Заметки об Афоне
У аввы Авраамия…
Милостью Божией я сподобился вновь посетить Афон. В Петербурге уже идет снег, а здесь тепло и зелено. Монахи собирают оливки, яблоки, хурму, приветливо встречают тебя, ведут в архондарики (беседки для гостей), угощают крепкой настойкой – сливовой ракией, ароматным кофе, лукумом…
Здесь почти всегда идет служба. Закончилась одна, небольшой перерыв на трапезу, послушание, и вновь колокол зовет тебя в храм.
Когда ты просыпаешься (будничная служба начинается в 5 утра), птицы еще спят. Ты запахиваешься в рясу и выходишь на улицу. Когда в 9 утра выходишь из храма и идешь на трапезу, птицы наполняют щебетом весь остров. На душе светло и чисто.
Один человек сказал: «Как непривычно и странно воздействует здесь на тебя богослужение…»
Это действительно так. И разница вот в чем: Наше богослужение длится полтора-два часа, и посещаем мы его обычно раз-два в неделю. Я имею в виду обычных людей.
Естественно, что за это время человек должен полностью загрузить свою душу всем тем, что нам дает богослужение – возвышенными религиозными чувствами и мыслями. А для этого он должен молиться, не отвлекаясь, не рассеиваясь, будучи по возможности собранным. Для этого мы даже стоим за богослужением, а не сидим.
У монаха ситуация совершенно другая. У него богослужение занимает чуть ли не большую часть суток каждый день. Происходит такая мощная и методичная «загрузка», что нет нужды молиться все время сосредоточенно. На такой службе можно сесть в стасидию (специальное кресло, в котором молятся монахи), можно ненароком задремать, можно на какое-то время чуть отвлечься. Все равно ты погружен в ритм, в действо, которое объемлет тебя, погружает в молитвенный мир, пропитывает душу.
Такое интенсивное богослужебное воздействие, которое, кстати, почти не утомляет, потому что стояние чередуется с сидением, очень необычно и благодатно воздействует на душу.
Выходишь из храма и идешь по своим делам, а в голове продолжают звучать песнопения и тексты. Более того, богослужение продолжается, даже когда ты.. засыпаешь. И через 3 дня после приезда домой каждую ночь мне снилось афонское богослужение…
Если в первое мое посещение Афона мы останавливались в монастыре, то в этот раз мы были любезно приглашены в маленький монастырек, возглавляемый замечательным батюшкой, аввой Авраамием.
Правильнее называть монастырек этот келией. Дело в том, что на Афоне есть какое-то количество монастырей, известных с древности. Больше открывать монастыри не разрешается. Но можно открыть келию от какого-то монастыря. Административно она будет подчиняться этому монастырю, игумен монастыря будет поминаться за богослужением. Возглавляет келию старец, или опытный духовник, назначенный игуменом монастыря.
Вот и в нашем случае мы жили в келии, которая подчиняется монастырю Симонопетра. Возглавляет келию иеромонах Авраамий. Храм келии освящен в честь св. Модеста и поэтому сама келия называется Келией св. Модеста.
Келия представляет собой маленький монашеский комплекс. Здесь есть небольшая гостиница для паломников, свой храм, разные постройки и человек 15 монахов, подчиняющихся авве Авраамию. Паломники сюда попадают редко. Здесь нет для их приема возможностей, кроме того, малочисленная братия занята сугубо монашеским подвигом и не может отвлекаться на прием паломников. Для паломников существуют монастырские гостиницы, которые могут принять одновременно до сотни и даже больше гостей.
Но несколько человек отец Авраамий все же принять может. Он радушен и доброжелателен к каждому, окружает каждого заботой и любовью. Авва дает провожатого, который водит нас по монастырям Афона, а утром и вечером мы должны присутствовать за богослужением вместе со всей братией. Однажды я пропустил службу по сильной усталости. Отец Авраамий участливо всех спрашивал: «А что с отцом Константином? Он здоров?» Надо сказать, было неудобно за такое свое поведение.
Здоров ли я? Да, к этому времени я был здоров. Уже здоров.
Со мной приключилась вот какая история:
Когда я отправлялся на Афон, накануне я заболел. Сказалось и переутомление, и разные искушения. Словом, отправляясь на Афон, я чувствовал себя плохо. Никакого лекарства в Петербурге я купить не успел и в самолете понял, что зря… Мы летели в Салоники с пересадкой. Сначала до Франкфурта-на-Майне (Германия), потом, через 3 часа, самолет на Салоники (Греция).
В аэропорту Франкфурта купил в аптеке какой-то ингалятор. Но в моем случае он как-то не помогал.
По прибытии в Грецию я чувствовал себя плохо. То знобило, то бросало в пот, была страшная слабость, все признаки какого-то простудного заболевания.
Вдохновляла самонадеянная мысль: «Вот доберусь до Афона, исцелюсь».
Ничего подобного… Когда моя нога коснулась вожделенной земли Святой Горы, я себя лучше не почувствовал.
А в этот день нужно было с сумкой аппаратуры путешествовать по Афону… Что делать? У меня всего 3 дня!.. Я не имею права их проболеть. «Господи, молился я, – пусть поболею по возвращении домой, но, умоляю, на эти три дня исцели меня!..»
Вот, молясь примерно так, перебирая четки и молясь словами Иисусовой молитвы, я вместе с моими спутниками отправился в паломничество по Святой Горе.
Первый день был невероятно труден. Я чувствовал большую благодать от соприкосновения с дивными святынями, но, друзья мои, организм чувствовал себя плохо.
Вернувшись в келию отца Авраамия, мы попали на вечернюю службу. Потом, в 18 часов, – ужин и отдых до 21. В девять вечера начиналось всенощное бдение под праздник Воскресного дня. Небольшое, всего до часу ночи. (Прибавляя два часа питерского времени, оно длилось, по-нашему, с 23 до 3 утра.)
Мои товарищи прикорнули, я лечь побоялся, потом, думаю, будет не встать. Почитал святые книги, которые предупредительно были расставлены на полке в моей личной келье. В 20.45 начал звонить колокол, и мы поспешили на всенощное бдение.
Через полтора часа я почувствовал себя как-то совсем плохо. Ладно, думаю, сейчас достою до поллиелея, помажусь святым елеем и пойду в келью отдыхать.
Достоял, приложился к Евангелию, помазался маслом – и понял, что силы еще есть. Их становилось больше и больше, так что к концу всенощной я чувствовал себя прекрасно. Вернулся в келью я, как мне казалось, совершенно здоровым и воодушевлевленным. Я ликовал, что Господь исцелил меня, и смахнул свои полоскания для горла и ингаляторы в мусорное ведро.
Утром (а ради праздника служба начиналась не в 5, а в 7) я проснулся бодрый, однако не все мне нравилось в моем состоянии… Задумался: «А не достать ли из ведра поспешно выброшенные полоскания?» Потом решил: «Обратного хода не дам! Исцелился, так исцелился».
Началась Божественная Литургия. Когда она началась, мне показалось, что ночное воодушевление было иллюзией: болезнь никуда и не думала отступать. Впрочем, я старался о самочувствии не думать, а молиться.
И вдруг ловлю себя на ощущении, что никакой болезни и не было. Такой прилив сил, такая бодрость и радость. Как раз после Причастия.
Следующие два дня на Афоне я провел совершенно здоровым.
А вот по приезде в Петербург пришлось немного поболеть. Господь исполнил мою просьбу.
Уранополис. Отсюда, со старинного причала, уже тысячу лет отправляются суда на Святую Гору.
Наш быстроходный катер (принадлежит Афону) набирает скорость. Кстати, называется он соответственно – Архангел. Обратите внимание на внушительный иконостас суденышка.
Впереди – святая афонская земля, где и днем, и ночью возносятся к Небесам молитвы подвижников.
Монастырь Симонопетра, которому принадлежит келия св. Модеста. Туда мы и направляемся.
Приблизим монастырь.
Он построен на скале, чтобы воспрепятствовать пиратам захватить обитель.
Надо сказать, этот монастырь никогда и не был захвачен. От одного вида на обитель у пиратов, надо думать, кружилась голова.
Разместившись в обители, по деревянным мосткам спускаюсь к морю.
Все время ловил себя на мысли: эти мостки, протяженностью в полкилометра, так же извилисты, как и наша жизнь. Главное все же – дойти до цели, до Спасения и Вечной Жизни.
Быстро темнело. Воздух был теплым и соленым от моря. В кустах шуршали неведомые звери, а, может быть, и бесы.
Не задерживаясь, поспешил обратно, в обитель. Дорогу освещала неправдоподобно большая и прекрасная луна.
Благословение хлебов и вина на литии.
Чтобы не отвлекать монахов от молитвы, я не злоупотреблял снимками, а сделал всего несколько. Всякий щелчок казался здесь крайне неуместным.
Освещение, конечно, чисто символическое – свечи и лампады.
Всенощное бдение. Именно то, с которого я порывался уйти из-за плохого самочувствия.
Рассвет я встретил у моря. Молясь на восход солнца, перебирал четки. Потом решил сделать снимок этого чудного восхода на память.
Крошечный алтарь обители.
Вот какой небольшой храм в келии св. Модеста.
Раздробление Тела Христова.
Отец Авраамий причащает паломников.
Монастырский воскресный обед.
За столом – полное молчание. Только звяканье ложек и голос чтеца, назидающего нас поучениями из истории монашества.
Ради воскресного дня дают рыбу и бокал вина.
После трапезы отец Авраамий предложил всем угощаться яблоками, только что собранными в соседней обители и переданными келии св. Модеста в дар. Потянулись к яблокам руки. В голове сложился интересный снимок, но, как только я достал фотоаппарат, монахи, как нашкодившие дети, стали прятать руки за спину. Наверное, они подумали, что делают что-то не то. Чтобы их не смущать, я убрал камеру.
Впрочем, и тот снимок, что вышел первым, хоть его и нельзя назвать качественным, передает настроение ситуации и, кажется, даже запах этих прекрасных яблок.
Когда заканчивается монашеская трапеза, к трапезной устремляются маленькие насельники обители – иже в скотех сущии. Отец Авраамий угощает их.
Монахи.
Монахи фотографироваться не любят. Вот и тут, стоило мне навести фотоаппарат на компанию мирно беседующих братьев, как двое отвернулись.
Скоро домой... На Афонском причале.
У аввы Авраамия…
Милостью Божией я сподобился вновь посетить Афон. В Петербурге уже идет снег, а здесь тепло и зелено. Монахи собирают оливки, яблоки, хурму, приветливо встречают тебя, ведут в архондарики (беседки для гостей), угощают крепкой настойкой – сливовой ракией, ароматным кофе, лукумом…
Здесь почти всегда идет служба. Закончилась одна, небольшой перерыв на трапезу, послушание, и вновь колокол зовет тебя в храм.
Когда ты просыпаешься (будничная служба начинается в 5 утра), птицы еще спят. Ты запахиваешься в рясу и выходишь на улицу. Когда в 9 утра выходишь из храма и идешь на трапезу, птицы наполняют щебетом весь остров. На душе светло и чисто.
Один человек сказал: «Как непривычно и странно воздействует здесь на тебя богослужение…»
Это действительно так. И разница вот в чем: Наше богослужение длится полтора-два часа, и посещаем мы его обычно раз-два в неделю. Я имею в виду обычных людей.
Естественно, что за это время человек должен полностью загрузить свою душу всем тем, что нам дает богослужение – возвышенными религиозными чувствами и мыслями. А для этого он должен молиться, не отвлекаясь, не рассеиваясь, будучи по возможности собранным. Для этого мы даже стоим за богослужением, а не сидим.
У монаха ситуация совершенно другая. У него богослужение занимает чуть ли не большую часть суток каждый день. Происходит такая мощная и методичная «загрузка», что нет нужды молиться все время сосредоточенно. На такой службе можно сесть в стасидию (специальное кресло, в котором молятся монахи), можно ненароком задремать, можно на какое-то время чуть отвлечься. Все равно ты погружен в ритм, в действо, которое объемлет тебя, погружает в молитвенный мир, пропитывает душу.
Такое интенсивное богослужебное воздействие, которое, кстати, почти не утомляет, потому что стояние чередуется с сидением, очень необычно и благодатно воздействует на душу.
Выходишь из храма и идешь по своим делам, а в голове продолжают звучать песнопения и тексты. Более того, богослужение продолжается, даже когда ты.. засыпаешь. И через 3 дня после приезда домой каждую ночь мне снилось афонское богослужение…
Если в первое мое посещение Афона мы останавливались в монастыре, то в этот раз мы были любезно приглашены в маленький монастырек, возглавляемый замечательным батюшкой, аввой Авраамием.
Правильнее называть монастырек этот келией. Дело в том, что на Афоне есть какое-то количество монастырей, известных с древности. Больше открывать монастыри не разрешается. Но можно открыть келию от какого-то монастыря. Административно она будет подчиняться этому монастырю, игумен монастыря будет поминаться за богослужением. Возглавляет келию старец, или опытный духовник, назначенный игуменом монастыря.
Вот и в нашем случае мы жили в келии, которая подчиняется монастырю Симонопетра. Возглавляет келию иеромонах Авраамий. Храм келии освящен в честь св. Модеста и поэтому сама келия называется Келией св. Модеста.
Келия представляет собой маленький монашеский комплекс. Здесь есть небольшая гостиница для паломников, свой храм, разные постройки и человек 15 монахов, подчиняющихся авве Авраамию. Паломники сюда попадают редко. Здесь нет для их приема возможностей, кроме того, малочисленная братия занята сугубо монашеским подвигом и не может отвлекаться на прием паломников. Для паломников существуют монастырские гостиницы, которые могут принять одновременно до сотни и даже больше гостей.
Но несколько человек отец Авраамий все же принять может. Он радушен и доброжелателен к каждому, окружает каждого заботой и любовью. Авва дает провожатого, который водит нас по монастырям Афона, а утром и вечером мы должны присутствовать за богослужением вместе со всей братией. Однажды я пропустил службу по сильной усталости. Отец Авраамий участливо всех спрашивал: «А что с отцом Константином? Он здоров?» Надо сказать, было неудобно за такое свое поведение.
Здоров ли я? Да, к этому времени я был здоров. Уже здоров.
Со мной приключилась вот какая история:
Когда я отправлялся на Афон, накануне я заболел. Сказалось и переутомление, и разные искушения. Словом, отправляясь на Афон, я чувствовал себя плохо. Никакого лекарства в Петербурге я купить не успел и в самолете понял, что зря… Мы летели в Салоники с пересадкой. Сначала до Франкфурта-на-Майне (Германия), потом, через 3 часа, самолет на Салоники (Греция).
В аэропорту Франкфурта купил в аптеке какой-то ингалятор. Но в моем случае он как-то не помогал.
По прибытии в Грецию я чувствовал себя плохо. То знобило, то бросало в пот, была страшная слабость, все признаки какого-то простудного заболевания.
Вдохновляла самонадеянная мысль: «Вот доберусь до Афона, исцелюсь».
Ничего подобного… Когда моя нога коснулась вожделенной земли Святой Горы, я себя лучше не почувствовал.
А в этот день нужно было с сумкой аппаратуры путешествовать по Афону… Что делать? У меня всего 3 дня!.. Я не имею права их проболеть. «Господи, молился я, – пусть поболею по возвращении домой, но, умоляю, на эти три дня исцели меня!..»
Вот, молясь примерно так, перебирая четки и молясь словами Иисусовой молитвы, я вместе с моими спутниками отправился в паломничество по Святой Горе.
Первый день был невероятно труден. Я чувствовал большую благодать от соприкосновения с дивными святынями, но, друзья мои, организм чувствовал себя плохо.
Вернувшись в келию отца Авраамия, мы попали на вечернюю службу. Потом, в 18 часов, – ужин и отдых до 21. В девять вечера начиналось всенощное бдение под праздник Воскресного дня. Небольшое, всего до часу ночи. (Прибавляя два часа питерского времени, оно длилось, по-нашему, с 23 до 3 утра.)
Мои товарищи прикорнули, я лечь побоялся, потом, думаю, будет не встать. Почитал святые книги, которые предупредительно были расставлены на полке в моей личной келье. В 20.45 начал звонить колокол, и мы поспешили на всенощное бдение.
Через полтора часа я почувствовал себя как-то совсем плохо. Ладно, думаю, сейчас достою до поллиелея, помажусь святым елеем и пойду в келью отдыхать.
Достоял, приложился к Евангелию, помазался маслом – и понял, что силы еще есть. Их становилось больше и больше, так что к концу всенощной я чувствовал себя прекрасно. Вернулся в келью я, как мне казалось, совершенно здоровым и воодушевлевленным. Я ликовал, что Господь исцелил меня, и смахнул свои полоскания для горла и ингаляторы в мусорное ведро.
Утром (а ради праздника служба начиналась не в 5, а в 7) я проснулся бодрый, однако не все мне нравилось в моем состоянии… Задумался: «А не достать ли из ведра поспешно выброшенные полоскания?» Потом решил: «Обратного хода не дам! Исцелился, так исцелился».
Началась Божественная Литургия. Когда она началась, мне показалось, что ночное воодушевление было иллюзией: болезнь никуда и не думала отступать. Впрочем, я старался о самочувствии не думать, а молиться.
И вдруг ловлю себя на ощущении, что никакой болезни и не было. Такой прилив сил, такая бодрость и радость. Как раз после Причастия.
Следующие два дня на Афоне я провел совершенно здоровым.
А вот по приезде в Петербург пришлось немного поболеть. Господь исполнил мою просьбу.
Уранополис. Отсюда, со старинного причала, уже тысячу лет отправляются суда на Святую Гору.
Наш быстроходный катер (принадлежит Афону) набирает скорость. Кстати, называется он соответственно – Архангел. Обратите внимание на внушительный иконостас суденышка.
Впереди – святая афонская земля, где и днем, и ночью возносятся к Небесам молитвы подвижников.
Монастырь Симонопетра, которому принадлежит келия св. Модеста. Туда мы и направляемся.
Приблизим монастырь.
Он построен на скале, чтобы воспрепятствовать пиратам захватить обитель.
Надо сказать, этот монастырь никогда и не был захвачен. От одного вида на обитель у пиратов, надо думать, кружилась голова.
Разместившись в обители, по деревянным мосткам спускаюсь к морю.
Все время ловил себя на мысли: эти мостки, протяженностью в полкилометра, так же извилисты, как и наша жизнь. Главное все же – дойти до цели, до Спасения и Вечной Жизни.
Быстро темнело. Воздух был теплым и соленым от моря. В кустах шуршали неведомые звери, а, может быть, и бесы.
Не задерживаясь, поспешил обратно, в обитель. Дорогу освещала неправдоподобно большая и прекрасная луна.
Благословение хлебов и вина на литии.
Чтобы не отвлекать монахов от молитвы, я не злоупотреблял снимками, а сделал всего несколько. Всякий щелчок казался здесь крайне неуместным.
Освещение, конечно, чисто символическое – свечи и лампады.
Всенощное бдение. Именно то, с которого я порывался уйти из-за плохого самочувствия.
Рассвет я встретил у моря. Молясь на восход солнца, перебирал четки. Потом решил сделать снимок этого чудного восхода на память.
Крошечный алтарь обители.
Вот какой небольшой храм в келии св. Модеста.
Раздробление Тела Христова.
Отец Авраамий причащает паломников.
Монастырский воскресный обед.
За столом – полное молчание. Только звяканье ложек и голос чтеца, назидающего нас поучениями из истории монашества.
Ради воскресного дня дают рыбу и бокал вина.
После трапезы отец Авраамий предложил всем угощаться яблоками, только что собранными в соседней обители и переданными келии св. Модеста в дар. Потянулись к яблокам руки. В голове сложился интересный снимок, но, как только я достал фотоаппарат, монахи, как нашкодившие дети, стали прятать руки за спину. Наверное, они подумали, что делают что-то не то. Чтобы их не смущать, я убрал камеру.
Впрочем, и тот снимок, что вышел первым, хоть его и нельзя назвать качественным, передает настроение ситуации и, кажется, даже запах этих прекрасных яблок.
Когда заканчивается монашеская трапеза, к трапезной устремляются маленькие насельники обители – иже в скотех сущии. Отец Авраамий угощает их.
Монахи.
Монахи фотографироваться не любят. Вот и тут, стоило мне навести фотоаппарат на компанию мирно беседующих братьев, как двое отвернулись.
Скоро домой... На Афонском причале.
- Перейти к следующей записи Об Афоне: Ватопедское чудо
