Арнольд Бернстайн рос в еврейских кварталах Нью-Йорка, в строгой ортодоксальной семье раввина. С ранних лет он горел желанием найти истину. В поисках ответов пытливый юноша тайно читал Евангелие под одеялом. Воодушевившись личностью Иисуса Христа, Арнольд наперекор родителям выбрал христианство. Пройдя через разные протестантские деноминации и даже побывав пастором, он нашел себя в православии и принял священство, став отцом Джеймсом Бернстайном. Свой невероятный путь, а также фундаментальные различия между иудаизмом, протестантизмом, католицизмом и православием необычный священник из США описал в книге «Удивленный Христом».
Посвящаю эту книгу величайшему из евреев — Иисусу Христу и величайшей еврейской женщине — Деве Марии.
А также всем тем, кто с ними «одной плоти», — еврейскому народу
Кто не любит, тот не познал Бога,
потому что Бог есть любовь (1Ин. 4:8)
Предисловие
Эта книга — автобиография, осмысление собственной истории автора и его обращения в христианство. В ней изложены духовные истины и богословские взгляды, которые могут оказаться близки и понятны людям с очень разным культурным багажом. В центре всего повествования — Бог живой, явивший себя в Иисусе Христе.
Путь от Арнольда Бернстайна до отца Джеймса, от иудаизма до христианства был очень долгим и трудным. Опыт автора удивительно разнообразен, он отражает самые разные социальные и религиозные тенденции, сменявшие друг друга на протяжении всей второй половины ХХ века.
Арнольд Бернстайн родился «в тени Холокоста» — сразу после страшной трагедии, постигшей еврейский народ во время Второй мировой войны, и вырос в Нью-Йорке, посещая школу в районе Квинс. Побывав в Израиле, он застал там Шестидневную войну. После возвращения в Америку участвовал в протестантском «Движении за Иисуса», близком коммунам хиппи, которые обосновались вокруг залива Сан-Франциско в начале 1970-х. Позже Бернстайн вошел в объединение, отпочковавшееся от парацерковной организации Campus Crusade for Christ. Эта группа получила название Евангельская Православная Церковь. Впоследствии она присоединилась к традиционному православию. Однако наш герой несколькими годами раньше, чем его единомышленники, стал членом Православной Церкви в Америке и вскоре поступил в Свято-Владимирскую духовную семинарию.
После семинарии он перешел в юрисдикцию Антиохийского Патриархата, где и был рукоположен в священники. Это позволило ему продолжать совместную работу с его друзьями — выходцами из Евангельского православного движения. В настоящее время он продолжает нести свое служение, которое началось более двадцати лет назад[1].
* * *
Однако читателю представляется возможность не только познакомиться с биографией автора, но и погрузиться в сложную и увлекательную историю его духовных и интеллектуальных поисков. Необычный взгляд на мир и широкая образованность отца Джеймса делают его размышления чрезвычайно интересными. Воспитанный в иудейской среде, он с особым вниманием рассматривает семитские истоки христианства. Ему удается заставить нас по-новому взглянуть на то, что мы привыкли считать очевидным, а также разоблачить многие стереотипы, прочно укоренившиеся в сознании западных христиан. Я имею в виду прежде всего предлагаемую автором интерпретацию ветхозаветных пророчеств и восприятие им православия как прямого продолжения древней иудейской традиции.
Я не знаю другой книги, которая бы так подробно рассказывала о размышлениях и духовных переживаниях, связанных с переходом иудея в православие.
Эти записки важны не только для евреев, собирающихся присоединиться к Православной Церкви. Они актуальны и для многих современных евангельских христиан, которые сильно тяготеют к иудаизму или к сионизму. Очень важно понимать, что православие есть подлинное продолжение того общения с Богом, начало которому положено в иудаизме, в то время как «иудаизация» протестантизма оказывается насилием и над протестантской, и над иудейской верой.
* * *
В книге очень наглядно показана трансформация, которую проходят сознание и душа человека, когда тот поворачивает от традиционного для Запада евангельского христианства к православию. Обычно у протестантов вызывают сомнения литургические вопросы, таинства, поклонение святым и многие другие моменты, связанные с православием. Отец Джеймс затрагивает их все, кроме того, развенчивает более глобальные мифы, свойственные большинству христиан Америки. Речь идет о переосмыслении идей Августина и Ансельма, которые в свое время легли в основу разделения между Западным (католическим) христианством и целым рядом Восточных (православных) церквей. Автор говорит о первородном грехе, о спасении, о природе ада и сути Божьего наказания, то есть об огне Божьей любви.
Отец Джеймс приводит богословские аргументы, демонстрирующие, что православный взгляд на Бога и Его спасение радикально отличается от всех других теорий. Человек становится православным не потому, что принимает на веру определенные доктрины: например, почитание Богоматери или теосис (обожение). Переход в православие предполагает не просто смену церкви, которую посещают по воскресеньям, но радикальную смену образа мыслей, отношения к Богу. А вслед за этим меняется и само общение с Ним.
При этом Джеймс Бернстайн представляет свои взгляды не как часть апологетического спора, не как ответ оппонентам (хотя эта составляющая тоже присутствует) — он подает их сквозь призму личного опыта, как плоды собственных долгих исканий.
В книге содержится призыв, обращенный ко всем нам: необходимо разобраться в себе, понять, во что мы верим, и определить, не перекрывают ли ставшие привычными убеждения дорогу к раскаянию, к обновлению сердца и ума? Только тогда мы сможем продолжить восхождение к Богу и во всей полноте открыть себя нетварному огню Его любви.
Иона, митрополит всей Америки и Канады[2]
Благодарности
От всего сердца благодарю тех, кто в самые ранние мои годы рассказал мне о любви Христа. Особенно я признателен моему брату Соломону, а также друзьям юности, жившим по соседству в нью-йоркском районе Квинс, — Джорджу Линкусу, Тому Карруббе и их родителям. Спасибо Мойше Розену, который первым объяснил мне, что можно и нужно оставаться евреем, будучи христианином.
Спасибо всем, кто познакомил меня с православием в Беркли, штат Калифорния, в особенности диакону Джеремайе Кроуфорду и отцу Джеку Спарксу.
Я в долгу перед всеми, кто помогал в написании и издании этой книги: Чарльзом Аджалатом и моими редакторами отцом Питером Гиллквистом, Мэри Вон Армстронг, Катрин Хайд. Благодарю Карлу Зелл и всех сотрудников издательства Conciliar Press. Особую признательность выражаю митрополиту Ионе (Паффхаузену), Гари Макгиннису и Питеру Чопеласу.
Благодарю всех, кто поддержал меня и убедил не отказываться от принадлежности к еврейской традиции после принятия православия, — прежде всего отца Иоанна Мейендорфа, отца Фому Хопко, профессора Веселина Кесича, владыку Каллиста (Уэра).
С глубочайшим уважением я отношусь к живущим в Израиле евреям, исповедующим православие, в особенности к отцу Александру Виноградскому из Иерусалима. Благодаря этим людям во мне живет надежда, что все больше потомков и наследников иудеев смогут разделить всю полноту и радость православной веры.
Не могу не поблагодарить членов прихода церкви святого Павла Антиохийского Патриархата в Бриере, штат Вашингтон. За годы моего служения там прихожане практически стали членами моей семьи.
Спасибо Его Преосвященству митрополиту Филиппу (Салибе) и Его Преосвященству епископу Иосифу (аль-Зелауи); благодарю Антиохийский Патриархат Православной Церкви: большинство его иерархов имеют арабские корни, но при этом они приняли меня с любовью и с распростертыми объятиями.
И, наконец, выражаю глубокую признательность своей жене Бонни и четверым нашим детям — Хизер и ее мужу, отцу Дэвиду Соммеру; Холи, Питеру, Мэри и ее мужу Джеймсу Д. Карри. Семья горячо поддерживала меня во время работы над книгой и во всех других жизненных начинаниях. Без ее участия я не смог бы завершить этот труд.
Протоиерей Джеймс Бернстайн,
Линнвуд, штат Вашингтон,
5 июля 2007 года
Часть 1. Не тот Мессия, которого ждали
Глава 1. Выросший в тени Холокоста
Я проснулся от пронзительного звука — осколок кирпича со звоном влетел в огромную витрину нашего магазина. В это время я и мои родители, Исаак и Белла, крепко спали в своих комнатах, располагавшихся прямо позади кондитерской лавки в нью-йоркском районе Квинс. От торгового зала, где вся семья трудилась днем, мою спальню отделяла лишь хлипкая деревянная дверь.
Из-за двери доносились крики. Папа, которого все родные и знакомые звали Айк, бросился туда, а мама закричала: «Айк, Айк, осторожно! Берегись!»
Послышались проклятия и выкрики: «Еврейские ублюдки!», «Жиды, выходите!», «Мы вас прикончим!».
Все это казалось сном, ночным кошмаром. Где я? Разве я в нацистской Германии, а не в большом цивилизованном городе, в благополучном квартале Нью-Йорка, в котором обосновалось много еврейских семей?
Выбравшись из постели, я опасливо приблизился к двери и увидел, как несколько молодых парней пытаются сдержать разбушевавшегося мужчину, который и совершил тот самый гнусный поступок — разбил витрину. Очевидно, он всерьез перебрал спиртного в баре напротив и решил выпустить пар, а мы просто подвернулись под руку.
Когда его наконец оттащили от дома, отец, переходя на родной для него с детства идиш, выругался: «Мешугенер!», что означает «Совсем рехнулся!».
Мама и папа часто обменивались эмоциональными репликами, сопровождавшимися бурной жестикуляцией. Иногда родители переходили на идиш или иврит, если считали, что разговор не предназначен для моих ушей. Им очень хотелось, чтобы в моей жизни не было ничего, что напоминало бы об ужасах прошлого. Они намеренно говорили со мной только по-английски, полагая, что это поможет мне не соприкасаться с мрачными сторонами реальности. Но как они ни старались, им не удавалось полностью оставить меня в неведении по поводу того, что происходит вокруг. Бранные слова я прекрасно понимал. А в некоторых обстоятельствах, например, как сейчас, оказывалось, что практически вся речь старших состоит из проклятий.
Через несколько недель я увидел фотографию оскорблявшего нас человека на первых полосах крупнейших нью-йоркских газет. Оказывается, он кого-то убил уже после того, как кинул кирпич в нашу витрину. Свидетели вызвали полицию, преступник попытался скрыться, но его поймал полицейский, который по удивительному стечению обстоятельств оказался родным братом убийцы. Это происшествие обсуждал потом весь город.
Иерусалимские корни
Несмотря на то что подобные инциденты иногда случались, мы все любили Америку, особенно Нью-Йорк. Отец был родом из Иерусалима, он появился на свет в Старом городе в 1909 году, когда территория нынешнего Государства Израиль еще называлась Палестиной. Отца воспитывали в строгой хасидской общине и готовили к тому, чтобы он стал ультраортодоксальным раввином. Посвящал в раввины[3] его сам ребе Хаим Иосиф Зонненфельд, глава Ашкеназской еврейской общины в Палестине, считавшийся мудрецом и великим учителем веры.
Хасидское движение возникло и набрало силу в Восточной Европе в XVIII веке как реакция на предельно усложнившееся схоластическое богословие, доминировавшее в традиционном иудаизме того времени. Молитвы и песни мистически настроенных правоверных хасидов были исполнены радостным, а порой и экстатическим духом. Они верили, что мудрецы и праведники способны творить чудеса.
Мамины предки жили в Латвии и тоже были ортодоксальными иудеями. Правда, ее родители принадлежали к движению, выступавшему против хасидизма. Хасиды прозвали их «Митнагдим», что на иврите означает «оппоненты».
Родилась моя мама уже в Америке, в городе Питтсбург, штат Пенсильвания, в 1908 году.
Родители отца и матери познакомились, когда обе семьи жили в Иерусалиме, и заранее договорились о том, что их дети в будущем поженятся. Так было принято в ту эпоху. Я не в обиде, ведь благодаря этому союзу появился я — Арнольд NMN Бернстайн (аббревиатура NMN на выданном мне в США военном билете означает «нет второго имени» — «no middle name». Большинству евреев не давали второго имени).
В 1932 году мама побывала в Святой Земле. Большую часть обратного пути из Палестины в Соединенные Штаты она проделала на пароходе, но Европу пересекла на поезде. За время путешествия из Италии в Бремен с пересадкой в Берлине мать не раз наблюдала, как унижают и притесняют евреев, а потому пребывала в постоянном напряжении и страхе за свою жизнь.
В том же году она вышла замуж за отца. Молодая семья вначале обосновалась в Миннесоте, где родился мой брат Сол. В 1935-м они втроем вернулись в Палестину, где прожили шесть лет. Мама вспоминала, что незадолго до начала Второй мировой войны в Иерусалиме был слышен гул круживших неподалеку немецких самолетов, а верховный муфтий Палестины открыто призывал арабов выступить против евреев. Она посчитала, что слишком опасно оставаться в Святой Земле, и уговорила отца уехать в Америку. В итоге в 1941 году они с папой и Солом (он на тринадцать лет старше меня) сели на пароход и отправились в США. Плыть через Средиземное море и Северную Атлантику из-за разгоревшейся в Европе войны было очень рискованно, поэтому родители выбрали египетское судно, которое вышло из порта на Красном море, обогнуло Африку, пересекло Атлантический океан, затем миновало Южную Америку и только после этого прибыло в Нью-Йорк. Дорога была долгой и трудной. На пароходе мама виртуозно научилась вычесывать гнид из головы сына и собственных волос. Она делала это с помощью расчески с частыми зубьями, а потом безжалостно давила личинок ногтями больших пальцев. Этот навык удивительным образом пригодился ей и в Новом Свете: в нашем нью-йоркском доме она с феноменальным хладнокровием голыми руками расправлялась с полчищами тараканов.
Жизнь среди чужаков
Я появился на свет 5 мая 1946 года в штате Мичиган, в роддоме при больнице Sparrow Hospital в городе Лансинг. По прошествии нескольких месяцев семья перебралась в нашу новую «землю обетованную» — Нью-Йорк, где я и вырос.
Война и Холокост оставили тяжелый след в душе моего отца. Он не только отказался от соблюдения иудейских традиций, но и вовсе потерял веру в Бога. Пройдя через горькое разочарование, он не мог продолжать служить раввином. Чтобы как-то кормить семью, отец приобрел магазинчик, который впоследствии получил известность в квартале Вудхэвен в Квинсе как «Кондитерская лавка Айка».
Вокруг нас жили преимущественно неевреи. Это были эмигранты в первом и втором поколении, выходцы из Италии, Германии, Восточной Европы — настоящий «плавильный котел». Через дорогу располагалась школа для старшеклассников, носившая имя Франклина К. Лейна, где училось около пяти тысяч человек. Треть составляли афроамериканцы из Бруклина, еще треть — дети пуэрториканцев, остальные ребята — из белых семей, живших поблизости, в Квинсе. В общем, пестрая компания!
«Лавка Айка»
Магазин не был моим вторым домом. Он был первым домом. Большую часть времени, когда я не спал и не был в школе, я проводил там. В центре торгового зала располагался длинный прилавок, вдоль которого стояли высокие вращающиеся стулья. Основной приток покупателей распределялся на три волны в течение дня. Первая — с шести до девяти утра. По пути к электричке или автобусу посетители заходили к нам, чтобы выпить кофе и купить газеты. По тому, какой прессе человек отдавал предпочтение, можно было составить представление о его политических убеждениях и социальном статусе. The Wall Street Journal любили работники финансовой сферы, преимущественно консервативные республиканцы. The New York Times приобретали люди более либеральных взглядов, с хорошим образованием, интересовавшиеся тем, что происходит за пределами страны, и читавшие глубокие аналитические статьи на международные темы. The Mirror Journal-American и The New York Herald Tribune выбирали те, чью политическую позицию можно назвать умеренной. Этих граждан больше волновала внутренняя политика. Сообщения о событиях излагались в этих изданиях доступным и понятным языком.
New York Daily News была популярной «желтой» газетой консервативного толка для простых людей. Большинство наших соседей читали именно ее. Считалось, что публикуемые в ней «сенсации» и есть непредвзятая правда.
Кроме того, существовали газеты на иностранных языках — они пользовались спросом у многочисленных европейских эмигрантов, особенно у итальянцев. Мой отец покупал два издания на идише — The Forward и The Day. Можно сказать, что газет в те годы было больше, чем бейсбольных команд.
Еще одним ходовым утренним товаром были сигареты — ими охотно запасались местные жители, спешащие на работу. Курили тогда повсеместно: прямо в нашем магазине, в поездах и автобусах, в конторах и на других рабочих местах, в ресторанах, в самолетах, в общественных туалетах.
Вторая волна посетителей накатывала в обеденное время, примерно с одиннадцати до часу. Временами казалось, что все пять тысяч учащихся местной школы пожаловали к нам. Они покупали газировку, картофельные чипсы, разнообразные сладкие батончики — все то, чем любят перекусить днем подростки. Помимо прочего, у нас продавались разные канцелярские товары, а также журналы, сборники популярных комиксов и фотографии известных бейсболистов. У меня, как у любого юнца того времени, была обширная коллекция комиксов и открыток с портретами звезд бейсбола. Если бы я сохранил все это богатство доныне, то, наверное, мог бы сделать сейчас на нем целое состояние.
В обеденные часы продавцу нужно было держать ухо востро: стоило чуть отвлечься, и дети запросто могли что-то стащить. Однажды они намеренно устроили потасовку за магазином, а когда папа и Сол пошли разбираться, двое подростков схватили с прилавка здоровенный кассовый аппарат и, пыхтя, поволокли его по улице. Аппарат был не простой, а золотой, точнее, выкрашенный золотистой краской. У него было множество рычагов и клавиш. Когда пробивали товар, раздавался мелодичный перезвон и выскакивали яркие надписи. Конечно, далеко унести тяжелое приспособление воры не смогли. Осознав, что мой отец вот-вот их догонит, они бросили свой трофей и убежали. После этого происшествия аппарат пришлось надежно прикрепить к стене с помощью массивной цепи.
Аппарат был таким тяжелым отчасти из-за того, что в нем хранились монеты из чистого серебра. Покупатели нередко стремились избавиться в магазине от разного рода старых, в том числе и серебряных, монет. Многие из них потом перекочевывали в мою нумизматическую коллекцию. Отец принимал старые серебряные доллары, двух-, трех- и пятицентовые монеты, старые «четвертаки» и полтинники. Попалась даже как-то пятидесятицентовая монета из серебра 1838 года выпуска в прекрасном состоянии.
Третья волна посетителей накатывала вечером, по дороге с работы домой. Они часто покупали вечерний номер Daily News, а также таблетки от изжоги. У нас было их несколько видов.
Некоторые семьи приезжали в нашу лавку после обеда, чтобы насладиться известными на всю округу десертами — разными видами мороженого, в том числе с бананом, и молочными коктейлями. Большой популярностью пользовались пиво, эль и итальянские газированные лимонады с разным вкусом. Нередко покупатели заказывали мороженое со щедрой порцией домашних взбитых сливок. Их выдавливали из большого мягкого и гибкого тюбика.
Отец моего друга Луи тоже часто заглядывал, чтобы передохнуть и выкурить сухую, туго скрученную итальянскую сигару. Предварительно он ее тщательнейшим образом осматривал — на ней не должно было быть ни единой трещинки.
Звуки города
Уличный шум служил постоянным фоном моей нью-йоркской жизни. Он состоял из стука отбойных молотков и гудения генераторов, к которым были подключены бесконечно вращающиеся бетономешалки. По многу раз на дню повторялся оглушительный вой пожарных и полицейских сирен. Ежедневно около полудня проверялась работа тревожной сигнализации, которая должна была оповестить население в случае ядерной угрозы. Сначала она давала несколько пронзительных гудков на высоких частотах, а затем начиналось долгое монотонное завывание. По ночам в окрестных кварталах время от времени слышались пулеметные очереди — это криминальные группировки или отдельные преступные элементы выходили на разборки. Помню, что мелодичный звон, раздававшийся по воскресеньям с колокольни местной католической церкви, всегда казался мне приятным контрастом повседневному звуковому хаосу.
Но наиболее характерным звуком, сопровождавшим меня всю юность, был скрежет поездов наземной линии метро. Поезда резко тормозили в нескольких метрах от нас, на станции Элдертс-Лейн. Многотонный состав всем своим весом наваливался на стальные колеса, вжимавшиеся в металлические рельсы. Звук, получавшийся при этом, плюс визг тормозов страшно резали уши. Это была своеобразная нью-йоркская музыка, которая повторялась каждые полчаса круглые сутки все триста шестьдесят пять дней в году в течение двадцати пяти лет моей жизни в этом городе. Может, из-за этого у меня еще в юности обнаружилась тридцатипроцентная потеря слуха? Увы, проблемы со слухом не мешали мне по ночам просыпаться от страшных ругательств и богохульств, которыми разражались наши «добрые соседи».
Много лет спустя, когда я переехал в тихий пригород на Западном побережье, мне было сложно засыпать в полной тишине. Несколько месяцев ушло на то, чтобы адаптироваться к новой среде, и поначалу приходилось каждую ночь включать радио — без него сон никак не приходил.
Однажды, когда я еще жил в Нью-Йорке, ночью в нашем районе внезапно взвыли сирены, предупреждающие о ядерной бомбардировке. Они включились случайно, но тысячи людей проснулись в смятении и решили, что жить им осталось всего несколько минут. Мы были уверены, что очень скоро все скопом будем уничтожены.
На следующий день ребята в старших классах делились впечатлениями: они с удивлением наблюдали за тем, как их близкие готовятся к смерти. Большинство родителей достали Библии и принялись молиться.
Игры с мячом
Образование я получал на улицах Нью-Йорка, впитывая все лучшее, что они могли предложить. К этому добавлялись знания и опыт, получаемые за партами и в коридорах обычных районных школ большого города. Что могло быть прекраснее, чем муниципальные школы № 60, 65 и 97, в которых я учился? Эти номера звучат скучновато, ведь у некоторых школ были звучные названия. Но особой проблемы в том не было. Я все равно ощущал, что нахожусь в самом центре маленькой вселенной, которую, по мнению ньюйоркцев, составляла школьная, спортивная и уличная жизнь.
И правда, в каком еще городе может быть три — да-да, три! — бейсбольные команды: New York Yankees, Brooklyn Dodgers и New York Giants? Когда я был ребенком, главное, что меня интересовало, это бейсбол.
Играть в мяч на улицах Нью-Йорка было захватывающим занятием не только из-за самой игры, но и потому, что нужно было все время внимательно следить, чтобы тебя не сбили проезжающие мимо автомобили. Мы играли в самые разные игры; их разнообразие было связано с пестрым этническим составом участников. Тут тебе и стикбол[4], и панчбол[5], и слэпбол[6], и гандбол, а также игра «сбей палочку», где небольшим мячиком нужно было попасть в лежащую на тротуаре палочку от эскимо. Кроме того, не обходилось, конечно, без карточных игр и войнушки. Нашим главным орудием был мяч, именовавшийся либо спалдингом[7], либо ласково — пи́нки[8]. Он был размером с теннисный мяч, но без ворсистого покрытия — гладкий, розового цвета. Такие мячи продавались в магазине отца. Меня и моих друзей отец снабжал этими мячами бесплатно. Не удивительно, что все хотели со мной дружить. То, что я всегда мог угостить приятелей бесплатными леденцами, газировкой, мороженым и взбитыми сливками, также очень повышало мой статус среди окрестных ребят.
На территории школы для старшеклассников, располагавшейся на другой стороне улицы, были устроены огромные бейсбольные и футбольные поля, площадки для игры в баскетбол, софтбол[9], гандбол и стикбол. В нескольких кварталах от нас простирался Форест-парк. Это были километры «лесов и прудов». В парке работали курсы для гольфистов, секция верховой езды и была даже летняя сцена с навесом, где проводились концерты. Мы часто ходили играть в эту зеленую зону.
В детстве у меня было все — в густонаселенных соседних кварталах жило множество ребят, с которыми можно было весело проводить время, а вокруг, совсем неподалеку, раскинулись поля и леса, где мы совершенно спокойно играли целыми днями. Это было безопасно. Ты всегда был у всех на виду. А если случались проблемы, то позвать нашего местного полицейского-ирландца не составляло труда: он обычно находился где-то поблизости. В то время в Нью-Йорке наблюдалось явное разделение труда по национальному признаку: полицейскими были ирландцы, учителями — евреи, профсоюзными лидерами и главами местной администрации — итальянцы.
Ощущение притаившегося зла
Религия была важной составляющей в повседневной жизни людей вокруг. По утрам я часто просыпался под звон колоколов находящихся неподалеку католических церквей. Когда я учился в школе, многие мои одноклассники в пятницу уходили пораньше, чтобы отправиться на занятия к католикам.
В моей семье религия тоже играла большую роль. Мама соблюдала кашрут. У нее было два комплекта посуды: один для мясных, другой для молочных продуктов. Иудейский закон запрещает их смешивать. Мясо могло подаваться на стол только в одном виде — исключительно хорошо прожаренным (никаких тебе бифштексов «с кровью»). При этом его необходимо было специально «кошеровать»: накануне приготовления мясо посыпали солью и оставляли на ночь. Соль была не обычной, а специальной, крупной. Ее большие кристаллы напоминали мне соль для ванны, которую мама использовала, чтобы уподобить водопроводную воду океанской. Соль для кошерования прекрасно «вытягивала» из мясных волокон кровь, однако после этого мясо теряло весь сок и вкус, напоминая бледный кусок картона.
Я пел в школьном хоре. Самым любимым для меня было время Рождества — я с удовольствием распевал праздничные гимны, несмотря на то что не был христианином. В те годы в государственных школах еще можно было петь церковные песни, и при этом люди еще не забыли, что все они не просто о празднике, а о Христе. Мне эти гимны очень нравились, в них было столько радости и искрящегося веселья! Думаю, они подспудно подействовали на меня, приготовив почву моего сердца к принятию семени Евангелия.
В Рождество я завидовал своим друзьям-неевреям. Они получали множество подарков: например, электрическую железную дорогу, игрушечные самолеты, летавшие на газу, горы коробок с настольными играми. Мне же доставались лишь деньги — «ханукальное золото», то есть монетки, которые принято давать детям на этот праздник. Ходила шутка, что Санта-Клаус проникает через камин, чтобы подарить христианам подарки, в то время как к евреям является Чарли Ханука — он приходит через трубу печки для сжигания мусора, чтобы подложить монетки к ветвистому ханукальному подсвечнику. Я был не против денег, но забавные детские подарки нравились мне куда больше.
Наряду с безмятежной радостью, которую дарила жизнь в этом «детском раю», да к тому же еще при магазине сладостей, ощущал я и темную сторону бытия. Кирпич, разбивший ночью витрину нашей лавки, громко напомнил мне о ней. История евреев никогда не была безоблачной — в ней всегда было достаточно ужасов и страданий.
Недалеко от нашего дома, около станции Сайпресс-Хилс, находилось еврейское кладбище. Оно занимало территорию в несколько гектаров. Поблизости — в Бруклине, но на самой границе с Квинсом — располагалась наша старшая школа. Иногда мы слонялись по кладбищу, пробираясь через забор-сетку, и играли там в прятки. Это место не очень походило на современные американские кладбища с небольшими одинакового размера плитами, выстроившимися в ряд. Там было много высоких надгробий и даже каменных родовых склепов, окруженных оградами. Мест, чтобы прятаться, было полно, можно было даже заблудиться.
Случалось, мы так заигрывались, что забывали о времени. Начинало смеркаться, и в мое сердце проникал холодок страха. А что, если друзья уйдут и забудут обо мне? Вдруг я, живой, навеки останусь здесь — среди мертвых?
Лежа дома в кровати, уже почти засыпая, я думал о бесчисленном количестве людей, похороненных на обширном кладбище. Эта мысль таилась в глубине моего сознания — казалось, где-то рядом приоткрывается дверца в тайную бездну.
Бывало, что я просыпался оттого, что меня затапливала волна страха. Я ощущал поблизости присутствие какого-то темного начала. Это чувство парализовало — в течение нескольких минут я не мог шевельнуться. Исходя из собственного опыта, я пришел к выводу, что незримый мир зла действительно существует.
Комната, где я спал, находилась прямо рядом с дверью в подвал. Туда спускалась крутая лестница. В подвальном этаже было несколько помещений, но особенный ужас вызывала у меня домашняя котельная с возвышавшейся в ней огромной кучей угля. Иногда мне снилось, что дверь открывается сама собой и меня затягивает вниз по длинным пролетам с крутыми ступенями в то самое угольно-черное «логово», которого я так боялся. Какая-то колдовская сила против моей воли влекла меня прямо туда, к злу, которое обитало за кучей угля. Во сне я пытался сопротивляться, цеплялся руками за кровать, стол, дверные косяки, перила лестницы — за все, что могло бы позволить мне остаться на поверхности и не дать злу поглотить меня.
Мой брат Сол тоже знал, что зло существует. Сол был мягким и добрым парнем, верным моим другом. Он рассказывал, что как-то раз проснулся среди ночи оттого, что явственно ощутил присутствие кого-то недоброго, и тут заметил, что с потолка на него уставилась огромных размеров физиономия. Сол похолодел от ужаса.
Лицо не исчезало в течение некоторого времени. Брат решил, что сходит с ума. Он не знал, что делать, и принялся молиться. Во время молитвы страшное видение начало уменьшаться в размерах и постепенно растворилось. Но брат никак не мог забыть бешеных, полных ярости глаз, смотревших на него с потолка. Он сказал: тот, кто пережил такой сильный страх, может совсем потерять рассудок, если не обратится за помощью к Богу. Я извлек урок из этой истории и выучил несколько молитв, чтобы не теряться и сразу действовать в случае, если меня посетит такой же кошмар.
Есть люди, которые во всех и во всем видят только хорошее и не испытывают страха перед действительностью. Но я-то вырос в тени Холокоста. Эта тень — шесть миллионов уничтоженных евреев — всегда незримо нависала надо мной. Гибель ни в чем не повинных людей внушала мысль о том, что зло и грех реальны, а демоны обитают где-то рядом с нами. В общем, мне было легко поверить, что я могу столкнуться с темным началом.
Я часто задавался вопросом: почему среди шести миллионов жертв не оказалось меня? Если бы мои родители были убиты, я бы не родился на свет.
Впервые я столкнулся лицом к лицу со смертью, когда мне было года три. У меня заложило нос, и мне делали ингаляции. В большой таз с кипятком мама наливала раствор, пары которого снимали отеки слизистой. Я сидел на кровати и вдыхал их. В один из дней мама куда-то вышла, за мной присматривал брат. Во время ингаляции я каким-то образом свалился в кипяток. Сол немедленно вытащил меня, завернул в полотенца, смоченные в холодной воде, и отнес в больницу. К счастью, я обварился не так сильно, чтобы это угрожало жизни. И все же ожоги заживали в течение года, а на спине до сих пор остались рубцы. Подобные события оставляют следы не только на теле, но и в душе.
Чемпион по шахматам
Мне было около десяти лет, когда сосед, живший на нашей улице, предложил научить меня играть в шахматы. «Почему бы и нет?» — подумал я. Взявшись за дело всерьез, я вскоре натренировался так, что стал регулярно обыгрывать своего учителя. Но останавливаться на достигнутом я не стал и продолжал совершенствовать свое искусство. Вскоре мне уже удавалось победить Дона, завсегдатая нашего магазина и довольно сильного шахматиста. Шахматы были его жизнью. Иногда он брал меня с собой в Форест-парк, где были установлены бетонные столы и в выходные после обеда собиралось шахматное сообщество. Это были удивительные люди, все чудаки и большие оригиналы. И они играли удивительные партии. В такой вот компании я по-настоящему пристрастился к игре. Постоянная практика позволяла быстро оттачивать навыки.
Дон дружил с одним человеком, жившим с нами по соседству. Звали его Фрэнк Брэди. Этот человек играл даже лучше, чем Дон. Под его руководством я впервые начал участвовать в шахматных турнирах. Впоследствии он стал известным организатором соревнований, а также биографом гроссмейстера с мировым именем — Бобби Фишера. Я вступил в Шахматный клуб Маршалла[10] в пригороде Гринвич-Виллидж и часто участвовал в соревнованиях, а к тринадцати годам завоевал титул чемпиона США среди юниоров (в категории до 16 лет). За четыре года учебы в старших классах мне удалось три из четырех раз стать победителем чемпионата Нью-Йорка по шахматам среди старшеклассников. Также я дважды выиграл проводимый клубом Маршалла чемпионат по любительским шахматам.
Я жил счастливо. У меня было много друзей, заботливые родители. Впереди открывалось множество новых возможностей. И все же чего-то не хватало. Как жить в радости и покое, зная, что где-то глубоко, подобно подземной реке, клокочет нечто злое и страшное? Призраки шести миллионов замученных евреев не отпускали меня. Мысль о том, что в основе вселенной находится всего лишь бессмысленная холодная пустота, что в ней нет духовного начала, пугала и наводила тоску. Эта пустота казалась чем-то вроде духовной черной дыры. Жизнь была прекрасна, но за этой красотой не просматривалось художника, творца, создателя. Я терзался сомнениями и страхом, и от этого меркла юношеская радость бытия. Я стал задумываться о том, в чем все-таки состоит смысл жизни.
Божий Промысл в судьбе евреев
Недалеко от нашего дома находилась местная ортодоксальная синагога. Время от времени я ходил туда на службы, а раз в неделю посещал еврейскую школу — после общеобразовательной. Мы с мамой ежегодно ходили на особые службы в «дни покаяния»[11]. Именно в праздники я особенно серьезно принимался читать Библию (точнее, Ветхий Завет). Многие сюжеты казались мне убедительными, особенно описания грехопадения человека, постепенного его развращения и подчинения греху. Рассказ о непрерывающихся отношениях и о постоянной борьбе Израиля с Богом производил на меня глубокое впечатление. Я был внутренне согласен с библейской концепцией, утверждавшей, что народ Израиля призван быть богоизбранным.
Вся история подтверждала, что у еврейского народа есть особое предназначение. Да, мы были рассеяны по всей земле; да, мы подвергались страшным преследованиям, и все же народ сохранился. Мы были героями большой исторической драмы, которая еще не окончена. Возвращение народа Израилева в землю обетованную не казалось просто причудой судьбы. В этом скрывался куда более глубокий смысл.
В конце концов, какой еще народ мог похвастаться тем, что выжил, потеряв родину, проведя две тысячи лет в скитаниях, подвергаясь жестоким гонениям? И даже не просто гонениям — народ выжил, несмотря на настоящий, изощренный и последовательный геноцид, инициированный нацистской Германией. Этот факт признается всем прогрессивным человечеством.
Разве удавалось еще какой-нибудь этнической группе сохранить свою веру, уникальную культуру и национальную идентичность после многих веков рассеяния? Разве доводилось кому-то вернуться на родину после стольких испытаний, не прекращавшихся в течение многих столетий? Разве кто-то еще смог возродить древний язык праотцев, на котором не говорили два тысячелетия, и превратить его в то, чем стал сейчас иврит, — в живой язык, на котором говорит целая нация?
Я слышал, что количество евреев сейчас составляет сотую долю процента от всего населения Земли. И все же вклад этого народа в науку, экономику, искусство огромен. Около 25% лауреатов Нобелевской премии — евреи. Нередко считают, что есть три великих человека, оказавших наибольшее влияние на современный мир (речь сейчас не идет о том, насколько положительным было это влияние), — это Альберт Эйнштейн в науке, Зигмунд Фрейд в области психологии и Карл Маркс в сфере политического устройства. Все трое — евреи. Случайны ли все эти выдающиеся достижения представителей избранного Богом народа? Или же они предопределены культурными и социальными факторами, не более? Или, может, за всем этим стоят какие-то мистические провиденциальные силы — они переплетают события так, чтобы люди следовали некоему Божественному повелению?
При этом, задумавшись над библейскими текстами, я ясно осознал, что любовь Бога и нежелание человека принять этот дар (о чем так драматично повествует Библия) относятся не только к истории еврейского народа, но и ко всему человечеству. Мы все склонны к эгоизму, самодовольству и самовлюбленности, нам всем не хватает веры и сочувствия ближним. Все мы склонны к непослушанию. Поэтому Божью любовь часто не замечают, сопротивляются ее действию, отвергают ее, извращают ее смысл.
Конечно, непросто было признать, что и я тоже один из тех, кого Библия называет жестокосердными. Несмотря на то что я проявлял искренний интерес к Писанию и молитве, Бог казался мне очень далеким. Это был Царь Вселенной, о котором можно рассуждать. Но лично узнать Его невозможно.
Глава 2. Обращение
Среди моих друзей были Том и Фрэнк. Оба любили классическую музыку, у обоих родители были выходцами с Сицилии. И Том, и Фрэнк были христианами. Фрэнк воспитывался в католической церкви, но в подростковом возрасте заинтересовался движением «Свидетели Иеговы». Я попросил, чтобы он принес мне Новый Завет, но католического издания у него не нашлось, и он принес версию, распространяемую свидетелями.
Мне в то время было около шестнадцати. Держать Новый Завет у нас в доме не разрешалось — это была «вражеская книга». Я с большой опаской принес ее и с внутренним содроганием приступил к чтению, считая, что совершаю страшный, непростительный грех. Я ожидал, что мне откроются глубины зла. Я листал книгу тайно, ночью, накрывшись одеялом и подсвечивая строчки фонариком.
Первым делом меня покорило описание Иисуса Христа. Я представлял центральную личность всего христианства совсем по-другому. Я ожидал, что это будет беспощадный и нетерпимый человек, непримиримо и даже воинственно настроенный. Я представлял его похожим на тех немногочисленных христиан, с которыми был знаком. А вместо этого мне открылся образец веры, любви, мудрости, сдержанности и самообладания. Несмотря на притеснения, Он всегда поступал благородно, разумно и милосердно — именно это казалось абсолютно сверхъестественным! Евангелия давали много свидетельств о Его жизни, и я не смог найти ни одного случая, где Он вел бы себя неподобающе. Иисус был примером во всем. Затем я дошел до описания Страстей и прочитал, как Его предали и распяли. После этого я был уверен, что никто не прожил жизнь так, как Иисус. Передо мной встал главный вопрос: что же делать со Христом?
Кем был Христос? Первая версия
Я решил, насколько возможно, подойти к этой истории с логических позиций и выдвинул первую версию, объясняющую феномен Иисуса. Она состояла в том, что жизнь Христа — просто выдумка. Может, она и основана на отдельных реальных событиях, но в целом все сильно преувеличено. В общем, не исключено, что это — сочиненный рассказ, к которому каждый повторяющий его добавлял все новые подробности.
Однако от этой теории все же пришлось отказаться. В книге было слишком много личных свидетельств апостолов о событиях, которые те явно видели своими глазами и искренне считали реальными. Ученики прожили свою жизнь, подражая Христу. Они были по-настоящему верны Ему, они служили ради Него. Зачем людям добровольно идти на страдания, пытки и ужасную смерть ради Того, Кого они выдумали? В этом совсем не было бы смысла.
Кроме того, евангелисты сообщают, что апостолы поначалу не поверили в Воскресение — даже после множества чудес, свидетелями которых они были; даже после того, как услышали о Воскресении Христа от Марии Магдалины и жен-мироносиц.
Читая Евангелие, мы видим, что после распятия и смерти своего Учителя апостолы испытывали сомнения, разочарование, горе, отчаяние. Они прятались, боясь преследователей, и не доверяли рассказам о Воскресении Христа.
Фома, называемый часто неверующим, говорил, что не поверит в Воскресшего, пока не коснется Его. То, что все настолько недоверчиво отнеслись к Воскресению, для меня служило убедительным доказательством честности апостолов. Они не склонны были верить выдумкам, но внезапно столкнулись лицом к лицу с подлинным чудом — с восставшим во плоти Христом.
В Писании говорится, что воскресшего Иисуса видели вовсе не несколько избранных, а множество людей. И встречи происходили не краткие мгновения, а повторялись снова и снова в течение многих дней. Лука говорит, что ученикам Он «…явил Себя живым, по страдании Своем, со многими верными доказательствами, в продолжение сорока дней являясь им и говоря о Царствии Божием» (Деян. 1:3).
У апостола Павла произошла уникальная личная встреча со Христом в то самое время, когда он с огромным рвением преследовал христиан. Когда я читал рассказ об обращении Савла в книге Деяний апостолов, то был поражен столь радикальной переменой — из непримиримого противника Христа Савл превратился в главного Его сторонника. Ничто, кроме прямого контакта, личного соприкосновения с Воскресшим, не могло произвести такого эффекта.
Свидетельства об обращении бесчисленных скептиков и врагов Христа и превращении их в верных Его последователей, готовых идти за Ним на смерть (иногда очень мучительную), говорят об одном: они действительно верили в реальность Его Воскресения из мертвых. Именно их самоотверженность показалась мне чрезвычайно убедительной.
Вторая версия
Итак, по трезвом размышлении я отверг предположение, что рассказы о жизни Христа — это выдумка или искаженное и преувеличенное изложение реальных событий. Затем я решил рассмотреть другую версию: возможно, Христос и Его ученики сами пребывали в заблуждении. Да, все они прожили достойную жизнь, способную стать примером для других. И все же ничего сверхъестественного и надмирного с ними не происходило. Их поступки были прекрасны, но утверждаемая ими вера не имела никаких оснований в действительности.
Однако если апостолы явили поистине великую любовь, искренность и смирение (в этом я совершенно не сомневался), как же могло оказаться, что за всем этим стоял лишь самообман? Да еще и множество людей вокруг также последовали за этим самообманом, на котором, как выходило из второй моей гипотезы, зиждились изначальные постулаты христианства.
Огромное число очевидцев имели возможность прикоснуться к Богу и ощутить реальность Его бытия. Они видели сверхъестественные явления и настоящие чудеса. Да, я понимал, что в мире существуют и другие религии, чьи основатели, как утверждается, также были провозвестниками истины. И их ученики в какой-то мере старались следовать заявленной правде во всех своих делах и поступках. Но мой личный опыт общения с представителями иных верований был весьма ограничен. Я в тот момент был юн и мало что повидал. Поэтому мне было нетрудно принять, что сила любви и веры, а также святость ранних христиан действительно были глубже и мощнее, чем то, что демонстрировали адепты разных религий — во всяком случае, те немногие, с которыми мне довелось сталкиваться.
Будучи совсем еще молодым и неискушенным, я все же сделал свой выбор. На изучение великих мировых религий потребовалось бы много времени. Необходимо было бы приложить усилия и медленно, шаг за шагом проникать в их учения. На это могли уйти годы. Я же был настроен глубже постигать то, что уже открылось мне, — Христа и христианство.
Третья версия
Третье мое предположение состояло в том, что в учении Христа и деяниях Его учеников была некая доля истины. То есть в Евангелии действительно рассказывалось о жизни Иисуса и апостолов, но далеко не все описанное там следовало понимать буквально и принимать близко к сердцу.
Однако проблема была в том, что все основные новозаветные постулаты были очень простыми и ясными, и из этого просто и ясно следовало, что либо ты признаешь Христа Мессией, либо нет. Либо Его учение истинно, либо ложно. Либо Христос безгрешен, либо Он грешил. Либо Он совершал великие чудеса, такие как воскрешение Лазаря, либо Он этого не делал. Либо Он молился, уже находясь на кресте: «Прости им, ибо не ведают, что творят», либо не произносил ничего подобного. Либо Он вознесся на небеса, либо нет. Все описанное — исторические факты по природе своей, а вовсе не метафоры. Здесь нет двусмысленности, половинчатости. Надо выбрать «да» или «нет», согласиться с утверждением или отвергнуть его как ложное.
То, о чем говорило Евангелие, было мне очень близко. И все же я был озадачен и не знал, как мне дальше действовать в своих поисках истины и Бога.
Переломный момент
Поиск истины — нелегкий труд. Чем больше я боролся за то, чтобы узнать правду, тем сильнее отчаивался. Я запутался в паутине противоречащих друг другу идей и вскоре понял, что как ни старайся, а истину в последней инстанции — то есть Бога — не познаешь.
Это привело к серьезным разочарованиям и чувству пустоты, тщетности всех моих усилий. Как большинство шестнадцатилетних подростков, я был достаточно идеалистичен и не хотел сдаваться — но это было непросто. Я частенько думал с раздражением: если в жизни нет никакой цели и смысла, зачем тогда жить? Я подошел к переломному, кризисному моменту. Потребность докопаться до истины была так велика, что поглощала все мои мысли. При этом я продолжал учиться в школе и выигрывать шахматные соревнования и вообще со стороны мог показаться вполне «нормальным». Однако внутри все кипело и бурлило.
И вдруг среди этой бури забрезжил луч надежды. Сначала я понял, что мое стремление познать Бога во всей полноте (в целом похвальное) нереализуемо: тщетный труд — полагаться только на собственные силы, чтобы увидеть Его. Я был всего лишь смертным существом, неспособным вместить Предвечного и Бесконечного. Найти Его можно только в том случае, если вначале Он отыщет меня. А надежда состояла в том, что если я так страстно желаю с Ним встретиться, то, может, Он по своей любви и милосердию сам решит поговорить со мной?
И я начал молиться: «Господь, если Ты существуешь, молю, яви Себя». Евангелия и жизнь Христа произвели на меня такое впечатление, что я с искренним отчаянием взывал: «Позволь мне понять, был Христос истинным Богом или нет». Так прошло несколько дней. Я продолжал молиться — втайне от всех, много плача и умоляя Творца спасти меня.
И тут случилось неожиданное. В один из дней, находясь в своей спальне, я вдруг совершенно отчетливо почувствовал Божье присутствие. Оно явилось как бы из ниоткуда и заполнило собой все вокруг. Внутри разлилось тепло, постепенно растущее и достигающее апогея, но этим ощущения вовсе не ограничивались. Все это чем-то напоминало вспышку молнии, прорезавшую непроглядно-черную тьму ночи. Новое чувство возникло внезапно и захватило всего меня. Такой опыт передать словами очень трудно. Можно сказать, что это был свет — живительный свет присутствия Божия. Я узнал его; он был так же достоверен и реален, как моя уверенность в том, что я существую и что окружающий меня мир реален.
Бог обращался ко мне напрямую, и это общение нельзя описать человеческим языком. «Я ЕСТЬ, Я существую, Я всегда рядом, во все времена и в любом месте. Не бойся. Я люблю тебя и всегда буду любить».
Нет, я не слышал этих слов. Скорее, я их чувствовал. Кроме того, ко мне пришло внутреннее убеждение, что Христос и Евангелия истинны.
Особым подтверждением реальности встречи с Богом я считаю тот факт, что абсолютно четко помню момент, до которого, если можно так сказать, пребывал во тьме. Все мои слова, мысли, чувства, молитвы до этой точки во времени будто исходили из темноты, в которой Бог был далекой вероятностью и уж точно не присутствовал рядом. После той встречи внутри меня «включился свет» и Бог стал навеки близким. Ощущение, что Он рядом, с тех пор никогда не покидало меня и остается со мной по сей день.
Я считаю, что это и было моим обращением в христианство. При этом я понимаю, что не у всех случаются подобные встречи и не каждый должен пережить подобный опыт. Одни еще в детстве росли в христианской вере и в какой-то момент ответственно и осознанно признали ее своей. Другие пришли ко Христу из других вероисповеданий. В обоих случаях внутренняя трансформация может идти постепенно. Господь в своей мудрости решил, что лично мне Он должен открыться именно так, как я описал. И за это я Ему навсегда благодарен. Но я вовсе не ожидаю, что все, кто ищет общения с Ним, получат желаемое таким же образом, как я. Ведь для каждого Бог готовит что-то свое.
Священные книги в мусорном контейнере
После обращения жизнь моя круто изменилась. Я почувствовал себя намного увереннее: теперь я знал, что Бог существует и что в христианстве живет истина. В душе воцарился мир. И в то же время юношеский максимализм, категоричность и неуемное рвение никуда не делись. Это не могло не влиять на мои поступки.
Вскоре после обращения я купил несколько книг о Христе и христианстве и спрятал их дома. Однажды, вернувшись из школы, я обнаружил книжную стопку в мусорном контейнере возле нашего магазина. Рядом стоял отец и разговаривал с несколькими соседями. Все они заметили обескураженное выражение на моем лице, когда я бросил взгляд на книги. Там было несколько Библий, в которые, как я раздраженно напомнил отцу, входил не только Новый Завет, но и Ветхий. Соседи-«христиане», равно как и мой собственный отец, сочли, что все это очень забавно, и от души потешались надо мной.
Меня такое отношение расстроило и разозлило: ладно бы отец — подобная реакция с его стороны неудивительна. Но почему так ведут себя неевреи, живущие поблизости и объявляющие себя последователями Христа? К счастью, конфликт вокруг книг быстро сошел на нет. Родители моего друга Тома разрешили мне хранить свою «библиотеку» у них. Они жили неподалеку, на той же улице. Мать и отец Тома очень меня поддержали, в то время как мои собственные родители (в большей степени папа, чем мама) становились все более нетерпимыми к моей новой вере.
Голодовка в знак протеста
Примерно в тот же период моя двоюродная сестра страстно влюбилась в нееврея и собралась за него замуж. Вся семья взволновалась. Дядя был вне себя и даже объявил голодовку. Он заявил, что не возьмет в рот ни крошки, пока молодой человек, потенциальный жених, не согласится принять иудаизм. Это была не шутка: голодовка длилась много дней, и родственникам пришлось поместить дядю в больницу. Скандал и переполох в семье достигли своего пика, и бедный юноша сдался — согласился принять веру евреев и действительно вскоре был обрезан. Только представьте, какой самоотверженности и мужества это потребовало от молодого человека. Любого взрослого мужчину отпугнула бы эта болезненная и неприятная процедура. Но наш «жених» оказался неробким.
Когда решение об обрезании было принято, дядя прекратил голодать, к большой радости всей родни. Радовался счастливому финалу этой истории и мой отец — они с братом были довольно близки. И тут братья обратили свои взоры на меня и начали обсуждать пути возвращения «блудного сына» в лоно иудаизма. Папа сказал, что дядя почти уговорил его действовать тем же методом — то есть шантажировать меня голодовкой. Но в конце концов отец все же отказался от этой идеи. Когда я спросил почему, он ответил: «Боюсь, мне придется умереть голодной смертью».
Визит к юристу с Уолл-стрит
Папа проконсультировался с другими представителями еврейского сообщества и решил предпринять еще одну попытку вернуть меня к своим корням. Было решено, что мы вместе с ним посетим еврея-юриста с Уолл-стрит, специализировавшегося на том, чтобы возвращать заблудших собратьев «домой». И вот мы с отцом сели в поезд метро, который за сорок пять минут должен был доставить нас на Манхэттен.
Я, неутомимый юнец, с радостью предвкушал, как буду обсуждать жизнь Христа с умудренным представителем моего народа. На деле оказалось, что наша встреча больше похожа на визит к дантисту для удаления зуба. Впрочем, в разговоре было несколько забавных поворотов. Служитель Фемиды первым делом перечислил ряд очевидных противоречий между четырьмя Евангелиями. Таким образом он хотел продемонстрировать их несостоятельность. На некоторые замечания мне и правда нечего было ответить. Я почувствовал себя глупо. Стало понятно, что, если я буду обсуждать с ним Писание с точки зрения дат, точных цифр, исторических событий, я проиграю. Думаю, мне все же было полезно услышать его аргументы. Но у меня возникли и встречные вопросы.
Я попытался продемонстрировать ему сквозную тему всех священных книг и органичную преемственность между Ветхим и Новым Заветом. Мне было важно показать общую картину, в которой истина ясно вырисовывалась, а отдельные мелкие нестыковки («темные пятна» истории) были практически незаметны. Я поставил перед своим оппонентом вопрос: «Был ли во всей ветхозаветной истории мало-мальски длительный период, в который народ Израиля и Иудеи не сопротивлялся бы Божьей воле, не нарушал бы Его закон, не противодействовал поставленным Им вождям и пророкам?»
Этот вопрос мы обсуждали долго. Я старался показать, что весь Ветхий Завет посвящен преодолению маловерия, жестокосердия и «жестоковыйности» народа Божьего, не желающего ходить путями, уготованными Творцом. Если так было во все века, то почему во время прихода Мессии народ должен был вести себя как-то по-другому? Я утверждал, что через оба Завета красной нитью проходит одна тема: Бог предлагает Свою любовь и праведный суд, а Его народ противится этому и восстает против Него. Читая Ветхий Завет, легко укорениться во мнении, что и в будущем люди скорее отвергнут Мессию, чем примут Его. При этом я подчеркивал, что в данном случае евреи — то есть мой народ — проявляли себя как представители всего людского рода и не были более непокорными и ожесточившимися, чем остальное человечество.
Мне было абсолютно ясно, что мое понимание Ветхого Завета радикально отличается от понимания юриста с Уолл-стрит и моего отца. Они-то как раз считали, что еврейский народ всегда оставался верным Богу, и страшно гордились этим. Я полагал, что честное прочтение ветхозаветных книг подтвердит мою правоту. Кончилось все тем, что по дороге домой отец дал волю гневу: он бранил юриста за то, что тот не сумел переубедить подростка, а меня — за мое упрямство.
Глава 3. Дальнейшие поиски
Мой первый Новый Завет в зеленой обложке был, как я уже писал, издан свидетелями Иеговы. В то время я думал, что все Новые Заветы одинаковы, и не понимал, что у свидетелей свой, особый перевод, не признаваемый христианами. Ключевым отличием христиан от свидетелей Иеговы является отрицание последними Божественной природы Иисуса Христа. Они отказывают Христу в предвечном существовании. Мне было шестнадцать лет, христианского вероучения я толком не знал, а потому не подозревал об этих важных различиях. Читая Новый Завет, я решил поверить в Христа. Меня привлекла уникальность Его жизни и Его учения. Но кем же Он был? Я соглашался, что Он был Мессией, совершенным человеком, но не Богом. Конечно, Он не мог быть Богом! Я почему-то думал, что только католики верят в Его божественность. Когда мой близкий друг Джои Белломо (его родители были эмигрантами из Италии) сказал мне, что протестанты тоже верят, что Христос — Бог, я был потрясен. А еще он сообщил, что свидетели Иеговы считаются сектантами и еретиками.
Так я, новоявленный христианин, столкнулся с первой богословской проблемой.
В чем божественность Христа?
Является ли Иисус Богом? Сама мысль о том, что кто-то может быть Богом и человеком одновременно, считалась у иудеев кощунственной. Разве одна и та же личность способна вместить в себя и человеческое, и Божественное? И как Бог может умереть? Я не находил ответов на эти вопросы.
С другой стороны, то, что основные христианские конфессии признавали Иисуса Богом, означало, что мне, видимо, предстоит еще во многом разобраться и о многом молиться. Я начал систематически изучать вопрос божественности Иисуса, используя и иудейскую, и христианскую литературу.
Три вещи стали для меня главными. Во-первых, ни один человек в священной истории Израиля не заявлял, что имеет власть прощать грехи, — кроме Христа. Три Евангелия рассказывают о случае, когда Иисус исцелил расслабленного и даровал прощение (Мф. 9:2; Мк. 2:5; Лк. 5:20). В Евангелии от Луки есть такие слова: «Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи, — сказал Он расслабленному: тебе говорю: встань, возьми постель твою и иди в дом твой» (Лк. 5:21-24). Похожим образом рассказывается о том, как Иисус прощает грешницу (Лк. 7:37-49). Реакция и религиозных вождей, и простого народа показывает, что заявленная Христом власть прощать грехи понималась Израилем исключительно как прерогатива Бога.
Второй момент — Иисус принимал поклонение. С самых ранних лет меня учили Десяти заповедям. Первые две гласят: «Да не будет у тебя других богов пред лицом Моим. Не делай себе кумира» (Исх. 20:3-4). Почитания и служения достоин только Бог. При этом все четыре Евангелия дают целый ряд примеров того, как Иисус принимает поклонение. Один из таких эпизодов — исцеление слепорожденного. Иисус спрашивает его: «Ты веруешь ли в Сына Божия? Он отвечал и сказал: а кто Он, Господи, чтобы мне веровать в Него? Иисус сказал ему: и видел ты Его, и Он говорит с тобою. Он же сказал: верую, Господи! И поклонился Ему» (Ин. 9:35-38).
Кроме того, приводится еще как минимум три случая, когда Иисусу поклоняются, как Богу, уже после Его Воскресения — женщины, пришедшие ко гробу, чтобы помазать тело Иисуса, «ухватились за ноги Его и поклонились Ему» (Мф. 28:9); ученики «поклонились Ему и возвратились в Иерусалим с великою радостью» (Лк. 24:52); и очень впечатляющее описание явления воскресшего Иисуса неверующему Фоме. Тот говорит остальным ученикам: «Если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю» (Ин. 20:25). Вскоре Иисус приходит к ученикам и предлагает Фоме коснуться Его ран. Но тот лишь благоговейно восклицает: «Господь мой и Бог мой!» (Ин. 20:28). Христос принимает это обращение Фомы и никак не поправляет Своего ученика.
Свидетели Иеговы утверждают, что греческое проскунео (переводимое обычно как «поклонение» в традиционных, не иеговистских Библиях) означает всего лишь «почтение» или «послушание» и должно переводиться именно так. Однако это слово часто употребляется в Новом Завете в контексте, явно относящемся к Богу. Например, оно фигурирует в ответе Иисуса сатане, когда тот требует поклониться ему: «Господу Богу твоему поклоняйся» (Мф. 4:10). Или в Откровении апостол Иоанн так описывает свои переживания после того, что явил ему ангел: «Я пал к ногам его, чтобы поклониться ему; но он сказал мне: смотри, не делай сего… Богу поклонись» (Отк. 19:10).
В этих отрывках везде стоит одно и то же греческое слово, которым принято обозначать поклонение Богу. И Христос принимает поклонение, ясно доказывая, что Он стоит выше ангелов и на самом деле обладает всей полнотой Божественной природы.
Третий и главный момент — Воскресение. Согласно вероучению основных христианских конфессий, Иисус воскрес в том же теле, в котором был распят. После Воскресения Он сказал потрясенным апостолам: «„Посмотрите на руки Мои и на ноги Мои; это Я Сам; осяжите Меня и рассмотрите; ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня“. И, сказав это, показал им руки и ноги» (Лк. 24:39-40).
Его тело преобразилось, но следы физических страданий — раны от распятия — сохранились. Это не было другое, «духовное» тело, о котором любят говорить свидетели Иеговы. Иисус хотел, чтобы апостолы прикоснулись к нему, осязали Его, получив таким образом доказательство, что Он не дух и не призрак.
Традиционное богословие объясняет это тем, что у Христа было две природы — Божественная и человеческая. В человеческой Он соединяется с нами, а в Божественной — с Богом Отцом и Духом Святым. Сын Божий умирает во плоти, но при этом Его Божественная природа бессмертна. Она не может умереть. Поэтому Он воскресает. И еще Христос говорит потрясающие слова о том, как это возможно: «Потому любит Меня Отец, что Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять ее. Никто не отнимает ее у Меня, но Я Сам отдаю ее. Имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее. Сию заповедь получил Я от Отца Моего» (Ин. 10:17-18).
Писание убедило меня в том, что Христос воскрес.
Пророчества — реальные слова о Христе
В детстве я думал, что библейские пророки — это религиозные фанатики и странноватые чудаки. Они казались мне чем-то вроде городских сумасшедших. Такие ходят по Таймс-сквер с плакатами, на которых начертаны цитаты из Писания, и выкрикивают: «Покайтесь! Конец близок!» Я очень скептически относился к пророческим книгам, мне казалось, что они изучаются лишь для того, чтобы манипулировать людьми и вводить их в заблуждение.
В то же время я верил в Бога, в Христа, в истинность Писания и прекрасно знал, что в Библии содержится множество боговдохновенных пророчеств. Это ставило меня перед выбором. Мне хотелось доверять пророкам и рассказам о том, как сбываются их предречения, но при этом я не хотел выглядеть психом.
Я стал внимательно читать пророков и обнаружил много интересного. Например, в писаниях, посвященных колену Иудину, я обнаружил пророчество, указывающее, когда должен прийти Мессия: «Не отойдет скипетр от Иуды и законодатель от чресл его, доколе не приидет Примиритель[12], и Ему покорность народов» (Быт. 49:10). Иудейские и христианские комментаторы сходятся во мнении, что Шилох — одно из имен Мессии. Пророчество открывает нам, что Он придет до того, как колено Иуды исчезнет. В 70 году нашей эры римские легионы разрушили Иерусалимский храм, где хранились записи о всех коленах. Вскоре после этого древнее разделение внутри народа окончательно стерлось, немного особняком стояли лишь потомки Левия. Таким образом, предсказание говорит о том, что Мессия явится до 70 года нашей эры.
Мне, как еврею, очень хотелось узнать, что раввины думают об этом фрагменте, равно как и о многих других. Для этого я иногда посещал Нью-Йоркскую публичную библиотеку на Пятой авеню неподалеку от Таймс-сквер. В те годы там была замечательная секция иудейской литературы, где хранилось множество раввинистических текстов, переведенных на английский язык. По пути я с удовольствием гулял, глазел по сторонам, временами мог сыграть партию в шахматы в клубе Chess and Checker Club of New York на 42-й улице, нередко заходил в еврейское кафе Nathan’s Jewish Deli и покупал кошерный хот-дог и картофельные кныши[13]. Я всегда с радостью бывал на Манхэттене — здесь днем и ночью бурлила жизнь.
Так вот, в той библиотеке я обнаружил, что Раши, один из наиболее знаменитых еврейских учителей, ясно высказывался о том, что Шилох — это Мессия. Он говорил, что «доколе не приидет Примиритель» означает, что все народы поклонятся и принесут дары Мессии, сыну Давидову (Мидраш раба[14], 97).
Кроме того, Таргум Онкелоса[15], древний арамейский перевод Торы, трактует это место так: «Не отнимется имеющий власть от Иуды, пока не придет Мессия, которому принадлежит царство, и Ему покорятся народы». Чем больше изучал я комментарии, тем больше укреплялся в мысли, что в книге Бытие содержится предсказание о явлении Мессии именно до разрушения храма в 70 году. В том же тексте, кроме прочего, есть указание на то, что «народы» (на древнееврейском — ахмим) поклонятся Спасителю. Это произвело на меня большое впечатление, ведь отрывок лишний раз подтверждал, что «все языки» примут Христа.
Конец ознакомительного отрывка.
Вы можете купить полную версию книги, перейдя по ссылке
Примечания
[1] На данный момент уже более тридцати лет — первое издание книги на английском языке, к которому написано предисловие, увидело свет в 2008 г. (Примеч. ред.)
[2] Митрополит Иона (Паффхаузен) был предстоятелем Православной Церкви в Америке в 2008–2012 гг. — то есть во время выхода первого издания этой книги.
[3] Речь, видимо, идет о смихе — обряде рукоположения раввина. (Здесь и далее примеч. пер.)
[4] Стикбол — уличная игра, упрощенная форма бейсбола, в которой вместо бейсбольного мяча используется резиновый мячик, а вместо биты — ручка от метлы или палка.
[5] Панчбол — уличная игра, также похожая на бейсбол, но по мячу бьют не битой, а кулаком.
[6] Слэпбол — разновидность волейбола.
[7] Spalding — известная американская компания — производитель спортивных товаров, основанная еще в XIX в.
[8] От англ. pinky — розовый.
[9] Софтбол — более щадящая разновидность бейсбола, направленная на снижение травматизма и приспособленная к более низким физическим возможностям игроков.
[10] Marshall Сhess Сlub — один из старейших и наиболее авторитетных шахматных клубов США; основан в 1915 г. в Нью-Йорке.
[11] Ямим Нораим (буквально «грозные дни») — период от еврейского Нового года Рош ха-Шана до конца Судного дня Йом-Киппур, дня поста и покаяния.
[12] В английском переводе по версии King James вместо Примиритель сохранено древнееврейское Shiloh.
[13] Картофельный кныш — пирожок из тонкого слоеного теста с картофельным пюре внутри. Рецепт этого блюда привезли в Америку эмигранты из Восточной Европы.
[14] Мидраш раба (арам. Большой мидраш) — общее собирательное название десяти мидрашей (толкований Писания), написанных в разные периоды времени.
[15] Онкелос — римлянин, перешедший в иудаизм; считается автором повсеместно принятого в иудаизме перевода Торы на арамейский язык.
Комментировать