Сретение Господа

Так как Вифлеем отстоял не более как на два часа пути от Иерусалима; то Иосиф и Мария, по истечении определенного для очищения родильницы времени, без всякого затруднения отправились в храм Иерусалимский для того, чтобы лично там исполнить обряды очищения и вместе представить Богу, как тогда говорили, – сына Марии. Ибо закон требовал: освяти Богу всякаго первенца перворожденнаго (Исх. 13:1–2), и первородные должны были искупать себя от личного служения Богу при храме небольшой суммой денег (Числ. 18:15–16). Итак, внести эту сумму при представлении своего сына, а при том совершить жертву очищения и было единственной целью их путешествия. Жертва же очищения состояла или в однолетней овце, или, в случае убожества приносящего, в паре горлиц, или молодых голубей. Иосиф и Мария не могли принести первой жертвы.

Во дворе храма было определенное место, где родильницы, пришедшие для очищения, были окропляемы от жреца водой очищения. Никто, даже сам жрец, не мог знать, чтобы на руках Марии было какое-нибудь необычайное дитя; каждый, кто видел Марию с младенцем, стоящую подле Иосифа, мог считать его сыном Иосифовым из Назарета. Иосиф и Мария предоставляли самому Богу раскрыть в свое время истинное достоинство и назначение младенца, которого принесли с собой. Слух о видении пастырей – Иерусалима не достигал. Потому Иосиф и Мария совсем не ожидали, чтобы в Иерусалиме кто-нибудь узнал в их Младенце Царя Израильского.

Но едва вступили они во двор храма, как выходит к ним навстречу – с радостным нетерпением, – как давно ожидавший их – один почтенный старец: это был Симеон, муж по своему кроткому благочестию и духу истинно израильтянин, находившийся в уважении у своих сограждан, но который, как кажется, не был ни главою, ни даже низшим каким-либо членом великого Синедриона ¹⁶. Симеон жил в такие времена, когда желание каждого благочестивого израильтянина, «чтобы скорее пришел утеха Израиля, божественный Царь и принес с собою благоденствие народу», возвышалось до нетерпеливости. И эта нетерпеливость часто выражалась у Симеона в молитвах. Он был удостаиваем божественных вдохновений. И между тем как среди упадка нравов и волнений он подкреплял себя сладкими надеждами, какие внушались древними пророчествами, и достигши уже глубокой старости ничего еще не видел, что бы показывало близость дней Мессии, исключая разве приближение к концу седмин Данииловых: – для возвышения его святых желаний, в награду его пламенных молитв, – Бог дает ему откровение, что он не узрит смерти, пока не увидит Христа Господня. Он часто ходил во храм, но на этот раз имел особенное влечение идти туда. Итак он видит – входят Иосиф и Мария во двор: божественное мановение вдруг указывает ему на них и влагает в ум его мысль: этот младенец – Тот самый Царь, Мессия, Которого ты ожидаешь. Поэтому старец берет Его на руки свои; Мария в изумлении уступает вдохновенному, может быть, известному ей старцу; тот держит Его несколько времени на руках своих: потом весь преданный радости давно желаемого зрелища, то поднимает взоры к небу, то, опуская их на младенца, произносит торжественным образом: теперь-то, Господи, умрет раб твой спокойно: потому что своими очами увидел Спасителя, Которого ты даровал всему миру. Я видел свет языков, видел славу Израиля – и довольно уже жил.

Но Мария должна была узнать при настоящем случае и еще нечто новое относительно судьбы своего сына: нечто очень важное и доселе еще глубокой тьмой покрытое, что только в последствии – самыми событиями могло объясниться. Старец Симеон благословил Иосифа и Марию, т. е. назвал их блаженными за то, что они удостоились такой почести в служении Мессии. Но потом, обратившись в особенности к Марии, передав ей младенца, сказал ей: «этот младенец будет виною погибели и спасения многих из среды народа израильского: не всякий поймет Его достоинство в таком Его виде; не всякий откроет свое сердце для слова Его; Он будет камнем соблазна, предметом противоречий и на Нем как на пробном камне окажется, кто что имел в своем сердце по отношению к Богу и к Мессии. Даже тебе самой, Мария, пройдет оружие в сердце твое». Уже это слово – было оружие! Острый взор старца, в последний раз на земле озарившийся таким светом, проник острее железа в душу Марии.

В тоже время подходит к младенцу находившаяся в храме одна престарелая вдова, обладавшая даром пророчества, именем Анна, знаменитая своим благочестием; подходит и, постигнув духом, Кого видит перед собой, приносит благодарение Господу за исполнение древних обетований в слух Иосифа и Марии; Анна имела в городе несколько знакомых лиц, которые подобно ей чаяли утехи Израилевой: им с радостью она потом рассказывала, что уже родился желанный Мессия, и что она сама Его видела в храме. Без сомнения, каждому этого сказывать было нельзя. Сам Бог не без разбора сообщал людям эту тайну в сие время: потому что повсеместное и неосторожное распространение молвы о рождении Мессии должно было повлечь еще слишком рано для матери и для младенца гонение против них. Люди, которые доселе знали тайну рождения Мессии, были или лица вовсе неизвестные (пастухи) или совершенно известные, люди благоговейные. В устах первых это известие не слишком большую могло получить важность: последние умели действовать с осторожностью и только тогда сообщали драгоценную весть, когда знали, что не будет она никаким образом обращена во зло.

Между тем то уже отчасти служило в пользу Мессии, что между благочестивыми Израильтянами там и здесь было повторяемо и рассказываемо о необычайном младенце, Которого видели в храме и о Котором пророчествовали Симеон и Анна – люди столько известные в Иерусалиме.

Исполнив требования закона, Иосиф и Мария не имели нужды оставаться долее в Иерусалиме: но куда же им пойти? В Вифлеем ли, или в Назарет? Вифлеем стал для них теперь гораздо важнее, нежели Назарет; в нем родился Иисус, это город Мессии: он должен явиться из Вифлеема, по крайней мере во мнении Иудеев. Итак они снова расположились в Вифлееме ¹⁷, но уже не в пещере.

Всякий поймет, какую важность имели чудесные иерусалимские события для Иосифа и Марии. Нет сомнения в том, что они также, как и прочие Иудеи, представляли себе открытие царства Мессии не без больших переворотов: однако предполагали вместе, что все эти перевороты наконец разрешатся в пользу целого народа Иудейского; по их представлению, могло быть хуже от этого только язычникам. Но Симеон подорвал такое представление: по его словам этот Мессия также будет виной погибели для многих во Израили, как и виной благоденствия. Напрасно льстит себя весь народ быть участником благ, которые принес с собой Мессия; – нет, что касается до прав на эти блага, то они будут даваться не без отношения к помышлениям сердечным т. е. расположениям сердца, нравам, добродетели. Иудеи надеются одни быть в царстве Мессии: тем хуже для них; они обманываются. Царство Мессии будет столько же светом для язычников, сколько славой для Израиля. Очевидно, что такое понятие о царстве Мессии гораздо полнее обнимало историю его развития; оно много прибавляло нового к тем понятиям о царстве Мессии, которые представляются в песни Захарии, в благовестии ангела Деве Марии; оно много представляло для внимательной Марии новых вопросов, новых предметов для размышления. Но в особенности ее должны были занять слова старца, собственно к ней обращенные: тебе же самой душу пройдет оружие. Мария доселе знала о себе только то, что она блаженнейшая из жен, что ее будут ублажать все поколения: теперь она узнала горькую истину, которая, казалось, противоречила всем прежним ее представлениям о себе и своей участи. Конечно немало изыскивала она способов к разрешению этой загадки: но если бы и раскрыть ей весь план явления царства Мессии, – в нем она нашла бы столько чрезвычайного, что никак бы от того взор ее на себя не объяснился: надлежало предоставить времени это объяснение. Между тем для Марии весьма было полезно, даже необходимо было знать, что каким бы то ни было образом, только душа ее много должна потерпеть жестоких огорчений за своего сына. Так после и Спаситель, когда приготовлялся к страданиям, то считал необходимым предуведомить о том своих учеников: глаголю вам: прежде даже не будет, да, егда будет, веру имете, яко Аз есмь (Иоан. 13:19; 14:29), хотя ученики также не понимали еще слов своего учителя.

Эта необходимость предуведомить Иосифа и Марию о судьбе их Сына и отчасти – их собственной в настоящем случае тем очевиднее, что вскоре после прибытия их в Вифлеем должна была открыться в этом городе кровавая сцена подозрительности Иродовой, которой причина скрывалась в дошедшем до него известии, что в Иудее родился Мессия, и определенном указании места рождения Мессии, сделанном членами синедриона.

В то время, как Иосиф и Мария, возвратившись из Иерусалима, оставались еще в Вифлееме, прибыли в столицу Иудейскую из восточных стран так называемые маги ¹⁸, которые в особенности занимались наукой о звездах; люди, которых редко видали в Иерусалиме, исключая разве тот случай, когда они путешествовали для поклонения Богу иудейскому, Который чтим был тогда между иноземными народами. Не без причины можно полагать, что древние пророчества Иудеев им были отчасти известны. Кроме того, что эти пророчества имели много общего с распространившимися тогда всюду ожиданиями великого всемирного Монарха ¹⁹, восточные ученые, кажется, знали нечто из пророчества Даниила, жившего долго в их стране, которым очень ясно определялось время явления Мессии и которое могло сделать их тем способнейшими к ближайшему вразумлению божественному. Одно прибытие их в Иерусалим обратило внимание всех; но еще более – их прямой, ничем неприкрытый вопрос: где родился Мессия, царь Иудейский? Мы, говорили они, нарочито для того и пришли сюда, чтобы поклониться этому Царю, Которому небо вручает владычество над всем миром. А каким образом они это узнали, – волхвы объяснили явлением им звезды в их стране. Для нас теперь не совсем вразумительно такое объяснение; однако для волхвов это явление звезды столько было определительно, что они по нему одному пошли в Иерусалим. Был ли этот новорожденный царь из господствовавшей тогда в Иудее династии, или нет, – на это, кажется, волхвы не обращали внимания. Они предполагали только, что когда уж чужестранцам необычайное явление возвестило рождение этого Царя, то конечно о Нем более знает каждый, особенно в столице иудейской, и что высшие чины этого государства давно уже праздновали торжественно день Его рождения. Но этого ничего они не нашли здесь. К большому своему удивлению они увидели, что в столице иудейской еще ничего не знали о Нем (сведения о Мессии, распространенные Анной, касались немногих, а из этих немногих могли волхвы и не встретить ни одного).

Житель Иерусалима с одной стороны находил очень странным, что о важном событии, которое случилось в его отечестве, ему приносят известие чужестранцы: казалось бы этому событию и надлежало быть возвещену в первый раз в столице государства и каким-нибудь собственным пророком. Но что всего более затрудняло его – это была мысль, – какое неблагоприятное влияние на спокойствие общественное будет иметь это известие при таком подозрительном государе, каков был Ирод.

В самом деле, при дворе произошло сильное волнение. Молва о Мессии разнеслась не из какого-нибудь маленького местечка, но от почтенных чужестранцев, ученых мужей: о Царе, Которого народ иудейский ожидал, не мог не слыхать и Ирод. Верил ли он, или не верил древним предсказаниям, до сего предмета относящимся, однако не мог их совсем отвергать: они уже так глубоко укоренились в религии Иудеев и даже в понятиях о благе их отечества, что нельзя было быть и Иудеем, не имея сих ожиданий. Чтобы лишить Ирода покоя довольно было и того одного, что народ столько уже времени питается этой надеждой, и потому слишком расположен к принятию всего, что только может обещать исполнение этой надежды. Когда народ будет думать (справедливо или несправедливо – дело не в том), что имеет у себя Мессию – это уже одно заставляло страшиться Ирода важных и для его дома неприятных переворотов. Да он же так взошел на престол иудейский, так управляет им более 30 лет, что не может положиться на расположение к себе своих поданных, даже какой-нибудь части их: он никогда не считал своего престола и жизни безопасными даже со стороны своих детей. Наконец ему известно было сильное желание свободы в его подданных и фанатическая ревность некоторых партий, которые при одном имени: Мессия, не только что при действительном Его явлении, готовы к открытому возмущению.

По таким представлениям подозрительный тиран, каков был Ирод, скоро решил, как ему поступить в настоящем случае, чтобы не потерять интересов своего дома: ежели где найдется такой младенец, который звездой, или пророчеством, или чем бы ни было назначается в цари иудейские – немедленно истребить его. Религии Ироду довольно и в такой мере усвоить, чтобы он мог только поверить сказанию восточных мудрецов и предсказаниям священных книг, а отнюдь не столько, чтобы он считал обязанностью соображаться с волей и мановением неба; это доказывается историей настоящего его образа действования.

Ирод собирает целый Синедрион ²⁰: это верховное судилище довольно испытало и прежде его жестокой тирании, а теперь старость Ирода и неприятности в его фамилии сделали его еще подозрительнее. В настоящее собрание он предлагает ему и особенно богословам и толкователям вопрос: в каком месте должен родиться тот великий Царь, Которого ожидает народ? Нетрудно было догадаться, что побуждает государя к такому вопросу, и для какой цели он предлагает его. Рождение Мессии было для него важно потому, что могло быть вредно для его дома.

Синедрион, сколько ни важным казалось известие, принесенное чужестранцами, само по себе без отношения к Ироду, не хотел однако же входить в дальнее о нем рассуждение, а счел приличнейшим в ответ царю на его вопрос указать на одно древнее божественное изречение, содержавшее в себе пророчество, которое показывало, что Мессия должен родиться в Вифлееме.

Ирод поверил; он имел уже один признак, чтобы отыскать новорожденного царя. Ему нужно бы еще узнать время рождения: это у кого спросить? Всего лучше у самих волхвов, которые утверждали, что они потому и пришли в Иудею спрашивать о месте рождения Мессии, что по явлению звезды узнали время Его рождения. Итак нужно узнать, когда явилась им эта звезда. После этого уже не трудно будет узнать в таком небольшом местечке, каков Вифлеем, кто этот Мессия: стоит узнать, кто в такую-то ночь родился там из детей мужеского пола.

Но чтобы таким точным исследованием времени явления звезды не возбудить в народе какого-нибудь подозрения и не подать случая к укрытию младенца, Ирод повелевает явиться перед собой иностранным мудрецам, которые еще не знали, куда им обратиться, чтобы видеть новорожденного, – для тайного собеседования; выспрашивает еще раз о побудительных причинах их путешествия и старается выведать, когда они видели небесное явление. Язык, каким он говорил с ними об этом предмете, не мог подать пришельцам никакого подозрения. Ирод был образец в лицемерии. Казалось, его сильно беспокоило то, что доселе еще не было оказано такому важному лицу, каков Мессия, никакой почести от его соотечественников. «Есть, конечно, примеры, говорил он им, что люди, которых Божество избирало для исполнения своих важнейших целей, являлись в мир без всякого шума и молвы, но только впоследствии раскрывали себя во всей своей славе: однако тем не менее на нас лежит долг, как скоро мы открыли хотя малый след явления таких людей, их отыскивать и принимать с надлежащим изъявлением почестей. Теперь, если вы удостоены были божественного откровения относительно рождения такого важного лица, каков Мессия, то конечно будете счастливы и в дальнейших изысканиях Его. Место Его рождения я вам могу указать: там найдете вы Младенца; именно в одной деревне, отстоящей от Иерусалима на два часа пути, в Вифлееме. Туда можете вы отправиться и там спросить о Младенце. Но когда вы найдете Его, продолжал лукавый Ирод, то немедленно меня известите о том. Я почту моей обязанностью и сам потом отправиться в это место и отдать честь, какую должно, Лицу, под таким великим предзнаменованием явившемуся в свет».

Получив такое известие, волхвы отправились в путь к Вифлеему. Еще не имели они никакого другого признака, что они там найдут своего младенца, кроме указания царя, которое однако же опиралось на божественном изречении: но только что вышли за город (это было или в полночь или под утро), как явился им опять тот небесный свет, который они видели уже раз на востоке: они узнали звезду свою и звезда стала теперь их руководителем; она шла перед ними до Вифлеема: вошла с ними в Вифлеем; остановилась: верху идеже бе отроча.

С радостью, которая исключала всякое сомнение, и с благоговением, которое соразмерно было ожиданиям, побудившим их к такому путешествию, вступили странники в дом и нашли здесь матерь и младенца. Что других могло здесь привести в сомнение – убожество, то едва было ими замечено: так сильно, так живо было впечатление, какое произвело на них вторичное явление небесного указателя. Не расспрашивая ни о чем, не разведывая, – туда ли они пришли, куда им было нужно, – вдруг в присутствии матери они преклоняются перед лежащим перед ними Младенцем (это честь, какую воздают на востоке подданные своим государям), в котором видят божественного Царя и в чувстве благодарности за то, что удостоены найти такое вожделенное зрелище, вынимают из своих сокровищ подарки от драгоценнейших произведений земли своей: подносят ему фимиам и смирну с золотом – дары, с какими обыкновенно на востоке являются перед царей своих, и без которых даже посредственного состояния подданный не может предстать престолу своего государя. Велико расстояние между этим поздравлением, сопровождаемым такими значительными подарками, и тем уничиженным состоянием, в каком они нашли младенца и матерь: но эти чужестранцы пришли не за тем, чтобы посмотреть пышности придворной, иначе они остались бы у Ирода; они хотели видеть благословенное дитя, будущего великого Царя. И уверенность, что они нашли Его в этом городке, в этом доме, превозмогла всякую мелкую мысль. Они могли понять, что Провидение, открывшее им таким чрезвычайным образом Его рождение, могло иметь свои причины на то, почему избрало для Его рождения такой малый незначительный городок. Притом, это дело не неслыханное: дитя знатного происхождения, даже царские дети скрываются иногда долго в неизвестности, а потом – в известном возрасте выступают на сцену.

Поклонившись Иисусу, они намерены были предпринять обратный путь в Иерусалим, чтобы известить царя о сделанном ими открытии. Но необычайное сновидение побудило их переменить это намерение; им было сказано, чтобы они не возвращались к Ироду. Вследствие этого повеления они избрали другой путь для возвращения в отечество. Намерение и причины такого божественного распоряжения может быть они разгадали по соображении всех обстоятельств своего пребывания в Иерусалиме и в особенности некоторых черт характера Иродова.

В тоже время Иосиф получил повеление бежать с матерью и Младенцем из своего отечества в соседственную страну – Египет. Теперь открывается, как было благовременно для них предуведомление Симеона, что Младенец этот будет предметом пререканий. Иосиф из беседы волхвов или от самого ангела мог узнать, какая им угрожает опасность оставаться долее в Иудее. И привыкши повиноваться всем распоряжениям Божиим, хотя не понимал их причины и цели, особенно сделавшись внимательным к чудесным судьбам Младенца, Которого был хранителем, – он уже не мог затрудняться никакими неудобствами в исполнении повеления, возвещенного ему ангелом. Но, надобно заметить, непреодолимых трудностей при сем по-видимому и не представлялось: Египет был от Иудеи не далек, от Вифлеема до ближайших границ его было около 40 часов пути. В Египте жило много Иудеев, и эта страна часто была в древности убежищем для Иудеев, даже для царственных лиц. Дары волхвов доставили им нужные деньги для путешествия. Наконец упование на Бога, на самого Младенца, Которого жизнь спасали и Который, как могли они уже из многих событий видеть, так дорог в очах Божиих, – довершило победу над всеми другими страхами и опасениями. И Иосиф немедленно в ночь, как говорит евангелист Матфей, вероятно ту самую, в которую было сновидение, отправился в Египет с матерью и младенцем.

Что же в Иерусалиме? там все было в движении – от царя до последнего подданного: нетерпеливее всех был царь: он с часу на час ждал известия от волхвов об успехе их путешествия. Вместе с тем и другие более или менее были заняты такими ожиданиями: кто со страхом – за Ирода; кто с радостью и спокойным упованием на Промысл, который, думали, не оставит скрываться в неизвестности давно всеми желанного: кто – с любопытством – видеть конец такого всеобщего движения. Но ничьи ожидания не исполнились. Царь, раздраженный сим еще более против того, кого и прежде считал соперником своим или, по крайней мере, соперником своего дома в правах на престол, дал повеление истребить всех младенцев мужеского пола, начиная с двухлетних, в Вифлееме и его окрестностях: это повеление было исполнено так быстро, что родители не успели скрыть детей своих от губительства тирана. Тем, которые слышали прежде об Иисусе от несомненных свидетелей, которые видели его самого, – теперь трудно было даже решить, жив или нет этот Иисус? – потому что отправление Иосифа из Вифлеема было весьма поспешно и совершенно внезапно.

Позднейшее предание наполняет все время бегства Иисуса в Египет и пребывания Его там – чудесами. Евсевий и Афанасий говорят, что вступление Иисуса в Египет ознаменовалось падением здесь идолов и видят в этом исполнение слов Исаии пророка (19:1). Созомен рассказывает, будто в Гермополе одно дерево, которое стояло при самых вратах города и по своей величине было язычниками чествуемо, преклонилось перед Иисусом до земли, когда он входил в город, и с того времени этого дерева сучья, кора, ветви давали исцеление от всяких болезней до времен Юлиана, который приказал его срубить (Lib. 5. с. 21) ²¹. Евангелие младенчества Иисуса Христа повествует 1), что в первом городе Египетском, в который Иосиф с Младенцем и матерью вступили, все жители почувствовали некоторое потрясение и пришли вопросить своего жреца, какая бы тому была причина: что идол отвечал им: «прибыл сюда неведомый Бог, Который есть истинный Бог» и сам пал; что сын этого жреца, одержимый духами, получил от них освобождение ненамеренным прикосновением к голове своей одной из пелен Иисусовых, духи вышли из него в виде вранов и змей; 2) будто опасаясь дурных следствий со стороны жителей этого города, за то, что были причиной падения их идола, святые путники нечаянно попали на шайку разбойников, которые однако же сами были испуганы шумом, сопровождавшим Иосифа с Иисусом; 3) в другом городе Мария исцелила бесноватую женщину; 4) еще в другом городе чародеями лишенная языка невеста получает язык от частого и крепкого прижимания к себе младенца; 5) в новом городе освобождается одна женщина от злого духа, вошедшего в нее в виде змея – через одно приближение к ней Младенца; а от благовонной воды, которой потом эта женщина омыла Его, получила исцеление одна девица прокаженная, которая с святым семейством и отправилась; 6) подобное – в другом городе – получает сын начальника этого города; 7) в другом городе разрешаются одному недавно женившемуся мужчине причины, препятствовавшие ему пользоваться правами супружества; 8) в другом городе возвращен трем сестрам их брат, который по зависти некоторых людей посредством чародейства обращен был в мула; младенца только посадили на него и он стал человеком и потом вступил в супружество с той девицей, которая сопровождала своего целителя; 9) в пустыне встречаются с двумя разбойниками, из коих один столько оказал уважения к Иисусу, что давал значительную сумму денег другому – только бы он не грабил Иосифа с семейством, – за что Мария просила ему от Господа прощения грехов, а Иисус сказал, что оба эти разбойника будут висеть по сторонам креста Его на своих крестах; 10) один город идольский превратился в бугры песка; 11) при сикоморе (дикой смоковнице) Иисус произвел источник, в котором Мария мыла Его рубашку, а от помой стал родиться в этой стране бальзам. В заключение история путешествия Иисусова замечает, что «Иосиф с матерью и Младенцем пришли в Мемфис; видели здесь фараона; были всего в Египте три года; Иисус здесь много сотворил чудес, которые однако не записаны ни в Евангелии младенчества, ни в Евангелии совершенном».

Но все, что здесь ни рассказывается, не имеет достоверности – отчасти потому, что представляется несообразным с тогдашним состоянием Иисуса; отчасти потому, что содержит в себе много нелепого. Ежели Иисус не хотел тогда скрывать своей чудодейственной силы, то для чего ему было и бежать в Египет? Той же силой Он мог бы защитить себя и в Иудее. Как там разрушил Он город идольский: так мог бы Он и здесь поступить с своими врагами.

Итак все время путешествия Иисуса в Египет и пребывание его там остается для нас совершенно неизвестным: даже мы не можем с точностью определить того, долго ли Он пробыл там.

Знаем только то, что как скоро услышал Иосиф, что Ирод гонитель Иисуса – умер, то, оставив Египет, пошел в свое отечество. Он намеревался утвердиться жительством в Иудее, и именно, как кажется, в Вифлееме. Но уведомившись, что Иудея досталась после Ирода в руки сына его Архелая – государя, которого он имел причины страшиться более, нежели других сыновей Ирода – Антипы или Филиппа, правивших в других областях иудейского царства, сообразно внушению божественному удалился в Назарет галилейский, где прежде жил с Марией.

Таким образом младенец Иисус был отдален надолго от Иерусалима; о Нем не могли теперь знать ничего более даже и те, которые слышали о Его рождении столько необычайного. Иисус не прежде должен был явиться публично Мессией, как когда достигнул совершенного мужеского возраста: раннее знакомство с Ним могло бы подать только более поводов к мелочным сомнениям, нежели доставить пользы. На жителях Назарета ясно можно видеть, как много возбуждало их против Иисуса то, что они столько знали Его – знали как младенца, знали как отрока, знали как юношу, знали как сына плотникова, знали как брата и родственника обыкновенных людей. Можно думать, что этот предрассудок распространился бы еще далее, когда бы те, которые в Иерусалиме радовались рождению Его, как рождению Мессии, видели Его теперь каждодневно, знали Его в отроческие и юношеские лета – и (исключая предрасположений духа) через столько времени не примечали в Нем ничего соответствующего их ожиданиям. Могли ли они сделаться способнее признать в Нем Его божественное достоинство – на тридцатом году Его жизни – когда столько лет не примечали в Нем следов оного? Нет. Ищущий всегда чудес и знамений Иудей в Иерусалиме при столь продолжительном знакомстве с Иисусом столько же мало, как и житель Назарета, мог сохранить те великие надежды, которые с Ним соединяли, когда Симеон и Анна о Нем говорили и искали Его чужестранные мудрецы.

Наконец достоверная история младенчества Иисуса заключается замечанием евангелиста: Иисус же преспеваше премудростию и возрастом и благодатию у Бога и человек. В силах Его духа более и более проявлялось то, чем Ему надлежало быть по своему назначению: обитавшая в Нем полнота Божества соразмерно немощи и скудости сосуда человечества не вдруг вся в Нем раскрывалась. Все, что божественного видели во время общественного Его служения в Его жизни, учении и делах, находилось уже в Нем и тогда, как Он был в возрасте младенческом, детском, юношеском: но по неспособности сил Его к проявлению полноты Божества оставалось более или менее сокрытым. Но чем более укреплялись силы его души и тела, чем более приближался Он к совершеннейшему возрасту человека, тем яснее открывал в Себе Божество. Так солнце и в утро и в полдень и в вечер – всегда равно себе и в блеске и теплоте. Но иначе оно светит и греет нашу землю утром, иначе – в полдень и иначе – вечером. Постепенность раскрытия сил Его в особенности открывалась в Его разуме и познаниях, и все Его слова, действия и движения отличались некоторым божественным достоинством и красотой; почему это дитя, этот юноша и привлекал к себе любовь всех. Иисус же преспеваше премудростию и возрастом у Бога и человек.

Мы сказали: этим заключается достоверная история младенчества Иисуса Христа; но вымыслы позднейшие и предания следуют гораздо далее, наполняют все время жизни Иисуса Христа от вселения в Назарете до путешествия в Иерусалим на 12 году его жизни – чудесами. Епифаний в одном месте как будто соглашается допустить что-нибудь подобное – для того, чтобы никакой еретик не мог сказать, что на Иисуса сошел при крещении Христос. Но Златоустый довольно прямо объявляет себя против этих преданий. От достоверной истории младенчества Иисуса Христа надлежит также отличать позднейшего изобретения догадочные идеи развития сил в Иисусе Христе, которые впрочем не ограничиваются Его младенчеством, но обнимают весь период Его жизни до вступления в общественное служение.

Раскрывая историю младенчества Иисуса Христа, мы ничего не сказали о времени Его рождения. Как должно думать о счислении, принимаемом ныне? Год рождения Иисуса Христа можно определить 1) хронологическими указаниями евангелистов, относящимися к самому событию рождения Иисуса Христа; 2) можно определить и по времени крещения Иисуса Христа и наконец 3) по времени кончины Его. 1) В истории рождества Иисуса Христа у евангелистов представляются следующие хронологические указания: а) Иисус Христос родился при Ироде, б) незадолго до его смерти, – что можно видеть из того, что после путешествия Иисуса Христа в Египет Ирод скоро умер, в) может служить указанием времени то, что Ирод повелел умертвить младенцев от двух лет и меньше, значит – предполагал что младенец Мессия был не более двух лет. 2) В истории крещения Иисуса Христа хронологическими указаниями могут служить: а) самое вступление Иоанна в служение, которое, по словам евангелиста Луки, было в 15-й год царствования Тиверия, – это 787 г. от создания Рима; б) означение лет, каких крестился Иисус: и той бе яко лет тридесять, начиная, замечает Лука (3:23); в) сказание у Иоанна о времени посольства к Иоанну Крестителю с вопросом о том, почему он крестит (1:25). Это посольство было в то время, когда после крещения Спаситель удалился в пустыню, и недолго спустя по вступлении Иоанна в свое служение. Если же сказано, что Иоанн вступил в служение в 15-й год Тиверия, и если это посольство было недолго спустя после вступления его в служение, то отсюда и можно определить время рождения Иисуса Христа. 3) Можно находить признаки хронологические в истории страдания и смерти Иисуса Христа. К определению этого времени находят ключ в седминах Данииловых. Начало седмин упадает на 20-й год царствования Артаксеркса – 455-й до Р. Хр. или считая по римскому счислению на 299-й год от создания Рима. Смерть Иисуса Христа по правильному изъяснению седмин полагают в половине 70-й седмины, начало служения в половине 69-й. Определяя таким образом год вступления Иисуса Христа в общественное служение, мы найдем, что оно было в 483 от начала седмин и след. от создания Рима в 782 г., а полагая, что Спаситель крестился в начале 30-го года своей жизни, получим год Его рождения 753-й от создания Рима. Вот несколько систем счисления, по которым можно дойти до определения года рождения Иисуса Христа. Последний путь, очевидно, не для всякого удовлетворителен, потому что не историю должно поверять пророчеством, а пророчество историей. Следовательно, для нас более достоверности могут иметь первые два счисления, тем более, что они сходятся между собой.

В первом счислении дело зависит от определения года смерти Ирода. Он ясно указан в истории Иосифа Флавия; но это должно будет отнести нас на несколько лет от принятого счисления; Флавий, как сам он говорит, писал историю Ирода, руководствуясь записками Николая Дамасского, сотрудника и современника Иродова, и следуя им утверждает, что Ирод объявлен царем иудейским в 714 г., но вступил в действительное владение спустя 3 года, в 717 г. После того Ирод царствовал 34 г., а всего 37 лет. Итак полагая, что Иосиф следует счислению Иудейскому, т. е. начинает, год с месяца Низана, мы найдем, что Ирод скончался в 750 году, после месяца Низана. Это подтверждается бывшим незадолго до смерти Ирода перед пасхой затмением солнца, о котором упоминает Флавий и которое по вычислению новейших астрономов долженствовало быть в 750 году. С этим счислением времени соглашаются и другие хронологические замечания о правлении сынов Ирода. Иосиф Флавий говорит, что Архелай правил Иудеей 9 лет, потом был сослан, как говорит Дион, в 759 году от создания Рима. Если Архелай правил 9 лет, то Ирод умер в 750 году. Филипп, по сказанию того же Иосифа Флавия, умер на 37 г. своего правления на 20 г. Тиверия, а это есть 786 год, следует опять тоже, что Ирод умер в 750 году, притом это должно было быть весной. Если же Ирод скончался в 750 году, то значит, Спаситель родился в 749 г., если не ранее, но ранее нет нужды предполагать, потому что события младенчества Иисуса Христа могли совершиться и в это время. Если же Спаситель родился около 750 года, то когда Ев. Лука замечает, что Иоанн вступил в свое служение в 15 год Тиверия, а это будет 781-й от создания Рима, то отчисляя отсюда 30 лет, мы получим число близкое к 750.

Время рождения Иисуса Христа определяется указаниями ближайших отцев церкви. Но их счисление приходится на 751-й год, или близко к сему, и само по себе видно, основывается не на исторических документах, но на герменевтических началах. Ириней, писатель II века, полагал рождение Иисуса Христа в 751 году. Тертуллиан старается доказать тоже. Восточные говорят иначе: Климент Александрийский полагает в 752 году. Евсевий старается подтвердит это, а Епифаний соглашается с ними. И эти два счисления, по-видимому несогласные, в сущности своей – одно. Вся разность происходит от того, что те и другие писатели не с одного и того же месяца и числа начинают счисление. Ириней и Тертуллиан начинают с 25 Декабря, а Евсевий и Епифаний с Генваря, даже некоторые с Мая. И это указание Отцев Церкви на 751-й год может быть зависело от соображения слов Ев. Луки, который полагает вступление Иоанна в служение на 15 году Тиверия. Впрочем надобно заметить, что слова Луки о времени крещения Иисуса Христа неопределенны: бе яко лет тридесять, начиная, говорит он. К чему относить начиная, к году ли жизни Иисуса Христа или к Его служению? Кажется начиная нельзя относить к 30-му году жизни Иисуса Христа. Так не говорится ни на каком языке. Вероятно догадка некоторых, что здесь опущено нечто т. е. начиная учение, или служение. Теперь обратимся опять к истории.

Сознание о Своем высоком Божественном достоинстве и всемирном значении своего служения Иисус Христос начал раскрывать не вдруг при самом вступлении в служение, но постепенно, еще с лет юности. В этом уверяет нас происшествие в храме Иерусалимском, когда Он, будучи 12-ти лет, выразил, как Он понимал свое назначение; и когда думали подчинить его семейственным отношениям, Он сказал, что Ему нужно быть там, где Отец Его, в дому Его. Напрасны и бесплодны все усилия объяснить внутреннее образование души Его. Кто может проникнуть во глубину души Иисуса, когда так мудрено объяснить внутренние движения людей обыкновенных, сколько-нибудь глубокие? Догадка, что Иисус Христос получил образование в современных Ему Иудейских школах, противна Писанию и Божеству Иисуса Христа – богохульна. Стоит только сличить те пункты Его учения, в которых думают видеть сходство с существовавшим в тогдашних школах учением, и мы видим, как они различны, как слабы теория и практика Фарисеев, Саддукеев, Ессеев в сравнении с учением Евангельским. Учение Фарисеев с своими практическими мелочными постановлениями, убаюкивающими дух бесплодными умозрениями, совершенно противно духу учения Христова. Притом же мы видим, что те из Фарисеев, которые приходили к Нему слушать Его учение, приходили не как к одному из среды себя, слушали Его учение, как новое и сознавали столь высоким, что прямо выражали свою неспособность понимать его, след. их учение не было Его учение. Что касается до учения Саддукеев, которое произошло из стремления очистить закон от обременявших его фарисейских преданий, то хотя в этом отрицательном отношении оно и кажется сходным, но это сходство только наружное. Мы знаем, что у Саддукеев учение нравственное было совершенно отделено, оторвано от учения о Божестве и природе человека; тогда как в учении Иисуса Христа учение религиозное и нравственное находятся в необходимой связи и в совершенном согласии с природой человека, удовлетворяя ее необходимым потребностям. Несомненно также, что Саддукеи прерывали саму историю откровения, принимали только пятокнижие Моисеево, напротив, по учению Иисуса Христа все ветхозаветное учение есть одно целое приготовительное учение. Ничего не имеет общего с учением Спасителя и учение Саддукеев о бескорыстном исполнении закона, потому что Иисус Христос не уничтожает мысли о возмездии; оно необходимо по закону нашей природы, написанному в совести. Нравственное направление у Ессеев подавало некоторым повод от них производить нравственное учение Иисуса Христа. Наперед заметим, что Ессеи, кроме нравственной природы, свое учение заимствовали из закона Моисеева, посему сходство между ним и учением Иисуса Христа должно быть необходимо, ибо и Иисус Христос не разрушал нравственного закона и предписывал самое сообразное с природой человека. А в другом случае все согласное между тем и другим учением при внимательном рассмотрении найдем различным. Напр. клятва у Ессеев совершенно воспрещалась, но Иисус Христос не восставал против клятвы, когда ее требовала крайняя необходимость. Тоже должно сказать и относительно учения о рабстве... Находят сходство в том, что как Иисус Христос, так и Ессеи врачевали. Но Иосиф Флавий замечает, что Ессеи врачевали травами, камнями и учились этому искусству по книгам. А Иисус Христос врачевал Божественной силой, средством коей было одно слово, или прикосновение руки. А тот дух гордый и самодовольный, который господствовал в Ессеях, совсем противоположен основному началу учения Иисуса Христа. Таким образом, сличая учение Иисуса Христа с учением, раскрывавшимся в современных школах, мы увидим совершенное различие между ними. И если мы видим в Евангелии название Иисуса Христа – Равви, которое дают Ему даже враги, то это не в том смысле, будто бы Он вышел со степенью учителя из какой-нибудь школы, но этим именем Его называли как главу известного общества. Напротив мы знаем, что Ему ставили в упрек неученость, и с удивлением говорили: не сей ли есть тектонов сын? како сей книги весть не учився (Мат. 13:55; Иоан. 7:15)? Вообще все речи Его удивляли необыкновенностью предметов, которые совершенно различались от предметов школьного учения. Словом, учение Иисуса Христа есть откровение Его в Самом Себе и через Себя, и как Его чудодейственной силы нельзя производить из другого источника, кроме Его Божественности, так и Его учение есть самостоятельное раскрытие Божества в Его уме и слове. Но вступлению Иисуса Христа в общественное служение предшествовало вступление в свое служение Иоанна Крестителя.

Прошло уже около четырех столетий со времени последних пророков после пленения Вавилонского, как в Иудее явился человек, который своим образом жизни и своим учением невольно напоминал древних пророков: это был тот самый Иоанн, сын Захарии, которого рождение немногими месяцами предшествовало рождению Иисуса и который еще прежде рождения своего был преднаречен предтечей Его в общественном Его служении. Об его частной жизни не знали ничего, кроме того, что он еще рано начал показывать в себе особенную крепость духа (Лук. 1:80) и что вместо того, чтобы по примеру отца своего посвятить себя священническому званию, он удалился в пустыню; обреченный при самом рождении своем к обетам Назорейства, он простирал строгость жития еще далее: одна длинная верхняя одежда из верблюжьего волоса и грубый кожаный пояс составляли все украшение его; дикий мед и род саранчи, который считался чистым, составляли пищу его. Это был человек, о котором было можно сказать: ни ядый, ни пияй. Но добродетели внешние были только свидетельством внутренних: он весь горел любовью к Богу, мощные силы духа его были приводимы в движение одной мыслью о Боге; ничем земным неразвлекаемый, он в Нем Одном сложил все свои желания, надежды, стремления: отсюда в нем была ревность по Боге непреоборимая; сознание своего назначения, так тесно соединенного с делом самого Бога, делало его готовым на все опасности за верность своему служению; далее – в уединении не наученный лукавствам людским он развил в себе характер совершенно открытый и прямой: он любил каждый нравственный поступок называть тем, что он есть, не закрывая никогда истины; наконец всегда упражняясь в подвигах самоумерщвления, вообще привык он быть строгим. Отсюда его слово было всегда кратко, сильно; более исполнено обличения, нежели снисхождения. Словом, по образу жизни, по качествам духа, по служению это был второй Илия.

Его назначение было – идти перед Мессией с проповедью покаяния. Казалось бы для такого дела нужен человек более кроткий и приветливый; грешник всегда неохотно располагается к сознанию своих грехов, когда наступают на него с силой. Но что было делать с народом Иудейским в это время, когда он думал совсем не о том, о чем бы надлежало ему думать. Как могли бы услышать глас проповедника кроткого в шуме страстей, боровшихся между собой в малом государстве и сосредоточивавших все внимание на одном земном? Иисус мог явиться только после Иоанна.

В продолжение 30-ти лет частной жизни Иисуса Христа, в положении страны Иудейской произошли значительные перемены, которые должны были отразиться в расположении умов народных.

Сын Ирода, Архелай, воспитанный вместе с братом своим Антипой в Риме, получил посте отца своего, не смотря на жалобы Иудеев, в управление Иудею, Идумею и Самарию с значительными городами: Кесарией, Севастией, Иоппией и Иерусалимом, – но в звании Этнарха ²². Правление Архелая продолжалось не более 9 лет. В 759 году от создания Рима за тираннический поступок в отношении к Самарянам, он лишен престола и достояния и сослан в Галлию в город Вьену, где и умер. После того Палестина поступила в управление Прокураторов, или, как они называются в Новом Завете, игемонов. Прокураторами у Римлян называлась в провинциях, непосредственно зависевших от Императоров или Сената, придаваемые в помощь наместникам чиновники, которые заведывали доходами императорской казны и разрешали дела, состоявшие в связи с этим. В небольших провинциях или в таких странах, которые приписаны к большой провинции, но управлялись отдельно, эти прокураторы совершенно заступали место наместников, и в таком случае управляли стоящим в их округе войском, заведывали правосудием, даже по делам уголовным. Обыкновенно, однако же, высший надзор за таким управлением предоставлялся наместнику и тот имел право производить исследование по жалобам на прокуратора. – Таким-то прокураторам вверено было управление Палестиной после Архелая, когда Иудея и Самария были приписаны к Сирии. Обыкновенное местопребывание они имели в Кесарии, приморском городе. Первым из сих прокураторов в Иудее известен Копоний, Римский всадник. Но в Евангелии упоминается только 6-й из прокураторов Понтий Пилат. Он был прислан в 25 году по Рождестве Христовом; управлял Иудеей около 10-ти лет и своими произвольными распоряжениями неоднократно возбуждал смятения в Иерусалиме, которые иногда оканчивались кровопролитием. Вообще эти прокураторы не имели достаточного знания страны и нравов, а между тем состоя в борьбе с Иудейской национальностью и упорством, по большей части находились в затруднительном положении, часто были раздражаемы народным характером Иудеев. Но многократно бывало и то, что приезжали в Иудею люди корыстолюбивые, жестокие, честолюбивые. Случалось, что они вступали в договоры с атаманами шаек разбойнических, позволяя им за известные проценты заниматься своим ремеслом. Они высасывали страну методически и часто доводили до раздражения своим подкупным правосудием. Их самовластие, своекорыстие не оставляли в покое и первосвященническое достоинство: низложение и возведение первосвященников было делом очень обыкновенным.

Годами пятнадцатью ранее, когда по удалении с престола Архелая, Римляне решились дать Иудее собственного прокуратора, по примеру прочих провинций, – вдруг вспыхнуло между Иудеями возмущение. Иудею стоило сказать: «ты потомок Авраама; служить иноземному владычеству – значит отпасть от Бога и быть рабом человеков» – и под религиозным предлогом он готов был сражаться со всеми опасностями. Такого-то образа мыслей, такого-то движения объявил себя главой некто Иуда из Галилеи. И хотя он погиб, и все, которые пристали к нему, рассыпались (Деян. 5:37); однако дух его столько еще был силен и в последствии, что Иудейский историк считает его приверженцем между сильными религиозными партиями и поставляет его между главными причинами последующих волнений, колебавших Иудею и уничтоживших наконец Иерусалим. Еще там и здесь довольно громко говорили об Иуде, что он проповедывал, что он замышлял; еще были живы два сына его, напитанные его возмутительными мыслями и усиливавшиеся распространить оные. С другой стороны были и защитники владычества римского в Иудее (Иродианы). Отсюда при внешнем спокойствии государства не было внутреннего мира; все занято было современным политическим состоянием народа. Ни правительство гражданское, ни высшие властеначальники духовные не обращали внимания на нравственное его состояние; не было верных надзирателей нравов, не говорим уже, исправителей. Высшие церковные должности были занимаемы людьми, которые или уже были известны с худой стороны и которых следовательно духовная власть в глазах начальников партий была ничтожна, или сами держались на волоске, опасались раздружиться с партией, от которой могли чего-нибудь надеяться или страшиться. Правда, была целая секта ревнителей древнего благочестия, которые и имя свое получили от сей ревности. Но ограничиваясь наблюдением только ненарушимости формы древней религии, Зилоты способны были идти против всего, в самом себе священного, а в последние времена государства Иудейского они стали сами первыми виновниками всех бесчиний.

Итак когда умы и сердца всех были в таком раздражении, когда дух партий, борьба интересов, сила страстей заглушали в людях голос совести и веры, какую надлежало дать силу голосу того человека, который должен был явиться к ним с требованием переменить весь прежний образ мыслей, отказаться от всех злых навыков, оставить на время земное, потому что приближается проповедник небесного? Для этого был нужен Иоанн.

Незадолго перед явлением Иисуса Христа, когда было Иоанну около 30 лет, он получает повеление в своей пустыне приступить к своему служению. Иоанну не было дано никакого помощника, да он видел, что не мог найти себе никого столько верного, столько чисто понимавшего обязанности его служения, сотрудника. Итак не приставая ни к какой партии, не обращаясь ни к кому, опираясь только на свое божественное призвание, как древние пророки, он начал проповедывать в пустыне Иудейской: покайтеся. Пустыня Иудейская не была совершенно необитаема. Так называлась та часть Иудеи, которая прилегала к Мертвому морю и Иордану, изобиловала по большей части пастбищами и в древности содержала в себе до шести городов и несколько селений ²³, хотя и называлась пустыней ²⁴. Иоанн мог иметь на то причины, почему не отправился с своей проповедью прямо в Иерусалим, но начал ее там, где жил доселе. Как много могли ему противопоставить препятствий при самом начале его служения священники! Какое бы волнение он мог возбудить в городе! По крайней мере не мог ли подать повод правителю подозревать себя в чем-нибудь возмутительном, – когда бы народ из всех мест начал собираться к нему в столицу ²⁵. Напротив в отдаленных степях и горах Иудеи и при Иордане он без всякого стеснения мог исправлять свое служение; слушатели – он мог надеяться – соберутся и сюда: его проповедь касалась того лица, которого все желали скорее видеть. Итак раздалось в пустыне Иудейской: покайтеся, ибо близко царствие небесное. Давно уже в Иудее на престоле Давидовом хотели видеть Божественного Царя, Которому народ Иудейский будет обязан славой перед всеми прочими народами, с Которым он будет господствовать над целым миром. Сколько ни далека была мысль Иоанна от того, чтобы обещать им такого Царя: однако в словах Иоанна они могли находить ее. Царствие небесное – эти слова так уже были понятны каждому Иудею, что Иоанну не нужно было объяснять, что он разумеет под ними. Царствие небесное, царствие Божие в устах Иудея того времени означало: времена Мессии. Все знали, что это царство сына человеческаго, которое имело явиться, когда возьмутся четыре царства, виденные Даниилом в страшных образах, в котором будут участвовать святые Вышняго: кто иные, думали Иудеи, как не чада Авраама, Исаака и Иакова (Дан. 7:13, 18)?

Иоанн не имел намерения вступать в спор с учеными своего народа, что надлежит представлять себе под этим царством? Каких благ должно ожидать от Мессии? Он прямо предлагал условие к участвованию в благах его, условие единственное и неожиданное: покайтеся. Это значило: «кто не будет лучше, нежели каков теперь, по своему нравственному состоянию, тот не может участвовать в царстве Мессии. Мера наслаждения благами Мессии есть собственное каждого благочестие». Иудею странно было сочетание такого понятия о царстве небесном, какое он имел, с этим требованием. Если бы он также глубоко понимал смысл слов: царствие небесное, как понимал сам проповедник, для которого царствие небесное было царствие истинно небесным, то ему не трудно было бы понять необходимость этого требования.

Однако явление человека, прославившего себя наперед своей жизнью, с проповедью о близости царства Мессии, с какими бы условиями ни сопрягалось вступление в оное, при том всеобщем ожидании Мессии, какое было в то время у Иудеев, недолго могло оставаться незамеченным. Притом были люди и между Иудеями, которые ожидали от Мессии нравственного преобразования. А вообще никому не хотелось быть исключену от участия в благах Мессии. Все представляли себе открытие царства Мессии с страшными переворотами; следовательно пренебрегать проповедью пророка для многих значило подвергать себя опасности погибнуть в этих переворотах. Кто же знает волю неба, думали Иудеи. – Итак скоро явились к Иоанну в пустыню люди, которые сами желали услышать от него весть о Мессии и исповедывали перед ним грехи свои. А Иоанн над всеми теми, которые таким образом объявляли себя приверженцами возвещаемого им Мессии, совершал крещение.

С течением времени количество стекавшегося к Иоанну народа умножалось, некоторых он избрал даже в постоянные спутники и сотрудники себе ²⁶. Иоанн уже не ограничивался одной своей пустыней, ходил по всей окрестности Иорданской (Лук. 3:3) и к нему приходили не только жители этих мест, но и из Иерусалима и других городов иудейских во множестве.

Само собой разумеется однако же, что не все приходящие к Иоанну были одинакового расположения по отношению к нему и его проповеди. Простой класс людей, не принадлежавших к более испорченным и господствовавшим тогда религиозным сектам, фарисейской и саддукейской, всегда ближе находившихся к требуемому Иоанном состоянию духа, не умевший только рассуждать о законе, не ослеплявшийся делами собственной правды; в особенности те, которые ближе были знакомы с жизнью Ессеев (а и сам Иоанн жил и первоначально проповедывал в том же углу Иудейской земли, где находились Ессеи – с большой удобностью могли принимать проповедь Иоанна и большее количество крестившихся было из них. И все людие слышавше и мытарие оправдиша Бога крещшеся крещением Иоанновым (Лук. 7:29). Не так смотрели на Иоанна последователи тех сект. Фарисею казалось, что ему не в чем каяться, что он уже довольно свят для того, чтобы удостоиться царства Мессии. Саддукей смеялся и над святостью Фарисея, и над духовностью ученья Иоаннова; он представлял себе, что достаточно одного происхождения от Авраама, достаточно быть только Иудеем, чтобы получить наравне со всяким кающимся участие в тех благах, которые принесет с собой Мессия. Подобного рода представления принадлежали и тем из последователей сих двух сект, которые отличались особенными сведениями в законе (книжники Лук. 7:30). Их обольщала их собственная ученость; посредством ее они думали лучше определить, кто может и кто не может быть принят Мессией; они же имели места в синедрионе, а Иоанн не имел оттуда никакого свидетельства на право проповедания, не представлял туда своего учения.– Итак Фарисеи и Саддукеи, как ученые, так и неученые, вообще были слишком холодны к проповеди Иоанна: Фарисее и законницы свет Божий отвергоша о себе, не крещшеся от него (Иоанна; Лук. 7:30); они может быть думали сами более обязать Мессию, нежели быть Ему обязанными.

Но мог ли Иоанн смотреть на них с холодностью? Он видел, как они иногда приходили вместе с другими к нему, слушали его проповедь и возвращались ни с чем. Их пример, пример людей, из которых одни считались святыми (Фарисеи), другие вообще принадлежали к классу богатых и сильных, мог иметь вредное влияние и на простой народ; Иоанн восстал против них с обличением, грозил им гневом Божиим, требовал обращения немедленно ²⁷. И его ревность по-видимому не осталась безуспешной. Видя, что так много народа переходит на сторону Иоанна и опасаясь остаться одни, более робкие начали просить у Иоанна крещения. Иоанн однако же проникал их сердце и не пощадил их и тогда, когда они с покорностью, преклонив главу, ожидали возложения руки его. «Порождения ехидны! говорил он им, т. е. чада лукавого, кто сказал вам, что таким образом избежите карательного суда Божия, т. е. если только креститесь наружно? Если действительно хотите спастись, то непременно должны и всеми делами своими свидетельствовать, что каетесь. И не думайте основывать свои надежды на том, что вы чада Авраама. Царство Мессии не ограничивается одним родом Авраамовым; и без вас найдутся участники в нем. И эти камни, на которых вы стоите в реке этой, – если Бог захочет, – могут сделаться чадами Авраамовыми. Смотрите, говорю вам еще раз: не медлите обращением: погибель близка непокорным; секира при корени».

Последний урок был правилом и для всех, которые принимали от него крещение: царство Мессии, в которое вводил Иоанн, долженствовало быть царством истинно обращенных. Внешний знак вступления в это царство – очищение водой – долженствовал означать очищение от всех грехов прежней жизни. Покайтеся, говорит он всем, которые хотели быть участниками славы Мессии, а после покаяния говорил им: принесите же плод, достойный покаяния.

Но какие это плоды достойные покаяния? естественно представлялся вопрос со стороны Иудеев Иоанну. Какие чувствования, какое расположение сердца особенно Мессии нравится? Что ему нужно от нас? спрашивали его крестившиеся. Молитвы ли длинные, обеты ли строгие, жертвы ли богатые, очищения ли частые? Что нам делать? (Лук. 3:10). Иоанн отвечал, как предтеча учителя любви: «ничего не требуется от вас, кроме искренней любви к своему брату. Вот что Мессии нравится: если у тебя две одежды, отдай одну неимеющему; если у тебя есть лишний кусок хлеба, отдай его голодному. Не забывай брата в нужде: делись, чем можешь. Вот чего требует Мессия. Царство Мессии – царство любви».

Некоторым такие правила показались несовместными с их настоящим званием, так что они приходили в сомнение, не нужно ли им будет совсем оставить его. Это были мытари и воины. Мытари или собиратели податей должны были по требованию своего звания – иногда не только не разделять с не имеющими своего избытка, но и с некоторой суровостью брать последнее их достояние для удовлетворения законным требованиям. Воины обязывались даже проливать кровь своего ближнего. Те и другие не оставили спросить Иоанна, не нужно ли им будет ради Мессии, ради исполнения тех правил, совсем оставить своих настоящих званий. Но Иоанн, различая права от злоупотребления, отвечал первым: «вам не нужно оставлять своего звания. Вам не вредит и то, что собирание податей поставляет вас в тесном сообщении с Римлянами. Вот что может вам вредить, если вы будете взыскивать дани более надлежащего». Иоанн отвечал последним: «не нужно и вам оставлять вашего звания. Мессия того не требует: только не будьте бесчеловечны; щадите, где можете; не проливайте крови из корысти, не губите клеветой, но будьте довольны вашим жалованьем».

Так действовал и учил Иоанн в Иудее. Перед ним всегда были и расположенные и нерасположенные к нему. Следовательно и всегда был случай повторять и свои обличения, и свои наставления. Он был всегда равен себе: ни из угождения, ни из страха ни в чем не отступал от обязанностей своего звания. Только при всей единообразности его жизни, его действий и его учения не однообразны были суждения об его лице. Простой народ видел в нем много таких высоких качеств, каких он мог желать в самом Мессии: это ревность о всеобщем исправлении, святая жизнь, сила учения, могущество духа его над сердцем. Может быть, в то же время начали распространяться слухи о необычайных событиях, сопровождавших его рождение. Народ недоумевал, за кого ему считать Иоанна. Некоторые уже начинали думать, что он сам тот Мессия, Которого он выдавал себя только проповедником (Лук. 3:15).

Совершенно противный о нем делали отзыв те, которые занимали высшие места в церковном и гражданском чиноначалии, особенно начальники секты фарисейской и книжники. Для их самолюбия было слишком больно, что он взял на себя такое дело, к которому они считали способными только одних себя, что он не вступает с ними ни в какие советы, не дорожит нисколько их уважением, даже не выставляет их ни в каком случае за образец благочестия; мало того – даже немилосердо их поносит. Могли ли они спокойно смотреть на это? А когда обращали на него взор, помраченный страстями: то как могли они увидеть в нем пророка подобного Илии, или Иеремии? Для своего суждения они имели опорой то, что он никаких не творит чудес. Им указывали на его необычайно суровую жизнь; – «что вы думаете» – отвечали Фарисеи и их братья, – «это доказывает только то, что он одержим нечистым духом» (Мат. 11:18).

Вообще в его действиях и словах точно отражалось, что предсказано было пророками о Предтече Мессии. Не говоря уже о примере пророка Илии, которого он напоминал и своей ревностью, и самим видом, – он повторил в своих речах и увещания, и предсказания о Мессии, и угрозы суда те же самые, которые встречались у пророков, преднаписавших его действия.

Говорил ли он о грядущем гневе? – Этим уже грозил Бог через Малахию: и се аз послю вам Илию (Фесвитянина), прежде пришествия дне Господня великаго и просвещеннаго, иже устроит сердце отца к сыну и сердце человека ко искреннему его, – да, не пришед поражу землю в конец (Мал. 4, 5 и 6).

Иоанн говорил: сотворите плод достоин покаяния.... иначе секира при корени, – т. е. не ветви только будут обсечены, но и самый корень посечется и все дерево бесплодное будет ввергнуто в огонь. – Этот самый образ встречаем и в речи Малахии: яко се день грядет горящ, яко пещь, и попалит я, и будут вси... творящии беззаконная, яко стеблие: и возжет я день Господень грядый, глаголет Господь Вседержитель, и не останется от них корень, ниже ветвь (Мал. 4:1).

Иоанн говорил: аз крещаю вы водою в покаяние: грядый же по мне, креплий мене есть. Как живо эти слова напоминали Иоанна и Иисуса Христа в пророчестве Малахии: се аз посылаю Ангела, моего (Иоанна) и призрит на путь пред лицем моим. Внезапу приидет в церковь свою Господь, его же вы ищете....

Иоанн говорил: ему же лопата в руце его и отребит гумно свое и соберет пшеницу свою в житницу, плевы же созжет огнем негасающим. Об этом очищении и отделении избранных говорил и Малахия: се грядет... и кто стерпит день пришествия Его? и кто постоит в видении Его? зане той входит, яко огнь горнила, и яко мыло перущих (белильщиков). И сядет разваряя и очищая яко сребро и яко злато. И очистить сыны Левиины, и прелиет я яко злато и яко сребро (3:2, 3), а для беззаконных будет огнем попаляющим стеблие (4:1).

Все это относится более ко второму явлению Мессии; но одного первого явления и недостаточно было для того, чтобы дать полное понятие о грядущем Мессии.

В то время, как Иоанн подвергался таким пререканиям; как уже довольно дал разуметь истинное существо того царства, коего был проповедником, является из неизвестности сам Мессия. Иоанну открыто было еще перед вступлением его в свое служение, что Мессия, также как и другие, придет к нему креститься, что его крещение будет сопровождаться особенным явлением Духа Святого, что это явление должно открыться на нем не в каком-нибудь мгновенном действии, но иметь нарочитую продолжительность (Иоан. 1:33). Но он еще не знал, – кто будет этот Мессия. Если предположить, что отец и мать его скоро умерли, так как они уже весьма стары были тогда, когда родился Иоанн: то с ними могла скрыться от Иоанна и тайна рождения Мессии; сам он вел потом уединенную жизнь и не имел никаких сношений с отдаленными назаретскими родственниками. Сам же всегда показывал, что он действительно не есть Мессия. Он проповедывал покаяние, – обещал отпущение грехов, коль скоро кто уверует в Мессию, Которого ожидал он: но кто этот Агнец, имевший взять на себя грехи всего мира, еще было не известно.

В один день, когда Иоанн, по обычаю своему став на Иордане, принимал к себе приходивших креститься, является между ними Иисус из Назарета; в его наружном виде ничего не было особенного. Конечно никто не думал, чтобы это был Мессия. Но едва Он приблизился к Иоанну, тайный голос того же Духа, который заставил его еще во утробе матерней радоваться Иисусу, сказал ему: «вот Тот, Которого ты ожидаешь». Иоанн изумлен: он знает свое призвание; знает, что и Мессия должен креститься от него. Но не дерзает возложить руки на Владыку: «мне ли крестить Мессию, говорит он Иисусу, я должен просить твоего крещения. Но Иисус с величием Сына Божия, с смирением сына человеческого, зная, что Он делает и для чего это делает, что погружает в воде, что хочет приять от воды, кому нужно это крещение и для чего оно нужно, – «оставь, говорит Иоанну, доколе свои человеческие соображения. Ты должен делать то, что тебе повелено, и Я то, что мне должно» (πάσαν δικαιωσύνην ποιήσαι снес. Лук. 7:29 и вси людие и мытари оправдиша Бога – έδικαωσαι τόν Θεόν). Иоанн повиновался. Иисус входит в реку, погружается, потом поспешно ²⁸ исходит из воды, молится и разверзаются Ему небеса, нисходит на Него Дух Божий в телесном виде, как голубь, и пребывает на Нем. В то же время слышится глас с небес: « сей есть Сын Мой возлюбленный, в Коем все мое благоволение!» Это было торжественное посвящение Иисуса в Его всемирное служение. Все сопровождавшие оное обстоятельства были средством к совершенному удостоверению Иоанна и других, что Иисус есть истинно тот Мессия, Которого они ожидали. Настоящее событие было основой той веры в Иисуса, которая чтила в нем Сына Божия. Иоанн говорил после: я не знал Его; но пославший меня крестить в воде сказал мне: на Кого увидишь Духа сходящего и пребывающего на Нем; Тот есть крестящий Духом Святым. И я видел и засвидетельствовал, что сей есть Сын Божий (Иоан. 1:33).

Что же было знамение Духа, нисшедшее на Иисуса? Не сообщение Ему того, чего Он не имел, но, если смеем выразиться так, видимое и для посторонних зрителей прелияние от Божественного существа Иисуса на Его человечество. Сам с небеси ниспослал Духа, поколику Бог; и сам же на земле восприял Его, поколику человек, – говорит Афанасий Великий ²⁹. Образ голубя означал божественную кротость учителя, напоминал голубицу, принесшую к праотцу обновленного потопом мира ветвь мира между небом и землей. Многие ли были удостоены видения этого божественного явления – из евангельской истории не видно. Там говорится об одном Иоанне, что он видел. Древние толкователи Священного Писания согласнее на то мнение, что явление Духа в виде голубином – было не для одного Иоанна. Но видение небес отверстых было открыто одному Стефану при множестве свидетелей.

События Иорданские немалую имели важность и для служения Иоаннова. Иоанн всегда чуждый желания усвоить себе то, на что не призван, с радостью теперь переменил проповедь о грядущем на проповедь о пришедшем; теперь еще с большей ревностью он начал проповедывать покаяние и близость царства небесного. Иисус после крещения сокрылся: но Иоанн верил, что однажды явившись с такими торжественными знамениями своего божественного посольства, Он уже не может не открыть себя более. Его ревность обратила на себя внимание синедриона. Там уже давно были люди неблагоприятствующие Иоанну. Неприличным считая давать своим молчанием свободный ход делу, в котором поставлял себя главным судьей. Верховный совет отправил доверенных людей спросить Иоанна именем синедриона, – за кого он себя выдает? Доверенные были священники и левиты фарисейской секты. Они имели формальное повеление допросить его, кто он. Они надеялись его застать с народом. Могли думать, что Иоанн не даст никакого определенного ответа: тогда можно будет сказать народу, как он жалко обманывается в своих ожиданиях; будет легко опровергнуть божественность его крещения. Если же он объявит себя за пророка или самого Мессию, то можно еще потребовать доказательств его посланничества; – а этого он не в состоянии будет сделать, поскольку чудес не творит.

Иоанн в то время был в Вифаваре, при Иордане; там проповедывал и крестил. Являются к нему посланные от синедриона и так начинают свой допрос.

Фарисеи. Мы имеем повеление от имени синедриона спросить тебя, за кого ты себя выдаешь? Так как около этого времени все ждут Мессии, и народ, как кажется, не нерасположен принять тебя за него, то желательно бы было, чтобы ты яснее синедриону объявил о твоем лице, твоем призвании.

Иоанн. Из моих слов можно было уже видеть, что я не Мессия. Для чего обо мне иметь такие высокие мысли ³⁰. (Иоанн знал характер важнейших членов синедриона, мог не доверять им вполне, и потому ограничивался только кратким ответом, по своему обычаю более намекал, нежели высказывал, более отрицал их предположения, нежели открывал свои тайны).

Фарисеи. Дух пророческий обещал, что опять придет Илия: так не Илия ли ты?

Иоанн. Нет (в том смысле, в каком спрашивали т. е. не воскресший Илия).

Фарисеи. Так не пророк ли ты (Иеремия) ³¹?

Иоанн. Нет.

Фарисеи. Стало быть, ты хочешь нас отпустить ни с чем к синедриону? Скажи сам, кто ты.

Иоанн. Кто я, об этом говорит вам пророк. Я глас вопиющий в пустыне: уготовайте путь Господу, исправьте стези Ему. Всякой дол да наполнится, долины, горы и холмы сравняйте; кривизны сделайте прямыми, неравный путь гладким. Тогда явится всем людям спасение Божие (слава Иеговы – Мессия).

Этот ответ очень ясно давал разуметь, что Иоанн, хотя не называл себя ни Илией, и Иеремией, но тем не менее считал и объявлял себя за предтечу Мессии.

Но фарисеи не хотели признать его за такое лицо, считая необходимым для Мессии явиться именно Илии, или Иеремии, и потому спросили его еще: так почему же ты крестишь, если ты не Христос, ни Илия, ни пророк?

Иоанн. Скоро явится Тот, Кем я на то уполномочен. Он уже среди вас; Он идет за мною: тем не менее Он первенствует предо мною. Он так высок, столько выше меня, что я не достоин исправлять у Него последней должности раба, просто сказать, не достоин развязать ремень Его сандалий. На это-то Божественное лицо я ссылаюсь.

Последним ответом Иоанна если и не совсем могли быть довольны Фарисеи, поскольку он не соответствовал их ожиданиям: однако же не имели причины более приставать к нему с требованием объяснения. Надлежало подождать Того, на Кого Иоанн ссылался. Посланные отправились с ответом Иоанна в Иерусалим.

А на другой день после этого допроса явился в самом деле на то место, где крестил Иоанн, Господь Иисус. Это было спустя сорок дней после Его крещения. Сии сорок дней Он провел в пустыне. И может быть в тот же день, когда было делано такое испытание Иоанну, был подвергнут и сам искушению – только не от человеков.

В истории искушения Иисуса Христа выражаются те главные начала, которыми руководился Он в своем служении, как однажды навсегда принятыми, которые для Его последователей столько же важны, как и для Него Самого, и которые однако же были противоположны господствовавшим между Иудеями представлениям о Мессии. Первое искушение состояло в том, то когда Он после сорокадневного поста почувствовал голод и не мог найти в пустыне обыкновенной пищи, Ему представил искуситель: если ты действительно Сын Божий, то для тебя ничего не стоит избежать этого затруднения чудодейственным способом: ты можешь обратить в хлеб и эти камни. Иисус отверг эту искусительную мысль словами закона: «человек не одним хлебом может быть жив, но и всем, что исходит из уст Божиих». Чтобы выразуметь смысл сего ответа правильно, надобно представить слова Второзакония в первоначальной их связи (Втор. 8:3). Там сказано: Бог утолил голод Евреев в пустыне манной, чтобы они уразумели отсюда, что зиждительная сила Божия может сохранить жизнь человека и другими способами, кроме обыкновенного питания. Иудеи, желавшие иметь у себя хлеб и мясо, как в Египте, должны были научиться отсюда преданности воле Божьей, которой благоугодно было недостаток обыкновенной пищи заменить другими питательными средствами. Если мы приложим эту общую мысль к частным обстоятельствам, в которых тогда находился Иисус, то ответ получает такой смысл: Он вполне предается попечительному о Нем распоряжению своего Отца. Он не имеет желания отказаться от чувства своей человеческой немощи и зависимости, не хочет творить никаких чудес собственно для удовлетворения своей, человеческой воли, никаких чудес там, где достаточны естественные способы к удовлетворению потребности, хотя бы это и не так, как бы того требовала чувственная природа. Он полагается на всемогущество Божье, предается воле Божьей с самоотвержением. По тому же началу действовал Он, когда предался искавшим схватить Его в саду Гефсиманском. Подобные искусительные мысли предлагали Ему, когда Он уже висел на кресте: Аще сын еси Божий...

Потом Он возводится на крышу храма и искуситель говорит Ему: Если ты Сын Божий, то верзись долу; как Сын Божий ты можешь полагаться на чудесную помощь, во всяком случае – и прибавляет слова псалма 90:12–13. Ангели сохранят тя во всех путех твоих, да не когда преткнеши о камень ногу твою... Спаситель отвечал на это другими словами писания, которыми определяется правильное приложение предыдущих. Так, Ангели сохранят, – но не искушай Господа Бога твоего (Втор. 6:16). Ничего ты не должен предпринимать с тем намерением, чтобы поставить в искушение, так сказать, всемогущество Божие, вынуждать Его всемогущество к какому-нибудь чуду там, где ты, употребив естественные средства, можешь не нуждаться ни в какой чудесной помощи. В этом ответе заключаются следующие мысли: человек благочестивый конечно может во всем полагаться на помощь Божию, но только тогда, когда правильно употребляет предлагаемые ему Богом средства, и идет тем путем, какой указывает ему Бог призванием и обстоятельствами. И Мессия не должен в уповании на чудесную помощь Божию ввергаться в такие опасности, которых Он, действуя осторожно, может избежать. Вот начало Его: не творить чудес без достаточных побуждений со стороны приемлющих, – не творить чудес, несоответствующих целям премудрым, не творить чудес с той только целью, чтобы показать чудодейственную силу и произвести этим сильное на взгляд чувственное впечатление, не обращая внимания на нравственную и религиозную приемлемость свидетелей чуда. По этому началу действовал Христос, когда не предавался произвольно опасностям, употреблял способ осторожности, чтобы избежать опасности; когда он с преданностью воле своего Отца шел навстречу только таким опасностям, которые были неизбежны в Его призвании и от которых уклониться Он не мог, не изменив своим обязанностям; по этому же началу действовал Он, когда отказывался творить чудеса для чувственных Фарисеев.

В третьем искушении предлагал искуситель легчайший способ к достижению всемирного владычества, какое принадлежало Мессии, но не в таком виде, какой был сообразен с целями божественными и с достоинством Иисуса Христа. Он обещал Ему все царства земные с тем, чтобы они и оставались земными; он требовал, чтобы Мессия, преклонившись перед миродержителем, признал таким образом его власть и силу в мире, не изгоняя его, но пользуясь своим правом по его видам; чтобы царство Мессии было не царством Божиим, подобным всякому царству человеческому, над которым тогда господствовал еще не изгнанный князь тьмы. Царство Мессии в этом смысле, какой давала ему большая часть современных Иудеев, действительно было бы таким царством, какое предлагал устроить искуситель, – без борьбы с грехом, без страданий; и оно могло бы устроиться без всякого медления. Стоило уступить мечтам народа, распаленным страстями, и такое царство готово было открыться. Народ, правительство Иудейское – охотно подало бы руку такому Мессии. – Но не такое царство пришел основать Господь на земле, – а истинно царство Божие, царство чистое, духовное, где все должно служить Богу, где грех и виновник греха не должны иметь места, – следовательно и не такими средствами, а единственно силой Божией и полной преданностью воле Отца небесного, хотя бы она должна была простираться даже до страданий и самой смерти, не увлекаясь мечтой мгновенного преобразования всего, но терпеливо ожидая, когда оно наконец обоймет собой весь мир, все народы. Итак отвергши предложение искусителя, Господь указал на свою цель и на свой закон: Господу Богу твоему поклонишися и тому Единому послужиши. По этому же началу отвергал Он всякий раз вызов народа, желавшего провозгласить Его своим царем; умерял нетерпеливость своих учеников скорее видеть открывшимся Его царство; разрушал чувственные мечты народа своих последователей и наконец предал всего себя за дело Божие на кресте.

После того, что совершилось в Иисусе при Его крещении, Он имел нужду на несколько времени уединиться. В Нем произошло такое изменение состояния, что Ему необходима была совершенная свобода от всего внешнего, чтобы привести в свое сознание все, что в Нем ощутилось нового. Кому случалось бывать в подобных состояниях: тот отчасти может понять потребности Иисуса. Кому Бог давал после усердной молитвы ощущать в себе нечто новое, светлое, радостное; кто проникался когда-либо во всем существе своем чувством благодатного посещения Божия: тот знает по себе, как дорог после таких минут покой и уединенное размышление. Здесь, есть нечто такое, что может отчасти служить к объяснению нам состояния Иисуса после крещения. Хотя Божественное существо Иисуса, непостижимым образом сочетавшись в Нем с человечеством, только постепенно более и более раскрывало себя в Нем, и просветление человечества Божеством хотя с каждым мгновением достигало высшей и высшей степени, однако, как это было обыкновенным в Нем изменением, то можно сказать теперь оставалось для внутреннего сознания Его неприметным, как для нас незаметно возрастание нашего тела, или наших духовных сил, которые мы обыкновенно узнаем только по сравнению некоторых более длинных периодов между собой, а не в каждую минуту, как оно совершается. Мгновенное проявление всего Божества в скудном сосуде человеческого естества было невозможно. Но были в жизни Иисуса такие состояния, в которых тот обыкновенный ход раскрытия как бы ускорялся, Божественный свет и силы проливались в Его человеческое сознание в высшей мере, союз человечества Его с Божеством становился несравненно ощутительнее в Богочеловеке – яснее объявлялась Его Божественная природа. Одним из таких состояний, и может быть самым высшим из всех, какие были потом, было состояние Иисуса после крещения. Нудимый сим состоянием, Иисус удалился в пустыню (Map. 1:12). Он в пустыне и крестился от Иоанна, но избрал еще уединеннейшее, совершенно необитаемое место, где только разве водились звери (Map. 1:13) ³².

Но высший промысл, располагавший всеми даже малейшими обстоятельствами Его жизни, приготовлял здесь для него новый род деятельности. Иисус, который для того и пришел в мир, чтобы разрушить дела диавола, – чтобы освободить человечество от владычества зла, внесенного в мир диаволом, при самом вступлении своем в служение человечеству и должен был испытать борьбу с виновником всего зла, диаволом. Он должен был этим опытом подать и всем последователям своим пример, указать оружие, вдохнуть мужество против исконного нашего врага.

Отчасти следствием предшествующего состояния, отчасти приготовлением к новому поприщу, в которое вступал – было то, что Иисус, по удалении в свое уединение, совсем забыл о пище. Весь занятый своим внутренним состоянием, Он нисколько не оставил внимания для внешнего. Но при истечении 40 дней, – когда оканчивалось его внутреннее занятие собой и великим делом, Ему предстоящим, – Он оставляет небесную сферу, в которой доселе жил духом, снова входит в свои земные человеческие отношения, – тогда ощутил Он в себе голод. Это было случаем приступить к Нему искусителю ³³. Нельзя думать, чтобы он старался выведать от Иисуса, кто Он есть сам в себе; он только хотел возбудить Его к таким действиям, которые были несообразны ни с достоинством Его, как Мессии, ни даже с обыкновенным нравственным достоинством человека. Сначала хочет Ему внушать ту недостойную мысль, что напрасно Он не пользуется своей силой для своих земных потреб, дозволяет себе терпеть голод – Мессия: если кто и должен блаженствовать, так это Мессия. Но Иисус указывает ему, что глагол Божий, который слышал Он при крещении, для Него дороже, нежели всякое другое удовлетворение потребностей Его. Диавол отсоветывает Ему однако же опять предпринимать такой трудный путь к достижению своей цели. Всего короче: пойдем со мной в Иерусалим. Диавол взял Его, поставил на крыле церковном. Видишь, говорит Иисусу, внизу народ, бросься отсюда, тебя сохранят Ангелы, и ты – Мессия, народ признает тебя своим Мессией. Господь сказал, что это значит искушать Господа. Ну, вот и не искушая Господа можно сделаться Мессией. Пойдем на эту высокую гору. И оттуда показав Ему окрестные царства, говорит: все что видишь, и чего не видишь – все твое, если мне поклонишься. Тут Иисус, не дозволяя более дерзости искусителя, сказал ему: поди от меня прочь сатана ³⁴. Искуситель обещает все царства земные: Иисус получает всяку власть на небеси и на земли при конце своего земного поприща – иным путем.

К какому времени относится этот сорокадневный подвиг Спасителя? Непосредственно ли он следовал за крещением, – как по-видимому должно полагать на основании Мат. 4:1; в особенности Марк 1:12: и абие Дух изведе Его в пустыню и Лук. 4:1: Иисус же исполнь Духа Свята возвратися от Иордана и ведяшеся Духом в пустыню, – или позднее, ко времени пребывания Его в Иудее после торжественного вступления в свое служение на празднике Пасхи в Иерусалиме; Иоан. 3:22: по сих прииде Иисус и ученицы Его в жидовскую землю и ту живяше с ними и крещаше ³⁵ . Допускающие последнюю хронологию думают, что свидетельство, которое дал Иоанн Креститель (Иоан. 1:19 и след.) посланным от Синедриона, было сообщено накануне крещения Господа Иисуса. А когда говорится далее ст. 29: во утрий виде Иоанн Иисуса грядуща к себе: то это слово: грядуща указывает на крещение: Он шел креститься. Если это так, то нужно будет действительно согласиться, что Господь не прямо после крещения удалился в пустыню и провел там 40 дней. Ибо непосредственно после указанного утра на следующий день (ст. 35 и 36) Господь призвал к себе некоторых Апостолов, и потом хронологические показания у Иоанна прерываются, и все эти указания непрерывным своим сцеплением не дают возможности поместить здесь 40-дневное искушение. Тут перечислена почти день за днем целая седмица см. еще ст. 43 и 11:1.

Но кажется здесь более остроумия в соображениях, чем основательности. Разве слова: грядуща к нему – не могут относиться и к другому обстоятельству, кроме крещения? Притом Иоанн вопрошающим его посланным от Синедриона отвечал: посреде вас стоит Его же вы не весте. Вы не весте, – следовательно Иоанн уже знал. А это должно быть после крещения.

Говорят еще, что первое свидетельство перед посланными от Синедриона ст. 19–28 неопределенно: напротив второе перед учениками – 29 и след. ясно указывает Мессию в Иисусе. Значит тоже, что это второе свидетельство было после крещения, а первое до крещения.

После этой победы над диаволом явились Иисусу служить Ангелы: они предваряли уже радостью Его окончательное торжество над врагом. Но оставляя небесную свиту, Богочеловек исходит из пустыни один с сознанием того, что с Ним и в Нем совершилось, и с полной преданностью воле Отца, куда бы она ни повела Его.

Порядок евангельской истории после крещения Иисуса Христа определяется по Евангелию Иоанна и Луки. Первый везде ясно обозначает время описываемых событий, указывая на известные праздники Иудейские. Второй, как сам сказал в начале, поставил себе целью последовательно изложить историю евангельских событий.

Но Лука, вместе с двумя первыми Евангелистами, начинает свои повествования уже с той поры, как Иоанн был заключен в темницу. А Евангелист Иоанн восходит к более раннему времени. Лука излагает события – до страданий Спасителя – только совершившиеся в Галилее, а Иоанн преимущественно дела, совершенные Спасителем в Иудее.

Имея это в виду, нужно 1) наперед дать место повествованию Иоанна – до той поры, как он переходит к периоду действования Спасителя в Галилее, который начинается вслед за Иоанновым заключением в темницу и усилением ненависти против Спасителя в Иудее; 2) надобно постоянно иметь в виду, что Спаситель, как Мессия главным местом своего действования всегда почитал Иудею, а в ней Иерусалим: и только препятствия, встреченные Им здесь, заставили Его перенести свою проповедь в Галилею: Иерусалиме, Иерусалиме! коль краты восхотех и т. д. (Матф. 23:37; см. также Иоан. 4:1–3; 43, 44). И не смотря на то, вскоре отправляется Он опять в Иудею (5:1). И только открытое здесь гонение против Него (5:16, 18) вынудило Его удалиться оттуда. После сего-то удаления, деятельность Спасителя в Галилее и описывает Лука и первые два Евангелиста, – это лето Господне приятно для Галилеи.

Следуя в описании Галилейской деятельности Спасителя Евангелисту Луке, нужно совмещать с ним и повествования прочих Евангелистов, по соприкосновенности.

Господь собирает первое свое общество из среды простых Галилеян, на которых сильнее подействовали слова Иоанна Крестителя. Когда Он отверг искусительное предложение в пустыне – привлечь на свою сторону народ внезапным поразительным чудом, которое могло произвести сильное на первый взгляд впечатление, но не совершить внутреннего перерождения, которое было необходимо для членов Его царства; – когда, тем более, отверг другое предложение искусителя – разделить с Ним власть над миром, имея в виду основать царство истинно Божие на земле: тогда уже Он положил собрать вокруг себя немногих, но искренно преданных делу Божию людей, которые бы могли потом действовать и на других, для того образовать их особо; для того приблизить к себе перед прочими и воспитать их, как проповедников царства Божия. Нужно было начать не со всех, а с немногих. Он не отвлек Иоанна от его приготовительного служения, но оставляя его действовать согласно его призванию, воспользовался для своего дела некоторыми из его учеников. Это было не менее по желанию Иоанна, как и по избранию Иисуса.

Двое из учеников Иоанновых, по-видимому, были личными свидетелями того, как отвечал Иоанн на вопросы, предложенные ему от Синедриона (один из них и описал это событие). На них, приметно, сделало сильное впечатление слово учителя: грядет креплий мене, иже предо мною бысть, – Он уже стоит посреди вас. На другой день после того, увидев идущего к нему Иисуса, проповедник покаяния открыто указал своим ученикам: вот Тот, о котором он говорил посланным, который должен довершить начатое им дело, – для которого Он и призван в свое служение, – на котором он видел Духа нисшедшего и почившего, который есть Агнец Божий, вземляй грех мира и есть истинно Сын Божий. – На третий день опять, увидев Иисуса грядущего, Иоанн повторил свое исповедание.

Это многократное свидетельство Иоанна решило недоумение лучших из учеников его, оставаться ли им при своем наставнике, или следовать за Тем, для которого он трудится. Но в тоже время благоговейная мысль о Мессии, Сыне Божием, удерживала их открыто объявить свое желание следовать за Ним. Робко пошли они за удаляющимся Иисусом, и только Божественная благость, с какой Он обратился к ним, дала им свободу действования и навсегда соединила их с Божественным Наставником. «Чего ищете?» спросил Он их с кротостью, а когда те изъявили желание ближе узнать Его, видеть Его в Его жилище, – может быть еще в той пустыне, где провел Он 40 дней, – Господь охотно допустил их к себе. Беседа, продолжавшаяся четыре часа, раскрыла им, что они нашли, чего давно желали. Час, в который они удостоились быть принятыми и который был для них началом новой жизни, стал на век для них достопамятным. Радость, что нашли давно всеми желаемого, была так велика, что они немедленно постарались сообщить ее своим братьям и друзьям.

Но Господь всех принимал не по человеческим расчетам и влечениям, а по Божественному прозрению в сердца людей, ищущих Его, и по расположению и способности их для будущего служения. Двое первоизбранных последователей Иисуса были Андрей и Иоанн. У них были братья... Принимая каждого, Господь давал разуметь, что знает их сокровенное прошедшее и будущее. И этим возбуждал и возвышал их веру.

Иерусалим, древняя столица Иудейская, был достойнее всех других городов той чести, чтобы быть местом действий Мессии и открытой школой для Его учения. Второй храм, с великими издержками возобновленный Иродом, соединение здесь высших членов духовного сословия, великолепие Богослужения давали ему и в эти времена почти столько же блеска, сколько он имел при первых царях. В особенности на праздники в него собирались толпами из всей Иудеи, Галилеи и других отдаленных стран, где только поселялись Иудеи. Таким образом он все еще казался столицей древней Моисеевой религии и его Иерархия всегда старалась защититься против вторжений чуждой власти – в храме через священников, в синагогах через раввинов, в Синедрионе через своих духовных и светских чинов, коих главой по большей части был первосвященник. Иерусалим, казалось, только ожидал Царя – Мессию, который не только восстановит потерянные его права, но и даст ему новые блистательнейшие, сделает его столицей мира.

Приближался праздник Пасхи, – каждый благочестивый Иудей считал обязанностью провести его в Иерусалиме. Иисус также отправился в Иерусалим. Он шел, как простой Галилеянин, – с своими соотечественниками, из коих еще не многие знали Его, поскольку Он открыто ничего не делал и не учил, – и с учениками, от которых по внешнему виду ничем нельзя было Его отличить. Но в душе своей Он нес великое намерение начать преобразование церкви, для которого пришел на землю: на сей раз Он хотел силой своей власти пресечь некоторые слишком явные беспорядки, совершавшиеся ненаказанно, даже под покровительством духовного сословия, в месте священнейшем для народа – храме. Правда Он никогда не имел намерения восстановить только чистое Иудейство: дух религии, которую Он принес с собой, столько был нов и силен, что старые меха его никак но удержали бы; посему и храм иерусалимский, как место собственно устроенное по нуждам и потребностям религии Иудейской, мог Он оставить в неприкосновенности, без всяких улучшений и преобразований, доколе рука язычника не сожжет его и не разрушит до основания: однако с другой стороны он имел немалую важность в кругу предметов Его внимания. Он давно уже назвал его домом Отца своего: это значило то, что Бог, которому покланялись здесь доселе, есть Бог и той религии, которую Он пришел дать роду человеческому. Итак храм не был Ему чужд совершенно; напротив в своих учреждениях Он много говорил и о Нем Самом. В Его пришествие он должен был говорить всеми камнями своими, что пришла слава ему обещанная. Не обратить на него внимания значило бы оставить в пренебрежении всю религию Иудейскую, забыть одну из главных черт характера Мессии, как представлял Его себе и народ. Тем более он должен был казаться для Иисуса важным, что для душ простых служил рассадником святых ощущений, для не ведавших Бога истинного – средством возбуждения более чистых понятий о религии. – Этого уже было довольно, чтобы Иисусу при вступлении в свое служение обратить первый взор на храм Иерусалимский.

Что же должно было предстать здесь Его взору? Подле предметов благоговейного почитания – кумир корыстолюбия, в храме – рынок, или еще хуже – вертеп разбойников. Перед входом в первый двор (двор женщин), окружавший здание храма с западной стороны, находилась большая, вымощенная камнем, непокрытая, окруженная рядом столпов площадь, куда допускались подвергавшиеся нечистоте от прикосновения к трупу язычника, отсюда и получившая наименование двора язычников. Она отделялась от двора жен решеткой и была ниже его четырьмя ступенями; над входом этой решетки была надпись, чтобы никакой иноплеменник не дерзал проходить далее. Здесь каждый день продавались вино, масло, фимиам, соль и другие вещи, необходимые для жертвоприношения, как-то: голуби, овцы, телята, имевшие все потребные качества для принесения в жертву. Так как многие израильтяне, именно иностранные, не имели возможности приводить с собой какое-нибудь животное на жертву в храме, то здесь его и покупали. Отсюда и место это называлось лавки (cchaninioth). Во время праздников количество продающих, покупающих и покупаемого здесь особенно возрастало. Потребность в животных тогда столько была велика, что в одну Пасху около этих времен насчитано было до 255,500 пасхальных агнцев. – Кроме этой продажи здесь же производился обмен монеты иностранной на туземную и размен крупной на мелкую. – И продавцам, и менялам надлежало бы расположиться под горой храма: это было бы и удобно для покупателей, и спокойно для храма. Но священники для больших выгод дозволяли торговать и менять и здесь. Это не могло обойтись без шума, непристойного в святом месте; святость места не делала продавцов совестливее, тут совершались всякого рода несправедливости. От того религиозное чувство всякого проходившего этим местом в дальнейшие дворы храма невольно расстраивалось безобразной картиной и бесчинным шумом: и что еще хуже, этот шум проникал даже туда, где совершалось Богослужение. Столь же невыгодное понятие о храме Иудейском получал и всякий язычник, которому нельзя было проникнуть в те его части, где еще оставалось его священное благолепие отчасти во всем своем величии. Он мог знать храм Иудейский только по этому двору, который был наполнен отвратительными беспорядками.

Иисус это знал, и в первое же посещение свое Иерусалима – по вступлении в должность Мессии решился восстать всей своей властью против этих беспорядков в храме. Еще 18 лет назад тому Он сказал здесь, что этот дом – Отца Его. Надлежало присмотреть за ним. Когда пришел Он в Иерусалим и отправился в храм, то, при входе в безобразный двор, собирает с земли несколько веревочных обрывков, и с этим бичом в руке начинает требовать, чтобы все торговцы и менялы немедленно оставили святое место. Те еще противятся ему, – но Иисус не пощадил денег менял, опрокинул столы их, погнал вон животных и самих продавцов. Не столько действие бича Его, сколько та Божественная сила, с какой Он восстал против них, не устрашившись ни власти священников, ни многочисленности самих торговцев, сколько действие собственного их сознания, возбуждаемого этой же силой, нудило их поспешно убираться отсюда, и двор начал очищаться.

Смотря на это беспристрастно, нельзя было отрицать нравственного величия действия Иисусова. Один восстал Он против беспорядков, терпимых и покровительствуемых столько лет даже теми, которые выдавали себя за самых строгих ревнителей закона. Святость храма, давно уже попранная, сего требовала. Но Господь дал разуметь Иудеям, что действие сие надлежит приписывать не одной только благочестивой ревности, с какой например в прежние времена очищали храм некоторые цари от идолослужения. Отношения Его к сему храму гораздо ближе, – это дом Отца Его. И после того, как Иоанн уже возвестил о Грядущем по нем, который несравненно его крепче, следовало уже ожидать Его сюда. И внезапно приидет в свой храм Господь, которого вы ищете, и Ангел Завета, которого вы желаете (Мал. 3:1). То, чего они не сделали для принятия Господа, оставалось сделать Ему, – и после проповеди покаяния в народе, внести очищение в самый храм, оскверненный его неправдами. Это начало очистительных действий Сына Божия на земле.

Но священники, оскорбленные такой укоризненной для них ревностью, а еще более объявляемыми Господом правами и независимостью от них Его действования, не хотели понимать так Его поступка и приступили к Нему с вопросом: а каким знамением ты докажешь, что имеешь власть так поступать? Тем, которые имели об Иисусе свидетельство Иоанна, тем, которые видели собственными глазами, как божественному гласу Его уступали утвержденные долговременным злоупотреблением права, – на что были нужны новые чудеса? Не ясно ли было, что пришел во храм Господь храма, что этот вопрос проистекает не от желания признать в Нем Мессию, если Он докажет свое Божественное посланничество, но из желания устранить от себя постороннее влияние, удержать за собой вековое достояние, как это выражено в притче. Здесь уже скрывалось начало того Богоубийственного кова, который развился впоследствии. Этот пророк для них был лишний: они хотят остаться при прежнем порядке вещей, при своем прежнем могуществе, – и готовы освободить себя, какими бы то ни было мерами, от сильного обличителя. Все это скрывалось уже тогда в вопросе Иудеев. Господь своим ответом выразил ту мысль, что как их образ мыслей не стеснит Его деятельности, так и Он предоставляет им делать, что угодно их душе. Концом этого будет то, что они не только своими беззакониями доведут этот храм до конечного разорения, но воздвигнут руки и на Того, Кто болий есть храма. Однако же это не воспрепятствует исполнению Его великого дела. Их торжество продлится не долее трех дней. «Разрушьте этот храм – в три дня я возставлю его». Иудеи отнесли слова Его к храму в собственном смысле и сделали Ему вопрос, который оставлен Иисусом без ответа, может быть за намеренное превращение смысла слов Его. Однако эти слова Господа они припомнили после и, извратив их, обратили в обвинение Ему.

Вот каково было вступление Господа в свое служение! Уже тогда Он видел конец Его и объявил всем во храме. Но что всего более могло иметь влияние на Его последователей, то это облеченная могуществом и величием Божественным свобода, с какой Он восстал против попрания святыни, совершаемого в дни особенно священные в глазах Иудейской иерархии. Отсюда ясно было для всякого, что кто хочет следовать за Ним, тому нечего стесняться мнением о Нем духовных властеначальников: они имеют, к несчастью, причины быть Им недовольными, потому что не хотят расстаться с своими страстями.

Однако Иисус как бы для смягчения того грозного вида, в каком открылся перед Иерусалимом с своей ревностью по доме Божьем, последующее время своего пребывания в сем городе ознаменовал несколькими разительными и вместе благотворными чудесами, которые еще более привлекали к Нему людей и заставляли их обращать более внимания на Божественную силу, какую через них открывал в себе Иисус. Молва о том, что Иоанн Его назвал Мессией, более и более распространялась между народом: чудеса вели к ее подтверждению. И действительно, многие начали верить, что нашли в Нем своего Мессию. – Но не все при этом имели такие расположения, каких Господь требовал от желающих следовать за Ним. С мыслью о Мессии – по большей части привыкли соединять мечты земного благополучия и основывали их на своих мнимых правах. И Господь, проникая образ мыслей своих новых последователей, не допускал их близко к себе, предоставляя времени отделить искреннюю веру от ложной и самообольщенной.

Разрушая их мечты, Сам Господь тогда говорил в своих наставлениях более всего о необходимости духовного возрождения, которое начинается покаянием. Евангелист Иоанн передает нам одну такую беседу Его с учителем Израильским из Фарисеев, членом Синедриона, Никодимом.

Никодим столько был беспристрастен, что принимал чудеса Иисуса Христа, как свидетельство действующей в Нем Божественной силы, считал Его мужем Богопросвещенным. Но что далее сказать о Нем и о Его призвании, т. е., признавать ли Его за Мессию, кажется, он еще не решил себе, но желал только узнать о том подробнее. Это желание тем было сильнее, что ожидание царства Мессии, возбужденное проповедью Иоанна Крестителя и достигшее самого Синедриона, – очень занимало Никодима. Для решения сего вопроса он положил обратиться к самому Иисусу, потому что доверялся словам Его вполне. Никодим пошел к Нему ночью, потому что хотел скрыть свое расположение к Нему от подозрительных сотоварищей. Можем предположить, что Никодим разделял обыкновенные Иудейские представления о царстве Мессии. Он ожидал скорого, видимого, внешнего явления Его в земной славе, хотя мог иметь более очищенные, духовные понятия о Его свойствах. Как строгий блюститель закона, он конечно был уверен, что будет иметь участие в сем царстве; ему нужно было только знать, что должно думать о предстоящем явлении Мессии. Явившись к Господу и приветствовав Его, как учителя, засвидетельствовавшего своими чудесами свое посланничество от Бога, он ожидал услышать из уст Его самого что-нибудь более определенное о Его призвании и отношении к царству Мессии.

Но вместо того, чтобы заняться вопросом, который скрывался в словах Никодима, Господь намеренно дал беседе другой оборот; Он склонил речь к тому, что Никодиму и всякому единомысленному с ним особенно нужно было знать, для того чтобы лучше понимать и Самого Господа и царство Его. Тогда ближе познаем мы Христа, когда более ознакомимся с своими потребностями духовными. Их то надлежало возбудить в Никодиме.

Господь прямо высказывает, Никодиму новую для него и неожиданную, совсем противоположную его образу мыслей, истину, что не всякий, кто думает быть близким к Мессии, может быть членом Его царства: « кто не родится снова, тот не может войти в царство Божие». Мы не можем сказать, хотел ли Господь сими словами внушить, что недостаточно одной веры, которая основывается на чудесах, или желал разрушить то предубеждение в Никодиме, будто он имеет право на участие в царстве Мессии по силе своего происхождения от Авраама. Во всяком случае оба эти мнения, которые мы можем предполагать в Никодиме, основывались на таком образе мыслей, который был слишком занят внешним и был очень далек от тех святых расположений, которые составляют существо жизни по духу Христову. И вероятно слова Господа были направлены против самого источника этих представлений. Он хотел учителя израилева, занятого своим мертвым знанием буквы писания, – привести к сознанию того, что нужно новое направление сердца, решительный переворот в душе, новое рождение свыше необходимо для того, чтобы иметь участие в царстве Мессии. Вот точка, с которой мог и должен был перемениться его взгляд на царство Мессии. Никодим, слыша о пришествии царства Божия, представлял его себе внешним, видимым царством: Господь указывает ему на необходимость внутреннего, духовного вступления в сие царство, – поскольку оно, как внутреннее, наперед должно быть основано в сердце.

Образ возрождения (или рождения снова), употребленный Господом, хотя не был для Никодима необыкновенным и совершенно непонятным; он очень хорошо понял бы его, если бы дело шло о язычнике, который принимает обрезание и обязуется исполнять все обряды иудейские: становится как бы новорожденное дитя, вступая в эту новую сферу; но его затрудняло то, что в словах Господа этот образ означает не внешнюю, а какую-то внутреннюю перемену, которой учитель израилев и не предполагал. Потому он не мог понять сначала слов Спасителя. И неудивительно: мертвому ученому знанию писания всегда недоступны бывают тайны внутреннего духовного опыта. Сие-то смутное представление, родившееся в нем при словах Спасителя, он и выражает в недоумении: како может человек родитися, стар сый? Еда может второе внити во утробу матере своея и родитися?

Но Господь не отступает от сказанного, а подтверждает свое слово, только объясняя его немного: аминь, аминь глаголю тебе: аще кто не родится водою и Духом, не может внити в царствие Божие. Прежде Господь ничего не сказал о действующей причине возрождения. Теперь Он определяет ее. Это Дух Божий; Он рождает новую жизнь в том, кто вполне Ему предается, и нравственный переворот, проистекающий из сего нового начала жизни, совершенно противоположен тому господствующему направлению, которому следует человек, как член целого рода человеческого, зараженного грехом. Когда же Господь, указывая на главного деятеля в возрождении, говорит о крещении водой, то этим указывает Никодиму на то крещение, которое совершали тогда ученики Его и которое вело к возрождению духом всех искренно приступавших к Нему.

После этого краткого объяснения Господь выражает то общее положение, на котором основывается необходимость возрождения: между жизнью человека естественной, какой живет все человечество, и жизнью новой, проистекающей из источника Божественного, есть существенное различие и даже противоположность, так что одна не может по естественному порядку перейти в другую. Рожденное от плоти плоть есть: рожденное от Духа дух есть.

Но поскольку мысль о новом рождении к жизни Божественной все еще казалась странной для Никодима, то Господь употребляет чувственный образ, чтобы представить предмет яснее. Как движению ветра никто не может назначать предела; слышишь и чувствуешь его веяние, но не можешь преследовать его до его начала, откуда он исходит, или последовать за ним до места, где он престает; как ощущает человек чувствами силу ветра, стоя посреди двух не осязаемых чувствами пределов, так бывает и с веянием Духа Божия в тех, в которых совершается возрождение. Есть во внутренней жизни такого человека нечто неизъяснимое и непостижимое, что каждый может знать только по собственному опыту, что можно разуметь только по действиям.

Теперь Никодиму начинает проясняться мысль Господа. Но поскольку привык он смотреть на предметы Божественные с внешней стороны, как иудей, – то слова Господни все еще кажутся ему чем-то неслыханным, и полный изумления он восклицает: как это может быть?

Господь пользуется этим недоумением, чтобы привести его к сознанию недостаточности его ведения о предметах Божественных и необходимости высшего просвещения, чтобы смирить гордость ученого и привлечь более к Себе. «Ты учитель израилев, и этого не знаешь? Не знаешь того, без чего вся религия остается чем-то мертвым! Но если вы Мне не верите в том, что может испытывать каждый живущий на земле человек в своем сердце: как поверите Мне, когда Я буду говорить вам о том, что выше сферы человеческого опыта, выше пределов человеческого разума, когда Я буду раскрывать сокровенный совет Божий о спасении человека, которого постигнуть не может человеческий разум? Это уже переход к тому предмету, которым главным образом занята была душа Никодима, когда он пришел к Иисусу, – к вопросу о царстве Мессии, как оно должно открыться, и почему так открывается, а не так, как ожидали того Иудеи. Господь этим намекает на самое желание Никодима ближе узнать обстоятельства явления Мессии и открытия Его царства, которые Он с своей внешней точки зрения совсем не почитал такими непостижимыми, глубокими, многообъемлющими.

После такого приготовления, в словах Господа естественно было ожидать еще чего-нибудь также необыкновенного, несогласного с общими иудейскими понятиями. Конечно, Господь хочет сказать не о своем возвышении и славе: ибо это было совершенно сообразно с представлениями Иудеев. Напротив для обыкновенного Иудея, который так был привязан к внешнему, ничто столько не могло казаться странным, как мысль о Мессии страждущем, который является не в блеске земной славы, но страданием должен совершить спасение человеков. Это всегда было и будет соблазном для Иудея. Сию-то истину и открывает Господь Никодиму, но более намекает, нежели ясно ее высказывает; Он хочет, чтобы учитель израилев сам вразумился известным из древних времен образом или прообразованием к объяснению ее себе; он сравнивает сына человеческого, возносимого от земли, с знамением змия, воздвигнутого в глазах народа. Страждущий Мессия – Спаситель мира: это также странно, как и то, что воздвигнутое знамение змия служило к исцелению уязвленных змием. И однако же это было так и не без намерения было устроено так Богом.

Эта беседа Иисуса с Никодимом, которой свидетелями конечно были и ученики Господа, сделала еще глубже впечатление на сердце учителя израилева, и он постепенно более и более начал показывать даже открытое к Нему уважение (Иоан. 7:50; 19:49). Иисус не потребовал от него в настоящем случае решительного последования Себе; однако так сильно на него подействовал, что после он сам должен был оставить все ради Евангелия. А прежним образом мыслей Никодима, как он представляется нам в этой беседе, оправдывается образ действования Иисуса в Иерусалиме в отношении ко всем тем, которые изъявляли – было тогда к Нему веру (Иоан. 2:24).

Когда окончились дни праздника, народ начал расходиться из Иерусалима; Иисус также оставил этот город. Но не пошел в Галилею, а остался в Иудее, где перед сим долго трудился в Его пользу Иоанн. Иоанн теперь удалился к озеру Геннисаретскому, он крестил близ Салима. И между тем как ревностный Предтеча приготовлял для Иисуса жителей сих мест, Иисус собирал то, что приготовлено было им здесь – в Иудее. И это казалось тем нужнее, что близость влияния на эту страну со стороны Синедриона и вообще Фарисеев, неблагорасположенных ни к Иоанну, ни к Иисусу, не обеспечивала сохранения плодов проповеди и крещения Иоаннова, если бы они оставлены были Иисусом на долгое время без присмотра. Итак Он расположился провести здесь довольно времени вместе и с учениками своими; и Сам занимался учением, а ученики Его крестили веровавших в Него. Действия Его были успешны. Его общество скоро стало гораздо многочисленнее, нежели Иоанново; между тем и Иоанново также приготовлялось для Него. Враждебный дух, опасаясь их совокупного действования, искал произвести между ними разделение: однако сила Божия победила эту хитрость лукавого.

В один раз ученики Иоанновы вели какой-то спор с Иудеями относительно важности их крещения. Сии последние опровергали оную вероятно тем, что крещение Иисуса несравненно более приобретает Ему учеников, нежели крещение их Иоанну. Для учеников Иоанновых, которые оказывали высокое уважение к своему учителю, было это известие слишком больно. Они самого Иисуса считали обязанным своей славой свидетельству Иоаннову. И не имея что отвечать против укоризны Иудеев, решились отнестись к своему учителю, представить ему, как может пострадать его честь от Иисуса, и побудить его к принятию каких-либо мер против сего. Но Иоанн как был далек от того, чтобы с ними разделять эти мысли, показывают его слова (Иоан. 3:27–30): «не во власти человека, сказал он, присваивать себе более, нежели сколько дано ему свыше (т. е., как не в моей власти стать выше того места, какое Сам Бог назначил мне; я не могу перейти за ту черту, какая мне отделена; так и Христос не мог бы привлекать к Себе сердца всех, если бы не приводил их к Нему Бог, если бы Бог не открывал людям в Нем то, чего я не могу сообщить). Но вы сами должны мне свидетельствовать, что этот успех Иисуса совершенно согласен с тем, что я вам всегда говорил. Я никогда не выдавал себя за Мессию, но только за посланника пред Ним, который должен уготовать путь Ему. Моя цель достигнута; верх моей радости исполнился. Я привел невесту (церковь) к ея жениху (Мессии), Которому она принадлежит, у Котораго одного найдет она полное успокоение. Он должен возрастать, а мне надобно умаляться».

В этих последних словах видно предощущение, что конец его земного поприща не далек. Действительно, когда он перешел на ту сторону Иордана, в Перею, где царствовал Ирод – Антипа; там был схвачен, как обличитель его беззакония.

Итак, хотя сей случай ничего не сделал вредного для Иисуса, однако непрестанное приращение Его общества не переставало мучить назиравших Его недоброжелателей.

В это время случилось, что Иоанн был заключен в темницу. Поводом к сему были следующие обстоятельства. Иоанн крестил в Перее, где правил Ирод Антипа, в качестве тетрарха; столицей Ирода была Тивериада в Галилее. Наследовавши от отца своего подозрительность ко всем, он наблюдал за всеми движениями, происходившими в его тетрархии и на пределах ее. Довольно было слышать ему, что Иоанн имеет в его областях многочисленную толпу последователей, чтобы считать его за опасного для себя человека. Он старался заманить его к двору своему, чтобы самому исследовать, что это за человек, и ежели его подозрения оправдаются, то обезопасить себя от него. Но к удивлению Ирода было совсем не так, как он догадывался. Этот Иоанн, которому, не смотря на его власяную одежду и строгий образ жизни, приписывали тайные цели крамолы, был строгий нравоучитель, который имеет довольно духа, чтобы те же самые истины, которые проповедывал он народу, возвестить и перед царем и его фамилией. Столько же свободный во дворце Ирода, как и в пустыне, он начал в глаза упрекать Ирода за то, что поправши и законы Божественные, и права гостеприимства, похитил у брата своего Ирода Филиппа его супругу и живет с ней теперь. С такой же ревностью обличал и другие пороки, господствовавшие при дворе его. Может быть Ирод сам по себе и не показал себя столько раздраженным сими обличениями: он даже оказывал расположение слушать его, уважал его (Map. 6:20). Но Иродиада, из честолюбия решившись оставить своего первого мужа, так была оскорблена этими обличениями Иоанна, что употребляла всю свою силу над Иродом, чтобы осудить Иоанна на смерть. На сей раз она успела сделать только то, что Ирод заключил Иоанна в крепость Махеру. Более ничего не намерен был сделать с ним Ирод частью потому, что Галилеяне считали его за пророка и так были к нему расположены, что Ирод из опасения возмущения не смел и поступить с ним слишком строго (Мат. 14:5), частью потому, что и сам опасался преследованием такого святого, Богоугодного мужа навлечь на себя небесную казнь (Map. 6:20). Эти причины долго держали Ирода в отношении к Иоанну в нерешительном состоянии и может быть наконец побудили бы его совершенно освободить Иоанна, если бы Иродиада не воспользовалась одним случаем неосторожности Иродовой к умерщвлению Иоанна, как увидим в последствии. – Ирод позволял ему в заключении пользоваться сообществом своих учеников.

После заключения Иоаннова в темницу (Иоан. 8:23, 24), Иисус уже не оставался долее в Иудее. Незадолго перед сим Он узнал, что Фарисеи, Его бдительнейшие надзиратели, обеспокоиваемые непрестанно возрастающим количеством учеников Его, обратили теперь все внимание свое от Иоанна на Него. Это и побудило Иисуса оставить Иудею и идти в Галилею. Заключение Иоанна тем менее могло Его удержать от сей решимости, что оно было следствием особенных причин. Притом Ирод тогда или ничего не слыхал об Иисусе, или не обращал еще на Него своего внимания. – И так в сопровождении своих учеников Иисус и отправился в Галилею, взяв путь через Самарию. Строгий израильтянин не пошел бы этим путем, он обошел бы эту нечестивую область через Перею, по правой стороне Иордана: но Господь был всегда чужд таких суеверных правил.

Прошли уже летние месяцы, прошла и часть осени. Было время сеяния, которое начиналось с половины Октября и продолжалось до половины Декабря. В эту-то пору Господь пришел на плодоносные долины Сихемские. Утомленный путешествием, Он остановился при колодезе Иаковлевом. Он был один; ученики посланы были в город для покупки съестных припасов, конечно не без намерения, чтобы приучить побеждать то отвращение, какое питали Иудеи к Самарянам. В то время пришла из близ лежащего города бедная женщина за водой на колодезь. Господь, по причине томившей Его жажды прося у нее пить, заводит с ней разговор, и как всегда Он пользовался каждым мгновением, каждым случаем для своего Божественного служения, так и теперь старается сообщить этой женщине семя Божественной истины, сколько возможно соображаясь с ее расположением сердечным и со степенью ее образования. Он скрывает эту истину под таким образом, который представлялся теперь сам собой и который столько был близок к настоящему ее положению и к ее характеру, более чувственному, что мог возбудить в ней желание и к тому великому благу, о котором Он намекал и которое намерен был сообщить ей, – хотя она и не понимала еще, в чем должно состоять сие благо. В самом деле, как должно быть любопытно для нее слышать о воде, которую каждый может иметь у себя и которая с каждым днем только более будет умножаться, так что имеющему сию воду уже не нужно будет столько принимать труда, сколько теперь, для приобретения ее, не нужно будет каждый день по нескольку раз ходить за ней, черпать ее. Так описывал Господь новую Божественную жизнь, которой источник заключается в Нем Самом, которая одна может утолить жажду духа, успокоить все его потребности, которая в каждом человеке, приемлющем ее, становится приснотекущим источником мира и радости; так намекал на нее под образом живого родника, который вечно бьет живым ключом, так что имеющий этот родник не будет никогда терпеть жажды и не захочет пить другой воды.

Возбудивши в женщине желание иметь у себя такую чудную воду, о которой однако она не могла еще сказать, что это за вода, Господь прерывает речь, не входит в объяснение того, чего она при своем чувственном состоянии не могла выразуметь; Он дает беседе своей другое направление, – и с одной стороны обращает взор женщины на ее собственную жизнь: так как самопознание и одно самопознание могло сделать ее способной к правильному разумению Божественных истин; а с другой стороны открывает ей в Себе Пророка, показывая, что Ему известны и такие обстоятельства ее жизни, которых Он, как чужестранец, не мог знать обыкновенным образом: требует, чтобы она привела мужа, и этим обнаруживает, что у нее много было мужей. От этого слова Его должны были получить гораздо более веса в глазах ее; и она не оставит без внимания даже и того, что казалось ей загадочным, но предполагая в нем высший сокровенный смысл, по крайней мере сохранит в своей памяти до времени. От этого же самого она обращается теперь к Нему, как к Пророку, предлагает Ему свои религиозные вопросы и просит у Него разрешения их. Что было ближе, как спросить у Пророка Иудейского, как он решит спор между Иудеями и Самарянами, – спор, о котором напоминало самое место, где теперь они беседовали, взгляд на гору Гаризин? «Отцы наши, говорит Самарянка, поклонялись (Богу) на сей горе: а вы говорите, что место, где должно кланяться, находится в Иерусалиме?» Следовательно вопрос в том: кто же правильнее думает? – Господь в своем ответе различает прежнее и настоящее время. Прежде были правы Иудеи, потому что Самаряне – народ неизбранный Богом, а только усвоивший себе отчасти закон Его; потому и должны были, как и все прозелиты Иудейства, относиться к храму Иерусалимскому. Не имея общения с Иерусалимом, учреждая особое Богослужение в противность закону, не принимая Пророков, которых посылал Бог для наставления своего народа, и нарушая таким образом органическую связь между временами закона и Мессии, к которому руководили закон и Пророки, Самаряне сами не знали, кому они кланялись. Напротив Иудеи, пользуясь продолжающимся откровением через Пророков, чтут Бога, как Он Сам научил их. От них должно произойти и спасение для всех. Так доселе Иудеи правее Самарян, но теперь, продолжал Господь, наступает время, когда ни Самарянский, ни Иудейский образ Богопочтения не будет более иметь силы. Теперь пора уже прекратить эти споры. Открывается людям поклонение Богу в духе и истине: ибо Отец небесный таких требует поклонников. Бог есть дух и кланяющиеся Ему должны кланяться в духе и истине. Господь противопоставляет бывшему доселе служению, внешнему, привязанному к известному времени и месту, такое поклонение, которое не связано ни местом, ни временем, исходит от Духа и объемлет всю жизнь духа. Бог, как дух, правильно может быть постигаем только духом. И только это поклонение в духе может быть поклонением в истине, т. е., истинным. Поклонение в духе может быть только то, которое происходит от истины, принятой духом, соделавшейся жизнью духа (не какое-нибудь самопроизвольное, мистическое поклонение, но истекающее от истинного евангельского учения). Господь уже положил семена такого нового поклонения в сердца своих учеников, через которых оно должно быть разнесено повсюду (наступает «и ныне есть»).

В заключение своей беседы Господь и прямо сказал Самарянке, что Он-то есть самый Мессия, которого ожидают Самаряне и Иудеи. Женщина спешит в город, чтобы сообщить своим радостную весть о необычайном случае. Толпы жителей пошли из города к Иисусу. Между тем возвратились ученики с своей покупкой и застали своего учителя при конце беседы с Самарянкой. Хотя беседа с женщиной, которой Он был глубоко занят, для них показалась странной и возбуждала их любопытство; но никто не смел спросить о причине и о предмете разговора. Они удивлялись и тому, что Господь не коснулся принесенной пищи. Занятый своим великим делом, Он забывал потребности земные. Дух Его созерцал действия истины Божественной в душе женщины, в жителях города, страны, целого мира. Он имел в виду всемирное распространение того учения, которого начатки предлагал теперь бедной женщине. Он уже видел перед собой жатву от тех семян, которые ввергал теперь в недра земли. Поэтому на удивление учеников Господь отвечал: «Я имею другую пищу, которой вы не знаете (то, что дает пищу моему духу, заставляет Меня забывать о пище телесной). Моя пища исполнит волю пославшего Мя, и Я исполняю Его дело (сею семя, от которого должно распространиться царство Божие в целом человечестве)». И потом изображает им в приточном сравнении, что хотел сказать о начатом деле Божием между Самарянами. Может быть, смотря с одной стороны на рассеянных по полям земледельцев, которые занимались сеянием, или на восход хлеба на полях, а с другой – на толпы, выходившие к Нему из города по призыву женщины, Господь сказал, вы говорите, что не ранее, как через 4 месяца, будет жатва. В отношении к природе это так; но иначе теперь в делах духовных. Когда пришло время, то лишь только сеется еще семя, и уже начинается жатва. Поднимите взоры (указывая на выходящие толпы Самарян) и смотрите, как эти поля уже готовы к жатве. Но вместе, созерцая духом, что Он оставит землю прежде, нежели начнется, полная жатва, что должен будет предоставить своим ученикам доканчивать сию жатву, Господь предвозвещает им пророчески, – что им предстоит эта настоящая жатва, которой Он вместе с ними будет наслаждаться (сеющий и жнущий будут радоваться); они пожнут, что посеяно. Так Господь уже намекал им на свое удаление от них и на близкую свою кончину, которую предваряла еще ближайшая смерть Его Предтечи.

Два дня еще пробыл Господь здесь по просьбе Самарян, – и пошел в Галилею.

Несмотря однако же на то расположение, какое оказали Ему жители Самарянского города, Иисус спешил в Галилею. Он всегда считал Себя призванным для проповедания преимущественно между Иудеями. Итак оставив Сихем, Он отправился в отечественную страну – Галилею (Иоан. 4:43; Map. 1:14; Матф. 4:12; Лук. 4:14). Галилея с того времени стала обыкновенным местом Его действий; здесь Он время проводил в небольших путешествиях по различным ее округам и городам. Некоторые замечания о тогдашнем состоянии Галилеи могут нам послужить к объяснению, почему Господь избрал эту преимущественно страну местом своего общественного служения.

Галилея по счислению Иудейского историка содержала в себе до 204 городов и селений ³⁶. Жителей там было до 4 миллионов ³⁷. Ежели и сократить обыкновенное число жителей, которое он полагает в каждом малейшем селении, именно 15,000 ³⁸, все однако же Галилея, при малой обширности, была тогда очень многолюдная страна. Жители ее были не все Иудеи; много было между ними иностранцев, Финикийского, Арабского и даже Египетского происхождения. Они уже давно пришли в сию страну, некоторые еще во времена Ассирийского владычества; другие были поселены Сирийскими государями. Отличное плодородие этой страны, равно как и удобство для торговли привлекло иных и позднее. Многие из сих переселенцев приняли уже и религию Иудейскую. Под скипетром одного государя, Галилеяне составляли один народ из людей различных религий, различных наций; Израильтяне между ними, если и не были многочисленнее, однако при государе, державшемся веры Иудейской, были в некотором смысле господствующим народом, хотя ни вера государя, ни древние права, какие Иудеи имели на сию страну исключительно в отношении ко всем другим народам, не давали им никаких преимуществ перед прочими поселенцами. Итак Галилея может быт рассматриваема в отношении к религии и как страна Иудейская, и как страна языческая: в сем последнем значении и она называлась Галилеею языков ³⁹.

Смешение Израильтян с язычниками в Галилее и отдаленность их от столицы их веры оставляло их по большей части в невежестве в отношении к своей вере. Это были люди, седящие во тьме и сени смертной. Собственные Иудеи смотрели на них с презрением. От Галилеи пророк не приходит, из города Галилейского может ли что добро быти? Эти были всеобщие поговорки между чистыми Иудеями. Галилеяне не богаты были учителями; зато учители Иудейские не передали им всех своих заблуждений. Правда, они разделяли с прочими Иудеями некоторые предрассудки относительно Мессии; но их предрассудки, как предрассудки невежества, легче могли сглаждаться, нежели предрассудки ложного просвещения. Явление между ними Мессии тем более долженствовало их привлекать к Нему, чем на низшей степени стояли они прежде в мнении своих соотчичей Иудейских.

Для других обитателей Галилеи – язычников Иисус также не мог остаться незамеченным, хотя ни Сам, ни ученики Его собственно с учением к ним не обращались. Потому что и Он, и ученики Его исцеляли больных их во множестве. Таким образом и между сими людьми обращение и проповедь Иисуса не могли оставаться без плода.

Ученики Иисуса были все из Галилеи. Другим последователям Его удобнее было здесь сопровождать Его в Его путешествиях и, оставляя свои домы, собирать семена Его учения, которые Он бросал там и здесь: поскольку плодородностью страны вообще обеспечивались они на счет своего содержания.

Этими соображениями нам объясняются причины, по которым Спаситель избрал местом преимущественного своего обращения во время общественного служения Галилею.

Евангелист Иоанн, говоря о прибытии Господа в Галилею, замечает: сам бо Иисус свидетельствова, яко пророк в своем отечестве чести не имать. Сими словами он хочет объяснить, почему Господь не остался в Назарете.

Когда вступил Он теперь в свою страну, в частых селениях Галилеи Ему начали попадаться люди, которые были в последний праздник в Иерусалиме и видели там Его первые действия. Молва быстро начала распространяться о Нем. Все радовались их соотечественнику, Галилеянину; все думали, – Он заставит теперь Иудеев согласиться, что и из Галилеи пророк приходит; надеялись, что в своей стране Он еще более покажет чудотворений. – Конечно много было в таких представлениях об Иисусе неправильного: творить чудеса – для угождения своим соотечественникам, для возвышения их перед Иудеями Он никогда не думал; творить чудеса для поддержания своей славы – еще менее. Главной целью Его чудотворений всегда было нравственное благо людей, возбуждение веры в Него, как Мессию; где не видел Он сего, там воздерживался от всяких знамений и чудес. – Но нельзя отрицать, по крайней мере того, что эти представления об Иисусе соединялись однако же с уважением к Нему самому, как посланнику Божию.

Иисус возобновил потом в Галилее прекратившуюся по случаю заключения Иоаннова в темницу проповедь: исполнилось время ожиданий и предопределения Божия, приближилось Царствие Божие, наступили дни Мессии. Но кто хочет быть участником благ Его, прежде должен очиститься покаянием и с верой внимать новому благодатному учению, которое возвещает Мессия (Map. 1:15). Проповедь сия, доселе слышимая только в пустынях, при источниках, вообще в местах обильных водой, где было можно креститься, была внесена Иисусом в синагоги Галилейские и возвещаема в городах (Лук. 4:15). В синагогах обыкновенно предлагались чтения из книг Ветхого Завета. Учители Иудейские, или раввины, могли прилагать к сему и изъяснения прочитанного, или занимались собеседованием с собравшимися слушателями о других религиозных предметах. Иисус пользовался этими случаями к распространению своего учения. Он Сам вставал читать из писания в синагогах, Сам толковал прочитанное, Сам прилагал оное к предмету собственного служения. Иногда таким образом случалось, что читаемое или какое-нибудь место из пророка так прямо и ясно указывало на Него, что не нужно было никаких изъяснений. Занимаясь проповедью, он не оставлял подтверждать ее и чудесами; и как никогда не расточал их без цели, так с другой стороны не отказывал в них, когда видел хотя малую приемлемость к тем истинам, которые проповедывал.

В начале сего путешествия Он пришел в Кану, где были у Него родственники и где уже Он сотворил первое чудо. Расположение жителей города, как кажется, не совсем соответствовало желаниям Иисуса: они ждали от Него только чудес ⁴⁰, а верить в Него, как в Мессию, не думали. – Но между жителями Каны предстал Иисусу один царедворец из Капернаума. Он не был из числа тех, которые, видя или слыша о необычайной силе Иисуса, хотели только делать ее предметом холодного наблюдения или суетного любопытства, или пользоваться ей для исполнения своих причудливых желаний: но не был и из числа тех, которые чувствовали сердечное влечение к Иисусу и приходили к Нему с полной верой. Он стоял на средней степени между теми и другими (таких было много): его привело к Иисусу не внутреннее влечение, но внешняя необходимость; у него был болен сын; от Иисуса он ожидал его исцеления. Иисус в таких случаях не отрицался подавать своей Божественной помощи, хотя старался всячески дать почувствовать, что нужно иметь более чистое, более возвышенное к Нему расположение. Он выслушал просьбу царедворца и, еще не давая ему ответа на оную, устремил испытательный взор в глубину духа просителя, в одно мгновение взвесил его достоинство, и потом сверх всякого ожидания, отвечал так: вы такие люди, что не уверуете, если не увидите знамений и чудес (хотя и обращался он к Иисусу, но не по искренней уверенности, что Он силен совершить это и что Он есть истинный посланник Божий). – Родителю, который опасался каждую минуту лишиться своего сына, было слишком трудно выносить этот строгий разбор его внутренних расположений. Да как царедворец, может быть, он и не ожидал такого приема. Однако взор всеведения, брошенный на него, убедил его, что жизнь его сына точно во власти Иисуса. Посему вместо того, чтобы оскорбиться замечанием Его, он еще пламеннее стал просить Его, чтобы подал помощь сыну его. «Господи, говорил он, приди пока не умер он». Этим как бы выражалось: чувствую справедливость твоего замечания: но не время теперь обличать; после обличай, как хочешь, но теперь помоги. Иисус сделал более, нежели сколько просил царедворец, и царедворец оказал веры более, нежели сколько можно было ожидать от него сначала. Царедворец просил Иисуса придти из Каны в Капернаум для исцеления своего сына, потому что он там находился. Иисус только сказал ему: «поди, сын твой здоров», и царедворец уверовал в Иисуса не только сам, но и весь дом его. Некоторые считают сего царедворца за одно лицо с Хузою (Лук. 8:3) или с Манаилом (Деян. 13:1). Но то и другое – догадка, не более.

Немногие, может быть, только ученики Иисуса, понимали в настоящем случае Его Божественное искусство возбуждать и возгревать искру веры, но то было для всех потом известно, что сын царедворца действительно стал здоров с того часа, в который сказано отцу его: поди, сын твой здоров. Молва скоро должна была разгласить этот случай по всем окрестностям Каны и Капернаума. Царедворец Капернаумский был всем там известен, – и Иисус был всюду прославляем (Лук. 4:15).

Но вот после посещения других городов Галилеи приходит Он в Назарет ⁴¹. Чудо Капернаумское было и там слышно (Лук. 4:23). Дошла сюда молва и о других благодатных действиях Иисуса (18–22). Но им или не верили, или не давали такой важности, чтобы считать их делами Мессии. Хотелось им самим что-нибудь чудесное видеть от Него; впрочем и в таком случае они не способны были принять Его, как принимали Его другие. В них слишком были сильны предубеждения, посеянные долговременным пребыванием Иисуса в Назарете – в убогом виде. В таком-то расположении нашел к себе сердца своих соотечественников Иисус в то время, когда, явившись в Назарет, вошел в синагогу их и начал учить. И чего же надлежало ожидать отсюда? Иисус предложил для первой беседы чтение из Пророка. По особенному намерению Божию открылось Ему место из Исаии: 61:1–2, где Пророк предвещает лето Господне благоприятное, истинное лето отпущения (юбилей), времена отрады и утешения для народа Божия с пришествием Мессии. Но тот же Пророк предсказывал вместе, что помазанник Божий будет благовествовать нищим духом, будет исцелять, – но сокрушенных сердцем, будет проповедывать освобождение пленным, т. е., держимым в узах греха и диавола, возвестит прозрение слепым, которые и сами сознают свою слепоту, отпустит на свободу измученных, – под игом князя тьмы, но которые сами будут желать того. Между тем Его слушатели были не из числа тех, которые сознавали свою слепоту и желали исцеления от нее. Поэтому слово Его, при всей своей силе, не могло произвести на них спасительного действия. Они только дивились, что известный им с младенчества Иисус может говорить так красноречиво, соглашались, что теперь наступило это время, предвозвещенное Пророком; проповедь Иоанна, проповедь Самого Иисуса везде были принимаемы с охотой. Когда же по прямому приложению слов Пророка к лицу Самого Иисуса нужно было признать Его Мессией, тогда возбудились в них сомнения: может ли совершать такие дела тот, которого мы знаем мать, братию и сестер, которого привыкли считать сыном плотника? Не имея сердечного расположения к духовным благам, указываемым Пророком, а потому и не дорожа ими, они без сомнения требовала от Иисуса, если не словами, то по крайней мере в мыслях, чудес, какие совершил Он в Капернауме и в других местах, по вере прибегавших к Нему за помощью. Но творить чудеса там, где не было никакой приемлемости веры, только для удовлетворения грубого чувственного любопытства – этого не мог Господь. – Правда, сказал Он, вы можете сказать, что сам Я не стараюсь ничем привлечь расположение ваше, не делаю, чего вам хочется: – но это уже не в первый раз оправдывается, что пророку нет чести в отечестве своем. Так было с Илией, так было с Елисеем. И как Илия и Елисей, когда не имели к ним веры Израильтяне, свои благодеяния оказывали посторонним: так приходится сделать и Мне. Эта речь, которая ставила жителей Назарета ниже язычников, принимавших с верой пророков, вывела их совершенно из себя; они выгнали Иисуса из синагоги, из города, хотели сбросить с горы, на которой был расположен их город: но Иисус закрыл Себя от них Своей Божественной силой и удалился.

С Ним тогда не было учеников Его, или по крайней мере не все: Иисус, может быть, нарочито удалил их от того, чтобы не быть свидетелями неприятности, нанесенной Ему соотечественниками, которая могла сильно подействовать на их душу. Он пошел из Назарета к морю Галилейскому, чтобы там найти их, избрать себе какое-нибудь одно место для всегдашнего приюта, в случае нужды, принять своих учеников в теснейший союз с Собой, начать их особенное образование, соответственное их назначению, и с ними снова отправиться путешествовать по Галилее.

Берега моря Галилейского были усеяны селениями, коих жители занимались рыбной ловлей. Иисус, явившись здесь, так же как и в других местах, начал учить народ. Многие здесь, вероятно, еще прежде слышали проповедь Иоанна; еще вероятнее, всем было известно что-нибудь об Иисусе. Итак Иисуса сопровождала многочисленная толпа народа. Все теснились около Иисуса: кто хотел слышать, что Он говорил, кто просил Его о какой-нибудь помощи, кто хотел удовлетворить своему любопытству. Наконец Он достиг того места, где ловили рыбу Симон и Иоанн с своими братьями. Увидев лодку Симона, Он поспешно вошел в нее, чтобы освободиться немного от тесноты и докук народа, который, не смотря на привязанность, какую оказывал к Нему, не понимал Его однако же надлежащим образом; отплыв несколько от берега, Иисус начал с лодки продолжать свои наставления народу.

Такая противоположность судьбы, – в одном месте Его гнали от себя, в другом теснились, чтобы приблизиться к Нему, – чем разительнее обнаруживалась, тем большей грозила опасностью Иисусу. С одной стороны представлялось, что дело Иисуса ненавистью и завистью врагов Его может быть прекращено в самом начале; с другой, что сама привязанность к Нему народа приведет Его к таким следствиям, каких Он отнюдь не желал. То и другое вызывало Его теперь более заниматься образованием учеников, будущих учителей мира; притом Он видит, что при жизни своей Ему нужно будет посылать их с благовествованием по городам Иудеи, что Он один не успеет столько сделать, но они еще очень мало были приготовлены к этому служению. Итак Иисус решился некоторых учеников сделать неотступными спутниками своими, сделать их свидетелями всех своих действий, чтоб они из обозрения полной картины Его жизни и служения яснее могли постигнуть Его глубокие цели, правильнее разуметь царство Мессии, с большим убеждением потом свидетельствовать о Нем и проповедывать Его учение.

Намерение сие тогда же отчасти и было выполнено. Окончив наставление к народу, Иисус обращается к Симону и спрашивает, какова была ловля в отсутствие Его? Иисус знает, что ничего не наловили, у них же и сети были вымыты, но Ему нужно было обратить на это внимание ученика своего, чтобы потом показать, как без Него они не могут иметь успеха даже и в обыкновенных занятиях своих, как напрасны их опасения расстроить свои семейные дела, последовав за ним, и как все их ущербы щедро могут быть награждены одним Его словом. Симон отвечал, что он с своими товарищами трудился целую ночь, но ничего не поймал. Иисус велит ему отплыть на глубину озера и там закинуть свои сети. Симон от этого не ожидал никакого успеха, однако повиновался, и что ж? Сверх ожидания его в один раз вытащено было столько рыбы, что ею могли нагрузиться целые две лодки. Симон пришел не в удивление, но в ужас от такого чуда. Лов был не ночью, а днем, был на глубине озера и так велик, что рвались сети; но рыба не ушла. Когда пристали к берегу, Симон бросился на колена пред Иисусом и, в сознании своего недостоинства быть опять спутником Его, выразил желание оставить Его: «я грешник, не могу обращаться с Тобой, Божественный чудотворец». Но Иисус ободрил его, велел следовать за собой и, применяясь к случившемуся событию, сказал: «отселе ты будешь ловить человеков», – то же повеление и обещание относилось и к обрату Симона, потом и к другим товарищам их, участвовавшим в последней чудесной ловле – Иакову и Иоанну. Послушные гласу Иисуса, они вытащили свои лодки на берег и простились с своим озером. У последних двух братьев был тут отец, но они оставили и его.

Иисус направил с ними путь в Капернаум. Этот город Он предназначал сделать местом своего пребывания в свободное от путешествий время, – им хотел заменить себе Назарет. Эта часть Галилеи отличалась пред всеми прочими тучной почвой, обилием всяких плодов, благотворностью климата, прекрасным источником, это было немаловажным удобством для собиравшегося к Иисусу народа. Кроме того Капернаум лежал на границе двух отдельных владений: собственно он находился в Галилее, где правил Ирод, но весьма близко от Капернаума находилась Вифсаида, бывшая в области Филиппа, брата Иродова, который правил Итурией и Трахонитской областью и куда мог бы удалиться Иисус, если бы встретилась опасность со стороны Ирода (Матф. 14:13; Иоан. 6:1). Но были без сомнения и другие более важные причины у Сердцеведца, почему именно этот, а не другой город избрал Он местом своего постоянного пребывания, которых мы не знаем. Знаем только, что Капернаум отселе называл Иисус своим городом, что здесь просили с Него динария, как и с прочих обитателей города (Матф. 7:24; 9: 1).

Переход Иисуса из Назарета в Капернаум есть такое событие, о котором три первые евангелиста говорят с особенной подробностью, как о событии, соединенном со многими обстоятельствами жизни Иисуса Христа. И действительно, первый день пребывания здесь Иисуса, в то время как этот город по слову Евангелиста стал Своим Иисусу Христу, показывает, что события стоили особенного подробного описания. Мы уже сказали о первом избрании в постоянные спутники и последователи четырех учеников, которые доселе, может быть, на краткое время привязывались к Нему и довольствовались этим. Спаситель в субботу, в ближайшее время к исходу из Назарета, является в здешнюю синагогу и по обычаю начинает проповедывать. Предметом проповеди, вероятно, были те же истины, которые Он везде возвещал в то время: близость царствия Божия и проч. Проповедь Его, несмотря на тожество предмета, всегда разнообразилась в приложении к своим слушателям, которых внутреннее состояние было совершенно открыто Его взору. И это давало Его учению всегда особенную силу; кто не хотел намеренно противодействовать влечению благодати, исходящей из уст Его, тот невольно чувствовал себя плененным ею. Это было не учение книжников и законников, мертвое, холодное ничего не говорившее нравственному чувству человека. В учении Иисусовом скрывались жизнь и сила Божия. В то время как Он таким образом поучал в синагоге Капернаумской, – вдруг раздается страшный вопль: что Тебе до нас Иисус Назарянин! Это был голос духа нечистого, жившего в одном из слушателей Иисусовых. Долго враг Божий молчал; проповедь о царстве Божьем грозила разрушением его царству; наконец не мог долее терпеть; что Тебе, закричал он устами своей жертвы, до нас? Ты пришел погубить нас. Знаю я Тебя, кто Ты, святый Божий! Слова эти показывали, что духу каким бы то ни было образом хотелось склонить Иисуса к тому, чтобы Он не так сильно гнал его из своей области. Как раб, бежавший от господина и встретившийся с ним там, где не чаял, он употребляет всякие уловки, чтобы уклониться от наказания, ожидающего его. – Но его свидетельство не принято. Иисус велел ему оставить свое жилище... И бессильный дух, не смея говорить, испускал последний крик – вопль злобы и отчаяния, – не смея долее оставаться в человеке, ужасно его сотрясает и оставляет едва живым. – Все собрание пришло в ужас и вскоре это событие стало главным по всей Галилее.

Субботнюю вечерю Спаситель благоволил вкусить в доме Симона. Как бы желая яснее выразить свое расположение к нему и тем крепче привязать его к себе, разрешить узы, сколько-нибудь привязывавшие его еще к дому и семейству, самому семейству его внушить более готовности к разлуке с Симоном, тотчас по прибытии в дом Симона, Он исцелил от болезни его тещу, которая одержима была сильной горячкой.

В вечеру того же дня, по окончании часов покоя субботнего, к двери дома Симонова собралось множество народа с больными, по слуху о происшествии в синагоге. Может быть, давно не видавшие света солнечного, или по утру еще не думавшие дожить до вечера, все теперь чаяли милости от Иисуса. Здесь были и одержимые обыкновенными болезнями, и бесноватые. Милосердый Господь вышел к ним из дома и, переходя от одного больного к другому, возлагал на каждого свою руку и подавал им исцеление, воспрещая только одержимым духами, как и прежде, провозглашать о Нем, как о Мессии.

Так ознаменовал Господь вступление свое в Капернаум! – О, как щедро изливались на всех благодеяния Его, когда злоба и неверие людей не останавливали Его, не стесняли Его! Как Он являлся тогда неистощимым в любви!

На утро жители Капернаума снова собрались к дому Симона. Но здесь уже не было Божественного чудотворца. Рано утром Он оставил совсем город и, приготовляясь в путь по Галилее, чтобы благовествовать и там Евангелие царствия, в уединении молился. Мы заметили уже, что Капернаум Он не избирал для постоянного пребывания в нем. Сделавши его местом сборища для народа, Он мог возбудить против Себя подозрение правителя Галилеи, – питать в народе замыслы, несогласные с истинными Его целями, – должен был лишить многих личной помощи и возбуждения. Таким образом когда Симон с прочими учениками явился было к Нему во время Его молитвы с представлением, как народ ждет Его в Капернауме, только получил повеление вместе с прочими – идти с Ним для благовествования в Галилее. И просьбы жителей Капернаума не переменили решимости Спасителя. Воля Отца и благо всех людей управляли всеми шагами Его.

Где именно Спаситель был с проповедью во время сего путешествия, Евангелисты не замечают и о Его действиях не сообщают никаких подробностей, кроме только исцеления одного прокаженного, которого Господь исцелил словом и прикосновением и, по исцелении велел ему принести за себя законную жертву и явиться для освидетельствования священникам. Но слава имени Иисусова уже распространилась не только по Галилее, но проникла и в Сирии, собирала к Нему и водила за Ним толпы из Галилеи, Десятиградия, Иерусалима, Иудеи и с той стороны реки Иордана. Множество чудес, сила учения и новость проповеди и всегда могли возбуждать любопытство Иудеев и обращать внимание на учителя и чудотворца ( Иудее знамения ищут): но особенно теперь, при ожиданиях Мессии. Ученики, сопровождавшие Иисуса, могли понять теперь, что значило их назначение: быть ловцами человеков. Галилея была пред ними как море, кипящее рыбами, в котором на этот раз столько нашли рыбы, что стоило только бросить сеть, чтобы наловить ее множество.

Но Господь видел, что еще не вдруг сему предлежало быть и что наперед нужно образовать самих рыбарей, надлежит ввести их в дух своего учения, объяснить им тайны царствия. Все вообще окружавшие Его имели такое понятие о Мессии и Его царстве, что надлежало наперед его очистить, исправить, обратить внимание на то, на что прежде совсем не обращали, и ослабить некоторые ожидания, слишком сильные и совсем не соглашавшиеся с истиной. Они еще не знали, что в царстве Мессии все должны преобразоваться, и кто думает быть к Нему ближе других, тот, всего вернее, далек от Него. – Вот почему Спаситель, говоря о приближении царствия небесного, тогда ничего прямо не говорил о самом Мессии, предоставляя открыть Себя уже позднее, после надлежащего приготовления к тому народа. Вот почему Он, когда изгонял духов нечистых из людей, одержимых ими, которые первые и только одни еще тогда начали называть Его Мессией, воспрещал им это. Вот почему во время сего путешествия воспрещал и исцеляемым разглашать о чудесном освобождении от болезней и не позволял им ходить вместе с Ним, как напр. прокаженному (Марк. 1:43–44; Лук. 5:14), которому даже приказал явиться священникам. Вот почему Он стал чаще уединяться от народа и, предавая себя в волю Отца, чаще беседовать с Ним в молитве (Лук. 5:16). Вот почему вскоре Он допустил к открытой борьбе с Собой других уважаемых народом руководителей, которых правила впрочем стоили самых резких обличений.

Когда Господь возвратился в Капернаум, сюда уже собрались из Галилеи, из Иудеи, из самого Иерусалима книжники и фарисеи посмотреть на Его действия, послушать Его наставлений, не с тем, чтобы с ними сообразоваться в своих поступках, но чтобы узнать, к чему клонятся Его намерения, нет ли в них чего-либо несогласного с их мнениями и правилами, противного их чести и уважению в народе. Они наблюдали за Иисусом, когда Он после Пасхи, оставшись в Иудее, около осьми месяцев занимался там проповедью и, приобретая все более и более последователей Себе, крестил их чрез учеников своих (Иоан. 4:1–3). И тогда, как удалился Он в Галилею, они не выпускали Его из виду, особенно после того, как молва о чудесах Его сделалась всеобщей. К тому же приближалось время Пасхи. Можно было ожидать Иисуса в Иерусалим, как и в прошедший раз. И как тогда Он явился во храме с требованиями, необыкновенными для тогдашних учителей, то можно было ожидать подобного и ныне, – особенно при расположении к Нему народа.

Книжники и фарисеи посещали Его дом, присутствовали в собраниях к Нему народа, при Его наставлениях. Господь им не препятствовал в том: но старался внушить им, как знакомым с Писанием и принявшим на себя руководство народа в делах веры и благочестия, более правильные понятия о Себе.

В один раз, когда занимался Он в одном доме в присутствии их наставлением к народу, – вдруг раскрывается потолок и спускается на одре на средину расслабленный (разбитый параличом), который не мог двинуть ни одним членом и которого, за множеством народа, не могли пронести в двери дома. Это была удивительная встреча горячей веры с холодным неверием к Господу. Может быть, замечая смятенное состояние больного, представшего пред Ним, как пред судиею и целителем своим, или собственно для находившихся здесь фарисеев и книжников, Он обращается к расслабленному не с обыкновенным словом исцеления от болезни, но наперед говорит ему: «дерзай, чадо, прощаются тебе грехи твои». Такие слова поразили некоторых из книжников. Услышать: встань, возьми одр твой, – это еще казалось им сносным. Но услышать такой приговор о грехах, это казалось им не менее, как богохульством. Впрочем они не смели, или не успели еще изъяснить своих мыслей, как Господь, проникая в их сердца, Сам обнаружил их пред всеми и дал о них суд свой. «И Я согласен, сказал Он, что сказать: встань, возьми одр твой – легче, и что отпущать грехи может только Бог. Но для того-то Я и сказал наперед расслабленному: отпущаются тебе грехи, чтобы вы знали, что такое сам в себе Сын человеческий и как далеко может простираться власть Его даже на земли (не тогда, как Он будет на небеси), – и вот теперь прибавлю очевидное доказательство на то, что не приписываю себе ничего лишнего. В то же время, обращаясь к расслабленному, Господь говорит: «возьми одр твой и ходи». Если бы Спаситель сказал это ранее и только это одно, то подобных чудес могло быть указано довольно и прежде, и это чудо не показывало бы в Иисусе необычайного чудотворца. Но после того, как Господь пред всеми произнес такие слова, которые действительно были бы хулою в устах всякого чудотворца до того времени, Он не только не остановился, но повелел расслабленному восстать от своего одра, и слова Его влили живоносную силу в мертвенность больного, ничем не владевшего; – больной встал, имел столько крепости, чтобы самому нести свой одр и пройти с ним сквозь толпу стеною стоящего народа; нужно ли было более ясное наставление, за кого Его должно принимать, и более сильное доказательство истинности Его слов? Отпущать грехи? Сколько было у народа Иудейского Божиих посланников, и ни один не брал на себя такого великого дела. Иоанн крестил крещением покаяния, но не давал прощения грехов. В храме очищались грехи – до известной степени – принесением жертв. Господь, сам в себе нося очищение грехов человеческих и по Божественному своему праву, и по решительному намерению искупить грех собственной кровью, мог, и только один мог так, не призывая милости Отца и не употребляя в посредство никакого обыкновенного очистительного средства, сказать: отпущаются тебе грехи... Книжники и законоучители должны были вразумиться этой беседой и чудом, за кого надлежит признавать Иисуса. Всеобщее изумление сопровождало это действие и хитрая злость должна была умолкнуть. Но Господь, имея дело с людьми, надменными своей праведностью, желал еще в большей ясности представить, в какой мере касается Его служения это дело – отпущение грехов, и для кого именно это могло бы быть нужно. Последующие события отчасти по собственному Его намерению, отчасти как бы сами собой, подавали Ему повод раскрыть это в надлежащей ясности.

Вскоре после описанного происшествия случилось Господу опять проходить мимо озера Геннисаретского; здесь Он призвал еще ловца человеков, но уже не из беззазорного звания рыбарей, а мытаря Матфея. Надобно знать, что такое значил мытарь в глазах строгого фарисея, чтобы судить о намерении такого избрания, и именно в настоящее время. Занимаясь сбором податей с народа Иудейского в пользу языческого императора, часто употребляя к тому жестокие меры, часто прибегая к насилиям и притеснениям бедных, чтобы самим обогатиться, мытари были самыми презренными людьми в глазах религиозного Иудея, хотя и не все они были действительно столько низки по всей нравственности. Τελώνης значило то же, что άμάριωλος. Призывая Матфея в число ближайших своих последователей, Господь и хотел показать именно то, что Он пришел грешников призвать на покаяние, и что как из числа так называемых грешников есть такие, которые ничем не хуже считающих себя праведниками, ни в чем неукоризненными, так и между сими мнимыми праведниками есть не мало грешников в самом тесном значении этого слова.

Матфей быстрой решимостью последовать зову Господа уже показал, что он не менее других учеников был достоин Божественного призвания: но он сим не удовольствовался. Как бы в благодарность за милостивое снисхождение к нему Господа, он с дерзновением просил Его вместе с прочими учениками к себе на трапезу, на которую пригласил и многих из своих собратий по званию. Господь, видя любовь его и зная, что пример его мог служить ободрением и для прочих мытарей, не отрекся от приглашения; хотел, чтобы поступок Его поняли и фарисеи. Но они не способны были видеть это, как надлежало.

Вместо того чтобы оценить в этом любовь Сына человеческого, они обратились к ученикам Его и, как будто желая восставить их против Него, с укоризной и с чувством обиды для себя говорили: что это, учитель ваш ест и пьет с мытарями и грешниками, оставляя вас в стороне? – Так, отвечал им Иисус вместо учеников своих; но кому должен оказывать свои пособия врач, здоровому, или больному? Вы считаете себя крепкими: что же для вас странного, что Сын человеческий не к вам обращается! Но и вам, искусным в законе, не надлежало бы забывать слова Божии у пророка: милости хощу, а не жертвы, и не смотреть с презрением на этих несчастных, отверженных вашим надмением. – И не видите ли, что это надмение и этот недостаток любви к своим братьям уже суть такие грехи, которые незаметно для вас самих ставят вас наравне с сими грешниками пред Святым Богом и должны побудить вас искать помощи у Врача, пришедшего к вам больным? Бог отказывается от жертвы для милости; а ты для соблюдения мнимой праведности отказываешься от милости! – Не для таких праведников пришел Я на землю, но для сокрушенных грешников. Если же и эти праведники желают быть близки ко Мне, то также должны сознать себя грешниками.

Пристыженные таким ответом, они хотят отмстить и учителю и ученикам порицанием в слабости правил Его, выставляя на вид, что с такой снисходительностью к грешникам они сами не отличаются от них ни особенным воздержанием, ни молитвами. Пост и молитва – первые средства к очищению от грехов, к достижению святости. Но сии средства у них слишком мало значат. Чтобы подкрепить свои слова еще более, фарисеи приглашают на свою сторону случившихся там учеников Иоанна и, указывая на пример Иоанна, уважаемого и Иисусом, и на свой пример – на пример людей, которых Он унижает, предлагают вопрос Ему: для чего ученики твои не постятся и не творят молитв, как мы, или как ученики Иоанна?

Господь отвечал на этот вопрос: и в этом нет ничего странного. Во-первых, надобно различать состояние тех и других учеников, и во-вторых – знать, в какой мере и в каком виде соглашается это требование с прочими началами Моего учения – Пост есть выражение скорби; в горе не приходит и пища на мысль; начало его скрывается в чувстве скорби о лишении чего-нибудь. Мои ученики не имеют причины скорбеть, доколе Я с ними; подобно как званные на брак друзья жениха не имеют причины скорбеть, доколе жених с ними. Ученики Иоанновы могут и должны поститься теперь, потому что с ними нет жениха их (он в темнице). Фарисеям, которые не хотели стоять ни на стороне Иоанна, ни на стороне Иисуса, всегда есть причина поститься, хотя их пост и не имеет пред глазами Божиими того значения, какое они хотят ему дать. Иное дело, когда наступит и для моих учеников такое же время. Но и тогда, когда начнется время скорби для моих учеников, и тогда это учреждение, как внешнее, должно быть вполне сообразным с прочими внешними учреждениями и с новыми внутренними началами. Поступить тогда по примеру учеников Иоанновых, т. е., изменить только в одной части правила жизни, значило бы к ветхой ризе пришить новую заплату и тем увеличить дыру. А поступить по примеру фарисеев, т. е., удержать все ветхие формы, значило бы влить в ветхий мех новое вино и лишиться вдруг и вина и мехов. Итак, всему свое время и своя мера. Дух христианства должен образовать для себя и новые формы.

Таким образом указания фарисеев, относившихся к Иисусу с своими правилами, и здесь были отринуты и только послужили ученикам Господним для точнейшего соображения своих отношений и к фарисеям, и к ученикам Иоанновым, из среды которых некоторые сами вышли. А книжники и фарисеи узнали отселе, что Господь отнюдь не расположен подчинять Себя их мнениям и правилам, что Он хочет действовать с полной независимостью.

Несмотря на такое видимое несогласие в правилах и мнениях с уважаемыми учителями народа, Господь, зная, что час Его еще не пришел, отправился в Иерусалим, когда наступило время идти туда на праздник Пасхи. Кроме того, что здесь Он мог сделаться известным и жителям тех городов, которых Сам не посещал, и даже обитателям отдаленных стран, приходившим на праздник, там, где был дом Отца Его, в присутствии тех, которые считали себя его приставниками и управителями, Он считал нужным яснее возвестить о Себе, чтобы никто не оставался в неведении о Нем, и если кто хочет точнее удостовериться в Нем, тому указать способы, как сего достигнуть. – Сюда переходил и вопрос о законе и правилах, которые поддерживали фарисеи. В беседах с ними в Галилее Господь указывал на необходимость изменения форм ветхого закона с новым учением.

Случаем к сему в самом Иерусалиме Господь избрал исцеление одного больного, уже страдавшего 38 лет (Иоан. 5), совершенное им нарочито в субботу. Освободив его от болезни, Господь сам приказал ему взять свою постель и идти. Строгие блюстители внешних требований закона и преданий старцев, узнав о сем, – вместо того, чтобы обратить внимание на Божественное исцеление, вступились за нарушение покоя субботнего. Это было в глазах их преступление, достойное смерти, – тем более, что совершено среди многолюдства, на празднике. Но ни приговор судилища, ни рука тайного предателя не могли поразить Его прежде, нежели Сам Он предаст Себя людям. Посему, не опасаясь замысла врагов своих, Господь Сам является к ним и объявляет, на чем основывалось несоблюдение Им бездейственного покоя в субботу.

Суббота – памятник покоя Божия по окончании творения. Но сей покой не есть бездействие. Деятельность Творца не прекращается: но соблюдение мира от сотворения его доселе есть не что иное, как возобновляющееся с каждым мгновением Его творение, начатое Отцем чрез Сына ( послеши Духа твоего и созиждутся), обновление духовной природы человека есть тоже творение ( сердце чисто созыжди во мне…) – Итак Бог, Творец мира, и почив покоем, доселе делает.

Если же Отец мой доселе делает и в субботу не оставляет своего дела, то и Я делаю, не стесняясь никакими правилами о покое.

Предубежденные против Него учители народа видели в Его словах новое преступление: Он ставит Себя наравне с Богом, говорили они, и готовы были признать это за хулу на Бога (также как прежде присвоение себе права отпущать грехи людей). Господь на это отвечает: «напротив хулою против Бога будет не воздавать Сыну такой же чести, какая принадлежит Отцу, – поскольку Он имеет равное с Ним могущество и власть». Сын Божий, по самому существу своему, не может творить Сам от Себя ничего, если не видит Отца творящего, т. е., ничего несогласного с волей Отца. В Нем нельзя предполагать ошибки неведения, как в прочих посланниках Божиих, неясности, неполноты знания: потому что Отец столько любит Сына, что не скрывает от Него действий своих, но показывает их Сыну своему. И потому – что творит Отец, то и Сын творит также и может творить без предосуждения. Но для разумения сих неисповедимых отношений Сына к Отцу, не прекращающихся и тогда, когда Сын находился на земле, не в лоне Отца, в слушателях Господа не было приемлемости. Поэтому Господь переходит к тому, что ближе к их разуму. Все они ожидали, что царство Мессии откроется воскресением и судом, и приписывали это не самому Мессии, но Богу. Желая показать, что Сын точно творит то же, что Отец, Господь останавливается на сих делах Божиих, которые в то же время доказывали, что Он есть истинный Мессия. «Все вы думаете, что воскресение мертвых и суд суть дело Отца. Но и Сыну Он дал силу оживлять, кого хочет. А суд Отец весь предоставил Сыну».

«В этом ясно открывается воля Отца, чтобы все чтили Сына, как чтут Отца; иначе тот подлежит суду Сына, кто не будет чтить Его (это касается и настоящих судей Моих слов и действий). Кто не чтит Сына, тот не чтит и Отца, пославшего Его».

Опровергнув таким образом богохульное обвинение Иудеев в несправедливом присвоении себе прав Божественных (также как прежде защищал Божественную власть отпущать людям грехи), Господь благоволил еще подробнее раскрыть то, что сказано было кратко о предоставленном Ему воскрешении и суде. «Я сказал о воскрешении. И его начало, и всеобщее раскрытие зависят от Меня. Оно начинается с Моей проповеди, с Моего слова: кто его слушает и принимает с верой к пославшему Меня, того самое сие слово воскрешает к жизни духовной. И жизнь сия есть вечная, не пресекающаяся и пределами временной жизни. – Но Сын имеет силу возвратить жизнь и умершей плоти человека. Это воскрешение в семени своем уже лежит в том духовном воскресении. И вот будет время, когда, по гласу Сына Божия, восстанут все мертвые из гробов своих. Ибо как Отец имеет жизнь в Самом Себе, так и Сыну дал иметь жизнь в Самом Себе».

«Я сказал еще о суде. Так. Когда все воскреснут из мертвых, и добрые, и злые, тогда Сын, оставив добрых, принявших слово Его с верой (ст. 24: суду не подлежат), обратится с судом своим против злых. – И опять как право суда, так и совершение его Сын не предвосхищает Себе у Отца, но имеет по воле Его, Отец дал Ему власть производить суд: потому что Он есть Сын человеческий, – тот самый Сын человеческий, Которого видел еще Даниил приемлющим от Ветхого деньми власть, и честь, и царство (Дан. 7:13). И Сын будет производить сей суд не по своему произволу, но по справедливости, сообразно с судом Отца. Я сказал уже, что Сам Он не может ничего творить от Себя и не ищет воли Своей, но воли пославшего Его Отца.

Не нужно было спрашивать, кто этот Сын; Господь говорил, что все это Ему предоставлено (я ничего не могу творить... не ищу воли Моей... ст. 30).

Так уже много раскрыв Себя, Господь не хотел оставить своих слушателей в неведении и о том, каким образом они сами могут удостовериться в истинности слов Его.

Вам нужно свидетельство в том, что Я по всей справедливости присвояю себе наименование Сына Божия? Мог бы Я свидетельствоваться в сем Самим Собою: но для вас это свидетельство не есть истинно, не имеет надлежащей силы. Пусть так. У Меня есть другой свидетель, которого свидетельство имеет всю силу».

«Не ссылаюсь Я на Иоанна, который свидетельствовал обо Мне, как о Сыне Божием (Иоан. 1:34): потому что не приемлю свидетельства от человека. – Но для вас и это свидетельство имеет всю силу и может быть спасительно. Сами вы посылали к нему. И Иоанн точно был светильник Божий, горящий и светящий, – пророк с духом ревности пламенной и с светом истины. Только вы не воспользовались светом его, как должно было: полюбовались им в час светения его и не последовали его проповеди о покаянии, его указаниям на Грядущего по нем».

«Свидетель Мой более Иоанна, – Он Сам Отец Мой (и кто вернее может свидетельствовать о чьем-либо происхождении, как сам отец)? В чем же открывается свидетельство Его? В делах, которые Я творю, т. е., в чудесах, которые несомненны и которых не может совершать никто, ложно присвояющий себе честь Божию. Если бы Я несправедливо именовал Себя Сыном Божиим, то не мог бы совершать чудес силою Божиею. И не Моя вина, если вы не верите сему свидетельству. Если бы и в ином виде было свидетельство Его, напр. в гласе (как Исаии), в видении (как Иезекиилю) в слове внутреннем, – (как в Ветхом Завете): вы не приняли бы его. Вы гласа Его прежде никогда не слыхали, лица не видали, да и слово Его не пребывает в вас, потому что оно пребывает только там, где есть вера в Слово, – а в вас ея нет».

«Есть еще свидетельство, на которое и я могу ссылаться, которому и вы доверяете, – это свидетельство писания – Закона и Пророков. И если вы и в словах сего свидетеля не найдете подтверждения Моим словам (что Я есмь Сын Божий), то вина опять в вас, а не во Мне и не в двусмысленности свидетельства. Вы сами не хотите придти ко Мне, чтобы иметь жизнь; в вас нет никакого расположения в Божественному; вы пренебрегаете Мною, потому что Я не ищу славы людской, а все делаю для славы Отца; не удовлетворяю вашим ожиданиям от Мессии наружного блеска Мессии; между тем вы, перетолковав Писание по своим страстям, привыкли себе представлять Мессию не таким, а таким же, как вы сами. Но если вы будете беспрепятственно исследовать Писание, то оно само обличит вас пред Богом. Моисей, на которого вы надеетесь, прямо писал обо Мне, и он, а не Я, будет обвинять вас пред Отцем Моим».

Евангелист ничего не говорит нам здесь о следствиях сей беседы. Но из дальнейшего мы видим, что на следующую Пасху Господь не мог идти в Иерусалим, да и по прошествии 1,5 годов после этой беседы фарисеи Иерусалимские все еще помнили сие и искали жизни Иисуса (Иоан. 7:21–23. Здесь говорится прямо о едином деле, – о исцелении всего человека в субботу, т. е., и по телу и по душе 5:14). И так с сей поры фарисеи Иерусалимские стали преследовать Иисуса, как опаснейшего врага своего. Отсюда можно заключать, что Господь вскоре после той беседы принужден был оставить враждебный Ему Иерусалим.

Но семя Божественного учения без сомнения не осталось совсем без плода и в то время. Более внимательные и беспристрастные слушатели Господа, каков напр. был Никодим, получили в сих наставлениях новый свет к разумению Божественного лица Спасителя.

В следующие две субботы вопрос о важности субботы и ненарушимости ее покоя, еще мало раскрытый в настоящем случае, по поводу новых пререканий фарисейских, был раскрыт гораздо полнее и объяснен решительнее. В первый раз по тому случаю, что ученики Господни на пути из Иерусалима, проходя сквозь засеянное поле, от голода и не имея при себе другой пищи, выдергивали из него колосья и, растирая их руками своими, ели. В другой раз – по случаю полного исцеления одного сухорукого в синагоге, впрочем без всякого посредствующего действия, одним только словом. Последнее происшествие было уже в Галилее. В защищение поступка своих учеников и своего исцеления сухорукого Господь указывал фарисеям, наблюдавшим все шаги Его, примеры нарушения некоторых правил закона мужами святыми в случае крайности. Так, Давид, гонимый от Саула, испросил у Авиафара хлебы предложения и ел их вместе с своими спутниками (1Цар. 21:1). Указывал на то, как сами они нарушают покой субботы, дозволяя вынимать из ямы упавшее в нее животное, и даже священники в храме не могут исполнять буквально заповедь о покое, потому что приносят жертвы, и еще сугубые против дней обыкновенных. А здесь, прибавил Господь, более храма. Следовательно ученики, повинуясь этому большему, не оскорбляют тем храма, мертвого жилища Всемогущего, и Его законов преходящих, временных. При том, говорил Господь, никогда не должно забывать слова Божии у пророка: милости хощу, а не жертвы, – милость, благодеяние сухорукому выше, чем соблюдение праздного покоя; не должно забывать, что суббота для человека, а не человек для субботы. Суббота, как и всякое другое время – на то, чтобы добро творити а не на то, чтобы зло творити, куда будет относиться и самое опущение доброго дела, которое может быть сделано для блага ближнего. Наконец Господь ссылался и на то, на что указывал и в Иерусалиме, что Сын человеческий есть господин и субботы.

Не вразумляясь никаким наставлением, фарисеи столько были раздражены последним действием Господа, что немедленно обратились к Иродианам и стали советоваться, как бы погубить Иисуса. Иродиане – это были, по всей вероятности, придворные и приверженцы Ирода Антипы, правителя Галилеи, дорожившие более политикой и своими связями с Римским правительством, нежели религией. Иродиане и фарисеи по своим началам не могли сойтись между собой: но злоба их соединила.

Господь, зная о сих умыслах, признал за нужное на сей раз уклониться от них. Он удалился к морю.

Но как удалился? Не как человек, робко спасающий жизнь свою от преследования законной власти, но как Царь, окруженный своим народом. Удалился, по-видимому, только потому, что неприятно Ему оставаться здесь с людьми, не имеющими к Нему расположения. За Ним последовало к морю множество народа (Марк. 3:7, 8) из Галилеи, из Иудеи, и от Иерусалима, и от Идумеи и со оного полу Иордана, и от Тира и Сидона, – множество многое. Все к Нему теснились, как к отцу, наставнику и целителю своему. Одержимые некоторыми недугами даже бросались на Него, чтобы только прикоснуться к Нему (ст. 10). Когда шли берегом, то была опасность от самой этой тесноты и нападений больных быть низринутым в море, и Господь потребовал себе лодку, чтобы с нее продолжать свои наставления народу.

Одна мера, которую еще употребил Господь, как кажется, для избежания неблагоприятных движений со стороны народа против врагов Его и для устранения от Себя даже малейшей тени подозрения в каких-нибудь замыслах, была та, что Он запрещал исцеляемым провозглашать в слух народа, что они признают Его за Сына Божия (Матф. и Марк.).

Евангелист Матфей, доведши доселе свое повествование, остановился, чтобы заметить в таком действии Господа Иисуса исполнение предсказанного о Нем Исаией:

18. Се отрок Мой, коего Я избрал, возлюбленный Мой, в коем все благоволение души Моей. Положу Дух Мой на Него, и возвестит правду народам.

19. Не воспрекословит, ни возопиет и никто не услышит гласа Его на распутиях.

20. Трости надломленной не переломит и льна курящегося не погасит, пока не изведет в победу суд.

21. И на имя Его будут уповать народы.

Все это место читается у Исаии так:

1) Вот служитель Мой, которого взял Я (себе), избранный Мой, в котором Мое благоволение. Я полагаю Дух Мой ва Него: Оправдание (закон) принесет Он к народам.

2) Не будет шума от Него, не поднимет Он праха, не услышат гласа Его на улице.

3) Трости надломленной <ךצזץ?> Он не сокрушит и льна курящегося <כֳחׇח$$$> не угасит; а оправдание (закон, учение благочестия) изведет во (свет) истины т. е., утвердит как истину).

4) Не замедлит <יׇכְחֳח?> и не ускорит <ידוץ?>, (доколе) утвердит на земле оправдание (см. выше) и в законе Его острова (народы отдаленные) будут полагать надежду свою.

5) Так говорит Господь Иегова, создавший небо и простерший его, утвердивший землю и произведения ее: дающий дыхание народу, живущему на ней и дух ходящим по ней.

6) Я, Иегова, призвал тебя в правде; Я возьму тебя за руку и сохраню тебя. И дам тебя в завет народу (Моему) и в свет языкам.

7) Чтобы ты отверз очи слепых, извел из темницы заключенных и седящих во тьме из-под стражи.

Действительно, нельзя было лучше изобразить кротости Божественного учителя к неверующим и милостивой внимательности ко всякому, даже слабому расположению к вере, как изобразил сие пророк. Тот, Которого свидетельствовал при крещении глас Бога Отца с небеси, возлюбленным Сыном Его именуя, в котором Его благоволение, на Которого низшел Дух в виде кроткой голубицы, с самого вступления Своего в Божественное служение принужденный вести борьбу с предрассудками и страстями человеческими, тихо, без шума, не силой власти своей, но светом истины побеждал их и разрушал. Если какая-нибудь трость, на которую доселе люди опирались, могла еще сколько-нибудь держаться, хотя и поврежденная, – Он еще оставлял ее служить опорой до времени. Если какой-нибудь светильник издавал еще, хотя тусклый, свет, Он давал ему гореть, доколе может. И от служителей храма Он только требовал очищения его; и учителей закона, не отвергал совсем ( вся елика аще рекут вам, творите). Когда страсти человеческие, раздраженные Его светом, восставали против Него, Он удалялся от них, не поражая виновных никакими казнями. Назарет Он оставил без всякого прещения, из Иерусалима уклонися Он вскоре, не смутив ничьего покоя, – и теперь не услышали гласа Его на улице: Он пошел к морю и запрещал разглашать о Себе исцеленным, что Он есть Сын Божий. В ком примечал хотя слабый начаток обращения и веры, того восставлял, ободрял, постепенно возводил к высшему состоянию: так поступил Он с Самарянкой, с Капернаумским царедворцем, с расслабленными. Так постоянно поступал Он со своими учениками.

Между тем с каждым днем становилось для Господа нужнее отделить от толпы последователей часть избранных для распространения чрез них действий своих в большем круге, и для лучшего приготовления их самих к дальнейшему служению. С одной стороны усиливающееся расположение к Нему простого народа, с другой – возрастающая ненависть врагов хотя и были допущены по Божественному предведению и никогда не выходили за черту, им предоставленную, никогда не стесняли Божественной свободы нашего Искупителя положить душу свою за нас без всякой посторонней необходимости, единственно из любви своей к нам, – тем не менее однако же, по самим предначертаниям Божественного Подвигоположника, должны были раскрыться в своих следствиях не в продолжительном времени. И так теперь, уклонясь на время от преследований фарисеев, Господь вознамерился положить начала теснейшему союзу нескольких учеников с Собою.

Приступая к сему, Господь в один вечер нарочито удаляется от всех на уединенную гору для молитвы. – Кто знает, что обнимала в сие время молитва Господня? Можно впрочем думать, что, полагая начало строения Церкви Новозаветной, Божественный Ходатай наш призывал на дело свое благословение Отца Своего, просил ей крепости против царства тьмы ( и врата адова не одолеют, ей – видех сатану с небесе спадша: се сатана просит, дабы сеял вас, яко пшеницу, и аз молихся о тебе, Симоне). Сын человеческий, может быть, просил Отца Своего небесного о укреплении собственном на последний подвиг, Ему предлежащий: ибо на утро должен был, по воле Отца и по благому соизволению Своему приблизить к Себе и с сего времени всегда иметь пред Собою острое орудие смерти,– Иуду Искариотского.

И бе обнощь в молитве Божии (Лук. 6:12).

На утро, призвав к Себе на гору учеников Своих, избирает из них 12 для того, чтобы они были постоянно при Нем и чтобы впоследствии могли свидетельствовать, что сами видели, слышали, осязали (Мар. 3:14). Это были как бы начальники новых, будущих 12-ти колен нового Израиля (Апок. 21:14). Потом сходит с ними к народу и предлагает им обширную беседу.

Так как к составу сего нового Израиля принадлежат не по происхождению земному, но по духовному; то Господь благоволил означить в сей беседе некоторые черты сынов нового Израиля, по большей части имея в виду правила и примеры тогдашнего израильского благочестия и противополагая чертам, в нем недостойным, истинно доброе и возводя самое добро на высшую степень совершенства. Отношение слов Спасителя к избранным ученикам не было исключительным: но так как теперь из членов нового царства они были здесь почти еще одни, так как и впоследствии должны были занимать в нем самое высшее место и имели к сему царству особые отношения, как Апостолы, то слова Спасителя по необходимости касались более их, нежели других.

Не богатых мнимой собственной праведностью (фарисеев), но сознающих свою нищету духовную, плачущих о грехах своих, ищущих единственно правды Божией (Рим. 3:21), и отрешающих сердце свое от всякой земной привязанности; с другой стороны снисходительных (πραείς) к немощам других, готовых помогать ближнему в нужде (έλεήμονες), содействовать распространению всюду мира и согласия (είρηνοποιόυντες), – наконец твердых в своей вере и добродетели до пожертвования всем, – вот кого Господь признавал сынами своего царства. Усматривая в избранных Им Апостолах начатки сих совершенств (у Луки речь обращена к Апостолам, и у Матф. 5:12), с радостью называл их блаженными, но вместе указывая на высокое их назначение в мире, возбуждал к строгой внимательности во всех своих словах и делах ( вы есте соль земли: аще соль обуяет... вы свет мира, никтоже вжигает светильника и поставляет его под спудом).

Правилом жизни для сынов царства своего Он полагал закон Божественный, в первообразной чистоте и глубоком внутреннем значении, а не перетолкованный фарисеями и книжниками. Напрасно уверяли фарисеи, что он разрушает закон; нет, он пришел его не нарушить, но исполнить.

Раскрывая сие начало, Господь нарочито обличил и исправил несколько заблуждений, внесенных в тогдашнее нравоучение учителями закона, то ограничивавшими, то расширявшими смысл его предписаний по воле своих страстей. Так, Он представил истинный смысл шестой, седьмой, третьей заповеди, отверг неправильное толкование закона о дозволительности развода и о праве мести, отринул ложный вывод из некоторых законов Моисеевых, – о ненависти ко врагам. Таким образом Господь показал, как надобно понимать закон и какие расположения должен питать в себе сын царствия небесного. Не только смертельный удар, но и всякий недостаток любви, не только действительное нарушение целомудрия и чистоты, но и нечистое пожелание, не только клятвопреступление, но и всякий вид неправдивости, против которой ограждаются клятвой, не только явное нарушение справедливости в отношении к другому, но и бесчеловечное преследование своего права, – все это несогласно с тем законом, какой полагает Мессия для своего царства. Главная и отличительная черта членов Его царства – любовь ко всем без различия, даже ко врагам, и как в этом, там и во всем – уподобление в совершенстве Отцу Небесному.

Не менее закона тогда имел влияние на общую жизнь пример наружного благочестия фарисейского (милостыня, молитва, пост). Господь дал наставление своим последователям, как они должны смотреть и на это: творить милостыню, совершать молитвы, поститься , – но не по фарисейски (для молитвы дал Свой образец, в котором означил главные предметы всегдашних желаний и прошений христианина) и не питать привязанности к сокровищам земным, что не считали грехом фарисеи (Лук. 16:13–14), и вообще не связывать себя житейскими заботами; – впрочем, избегая пороков, не осуждать людей, им подверженных, но с другой стороны и не давать святое на попрание.

В заключение Господь требовал, чтобы во всякой нужде мы непременно обращались с молитвой к Богу, – в отношении к ближнему всегда держались того правила, чтобы наша любовь к ним не была слабее любви к нам самим, – самих себя приучали всегда идти тесным путем, остерегались лжеучителей и познанное исполняли.

Утвердив сии правила жизни для своих последователей, Господь тем положил существенные черты различия их праведности от праведности фарисейской и твердое основание внутреннему образованию своего избранного общества. Но не только для тогдашнего времени и для известных лиц, они должны были служить законом и руководством для всех вообще последователей Его, поскольку основывались на вечных законах святости Божественной и на коренных началах нравственности, утвержденных Творцом в природе человеческой.

Избранные нигде прежде не учились, исключая только того, что некоторые несколько времени находились в числе учеников Иоанна: таковы были Андрей, Иоанн. Господь избрал доказавших Ему свою любовь и привязанность к Нему, доверчивых, как детей, не зараженных мечтами ложного просвещения и предоставил Себе уже их образование, и учил их не только словом, но и делом, одних и пред народом, в доме и на пути, на суше и на море: что было темного для других, то им объяснял: имел их постоянными свидетелями своей жизни и деяний, постепенно изглаждал предрассудки, принесенные из учения Иудейского, не устранял от них все случаи ошибки, но обращал оные им самим в урок, позволял им рассуждать друг с другом о предметах, близких к их знанию, но не оставлял замечать, что Ему известны не только их беседы между собой, но и тайные помышления человеческие, умерял их сердечные движения и приводил в согласие с их обязанностями. Одним словом – очищал и просвещал их ум и сердце, приготовлял к полнейшему излиянию в них Духа истины и освящения. Сперва они были в отношении к Господу, как ученики; при конце своего поприща Он уже назвал их своими друзьями (Иоан. 15:14–15), потому что ничего не скрывал от них; наконец братьями.

Вскоре с новоизбранными Апостолами Господь приходит в свой город. Здесь ожидала их необыкновенная встреча, которая привела в удивление Самого Господа, при которой и Апостолы услышали от Него слово, важное для их последующего служения.

У Римского сотника, имевшего здесь свое пребывание, болен был любимый его слуга. Хотя по происхождению он был язычник, но уважал и Иудейскую религию: построил для Иудеев синагогу в Капернауме. Может быть, и сам был прозелитом, хотя низшей степени. Слух о чудесах Господних достиг и его: он в них не сомневался и признавая в них силу Божественную, благоговел пред чудотворцем. Желая помочь своему слуге, но не имея к тому никаких обыкновенных средств, он не лишался только надежды на всеисцеляющую силу Иисуса, но с другой стороны считал себя слишком недостойным того, чтобы самому, язычнику, лично просить Его к себе в дом для такого дела. Не зная Господа, он судил о Нем по прочим Иудеям, гнушающимся всякого прикосновения к язычникам. Наконец видя опасность, решился просить Его помощи чрез старейшин Иудейских. Уже Господь пошел на зов, как сотник, в чувстве своего недостоинства и веры в могущество Господа, вновь просил чрез друзей своих Божественного целителя не утруждать себя более, – он верит, что и одного слова Его достаточно для восстановления больного, как ему довольно слова, чтобы приказать своим подчиненным сделать то, или другое... Никто еще ни оказывал пред Господом такого чувства веры в Его Божественную силу, – и этот был язычник. Господь исполнил прошение верующего и в тоже время в слух Апостолов сказал: такой веры не видал еще Я ни в ком и из Израильтян, и открою вам: многие придут от Востока и Запада (т. е. не здешние, коренные, чистые Иудеи) и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в царствии небесном, – а сыны царствия – Иудеи, так сказать, урожденные его наследники, извержены будут во тьму кромешную…

Непосредственно за сим во время путешествия по Галилее в глазах Апостолов совершилось еще происшествие из самых чудесных, необыкновенное, которое вдруг раскрывало Божественное величие Спасителя: в присутствии народа Он воскресил юношу, сына одной вдовицы, которого несли уже в могилу. Воскресил мертвеца и Елисей, но после скольких, так сказать, приемов сообщения ему жизни! Иисус одним словом и прикосновением руки к одру юноши возвратил его из того мира. В этом Господь показал так сказать, примерный опыт исполнения своего великого слова, произнесенного в прошедшую Пасху в Иерусалиме: грядет час и ныне есть, егда мертвии услышат глас Сына Божия и оживут. Никто не мог не видеть в этом чрезвычайного и чего-то особенно важного; слух о сем чудотворении увеличил понятие об Иисусе, распространенное в народе прежними его чудесами и учением: пророк велий воста в нас, посети Бог людей своих. Молва о происшествиях Галилейских проникла и в Иудею, и в ее окрестности.

Впрочем не должно думать, что в этой молве и ожиданиях уж слишком многое заключалось для Господа. Толпа народная, привыкши в сем деле руководствоваться понятием фарисеев и книжников, если в привязанности своей к Иисусу и могла отстать от них, то не легко могла расстаться с теми лестными ожиданиями, какие они соединяли с явлением Мессии. А такие ожидания совсем были не согласны с мыслями Господа.

Между тем у фарисеев, мнения и правила которых Господь столько раз лично опровергал, такое славное происшествие еще не скоро могло найти и веру. Мало того, даже от Иоанна пришли к Иисусу с вопросом: ты ли еси грядый, или иного чаем? Ученики Предтечи спрашивали Мессию, не напрасно ли они считают Его Мессией? Думаем, что это не был вопрос Предтечи. Тот, который слышал в пустыне повеление от Бога проповедывать людям покаяние в предусретение Мессии, тот, который указывал своим ученикам Мессию в Иисусе и говорил, что он сам не знал Его дотоле, но признал Его за Мессию, потому что на Нем открылся указанный Иоанну признак Мессии (Дух сошедший и почивший), который слышал глас о Нем Отца и впоследствии свидетельствовал, что, видя возрастающую славу Иисуса, он радуется, как друг Его и Предтеча (Иоан. 3:29), конечно не для себя посылал к Иисусу учеников своих с таким вопросом. Если бы он сам колебался, то не у Иисуса надлежало бы искать ему разрешения своего сомнения. Иначе это значило бы со стороны Иоанна спрашивать Иисуса: правильно ли я называл себя предтечею твоим, тогда как не Ты вложил мне эту мысль, но я сам первый признал Тебя Мессией. Слова: или иного чаем? показывают, что ученики Иоанновы не сомневались относительно Иоанна, но только относительно Иисуса. Иоанн, как Предтеча, по их мнению, мог оставаться Предтечей, если бы Иисус и не был Мессией; еще Мессия мог придти. Такого рассуждения нельзя приписать самому Иоанну. Если бы он усомнился относительно Иисуса, то усомнился бы и относительно своего призвания и отказался бы вовсе от титла Предтечи какого бы то ни было Мессии. Ибо на то, и на другое было у Иоанна одно свидетельство – указание Божие. Есть однако же другое предположение, которым посольство Иоанна изъясняется не из его неверия, или колебания в вере, но из его нетерпения скорее видеть открытым торжественно царство Мессии и вместе с тем самому скорее быть освобожденным из уз. Но опять невероятно, чтобы Иоанн питал такие чувствования и мысли. Сам он назвал Мессию Агнцем, сам сознавал, что ему (Иоанну) надлежит малитися. Поэтому никак нельзя ожидать, чтобы он разделял общенародное мнение о внешнем торжественном открытии царства Мессии, с которым должна измениться и судьба Предтечи Его. Итак, очевидно это не был вопрос Иоанна. Тем не менее сам Иоанн из темницы призвал к себе сих учеников, пришедших к Иисусу, и послал их к Нему с тем вопросом. Иоанн избрал этот путь, как лучший, к рассеянию недоразумений касательно Иисуса. И довольно вероятно, что сомнения сии возбуждены в них фарисеями, еще в Иудее усиливавшимися восставить Иоанна против Иисуса и в Галилее нарочито пользовавшимися голосом учеников Иоанновых для укорения учеников Иисуса в недостатке пощения (на что Господь и указывал в своей речи в настоящем случае Мат. 11:16–19).

Господь не отказал в ответе на их вопрос: ответ был в указании на свои дела, чудеса, и прежде, и теперь нарочито при них совершенные, и на слова пророка, который усвоял сия дела явлению Мессии. Верное свидетельство пророчества и опыта. Представив его, Господь только заметил: блажен, кто не соблазнится о Мне.

Но когда ушли ученики Иоанновы, Господь, обратясь к народу, стал сильно говорить в предостережение от нареканий против самого Иоанна в непостоянстве, направляя речь особенно против фарисеев (Лук. 7:30, 33, 34), отвергших Иоанна, отвергавших и Иисуса, укоряя их самих в неверности своим началам в суждении о том и о другом, оправдывая тем путь Божией Премудрости, которая удостоивала царства Мессии не их – праведников, но мытарей и грешников.

Когда вы толпами выходили из городов и селений своих на глас, вопиющий в пустыне, то кого ходили смотреть там? Трость ли ветром колеблемую (человека ли непостоянного, мечтательного, увлекающегося всяким ветром учения, или всеми порывами умственного духа? Конечно, нет: Иоанн не был вам известен с этой стороны)? Кого же ходили смотреть? Человека ли, в дорогие одежды одетого, роскошествующего и готового поблажать роскоши других? Конечно, нет. Иоанн, житель пустыни, не был вам известен и с этой стороны; напротив вы знали его образ жизни самый строгий. Иоанн был известен, как пророк, который и уверял о себе, что говорит по внушению Божию, и жил, как жили древние пророки. Итак, вы ходили смотреть пророка? И точно, вы в нем не ошиблись. Это был пророк и даже более (всякого ветхозаветного) пророка. О нем Сам Бог сказал у Малахии: се Я посылаю вестника Моего пред лицем твоим, который приготовит путь твой пред Тобою. По этому своему достоинству и назначению он больше всех древних пророков. Однако же, прибавил Господь, определяя свои отношения к Иоанну, меньший в царствии небесном более есть Иоанна. Сравнивая Иоанна, как только Предтечу и провозвестника царства Мессии с положением вступивших уже в сие царство, нельзя не сказать, что самый последний член этого царства стоит уже выше Иоанна, как Новый Завет выше Ветхого, к нему приготовлявшего.

Что же? Когда возвестил Иоанн проповедь о приближении царствия Божия и что в сие царство надлежит вступать вратами покаяния, когда узнали о нем, что это тот сильный пророк, на котором остановились закон и пророки и, по предсказанию Малахии, тот, за явлением которого вскоре должен последовать суд (Малах. 4:4–5) для иудейского народа; слышите: суд; – тогда мытари и грешники, так сказать, с насилием устремились и доселе стремятся в отверстые врата сего царства, подвигами и трудами один у другого предвосхищая путь, и никто не щадит себя, только бы получить часть в сем царствии.

А фарисеи и тогда не пошли, и теперь нейдут, отвергли совет Божий о себе.

И что за странные люди! С чем их сравнить? Они похожи на тех своенравных детей, которые, вышедши вместе с другими на улицу, не довольны ни веселым их пеньем, ни печальным. Они (фарисеи) не пошли к Иоанну: называли его беснуемым и в доказательство приводили строгость его жизни. Они нейдут и к Сыну человеческому, называют его ядцею и пийцею, другом мытарей и грешников.

Но дети мудрости ⁴² (противоположные этим упрямым), прибавил Спаситель, оправдали мудрость Божию в ее распоряжениях. Они умели воспользоваться и строгостью Иоанна – в покаянии, и милостивой снисходительностью Сына человеческого – в примирении с Богом.

Вслед затем Господь со скорбью сердца изрек горе тем упорным городам (Хоразин, Вифсаида, Капернаум – ύψωϑήσα – превознесенный тем, что в нем жил и действовал Господь), в которых, несмотря на множество знамений, явленных Им, несмотря на частые Его посещения и проповедание, мало Он видел внимательных, истинных чад премудрости. Горе вас ждет, суд тягчайший, нежели тот, который постиг Тир, Сидон и Содом! – Но в то же время благословил Отца Небесного, который своими премудрыми и благими путями привлек и привлекает к Нему души простые и кроткие, с младенческой кротостью предающиеся Божественному влечению. Они видят пред собой величие Божественного дела, постигают Божественное величие учения, возвещаемого Сыном Божиим и, не мудрствуя по своему, не заботясь о том, как огласить это Божественное величие с убогим явлением Мессии, которого ожидали они в славе, с радостью оставляют все и идут вслед за Иисусом. Правда, это еще младенцы, но благодать Божия сильна возрастать их в мужи совершенны. Исповедаюся ти отче Господи небесе и земли яко утаил еси сия от премудрых и разумных и открыл еси та младенцем. – И наконец в уверение сих последователей, что они не ошиблись в своем выборе, и в дополнение к ответу ⁴³ на вопрос учеников Иоанновых: ты ли еси грядый..., может быть, не совсем вразумительному для народа, Господь прямо и необиновенно исповедал: вся Мне предана суть Отцем Моим, – все, что должен совершить Мессия. Люди могут соблазняться Его убогим видом, могут Ему не верить; но они не знают Его: но кто есть сам в себе Сын, то знает только Отец. Те, которые не хотят так думать о Сыне, считая сие оскорбительным для Отца, для Высочайшего существа, те сами не знают Отца. Никтоже знает Отца, токмо Сын, и емуже аще волит Сын открыти. Это торжественное объявление Господь заключил обращением ко всем окружающим Его, а вместе с ними и ко всему народу, ко всему роду человеческому с снисходительным, дружественным приглашением, как бы умоляя: приидите ко Мне еси труждающиися и обремененнии и Аз упокою вы. Не так как строгие законоучители, мучащие совесть своими правилами, обременяющие сердца множеством мелких предписаний, не дающих никакого утешения, никакого внутреннего мира, никакой силы к исполнению предписываемого, – не так, как эти гордые законоучители, надменно отталкивающие от себя грешников, восчувствовавших глубину своего греховного состояния, вместо того, чтобы войти в их расположение и ободрить, Господь зовет, как уже объявленный друг мытарей и грешников, зовет к Себе всех, кто только чувствует свою бедность. Чтобы не сомневались в Его приеме, Он называет Себя кротким и смиренным; Он никого не отвергает из-за его бедности греховной, снисходят к нуждам каждого, к Нему приходящего, и не с того начинает, чтобы предписывать новые правила, но наперед снимает бремя с его сердца и успокаивает, дает мир в общении с Собою: Аз упокою вы. Хотя Он также требует послушания, которое применительно к прежнему закону называет игом; но это послушание, при всем том, что простирается гораздо далее и глубже предписания закона, гораздо легче, радостнее, потому что раздается само собой из той новой Божественной жизни, которую Сам Он сообщает грешникам, пришедшим к Нему с раскаянием, потому что сие послушание совершается с новыми силами жизни и в духе любви. Идите же ко Мне говорит Спаситель, все утружденные и обремененные (воздыхающие под игом закона, или томимые чувством своих грехов), у которых болит душа, как у Давида, когда он говорил: грех Мой предо Мною есть выну, – Я вас успокою (облегчу от вашего ига и от вашей болезни). Возьмите иго Мое на себя и примите Мое учение (будьте Моими последователями и учениками). Не бойтесь: Я кроток и смирен сердцем, и потому найдете вы у Меня покой для души своей. Мое иго благо; бремя, возлагаемое Мною, легко.

Как бы для сравнения, сколько в самом деле ближе к пути Божию эти отверженные фарисеями грешники, нежели мнимые праведники, вскоре в глазах учеников опытно раскрылось глубокое различие внутреннего состояния тех и других (Лук. 36–50).

Один из фарисеев, Симон, имевший некоторое расположение к проповеди Евангелия, впрочем не признававший еще в Иисусе чрезвычайного посланника Божия, – вероятно по обычаю, позвал Его (конечно с учениками) к себе на трапезу. Здесь были и посторонние, конечно также из фарисеев (ст. 49). Но в то время, как Господь возлежал здесь с прочими, в дом фарисеев вошла женщина из так называемых грешниц, с слезами раскаяния, с искренним сокрушением о своих грехах, с сильным желанием выразить пред Господом чувство любви своей к Нему и, вероятно, благодарности за слово Его, пробудившее ее душу от сна греховного. Не довольствовалась она питать сии чувства только внутри себя; стыд и страх не удержали ее выразить их даже в присутствии этих «праведников», она пришла с алавастром мира в руках, с тем чтобы излить это миро на своего Спасителя. Она помазала им главу Его, но чувство собственного недостоинства остановило ее у ног Божественного Спасителя. К ним, к стопам Его преклонилась глава ее, слезы драгоценнее мира текли на них струею, волосами головы своей она их отирала и мазала миром... Эта разительная сцена продолжалась несколько времени. Для фарисея, может быть, не казалось это странным, что Господь дозволяет в таком уничижении повергаться пред собою женщине: это и он бы допустил. Но странно для него, что Господь дозволяет касаться себя всем известной грешнице. Если она Ему не известна с такой стороны, по крайней мере дух пророческий должен был сказать Ему, кто такова эта грешница. Но тогда как фарисей выводил из этого такие заключения, что Иисус едва ли и Пророк, Господь обратил к нему речь свою и показал, что не скрыто от Него ничье сердце, даже фарисейское, что взвесил уже Он и чувства грешницы кающейся, и чувства «праведника» и нашел перевес на стороне кающейся. В приточном сказании о двух должниках, из которых один должен был 500 динариев, а другой 50, Он раскрыл начала, по которым Он действует. Все пред Ним грешники, все пред Ним должники, – один более, другой менее, с тем различием, что один более чувствует свою греховность, другой менее.

Всеискупляющая любовь – Господь склоняется более к тем, которые глубже проникнуты сознанием своей греховности. Потом изобразил Он холодность, с какой был принят в доме фарисея, и горячую любовь, какую жена грешница, мучимая скорбью о грехах своих, не переставала изъявлять Ему с той поры, как переступил за порог. Господь показал, что, видя в душе ее перемену и начало новых, святых расположений, которые должны раскрыться в новой, богоугодной жизни, Он предпочитает эту женщину, хотя оскверненную прежде грехами, но теперь объятую пламенным желанием избавления от грехов и проникнутую любовью, – предпочитает холодному фарисею, занятому высокомерным мнением о своей праведности и при всем наружном соблюдении закона не имеющему в себе истинного начала жизни богоугодной, любви. «Много грехов отпущается ей, сказал Господь, потому что возлюбила она много. А кому мало отпущается, тот знай, что в нем мало любви». Любовь дает цену, как нравственному, так и религиозному действию. Это любовь, любовь к Богу, выражавшаяся в слезах женщины, восчувствовавшей тяжесть оскорбления, ею причиненного Богу, привела грешницу к вере. Любовь родила веру или упование на Бога, от которого одного она ожидала избавления от грехов. Вера привела ее ко Христу, как избавителю, и с своей стороны питалась той же любовью. Другие присутствующие восстали было против Иисуса за отпущение грехов женщине, но Симон уже молчал: видно замечание Спасителя, хотя и не прямое, подействовало на его совесть глубоко... (не тот ли это Симон, в доме которого еще раз помазан был Господь Мариею не задолго до своего страдания? Матф. 26:6).

Отсюда ясно видно было, как премудрость и доселе оправдывается от чад своих.

С другой стороны, к оправданию той же премудрости, и упорство врагов ее, возрастая и усиливаясь с каждым днем, начало доходить до ужасных степеней. Некоторые из фарисеев, именно иерусалимские (Мар. 3:22), стали открыто рассевать в народе Галилейском об Иисусе подобное тому, что говорили они в злобе своей об Иоанне.

Привели к Господу одного слепого и глухого и притом одержимого злым духом (Матф. 12:22–37). Больной представлял из себя жалкий образ тех ожесточенных врагов Господа, которые имели очи, чтобы видеть дела Его, но не видели в них силы Божией; имели уши, чтобы слышать Его учение, но не хотели вразумляться им; имели сердце, но отдали его врагу Божию. – Милосердый Господь исцелил этого несчастного; он стал видеть, говорить, и дух злый оставил его. Простой народ, видя в одном чуде стечение трех исцелений, с изумлением спрашивал у самого себя: после всех таких чудес не должно ли действительно признать Божественного чудотворца за обещанного Мессию, сына Давидова? Это было новым опытом торжества чудес Господних над народом. Что же фарисеи? Слыша такое суждение об Иисусе, фарисеи иерусалимские почли долгом своим немедленно остановить его, распустив такую злобную мысль, что Иисус исцелил бесноватого не силою Божиею, а по условию с Веельзевулом, чтобы привесть людей в обман и, расположив их в свою пользу, отлучить их от Бога и предать в руки злого духа. Но были здесь и такие, которые хотя также неспособны были к разумению силы Божией в сем деле, но не дошли еще до такой степени противления и вражды; они не считали только достаточным сего чуда для утверждения за Иисусом имени Мессии, хотели видеть знамение с небеси, – какой-нибудь глас свыше, или небесное явление, которое бы свидетельствовало о Его Божественном посланничестве (о них Матф. 12:38–45).

Не говоря уже о том, сколько нечестива была мысль первых фарисеев, – они усиливались подорвать ею одно из решительных доказательств Божественного посланничества Иисуса, – дела Его, на которые указывал Он в Иерусалиме (Иоан. 5:6). Приняв эту мысль, надлежало исключить из числа чудес все исцеления бесноватых, которые первые начали называть Его Мессией, а потом нельзя уже было производить от силы Божией и прочих чудесных действий. Никто не может творить чудеса в одно и тоже время и силой Божией, и силой духа прелести.

Господь немедленно подавил эту адскую, разрушительную мысль. Он в глаза самим фарисеям говорил: 1, зло побеждается добром, а не злом. Ежели теперь Я изгоняю бесов, разрушаю зло; то конечно силой добра. Другой случай притворства, намеренной сделки с духом зла, потому здесь не имеет места, что Господь ни одним словом, ни одним действием не утверждал его власти над людьми, но везде его преследовал. Скорее можно было бы допустить раздор между ними, несогласие; но в таком случае должно было бы допустить страшную непонятливость с той и другой стороны, какая предстоит после опасность от этого разделения. Никакое царство, никакой город, никакой дом не могут стоять долго, коль скоро в них откроется внутреннее разделение их членов. 2, бесов изгоняю не один Я, но некоторые из среды вас – из школы фарисеев такие люди, которые видимо не принадлежат и к обществу Моему; таков был указываемый Марком (9:38). Видно, что во время явления Сына Божия на земле, по Божественному строению, сила Духа Божия в известном виде сообщалась достойным и из не принадлежавших по наружности к обществу учеников Господних. Тем не менее она раздавалась из той же сокровищницы, из которой подавались дарования чудотворений Апостолам, а внутренняя связь между учениками Господними и теми чудотворцами (заклинателями) существовала. Если Я изгоняю бесов силою Веельзевула, то чем вы докажете, что и сыны ваши не той же силой изгоняют их? Если же они изгоняют силой Божией, то и Я. Если же Я изгоняю бесов силой Божией, то это должно служить вам доказательством, что наступили времена царства Божия (оправдывается этим мысль народа: еда той есть Христос?). Почему? – Видите вы, сколько жертв исхищаю Я рукою Моею из руки сатаны. Нельзя было этого сделать, не связав прежде сильного. И так очевидно теперь такое время, когда на место царства тьмы наступает царство Божие. А Мне после этого остается объявить: кто не со Мною, тот против Меня (очевидно, в каком отношении ставил Себя Господь к царству Божию: от мысли о нем прямо переходит к Себе). Кто не собирает со Мною, тот расточает (то, что принадлежит Мне). В особенности это должно касаться руководителей народа («собирает»). Не только их открытое противодействие Я принимаю за вражду против Меня, но и самую нерешительность. Среднего ничего здесь нет. Поскольку же в фарисеях обнаруживалась более нежели нерешительность, намеренное противление слову и знамениям и оно происходило не от неведения, или от ошибки, не от простого недоумения, как согласить с понятием о Мессии убогий вид Христов и Его смиренные действия, но от того, что они намеренно перетолковывали Его Божественные действия, превращали истину Божию в дела диавола, то Господь в предостережение прибавил к словам Своим: поэтому сказываю вам: всякий грех и хуление простится человекам: а хула на Духа не простится человекам. И если кто скажет слово на Сына человеческого, простится ему: если же кто скажет на Духа Святого, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем. Здесь Иисус Христос говорит о хуле на Духа Святого, как о целом стремлении души противодействовать всякому влиянию и действию Духа Святого при полном сознании, что она действует именно против Него. Хула фарисеев в настоящем случае еще не представляется развившейся до такой ужасной степени: но по началу своему она принадлежала к тому же состоянию и могла раскрыться до такой степени. Что хула фарисеев действительно не была еще такой, можно видеть из того, что во 1, Господь далее (ст. 33–35) доказывает фарисеям, что такие слова и дела их против воли их обличают глубокое внутреннее их повреждение, зло в их сердце. А отсюда видно, что та хула не была ими совершена при полном сознании своего действия. 2, что и самое распятие Господа приписывается «неведению», конечно не извинительному, но такому, которое при обращении могло быть прощено.

Обратите внимание на это: такое злохуление может быть плодом только самой развращенной души; чтобы произнести его, надобно иметь сердце, полное зла. Вы, считающие себя праведниками, здесь являетесь порождениями ехидны. За всякое праздное слово человек даст ответ в день суда: что же сказать о таком злохулении?

Когда Господь обнажил таким образом козни фарисеев и обнаружил пред всеми расположения злого их сердца; Ему сказали, что мать Его и братья желают с Ним видеться, но не могут придти к Нему по причине тесноты народа. Фарисеи сами же уверили их, что Он в исступлении (Мар. 3:21), и, опасаясь более грозных упреков, а с другой стороны желая указанием на мать Его и братию, между которыми еще были неверующие, народу указать, как несообразны с их мнением об Иисусе, как о Мессии, известность Его происхождения, бедность Его родственников, самое неверие некоторых из них, – нарочно расположили их теперь идти к дому, где находился Иисус. Пресвятая дева пошла единственно по влечению материнской любви к Сыну своему, – тем более, что это было после некоторой разлуки с Ним. Братия пошли с ней, чтобы взять Его домой. Но господь отразил сие коварное ухищрение врагов своих. Что указывать Мне на мать и братию? У Сына человеческого есть мать и братия. Для Мессии вот эти слушающие и верующие, которые приемлют и носят в себе слово жизни, они для Него и мать, и братия.

После того Господь дал ответ и тем, которые желали от Него новых знамений, с небеси. Напрасно они ждут таких знамений. Не дастся им иного знамения, кроме знамения Ионы пророка, который три дня и три ночи провел в глубине морской, но остался жив и проповедью своей к Ниневии обратил ее жителей к покаянию. Так, прибавил Господь, и Сын человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи. И Его величайшее чудо-воскресение будет решительным знамением для всех тех, кто имеет еще нужду в сих знамениях. Теперь такие знамения могли привесть толпы к Иисусу, но более увлеченные наружным блеском такого рода чудес, без внутреннего обращения. Тогда с открытием проповеди покаяния чрез Апостолов и уже не видя пред собой Мессии в земном образе, могут скорее увериться в Божественном посольстве Воскресшего, духовное разуметь Его царство, внутреннее обратиться к Нему. А для упорных это знамение будет знамением суда, как и Иона явился в Ниневию с угрозой суда. – И Господь видел, что для рода прелюбодейного и грешного скорее это будет знамением суда, нежели милости, и потому обличил его упорство. Он сравнивал Иудеев с царицей Савской, с Ниневитянами, и находил народ избранный ниже язычников, – несмотря на то, что здесь был Тот, Кто более и Соломона, и Ионы. Заключая сие обличение угрозой, Господь приточно изобразил состояние несчастного народа по отвержении им и сего знамения. В притче Он представил человека, одержимого духом нечистым, которому оказана была помощь, но который тем не вразумился, а вел себя так, как будто снова готовился быть жилищем того же духа (Матф. 12:43–45). Что же вышло? Изгнанный дух возвратился в него с семью других, еще сильнейших. Притча, очевидно, была заимствована от самого происшествия (исцеления глухонемого бесноватого), по случаю которого началась сия беседа, и представляла седмикратно худшее против настоящего состояние ослепленного народа (Иудейского), когда он отвергнет и последнее знамение, которым сокрушены будут узы диавола, князь мира будет изгнан вон.

Столь продолжительная, столь упорная борьба с фарисеями показывала, что хотя, по их образованию, и надлежало бы более ожидать от них готовности к принятию проповеди Евангелия: но на самом деле их чувства духовные были столько испорчены, что они, видя дела Господа, не могли видеть в них силы Божией, слыша Его учение не могли разуметь его истины. Сколько было прений с ними из-за покоя субботнего! Как упорно отрицали они право прощать грехи! как пересуживали все поступки Иисусовы ( ядца и пийца; о Веельзевуле изгонит бесы)! Произвело ль на них хотя малейшее действие чудо воскрешения мертвеца? Словом – встречались ли они хотя раз с Иисусом, не вступая с Ним в спор?

После этого раскрывать им новые тайны царствия небесного значило бы только усугублять их осуждение. Господь этого не хотел. И Он Сам учил: не мечите бисера пред свиниями, да не поперут его ногами своими и вращшеся расторгнут вы.

Не все прямо можно было сообщать и простому народу, более к Нему расположенному, но вообще сильно еще напитанному многими предрассудочными мнениями касательно царства Мессии. Не вдруг, не в тот короткий остаток времени, который Сыну человеческому предоставлено провести еще на земле, можно было уничтожить их и заменить их истинными понятиями (чего стоило образовать и избранных учеников!). Напротив скорее можно было опасаться вредных недоразумений и перетолкований Его слов о предмете столько важном. При том фарисеи и в народе имели своих агентов.

У Господа было уже общество, которому Он мог доверить свои тайны: это – Апостолы. Они для сей цели Им и избраны, – они имели полное доверие к Господу, – были Ему преданы всей душей, – близким обращением с Ним несколько к тому приготовлены.

Но чтобы не оставить совсем и фарисеев, и народ без возбуждения и руководства, Господь не хочет лишать их общих нравственных наставлений, которые не смотря на множество учителей в народе Иудейском, были слишком не часты, будучи вытеснены утонченными исследованиями раввинской учености – Его любовь не решается вовсе скрывать от них и самые тайны свои, она придумала в премудрости своей еще средство к сообщению их в доступной для народа мере: это в притчах. Да, притчи Господа суть не что иное, как прекрасная ткань; измысленная и составленная Его любовью и премудростью отчасти для прикрытия истины до времени, чтобы она не ослепила чьи-нибудь слабые очи, отчасти для возбуждения внимания к скрывающемуся под этим таинственным покровом. Их некоторая темнота привлекала к Иисусу за разрешением.

Такой образ учения мог быть весьма полезен и для самих учеников Господа при тех объяснениях, которые они получали от Него на Его притчи. Истины высокие, облеченные в образы природы видимой, или примеры жизни человеческой после объяснения, чрез сличение с сими образами становились удобопонятнее, глубже укоренялись в памяти, чаще повторялись, живее действовали на воображение и сердце.

Такой образ учения не только был сроден с общим характером двойственности в природе человека и в его словах и делах, но и со всем Ветхозаветным устройством: весь Ветхий Завет казался одной великой притчей Нового. К притче Иудеи имели особенные вкус и любовь, подобно прочим восточным народам. Наконец Сам Господь уже неоднократно употреблял притчу для изображения своих уроков, напр. в нагорной проповеди, в обличении фарисеев (Матф. 11:16; Лук. 7:36; Мар. 3:23).

И так отселе Господь, начиная тайное руководство и наставление своих Апостолов, посторонним положил сообщать о тайнах своего царствия не иначе как только в притчах. Под тайнами царствия небесного здесь разумелись предначертания Божественные относительно устроения и судьбы Церкви Новозаветной. Впрочем, иногда притчей облекались и нравственные истины (Матф. 12:44, 45).

В первой притче, произнесенной вследствие такого намерения в присутствии народа, стоявшего на берегу моря Геннисаретского, Господь изобразил ту тайну своего царствия, что не все, слышащие проповедь о сем царствии, будут его участниками, и если не все, то кто и почему, из самих участников все ли будут стоять на одной степени. Господь уже сказал однажды, что и сыны царствия будут изгнаны вон: но это сказано было, кажется, только Апостолам. А это был вопрос немаловажный. Многие напрасно могли льстить себя надеждой, пребывая в беззаботности. Между тем Иудеям слышать эту истину во всей ее наготе действительно было чрезвычайно тяжко. И так Господь предложил об этом наставление в притче о семени и четвероякой земле. Земледелец сеял семя. Семя все было одинаковое, но не одинакова была земля, на которой оно сеялось, и от того, по разным причинам, три доли семени погибли и только четвертая принесла плод, и то неодинаковый. В этом Господь изобразил действие своей проповеди среди Иудеев – настоящее и будущее. В одних она нисколько не нашла к себе расположения, как напр. в фарисеях; другими была принята и теперь еще держалась, но или не глубоко укоренилась в них, или не все сердце заняла собой: вот вскоре должны наступить гонения на последователей Христовых со стороны их соотечественников, такие последователи не захотят терпеть за проповедь Евангелия и оставят слово царствия; а если гонения не коснутся их, то заботы житейские подавят в них учение Божие, они не станут трудиться над душой своей и очищать ее от страстей. Сюда принадлежали весьма многие, обращающиеся теперь из народа ко Христу. После всего этого остаются немногие, в которых слово царствия будет живо и действенно, и то в разных степенях. Впрочем Господь не скрыл, что есть и другой сеятель и другое семя. В новой притче Он показал, что между добрым семенем враг человека сеет и плевелы, которые по виду похожи на пшеницу, но не могут быть пшеницей. Хозяин поля оставляет расти то и другое до жатвы, чтобы, исторгая плевелы ранее, не исторгнуть с ними и пшеницы (Матф. 12:22–30 и 36–46). Господь внушал тем, что в Его царстве еще не скоро будет это отделение доброго от злого – суд.

Потом в двух кратких притчах изобразил это постепенное, не вдруг еще раскрывающееся возрастание Его царства; в начале незаметное и по наружности незначительное, оно будет достигать своей силы постепенно и наконец обоймет собой весь мир, – это зерно горчичное, это закваска (эта притча приводятся кроме Матфея и у Луки позднее и в другой связи Лук. 13:18–21). Первая притча – о зерне горчичном – указывает более на наружное действие царства Христова, последняя – о закваске – на внутреннее. (У Евангелиста Марка мысль последней притчи раскрывается еще раздельнее 4:26).

Вот тайны царствия, сообщенные народу в притчах и без объяснения; оно дано только в кругу учеников и только на две первые. Когда ученики просили у Господа разрешения сей притчи (о семени), то Он, дав им объяснение, присовокупил прямые наставления о их Апостольском служении также в притчах, но уже знакомых (Мар. 4:21– 25,– светильник; Лук. 8:16–18). Плод слова в них должен раскрыться в собственной их проповеди, и здесь мера ревности каждого будет мерой сообщения каждому самого слова. Заключив это воззванием: имеяй уши слышати, да слышит, Господь продолжал свои наставления также в притчах (в таком виде они даны Апостолам, конечно для того, чтобы глубже могли укорениться и занять их внимание). Первые две заключали в себе мысль столько важную для Апостольского служения, что каждый из них должен быть готов на пожертвование всем, чтобы иметь участие в царствии небесном. Господь раскрыл эту мысль в двух притчах, которые тем только между собой отличаются, что одна имеет в виду людей, без предварительного искания, внезапно встретившихся с проповедью о царствии небесном, другая – людей давно и долго ищущих этого небесного сокровища (Иудеи и язычники). Для тех и других один урок – ничем не дорожить для царства Христова. Первая притча о сокровище, нечаянно найденном на поле, вторая – о жемчужине, долго отыскиваемой. Евангелист не предложил их объяснения, а может быть и сам Господь, потому что Апостолам они могли быть понятны, так как они и решились уже пожертвовать всем ради Евангелия. В новой притче Господь дал заметить Апостолам, что их проповедь должна собрать в недра одной церкви людей от всех народов, которых разбор будет уже при конце мира и будет разбор не по их происхождению, но по нравственным – добрым иди худым – свойствам. Притча эта сродна со второй, произнесенной к народу; но здесь кроме того выражалось единство церкви и разнородность ее членов по происхождению. Эта притча о неводе, напоминавшая историю призвания Симона и Андрея. Господь приложил к ней объяснение, но только относительно последнего суда.

Вот первая беседа Господа о тайнах царствия Божия, объясняющая нам сущность частных наставлений Его Апостолам в притчах! Заключая ее, Господь снова спросил их: все ли они поняли? И получив от них утвердительный ответ, Господь новой притчей дал разуметь, что, зная теперь сокровенное для народа учение о царствии небесном, они стали книжниками, но не теми книжниками, которые знают только одно старое, а книжниками в новом значении сего слова, которым известны и новые тайны Божественные: потому как запасливый хозяин, у которого есть всегда и от прошлого года и от нынешнего ⁴⁴ для совершения той или другой жертвы и приношения, никогда не затрудняется в исполнении требования закона; так должны поступать и они в своем служении, раскрывая народу в свое время известные ему тайны царствия Божия и объясняя их из старого и из нового учения. Старым, известным слушателю, они могут сближаться с его образом мыслей: новым, неизвестным расширять область его познания; старые, общие начала раскрытия духовной жизни прилагать к новым случаям, к новому служению, к новому царству Божию; из старого извлекать новое и всем пользоваться для царства Божия.

Кроме сих устных наставлений Господь учил их самими делами Своими, приготовляя их к обширнейшему служению. Не всякого желающего быть близким к Нему удостаивал Он той доверенности, какую оказывал своим избранным Апостолам; но в свою очередь Он хотел того, чтобы они вполне были преданы Ему, во всем полагались на Него, были внимательны, так сказать, ко всем мановениям Его.

Вскоре после того грозного обличения богохульствовавших фарисеев и раскрытия нового учения о царствии Божием, именно вечером того дня, когда предложены были притчи (Мар. 4:35), Господь, взяв с собой Апостолов, вознамерился переправиться на ту сторону озера Геннисаретского, в пределы Гадары, где жили уже по большей части язычники (Josеph, Antiqn. 17:11, 4), в Десятиградие (Марк. 5:1–20). Это было первое, замеченное Евангелистами, путешествие Господа к язычникам. Внешнее расположение жителей тех мест, где Господь доселе находился, было таково, что Сын человеческий не имел, где главы преклонить, у Него не было того, в чем Бог не отказал зверю и птице, своей безопасной кровли. Давно ли Он прибыл с Апостолами из путешествия; они еще не успели вкусить хлеба, как Господь вступил в разговор с фарисеями; потом следовали наставления в притчах. И вслед за этим настоящее путешествие. Пред самым отправлением Спасителя и учеников на тот берег, пришел было к ним один книжник Иудейский и стал просить Иисуса, чтобы Он дозволил ему присоединиться к Его обществу. Может быть, слово Господа о царствии небесном, даже и в своем приточном виде, возбудило в нем эту решимость, но он еще не столько был очищен от привязанности ко всему земному, чтобы не искать ничего кроме сего царствия, он мечтал в Иисусе найти Мессию такого, какого чаяла тогда большая часть Иудеев. Поэтому Господь не принял его к числу своих книжников, указав на свое настоящее положение.

Отправились, – это было ночью; с ними пошли было и другие суда (Марк. 4:36). Господь, утомленный трудами протекшего дня, заснул. Не имевший где приклонить главы на земле, нашел Себе приют на корме лодки, среди сообщества близких своих учеников. Смутные обстоятельства того дня, конечно, много занимали душу Апостолов. К этому присоединилась страшная буря на озере. Искушение за искушением! Господь мало по малу приучал их к трудам и опасностям их служения и к упованию на Его любовь и всемогущество. Прочие лодки были в не меньшей опасности, или разметаны ветром (что были при этом посторонние, на это указывает Матфей – 8:27: человецы же…). Волны так усилились, что грозили залить их лодку, Господь спал глубоким сном, – они решились разбудить Иисуса. Наставник, наставник, – мы погибаем! Господь, пробудившись от сна, тотчас дал заметить им, как недостойно их это малодушие и маловерие: как могли они подумать, что погибнет Тот, Который творил пред ними столько чудес? Если же Он не погибнет, то нечего бояться и им. И потом, не уча их, как искуснее править против волн, не показывая никаких других обыкновенных способов к спасению от погибели, всемогущим словом Своим Он воспретил ветру возмущать море и морю повелел немедленно утихнуть (то и другое вдруг укрощается для того, что после сильного ветра море само собой не вдруг еще могло успокоиться). К изумлению Апостолов, к изумлению прочих свидетелей этого чуда, – вдруг настала на море глубокая тишина. Благое вразумление Апостолам на будущее время. С Иисусом нечего бояться, хотя бы Он и казался спящим, долго не подающим помощи.

Вышедши на берег в недальнем расстоянии от Гадары, встретили они здесь двух бесноватых, из которых один был особенно ужасен. На нем не было одежды. Его не держали никакие цепи. Жил он в погребальных пещерах по близости берега: беспокоил проходящих, в припадках бился сам о камни. Бесноватые узнали Господа, едва вступил Он на эту землю, и прибежали к Нему. Господь спросил одного из них, как имя духа, живущего в нем? Тот отвечал: легион, потому что нас много. И потом все они, признавая Его власть, просили не посылать их в бездну, но позволить им войти в пасущееся тут стадо свиней. Господь дозволил, стадо – голов тысячи две – бросилось в озеро и перетонуло. Когда слух об этом происшествии чрез пастухов дошел до жителей города, они немедленно просили Господа удалиться от них. Господь исполнил эту их просьбу, но оставил провозвестником милости Божией того самого человека, который был одержим легионом духов. Да! В других случаях Сам Господь требовал от своих последователей, чтобы они, оставив дома, семейство, все, последовали за Ним: теперь воспрещает исцеленному. В других случаях повелевает молчать об исцелении: теперь велит проповедать.

Что же все это значило? Для чего Господь предпринимал путь сюда? Ужели только для исцеления двух бесноватых, – для того, чтобы лишить город 2000 животных? Что значит это различие в образе действия в отношении к исцеленному бесноватому? И это событие – притча, т. е., имеет значение притчи, хотя и несомненна его достоверность историческая. Не стоит ли это исцеление одержимого легионом духов в стране полуязыческой в соответствии с историей исцеления того бесноватого глухого и немого в Капернауме, которое случилось, может быть, не далее, как в предшествующий день? Ежели Капернаумский бесноватый, глухой, немой, и слепой принят Господом, как символ упорных Иудеев, его исцеление – как символ целительных действий Господа среди Иудеев, то бесноватый Гадаринский, исцеленный на другой день после Капернаумского, кажется, может быть рассматриваем, как символ будущего обращения от области сатанины язычников, среди которых Он Сам не будет проповедывать, но пошлет им проповедников. Не так ли пророк Иеремия должен был положить пояс свой в землю при реке Евфрате и потом снова отправиться туда узнать, что стало с его поясом (Иерем. 13)? Приняв притчу за форму для сообщения тайн народу, Господь по тому же самому действиям Своим мог дать на время особенное значение, кроме исторического. С этим соглашается и то, что исцеление сих двух бесноватых разделяется только притчами о царствие небесном, где дано было разуметь и о проповеди среди язычников. Вот почему, может быть Господь и не повелел молчать исцеленному, но проповедывать; это уже не между Иудеями, но между язычниками. Гадаринский бесноватый – образ мира языческого; в нем не семь, а целый легион духов; но и те, едва приближается к ним Иисус, Ему уступают свою область, идут в бездну. Предвестие для учеников. Но и не ограничиваясь этим, заметим, что в этом опыте исцеления бесноватого, возбудившем неудовольствие жителей Гадаринских, в самих словах бесов: что ты пришел мучить нас прежде времени, можно видеть опытное опровержение той мысли, будто Господь изгонял духов по согласию с ними. Истреблением целого стада оправдывалось уверение бесноватого, что в нем был легион бесов, а этим подтверждалась опять мысль о независимом противодействии Господа области темной и Его великое могущество. Между тем при известности, какой пользовался бесноватый Гадаринский, слух об этом происшествии мог достигнуть и до Галилеи. Потеря стада вознаграждалась дарованием проповедника; чудо вида грозного придавало силу слову удостоенного милости Божией. Самое истребление стада может стоять наряду с другими тяжкими действиями Промысла, как напр. моровые язвы. Можно даже сказать, что Сын человеческий имел нужду раскрыть людям и Свой грозный характер. Явившись на землю не для суда, не оказывал сего во время земной своей жизни; особенно не хотел сего допустить между соотечественниками: таким образом Он выбрал страну языческую, выбрал животное, ненавистное Иудеям, воспользовался случаем встречи с бесноватым, чтобы оправдать угрозу фарисеям о наказании их за упорство, произнесенную по поводу хулы их на тоже самое действие, – целение бесноватых, и возвещенную в сравнении с положением человека, одержимого множеством крепких духов (Матф. 12:43–45).

Между тем как Господь путешествовал в пределы Гадаринские, народ, собравшийся в Капернаум, не оставлял города, но дождался Его возвращения. Особенную нужду в Нем имел архисинагог Иаир, у которого была больна дочь. Когда Господь возвратился в Капернаум, Иаир обратился к Нему с просьбой избавить от смерти его дочь, которая была отчаянно больна. Нам известно, что Господь в Капернауме не в первый раз оказывал милость; – он оказал милость царедворцу, исцелив сына его; бывши в Кане, исцелил раба сотникова. Таким образом довольно значительных лиц уже пользовалось Его милостями. Промысл устроил, что и архисинагог возымел нужду в Нем. Но таков ли он был по вере, как другие, коим Господь оказал милость? Обь этом можно судить по его просьбе: дщи моя, говорил он, на кончине есть, да пришед, возложиши на ню руце, яко да спасется (Мар. 5:23). Из этих слов видно, что его вера была ниже веры сотниковой, поскольку сотник, прося Господа, считал достаточным одного слова для исцеления его раба; не на одной степени он стоит и с царедворцем, хотя оба они считали необходимым Его личное присутствие, поскольку Иисус в то время, когда просил Его царедворец, известен был только по одному чуду совершенному в Кане, но когда просил архисинагог, то Он прославился многими чудесами; царедворец был язычник, а архисинагог Иудей; от Иаира посему надлежало ожидать более веры. Но Господь, который по словам Исаии, и трости надломленной не сокрушит и льна дымящегося не угасит, малую искру веры старался обратить в пламя. Несмотря на слабость веры, Господь не отказался идти и, оставив всех, идет; на пути Его теснит народ; все больные стараются прикоснуться к одеждам Его; вместе с прочими прикасается кровоточивая и, получивши исцеление, думает скрыться. Иисус вместо того, чтобы спешить к больной, останавливается, обращается к народу и спрашивает: кто прикоснулся ко Мне, ибо Я чувствую силу исшедшую из Меня, – ищет взором и – вот женщина, уверившись, что не может укрыться от Него, падает к ногам Его и объявляет всю истину. Иисус одобряет веру ее и говорит: дерзай дщи, вера твоя спасе тя. Для чего все это было? Ужели искал славы Тот, Кто запрещал бесноватым разглашать о Себе? Это сделал Спаситель для того, чтобы укрепить веру Иаира. Этим Он как бы говорил Иаиру: видишь ли эту женщину? Она 12 лет страдала кровотечением, расточила все имение врачам и при всем этом не получила никакой пользы, теперь же исцелилась от одного прикосновения к Моим ризам. Ее исцелила вера, с которой она прикоснулась к краю Моей одежды. Смотри на это и сам утверждайся в вере. В самом деле, едва Господь произнес эти слова, как пришли с вестью к Иаиру, что дочь его умерла. Но Иисус ободряет его, говоря: не бойся, но веруй, что могу воскресить ее. Приходит в дом; дом наполнен смятением. Такое зрелище могло быть опасно для веры. Господь уверяет, что девица не умерла, но спит; над Ним смеются; Он всех изгоняет вон и, оставшись один с родителями и с некоторыми из учеников, берет девицу за руку и возглашает: девица встань, – и девица воскресла: родители в изумлении получают вместе с дочерью заповедь молчать. Цель молчания заключалась в опасности со стороны фарисеев и безрассудных движений народа. И вот из этих-то частных, временных обстоятельств только и можно объяснить, почему Господь то объявлял о Себе публично, то скрывался; здесь велел молчать, но исцеление кровоточивой возвестил публично, и когда был на той стороне озера Геннисаретского и исцелил бесноватых, то сам велел о Себе проповедывать.

Все это объясняется из частных обстоятельств и лиц, среди коих Он действовал. Везде Он применяется к частным нуждам людей. Все это без сомнения могло быть полезно для апостолов; из этого они сами могли научиться, как должны применяться к людям, среди которых они будут действовать. Господь видел нужду познакомить их с обязанностями и трудностями их служения. Довольно Он показал им, как они должны сообразоваться с расположениями людей, чтобы успешнее действовать. Но опытное приложение имело для них больше пользы. Конечно они еще не вполне были способны к апостольскому служению; для них еще много было непонятного; но теперь и проповедь их должна ограничиваться немногим – не более, как возвещением того, что приблизилось царствие Божие, с чего начали свою проповедь и Иоанн и Иисус. Для подкреплений этой проповеди Господь снабдил их силой исцелять недуги. Это было символическим знамением того, что Спаситель уже пришел. Припомним себе, что когда пришли ученики Иоанна с вопросом, то Спаситель указал на свои чудеса. Снабдивши этой силой чудотворения апостолов, Господь требовал, чтобы они отложили всякую заботливость о приготовлениях к путешествию; им не нужно ни сумы, ни другой одежды· ни денег; все они найдут у тех, коим будут проповедывать. Да и не нужно им лишнего иметь при себе, потому что Он послал их не далее, как в города своих соотечественников и притом только в те, в коих Он Сам не был. Среди язычников, среди Самарян они не могли еще теперь действовать. Отправляя их, Господь дал им наставление. Им сказано, что Божественные дары они должны расточать безмездно. Как Сам Он ничем не пользовался, так хотел, чтобы и ученики действовали. Как Бог действует, не принимая ничего от людей, так и они должны совершать служение Божие. Потом, вступая в село не прямо обращайтесь с проповедью ко всякому встречному, но осведомляйтесь, кто достоин; когда найдете, то остановитесь у него и отсюда распространяйте проповедь. Всякому благодетельствующему им Господь обещает благодать и мир, а отвергающему грозит судом страшнее Содомского и Гоморрского. Где были апостолы на проповеди и сколько времени, это не определено; но время разлучения не могло быть продолжительно, Спаситель не всех послал в одно место, но по парно, потому они могли действовать в шести местах, кои сам не проходил, а таких мест не много оставалось не только в Галилее, но и в Иудее. Даже вероятно, что им назначено срочное время для возвращения, поскольку мы видим, что возвратились в одно время и если бы не было назначено время, то они пришли бы один – ранее, другой позже.

Апостолы возвратились к Иисусу пред пасхой (третьей). Вероятно, в их отсутствие пришли к Нему ученики Иоанновы с вестью о кончине своего учителя. В то же время стала разглашаться молва, что в Иисусе восстал Иоанн (из этого самого видно, что Иоанн уже умер). Сам Ирод, правитель Галилеи, верил или не верил ей, но хотел ближе познакомиться с Иисусом. Между тем народ, отправляясь из всех городов на приближающийся праздник в Иерусалим, с распространением проповеди об Иисусе и, по кончине Иоанна, усиливший свое внимание и уважение к Иисусу, собирался к Нему день ото дня в большем количестве. Сам Господь не намерен был идти в Иерусалим: не у прииде время Его (Иоан. 7:6, 8). И так теперь Господь по слухам о желании Ирода и для успокоения своих учеников положил отправиться вместе с ними в уединенное место – Вифсаиду, лежащую по ту сторону озера Галилейского. Город этот в области Гаваонитской принадлежал не Ироду Антипе, а брату его Филиппу (Лук. 9:10).

Переправились чрез озеро. Народ за Ним по берегу. Видя, что уклонение напрасно, Господь обратился к народу с учением о царствии небесном и милосердо целил болящих. День уже проходил, но народ Его не оставлял, между тем оставался без пищи. Господь сжалился: и пять хлебов и две рыбы насытили пять тысяч слушателей от щедрого Его благословения, – и каждый из апостолов собрал еще по кошнице остатков. Это напоминало манну в пустыне и другие подобные чудеса Ветхого Завета. Народ в изумлении при таком чуде признает Его за пророка, обещанного Моисеем и хочет поставить Иисуса царем. Но он удаляется один на гору и молится там, а ученикам велит одним отправиться обратно на тот берег. Таким образом народ остается без исполнения своего желания.

Между тем ученики на море ночью подверглись жестокой буре. Господь не забыл их; оставив молитву, пошел к ним на помощь; дошел до моря: вступил Он на волны и стопы Его не утопали. Ученики, увидев Его шествующего, почли за привидение и только голос Его: это Я, не бойтесь – ободрил их, – на этот раз они не так малодушны, как в прежнюю бурю, – Петр, с позволения Господа, сам вступил на море, чтобы встретить приближающегося Господа, но не выдержал добровольного испытания. Побежденный маловерием едва не утонул, но получил помощь от Спасителя. Господь взошел на судно; немедленно оно пристало к берегу и Господь таким образом прибыл снова в Капернаум. Столько великих чудес столпилось в этом кратком промежутке времени! Они были для учеников подкреплением их веры в Господа в тогдашнее смутное время, и служили приготовлением к новым истинам, которые должны были услышать от Него ученики и посторонние.

На другой день, народ, не нашедши на том месте, где совершено было чудо насыщения, чудотворца и учеников Его, и сам возвратился в Капернаум. Господь был тогда уже в синагоге Капернаумской. – Встретившись здесь с Ним, свидетели вчерашнего чуда недоумевали, как Он прибыл сюда, зная, что Он не отправлялся вместе с учениками и желали это знать от Него. Это было поводом к великой беседе Спасителя об истинном хлебе жизни, который дает Он людям в пищу.

Приближалось время страданий. От наступающей пасхи оставался один только год до Его смерти, которую Он готовился принести за мир. Господь хотел приготовить к тому учеников заблаговременно. Тогда как народ думал уже поставить Его царем т. е. объявить Мессией: Мессия спешит раскрыть, что Ему предстоит другое дело и другая будущность.

Круг лиц, среди которых Господь, произнес эту беседу, состоял по большей части из людей возвратившихся с того берега и питавшихся чудесным хлебом (ст. 26). Между ними были и апостолы. В первых вообще можно было замечать недостаток чистоты в расположении и наклонность более к чувственному, нежели духовному, – потому что многие оставили Господа; впрочем, соображая дальнейший ход беседы, нельзя принимать всех за людей совершенно грубых, неспособных понимать ничего, кроме чувственного: а) (ст. 34) они просят у Господа, чтобы Он всегда давал им хлеб, сходящий с небеси, вероятно разумея под этим учение: б) из ст. 60, 64, 66 видно, что много было здесь учеников Господа, доселе сопутствовавших Ему вместе с народом. – Мысль о вчерашнем намерении провозгласить Иисуса Христа царем – Мессией не оставляла их совсем и теперь, но выражалась в самом желании знать, как Он прибыл в Капернаум. Эта мысль показывала в них расположение к Иисусу, но какое, как оно достойно Иисуса, этого они сами не знали и не думали об этом.

На вопрос: как ты очутился здесь? Господь не хотел давать ответа, удовлетворять суетному любопытству. Он хотел обратить внимание спрашивавших Его лучше на то, по какому расположению они оказывают такую привязанность к Нему? Что заставляет их искать Его, принимать в Нем участие? Раскрывая им глаза на самих себя, говорит: не в том дело, как Я здесь, а в том, почему вам нужно это знать, почему такое участие во Мне принимаете. Вы ищете Меня потому, что Я вчера накормил вас. (Признают Мессией по сходству вчерашнего чуда с их ожиданиями. – Многие были, может быть, из бедных). Не та сила Божия, которой пять хлебов умножены для напитания пяти тысяч людей, а самое это насыщение и надежда на такие чудесные пособия, мечты чувственные о Мессии и Его царстве привлекают вас теперь ко Мне. Но этого недостаточно. Старайтесь не о пище тленной. Надобно, чтобы вы чувствовали голод и к другой пище и старались об удовлетворении его; стремились к жизни вечной и искали такой пищи, которая дает жизнь вечную, – и превращаясь в вас в сок и кровь вашего существа, превращала бы все существо ваше в свое вечное существо. Вот о чем надобно подумать. И ежели вы чувствуете такой голод и хотите такой пищи, то Сын человеческий готов вам дать ее. Для того, чтобы открыть вам источник сей жизни, Отец дал Ему совершать и эти наружные чудеса: они суть печать Отца – и только печать, свидетельство, а не то самое, что Отец хотел бы вам дать.

Выслушав сие требование, Иудеи спросили: что же нам делать, чтобы дела наши были угодны Богу? Они, может быть, думали, не возложит ли на них Господь каких-нибудь заповедей, как другие законоучители. Господь отвечал: никакого другого дела от вас не требуется, кроме того, чтобы вы веровали в Того, Кого послал Отец. Ваша теперешняя привязанность не есть еще плод веры, но, как Я уже изъяснил вам, плод других расположений. Итак нужна от вас одна вера в то, что Я послан от Бога, и полная Мне преданность.

Те ли же самые очевидцы чуда, с которыми говорит Господь доселе, но люди чувственные, которых одно такое чудо легко могло воспламенить к желанию таких же и других, – или другие посетители синагоги, не бывшие с Ним на той стороне озера, – только слышав это требование веры и только одной веры, стали сами с своей стороны требовать новых еще больших чудес и даже прямо указали на то, что Моисей, прообразовавший собою Мессию, в течение 40 лет сообщал своему народу манну, хлеб с небеси. От самого Мессии они считали себе в праве ожидать еще большего чуда. На это требование Господь сказал: что указывать здесь на Моисея? не Моисей давал этот хлеб, а Отец. И то, что Он давал тогда народу, не было истинным хлебом небеси. – Но теперь, прибавил Господь, Тот же Самый Господь дает вам истинный хлеб с небеси. – Хлеб Божий есть такой хлеб, который сходит с небеси и дает жизнь миру. А такой именно хлеб и дает теперь Отец.

Хорошо, отвечали Иудеи, подавай же Ты нам всегда такой хлеб, прося более того, чего сами ясно не понимали, как Самарянка, прося живой воды.

Хотите? – Этот хлеб жизни – Я Сам. Разумеется, вкушать сей хлеб можно только верой. Итак видите, вы приходите опять к тому же заключению, что вам для получения жизни надобно веровать в Меня: сами вы желаете вкушать хлеб жизни: а этот хлеб жизни – сходящий с небеси и дающий жизнь миру, – Я Сам, и вкушать Его можно верой.

Иудеи не думали придти к такому заключению. Без подтверждения новыми чудесами не хотелось им признать в Иисусе такое высокое достоинство. В Галилее говорили, что Иосиф и Мария были его родители. Как с этим согласить мысль о Его происхождении с неба? В основании же такого сомнения лежало то, что в них вообще не доставало духовного влечения к Иисусу, как заметил Господь еще вначале этой беседы. В них не было возбуждено истинного стремления к жизни вечной и блаженству в Боге.

Еще Иудеи ничего не отвечали Ему на эти слова Его: Я есмь хлеб жизни, но Господь давая разуметь, что Ему известны их тайные мысли, продолжал: Я знал, что вы не расположены этому верить и уже заметил вам об этом. Что же? теперь не Я виною, что не могу вас сделать участниками жизни вечной, т. е. Моего царства. В ком возбуждено влечение духовное, того Отец приводит ко Мне, и кто приходит ко Мне, тому Я не дам погибнуть: Я строго исполняю волю Отца Моего.

Слыша это, Иудеи стала явно роптать на то, что Иисус назвал Себя хлебом сшедшим с небеси.

Не ропщите, отвечал Господь. Вы еще не приведены ко Мне Отцем. У пророков написано, что все будут научены Богом. Вы еще не вошли в число наученных Богом. А кто привлечен Отцем и приходит ко Мне, тому Я точно дам жизнь, – Я воскрешу Его в последний день (потому имею право называть Себя хлебом сшедшим с небеси, Хлебом Божиим). Впрочем не так это должно понимать, будто кто может почерпать свои наставления от Отца мимо Сына. Нет: никто не видел Отца, кроме Сына и только Сын может сообщать истинное познание об Отце. Слово, которым учит Отец чрез Сына, заключается в чудесах.

После того Господь начинает снова раскрывать, что так как чрез Него только и можно войти в общение с Отцем, в причастие жизни вечной, то и следует, что Он и есть хлеб жизни вечной.

Вкушавшие манну, говорил Он, все умирали. Но Я есмь хлеб живый, подающий жизнь вечную. И потому ядущий хлеб сей будет жив во век.

Доселе Господь под именем хлеба разумел Свое учение, которое верующему доставляет жизнь вечную, как Он раскрывал прежде и в Иерусалиме (Иоан. 5:24): слушаяй словесе Моего и веруяй пославшему Мя имать живот вечный. Теперь прибавляет еще нечто особенное, более соответствующее понятию о хлебе небесном: и хлеб, его же Аз дам, плоть Моя есть, юже Аз дам за живот мира. Это хлеб, который Сам Он готовится дать верующим, хлеб, принесенный Им – (кому? конечно – Отцу) за жизнь целого мира: тогда как о прежнем хлебе Он говорил: Отец мой дает вам хлеб истинный (ст. 32).

Здесь с одной стороны Он представляет плоть Свою, человечество Свое, приносимое как жертву искупительную за мир: с другой – как пищу, дающую верующим живот вечный: подобно как в скинии и храме были хлебы предложения, которые приносились как жертва Богу и которые потом предоставлялись в пищу священникам.

Иудеи вступают в спор между собой (не с Иисусом): как можно дать есть плоть свою людям?

Господь еще определеннее выражает сказанное о Своей плоти. «Нечего в этом сомневаться и нечего перетолковывать. Это именно так, как Я сказал: хлеб жизни есть плоть Моя. Следовательно, кто хочет иметь жизнь вечную, тот должен вкусить от плоти Моей и от крови Моей. Ежели не будет есть плоти Сына человеческого и пить крови Его, то не будет иметь в себе жизни. А каким образом вкушающий плоти Моей и крови Моей становится причастником жизни вечной, это объясняется из того, что ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь пребывает во Мне и Я в нем. Т. е. его существо срастворяется с Моим и проникается Им. А Я имею жизнь в Себе от Отца. И Моя жизнь переходит в него. Он не умирает, Я воскрешу его в последний день. Плоть Моя в нем не должна оставаться мертвой. Итак, заключает Господь, вот тот хлеб истинный, сшедший с небеси и дающий жизнь – плоть Моя».

Не довольно того, что Иудеи, мало знакомые с образом наставлений Господних, многие даже из учеников Его соблазнились, относя слова Его к физическому употреблению в пищу настоящей Его плоти и крови, которую видели пред собой. Одни прямо говорили Ему, как это странно слышать такие слова, другие держали эти мысли тайно.

Господь, разумея их тайны сердечные, прибавил в дополнение к Своей беседе: «что же, если увидите Сына человеческого восходящего туда, где был прежде? Т. е. соблазняться этими словами нечего. Сын человеческий взойдет на небеса, где был прежде (как хлеб сшедший с небеси): тогда нельзя будет употреблять в пищу эту плоть Мою, которую вы видите (но прославленную, духовную). Сим устраняется всякий соблазн, если бы только была у вас для сего вера. Дух животворит, плоть (не сказал – Моя) не пользует ни мало. (Не будьте плотяны; возвышайтесь к духовному). Слова Мои суть дух и живот.

Несмотря на это объяснение, многие из учеников Иисуса после этой беседы оставили Его. Видно, они были из числа тех, которых Господь не считал приведенными к Нему от Отца. Но данные Ему от Отца (по молитве Лук. 6:12) остались при Нем. Господь, искушая их, спросил, не хотят ли и они оставить Его? – Куда же мы пойдем, сказал Петр, если оставим Тебя? Нет, не отойдем от Тебя: у Тебя глаголы жизни вечной. Мы веруем и точно знаем, что Ты Христос, Сын Бога живого.

Так, сказал Господь с намерением обратить их внимание на самих себя: но и между вами есть диавол. – Говоря о приближающемся своем страдании, Господь видел и то, кто будет виной Его смерти. Скрывал ли уже предатель сбой богоубийственный замысел, или Господь видел только семя его в душе Иуды, во всяком случае это замечание было предостережением для него, которым мог он воспользоваться, чтобы переменить свое расположение, как вор, видя опасность быть открытым, бросает похищенное. – Примечательно и то, что первая еще тайна обличения предателя совпадает с отпадением многих других учеников от Господа по случаю сей беседы.

Это было пред пасхой. На празднике пасхи и потом пятидесятницы мы не видим Спасителя в Иерусалиме. Он приходит сюда только во время праздника кущей и это был последний великий праздник, который Он совершил вместе с своим народом. А до сего времени мы видим Его большей частью на северных пределах Галилеи.

Но фарисеи иерусалимские ⁴⁵ никогда не оставляли своего наблюдения за Ним. Не видав Его в Иерусалиме, они пришли в Галилею. Встретив Его вместе с учениками, они возобновили прежнее осуждение учеников Его в несоблюдении преданий старцев. Случаем к сему было то, что ученики принимались за пищу, не умыв рук. – По правилам благочестия фарисейского пред принятием пищи и после стола – непременно должно было мыть руки. В Талмуде определено, какой меры воды для этого достаточно, как мыть, когда именно, в каком порядке, если число присутствующих превышает пять или не превышает его. (Принадлежавшие к секте Ессеев пред столом погружались в воду. Иос. Флавий). Этим правилам приписывалась такая важность, что за несоблюдение их Синедрион подвергал отлучению. Указывая на поступок учеников, фарисеи конечно хотели представить Спасителю правило об умовении рук в связи с прочими преданиями и, возводя обвинение от частного действия к неуважению преданий вообще, может быть хотели слышать Его собственное мнение о важности предания. По крайней мере к тому ведет ответа Господа. По понятиям Талмуда, предания старцев важнее, чем слова пророков, даже лучше, чем слова закона, потому что в законе есть важное и неважное, а слова старцев все важны. Им должно следовать беспрекословно. – В Талмуде есть притча: послал царь двух друзей своих в одну область свою с повелениями и об одном так написал: если он не предъявит вам перстня моего, не верьте ему; а о другом так: хотя бы он не показал вам перстня моего, верьте ему. Это – пророки и старцы. О пророках написано: аще восстанет в тебе пророк... и даст тебе знамение или чудо (Втор. 13:1), а о старцах: и сотвориши по словеси, еже возвестят ти от места, еже изберет Господь Бог (17:10).

Вопрос был предложен в присутствии народа. Господь, не обращая внимания на сей частный случай, стал говорить о важности преданий: «между вашими преданиями есть такие, которыя противны закону Божию». При этом Господь указал на правило старцев о корване, вследствие которого Иудеи под предлогом благочестия дозволяли себе нарушать первую из заповедей десятословия, относящуюся до ближних ( Чти отца твоего – пропитывай с евр.).

Указав на сие противоречие закону, Господь заключил ответ свой общим замечанием о характере благочестия фарисейского, прилагая к ним слова пророка Исаии о людях, чтущих Бога только своими устами, но не сердцем.

Потом, приспособительно к случаю, извлекая отсюда общую мысль, что истинной чистоты надлежит искать не в соблюдении (одних) каких бы то ни было внешних правил, но в очищении сердца от всего противного закону Божию, предложил ее народу в виде краткой притчи: не входящее во уста сквернит человека, но исходящее из уст, то сквернит человека, – и сказав сие прибавил: слушайте и разумейте. (Образ притчи заимствован от предмета беседы и, может быть, есть собственно ответ на возражение фарисеев; так как, по их понятиям, человек, вкушающий пищу неумытыми руками, самим вкушением подвергался нечистоте).

Фарисеи не могли быть довольны и указанием на противоречие преданий закону Божию, еще более тем, что Господь прямо назвал их благочестие лицемерием. Новым случаем к неудовольствию на Иисуса было последнее Его изречение, которое они могли распространить и вообще на законы о пище. Но Господь не продолжал далее беседы и вышел от народа.

Защищенные Господом ученики заметили это оскорбление в фарисеях. И еще сохраняя, может быть, уважение к прежним правилам своим и зная, какую важность имели в народе все собственно иерусалимские книжники, они довели до сведения своего наставника, что фарисеи Его словами соблазнились. Но Он продолжал говорить в приточном виде, дав разуметь ученикам Своим, что этим обеспокоиваться нет нужды. Им известна была уже притча о добром семени и плевелах, всеянных между ними врагом. Припоминая эту притчу, Господь сказал: всякое растение, которое не Отец Мой насадил, но враг – диавол – будет искоренено. Суд Божий ожидает и этих мнимых руководителей народа. Оставьте их: они слепые – вожди слепых, которые могут привести своих руководимых к погибели.

Что же однако значило загадочное изречение: не входящее во уста? Уничтожает ли оно законы Моисеевы о различии пищи и о дозволительных и недозволительных яствах, или нет? Если уничтожает, то как его согласить с тем уважением к закону, на основании которого Господь отверг предание о корване? Если не уничтожает, то как его понимать? Ученики не умели себе разрешить сего; обратились к Господу. Петр просил объяснить им притчу сию.

Господь, изъявив удивление на их непонятливость, сказал, что пища сама по себе, как вещь внешняя, внутренней, нравственной нечистоты произвести не может. (Впрочем это не значит того, что всякий род пищи для человека безразличен. Коль скоро есть на то Божественные законы, то доколе они не отменены, принятие пищи противной закону, будет осквернять человека, поскольку происходит от сердца, не уважающего закон и угождающего плоти). Другая половина притчи говорит о том, что источник нравственной нечистоты заключается в сердце человека и что, следовательно, желающим сохранить чистоту пред Богом надлежит очищать свое сердце.

Господь не коснулся законов о дозволительных и недозволительных видах пищи, которые должны были прекратиться вместе с отменением всего ветхозаветного устройства по утверждении Нового Завета между Богом и людьми, и утверждении закона духовного в сердцах нового Израиля. Но тем не менее открыл ученикам, что те законы, как внешние, и теперь далеко ниже внутренних.

Вскоре Господь отсюда перешел на северо-западные пределы Галилеи к Тиру и Сидону, и здесь на пределах языческого мира, из среды отверженного Богом племени – Хананеев показал ученикам женщину, достойную занять место в Его царстве. Господь не занимался Сам проповедью у языческих народов, не дозволял сего и ученикам своим при первом отправлении их на проповедь, не оставлял однако же показывать ученикам своим между ними героев веры: мы знаем уже сотника Капернаумского. Подобной ему по вере является теперь Хананеянка. Она просила Господа, называя Его сыном Давидовым, т. е. Мессией, об исцелении своей дочери, одержимой злым духом. Господь, удалившись сюда с тем, чтобы провести несколько времени в неизвестности, долго ничего не отвечал ей, так что за нее уже заступились апостолы. Господь и им отказал; но сей отказ послужил только к тому, чтобы раскрыть во всей силе ее веру и смирение, – и Господь изгнал духа из ее дочери, находившейся в своем доме. Жестоки кажутся слова в устах Кроткого Учителя: не добро отъяти хлеба чадом и поврещи псом. – Но это – иносказательная речь, которая значила не более как то, что при настоящем порядке дел посторонние Ему не могут пользоваться теми благами, какие принес с Собой Мессия, что они еще вне Его царства, не чада Божии. И хотя слова сии кажутся так суровыми, но женщина конечно могла приметить любовь в самом тоне, с каким сделан отказ; почему, не отступилась, но, сознав себя, в смирении, действительно недостойной одинаковых прав с чадами в царстве Мессии, просила себе места не за трапезой вместе с Ним в Его царстве, но только крупиц.

Не могши укрыться и здесь, Господь переходит с учениками своими в северо-восточные пределы Галилеи к озеру Геннисаретскому. Но куда ни приходит, везде уже Его знают и как скоро узнают, приносят к Нему больных: Он не может отпускать их без исцеления. Народ жаждет слышать Его слова: Он не может молчать. Таким образом везде собираются вокруг Него и Ему оставалось только чаще переменять Свое местопребывание и удерживать в народе молву о чудесах Его. Сами исцеления Его получают какой-то особенный характер. Привели к Нему глухого косноязычного. Он не вдруг исцелил его словом или возложением руки, как в других случаях. Но сперва отвел его от народа в сторону; потом вероятно в присутствии только тех, которые его привели (Мар. 7:36), вложил персты Свой в уши его и, плюнув, коснулся языка его, воззвал к Отцу Своему Небесному, сказав: Еффафа. И когда с сим словом больной стал слышать и говорить, Господь запретил разглашать об этом.

В заключение Своего пребывания после многих наставлений, которые слушал от Него народ со всем усердием, не отходя от Него по нескольку дней, Господь предложил ему и телесное угощение. Семь хлебов и несколько рыб, умноженные Его благословением, насытили до четырех тысяч человек, кроме женщин и детей, и ученики собрали еще избытков по числу разделенных хлебов семь кошниц.

По совершении сего чуда, Господь немедленно удалился из сего места и чрез озеро отправился на другой берег, в пределы Магдалы. Здесь встреченный от фарисеев и саддукеев искусительным требованием, Он пробыл (как видно из Мар. 8:10,13) весьма недолго. Снова вступил на море. После некоторого пребывания в пустыне (на что указывает мысль учеников, что не взяли хлебов) является в Вифсаиде.

Требование фарисеев состояло в том, чтобы Он явил им знамение с небеси в засвидетельствование своего посланничества от Бога. Знамений и чудес, совершенных Им на земле, они не хотели считать для сего достаточными. Но Господь заметив им, что если бы они с такой же внимательностью наблюдали все, что совершается чрез Него и около Него, с какой замечают все изменения в атмосфере и по признакам времени умели судить о близости царства Мессии и суд над родом развращенным: то не имели бы нужды ни в каких новых знамениях ни небесных, ни земных. Впрочем, прибавил Господь, и сему роду будет знамение – знамение Ионы пророка.

А ученикам, во время отправления отсюда, по случаю сего вопроса, сказал загадочно: берегитесь вы закваски фарисейской и саддукейской, указывая на учение и лицемерие их (Мф. 16:12; Мар. 8:15; Лук. 12:1).

В Вифсаиде исцелил слепого, но так же, как прежде глухого после нескольких необыкновенных приемов и воспретил разглашать о Себе. А Сам, совершив таким образом обход по северным пределам Галилеи и возвратившись к морю, откуда (именно от Капернаума) начал свое путешествие, снова отправляется внутрь Кесарии Филипповой. Это путешествие с другими событиями, с ним соединенными, составляет заключение торжественных действий Господа в Галилее и описано у всех трех евангелистов. Между сими событиями – главное преображение Господне.

Крестившись от Иоанна в пустыне Иудейской, вступив в Свое служение торжественно в Иерусалиме, в первый праздник пасхи после крещения, около восьми месяцев потом проведши в Иудее, Господь избрал главным местом Своего действования Галилею, и вот уже истекал другой год Его здесь действования. В продолжение сего времени мы видим Его один раз в Иерусалиме, но в сердце Своем неоднократно Он имел желание собрать чад его, как кокош собирает птенцов своих и только вражда против Него властеначальников Иудейских останавливала Его доселе.

Между тем в Галилее все время проводил Он в проповедовании народу Евангелия царствия небесного, в целении недугов всякого рода и в образовании Своих апостолов. Начав с краткой проповеди Иоанновой: покайтеся, приближися бо царствие небесное, Он развил ее в обширное и всеобъемлющее учение для всех народов; изъяснил требования для желающих вступить в сие царствие и быть его членами (нагорная беседа), показал отношение закона сего царствия к закону иудейскому и преданиям старцев и раскрыл лицемерие и пустосвятство прежних мнимо-святых руководителей народа иудейского, объяснил отношение к сему царствию служения Иоаннова и служения собственного, предъизобразил открытие сего царства на земле, его судьбу, борьбу со врагами и торжество, обличал неверие, призывал к вере в Сына человеческого и Его Божественную власть и силу и таинственно указывал на Свою смерть, спасительную для целого мира. Возбуждая и укрепляя веру, творил чудеса: врачевал всякого рода болезни телесные, изгонял духов из бесноватых, воскресил умершего юношу и умершую девицу, раз укротил Он море и ветры, в другой – шел по водам, как по суше, двукратно напитал тысячи народа скудными хлебами. Приблизив к Себе в особенности 12 из Своих последователей, святым Своим примером образовывал и приготовлял их к великому служению после Себя, нарек их своими апостолами, открывал и объяснял им тайны царствия небесного, исправлял их прежние заблуждения и неправильные движения сердца, сообщил им силу чудотворений и дал им совершить примерный опыт своего будущего служения. Вот что совершал Он в Галилее.

Жители Галилеи и прочие Иудеи пришли в движение, Они собирались к Нему, чтобы слышать Его наставления, приносили к Нему своих больных, последовали за Ним в Его путешествиях. Везде говорили о Нем, как о великом пророке; одержимые духами и многие больные исповедывали Его Сыном Божиим, Мессией и один раз несколько тысяч близ озера Геннисаретского готовы были провозгласить Его своим царем, но в тоже время книжники и фарисеи, особенно иерусалимские, старались унижать Его в народе, Его жизнь, Его чудеса, Его учеников; искушали Его вопросами и требованием знамений; искали Его жизни при помощи Иродиан. С другой стороны ученики Господа, хотя и многого еще не понимали в действиях и даже словах Его, особенно потому, что заражены были предрассудками иудейскими, но были привязаны к Нему всей душой, приучались повиноваться Ему беспрекословно, и более или менее начинали сознавать Божественное достоинство своего наставника, считая Его обетованным Мессией.

Вот в каком положении мы находим Господа при конце Его галилейского поприща.

Когда Он шел к Кесарии, то, обращая внимание на сие положение, Он спросил Своих учеников, за кого принимают Его, Сына человеческого в народе? Он предложил сей вопрос не по неведению (см. подоб. Марк. 8:19–20; Иоанн. 6:6), но для того, чтобы воспользоваться сим случаем к обнаружению их собственного понятия о лице Его и сообщить некоторые новые истины. Ответ на это был незатруднителен. Апостолы, близко обращаясь с народом, следовавшим за Господом и сами проповедовавшие Евангелие по городам иудейским, могли слышать различные отзывы и мнения об Иисусе. Ученики отвечали, что одни принимают Его за Иоанна Крестителя, воскресшего из мертвых; другие – за Илию, иные – за Иеремию, иные – за кого-нибудь из древних пророков (Лук. 9:8–19). Из этих отзывов открывалось, что явление Иисуса вообще признавали необычайным, но не таким, каково оно было в действительности. Из новых ли, из древних ли, только это, – думали, – не более, как воскресший или по крайней мере духовным наитием действующий в Иисусе прежний пророк, – предтеча Мессии, не сам Мессия. Откуда Мессия придет, мы не знаем, а сего знаем, откуда Он. Мессия придет во славе, а не в таком виде: вот рассуждения народные. – (Об Иеремии см. 2 Макк. 2:7, 8; 15:14; из других пророков ожидали еще и Исаию. 3Ездр. 2:18. За Иоанна Крестителя признавал Иисуса Ирод конечно с своей партией. Илии ожидали пред пришествием Мессии, утверждаясь на словах Малахии; признававших Иисуса за Мессию не было столько, чтобы на них можно было указать, как на эти отдельные партии). – За кого же признаете Меня вы? – спросил их далее Господь. – На это прежде всех отвечал Петр: Ты Христос (Мессия), Сын Бога живого. – В этом ответе кроме существенного различия в суждении о служении Иисуса (не предтеча Он, а сам Мессия), ясно выражалось знание Божественного Его происхождения, отличное от обыкновенных иудейских понятий о лице Мессии. «Сын Бога живого» – Сын Божий, Которого, по собственным словам Его, никто не мог знать, кроме Бога Отца, видел теперь Себя постигнутым верой любящего ученика. Мнения «плоти и крови», людей, погруженных в земное и собственные его предрассудки не овладели его душой: не с ними он советовался, когда спрашивал самого себя, кем он призван и кому он служит? Он внял гласу Отца в делах и словах Его Сына, верно последовал сему откровению Отца о Сыне и был уже блажен верой в Него. И Господь сказал ему: блажен ты, Симон, что не плоть и кровь открыли тебе (о Мне), но Отец Мой небесный». В воздаяние за сие и Он изрекает его новое имя в царствии своем. Скажу и Я тебе: ты Петр – не найду лучше для тебя имени, как заимствовав его от той самой истины, которая изречена устами твоими для всех, которая есть основный камень Моей церкви. Созижду Церковь Мою и врата (вся сила) адовы не преодолеют ее; созижду, буду защищать и в тоже время дам тебе ключи царства небесного (которое есть та же церковь). Итак несмотря на то, что проповедь Евангелия так мало еще понята и принята, царство небесное откроется, церковь созиждется и не разрушится; основанием ее будет истина, изреченная устами Петра: только тот, кто имеет веру во Христа, как Сына Бога живого, будет принадлежать к сему царству; зиждителем сего царства будет сам Сын, Мессия, а первым приставником его, хранителем ключей, имеющим власть отверзать и затворять в него вход – Петр.

Вера Петра была верой и прочих апостолов и что предоставлялось одному, то усвоялось и другим. Однако и теперь Господь не повелел разглашать сего признания за Мессию в народе во избежание предприятий, несогласных с Его святыми намерениями. Вместо сего открыто возвестил им в первый раз о своих страданиях и смерти в Иерусалиме, как необходимом условии к открытию сего царства. Он указал, от кого надлежит ожидать Ему смерти – от старейшин, архиереев и книжников: это все члены Синедриона. Следовательно смерть Его должна быть публичной, не тайной. Но Господь прибавил, что после трех дней или в третий день воскреснет.

Доселе Господь когда говорил о сем ученикам или народу, то говорил таинственно. Ок указал на это в первое посещение храма Иерусалимского по вступлении в свое служение ( разорите храм сей), – в речи к фарисеям, требовавшим от него знамения с небеси ( знамение Ионы пророка), – в беседе к народу в синагоге (о плоти и крови Своей). Назвал его и Иоанн Предтеча агнцем, подъемлющим на себя грехи мира. Но все это учеников не приготовило еще слышать такое прямое возвещение о страданиях и смерти Того, Кого они сейчас исповедали Мессией. Они верили вместе с прочими Иудеями, что Христос пребывает во веки (Иоан. 12:34). В особенности Петр, более других горячий и живой и более других возвышенный теперь Господом, считал теперь вправе сказать Ему, что ежели и есть в нерасположении врагов Его что-нибудь неприятное, все однако же такие опасения чрезмерны. Взявши особо своего Наставника, он стал говорить Ему: не будет этого с Тобою, Господи, и слова его казалось могли находить себе подкрепление в силе знамений и чудес, которые были чрезвычайны и которых только и требовали враги Его. Петр по откровению Отца знал и не ошибался в том, что было ему открыто; но не знал и легко мог ошибиться в том, что ему не было открыто. Он рассуждал по-человечески. Таким образом в словах Петра повторилось второе из искусительных предложений в пустыне иорданской: аще Сын еси Божий, верзися долу... Господь отверг сей соблазн с такой же силой и необыкновенностью, с какой отразил Он слова искусителя в пустыне: иди за мною сатана. Ты мыслишь человеческое, прибавил Он, а не Божие. Ты не думаешь, что все сие предусмотрено и предустроено Самим Отцем Моим, хотя и должно совершиться без всякого стеснения свободы людей. Но так как необходимость страдания и смерти, по обстоятельствам времени и по самому естеству дела, должна была распространиться и на последователей Христовых, если не всегда в действительном значении, то всегда в духовном, между тем мысль о страдании и смерти могла казаться странной и несовместной с представлением о царстве Христове и не одному Петру; то Господь, оставляя речь о Себе, и обращаясь к окружающим Его Апостолам и посторонним, вслух всех объявил: кто хочет идти за Ним, тот пусть отвергнется Себя и возьмет крест свой и тогда уже идет за Ним. Кто этого постыдится, того постыдится и Сын человеческий, когда придет в славе Своей и Отчей и св. ангелов.

В сих словах Господь прибавил новую черту к пророческому изображению своих страданий (крест), с другой стороны в подкрепление грядущих по Нем Он возвестил новое явление свое во славе на земле. Присовокупив, что царствие Божие вскоре откроется на земле, Он сказал: некоторые из стоящих здесь еще не вкусят смерти ⁴⁶, как увидят царствие Божие в силе (теперь оно еще не в силе).

Все это только более служит к подтверждению сказанного Господом о Самом Себе, что ему нужно страдать и умереть. Нельзя было не верить этому, но и не легко было отказаться от общего народного мнения о Мессии, с которым такие страдания были вовсе несообразны. Итак беседа сия глубоко должна была пасть на сердце особенно ближайших Господу апостолов, которые с большой горячностью и любовью разделяли нетерпеливое желание видеть Иисуса в славе, в откровении Его царства на земле.

Чтобы беседа сия имела еще сильнее действие на их сердце, Господь на несколько дней предоставил их самим себе, не помогая им в разрешении их недоумений, дал испытать им в себе продолжительную борьбу веры в Него, как Сына Божия, и прежних понятий о Мессии с мыслью о Его страданиях и смерти. Наконец спустя шесть дней после этой беседы берет Он с собой на одну гору трех из своих апостолов, не объявляя никому для какой цели. Избранные были Петр и два брата – Иаков и Иоанн – первые в чине апостольском: Петр первый из апостолов, открыто исповедавший Иисуса Христом, Сыном Божиим, и всех живее принявший к сердцу слова Господа о Его страданиях, Иаков и Иоанн, которых Господь назвал сынами грома, готовые испить чашу страданий за имя Его (когда Господь объявил, чтобы всякий желающий последовать Ему, непременно взял свой крест). На горе Господь приступил к молитве; вероятно и апостолам было сказано, что и они призваны сюда для того же (подобное в саду Гефсиманском и слова св. Луки подкрепляют эту догадку (9:28). И здесь молитва пред словом Об исходе, его же хотяше скончати во Иерусалиме. Только это предварение подвига Гефсиманского). Однако же они не могли пребыть в сем подвиге столько же времени, сколько Иисус, и заснули. Вдруг пробуждает их не свет лучей солнечных, но свет славы, облекающей Иисуса. Оставили одного на молитве, – видят с Ним еще двух мужей также во свете славы – Моисея и Илию. Черты лиц их не были им известны. Лице самого Иисуса изменилось, однако же отражение славы Господней могло столько просветить их очи телесные и духовные, чтобы узнать своего Господа, Христа, Мессию и при Нем постановителя закона – Моисея и представителя пророков и предтечу Мессии – Илию. Видение было не мгновенное и они постигли не только видимое, но введены были хотя на краткое время в тайную беседу Христа с пришельцами того мира. Земные свидетели сего явления и беседы слышали с изумлением подтверждение слов Господа о страданиях так сказать из уст закона и пророков. Все сие событие столько было для них необычайно, что Петр, всегда первый в слове и в деле, в смешении всех своих ощущений и мыслей, смущенный опасностью, ожидающей Господа в Иерусалиме, и не желая лишиться блаженства, которое ощущал теперь, предлагает Господу устроить для Него и для небожителей три кущи, подлинно не зная сам что говорит. В одном только был он верен себе – в любви к Господу, Которого видел в славе, с Которым не хотел расстаться, в любви полной до забвения о себе (ни себе, ни Апостолам – ни одной кущи). Но это явление было еще приготовлением к новому, славнейшему. Когда Моисей и Илия готовились уже оставить Господа с учениками Его, внезапно осеняет их облако, не такое мрачное облако, в каком сходил Бог на Синай, неся с Собою закон, в какое вступал тогда Моисей, – облако светлое, – и глас из облака, слышанный Иоанном на Иордане при вступлении Господа в служение и теперь повторенный пред приближающимся заключением сего служения. Но теперь Отец Небесный дополнил Того послушайте, т. е. вот вам вместо закона и пророков, которые удаляются. Апостолы в страхе пали ниц и уже не видали, как скрылось облако, как отошли небожители. Они тогда уже пришли в себя, как Иисус, подошедши к ним, лежащим ниц, восставил их рукою Своею, подобно как некогда Даниила муж, явившийся ему (Дан. 10:8–9).

Итак, что же слышали теперь самовидцы славы Иисуса? Они слышали, как Отец, о Котором так часто говорил Иисус, Сам свидетельствовал о Нем: Сей есть Сын Мой возлюбленный, – и однако же слышали вместе, что в Иерусалиме ожидает Его исход.

Итак Сын человеческий готовится уже к своему исходу в Иерусалиме!

Сходя с горы, и Господь и апостолы вступали, так сказать, в прежние свои отношения и Господь не повелел своим ученикам открывать тайны видения до Его воскресения из мертвых. В апостолах – Петре, Иакове и Иоанне снова – было возбудилось недоумение: что такое значит воскреснуть из мертвых? Однако же они не стали спрашивать об этом Господа, может быть, опасаясь оказаться пред Ним невнимательными. А занятые ожиданием скорого явления царства Христова, (которому уже надлежало вскоре, как сказал Господь, открыться в силе), они обратили внимание на Илию, которого видели на горе. Книжники говорили, что Илии надлежит придти прежде Мессии и устроить все, должно ли настоящее явление Илии считать за обещанное, или ожидать другого? Вот что занимало учеников. Господь отвечал им на этот вопрос, предложенный нарочно с указанием на книжников такими словами, которыми разрушались обыкновенные иудейские представления как о царстве Мессии, так о явлениях, ему предшествующих. Он дал им разуметь, что ни явлению Илии не должно приписывать такого значения, какое обыкновенно дают ему Иудеи, ни другого чувственного явления его ожидать не должно, – но все должно разуметь духовно.

Илии точно надлежало придти прежде Его, – это основано на пророчестве Малахии; он должен был устроить все для Мессии. В этом книжники правы. Но они не правы, когда разумеют это о плотском явлении и действии Илии. Илия действительно уже пришел в Иоанне: только поступили с Ним, как хотели, впрочем также согласно с предсказаниями Писания ⁴⁷ (Марк. 9:12–13). Также не узнают они и Сына человеческого, но поступят с Ним по воле своей. Но Он будет страдать, как предтеча Его.

Под горой Преображения их ожидало явление совсем иного рода. Они видели: собралась многочисленная толпа народа; среди нее прочие апостолы (оставленные ими здесь) в споре с книжниками: спор, как видно, происходил из-за того, что апостолы не могли исцелить одного бесноватого, приведенного, как кажется, к ним: они хотели действовать силой одного имени Иисусова; но на этот раз по слабости их веры такое действие оказывалось безуспешным. Им надлежало бы употребить более действительные меры для сего: приготовить себя надлежащим образом постом и молитвой к тому, чтобы в устах их оказало всю свою силу имя Иисуса. Но они сего не сделали. Между тем книжники обращали это, как видно, в укоризну и доказательство бессилия Самого Иисуса ⁴⁸ и успели этим возмутить некоторых. Вот что было под горой! Народ, как скоро увидел Иисуса, идущего с горы, бросился к Нему навстречу, приветствуя Его. Спор с книжниками все еще продолжался. Подошедши ближе, Господь спросил не учеников своих, а книжников: о чем вы спорите с ними? Но у них, как видно, не было приготовлено ответа. За них стал отвечать отец бесноватого: объяснив болезнь своего сына и ее припадки, он привел – было его к ученикам Его, но ученики не могли исцелить его. (Отец теперь еще не просит помощи у Иисуса: видно что теперь он не думал получить и от Него помощи). Выслушав сие и обратив все внимание на причину сего бессилия и на виновников смущения и соблазна, Господь с строгим обличением произнес: О, роде неверный и развращенный! доколе буду с вами, – доколе буду терпеть вас. Каждый знал по себе, к кому относится упрек сей. Потом велел бесноватого привести пред Себя. Пред Ним ударило его о землю, и он валялся, испуская пену. Господь не вдруг еще приступил к исцелению. Чтобы сила чудодейственная была для всех очевиднее, Он спрашивает у отца, как давно это с ним случается. Тот отвечал что из детства, описывал, с какими опасностями соединены эти припадки и заключил такими словами: «если можешь сколько-нибудь, умилосердись над нами, помоги нам». На это Господь, желая ободрить и вызвать веру в отце, сказал: «если можешь сколько-нибудь верить, все возможно верующему». Не сказал: Мне все возможно, но отвечал так, что соразмерно его вере может быть сильна и Его помощь. Возбужденный обличением в неверии, внимательностью Господа к болящему и этим обещанием, отец со слезами теперь стал просить: верую, Господи, помоги моему неверию. (Верую, но сам чувствую, что еще не имею такой веры, какой было бы нужно, – но помоги моему неверию). Вняв смиренной молитве, Господь повелел духу выйти вон из одержимого им юноши и после страшного потрясения возвратил больного здоровым.

Наедине после спрашивали Его ученики, отчего они не могли изгнать беса? Господь объяснил, что это происходило с одной стороны от неверия, с другой от недостатка поста и молитвы. (Пост нужен для усиления молитвы).

Удалившись от сего народного собрания, Господь продолжал совершать свой путь в неизвестности. Проводя более времени с учениками, от времени до времени Он повторял им, что Сын человеческий будет предан в руки человеческие и убьют Его и по убиении в третий день Он воскреснет. Ученики все еще не разумели сего. Слыша о прискорбной будущности, печалились, но не смели спросить Самого, что это значит и для чего это нужно.

Они шли в Капернаум. На пути возник между апостолами вопрос: кто из них больше в царствии небесном – Мессии ⁴⁹? Какой повод был к этому вопросу и кто как решал его, не видно. Но что касается до первого обстоятельства, то соображая предыдущее, можно полагать, что началом вопроса было отличие, оказываемое Господом некоторым из апостолов и в особенности недавнее удостоение трех: Петра, Иакова и Иоанна – уединенной молитвы с Собой. Рассуждение превратилось в спор: видно, некоторые неумеренно хотели выставлять собственные заслуги. Господь, может быть, по причине присутствия при сем посторонних, не вступал в их разговор и не останавливал их с тем, чтобы впоследствии тем сильнее дать наставление хвалящимся своими достоинствами и тем приводящим других ко греху. Между тем лишь только пришли в Капернаум, приступили к Петру сборщики дани в пользу храма Иерусалимского с вопросом: не даст ли Учитель ваш следующей с Него части в пользу храма, так как уже Он давно живет в Капернауме? Требование выражено было в виде вопроса или с искушением или, по крайней мере, с неуверенностью в успехе. Можно было думать, что Иисус, объявляя Себя за Мессию, как говорил по местам в народе, и называясь Сыном Божиим, не признает Себя обязанным платить эту дань. Петр в это не вникнул, а может быть рассуждая, что Господь и в других случаях исполняет требование закона или страшась неприятных следствий в случае отказа, немедленно обещал полдидрахмы от Иисуса. Но еще не успел он, вошедши в дом, объявить об этом Иисусу, как Господь предупредил его вопросом: как тебе кажется Симон, (не называет уже Петром: это не Петр обещался), цари земные с кого берут дань или подать? – С сынов ли своих или с чужих? т. е. ты обещался за Меня, что Я отдам наравне с прочими полдидрахмы сборщикам храма? Но чей этот храм? Не Отца ли Моего? Давно ли ты слышал, как Он назвал Меня Сыном Своим? И Отец Мой будет с Меня требовать дани? С чем это сообразно? Однако же, чтобы не соблазнить нам других, поди возьми из сокровищницы Отца Моего дань в пользу Его дома. Я столько щедр, что позволяю тебе взять и для себя оттуда же. Поди на озеро; закинь уду; и в первой рыбе, которую поймаешь, найдешь динарий, которого будет достаточно для дани с нас обоих.

После сего, оставшись без посторонних, Господь обратился к предмету, занимавшему учеников на пути. Он хотел слышать собственное признание их в этом. Виноватые стыдились отвечать, разумели, что Господу также это известно, как и то, что Петр без ведома Его дал обещание неприличное: наконец Господь, уже показавши пример самоуничижения в согласии на требование не следующей с него дани, хотел им еще разительнее раскрыть необходимость этой черты в характере Его последователей, их самих. Взяв дитя и поставив его между ними (это был, по преданию, Игнатий Богоносец) сказал: всем Вам надобно сделаться детьми в духе, чтобы быть истинными членами царства небесного, царства Мессии – столько же простыми и беспритязательными; а кто хочет быть большим пред прочими, тому надобно умалиться до возраста этого младенца ( кто отроча сие: чем более кто будет исполнен детским чувством, чем менее будет думать о себе и о своем достоинстве, тем он более). Иначе: кто хочет быть первым, тот будь из всех последний и всем слуга (Марк. 10:35). Смирение Сына человеческого не позволило прибавить в уроке о смирении примера единственного смирения в Нем Самом. – Потом с нежной любовью обняв дитя, прибавил еще: и Я также лобызаю того, кто примет это отроча во имя Мое, как посланника Моего, как и того, кто принимает вас, – Петра или Андрея, Филиппа или Фому. Дело не в лице посланника, а в имени пославшего. Так смотрит на всех и Отец Мой. К чему же вам искать первенства одному перед другим?

Когда Господь заключил таким образом важность посланника только в имени пославшего, то Иоанн, один из первых апостолов сказал, что он вместе с другим (вероятно) недавно встретил такого человека, который именем Иисуса изгонял бесов, но не принадлежал к их обществу и они запретили ему творить это вперед. Детски искренняя исповедь!

Господь отвечал: не запрещайте: ибо никто, сотворивший чудо именем Моим, не может вскоре злословить Меня. К чему вам, действующим силой одного и того же имени, так неравнодушно смотреть друг на друга? Он не ходит с вами, но знаете ли вы, в каком союзе он состоит со Мною? Я вас уверю, что кому дана такая сила Богом, тот хотя и может отступать совсем от Меня как и другие (теперь состоящие в союзе со Мною, напр. Иуда), по крайней мере не может вскоре сделаться таким отступником: его удерживать будет при Мне сама эта сила чудотворений. А между тем он и вам полезен: он может распространять в пользу вашу славу имени Моего. Кто не против вас, тот за вас. Поэтому еще повторяю, кто не только что примет вас, кто бы вы ни были, но даже если только напоит вас чашей студеной воды во имя Мое, за то, что вы Христовы: истинно говорю вам – не лишится мзды своей.

Раскрывая мысль о необходимости самоуничижения и разрешив вопрос, предложенный Иоанном, Господь переходит к объяснению того, как надобно быть осторожну, чтобы не привести в соблазн кого бы то ни было, даже малейшего члена царства Христова: может быть это было все еще продолжением обличения спора, бывшего на пути, который не мог обойтись совсем без соблазна ко греху в некоторых.

Также как дорого предо Мною всякое расположение и готовность принять посланника во имя Мое, хотя бы то было дитя, также объявляю Я: горе тому, кто бы вздумал отвести от Меня, соблазнить кого бы то ни было из членов Моего царства, хотя бы то был самый меньший между верующими. Такого поступка нельзя сравнить даже и с таким тяжким преступлением, за которое, привязав на шею преступника большой мельничный камень, (который может привести в движение только осел), бросают в море. Если бы еще можно было только сему подвергнуться, то это было бы легко. Горе миру (всему, что имеет в себе хотя сколько-нибудь мирского) от соблазнов. И хотя надобно придти соблазнам: но горе тому человеку, чрез которого соблазн приходит (Мат. 18:6–14; Марк. 9:49–50).

Для ограничения заразительной пагубы соблазна Господь предлагает два наставления; каждый будь внимателен и строг к самому себе; коль скоро кто замечает в себе действие соблазна, удаляйся от того, что соблазняет, чего бы то ни стоило. (Если соблазняет тебя рука или нога: отсеки их; если глаз – вырви его): иначе предстоит опасность быть ввергнуту в геенну огненную. Конечно, такие пожертвования больны. Но, продолжает Господь, всякая жертва солию осолится. Без этого нельзя; надобно терпеть огонь болезни, если не хочешь там, – то здесь. Как в храме всякая жертва, приготовляемая Богу, солится солию, так всякий человек, внутренне приносящий себя на жертву Богу, должен внутренне осолиться: иначе он сгниет в своих страстях. Особенно должны смотреть за этим те, которые сами назначены быть солию мира. – Соль добро, аще же соль, не слана будет, чем осолится? – Итак, заключил Господь это наставление, имейте, сохраняйте в себе силу соли – для себя и для других, и прилагая это наставление к самому случаю, – прибавил: имейте мир между собою. К чему спорить, раздражать друг друга и этим возбуждать соблазн вражды?

Другое наставление относилось собственно к осторожности в отношении к посторонним: когда грозит опасность греху твоему сделаться соблазном для других: то ни чем не пренебрегай, не рассчитывай: при таком-то я могу так поступить, он ничего не значит. Мал ли он, когда ангелу его дано всегда видеть лицо Отца Небесного? Мал ли он, когда Сам Сын человеческий пришел взыскать и спасти его прежде погибшего? И заключил это наставление притчей об овце погибшей и обретенной.

Вот ряд действий и наставлений, составляющих заключение Галилейского поприща Иисуса Христа. Начиная с отправления по Кесарии и вопроса о том: кого Мя глаголют быти человецы, – до учения о хранении от соблазнов и притчи о взыскании погибшего Сыном человеческим, все связано между собой тесным внутренним союзом (18, 15–20, 21–35). К этому евангелист Матфей присовокупляет еще учение о том, как надлежит поступать в отношении к причиняющим обиду – в том случае, когда оскорбивший не хочет сознать своей вины, и в том случае, когда сознает ее и просит прощения. В первом случае предлагается несколько постепенно усиливаемых мер к вразумлению оскорбившего; в последнем безграничное прощение.

Было ли это произнесено Господом тогда же, трудно решить. Если принимать во внимание то, что было говорено Спасителем выше и что случилось между апостолами: по-видимому можно найти между тем и другим связь. Однако же ни св. Лука, ни св. Марк этой беседы при настоящем случае не передают. Она отчасти дает объяснение на то, когда надлежит пользоваться апостолам своим правом вязать и решить и изображает третью высокую черту в духе последователя Христова, в его отношениях к своему ближнему (первая, – вышеизложенная, – самоуничижение, вторая – строгая внимательность, чтобы не соблазнить кого). Поэтому внутренняя связь наставлений не прерывается, но имеют ли они и внешнюю – историческую, это не видно из краткого замечания Евангелиста о споре апостолов между собой.

Впрочем оставляя поприще Галилейское, мы должны заметить, что не все события, там случившиеся, нам известны. Что такое случилось в Хоразине, Вифсаиде, Капернауме – что могло бы вызвать такие строгие угрозы из уст Господа (Лук. 10:13–15), – этого мы не знаем.

Оставляя Галилею с намерением принести Самого Себя в жертву за людей в Иерусалиме и с каждым днем приближаясь к этому великому подвигу, в продолжение пути Своего Господь постоянно имел в виду то, чтобы устроить дело царства Своего, к открытию его, по смерти Своей. Объявил новое приглашение к сему царству всем не удостоившимся слышать первое, с любовью принимал всех обращающихся, обличал гордых и упорных, наставлял апостолов, какими они должны быть и как должны действовать, раскрывал пред ними понемногу завесу будущего и всем давал разуметь, что Он Сам свободно идет в Иерусалим навстречу врагам своим.

Оставляя Галилею и предприняв последнее путешествие в Иерусалим, Господь снова хотел быть в Самарии, как Он был там после первой пасхи своего служения. Но на этот раз Его совсем не так приняли, как тогда. Тогда Он шел из Иерусалима, теперь в Иерусалим: это было причиной возбуждения против Него народных предрассудков и страстей. И двое из апостолов Его готовы были наказать неблагосклонных жителей огнем небесным, как Илия. Но Господь, вразумив их наставлением о разности времени и духа Илии и настоящего времени и духа, в нем действующего, – остановил горячий порыв их ревности. Это действие, показывающее кротость Божественного Пастыря Наставника, как бы нарочито стало во главу тех событий, которые должны были заключиться смертью Богочеловека.

С целью подействовать на народ Иудейский еще раз проповедью о приближении царства Божия, Господь, избрав еще 70 учеников (70 – старейшин при Моисее: также как и число 12-ти апостолов соответствует числу 12 начальников колен) отправил их пред Собою во все города, которые намерен был Сам пройти. Избранные в число сего нового братства не должны были ничем стесняться или удерживаться в исполнении возложенного на них поручения. Один было просился похоронить прежде отца своего, другой проститься с домашними своими: – Господь не позволил. При отправлении, повторив им почти все те же наставления, какие и 12-ти, с большей ясностью и подробностью говорил об опасностях, ожидающих их и 12 апостолов особенно в последствии и давал соответствующие сему наставления и утешения. Предостерегая от неуместных действий ревности (подобных вышеописанному), угрожал отмщением непокорным и невнимательным городам судом Божиим, вскоре имеющим открыться (Лук. 10:13–15).

Впрочем в настоящем случае 70 апостолов возвратились к Иисусу с радостными вестями. Они с детским удовольствием рассказывали, как им повиновались и духи злые. С своей стороны Господь, раскрыв причину слабости сатаны и сообщив им власть над всей силой вражьей, старался направить их радость к таким предметам, которые достойнее радости, именно, – что имена их внесены в книгу жизни на небесах Отцем Небесным, что им, именно им, дано познать Его и в Нем Отца и в этом познании дарована жизнь вечная (Иоан. 17:3). И Сам, возрадовавшись духом о сем, благодарил Отца за то, что Он раскрыл сие младенцам.

Вступая в города, где проповедовали апостолы, Господь снова стал встречаться с фарисеями, получал от них вопросы и давал ответы, обличал их лукавство и лицемерие, тщеславие и корыстолюбие.

Что нужно мне сделать, чтобы спастись? спросил Его в одном месте законник. Господь в ответ спросил: а чего требует от тебя закон? Законник отвечал: любви к Богу и ближнему. (Так в последствии Господь сокращал весь закон в две заповеди).

Ответ был правилен и Господь требовал, чтобы он только заботился об исполнении этих заповедей. Тщеславный законник, желая показать, что он не только знает закон, но и исполняет, – и в тоже время, вероятно, по указанию Господа, обращая особенное внимание на последнее из этих требований, предложил еще вопрос: а кого должно считать под именем ближнего? – Господь отвечал на это притчею о Самарянине, которая раскрывала, что естественное чувство, сохраняющееся во всяком (даже Самарянине), указывает в каждом, требующем помощи, нашего ближнего – без различия веры, звания и происхождения.

Уклонившись на время в весь, где жили две знакомые ему сестры Марфа и Мария, здесь дал разуметь, что спокойное внимание Его слову для Него дороже, нежели все самые усердные хлопоты о лучшем принятии Его, как гостя. А в обществе учеников Своих, по вопросу одного из них, вероятно, из числа возвратившихся, 70, повторил данный Им прежде образец молитвы с наставлением о том, в каком расположении надлежит молиться (Лук. 11:1–13).

Мы не повторяем Его ответов на хулу фарисеев, которые приписывали силу изгонять бесов духу тьмы и приступили к Господу с требованием знамений (Мф. 12 гл.).

Один фарисей приглашал Его к себе за трапезу, – впрочем не по искреннему расположению, а с намерением что-нибудь заметить в Его поступках противное их правилам. Господь, как бы не видя ничего коварного в этом приглашении, пришел. Но тот тотчас заметил, что Спаситель приступил к трапезе, не умыв рук. Тогда Господь обратился к ним с обличением их суесвятства. Обличал их заботливость об одной наружности с пренебрежением внутреннего и указывал им на лучшее средство к очищению грехов не на омовения, но на милостыню. – Укорял их мелочность, с какой они отсчитывали храму десятину даже от огородных растений и пренебрегали высокие нравственные требования. – Порицал их тщеславие, с каким они требовали себе чести и уважения от народа, и сравнивал их с раскрашенными гробами, по которым люди ходят не думая, что это гробницы, и сквернятся. – Такие резкие обличения, касавшиеся целой секты, заставили молчать виновных, побудили присутствовавшего здесь законника заметить: (т. е. учителя закона и преданий. Фарисей в частнейшем смысле означает только человека следующего в жизни своей известным правилам. Но не всякий фарисей был учителем). Учитель, говоря так, ты и нас обижаешь. Порицая правила жизни фарисеев, ты вместе порицаешь и нас, учителей их, которые считаем себя преемниками пророков.

Господь не отрицал, что и действия законников так же противозаконны, как и тех, которые следуют им. Он обличал суровость, с какой предписывали они правила, сами их не выполняя: и – тщеславие, с каким украшали гробницы пророков, своих предшественников в учении народа, тогда как по внутреннему их состоянию, по той злобе, какой дышали они теперь против Иисуса и Его учеников, было справедливее почитать их преемниками тех лжепророков и нечестивых людей, которые некогда умерщвляли пророков. Наконец, угрожая им гневом Божиим за то, что взяв себе ключи разумения слова Божия ни сами не пользуются им, как истинным руководителем к царству Божию, ни других не ведут при посредстве его.

Между тем как фарисеи и законники, призвавшие Господа в дом своего собрания для искушения, должны были слышать такие укоризны и обличения и в свою очередь старались пользоваться каждым словом Его, чтобы лукаво его превратить: собрался к дому фарисея народ во множестве. Оставя фарисеев, Господь обратился к Своим ученикам и к народу и продолжал Свои наставления по связи с предыдущей беседой.

Он заметил Своим ученикам еще раз, как им должно остерегаться закваски фарисейской т. е. лицемерия которое тем опаснее, чем обманчивее, (этого мнимого расположения их к словам и учению Господа) – и в утешение сказал, что при всем старании фарисеев закрыть истину, им проповедуемую, она восторжествует (Лук. 12:1–3. Нет ничего сокровенного, что бы не открылось, ни тайного, чего бы не узнали). – С этими мнимыми ревнителями истины надобно бороться до смерти; смерть за истину будет вознаграждена славой у Бога; а для свидетельствования об истине Евангелия обещал дать им уста и премудрость.

Когда занимался Он этой беседой с учениками, приходит к Нему некто с просьбой принять участие в разделе его имущества с братьями его. Господь никогда не принимал на Себя прав гражданского суда; и в настоящем случае Он просьбы этой не исполнил, но обращая внимание на то, как корысть разделяет сердца даже единокровных, стал резко говорить о безрассудстве людей, усиливающихся всеми мерами умножать богатства свои и предложил притчу о безумном богаче. Потом обращаясь к предмету прежней беседы с учениками и связывая с учением, заключающимся в этой притче, продолжал раскрывать апостолам, как неуместны все заботы и попечения о житейских нуждах в душе таких последователей, каковы были апостолы. Увещевал их стремиться к благам небесным, царству Божию и не ослабевать, хотя бы это царство и не вдруг раскрылось. Для этого предложил им притчу о рабах, ждущих возвращения господина своего и готовых принять его и во вторую и в третью стражу ночи, и еще притчу о тате, тайно, неожиданно для хозяина подкапывающем его дом (образ внезапности явления Господа с судом).

Речь таким образом неприметно склонилась к удалению Господа от взоров людей на неопределенное время. Ученики понимали, что под именем господина (в первой притче) надлежит разуметь Самого Господа, но кого разуметь под именем рабов? Учеников ли или весь окружающий народ? И след. к кому относится правило о бдительности? Петр спросил об этом Господа. Он конечно думал о каком-нибудь временном удалении Спасителя, после которого торжественно должно открыться царство Христово.

Господь, ничего не говоря о Своем удалении, отвечал на вопрос о том, что касалось их самих и всех вообще оставляемых Им: обязанность ожидать своего господина есть обязанность всякого верного раба (след. удалится от всех, не только от народа, но и учеников) и особенно спросится много с тех, которым дано много. Потом, чтобы усилить внимательность в учениках Своих к особенному званию, на них возложенному, Он обращает внимание учеников на цель Своего пришествия и на ревность, с какой Сам Он все приносит ему на жертву и говорит о необходимости той борьбы, кровавой и огненной борьбы, на которую только намекал прежде. Впрочем не оставил сделать и народу свои замечания о внимательности к настоящему времени и советовал мириться с Собою, доколе еще есть время (притча). Нужно покаяние. Нечего утешать себя, что нас еще не постигает суд Божий. (Тогда Спасителю сказали об избиенных Галилеянах,– также известен был другой случай о задавленных башней Силоамской). Если не покаетесь, все также погибнете. И сказав притчу о смоковнице, которая, после трехлетнего бесплодия, только по настоянию садовника, оставлена еще на лето в вертограде, на четвертое лето, дал разуметь, что теперь точно наступает для них время суда Божия, если они и в это четвертое лето Его проповеди не обратятся к Нему всей душой своей.

После этой продолжительной беседы, то с фарисеями и законниками, то с учениками, то с народом – мы находим Господа в синагоге. Тоже сообщество окружало Его и здесь. Народ всюду сопровождал Его и принимал в Нем живое участие, хотя и не отставал совсем от прежних своих руководителей. Несмотря на то, что тогда была суббота, Господь в присутствии самого начальника синагоги исцелил одну женщину, которая осьмнадцать лет находилась в скорченном положении. Начальник синагоги, не смея порицать всенародно поступка Иисусова, обратился с укоризной к народу за то, что вопреки закону приходят лечиться в субботу; народ радовался такому славному делу Иисуса. Господь обратил против суеверной святости архисинагога собственные его поступки и правила: не отвязывает ли каждый из вас в субботу вола своего или осла от яслей и не ведет ли поить?.. Между тем, видя в участии народа, хотя и нерешительном, зерно того расположения, какое нужно для Его царства, Он указал Своим ученикам в притчах, что это зерно, которое ничего не стоит теперь истребить какой-нибудь птице, когда человек посадит его в землю, произведет от себя такое древо, под сенью которого могут укрыться все птицы небесные. В другой притче Он ту же самую мысль выразил под образом закваски, которая в малом виде может заквашивать большую меру муки. Так из малого общества таких людей царство Божие распространится по всей земле.

При продолжении дальнейшего пути Господь имел еще случай объяснить ученикам и народу, что действительно только немногие из Иудеев удостоятся войти в это царствие. Некто спросил Его: ужели мало спасающихся? Господь не отвечал на это решительно – да или нет, но заметил что многие будут искать Его, но уже это будет поздно. Двери затворятся. Пиршество начнется без них. Итак сколько бы ни был тесен путь, надлежит поспешать. Иначе можно и ближним опоздать. Первые будут последними, последние – первыми. Язычники войдут, сыны царствия будут изгнаны.

Фарисеям уже невыносимыми казались такие намеки. Воспользовавшись правильными или ложными слухами, будто Ирод, правитель Галилеи, ищет убить Иисуса, они в виде услуги предложили Иисусу оставить область Иродову. Но Господь в ответе Своем на это предложение дал разуметь фарисеям, что 1) в Его действиях нет ничего такого, за что бы Ирод вправе был восставать против Него: Он творит одни благодеяния; 2) для Его служения назначено и предопределено известное время, которого никто ни сократить, ни продолжить не может; 3) если и должно Сыну человеческому соделаться жертвой злобы людской, то нигде, как в Иерусалиме – в городе, который и фарисеи и прочие считают святым и в котором однако же пролита кровь всех прежних пророков. «О! Иерусалим, Иерусалим! прибавил Господь. Сколько раз хотел я собрать детей твоих, как птица птенцов своих под крылья,– и вы не восхотели» – и указал ожидающую его судьбу – се оставляется дом ваш пуст. Все, что Я принес с Собою на землю, – это не для вас теперь. Вы меня не увидите, пока не придет время, когда воскликнете: благословен грядый во имя Господне! Так первый из народов, званных в царствие Христово, будет последним в обращении (при конце веков)!

Новый ряд наставлений Иисуса Христа мы находим в притчах, предложенных по большей части для объяснения все одной и той же неудобовразумительной для многих темы, что царствие Божие может миновать многих из тех, которые считают себя законными его наследниками, потому что в них нет нужных для сего качеств (Лук. 14 гл. 17 гл. ст. 10).

Господь был позван в дом фарисея в субботу на вечерю. Собрание состояло из собратий фарисея. Иисуса принимали так же, как и в других случаях, неискренно, а с искушением. Тут был один больной, и они думали, что Иисус не оставит по обычаю его без внимания. Так действительно и случилось. Но всякое возражение со стороны фарисеев Господь устранил замечанием, что и по правилам их святости позволительно извлекать из погибели в субботу полезное домашнее животное: тем более человека.

В собрании во всем обнаруживалась фарисейская гордость и тщеславие. Никто из гостей не хотел уступить место другому, которого считал себя ниже. С такой же гордостью они считали себя достойными первого места в царстве Мессии. С другой стороны эти собрания служили только к угощению собратий; такими угощениями фарисеи старались отплачивать друг другу, а забывали, что с большей пользой все эти издержки могли бы быть обращены на питание бедных. Этот недостаток смирения и нищелюбия, раскрывшийся в обыкновенной жизни, препятствовал им быть близкими к царствию Божию. – В настоящем случае Господь избрал сие предметом наставлений Своих в кругу фарисеев.

Несмотря на такие обличения, когда, заключая наставления, Господь указал на единственную награду за добродетели, на воздаяние в воскресении праведных, – один из собеседников, сидя за трапезой фарисея, не утерпел, чтобы не сказать: блажен, кто вкусит хлеб в царствии Божием, и может быть мечтал наслаждаться этим блаженством – не в числе последних. Господь тогда ясно раскрыл, что напрасно всякий льстит себе без труда достигнуть сих благ. Напротив кто слишком легко думает их получить, тот весьма легко может обмануться в этом. Для царства Божия нужна готовность отречься от стяжаний, тем более от удовольствий мирских. Эти мысли раскрыл Он им в притче о званных на брак, из которых ни один однако же не удостоился вкусить богатой вечери, и досталась она бедным и ничтожным людям, тем, которых фарисеи так презирают, которых они не могут видеть никогда за своей трапезой.

Сию же истину о необходимости полного самоотречения Господь раскрыл и народу в ясных требованиях, которые тем более были необходимы, что сколько фарисеи были против Него вооружены, столько простой народ готов был слепо действовать по своим понятиям за Мессию. Кто не отречется от всякой кровной привязанности ради Евангелия и не согласится нести крест свой за Иисусом, тот не может быть учеником Его. И по обыкновенным правилам, предполагая какую-нибудь постройку рассчитывают, что для этого нужно; предпринимая войну, исчисляют свои силы, чтобы начав дело, после не отступаться от него. Так нужно поступать и в настоящем случае. Всякий пусть рассмотрит самого себя, способен ли он на те пожертвования, какие требуются для царства Мессии. И только того признает Он Своим учеником, кто будет готов на это. Ученики Его должны быть солью мира. Если же соль потеряет силу, то куда ее девать, как не выбросить вон? – Заключая это наставление, Господь прибавил: имеющий уши слышать, да слышит.

Но на эти слова Его сходились к Нему не фарисеи и книжники, а мытари и грешники. Для первых невместимым было такое требование: последние охотно оставляли, чего требовал Господь. Гордость фарисеев препятствовала им даже оценивать надлежащим образом то участие и сердечную радость, с какими Господь принимал всех обращающихся из этого презренного класса людей; и как прежде милосердый Господь раскрывал им в притчах о заблудшей овце и о потерянной драхме, как Он смотрит как на всякого обращающегося грешника; так с особенной ясностью Он раскрыл сию мысль в третьей еще притче о блудном сыне, где младший сын представлял в себе мытарей, старший, занятый своей праведностью, – фарисеев.

В дополнение к этим наставлениям Господь раскрыл еще Своим ученикам (впрочем слышали это и фарисеи), какую пользу может доставить человеку раздаяние своего имущества бедным, на что так неохотно соглашались фарисеи и что поставляли для себя первым долгом – обращавшиеся из мытарей (как Закхей). Он учил подражать в благоразумии тому приставнику, который, опасаясь быть отставленным от управления вверенным ему имуществом, обезопасил себе безбедное содержание на будущее время, записав на некоторых должниках своего господина долга менее в половину, нежели сколько они состояли ему должными, с тем, чтобы они впоследствии его вознаградили. И желающим быть сынами царствия, говорил Он, надлежит таким же образом переводить свое имущество заблаговременно в верные руки – в руки нищих, чрез которых принимает ваше подаяние Сам Бог, а не оставлять их в руках мира, к которому сами прежде принадлежали. Это не будет неверностью с вашей стороны в отношении к тому, кто вам дал часть своего достояния, к миру, которому принадлежат сии богатства, но напротив верностью в отношении к истинному владыке и Господу, от которого зависит и мир со всем своим богатством. И только такой верностью в чужом, из мира взятом, вы можете заслужить доверенность от Господина в поручении вам собственных благ, благ царства Божия и, постепенно усиливая эту доверенность, достигать со временем больших и больших даров в сем царстве. Переходя в царство Божие, нельзя уже оставаться членом и царства мира: нельзя служить Богу и мамоне.

Фарисеи, слыша такие наставления против корыстолюбия, только смеялись и хотели показать, что для них достаточно праведности, чтобы им наследовать блаженство при их правах на царство Божие. Но Господь обличил их лукавое сердце: пред людьми вы можете казаться праведниками, но Бог знает сердца ваши. Вы цените дорого свою праведность законную. Но все высокое у человеков, все, что они ставят для себя вместо Бога, мерзость есть пред Богом. Я призываю вас к самому закону, на который вы опираетесь. Внешняя обязательность его, временная его форма (закон и пророки) прешла со временами Иоанна. Но внутренняя, вечная осталась и теперь. Как разводящийся с женой и женящийся на другой (без достаточной причины) нарушает закон не только в современной форме, но и в самом себе: так и отступающий от союза с Богом и поставляющий себе Богом самого себя или свою праведность. И как женящийся на разведенной грешит: так виновны и вы пред Богом, когда стремитесь удержать свой союз с прежними ветхозаветными формами, законными учреждениями, которые вы умели обратить в источник корысти. И каких следствий надлежит ожидать тому, кто жил только для себя, не думая своим достоянием приобретать лучшую будущность за гробом, Господь это с разительной силой изобразил в притче о богатом и Лазаре. Жестокосердый сын Авраама не принят на его лоно. И даже Лазарь, принятый в кровы небесные, не пришел устудить огня, который палил немилосердно. Единственным вразумлением для братьев страждущего оставались Моисей и пророки.

Сию обширную беседу Господь заключил напоминанием Своим ученикам (Мф. 18 гл.) об осторожности касательно соблазнов и о прощении всяких оскорблений, им наносимых, если только оскорбивший будет просить его. Апостолы с своей стороны для подкрепления себя в точном следовании Его заповедям просили приложить им веры. Господь, одобряя такое расположение и желая еще более усилить в них ревность к оному, в немногих словах повторил прежнее замечание Свое о силе веры. Между тем предостерегая от самохвальства фарисейского, ясно дал разуметь, что хотя бы они все повеленное исполнили, все однако же не могут и не должны считать себя иначе, как рабами неключимыми.

При начале последнего путешествия Господь встретил с учениками Своими неблагоприятное расположение к Себе в некоторой веси Самарийской. Как бы в заглаждение этой вины является теперь пред Господом и учениками один из Самарян гораздо признательнее, нежели девять Иудеев. Господь проходил между Самарией и Галилеей. Здесь встретили Его десять прокаженных. Господь, увидев их, велел им идти явиться священникам. Дорогой они очистились от проказы. Но из этих десяти только один Самарянин пришел возблагодарить своего Исцелителя и пал к ногам Иисуса. Господь обратил внимание учеников на это различие расположений для будущей их проповеди и отпустил Самарянина с обещанием спасения за веру его, расположение иноплеменника ставило его близ царства Христова.

Поэтому, когда фарисеи спрашивали Его: когда придет царство Божие? Он отвечал, что оно для всякого придет тогда, когда в нем родится потребное расположение к нему. Напрасно ожидают теперь его открытия славного и торжественного. Каждый должен искать пути к нему в своем сердце.

Впрочем, в то же время говорил ученикам Своим о явлении Своем на суд непокоривых, которое должно было последовать после отвержения Его родом Своим.

Это будут времена тяжкие и для последователей Христовых, когда они пожелают, чтобы к ним возвратился один из тех дней, какие проводят они теперь с Сыном человеческим. И будут смущать их ложные слухи: вот там Христос, вот здесь Христос. Но на этот раз Он должен явиться на земле не так, как теперь. Он явится как молния, не в земном виде, но в суде небесном и как молния явится от одного края неба до другого – везде, где рассеян род непокоривых, над которым должен совершиться суд. Этот день суда застанет людей в беспечности, как это было и во времена Ноя и Лота: и кто дорожит спасением своим, тот должен всем жертвовать и поспешно удаляться из среды обреченных на погибель. Тогда никто не может поручиться за свою безопасность, если останется среди них. (Кто будет на кровле, – на поле, – двое на одной постели...). Ученики было спросили, где именно это будет? Господь отвечал: где труп, там соберутся и орлы: т. е. везде, где есть подлежащие такому суду.

При этом указании на дни грозные Господь видел нужду подкрепить учеников обещанием, что такое томительное состояние продлится для них недолго. Бог защитит избранных своих вскоре, только они должны молиться о том непрестанно. И сказал им притчу, как непрестанные просьбы заставляют и несправедливых людей исполнять против воли их желания просителей. А замечая, что сами избранные изъявляют излишнюю уверенность в своей праведности – в притче о фарисее и мытаре – повторил урок, произнесенный некогда фарисеям всяк возносяйся смирится, а смиряяйся вознесется (Лук. гл. 14:17, 11; 18:14).

После многократных искусительных вопросов фарисеи просили у Него разрешения еще на один спорный у них вопрос: дозволителен ли развод? Две главные школы раввинские – Гиллель и Шаммаи решали этот вопрос неодинаково. Первая разрешала развод по всякой даже маловажной вине. Последняя стесняла такой произвол. Господь противопоставил тому и другому решению Свое, основанное на первоначальном, естественном законе брака. Развода не должно быть, исключая неверности. Что Бог сочетал, того человек не должен разлучать. – Ему возразили: как же Моисей дозволил? Это, отвечал Он, по неспособности людей его времени к соблюдению того первоначального закона.

Такой ответ при слабости тогдашних понятий о нерасторжимости брачного союза показался слишком строгим даже для учеников Господних, и дома они спрашивали еще (Марк. 10), правильно ли они Его выразумели, – и получив утвердительный ответ, в котором Господь допустил только одну причину развода – неверность одной стороны, заметили, что если так, то лучше не жениться. – Господь однако же отвечал, что к этому нельзя всех обязать. Но кто или от природы или от людей сделался не способен к браку или по свободной решимости жить и действовать для царствия Божия, получает дар целомудрия от благодати Божией, тот обязывается быть верным ему.

В ту же пору матери принесли к Нему детей своих для того, чтобы Он благословил их. Ученики, неизвестно почему, не хотели допустить их до Него. Господь остановил их и заметил, что и всякому желающему удостоиться царства Божия надлежит быть в духе младенцем.

Наконец к Господу приходит еще человек, строго исполнявший заповеди Божии, не смотря на то что был облечен высоким саном (начальник άρχων) и обладавший великим богатством, в молодых годах, и питавший ревность о достижении высшего совершенства духовного, чтобы достигнуть жизни вечной. Чего, по-видимому, было более желать от приходящего к Господу? Казалось, он мог войти в царство Его не тем путем, каким обыкновенно призывались прочие, – без покаяния. Сами ученики принимали в нем великое участие (см. последние их вопросы). Но Господь двумя замечаниями обнаружил пред всеми, как еще не близко было сердце сего юноши к пути Божию. Во-первых, Он заметил ему, что не признавши в Иисусе лица Божественного, он, по своей строгости законной, не должен был расточать учителям земным таких титулов, которые в собственном значении могут принадлежать только Единому Богу. Во-вторых, указал ему, что в нем не достает и полной любви к ближнему, когда потребовал от него, чтобы он расстался с своим богатством и роздал его нищим, – и требование сие так смутило юношу, что он, оставив Господа, отошел от Него, скорбя. – С своей стороны Господь ничего не требовал от него здесь особенного против прочих. Заповедь о самоотвержении и отречении от всего ради Евангелия была заповедью для всех. Когда юноша удалился, Господь заметил ученикам, как неудобно богатому войти в царство небесное, разумея здесь под именем богатства не только деньги и имущество, но все вообще, чем человек дорожит, как достоянием своим, кроме Бога. – Ученики принимая слова Его в таком строгом смысле, невольно спросили: кто же может спастись, если всякая земная привязанность лишает царствия Божия? Господь отвечал; невозможное для человека возможно для Бога. Человек, неспособный отрешиться от всего сам по себе, может достигнуть сего посредством благодати Божией. Каждый из учеников невольно обратился после этого к самому себе. С одной стороны представлялось, что он многим, всем уже пожертвовал для Господа: оставил сродников, дом, стяжания. Но с другой в тоже время каждый в себе ощущал, что такой чистоты и отрешенности, какой требует Господь, в них еще нет. Чего же им ожидать? Не будет ли с ними того же, что и с юношей?

Господь, предоставляя окончательное очищение Своих избранных Духу Святому, в утешение обещал им, как первым и избранным Своим последователям царствование (на двенадцати престолах) вместе с Собою, когда сядет Сын человеческий на престоле славы Своей. Но к этому присовокупил, что и всякий, пожертвовавший своими привязанностями для царства Божия, получит в свое время вознаграждение. И для объяснения, как независтно благость Божия изливается на всех последующих ее призванию, предложил притчу о званных в вертоград для делания в разные времена дня и получивших при конце дня от щедрого Владыки равное воздаяние. Поскольку невозможное для всякого – за всякого исполняет сила Божия.

Пересмотрим теперь те происшествия, которые могут относиться к последнему путешествию Господа в Иерусалим, обратимся к рассмотрению того, что произошло в Иерусалиме, когда Спаситель туда явился в последний год служения. Это излагается у Евангелиста Иоанна в 7-й главе. То, что описывает нам Иоанн, первоначально происходило во время праздника кущей – за полгода до последней пасхи, за полгода до кончины Спасителя.

Посещение Иерусалима на празднике кущей, раскрыв ученикам всю злобу Иудеев против Иисуса, должно было показать, как действительно близок был исход Его. Это был последний великий праздник, который намерен был Он провести с Своим народом. Тогда как вне Иерусалима народ по большей части оказывал сильное расположение к Иисусу Христу и самые враги Его принуждены были действовать против Него только хитростью: в Иерусалиме и голос благорасположенных к Нему становился незначительным по влиянию главного правительственного места на мнения народа, и враги Его могли употреблять против Него безнаказанно даже меры насилия. От этого происходило странное смешение понятий об Иисусе в Иерусалиме во время праздника и даже борьба мнений о Нем. Иначе напр. судили о Нем благомыслящие пришельцы Галилейские, иначе жители Иерусалима, иначе личные враги Его, явно здесь восстававшие против Него. И суждения сии иногда приходили в открытое противоречие между собой. Притом здесь еще помнили, что назад тому полтора года Он, бывши в Иерусалиме на Пасхе, дозволил Себе исцелить расслабленного и под этим предлогом доселе искали подвергнуть Его смерти, как нарушителя закона.

Уклоняясь от преследования, доколе не пришел час Его, Господь не пришел в Иерусалим на праздник кущей торжественно. Ни для кого незаметно, вдруг Он явился в храме в половине праздника семидневного и стал учить. Между тем народ, собравшийся сюда из других стран и городов, уже ожидал Его. И много было толков о Нем: одни говорили, что Он добр, а другие говорили: нет, но обольщает народ. Впрочем явно не смели высказывать своих мнений, боясь Иудеев. (Апостолы, пришедши в Иерусалим ранее Господа, могли быть очевидцами этого).

Явиться учителем в храме, или в училище, которое помещалось в зданиях храма, не всякий мог, кто бы хотел. По правилам раввинским надлежало быть наперед несколько лет в звании Талмид (ученика), потом в звании Хабер (товарища) при каком-нибудь раввине, чтобы таким образом получать власть, как тогда говорили, έξουσίαν λαμβάνειν. И Хабер мог изъяснять изречения других, а когда становился сам раввином, тогда уже мог и сам учить. – Иудеи, зная, что Иисус ни в какой школе, ни у какого раввина не учился, дивились, как Он мог выступить с учением во храме. ( Весть писания означает ученость вообще и по характеру учености раввинскую, в особенности умение изъяснять писание).

В ответ на такие мысли Господь говорил, что и учение Его и право учения Он не усвояет Себе, но оно от Пославшего Его. Что Его учение не свое вымышленное, это может узнать каждый, кто хочет творить волю Божию по внутреннему опыту. Что право учения не самоприсвоенное, об этом достаточно свидетельствует и то, что Он Себе не ищет славы, но пославшему Его: след. Ему можно верить. И проникая в их мысли, зная, что они хотят противопоставить словам Его нарушение закона Божия – по их мнению в исцелении расслабленного – обращает этот упрек против них самих, указывая, как на ближайшее доказательство сего противления закону, на то, что они ищут Его жизни.

Уловленные в своих собственных сетях, Иудеи с наглостью и негодованием возражают Ему: не бес ли в Тебе? кто хочет убить Тебя? – Однако же Господь продолжал еще более раскрывать несправедливость, с какой они представляли исцеление расслабленного в субботу нарушением покоя субботы и заключил: не судите по наружности, но судите судом праведным. Смотрите на то, из какого намерения проистекло это действие – исцеление?

Слыша такой разговор между Иисусом и Иудеями и видя, как те самые, которые прежде горячо вступались за нарушение субботы и искали жизни нарушителя ее, теперь отступаются от своих мыслей, некоторые Иерусалимляне подумали было уже, что об Иисусе переменили мнение сами начальники Иудейские и признают Его за Христа. С своей стороны и сами они готовы бы признать Его таким: но не всем ли известно, думали они, откуда происходит Он? (Жителю столицы веры и народа – Назарет дает Мессию!). А Мессия должен явиться не так. Сердце их было на стороне Иисуса, а ум или точнее предрассудки, неправильное толкование учения пророков о Мессии и недостаточное разумение Самого Спасителя – против Него. (Пророки говорили о недоведомости вечного происхождения Мессии, как Сына Божия: народ относил это ко временному, не думая, как с этим согласить мысль о том, что Мессия должен быть сыном Давида и родиться в Вифлееме?).

Видя искренность расположения в некоторых из этих сомневающихся, Господь не оставил их колебаться в недоумениях, но вместе дал пробный камень для испытания сего расположения. Он сказал: вы думаете, что уже знаете Меня, когда знаете, Кто Я и откуда Я? Но знать Меня так еще не значит вполне Меня знать. Кто из вас знает другое отечество Мое? Того, Кто послал Меня? Вот если бы вы знали Его, как должно знать, тогда бы могли сказать, что и Меня знаете. Этим заключил Господь свои наставления в первый день Своего явления в Иерусалиме.

Слова сии произвели различное действие: одни из слушателей Его, которым, при их просвещении и высоком мнении о них в народе, нелегко было сознаться в таком неведении самого существенного и неохотно было уступить первенство Иисусу (может быть те самые, которые искали Его жизни и прежде), услышав снова такие объявления о себе Иисуса, старались схватить Его и вероятно представить Синедриону. Но Господь скрылся от них. – В тоже время другие, зная о всех чудесах, какие совершал Он доселе, готовы были дать полную веру Его словам о Себе и говорили: можно ли более ожидать чудес от Мессии? Таким образом народные толки об Иисусе, возбужденные в начале праздника, после появления Самого Иисуса еще более усилились, так что члены Синедриона признали за нужное принять для укрощения их свои, достойные их, меры; они поручили некоторым лицам схватить Иисуса не теперь именно, а как-нибудь на празднике.

Узнав об этом, Господь в угрозу безумной злобе объявил своим гонителям: еще надобно быть Мне с вами и пойду к пославшему Меня. Будете искать Меня (в нужде, в бедствиях возбудится желание Избавителя, Мессии): но где буду (тогда) Я, вы туда не можете придти.

Перетолковывая сии слова по-своему, чтобы вывести из них новое обвинение, ослепленные неверием и злобой Иудеи с насмешливой наглостью говорили: не хочет ли Он идти в эллинское рассеяние (к язычникам) и учить Эллинов, – что мы не можем найти Его? У нас Ему нет успеха! (Может быть повод к такому толкованию слов Иисуса злобные враги взяли как вообще из кроткого обращения Его с язычниками, так и из Его путешествий по окрестностям Галилеи языческой, недавно им совершенных).

В таком положении дела оставались до последнего самого торжественного дня праздника. Праздник сей, напоминавший успокоение народа в земле обетования от трудов странствования, был праздником в месте закона, поскольку тогда наиболее занимались чтением его, и у пророка Захарии (14, 16) он символически означал время собрания в Иерусалиме всех народов на поклонение Богу истинному. В последний день сего праздника по обычаю совершалось символическое возлияние воды из источника Силоамского (на эту воду есть указание в той же главе Захарии ст. 8 и у Иезекииля), протекавшего под горой храма, при пении из пророка Исаии; жаждущии приидите на воду (гл. 12:9).

Вероятно по применению к сему значению праздника и действия и Господь, явившись в этот день снова, в собрании народа, произнес: кто жаждет, иди ко Мне и пей. И сравнивая Самого Себя с храмом, из-под которого течет вода, прилагает это сравнение и к верующим в Него. Как Он источает воду живую, так и верующие во имя Его, получив Духа, не только будут иметь эту воду в себе, в своем сердце, но и изливать другим, распространяя всюду свет богопознания. (Из 46 ст. видно, что проповедь была обширная).

Голос Божественный умолк. Начались опять суждения и споры об Иисусе. Одни видели в Нем пророка, другие самого Мессию, но в тоже время одни говорили, что Мессии, как сына Давидова, надобно ждать не из Галилеи, а из Иудеи, именно из Вифлеема, другие говорили, что из Галилеи даже и пророков не бывало (ст. 52). Были даже такие, которые изъявляли желание схватить Его. Но и служители храма, на которых сие возложено было от Синедриона, возвратились, по окончании праздника, без успеха, объявив, что они не могли взять Его, потому что ни один человек никогда не говорил так, как сей человек.

Наконец, в самом Синедрионе при рассуждении по сему случаю оказалось разделение, которое еще более должно было вооружить против Иисуса врагов Его. С негодованием выслушав донесение посланных, они отвечали им: неужели и вы прельстились? Да уверовал ли в Него кто из начальников или из фарисеев? в Него верует один народ. Но этот народ невежда в законе, – прокляты они. В это время Никодим осмелился было заметить членам Синедриона, что несправедливо они поступают, заключая так свое суждение о человеке, которого дела хорошо не знают и не выслушали. – Да чего и разыскивать? Из Галилеи никакого пророка не бывало, отвечали ему прочие, забыв в помрачении ума своего, что оттуда были Илия, Иона и может быть даже Наум. И ему заметили с насмешкой: не из Галилеи ли сам ты, что так вступаешься за Галилеянина. Таким образом, не входя в дальнейшее исследование дела, положили отлучать от синагоги каждого, кто признал Иисуса Мессией (9:22).

Несмотря на то, на другой день Господь опять пришел в храм и там в одном из притворов, снова желая обратить к Себе все внимание народа после разрешения вопроса о жене грешнице, приведенной к Нему, возгласил вслух народу: Я свет миру. Кто идет ко Мне, тот не будет ходить во тьме. Это было как бы ободрением для всякого стесняемого определением Синедриона оставить это мрачное соборище, не опасаясь подвергнуться погибели. Свет языков, каким был доселе Израиль, помрачился: всходит новое солнце и для сидящих во тьме и сени смертной сынов Израиля и для язычников.

Фарисеи осмеливаются возражать Ему, что свидетельство Его о Самом Себе потому самому не есть истинно, что Он Сам о Себе свидетельствует.

Неправда, отвечал Господь, Мое свидетельство может быть истинным даже и в этом случае: потому что кто, кроме Меня, на земле хорошо знает, откуда Я пришел и куда иду? Вы того не знаете, – вы судите обо Мне только по плоти, по наружности, по тому, как видите. Уж лучше бы вам не судить Меня или обо Мне, как и Я не сужу вас. – Впрочем это не значит того, чтобы Я боялся, что суд Мой может быть так же ошибочен, как и ваш. Нет, суд мой истинен: ибо Я не один сужу, со Мною судит Отец. Если же вы хотите судить Меня, то вам прилично было бы выслушать свидетелей Моих. Закон ваш требует двух или трех свидетелей: Я представляю вам двоих. Первый свидетель Я Сам (здесь ясно отличается Божественная природа Иисуса, свидетельствующая о том, что совершается чрез посредство человеческой Его природы), второй – Мой Отец.

Где этот Твой свидетель, спросили Его, – Отец Твой? Конечно вы об этом не спрашивали бы Меня, отвечал Господь, если бы вы правильно понимали Меня. Если бы вы имели светлое око духовное, то увидели бы Отца во Мне: но у вас нет этого. И потому вы не знаете ни Меня, ни Отца.

Он говорил это в самом том храме, которого начальники приказывали схватить Его, – однако же никто не осмелился захватить Его. После этой беседы, – может быть сбираясь снова оставить Иерусалим, как небезопасный до известного времени, или по крайней мере прощаясь с множеством народа, который начинал уже расходиться с окончанием праздника, и с многими намереваясь говорить в последний раз, – Он явился еще в место общего народного собрания во храм (8:59), в день субботы (9:14) и вслух всех повторил прежнюю угрозу: смотрите, Я отхожу – вы будете искать Меня, но не найдете, – умрете во грехе вашем. (Это грех нераскаянного богоубийства). А без Меня не надейтесь и придти туда, куда Я иду (к Отцу Небесному).

Наглые Иудеи превращали смысл слов Его. Разве убьет Он Сам Себя, – что мы не можем придти туда, куда Он пойдет после этого? Уж конечно тогда за Ним не пойдем – на смерть.

Нет, не это, отвечал Спаситель, а вот что причиной, что вы не можете придти, куда Я иду. Я от вышних, а вы от нижних. Это расстояние неизмеримо. Еще можно было бы вам иметь доступ и к вышнему – верой: но в вас веры нет. И потому-то Я сказал, что вы умрете во грехе вашем, не придете, куда Я иду.

Кто же Ты, называющий Себя от вышних? спросили Его Иудеи с презрительной насмешкой.

Я то, что вам говорил о Себе изначала (в первое посещение Иерусалима в самом храме, – назвал сей храм домом Отца Своего; следов. Себя Сыном Божиим). Но мне много пришлось бы говорить о вас и судить вас, если бы Я стал говорить о вас все, что думаю и знаю о вас. Оставим это. Истинен пославший Меня: Он доскажет вам и обо Мне и о вас самих (чрез Духа, Который пришедши, обличит о правде и о гресе). Вы узнаете от Него, что Я говорю не от Себя, но говорю то, что Я слышал, что знаю от Него. – Скажу еще определеннее: когда вознесете Сына человеческого, тогда узнаете, что это Я, что Я Тот Самый, за Которого Себя объявлял, – и что Я ничего не делаю от Себя: но как научил Меня Отец Мой, так и говорю.

Эта, по-видимому, прощальная беседа на многих доселе нерешительных произвела сильное впечатление. Опасаясь в самом деле потерять Его навсегда, они объявили, что веруют в Него. По всему видно, что их привлекала к Иисусу не вера в истинного избавителя рода человеческого от грехов, но одна надежда найти в Нем царя сильного, земного. Эта необыкновенность и неустрашимость Иисуса, с какой Он говорил и действовал в самой столице, обольщала их.

Господь по-видимому готов был принять их в число Своих последователей. Только признал за нужное дать им приличное наставление. Если вы хотите, говорил Он им, быть истинными Моими учениками (Он видел, что здесь не было искреннего желания), то пребудьте же в слове Моем т. е. слушайтесь Меня, не выходите из пределов Моих наставлений, внутренне, душой вашей соединитесь с словом Моим. И тогда познаете вы истину, потому что слово Мое есть истина: истина освободит вас (т. е. тогда настанет, совершится всецелое избавление, или искупление ваше).

Как освободить? спросили Его тогда новообращенные. Да разве мы рабы? Мы – семя Авраамово. Мы не были рабами никому и никогда. Слова эти так больно кольнули некоторых может быть из Зилотов, что они готовы были восстать против Иисуса, в Которого недавно уверовали. «Правда ли то, что вы не были рабами? – отвечал им Господь. Да всякий творящий грех уже есть раб, – раб греха. Так и вы рабы, рабы греха. И от сего то рабства я хочу освободить вас. Вы– семя Авраамле, но у Авраама был не один Исаак, но и Измаил, сын рабыни. По настоящему своему состоянию – состоянию рабства вы не более значите, как и сын Авраамов от рабыни, а этот сын был изгнан из дома отеческого; и вам угрожает то же. Мне не хочется, чтобы и с вами то же случилось. Потому Я, как истинный Сын в дому Отца Моего, имея право давать свободу, и предлагаю вам, обещаю вам – дать вам свободу, чтобы вы как свободные, как истинные дети Авраамовы и Божии могли оставаться всегда в дому Отца Моего.

Замечая усиливающееся исступление, Он продолжал: вы называете себя семенем Авраамовым, но посмотрите, такие ли в вас расположения, как в Аврааме? Сын обыкновенно носит на себе отпечаток отца. Во Мне, в Моих словах и действиях можно узнать Моего Отца. Но в ваших словах, в намерениях и действиях можно ли найти отца? Я говорю вам слова Отца; но слово Мое в вас не вмещается; вы готовы убить Меня: это не показывает ли, что ваши расположения происходят совершенно из иного источника, нежели слова Мои? Не показывает ли в вас детей иного отца?

Да как же, возразили Ему Иудеи: отец наш Авраам. – Если бы действительно, отвечал им Господь, вы были дети Авраамовы т. е. не по плоти только, то и дела Авраамовы делали бы. Но вы ищете убить Меня, человека, сказавшего вам истину, которую слышал от Бога: – Авраам так не делал. Отсюда видно, что дела ваши показывают в вас детей иного отца.

Иудеи увидели, что Господь говорит не о плотском происхождении от Авраама. Хорошо. Однако же и духовное наше рождение ничем не запятнано. По вере в Бога мы происходим от Бога, мы не от любодеяния рождены.

Нет, сказал Господь. Нельзя сказать, чтобы отец ваш был Бог. Если бы вы были дети Его, то вы любили бы Меня, – понимали бы язык Мой, – по крайней мере могли бы охотно слушать слова Мои: потому что Я происхожу от того же Отца. Но в вас этого нет. А так как вы оказываете сопротивление истине, не ненамеренное только, но и намеренное, то это состояние вашего духа обличает в вас детей противника истины, диавола, который в истине не стоит. Ваши убийственные замыслы против Меня служат новым доказательством вашего происхождения от него: он человекоубийца от начала.

Итак одно из двух: или Я не говорю истины, но кто обличит Меня в неправде? – или вы не от Бога. Иначе бы мы понимали друг друга.

На такой ясный вывод Иудеи ничем не могли более отвечать кроме ругательств. Самарянин ты (еретик ты), – бес в тебе!

Нет, беса во Мне нет, кротко возразил Господь. А в вашем отзыве только открывается новое доказательство того, что вы не от Бога. Я чту Бога, а вы не хотите воздать чести, но еще наносите бесчестие Тому, Кто чтит Бога. Впрочем Я не ищу с вас Своего бесчестия. За Меня есть Кому искать и судить вас.

И Господь оставил тон обличения, а стал говорить им о великом обетовании блаженного бессмертия всякому, кто будет сохранять слово Его, которое принял от Него с верой (ст. 31). «Кто сохранит слово Мое, сказал Он, обращаясь к началу своей беседы с новоуверовавшими, тот не вкусит смерти вовек».

Но раздраженные против Него по-видимому еще менее могли принимать такие слова: теперь-то узнали мы, что бес в Тебе. Авраам умер; пророки умерли, а ты не только Самому Себе готов приписать бессмертие, но и всякому, кто сохранит слово Твое. Чем Ты Себя делаешь?

С Божественным величием Иисус отвечал: Я не выдаю Себя за то, что Я не есмь: но Я не могу отречься от того, что Я есмь. Я не присвояю Себе никакой славы, но слава Моя от Отца, – от Того самого, Которого вы называете своим Богом. Но и если бы Я поставил Себя в отношении к Нему с вами наравне: то был бы противник истине, как и вы.

Итак могу Я сказать, что (не только выше Я пророков и самого Авраама, но) Авраам, которого вы называете Отцем своим, рад был видеть день Мой (времена Мои). И прибавлю: он видел день Мой (видел то, чего так сильно желали видеть и другие святые мужи, и не видали), и возрадовался.

В упорстве неверия, с насмешкой отвергая эти слова о радости Авраама видеть день Христов, они готовы были сказать Ему: разве бы Ты Сам рад был видеть Авраама? Но где и Тебе видеть его, когда Тебе нет еще пятидесяти лет!

На эти слова злобы и хуления Сын Божий отвечал: Я есмь прежде, чем Авраам был, – и, ожесточенные в своем неверии, мнимые Его последователи подняли было камни, чтобы побить Его, как богохульника.

Из всех этих собеседований с Иудеями в Иерусалиме в течение праздника кущей и вскоре после него, с народом, с врагами и с изъявившими расположение к вере, – открывается, как сильны были здесь противники Его и как они еще более могли возрастать в числе и силе. Даже изъявившие расположение к вере переходили на сторону их. Оставшиеся верными в душе своей, были бессильны, презренны в глазах вельмож и людей гордых своей наружной святостью – остались невеждами и сами по своему смирению и более раскрытому взгляду на самих себя теперь, после наставлений Спасителя, действительно не считали себя более, как невеждами, хотя и не в том смысле, в каком почитали их фарисеи.

Удалившись от поднявших на Него руки, без всякого вреда, Господь хотел, чтоб этот день, день последнего для многих (оставляющих Иерусалим) свидания с Ним, – остался в памяти их не по одним только словам Его; Он ознаменовал его таким действием, которое, сохраняя все качества чудесного, в то же время имело характер символический. Проходя из храма, ученики Его вместе с Ним обратили особенное внимание на одного слепого, который был слепцом от роду. Не знаем, что именно подало повод к такому вопросу, какой они сделали по этому случаю, только спросили они Господа: кто виноват в слепоте его, сам ли он и потому Бог по предведению поразил его слепотой, или родители?

Ни то, ни другое, отвечал Господь. Но над этим слепцом должна явиться слава Божия. И предвидя, что должно повести за собой преднамереваемое Им действие, но вместе сознавая Свою обязанность действовать, доколе продолжается день Его, Он раскрыл пред учениками Своими эту тайну мыслей своих, прибавив: «доколе Я в мире, дотоле Я свет миру». Действие, которое Он предпринимал, должно было служить к просвещению телесного и духовного ока слепорожденного и для раскрытия духовных очей многих душ слепотствующих духовно, готовых сознать свою слепоту. Потом, обратившись к слепорожденному, сделал брение из плюновения, помазал им глаза слепому и послал умыться в купель Силоамскую. (Такой способ исцеления соединен был с нарушением суеверного покоя субботнего). Слепорожденный возвратился от Силоама зрячим. Но когда пришел на место, где остался Господь с Своими учениками, тогда Его здесь уже не было, так что исцеленный знал только по слухам от других имя исцелителя, а не знал, кто Он и где Его найти.

Тотчас начались толки. Знавшие этого слепорожденного, одни признавали его за прежнего своего знакомого, другие отрицали. Стали расспрашивать его, как он прозрел. Тот все пересказал, как было. Спросили, где твой исцелитель? Отвечал: не знаю! – Дело важное! Повели к фарисеям. Начались новые допросы. Слепорожденный отвечал то же. Фарисеи первое внимание обратили на нарушение субботы. Отсюда тотчас заключение о человеке, который будто бы исцелил слепого: этот человек не от Бога. Но в то же время другие стали возражать: как же грешный человек мог сотворить чудо? Вышла распря. Ничего не объяснив спором, обратились к слепорожденному: как он думает об Иисусе. Тот отвечал, что признает Его за пророка. – О, возразили фарисеи. Это сделка! Этот слепой никогда слепым не бывал. Позвать родителей! – явились родители. Но и родители 1., признали его своим сыном, 2., подтвердили, что он родился слепым. Как он прозрел, об этом свидетельствовать отказались не потому, чтобы не знали этого, но по страху от Иудеев. Видя, что свидетельство родителей но согласно с их мыслями, обратились снова к слепорожденному, хотели его застращать, смутить и подорвать его мнение, сбить в его показаниях. Воздаждь славу Богу! (заклинание). Мы знаем несомненно, (тогда как ты только думаешь, что Он пророк), что человек этот грешник. (Признавайся, что дело было не так). И стали снова его допрашивать: как Он отверз тебе очи, думая найти что-нибудь такое в словах, что можно было бы перетолковать, – и представить противоречащим собственным его показаниям.

Исцеленный, проникая их тайные намерения и не желая угождать им против истины, не стал повторять им своего ответа, а только иронически заметил: разве и вы хотите быть учениками Его, – что так пристально расспрашиваете о Его действиях?

С ненавистью они отвергли эту мысль: мы Моисеевы ученики, того Моисея, с которым Бог говорил, а ты ученик этого, о котором мы не знаем, откуда Он.

Это-то и странно, продолжал исцеленный в том же тоне, что вы не знаете, откуда Он, исцеливший Меня. Без Бога такого чуда совершить было нельзя. (Так слепой видел более зрячих, еще не зная ничего об Иисусе, кроме только Его имени!).

Но чем сильнее обличали Иудеев бесхитростные слова слепорожденного, тем с большими укоризнами они восставали против него: во грехах ты весь родился, и ты ли нас учишь? и изгнали его вон (из дому ли судилища только, или извергли из синагоги – отлучили, – последнее по важности, какая усвояется этому обстоятельству в ст. 35, вероятнее).

Уклонившись от народа на ту пору, как все это производилось, Господь является теперь по окончании всего этого к исцеленному и фарисеям, чтобы одного подкрепить и наградить за твердость, с какой он выдержал первое искушение за Него и возвести его на степень высшего познания и веры, – а других обличить их собственным судом и сказать им еще раз перед всем народом, кто они и кто Он для народа. Перед ними был человек, который был долго слеп телом и душой, а теперь видел и телесными и душевными очами; и было много людей, имевших хорошее зрение телесное, но не видевших нисколько душевными очами и между тем мечтавших видеть ими также хорошо, как и теми. Своими словами и действиями Он невольно обнаруживал различие тех и других и приводил их к тому, что они отделялись друг от друга и каждый быстро шел по своему направлению. Обращая внимание на это свое положение и отношение к Нему окружающих, Он сказал: на суд Я пришел в мир сей, чтобы считающие себя невидящими видели, а считающие себя видящими были слепы. Одно слово Мое вскрывает истину как на суде и тайны сердечные обнаруживаются пред всеми и пред собственной совестью каждого. Одним действием Я прогоняю слепоту от очей тех, которые искренно в ней сознаются; и в то же время мечтающие много видеть слепнут еще более от того самого, что у других просветляется око. И одни начинают видеть, куда им идти, а другие вовсе сбиваются с последнего пути и отводят за собой других от пути истины.

Кто же эти несчастные слепцы? не разумеешь ли Ты и нас под именем слепцов? – спрашивают Его с оскорблением находившиеся при этом фарисеи.

Да! и вам нечего обижаться этим названием. Я бы желал лучше, чтобы вы сами сознали себя такими: тогда бы не имели вы греха: но в том-то и беда, что вы говорите, – что видите, поэтому грех на вас остается. (Здесь ключ к объяснению и 3 ст. 9 гл. Иоанна).

И между тем это – вожди народа! Но надобно же знать несколько и народу, кто эти руководители его и кто его истинный пастырь!

Слепота фарисеев тем была пагубнее, что они были вожди народа. В самом деле, чего надлежало ожидать от народа при таких руководителях? Видя все пред Собою, Господь приточно изобразил, Кто Он, кто эти мнимые руководители, где Его стадо, и что ожидает его в будущем?

Соберем черты этих образов, разрозненные у Евангелиста: вор или разбойник входит во двор овчий не дверью, но перелазывает инде ст. 1, он кличет овец, но овцы нейдут за ним, а бегут от него, потому что не знают чужого голоса ст. 5. Он приходит только за тем, чтобы украсть, убить и погубить ст. 10. – Напротив пастырь 1, входит дверью, 2, ему отворяет придверник и 3, овцы слушают голоса его, 4 и он кличет своих овец по имени и вводит их; 5, и когда выведет своих овец, идет перед ними, а овцы за ним идут, потому что знают голос Его ст. 2–4. И если еще этот пастырь сам хозяин стада, то когда он увидит волка приходящего, то не пощадит положить жизнь свою за овец ст. 11. Только один наемник, а не пастырь, у которого овцы не свои, когда видит приходящего волка, то оставляет овец и бежит, не радит о овцах, позволяет волку расхищать стадо и разгонять его ст. 12, 13. – Итак, в этой притче два полных образа, два собственно объясняются и Спасителем: разбойников и истинного пастыря. Черты пастыря Господь относит к Себе, только вместо прямого приложения первой, второй и третьей черты сего образа употребляет новое сравнение: сравнивает Себя с дверью двора. При этом новом сравнении черты деятельности пастыря по необходимости переходят в страдательные: Я есмь дверь овцам, говорит Он. Сказавши это, очевидно, уже нельзя было Ему сказать о Себе, что Он сказал о пастыре, что он входит дверью. Но он говорит: кто войдет Мною, тот спасется т. е. найдет себе спасение за оградой от мира погибельного. Здесь Господь вместо входа Своего во двор указывает на вход во двор чрез Него самих овец; войдет и выйдет (только возможность отворять дверь, когда нужно, соответствует глашению овец пастырем) и пажить найдет (пропуск чрез дверь на пажити заменяет самое изведение). Может быть намерение устранить мысль о Своем всегдашнем личном также видимом, как и теперь, пребывании с Своим стадом побудило Господа избрать в объяснение притчи о пастыре такой еще новый образ, в котором по необходимости все должно было разуметь духовно. – Или вероятнее Он так объяснил притчу потому, что первые три черты пастыря в отношении к народу Иудейскому были Им уже совершены, и Он стоял теперь только как отверстая дверь для них, – как бы принял другое значение. – Прилагая к Себе последнюю черту в образе пастыря, Господь выражает ее так: Я есмь Пастырь добрый и знаю Моих, а Мои знают Меня. Как знает Меня Отец, так а Я знаю Отца и жизнь Мою полагаю за овец. Внутренний союз, в котором состоят Господь с призванными Им по силе собственного союза Его с Отцем Своим, побуждает Его защищать Своих до положения за них жизни Своей.

Под образом разбойников, перелазящих ограду двора и убивающих овец, Спаситель изобразил, как Сам Он объявил сие, всех тех, которые приходили (в двор овчий) перед Ним. Самое слово: суть (ст. 8) уже показывает, что Господь разумеет людей Своего времени; по чертам их действия, изображенным в притче, это должны быть такие люди, которое минуя правильный путь во двор овчий, входят – или лучше – врываются в него хищнически, т. е. мимо Христа присвояют себе титла учителей и не хотят их вести путем Христовым, но за тем только приходят, чтобы погубить стадо Христово.

Объяснив таким образом притчу свою, Господь останавливается еще несколько времени во 1) на мысли о самом стаде, которое должно получить новое приращение и во 2) на мысли о пожертвовании своей жизнью для овец своих.

В прощальной беседе Своей с народом Он раскрывает, что есть у Него и другие овцы, которых надлежит Ему привести во двор Свой. Чрез апостолов Своих Он подаст им голос Свой, вызовет их из рассеяния эллинского (над чем недавно смеялись Иудеи) и они придут и составят одно стадо с избранными от Израиля. Это напоминает нам песнь псаломскую об Иерусалиме:

Пс. 86, 1. Основания его на горах Святых.

2. Любит Господь врата Сиона более всех селений Иакова.

3. Великое возвещают о Тебе, Град Божий:

4. «Буду счислять Египет и Вавилон (два народа враждебные народу Б.)

Между знающими Меня;

Се и Филистимляне и Тир с Ефиопиею там родились».

5. Будут говорить о Сионе: тот и тот родился в нем,

Сам Вышний укрепляет его.

6. Господь в переписи народов напишет:

Такой-то родился в нем.

7. И поющие и ликующие все источники Мои в Тебе.

Последней мыслью Господь напомнил Иудеям о своем отхожу. Но при этом с особенной силой выставляет на вид то, что Он во 1, свободно отдает Свою жизнь и во 2, восприимет ее. Сам Отец не принуждает Его к тому. Отец не останавливает беспредельного раскрытия любви в Сыне, но предоставляет делу любви быть чисто делом любви беспредельной. Но по воле Того же Отца (ст. 18). Он имеет власть паки приять жизнь Свою (и конечно воспользуется сею властью).

Сим заключил Господь беседы свои в последний великий праздник, совершенный Им с Своим народом. Какие важные истины раскрыты в них! От слов сих между Иудеями произошла распря.

Хотя Евангелист Иоанн, заключая описание сих бесед на празднике кущей и вскоре после оного, и не говорит, что Спаситель вскоре оставил Иерусалим, но необходимость такого предположения основывается на том, что 1) в течение остававшихся до праздника обновления храма нескольких месяцев Ему не безопасно было здесь оставаться после таких обнаружений злобы, какие видел во время праздника кущей; 2) в праздник обновления, говоря некоторым из Иудеев, что они не принадлежат к числу Его овец (10:26), Он припоминает им сказанное об этом прежде: а это сказано было в праздник кущей, или вскоре после него (10:8). Если бы Спаситель долее оставался в Иерусалиме, то невероятно, чтобы Он не имел многократной с ними беседы и на такую мысль, какая заключается в сих словах, не мог указать ближе примера в собственных словах. 3) Почему Иудеи приступают к Нему с вопросом именно в праздник обновления храма, если Он постоянно находился в Иерусалиме? Если предположить, напротив, что Он только опять явился в Иерусалиме, то ясно, почему этот вопрос не явился ранее. 4) Ев. Иоанн (10:40) говорит, что после происшедшего на празднике обновления Иисус пошел опять за ⁵⁰ Иордан, в то место, где прежде крестил Иоанн. Что значит здесь слово: опять? Когда прежде Иисус был здесь, именно в Перее – не далее? Ежели разуметь то, что Спаситель был за Иорданом пред праздником еще кущей, – то это было мимоходом и притом уже давно. Напротив не указывает ли это слово на то, что Спаситель после окончания праздника кущей перешел на ту сторону Иордана так же, как в последствии и после праздника обновления храма? Только Ев. Иоанн не считал нужным упоминать это в том и другом случае, а сказал здесь только для того, что место Его настоящего пребывания имеет отношение к следующей в 11 главе истории воскрешения Лазаря. 5) Если бы Спаситель долгое время был в Иерусалиме, то не могли бы об этом не сказать хотя сколько-нибудь слов и первые три Евангелиста.

По долговременном удалении из Иерусалима, – когда наступил светлый праздник обновления храма (в дек. мес.), установленный в память очищения его от языческого осквернения при Антиохе Епифане, – Господь снова пришел в Иерусалим и явился во храме, именно в притворе Соломоновом (самом нижнем из притворов, окружающих здание храма). Продолжительность отсутствия, слова, сказанные в последнее посещение Иерусалима: ухожу от вас и не найдете Меня, множество слухов о чудесах, прежде Иисусом совершенных – все это вместе усиливало нетерпение видеть Иисуса, еще раз и узнать от Него точнее, за кого принимать Его должно. Не были эти люди искренно расположены верить в Него, но не могли и оставаться равнодушными к явлению Его. И были весьма обрадованы, когда встретили Иисуса опять в храме в праздник храма. Обступивши Его, они спрашивали: доколе еще Он будет держать их в недоумении? и просили сказать им прямо: Христос ли, Мессия ли Он?

Зная сердце этих людей, Господь отвечал, что причина их недоумений заключается не в Нем, а в их неверии и что Он перестал их считать Своими овцами; – сказав это, он изобразил с нарочитой силой, что Он готов сделать для тех, которые веруют в Него и верны Ему, сказав, что никто у Него не похитит их из рук Его, или что все то же из рук Отца Его, прибавил: Я и Отец одно.

При этих словах, забыв все, Иудеи по-прежнему схватили было камни, чтобы побить Его, как богохульника. – Но Господь на сей раз не так как прежде, не удалился, но остановил их Божественной силой Своей. Раскрыл им, что само писание называет людей, которым было слово Божие, богами, что следов. не всякий, кто говорит о себе, что он сын Божий, есть необходимо богохульник. Надобно обращать внимание на такого человека и на дела, которыми он подтверждает свое право называться сыном Божиим. Если уже Мне вы не верите, прибавил Господь, то по крайней мере верьте делам Моим; они показывают, что Я в Отце и Отец во Мне.

Ревность поохладела: однако же они все еще искали схватить Его, чтобы представить Синедриону. – Но Господь от них уклонился. Он пошел на ту сторону Иордана и хотел провести несколько последних дней в том месте, где первоначально действовал Его предтеча и где может быть Сам Он был им указан (Иоан. 1:28).

Действие проповеди Иоанновой в сем месте еще не изгладилось. И она, хотя поздно, принесла плоды свои. Здесь многие уверовали в Иисуса.

Вскоре (Иоан. 11:8) однако же особенные обстоятельства вызвали снова Господа в Иудею.

Близ Иерусалима, на расстоянии не более 3/4 часа пути, в селении, именуемом Вифанией, сделался сильно болен один из семейства, любимого Господом и посещаемого Им по временам (Лук. 10), именно Лазарь, у которого были две сестры, известные нам Марфа и Мария. Так как Господь находился теперь от них на расстоянии не далее одного дня ⁵¹, то сестры, видя опасность, послали уведомить Его, что любимый Им Лазарь болен, конечно с тем намерением, чтобы от Него получить пособие. Получив сие известие, Господь только отвечал, сестрам что болезнь эта не к смерти, но что она должна послужить явлению славы Божией, – именно, чтобы открылась слава Сына человеческого. Ответ по-видимому, такой, после которого ничего было более ни сестрам, ни ученикам, слышавшим Его, опасаться за жизнь Лазаря. Что же должны были подумать об этом утешительном ответе сестры, когда может быть в тот самый вечер, когда дан он, Лазарь скончался. И Марфа и Мария признавали Иисуса Мессией, Сыном Божиим. Какое же было искушение для их веры! Вероятно несколько времени они были уверены, что слова Господа не должны быть напрасны и потому ожидали, не возвратится ли каким-нибудь образом жизнь Лазаря. Но время уходило: в умершем не было никаких признаков жизни, даже вероятно он стал изменяться. Потому решились схоронить его по обычаю. Между тем Господь оставался все там же, где достигло до него известие о болезни Лазаря и спустя два дня после этого стал говорить ученикам о намерении Своем идти опять в Иудею. Ученики смутились, услыша о таком намерении после недавних неприятностей в Иерусалиме. Господь против их представлений поставил одно, что день Его еще не окончен, и что след. путь Его туда и их с Ним безопасен. Потом, объясняя причину путешествия прибавил: Лазарь друг наш уснул, – но видя, что ученики Его не понимают, сказал прямо, что он умер и присовокупил: Я рад, что он умер без Меня: это лучше для вас, именно для вашей веры; пойдем к нему. Я разбужу при вас его (показывая, что смерть есть как бы сон). Чувство радости при смерти друга неуместно, если бы не скрывалось в намерении чего большего. – В этих словах: радуюсь за вас, раскрывается цель, для чего Господь не подал помощи болящему другу во время самой болезни, и для чего угодно было совершать Ему такое важное чудо, какое вскоре совершил над Лазарем. Состояние веры в учениках после того, как Иудеи двукратно уже хотели было побить Его камнями, требовало подкрепления и теперь и еще более для предстоящих великих искушений. Но разделяли ли они радость Господа? Нет. Когда они узнали, что Лазарь, друг Иисусов, умер, что Иисус дал ему умереть, не дозволив видеть славу царства Своего и припомнили ответ Его о болезни Лазаря: тогда требование Спасителя идти вместе с Ним в Иудею невольно казалось им вызовом идти на смерть Свою; по крайней мере так смотрели на это. Они привыкли всегда действовать с осторожностью. Однако же сердцем своим и они готовы были следовать за Иисусом. А когда видели, что намерение Его непреклонно, то в борьбе своего чувства с опасениями расчетливости, хотя не смели сказать ничего Самому Господу, но сказали соученикам: пойдем и мы умрем с Ним, не только не думая о воскресении Лазаря, но не думая и о сохранении собственной жизни и жизни своего Учителя.

В Вифании встретила их Марфа, всегда занятая хлопотали по дому; едва только услышала, что Иисус идет, она вышла к Нему из дому, даже из селения. Видно было из этого, что вера ее и любовь к Иисусу еще не исчезла и после того, как слово Иисуса о болезни Лазаря, по-видимому, не сбылось (между тем Мария погруженная в свою печаль, не замечая, что вокруг нее делается, оставалась дома). Едва увидела Марфа Иисуса, как этот взор на Него вдруг возбудил в ее душе мысль о лишении брата и мысль о силе Иисуса сохранить Его жизнь, которой Он однако же не захотел оказать. «Если бы ты был здесь, то брат мой не умер бы, сказала она с скорбью. Но и теперь, прибавила Марфа, как бы смутясь сама от того, что сказала: но и теперь, если Ты чего попросишь у Бога, даст Тебе Бог. (Почему говорит это Марфа? Едва ли в надежде на воскрешение Лазаря Иисусом. Она не доверяет Ему, когда Господь уже пообещал его 11:24. То же показывает и выражение: что ни попросишь у Бога. Как редко совершал Господь чудеса Свои с видимой для людей молитвой к Богу!). Господь постепенно укрепляя веру Марфы, говорит ей: «воскреснет брат твой». Конечно, прибавила она с неудовлетворенным видом, воскреснет, когда и все воскреснем (но, как будто хотела она договорить: вся эта надежда не вознаграждает вполне его лишения). Между тем Господь разумел здесь воскресение Лазаря прежде общего воскресения. Ему только хотелось надлежащим образом приготовить к этому Марфу, которая в заботах домашних не всегда умела оставлять довольно времени для занятий сердечных и занятий предметами веры, как сестра ее. Итак обращая внимание на важнейшее для нее в сем случае, Господь указал ей на Самого Себя, как на источник всякой жизни и на силу воскресения для всех. Верующий в Меня, если и умрет, оживет (а Лазарь – друг Мой – был из числа верующих): вот основание для веры в воскресение и Лазаря. И всякий живущий или верующий (сама Марфа и др.) в Меня не умрет во век т. е. навсегда. Сказав это, спросил ее: веруешь ли сему? Марфа не нашла лучше, как только сказать, что верует она, что Он Мессия, Сын Божий, – думая, что в этом все заключается, и не находя себя более способной продолжать беседу с Господом. Вслед за этим она поспешила к сестре своей и сказала ей: тебя спрашивает Учитель, хотя Он совсем ее и не спрашивал. Мария погружена была в свою скорбь я только любовь к Тому, Которого слова она привыкла принимать с спокойной преданностью, сильна была исторгнуть ее из ее положения. Она поспешила к Иисусу, который все еще находился вне селения. Первые слова ее были те же, что и Марфы. Видно было, как много они доселе занимались этой мыслью. Но слова эти, произнесенные со слезами Марией, падшей к ногам Иисуса, были полны более глубокого чувства, чем в устах Марфы. В них не было упрека; но и скорбь и преданность выражались полнее, чем у Марфы. И Мария, произнесши их, более не могла ничего сказать. Слезы ее смутили дух и Самого Господа. Душе Его близки были все страдания человеческие, особенно людей, любимых Им. Невольно показались слезы на глазах Его. Не превозмогла сочувствия и мысль, что скоро эти слезы превратятся в радость. Это зрелище тронуло многих и Иудеев, пришедших из дома Марии. Но и здесь, как и везде, они верны были себе, – одни удивлялись любви Иисуса к Лазарю, видя слезы Его, – другие, коварно припоминая исцеление слепорожденного, указывали на то, что так Иисус не подал в свое время помощи Лазарю, так нельзя думать, чтобы Он отверз очи и слепорожденному.

Между тем Господь пошел на гроб Лазаря, – думали, что плакать там, но на самом деле, чтобы там слезы превратить в радость. Немедленно велит отнять камень от пещеры, где погребен умерший, отвергает возражение заботливой Марфы с упреком в маловерии; торжественно приносит благодарение Отцу Своему за услышание Его молитвы и объясняет, для чего Он приносит сие благодарение вслух всех; потом громким голосом, доказывающим как бы напряжение силы Божественной, вызывает умершего из пещеры. Умерший выходит в чем был положен. Чудо поразило и неверовавших доселе в Иисуса.

Так открылась слава Сына человеческаго, утешены сетующие сестры и подкреплена вера учеников! Торжественно доказано, что Иисус точно есть воскрешение и живот всех умерших и живых, след. Мессия.

Но какие следствия повлекло за собой это событие? Несмотря на то, что оно совершилось не в Иерусалиме, оно скоро стало там известно от очевидцев. Страсти начальников Иудейских уже были раздражены против Иисуса до высшей степени. Приближалось время нового многолюдного собрания народа в Иерусалиме – пасха. Думали, что слух о воскресении Лазаря, который всякий мог проверить по близости Вифании от Иерусалима, возбудит весь народ в пользу Иисуса. А того не хотели рассудить, что ежели Лазарь действительно воскрешен Иисусом, то надлежало признать в Иисусе Божественного Посланника. Итак в Иерусалиме это событие заняло все внимание членов Синедриона. Назначили собрание. Страсти умели тут прикрыть благовидной личиной. Сколько кто ни порочен, но никогда не хочет казаться совершенно порочным в глазах других. А фарисеям, главной стороне в Синедрионе, не было неизвестно искусство разыгрывать роль святых людей и радеющим о пользе народа. Потом может быть боялись и противодействия со стороны благорасположенных к Иисусу (Иоан. 7:50), если поведут дело прямо против Него.

Начались совещания. Стали говорить, как опасно таким живым участием, какое указывает простой народ к Иисусу, обратить против целого народа подозрение Римлян, особенно в таком деле, каково ожидание Мессии. Если Римляне узнают, чего народ ожидает от своего Мессии, Которого он видит в Иисусе, то придут сюда с своими легионами и остатки прав наших уничтожат. Они не хотели утверждать, что надежда на пришествие Мессии есть ложная надежда: верили, что когда Он действительно придет, тогда нечего страшиться Иудеям и Римлян, – но не хотели видеть Мессии в Иисусе; впрочем об этом в Синедрионе не было прямой речи: как будто это был вопрос посторонний. А опасность, какую изображали они в настоящее время со стороны Римлян, они создали и увеличили сами себе в своем воображении. Господь никогда не доводил народ, к Нему расположенный, до восстания в защиту Его, – никогда ни в ком не питал надежд на такое царство, которое могло быть опасно для владычества римского.

Наконец все совещание заключил своим приговором Первосвященник (« Архиерей сый лету тому» не то, – что Каиафа на тот год был Архиереем, а на другой – другое лицо, и таким образом между собой чередовались: но то, что Каиафа был Архиерей в этот достопамятный год), который был из секты Саддукейской (Деян. 5:17) и по самому направлению своей секты был очень далек от того, что дорожить чем-нибудь святым. «Вы ничего не знаете, сказал он, конечно обращаясь к стороне, несколько поддерживавшей Иисуса и может быть настаивавшей на том, чтобы наперед Синедрион удостоверился в том, что Иисус точно не есть Мессия, – вы не знаете ничего (в политике) и не подумаете, что лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб. (В таком виде представляется Иоанном решение Каиафы очевидно потому, что так оно стало ему известно от присутствовавших в Синедрионе и расположенных к Иисусу лиц, как напр., Никодима, Иосифа. Рассказывая об этом, они не могли умолчать, что они противостояли было общему мнению, но были отражены словами первосвященника, которые были приняты всеми. Как верен Евангелист своим источникам!). Его голос приняло и верховное правительство народа Божия – определили умертвить Сына Божия, но не решили еще, как и когда именно это привести в исполнение; вообще же не хотели откладывать надолго.

Вот к чему привело воскрешение Лазаря – не само по себе, но по усиливающейся непрерывно злобе врагов Иисуса. Будучи само в себе чрезвычайным из чудес Спасителя и заключая собой ряд славнейших Его деяний, оно как бы вызвало соответственное себе по величию совершенно противоположное определение Синедриона. Пещера Вифанская отдала своего мертвеца с тем, чтобы другая пещера сокрыла в себе ее опустошителя. Фома, сказав своим соученикам: пойдем и мы умрем с Ним, с нашим Учителем, не ошибся, по крайней мере в рассуждении своего Учителя. Сам Иисус, идя на гроб Лазаря, плакал, кажется не только об умершем, которого хотел воскресить, но и о злобе людей, которые готовили Ему вскоре гроб, – так же как Он потом плакал об Иерусалиме, приближаясь к Иерусалиму, как царь кроткий. Он видел пред собой грядущее и когда пошел в Иудею, тогда мог сказать: власть имам положити душу Мою за овцы Моя, а когда, испустив дух, потряс землю и воскресил умерших, тогда: власть имам приятии ю. – Что же побуждало Его предаться в руки врагов своих? То, что Самим Отцем и Своей любовью Он назначен быть Агнцем, вземлющим грехи мира.

Определение Синедриона было ли известно ученикам – не видно. Но Господь, доколе не пришел час Его, уже не стал явно ходить по Иудее также, как в последнее время и по Галилее. Тайно отправился Он из Вифании, которая была слишком близка к Иерусалиму, в город Ефраим или Ефрем, лежавший в пустыне на север от столицы расстоянием (по Еванг. миль на восемь, по Иерониму на двадцать). Ни время Его пребывания здесь, ни действия не известны.

Перед праздником пасхи, когда в Иерусалим стекались отвсюду Иудеи, Господь вознамерился идти туда с учениками, по-видимому не прямо из Ефрема, а взяв несколько на восток, чрез Иерихон, чтобы соединиться с толпами или караванами других поклонников, идущих в Иерусалим; так как он намеривался на этот раз торжественно вступить в сей город.

Ученики, представляя себе опасность появления в Иерусалиме после того, как там столько были вооружены против Иисуса, шли в страхе и беспокойстве (Марк. 10:32). Сам Господь шел впереди. Вскоре соединились с прочими путешественниками в Иерусалим. Имя Иисуса, известное всякому, начало приводить в движение поклонников. Это могло затмить в умах учеников страх опасности и даже разогреть их собственные мечты о царстве Мессии. Тогда Господь, отозвав своих ближайших учеников, именно 12, от прочих, стал говорить им в предостережение, что именно ожидает его теперь в Иерусалиме. Он сказал им, что он будет предан в руки своих врагов, в руки самого Синедриона, что Синедрион (первосвященники и книжники) осудят его на смерть, однако же сами не предадут Его смерти, а предадут Его в руки язычников т.е. римскому начальству над Иудеей. Но и язычники не вдруг исполнят над ним приговор Синедриона, но наперед поругаются над Ним, будут бичевать Его, оплюют Его и потом уже умертвят Его. Все это, прибавил Господь, должно совершиться во исполнение пророчеств: а в заключение всего Сын Человеческий воскреснет из мертвых в третий день (менее, чем Лазарь, будет в гробе). ⁵²

Сколько ученики ни были приготовлены к печальным ожиданиям последними двумя посещениями Иерусалима, но слова Иисуса о своих страданиях и смерти все еще оставались для них загадочными. Главное недоумение состояло в том, кто осмелится подвергнуть Его мучениям; это было уже видно: но как эти страдания согласить с мыслью о Мессии, за которого ученики признавали Иисуса? Немногие могли знать необходимость их служения Мессии с несомненной достоверностью, хотя не постигли еще внутренней связи славы Мессии с Его страданиями. Только Петр, Иаков а Иоанн, удостоенные видения славы Господа преобразившегося, слышали из того мира, из уст Моисея и Илии, об исходе Его в Иерусалиме, и глас, слышанный из-за облака, еще сильно гремел в ушах их: сей есть Сын Мой возлюбленный. Того послушайте. И так эти три апостола конечно более других были готовы принять слова сии. Кажется это и было так. Двое из них, Иаков и Иоанн, несмотря на такое ясное и подробное предсказание о страданиях, тогда же вместе с Матерью приступили к Господу с просьбой, чтобы, когда откроется царствие Его, которого славу они предвкусили во время Его преображения, Он позволил им занять престолы близ Него, одному по правую сторону, другому – по левую. Мысль о престолах подали им собственные слова Господа, не в давнее время сказанные по поводу вопроса Петра: се мы оставихом вся, что убо будет нам? Но желание первенства над другими это было собственное их желание, вероятно усиленное их матерью Саломией, сопровождавшей Господа из Галилеи. В особенности просьба их была обидна для Петра. Но на своей стороне они имели то, что Господь оказывал особенную любовь к Иоанну, и что взаимно сами они питали к Нему пламенную любовь и ревновали о Его славе, хотя не всегда согласно Его духу: между тем Петр в един раз имел несчастие быть названным от Господа сатаной, и забыв достоинство своего Господа подвергнул Его общей дани. – Как бы то ни было, но в этом желании не доставало смирения, правильного понятия о царстве Христовом. Услышав их просьбу, Господь прежде всего сказал: могут ли они пить ту чашу, какую Сам Он намерен пить и креститься крещением, которым Сам крестится? – Ученики отвечали с решительностью, что могут. (Ответ их показывает, что в это время, до наступления страданий Господа, они не отвергали совсем мысль о страданиях Мессии, чтобы войти в славу Свою. Иное дело после, когда смутные обстоятельства все превратили в их душе). – Хорошо, отвечал Господь, это и получите. Что у Меня теперь есть в руках, то и даю вам; но престолы назначить это не в Моей власти. – Впрочем этим не все это кончилось. Узнав о прошении сынов Зеведеевых, прочие апостолы изъявили на них неудовольствие. Тогда Господь, подозвав к Себе всех, объявил им, что в Его царстве не должно быть такого преобладания и господства, какое примечается в земных царствах, что высший у Него не тот, кому все служат, но тот, кто сам всем служит, что только этой мерой смирения и любви можно приближаться к Нему, быть одесную Его и ошуюю Его; так как и Он Сам пришел на землю не с тем, чтобы требовать Себе услуг от людей, но послужить людям,– и, прибавил еще Господь, (воспоминая то, что прежде сказал сынам Зеведеевым о чаше страданий и крещении огненном), чтобы дать душу Свою для избавления (λύτροτ) многих. Одним словом здесь случилось тоже самое, что и в последнее время пребывания в Галилее. Там после первого опытного познания царства славы, здесь пред ожидаемым полным его откровением.

Сопровождаемый толпами, Господь с Своими учениками должен был проходить чрез Иерихон, находившийся часов на шесть пути от Иерусалима. Когда приблизились к этому городу, раздался голос: Иисусе, сыне Давидов, помилуй меня! Это был голос одного нищего, слепого, по имени Вартимея. Проситель прямо взывал к великому титлу проходящего Иисуса: сын Давидов, Мессия. Народ, рассуждая о величии Мессии по-своему, совсем не так, как сейчас говорил Он с Своими учениками, воспрещал слепцу нищему беспокоить Его своей докучливой просьбой. Однако же тот не переставал кричать: Сыне Давидов, сжалься надо мною. Наконец Иисус остановился, велел его привести к Себе и, спросив, что ему нужно, даровал прозрение.

Другой опыт Своей снисходительности в том же городе Он явил к удивлению многих, одному из мытарей, хотя и богатому, но по мнению целого города человеку грешному, – Закхею. Господь нарочно созвал его со смоковницы, откуда смотрел он на проходящего Мессию – чтобы у него быть в доме. Закхей столько был доволен такой милостью, что для великого Посетителя обещался половину имения раздать нищим, а всякий ущерб, нанесенный другому, вознаградить вчетверо. Этого было достаточно к оправданию того, почему Господь удостоил чести дом сего мытаря. Обращая на сие внимание Господь сказал: ныне спасение дому сему. Да и почему же не так? разве Закхей не сын Авраама и недостоин (по любви своей к бедным) быть сыном Авраамовым? Но сын Человеческий за тем и пришел, чтобы взыскать и спасти погибшего (Закхея взыскал со смоковницы и изрек ему спасение в доме).

Раскрыв правильный взгляд на Свой поступок негодовавшим на Него, и замечая, что чем ближе они к Иерусалиму, тем более мысли народа и учеников Его увлекаются представлением об открытии его царства, Господь хотел еще дать ученикам Своим вразумление и, чтобы оно более могло занять их, нарочно облек его притчею. В той притче он раскрыл к охлаждению их мечтаний следующие мысли, – что в Иерусалиме Он встретит препятствия к открытию Своего царства; что поэтому Он должен будет оставить этот город и явиться там уже после для того, чтобы низложить сопротивление врагов Своих и открыть торжественно Свое царство; что между тем апостолы не должны оставаться в недеятельности и в праздности ожидать царства Мессии, когда оно откроется само собою, без всякого их труда и содействия, но должны деятельно трудиться для пользы сего царства. В этой притче яснее, нежели в других, сродных с ней, указывается на отшествие Господа от земли, Его прославление на небе и возвращение с судом над Своим народом для полного раскрытия Своего царства. В ней представляется богатый человек, идущий в отдаленную страну, ко двору сильного государя, чтобы получить от него право на управление своей страной и возвращающийся оттуда с титлом царя. Под образом этого человека Спаситель очевидно разумел Себя Самого, Свое взятие от земли в царствие на небе, пришествие с судом над отвергшимися Его Иудеями, не захотевшими, чтобы Он царствовал над ними. К раскрытию мысли о необходимости собственной деятельности апостолов и притом продолжительной, в притче сказано было, что тот богатый человек, отправляясь ко двору роздал десяти рабам своим каждому по мине для употребления в оборот, по возвращении, смотря по количеству прибыли, каждому раздал в управление соответственное число городов, а одного, не сделавшего из своей мины никакого употребления, лишил всего.

На пути из Иерихона в Иерусалим, Господь должен был проходить мимо Вифании. Здесь Он приостановился: между тем толпы поклонников пришли в Иерусалим и разгласили там, что чаемый Мессия приближается. День тот был по всей вероятности суббота: потому народ оставался в покое, так как Вифания находилась от Иерусалима далее субботнего пути (1000 шагов).

Это было за шесть дней до Пасхи. В Вифании Он принял вечерю в доме Симона, некогда прокаженного. Марфа, по обычаю, занималась ее приготовлением. Восставший из гроба Лазарь находился за трапезой. (Почему Евангелист упомянул о нем? Для того ли, чтобы сказать, что он был совершенно здоров, или для того, чтобы указать на это, как на особенность и просто заметить уважение, каким пользовался этот гость другого мира?) Тогда как одна сестра Лазаря служила Господу своими распоряжениями, относящимися до трапезы, другая – Мария, может быть не успев возблагодарить Господа за возвращение к жизни брата в свое время по причине поспешности отбытия Иисуса из Вифании, хотела вознаградить это упущение теперь. В обычае у Иудеев было умывать гостям пред вечерею ноги и мазать голову и ноги благовониями, Мария хотела сделать это теперь в честь своему Благодетелю. Не рассчитывая, что это будет стоить, она принесла сосуд с миром из нарда, самым лучшим и драгоценным, и возливая его на главу и ноги Господа, в знак своего пред Ним уничижения отирала их своими волосами. Не все смотрели на это одинаково. Ученикам казалось, что лучше было бы продать его в пользу нищих. Недавний пример Закхея и всегдашнее их расположение помогать нуждающимся – было к тому достаточным побуждением. Но у одного из этих учеников была и другая мысль при таком предположении. Этот ученик, носивший с собой небольшую кассу своего общества, думал получить в свои руки миро для продажи и употребить деньги для раздачи нищим. Забота о нищих была одним предлогом: а на самом деле он надеялся сам чем-нибудь попользоваться из этой суммы. Господь однако же защитил Марию, отринув самую благовидную причину, какую имели прочие ученики, и постоянно стараясь внушить им мысль о Своем удалении от них, сказал, что нищие всегда с ними, а Он с ними не всегда, и присовокупил, что Он принимает это помазание от Марии за приготовительный обряд к погребению. Если для погребения не жалеют больших трат, то нечего жалеть и теперь. Для Меня конечно вы не будете столько расчетливы.

По окончании покоя субботнего народ стал приходить из Иерусалима в Вифанию. В Иерусалиме уже многие собрались на праздник в намерении приготовиться в остающиеся дни к его празднованию известными очищениями и обрядами. На этот раз влекло всех сюда желание не только видеть Иисуса, но и Лазаря и увериться на месте в его воскресении. На утро новые толпы шли сюда из Иерусалима. Наконец Господь вознамерился Сам идти туда.

При таких обстоятельствах Его вступление в Иерусалим по необходимости должно было иметь много особенного против прежних примеров. Народ с восторгом узнал о намерении воскресителя Лазарева и готов был сопровождать Его торжественно, достойно Мессии по их понятию. Однако Господь, если бы не хотел или не имел в виду ничего подобного, то легко бы мог уклониться от такого торжественного входа. Он мог вступить в Иерусалим тайно, с одними учениками Своими, или без них, даже не ходить в Иерусалим при таком опасном положении дел. Нет, Он считал это нужным и даже нельзя сказать того, чтобы Он только воспользовался этими обстоятельствами, как случайными. Напротив, это вытекало уже из предшествующих Его действий. В Иерихоне было нечто подобное этому. Еще более Он показал намеренность сего действия в том, что несмотря на близость расстояния Вифании от Иерусалима, велел двум ученикам идти вперед Себя и при спуске с горы Елеонской к Иерусалиму, в селении Виффагии приготовить Ему ослицу и осленка. Ученики постлали на них свои одежды. Иисус воссел на молодого осла, который еще не был употребляем ни на какие работы. Явно, это было в соответствие пророчеству, которое в таком именно виде представляло явление Иерусалиму Мессии и вообще в Нем царя мирного и кроткого, который нарочито избрал Себе это животное, как символ мира, а не как символ брани (Захар. 9:9–10). В таком положении Он становился для всех видимым – и это еще более усиливало восторг народа. Одним словом, все действие это со стороны Спасителя было ответом для многих на вопрос: Мессия ли Он? После этого нельзя было сомневаться, что Он хотел Себя таким показать народу. Но в то же время хотел быть Мессией не в народном смысле. Поэтому Он охотно принимал все радостные изъявления чувств, хотя Своим убогим видом и много умерял жар нетерпеливого восторга. Народ увидев, что Господь воссел на осла, принял это за знак торжественного шествия к Иерусалиму: громкие восклицания стали оглашать воздух: Осанна т. е. спасение Ему, Сыну Давидову. Благословен Царь, грядущий во имя Господне. Мир на небеси и слава в вышних (из Пс. 117:25 , который употреблялся на пасхальной вечери и содержал в себе другие указания на времена Мессии).

Фарисеи, вмешавшиеся в толпу народа, советовали было Господу прекратить эти крики запрещением! Но Господь отверг это требование. «Я вам говорю, – сказал Он, – что ежели эти люди будут молчать, то камни заговорят». Этим давал Он разуметь, что настоящее событие содержит в себе столько высокого, столько отрадного для всего человечества, что самые холодные, черствые люди не могут не чувствовать побуждения к торжественной радости.

Но сколь мало Сам Он питался этим народным восторгом, об этом свидетельствовали слезы Его, когда Он увидел Иерусалим. Какой скорбью объято было сердце Его, полное любви и сострадания, полное сочувствия горестям человеческим, когда очам Его предстал Иерусалим, в котором Он так часто призывал народ к покаянию и который должен предоставить погибели, его ожидающей за его развращение: «о если бы хотя ныне узнал ты, что служит к спасению твоему!» взывал Он с плачем к Иерусалиму. «Но ныне это сокрыто от очей твоих». Тогда как этот город думал торжествовать с царем своим, видеть себя выше всех врагов своих, сам Царь возвещает ему стенание, разорение, истребление от врагов. Эти стены теперь благоденствующего города тогда будут окружены войсками, окопами, а потом разорены, так что не останется камня на камне. Эти веселые торжествующие толпы тогда не будут ликовать, как теперь: истребление постигнет даже детей! – За что же все это? Нужно ли было радушнее приема, какой оказывал теперь Иерусалим Иисусу-Мессии своему? – Господь видел, что народ хотя и радуется, но радуется доколе сам еще не зная чему. А руководители народа, совсем далекие от этой радости, дышали другими чувствами к Нему. Он видел уже, что скоро это «осанна» превратится в « распни Его» и Царь Израилев будет повешен на кресте. И слезы текли из очей Его.

Вступая в Иерусалим при восклицаниях всего народа, Тот, Кто хотел в сей день явить Себя Царем, давно желаемым, вшел во храм. Вступлением во храм, Он открыл Свое общественное служение: сюда пришел Он теперь как бы требовать отчета у прежних управителей дома Отца Своего, посмотреть, что они сделали вследствие первого Его требования, как исполнили они свое служение до сего времени, и потом определить окончательно, чего им надлежит ожидать за это. Храм был тогда не столько местом учения, сколько судилищем для приставников Его.

В храме нашел Господь опять тех же продавцов, то же множество животных, тот же шум и обман и снова изгнал нарушителей благоговения и оскорбителей святыни (в тот ли же, как у Матфея, или в следующий день, – как у Марка, – от этого действие не изменится в своем значении). В то же время, как Царь кроткий и спасаяй, Он не оставил ни одного больного без утешения и отрады; кто только находился в храме и требовал Его помощи, всем подал Божественной Своей силой исцеление. Восклицания торжественные не умолкали в самом храме; у больших переняли дети и даже младенцы приветствовали Спасителя своего: Осанна сыну Давидову. Всем было радостно: одним врагам Господа больно было слышать эти простодушные изъявления радости. Начальники храма и люди надменные своей ученостью, предложили Ему, чтобы Он унял по крайней мере детей, которые без смысла, сами, не зная что, кричат и лепечут... Нет, отвечал Господь, это не бессмысленные крики, а это отголосок чистого сердца, к которому и вам надлежало бы прислушиваться. Вам, знающим Писание, известно, что говорит Псалмопевец, – из уст младенец и ссущих совершил еси хвалу. Слава Божия так живо ощутительна и для младенцев, что и дитя поет песнь Богу безыскусственную, но тем более искреннюю, сердечную, – и этими своими чувствами посрамляет противников Божиих.

Свидетели сего происшествия конечно, ожидали большего от событий настоящего дня: полного открытия царства Мессии в сей день. Но Господь сим торжественным вступлением только исполнил, что предсказано о Нем пророками и, не оставляя Своего смиренного вида, к вечеру удалился из Иерусалима. Враги ободрились. Прочие ожидали, что будет далее. В течение немногих дней, какие оставались еще Сыну Человеческому на земле, Он приходил поутру в Иерусалим и занимался с народом в храме, а прочее время посвящал Своим ученикам, с которыми обыкновенно уходил на ночь в Вифанию – к своим друзьям.

На утро Он шел в Иерусалим с учениками, почувствовал голод: хотел удовлетворить его плодами смоковницы, которая виднелась вдали. Дерево было покрыто листьями: поэтому можно было ожидать от него плодов и в настоящее время около пасхи ⁵³. Но подошел Господь и не нашел ничего, кроме тех же листьев, которые видел издали и положил на нее проклятие, от которого она тотчас начала сохнуть. Действие было бы не объяснимо, если бы не заключалось в нем другого значения, если бы проклятие не падало на другой предмет, истинно достойный гнева Господня. И действительно, чтобы ученики не сочли сей поступок следствием одного личного Его неудовольствия и нетерпеливости, Господь повторил им прежнее наставление, что всякий раз, когда они будут просить у Бога что-либо, просили бы не только с верой, но и вполне примирившись со всеми оскорбителями и врагами своими. Тогда, говорил Он, не только такое чудо, как иссушение смоковницы, не будет для вас невозможно, но и более значительное. Что же значит это проклятие безвинной смоковницы? Правильный смысл его раскрывает притча Господня о смоковнице (Лук. 13:6). Смоковница, имевшая только листья, была принята Господом как символ Иудейского народа, которого благочестие все заключено в одной пышности обрядов, не производящей ничего стоящего внимания. Итак это дерево, не соответствующее своему назначению, не приносящее плода, наконец погибает: так и народ избранный, как более не соответствующий своему назначению, должен быть поражен судом. Это поражение приготовлялось издали: теперь наступает его кризис. Одним словом это действие проклятия смоковницы было притчей суда Божия над народом Иудейским, – которую Господь, в уверение Своих слов, предложил на деле, а не в словах только. Она осталась тогда необъясненной для того, что тайна, скрывавшаяся под ней могла быть слишком тяжкой для учеников, но в последствии должна была открыться. Стоили ли такого суда руководители народа, это покажут следующие события.

Синедрион, уже положив умертвить Его, хотел только как-нибудь дать этому делу вид справедливости, искал случая обвинить Его с религиозной или политической стороны; хотел что-нибудь извлечь из Его слов, что могло бы подать повод к обвинению Его в неправомыслии церковном или к заподозрению Его в политических началах. Увидев Господа снова в храме, Синедрион немедленно чрез отряженных своих членов предложил вопрос: по какому праву Он берет на Себя такие дела? (Можно думать, вопрос этот относился не к тому только, что совершено во храме, но ко всему, что относилось до действий Его, как Мессии). Господь знал их тайные цели и вместо ответа предложил им самим вопрос, который был затруднителен для их коварной политики. Кто уполномочил Иоанна действовать так, как он действовал? Призвание его было ли просто человеческое или Божественное? Если бы они сказали последнее, должны были страшиться невыгодных выводов, какие можно было извлечь из их сознания. Но они страшились и отвергнуть это, чтобы тем не вооружить против себя простой народ, который чтил Иоанна за пророка. Итак они дали уклончивый ответ: не знаем, – и Господь признал справедливым в таком же тоне отвечать и на их вопрос. Между тем стоило им ответить искренно; тогда тем или другим путем они могли бы быть доведены и до ответа на предложенный ими самими вопрос.

Уклонившись от ответа, Господь обратил внимание на самый вопрос, к чему Синедрион делает эти допросы то тому, то другому, – то Иоанну, то Иисусу. Как будто он действительно желает знать посланников Божиих, а не выбирает пророков по своему вкусу. Это раскрыл Он в притче, которую Сам же объяснил. У одного владельца был виноградник, в который пригласил Он потрудиться двух сынов своих; один из них не обещался, но потам раскаялся и пошел; другой обещался, но не пошел. Который из них сотворил волю отца? спросил Господь. Первый, отвечали Ему. Тогда сказал Господь: истинно говорю вам: мытари и грешники предварят вас в царстве Божьем. Проповедь Иоаннова: «покайтесь» с призванием в царствие Божие – огласила всех и мнимых праведников и всеми признаваемых за грешников: последние пошли на зов его, хотя всеми отверженные едва и считали себя сынами царствия; другие, которые на словах всегда были первыми слугами его, первые отказались самим делом принять в нем участие. К чему и теперь этот вопрос? Разве узнав решительный ответ, фарисеи-праведники будут следовать за Сыном Человеческим? Принеся покаяние, сознают себя грешниками? Нисколько; они спрашивали с тем, чтобы найти предлог к умерщвлению Его.

Той же приточной речью Господь продолжал раскрывать, что из-за этого их упорства и злобного противления не только у них, но и у целого народа отнимается честь первого вступления в царство Мессии. Новая притча, сказанная уже не фарисеям только, но и народу (Лук. 20:9–19) заимствована была теперь от вертограда, в который Господин посылал не трудиться, а отдав его одним делателям, посылал только к ним за сбором доходов, посылал не один раз, а два и три; но злые приставники одних прибили, других умертвили, третьих каменьями закидали. Тогда послал Сына своего: но они положили и Сына его умертвить, чтобы насильственно овладеть достоянием Господина своего; и вот они взяли Его, – извели вон из вертограда и умертвили Его. Не было нужды пояснять эту притчу. Те, до которых она относилась, сами поняли, кто были эти приставники. Нельзя было не видеть и того, что Господь, отказавшись отвечать на вопрос о Своем праве действовать, как Мессия, усвоял именно Себе титло Сына того Господина и тем отличал Себя от всех рабов, прежде Его посланных. Только, чтобы подкрепить мысль об отвержении народа избранного за его упорное сопротивление, Господь привел слова пророка, псалмопевца, который давно предсказал, как чудно дело, что сами зиждущие отвергнут камень, который бы должен был лежать во главу угла, и прибавил, что найдутся для винограда Господня и другие делатели. Пользуясь сравнением, взятым из псалма, Он раскрыл ту же мысль под образом, употребленным в псалме: Падый на камени сем сокрушится, а на нем же падет сотрыет и (Первое сокрушение покаяния и вследствие того обращение к царству Мессии, второе сокрушение – суд Божий, – подобное виденному Даниилом, которое произошло от удара камня в ноги тела (Дан. 2:45 сл. Ис. 8:14–15).

Но вина, казалось, заключалась в одних руководителях народа? Господь дал на это ответ в следующей притче, в которой ясно раскрыл, как все Иудеи, званые на брак, отрицались от приглашения грубым и враждебным образом; они не считают стыдом повторять свои отказы на повторяемые приглашения; даже не хотят слышать их, показывают явное презрение к ним. Различие между ними только в том, что одни погруженные в земное, равнодушно пропускают мимо себя проповедь о таком царстве, которое не удовлетворяет их чувственным потребностям; а другие, враждебные фарисеи и их партия – явно ругаются и даже умерщвляют рабов царя, приглашавшего их на вечерю т. е. посланников Божиих, чрез которых они призывались в царство. Отсюда и суд над народом и городом т. е. истребление убийц пророков и Самого Господа и – разрушение Иерусалима. И так как граждане разоренного города не могут более быть приглашены на брачную вечерю – в царство Мессии – то, по разрушении города, Царь посылает Своих рабов на распутья, где встречается много проходящих людей.

Все это было пророческим указанием на то, что по разрушении Иерусалима и по отвержении древнего избранного народа, должны быть избраны новые члены царства Божия из всех народов, доселе остававшихся вне призвания.

Впрочем, чтобы не подать повода к той мысли, будто теперь по крайности всякие люди могут занимать место на вечери, Господь дополнил Свою притчу новыми обстоятельствами, которых смысл кратко выражен в сем изречении: много званных, но мало избранных. Многие по своему внешнему призванию будут членами царства Божия – в его внешнем явлении (видимой церкви), но не будут избраны в действительные члены царства Божия, но недостатку в них нужных для того расположений. Это люди, которые пришли на брачную вечерю и просидели на ней в том же платье, в каком захвачены на пути, – не переменившие своего сердца и жизни.

Вся эта беседа, в которой заключались притчи, содержащие в себе не столько учение, сколько приговор высший, для всех еще тайный, Господу известный, представляла ясный отчет о проклятии смоковницы и вытекала из самой встречи Господа в Иерусалиме; она началась с искусительного вопроса Синедриона: по какому праву творишь Ты это? Не уловив благоприятного ответа к обвинению Господа с религиозной стороны, фарисеи стали искать других вопросов – с политической стороны.

Фарисеи и принадлежащие к партии Ирода Антипы, заботившиеся всего более о сохранении политического спокойствия, чтобы не подать Римлянам никакого повода к невыгодным подозрениям, – соединились между собой и вместе условились предложить Иисусу такой вопрос, который бы но необходимости заставил Его сказать что-нибудь противное их религиозным или политическим началам. Как будто желая поставить Его своим судьей в споре, они спросили Его: так как Он говорит истину, не обращая внимания на важность лица, то решил бы теперь: по праву ли платится дань Кесарю? Если бы Он каким-нибудь образом отверг правоту этой обязанности; то этим подал бы повод – представить Его римскому начальству, как человека опасного в политическом отношении, который располагает народ к отпадению. С другой стороны – если бы Он признал эту обязанность во всей ее силе, то можно было бы из Его слов извлечь такое заключение, что Он оскорбляет достоинство народа Божия, отказывается от права Мессии (по понятию народа) – даровать Иудеям господство над всеми народами. – Но Господь прежде ответа потребовал Себе динарий: чей образ и чье имя написаны на этой монете? Они не могли скрыть, что это образ и имя Кесаря. Если эта монета римская, то значит вы зависите от Римлян; когда так, то должны им повиноваться, – давать им дань; ежели теперь такая монета имела у них ход, то это было деятельным признанием политической зависимости от римской империи; отсюда сама собой открывалась необходимость исполнять все обязанности, основанные на этой зависимости. Выводя такое заключение, Господь ничего более не сказал, как только: «воздавайте же Кесарю, что Кесарево, и Богу – Божие». В этих словах дал Он разуметь, что 1) собственно в гражданские дела их Он не вмешивается, – тогда как они этого наиболее ожидали от Мессии; 2) обязанность воздавать Кесарю Кесарево не противоречит обязанности воздавать Божие Богу, но еще на ней основывается; 3) что Богу надлежит воздавать именно то, что есть Божие: весь человек, созданный по образу Божию, принадлежит Богу, – есть Божий, – и Ему должен быть посвящен; на воздаянии Божьего Богу не только утверждается обязанность воздавать Кесарево Кесареву (так как и сия обязанность проистекает из отношений, утвержденных Богом), но им определяется и надлежащие границы сей обязанности.

Когда фарисеи приведены были таким ответом в молчание, – противная им партия Саддукеев (из того же Синедриона), радуясь их посрамлению, тотчас предложила Ему вопрос с своей стороны, касающийся учения о воскресении мертвых, которое они отвергли на основании выводимых ими нелепых последствий. Как действовал Господь в Своих обличениях против фарисеев, так поступил Он и в настоящем случае, исторгнув самый корень мнения, ими опровергаемого. Они указали на пример одной женщины, которой по закону ужичества привелось быть женой семи братьев. Он показал Саддукеям, что заблуждение их проистекает из того, что они 1) не разумеют Св. Писания, во 2) не разумеют всемогущества Божия. Если бы они правильно понимали по крайней мере те книги, какие допускают – не букву только их, но и дух: то приметили бы необходимую связь между религиозным учением, в них содержимым, и верой в вечное личное бытие человека. Если бы разумели всемогущество Божие, то не предполагали бы, что будущее бытие человека совершенно подобно в своих формах и отношениях настоящему, но согласились бы, что Бог может даровать бытию человека преображенный, прославленный вид. Потом Он раскрывает, что жизнь будущая должна быть сообразна с жизнью высших духов. Подтверждая первую мысль, Он указывает на часто встречающиеся в книгах Моисея выражения: Бог Авраамов, Исааков и Иаковль. Как мог бы Бог входить в такие тесные отношения к людям и известным людям, давать им такое высокое значение и достоинство, что назывался их Богом, если бы сии люди были только преходящие явления, а не существа, назначенные для вечности.

Так как Господь отразил эти искушения, некоторые благорасположенные люди сами приняли Его сторону, и один из них хотя и не признававший Его за Мессию, но признававший Его за свидетеля истины, предложил Ему вопрос не столько с тем, чтобы узнать Его мысли, сколько для того, чтобы засвидетельствовать свое согласие с Ним в вопросе, немаловажном в нравственном отношении. Учитель,– спросил он, – какая большая заповедь? Иисус отвечал: все заключается в двух главных заповедях: люби Бога больше всего, и ближнего как самого себя. Первая есть большая, вторая – подобная ей заповедь. Книжник подтвердил это и прибавил, что любовь выше всякой жертвы. Видно было, что этот книжник понимал, в чем состоит истинное благочестие. Господь с любовию сказал ему: ты не далек от царствия Божия. Не то, чтобы этот человек своими делами заслужил участие в царствии Сына Человеческого, во что трудясь в таком духе, он может скорее других познать необходимость Искупителя и соделаться таким образом членом Его царства, в которое призываются все труждающиеся и обремененные.

Между этими беседами коснулись вопроса о лице Самого Мессии. Господь Сам спросил находившихся вокруг него фарисеев: каким образом Мессия называется у Давида, по вдохновению Духа, сыном Давидовым и в тоже время Господом Его? Вероятно этот вопрос предложил Господь с намерением подкрепить из Писания Свое учение о высшей, Божественной природе Мессии, отвергаемое слепыми ревнителями буквы, – как во время праздника кущей, – и обновления храма. Но вопрос остался без ответа. Как относительно Иоанна они не хотели отвечать, чтобы поневоле не противоречить самим себе, так не хотели дать ответа на вопрос о Самом Мессии.

Как Господь чуждался суесвятства фарисейского, так не оставлял Он ни одного случая показывать ученикам, что единственно одно искреннее расположение дает цену делам благочестия; оно всякому может дать великое достоинство: без него не может быть ничего великого. Это дал Он разуметь и теперь, обратив внимание на приношения богачей убогой вдовицы в корвану храма.

После всего этого Господь оставил храм с грозным обличением против фарисеев и священников храма, виновников развращения народа – и с угрозами наступающего суда Божия. Оканчивая Свое земное поприще, Он сказывает, что и впредь Он будет действовать между ними чрез Своих посланников; но фарисеи будут преследовать и их, подобно как прежних свидетелей истины, что этим они дополнят меру беззаконий отцев своих, – и тогда откроется суд Божий над нечестием Иерусалима. Указывая на будущее, Он торжественно говорил: вот Я посылаю к вам (еще раз) пророков, мудрых и книжников, – и вы одних убьете и распнете (Симеон, брат Господень, Евсев. 10:32), других будете бичевать в синагогах ваших и гнать из города в город. Этим довершится мера беззаконий отцев ваших и на вас падет вся кровь праведников, пролитая в древние времена (пределами отмщения поставляется первое и последнее лица по книгам В. З., невинно умерщвленные).

Эту обличительную речь Господь заключил словами, исполненными глубокой скорби об Иерусалиме, оправдавшимися и оправдывающимися досель со времени самого разорения Иерусалима и имеющими вполне оправдаться только с последним судом: «Иерусалим, Иерусалим, избивший пророков и камнями побивавший посланных к тебе! Сколько раз Я хотел собрать птенцов твоих под Свои крылья, – и вы не хотели. Теперь Я оставляю дом ваш пустым, – ухожу, – не увидите Меня, доколе не воскликните: благословен грядущий во имя Господне!» Здесь Он без сомнения указал на последнее откровение Своего царственного величия.

Эта угроза особенно тяжело пала на сердце учеников веривших в ее исполнение, но жалевших Иерусалим и не понимавших, как это согласить с их представлениями о царстве Мессии. Когда оставили они храм и Господь услышал от Своих учеников замечание о великолепии храма, которое особенно представлялось с Елеонской горы, куда они шли, тогда открыл им, что от всего этого блеска и великолепия ничего не останется в предстоящее разорение. Ученики пожелала знать об этом что-нибудь обстоятельнее и когда остались одни с Ним на горе Елеонской, предложили Ему вопрос о времени, когда последует этот страшный переворот. И так как доселе не видевшие еще открытия царства Мессии, как желали и как ожидали, не видели и признаков окончания того порядка вещей, какой существовал и который с наступлением царства Мессии, по понятиям Иудеев, должен был совершенно измениться: то спрашивали вместе: по каким признакам можно определить, когда откроется Его царство и наступит кончина мира?

Ни нужды учеников, ни настоящее их состояние не требовали того, чтобы открыть им весь ход дела, соединенного с явлением Его царства. Потому Господь раскрыл пред ними будущее только в такой мере, в какой это было нужно для разрушения их ложных мнений и для предостережения от соблазнов грядущих времен, а чрез них для предостережения и прочих верующих. «Он отойдет к Своему Отцу, – вместо Его будут являться там и здесь другие люди под Его именем. Не верьте; Он не так должен явиться теперь на земле. – Начнутся брани – и это еще не кончина мира. Брани распространятся повсюду, настанут язвы, голод, землетрясения: все это еще начало болезней (терпите). Особенно тяжка будет судьба учеников Господних (кто бы они ни были): убийство, ненависть, измены, соблазны – все грозит им. Оскудеет правда и любовь даже между ними. Все это будет означать приближение кончины. Но она настанет уже тогда, когда Евангелие будет проповедано всей твари (Мф. 24:4–14).

Изобразив в таких чертах ряд грозных явлений, Господь остановился особенно на ближайшем явлении страшного суда Божия, над тем, что будет с Иерусалимом. «Что касается до Иерусалима, сказал Он, то близость его разрушения несомненна, когда, по слову пр. Даниила, мерзость запустения явится на месте святом. Тогда, кто хочет спастись от истребления, беги немедленно из Иудеи. Оставшиеся здесь подвергнутся такой скорби, какую не испытывали еще от начала мира. Тогда будут свои лжемессии, но им не верьте. Сын Человеческий явится как молния не в каком-либо определенном месте или виде, но как суд Божий (Мф. 24:15–28). Он явится в полном откровении Своей славы, когда наступит кончина мира (29–31).

Теперь признаки наступления той или другой эпохи замечаются в самих событиях и как, смотря на смоковницу по мягкости ее ветвей и по явлению листьев, можно судить о близости лета, так по указанным признакам тех событий можно судить о близости того или другого явления. Что касается до Иерусалима, Господь благоволил сказать еще определеннее, что не прейдет этот род, как все сказанное теперь об Иерусалиме исполнится. Слова Мои непреложнее неба и земли. – Но нельзя определить ни дня, ни часа, когда именно сие будет (32–36).

Остановившись на этом, Господь с особенной силой старался раскрыть ученикам, сколь необходимы при таких обстоятельствах с их стороны бдительность, деятельность, верность. Итак бдите: потому что не знаете, в который час Господь ваш приидет. Вы остаетесь хозяевами дома без Меня: хозяин дома всегда бдителен, потому что всякий час может опасаться, что тать придет и подкопает его дом. Или лучше – ваше положение, по удалении Моем, положение рабов, которым господин вверил дом на время своего отсутствия. Каково будет рабу, если господин застанет его беспорядочно расточающим его имение: и как напротив блажен приставник дома, если господин ни от кого не услышит жалобы на него, все будут им довольны (42–51). Надобно быть деятельным в свое время. Когда придет Сын Человеческий, тогда будет уже поздно заботиться о том, что нужно приготовить к Его пришествию. Не будьте как девы буия, будьте как девы мудрые (25:1–12). Не должны пренебрегать даже и малым дарованием. Взыщется не только за утрату, но и за не употребление в дело, за не приращение и единого таланта (13–30). В заключение Господь присовокупил, что когда придет Он в славе Своей, тогда не оставит без награды ни одного благодеяния во имя Его, сколь бы ни были низки и незначительны те люди, которым оно сделано. Всякое благодеяние в лице их принимает Он Сам, и с другой стороны не оставит без суда наказания тех, которые по надмению и жестокосердию не захотели бы знать никаких нужд человеческих, думая только об удовлетворении своих потребностей. Для первых наградой будет вечное блаженство; для последних наказанием вечные мучения с диаволом в геенне огненной (31–46).

Между многочисленными толпами посетителей Иерусалима, собравшихся на праздник, были и язычника, которые исповедали веру в Бога истинного и в известные времена приходили в храм для совершения жертв и молитв, вероятно прозелиты врат. Торжественное вступление Иисуса в Иерусалим и другие Его действия заставляли их остановить особенное внимание на Нем. В Его слове душа их могла найти удовлетворение. Они желали лично узнать Его, но не смели сами непосредственно к Нему обратиться и просили одного из учеников (Филиппа) представить их своему Наставнику. В этом опыте Господь видел предзнаменование великих последствий, какие должны произойти для человечества от Его страданий в отношении к нравственному преобразованию рода человеческого, к распространению церкви Божией. «Наступило время прославления Сына Человеческого, сказал Он. Сын Человеческий прославляется на небеси, страданиями Он возводится в славу, прославляется на земли, приобретая Своими действиями последователей Себе между язычниками». Отсюда переходит к мысли о необходимости Его смерти, чтобы прославление истинно совершилось. Как семя, доколе не будет брошено в землю, дотоле пребывает одно, но когда умрет, то приносят великий плод: так и жизнь Божественная. Все блага духовные, которые принес Он с Собой, доколе Он пребывает в настоящем Своем земном образе, заключены только в Нем одном. Но когда эта земная оболочка, в которой заключена жизнь Божественная, раскроется, тогда сия жизнь удобнее может сообщиться для многих. Здесь заключалась и та мысль, что как Он страданиями входит в славу, так и Его ученики не должны ожидать себе какого-нибудь земного славного царства, но только тем же путем и они могут возвыситься к предназначенному им достоинству, каким Он Сам, – страданиями и самоотвержением. Кто ставит свою земную жизнь за высочайшее благо, хочет навсегда удержать его при себе, тот потеряет его; а кто свою жизнь ни во что ставит для царствия Божия, тот сделается участником истинной вечной жизни. Указав сии последствия, Господь присовокупил: кто Мне служит, Мне последуй. И где Я, там и слуга Мой будет. Но с представлением славы, которая последует за страданиями, невольно возникало в душе Богочеловека и смущение, скорбь. Иисус праведный должен страдать! Но Он не стал просить Отца Небесного, чтобы Он избавил Его от этой смертной борьбы. С полным сознанием смотрел Он на этот час борьбы, как на необходимый переход к окончанию Его дела и все Его чувства и желания сосредоточивались в одном, чтобы Его страдания послужили к славе Отца Его. И когда Господь изрек сию молитву тайного жертвоприношения, те, которые имели сердце способное к принятию святого, услышали глас с небеси, который запечатлел сию молитву; Я прославил имя Мое чрез Тебя и еще прославлюсь чрез Тебя. Уже вся земная жизнь Иисуса до сего времени служила к прославлению имени Божия; а Его страдания и последствия их еще более должны служить к прославлению Бога Отца – самим основанием царства Божия. Сам Он в этом гласе не имел нужды, потому сказал: не для Меня был глас сей, но для народа, – и объяснил, каким образом Бог чрез Него еще будет прославляться, смерть Его есть не уничтожение Его дела, но торжество Его. В совершении Им Своего дела заключается приговор осуждения для мира – для всего, что не от Бога. Царство зла потрясается. Сатана низвергается с своего престола владычества над родом человеческим: язычники сами начинают обращаться от области сатанины к Богу, а когда Я вознесусь от земли, прибавил Он, тогда всех привлеку к Себе.

Наконец Свою общественную деятельность Господь заключил предостерегательными словами к народу: «одумайтесь, доколе есть еще время; не долго еще свет Божественный остается между вами: употребите это краткое время на то, чтобы расположить себя к принятию света Божия с верою; постарайтесь соделаться сынами света, чтобы, отчуждившись от света, не погрузиться навсегда во мрак и неудержимо идти к своей погибели».

Теперь мы должны обратиться к темным делам тьмы, от коих предостерегал Спаситель Иудеев, – к злым совещаниям Иудеев против Иисуса. Здесь первое внимание надобно обратить на того ученика, который послужил орудием к исполнению злых намерений Иудеев. Какое побуждение имел этот несчастный ученик, когда предавал своего Наставника на жертву Иудеям? Вопрос этот не легко разрешить. Как, в самом деле, ученик, причисленный к лику апостольскому, который мог ежедневно испытать на себе впечатления Божественной силы, действовавшей в Иисусе Христе, был свидетелем дел Его могущества, столько имевший опытов Его любви, мог решиться на такой ужасный шаг, на такое нечестие? Без сомнения, он пристал к обществу учеников, не имея в начале намерения предать Иисуса, но так же с искренним расположением, как и прочие апостолы. Конечно и Господь в нем видел способного быть достойным апостола: иначе Он не допустил бы его в близкое общение с Собой, не обращался бы с ним, как и с прочими апостолами. Этим еще не исключается возможность и того предположения, что были однако же в характере Иуды и дурные черты так же, как и добрые и, без сомнения, Господь столько же видел и эти семена зла, сколько начатки добра: только борьба зла с добром еще не была решена и можно было надеяться, что доброе возьмет верх над злым. Спрашивается: какое же было господствующее в Иуде злое расположение, из которого проистекло предательство? Отыскивая исторические указания для разрешения этого вопроса, естественно прежде всего обратить внимание на сребролюбие; Евангелист Иоанн замечает, что Иуда имел при себе денежный ящик, в котором хранилась небольшая касса учеников Господних и что он не был верен в исполнении своей обязанности, но пользовался суммой тайно к своему обогащению. С этим замечанием хорошо соглашается и то обстоятельство, что, по единогласному свидетельству трех первых Евангелистов, Иуда условился за известную сумму предать своего Учителя Синедриону. На основании такого соображения мы могли бы заключить, что эта алчность корысти возросла в нем до такой степени, что для удовлетворения ее он не устрашился такого злодеяния.

Но с этим предположением трудно согласиться. Если бы в Иуде до такой степени преобладало над всем корыстолюбие, то невероятным представляется, чтобы Господь принял такого в число Своих учеников. Так глубоко проникая в сокровенные чувства каждого и умея употреблять каждого на то, в чем кто более может оказать пользы: как Он допустил такого человека до заведывания кассой? И если Иуда единственно по сребролюбию предал своего Учителя Иудеям, то трудно объяснить, почему он удовлетворился такой малой суммой, как тридцать саклей, или сребренников. Можно думать, что Синедрион, имея в виду захватить, кого желалось, до начала пасхи, не поскупился бы дать и более, если бы Иуда потребовал. Разве допустить предположение, что Синедрион поскупился или потому, что имел в виду другие способы захватить Господа, не соглашаясь дать Иуде более, или рассчитывал на характер действий Самого Господа, что Он не воспользуется для Своего защищения никаким стечением народа. Как бы то ни было, столь малозначительная сумма не могла быть единственным побуждением такого действия Иуды. Да и мала ли, велика ли была сумма, во всяком случае надобно допустить, что человек, который пользовался близостью к своему учителю и по крайней мере считал Его Мессией некоторое время, уже довольно времени должен был находиться в других к Нему внутренних отношениях, чем прежде, или чем прочие ученики. Таким образом может статься, что и не сребролюбие было главным побуждением предательства.

Да и точно ли Иуда предвидел исход дела? Его неестественная смерть, это наложение рук на себя, когда увидел он, что Иисус осужден на смерть, по-видимому, дают право заключать, что Иуда на это не рассчитывал.

Есть предположение, что Иуда предполагал ускорить течение дела: поставив Иисуса в опасное положение, он думал Его вынудить к немедленному объявлению Себя Царем-Мессией или к употреблению Божественной силы для торжества над всеми препятствиями. И от того, когда дело получило совсем иной оборот, Иуда, видя, что Тот, Которому сердце его некогда было предано, осужден, пришел в такое отчаяние. Такой образ действования нельзя не назвать преступным. Цель не освящает противонравственных средств. И можно ли так обращаться с делами Божиими!

Что думать об этом предположении? Если бы Иуда следовал таким воззрениям, хотя и незаконным, то конечно Сам Господь не допустил бы его увлечься такой мечтой до ослепления. Еще: допустив такое предположение, никак нельзя согласиться, чтобы Господь, заметив намерение Иуды удалиться с вечери, сказал ему такие слова, какие приводятся у Евангелиста. Они прямо приняты были бы за одобрения: еже твориши, сотвори скоро.

Кажется надобно допустить, что Иуда, как и другие апостолы, пришел к Господу с земными видами, с чувственными надеждами. Но потом скоро в них разочаровавшись, вообще охладел к делу, которым увлекся в начале. Еще за год до Своей кончины, Господь после известной беседы в синагоге Капернаумской, когда многие оставили Его, заметил ученикам, что и между ними есть диавол, разумея Иуду. Конечно и Петру было сказано: иди за Мною, сатана; ты не мыслишь, яже суть Божия, но человеческая (Мф. 16:2–3). Но сердце Петра легко склонилось к раскаянию. Сердце же Иуды было черство. Отделившись от общества Иисусова, связанный с ним только земными интересами, Иуда давно уже перестал быть учеником Его и только выжидал случая благовидно отстать от Него. Господь терпел его при Себе частью в намерении подействовать на его душу, частью потому, что предвидел Свою судьбу, связанную с его личностью ( ведяше бо искони Иисус, кто есть предаяй его. Иоан. 6:64).

Остается рассмотреть события последнего времени служения Господа. С того времени, как воскрешение Лазаря стало обращать на себя внимание народа, намерение Синедриона – погубить Иисуса – утвердилось. Не соглашались только еще в том, как это исполнить: хотели определить это, смотря по обстоятельствам. Еще неизвестно было тогда, придет ли Он в Иерусалим. Между тем, против ожидания Синедриона, Иисус не только явился в Иерусалим публично, в виду врагов, грозящих Ему смертью, но и вошел в него с такой торжественностью, как никогда. Господствующая партия фарисеев уже раскаивалась, что допустила зайти делу так далеко: «смотрите, говорили фарисеи между собой, все ваши совещания не ведут ни к чему, весь народ привязался к Нему, что теперь остается делать (Иоанн. 12:19)»? И стали думать, как бы взять Иисуса хитростью и умертвить (Мф. 26:4): неизвестно, рукой ли тайного предателя, каких тогда было много: или тогда уже составился план – хитростью захватить Его в свои руки и предать Его позорной смерти под законным предлогом. Но то было уже решено, чтобы исполнить это не в самый праздник, но или после праздника, или до него. Последнее более нравилось и было избрано всеми, когда один из самих учеников Господа Иуда Искариотский предложил им свои услуги (Мф. 26:14–16; Лук. 22:3–6). Условились с ним в цене и он обещался им предать своего Наставника и Господа.

Тогда как прочие ученики ничего этого не знали, Господу все это было открыто и Он спокойно ожидал, когда придет час Его. Он предвидел, что оставит учеников Своих прежде, нежели наступит ожидаемый праздник и потому хотел дать особенное значение последней вечери Своей с ними, поставить ее в соответствие с пасхальной Иудейской вечерей или лучше – христианской новозаветной вечерей заменить ветхозаветную. Тринадцатого дня Низана Он находился вероятно в Вифании, чтобы вполне посвятить последние часы Своим ученикам. Но утром того дня послал Петра и Иоанна в Иерусалим, чтобы объявить хозяину того дома, где Господь намеревался совершить сию последнюю вечерю – о сем намерении и приготовить, что нужно для пасхи. Посылая двух вернейших учеников Своих, Он не объявил им имени его хозяина, – вероятно для того, чтобы не узнал его Иуда и не передал его первосвященникам. Господу нужно было, чтобы эта вечеря была совершена в невозмущаемой тишине.

Перед вечером Господь приходит в этот дом со всеми учениками Своими, и, когда наступило время, открывает вечерю вероятно, по обыкновенным пасхальным обрядам. «Очень желал Я есть с вами сию пасху прежде Моего страдания» – были первые Его слова. Я уже не буду есть ее, доколе не настанет истинная пасха с полным откровением царства Божия (дондеже скончаются, πληρωϑή, т. е. το πάσχα (Лук. 22:15–16). Потом, по обыкновению, совершив благодарение Отцу Своему, избавившему народ свой от работы египетской рукою крепкою и мышцею высокою – над чашей с вином, – подал сию чашу ученикам, приказал разделить ее между собой, и снова заметил, что Он не будет пить от плода виноградного, пока не приидет царствие Божие (Лук. 17–18). Без сомнения и эта речь имела значение символическое и выражала для учеников по крайней мере то, что уже в последний раз они совершают так пасху, что в следующий год уже не будут ее праздновать, как ныне; что след. между настоящей и следующей пасхой должно открыться царство Мессии.

Мысль о близости откровения царства снова возбудила в учениках нетерпеливые мечты; снова родился между ними вопрос и спор о том, кто между ними больше? Господь припомнил им Свои наставления о различии Его царства от всех земных царств. Но чтобы ученики не впали в другую крайность, в уныние, прибавил: «так как вы пребыли со Мной в искушениях Моих, то Я завещеваю вам царство, как завещал Мне Отец Мой царство». И соединяя мысль о вечери «Новой Пасхи», которую Сам раскрыл пред сим, с мыслью о престолах, которых они желали, снова обещал им то и другое только без сомнения в том же смысле, в каком и прежде. Да ядите и пиете за трапезою Моею во царствии Моем и сядете на престолах судить 12 колен Израилевых. (Лук. 22:24–30).

Чтобы усилить наставление примером, Господь из возлежащего стал служащим (Лук. 22:27). После первой чаши у Иудеев следовало омовение рук для приготовления к снедению агнца. Обряд, не предписанный законом, основывавшийся на понятиях об осквернении. Господь опровергал это суеверное мнение прежде: едва ли следовал обычаю и в настоящем случае. Вместо сего сообразно с Своей целью: преподать урок смирения ученикам Своим Он предложил омовение не рук, а ног, и встав от вечери, – сложив с Себя верхнюю одежду и опоясавшись полотенцем, налил воды в умывальницу, приготовленную для омовения рук, и стал омывать ноги ученикам и отирать полотенцем. Видеть в таком положении Божественного Наставника для всех было странно, больно, не совместимо с тем чувством уважения и благоговения, с каким привыкли смотреть на Него. Однако при таком уважении никто не осмелился прекословить исполнению Его воли. Только пламенный, решительный Петр не мог подавить в себе этого волнения. И даже тогда, когда Господь после первого отрицания указал ему на то, что он еще не понимает значения этого действия, а уразумеет его после, еще не было побеждено его сопротивление. После того Господь сильнее сделал замечание против своеволия Петра: «если Я не умою тебя, то не будешь иметь части со Мною»; этим выражено требование полного отречения своей воли, предание себя в волю Христа, как необходимое условие истинного духовного общения с Ним; устрашенный такой угрозой Петр говорит: «если так, Господи, то омой не только ноги мои, но и руки, и голову (т. е. всего). Это не нужно, возразил Господь, как не нужно омывшемуся в бане, возвратившись в свой дом, снова мыться, но только омыть ноги, чтобы стереть прильнувшую к ним пыль. (В ком уже очищено главное и существенное – его сердце верой и полной преданностью слову истины, тот не имеет нужды в новом очищении от нечистот греховных). Так и вы чисты. Но поскольку нельзя было этого сказать об Иуде, то прибавил: но не все.

Окончив это дело смирения, Господь снова возлег на вечери с учениками Своими и объяснил им намерение этого поступка. «Если Я, Господь и Учитель умыл ваши ноги: так и вы должны умывать ноги друг другу... и блаженны вы, когда исполните то». Но мысль об Иуде снова заставила Его присовокупить: блаженны, – но не о всех вас говорю. Я знаю, кого избрал. – Впрочем и в этом случае слово Писания не нарушается, а исполняется; сказано: ядущий со Мною хлеб поднял на меня пяту. Такие намеки повторял Иисус с тем намерением, чтобы ученики не поколебались в вере своей, когда один из них будет орудием предательства, не подумали, что Наставник их Сам в них обманывался. Эту причину объяснил Господь, может быть, и для того, чтобы пробудить совесть Иуды.

Но когда Сын Человеческий представил Себе, как один из этих самых учеников, пользовавшийся особенной любовью Его, отречется от Него, и будет орудием врагов Его, то эта мысль смутила и Его дух. Он сказал яснее: один из вас предаст Меня (Иоанн. 13:21). Такое открытие привело всех в изумление: как из среды их предатель? Кто этот предатель? Господь продолжал: впрочем Сын Человеческий отходит, как писано о Нем. – Но, прибавил Он, горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше бы не родиться тому человеку (Мф. 26:21–24). Ученики пришли в уныние, смотрели друг на друга, все спрашивают: не я ли? Господь молчал. Но когда Петр дал знак Иоанну спросить об этом Господа, Иоанну, который занимал такое место, что мог склониться на грудь Спасителя и тихо говорить с Ним: тогда Господь отвечал ему (также тихо): это тот, кому теперь черед получить от Меня кусок агнца (а не хлеба, как в слав. переводе Евангелия Иоанна), омоченный в блюдо, и подал Иуде. Смущенный тайным разговором Иисуса с Иоанном, Иуда и сам с наглостью спросил: не я ли? Господь отвечал: ты сказал. – После этого им надлежало ожидать, что совесть Иуды пробудится и удержит его от исполнения его адского намерения; или он должен был скорее оставить сие общество и сделать последний шаг к преступлению. Он поднялся с своего места и Господь только сказал ему в напутствие: что делаешь, делай скорее. Эти слова не были повелением, напротив они могли произвести в душе, способной к принятию лучших впечатлений, благодетельный переворот. Но так как Иуда однажды решился на дело, так как это дело постоянно занимало его и в намерении его уже было почти совершено, то Господь этим обнаружил только то, что Сам Он уже готов с своей стороны на все, чему надлежит быть.

Когда Иуда удалился, чтобы объявить Синедриону, как он придумал предать Иисуса в его руки, смерть Иисуса уже была решена. В этом то смысле Иисус по удалении Иуды ⁵⁴ с торжественностью произнес: «Ныне прославился Сын Человеческий и Бог прославился о Нем». Теперь приносит Свою жизнь Сын Человеческий в славу Бога Отца и Бог Отец не оставит Его, прославит Его. Если Бог прославился в Нем; то Бог прославит и Его в Себе (у Себя έν έαυτώ) и вскоре прославит Его» (Иоанн. 13:31–32).

Заключая эту пасхальную вечерю, Господь снова заметил, что Он сильно желал совершить с учениками Своими эту последнюю пасхальную вечерю, – и теперь уже не будет более пить от плода виноградного, доколе не будет пить нового вина в царствии Отца Своего.

Потом залог установления Нового Завета, который должен был заключиться пролитием собственной крови Искупителя, в залог Его всегдашнего общения с Своими учениками и со всеми верующими, Господь предложил новую чудную вечерю. Он взял круглый хлеб, совершил над ним благодарение Отцу и, разломив его на части, роздал сии частицы ученикам, говоря: приимите, ядите: сие есть тело Мое. Потом также благословив, подал чашу с вином, говоря: пийте от нея вси, сия есть кровь Моя Новаго Завета, яже за многия изливаемая во оставление грехов. И преподав заповедал: сие творите в Мое воспоминание.

Апостолы причастились теперь истинного брашна и истинного пива, которые доставляют вкушающему живот вечный в общении с Сыном Божиим, и которые Господь обещал дать всем, беседуя в синагоге капернаумской. Конечно и теперь, как и тогда глубина этого таинства оставалась непостижимой для их ума, все еще не свободного от понятий Иудейских. Но Господь предоставил раскрытие этого будущему времени. Между тем, даровав им в причащении залог Своего всегдашнего союза с ними, Он возобновил Свою беседу с ними, беседуя как установитель Нового Завета, прощаясь с ними, как Отец с детьми.

«Дети Мои, сказал Он, – еще немного Мне быть с вами и – потом вы будете искать Меня. Но как Я сказал Иудеям: куда Я иду, туда вы не можете идти; так говорю и вам теперь (хотя и не в одинаковом смысле). Установляя Новый Завет, (прощаясь), даю вам новую заповедь: любите друг друга так, как Я вас возлюбил. Господь назвал сию заповедь новой, характеристической заповедью Нового Завета, к учреждению которого относилась и установленная им вечеря, и который Он готовился заключить Своими страданиями. Хотя и в ветхом завете была заповедь – любить Бога паче всего и ближнего – как самого себя; но сия заповедь становилась новой с того времени, как Господь явил в Себе образец любви жертвующей собой для спасения братий; она должна быть душой нового общества, новой церкви. «Потому узнают все, что вы ученики Мои, ежели будете иметь любовь между собою».

Что наиболее поразило учеников и что произвело на них более глубокое впечатление,– это слова Его о Своем разлучении с ними. Петр в смятении спросил Его: «куда же Ты идешь, Господи?» Иисус в ответ объяснил ему несколько Свои слова: «куда Я иду, туда ты не можешь идти теперь, а после, прибавил Господь, пойдешь, указывая этим на то, что он некогда получит силу подражать Ему в страданиях, которой теперь еще не имеет. Смелый, готовый к скорому самопожертвованию, Петр недоволен был этим утешением в будущем. Не сознавая своего бессилия, он хотел следовать за Ним теперь, думая, что имеет силы для того: «я жизнь мою отдам за Тебя Господи», сказал он. Тогда Господь предсказал ему троекратное отречение от Него прежде, нежели алектор возгласит т. е. до полуночи.

Сердцеведец знал эту слабую сторону Петра, знал, что будет чрез несколько часов с этой горячей ревностью: «жизнь ли свою положишь за Меня? и теперь же? – Немного осталось времени до полуночи: а ты в это время успеешь три раза отречься от Меня». Но, продолжал Иисус, ныне особенное время – искушения не такие, какие были доселе – наступает время темной области. Сатана просит сеять вас, как пшеницу, т. е. он хотел бы не только умертвить Меня, но и рассеять в разные стороны ваше общество и тем уничтожить все дело Мое. «Однако Я, прибавил Спаситель, молился за тебя, Симон, и поручаю тебе братию, ты (после отречения) обратясь, утверди ее. Да, ныне, повторяю, особенное время. – Когда посылал Я вас без мешка и без сумы и без сапогов: имели ли вы в чем недостаток? – Нет, ни в чем!»

«Но теперь, кто имеет мешок, тот возьми его, также и суму (для запасов, которые прежде бывало везде находили); и у кого нет, продай одежду свою и купи нож. (Господь говорил не о перемене образа действования, но хотел этим выразить перемену в отношениях к ученикам прочих людей: прежде все им доставляли те, которым они проповедывали; теперь самим нужно будет заботиться и об одежде и о пище, и даже о безопасности жизни. Причина эта заключалась в мнении о Нем уже не как о Мессии, но как о злодее). – Я говорю вам, прибавил Господь, – должно исполниться надо Мной и этому слову Писания: и к злодеям причтен. То, что предсказано о Мне, приходит к окончанию.

Ученики не поняли этой приточной речи и Спаситель прекратил ее. Он избрал другую сторону, чтобы приготовить учеников Своих к тому, что должно случиться и поставить их в надлежащее положение, чтобы они могли сколько-нибудь удержаться в предстоящем искушении.

«Не смущайтесь, сказал Он, веруйте в Бога и в Меня». Прежде всего нужно было, чтобы они сохранили свою веру и доверенность к Нему, как пришедшему от Отца, при страшном перевороте. – Я иду не в другое место, но к Отцу, и за тем, чтобы приготовить место и для вас. Если бы это было не так, Я сказал бы вам. Почему не беру вас? это не потому, что у Отца нет обителей. Нет, у него обителей много. Я иду приготовить их для вас, как друг для друзей. И когда приготовлю, приду за вами и возьму вас с Собой, чтобы вы были там же, где Я. – Приготовлю т. е. дам время и способ Своим служением, Своей верностью приготовиться к наследию царства.

«Так теперь знаете, куда Я иду, и как вам придти ко Мне», прибавил Господь, желая того, чтобы сами они высказали, что у них на сердце, дабы разрешить их недоумения.

Но так как апостолы были всегда далеки от мысли о смерти Мессии и скорее думали о каком-нибудь чудесном взятии от земли, нежели о таком, какое разумел Господь, то Фома, более других привыкший держаться очевидного, не утерпел, чтобы не сказать: нет Господи, мы не знаем, куда Ты идешь и поэтому как мы можем знать путь к Тебе?

В Своем ответе Господь переменяет отношение этих понятий, дает разуметь, что дело идет не о чувственном свидании с Ним, а о духовном приближении к Нему и соединения с Ним и Отцем. «Если бы вы знали путь, то знали бы и куда Я иду. А путь вам должно знать. Если бы лучше разумели Его Самого, своего руководителя, то правильнее понимали бы и все прочее. Я есмь путь, истина и живот. Всякий другой путь не истинный. Истина и жизнь во Мне. Никто не может придти ко Отцу, как только чрез Меня».

«Теперь знаете Его и видите Его», присовокупил, Иисус, заставляя этими словами обратить на Него более внимательный взор.

Но Фома был не один из апостолов, которому надлежало еще это объяснить. Пользуясь откровенностью Господа, так нежно беседующего, еще один из учеников Филипп с таким же простодушием объявляет свое единственное желание – видеть Отца. Приметно, Он думал именно об Отце Небесном. Только ему хотелось видеть Его чувственно. Этого и довольно было для блаженства. «Господи, покажи нам Отца!» – это уже не вопрос, а просьба детская: Филипп не понимал сам, чего просил, но захотел открыть пред Господом свое задушевное желание.

Господь с нежным упреком, менее строгим, чем к Фоме, смотрит на Филиппа и говорит ученику: столько времени, Филипп, Я с вами – (а Филипп еще в начале служения Иисусова присоединился к Нему) – столько времени – и ты еще не знаешь Меня!

Потом, обращая речь не к одному уже Филиппу, но ко всем, продолжает: верьте Мне, что Я во Отце и Отец во Мне, А если сего не довольно – верьте Мне по самим делам Моим.

Дела эти не прекратятся и с Его удалением. Кто верует в Него, тот может совершать еще большие. Они уже имели эту силу, но сила эта была мала в сравнении с силой Иисуса. Иисус, предлагая им утешения, говорит, что у Отца, к Которому Он идет, Он испросит силу совершать чудеса большие, нежели какие Сам совершал, как-то обращение целых народов.

Этого мало. Если они будут верно следовать Его заповедям, то когда Он будет у Отца на небеси, чрез Него можно испросить у Отца все.

Господь обещал им послать другого Помощника, им и ныне уже известного, Который уже никогда не оставит их, как Иисус.

Я и Сам, говорит Он им, приду к вам. Я не оставлю вас сиротами. Еще несколько времени – и мир более не увидит Меня, а вы опять увидите Меня. Не бойтесь: и Я живу и вы живы будете. Это говорил Он им о Своем явлении по воскресении.

«Теперь много в Моих речах непонятного для вас: но в тот день (неопределенное время в священном языке) вы уразумеете, что Я во Отце и Отец во Мне и Я в вас». Будет время, когда откроется в вас и этот внутренний союз со Мной и со Отцем и вы будете его ощущать не так, как теперь. (Он открылся в день пятидесятницы).

«Всякой душе, любящей Меня, присовокупил еще Иисус, Я дам познать Себя. Так вы не будете одни».

Тут не утерпел один слушатель, чтобы не спросить Его: да что же, Господи, не явишь Себя Ты миру? Что же Ты не хочешь явить Себя пред всеми Мессией? Мессии пред одними ли учениками надлежит явиться? Нужно, чтобы все Тебя видели!

Что было отвечать на эту речь? Сколько уже раз Господь повторял и ученикам, и не ученикам, что Он Мессия не по понятиям Иудейским. Оставалось наступающим событиям и Духу Утешителю предоставить сокрушить этот образ Мессии, созданный в учениках Иисуса.

Господь не стал теперь опровергать этой мысли, но повторил, что сказал пред сим только с большей еще силой: «Я и Отец можем придти только к тому, кто любит Меня».

К этому Господь еще заметил, что слово, которое ученики слышали (теперь), не на собственном произволе Его основывается. Это слово Пославшего Его. Значит, этому непременно так и быть должно. – И заключил: Мне только и было нужно это вам сказать. А Дух Утешитель полнее раскроет вам все, Он припомнит вам и то, что Я говорил.

После сего как бы желая окончить беседу, Он возвращается к ее началу, чтобы прощальным приветствием снова подкрепить их.

«Мир оставляю вам. Мир Мой даю вам; не так как мир дает, о котором вы так много думаете». Не тот мир, не те ложные успокоительные мечты, которые взяты от мира, которые основываются на мирском понятии о Мессии и Его царстве. «Да не смущается же сердце ваше, и да не устрашается».

И как в начале было сказано, что скоро ожидает Его прославление от Отца, так и теперь, обращаясь к этому Господь хочет самой любовью их к Нему расположить к тому, чтобы они не скорбели. «Вы слышали, что Я сказал вам: Я иду и приду к вам. Если бы вы любили Меня: то возрадовались бы, что Я сказал: иду к Отцу. Ибо Отец Мой более Меня. У Него ожидает Меня прославление. Восстаньте, идем отсюда».

Ученики встали... Но мрачные предсказания тяжело гнетут их. Они не идут, они теснее сближаются к Иисусу. Они хотят еще наглядеться на Него.

И Иисус снова начинает с ними говорить. Еще много оставалось, о чем бы нужно было говорить с ними. Особенно Он обращает внимание на два предмета: во-первых, на то, что отношения, в каких они доселе находились, доколе Он видимо пребывал с ними, должны продолжаться и впредь с тем только различием, что вместо внешнего союза с Ним они соединены будут союзом внутренним. Во-вторых, призывает их отселе быть самим деятельным органом в распространении Его царства, – что для них возможно только при этом непрестанном внутреннем общении с Ним. Чтобы это представить им очевиднее, Он употребляет притчу о винограде.

Отец – виноградарь, Иисус – лоза виноградная, ученики – ветви. Как от лозы плодотворный сок распространяется по всем ветвям, а ветви только по этому участию в приливающейся к ним производительной силе могут приносить плоды: так Его ученики только из неразлучного общения с Ним могут получать Божественную жизнь, которая соделает их способными ко всему, что нужно делать для царства Божия. Как ветвь, отломленная от лозы, лишенная ее плодотворной силы, засыхает: так Его ученики могут цвести только в непрерывном общении с Ним. Но как участие ветвей в плодотворном соке, приливающем к ним от лозы, должно открываться в изобилии плодов: так и ученики свое участие в Божественной жизни должны выражать действованием в пользу царства Божия. Как виноградарь обрезывает те ветви, которые, не принося плода, только понапрасну истощают жизненную силу лозы: так должны быть исключены из царства Божия те, которые не проявляют силы Божественной жизни в действии; и в которых недостаток ее уже свидетельствует, что они не проникнуты Божественной жизнью истинно, что следов. общение их со Христом есть только видимое. Но как и плодотворные ветви непрестанно имеют нужду в попечительности виноградаря, – должны быть обрезываемы, очищаемы от худых наростов, от всего, что препятствует в них развитию жизненной силы: так и ученики, пребывающие в прямом общении со Христом и приявшие в себя Его Божественную жизнь, имеют еще нужду в очищении от всего чуждого, что осталось при них из их прежних понятий, что препятствует в них раскрытию Божественной жизни и не дозволяет ей проявляться в соответственной ей деятельности. Только этим действованием в общении с Ним они могут засвидетельствовать, что они истинно Его ученики. – Их постоянное общение с Ним должно открываться в соблюдении Его заповедей, которые Он снова заключает в одну заповедь любви, такой же любви друг к другу, какую имеет Он к ним, предавая Свою жизнь за них. – Так как Он раскрыл им теперь весь совет Отца о спасении мира и призывает их с полным сознанием посвятить себя на то, чтобы быть орудиями в исполнения сей воли Отца; то уже перестает их считать рабами и называет их друзьями Своими.

Соединенные между собой любовью они должны вести общую борьбу против мира, отчуждившегося от царства Божия. Он предсказывает им об ожидающих их гонениях. Пред ними открыта впереди борьба их со всем существующим на земле, которую должно открыть и вести христианство. Но в этой борьбе Он обещал им помощь Духа Святаго. Все, что нужно для распространения церкви Божией, все это Он совершит чрез них. Его действия в мире Господь кратко заключает в том, что Дух Святый приведет мир к сознанию своих грехов и откроет в этом причину его неверия: потом заставит мир признать, что Иисус умер не как грешник за Свои грехи, но что Он умер как Святый, и как Святый вознесся к Отцу Своему на небо; в Его смерти и последовавшем за ней вознесением на небо вполне открылась Его святость, – наконец докажет миру, что князь его осужден, обессилен, низвержен с своего престола; на месте его царства водворится царство Божие. (В этом заключается все существо христианства: – в сознании греха, – в признании Господа Христа Искупителем от греха, и в торжестве над врагом – источником всего зла).

Но еще много оставалось сообщить ученикам и такого, чего они не совсем тогда разумели: между тем Господь скоро намерен был оставить их. Поэтому Он обещает, что все, сказанное Им, раскроет и объяснят, все нужное им сообщит Дух Святый, Которого Он ниспошлет им от Отца. Не новое что-нибудь Он возвестить им, но только раскроет полный смысл Его учения, Его в них прославит.

От сообщения Духа Он переходит снова к Своему собственному общению с ними. «Еще немного времени, – и вы не увидите Меня; и потом еще немного – и вы увидите Меня снова: потому что Я иду к Отцу (т. е. это путь для Меня к прославлению у Отца). Недоумение учеников, старавшихся постигнуть смысл слов Его с своей чувственной точки зрения, подало повод раскрыть это более. Он сравнил их скорбь настоящую с муками жены, предшествующими рождению: вслед за этой скорбью преходящей откроется в них новое духовное рождение. Теперь они объяты скорбью, но Он увидит их опять, и они исполнятся радости, и радость их будет непреходящей. Тогда они не будут более иметь нужды в Его чувственном присутствии, чтобы попросить объяснения им чего-нибудь для них темного, как они теперь имеют нужду спрашивать Его, потому что тогда Сам Отец даст им все, чего они ни будут просить во имя Иисуса Христа (т. е. не лично уже чрез кого-нибудь, но внутренне чрез откровение Божие). Доселе они ни о чем не просили Отца во имя Христово: тогда будут просить и все получат. Тогда Он не будет сокровенно говорить об Отце, как доселе, но явно возвестит им все об Отце. Он даже не говорил, что Сам будет просить Отца о них: они могут быть уверены в любви к ним Отца и могут обращаться к Нему с молитвой во имя Христово: «Я изшел от Отца, заключил Господь, и пришел в мир; и опять оставляю мир, и иду к Отцу».

После всего этого вера учеников несколько укрепилась; они сознавали могущественную силу слов своего Наставника: им казалось, что они теперь уже правильнее разумеют Его, хотя это было только следствием живого впечатления на них слов Господа, а не ясного сознания их справедливости и разумения их: но тем не менее, обманываясь сами в себе, они представили Иисусу: теперь Ты прямо говоришь и притчи не говоришь никакой (сами эти слова уже явное следствие недоразумения). Теперь веруем, что Ты от Бога пришел. Но Господь заметил им, чтобы они не слишком доверяли этому мгновенному ощущению; эта их вера скоро падет под сильным гнетом других ощущений. Они оставят Его одного, – это Того, в Которого веруют теперь, как сами говорят.

«Но Я не один, прибавил Господь, со Мною Отец». И как все, что ни говорил Он им, клонилось к тому, чтобы открыть им источник утешений в предстоящей борьбе с миром; так Он и заключил свою беседу такими словами, в которых кратко заключалось все: «сие сказал Я вам, чтобы вы имели мир во Мне (в общении со Мною). В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь, – Я победил мир».

Свою последнюю беседу с учениками Господь окончил молитвой: той же молитвой приготовил Себя к разлуке с ними и к последнему подвигу Своему.

О чем Он говорил в последний раз с учениками, то было и содержанием Его молитвы. Видя, что уже совершил Свое дело на земле, прославил Отца между человеками Своим учением и чудесами, Он просит теперь Отца Небесного о взятии Своем на небо и прославлении у Него. Цель такого желания не была своекорыстная; она заключалась а) в прославлении Того же Отца (в довершение Его стараний – прославить Отца) и б) в сообщении людям блаженной жизни в Боге. «Прославь Сына Твоего, да и Сын Твой, облекшись славой небесной, прославит Тебя. Даруй Ему, чтобы как Он получил от Тебя власть над всем человечеством, так мог даровать жизнь вечную всем, кого Ты дал Ему».

Но так как сия жизнь вечная может быть достигнута только познанием Бога Истинного, Который открыл Себя в Иисусе Христе, то Сын Божий просит Отца Небесного о распространении сего блаженного Богопознания во всем роде человеческом и о приведении таким образом всех людей к блаженной жизни.

Поэтому во-первых Он молится за тех, которые Им приведены уже к сему Богопознанию, чрез Него Самого познали Отца, и которые должны быть орудиями в распространении Богопознания между людьми. Приготовляясь отойти из мира и оставить в нем учеников одних, Он препоручает их покровительству Отца Небесного, которому они посвящены Им, просит, чтобы сохранилось в них общение жизни Божественной с Ним, которого начатки положил Он, – поручает их защите Отца Небесного, так как оставляет их в мире среди борьбы. Не о том просит Он Отца Небесного, чтобы Он взял их от мира, как и Его, – это противоречило бы их назначению, которое указано Самим Отцем Небесным, когда дал Он их Своему Сыну: назначение их состоит в том, чтобы чрез них самый мир – Богопознанием, открытым чрез Иисуса Христа, был преобразован и изменен. Только о том молит Он, чтобы Отец Небесный сохранил их от внутренних искушений зла, чтобы они внутренне пребыли чужды мира, как освященные проповеданной Им истиной, чтобы святая жизнь Его, которую Он готов предать за них, была основанием их освящения. « И за них Аз свящу Себе, да и тии будут священни воистину».

Но молитва Сына Божия расширяется, объемлет собой и всех тех, которые будут приведены к вере проповедью Его учеников. Искупитель мира просит чтобы, все они были соединены между собой в общении Божественной жизни, сами внутренне соединяясь чрез Христа с Богом Отцем; чтобы этим преображенным, на земле уже небесным, житием они свидетельствовали о Нем, своем Искупителе, чтобы этим они свидетельствовали о славе внутренней жизни, дарованной им чрез Христа; чтобы этим свидетельствовали о любви Отчей, которую дано им знать чрез Христа. Потом просит Он Отца Небесного, чтобы Он всех приведенных к Нему, так как они здесь уже соединены с Ним и видели славу Его, возвел туда, куда возносится теперь Сам Сын, принимая их в совершенное общение с Собой и к созерцанию Божественной славы.

Сию молитву Господь заключил такими словами: «Отче Праведный (Святый)! Мир Тебя не познал, (погруженные в грехах люди не могут познать святого): но Я Тебя познал (как Святый Святаго, как Сын Отца), а сии познали Меня, как Твоего Посланника (они отделились от мира, который сам себя отчуждает от Святаго Бога), и Я явил им имя Твое (открыл Тебя Святаго и не только Бога Святаго, но и Отца Святаго, Которого они могут называть Отцем Своим и быть детьми Его): и еще явлю (то, что им сообщено уже как семя должно раскрыться в них при содействии Духа Святаго и они познают Тебя, Отца Святаго, еще яснее, еще более будут достойны именоваться детьми Твоими): дабы познавши Тебя, пребывая в общении со Мной, они могли более и более чувствовать, как Ты Меня любишь, и как любишь во Мне их, учеников Моих.

Так молитва сия обнимает все дело Господа до его полного совершения при конце времен.

По вечери Иисус с одиннадцатью учениками удаляется в сады, лежащие на горе масличной – в Гефсиманию, где и прежде имел обычай проводить ночь. Восемь вскоре Его здесь оставили, Иисус отпустил их; трое пошли в глубину садов – Петр, Иаков и Иоанн: Иисус взял их с Собой для того, чтобы они были с Ним.

Иисус, доселе так мужественный, теперь как бы падает под бременем скорби. Давно ли говорил: ныне прославился Сын Человеческий, – дерзайте, Аз победих мир. Теперь готов молиться Отцу: да мимо идет от Него чаша сия. Что же так сильно гнело дух Иисуса и что так скоро изменило Его состояние? Конечно не одно чувство телесных страданий, ожидавших Его пред смертью, хотя и смерть для праведника не должна быть тяжелее, нежели для грешника. Говорят же, что преступник сам ищет наказания для успокоения совести. Телесные страдания выдерживали и обыкновенные люди без волнения. – Но Он умирал, как грешник, носящий на Себе грехи всех, как долженствующий понести на Себе весь гнев правосудия Божия, следовательно как совершенно лишенный Божественной помощи и подкрепления. Теперь наступали эти мгновения, в которые Он должен был чувствовать Себя оставленным от Бога. Это и было причиной столь быстрой перемены в Его внутреннем расположении духа. Этому смятению уже предшествовали подобные состояния ранее (Иоан. 12:27) и на последней вечери (13:21).

Мрачные чувства обуревают душу чистейшего Праведника. Он отрывается от учеников и обращается снова к молитве. Молитва Его доходила до такого напряжения, что не пот, а кровь выступала из пор Его тела и падала каплями. В ней совершилось тайное жертвоприношение Сына Отцу, которое потом должно было совершиться явно перед всеми. Молитвой Он передал всего Себя в волю Отца и то, чего ужасалась душа Его, с сего времени стало для Него неизбежностью послушания. Для утешения Сына Человеческого явился ангел.

Между тем ученики предаются покою; напрасно три раза оставлял Он молитву и, приходя к ученикам, напоминал им о бдении и молитве, что дух бодр, но плоть немощна: поэтому нужна Божественная помощь к побеждению искушений. В последний раз сказал Он им: спите, пожалуй: теперь Я уже не приду будить вас более, звать к молитве и бдению. Но вас разбудят поневоле. Вот время Моего страдания приблизилось. Уже идут те, которые должны взять Меня. В это время приходит предатель со стражей храма, взятой у первосвященников и с отрядом римской когорты и коварно лобызает Учителя: но его знака не видали, или страже Он не был известен; Иисус Сам выходит и объявляет Себя. Но Божественное величие, небесное спокойствие, с каким Он предавал Себя, напоминая о чудесах, какие творил Он, произвело на стражу Иудейскую, которая прежде отказывалась схватить Его и которая не знала, кого она должна взять, такое впечатление, что они пали на землю. Иисуса захватывают. Петр хочет защищаться: берется за нож, взятый с вечери и уже ударил одного, но Иисус запрещает (не 12 апостолов, а 12 легионов ангелов могли бы защитить Его). Воины хотят захватить и учеников, но Иисус их останавливает и говорит, что напрасно и против Него пришли они с оружием; ученики разбегаются. Юноша оставил свою одежду в руках воинов, когда они хотели схватить его.

Здесь не было Иисусу формального суда. Его привели сюда только из угождения любопытству старого первосвященника. Анна вскоре отправил к Каиафе; Иисуса сопровождали Петр и Иоанн.

Здесь спрашивают Иисуса об учениках и об учении. Но зная, с каким намерением спрашивают, зная, что уже положено осудить Его, Иисус отвечает, что этот вопрос излишний для Него; они могут знать Его учение от слышавших, Его ударяет за это слуга по щеке. Это ли законное производство суда? Между тем стали искать свидетелей, но ложных. Тут были и два истинных свидетеля: но как мало они еще были способны свидетельствовать об Иисусе!

Петр здесь отрекается от Иисуса (по Иоанну, который описывает, как сам здесь находившийся), сперва по вопросу привратницы (Иоан. 18:16), потом по вопросу раба (Лук. 22:58; Мф. 26:71; Марк. 14:69) и наконец одного из родственников Малховых (Иоан. 18:26). В это время пропел петух, – вторицею (Марк. 14:30, 42). Тогда же Иисус взглянул на то место, где стоял верный ученик, и Петр горько заплакал. – Как это Петр так скоро поддался искушению? – Если бы грозила ему очевидная опасность, он, может быть, был бы мужественнее. Но тогда, по всей вероятности, Петр был бы схвачен. Господь допустил его падение, чтобы его сохранить для будущей деятельности.

Это было еще рано утром (Лук. 22:66). Между тем приготовлены лжесвидетели. Господь отказался Сам свидетельствовать об учении, – представили людей, которые утверждали, что слышали Его проповедующего то и то. – Первые лжесвидетельства ничего не помогают. Являются двое обвинителей в намерении Иисуса истребить храм, -такое преступление, как разрушение религии, в глазах Иудеев уголовное: но и здесь истина была извращена. Иисус против таких лжесвидетелей ничего не отвечает.

Председатель Синедриона, Каиафа вызывает Его к ответу. Иисус продолжает молчать. Тогда оставили и эту меру.

Каиафа приступает к Нему торжественно с давно придуманным вопросом. Положительный ответ на это Иисуса должен решить судьбу Его. «Ты ли Христос, Сын Божий?»

На этот вопрос Иисус отвечал: Я – (ты сказал), и так как Иудеи непременно ожидали Мессию в явлении славы, то присовокупил еще яснейшее свидетельство Своего Божественного достоинства, указал на Свое славное пришествие, как предрек пр. Даниил. Следствием сего было только то, что первосвященник раздрал свои ризы, и Синедрион произнес единогласное осуждение Иисуса на смерть, как богохульника. Но так как умертвить сами первосвященники Иисуса не могли, то определили отослать Его к Римскому прокуратору; между тем предали Его, как отверженного, на поругание народу. Это обвинение могло быть представлено важным и для римлянина, именно с политической стороны, без которой Иудеи не умели представить себе Мессию. Всякое другое было односторонним – Иудейским, а на это должен был обратить внимание и Пилат, а свидетельство о храме не было важно для Пилата, оскорблявшего храм. Где законное производство суда? Что сделали из вопроса об учении? Разрешили ли его, как указал подсудимый? Что за наглость служителя бить подсудимого в глазах суда произвольно?

Суд Иисуса в претории описывают все Евангелисты, каждый с своими дополнениями (исключая Марка); Матфей говорит о сновидении жены Пилатовой; Лука – об отправлении Иисуса к Ироду; Иоанн передает вопросы Пилата Иисусу, и ответы Иисуса подробно.

Прокуратор жил в чертогах Ирода, великолепном здании. Пред этим зданием находилось βήμα, на котором Пилат сидел, когда говорил с Иудеями; во время суда над Иисусом, с Иисусом говорил он в чертогах.

Нужно заметить, что Пилат был враг Иудеев, пользовался всяким случаем, чтобы оскорбить их. Но как уже много раз он употреблял против них насилия и несправедливости, то с другой стороны сам боялся их, страшился их доносов, от которых после действительно и потерял свое место, и для своей безопасности ему ничего не стоило принести какую бы то ни было жертву.

Пилат прежде всего спрашивает о вине Иисуса. Весьма вероятно, что он уже знал Иисуса по слухам. Первосвященники как будто не ожидали такого вопроса и отвечают с неудовольствием. Пилат предлагает им судить Иисуса по своим законам. Те отвечают, что Он достоин смерти, а смерти предавать им не дозволено.

Поэтому Пилат начинает исследовать дело Иисуса. Зовет Его к себе в преторию, спрашивает: Царь ли Он Иудейский?

Иисус спрашивает его: от себя ли ты это говоришь (т. е. в каком смысле ты принимаешь здесь слово: царь, в Римском т. е. политическом, или Иудейском, чисто религиозном, – в смысле Мессии)? Враги Мои хотят тебе предать Меня за то, будто Я хочу быть царем в первом смысле, но это несправедливо. Я называю Себя царем т. е. Мессией Иудейским, но это не преступление, и это не подлежит твоему разбирательству. Вот что значит вопрос Иисуса; о себе ли глаголеши? Он хотел раскрыть Пилату смысл этих слов: царь Иудейский. При суждении о Его лице необходимо нужно было отличать Римское и Иудейское значение этих слов.

Пилат отвечал, что он не Иудей; что он не знаком со всеми Иудейскими понятиями, что он понимает слово царь за царя в собственном, политическом значении.

Иисус объявил, что ежели так хотел разуметь его, то это несправедливо. Царство Мое не от мира сего.

Пилат не понимал такого духовного значения слова: царь. Так царь ли Ты? спросил он Иисуса, побуждая тем отказаться от своих идей, на которых, как казалось ему, утверждалось все понятие Иисуса о своем царственном достоинстве.

Точно Царь, отвечал Иисус, и не могу от этого отречься. Я на то родился и пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине. И кто от истины, тот послушает Меня. Последнее замечание очевидно клонилось к тому, чтобы привлечь и Пилата в Свое царство, если он друг истины.

Но что такое истина? – спросил Пилат. Вопрос показывает не насмешника, но человека, не имеющего на этот вопрос удовлетворительного ответа и отчаявшегося найти его. И язычник берется защищать Мессию Иудейского пред Иудейскими чиноначальниками: он объявляет, что не находит никакой вины в Иисусе! Во своя прииде и свои Его не прияша. Пилат, видя упорство первосвященников, предлагает по крайней мере даровать Иисусу свободу, как обыкновенно дается она в пасху какому-нибудь злодею. Таким образом могло и определение Синедриона остаться в своей силе, и обвиненный – остаться в живых. А чтобы сколько-нибудь удовлетворить их ненависти к Иисусу, Пилат положил бичевать Его. Но народ кричал по наставлению первосвященников: отпусти не Иисуса, а Варавву.

Когда Пилат недоумевал, как ему поступить в этом случае, присылает к нему жена (Прокла во святых у греков, 27 октября, но с этим именем нет у нас). Она только сейчас видела сон, по которому принимает сильное участие в Праведнике. Просит, не именуя Праведника, чтобы Он не был осужден, что видно за Пилатом водилось (Мат. 27:19).

Пилат еще сильнее стал расположен дать свободу Иисусу. Мысль – осудить на смерть какого-нибудь Бога могла тревожить и язычника.

Но сильнее стали наступать и первосвященники. Они начали прямо обвинять Иисуса в возмущениях. Он развращает народ, говорили они, запрещает Кесарю дань давать. Т. е. они начали выводить следствия из первого своего обвинения (Лук. 23:2). Настаивая на это обвинение, они упомянули, что Иисус пришел с таким учением из Галилеи.

Пилат устрашился важности таких выводов и вместе обрадовался случаю отклонить от себя такое неприятное дело. В дела Галилеи мне вмешиваться нечего, отвечал он. Там есть свой правитель, Ирод. Но того не разобрал, что не во владениях Ирода Иисус родился, что не у него он признан виновным и не ему представлен.

Ирод давно желал видеть Иисуса, о котором слышал, как о Чудотворце. Думал и теперь видеть от Него что-нибудь чудесное, но обманулся, счел это за неспособность Иисуса творить чудеса и только наругался над Ним, облекши в пурпуровую мантию, как самозванца Царя-Мессию, и обратил Иисуса к Пилату.

Чтобы удовлетворить сколько-нибудь ненависти первосвященников к Иисусу, он делает другое предложение: наказать, Его накажу, – но смерти Он не стоит и потом отдает воинам для бичевания. Те бичуют Его и издеваются над Ним. На Иисусе багряница, терновый венец вместо царской короны, в руке трость вместо скипетра. Ему творят поклонения. Грубые воины, подущенные яростью народа, способны к таким жестокостям.

Пилат потом представляет Его в таком измученном виде народу с целью тронуть его. Вот человек, говорит он. Можно ли думать, чтобы Он стал выдавать себя царем. Но толпа уже начинает кричать: этого мало – распни, распни Его.

Еще раз Пилат предлагает им взять и распять Его самим, без него: он не находил в Нем вины. Но этим недовольны. Ты распни Его, потому что мы сами не имеем права того сделать. А Он стоит того, потому что называет Себя Сыном Божиим. Он богохульник.

В этих воплях народа открылась другая сторона того же обвинения. Но для Пилата это было поразительной новостью, – и сделала Пилата еще нерешительнее на то, чтобы согласиться на требование.

В самом деле в Иисусе, несмотря на эти мучения, наругания – видно было величие Сына Божия. Притом Его именно никто более ни в чем не обвинял, как в таких поступках, которые более могли к Нему привлекать, чем отвращать от Него.

Пилат, услышав, что Иисуса обвиняют в том, что Он называл Себя Сыном Божиим, делает Ему снова допрос в своих чертогах.

Откуда ты? Это значило, точно ли Ты высшего происхождения?

Спаситель не отвечал. Он видел, что если Ему и объявить о Себе яснее Пилату, Пилат не выдержит искушения, не останется верен обязанностям в отношении к Иисусу, как Сыну Божию, хотя и услышит от Него собственное о том свидетельство. Он не хочет отягчить осуждение Пилата.

Римлянин изумляется молчанию Иисуса; ему странно, как Он не пользуется этим случаем к защищению Себя. Пилат напоминает Иисусу о своем могуществе.

Но подсудимый отвечает, что это могущество еще не так высоко, чтобы Он мог его опасаться. Я не был бы в твоих руках, если бы Богу не угодно было предать Меня чрез Иудеев. Твое могущество дано тебе в меру.

Впрочем, присовокупляет подсудимый, объясняя Свой суд над Своим судиею – более греха на тех, которые тебе Меня предали, чем на тебе самом.

Пилат имел довольно приемлемости для истины, чтобы не оскорбиться этим замечанием. Он еще более желает освободить Иисуса. Но он не тверд.

Раздалось: если сего отпустишь, то ты окажешь себя неверным императору – и Пилат пал. В самом деле, подозрительному Тиверию весьма не трудно было надуть в уши об измене дому Иудейского прокуратора. Пилат так этого испугался, что сейчас садится на свое судейское место и попытавшись еще привесть к жалости народ, представляет ему Иисуса с словами: вот царь ваш. Но когда ему не внимают, предает Иисуса на распятие, умыв только руки пред народом в знак неповинности своей в крови праведника, которую принимают на себя озлобленные Иудеи, обещаясь передать ее и детям своим, как дорогое наследство.

Итак не удержало Пилата опасение попрать истину. Не видел он опасности и для своего правительства, от которого поставлен. Увидел опасность для своего владычества и слабодушно отдался во власть неистовствующих. Он даже не отложил до времени своего решения.

Не сознание долга верности государственного человека, хотя бы ошибочное в отношении к настоящему предмету, – но опасение за себя, за свое место заставило Пилата изменить истине и правде. Что же это был за суд?

Как обыкновенно бывало с осужденными на смерть, Господь Сам должен был нести орудие Своей казни до места. Но претерпенными Им жестокими страданиями телесными и душевными Он так был истощен, что падал под тяжестью креста, так что грубые солдаты, доселе издевавшиеся над Ним, изъявили сострадание и принудили одного проходившего мимо Еврея Симона взять на себя крест и донести его до назначенного места.

Но при всей тяжести Его страданий глубоко трогало Его сострадание к заблуждающемуся и ослепленному народу, которого судьбу Он провидел, над которым вскоре должны были разразиться суды Божии за все его прежние беззакония и в особенности за настоящее ужасное злодеяние. Когда взгляд на Его страдания привел в слезы некоторых женщин иерусалимских, Он сказал им: не обо Мне плачьте, а плачьте о себе и о детях ваших, – и потом предсказал им о тяжких скорбях, которые действительно постигли Иерусалим во время его осады: ибо, прибавил Он, ежели с сырым деревом это делается: то что будет с сухим? (Ежели безгрешный подвергается таким страданиям, то что сказать о грешных. Сл. Езек. 20:47; 21:3).

Когда пришел Он на лобное место, предложено было Ему, как обыкновенно осужденным на смерть, вино, смешанное со смирной, которое отуманивало человека и делало его менее способным к ощущению боли. Но отведав, Он не хотел пить, чтобы понести страдания с сохранением полного сознания. Он был обнажен; хитон Его не сшитый, а весь тканый (как обыкновенно у Галилеян по свидет. Исидора Пелусиот. Ер. 1:74) был взят воинами, – а Сам Он поднят на крест и утвержден на нем, т. е. руки и ноги Его были прибиты к дереву гвоздями. Висение тела пригвожденного таким образом, по свидетельству писателей, во время которых такая казнь была еще употребительна, составляло самое ужасное мучение сравнительно с другими видами казни.

Когда утвержден был Господь на кресте, бессмысленная толпа и злобствующие враги не довольны были никакими насмешками и поруганиями над Божественным Мессией, особенно когда увидели над главою Его надпись: Иисус Назорей, Царь Иудейский. Но Он взывал к Отцу Своему не об отмщении тем, кто платил Ему злом за добро, а с Божественной любовью молился: Отче! прости им. Они не знают, что делают (одних ослепляют страсти, других невежество).

С Ним были распяты два преступника – не одинаковые между собой по своим сердечным расположениям. В то время, как один, ожесточенный в своем грехе, ругался над Ним, вместе с прочими, другой отревал всякие насмешки. Кто был этот преступник до казни и чем он заслужил ее, неизвестно: но кажется, что чувство своих грехов и вины пред Богом в нем уже прежде было раскрыто и это делало его способнее, чем другого, к принятию высших впечатлений. Чем более сознавал он свои страдания заслуженными, тем глубже на него действовало воззрение на Того, Кого видел пред собой невинно страждущим и в самой борьбе торжествующим над страданиями и молящимся за врагов. Это свидетельствует с одной стороны о том явлении славы Божественной, какое открывалось в самой смерти Господа, а с другой – о степени развития духовной приемлемости в распятом преступнике: вера его предварила веру апостолов: он отверг предрассудок Иудейский, признав и в страждущем Мессию. «Помяни меня, сказал сей добродетельный разбойник, когда придешь во царствии Твоем». С любовью внял сему воплю грядущий во славу Свою путем страданий и открывающий в Своих страданиях искупление для грешников: «ныне же, сказал Он, будешь со Мною в раю».

Но скорбь души, отягченной сознанием грехов всего мира, возложенных на Искупителя мира, не всегда так легко разрешалась сознанием ожидающей Его славы. Приближаясь к последней, торжественной минуте умиротворения, последний раз еще Он должен был почувствовать глубже весь ужас этого состояния – грешника, отчужденного от Бога. Погрузившись в это море скорбей, Он воскликнул: «Боже мой, Боже мой – почто Ты Меня оставил». Его вопль отозвался даже в душах бесчувственных Иудеев, Его окружавших.

Измученный внутренним пламенем Господь в последний раз просит прохлаждающего пития; Ему подают губку, намоченную уксусом.

Умирая, Он передает Свою Матерь ученику, который ближе к Нему был по своей любви и преданности, нежели собственные Его братья, Иоанну. Потом произносит великое торжественное слово, самое великое и полное смысла, какое когда-либо произносилось на земле, слово: «совершилось» (дело, которое Он должен был совершить) и предал Отцу Своему Свою Душу, разрешившуюся от тела.

Как рождению Спасителя сопутствовали чрезвычайные явления в природе, так и Его смерти. Тогда явилась звезда, которая светом своим руководствовала мудрецов востока до Иерусалима и Вифлеема. Теперь – глубокий мрак покрывал всю землю на целые три часа пред Его кончиной и землетрясение по кончине. При этом скалы в окрестностях Иерусалима, служившие гробницами умерших, растрескались и извели из себя погребенных и завеса храма раздралась.

Общество Иисуса, лишившись Его, пришло в самое жалкое положение. Ученики Его еще тогда, как только пришел за Ним отряд воинов в Гефсиманию, Его оставили и разбежались в разные стороны. Во время страданий Иисуса многих вероятно не было совсем и в Иерусалиме. Из двоих, последовавших за Иисусом на место Его суда, один прямо плакал об измене, другой – свидетель последних минут Иисуса вдвойне скорбел с неутешной Его Матерью. Говорить ли о несчастном предателе, который скоро почувствовал раскаяние в своем поступке и наложил на себя руки? Вот наследники двенадцати престолов в царствии своего Иисуса, имеющие судить двенадцати коленам Израиля! Как далека была теперь от них эта мысль! Их занимало теперь одно чувство, чувство лишения Иисуса и с Ним – всего, – чувство тем огорчительнейшее, что невольно соединялось с сильными укоризнами совести. Каждый теперь видел, что он всего лишился в Иисусе. Сокрушались как о камень все мечты их о славном царстве Мессии. Им было уже не до них; они не знали: как выйти из своего затруднительного положения. В них затмилась вера в Иисуса вместе с Его славой и вместе с тем лишились они тех чудесных сил, которые сообщала им эта вера. Ни мужества в духе, ни силы чудотворений в руках, никаких пособий со стороны сильных покровителей, или сокровищ, которыми бы можно было купить себе безопасность, ничего они не имели и не видели пред собой. Все унес с Собой Учитель во гроб. Нечего ожидать им от своих соотечественников, кроме той же судьбы.

Столько времени находясь в близком обращении с своим Божественным Наставником, они воспитали в своем сердце любовь к Нему искреннюю. И как было не любить Его? Как горячо Он Сам любил их! Как был к ним снисходителен! Какие спасительные давал им наставления! Как защищал их от нападений врагов Своих (Мф. 12:2, 3 и дал.)! Как заботился о них даже пред несчастным концом Своим (Лук. 22:36, 31, 32. Иоан. 13:18,19; 18:8, 9–11)! У кого найдется столько любви, чтобы воздать Ему за любовь, и не значило ли бы быть бесчувственнее камня, если быть холодным к Нему? Если для кого было вполне отверсто сердце Его, то для учеников Его: им открывались все тайны. Он, Господь их, обходился с ними, как с друзьями! И теперь нет Иисуса.

И пусть бы они еще имели к своей отраде то, что могли бы неукоризненно смотреть на свое поведение в отношении к Иисусу. Пусть бы по крайней мере каждый мог сказать Ему в сердце своем: я был верен Тебе, Божественный Наставник, до последнего часа Твоего, делив с Тобой все; и только какая-то необходимая сила исхитила Тебя из рук наших. Напротив совесть говорила каждому: вы не достойны были того, чтобы Он с вами навсегда оставался. В свежей памяти были огорчения, наносимые Ему в последний вечер Его с ними пребывания: когда Он предсказывал одному из них, что Он в следующую ночь трижды отречется от Него; то все говорили: нет, этого быть не может (Мф. 26:35). И каковы оказались они, когда Иисуса взяли? Готовы были оставить последнюю одежду в руках преследователей Его, только бы избавиться от них (Марк. 14:51). Чем более Он приближал кого из них к Себе в то время для того, чтобы разделить с ним его тяжкие предчувствия, тем менее тот оказывался к сему способным. Он просит их молиться с Собою, – они спят. Он хочет внушить им опасность наступающего времени, – они Его не понимают (Лук. 22). Он говорит им о страданиях, которым чрез несколько часов подвергнется, – они спорят о том, кто из них будет большим в царствии небесном. Наконец, не из среды ли их был предатель, погубивший Его?

Так поглощалось в учениках Иисуса всякое утешительное представление, всякая светлая надежда печальным чувством лишения Своего Наставника – особенно в первые часы после страшных событий на Голгофе (Мар. 16:10). Наступило для них то время, о котором предсказал им Иисус на последней вечери: восплачете и возрыдаете вы, а мир возрадуется (Иоан. 16:20); будете искать Меня – и не можете придти, куда Я иду (13:33). Мало по малу они начали собираться, но и в обществе не легче себя чувствовали, как и порознь.

Другие лица близкие к Иисусу не могли не разделять с ними скорби в особенности Святая Матерь Иисуса, видевшая Его крестные мучения, должна была стенать душой о болезнях возлюбленного Сына своего. Исполнилось над Нею слово Симеона: оружие прошло душу ее. Каждая капля крови Иисуса падала на сердце Ее и сожигала его. Поношения, бесславие, которым был подвергнут Он причисленный к злодеям, тем были для Нее чувствительнее, что Она еще прежде рождения Его знала Его, как Сына Божия, еще тогда предчувствовала, что будут Ее ублажать за Него все племена. Сострадательный Сын весь Сам погруженный в море болезней, нашел средство удалить Свою Матерь от того, чтобы быть свидетельницей последних Его мучений: но это слишком еще мало облегчало тяготу Ее скорби. Мать двух апостолов Иакова и Иуды и Саломия, мать других двух апостолов Иакова и Иоанна Заведеевых вероятно находились вместе с Пресвятой Девой в иерусалимском местопребывания Иоанна (Иоан. 19, τά ϊδια), и конечно вместе плакали. Посторонние зрители страданий Иисусовых возвращались с позорища, бия в перси свои: какое же должны были терпеть мучение сердца женщин, привязанных к Иисусу узами крови, Его любовью, богатыми надеждами? Наконец пламенная, простосердечная, любившая Иисуса, как Господа и Целителя своего, Мария Магдалина, которая находилась при кресте Иисусовом вместе с Его Матерью (Иоан, 19) и по удалении Ее более других оказывала участия ⁵⁵ к Божественному Страдальцу; – сестры Лазаря, возвратившие себе брата своего и к сожалению своему видевшие, что этот случай был первым поводом к решительному суждению Синедриона об Иисусе; Иосиф с Никодимом, доселе скрывавшие свою связь с Иисусом и как будто только для того познакомившиеся с Ним, чтобы отдать последний долг Ему, оставленному всеми, словом все знавшие Иисуса в большей или меньшей мере теперь были заняты теми же чувствами, какими исполнены были апостолы.

Так встретили друзья Иисуса великий день субботы праздника и предались священному покою. А Тот, о Котором все они скорбели? Для Его плоти настала теперь точно благословенная суббота, упокоения день. Во все время Своего пребывания на земле Он томился желанием крещения крестного (Лук. 12:50). Теперь обагренный кровию Своею Он охотно сошел со креста и успокоился на каменном ложе, которое приготовили Ему, по какому-то странному стечению обстоятельств в одно и то же время злоба врагов и признательность друзей.

Успокоился и весь Иерусалим с своими пришельцами. Не находили себе покоя только враги Иисуса. Для них как будто страшно еще было могущество Его, хотя Он лежал уже во гробе. Причиной беспокойства было предсказание Иисуса о Своем воскресении, которое они, по-видимому, тверже помнили, чем ученики Его. Господь, изображая Свои страдания и смерть ученикам Своим, неоднократно говорил к их утешению, что Он воскреснет (Мф. 17:9) и именно в третий день по Своей смерти (Мф. 16:21; 20:19; Мар. 9:31). Такие предсказания хотя относились собственно до учеников, но ученикам не было воспрещаемо передавать их и другим. Кроме того Господь Сам в некоторых случаях в слух фарисеев указывал на Свое воскресение, как последнее и решительное знамение для всех соблазнявшихся Его лицем и учением (Мф. 12:39, 40; 16:4; Иоан. 11:19). Нет сомнения, что враги Иисуса не верили в действительность сего предсказания; они подозревали в Нем только одну хитрость, опасались, что ученики Его воспользуются ею, и тогда все старания их истребить пророка Галилейского останутся тщетными. Члены Синедриона входили в совещание, как бы предпринять меры против действия этой хитрости. Суббота препятствовала собраться для совещания всем, но не препятствовала важнейшим из них войти в частное между собой соглашение по такому делу, которое не терпело никакого замедления. На совете положено просить у Палата стражи для хранения гроба до третьего дня. Правда, они имели при храме и свою стражу (Лук. 22:52), но, чтобы придать более важности своим распоряжениям, они положили лучше просить ее у прокуратора. Вместе с тем Пилат должен был получить объяснение на то, почему они так ревностно старались погубить Иисуса, и намек на осторожность в случае каких-нибудь покушений со стороны оставшегося общества Иисусова.

Итак едва наступила суббота, несколько чредоначальных священников отправляются к Пилату и предлагают ему от лица Синедриона следующее прошение: мы вспомнили, что этот обманщик, которого и именовать нет нужды, еще будучи в живых сказал: после трех дней воскресну. За Него можно поручиться, что Он уже не встанет. Но Он оставил по себе общество последователей, которые не откажутся воспользоваться Его уроками, и они могут украсть тело Его и распространят в народе слух, что он воскрес из мертвых. А это не обойдется без опасных последствий. Найдутся люди, которые будут верить, и тогда недолго ждать каких-нибудь возмущений во имя воскресшего Мессии. Итак, чтобы сделать дело с концом, мы пришли попросить тебя, чтобы ты приказал поставить при гробе Иисуса свою стражу.

Пилат, едва ли убежденный их представлениями, а более кажется для того, чтобы отвязаться от докучливых просителей, не хотел противоречить их желанию. Ему даже странно показалось, что за этим присылает к нему Синедрион. Еще не была отпущена и та стража, которая находилась при исполнении казни над Иисусом. «У вас есть стража, отвечал он посланным: пойдите, охраняйте как знаете».

И стража была тот же час приставлена ко гробу; камень, заграждавший ход в пещеру, прикреплен веревкой и на концах веревки положена печать.

Казалось это другой Даниил во рве львов под печатью Дария: надлежало ожидать подобного разрешения печати. И последствия показали, что поставленных при гробе Иисуса стражей пристойнее было бы назвать телохранителями спящего царя, нежели хранителями печати Его гроба.

В то время как ставили стражу при гробе, хранившем тело Иисуса, Он духом Своим уже был в области душ отшедших из земного мира и там, когда раскрылась в Нем яснее, нежели когда-либо на земле, слава Его Божества, собирал, возводил в свободу всех чаявших Его на земле. И действием Иисуса, Который пришел возглавить всяческая, Который и на земле только трудился над тем, чтобы подать роду человеческому действительнейшие средства к возвышению в лучший порядок бытия, в полное благобытие, образовалось здесь первое ядро прославленного человечества, к которому впоследствии должны прилепляться сыны царствия Иисусова на земле.

Мир людей отшедших, во времена Иисуса Христа, был известен под именем ада. Будем ли Его представлять себе как вместилище (нечто вне душ существующее) или как состояние (как нечто внутреннее) отшедших людей, мы не можем не различать в нем различных положений по степени и качеству внутреннего развития душ отходящих. Иные здесь его еще не начинали, другие более или менее совершили, одни совершали его правильно, соответственно своему назначению, другие неправильно, противно своему назначению. В настоящем случае мы ничего верного и решительного не можем говорить о первом и последнем положении душ. Обратим взор только на среднее, и именно на тех, которые развивали свои силы – или правильнее чрез развитие очищали – сообразно тем постановлениям и при помощи тех средств, которые учреждал Бог в свои времена для образования людей к высшему и лучшему бытию, – обратим взор на праведников Ветхого Завета. Так как все сии постановления и средства не имели совершительного действия, то сколько не раскрывались и очищались чрез приложение их силы душ, сколько ни сообщалось чрез них пособий, однако никогда не изглаждались следы греха и не истреблялись мрак его, скорбь и борение, хотя уже бессильные. Отсюда естественно были несовершенны воззрения тех душ на Божество, к созерцанию Которого они в настоящий период своего бытия более приближались. Но где есть хотя малый след греха, там есть доступ диаволу; грех – печать его. Чем более еще осталось в душе силы греха, тем обширнее права над нею диавола; есть души, которые они держат как бы в заклепах, к которым доступ высшей помощи прегражден как бы медными вратами, утвержденными в вереях железных. Они борются со грехом, усиливаются освободиться от него: в состоянии души за гробом самосознание достигает высшей степени и это делает еще несноснее ощущение в себе владычества зла, которому бы не хотели покориться, но не имеют сил выйти из под его державы. Этих-то пленников ада должен был Иисус разрешить в свободу. Ему предшествовал, как и на земле, Иоанн с своим благовествованием. Наконец явился Сам Иисус; чрез совлечение ризы плоти яснее в Нем отразилась слава Его Божества. Потрясся мир душ от пришествия нового духа, который возвестил им, что страданиями Своими Он, невинный, заплатил за грех их; нет более вражды между ними и Богом; Бог – Отец их. Разогнал, рассеял в каждой душе все, что еще противилось этой мысли. Обновил истомленные души обильным излиянием Своих Божественных сил. И когда совершил в каждой душе дело примирения и освящения, с торжеством перевел всех в новую высшую, лучшую область, – туда, где отселе будут жить все носящие на себе печать Его оправдания. Так возникло то собрание торжественное, та церковь первенцев, написанных на небесах и духов праведных, достигших совершенства, тот град Бога живого, Иерусалим небесный, к которому после призывали апостолы всех земнородных, град очищенный, церковь святая, Иерусалим славный (Евр. 12:23, 24).

Нет сомнения, что действие благовествования отразилось и на те души, которые во время своего пребывания на земле, участвовали в завете с Богом, но не были ему верны, равно как и на те, которые стояли и вне частного завета Божия с народом еврейским. Сюда относятся слова Петра о проповедании Иисуса духам некогда непокорным ожидавшему их Божию долготерпению во дни Ноя, во время строения ковчега (1Петр. 3:20). Тот же апостол целью сего благовествования полагает то, чтобы умершие, подвергшись суду по человеку (καϑ άνϑρμ πους) плотию, жили по Богу духом. Но о плодах этих действий апостол умолчал.

Наконец отшествие Иисуса Христа во ад было чувствительнейшим явлением для господствовавшего в нем князя мира сего, который, не соблюдши своего начальства, сам себя поставил там в удалении от Бога. Это было для него время суда и осуждения; начала и власти его обессилены и посрамлены (Кол. 2:15). По его наставлению Иуда предал Спасителя; он молил сеять апостолов, как пшеницу; он выступил со всеми силами своими в борьбу против Иисуса и заставил Его с воплем сильным и слезами воссылать молитвы и моления к Тому, Кто мог спасти Его от смерти, исторг из уст Его страшные слова: Боже Мой, Боже Мой, вскую Мя оставил еси! Но этим все совершилось. После его как молния спал сатана с небеси и за то, что ранил пяту Избавителя мира, оставлен век свой лизать перст и пресмыкаться на чреве.

О если бы друзья Иисуса на земле знали, что он делает теперь в преисподней! Как бы скоро переменилась их печаль на радость! А они думают только об умершем, об Его останках, о невозвратной потере. Иисус сокрушает твердыни ада; а ученики Его боязливо собираются в темное убежище от Иудеев и запирают за собой двери, не знают и того, что гроб Иисусов уже охраняется стражей; по окончании праздника, по-видимому, думают оставить совсем Иерусалим (еммаусские путники подают такую мысль) и возвратиться в свои домы, которые было оставили в надежде найти в Иисусе Мессию. Иисус животворит умерших, Его другини приготовляются пролить еще алавастр мира на Его мертвенные останки. Одна из Марий Магдалина – Иоанн между женщинами – по особенной привязанности к Иисусу, едва окончились часы покоя субботнего, отправляется для покупки ароматов, чтобы на утро как можно ранее идти на гроб Иисуса помазать Его тело. Иосиф и Никодим, казалось ей, по причине краткости времени до субботы, не успели сделать всего, что нужно было для того, чтобы оказать последнюю почесть возлюбленному Наставнику. По крайней мере ее сердце того требовало. Ей изъявили желание участвовать в этом и другие женщины, сестра Матери Божией и Мать Иоаннова, Иоанна и еще некоторые (Лук. 24:10).

В намерении мироносиц много высказывалось любви и усердия к Иисусу, но нисколько веры. Обращаясь с Иисусом во время Его пребывания в Галилее, они слыхали от Него о будущих Его страданиях, и о смерти, и о воскресении (Лук. 24:6, 7). Видя исполнение первых предсказаний, надлежало верить и последнему. И достойно замечания, что Мария мать Иисуса, без всякого сомнения более всех исполненная любви к Нему, не принимала участия в общем предприятии прочих жен; слагая в сердце своем все глаголы Иисуса и о Иисусе, будучи более внимательна к великим и чудным происшествиям Его жизни от яслей до гроба, Она, конечно, научилась более других верить Его обещаниям самым высоким, и хотя не открыто пред всеми, но во глубине своего духа исповедовала: «Не может быть, чтобы Иисус мой умер навсегда». Даже, если позволено осмелиться еще на одну догадку, Иоанн, теперь заменивший ей Иисуса и потому особенно к ней приближенный, вероятно от нее получил ту скорую готовность к верованию в воскресение Иисуса, какую мы видим впоследствии. В самом деле, как естественно было возлежавшему в последнюю вечерю на персях Иисуса говорить теперь с Его Матерью о последней беседе Его, которая всех глубже врезалась в Его сердце; – а в этой беседе часто Господь говорил: дети! не оставлю вас сиротами; приду к вам. Еще не много – и мир уже не увидит Меня: а вы увидите Меня; ибо Я живу и вы живы будете... Я иду приготовить вам место и когда приготовлю приду опять я возьму вас к Себе... Да не смущается сердце ваше и да не устрашается. Вы слышали, что Я сказал вам: иду от вас и прииду к вам. Если бы вы любили Меня, то возрадовались бы, что Я сказал: иду к Отцу; ибо Отец Мой более Меня. Вскоре вы не увидите Меня, и опять вскоре увидите Меня... Вы теперь имеете печаль: но Я увижусь с вами опять и возрадуется сердце ваше»... Повторяя эти утешительные обещания Господа, Мария и Иоанн хотя не с полным убеждением, но с охотой соглашалась верить тайному голосу, который говорил их сердцу, что Иисуса они увидят опять. Так и воскресший недавно Лазарь мог напомнить и подкрепить мысли о воскресении Господа, его воскресившего.

Воскресение Господа по времени не было в точности определено. Господь иногда говорил, что Он три дня будет в сердце земли, иногда – по триех днех востану, иногда – в третий день воскресну. След. ученики по этой причине еще не могли вдруг увериться в действительности Его воскресения – в самом начале третьего дня.

Известно, в каком положении остались ученики Христовы после того, как первосвященники Иудейские умертвили Иисуса. Страх рассеял их, так что при кресте Иисуса нашелся только Иоанн, которого Господь за верную любовь усыновил Своей Матери. На погребение Иисуса никто из Его апостолов не явился. Только один тайный ученик Иисусов Иосиф, член совета, однажды защищавший Его пред своими сочленами, осмелился просить у Пилата тела Иисусова для погребения. К Иосифу присоединился Никодим, которому Господь Сам в одной Своей беседе к нему, еще в начале Своего служения сказал загадочные слова, относящиеся до Его смерти: как Моисей вознес змия в пустыне, так должно быть вознесену и Сыну Человеческому. – Оба вместе, обвив изъязвленное тело плащаницею со множеством благовоний, положили оное в новом Иосифовом гробе. Еще было при этом несколько женщин, пришедших с Иисусом из Галилеи. Менее опасаясь за себя, или более верные чувству любви своей к Господу, они неотступно находились и при кресте, и когда совершалось погребение, сидели против гроба до самой той поры, как камень заключил вход в пещеру, где положено было тело Иисусово.

Погребавшие Иисуса, по всему видно, были уверены, что умерший уже не восстанет. Вот почему Иосиф и Никодим с такой тщательностью, несмотря на краткость времени совершают погребение Иисуса: со стороны их это был последний долг признательности Божественному Наставнику, от Которого каждый слышал несколько истин, доселе памятных их сердцу. Женщины Галилейские также имели усердие принести свою долю ароматов на гроб Иисусов и этим свидетельствовали, что и они не находили и возможным исполнить долг усердия ранее того дня, когда надлежало ожидать воскресения. – Апостолы уже и спустя два дня, когда довольно было времени собраться с мыслями, припомнить слова Господни о Своем воскресении, с трудом убеждались в этом, хотя не все с одинаковым упорством. Да и нелегко было увериться в этом. Доселе таких опытов еще не было. Воскресали умершие, но не сами собой, а при содействии великих праведников. А кто бы нашелся в это время такой, который бы мог снова вложить жизнь в мертвое тело самого величайшего праведника, какого они знали? Не разумели Писаний. Омрачены были скорбью.

Враги Иисуса не менее друзей Его были уверены, что смертью Иисуса все окончилось; саму мысль о воскресении они считали обманом.

Наступил третий день по смерти Его: довольно для уверения в действительности. Он воскрес. Событие совершилось невидимо. Да и могло ли совершиться видимо преложение видимого в невидимое, чувственного в духовное. Когда оно совершилось, неизвестно. Чтобы узнать Об этом происшествии, нужны были вестники. Являются вестники Его воскресения: Ангел сходит на землю и отверзает вход в пещеру не для Воскресшего, но для посетителей гроба. В Иерусалиме чувствуют сильное землетрясение. Но кто из жителей Иерусалима подумал, что этим землетрясением означался предел мрачной безызвестности, в какой находились на земле относительно Иисуса, после того как предшествующим землетрясением возвещено миру о смерти Его? Стража, окружавшая гроб Иисуса, которая одна могла свидетельствовать о причине страшного явления, была сама задержана страхом при гробе до яснейших свидетельств. Таким образом эта первая весть о воскресении, общая для всех, должна была привести в страх всех и друзей и врагов Иисуса.

Несмотря на то, другини Иисуса идут на гроб с ароматами. Мария Магдалина предупреждает прочих, видит гроб отверстым. Смутилась, бежит к апостолам: думает, что тело Господа унесено. Эта новая смутная весть, относившаяся собственно до апостолов, произвела одно недоумение; по крайней мере пробудила дремлющий, от уныния дух, возбудила вопросы, догадки, изыскания, которые могли привести к истине.

Двое из апостолов: один всегда отличавшийся решимостью характера, другой – нежностью любви к Иисусу, оставив все догадки, спешат ко гробу и, чтобы удостовериться в сказанном Марией, ищут средств к объяснению этого.

А между тем как Мария уведомляет апостолов, и апостолы бегут на гроб, прочие мироносицы, достигши гроба ранее их прибытия, входят в пещеру, не находят тела Иисусова, но им является Ангел. Ангел светоносный возвещает им прямо и ясно, что Иисус воскрес, как Сам предсказал о том еще задолго до Своей кончины, еще в Галилее. Вот третья или лучше первая определенная весть о воскресении Господа. Для мироносиц не нужно было более удостоверения. Видение Ангела произвело столь сильное впечатление, что они не могли усомниться в действительности возвещенного им. По наставлению Ангела они спешат передать эту весть апостолам, но в таком ужасе, что и встречавшимся на пути, до кого сия весть относилась, ничего не открыли (Марк. 16:8).

В то же время достигла весть о воскресении Иисуса и до ушей врагов Иисусовых чрез стражу. Другое неверие, неверие, всем вооруженное против истины – встретила эта весть у Иудеев. Что ранее явления Самого Господа стражи удалились, это видно из того, что Мария как скоро увидела Ангелов, то стала спрашивать у них о теле Господа. Если бы здесь были еще и стражи, то конечно к ним она отнеслась бы с тем же вопросом.

Таким образом Петр и Иоанн и за ними Магдалина достигают гроба – еще не зная о возвещенном от Ангела. Иоанн, окрыляемый любовью, предваряет Петра у гроба; Мария, изнуренная и горестью и первым путешествием, прибегает уже за Петром. Иоанн, приникнув в пещеру, также не усмотрел там тела Иисусова; Петр был решительнее: он осмелился войти внутрь пещеры, за ним и Иоанн, но и оба вместе ничего более не заметили, креме пелен и плата: пелены лежали в одном месте, плат свитый – в другом. Духовное видение было не для них: ни тот, ни другой Ангела не видели.

Несмотря на то, для Иоанна достаточно было видеть и эти памятники пребывания во гробе Иисуса, чтобы увериться в Его восстании (Иоан. 20:8, 9).

Вот первый верующий в воскресение Иисуса Христа после мироносиц, которым возвещено было об этом от Ангела. Что же привело к вере Иоанна? Со всей внимательностью любви Иоанн принимал в свое сердце слова Иисуса, и в особенности глубоко напечатлелись в его духе слова последней беседы, в которой Господь неоднократно говорил о Своей жизни по смерти и явлении Своим ученикам.

Сохранение пелен и плата во гробе, притом не в беспорядочном виде устраняло всякую мысль о похищении тела Иисусова. Какая нужда похитителям снимать пелены? Как им сделать это при страже? Да и кому похитить? Врагам Иисуса? Но они о том и заботились, чтобы сохранить Его. Друзьям? Апостолы все были вместе и все были в страхе, не выходя из дома, заключив его двери от Иудеев. Здесь должно быть чему-нибудь другому. Глубокий, внутренний, самопогруженный дух Иоанна помог теперь ему сообразить эти явления с прежними словами Господа. Недоставало еще ясного раскрытия этого предмета из Писания, в котором дух его часто почерпал себе наставления. Но и эти соображения делали для Иоанна мысль о воскресении Господа верной. По крайней мере сердце Иоанна верило в нее. Может быть тот же Ангел вложил в него, по крайней мере, подкрепил эту мысль неощутимо для него самого.

Что же Петр? И он не соглашался с догадкой Марии Магдалины, будто тело Господа похищено. Но чувства лишения Господа и своей вины пред Ним были так мрачны, что не могла блеснуть радостью в душе его мысль о воскресении. Он оставил гроб в том же недоумении, с каким прибежал к нему. Конечно спрашивал и Иосифа, не знает ли он, куда девалось тело Иисуса и от него ничего не мог узнать.

Оба апостола направили путь свой к прочим своим братиям. Там уже возвещали воскресение Господа – мироносицы со слов Ангела. Но мироносицам не доверяли. Пришли Петр и Иоанн. Спросили у них, что они видели, быв на гробе Иисусове. Узнали, что они не видали ни одного Ангела. Вера к словам мироносиц потерялась совсем. Иоанн ничего не мог сказать другим о воскресении Господа, кроме того только, что он сам верит в него. Но для него самого было важным подкреплением свидетельство мироносиц, в числе которых была и его мать Саломия (Марк. 16:1). Очевидно, что таких свидетельств о воскресении Иисуса Христа было недостаточно.

Господь хотел явиться ученикам Своим в Галилее. Но ученики Его еще не в состоянии были поверить, что это повеление шло от Него: не хотели идти туда; потому Господь решил явиться еще в Иерусалиме.

Мария Магдалина, оставшись при гробе, по удалении Петра и Иоанна, в слезах приникла во гроб; видит двух Ангелов. Печаль так глубоко занимала душу ее, что это видение нисколько не смутило ее; она отвечала на вопрос их, о чем она плачет, как будто то были обыкновенные люди. Но в эту пору, как Ангелы должны были объяснить ей, где Господь, Сам Господь является за нею и повторяет ей тот же вопрос; о чем она плачет, чего ищет? Мария не узнала Его ни по виду, ни по голосу. Признала Его за садовника и спрашивает: не Он ли вынес из гроба тело Иисуса, и если Он, то указал бы, где Его взять и отдал бы ей священные останки. Тогда Иисус назвал ее по имени прежним знакомым ей голосом с намерением дать узнать Себя, и Мария со словом: Учитель! бросилась к ногам Иисуса и обняла их, как бы не желая никогда более с Ним разлучаться. Но Иисус сказал ей, что она Его не в последний раз видит. Однако же скоро Он намерен совсем возвратиться к Отцу Своему и потому велит ей скорее объявить апостолам о воскресении Своем. Не прикасайся Мне, не убо взыдох ко Отцу Моему. Иди же ко братии Моей, и рцы им: восхожду ко Отцу Моему и Отцу вашему и Богу Моему и Богу вашему.

В самом деле здесь нужно было скорое подкрепление. Ученики же начали расходиться из Иерусалима; так как Иисуса не стало, и считая вместе с этим окончившимся и свое призвание, по истечении торжественных дней праздника, они пошли к своим местам. Так двое отправились в Еммаус. Может быть по этому же побуждению оставил общество учеников Иисусовых и Фома.

Мария приходит к оставшимся; исполненная радости после такой скорби, она без слов была живым свидетелем воскресения. Но странно казалось, что видения бывают только женщинам. Мария, восторженная, не была принята, хотя надлежало было принять, за вестницу воскресения Господа. Может быть Иоанн, который так живо и обстоятельно изобразил это явление Господа. Иоанн одолжен был убеждением в воскресении ее словам. Невероятно, чтобы и Петр, некогда первый исповедавший Иисуса Сыном Божиим и теперь уже слышавший от мироносиц, что Ангел особенно велел уведомить его о воскресении Господа, невероятно, что после сего Петр оставался в прежнем недоумении, – что несогласно с его характером, всегда решительным. Напротив, весьма вероятно, что он сам стал уже верить в воскресение Господа. Только в нем эта вера производила более смущение, нежели радость. Если бы к Воскресшему Господу можно было иметь такой же доступ, как и прежде, он отыскал бы теперь Его и стал бы молить о прощении ему измены. Но теперь не так. Господь посылает вестников и является необычайным образом, как хочет и кому хочет. И теперь Петр видит, что Господь как будто оставляет его в стороне, – не ему первому явился.

Господь, утешив уже одну скорбевшую душу, утешает теперь и Петра – особым ему явлением. Обстоятельства этого явления неизвестны. Но известно, что оно имело сильное действие на веру прочих учеников. На Петре точно утверждались прочие апостолы и ученики. Это явление было уже не женщине. После явления ему Господа весьма многие уже не сомневались более в воскресении (Лук. 24:34).

Но с другой стороны оставались еще неверящие (Марк. 16:13). Да и у верующих не у всех было ясное понятие о Его настоящем состоянии. Притом нужно было Господу дать новую пищу для духа их после смутных дней, сообразную с их будущем назначением, вообще подкрепить прежние связи Свои с ними. Для этого Господь намерен явиться им всем вместе. Потом с колебанием веры должна была от них отступать и благодать Св. Духа: надлежало ее возвратить до полного излияния в день Пятидесятницы (и возвращена дуновением).

Но прежде Господь хочет возвратить в Свое стадо некоторых отшедших из Иерусалима. Один из них был сродник Господень Клеопа (Мария, жена Клеопова называется сестрой Божией Матери Иоан. 19:25). Другой, неизвестно, кто. Оба они шли из Иерусалима в Еммаус, селение, отстоящее от Иерусалима на 60 стадий. Вышли из Иерусалима прежде, нежели стало известно явление Господа Марии Магдалине. На пути они имели разговор о происшествиях, недавно случившихся в Иерусалиме. Позорная смерть Иисуса разрушила их надежды увидеть в Нем Восстановителя Израилева. Господь, отчасти изменив собственный вид (Марк. 16:12), отчасти удерживая очи их (Лук. 24:16), пристал к ним и начал с ними беседу, в которой доказывал, что Мессии, восстановителю Израиля, необходимо нужно было, по Писанию, пострадать; что только это могло ввести Его в славу. Такой способ убеждения приводил к тому, что если они считали Иисуса Мессией, то смерть Его не должна для них казаться уничтожением всего Его дела; что надобно ожидать обещанного Писанием прославления Его в воскресении. Беседа Иисуса была продолжительна (ибо путь был не мал), состояла в раскрытии смысла пророчественных мест о Мессии, Его страдании и воскресении. Какие именно места приводил Господь, не сказывает Евангелист. Конечно те же, какие впоследствии приводили ученики и апостолы: Петр и Павел в своих речах и посланиях. Ученикам сладко было слышать слова сии. Их сердце разгорелось. Спутник хотел было идти далее, когда они уже достигли своего места. Но они Его удержали, посадили Его за вечернюю трапезу. В это время Он ясно дал им узнать Себя во время преломления хлеба; может быть, ученики увидели язвы на руках Его, – но Он вдруг стал невидим. Это еще более удостоверило их, что они видели действительно не обыкновенного живого человека и немедленно возвратились в Иерусалим к Апостолам.

Этот способ убеждения в Своем воскресении, в котором сперва раскрыта необходимость прославления только чрез воскресение, потом показано само исполнение этого прославления в лице Иисуса, – совершенно отличен от того, который употреблен для Марии Магдалины и впоследствии для Фомы – от одного чувственного обнаружения Своего прежнего, знакомого им, земного вида.

В то самое время, как эммаусские путники рассказывали апостолам и прочим братиям, с ними находившимся, о явлении Господа и с ними возлежали, Господь Сам входит в их собрание, не смотря на то, что двери были заперты, по опасению от Иудеев. Недоумение, ужас и радость – все смешалось. Господь успокаивает приветствием мира; уверяет в достоверности Своего воскресения знаками на руках, ногах и боку, и вкушением от трапезы. Потом раскрывает необходимость Своих страданий и прославления чрез воскресение – из Писания так же, как эммаусским путникам Отверзе им ум разумети Писания.

Удостоверив таким образом апостолов своих в действительности Своего воскресения, кроме Фомы, Господь оставляет их, но, оставляя, снова повторяет им Свое: мир вам, напоминает им о их призвании. Сам Он уже совершил Свое служение на земле, и передает теперь Свое дело им. Для этого сообщил им часть сил, нужных для будущего их служения, тех именно сил, какие теперь последним Своим подвигом Он в особенности заслужил роду человеческому и каких они сами ни от кого не могли получить, как от Него, Искупителя рода человеческого, и дал им право ими пользоваться с таким же самовластием, с каким бы Сам употреблял их.

Тем заключен был великий день воскресения Христова. Апостолы узнали теперь, что Господь их есть Владыка жизни и смерти, что Его уверения о Себе все несомненны: такого чуда еще не было слыхано никогда доселе, чтобы кто сам воскресал; что следов. не потеряло значения своего и все предшествующее обращение их с Иисусом: они снова апостолы Его. Но когда Воскресший, по явлении Своем, оставил их, не остался с ними, как было прежде, они должны были уразуметь отсюда, что с сего времени они должны находиться в особых отношениях к Нему: да и само явление Его более духовное, нежели плотское (поскольку и сама плоть была одухотворена) тоже внушало. Таким образом мало по малу они должны были от прежнего видимого, чувственного обращения с Ним перейти к одному, чисто духовному, невидимому обращению, которое должно было наступить для них со временем Его вознесения. Вероятно в тот же день последовало и явление Иакову (1Кор. 15:7).

Остальные дни праздника пасхи и следующую за тем субботу апостолы провели в Иерусалиме и вероятно готовились уже оставить сей город, чтобы идти в Галилею, куда Господь звал их чрез первую вестницу Своего воскресения. Но так как между ними оставался один неуверенный в Его восстании: то наперед Господь хочет разрешить его от тяжкого бремени неверия, чтобы легче ему было идти туда.

Увидев пред собой Господа, с Его язвами, – пришедшего только для того, чтобы удостоверить его в Своем воскресении – Фома в радости и благоговении забыл свое желание осязать своими руками Божественные язвы и только мог исповедать: Господь мой и Бог мой. А Господь в лице его имея в виду всех, которые будут с его времени обращаться к Его церкви и вступать в число Его последователей, уже не имея возможности лично обращаться с ними, сказал Фоме: блаженны не видевшие и уверовавшие, – не те только, которые не видели Его воскресения, но и те, которые вовсе Его не видели, но будут веровать в Него.

Когда возвратились апостолы в Галилею, которую они так надолго оставили с последним путешествием Господа в Иерусалим, здесь Господь явился им первоначально на озере Геннисаретском при таких обстоятельствах, при которых, назад тому года три, четверо из них: Петр и Андрей, Иаков и Иоанн были призваны к апостольскому служению с оставлением своего дома и обыкновенных своих занятий. Петр или строже говоря Симон-Петр (так он по большей части называется в этой истории) и двое сынов Зеведеевых – Иаков и Иоанн и с ними Фома, Нафаил и еще двое неизвестных учеников пошли на озеро Геннисаретское ловить рыбу. Как и тогда же, ловля их была неудачна: ничего не поймали. Под утро кто-то с берега спрашивал у них, есть ли у них что-нибудь съестное, (не хлеб, но что прибавляется к хлебу за столом, – здесь рыба)? Ученики отвечали: нет. Тогда стоявший на берегу посоветовал им закинуть свои сети по правую сторону лодки и обещал успех. Успех был необыкновенный; семеро не могли вытянуть сети от множества рыбы (впоследствии насчитали на каждого брата, исключая одного, по 22 большие рыбы). Эта удача ловли вероятно напомнила Иоанну прежнюю чудесную их ловлю: Он догадывался, что на берегу Сам Господь и немедленно сообщил эту догадку прочим. Симон Петр едва услышал это, как бросился в воду, чтобы поскорее приблизиться к Иисусу, или чтобы Он не удалился от них. Прочие также прибыли сюда немедленно. И на берегу уже не они Ему предложили угощение или трапезу от ловли своей, но Он Сам; раздает им хлеб и рыбу – ежели ловля предсказывала ученикам действие их проповеди, то привлечение ловли к ногам Иисуса было предвестником того, чем должно заключиться их действование в сем служении и каких успехов надлежало им ожидать; а трапеза Иисусова означала награду от Него в царствии Его или вечерю в царствии небесном. Так напоминала сия вечеря последнюю вечерю в Иерусалиме пред страданиями. Но она имела и еще особенное отношение к тем событиям. Тогда Господь, прощаясь с Своими учениками, говорил им: куда Я иду, вы не можете придти туда; Симон спросил было Его: Господи! куда Ты идешь? Но Господь отвечал: куда Я иду, ты не можешь идти теперь, а после пойдешь за Мною. Петр возразил: почему не могу идти теперь за Тобою? Я жизнь мою положу за Тебя. А после вечери по случаю подобного замечания Спасителя вырвались у него даже такие слова: что если и все соблазнятся о Иисусе, он никогда не соблазнится. И он действительно пошел за Иисусом; но только до первого двора архиерейского и только для того, чтобы там трижды отречься Своего Господа. Видно было, что он пошел не в свое место. Слишком рано испытав теперь горьким опытом, сколько силы человеческие слабы, он уже не думал говорить теперь: люблю паче сих, но отвечал смиренно, что Сам Он, Сердцеведец, знает, что он Его любит. Докажи же любовь свою твоей любовью и попечительностью о Моем стаде, сказал Господь. Паси овцы моя, как должно доброму пастырю. (Этим напоминал притчу о добром пастыре). Вопрос Свой повторил еще два раза, как бы не доверяя твердости его слов после троекратного отречения, и когда Петр дал заметить, что ему прискорбна эта недоверчивость, что он уже загладил раскаянием свой поступок, Господь, повторяя каждый раз все то же поручение, наконец прибавил, что, если он теперь верно будет пасти свое стадо, то и должен быть готов положить душу свою за Него, и даже указал самый род смерти, которым он, как пастырь Божия стада, прославит Бога, в таком приточном виде: когда ты был молод, то препоясывался сам и шел, куда хотел: а когда состаришься, то прострешь руки твои, и другой тебя препояшет и поведет, куда не хочешь. Ты просился идти за Мною, куда Я шел, когда шел Я на крест; и была у тебя ревность следовать за Мною: Я тогда тебя не взял: ты был еще молод по духу своей веры. Но теперь Я говорю тебе, что когда придешь в зрелый духовный возраст, тогда хотя бы и не хотел ты, тебя подпояшут и поведут на путь Мой: тогда самый Дух повлечет Тебя на крест. В предсказании скрывалось и то, что Петр не дождется до откровения Царства Христова в славе, как он вероятно тогда ожидал. Неизвестно, имел ли Господь намерение еще что-нибудь сказать Петру тайно или только поднявшись от трапезы и заставив несколько пойти за собою Петра, чтобы этим символическим действием ввести его на путь свой, или просто этим выражалось требование, чтобы он последовал Господу в страдании. Только когда он пошел за Иисусом, по Его велению, и заметил, что идет за Ним еще и Иоанн, по своей горячности он не утерпел, чтобы не спросить: мне сказал Ты, чтобы я шел по Тебе т. е. на страдания и смерть и этому тоже идти за Тобою? (или, он дождется полного откровения Твоего царства в славе)? Тебе на что нужно знать, отвечал Спаситель. Ты иди за Мной и, вслед затем, Господь скрылся.

Другое явление в Галилее было в полном собрании апостолов. Сначала некоторые не узнали Его здесь, вероятно не бывшие при первом явлении. Сообщив им в Иерусалиме, близ креста Своего, на котором пригвоздил рукописание грехов наших, власть разрешать грехи людей; здесь на границе мира Иудейского и языческого возвещает повеление идти ко всем народам с проповедью Евангелия. Может быть на той же горе (Мф. 17:1; 28:16), на которой среди трех избранных апостолов Он явился во время жизни Своей в преображении славы и, по выражению Ап. Петра, самовидца величествия онаго, приял от Бога Отца честь и славу (2Петр. 1:16, 17), разрешая молчание о сем явлении велелепныя славы, заповеданное Им Самим до времени Его воскресения (Мф. 17:9), Он объявил им, что теперь вступает Он во все права, данные Ему как Искупителю рода человеческого на небе и на земле. Он уже теперь не царь только Иудейский, но и Царь неба и земли. Итак отселе чем занимались они среди Иудеев, должны совершать и везде, у всех народов. Здесь проповедывали покаяние, здесь верующих в Мессию крестили: то же должны делать теперь в целом мире. Но доселе они крестили в грядущего Мессию, теперь во имя Самого Бога Трисвятаго. Доселе проповедуя покаяние, они не занимались собственно раскрытием учения, слышанного ими из уст Спасителя: теперь Сам Он оставляет землю; они должны возвещать миру то, что слышали от Него и таким образом заменить Его служение своим собственным. И чтобы ободрить к такому служению, сказал им, что Сам Он пребудет с ними, в Своей церкви навсегда – доколе стоит этот мир, доколе вполне не откроется царство Божие на земле; а принимающим с верой проповедь их и вступающим в церковь Его чрез крещение, обещал спасение и силу чудотворений, какую имели апостолы во славу царствия Божия и на пользу братий своих (Мар. 16:17, 18).

Но начало сего служения апостолов так же, как прежде и служение Самого Господа, должно открыться от Иерусалима (Лук. 24:47).

Итак, вызвав их на время в Галилею, Господь снова возвращает их в Иерусалим. Здесь они должны получить от Отца то, что обещал им Иисус, на что указывал еще Иоанн Креститель ( той крестит вы Духом Святым), как на преимущество звания Иисусова пред его званием (Деян. 1:4,5). Не иначе, как из того же самого града, куда вступил Иисус как Царь, из града Божия должно было открыться призвание в Его всемирное царство. Не иначе, как там должны быть утверждены и уполномочены просвещением и освящением Духа Святого для своего служения Его посланники ко всем народам земным. От Сиона изыдет закон и слово Господне от Иерусалима.

Но Господь уже объявил Своим ученикам на последней вечери, что Утешитель не приидет, если Он наперед не пойдет к Отцу Своему (Иоан. 16:7). Итак это возвращение в Иерусалим и обещание ниспослать ученикам чрез несколько дней Духа Святого указывало ученикам, что еще менее осталось таких дней, в которые они могли бы видеть Иисуса, как доселе Его видели.

Уже исполнилось почти сорок дней по воскресении Христовом. И этой таинственной четыредесятницей должно было заключаться Его служение на земле, как Мессии, подобно тому, как оно и открылось таинственной четыредесятницей. Та ввела Его в подвиг, эта совершила Его. И как Моисей и Илия, явившиеся Ему на горе преображения, в свое время такими же четыредесятницами приготовлялись к видению Бога: так и Сын человеческий, еще в первое утро Своего воскресения возвестивший мироносице: не у взыдох ко Отцу Моему: – (но уже) восхожду ко Отцу Моему, по истечении четыредесятницы, должен был взойти на небо, чтобы видеть, как человеку Того, Которого и прежде сего никто не видал и не знал так, как Он, Сын Божий (Иоан. 6:46). С другой стороны довольно было сего времени для уверения тех, кого нужно было удостоверить Господу в том, что Он действительно восстал силой Божества Своего от мертвых и восторжествовал над смертью, и для того, чтобы понемногу перевести их из прежних отношений к Нему, как приобщившихся плоти и крови, в новые, как к Царю славы и дать им ближайшие приготовительные распоряжения относительно их действования.

Итак, при истечении сорока дней, когда ученики все были в Иерусалиме, Он берет их с Собой из Иерусалима и ведет на гору Елеонскую, где Он в присутствии тех же избранных учеников, которые видели Его на горе преображения, боролся в подвиге прилежно и предвкусил чашу страданий. Ученики Его, зная уже от Него, что чрез несколько дней будет ниспослан им Дух Св. и что с сего времени они должны начать проповедь свою об Иисусе Мессии, спросили было Его: не в сие ли время должно открыться на земле Его царство так, как они представляли его себе? Господь отвечал им, что не их дело знать времена и сроки будущего. Они призваны для того, чтобы свидетельствовать о бывшем. И когда сойдет на них сила Духа Св.: тогда должны свидетельствовать о своем Господе, начиная от Иерусалима в Иудее, в Самарии и до последнего града земли. Это были последние слова Спасителя к Своим ученикам. Явление, подобное виденному Елисеем над Илиею, совершилось теперь пред их глазами, но несравненно в славнейшем виде. Не колесница огненная, символ еще земной и означающий очищение человеческой природы, но облак славы, который прежде являлся только колесницей для Бога, поднял с Елеона от взоров учеников прославленную плоть Иисуса, Который, отходя, воздвиг руки Свои (обряд благословения жреческого), благословил учеников Своих (как Илия Елисея милотию, как Моисей начальников двенадцати колен). И только услышали апостолы от Ангелов в дополнение к ответу Господа и в утешение свое то, что слышали еще прежде от Него Самого, что так же Он некогда снидет снова на землю, как теперь восходит, но когда это будет, – не узнали.

Четыредесятидневное обращение с ними Господа по воскресении столько уже приготовило их к сему явлению, что они с радостью его встретили и возвратились в Иерусалим, прославляя Бога. Теперь они уже не заслуживали более упрека ни в недостатке любви к Нему, какой слышали из уст Его на последней пасхальной вечери: «если бы возлюбили Меня, то возрадовались бы, что Я сказал: иду к Отцу: ибо Отец Мой более Меня» (Иоан. 14:26), – ни в недостатке упования на Него, в чем упрекал Он их тогда же, говоря: Я иду к Пославшему Меня. Никто из вас не спрашивает Меня, куда идешь? От того, что Я сказал вам сие, печалью исполнилось сердце ваше. Но Я истину говорю вам: лучше для вас, чтобы Я пошел: ибо если Я не пойду, то Утешитель не приидет к вам; а если пойду, то пошлю Его к вам (16:5–7). В настоящем состоянии они достойнее были того изображения, в каком представлял их Господь в Своей первосвященнической молитве (17:6–19): Я возвестил Имя Твое человекам, которых Ты дал Мне от мира... и они Слово Твое сохранили. Ныне уразумели, что все, что Ты дал Мне, есть от Тебя. Ибо слова, которые Ты дал Мне, я передал им; и они приняли и уразумели истинно, что Я исшел от Тебя и уверовали, что Ты Меня послал.