2.О современности в отношении к православию

Вопрос о современности в отношении к православию в последнее время пришел, по-видимому, в некоторое живое движение. Появлялись в нашей литературе статьи: «современность и православие». Затем еще начался целый ряд статей: «современные идеи православны ли?» Были по поводу этих статей и журнальные критические замечания. Есть у нас писатели, которые, ратуя под знаменем ревности за православие, постоянно указывают на «современную цивилизацию» или на «современный прогресс».

Говорить ли о том, как важен, как достоин всего нашего внимания этот вопрос о современности в отношении к православию? Довольно сказать, что большая часть преткновений и даже крушений, испытываемых нашею мыслью или только угрожающих ей, соприкосновенна к этим двум важнейшим пунктам – православию и современности. Сам Господь наш сильно упрекал не только законников и учителей иудейских, но и весь народ Божий, за невнимательность к современным нуждам и опасностям по отношению к вере. Глаголаше же и народом (так сказано о Господе в Евангелии, Лк.12:54–56), егда узрите облак восходящ от запада, абие глаголете: туча грядет: и бывает тако. И егда юг веющ, глаголете: зной будет: и бывает. Лицемери, лице небу и земли весте искушати: времене же сего како не искушаете?

Во время земной жизни, Господь находил нужным с особенною силою обличать многие превратные понятия современников, которые относились к области веры, и которые самими ревнителями ветхозаветного православия были признаваемы правыми. С этой именно стороны и нам в особенности нужно испытывать нашу современность в отношении к православию. Допущенные касательно этого недоразумения и тем более ошибки могут привести к самым плачевным последствиям. Ибо всякое другое преткновение или даже падение мысли и духа, не относящееся прямо к вере или к ее направлению, легко может быть примечено и исправлено при свете чистой веры; а напротив преткновения и ошибки, какие вкрались бы в направление и мысль самой веры у кого бы то ни было, им самим уже не примечаются, а не примеченные не могут быть и исправляемы. Итак, вопрос о современности в отношении к православию определяется для нас так: идеи и стремления иных наших современников, относящиеся к самому православию и признаваемые ими самими за православные, – все ли и вполне ли, на самом деле, православны, – если иметь в виду истинные нужды и опасности нашего времени по отношению к православию?

Истина Господня пребывает во век, едина и непреложна: но отношение наше к Господней истине, в разные времена, бывает соответственно различным их особенностям и нуждам, и потому оно неизбежно разнообразится, хотя сила дела в этом отношении всегда должна быть одна и та же. Правое, или прямо православное, отношение наше к истине Божией, по силе дела, должно быть непременно таково, чтобы в какое бы ни было время искать и обретать в Божией истине полный, чуждый и тени какой бы ни было односторонности, свет и жизнь: ибо в Господе, который един и есть самое существо истины (Ин.14:6), содержится свет и жизнь для всякого человека, от самого его вступления в сей мир (Ин.1:4). Но, чтобы иметь в истине Господней свет и жизнь, первенствующие христиане должны были проливать кровь свою в гонениях от иудеев и язычников; православные христиане периода вселенских соборов должны были стоять против ересей, возмущавших и колебавших весь Мир христианский; далее, православные Востока должны были, при внешнем напоре на них ислама, устоять против заблуждений и притязаний папства, и так далее. Понятно, что и в наше время, которое, если не более, то, по крайней мере, и не менее других времен отличается резкою особенностью и знаменательностью, – должно верующим стоять так же в особом, свойственном особым нуждам нашего времени, отношении к истине Христовой, чтобы находить в ней полный свет и жизнь для всех потребностей и против всех опасностей нашего времени.

Хорошо было бы проследить весь ряд времен, прожитых уже православием, сличая их с нашим временем: тогда бы мы лучше и яснее всего увидели, что многое, нужное и достаточное для того или другого прежнего времени в отношении к православию, будет для нашего времени уже недостаточно раскрывать (а иногда даже более закрывать) свет и жизнь православия, если мы потеряем из виду особенности нашего времени, или современные потребности и опасности для православия. В настоящий раз мы возьмем во внимание только самые первые времена христианства.

В первые века христианства, среди гонений сначала от иудеев и потом от языческого мира, христианину православному, для соблюдения и раскрытия в себе спасительного света Христова, нужно и вполне достаточно было чистосердечного и твердого исповедания веры во Христа с решительным отвержением иудейства и язычества: потому что это соединено было с подвигом мученичества, которое вводило в самое живое общение в страстях Христовых, и потому преизобильно и разнообразно раскрывало в христианах светоносный и животворный дух Христов, – «Что ж, и теперь, скажут сейчас же иные, – разве для спасения не требуется и недостаточно твердого и прямодушного исповедания веры во Христа, с решительным и полным отвращением от всего враждебного Его истине?» Так; но вопрос в том: достаточно ли этого в наше время для такого же чудного и победоносного над всем враждебным раскрытия животворной и светоносной Христовой истины и благодати, какое украсило и прославило православную Церковь в века гонений? Святые мученики и мученицы Христовы, терпя из любви и верности своему Господу ужасные кровавые страдания, чрез это, как уже сказали мы, глубоко и с особенною живостью входили в дух и силу Христовых страданий и смерти, именно – в общение той Господней любви к нам, грешным и гибнущим людям, какую проявил Он в своих страданиях и крестной смерти. И потому – сладость сей божественной любви, ими вкушаемая, выражалась в радостных их славословиях среди самых мучений; – расположения Христовой любви, исполняющие и движущие их сердца, раскрывались в пламенных молитвах не только за Церковь, за присных по вере, но и за самых гонителей и мучителей; – Божия всемогущая сила любви Господней проявлялась в чрезвычайном могуществе слова некоторых из св. мучеников и мучениц, в знамениях и чудесах, творимых страстотерпцами. Вследствие всего этого, кровь, ими проливаемая в страданиях за Господа, оказывалась самым живым и плодотворным семенем к распространению и возвеличению Церкви Христовой. Сличи же теперь со всем этим свои расположения и дела и их последствия сам ты, которого Бог помиловал и ущедрил твердою и искреннею верою во Христа и Его Церковь, – который еще одушевляешься и ревностью против всего христовраждебного. Сличай, однако, не поверхностно, и не укрываясь от истины ни под какими предлогами, под предлогом напр., сознания своего личного ничтожества и недостоинства пред св. мучениками; ибо, отчуждаясь от истинного духа св. мучеников, который есть собственно Христов дух, христианин отчуждался бы и от самого Христа. Благо тебе, если ты уже и стоишь на том, чтобы во всем следовать и предаваться духу и силе крестных страдании и смерти Христовой, именно – духу Агнца Божия, вземлющего грехи мира, движением и расположением той Его любви к человекам, как будто Он и виноват был пред Отцом за все человеческие заблуждения и грехи! Тогда не далека и от тебя благодать быть мучеником любви Господней к нам грешным; ты на себе (не сам собою, а по общению в благодати Божия Агнца, вземлющего наши грехи) будешь выносить многие духовные бремена своих ближних, их преткновений, недоразумений, ошибок и даже падений. Но только Бог и душа твоя будут знать тайну такого твоего мысленного и нравственного мученичества; по наружности же это, очевидно, будет нисколько не похоже на внешность мученического подвига древних страдальцев, по совершенно различному от их времени характеру нашего времени. Но, если ты или я вздумаем опочить на своей твердой и искренней вере в Христа Бога и даже предадимся ревности против всего христовраждебного; а наперед не позаботимся выяснить для себя и принять в начало для своей мысли и сердца и воли общение в силе страданий Христа, которым, собственно, и отличались св. мученики, именно – духа и силы любви Агнца Божия к нам грешным: то очевидно, мы – не подражатели веры св. страстотерпцев. Без участия в духе и настроении Господней любви, по которой Он на кресте бысть по нас, грешных и заблуждающих, клятва или олицетворенное проклятие, по слову Божию (Гал.3:13), – наша твердая вера, при всей своей ревности, не далека будет от духовного самодовольства, соединяемого более или менее с осуждением других в их недостатках и заблуждениях относительно веры; – наша ревность против всего христовраждебного не далека будет от духа отталкивающей и пугающей нетерпимости, – и, управляемая и одушевляемая такими расположениями, наша деятельность, конечно, совсем не будет плодоносным для христианства семенем, а скорее всего будет иссушать все живое и плодоносное в христианстве. Да! ныне время такое, что иной ратует на словах за Христа, а посмотришь внимательнее – увидишь, что он самоуверенно и с самооправданием ратует много, много за мертвую букву той или другой истины, не желая и знать истинного Христова духа; а ведь это значить иудействовать и в христианстве. Иной думает и говорит, что он в вере тверд, а посмотришь – он служит мерзости своего корыстолюбия или другой страсти, или какой идеи, взятой совсем не от веры; а ведь это идолопоклонство и язычество, хотя и прикрытое личиною христианства.

Св. мученики, своими страданиями или своим на деле общением в страданиях и смерти Иисуса Христа, одержали победу над язычеством: эту самую победу их над язычеством мы и должны наследовать и удержать тем, чтобы все области знания и жизни, где есть идолы каких бы ни было идей не по Христу, всемерно усиливаться озарить светом Христовой истины и благодати, а верный путь к сему один и для нас, как для св. мучеников; именно – общение в Христовых страстях, участие в духе и расположениях той любви Господней к грешным и заблуждающим, по которой Он душу свою положил за них, как будто Он один и был виноват за всех. Св. мученики одержали победу прежде всего над иудейством: для усвоения себе этой победы, нам всемерно надобно стараться, чтобы отнюдь не допускать до себя мертвого и рабского духа иудейства, состоящего в ревности только по букве Божией истины, взятой вне своей силы и духа. Подобно св. мученикам и исповедникам, будем мужественно и безбоязненно, с ревностью стоять за истину Христову против лжи иудейства и язычества, духовно приражающейся и к христианам; но вместе будем, подобно тем же добропобедным мученикам, одушевляться духом любви Христовой к грешному и погибающему человеку, – будем духовно щадить и миловать человека и в иудее, и в неверном. Бедственное и плачевное дело, если, с ревностью настаивая на ответственность иудея за пролитую им кровь Спасителя нашего, станем своими криками заглушать для себя и для других тихий голос той же Христовой крови, лучше глаголющей, нежели Авелева (Евр.12:24), вопиющей не об отмщении, а о помиловании и прощении врагов: Отче, отпусти им: не ведят бо что творят (Лк.23:34). Не похвально и для дела спасения души не безопасно, если, ратуя против вторгающегося и в мир христианский духовного язычества, пренебрежем духа человеколюбия Христова и, не задумавшись и не разобрав дела, будем словом нещадного осуждения поражать иногда и служащего Божию делу мира, как язычника – Пилата. Тут дело уже не в частных мнениях и убеждениях, а в опасности отчуждения от духа истины и благодати Христовой, без которого нельзя и самому спастися и способствовать спасению других, а пожалуй, еще будешь давать самою своей ревностью, неразумною, только повод к разным хулам на православное христианство, в котором одном надежда для всего мира. Страшно, если именно таким образом будет исполняться над нами слово Божие: вас ради присно имя Мое хулится во языцех (Ис.52:5).

Для дальнейшего раскрытия того, как стоять нам за православие по духовным потребностям, нашего времени, посмотрим, как определяли и отстаивали догматы православия в великий период времени семи вселенских соборов, по тогдашним потребностям веры.

С первого же взгляда бросается, можно сказать, в глаза различие между тем временем и нашим, – различие, требующее от нас образа подвигов за православие также различного от тех подвигов, какие потребны были в тогдашнее время. Тогда требовалось с точностью определять самое существо православной веры: ныне, очевидно, нет ни малейшей уже нужды снова определять утвержденные навсегда вселенскими соборами догматы веры православной. Итак, не просто в букве определения догматов, а видно, главным образом, в самой силе дела веры должны мы поучаться у св. отцов вселенских и поместных соборов, и подражать их ревности по православию. «Известное дело», скажет кто либо, «что ныне нужно только твердо соблюдать догматы православной веры, определенные и утвержденные св. отцами соборов, отвергая с ревностью по вере всех и все, в ком и в чем примечается отступление от православия, или неверность постановлениям веры православной»!, – Оно так, если эта ревность по православию соединяется с тем духом св. отцов, по которому они, подвизаясь за православие, полагали, или имели полную готовность положить свои души за спасение людей. В противном же случае, самая твердость в православии была бы далека от силы православия и совсем не похожа на ревность по вере, одушевлявшую православных, в период вселенских соборов.

Прежде собственного развития этой мысли, спешим привести здесь слова великого современного учителя отечественной Церкви⁴, как раз относящиеся к рассматриваемому нами предмету.

«Как? скажет иной, – я верую во единосущную Троицу, в Господа Иисуса Христа Богочеловека, в Его спасительное страдание, крестную смерть и воскресение, в Его вознесение на небо и грядущий суд, в благодатные тайнодейстия Св. Духа, – отвергаю всякое неправославное мудрствование: не сия ли есть чистая вера в Бога, каковы бы ни были отношения мои к людям? Нет спора, единоверный мой, что сия есть истинная Апостольская вера в существе своих догматов: но может быть сомнение в том, точно ли ты ее имеешь, и как имеешь. Поколику ты ее имеешь в слове Божием и в символе веры: потолику она принадлежит Богу, Его Пророкам, Апостолам, Отцам Церкви, а еще не тебе. Когда имеешь ее в твоих мыслях и в памяти, тогда начинаешь усвоять ее себе; но я еще боюсь за сию собственность, потому что твоя вера в мыслях, может быть, есть только еще задаток, по которому надлежит получить сокровище, то есть, живую силу веры. А как получить ее? – сердцем, как говорит Апостол Павел: сердцем веруется в правду (Рим.10:10). Но если ты усвоил себе веру сердцем, то есть, в глубине души почувствовал ее достоинство, святость и силу, возлюбил ее, прилепился к ней: то, в следствие сего, надлежит, по слову Апостольскому, вселитися Христу верою в сердце (Еф.3:17) твое, то есть, внести в него свою благодать, свой свет, силу и жизнь, свое мудрование, любовь и добродетель; и – тогда ты возлюбишь всех человеков, – иначе и быть не может, – любовью Христовою: из любви и благодарности к пострадавшему и умершему за тебя, готов будешь и умереть за спасенных Его любовью и искупленных Его смертью; кратко сказать, по мере совершенства в вере, будешь совершен в человеколюбии. Таким образом одно из двух: или ты имеешь чистую веру и купно с нею человеколюбие или...» и проч.

Имея в виду такую силу веры православной, мы легко можем выяснить себе подвиги за православие отцов и чад св. Церкви, в период вселенских соборов, не по внешнему образу совершения этих подвигов, а в живой их силе, чтобы в той же силе подвизаться и нам за православие, по нуждам нашего времени.

После того, как св. страстотерпцы своим общением в Христовых страданиях и, следовательно, в Христовой любви к людям, выразившейся в Его страдании и смерти за людей, победили как иудейство, ревнующее за мертвую букву Божия закона, так и язычество, обожающее одни пустые призраки божественного, вместо признания истинного Бога, – чадам св. Церкви открылось ничем не стесняемое совне удобство – к проявлению в себе той силы веры, чтобы Христос вселялся в их души, как верховное начало всей их деятельности и жизни, как Бог их мысли, чувства, желаний, всякого их движения, к раскрытию в них своей святости, премудрости и любви. Между тем, к этому внутри самой Церкви открылись немедленно страшные препятствия и затруднения. Явилось сначала посягательство лжи на самое значение Христа, как высочайшего для нас начала, как истинного Бога, – чем человек, и при самой вере во Христа, поставлялся, очевидно, уже в независимость от Него, как от верховного своего во всем начала; и таким образом все спасительное, истинное, благое, прекрасное, словом – всяко исполнение Божие, открытое в Христе человеку, – заграждалось для последнего. Для низложения этой лжи, взволновавшей Восток и Запад христианского мира, требовалась и проявилась вся сила веры православных. И она успела для себя и для мира раскрыть солнечный свет той основной для христиан истины, что Христос Спаситель наш есть непреложно верховное для нас во всем начало, истинный в строжайшем смысле Бог, предвечный и единосущный Отцу Сын Его, зиждительное и всесодержительное Его Слово ипостасное, которым и открываются для приемлющих (верою) и держащихся Его, как единого всеуправляющего своего начала, все сокровища Отчего благоволения, премудрости, силы и правды. – Но в этом великом и спасительном для нас значении – Христос приемлется и усвояется нами, верующими, не иначе, как силою и действием в нас Св. Духа; ибо никтоже может даже по надлежащему рещи Господа (назвать Господом) Иисуса. точию Духом Святым (1Кор.12:3). Поэтому не замедлило тогда же открыться посягательство лжи и на Божеское достоинство, власть и силу самого Духа Святого; от чего опять полнота Божия, раскрытая для нас во Христе, становилась бы для нас совершенно недоступною и несообщимою. Новым подвигом веры, соединявшей с снедающею ревностью поистине всевозможную осторожность любви, поставлена в открытом свете и эта жизненная истина, что Св. Дух, в силе которого приемлется и вселяется Христос в верующих, есть истинный Бог, единосущный Отцу, от которого Он исходит, и Сыну, в котором Он почивает всею полнотою своих сил и действенности, – и что, следовательно, для Божественной силы и действия Св. Духа просто и легко вводить верующих в единение со Христом, в общение Его святости, любви и премудрости, в участие во внутренних расположениях, мудрствовании и состояниях Агнца Божия, вземлющего грехи мира. Только бы человек сам верою открывал себя, свой ум и сердце для такой благодати, в каком бы времени, месте, положении и занятии он ни находился, – Но с этой стороны ложь сделала новые отчаянные посягательства на истину. Она настаивала, что в самом Христе, основании благодатного соединения человека с Богом, человеческое с Божественным соединилось только случайно, что Христос родился от своей Матери будто бы простым человеком, с которым, за его святость, уже впоследствии соединился Бог Слово, пребывая в своей личности всегда отдельным от человечества Христова; – от чего самое основание к союзу людей с Богом распадалось бы внутренне в самом Христе. Ибо, если Христос, как человек святой и непорочный, и мог бы соединиться с Богом Словом, то всем прочим людям, как естественно грешным, все же не оставалось бы надежды войти в совершенный и постоянный союз с Богом. Живое чувство православия и неомраченная мысль веры сейчас же приметили ниспровержение этою ложью всей тайны нашего спасения во Христе. И новые великие подвиги нужны были для торжества той истины, что ради спасения грешных людей сам Бог Слово, сам единосущный Отцу Сын Его, собственным лицом, своим вседержанным «Я»⁵, низшел до восприятия человеческой природы, так что Матерь Его от Духа Святого зачала и родила для нас истинно самого Бога, и потому есть истинная Богородица; также и все, совершаемое и претерпенное Им в человечестве, Он совершил и претерпел для нас именно – в единоличном соединении своего, сродного всем нам, человечества с бесстрастным своим Божеством, носящим всяческая глаголом силы своея (Евр.1:3) и существенно проявляющим в Себе беспредельного Отца. И вот, ради Божества Его, ради вечно почивающей в Нем всею полнотою своею любви Отчей, вся вина грехов нашего Мира, любовью Христовою понесенная до крестной смерти, до состояния неисследимого некоторого оставления Отцом, была с преизбытком Им заглаждена (ибо, что грехи всего мира, сравнительно с истощанем за них самого Бога, которым мир существует?), а ради Его человечества, естественно сродного и сообщного нам, вся Божия во Христе полнота, Его истина, правда, любовь, вообще все о Христе премудрое, благое и прекрасное, все это – доступно и удобосообщимо нам, человекам, если только сами хотим и подвизаемся воспринимать эти сокровища верою. И есть кому матерински поддерживать, охранять и возращать самые слабые, самые младенческие начатки такого нашего общения в Божией полноте, открытой нам во Христе: это – сама пресвятая Богородица, Матерь Того, в Ком обитает вся полнота Божества телесно (Кол.2:9). Таким образом, основание в Христе нашего соединения с Богом непреложно и вечно, как сам Бог Слово, снизшедший для сего до вочеловечения в собственном лице; потому и самое соединение наше с Богом, основанное во Христе, так прочно и глубоко, как неразрывно Христово «Я», единое у Его Божества и человечества от самого Его зачатия для нас Богоматерью.

Ложь и тут снова извернулась, чтобы только не дать человеку быть во Христе с Богом. Явилось лживое учение, будто во Христе человечество поглотилось Божеством, как капля морем; от чего грешные люди должны были бы потерять в самом Спасителе Христе доступность, или сродный с их природою способ к своему соединению с Божеством; да и самое это соединение с Богом, по своему основанию во Христе, грозило бы и им неминуемым поглощением их человечества, вместо спасения... И опять требовался тяжкий подвиг православия для раскрытия и утверждения истины, что в нашем Спасителе, в единстве Его личности, сохранились, при своей нераздельности, в неслитности и в непреложности, оба естества – Божеское и человеческое; и все это – для нас, для упразднения естественной человеческой греховности, для приведения человека со всею целостью его личности и природы к Богу; только бы сам человек не отнимал у такой человеколюбивой Божией благодати ни личности своей, ни той или другой стороны (души или тела) своей природы. Ложь, победоносно низлагаемая и рассеиваемая истиною Христовою, и здесь усиливалась подкопать благодатную возможность и удобство для христиан жить своею личностью и всеми сторонами своего существа – и на земле, как на небе, именно – со Христом в Боге. Открылось лжеучение, что во Христе была и действовала, по крайней мере, одна воля – Божеская, и что, потому, и деятельность Его была также одна Божественная; чем опять наша человеческая воля и деятельность, чрез которую только и возможно для нас восприять благодатно Христа, оказывались бы не имеющими ничего общего с Христовою волею и деятельностью, и таким образом мы, и с верою нашею, все таки оставались бы в отчуждении от Господа. И православие мученическими подвигами, подобно как при языческих гонителях, должно было отстаивать истину, что во Христе, при единстве Его «Я», сохранились в полной целости и силе не только Божеские воля и действие, но, вместе и человеческие; и это опять для нас же, для снятия грехов нашей человеческой деятельности – мысленной, сердечной, телесной, – для того, чтобы вся такая человеческая деятельность, проявляющаяся ли по разным нашим внешним отношениям, или только внутри духа совершающаяся, производилась нами в общении веры со Христом Богочеловеком, и – чрез это, под благоволением небесного Отца. Казалось бы, чего еще более для нашего жительства во Христе? Но эта догматическая, так сказать, борьба истины с ложью, сопряженная с такими опасностями для веры, стоившая стольких жертв, и теперь для св. Церкви не кончилась. Ложь пыталась наконец привести христианство, с его жительством во Христе, к некоторой отвлеченной и мечтательной идеальности, в которой испарилась бы вся, простирающаяся на самую наглядную действительность, сила христианства, именно: открылось иконоборство, повторившее языческие и иудейские гонения на православных христиан. Православные подвигами до крови отстояли св. иконы и благоговейное их почитание, признавая выражение в иконах тайн веры самым сообразным с чувственно-духовным бытием человека и потому, для всех самым необходимым, общедоступным и живо-понятным; в особенности же они указывали основание иконопочитания в начертанном в самих людях образе Божием⁶, признавая, видно, областью для раскрытия духа иконопочитания всю человеческую действительность. (Ибо, чтобы соблюдать верность иконопочитанию в том его основании, которое составляет самая досточтимость образа в нас Божия, по св. Иоанну Дамаскину – выражаемая и в простых наших поклонах друг другу, – для этого православному необходимо как самому в себе, так и в отношении к другим людям, иметь постоянное внимание к напечатленному в нас образу Божию, или к сообразованию нашему с существенным Образом Божиим – Христом Сыном Божиим).

Итак, подвизавшиеся за православие, в период вселенских соборов, стояли собственно не за мертвую букву веры, а за самую силу союза людей с Богом во Христе, простирающуюся от их духа и на все внешнее, – ту силу, в отчуждении от которой пропадал бы человек не только для будущей жизни, но и в настоящей.

И как они подвизались за спасение человека в своей ревности по православию! Буди тебе яко язычник и мытарь – это слово Христово (Мф.18:17) выдерживали они относительно лжеучителей во всей строгости, но только тогда, когда, по слову Христову, сначала вразумлял заблуждающегося каждый из истинных ревнителей православия между собою и тем единым, как именно св. Александр Ария, а потом при двух или трех свидетелях, или даже при целом частном соборе, как тот же Александрийский архипастырь того же безумного Ария, и наконец после вразумления его всею Церковью, на вселенском соборе. Все это было именно в том духе самого Христа, который Им же самим на тот же самый предмет выражен: прииде Сын человеческий взыскати и спасти погибшаго. Что вам мнится? аще будет некоему человеку сто овец, и заблудит едина от них: не оставит ли девятьдесят и девять в горах, и шед ищет заблуждшия? И аще будет обрести ю, аминь глаголю вам, яко радуется о ней паче, неже о девятидесяти девяти незаблуждших (Мф.18:11,13). В частности, поборник догмата единосущия Сына Божия со Отцом, св. Афанасий великий, в собственном духе и уме, столько углублялся в этот высочайший догмат веры, что, по его собственным словам, многочисленные его писания были только самою малою частью, стремящихся к раскрытию тайны, размышлений его, – а по внешней жизни почти постоянно подвергался ссылкам и заточениям, отстаивая для человека ту благодать и истину, чтобы он имел во Христе Спасителе истинно верховное на все начало, истинного Бога. Отец монашества восточного, св. Антоний великий, оставил и пустыню, для которой он оставил самый мир, и нашел не противным иночеству – явиться в шумную многолюдством, торговлей и ученостью Александрию, чтобы помочь великому Афанасию ратоборствовать за спасающее человека Божество Спасителя. Преподобный Исаакий Далматский также счел своим долгом выйти из уединения, чтобы во имя Христа, вводящего людей в любовь Отца, именно потому, что Он сам есть единородный и единосущный Сын Божий, – лично противостать самому царю, закрывшему православные храмы. Св. Максим исповедник терпел от церковных и гражданских властей – монофелитов мученические злострадания за ту, спасительную именно для нашей человеческой деятельности, истину, что во Христе есть не одна воля Божеская, но и человеческая, – и не одно действие Божества, но также и действие человеческое. Св. Иоанн Дамаскин, любимый и чтимый и неверным властителем (у которого был в службе), за ревностную защиту иконопочитания подвергся бессовестной клевете и убийственным козням от христианского императора-иконоборца. И как ревность этих поборников православия одушевлялась именно человеколюбием, подвизавшимся за спасение человека: то она соединялась с крайней осторожностью, снисходительностью и самоотвержением любви. Великий ревнитель догмата единосущия пресвятой Троицы, Афанасий, когда некоторые предстоятели Церкви православную мысль о пресвятой Троице выражали словами, по видимому, прямо неправославными⁷, и были за то строго осуждаемы ревнителями буквы православия, – принял сторону первых и тем остановил смущение православных, возникшее от неразумной ревности из-за одних слов; и впоследствии св. Григорий Богослов, подобный Афанасию в ревности по вере, не знал, как и восхвалить Афанасия за это дело мудрой любви. Василий Великий, чтобы удержать в православной Церкви поколебавшихся уже в вере в Божество Св. Духа и постепенно, незаметно, привести их к этой вере, – решался даже некоторое время не говорить в своих поучениях прямо о Божестве третьей Ипостаси Св. Троицы, хотя чрез это и сам подвергался нареканию в неправославии от нечеловеколюбивой ревности некоторых, и даже должен был принять некоторые упреки в излишней снисходительности от своего великого друга – Григория Богослова. И сам Григорий Богослов, видя при открытии второго вселенского собора разногласия и споры епископов, возбужденные личными недоброжелателями Богослова, подвигнут был истинно Христовым духом, как бы виноватый в этих смутах, оставить Константинопольскую кафедру и удалиться в строгое, тяжкое для его ревнивого духа, уединение, чтобы только отцам собора дать возможность спокойно и мирно приняться за великое дело. Любовь св. Златоуста не усомнилась перенять у самых Ариан некоторые виды относящегося к Богослужению благолепия и стройности, которыми они стали-было обольщать простодушных!..

Вот как в период вселенских соборов подвизались за самую силу православия.

Рассмотрев, за что и как, в силе дела, подвизались в те времена защитники православия, обратимся к нашему времени.

Ложь древних ересей, волновавшая весь древний христианский мир, и ныне действует в той же силе и обширности духовного человекогубительства, но только уже раскрывается в инаковых видах. Есть и прямо, открыто не признающее Христа Богом, арианство; но и такое нынешнее арианство имеет корнем своим уже не догматические недоразумения и заблуждения веры, но то направление, по которому многие христиане не хотят и не думают признавать и иметь Христа Спасителя верховным живым началом своей мысли, своей воли, сердца, воображения, и следовательно, всей области наук, искусств, жизни общественной и частной. Ведь это то же, в силе дела, что не признавать Христа истинным Богом своим, в котором не только все действительное имеет свое основание зиждительное и всесодержительное, но вне которого, вне Его благоволительной или попустительной воли и мысли, ничего и невозможно. Бывает и то, что относящееся прямо к вере и благочестию содержится или исполняется, как следует, по Христу, а во всем прочем дается место разным житейским или идеальным началам, уже не возводимым под небесное главенство Христово, а иногда и прямо Ему враждебным (каковы напр. начала порочных страстей); это есть повторение, в силе дела, того древнего полуарианства, по которому иные признавали Христа Богом, не воздавая однако Ему всецело и решительно Божеской чести, и с которым древнее православие никак не хотело иметь единения. Весьма еще назидательно и замечательно для нас, что поборники православия против ариан никак не сдавались на громкие их величания Христа премудростию и силою Божиею, сиянием славы Божией, Словом единородным и даже Богом, и тому подобные; видно, и с громкими речами о Боге можно еще не уйти от силы и духа худшей из ересей. Православные для церковного общения с собою требовали от ариан одного точного слова о Божестве Христовом, – требовали такого исповедания веры, что именно единосущный Отцу Сын, следовательно, по самой сущности, Бог, существенно проявляющий в Себе всю премудрость, всю силу и любовь Отца, истощил Себя за мир, как Агнец Божий, понесший на Себе отягчающие и убивающие мир грехи и проклятие. Вот кто есть наш Спаситель Христос, – истинный Бог, высочайшее начало для всего и для нас во всем! Итак, ревнуете ли по православию, – поревнуйте именно о том, чтобы ни одна у нас область жизни общественной и частной, ни одна среда нашей деятельности, как бы иная из них ни была опутана нехристианскими началами, не оставалась возглавленною под эти погибельные начала, вне верховного начала – Христа, истинного Бога нашего, и таким образом не была вне благоволения Отца небесного, почивающего всею полнотою своею на единосущном Его Сыне. Если необходим для этого великий и разносторонний, мысленный и словесный подвиг: вспомните труды Афанасия Великого, Златоуста, Григория Богослова, и одушевитесь их духом. Если для раскрытия Божественного и духовного главенства Христова над всем, не только прямо-духовным и церковным, но и мирским, земным, неизбежно обращаться иногда мыслью и сердцем к разным сторонам и видам человеческого, земного: не затруднитесь последовать мыслью и духом великому Антонию, который из своего пустынного в Боге уединения явился среди шума и суеты городского многолюдства, для вразумления заблуждающих и утверждения верных в догмате единосущия со Отцом Христа Сына Божия, следовательно, и Божественного Его главенства для всего небесного и земного. Если и трудно противостать господствующему направлению – мыслить и делать не по Христу Богу, или не совсем по Христу: но возьмите в человеколюбивое ваше внимание, что подобное направление в христианах – этих духовных храмах Божиих, так сказать, прекращает богослужение их мысли и сердца, следовательно, закрывает эти Божии храмы, подобно, как некогда Валент; и, вспомнив св. Исаакия Далматского, твердо станьте против этого арианствующего направления, с уверенностью, что исчезнет же, Бог даст, его господство на радость мучимого им человека.

Да не будет у нас мира с христовраждебною ложью ни в чем; но опутанных ложью следует наводить на истину всевозможным ее раскрытием, следует возбудить к их вразумлению и в частности ревность того или другого, и самое общественное мнение, и только тогда, как на все меры и усилие любви вразумить их, они отзывались бы одним упорством и враждою, – только тогда, последуя св. Отцам, можно применить к заблуждающим слово Христово: буди тебе, яко язычник и мытарь и то не в смысле окончательного и решительного отвращения от них, а с преданием их в волю Божию наряду с другими людьми, чуждыми Церкви Божией. А пока еще дело вполне не разобрано по тому или другому вопросу или предмету, которым занимаются, по-видимому, не по Христу или не совсем по Нему: дотоль еще нет основания для нас отвергать кого бы ни было, как явного невера или еретика. Св. Отцы Соборов так не делали даже с злейшими еретиками. И ныне, как тогда, могут быть у неразумных ревнителей разногласия только из-за одних слов. И ныне какой-нибудь Евтихий, преследуя несторианство, ратуя против направления вести дела человеческие в отдельности от Божественного, нередко впадает в другую столь же лживую и пагубную односторонность или крайность, начинает подавлять человеческое Божественным, забывая, что во Христе, лично соединившем в Себе ради нас человечество с Божеством, человеческое не подавлено и не поглощено Божеством. Во все это вникать до тонкости, конечно, трудно. Зато, при всех трудностях и скорбях нужного ныне подвига за православие, для боголюбивого и человеколюбивого духа радость и торжество – созерцать и указывать в Боге Слове, единосущном Отцу, зиждительное и воссозидательное начало для всего, не исключая и всего того, что доселе порабощено греховной суете (ибо Он – Спаситель потерянного и погибающего). Св. Григорий Богослов, на которого Ариане не только нравственно, но и буквально бросали каменья тем не менее с восхищением духа желал, подобно открытому для всего Мира светильнику, гореть и светить для всех светом единосущной Троицы. А изучать и следить во всем мысли Отца, зиждительно осуществленные и мироправительно осуществляемые единосущным Его Словом в силе Св. Духа, и значит – взирать верою к свету Пресвятой Троицы или единосущного в трех лицах Бога, которым мы живем, движемся и есмы (Деян.17:28). И будет время, когда мысленные и нравственные борения нашего времени будут выясняться и распутываться совершенно на тех же живых основаниях, на каких св. Отцы низлагали древних еретиков, и когда многое, мнящееся православное, окажется более сродным с неправославием. Дух истины не оставит любящих истину во тьме или сумраке.

Да! не допустим того, чтобы в наше время мог ослабеть тот Дух, в силе которого Св. Отцы раскрывали и отстаивали догмат единосущия Сына Божия со Отцом и, следовательно, верховного, истинно Божественного главенства Христова над всем земным и небесным, над всем внешним миром и над внутренним миром нашей души. Не уступим направлению лжи, будто Дух, – раскрывающий в Церкви силу и значение истощания нашего Господа до того, что за грешный мир гибнущего человека стал Господь сам как олицетворенный грех и клятва в своем распятии за нас, – такой Дух будто уже не может ввести верующих в расположение и мысли этой самой Христовой любви к человеку и миру; так что ныне будто, во имя православия, уже надобно только бросить, как негодное, то и другое человеческое, – порабощенное в чем либо греховной суете, – будто теперь истина Христова уже только осуждает и отвергает, вместо благонаправления и спасения грешного мира. Уступать или допускать это в том Духе, который в своих дарах и действиях проявляет благодатное значение и силу всей Христовой тайны, которым только и можно признавать Господа Бога в Иисусе Христе, значило бы – допускать в себе еретический дух Македония, не верившего в Божество Св. Духа, в Его неизменность, в Его всемогущую вседейственность во всех временах и местах. Впрочем видно, подобно арианству, и македониянство сильно обижает нас своим губительным духом, когда о большей части самых служителей благодати, защищая притом их, приходилось говорить, как о пробивающихся естественными путями и средствами, подобно и прочим сынам Адама и Евы.

«Но где же, – говорят, – нам грешным людям до исполнения Св. Духом, до разумения и исполнения всего по Христу единородному Сыну Божию, не только в разных стезях житейских, но и в более возвышенных путях науки, искусства и проч.!» Но для кого же, если не для нас, грешных людей, равно на высоких и низких ступенях нашего быта, единосущный Отцу Бог Слово собственным лицом низшел до вочеловечения, до восприятия в единство своего лица всего естества человеческого, до страданий и смерти в этом человечестве? Или мы хотим, подобно Несторию, отказаться от той благодати, что во Христе вся полнота Божия, соединенная ради нас с родным нам человеческим духом и телом в единое лицо, в одно «Я», чрез это открыта нашему общению по мере веры нашей, и что сама Богоматерь, по самому такому достоинству своему, всегда готова своею матернею любовью охранять и поддерживать самые даже слабые начатки Духа Сына своего в нас, в нашей мысли, чувстве и воле? Ведь дерзнувшее отвергнуть эту истину и благодать несторианство проклято; остережемся давать место в себе его духу.

«Бросим же, говорят с другой стороны, – наш слабый человеческий ум, воображение, особенно эту бренную телесность; будем попирать и уничтожать нравственно нашу личность; вознесемся духом к небесному и божественному» – Хорошо; но не надо забывать и того, что во Христе и человечество, как с душою разумною, так и с телесностью, не поглощено Божеством, но ради нас человеков, ради спасения нашего ума и других духовных наших сил, так же как и нашей телесности, осталось целым, как и его Божество, в единой его личности; и это для сохранения и возвышения нашей личности в истинном ее достоинстве. Подавлять духовным направлением человеческий ум, или другие душевные силы, вместо разностороннего раскрытия их во Христе, – устранять самую телесность нашу от всякого участия в благодатной духовности, значило бы – мириться с духом евтихианства; признававшим во Христе, нашем Спасителе и первообразе, поглощение человеческого Божеским, и с монофелитами не признавать во Христе, вместе с Божескою, и человеческую волю и деятельность, за какую неоцененную для человека истину св. Максим готов был стоять до смерти, хоть бы один против всех в мире. Нет, духовность нашей жизни и деятельности состоит не в парениях – знать не хотящих человеческой действительности; между тем, как в среду и под условия этой действительности – под условия не только прямо-духовные и церковные, но и семейные, народные, гражданские – нисходил к нам единосущный Сын Божий, восприяв и сохранив в единстве своего лица, в соединении с Божеством своим, и человеческое естество с человеческою волею и действием человеческим, значит – и с человеческими мыслями, желаниями, чувствами, воспоминанием, воображением, и – все это ради нас человеков... Благодатный дух, возвышающий нас над греховностью плотскою и над растленностью мирскою, состоит собственно в том, чтобы у нас все, относящееся и к духу – до всякого действия всякой его силы, и к телу – даже до вкушения пищи и до сна, все в нашей личности было по Христу и со Христом и, следовательно, под благоволением небесного Отца Его и в общении Святого Его Духа. И притом, так как Христос приходил в мир в значении и расположениях Агнца Божия, вземлющего грехи Мира, и эта, на себя принявшая всю ответственность за человеческие грехи, любовь Его есть дух всей Его земной жизни, всех Его состояний и действий: то именно в таком Его духе и должна быть духовность всех наших, как внутренних расположений и мыслей, так и внешних отношений и поступков.

Нужны ли еще прямые опытные свидетельства древних духоносцев об истинности такого нашего понятия относительно духовности, развиваемого нами из самого существа утвержденных ими догматов православия? – Один духоносный старец внушал на тот случай, – если бы юный инок своими юношескими парениями стал возвышаться над землею к небу, – удержать его за ноги и поставить на землю. Вот духовность по образу и духу Христа, снизшедшего к нам на землю! Еще один из строгих подвижников, узнав о беззакониях чьих-то, только вздохнул со скорбью, неочищенною от осуждения беззаконника, и – сам Господь, в ночном видении, явился подвижнику с осуждением его самого и с готовностью принять второе распятие за внутренне-осуждаемого им грешника. Вот как фальшива духовность, раскрывающаяся не по образу и духу Агнца Божия! Итак, если мы, ревнуя по Богу и Церкви, не внемлем, или мало внемлем самому же Христу в разнообразных затруднениях и нуждах меньших Его собратий – в среде ли внешне-гражданской и народной, или в области мысли и чувства: нашу, не совсем по Христу высящуюся к небу, духовность следует поставить еще на землю, которую Христос так возлюбил и которая во Христе становится уже небесным жительством. Если я стану смотреть на раскрытие человеческой мысли, сердца, фантазии в науках и искусствах с духом осуждения человеческих здесь неверностей Христу, а не в духе любви, Его, вземлющей на себя ответственность пред своим Отцом в наших неверностях: то при всем том, что я должен выдерживать и раскрывать истину Его пред собратьями, сам Господь (не к оправданию моему, конечно) покажет Себя самого восприявшим человеческую мысль, сердце, фантазию и вообще все человеческое естество с волею и действием человеческими, притом вземлющим на себя вины всех человеческих грехов во всех этих отношениях или силах человеческих...

Впрочем, мнимая духовность отвлеченной идеальности и мечтательных парений отринута в Церкви торжественно догматом иконопочитания, который, кроме утверждения его вселенским Собором, православные отстояли своею кровью. Если следует быть верным этому догмату в самом основании его, какое представляется в свято-отеческом защищении св. икон, именно в благоговейном внимании к образу Божию, начертанному в нас, человеках (которым именно и должен усвояться благодатный дух и сила вообще всей священной церковной внешности): то не только в области прямо духовного и церковного, но и в гражданской службе, в земледелии, в занятиях купли и продажи, даже в обществах и увеселениях, истинно православный будет тайно и никому незримо внимать к отобразившемуся в нас существенному образу Божию – Христу, как сам в себе, так и в отношениях к другим до простых приветствий и поклонов друг другу. (Выше мы уже имели случай указать прямо относящееся сюда место из св. Иоанна Дамаскина). И таким образом, истинная духовность православного будет простираться у него от его духа на все внешнее и на самое, так сказать, житейское; так что он, исполняясь и воодушевляясь этою духовностью именно пред св. иконами – в Божиих храмах за святою службою, затем и среди шумного многолюдства будет,– во внутренней своей тишине,– как бы во храме пред св. иконами за священнослужением. Ибо внимать Христу, приводящему всяческая в любовь своего Отца силою Духа Святого, значит – присутствовать духом за непрестающим священнослужением самого вечного Иерея и Архиерея.

Заключим слово на сей раз. Мы тогда только будем верны как духу и силе святоотеческого ревнования по православию в период вселенских соборов, так и вопиющим требованием православия в наше время, когда, во-первых, будем твердо и с ревностью стоять словом и делом за православие, но именно в настроении и духе любви Господней, вземшей на себя ответственность за грехи и заблуждения Мира, и когда, во-вторых, – сколько самое даже дольнее-земное будет у нас устрояться по началам Христовой истины, столько же обратно и самая Христова истина будет нами раскрываема и разъясняема в значении начала для всего, и самого дольнего и мирского, то есть, в том самом значении, в каком истина явилась нам в лице самого Христа, снизшедшего с неба на землю и даже во ад сходившего для открытия всюду своего животворного света...

***