I. Сущность и свойства Любви Божественной

Отношение любви Божественной к естеству Божию. Любовь Божия не постижима сама в себе, но познается через её проявления. Общее понятие о любви. О любви тварной. О любви Божией. Существенные свойства любви: самопреданность, сообщение и восприятие или участие. Учение Св. Писания о непостижимости любви Божией, о способах к познанию её и важном значении, свойствах её.

Бог есть любовь (1Ин. 4:8,16).

Предмет этой книги – проявления любви триединого Бога как во внутренней жизни Его, так, и в особенности, во внешней Его деятельности в миросоздании, в промышлении, в искуплении, одним словом, в мире и в его судьбах. Поэтому мы могли бы теперь же приступить к исследованию этого предмета. Но чтобы иметь точку опоры в суждении о проявлениях любви Божественной, нужно предварительно составить себе или, по крайней мере, уяснить понятие о самой любви Божией, – о сущности её и свойствах.

Прямые и положительные данные для суждения о любви Божией самой в себе заключаются только в Слове Божием. Всего полнее учение об этом предмете раскрыто апостолом и евангелистом Иоанном Богословом в его первом послании. Здесь говорится о любви Бога к людям, о любви людей друг к другу и к Богу, о значении любви для богопознания, для нравственного совершенствования человека и для его спасения. Хотя об этих предметах высказаны мысли и в других Священных книгах, но отрывочно, и не раскрыты столь подробно, как в первом соборном послании Иоанна Богослова. Посему это послание имеет для нас особенную важность. Значение его для нашего исследования еще более увеличивается чрез то, что в нем говорится, хотя и кратко, о любви Божией самой в себе, чего мы не находим ни в какой иной книге Св. Писания, – разумеем двукратно повторяемое в послании изречение: Бог есть любовь (1Ин. 4:8,16). – Вникнем в смысл этого изречения.

Называя Бога любовью, апостол не определяет ли самое существо Божие? Этот вопрос имеет для нас большое значение; и постановка его и решение тем более необходимы, что некоторые философы (Платон) и христианские богословы (Ансельм Кентербюрийский) определяли существо Божие именно как высочайшее благо. Основываясь на Св. Писании, на Св. предании и соображениях разума, мы утверждаем, что как всякое человеческое понятие, так в частности и понятие любви не выражает и не может обнять самого существа Божия, которое непостижимо не только для человека, но и для ангелов. Вот доказательства этого.

Тот же апостол и в том же послании говорит: Бога никто никогда не видел (1Ин. 4:12); те же слова он повторяет в своем Евангелии (Ин. 1:18); другой апостол называет Бога невидимым (Кол. 1:15; 1Тим. 1:17). Эти изречения прежде всего означают то, что человек не может видеть Бога телесными очами; потому что Бог есть дух (Ин. 4:24). Но в то же время, и даже преимущественно, они указывают на невозможность человеку и вообще всякому сотворенному существу постигнуть Бога, постигнуть и определить Его природу или сущность. Невидимый для глаз человека, как дух, Бог не объемлется и умственным взором его, как существо беспредельное. Что под видением Бога у Иоанна Богослова разумеется не одно только рассматривание Его телесными очами, но и вообще познание Бога, это будет для нас очевидно, если мы сопоставим одно с другим следующие два евангельские изречения: Бога не видал никто никогда: единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил (Ин. 1:18) Кто есть Сын, нe знает никто, кроме Отца, и кто есть Отец, не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть (Лк. 10:22). В том и в другом изречении только одному Сыну Божию приписывается и видение Бога, и знание Его, которые, очевидно, отождествляются. И хотя по смыслу этих же самых слов Сын Божий знание о Боге сообщает и другим существам, напр., людям, являя им Бога Отца; но их способ познания Бога существенно отличается от Eго богопознания, потому что им Сын Божий открывает не все то, что Сам он знает о Боге. Об этом различии Он Сам говорит следующим образом: У пророков написано: и будут все научены Богом. Всякий, слышавший от Отца и научившийся, приходит ко Мне (Ис. 54:13). Это не то, чтобы кто видел Отца, кроме Того, кто есть от Бога; Он видел Отца (Ин. 6:45,46). Таким образом хотя Сын Божий и людям приписывает знание о Боге, но это знание отличается от Его знания о Боге, во 1-х, по источнику, – потому что Сын Божий имеет знание о Боге Сам по Себе, а люди получают это знание чрез Сына, – во 2-х, по самому существу своему, потому что Сын видит Бога и знает, кто есть Бог, т. е. знает самую сущность Божию, тогда как люди не могут видеть Бога, т. е. не могут постигнуть Его природы. Но если даже и для христианина Бог невидим и непостижим, то тем менее Он дог быть видим для людей ветхозаветных И, действительно, даже величайшему из ветхозаветных мужей Моисею Бог сказал: Лица Моего не можно тебе увидеть, потому что человек не может увидеть Meня и остаться в живых (Исх. 33:20). И если Бог, по особенному благоволению к Моисею (Исх. 33:17), позволил ему видеть Себя сзади (Исх. 33:23), то это и значит, что Моисей, не могши созерцать самое существо Божие, созерцал какое-то отображение или отблеск его, оставшийся после того, как прошла слава Бога (Исх. 33:22–23) A что для человека в Боге остаётся невидимым и следовательно непостижимым именно существо Божие с его свойствами, об этом прямо учит апостол Павел, говоря о Боге, что вечная сила Его и Божество суть то, что в Нем невидимо (Рим. 1:20); что Божьего никто не знает, кроме Духа Божия (1Kop. 2:11), какова, напр., премудрость Божия, тайная, сокровенная, которую Бог открывает нам Духом Своим (ст. 7 10), – открывает, впрочем, не самую сущность её, а только смысл её действий в отношении к человеческому роду, смысл домостроительства спасения людей (ст. 8).

Точно так же отцы Церкви, начиная с Иустина Мученика, единогласно признавали Бога непостижимым по существу. В особенности отцы 4-го века с силой и настойчиво доказывали мысль о непостижимости Божества вопреки арианам, один из которых, Евномий, хвалился, что он знает самую сущность Божию. Так, напр., Св. Кирилл Иерусалимский, сказавши, что и бесплотные духи не знают, как Бог родил Сына, продолжает: «дивился я всегда пытливости дерзновенных (ариан), из мнимого благоговения впадающих в нечестие. Ибо, не ведая Престолов, Господств, Начал и Властей, сих созданий Христовых, предприемлют пытливо доведываться о Самом Творце их. Скажи мне прежде, дерзновеннейший, чем отличается Престол от Господства? – И потом уже пытливо доведывайся о Христе. Скажи мне, что такое – Начало? Что – Власть? Что – Сила? Что – Ангел? И тогда пытливо доведывайся о Творце»⁴). «В чем состоит сущность Божия, говорит Св. Иоанн Дамаскин, того мы не знаем и изречь не можем»⁵). «Что такое Бог по своей сущности и естеству, это совершенно непостижимо и недоведомо. Что Бог не рожден, безначален, не изменяем, нетленен, и другое, что говорится о Боге и о свойствах Его, это еще не выражает сущности Божества; потому что все это показывает не то, что Бог есть, а то, что Он не есть. A кто хочет выразить сущность какого-нибудь существа, тот должен сказать, что оно есть, а не то, что оно не есть»⁶) – Допуская непостижимость существа Божия, Св. Отцы, понятное дело, отрицали возможность сделать полное и достаточное определение Бога, считали не возможным обозначить Его существо каким-нибудь именем, и потому все библейские имена Божии они признавали не собственными, не исключая и имени «Сый», которым Бог назвал Сам Себя. Так напр., Св. Иустин Мученик называет безумными тех, которые думали, будто каким-нибудь одним именем можно выразить существо Божие. По его мнению, имена Божии выражают не существо Бога, а только обозначают Его действие, или свойства, и переносятся на Него Самого, так как мы познаем Его по проявлением Его свойств. Климент Александрийский спрашивает: «каким именем можно назвать Того, Который не есть ни общее, ни частное, ни род, ни особь? Нельзя, продолжает он, назвать Его целым, ибо целое принадлежит к категории величины, а Бог есть первооснова целого, поэтому есть нечто высшее целого. Невозможно говорить и о частях Его, ибо Он един, а единое не имеет частей. Назовем ли Его единым, или благим, или безусловно-сущим, или Отцом, или Богом, или творцом, или Господом, этим мы не даем Ему собственного имени; а только, не зная ничего лучшего, мы употребляем эти прекрасные имена, чтобы наше мышление имело опору, на которой бы оно могло держаться при отличении Бога от того, что не есть Бог.»

С этими многократными и единогласными свидетельствами о непостижимости и неизрекаемости Бога со стороны Св. Писания и Предания соглашается и разум людей, как мудрецев, так и простых, за исключением тех немногих, которых Св. Иустин назвал безумными, а Св. Кирилл Иерусам. – дерзновеннейшими. Так, напр., древний мудрец Платон, хотя и не отказался определить Бога, назвавши Его верховным благом или первоблагом, но в то же время сознался, что Отца всех трудно познать и, познавши, невозможно изречь. A философ Кант доказывал, что человек не может познать сущности какой бы то ни было вещи. даже и видимой, не говоря уже о беспредельном и невидимом существе Божием. Да и всякий легко поймет, что человеческий дух, по своей ограниченности, не объемлет и не может постигнуть Божества, безпредельного по существу или, как выражаются, абсолютного.

И так для нас теперь несомненно, что Св. Писание, назвавши Бога любовью, не обозначило этим самой сущности Божией; потому что, так как человек не может постигнуть ее, то и определять ее в Св. Писании, предназначенном для пользования человеку, было бы, с одной стороны, бесполезно, а с другой – и не возможно, ибо Св. Писание не могло быть передано людям иначе, как речью человеческой, а слабосильный язык человеческий столь же мало может изречь о Существе беспредельном, сколько ограниченный дух человеческий может постичь Его мыслю или обнять воображением. Ясно теперь для нас и то, что понятие люби Божией не покрывает собою понятия сущности Божией, или, по крайней мере, нам не известно, тождественны ли эти понятия или различны. A отсюда вытекает тот вывод, что хотя мы можем назвать Бога любовью, но не можем сказать наоборот, что сама любовь есть Бог, т. е. не можем сущность любви Божией отождествлять с самой природой Божией. И так мы пока не знаем, что есть любовь Божия по своей природе или сущности.

Но хотя Иоанн Богослов, назвавши, по внушению Св. Духа, Бога любовью, и не определил этим названием самого существа Божия, однако, бесспорно, он указал один из признаков в понятии о Боге. Любовь Божия – это не само естество Божие, но относится к естеству Божию, есть как бы часть, или свойство, или неизменная и всегдашняя принадлежность существа Божия. Так понимать научает нас Иоанн Дамаскин, который говорит: «называешь ли ты Бога благим, или праведным, или премудрым, или как иначе, ты выражаешь не естество Божие, а то, что относится к естеству»⁷). Относиться к естеству – значит быть принадлежностью естества, быть свойственным естеству, составлять свойство естества или одну из сторон его. Что наименование Бога любовью означает только свойство или одну из сторон существа Божия, a не самое существо, это обнаруживается из сопоставлении этого наименования с другими библейскими изречениями. Тот же евангелист Иоанн называет Сына Божия светом (Ин. 1:9); Сам И. Христос назвал Бога духом (Ин. 4:24); тем же именем назвал Его и апостол Павел (2Кор. 3:17); а в Ветхом Завете Сам Бог, на вопрос Моисея об Его имени, назвал Себя Сущим (Исх. 3:14). Каждое из этих названий означает какое-нибудь свойство или известную сторону существа Божия. «Сущий» означает самобытность и совершенную, свойственную только одному Богу, полноту бытия; название Бога «духом» указывает на бестелесность и чистую духовность существа Божия; наименование Бога «светом» образно означает всеведение и премудрость по разуму, совершенную чистоту и святость по воле и сердцу. Уже одно то, что Бог называется то так, то иначе, показывает, что существо Его не объемлется никаким из этих названий или имен, и что каждое название означает только одну или несколько сторон в существе Божием, а не все. Во всех именах и ко всем, что говорится о Боге, только относительно и по частям означается Его существо, но ни одно имя не выражает всецело Его существа. Поэтому и речение: Бог есть любовь, выражает не всю полноту существа Божие, а только одно из свойств Его существа.

Не составляя всего существа Божия, любовь, однако, есть в Боге такое свойство, в котором существо и жизнь Его выражаются особенно широко и разносторонне. В величайших делах Своих, – воплощении, в искуплении человеческого рода от греха и его несчастных последствий и в освящении человека, Бог являет Себя Богом любви по преимуществу. Проповедь И. Христа, Его апостолов и основанной Ими Церкви есть проповедь о любви Бога к людям, называется благовестием. С пришествием И. Христа на землю любовь Божия проявляется с такой преимущественной, сравнительно с прочими свойствами Божиими, силой и с такой очевидностью для человека, как бы поглощая собою все прочие стороны существа Божия, что это подало повод еретикам, напр., Маркиону, считать Бога, действующего в Новом Завете, отличным от Бога ветхозаветного, – признать первого существом благим, а второго –праведным⁸) Но Маркион, впадая в это заблуждение, не обратил внимание на то, что, хотя Бог является Богом любви по преимуществу в новом завете, но что и действовавший в ветхом завете Бог Иегова также проявлял свою любовь, только не с такою очевидностью и блеском, как в новом завете, сотворение мира, промышление об избранном народе, приготовление рода человеческого к принятию имевшего прийти Искупителя – разве это не действие любви Божией? Так что не только в новом завете, но даже и в ветхом Бог действует и действовал как существо любящее, чаще и преимущественнее пред прочими свойствами проявлял и проявляет Он в мире и в человеческом роде любовь Свою. Но проявления любви Божественной не могли бы занимать такое первенствующее положение в отношениях Бога к миру и к человечеству, если бы в Самом Боге, во внутренней Его жизни, в самой природе Его, она не была силой первостепенной и всеобъемлющей. Поэтому любовь в Боге можно признать, конечно, гадательно, таким свойством, которое больше прочих свойств Божиих отображает в себе самое существо Божие, – больше, нежели какое иное свойство, исчерпывает беспредельное море бытия и жизни Божества.

Из всего вышеизложенного мы выводим заключение, что любовь Божия, с одной стороны, не тождественна с самым естеством Божиим, не совмещает в себе всей полноты бытия и жизни Божества, а с другой стороны, она есть, по-видимому, главнейшее и всеобъемлющее свойство Божие, в котором сильнее, полнее и разностороннее, нежели в каком-либо другом свойстве, отображается природа Божия.

Определивши отношение любви Божественной к естеству Божескому, переходим к рассмотрению любви Божией самой в себе – к решению вопроса о том, что есть любовь Божия.

Строго говоря сущность, или природа, любви Божественной столь же непостижима для человека, как непостижим и Сам Бог. Поэтому определить любовь Божественную так же невозможно, как нельзя определить естество Божие; это превышает силы ограниченного человеческого разума. Однако это не значит, чтобы мы совсем не могли иметь никаких истинных познаний о любви Божественной, ведь невозможность для человека постигнуть существо Божие не препятствуете же ему быть способным к богопознанию, иметь истинные понятия о Боге. Не постигая самой сущности любви Божественной, не имея возможности составить о ней понятие прямо и непосредственно, мы можем, однако, судить о ней и об её свойствах по проявлениям её.

Проявилась же и проявляется любовь Божия: во 1-х, во внутренней жизни Самого Бога, во 2-х, в мире, в 3-х, в человеке; иначе говоря, любовь Божественная с своими свойствами обнаруживалась и обнаруживается во внутренней жизни Божества и во внешней Его деятельности, предмет которой есть мир или бытие вне-божественное⁹). Одно из внешних, т. е. направленных на мир, действий Божиих, в котором любовь Божественная проявилась с особенной силой, живостью и очевидностью, проявилась, можно сказать, в беспредельной полноте, есть воплощение Сына Божия для спасения человеческого рода. Это величайшее дело любви Божественной составляет как бы переход от жизнедеятельности Божества внутренней к внешней. Начавшись в беспредельной вечности, оно осуществляется в предопределенное время чрез вочеловечение Сына Божия. Явившись на земле как Богочеловек, он дал людям возможность видеть в Своем учении и в Своей жизни полноту любви Божественной. Чрез Боговоплощение любовь Божественная как бы сошла с неба на землю и в лице И. Христа явилась как бы воплощенной и для людей видимой, и вместе с тем она обнаружилась с такой силой, как никогда прежде. Лице, жизнь, страдание и смерть И. Христа суть главнейшие свидетели любви Божественной и её деятельности, как внутренней, так и внешней. Дело Боговоплощения и искупления составляет центр и жизненный нерв всего сверхъестественного Откровения, в котором главным образом оно и раскрыто, вместе с событиями, предварившими его, последовавшими за ним и имеющими его закончить. Поэтому сверхъестественное Откровение есть главный и, притом, безусловно-верный источник, из которого люди могут почерпать сведения о проявлениях любви Божественной; оно есть слово Бога любви о любви же. Затем, видимый мир, исполненный красоты, порядка и жизни хотя безмолвно, но красноречиво свидетельствует, что в сотворении его проявилась и в промышлении о нем продолжает проявляться любовь Божественная. Наконец, любовь, живущая в сердце человеческом, как чувство, и проявляющаяся в его жизни, физической и духовной, личной, общественной и родовой, как сила творческая, есть отображение, хотя слабое и тусклое, любви Божественной; поэтому исследование свойств и проявлений любви человеческой может нам дать некоторое понятие о свойствах и проявлениях любви Божественной. Это отображение тем более, сильнее и внятнее напоминает о своем первообразе, т. е. о любви Божественной, чем более любовь человеческая очищена действием благодати Божией, чем она чище, святее и возвышеннее. В облагодатствованном человеке живет Дух Святый, а вместе с Ним живет в нем и любовь Божия, так что он ощущает эту последнюю внутри себя, в своем сердце, познает ее непосредственно. Это –мистический источник и способ познания любви Божественной. – Вот все источники, из которых мы можем получить наши познания о любви Божественной.

На основании этих источников мы и изучили проявления любви Божественной и описали их в нашей книге. Поэтому читатель может судить о любви Божественной и об её свойствах путем ознакомления с самой книгой. Глава о любви Божественной самой в себе и об её свойствах должна бы, собственно, заканчивать книгу, вытекать как результат целого исследования предмета. Но хотя поставление главы о любви Божией самой в себе в конце книги соответствовало бы самой сущности дела, однако это было бы неудобно в другом отношении: не узнавши с самого начала, как автор смотрит на любовь Божественную и её свойства, читатели книги многого бы не поняли в исследовании проявлений любви Божественной, потому что они были бы лишены руководящей точки зрения на предмет. Вот почему, как бы забегая вперед, мы желаем дать с самого же начала понятие о любви Божественной, составленное нами путем исследования различных проявлений её. При этом мы не считаем нужным вдаваться в обстоятельное обоснование нашего мнения о любви Божественной и об её свойствах и рассуждать об этом предмете подробно; потому что подтверждение и обстоятельное раскрытие нашего взгляда на любовь Божественную и её свойства читатель найдет в самом исследовании проявлений любви Божественной, т. е. во всей вообще книге.

Желая уяснить себе понятие о природе и свойствах любви Божией, мы предварительно составим себе понятие о любви вообще. За исходный пункт наших рассуждений об этом предмете мы можем взять мысль философа Платона о том, что любовь к земной красоте есть в сущности выражение любви к красоте самой в себе, к идее красоты, к красоте Божественной. По нашему мнению, любовь есть глубочайшее стремление природы известного лица или существа к божественному и жизнь в божественном, или переживание божественного в себе, пребывание в нем; сказать кратче, любовь есть влечение к божественному и осуществление этого влечения. – Правильность этого определения любви можно подтвердить как соображениями разума, так и Св. Писанием.

В пользу истинности этого определения говорит уже то, что оно обнимает все виды и ступени любви. Любовь, как стремление к достижению и осуществлению божественного начала, существует даже и в бессознательной природе. В физической природе слепые или неразумные силы действуют так, что они бессознательно исполняют волю Творца, с необходимости стремятся к осуществлению этой воли, бессознательно, но не уклонно служат осуществлению божественного начала в мире. Это начало божественное осуществляется, эта воля Божия исполняется в мире физическом, потому что бытие мира, как Божиего творения, поддерживается и сохраняется, противоположности в стихиях уравновешиваются, жизнь продолжается и не оскудевает, несмотря на привнесенные грехом тление и смерть, порядок и гармония соблюдаются, несмотря на разделение и борьбу противоположностей, строгое единство, и при необъятном разнообразии, остается неизменным, красота, увядающая в одном виде или явлении, зацветает в другом, жизнь, замирающая то здесь, то там, ежеминутно опять воскресает, и мир физический так же юн и свеж, как вчера и тысячи лет тому назад. Все это от того, что силы природы стремятся исполнить волю Божию касательно бытия и жизни физического мира, что чрез их деятельность осуществляется божественное начало в физической природе, что в своей деятельности они бессознательно направляются к сохранению и осуществлению божественного в природе. В этом смысле небеса поведают славу Божию (Пс. 18:2). В псалме, который начинается этими словами, восхваляются закон Божий и исполняющие eгo, а таковыми являются не только существа разумные, но, напр., и солнце, которое радуется, как исполин, пробежать поприще (6 ст.). He очевидно ли, что проповедь небес о славе Божией есть не что иное, как исполнение воли Божией силами физической природы? Еще яснее и полнее эта мысль проведена в псалме 148-м. Здесь призываются прославлять Господа не только ангелы и люди, но и все стихии и предметы вещественные. Почему же призываются к этому? Потому что, отвечает псалмопевец, Он повелел и сотворились; поставил их на веки; дал устав, который те прейдет (5 и 6 ст.). Даже бурный ветер, эта, по-видимому, самая беспорядочная из всех физических сил, называется исполняющим слово Его (8 ст.). Это не олицетворение только, когда псалмопевец, наравне с ангелами и людьми, призывает прославлять Бога неодушевленные силы и вещественные предметы: нет, они действительно исполняют волю Божию, стремятся к осуществлению божественного в мире, хотя, конечно, это стремление или направление деятельности к определенной цели осуществляется бессознательно и не свободно, тогда как ангелы и люди исполняют волю Божию свободно, сознательно, разумно.

Спешим, впрочем, оговориться, что бессознательное направление сил физической природы к осуществлению воли Божией можно подводить под общее понятие о любви только в том случае, если любовь не считается действием только одной свободы, но допускается в ней и момент натуральной необходимости. A не признать присутствия в любви этого последнего момента не возможно. Напр., в человеке любовь к другому полу не есть только дело разума и свободы, но в то же время, и даже в большей степени, есть влечение натурально-необходимое; равным образом любовь родителей к детям и детей к родителям разве не совмещает со свободой и момента натуральной необходимости? Даже о самой высшей и духовной из всех форм любви человеческой, – разумеем любовь к Богу, – кто может сказать, что она порождается и раскрывается только благодаря личной свободной воле каждого человека, a не всеяна в самую природу его, и потому, есть в нем нечто необходимое, и неискоренимое? Эта истина не опровергается тем, что на свете есть материалисты и атеисты, потому что и они, отрицая Бога сознательно, в то же время бессознательно любят что-нибудь божественное, напр., стремятся к истине, так что материалистов, последовательных во всем и до конца, может быть, даже и нет. И так несомненно, что у людей любовь, даже и в высших, наиболее духовных, формах своих, не есть только действие свободы, но и природной необходимости. A что касается до Самого Бога, то в Нем свобода и необходимость совершенно совпадают, а потому и любовь в Нем столько же свободна, сколько и необходима, хотя, правда, необходимость в Боге есть только совершеннейшая форма свободы и отличается от натуральной необходимости тварей, которые такой свободно-необходимости не могут и иметь. Как бы то ни было, но только любовь, будучи действием свободной воли, в то же время есть натуральное или природное влечение известного существа. Скажем даже более: в любви момент натуральной необходимости предшествует свободно-сознательному действию и есть основа этого последнего; любовь свободно-сознательная развивается из семени любви натурально-необходимой и никогда потом не отрешается от этой последней, так что скорее может существовать одна натурально-необходимая любовь без любви свободной, нежели наоборот. Вот почему, думается нам, бессознательное стремление физической природы к исполнению воли Божией, к осуществлению божественного начала в мире можно назвать любовью, хотя и в широком, не строгом смысле слова.

Что касается теперь до человека, то он неизмеримо высоко стоит над всей вообще физической природой, не исключая и животных, тем, что он сознает и себя, и цели, к осуществлению которых он идет свободно и сознательно. Разум, самосознание, свобода – вот силы духа, которые выдвигают человека из ряда прочих живых существ видимого мира и делают его совершенно отличным от них, –отличным не по степени совершенства, но по роду его. Из всех предметов, к которым направлено его сознание, из всех целей, к которым он стремится свободно и сознательно, высочайший предмет и высочайшая цель есть Бог. Заключающееся в сознании и свободе человека превосходство его пред животными ни в чем так сильно не обнаруживается, как в том, что, благодаря этим силам духа, он имеет понятие о Боге и живое стремление к Нему. Созданный по образу Божию, он в самом существе своем имеет божественное начало в большей, без всякого сравнения, мере, нежели как оно отобразилось в физической природе. Имея понятие о Боге, будучи близок к Нему и, так сказать, сроден с Ним по самой природе своей¹⁰ человек имеет влечение познавать Бога и приближаться к Нему более и более чрез развитие в себе божественного начала. Это стремление усиливается еще сознанием, что Бог есть источник блаженства и что только чрез общение с Ним и возможно большее приближение к Нему, как беспредельному идеалу всех совершенств, он может достигнуть истинного счастья, полноты жизни и совершенства. Это стремление жить в Боге и для Бога, стремление чрез наибольшее раскрытие в себе божественного начала приблизиться к Богу и есть любовь. В первобытном, невинном состоянии это стремление проникало все существо человека, владычествовало во всей его жизнедеятельности; в греховном же состоянии оно, к несчастию, действует несравненно слабее, иногда почти совсем погасает, или проявляется слишком извращенно.

Любовь в этом значении не есть только то, что в частности называют любовью к Богу, но заключает в себе все виды истинной любви. – Прежде всего, она выражается в любви к ближним, потому что истинная любовь к людям есть не иное что, как влечение к живущему в них божественному началу, и потому она простирается на всех людей, без различия племен, народностей, религий. Считать своим ближним всякого человека и всякому человеку оказывать любовь научил нас Сам И. Христос, поставивши нам в образец для подражания Самарянина, оказавшего благодеяние ограбленному и израненному разбойниками Иудею (Лк. 10:29–37). Голос совести и неизвращенного сердца каждому подскажет то же самое. Но должны мы любить всех людей именно потому, что во всех людях есть образ Божий, есть божественное? Ведь, конечно, дурное, несовершенное, злое в людях мы любить не должны, не можем, да и не пожелаем, если только не утратили способности к истинной любви. – Далее, влечение одного пола к другому не есть ли стремление восполнить недостаточность и неполноту собственной природы и жизни, не есть ли затаенное стремление усовершенствовать и осчастливить свое бытие и жизнь и, кроме того, обессмертить себя на земле в своем поколении, в роде? A стремление к счастью, к совершенству, к бессмертию есть стремление к осуществлению божественного начала в мире. – Наконец, любовь к знанию есть стремление к истине, к обладанию истиной, а истина божественна. Любовь к художественному творчеству имеет целью воплотить в доступной для внешних чувств Форме идею красоты, что не может быть достигнуто без любви к красоте, a любовь к красоте есть любовь к божественному. Точно также стремление к тому, чтобы добро осуществлялось в нашей жизни и в жизни других людей, не есть ли в сущности любовь к Богу, как первоисточнику, образцу и споспешнику добра? Нечего уже и говорить о том, что религиозное познание и чувство, вообще религия суть не что иное, как стремление человека к Богу, к общению с Ним. – Таким образом все виды истинной любви в людях суть проявления любви к божественному и к первоисточнику божественного – к Богу.

Переходим к рассмотрению собственно любви Божественной.

С первого раза может показаться, что наше определение любви имеет применение к любви только тварных существ, но не к любви Божественной, и потому не есть определение полное: однако на самом деле это не так. Предмет любви Божией есть Сам же Бог. Правда, и мир составляет предмет Его любви, но не главный, и притом Бог любит мир только как Свое же творение, как отображение Своих же совершенств, так что и в мире Бог любит только божественное! Поэтому в отношении к содержанию или предмету любви наше определение любви вполне применимо к любви Божией. Оно не подходит к понятию о любви Божией разве только в том отношении, что эту последнюю нельзя назвать стремлением, потому что стремление предполагает предмет желания, как нечто еще не достигнутое, а в Боге любовь есть действие, от вечности осуществленное, предмет Его любви есть цель, не постепенно достигаемая, а всегда обладаемая, потому что предмет любви Божией есть Сам же Бог; не было и не будет момента времени, когда бы в Боге желание любить Себя было желанием не осуществившимся. Но хотя по способу обладания предмет любви Божией всегда присущ Богу и потому не может возбуждать стремление к достижению его, однако предмет любви Божией не перестает быть желательным для Бога по самому существу своему, – есть предмет, к которому вечно направлена или устремлена любовь Божия. Поэтому нет препятствий определить любовь Божественную, как стремление или влечение к божественному, от вечности осуществленное; так что данное нами определение любви применимо и к любви Божией, с небольшим только видоизменением, которого избежать ни в каком случае нельзя вследствие различия между природой Божеской и тварной. Спешим, впрочем, напомнить раньше высказанную мысль о непостижимости природы любви Божией; поэтому и данное определение её высказываем только как предположение, хотя и не лишенное, как покажем далее, оснований.

Понятием о любви, как стремлении к божественному, определяются и моменты или свойства её. Существенные свойства любви суть: самопреданность, сообщение и участие. Рассмотрение этих свойств любви даст подтверждение нашего взгляда на сущность любви и правильности сделанного нами определения любви.

Самопреданность есть готовность, из любви к Богу, или к людям, или к какой-нибудь идее, пожертвовать самим собой, отдать даже жизнь свою, если это потребуется. Это не значит, чтобы истинная любовь всегда и непременно сопровождалась отдачей своей жизни ради блага другого, потому что большею частию подобная жертва не требуется; но с истинною любовью должна связываться готовность пожертвовать собой в случае крайней необходимости. При глубокой и пламенной любви человек всего себя как бы переносит в сердце того, кого он любит, при чем, однако, личность его не утрачивается в другом, как можно подумать с первого раза, а, напротив, возвышается, самочувство усиливается, жизнь расширяется и доходит до высшей степени напряжения. Вот почему истинно-любящий может быть спокоен и даже радоваться в то время, когда он приносит тяжкую жертву ради любимого существа или идеи. – Потребность самопожертвования ради любимого предмета, потребность перенести в него всю свою душу, все существо свое, проистекающее отсюда расширение и возвышение нашей жизни и существа – все эти черты самопреданности, как существенного момента любви, указывают на то, что истинная любовь есть стремление или влечение нашего существа к божественному. В самом деле, самопожертвование возможно и разумно только в том случае, если то, ради чего мы жертвуем собой и своим, действительно стоит этой жертвы; а таковым может быть или, по крайней мере, должно быть только нечто божественное. Далее, сами будучи причастны божественности, неужели мы станем приносить жертву тому, что лишено этого дара? Правда, часты случаи, когда человек любит недостойное любви; но это происходит от самообмана, от неспособности различить достойное от недостойного, от греховного самоослепления и нравственной порчи, при чем развивается не в меру любовь к низшим благам, а вкус к наслаждению высшими благами ослабевает и утрачивается. Но когда человек освобождается от самообмана, от нравственной дряблости и греховной испорченности, тогда он разочаровывается в ложных, мнимых благах, любовь его к недостойному охладевает, а на место её возрождается любовь к божественному. Таким образом человек всегда любит или действительно достойное любви, или хотя и недостойное, но почитаемое достойным. Наконец, то обстоятельство, что самопреданность восполняет наше бытие, возвышает дух, расширяет жизнь, легко можно объяснить только в том случае, если мы сущность любви определим как стремление к божественному. В самом деле, что иное может усовершенствовать, восполнить и возвысить наше бытие и жизнь, как не то, что выше и лучше нас? A что лучше нас, как не божественное? Потому мы и можем жертвовать самими собой, своим благосостоянием, добрым именем и вообще всеми личными выгодами ради любимого существа или любимой идеи, что в них привлекает наше сердце нечто божественное, которое, с одной стороны, действует на нас как-то властительно, с силой подчиняя нас себе и увлекая за собой, a с другой стороны, вливает счастье в наше сердце, возвышает нас и совершенствует, так что мы охотно подчиняемся его влиянию, как игу благому.

Другое свойство любви, тесно связанное с предыдущим, есть сообщение. Любя другого, мы естественно желаем что-нибудь дать ему из своего: делимся с ним горем и радостью, словами и мыслями, оказываем ему материальную или нравственную помощь, изливаем пред ним наши чувства, стремимся к тому, чтобы содержание нашего духа и нашей жизни получило место в душе и жизни любимого нами человека. Но сообщение, в чем бы оно ни выражалось, только тогда бывает признаком истинной любви, когда оно вытекает не из самолюбия, когда мы даем что-нибудь другому не ради себя и своей выгоды, a ради него, так что сообщение, как свойство любви, не может быть без самопреданности, без способности жертвовать своим ради других. Другое условие того, чтобы сообщение было признаком истинной любви, заключается в стремлении сообщать другим именно доброе и с целью умножения в них добра, усиления божественного начала. В самом деле, когда злые люди сообщают друг другу соображения и планы касательно замышляемых ими злодеяний, при чем преследуемая ими сообща дурная цель может даже сдружать их, то неужели такого рода сообщение и взаимность мы назовем признаком истинной любви? Таким образом в сообщении, как свойстве истинной любви, лежит стремление к божественному, так что правильность сделанного нами определение любви получает новое доказательство.

Третье существенное свойство истинной любви есть восприетие или участие. Оно состоит в том, что мы стремимся воспринять и усвоить себе содержание жизни любимого нами существа, сделаться участником его чувств и желаний, мыслей и деятельности, скорбей и радостей. Восприятие есть как бы дополнение или обратная сторона сообщение. Отдавая все свое и себя другому, мы, естественно, желаем, чтобы и он делал то же самое в отношении к нам. Это не значит – отнимать y него его достояние, духовное или материальное, a значит – нераздельно с ним переживать его. Такое взаимообщение, или стремление завязать его и составляет крепкую внутреннюю связь между душами, которую называют любовью. И чем всестороннее бывает, чем более глубоких основ духа и жизни касается, чем ближе к божественному началу душ примыкает это взаимообщение: тем искреннее и возвышеннее, сильнее и прочнее, святее и плодотворнее бывает любовь. Союз душ, основывающийся на сродстве проникающей их божественности, есть союз самый крепкий и постоянный, ибо божественное вековечно и неразрушимо, – самый святой, ибо божественное и само свято и все освящает, – самый плодотворный и блаженный, ибо усовершенствование нашей природы и счастье жизни находятся в прямой зависимости от той степени, в какой крепнет и возрастает в нас божественное начало, а этому росту способствует взаимообщение.

Чтобы речь наша не казалась голословной, поищем в Св. Писании подтверждение установленных главных положений о способе познание любви Божественной, об её сущности и о главных свойствах её.

Указание на невозможность человеку постигнуть любовь Божественную самое в себе мы находим в первом послании Иоанна Богослова. Хотя здесь Бог двукратно назван любовью (Ин. 4:8,16), но каких-либо разъяснений о сущности и природе любви Божией не дано. Между тем разъяснение этого предмета в послании было бы особенно уместно и необходимо: в этом послании о любви говорится не мимоходом, а почти все послание посвящено раскрытию учения о любви; кроме того, любовь Божия поставляется здесь основанием любви в людях, признается в качестве побуждения для них иметь любовь к Богу и друг к другу и любви приписывается великое значение в человеческой жизни. Разъяснение касательно природы любви Божией были бы в этом послании тем необходимее, что послание имеет практическую и, притом, весьма важную задачу – убедить христиан, что для спасения необходимо иметь любовь к Богу и друг к другу. Таким образом разъяснение касательно сущности любви Божией в этом послании представляются уместными, желательными и необходимыми; и если мы все-таки не находим их здесь, то, значит, их и нельзя было дать. – Кроме взгляда на содержание и задачу послания, к мысли о непостижимости любви Божией самой в себе приводит нас один намек, сделанный самим писателем его. Говоря в 4-й главе о любви Божией, проявившейся особенно в пришествии на землю Сына Божия во плоти и обязывающей нас любить друг друга, писатель говорит и следующее: Бога никто никогда не видел (12 ст.). По объяснению Блаженного Феофилакта, этими словами Иоанн Богослов как бы предупреждает вопрос о том, на каком основании говорит он о предметах невидимых. «В ответ на такой (предполагаемый) вопрос он (евангелист) и говорит: я и сам говорю тоже, что Бога никто никогда не видал; но из любви друг к другу мы узнаём, что Бог есть в нас. И говорит это справедливо, потому что многие невидимые для нас предметы мы познаем из их действий; напр., души никто не видал, но из действий и движений мы убеждаемся, что она в нас есть и действует. Так и любовь Божию к нам мы узнаем чрез некоторое движение и действие.... Какое же это действие? Чистая любовь к ближним нашим»¹¹).

И так Иоанн Богослов как всем вообще содержанием своего послания, так и приведенными словами научает нас, что любовь Божия сама в себе непостижима и что потому-то понятие об её сущности и не раскрывается в его послании. – Равно и в других местах Писания мы нигде не находим речи о сущности любви Божией, – даже и там, где был повод говорить о ней. Напр., апостол Павел в первом послании к Коринфянам, в 13-й главе, подробно говорит о свойствах и значении любви вообще, но о сущности любви Божией даже и не упоминает.

Но хотя в Св. Писании и не говорится прямо о сущности любви Божией, за-то очень много говорится о проявлениях любви Божией в мире; так что хотя там и не говорится о любви Божией самой в себе, но мы можем составить понятие о ней и об её свойствах именно на основании описания её проявлений. Что о любви Божией можно приобрести познание именно этим способом, это видно уже из приведенных выше слов Блажен. Феофилакта, прекрасно объясняющих мысль Иоанна Богослова об отношении любви Божией к христианской любви в людях друг к другу, которая служит свидетельством о любви Божией. В том же послании мы находим и другие указания на то, что природу любви Божией можно познавать по проявлениям её. Так, назвавши Бога любовью, евангелист Иоанн как бы предполагает вопрос, откуда это известно? и потому далее говорит: любовь Божия к нам открылась в том, что Бог послал в мир единородного Сына Своего, чтобы мы получили жизнь чрез Него. В том любовь, что не мы возлюбили Бога, но Он возлюбил нас, и послал Сына Своего в умилостивление за грехи наши (Ин. 4:9,10). В том любовь... т. е. этим и доказывается, в этом с особенной силой и выражается, что Бог есть любовь. И так послание Богом Сына Своего на землю ради спасения людей и из любви к ним есть первое доказательство того, что Бог есть любовь по Своей природе, ибо в этом факте, действительно, открылась любовь Божия. Другое доказательство того, что Бог есть любовь, заключается в факте взаимной любви людей друг к другу. Упомянувши о невозможности тварным существам видеть Бога, Иоанн Богослов продолжает: если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь Его совершенна есть в нас (Ин. 4:13). Таким образом в нашей собственной любви к людям, – а равно и в любви к Богу, потому что эта последняя неразрывно связана с любовью к людям (Ин. 4:20,21)¹², – мы видим или познаем любовь Божию, подобно тому, как мы видим свое лице в зеркале. Наша любовь есть отображение любви Божией, так что чрез любовь человек становится подобным Богу, как рожденное подобно родившему. Всякий любящий, говорится в том же послании, рожден от Бога (Ин. 4:7). A будучи подобен Богу чрез любовь, человек не может не знать Бога и любовь Божию. Имея любовь к Богу и к людям, он внутренне и непосредственно знает и испытывает состояние любви; а зная любовь, он знает и Бога, который есть любовь; в любви и силою любви он ощущает и созерцает в себе Того, Кто есть Первообраз и Первоисточник Его любви. Любящие до такой степени делаются близкими к Богу в своем духовном состоянии и жизни, что, по выражению того же апостола, Бог пребывает в них (Ин. 1:12). A можно ли не знать внутри нас пребывающего? Познавая же Бога чрез любовь, человек, конечно, знает и любовь Божию; совершенно естественно, что человеку любящему Бог откроется и будет познан им всего лучше, именно как любовь, как существо любящее: подобное познается подобным. О любви, как средстве богопознания, Иоанн Богослов в том же послании выражается даже сильнее: он признает ее не только средством для богопознания, но и единственным средством: кто не любит, говорит он, тот не познал Бога (Ин. 4:8). Почему же? Потому что, говорит он, Бог есть любовь. И так, имея любовь к Богу и к людям, мы не только чрез это познаем любовь Божию, но только этим одним способом мы и можем познать ее; любовь Божия не только отражается в нашей любви, но для нас в ней только одной и отражается. А зная любовь Божию, мы знаем не одно только это свойство Божие, но Самого Бога; потому что, по учению того же апостола, в любви Божией выражается природа Божия или Сам Бог.

Но, быть может, люди не пользуются этим средством познания любви Божией, и потому она остается для них не познанной? Нет, они пользуются им, но только не все и не в одинаковой мере, а потому и степени их познания любви Божией весьма различны. Что есть истинные боголюбцы и человеколюбцы, об этом свидетельствуют как опыт, так и Св. Писание. Прежде всего, тот же возлюбленный ученик Христов говорит: и мы познали любовь, которую имеет к нам Бог, и уверовали в нее (1Ин. 4:16). Мы перешли из смерти, в жизнь, потому что любим братьев (4:14). Другой апостол говорит, что любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым (Рим. 5:2). Далее, когда Иоанн Богослов в том же первом послании неоднократно убеждает христиан иметь любовь к Богу и к собратьям, – убеждает любить не словом или языком, но делом и истиною (4:18), или когда апостол Павел увещевает облечься в любовь и жить в любви, подражая Христу (Колос 3:14; Еф. 5:2); то оба апостола этим показывают, с одной стороны, то, что есть люди и не имеющие истинной любви, а с другой, – что таковые могут приобресть ее, подобно тем, которые уже обладают ею. В самом деле, зачем бы они стали убеждать стремиться к любви, если бы их увещание не могло быть исполнено, или если бы никто им не воспользовался?

Впрочем, хотя и все призываются иметь любовь к Богу и ближним, и каждый на самом деле может иметь ее; но совершенство в любви, когда мы поступаем в мире сем как Богочеловек, положивший за нас душу свою (1Ин. 3:16; 4:17), достигается немногими. Это идеал, приближаться к которому обязаны все, – потому что мы, по примеру И. Христа, должны полагать души за братьев (Ин. 3:16), – но достигается этот идеал не всеми, избранными только. Обладая любовью в различной мере и силе, люди, понятно, и познание о любви Божией и о Самом Боге, – познание внутреннее, непосредственное, опытное, – имеют различное, то более, то менее совершенное. Высшею степенью любви и познания о ней обладали писатели Св. книг Нового Завета; потому что, с одной стороны, почти все они слышали учение о любви непосредственно из уст воплощенной любви Божией – И. Христа и в Нем Самом видели образец этой любви, а с другой стороны, на них с большим, чем на кого бы то ни было, преизбытком излилась любовь Божия Духом Святым, Который и постоянно обитал в их сердце, но в особенности, и в высокой степени, одушевлял их во время писания Св. книг. Так как, кроме того, главным предметом их писаний было раскрытие величайшего дела любви Божией – Боговоплощения и искупления, то понятно, почему их писание представляют нам главнейший и непреложно-истинный источник познаний о любви. – Мы и воспользуемся этим источником для подтверждения высказанного нами мнения о природе и свойствах любви.

Прежде всего, из Св. Писания можно выводить понятие о любви Божией, как особенно важном свойстве Божием в сравнении с прочими свойствами Божиими. Косвенное указание на это мы находим в первом послании Иоанна Богослова. Назвавши Бога любовью, он этим показал, что любовь как бы объемлет самое существо Божие, которое как будто бы отражается в любви. Далее, в том же послании прямо говорится, что только тот может знать Бога, кто имеет истинную любовь к людям и к Богу, а кто не имеет любви, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь. Из этого можно заключать, что природа Божия ни в чем не отображается с такой полнотой и совершенством, как в любви, которая как бы заключает в себе существо Божие. Внутреннейшее, глубочайшее общение, которое имеет любящий человек с Самим Богом, – так что, по выражению Иоанна Богослова, таковой пребывает в Боге и Бог в нем (1Иоан. 4:12,13), – опять-таки свидетельствует о том, что любовь Божия выражает собою всю полноту Божественной природы и жизни; и поэтому кто проникнут любовью, тот чрез это самое ощущает в себе присутствие Самого Бога. – В других книгах Св. Писания любовь в человеке признается не только важнейшею добродетелью, но и объемлющею в себе все добродетели, тогда как прочие добродетели, если они не сопровождаются любовью, не считаются и за добродетели.

Любовь к Богу и любовь к людям и в Ветхом, и в Новом Завете признается основанием всего закона (Лев. 19:18; Втор. 6:5; Мф. 22: 37 – 40), исполнением и сокращением закона (Рим. 13:8–10); любовь называется совокупностию совершенства (Колос. 3:14), законом царским (Иак. 2:8); признается большею, нежели вера и надежда (1Кор. 13:13); говорится, что без любви не спасительны и бесполезны вера и знание, дар пророчества и провидение, чудеса и дела благотворения, что любовь будет существовать и тогда, когда упразднятся вера и знание, т. е. вечно. На основании всего этого можно сказать, что любовь есть добро, и добро есть любовь; так что понятие любви и понятие добра взаимно себя покрывают. Но добро в человеке, бесспорно, есть нечто божественное, есть отображение существа Божия; поэтому и любовь есть подобное же отображение. Такое заключение тем вероятнее, что человек создан по образу и подобию Божию и что именно в добре, – иначе – в любви, – заключается богоподобие человека; а этого не могло бы быть, если бы в любви Божией не отображалась вся природа Божия. И так, хотя в Св. Писании сущность любви Божией не определяется прямо, но оно дает нам представление о ней, как о чем-то превосходнейшем, как о свойстве, отображающем всю природу Божию; или, по крайней мере, для человека природа Божия ни в чем так не обнаруживается, как в любви.

Это понятие о любви Божией, основанное на Св. Писании, не только не противоречит сделанному нами выше определению любви, как стремление к божественному, но и приводит к этому последнему. В самом деле, если Бог по преимуществу есть любовь, или, по крайней мере, человеку природа Божия открывается преимущественно в любви, то иметь в себе любовь не значит ли иметь в себе Бога? Так как, далее, мы только постепенно можем возрастать в добре или в любви, только постепенно достигать обожения, и так как достигнутая ступень совершенства, как бы она ни была высока, не угашает стремления к высшему совершенству, а, напротив, располагает к нему; то иметь любовь – это значит стремиться к высшим ступеням её, к идеалу совершенства, к большему и большему водворению в себе божественного начала, или, что то же, – стремиться к Богу. Любящий имеет Бога в себе и в то же время стремится стать к Богу ближе и ближе. В этом нет противоречия, потому что степени совершенства, добра, любви, обожения различны, при чем низшие из них заключают в себе стремление к достижению высших. И чем выше человек поднимается по степеням совершенства, тем более усиливается стремление к божественному, к Богу. В деле усовершенствования человека в добре или в любви, в деле приближения его к Богу это стремление и есть жизненный нерв, движущая сила. Любовь, будучи совершенством, хотя указывает на известную степень близости человека к Богу, всегда, однако, заключает в себе стремление к Богу и божественному, или, лучше, потому-то любовь и влечет человека к Богу, что она дает человеку возможность быть близким к Богу. He мыслима любовь, в которой бы не было стремления к следующей, более высокой, степени любви Лишь только человек возомнит о себе, как о достигшем совершенства, и перестанет идти к большему совершенству, так это одно будет уже достаточным свидетельством о ниспадении его даже с той высоты, которой он достиг; такое самомнение может довести его даже до окончательного падения, если оно в нем укоренится. Идеал любви, как и всякого совершенства, для человека недостижим; но человек тем сильнее стремится к нему, чем больше возрастает в нем любовь. Этот идеал, к которому стремится любящий, есть Бог. Пребывание Бога в любящем всегда относительно, не полно и потому побуждает человека стремиться к более и более полному водворению в себе божественного начала: ощутивший божественное в малом получает ненасытимую жажду испытать его и наслаждаться им в большей и совершенной мере. Вот почему слова Иоанна Богослова, что любящий в Боге пребывает, и Бог в нем пребывает, не только не противоречат нашему понятию о любви, как стремлении к божественному, но положительно подтверждают его. – Что истинная любовь есть стремление к Богу, как конечной цели, и что это стремление, будучи деятельным, сопровождается постоянным возрастанием божественного начала не только в отдельных людях, но и во всей Христовой Церкви, ясное учение об этом мы находим и у апостола Павла в послании к Еефесенам. Апостол убеждает христиан, чтобы они истинною любовью все возвращали в Того, Который есть глава, Христос, из которого все тело составляемое и совокупляемое посредством всяких, взаимно скрепляющих связей, при действии в свою меру каждого члена, получает приращение для созидания самого себя в любви (4:15–16). Церковь потому и называется телом Иисуса Христа, что в ней обитает Бог, как душа в человеческом теле, и к Нему-то, как к средоточию и источнику жизни всего тела Церкви и как к высочайшему образцу для подражания в жизни, устремляются взоры, чаяния и желания членов этого тела, к Нему должна направляться их деятельность; это-то стремление их к Нему, обнаруживающееся в соответственной деятельности как начало творческое и созидающее, и есть истинная любовь.

Еще более убедительные доводы можем мы найти в Св. Писании касательно нашего мнения о существенных свойствах любви.

Самопреданность, как существенное свойство любви, мы находим в искупительной жертве И. Христа, положившего жизнь свою за людей и из любви к Богу и к людям. Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее (Ефес. 5:25), говорит апостол Павел, и тут же убеждает, чтобы мужья имели подобную же любовь к своим женам. Христос возлюбил нас и предал Себя за нас в приношение и жертву Богу (Ефес. 5:2), говорит тот же апостол и опять увещевает всех нас подражать Богу в такой любви. Бог свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками (Рим. 5:8), говорит он же в другом послании. Самопреданность любви Иисуса Христа обнаружилась не только в том, что Он умер за других и умер добровольно (см. Иоан. 10:17–18), но особенно в том, что он умер за тех, которые сами не заслужили Его любви и жертвы. Жертва Его была не долгом, обязательным для Него, a именно вытекала из Его любви. A что самопреданность любви, доходящая до пожертвования своею жизнью для блага других, есть существенное свойство истинной любви, на это указывают многократные увещания, чтобы мы подражали любви И. Христа. Кроме послания к Ефесенам, о чем мы заметили выше, об этом говорится и во многих других местах Св. Писания. Особенно сильны в этом отношении следующие слова Иоанна Богослова: Любовь прознали мы в том, что Он положил за нас душу, и мы должны полагать души за братьев (1Иоан. 3:16).¹³ Здесь с совершенною ясностию и определенностию отличительным признаком любви Божеской и человеческой поставляется самопреданность, пожертвование своею жизнью ради других, если, конечно, это пожертвование нужно. Только те и спасутся, которые имеют такую самопреданность в любви; потому что И. Христос прямо сказал, что кто сбережет душу свою, тот потеряет ее, а кто потеряет ее ради Него, тот сбережет ее (Мф. 10:37–39). Но если самопреданность есть необходимое условие спасения человека, то она должна составлять существенную принадлежность или существенное свойство истинной любви, потому что истинная любовь спасает человека и потому заключает в себе и самопреданность. Во многих других местах Св. Писания от людей требуется, чтобы их любовь была подобна любви И. Христа и простиралась до пожертвования своею жизнью; напр., Иоан. 15:12; 2Кор. 12:15; 1Солон. 2:8 и друг. И это требование исполнимо, благодаря непобедимой силе, которую сообщает людям любовь Божия. Об этом в сильных и пламенных словах свидетельствует апостол Павел (Рим. 8:35–39), сам подтвердивший свое свидетельство трудами, страданиями и самою смертию, подъятыми им из любви к Богу. То же подтвердили все вообще апостолы своею деятельностию, жизнью и смертию. Подражали им в этом целые сонмы христианских мучеников, живших в первые века христианства и страдавших за любовь ко Христу. Были подобные им и во все времена, есть таковые и теперь, будут и после. A в первые века христианства были даже и целые церкви (Македонские), которые, среди великого испытания скорбями и при глубокой нищете, отличались такой необыкновенной благотворительностью, что привели в удивление самого апостола Павла, сказавшего о них, что они отдали самих себя во-первых Господу, потом и нам, т. е. апостолам, no воле Божией (2Кор. 8:1–5).

В Св. Писании мы находим указание и на то, что сообщение есть существенное свойство истинной любви. – Так, в людях богатых существенным признаком любви признается вспомоществование бедным, a вспомоществование есть сообщение своего другим. Кто имеет достаток в мире, говорит Иоанн Богослов, но, видя брата своего в нужде, затворяет от него сердце свое: как пребывает в том любовь Божия? Дети мои! станем любить не словом или языком, но делом и истиною (1Иоан. 3:17–18). Затворяет сердце свое от бедного и вместе с тем запирает от него и имение свое – это значит, что он не сообщает бедному ни духовного дара, напр., слова утешения, сочувствия, сострадания, ни вещественного. Нет сообщения своего другому, нет и любви. По учению Самого И. Христа царство Божие наследуют те, которые отличались делами благотворительности: питали алчущих, поили жаждущих, одевали нагих и т. п. (Мф. 25:35–36). Даже и в Ветхом Завете есть увещание быть милосердыми и благотворительными и нуждающимся (Лев. 25:35; Иезек. 18:7); обещаются великие награды тому, кто прострет благотворительность к бедным до самопожертвованияе, – до того, чтобы отдать душу свою голодному (Иса. 58:10). Притом благотворительность, как и вообще любовь, должна простираться и на врагов; это завещано как в Ветхом Завете, где сказано: если голоден враг твой, накорми его хлебом; и если он жаждет, напой его водою (Притч. 25:21), так и в Новом, в словах И. Христа: благотворите ненавидящим вас (Мф. 5:44). Впрочем, не одна только вещественная благотворительность поставляется признаком истинной любви: всякий должен благотворить тем, чем может, делать всякому всякое добро, какое может. Апостол Павел в след за увещанием, чтобы мы имели усердную любовь друг к другу, указывает на частное проявление этой любви – страннолюбие и в заключение говорит: служите друг другу, каждый тем даром, какой получил (1Петр. 4:8–10), а дальше указывает дары духовные, например, красноречие; и сам он исполнил эту заповедь, когда сказал хромому, просившему милостыни при дверях храма: серебра и золота нет у меня; а что имею, то даю тебе: во имя Иисуса Христа Назорея встань и ходи, и хромой исцелился (Деян. 3:2–8). Да и все вообще апостолы исполняли заповедь И. Христа: даром получили, даром и давайте (Мф. 10:8), – разумеется дар чудотворения, которым апостолы облегчали участь больных и других страдальцев. Апостол Павел убеждает делать добро всем, даже платившим нам злом (Галат. 6:10; 1Солун. 5:15), понимая под именем добра всякое вообще добро. В послании к Римлянам тот же апостол заповедует, чтобы каждый человек приносил другим пользу тем дарованием, которое получил по благодати, чтобы, напр., учитель пребывал в учении, раздаватель раздавал в простоте, благотворитель благотворил с радушием и т п.; тогда любовь будет непритворна (Рим. 12:4–9). Духовные дары даже важнее вещественных, как по самому существу своему, так еще и потому, что мы можем дать их даже таким людям, которые, из ненависти и презрения к нам, не приняли бы от нас вещественных даров, – можем как бы навязать их нашим врагам, против их воли, но ко благу их и с целью примирения их с нами, таковы, напр., молитва и благословения.

Но между тем как один может дать людям то, другой – иное, смотря по своему дарованию, роду деятельности и другим обстоятельствам, есть такие дары, которыми может располагать каждый и которые мы и доставляем другим людям, если только имеем к этим последним истинную любовь. Напр., всякий может и должен не делать другим зла: не мстить за зло (Рим. 12:17–19), не обнаруживать в отношении к людям зависти, гордости, досады (1Кор. 13:4–5) и т п. Это, так сказать, отрицательная сторона сообщения, которая, однако, результатом имеет положительное благо ближних, если, напр., мы не мстим ближним, то чрез это доставляем им покой и безопасность. Впрочем мало – не делать зла другим: истинная любовь непременно выражается в сообщении другим положительных даров, которые тем больше возрастают и умножаются в человеке и тем щедрее им раздаются, чем более усиливается в нем любовь; это – блага, свойственные всем любящим людям, потому что любовь есть их и родительница, и воспитательница, и щедрая раздаятельница. Сюда относятся желание и посильное делание добра всем вообще людям и в чем бы добро ни выражалось (Рим. 12:17); в частности, к таким благам, порождаемым и расточаемым любовью, относятся: почтительность друг к другу (Рим. 12:10), долготерпение, милосердие, доверчивость, снисходительность (1Кор. 13:4–7) и проч.

Само собой понятно, что если сообщение себя и своего есть существенное свойство нашей любви к людям, то оно составляет необходимую принадлежность и нашей любви к Богу. Действительно, если любящий готов давать свое ближним, то неужели он не пожертвует того же Богу? Напротив, любовь к Богу должна быть выше любви к отцу и матери, к сыну и дочери (Мф. 10:37), а потому и приносимые любовью жертвы Богу могут и должны быть выше тех, каких могли бы от нас потребовать самые священные наши земные привязанности. Уже в Ветхом Завете было заповедано любить Бога всем сердцем, и всею душою, и всеми силами (Втор. 6:5), а такая любовь способна на всякие жертвы.

В чем же обыкновенно выражается при любви человека к Богу сообщение? Как выражение любви к Богу, требуется служение Ему от всей души (Исх. 23:25; Втор. 11:13), соединенное с исполнением воли Божией, заповедей Божиих (Втор. 11, 1). В частности, требуется посвящать Богу седьмой день недели (Исх. 20:11), требуется уважение и благоговение к имени Божию (Исх. 20:7), принесение жертв Богу из животных (Исх 20:24), посвящение Ему каждого первенца из животных и людей (Мсх. 13:2, 12–13), начатков гумна и точила (Исх. 22:29; 23:15–19); а в каждый седьмой или субботний и в пятидесятый, юбилейный, год вся земля посвящалась Богу (Лев. 25:2–11). Но все эти, большею частию вещественные, воздаяние должны были быть выражением внутреннего. сердечного расположения человека к Богу, выражением любви к Нему, a без этого они не были угодны Богу. Так, жертва Авеля была принята Богом, ибо была принесена с верою, следовательно от искреннего, любящего сердца; а жертвы Каина Бог не принял, потому что она не сопровождалась внутренним добрым расположением к Богу. Давид в покаянном псалме говорит Богу: жертвы Ты не желаешь, – я дал бы ее; к всесожжению не благоволишь. Жертва Богу – дух сокрушенный; сердца сокрушенного и смиренного Ты не презришь, Боже (Пс. 50:18–19). A в псалме 49-м Сам Бог обращается к народу: всесожжения Твои всегда предо Мною... ибо Моя вселенная и все, что наполняет ее. Ем ли я мясо волов и пью ли кровь козлов? Принеси в жертву Богу хвалу, и воздай Всевышнему обеты твои. И призови Меня в день скорби (8–15). Кто приносит в жертву хвалу, тот чтит Меня, и кто наблюдает за путем своим, тому явлю Я спасение Божие (23 ст.) A грешник в этом же псалме обличается за то, что хотя Он устами проповедует заповеди Божии, но в душе ненавидит их и преступает. – В Нов. Завете точно так же, как и в Ветхом, выражением любви к Богу почитается повиновение Его заповедям, исполнение их (Ин. 14:15; 15:10, 14; 21:23); а исполнение заповедей есть воздаяние Богу того, что мы обязаны, должны воздать ему. Апостол Павел убеждает нас, чтобы мы прославляли Бога духом и телом (1Кор. 6:20); а это значит, что вся наша жизнь и деятельность должны быть посвящаемы Богу, как Его же собственный дар нам, потому что, говорит апостол, вы не свои (19 ст.). Подобно прославлению, и благодарение Богу есть не что иное, как воздаяние человеком Богу должного. Так как все, что есть у нас и вне нас, принадлежим Богу, то мы, собственно, ничего не можем дать Ему своего. Но, пользуясь его дарами, иные люди благодарят Его, а другие нет, или не всегда благодарят; таким образом человек может воздать благодарность Богу, но может этого и не сделать. Воздавая благодарение Богу, он приносит ему в жертву чувство своей признательности, открывает Ему свое сердце. A это бывает только тогда, когда он любит Бога; благодарность, разумеется искренняя, по справедливости почитается дочерью любви. Увещание благодарить Бога за разные блага – вещественные и духовные – повторяются в Св. Писании многократно. Для краткости укажем только те, где заповедано благодарить Бога за всё и всегда. Таково увещание апостола Павла в послании к Ефесенам благодарить Бога Отца за все и всегда во имя Господа нашего И. Христа (Еф. 5:20). Подобное же увещание благодарить Бога за все высказал он в первом послании к Сол. 5:18.

Сообщение есть существенное свойство и любви Божией к нам. Особенно сильно это выражается в таинстве евхаристии. Ап. Павел принятие евхаристической чаши и хлеба прямо называет приобщением тела Христова и крови Христовой (1Кор. 10:18). В этом таинстве И. Христос сообщает нам Свое тело и Свою кровь. Но ни в каком ином действии сильнее не выражается любовь Божия к нам, как в причащении, потому что как о любящем сказано, что он пребывает в Боге, и Бог в нем (1Иоан. 4:16): так и о причащающемся И. Христос сказал: Он пребывает во Мне и Я в нем (Ин. 6:56). По причине такого теснейшего единения человека с Богом, которое бывает в таинстве евхаристии, это таинство есть, так сказать, венец любви Божией к человеку. И так как оно есть сообщение Богочеловеческой природы человеку, то сообщение мы должны признать существенным моментом любви Божией к человеку.

Поищем, наконец, указаний в Св. Писании на то, что и участие или восприятие есть существенное свойство любви.

В 1-м послании к Коринф. ап. Павел, описывая различные свойства любви, говорит: любовь не радуется неправде и сорадуется истине, все покрывает, всему верит (13:6–7). Сорадоваться всему истинному и доброму в других значит принимать в них участие, значит переносить в себя их состояние, а с другой стороны, переносить себя в их положение. Но не всегда люди делают добро: слабости, погрешности, недостатки присущи даже самым лучшим людям и примешиваются ко всякому даже и доброму делу. В таком случае участливость любви обнаруживается в том, что она эти недостатки ближних покрывает, т. е. не только их не преувеличивает, не осуждает, но извиняет, прощает, как бы не замечает их, да и от посторонних скрывает; ту же мысль апостол немного выше выразил в словах: любовь долготерпит, милосердствует. (4 ст.). Почему долготерпит и милосердствует? Потому что она дает нам возможность войти в состояние другого, поставить себя на место другого, принять в рассуждение все оправдывающие человека обстоятельства. Участливость любви выражается и в других её свойствах, напр., в том, что она не завидует, не превозносится, не гордится (1Кор. 13:4). В самом деле, как при любви можно завидовать благосостоянию или преимуществу другого, когда она, чрез восприятие их, делает их как бы собственным достоянием человека любящего? Завидовать возможно только чужому и притом враждебному нам, а не своему и дружественному. To же нужно сказать о гордости и надменности. При нашей участливости к другим людям их достояние делается нашим не в том, конечно, смысле, будто мы отчуждаем его от них и незаконно себе присваиваем, а в том, что оно делается предметом нашего сочувствия – сорадования или сострадания.

Восприятие или участие есть существенная принадлежность и любви человека к Богу. Некоторые указания на это мы нашли в Ветхом Завете. Если вы_, говорил Моисей Израильтянам, будете соблюдать все заповеди сии, которые заповедую вам исполнять, будете любить Господа Бога вашего, ходить всеми путями Его и прилепляться к Нему: то изгонит Господь все народы сии от лица вашего (Втор. 11:22–23). Нам думается, что здесь в словах «прилепляться к Нему» указывается то свойство любви к Богу, которое мы назвали восприятием. Прилепляться или иметь привязанность к кому-либо – значит находить в нем какие-либо свойства привлекательными для сердца, чувствовать к ним симпатию и, в следствие влияния сердца на волю, желать иметь их в себе или усвоить себе хотя что-нибудь из этих свойств. Потому что, в самом деле, неужели мы не будем принимать участие в том, что нам нравится в другом, что привлекает к себе наше сердце? С другой стороны, привлекательное для нас в ком-либо постоянно останавливает на себе наше внимание, занимает собой нашу душу, которой свойственно витать там, где есть что-нибудь для неё усладительное и драгоценное Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше. (Мф. 6:21). Из сказанного ясно, что прилепляться к Богу и быть в отношении к Нему в состоянии участие или восприятие – означает одно и то же понятие. Но прилепляться к Богу или иметь сердечную привязанность к Нему – это составляет существенную принадлежность любви к Богу. Это очевидно уже само собой; потому что можно ли любить кого бы то ни было и в то же время не иметь сердечной привязанности к нему, не сочувствовать ему? To же подтверждает и слово Божие. Иисус Навин говорил Израильтянам: старайтесь тщательно исполнять заповеди и закон, который завещал ваш Моисей, раб Господень: любить Господа, Бога вашего, ходить всеми путями его, хранить заповеди его, прилепляться к Нему и служить ему всем сердцем вашим и всею душою вашею (Иис. Нав. 22:5). В этих словах любовь к Богу раскрыта со всеми её существенными свойствами. Именно, исполнение заповедей Божиих составляет проявление или осуществление самой любви на деле и видимый признак её существование в человеке (Ср. Иоан. 14:15–24; 15:10); служение Богу всем сердцем и всею душою означает ту сторону любви, которую мы назвали сообщением; наконец, прилепление к Богу есть свойство любви, названное нами участием или восприятием. Таким образом в рассмотренном библейском изречении указаны обе стороны любви, которые мы считаем существенными её свойствами; а то обстоятельство, что упомянуто только об этих двух сторонах любви, свидетельствует о существенном значении этих сторон в любви и в частности – участие или восприятие, о чем у нас идет речь.