6 мая 1995 года, умер отец Василий Лесняк, знаменитый Петербургский священник… Прошло двадцать лет, но в Петербурге, ветреном и богатом на впечатления, память о батюшке остается событием — выходят статьи, теле- и радиопередачи. За все годы, что батюшки нет с нами, о нем не только не забыли, но оказалось, что история, по земным меркам закончившаяся в далеком уже 95-ом году имеет живое духовное продолжение.
Я знала отца Василия, когда была ребенком, теперь мне посчастливилось стать редактором большой книги воспоминаний о нем. Я хочу поделиться с вами тем, что помню и что узнала во время работы, чтобы передать Вам частичку нашей любви к нему.
***
Время — самое загадочное явление в природе. То растягивается, то исчезает, то превращается в фотографические снимки. А иногда продолжает жить, невзирая на разум и факты.
Невозможно поверить, что прошло уже двадцать лет со дня смерти батюшки! Воспоминания о нем живут совсем рядом с мельчайшими подробностями моей каждодневной жизни. Так же, как раньше, с любым вопросом я обращаюсь к отцу Василию, только прихожу теперь к нему на могилку.
…Твоя могила,
Как рай, спокойна!
Там все земные
Воспоминанья,
Там все святые
О небе мысли…
(В. Жуковский)
Батюшка всегда рядом, всегда слышит молитвы к нему и помогает, но как не хватает его голоса!
Первое воспоминание — на полочке с книгами стоит фотография отца Василия и алтарника Алексея Василенко (теперь иеромонаха Петра). Мне — меньше трех лет, я люблю эту фотографию и говорю маме: «Это — Лексей, а это (показывая на батюшку) — наш Бог».
Мне нравилось бывать в храме, особенно если слышала голос батюшки, такой любимый и дорогой. Видела отца Василия не сразу, только когда он выходил на Великое каждение. Батюшка шел по храму и всем дарил добро и любовь своего незабываемого взгляда. Он весь как на облаке — в сладком и праздничном тумане.
Для всех своих духовных чад отец Василий вымаливал чудо. Мне не было года, когда я сильно заболела. По нескольку раз на дню теряла сознание, переставала дышать и синела. Врачи назначили очень страшный препарат с люминалом. Батюшка категорически запретил мне его давать и благословил каждый день причащать в течение недели. После третьего причастия приступы у меня прекратились.
Я выросла, вышла замуж, родила ребенка, у меня прекрасная, очень интересная и любимая работа. А что бы со мной было, если бы?..
Помню день батюшкиной смерти, будто он был вчера. Суббота. Я возвращаюсь из школы, в руке сжимаю пакет с подарком. Мой день рождения выпадает на праздничные по случаю Победы дни, поэтому поздравили меня заранее. Смутно вижу мамино лицо через окно и вдруг понимаю, что случилось какое-то страшное, непоправимое горе. Забегаю домой… Мама плачет. Батюшка умер! Наш батюшка умер! Я не могу в это поверить, но тоже плачу.
Два дня до похорон мы практически не уходили из храма. Эти дни остались в памяти как Страстные Четверг и Пятница.
Хоронили отца Василия 8 мая, в мой день рождения. Мне исполнилось одиннадцать лет.
Во время отпевания Ирина Ивановна, регент Спасо-Парголовского храма, позвала меня к себе, но я не могла петь. Я стояла рядом с гробом и рыдала. Храм был заполнен людьми, как на Пасху. Все плакали и молились с таким единодушием, будто на всех было одно сердце, и оно переполнилось горем.
На улице шел грустный, ледяной дождь со снегом. Он прекратился только, когда из храма вынесли батюшку и Крестным ходом понесли к могиле.
Ни разу с тех пор я не чувствовала такого горя и сиротства! Даже сейчас, когда прошло двадцать лет, я пишу это и мне больно. К такой утрате не привыкнуть, не притерпеться. Как не хватает отца Василия! Как хочется снова побыть рядом с ним! Увидеть, услышать, ощутить его любовь. Всем казалось, что батюшка любит его больше других. Для всех у него хватало горячей, искренней Любви. Теперь стало холодно и негде укрыться… Остались мы все сиротами.
Я была слишком маленькой и ничего не успела спросить у отца Василия, да и не знала тогда, о чем спрашивать. Но самое главное батюшка успел вложить в мое сердце — веру искреннюю, без сомнений и вопросов. Мне надо много трудиться, чтобы сберечь и вырастить ее, но я очень благодарна отцу Василию за то драгоценное зернышко, которое он мне подарил.
Краткое жизнеописание
12 февраля 1928 года, в день, когда Церковь праздновала память Трех Святителей, в Белоруссии, в деревне Клейники, Брестского повета родился мальчик. Родители, боголюбивые крестьяне, Григорий Кузьмич и Анна Иосифовна назвали сына Василием.
Сейчас Клейники — пригород Бреста, а в 20-ых годах XX века — глухая, полесская деревенька, где люди чтобы жить, усердно трудились. Вася помогал родителям с самого маленького возраста, а в шесть лет ему уже доверяли пасти гусей. Теперь, когда жизнь стала проще, а детство длиннее, это трудно представить.
…Потом началась война и фашистская оккупация. Наступило страшное, нищее, голодное время. Василий учился тогда в школе — не было не только учебников, но и бумаги, чтобы писать. Какое можно было получить образование? И до того ли было…
Интересно, впоследствии, у отца Василия была огромная паства, среди духовных чад — цвет Ленинградской интеллигенции: врачи, ученые, писатели, музыканты, актеры — со всеми батюшка находил общий язык. Кроме духовной мудрости у него были широкие познания в самых разных областях. Кто-то из духовных чад отца Василия вспоминал, как стал свидетелем разговора батюшки и изобретателя — они обсуждали, как нужно изменить механизм, чтобы он лучше работал…
А тогда, в детстве, Василий получил самое драгоценное и нужное знание — любовь к Богу, к Божией Матери, к святым подвижникам. Этим знанием с ним делились его родители.
Григорий Кузьмич, когда собирался в церковь спрашивал своих детей: «Кто желает идти на праздничное богослужение?» В храм Вася всегда шел с охотой и радостью. Но в двенадцать-четырнадцать лет у него начались сомнения. Батюшка рассказывал об этом времени:
«Приду в церковь, а такого возраста, как я, нет. Думаю себе, больше не пойду.
Однажды учитель в школе, в пятом классе, начал нас убеждать, что никакого Бога нет и что Пасха — выдуманный попами праздник. Я же готовился идти на Пасхальную службу в церковь. Директор школы пришел к нам и начал читать какую-то листовку, какого-то ученого, что ни Бога, ни Христа не было, что никаких научно-исторических документов нет о том, что Христос есть историческая личность. Меня это так оскорбило — что, ученый человек так может лгать, а для меня Евангелие было святой книгой, говорящей непреложную Истину. У меня в душе от обиды на директора и ученого возгорелся такой гнев, что я готов был драться с ним. Этим они внесли такое недоверие к ученым людям, что я до сих пор не могу от этого отделаться».
В 1945 году, семнадцатилетним юношей, Василий устроился работать в паровозное депо Брест-Центральный, оттуда его направили учиться в железнодорожный техникум. Но сердце его все время тянулось к Богу.
Чтобы посещать богослужения, приходилось отпрашиваться с работы под разными предлогами, говорить о том, что ходишь в церковь, было опасно, сталинские гонения на верующих притихли лишь на время войны.
Из воспоминаний отца Василия: «Помню, в Пасхальную ночь 1946 года я ушел c работы самовольно на праздничную службу на два часа. Об этом узнала мастер, и меня хотели отдать под суд за нарушение дисциплины. Но чудесным образом меня защитила табельщица».
В 1947 году настоятель храма подошел к Василию и предложил поступать в Духовную Семинарию, которую в тот год открыл архиепископ Минский и Белорусский Питирим (Свиридов).
Молодой человек согласился. С рекомендацией и благословением отправился в Минск. Так начался его путь по давно выбранной дороге, трудное, иногда непосильное, восхождение к Царству Божию.
«В семинарии я почувствовал себя на том месте, где именно мне нужно было быть. Было трудно учиться. Терминология для нас, учившихся в светских учебных заведениях, была непонятна. Требования к нам предъявляли большие. Многие не выдерживали, уходили, некоторых исключали за нарушение семинарской дисциплины. Приведу пример: нас приняли в семинарию сто тридцать семь человек. А окончили курс — двадцать шесть.
Я же свои трудности разрешал молитвою перед чудотворной иконой Жировицкой Божией Матери. Когда перешел в четвертый класс семинарии, я задумался, что мне делать: идти в Духовную академию или посвящаться во священника и поступать служить в деревенском приходе? Помню как сейчас, 7 октября 1950 года, после вечернего Богослужения, вышел в сад прогуляться. Начал решать вопрос дальнейшей жизни. Решил жениться, посвящаться в священника и идти на приход, так как я считал себя неспособным учиться в высшей богословской школе.
Вдруг с 7 на 8 октября, утром, вижу сон: я лежу на семинарской кровати. Сидит возле меня на каменном круглом стуле седенький старичок. Держит свиток и мне все читает. В заключение смотрит на меня и говорит: “Нужно больше трудиться и учиться. Иди”. От этого сна я проснулся: уже 7 часов утра. Спрашиваю семинариста, кровать которого рядом со мной: “Ты видел сейчас, здесь сидел старик со свитком? ” Он отвечает мне: “Нет…”
Пошли в церковь на воскресное Богослужение. Вхожу в храм — на середине лежит икона преподобного Сергия. Я как взглянул на него — о, ужас! — да ведь этот старец и читал мне свиток. После этого я начал стараться учиться, чтобы не было троек в аттестате. Иначе не поступить в Духовную академию, так как это время было для Церкви очень неспокойное.
Я решил жениться 21 января 1951 года и рукоположился сначала во дьякона, а 22 апреля 1951 года в минском кафедральном соборе рукоположен во священника.
1 сентября 1951 года после вступительных экзаменов я был принят в Ленинградскую Духовную академию, которую окончил 18 июня 1955 года, и, по представлении сочинения на тему “Преподобный Симеон Новый Богослов и его богословские воззрения”, Совет академии присудил ученую степень кандидата богословия».
Гонения на верующих продолжалось с начала революции и практически весь период существования Советского Союза. Даже во время, так называемой, «хрущевской оттепели» Никита Сергеевич обещал показать по телевизору «последнего попа». О том, что творилось в годы сталинских репрессий даже вспоминать страшно. В Ленинграде и Ленинградской области были убиты и сосланы в лагеря, сотни тысяч священнослужителей, монахов, клириков и прихожан.
Когда совсем молодым человеком, отец Василий начинал служить, еще был жив Сталин… Православная Церковь была обескровлена, но не побеждена — на места погибших, вставали люди, готовые на подвижничество во Имя Божие. Сколько имели они мужества и веры, чтобы по своей воле вступить на этот Крестный Путь!
Батюшка всегда говорил об этом просто: «я должен был пойти в Семинарию», «это был мой путь». И прошел он его с достоинством, терпением и безграничной любовью к Богу и людям.
Священников в Ленинграде было так мало, что еще будучи студентом Духовной академии, молодой иерей Василий стал служить на приходе — сначала в академическом храме в честь святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова, а в 1952 году его назначили штатным священником в храм Спаса Нерукотворного Образа в Шувалово, в котором он служил до 1957 года.
Когда в Ленинграде в 1957 году открыли Александро-Невскую Лавру, отца Василия указом митрополита Ленинградского и Новгородского Гурия (Егорова) назначили штатным священником Троицкого собора. Но уже в июле 1961 года уполномоченный по делам религии уволил его за штат, причем без ведома правящего архиерея.
Отец Василий рассказывал об этом: «Когда митрополит Гурий спросил уполномоченного Жаринова Григория Семеновича, за что меня отстранили от священнического служения, уполномоченный митрополиту ответил: “Он бесов изгоняет”. Митрополит Гурий меня спрашивает: “Правда ли это, что вы бесов изгоняете? Я рядом с собором живу, но этого не знаю”. Я Владыке ответил, что я не видел, как они уходят от человека, но если кто из больных душой или телом приходит и просит помолиться, я служу молебен и прошу у Господа исцелить его болезни и простить грехи. Господь Иисус Христос по вере болящего и по моей недостойной просьбе исцелял больного от той или другой болезни. “Я же не видел, как бесы бежали, а вот Григорий Семенович, сидя в своем кабинете, видел, как я бесов изгоняю, и как они бегут. Думаю, они приходят и жалуются ему на меня”.
Когда же я сам спросил, за что меня отстранили от пасторского служения, уполномоченный мне ответил: “Первое — за то, что вы имеете большое влияние на молодежь. Вас везде окружают молодые люди — это недопустимо. Второе — вы бесов изгоняете, — и ехидно засмеялся. — Третье — за переписку с Владимиром Шавровым (сыном генерала Шаврова, который жил в Москве, и его считали корреспондентом журнала Московской Патриархии) ”. И четвертое — за то, что я отнекнулся от сотрудничания с ними.
Затем раздается вопрос: “За что, вас так любит народ? Вы ведь не так уж красиво служите”. Я ответил: “За то, что я их люблю, их везде ругают, а я, особенно старушек, с любовью принимаю на исповедь и благословляю, и отвечаю на их вопросы, и молебны служу”. Он мне ответил, что так не надо, а “поступайте как все священники”».
В августе 1961 года отцу Василию разрешили служить штатным священником на Большеохтинском кладбище в Никольской церкви, подальше от молодежи. Но молодежь собралась вокруг него и там. Вообще всегда рядом с батюшкой было очень много людей, всех притягивала необыкновенная сила его любви. Больше пятидесяти духовных чад отца Василия стали священниками.
Батюшка начинал священническое служение в годы жестоких гонений на церковь, претерпел многие гонения сам, напраслину, несколько инфарктов и клинических смертей. В последние годы, врачи не понимали, как он может жить, если сердце работает лишь на двадцать процентов. А он не только жил, он до последнего Служил. Отец Василий один из первых создал приходскую школу при храме Спаса Нерукотворного Образа, окормлял другие школы, больницы, тюрьмы, возглавлял Общество трезвости. И все время рядом были толпы народа, и каждый хотел спросить батюшкиного совета, попросить молитвы. Бывало, что отца Василия прямо из храма увозили в реанимацию. Но как только его переводили в палату люди шли туда. Трудно представить, как ему было тяжело, но он никогда никому не отказал в участии.
Батюшка был ярко сияющей лампадой, от которой все мы получили свет веры. Во времена духовного вакуума, наполненного богоборческой пропагандой и потом, когда любой запрет и цензура были уничтожены, и людей ошеломило обилие и разнообразность информационного мусора, отец Василий был ориентиром, свидетелем любви Божией и помогал не сбиться с пути.
«Когда я стал священником, люди начали обращаться ко мне с разными скорбями, болезнями, чтобы получить от меня утешение в горе. Я был в недоумении: как помочь людям? Не находил ответа ни в семинарском образовании, ни в академическом.
Вдруг мне приносит и дарит книгу раба Божия — даже не помню ее имени, книга принадлежала иеромонаху Михаилу, доценту Санкт-Петербургской Духовной академии, — “отец Иоанн Кронштадтский” (полная биография с иллюстрациями, изд. 1903 года). Я эту книгу с радостью и слезами прочитал. Из этой книги я узнал, что св. Иоанн сам приходил к алкоголикам и призывал их к исправлению. Я подумал — отец Иоанн сам ходил и искал израненного человека и оказывал помощь, лечил его раны душевные и телесные, а ко мне приходят израненные жизнью и винопитием.
Я сам себя обличал и укорял: “Какой же ты пастырь, если сами страждущие люди ищут утешения в церкви, а ты не оказываешь им помощи? ”
…Святая Библия и опыт Церкви показывают, что силою молитвы можно преобразить как душу, так и тело человека. Вот я и решил: молитвою, Святыми Таинствами помогать людям».
Отец Василий многого достиг за годы подвижнического служения — по его молитвам Господь дарил нам чудеса: находились пропавшие, выздоравливали смертельно больные, разрешались неразрешимые проблемы. Мы все свидетели батюшкиной прозорливости.
Господь открыл отцу Василию день, когда закончится его земная жизнь. Батюшка знал, что умрет в субботу. Каждую пятницу, он проживал как последний день своей жизни. Он умер в ночь на субботу, в священническом облачении, во время молитвы.
Священномученик Философ Орнатский, во время проповеди на Саровских торжествах 1903 года сказал: «Какая чудная, блаженная кончина, — венец праведной подвижнической жизни! Умереть на молитве — это высшее счастье для христианина. На молитве человек, становясь лицом к лицу с невидимым Богом, переживает все святые чувствования, изливает перед Ним свою душу, предает всего себя в руки Его. Смерть на молитве, освобождая дух человеческий от уз плоти, возвращает его в родную стихию блаженства вечного в лицезрении Божества, что составляет счастье и самой молитвы. Умирающий на молитве находит то, чего искал, к чему пламенно стремился. Так, с молитвою на устах, умер на кресте Господь Иисус Христос, с молитвою же за врагов своих умер и святой Стефан первомученик и многие другие праведники. Да не лишит и нас, братие, Господь Бог этого счастья!»
Воспоминания
На двадцатилетие со дня кончины в Александро-Невской Лавре, там, где отец Василий Лесняк когда-то начинал свое пасторское служение, прошел вечер, посвященный его памяти. Собралось очень много людей, так что всем не хватало мест, и весь долгий вечер некоторые стояли… Незримо, но ощутимо с нами был наш дорогой батюшка.
Выступали духовные чада отца Василия, священники, родственники. Было сказало многое, но больше всех меня поразили слова внучки отца Василия, Тавифы. Она сказала главное.
Первое, что вспоминают, когда говорят про отца Василия — это дар любви, которым он обладал. Действительно, невозможно представить, чтобы человек мог вместить в своем сердце столько любви к ближним. А ближних у батюшки было очень много, и все мы разные, все сложные, со своими проблемами, капризами, непослушанием.
Тавифа сказала: «Все выступающие говорили о том, что отец Василий был очень любящим человеком, но я знаю и других людей, которые способны по-настоящему любить. Чудо в том, что при батюшке все любили друг друга».
Никаких слов недостаточно, чтобы описать отца Василия таким, каким он был. Чтобы его образ стал более зримым, я приведу фрагменты из воспоминаний его духовных чад.
К двадцатилетию кончины нашего батюшки, в Спасо-Парголовском храме была опубликована книга, в которую вошли воспоминания, фотографии и документы — «Любовь неоскудевающая».
Интересно, что в Спасо-Парголовском храме отец Василий, еще молоденьким иереем, служил с 1952 по 1957 год. Потом его перевели в Лавру. А люди, прихожане храма Спаса Нерукотворного Образа, очень горевали, писали митрополиту, просили вернуть любимого батюшку. И не забывали долгие годы. Только в 1976 году, указом митрополита Ленинградского и Ладожского Иоанна, отца Василия вернули на старый приход, где он прослужил до самой смерти, был последние годы настоятелем, и похоронен рядом с алтарем.
И все также на приходе дорога память о батюшке…
Из книги «Любовь неоскудевающая»:
Священник Виталий Головатенко: «Высшим наслаждением для батюшки было литургисание, совершение Божественной Литургии. Перед Святым Престолом он преображался: в глазах появлялся отблеск огня, а в голосе слышались раскаты грома. Он не просто выразительно произносил священнические молитвы — он собеседовал Богу. В такие моменты смотреть на его лицо было страшновато: казалось, его глаза созерцают невидимое, а его сознание воспринимает непостижимое.
Однажды я спросил отца Василия о том, чтó он чувствует перед Престолом. Он улыбнулся по обыкновению и так мне ответил: “Знаешь, это очень трудно: видеть, слышать и переживать все ЭТО — и никак не возгордиться собой. Вот и мне, еще в молодости, запал однажды в душу такой помысел: а что? ведь я, пожалуй, лучше всех совершаю Литургию! — И что же? Встал я после этого перед Престолом — и вот: ни-че-го! Я — бревно. Бесчувственное бревно! Причастился я тогда — и словно не причащался… Бревно бревном! И долго после этого мне пришлось выкорчевывать и изживать этот безрассудно принятый мной и засевший в сердце помысел”.
И тут же, отвечая на еще не заданный, но висевший в воздухе мой вопрос, он внимательно посмотрел на меня и продолжил: “Если ты думаешь, что мы всегда истинно причащаемся, вкушая от Чаши, ты заблуждаешься. Ведь там — живой и подлинный Огонь, испепеляющий все недостойное. И если бы Господь не был милостив к нам, поверь — не одного бы унесли от Причастия прямо на кладбище. И чтобы этого не случилось, Господь в Своих Тайнах проходит мимо Своих неразумных чад — или недостойных, или случайных. Ты думаешь, что вкусил Тела и Крови Христовых, а на деле ты просто съел кусочек хлеба с вином. Всемогущий Господь прошел мимо, по милости Своей не уничтожив тебя. Пощадил, дав возможность опомниться и измениться”».
Священник Сергий (Филимонов): «Отец Василий всегда оставался спокойным при встрече с любыми непредвиденными событиями. Он был неизменно духовно трезвенным, собранным.
Не раз я бывал свидетелем того, как в храме начинали кричать то ли кликуши, то ли бесноватые. К настоятелю прибегали: “Батюшка, что делать? ” А он отвечал: “Ничего не надо делать, не обращайте внимания. Отец такой-то, возьми крест, пойди и дай ей по лбу”. И как только он произносил это, сразу бесноватый смолкал. Пока священник доходил, уже все успокаивалось».
Матушка Ольга (Родионова): «Когда в присутствии отца Василия начинали рассказывать о каком-либо человеке, и в этом рассказе звучали ноты осуждения, то батюшка останавливал такое лукавое рассуждение-осуждение. Если же рассказ продолжался: “Батюшка, да вы послушайте, как все это было…”, то отец Василий начинал петь “Верую во Единаго Бога Отца Вседержителя…”, и собеседникам приходилось присоединяться к пению “Символа веры”».
А. А. Поляков, директор медицинской гимназии в Санкт-Петербурге: «При первом же общении с отцом Василием у людей возникало к нему необыкновенно теплое чувство и расположение. Многим казалось, что они знакомы с батюшкой многие годы. Особенно это чувство усиливалось, когда батюшка вдруг воскрешал в их памяти дела давно минувших дней, иногда это были не совсем благовидные поступки, но под лучистым взглядом батюшки, наполненным отцовской любовью, люди каялись и просили у него прощения. Но потом, вдруг придя в себя, подозрительно, иногда испуганно, спрашивали: “Откуда вы про это знаете? ” — однако, услышав негромкое: “Ступайте, Бог вас простит”, — уходили, потрясенные до глубины души, чтобы потом приходить к этому человеку всю оставшуюся жизнь.
Однажды я был свидетелем удивительного случая. В Спасо-Парголовском храме к отцу Василию подошла пожилая супружеская пара. Люди приехали из Костромы искать своего сына студента, от которого не было известий более трех месяцев: их сын не появлялся в ВУЗе, где учился, не было его и в студенческом общежитии. Никто не знал, что с ним произошло. Родители переживали, ездили по всевозможным инстанциям, но тщетно. Кто-то посоветовал обратиться к отцу Василию, и вот они предстали перед священником со своим горем. Тогда я уже знал о прозорливости батюшки, но то, что произошло в дальнейшем, произвело на меня неизгладимое впечатление, заставило о многом задуматься. Батюшка сначала расспросил несчастных родителей о сыне, а потом попросил показать его фотографию. Несколько человек прихожан тоже подошли и с любопытством смотрели на происходящее. На черно-белой фотографии, 3х4 см, был изображен молодой человек лет восемнадцати. Внимательно рассмотрев снимок, отец Василий произнес, обращаясь к отцу: “Он вам не родной”. Затем передал фотографию супружеской чете и, увидев, что эти слова их опечалили, добродушно добавил: “Не печальтесь! Этот молодой человек жив! Он находится здесь, недалеко”. Обрадованный отец кинулся обнимать батюшку, поцеловал крест, затем взволнованно признался:
— Отец Василий, Женя мне как родной. Я его воспитывал с одиннадцати месяцев, — потом, спохватившись, добавил: — но это наша семейная тайна, мы никогда об этом не вспоминаем.
— Батюшка, скажите, где он находится? — сквозь слезы проговорила женщина. — Помогите нам найти сына! Мы заплатим любые деньги! — Она быстро достала бумажный сверток, перетянутый тонкой резинкой, и дрожащей рукой протянула священнику.
— Немедленно уберите. — Отец Василий устало присел на скамейку, ему еще предстояло отчитывать одержимую.
Сегодня на Литургии она кричала дурным голосом. Но прихожане заметили, что она внезапно затихла после слов батюшки: “Замолчи! А то возьму за ухо! ” Отец Василий посмотрел в ту сторону, где находилась больная, и, убедившись, что ее близкие все исполнили правильно, продолжал разговор с обоими родителями.
— Деньги вам еще понадобятся, — сказал он, — это в жизни не главное.
Затем отец Василий пригласил их присесть рядом и долго о чем-то беседовал с ними.
— Поступим так, — заканчивая разговор, произнес он, — приходите сюда в пятницу и не забудьте взять фотографию сына. Отслужим молебен Пресвятой Богородице — тогда я скажу, что делать.
Через несколько дней я опять оказался в Спасо-Парголовском храме, вспомнилась эта история, и мне захотелось узнать, чем же она закончилась. Набравшись смелости, я спросил об этом отца Василия. Вместо ответа он оглянулся, поискал кого-то глазами и вдруг сказал:
— Да вот же они.
Я увидел уже знакомую супружескую пару с высоким голубоглазым парнем. Было видно, что это счастливая семья. Но по настроению отца Василия я понял, что его что-то огорчает.
— Батюшка, как же вы его нашли? — спросил я и увидел, что вместо ответа отец Василий махнул рукой, приглашая пройти вместе с ним в Богородичный придел храма.
Когда я вошел, батюшка встал рядом со святым Престолом и, показывая на его край, произнес:
— Здесь была фотография молодого человека, пока я за него молился, — отец Василий перекрестился и продолжал, — по Своей великой милости Господь открыл мне грешному, что с ним произошло.
Дальше отец Василий заговорил медленно, словно опасаясь сказать лишнее:
— Отцу с матерью сообщил место, где его ждать. Они ждали весь день. А сын, представляете себе, как их увидел, бросился бежать: видно, стыдно стало, что связался с блудницей. Но родители тоже хорошо бегали, — засмеялся отец Василий, — изловили.
Потом, сокрушенно вздыхая, добавил:
— Сегодня домой увозят, только не кается он. Без Бога трудно жить.
Так молитва отца Василия творила чудеса и его любвеобильное сердце вмещало всех. Память о батюшке не угасла в сердцах его духовных чад и тех, кто узнал о нем по их рассказам. На его могилке у Спасо-Парголовского храма всегда лежат живые цветы, и паломники из разных мест обращаются к нему, как к живому: “Помяни, Господи, раба Твоего протоиерея Василия и его святыми молитвами помилуй всех нас”».
Помяни, Господи, раба Твоего протоиерея Василия и его святыми молитвами помилуй всех нас!
Комментировать