и нарочитому о сем предмете изречению Господа Нашего: иже от Отца исходит (Иоан. 15, 26), и вопреки исповеданию всей соборной Церкви, засвидетельствованному седмью Вселенскими Соборами в словах: иже от Отца исходящего (Симв. Веры).

1. Оно нарушает хотя единочное (ένιχήν) от одного начала, но иновидное (έτεροειδή) происхождение божеских лиц блаженной Троицы, подтверждаемое свидетельством Евангелия;¹⁵

2. Приписывает равносильных и споклоняемым Лицам (Божества) разнородные и не равные отношения; сливает их или смешивает;

3. Представляет как бы несовершенным, темным и неудачным состоявшееся прежде него исповедание единой, соборной и апостольской Церкви;

4. Унижает святых отцев первого Вселенского никейского Собора и второго константинопольского, как будто они о Сыне и Духе Святом богословствовали не совершенно, будто т. е. умолчали о столь важной особенности двух лиц Божества, между тем как необходимо было изложить все божественные свойства их против ариан и македониан;

5. Оскорбляет Отцов третьего, четвертого, пятого, шестого и седьмого Вселенских Соборов, которые в слух всей вселенной провозгласили божественный Символ во всех отношениях совершенным и полным, и страшными прещениями и неразрешимыми заклятиями воспретили как себе, так и всем другим, всякое прибавление к нему и убавление, или изменение, или переставление в нем хотя бы одной йоты, – между тем как нужно было исправить его и дополнить, и таким образом изменить все богословское учение вселенских отцев, как будто открылось новое отличительное свойство в самых трех лицах блаженной Троицы;

6. Прокрадывалось в церквах западных сначала как волк в коже овчей, т. е. под наименованием не исхождения (τής έχπορέυσεώς), по греческому выражению, употребленному в Евангелии и Символе, но под именем послания (τής αποσ τολής), как оправдывался папа Мартин пред Максимом исповедником и как изъяснял это Анастасий, библиотекарь при Иоанне VIII;.

7. С грубою и неслыханною дерзостью коснулось самого Символа и изменило сей всеобщий залог христианства;

8. Произвело столько смятений в мирной Церкви Божией и разделило народы;

9. При первом своем появлении всенародно отвергнуто двумя приснопамятными папами Львом III и Иоанном VIII, который в послании блаженному Фотию назвал даже сообщниками Иуды тех, кто первые внесли его в Символ;

10. Осуждено многими святыми Соборами четырех восточных патриархов;

11. Подвергнуто анафеме, как нововведение и увеличение Символа, на (так называемом) восьмом Вселенском Соборе, созванном в Константинополе для умирения церквей восточных и западных¹⁶;

12. Едва только успело явиться в западных церквах, как или само породило гнуснейшие исчадия, или ввело с собою мало-помалу другие новизны, – большей частью противоречащие ясно изображенным в Евангелии заповедям Спасителя нашего, тщательно соблюдавшимся, до его появления, и в тех церквах, где оно введено, как то: кропление вместо погружения, отнятие у мирян божественной чаши и причащение только под одним видом хлеба, употребление облаток и опресноков вместо хлеба квасного, исключение из литургии благословения, т. е. божественного призывания всесвятаго и всесовершающего Духа; – также нарушающие древние апостольские обряды соборной Церкви, как то: устранение крещаемых младенцев от миропомазания и принятия пречистых Таин; брачных – от священства; признание папы за лице непогрешимое и заместо блюстителя Христова и проч. Таким образом низвратило весь древний апостольский чин совершения почти всех Таинств и всех церковных учреждений, – чин, который содержала древняя, святая и православная Церковь римская, бывшая тогда честнейшим членом святой соборной и апостольской Церкви;

13. Побудило своих защитников, богословов Запада, за неимением для себя опоры ни в писании, ни у отцев, прибегнуть в бесчисленным лжемудрованиям, не только к превратным толкованиям писания, каких мы не находим ни у кого из отцев святой соборной Церкви, но и к искажению священных и неприкосновенных текстов божественных отцев восточных и западных;

14. Оказалось странным, неслыханным и богохульным еще и у прочих христианских обществ, которые, прежде его появления, по другим справедливым причинам, в течении веков отлучены от соборной Церкви;

15. Несмотря на все труды и усилия своих защитников, ни против одного из приведенных нами доказательств доселе еще не могло в защиту свою привести хотя сколько-нибудь убедительное и основательное доказательство из св. Писания или из отцев.

Таковое учение носит в самом существе своем и свойствах все признаки учения неправославного; а всякое неправое учение, касающееся догмата соборной Церкви о блаженной Троице, о происхождении божеских лиц, равно как и об исхождении Святаго Духа есть и именуется ересью, а умствующие так – еретиками, по определению святейшего Дамаса, папы римского, (который говорит так): «кто об Отце и Сыне мыслит право, а о Духе Святом не право, тот еретик» (Испов. Соб. Вер., посланное папою Дамасом к епископу фессалоникийскому Павлину).

Посему единая, святая, соборная и апостольская Церковь, следуя святым отцам восточным и западным, как древле при отцах наших возвещала, так и ныне вновь возвещает соборне, что сие нововведеное мнение, будто Дух Святый исходит от Отца и Сына, есть сущая ересь, и последователи его, кто-бы они ни были, еретики по упомянутому соборному определению святейшего папы Дамаса; составляющиеся из них общества, суть общества еретические, и всякое духовное богослужебное общение с ними православных чад соборной Церкви – беззаконно, по силе особенно седьмого правила третьего Вселенского Собора.

§ 6. Ересь эта, со многими соединенными с нею нововведениями, как выше сказано, появившаяся около половины седьмого столетия, сначала неизвестная и безымянная, и под разными видами в продолжение четырех или пяти веков тайно распространявшаяся по епархиям европейского Запада, потом преодолев православие тех стран, по нерадению тогда бывших там пастырей и покровительству властей, мало-помалу ввела в заблуждение не только испанские, до толе еще православные Церкви, но и германские, и галликанские, и даже италийские, которых православие возвещалось некогда во всем мире, и с которыми часто сносились святейшие отцы наши, как то: Афанасий Великий и небоявленный Василий, и которых единение и общение с вами послужили к сохранению чистоты учения соборной и апостольской Церкви до седьмого Вселенского Собора. Когда же, завистью ненавистника добра, новизны касательно здравого и православного учения о Всесвятом Духе (на которого хула, по наречению Господа, не отпустится человеком ни в сей век, ни в будущий Матф. 12, 31, 32), – следовавшие одно за другим нововведения касательно божественных таинств, особенно же таинства спасительного крещения, святого причащения и священства, когда сии несообразности, следуя непосредственно одни за другими, овладели самим старейшим Римом, тогда она приобретши знаменитость в Церкви, облеклась отличительным именем папизма. Ибо из епископов Рима, именуемых папами хотя некоторые в начале восстали против нововведения соборно, как то: Лев III и Иоанн VIII, (о коих упомянуто выше), и отвергли его пред лицом всей вселенной, – один посредством известных серебряных дщиц; другой в послании в блаженному Фотию во время (так называемого) восьмого Вселенского Собора и в послании к Святополку – касательно Мефодия, епископа моравского, но большая часть их преемников, обольстившись предоставляемыми им сею ересью, противными правилам Соборов, правами на преобладание над церквами Божиими, и нашедши в том для себя много мирских выгод и много прибыли, измыслив единодержавие в соборной Церкви и единовластие в раздаянии даров Святаго Духа, не только изменили бывшее у них древнее богослужение, отсекши себя такими нововведениями от прочего древнего и истинно-христианского общества, но еще старались, не без постыдных ухищрений, как предает нам неложная история, увлечь за собою в отступничество от православия и остальные четыре патриархии и поработить таким образом соборную Церковь хотениям и велениям человеческим.

§ 7. Приснопамятные предшественники и отцы наши, видя, как праотеческое евангельское учение попирается ногами, как свыше истканный хитон Спасителя нашего раздирается руками нечестивыми, движимые любовью отеческою и братскою, оплакивали гибель такого Множества христиан, за них же Христос умре, но вместе и употребляли много ревности и усилий, соборно и частно, чтобы, спасая православное учение святой, соборной Церкви, соединить опять, сколько возможно, разделённое, и, подобно искусным врачам, общими силами старались исцелить член страждущий, перенося сами много и скорбей, и поруганий, и преследований, только бы тело Христово не раздробилось на части, только бы не были попраны уставы божественных и святых Соборов. Но Запад, по свидетельству неложной истории, остался упорен в заблуждении. И присноублажаемые мужи на деле испытали истину слов иже во святых отца нашего Василия Великого, который, по собственному опыту, говорил о епископах Запада, и в частности о бывшем при нем папе: «истины они не знают, и знать не желают; с теми кто возвещает им истину, они спорят, а сами утверждают ересь» (посл. к Евс. Самос.); и таким образом, по первом и втором братском внушении, узнав их нераскаянность, они отрясли прах ног и отреклись от них, предали их в неискусен ум их (ибо «брань лучше мира, отделяющего от Бога», как сказал иже во святых отец наш Григорий, папа об арианах ). С тех пор нет никакого духовного общения между ими и нами, потому что они собственными руками изрыли глубокую пропасть между собою и православием.

§ 8. Впрочем на сем не остановился папизм в своем посягательстве на мир Церкви Божией, и рассылая повсюду так называемых миссионеров, людей коварных, он «преходит сушу и море, чтобы обратить хотя одного», прельстить кого либо из православных, извратить учение Господа нашего, исказить прибавлением божественный символ святой нашей веры, представить излишним богопреданное погружение в крещении и бесполезным общение чаши завета, и бесчисленное множество другого, что дух новизны внушал готовым на все схоластикам средних веков и тогдашним по любоначалию позволявшим себе все, епископам древнего Рима. Ублажаемые за благочестие предшественники и отцы наши, хотя и были многократно и многообразно оскорбляемы и теснимы папизмом извнутри и отвне, непосредственно и посредственно, но укрепляясь, упованием на Господа, сохранили и нам предали неповрежденным неоцененное наследие отцов своих, которое и мы, при помощи Божией, предадим, как многоценное сокровище, будущим поколениям, даже до скончания веков. Не смотря на то, паписты не успокаиваются до ныне, и не успокоятся, по своей обычной вражде против православия, которое они, как отступившие от веры своих предков, имеют пред глазами живою, ежедневною уликою. О, если бы они устремили свои усилия против ереси, распространившейся и господствующей на Западе! Нет сомнения, что если бы их усердие ко вреду православия было обращено к истреблению ереси и нововведений, согласно с благочестивыми намерениями Льва III и Иоанна VIII, сих последних присноблаженных православных пап, – давно бы не осталось и следа ее во вселенной и мы бы ныне все тожде мудрствовали, по заповеди апостольской. Но ревность преемников их не была направлена к сохранению православной веры, как приснопамятная ревность блаженного Льва III!

§ 9. Впрочем с некоторого времени нападения собственно от лица предшествовавших пап превратились, а были только со стороны миссионеров, но теперь вошедший в 1847 году на епископскую кафедру Рима, под именем папы Пия IX издал б января 1848 г. окружное послание, надписанное к восточным, состоящее в греческом переводе из 12 страниц, которое посланец его распространил, как некую наносную заразу, внутри нашей православной паствы. В сем послании он прежде ведет речь с отступавшими в разные времена от различных христианских обществ и самовольно переходившими к папизму, и следовательно ему своими; потом обращает речь и к православным, хотя не называл по имени кого-либо из них в частности, но указывая по имени (стр. 3, строк. 14–18, строк. 4, строк. 19 и стр. 9 строк. 17 и 28) на божественных и святых отцов наших, явно говоря неправду о них и о нас, их преемниках и потомках; – представляя их принимающими постановления и определения пап как бы правителей соборной Церкви, – нас же неверными их примером, и следовательно выставляя нас пред вверенною нам от Бога паствою отступниками от собственных отцев наших и небрегущими освященных для нас обязанностях и о душевном спасении духовных чад наших. Далее, присвояя себе, уже как собственное – достояние, соборную Церковь Христову, ради того, что занимает, как он хвалится епископский престол святого Петра, он хочет таким образом прельщением склонить более простых людей к отступлению от православия, прибавляя следующие слова, странные для всякого, знакомого с богословским учением (стр. 10 строк. 29): «нет никакой причины, по которой бы вы могли отказаться от возвращения в истинную Церковь и от общения с сим святым престолом».

§ 10. Каждый из наших братий и чад во Христе, воспитанных и наученных в благочестии, читая сие с разумением и при свете данной ему от Бога мудрости, без сомнения поймет, что слова и нынешнего епископа римского, также как и его предшественников со времени отделения, не суть слова мира, как он говорит (стр. 7. строк. 8), и любви, но слова лести и обмана, направленные к собственному его возвышению, по обычаю действовавших вопреки соборам его предместников. Посему и уверены мы, что как до настоящего времени, так и впредь православные не будут прельщены: ибо верно слово Господа нашего (Иоан. 15) «по чуждем не идут, но бежать от него, яко не знают чуждаго гласа».

§ 11. При всем том, мы сочли отеческим и братским долгом нашим и священною обязанностью, чрез предлагаемое теперь благожелательное послание, и вас утвердить в православии, которое вы получили от предков, и вместе показать мимоходом слабость умствований римского епископа, которую и сам он очевидно понимает. Ибо он не апостольским исповеданием своим украшает свой престол, но апостольским престолом старается подтвердить свое достоинство; достоинством же (подтвердить) свое исповедание. А на самом же деле это иначе. Ибо не только престол римский, который по одному только преданию почитается, получившим преимущества от святого Петра, но и представляемый в священном писании, главным престол святого Петра, – т. е. Антиохия, которой Церковь, по свидетельству святого Василия (посл. 48 к Афан. в), есть «главнейшая из всех Церквей во вселенной», и что всего важнее, о которой второй Вселенский Собор в послании к Собору западных (честнейшим и боголюбивейшим братиям и сослужителям Дамасу, Амвросию, Вритону, Валериану и проч.) свидетельствует так: «старейшей и, по истине, апостольской Церкви, сущей в Антиохии сирийской, где впервые принято было досточтимое имя христиан», – и сия, говорим, апостольская Церковь антиохийская никогда не имела преимущества – не быть судимою по божественному писанию и соборным определениям из уважения к ней, как истинному престолу святого Петра. Но что мы говорим? Сам святой Петр лично был судим пред всеми по истине благовествования (Гал. 12) и, по свидетельству писания, оказался зазорен и неправоходящ. – Что после сего надобно подумать о тех, которые величаются и надмеваются обладанием только предполагаемого мнимого престола его? И точно, сам небоявленный Василий Великий, – сей вселенский учитель православия в соборной Церкви, на которого даже и епископы Рима вынуждаются указывать нам (стр. 8 строк. 81), определенно и ясно высказал нам выше (§ 7), какое мнение мы должны иметь о суждениях неприступного Ватикана: «они истины не знают, и знать не желают; с теми, кто возвещает им истину, они спорят, а сами утверждают ересь»; следовательно, те же самые святые отцы наши, которых, как светильников и учителей самого Запада, с подобающим уважением перечисляет нам Его блаженство, и которым увещевает вас следовать (там же), научают нас, чтобы мы не по престолу судили о православии, но о самом престоле и сидящем на престоле – по божественным писаниям, по соборным уставам и определениям, и по вере, всем проповеданной, т. е. по православию непрерывного учения (Церкви). Так судили и осудили Собором отцы наши и Онория, папу римского, и Диоскура, папу александрийского, и Македония, и Нестория, патриархов константинопольских и Петра Кнафее, патриарха антиохийского и проч. Ибо, если по свидетельству писания, даже мерзость запустения была ни месте святе. (Дан. 9, 27, и Матф. 24, 15), то почему новизны и ересь не могут быть на престоле святом? Отсюда ясно открывается слабость и непрочность и других доказательств (стр. 8. строк. 9, 11 и 14) в пользу верховного владычества римского епископа. Ибо, если бы Церковь Христова не была основана на незыблемом камне исповедания Петрова: Ты eси Христос Сын Бога живого (которое было общим ответом со стороны апостолов на предложенный им вопрос: «вы же кого Мя глаголете быти» (Матф. 16, 15, 16), как объясняют нам божественные отцы восточные и западные), – то и сам Кифа был бы для нее слабым основанием, тем более папа, который, присвоил себе ключи царствия небесного, как распорядился ими, известно из истории. И о значения троекратного: паси овцы моя, общие наши божественные отцы единогласно учат, что это не было каким либо предпочтением святого Петра пред прочими апостолами, тем менее его преемников, а просто восстановлением его в сан апостольский, из которого он ниспал чрез троекратное отречение. И сам святой Петр, как видно, точно также понял смысл троекратного вопроса Господа: любиши-ли Мя; и слов: паче сих (Иоан. 21, 16). Ибо вспомнив слова своя: аще и вси соблазнятся о Тебе, аз никогда же соблазнюся (§ 12), оскорбе, яко рече ему третие: любиши-ли Мя. Но преемники его, для своих целей, принимают это изречение в смысле, слишком для них благоприятном.

§ 12. Еще Его блаженство говорит (стр. 8 строк. 12) что Господь наш сказал Петру (Лук. 22, 32): Аз же молихся о тебе, да не оскудеет вера твоя и ты некогда обращся, утверди братию твою. Молитва Господа нашего была по тому случаю, что сатана просил (там же ст. 31), да попущено будет ему подвергнуть искушению веру всех учеников, – Господь же позволял ему сделать сие только с Петром, потому особенно, что он высказал слова самолюбия и почитал себя выше других (Матф. 26, 33) аще и вси соблазнятся о Тебе: аз никогдаже соблазнюся; но это искушение было временное, когда Петр начат ротитися и клятися, яко не знаю человека (Матф. 6, 74), – так слаба природа человеческая, оставленная самой себе! дух бо бодр, плоть же немощна (Матф. 26, 4); – временное, говорим, для того, чтобы потом, пришед в себя и очистившись слезами покаяния, он мог еще более утвердить братьев своих в исповедании Того, которому они не изменяли и не отрекались. О премудрые судьбы Господни! Как божественна и таинственна была на земле последняя ночь Спасителя вашего! Священная та вечеря, – она самая, веруем мы, и ныне совершается ежедневно по слову Господа: сие творите в Мое воспоминание (Лук. 29, 19), и елижды бо аще ясте хлеб сей и чашу сию пиете, смерть Господню возвещаете, дóндеже приидет (Павл. 1Кор. 11, 26). Братская любовь, с такою попечительностью, заповеданная нам общим учителем: о сем разумеют вси, яко Мои ученицы есте, аще любовь имате между собою (Иоан. 13, 35), любовь, которой рукописание и заветы первые раздрали папы, защищая и принимая еретические нововведения, вопреки тому, что нам благовествовано и что утверждено уставами общих учителей и отцев наших, – та самая, говорим, любовь действует и ныне в душах христианских народов и особенно в руководствующих ими. Ибо мы дерзновенно исповедуем пред Богом и людьми, что молитва Спасителя нашего (стр. 7. строк. 33) к Богу и Отцу своему об общей любви христиан и совокуплении во едину святую, соборную и апостольскую Церковь, в которую и веруем мы, да будете едино, якоже и мы едино есмы (Иоан. 17, 22), действует в нас, как и в Его блаженстве, и здесь το наше братское стремление и ревность сретается с стремлением и ревностью Его блаженства, – с тем только различием, что в нас эта ревность направлена к тому, чтобы соблюсти чистым и неприкосновенным божественный, безукоризненный и всесовершенный Символ христианской веры, сообразно с евангелием и определениями семи святых Вселенских Соборов, и с учением непрерывно – продолжающейся соборной Церкви; а в Его блаженстве к тому, чтобы укрепить и утвердить над всеми власть и господство восседающих на апостольском престоле и их нового учения. Вот сущность, кратно сказать, всего разноречия и несогласия между нами и ими; вот средостение ограды, которое по божественному предречению (там же 10, 1): и ины овцы имам, яже не суть от двора сего: и тые Ми подобает привести и глас Мой (истину: иже от Отца исходит) услышат, при помощи прославляемой мудрости Его блаженства, надеемся, разрушится во дни его. Скажем еще в-третьих: если допустим, согласно со словами Его блаженства, что молитва Господа нашего о Петре, которому предстояло отречение и клятвопреступление, тесно соединена и связана с престолом Петра, и что она простирает силу свою и на восседающих на нем в разное время, хотя, как выше сказано (§ 11), ни что не подтверждает сего мнения (как удостоверяет нас писание примером самого святого Петра, и при том, после сошествия Святаго Духа); то уверяем, на основании слов Господа, что придет время, когда сия божественная, по случаю отречения Петра, молитва, да неоскудеет в конец вера его, воздействует и в каком либо из преемников его, который и восплачет, подобно ему, горько, и, обратившись, еще более утвердит нас, братий его, в православном исповедании, которое получили мы от предков. И – о, если бы Его блаженство был таковым истинным преемником блаженного Петра! Но к сей смиренной молитве нашей, что мешает присоединить такой же и совет, искренний и от чистого сердца, во имя святой, соборной Церкви? Мы не дерзаем сказать: «без всякого отлагательства», как сказал (стр. 10, строк. 22) Его блаженство, но говорим: без поспешности, по зрелом рассуждении, и при том, если будет нужно, по совещании с мудрейшими, благочестивейшими и вместе правдолюбивейшими и беспристрастнейшими епископами, богословами и учителями, которые и в настоящее время, по божественному домостроительству, находятся у каждого из народов западных.

§ 13. Его блаженство говорят, что епископ лионский, святой Ириней пишет в похвалу римской Церкви: «необходимо, чтобы вся Церковь, т. е. все повсюду находящиеся верующие, согласовались (с нею) ради главенства сей Церкви, в которой сохранилось апостольское предание в рассуждение всего, что известно между повсюду находящимися верующими». Хотя сей святой отец (Ириней) говорит совсем не то, что разумеют ватиканские (епископы); но, предоставив им разуметь и толковать как угодно, скажем только: кто же отвергает, что древняя римская Церковь была апостольскою и православною? Никто из нас не усумнится назвать ее даже образцом православия, и для большей ее похвалы мы приведем слова историка Созомена (Истор. Созом. кн. III, гл. 12) о том, каким образом до известного времени могло сохраниться в ней похваляемое нами православие, о чем Его блаженство умолчал: «Западная Церковь (говорит Созомен ) сохраняя в чистоте отеческие догматы, свободна от распрей и суесловия». Кто из отцев или из нас самих отвергает предоставленное ей церковными правилами старейшинство в порядке иерархическом, доколе она «сохраняла в чистоте отеческие догматы», руководясь непогрешительным учением священного писания и св. Соборов? Но теперь мы видим, что у ней ни сохранился на догмат о Святой Троице по Символу святых отцев, собравшихся в первый раз в Никее, и в другой в Константинополе, – по Символу, который и прочие пять Вселенских Соборов исповедали и подтвердили, подвергнув анафеме тех, кои изменят в нем хотя одну йоту, как еретиков; не сохранился и апостольский образ совершения святого крещения, и призывание всесовершающего Духа на святые дары. Напротив видим в ней и евхаристию без причащения от святой чаши, которое, о ужас! почитается излишним, и очень многое другое, что не было известно не только нашим (восточным) святым отцам, кои всегда именовались вселенским непогрешительным правилом в образцом православия, как говорит из уважения к истине и Его блаженство (стр. 2), но – и древним святым отцам Запада; видим в ней и главенство, о котором всеми силами ревнует ныне и Его блаженство, также как и его предшественники, и которое превращено ими из братского отношения и преимущества иерархического – в господственное. Что же надобно заключить о неписанных преданиях ее, когда и писанные представляют такое извращение и изменение в худшему? И кто так смел и так доверчив к достоинству апостольского престола (папского), что дерзнет сказать, что, если бы ныне возвратился к жизни святой отец наш Ириней, то, видя римскую Церковь в столь существенных и вселенских членах христианской веры отступившею от древнего и первоначального апостольского учения, – он первый не восстал бы против нововведений и самовольных учреждений этой Церкви, о которой он тогда справедливо отзывался с похвалою, как о соблюдавшей в чистоте отеческие догматы? Например, если бы святой отец увидел, что римская Церковь нетолько из своего чина литургии, по внушению схоластиков, исключила древнейшее и апостольское призывание тайнодейственного Духа, и жалко исказила священнодействие в существенной его части, но и всячески старается изгнать оное из литургий и прочих христианских обществ, клевеща, – (так недостойно апостольского престола, который величается!) – будто «это вкралось после разделения» (Церквей) стр. 11, строк. 11): что сказал бы он об этой новизне, он, который уверяет нас (Ирин. кн. IV гл. 34, издан. Massuet 18), что «земной хлеб, когда над ним совершится призывание (έχχλησιν) Бога, не есть уже простой хлеб и проч., разумея здесь под словом (έχχλησιν), именно то призывание, посредством которого совершается таинство литургии? А что св. Ириней так веровал, об этом заметил даже один из папских монахов ордена Миноритов, Франциск Фев-Ардентий, издавший в 1639 году с толкованиями сочинения упомянутого святого отца (см. 18 гл. I книги, отд. 114) Panem et calycem commicxtum per invocationis verba corpus et sangvis Christi vere fieri, т. e. святый Ириней учит, что хлеб евхаристии и растворенное вино, чрез слова призывания, истинно становятся телом и кровию Христовыми». Далее, что сказал бы он, услышав о наместничестве и главенстве папы, – он, который по поводу небольшого, почти безразличного разногласия о времени празднования пасхи (Евсев. Цер. истор. V, 26), столь сильным и торжественным увещанием, противостал неуместному в соборной Церкви Христовой, повелительному тону папы Виктора? – Так то сам Отец, приводимый Его блаженством во свидетеля главенства римской Церкви, подтверждает, что достоинство ее состоит не в господстве и не в главенстве, которых и сам Петр никогда не получал, – но в братском старейшинстве во вселенской Церкви и преимуществе, предоставленном папам ради знаменитости и древности их города. Так и четвертый Вселенский Собор, сохраняя узаконенную третьим Вселенским Собором независимость церквей, следуя второму Вселенскому (прав. 3), а чрез него и первому (прав. 6), назвавшую правительственную власть папы над западными церквами не более, как обычаем, – объявил, что «отцы прилично дали преимущества (престолу древнего Рима); поскольку то был царствующий град» (кан. 28), – не сказав ничего о присвоенном ими (папами) преемстве от апостола Петра и особенно о наместничестве римских епископов и их вселенском пастыреначальстве. Столь глубокое молчание о важных преимуществах и, притом, объяснение первенства римских епископов не из слов: «паси овцы Моя» и "на сем камени созижду Церковь Мою», но просто из обычая и ради царствующего града, и при том первенства, данного не Господом, а отцами, мы уверены, покажется Его блаженству, иначе объясняющему свои преимущества (стр. 8, строк. 16) тем более странным, чем более (как видно из § 15) находит он решительным свидетельство упомянутого четвертого Вселенского Собора в пользу своего престола; да и Григорий Двоеслов, именуемый Великим, обыкновенно называет эти четыре Вселенских Собора (книга I, посл. 25) как бы четырьмя Евангелиями и четырехугольным камнем, на котором создана соборная Церковь.

§ 14. Его блаженство говорит (стр. 10, строк. 12), что коринфяне, по случаю возникшего у них несогласия, отнеслись в Клименту, папе римскому, который, обсудивши дело, отправил к ним послание и они с таким уважением приняли его решение, что читали оное в церквах. Но это событие есть очень слабое доказательство папской власти в доме Божием: так как Рим был тогда средоточием управления и столицею императоров, то всякое дело, сколько-нибудь важное, каков спор коринфян, должно было там разбираться, особенно, если одна из спорящих сторон прибегала к постороннему посредничеству. Так бывает и до ныне. Патриархи Александрии, Антиохии и Иерусалима, в случае дел необыкновенных и запутанных, пишут к патриарху Константинополя потому, что сей город – есть столица самодержцев и при том имеет преимущество, предоставленное ему Соборами. Если братским содействием исправятся нуждающееся в исправлении, – то хорошо; если же нет, то дело предается правительству по надлежащему. Но сие братское содействие в христианской вере, не бывает на счет свободы церквей Божиих. Тоже надобно сказать и касательно приводимых Его блаженством (стр. 9, строк. 5, 17) примеров из жизни святых – Афанасия Великого и Иоанна Златоустаго, т. е. что это – примеры предстательства братского и подобающего преимуществам епископов римских Юлия и Иннокентия: между тем преемники их ныне требуют от нас покорности в искажении божественного Символа, тогда как сам Юлий из явил тогда негодование на некоторых за то, что «они возмущают церкви отступлением от никейских догматов» (Созом. церв. ист. книг. III глав. 7), и угрожал им! «что не будет более терпеть, если они не перестанут вводить новизны». – В деле коринфян надобно еще заметить и то, что из тогдашних трех только патриарших престолов ближайший и важнейший для коринфян был престол римский, к которому по правилам и должны были отнестись. И так, здесь мы не видим ничего особенного и доказывающего право папы на господство в свободной Церкви Божией.

§ 15. Наконец, его блаженство, (строк. ту же стран. 20), говорит, что четвертый Вселенский Собор (который, конечно, по ошибке, он переносит из Халкидона в Кархидон ): по прочтении послания папы Льва I-го воскkикнул, «Петр сказал это устами Льва»! Дело точно так было. Но его блаженству не надобно было бы оставлять без внимания и того, как и после какого тщательного исследования, Отцы сказали упомянутые слова в похвалу Льва. Так как он (папа), может быть заботясь о краткости, опустил одно обстоятельство весьма нужное и ясно показыющее, что важность Вселенского Собора гораздо выше достоинства не только папы, но и Собора, его окружающего, то мы вкратце представим дело, как оно действительно было. Из шести сот слишком Отцев, присутствовавших на Халкидонском Соборе, почти 200 мудрейшие из них назначены были Собором рассмотреть и по букве, и по мыслям означенное послание Льва, и не только рассмотреть, но и представить письменно и за своею подписью мнение свое о том, православно ли оно или нет. Почти 200 отдельных мнений и суждений о том послании находятся в описании четвертого заседания св. Собора, и они такого содержания, напр. пар. 600.

«Максим, епископ Антиохии сирийской сказал: послание Льва, святого архиепископа, царствующего Рима, согласно с учением Веры, изложенной 318 святыми Отцами никейскими и 150 собравшимися в Константинополе, новом Риме, и святым епископом Кириллом в Ефесе, в чем и подписуюсь».

И еще: «Феодорит, боголюбивейший епископ кирский, (сказал): послание святейшего архиепископа Льва согласно с вероучением, изложенным в Никее святыми и блаженными Отцами, и с Символом Веры, изданным в Константинополе 150 Отцами, и с посланиями блаженного Кирилла, и одобрив вышеозначенное послание, я подписался».

И так по порядку все об являют: «согласуется послание», «согласно послание»; «не противоречит послание, по мыслям своим и проч.», и уже после тщательного сличения его с прежними св. Соборами и по причине совершенного православия содержащихся в нем мыслей, а не потому только, что то было послание папы, они произнесли, не щадя ни каких похвал, те замечательные слова, которыми ныне хвалится Его блаженство: Но если бы и Его блаженство прислал вам (изложение Веры), согласное с древними святыми семью Вселенскими Соборами, вместо того, чтобы хвалиться благочестием своих предшественников, засвидетельствованным нашими предместниками и Отцами на Вселенском Соборе, то и он справедливо мог бы хвалиться своим православием, вместо доблестей предков являя собственную доблесть. Если Его блаженству и теперь будет угодно прислать что либо такое, что 200 Отцов по исследовании и обсуждении найдут согласным с прежними Соборами, то и теперь, говорим мы, он может услышать и от нас грешных не только слова: «Петр сказал это», или что другое уважительное, но и такие слова: «да облобызается святая рука, отершая слезы соборной Церкви!»

§ 16. Да, от мудрости Его блаженства можно было ожидать такого предприятия, которое было бы достойно истинного преемника святого Петра, Льва I и Льва III, начертавшего, для ограждения православной Веры, божественный Символ неповрежденным на несокрушимых дщицах, предприятия, которое соединило бы Церкви западные со святою Соборною Церковью, в которой оставляется праздными и не занятыми – и каноническая первенствующая кафедра Его блаженства, и кафедры всех епископов Запада; ибо Соборная Церковь, ожидая, конечно, обращения отпадших пастырей с их паствами, не определяет на оные новых святителей, посредством праздного наречия, когда они на самом деле заняты другими, дабы не унижать священства. И мы точно ожидали «слова утешения» и надеялись, что оно «обновит следы Отцев», как писал святой Василий к святому Амвросию, епископу медиоланскому (писм. 55); но, к великому вашему удивлению, прочли упомянутое окружное послание к Восточным, из которого, к крайнему душевному прискорбию, увидели, что и прославляемый в мудрости Его блаженство, подобно предшественникам своим со временя разделения (Церквей), изрекает те же слова развращения, т. е. не правильное прибавление к совершеннейшему священному нашему Символу, утвержденному Вселенскими Соборами, искажение священных Литургий, которых один небесный состав, и имена составителей, и одна почтенная древность и важность, признанная седьмым Вселенским Собором (Деян. 6), заставили бы оцепенеть и отклониться назад даже ту святотатственную и дерзкую руку, которая заушила Господа славы. Из всего этого мы заключили, в какой неисходный лабиринт заблуждения и в какой не исправимый порок лжеумствования вверг папизм даже благоразумнейших и благонамереннейших епископов римской Церкви, когда они для сохранения «непогрешительной и следовательно обязательной наместнической власти и правительственного главенства между своими подчиненными», принуждены касаться божественного и неприкосновенного и посягать на все, показывая, правда, на словах уважение к «достопочтенной древности» (стр. 11 ст. 16). но на самом деле, питая неукротимую страсть к новизне по отношению к предметам священным, как видно из слов (папы): «нужно отделить от них то, что вкралось в них после разделения и пр.» (там же ст. 11), где он примешивает яд новизны к самой вечери Господней. Из сих слов можно подумать, что Его блаженство подозревает, будто и в православной Соборной Церкви произошло тоже, что произошло, как он знает, в Церкви римской по утверждении папизма, т. е. изменение всех вообще таинств, и искажение их на основании схоластических мудрований, которыми он старается доказать такие же недостатки и в наших священных литургиях, таинствах и догматах, отзываясь впрочем с уважением о их достопочтенной древности, и вовсе не думая, конечно, по снисхождению чисто апостольскому, как выражается он «опечалить нас строгим отвержением (литургий, обрядов и проч. стр. 11, строк. 5).» От такого же незнания апостольских и соборных обычаев наших произошло, без сомнения, и другое его изречение (ст. 7. ст. 22): «но даже между вами не могло сохраниться единства учения и священного управления», в котором (изречении) он странным образом приписывает нам собственный недостаток, подобно тому, как некогда папа Лев IX, в письме к блаженной памяти Михаилу Керулларию, обвинял греков в искажении Символа Соборной Церкви, не стыдясь ни своего сана, ни истории. Но мы уверены, что если Его блаженство припомнит церковную археологию и историю, учение божественных отцев и древние литургии Галлии и Испании и служебник древней Римской Церкви, то он с ужасом увидит, сколько и других не сообразностей, существующих еще и ныне, произвел на западе папизм, между тем как у нас православие сохранило Соборную Церковь непорочною невестою жениху ее, – хотя мы и не имеем ни какого светского надзирательства (άςυνομίαν χοσμιήν) или, как говорит Его блаженство, «священного управления» (стр. 7. строк. 23 ), а только соединены союзом любви и усердия к общей матери, в единстве веры, запечатленной семью печатями духа (Апок. 5, 1) т. е. семью Вселенскими Соборами, и в послушании истине, увидит, сколько, напротив, «нужно отделить от нынешних папских догматов и таинств,» как «заповедей человеческих,» для того чтобы все – изменившая западная Церковь могла приблизиться к неизменной, Соборной, православной вере общих отцов наших, по отношению к которой (как он, по словам его, знает, стр. 8, строк. 30) мы все стараемся сохранят то учение, какого держались наши предки (там же стр. 31.); почему и он сам хорошо делает, научая (там же стр. 31.) нас «следовать древним, иерархам и верным восточных епархий.» А как разумели они (древние иерархи) учительскую власть архиепископов древнего Рима, и какое понятие должны иметь о них мы, чада православной Церкви, и каким образом должно принимать учение их, пример этого они показали нам соборне (§ 15), и небоявленный Василий внятно прояснил это (§ 7.) Что же касается до верховной власти их (Римских архиепископов), то поскольку здесь мы не намерены предлагать об этом подробного исследования, приведем краткие слова того же Василия Великого: «хотел я писать к главному их (αυτών χορυφχίω» там же)...

§ 17. Из всего этого всякий, воспитанный в здравом кафолическом учении, а тем более Его блаженство, может заключить, как неблагочестно и не согласно с правилами соборов покушаться на изменение наших догматов, литургий и прочих священнодействий, которых древность, современная самому христианскому учению, засвидетельствована всегдашним к ним уважением и верою в их неприкосновенность, даже со стороны древних православных пап, у которых некогда все то было общее с нами; сколько с другой стороны благопотребно и благочестно исправить новизны, время вторжения коих в Церковь римскую мы определенно знаем, и против которых приснопамятные отцы наши благовременно возвышали голос свой. Есть и другие причины, почему Его блаженство легко может произвести такое преобразование. Во-первых: наше все, (догматы, постановления и проч.) было некогда в уважении и у западных, имевших теже священнодействия и исповедовавших один и тот же Символ; между тем как те нововведения не были известны нашим отцам, не могут бить подтверждены писаниями, хотя только западных православных отцов, и не могут быть доказаны ни по отношению к древности, нн к повсеместности. Далее: у нас ни патриархи, ни соборы никогда не могли ввести что-нибудь новое, потому что хранитель благочестия (ύνέρασνιςτησ τήσ δpησχείασ) у пас есть самое тело Церкви, т. е. самый народ, который всегда желает сохранить веру свою неизменною и согласною с верою отцов его, как то испытали многие и из пап, и латинствующих патриархов, со времени разделения ни сколько не успевшие в своих против нее покушениях; между тем в западной Церкви, как прежние папы по временам и без труда, и с насилием, канонизовали в ней (вере) многие новизны ради благоустроения (δοιχονομίαν), как говорили они в защиту свою отцам нашим, хотя на самом деле производили не строение в теле Христовом; так папа же опять, уже действительно ради святого и праведнейшего благоустроения, мог бы и исправить не мрежи, но самый раздранный хитон Спасителя, восстановить почтенные и древние священнодействия, которые «способны сохранить благочестие», как выражается сам Его блаженство (стр. II. строк. 16.) и которые почитает он, по словам его (там же ст. 14), и предшественники его уважали, – повторив достопамятное изречение одного из блаженной памяти своих предшественников (т. е. Целестина на III Вселен. Соборе): «Desinat novitas incesserre vetustatem, – да престанет новизна восставать на древность.» Пусть хотя в одном этом послужит в благу соборной Церкви доселе исповедуемая непогрешимость папских определений! Правда, в таком предприятии даже и такой папа, как Пий IX, при всей своей мудрости, благочестии и ревности о христианском единении Вселенской Церкви, как сам он выражается, – может встретить отвне и извнутрь препятствия и затруднения; но здесь то в особенности мы должны обратить внимание Его блаженства (да не покажется это дерзостью с нашей стороны) на следующее положение в его послании (стр. 8, строк. 32,) «в делах, касающихся исповедания божественной веры, нет ничего столь тяжкого, чтобы не должно было претерпеть для славы Христовой и ради воздаяния в вечной жизни.» По сему долг Его блаженства – показать пред Богом и людьми, что он, будучи началовождем богоугодного предприятия, есть вместе и ревностный защитник гонимой истины Евангелия и святых Соборов, жертвующий даже собственными выгодами, чтобы быть, по словам пророка (Ис. 40, 17,) начальником в мире и епископом в правде. Да будет же! Но доколе состоится сие вожделенное обращение отпадших Церквей к телу единой, святой, соборной и апостольской Церкви, которой глава Христос (Евр. 4. 15.), мы же все «уды от части», до толе всякое их покушение и всякое их самозваное увещание, клонящееся к искажению нашей, от отцев нам преподанной, неукоризненной веры, не только как подозрительное и опасное, но и как нечестивое и душепагубное – достойно соборного осуждения. Такому же осуждению подлежит в особенности и окружное послание к восточным епископам древнего Рима папы Пия IX; таким мы и объявляем его в соборной Церкви!

§ 18. Посему, возлюбленные братие, и сослужители нашего смирения! как всегда, так в особенности в настоящее время, по случаю издания упомянутого окружного послания, мы считан своею непременною обязанностью, вследствие нашего патриаршеского и соборного решения, да не погибнет кто либо из священной ограды соборной православной Церкви, святейшей нашей общей матери; – не только себе самим напоминать ежедневно, но и вас просить, чтобы вы напоминали друг другу слова в увещания блаженного Павла (сказанные им) к святым предшественникам нашим, которых он собирал в Эфесе: внимайте себе и всему стаду, в нем же вас дух святый постави епископы пасти Церковь Господа и Бога, юже стяжа кровию своею. Аз бо вем сие яко по отшествии моем внидут волцы тяжцы в вас, не щадящии стада. И от вас самех возстанут мужие глаголющии развращенная, еже оторгати ученики вслед себе. Сего ради бдите. (Деян. 20, 28, 31). Предшественники и Отцы наши выслушав сии божественные наставления, пролили тогда обильные слезы, и, повергаясь на выю его (Павла), целовали его. Так и мы, братие, слушая его, поучающего нас со слезами, повергнемся мысленно со слезами на выю его, и, целуя, утешим его твердым обещанием нашим, что никто не отлучит нас от любви Христовой; никто не отклонит нас от евангельского учения; никто не совратит нас от надежного руководительства Отцев наших также, как и их никто не мог прельстить при всем старании, с каким по временам домогались этого люди, побуждаемые к тому искусителем; дабы, достигнув цели Веры, т. е. спасения душ наших и словесного стада, над которым Дух Святый поставил нас пастырями, услышать нам от Господа: добре, рабе благий и верный!

§ 19. Сие апостольское увещание и убеждение чрез вас мы посылаем ко всему православному обществу верующих, где бы они не находились; к священникам и иеромонахам, иеродиаконам и монахам; одним словом, ко всему причту и боголюбивому народу; к начальникам и подчиненным, богатым и бедным, родителям и детям, учителям и ученикам, образованным и необразованным, господам и рабам, дабы все, укрепляясь и укрепляя советами друг друга; возмогли стать противу кознем диавольским, ибо так заповедует всем нам и блаженный апостол Петр (1. Петр. 5, 8, 9,): трезвитеся, бодрствуйте: зане супостат вам диавол, яко лев рыкая ходит, иский кого поглотити. Ему же противитися тверди верою.

§.20. Вера наша, братие, (получила начало) не от человек и не чрез человека, но чрез откровение Иисуса Христа, которое проповедывали божественные апостолы, утвердили святые Вселенские Соборы, предали по преемству великие мудрые учители вселенной, и запечатлели своею кровию святые мученики! Будем держаться исповедания, которое мы приняли чистым от толиких мужей, отвергая всякую новизну, как внушение диавола: принимающий новое (учение) признает как бы не совершенною преподанную ему православную Веру. Но она будучи уже вполне раскрыта и запечатлена, не допускает ни убавления, ни прибавления, ни другого какого либо изменения, и дерзающий или сделать, или советовать, или замышлять сие, уже отвергся веры Христовой, уже подвергся добровольно вечной анафеме за хулу на Духа Святого, как будто Он (Дух Святый), глаголал не совершенно в писаниях и на Вселенских Соборах. Сию страшную анафему, братие и возлюбленные чада о Христе, не мы изрекаем ныне, но изрек прежде всех Спаситель наш (Матф: 12, 32): иже речет на Духа Святаго, не отпустится ему, ни в сей век ни в будущий, изрек божественный Павел (Гал. 1, 6): чуждуся, яко тако скоро прелагается от звавшаго вы благодатию Христовою, во ино благовествование, еже несть ино: точию нецыи суть смущающии вы, и хотящий превратити благовествование Христово. Но и аще мы, или ангел с небесе благовестит вам паче, еже благовестихом вам, анафема да будет. Тоже изрекли и семь Вселенских Соборов, и целый лик богоносных Отцев. И так все замышляющий новизну – ересь или раскол, добровольно облеклись, по словам псалмопевца (Псал. 108, 17): в клятву яко в ризу, хотя бы то были папы, или патриархи, или клирики, или миряне; пусть даже будет это ангел с неба, и он анафема да будет, аще благовестит вам паче еже приясте. Так рассуждали Отцы наши, внимая душеспасительным словам Павла, и пребыли твердыми и непреклонными в Вере, по преемству им преданной, сохранили ее неизменною и чистою среди стольких: ересей, и предали ее нам всецелою и неповрежденною, как истекла она из уст первых служителей Слова. Так рассуждая, и мы предадим ее в грядущие поколения, совершенно такою же, какою сами приняли, без всякого изменения, дабы и они, подобно нам, непостыдно и без упрека могли говорить о Вере своих предков.

§ 21. По сему, братие и возлюбленные чада о Господе, очистив души наши, по апостолу, в послушании истины (1Петр. 1, 22), будем внимать слышанным, да не когда отпадем (Евр. 21). Вера исповедуемая нами, непостыдна! Она преподана в Евангелии устами Господа нашего, засвидетельствована снятыми апостолами и священными семью Вселенскими Соборами, проповедана во всей вселенной, засвидетельствована самими врагами ее, которые прежде уклонения своего от православия в ереси исповедывали ту же веру или сами, или отцы, или праотцы их; она по свидетельству истории, торжествовала над всеми ересями, которые нападали и нападают на нее, как видите, до настоящего времени. Наши святые и божественные Отцы и предшественники, непрерывно преемствующие друг другу, начиная от апостолов и от поставленных (апостолами), преемников их даже до настоящего времени, – составляя одну неразрывную цепь и соединяясь рука в руку образуют священную ограду, которой дверь – Христос, где пасется вся православная паства на плодородных нивах таинственного Эдема, а не «на стезях кривых и стропотных», как говорит Его блаженство (стр. 7, ст. 12). Церковь наша содержит безошибочные и неповрежденные тексты священного Писания, ветхий Завет в точном и верном переводе, а новый в самом подлиннике; священнодействия таинств, и в особенности Божественной Литургии, в ней суть теже самые, светлые и трогательные как преданы апостолами. Ни какой другой народ, ни какое другое христианское общество не может похвалиться святым Иаковом, Василием, Златоустом: семь Вселенских Соборов, сии семь столпов дома премудрости, были созваны у нас: наша Церковь хранит подлинники священных определений их. Пастыри ее, честное пресвитерство и лик монашеский сохраняют древнюю неукоризненную степенность первых веков христианства – в своем чинопочитании, в образе жизни и даже в самой простоте одежды своей. Да, по истине, в сию святую ограду (Церкви) беспрерывно вторгалась и вторгаются, как видим, волцы тяжцы, по предсказанию апостола, – что и доказывает, что в ней заключаются истинные агнцы Пастыреначальника; но она всегда воспевала и воспевает: обышедше и обыдоша Мя, и именем Господним противляхся им (псал. 117, 11). Припомним еще одно обстоятельство, хотя прискорбное, но которое может пояснить и доказать истину слов наших. Все христианские народы, какие только веруют ныне во имя Христово, не исключая даже самого Запада, ни самого Рима, как это нам известно из списка первых пап, – научены истинной вере Христовой нашими святыми предшественниками и отцами. Но уже впоследствии люди коварные, из коих многие были пастырями и архипастырями упомянутых народов, – увы! дерзнули своими жалкими мудрованиями и еретическими мнениями исказить православие тех народов, как свидетельствует неложная история и как предсказывал апостол Павел.

§ 22. Познаем же из сего, братия и духовные чада наши, сколь великую благодать явил Бог в православной вере нашей и единой, святой, соборной и апостольской Его Церкви, которая как мать, верная своему супругу, возращает нас непостыдно и безукоризненно, да будем благоответны о нашем уповании (I Петр. 3, 15). Чем же воздадим мы грешные, Господу о всех, яже воздаде нам? Не оскудевающий благами Господь и Бог наш, стяжавший нас собственною кровию, ни чего не требует от нас, как только приверженности нашей, от всей души и от всего сердца, к безукоризненной святой вере отцов наших; преданности и любви к православной Церкви, возродившей нас не новоизмышленным окроплением, но божественною банею апостольского крещения, – питающей нас по вечному завету Спасителя нашего, собственным честным телом Его, – щедро, как истинная мать, напаяющей нас честною кровию Его, пролитою нашего ради спасения и всего мира. И так, обымем ее мысленно, как птенцы мать свою, где бы мы не находились – на Севере, или Юге, Востоке, или Западе; устремим свои взоры и мысли к божественному и пресветлому виду и доброте ее; вземлемся обеими руками за пресветлый хитон ее, которым облек ее своими пречистыми руками красный добротою Жених ее, когда избавил ее от рабства греха и сделал своею вечною Невестою. Восчувствуем в душах наших скорбное чувство матери, любящей детей своих, и детей, любящих мать свою, когда дерзкие, и злонамеренные хищники всячески стараются или ее отвести в рабство, или их вырвать из матерних объятий. Будем питать в себе сие чувство – клирики и миряне, в особенности тогда, когда духовный враг нашего спасения, представляя обольстительные удобства (стр. 11, строк. 2–25) употребляет все средства и ходит всюду, по словам блаженного Петра, иский кого поглотити, – и когда на том пути, по которому мы проходим мирно и незлобиво, разставляет свои коварные сети.

§ 23. Бог же мира, возведый из мертвых пастыря овцам великого (Евр. 13, 20), иже не воздремлет, ниже уснет храняй израиля, да оградит сердца ваши и помышления ваши, и направит стопы ваши на всякое дело благое. Пребывайте здравыми, радуясь о Господе!

1848 года, месяца мая, 6-го дня

Подлинное подписали:

Анфим, Божиею милостию архиепископ Константиноля нового Рима, и вселенский патриарх, о Христе Боге возлюбленный брат и богомолец.

Иерофей, Божиею милостию патриарх Александрии и всего Египта, о Христе Боге возлюбленный брат и богомолец.

Мефодий, Божиею милостию патриарх великого града Божия Антиохии и всего Востока, о Христе Боге возлюбленный брат и богомолец.

Кирилл, Божиею милостию патриарх Иерусалима и всей Палестины, о Христе Боге возлюбленный брат и богомолец.

Далее следуют подписи 29 епископов Константинопольского, Антиохийского и Иерусалимского Синодов.