Оглавление
Поклонение святыням
(вместо предисловия)
Православие и святыня — неотделимы. Как не бывает лесного костра без жара, как солнце воспринималось бы какой-то нелепостью без света, как не может река быть без берегов, так невозможно представить Православия без святыни.
Поклонение святыне — насущнейшая потребность христианской души. Как земля засыхает и покрывается трещинами, когда долго нет дождя, так и душа приходит в полное расслабление без духовной пищи, без обращения к святыне.
Нам, русским людям, очень повезло — мы родились в России, в лоне Православия, и святыни встречаются нам на каждом шагу: стоит выйти из дому — перед тобой храм, пройдешь двести-триста метров — на солнце сверкают золоченые купола белоснежно-величавого монастыря, завернешь за угол — и чудный колокольный звон остановит тебя, и ты как завороженный будешь долго стоять на одном месте, позабыв о самых необходимых делах, поражаясь виртуозному мастерству едва видимого на колокольне звонаря, и когда продолжишь свой путь, то будешь чувствовать себя совсем иначе, чем несколько минут назад.
Куда бы ты ни поехал: на далекий север, к пустынным берегам Белого моря, или на знойный юг, в восхитительный Крым (это уже «малый зарубеж»), к желтым дюнам Балтики или за Уральский хребет, в первозданную, еще не затоптанную Сибирь, — везде соприкасаешься со святыней: с обителями и скитами, с целебными источниками, с чудотворными иконами и мощами угодников Божиих, с веригами, которые носили на себе подвижники благочестия.
Да что Россия или так называемое ближнее зарубежье (только по грехам нашим, верно, отошедшее от нас) — святыни есть везде, во всем мире, ибо Православие проникло в самые отдаленные уголки земного шара. Начиная с первых веков христианства отшельники селились в египетских и палестинских пустынях. Антоний Великий, Макарий Великий, Евфимий Великий — столпы Православия — «прозябали» именно в этих местах. В новейшие времена в таких странах, как Тунис, Алжир, Марокко и другие, возникли христианские общины. Совсем недавно на самом юге Африки, в Йоханнесбурге, возник еще один очаг Православия, находящийся под омофором Московской Патриархии.
Перенесемся на американские континенты: в США и Канаде Православная Церковь утвердилась давно и прочно. Есть православные общины, в том числе и русские, в Аргентине, Бразилии, Чили и других местах.
В Японии Православие проповедовал русский миссионер архиепископ Николай (Касаткин), ныне прославленный в лике святых. В Токио построен чудесный христианский храм во имя Святителя Николая Мирликийского, который посещают сотни жителей столицы Японии и ее окрестностей.
Австралия — далекий континент, на другой стороне земного шара, но и сюда достиг свет Православия: православные русские, украинцы, белорусы, болгары, сербы — «спасаются» в таких городах, как Сидней, Мельбурн, Аделаида, Брисбен.
Даже в Индонезии есть православные христиане — я встречал их в Иерусалиме, куда они приезжали целыми семьями поклониться Гробу Господню.
Правда, посетить все святыни — как бы заманчиво это ни выглядело — совершенно невозможно, да в этом и нет особой нужды. Другое дело — главные святыни, связанные с земной жизнью Господа нашего Иисуса Христа, и в первую очередь Святая Земля. В этих местах надо побывать хотя бы однажды. Куда еще поехать? Об этом, на мой взгляд, рассуждать не имеет смысла, — куда Бог благословит, туда и поезжай.
Кто был первым паломником? Увы, это нам неизвестно. Самый обычай поклонения святыням у боголюбивых и богобоязненных людей возник давно. В IV веке, например, путешествие по святым местам Средиземноморья (включая и Палестину) совершили две знатные и богатые римлянки Павла и Этерия. Что ими двигало, когда они отправлялись в неизвестный, полный всяческих опасностей путь?
Строки из письма святителя Павлина из Нолы, который повествует об одной из паломниц того времени, проливают на это достаточный свет: «Так же, как и путешественники, увидев что-то достойное внимания на берегу, не проплывут мимо, но опустят свои паруса и замедлят ход, чтобы дать насладиться своему взору, так и я должен изменить поток своих речей, чтобы рассказать тебе о ней хотя бы вкратце. Я описываю ту, которая была как воин Христов, несмотря на то, что принадлежала к слабому полу. Она радостно сбросила с себя оковы человеческой любви, уплывая на корабле, в то время как все ее провожавшие плакали. Она присоединилась к неутомимой борьбе морских волн, чтобы победить так же, как и они, мир, и уплыла вдаль. Покинув мир и родину, она избрала духовные дары в Иерусалиме и там обитала, странствуя как бы вне своей плоти. Она сделалась изгнанницей вдали от своих родных, но зато согражданкой святых. Исполненная мудрости и святости, она избрала удел быть слугой всех в этом мире суеты, чтобы царствовать в мире свободы».
Русский игумен Даниил побывал в Иерусалиме в XII веке. Он предпринял это многотрудное путешествие «единственно по чувству благочестия и из желания нравственной пользы себе и другим» (митрополит Макарий [Булгаков]). О своих впечатлениях игумен рассказал в книге «Паломник, или Странник». Она ходила по Руси в бесчисленных списках и пользовалась невиданной популярностью; говоря нынешним языком, она была «бестселлером» своего времени.
«Я, недостойный игумен Русской земли Даниил, худший из всех иноков, смиренный по множеству грехов, не совершивший никакого доброго дела, будучи нудим мыслию своею, с нетерпением ждал видеть святой град Иерусалим и землю обетованную, — пишет автор. — И благодатиею Божиею достигал святых мест, с миром обходил всю обетованную землю, по которой проходил ногами Своими Христос Бог наш и где совершил Он многие чудеса. И показал мне Господь видеть в продолжение многих дней, что желал я увидеть. Братие и отцы и господа мнихи! Простите мне и не зазрите худоумию моему за то, что я по грубости моей написал о святом граде Иерусалиме и о Святой Земле той и о своем путешествии… Я описал путь мой и святые места, не возносясь и не величаясь, будто бы я сотворил что доброе на пути сем, — да не будет: я не сотворил на пути никакого добра. Но из любви к святым местам я описал все, что видел моими грешными очами, чтобы не забыть того, что показал мне Господь, недостойному, видеть…»
Боголюбивый паломник добавляет, что в такого рода странствиях спешить нельзя, а надо спокойно, без суеты, с молитвой знакомиться с великими святынями, и тогда это все пойдет на пользу. Он пробыл в Иерусалиме шестнадцать (!) месяцев (не сравнить с нами, современными паломниками: мы прибываем в Святую Землю всего-то на шесть-восемь дней и успеваем, разумеется, побывать далеко не везде). Господь дал ему прекрасного провожатого, образованного начитанного монаха, и тот показал Даниилу все святыни и подробно рассказал о них.
«Все сказания благочестивого игумена кратки и безыскусственны, показывают душу простую, верующую, проникнутую смирением и любовью к Богу и Его святым» (митрополит Макарий [Булгаков]). Именно любовь к Богу подвигнула Даниила на поступок, который он и описывает: «В Великую Пятницу, в первом часу дня, пошел я, худой и недостойный, к князю Балдуину и поклонился ему до земли. Увидев меня, он подозвал к себе с любовию и сказал: «Чего ты хочешь, игумене русский?» Он знал меня хорошо и очень любил, потому что он был человек добрый и смиренный и нимало не гордился. Я отвечал ему: «Княже мой и господине! Молю тебя ради Бога и ради князей русских, я хотел бы поставить лампаду свою на святом Гробе Господнем от всей Русской земли и за всех князей наших и за всех христиан Русской земли».
Князь с радостию повелел мне поставить лампаду и послал со мною своего лучшего слугу к иконому храма святого Воскресения и к ключарю Гроба Господня. Оба они велели мне принести кандило мое с маслом. Поклонившись им, я пошел на торжище с великою радостию, купил большую стеклянную лампаду, налил в нее чистого деревянного масла без примеси воды и уже вечером принес ко Гробу Господню, где застал одного только ключаря. Он отпер двери ко Гробу Господню, велел разуться и босого ввел меня одного ко Гробу Господню. Здесь велел поставить лампаду мою моими грешными руками в ногах, а в головах стояла лампада греческая, а на персях Гроба стояла от всех монастырей, а на средине поставил я, грешный, русскую лампаду. Благодатию же Божиею все те три лампады зажглись сами собою, а фряжские лампады, висевшие вверху, не возгорелись ни одна. Поставив лампаду мою на святом Гробе Господа нашего Иисуса Христа, я поклонился честному Гробу тому и, облобызав с любовию и со слезами святое место, где лежало пречистое Тело Господа Иисуса, вышел из Гроба с великою радостию…»
Инок-подвижник Василий Григорьевич Григорович-Барский посвятил знакомству со святынями Востока всю свою жизнь. Совсем молодым человеком он в 1723 году покинул Киев и пешком отправился в Италию. Здесь его поджидали серьезные искушения: во-первых, он потерял свой патент (по-современному, загранпаспорт), а человек без патента, по меткому замечанию Барского, то же, что «человек без рук, воин без оружия, птица без крыл, дерево без листвия». Во-вторых, у него так разболелась нога, что он едва мог ходить. К счастью, путешественник как раз достиг города Бари, где покоились мощи Святителя Николая. Он горячо помолился угоднику Божию, прося его со слезами, «да поможет ему в обех тех». Молитва его была услышана: нога исцелилась и патент нашелся, так что Барский мог продолжить свой путь.
Остров Корфу, Святая Гора Афон, Иерусалим, остров Хиос, Дамаск, Сидон, Алеппо, остров Патмос, Триполи — вот беглый перечень мест, где удалось побывать неутомимому пилигриму. Странствования его продолжались двадцать четыре года. Когда Барский вернулся домой, в Киев, то родная мать не узнала его — так он изменился. Ей понадобился целый час, чтобы по каким-то ей одной известным признакам узнать в незнакомом человеке своего сына.
Тяготы пути были столь велики, что Василий Григорьевич через месяц по возращении домой тяжело заболел и скончался.
«Путешествие к святым местам, в Европе, Азии и Африке находящимся, предпринятое в 1723 году и оконченное в 1747 году» — так называется литературный труд Григоровича-Барского, который неоднократно издавался в России и пользовался неизменной любовью читающей публики.
С чувством глубокого благоговения и величайшего смирения поклонялись святыням (будь то в собственном Отечестве или вне его) члены Российского Императорского Дома.
13(25) мая 1859 года Великий князь Константин Николаевич Романов написал из Бейрута своему брату Государю Императору Александру II письмо. В нем говорится:
«Любезнейший Саша!
Вот, наше Иерусалимское путешествие на поклонение святыне Господней, по благословению Божию, благополучно совершилось и оставило в нас всех, которые удостоились этого счастия, неизгладимое впечатление и память на всю жизнь. Описать, что чувствуешь, что происходит в душе, когда мы прильнули губами к святому Гробу и к Голгофе, когда мы осматривали места, ознаменованные земною жизнию Иисуса Христа, как-то: Вифлеем, Гефсиманский сад, Елеонскую гору и так далее, — нет никакой возможности. Я не знаю, как у других, а у меня вся душа обращалась в молитву, а между тем я слов для выражения молитвы не находил. Было в одно и то же время и страшно в своем недостоинстве находиться среди такой Святыни, и в высшей степени утешительно, так что оторваться не хотелось. Самое глубокое впечатление на меня произвела русская обедня на Голгофе. Там и иконостаса нет, так что все происходит на виду. И так видеть среди нашей чудной Литургии приношение Бескровной Жертвы на том самом Месте, где за весь род человеческий была принесена страшная кровавая Жертва, слышать слова: «Пийте от нее вси, сие есть Кровь Моя» на том Месте, где в самом деле эта Кровь обливала то Место, на котором мы стояли, — это производило такое ужасное и глубокое впечатление, что решительно этого выразить нельзя, я не плакал, а просто таял слезами.
Было в то же время и страшно, и сладко, и утешительно. Мысли о Тебе, мой милейший Саша, о нашей дорогой Мам!а, о вас всех, о Пап!а, об Адини, о всей России — все это сменялось и смешивалось в душе бессознательно и обращалось без слов, без определенных мыслей в одну общую несказанную молитву. Обедню эту я во всю жизнь мою не забуду!
Описать теперь в письме все путешествие и пребывание в Иерусалиме нет никакой возможности, это составило бы несколько томов. Откладываю это до того счастливого времени, когда можно нам будет словесно передать все это Тебе…
Наше дело устройства русского поклонничества пойдет, надеюсь, на лад. Купленные земли прекрасно выбраны, утверждены за нами фирманами, и надеюсь, что иерусалимский паша нам будет помогать. Станиславская лента, которую я вручил ему Твоим именем, тоже этому поможет…»
А вот несколько отрывков из дневника (1859 год), который Великий князь вел аккуратно, изо дня в день.
«3 мая. В 9 часов патриаршая обедня в приделе Ангела у Гроба Господня. Мы сперва на паперти, потом в самом Гробе. Ужасное пение мне мешает молиться, так что далеко не то впечатление, что вчера на Голгофе. Патриарх подарил нам частицы Честного Древа — для меня, жены, Николы и Костюшки. В 4 часа в замок Давидов, с башни вид, потом в Яффские ворота, кругом стен северных, в Иосафатову долину и долинами кругом всего города… Мост, через который вели Спасителя, гробницы Авессалома, Иакова и Захарии. Деревня Силоам. Источники Силоама, Марии и Неемии. Оттуда чудный вид, самая плодородная часть долины.
4 мая. Поездка в монастырь святого Саввы. Очень удачно, но там жестоко жарко. Замечательное положение монастыря.
5 мая. Утром осматривал место, купленное для нашего консульства. При этом проходили сквозь монастыри Коптский и Абиссинский, подле самого Храма…
6 мая. Чудная поездка в Вифлеем. Прелестные виды по дороге. Там все христиане. Патриаршая обедня. Разговор с Патриархом. Моя поездка в Вифсагур. Остатки Храма явления Ангела, желал бы возобновить его. Молебен в Вертепе Рождества. Рождественские детские чувства. Возвратный путь в чудный вечер.
7 мая. День явления Креста Константину. «Сим знамением победиши». Большая патриаршая обедня в Храме Воскресения с панихидою. В 5 часов ездил в Вифанию. Прелестные виды на долину, на Мертвое море и на город. В Вифании место дома Лазаря и его так называемая гробница. Вечером у нас большой обед для Патриарха нашего и Армянского.
8 мая. Ночью в 1/2 1-го маленькая русская обедня на самом Гробе Господнем. Прелестно. Потом Патриарх нас позвал в Алтарь и сам при нас отрезал и дал нам частицы мощей: 1) Царя Константина, 2) Царицы Александры (для жинки и для Мам!а), 3) Василия Великого, 4) Марии Магдалины. Потом обошли снова все святыни огромного Храма. Спали до 9 часов. Утром Патриарх сам принес и подарил мне превосходную модель Кувуклии, и камни от Гроба и от Голгофы, и бездну образов, крестов и четок. Делаем распоряжения насчет завтрашнего отправления. Вечером ездили в Крестный монастырь, где школа, учрежденная Патриархом для греков и арабов.
9 мая. Утром в 8 часов поехали на Елеонскую гору полюбоваться чудным видом Иерусалима. Поклонились Вознесению Господню, сошли с горы пешком и имели русскую архиерейскую обедню в вертепе Гефсиманском Гроба Богоматери. Приятное впечатление на прощание. Пили кофе тут же, под деревом в тени. В 3 часа ходили прощаться с Патриархом, потом в Храм. Там напутственный молебен русский и, наконец, прощание с Гробом Господним и Голгофой. Ужасно плакали, оторваться не могли…»
Осенью 1888 года Великий князь Сергей Александрович[1] и его супруга Великая княгиня Елизавета Феодоровна на крейсере «Кострома» отбыли в далекое путешествие. Несколько писем[2], адресованных Великим князем Наследнику престола, Цесаревичу Николаю Александровичу, дают живое представление об этом паломничестве. Первое письмо, датированное 20 сентября 1888 года, написано на борту крейсера.
«Дорогой мой Ники, пишу тебе в ту минуту, когда мы проходим мимо острова Кипра — чудное море, тихо и так жарко, что пишу тебе в рубашке и то потею. Вкратце сообщу тебе, что мы делали после Киева, откуда, я надеюсь, ты получил мое письмо. Переход Черным морем довольно хорош, но дамы немного осовели и пролежали целый день, кроме Екатерины Сергеевны.
В Царьграде часто вспоминал о тебе — чудо как было хорошо — погода дивная — султан страшно был любезен и всячески нас одарил, для экипажа он прислал несметное количество баранов, индеек, кур, уток[3] и т. п.
Дарданеллы и Эгейское море проходили в дождь, пришли в Смирну 18 сент<ября> рано утром — снова чудная погода — залив великолепен; направились в гр<еческий> собор — греки орали и аплодировали. Накупили чудные ковры смирнские и поехали в Ефес — его развалины живописны — разъезжали верхом…
Теперь мы вторые сутки в море и — Бог даст — завтра утром придем в Бейрут».
Другое письмо Великий князь написал через шестнадцать дней во время перехода крейсера «Кострома» из Яффы в Порт-Саид.
«Дорогой мой Ники, хотя ты мне и не пишешь, хотя жара убийственная и я обливаюсь потом, все же хочу тебе сообщить о нашем паломничестве. Скажу тебе, что мы остались в полном восторге от дороги из Бейрута по Ливанским горам… дивные виды, дивные освещения гор; местами они как бы сливаются с небом — до того они покрыты голубоватой дымкой — я ничего подобного не видал…
Переход из Бейрута в Хайфу совершили ночью и рано утром съехали на берег, чтоб ехать в Назарет. В Назарет прибыли днем и прямо направились к месту Благовещения; ночевали мы в палатках. На другой день рано я поехал в Кану Галилейскую помолиться на месте, где был дом, в котором Иисус был на браке, а оттуда верхом…
Взбираться на Фавор ужасно трудно — тропинка отвратная… на месте Преображения отслужили молебен и отдыхали в греч<еском> монастыре с митрополитом, который нас встречал. Ты можешь себе представить, как я думал о полке — и меня забавляла мысль, что это первый команд<ир> Преобр<аженского> полка, который вскарабкался на Фавор. Спуск был ужасен, жара неимоверная — в тот же день вечером мы были на «Костроме» и снялись, чтоб идти в Яффу, — увы, и в море не было прохлады!
Утром 29 сент<ября> выехали мы из Яффы и в 4 ч<аса> въехали в Иерусалим. Ты себе представить не можешь, какое дивное чувство испытываешь у Гроба Господня.
1 окт<ября> мы освящали церковь в память Мама[4] на Елеонской горе — чудная была минута…
(Пребывание в Святой Земле произвело на Великую княгиню Елизавету Феодоровну такое неизгладимое впечатление, что она воскликнула:
— Господи, как бы я хотела найти упокоение на этой Земле!
Как мы знаем, Милосердный Господь исполнил это заветное желание — ныне ее мощи покоятся как раз в том храме, на освящении которого она присутствовала. — Н. К.).
Ходили мы ночью к обедне к Гробу Господню — пешком через весь Иерусалим — чудные лунные ночи! Вчера ночью мы все приобщились <Святых Христовых Таин>; как хотелось бы, чтоб и ты, дорогой мой Ники, испытал это блаженное чувство.
Мы объехали только ближайшие окрестности Иерусалима; были в Вифлееме, в Вифании — и на разных святых местах в самом городе. Вчера покинули Св<ятой> Град, ночевали в Яффе, в доме нашего архимандрита, кругом большой сад лимонных деревьев…»
В 1890–91 годах Наследник российского престола Цесаревич Николай Александрович на крейсере «Память Азова» совершил кругосветное плавание. Во время пребывания в Египте он изъявил желание поклониться тому месту, где Божия Матерь с Предвечным Младенцем были избавлены от большой опасности. По преданию, спасаясь от слуг Ирода, они спрятались в дупло большой сикоморы и враги, не заметив их, прошли мимо. Здесь чудесным образом забил источник, в водах которого Пресвятая Богородица омыла Своего Сына. Попив воды из источника, Цесаревич приложился к дереву, благодаря Господа Бога, Который до сих пор сохранил и то и другое.
Став Императором России, Николай Александрович проявлял постоянную заботу о святынях Средиземноморья. Как известно, Святитель Николай являлся Небесным покровителем и заступником Государя Императора. На средства, пожертвованные Николаем Александровичем, в нижнем храме великолепной базилики, где покоятся мощи святого, был выложен мраморный пол, который сохранился до сегодняшнего дня.
В 1913 году русский Царь выделил средства для покупки в городе Бари большого участка земли. Здесь возникло подворье Русской Православной Церкви (храм во имя Святителя Николая, странноприимный дом, больница, трапезная), предназначенное для приема многочисленных паломников, прибывающих сюда со всех концов Руси.
Почти семьдесят лет границы России были закрыты на крепкий замок и выехать за пределы нашей Родины с паломническими целями было практически невозможно. Но вот повеяли новые ветры, а с ними снова появилась возможность путешествовать. Чаще всего верующие люди пользуются услугами паломнических служб, которых сейчас довольно много. Сотням и сотням людей помогает паломническая служба Московской Патриархии. Путешественники, прибывающие в Палестину, живут в Горненском монастыре; во время поездок по Святой Земле их сопровождают сестры этой обители — что может быть лучше этого?!
Можно знакомиться со святынями и в одиночку — у этого вида путешествий много преимуществ: ты не привязан ни к маршруту, ни к группе — где захотел, там и остановился, причем на одном месте можешь жить сколько хочешь. Но существует непременное условие: ты должен хорошо знать хотя бы один иностранный язык, лучше всего английский — на нем можно объясниться где угодно. Без языка в любой стране ты будешь чувствовать себя как рыба, выброшенная на берег.
Однажды во время пребывания на острове Патмос я неожиданно встретил московскую писательницу Валерию Алфееву. До этого я не был с ней знаком, но зато очень хорошо знал ее литературные труды, опубликованные в различных столичных журналах. Встреча была краткой, но, несмотря на это, мы смогли обменяться своими впечатлениями и поделиться паломническим опытом. Так вот, Валерия Алфеева путешествует всегда одна, и, пожалуй, только благодаря этому она смогла написать свои произведения, посвященные величайшим святыням Православия.
Мы с вами путешествуем то самолетом, то теплоходом, то автобусом (последний вид поездок приобрел в последнее время огромную популярность), то есть весьма комфортно, а я знаю одного человека (он просил не называть своего имени), который совершил паломничество из Владивостока в Иерусалим… пешком; он три года находился в пути, несколько раз был на волосок от смерти, но рука Господня хранила его.
Я спросил моего знакомого:
— Сколько пар обуви ты износил за время своего путешествия?
— Две пары,— ответил он.
— Всего-навсего?
— Да.
— А почему так мало?
— Наверно, потому, что я шел больше по воздуху, чем по земле, — пошутил он.
Выскажу и такую мысль: можно путешествовать не выходя из дому. Каким образом? Да очень просто: открываешь книгу — и ты вместе с автором восходишь глубокой ночью на святую гору Синай, любуешься бухтой Золотой Рог в Константинополе, ликуешь всей душой и всем сердцем при схождении Благодатного Огня на Гроб Господень. Те паломники, которые во время путешествия ведут дневники или пишут письма своим родственникам, друзьям или знакомым, делают доброе дело: последние становятся их сопутешественниками — Великий князь Сергей Александрович помог соприкоснуться со святынями Востока не только юному Наследнику престола, но и нам с вами, хотя Великий князь этого и не предполагал.
Русские люди на постоялом дворе где-нибудь на окраине России забывали и про сон, и про еду, и про свой дом, и про своих домочадцев, когда рядом с ними оказывался странник и начинал рассказывать о своих приключениях. Иной крестьянин намеревался утром рано быть на ярмарке, чтобы продать воз репы да впридачу кобылу с жеребенком, а на вырученные деньги купить гвоздей, сахару да мануфактуры на платье своим дочерям, а себе добрую двустволку, но… странник заводил речь о своей встрече с оптинским старцем Амвросием, о том, как она потрясла его, как обливался он у ног старца слезами покаяния и как он, странник, стал после этого совсем другим человеком и лютой ненавистью возненавидел грех, — и крестьянин, продав на ярмарке воз репы да впридачу кобылу с жеребенком, вырученные деньги отдавал в уездный монастырь во спасение своей души и душ своих сродников и бывал так доволен своим поступком, что до самого дома пел псалмы и благодарил Господа Бога за промыслительную встречу.
Паломничество — это духовный подвиг. Человек, у которого нет веры, нет собственного духовного опыта, не оставит своего дома и не отправится в далекий, быть может, трудный путь. Настоящий же паломник легко расстается с городскими удобствами и домашним уютом; его не смущают ни жара, ни холод, ни дождь, ни град — он знает: там, куда он стремится и куда его ведут христианская вера и благочестие, его ждет великая духовная награда.
Недавно я прочитал рассказ об одной монахине-подвижнице, которая (это было еще в прошлом веке), несмотря на свой, мягко говоря, преклонный возраст и бесконечные изнурительные тяготы пути, бывала во святом граде Иерусалиме каждый год. Поистине паломник — это человек, который шагает в Небесный Иерусалим.
Москва.
2000
Обручение Христу
Это было удивительное паломническое путешествие! Судите сами: наша группа состояла из восьмисот человек; ее опекали шесть архипастырей и несколько десятков священников; мы посетили пять стран Средиземноморья и познакомились с главными православными святынями; у нас… впрочем, лучше я расскажу все по порядку.
Кипр
Путешествие началось в Одессе. Через сутки наш турбоход «Леонид Собинов» вошел в пролив Босфор, на берегах которого раскинулся шумный, пестрый и многолюдный город. Я стоял на палубе и смотрел, как пенистые, искрящиеся водяные валы, расходясь от корпуса судна, степенно, с достоинством катились к большому городу (он был и остался для нас священным Константинополем — столицей Вселенского Православия), чтобы, коснувшись этой святой земли, передать ей поклон от нас, русских паломников.
Еще через двое суток мы прибыли на Кипр, благословенную землю, на которой Православие воссияло на девять веков раньше, чем у нас, в России. Проехав на автобусах через весь остров, мы поднялись на самую высокую его точку. Здесь расположен мужской монастырь. Главная его святыня — чудотворная икона Божией Матери «Киккская». Даже внешне она необычна — почти вся закрыта светло-золотистым покрывалом: грешный, погруженный в суету человек не может, наверно, взирать на лик Царицы Небесной, ибо не в состоянии вынести сияние Ее Небесной славы. Помолившись перед святыней, мы взяли у Приснодевы благословение на посещение Святой Земли (так, кстати, поступали все русские паломники, направлявшиеся ко Гробу Господню).
Палестина
Краткий ночной переход — и вот мы в порту Хайфа. Тихое чудесное утро, свежее дыхание ласкового лазурного моря; яркие солнечные блики на воде, похожие на золотые брызги; город легкими, свободными террасами взбегает на возвышенность.
Посещение Святой Земли — центральное событие нашего паломничества. С великим страхом и трепетом, с очищенною душою (накануне в судовой часовне была исповедь), ступили мы на нее. Эта Земля — особая, здесь все связано с именем Господа нашего Иисуса Христа. Спаситель ходил по этим местам пешком, исцеляя прокаженных, немых, глухих, проповедовал Евангелие…
Мы едем на юг, в Вифлеем — место, где родился Христос. Справа от автобуса блестит раскаленная на солнце полоса моря, слева — расстилаются живописные ландшафты суши. Несколько часов пути — и мы у цели. Греческий православный храм в честь Рождества Христова похож на средневековую неприступную крепость. Внутри он очень просторен; высокие коринфские колонны из красного известняка придают ему строгий вид. Слышна разноязыкая речь — сюда приехали паломники со всего мира.
По крутым ступенькам мы спускаемся в нижний храм, туда, где родился Богомладенец, и с благоговением прикладываемся к серебряной вифлеемской звезде, которую знает (хотя бы по открыткам) каждый православный христианин.
Далее наш путь — в Иерусалим, он совсем рядом, в каких-нибудь пятнадцати минутах езды. Мы входим в Гефсиманский сад, куда Иисус Христос часто приходил со Своими учениками отдыхать и где Он был предан Иудой Искариотом. Вот оливковые деревья, приземистые, с раскидистыми кронами, с твердой как камень, потрескавшейся корой; им две тысячи лет (даже не верится!), они видели нашего Спасителя, слышали Его голос, укрывали Его от палящих лучей солнца.
Вот камень, на котором Иисус молился последний раз перед Своими лютыми страданиями, говоря: Отче! о, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня! впрочем, не Моя воля, но Твоя да будет… и был пот Его, как капли крови, падающие на землю (Лк. 22:42,44).
Елеонская гора. Здесь, на самой ее вершине, нас встречает Вознесенский русский женский монастырь (он принадлежит Русской Православной Церкви Заграницей). Монастырь утопает в зелени. Тишина, покой, безмолвие; даже сам воздух тут, кажется, располагает к молитве. Рядом с храмом — белая красивая колокольня. Она находится на самой высокой точке Иерусалима и потому видна из любой, даже и отдаленной, части города. Ее зовут «Русская свеча».
В храме, в левой его части, — могила архимандрита Антонина (Капустина), возглавлявшего Русскую духовную миссию в Иерусалиме в прошлом столетии. Заслуги его перед Русской Православной Церковью чрезвычайно велики, и, право слово, жаль, что у меня нет возможности рассказать здесь о нем подробно. Упомяну лишь о том, что именно его попечениями были приобретены в Палестине прекрасные участки земли — на них-то и находятся сейчас наши монастыри и храмы.
Вечером в Русском Троицком соборе мы участвовали во всенощном бдении, а потом отправились в Храм Гроба Господня, чтобы помолиться на том месте, где Христос был распят и где Он на третий день воскрес, избавив род людской от вечной погибели. Трепет, духовная радость, страх Божий, собственное ничтожество и величие Божие — все эти чувства мы испытали под сводами этого единственного, в своей уникальности, во всей вселенной Храма.
Здесь мы почувствовали себя как дома: пел наш хор, служили наши, русские, священники, наши архиереи… кругом знакомые лица. Эти лица озарял неземной нетварный свет, свет Светлого Христова Воскресения, тот свет, который преображает, просвещает, вразумляет нас, исцеляет души, наставляет на путь истинный. В эти минуты я особенно остро ощутил, что такое соборная молитва, когда один молится за всех, а все за одного.
Святых Христовых Таин причастились более семисот человек — такого в Храме Гроба Господня еще не бывало (исключая, разумеется, Пасхальные торжества). Божественная Литургия закончилась очень поздно, где-то около пяти утра. Эти ночные часы были, конечно, самые светлые, самые торжественные, самые возвышенные часы нашей жизни, их невозможно забыть, и они будут с нами всегда…
А потом мы вышли из храма, хотя выходить не хотелось, как это всегда бывает после праздничного богослужения. Небо было еще темное, однако по всему чувствовалось, что рассвет приближается. Мы пошли по Пути Скорби Господа нашего Иисуса Христа. Мы шли Крестным ходом — с хоругвями, с иконами, с зажженными свечами — по узким улочкам Старого города; процессия растянулась на сотни метров, и в утреннем предрассветном воздухе звучал пасхальный тропарь:
Христос воскресе из мертвых,
Смертию смерть поправ
И сущим во гробех
Живот даровав!
«Дух бодр, плоть же немощна»; да, плоть изнемогала и отказывалась нам служить, но в сердцах наших сияла нетленным светом Пасхальная радость; души ликовали, прославляя Христа, и Путь Скорби стал для нас путем духовного торжества.
Мы шли медленно, захваченные священнодействием, пение не умолкало; небо постепенно светлело; окна, закрытые ставнями, камни мостовой под ногами, вывески на арабском и английском языках — все стало приобретать зримые черты; появились первые прохожие…
Уже совсем рассвело, когда мы вышли из Старого города, и здесь Крестный ход закончился.
Мы сели в автобусы, которые поджидали нас, и поехали в Галилею. На чем мне остановить ваше внимание? Описать ли современный Назарет, его белоснежные дома на крутых склонах гор, его тесные улочки, на которых то и дело возникают автомобильные пробки? Познакомить ли вас с Каной Галилейской и с греческим храмом, построенном на том самом месте, где Господь претворил воду в вино? Все охватить, к большому сожалению, невозможно, и я с вашего позволения, благосклонные читатели, обращу взор на священные воды Иордана и опишу купание в них.
Много рек повидал я на своем веку, но такой, как Иордан, еще не видел! Как перстень украшают изумруды, так Иордан — густолиственные эвкалипты. Они простирают над рекой свои длинные зеленые ветви так, что солнце иногда не в силах пробиться сквозь них и добраться до воды. А вода в Иордане темно-зеленая, она не течет среди высоких берегов, а покоится, она дремлет и нежится.
Мы решили поплавать не там, где построены удобные «цивилизованные» купальни для западных туристов, а прошли несколько сот метров вниз по течению, туда, где купаются «дикари» и где нет никаких туристов. Нас было человек пять-шесть. Приступили мы к омовению по всем правилам: зайдя в воду по пояс, мы со словами: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь» три раза погрузились с головой. После этого вода стала очень теплой, и мы начали купаться уже безо всяких правил: поплыли в разные стороны, шумно ныряя и фыркая.
Я поплыл к тому месту, которое было освещено солнцем; тут я лег на спину и, раскинув руки и ноги, закрыв глаза, стал отдыхать; через минуту мне снова захотелось двигаться, и я поплыл вниз по течению; войдя в тень, я сделал разворот и поплыл обратно; сначала я плыл саженками, а когда устал, лег на спину и так плыл, выбрасывая вперед то правую, то левую руку; удовольствие было неописуемое — ведь я купался в реке, освященной Самим Господом нашим Иисусом Христом.
Выходить на берег не хотелось, но все же пришлось.
— Теперь мы будем приезжать сюда каждую неделю, — пошутил я.
— Да, да, каждую, — заулыбались мои спутники.
Свои галилейские впечатления я завершу кратким рассказом о горе Кармил. На ее вершине находится русская территория — небольшой тенистый красивый сад; в его глубине — храм во имя пророка Божия Илии. Он как бы парит над Хайфой. В храме мы спели тропарь Пророку, приложились к его иконе. Настоятель храма, священник Мирослав Витив, служит в Хайфе уже седьмой год.
— Батюшка, а где же то место, на котором Илия Фесвитянин посрамил идола Ваала и его жрецов? — спросил я.
— Дело в том, что гора Кармил очень большая; это, скорее, гигантский хребет, — ответил отец Мирослав. — Те события, о которых вы говорите, произошли на другой вершине. А тут, поблизости, есть католический храм и в нем — пещера, в которой подвизался Пророк Божий.
Синай
Следующий этап нашего путешествия — Порт-Саид. Отсюда мы выехали на гору Синай. Это одна из величайших святынь христианского мира. Здесь, на этой горе, Господь Бог вручил пророку Моисею десять заповедей. Каждый православный знает их наизусть. Не выполняя этих заповедей спастись невозможно.
Преодолев пятьсот километров Синайской пустыни, мы прибыли к подошве горы. Подъем начали в три часа ночи — с тем, чтобы восход солнца встретить на вершине. Светила яркая бриллиантовая луна. Это большая редкость: обычно паломники поднимаются в совершенной темноте. Дорога очень трудная: камни и песок. Самое главное — не вывихнуть ногу. Тень впереди идущего человека осложняет дело, а сделать интервал побольше нельзя — сзади тоже идут люди.
Постепенно втягиваемся в горы; их силуэты неясно проступают в темноте. Воздух изумительно свеж. Терпко пахнет полынью. То впереди, то сзади слышны церковные песнопения, большей частью Пасхальные. Шагать на удивление легко — как будто Ангел Хранитель несет тебя на своих крыльях.
Тропа становится все круче. Наша процессия растянулась на несколько километров. На повороте — хижина; в ней арабы продают прохладительные напитки, пиво, печенье. Кое-кто заходит — не столько для покупок, сколько для отдыха.
С нами очень много детей. Они идут бодро, не хнычут, но вот одна девочка, кажется, совсем выбилась из сил.
Вдруг появился погонщик с верблюдом.
— Камеля! Камеля[5]!
— Хау мач[6]?
— Тэн долэс[7].
— Ну, ладно, давай.
Верблюд становится на колени, и девочка садится в седло. Вот она уже выше всех, над нами. Верблюд широким шагом уходит вперед, папа и мама идут рядом, держась за стремена, иначе за животным не успеть.
Еще один верблюд, еще — всем находится работа…
— Хау мач?
— Файв долэс[8].
Значит, вершина уже ближе.
Нас всех это очень приободрило, и мы прибавили шаг, тем более что тропа стала положе. Через минуту мы оказались на довольно вместительной площадке — на ней отдыхали верблюды, для которых работа уже закончилась. Они лежали на земле и, провожая нас равнодушными взглядами, жевали бесконечную жвачку. От них остро пахло «трудовым» верблюжьим потом…
Скоро, радостные и оживленные, мы вступили в расселину, за которой, по нашим представлениям, находилась вершина. Увы, ее тут не оказалось: за поворотом начинался новый подъем, да такой крутой, что верблюдам он был явно не по силам.
Приятный сюрприз: ступеньки… Они, разумеется, не появились сами собой — их, вероятно, выложили многие поколения монахов. Ступеньки высокие, и каждый шаг дается с трудом. А каково было пророку Моисею? Ведь тогда здесь никаких ступенек не было. А он поднимался на гору не единожды. Да что подняться! Попробуй отсюда спуститься!..
Начинает брезжить рассвет. Резче проступают очертания гор. Они окружают нас со всех сторон и поражают своей дикой, неповторимой красотой.
Еще одно усилие — и мы наконец на вершине! Вот оно, то место, где стоял пророк Моисей и, трепеща от страха, слушал грозные раскаты грома, где сверкали ослепительные молнии, где раздавался трубный звук весьма сильный, где восходил от нее (горы. — Н. К.) дым, как дым из печи, и вся гора сильно колебалась (Исх. 19:16,18).
Паломники, поднявшиеся на гору первыми, поделились своими впечатлениями о восходе солнца.
Сначала небо на горизонте, над горами, посветлело, с каждой минутой становясь все ярче и ярче; лучи невидимого еще солнца били в небеса, делая их широкими и необъятными. Еще мгновение — и над горными вершинами показался алый краешек солнечного диска; он выплывал на глазах, делаясь все пурпурнее и ослепительнее; рядом с ним, приняв форму креста, играли солнечные лучи; вот диск величественно и важно выкатился из-за горизонта, и солнечный свет, Божие творение, осветил Синайскую пустыню.
На вершине Синая — церковь в честь Преображения Господня. Горят свечи; их огоньки — символ нашей веры; по вере мы предприняли наше паломническое путешествие, по вере поднялись на эту библейскую гору, осиянную Божественной Славой, по вере возносим наши благодарственные молитвы Спасителю.
Рядом с церковью — колокол; каждый из нас подходит к нему и звонит. Три удара — во имя Пресвятой Троицы. Звук колокола, тонкий и хрустально-чистый, разносится над песчано-красными скалами, над ущельями и расселинами, дрожит и вибрирует, постепенно затихая, теряясь в неприступных теснинах.
Спускались с Синая мы уже другим путем — он вывел нас к мужскому греческому монастырю святой великомученицы Екатерины, где покоятся ее цельбоносные мощи. Нас тепло встретила братия во главе с настоятелем архиепископом Дамианом. Монастырь очень древний, его духовные богатства неисчислимы (среди них много даров русских государей); духовная библиотека по своему значению считается второй в мире после Ватиканской.
На этом месте Господь явился некогда пророку Моисею в пламени Неопалимой Купины. Однажды провел он (Моисей. — Н. К.) стадо далеко в пустыню и пришел к горе Божией, Хориву. И явился ему Ангел Господень в пламени огня из среды тернового куста. И увидел он, что терновый куст горит огнем, но куст не сгорает. Моисей сказал: пойду и посмотрю на сие великое явление, отчего куст не сгорает. Господь увидел, что он идет смотреть, и воззвал к нему Бог из среды куста, и сказал: Моисей! Моисей! Он сказал: вот я, [Господи]! И сказал Бог: не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая (Исх. 3:1-5).
Вот он, алтарь Неопалимой Купины. Это, наверно, едва ли не единственный в православном мире алтарь, в который разрешено входить и мужчинам, и женщинам. Один за другим, босиком, со страхом Божиим и трепетом, входим и мы, с благоговением прикладываемся к престолу. Священник помазывает нас святым елеем. Куст, горевший неопалявшим его пламенем, растет вне алтаря, в монастырской ограде.
Святитель Николай
Наше путешествие проходило под явным покровительством Святителя и чудотворца Николая. Начнем с того, что судовая часовня, где проходили богослужения и читались акафисты, была освящена в честь его имени. Девять веков назад мощи угодника Божия были перенесены из Мир Ликийских (Малая Азия) в Бари (современная Италия). Это великое духовное событие Православная Церковь празднует 22 мая (по новому стилю). Именно в этот день наш турбоход «Леонид Собинов», совершая переход из Египта в Грецию, двигался как раз тем путем, по которому величайшая святыня — в свое время — плыла к новому месту «жительства».
В этот же день мы отправились на Святую Гору Афон. Современный вместительный катер, на котором мы находились, также носил имя Святителя Николая. А когда мы прибыли к тому месту, где расположен русский монастырь во имя святого великомученика и целителя Пантелеимона, то братия доставила к нам на катер… часть мощей Святителя Николая, к которым мы с великой благодарностью приложились. Это ли не чудо? Это ли не трогательная забота о нас мирликийского Чудотворца?
Афон
В Греции много православных святынь, но Святая Гора Афон — главная из них. Это — благословенный удел Божией Матери, место уединения, молитв и сугубых духовных подвигов.
Катер идет вдоль южного берега Святой Горы. Вот из-за поворота показывается один монастырь, другой, третий; они очень разные, но все они объединены одним — молитвой о заблудшем, отступившем от Бога мире. Божия Матерь сказала, что конец мира наступит только тогда, когда последний монах уйдет из Ее удела — Афонской Горы. Пока же монастыри стоят на своем месте, и молитва о нас, грешных, не прекращается.
А вот и наш русский монастырь — во имя святого великомученика и целителя Пантелеимона. Даже отсюда, с моря, поражают его гигантские размеры. На пристани появились монахи, они машут руками, приветствуя нас.
Женщинам на Афон вход воспрещен. Но и мужчины не смогли сойти на берег (так как ранее не удалось выполнить некоторые формальности). Однако встреча с братией монастыря все же состоялась — иноки прибыли на катер. Они привезли собой главные святыни обители: главу преподобного Силуана Афонского, десницу святого Иоанна Русского, ковчег с частичками мощей многих угодников Божиих и с частью Древа Животворящего Креста Господня и честную главу святого великомученика и целителя Пантелеимона.
Катер идет дальше вдоль извилистого берега, «подбитого» кружевом прибоя, туда, где уже виден седой скалистый мыс полуострова. Наши глаза устремлены на самую высокую точку Святой Горы, на ее пик, который, как нам говорили, венчает большой крест. Этот пик всегда, в любое время года, даже в летнюю жару, когда в здешних краях не бывает ни одной тучки, покрыт белоснежным облаком — знак видимой милости Царицы Небесной, Покровительницы и Заступницы святогорских монахов. Но именно сегодня пик открылся, и мы сквозь тонкую молочно-сизую облачную пелену, которая по мере нашего движения постоянно меняла оттенки, увидели святой афонский крест.
Кстати, еще одна любопытная деталь. Накануне нашего прибытия в Салоники местное телевидение сообщило, что на следующий день ожидается пасмурная, дождливая, ветреная погода. Однако ничего подобного не было — погода выдалась на редкость солнечная и погожая.
Константинополь
Что мне сказать о тебе, Константинополь? (Великий город был последним пунктом нашего путешествия). Ты низвержен, поруган, ты превращен в развалины, овощное хранилище (Пс. 78:2), и у нас слезы навертывались на глаза, когда мы смотрели на твои полуразрушенные, позабывшие о былой славе городские стены, которые сохраняются турками разве что для того, чтобы лишний раз посмеяться, поиздеваться над тобою да чтобы «выбить деньгу» у экскурсантов; когда ходили по твоим улицам; когда смотрели на твои бесчисленные сумасшедшие торжища; когда слышали гортанные крики турок, призывавшие нас покупать то, что нам не хотелось покупать, приглашавшие нас туда, куда нам не хотелось идти, соблазнявшие нас тем, что вызывало у нас отвращение.
На твоих перекрестках и площадях, на твоих пристанях и мостах — гам и столпотворение, от которых уже через минуту начинает болеть голова, и единственное стремление, возникающее у человека, попавшего в этот водоворот, — бежать отсюда и бежать как можно скорее.
Особенно больно нам было смотреть на твои великие, но оскверненные святыни. Вот — храм «София — Премудрость Божия», главный храм Вселенского Православия, поражающий человеческое воображение своими колоссальными размерами, смелостью архитектурного замысла и изяществом его исполнения. Не верится, что он был построен всего за пять лет. Рассказывают, что, когда строители заканчивали свой рабочий день и уходили домой, кто-то продолжал возводить стены. Это были Ангелы Божии. Однако ныне в этих стенах не слышно колоколов, не слышно церковных песнопений, не слышно проповеди; совершенно выветрился восхитительный запах ароматного ладана. Сегодня тут музей, и турки-экскурсоводы оживленно рассказывают о том, чего совершенно не понимают.
Однажды русские паломники, войдя в храм, запели Пасхальный тропарь. Закончить его они не успели — со всех сторон завопили, закричали, засвистели турки, требуя немедленно прекратить «зловредное» песнопение: мусульмане совершенно не выносят имени Христа и Его спасительного учения.
Мы учли этот печальный опыт и поступили вот как: пели Пасхальные и другие песнопения тогда, когда поднимались на второй этаж — по наклонным, выложенным гладким булыжником коридорам; их, коридоров, было очень много, подъем занял значительное время, и мы успели спеть все, что хотели, и ни один турок об этом не догадался.
Велие утешение получили мы и во Влахернском храме, и в храме в честь иконы Божией Матери «Живоносный Источник», в которых служат православные греки. Тут мы могли молиться и петь церковные песнопения без боязни, что нас прервут и тем испортят нам настроение. Принимали нас с любовью. Русские теперь бывают здесь часто, греки сразу узнают нас и говорят, радушно улыбаясь: «Христос анесте!»[9] — «Алифос анесте!»[10] — слышат они в ответ.
В обоих храмах были святые источники, и они очень освежили нас.
День уже угасал, когда мы покидали Константинополь. Огни на берегу, огни в воде, огни на быстроходных паромах, снующих по проливу, таинственный плеск воды за бортом, пахнущий морской солью ветер. Паломники высыпали на палубу, чтобы посмотреть на чудесные легкие висячие мосты над Босфором. Когда поднимаешь голову и провожаешь их взглядом, кажется, что они плывут в небе. Постепенно огни тают, берега, расступаясь, сливаются с лиловато-темным небом, один поворот, другой, и мы выходим в Черное море.
Мы думаем о загадочной судьбе Константинополя, о его блистательном взлете и трагическом падении, о том, что под властью турок он находится — надеемся! — временно и что он снова станет столицей Вселенского Православия. Когда это произойдет, мы сказать не можем. Знаем только, что это (по предсказаниям) случится в самом конце последних времен.
Существует очень красивое предание о священнике, и сейчас-де живущем в стенах святой Софии. Когда турки штурмом взяли Царьград, в храме шло богослужение. Ворвавшись в храм, завоеватели учинили в нем оргию, с ужасом описываемую современниками.
Один из священников обратился с молитвой к Богу, держа в руках Чашу, и совершилось чудо. Стена храма раздвинулась, священник вошел внутрь нее, и стена вновь сомкнулась.
Прошли века, но и ныне, говорят, сквозь стену иногда слышно, как молится священник. И будет он, по легенде, находиться там до тех пор, пока турки не будут изгнаны из Царьграда. Тогда вновь воссияет православный крест над Софией и священник выйдет из стены и завершит незаконченную Литургию…
Порт
Турбоход «Леонид Собинов», оставив за кормой три тысячи морских миль, пришвартовался к причалу Одесского порта. Долгое и серьезное, красочное и экзотическое, духовное и поучительное паломничество завершилось. Мы спускались по трапу совсем другими людьми, не похожими на тех, которые поднимались по нему в начале рейса.
Паломническое путешествие произвело на его участников такое сильное впечатление, что некоторые из них приняли Таинство Святого Крещения, а восемь пар венчались.
Святая великомученица Екатерина, уверовав во Христа и крестившись, получила в дар от Владыки вселенной чудный перстень — Он обручил ее Себе в нетленную невесту. Каждый из путешественников испытал ни с чем не сравнимую, незабываемую радость, когда из рук настоятеля Синайского монастыря архиепископа Дамиана получил бесценный дар — белоснежный изящный перстень, — духовным прообразом которого явился дар Спасителя святой великомученице.
Никосия — Иерусалим — Порт-Саид — Салоники — Константинополь — Одесса — Москва.
1995
Эгейский Иерусалим
— Мы направляем вас на остров Родос, — сказал представитель туристической фирмы.
Почему именно на Родос? — подумал я. — Ведь я собирался ехать на Крит…
Мое недоумение рассеялось, когда я взглянул на карту: неподалеку от Родоса находился остров Патмос — одна из величайших святынь православного мира. Именно на этом острове отбывал ссылку святой апостол и евангелист Иоанн Богослов, именно здесь им написан Апокалипсис, самая загадочная и самая таинственная книга Нового Завета…
Римский император Домициан, воздвигнув большое гонение на христиан, схватил апостола Иоанна Богослова и, подвергнув жестоким пыткам, сослал на Патмос. Ночью, в тонком сне, святому явился Сам Господь и, утешив его, сказал:
— Этот остров весьма в тебе нуждается.
За короткое время Иоанн Богослов обратил ко Христу почти все население Патмоса. По его молитвам слепые прозревали, мертвые воскресали, прокаженные очищались, бесы, вредившие людям, исчезали. Однажды святой Апостол вместе со своим учеником Прохором уединился в пещеру. Здесь они провели десять дней. Иоанн, будучи в пещере, ничего не вкушал, а только молился (Прохор же ненадолго отлучился). И был к Апостолу голос свыше: «Иоанн, Иоанн!» Тот отвечал: «Что повелеваешь, Господи?» И голос говорил свыше: «Потерпи еще десять дней, и будет тебе Откровение великое». Апостол провел без пищи еще десять дней. И совершилось дивное: Ангелы Божии сошли с Небес и возвестили ему неизреченное. И когда Прохор возвратился к Апостолу, тот послал ученика за чернилами и пергаментом, а потом два дня говорил Прохору о бывшем ему Откровении, а тот записывал Слова своего учителя.
Апокалипсис (в переводе с греческого — «откровение») в таинственных образах показывает будущие судьбы Церкви Христовой и всего мира. Для чего это нужно? Вселенская Церковь находится в постоянной борьбе с врагами — как видимыми, так и невидимыми. Откровение передает впечатляющие картины этой брани, показывает неизбежность гибели всех и всяческих врагов Церкви, прославляет ее верных чад, утешает и ободряет их.
Последняя книга Нового Завета сокровенна. «Темнота сей книги не препятствует удивляться ей, — пишет святитель Дионисий Александрийский. — И если я не все в ней понимаю, то лишь по моей неспособности. Я не могу быть судией истин, в ней заключающихся, и измерить их скудостью моего ума; руководствуясь более верою, чем разумом, нахожу их только превосходящими мое понимание».
Впочем, мы, современные христиане, живем в те времена, когда кажется, что многое из того, о чем говорит Апокалипсис, сбывается прямо на наших глазах.
Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде «полынь»; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки (Отк. 8:10-11).
Это — как будто бы о Чернобыле, о ядерной катастрофе, последствия которой мы переживаем до сих пор.
Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладязя бездны. Она отворила кладязь бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладязя (Отк. 9:1-2).
А это — словно о событиях в Персидском заливе, происшедших всего несколько лет назад, когда иракские воины, покидая Кувейт, подожгли нефтяные скважины.
Хотя, конечно, этими событиями значение апокалиптических символов не исчерпывается; эти символы неизмеримо глубже и таинственнее, ибо охватывают не только времена прошедшие или нынешние, но и будущие.
От Родоса до Патмоса несколько часов на быстроходном и на редкость комфортабельном пароме «Марина». Кос, Калимнос, Лерос, Липси — чудные, восхитительные, неповторимые по своей красоте острова перебираешь, как бусинки четок. Но вот наконец и Патмос. Он похож на маленькую кляксу, нечаянно упавшую с пера на темно-синий лист моря и принявшую весьма причудливые очертания. Остров горист: взглянешь направо — горы, взглянешь налево — горы, оглянешься назад — там, за серебристо-голубым заливом, тоже горы.
СкАла — маленький городок на берегу, столица острова. Тихие улочки, на каждом шагу — кафе и ресторанчики, разного рода магазины, правда, в них мало покупателей, да и те в основном туристы.
Ну а местные жители — и юноши, и девушки, и почтенные джентльмены, и солидные дамы — ездят на мотоциклах и мотороллерах (это основной вид транспорта на только на Патмосе, но и на любом другом греческом острове).
В порту множество яхт, больших и маленьких катеров, они колышутся на воде, словно им не терпится выйти в открытое море.
Но не будем задерживаться здесь, а поспешим в пещеру Апокалипсиса, в то святое место, ради которого мы и прибыли сюда. До пещеры всего два с небольшим километра, но — в гору. Можно идти пешком, можно ехать на автобусе, а можно и «проголосовать» — греки очень доброжелательные люди, всегда «подбросят».
В пещере, а точнее в преддверии к ней, меня встретил иеромонах Евфимий, невысокого роста, с добрыми лучистыми глазами и белоснежной бородой. Такое ощущение, что мы с ним знакомы давным-давно. Мы троекратно, по-христиански, облобызались, и он движением руки пригласил меня войти. Вниз, в пещеру, ведет крутая лестница с высокими ступенями — один пролет, другой, третий. Широкие, открытые настежь двери, над ними — надпись: «Это место, производящее неизгладимое впечатление, не что иное, как дом Бога; это — дверь на Небеса». Я осенил себя крестным знамением и… вошел. Знакомый запах храма (да, это храм с двумя небольшими иконостасами и двумя алтарями), мерцание свечей, старинные иконы, молящиеся люди. Но все это я заметил потом, потом… А первое впечатление…
Переступив порог пещеры, я оказался… на Небе, в Райских обителях, в Неземных чертогах, где курится душистый благовонный фимиам и звучат дивные хоры светлооких Ангелов. Моя душа пела и ликовала… Такого со мной еще никогда не бывало — ни в одном храме, ни в одном монастыре. Приложившись к иконе святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова и поставив перед ней свечку, я прошел дальше.
Левый придел — просторный, с высокими сводами, с паникадилом, с окном, выходящим на склон горы, а правый — это и есть собственно пещера: низкий свод — если протянуть руку, можно коснуться серой шершавой скалы (впрочем, по мере того как продвигаешься по пещере, скала поднимается выше и круче); стена с небольшим плавным изгибом, почти ровный, с небольшими трещинами «пол» — все осталось таким, как девятнадцать веков назад.
Вот место, где стоял Иоанн в тот страшный и славный день, когда… впрочем, мое слабое и неверное перо дрожит — не в состоянии описать того, что происходило с Тайнозрителем; и будет лучше, если он сам расскажет об этом.
Я был в духе в день воскресный, и слышал позади себя громкий голос, как бы трубный, который говорил: Я есмь Альфа и Омега, Первый и Последний; то, что видишь, напиши в книгу и пошли церквам, находящимся в Асии: в Ефес, и в Смирну, и в Пергам, и в Фиатиру, и в Сардис, и в Филадельфию, и в Лаодикию. Я обратился, чтобы увидеть, чей голос, говоривший со мною; и обратившись, увидел семь золотых светильников и, посреди семи светильников, подобного Сыну Человеческому, облеченного в подир и по персям опоясанного золотым поясом: глава Его и волосы белы, как белая в!олна, как снег; и очи Его, как пламень огненный; и ноги Его подобны халколивану, как раскаленные в печи, и голос Его, как шум вод многих. Он держал в деснице Своей семь звезд, и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч; и лице Его, как солнце, сияющее в силе своей. И когда я увидел Его, то пал к ногам Его, как мертвый (Отк. 1:10-17).
Большая — почти во всю высоту пещеры — икона, справа от Царских врат, изображает именно это событие. Святой Апостол лежит у ног Спасителя не в силах подняться и обрести дар речи… И Он положил на меня десницу Свою и сказал мне: не бойся; Я есмь Первый и Последний, и живый; и был мертв, и се, жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти. Итак напиши, что ты видел, и что есть, и что будет после сего (Отк. 1:17-19).
В этот момент монолитная скала над головой Иоанна с большим шумом раскололась на три части. Если поднять голову и посмотреть вверх, то можно их увидеть и даже потрогать. Они похожи на три пальца, которые мы складываем вместе, чтобы осенить себя крестным знамением и чтобы прославить Господа Вседержителя, Отца и Сына и Святаго Духа, Творца Неба и земли, всего видимого и невидимого мира, — вспомним Троическое явление Господа в момент Крещения Иисуса Христа на Иордане.
Потрясенный и просветленный, Тайнозритель встал на ноги, чтобы слушать Господа и чтобы потом в утешение нам, верующим людям, написать Апокалипсис, книгу, которая поражает и удивляет, призывает к покаянию и трезвению, приводит в восхищение и ужас, заставляет трепетать от восторга и всегда помнить о нашем последнем земном рубеже.
Тайна семи звезд, которые ты видел в деснице Моей, — продолжал Спаситель, — и семи золотых светильников есть сия: семь звезд суть Ангелы семи церквей; а семь светильников, которые ты видел, суть семь церквей (Отк. 1:20).
А вот место, где стоял Прохор и записывал то, что говорил его учитель, — он стоял как бы за аналоем, и ему было очень удобно писать — такое пологое углубление оказалось в скале…
На вопросы паломников отвечал немолодой смуглый грек, одетый в свободного покроя рубашку.
— А это что такое? — спросил я у него, показав на небольшую круглую впадину в скале, обрамленную нимбом под цвет камня; над нимбом был изображен головной убор священнослужителя (эта впадина находилась внизу, у самых ног, и была обнесена аккуратной загородочкой).
— Здесь, положив голову в углубление, спал святой Иоанн, — ответил служитель.
— А это? — продолжал я спрашивать, указав на совсем маленькую выемку в скале, гораздо выше первой, уже за пределами загородки (она тоже была с нимбом).
— Святой Иоанн Богослов клал в это углубление ладонь, поднимаясь со своего ложа, — ведь он был в весьма преклонных летах, — пояснил грек.
Группы паломников (датчане и шведы, немцы и англичане, греки и испанцы) входили в пещеру и уходили, некоторые садились на лавки и слушали рассказ служителя об Апокалипсисе; прошло довольно много времени, а я никак не мог расстаться со святыней — так бы и остался здесь навсегда. Но вот настал час, когда пещеру-храм нужно было закрывать, и мне волей-неволей пришлось подняться наверх.
На самой вершине горы Хора стоит монастырь, видный почти с любой точки острова. У него серые, мощные, высокие стены — в ширину ему расти было некуда, и он рос ввысь. Он похож на неприступный средневековый замок. Со всех сторон окружен белыми домами — так пастыря окружают овцы. Это монастырь святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова. Его основал святой Хосиос Христодулос в XI веке. «Мое горячее желание было, — говорил он, — поселиться на этом безлюдном островке на краю земли, где царит спокойствие и куда не пристают корабли». Нетленные мощи святого Христодулоса покоятся в часовне, посвященной его имени (она находится в стенах обители).
Маленький, с пятачок, дворик. Слева — храм во имя святого Иоанна Богослова. Справа — иконная и книжная лавка. Если пройти дальше, то попадешь в большой музей — он занимает два этажа.
Сейчас братия насчитывает тридцать пять человек. Ее возглавляет епископ Исидор. Монахи работают в саду, поддерживают порядок в обители, принимают многочисленных паломников. Экономических трудностей братия сейчас не испытывает.
Большая нагрузка лежит на духовнике архимандрите Павле. Он окормляет не только братию своей обители и насельников скитов (их на острове больше десятка), но и сестер двух женских монастырей. С духовными вопросами к нему обращаются как жители Патмоса, так и других близлежащих островов.
В обители много редких святынь: честные и цельбоносные главы апостолов Фомы и Филиппа, а также священномученика Антипы, епископа Пергамского; особым почитанием паломников пользуются наручники Иоанна Богослова).
Богослужение совершается один раз в сутки — с трех до шести часов утра. Я попросил у иеродиакона Симеона, который опекал меня, будильник — чтобы встать вовремя.
— Будильник не нужен, — сказал он. — Как услышишь удар колокола, сразу вставай.
Но я его не услышал — то ли потому, что крепко спал, то ли потому, что от колокольни меня отделяли толстые стены, то ли потому, что звон колоколов недостаточно силен. Я проснулся около четырех часов, быстро умылся и вышел. Когда спускался вниз, встретил Симеона — он шел за мной.
— Быстрее, — сказал он, — уже читается канон.
Я остановился посреди храма, чтобы удобно было молиться и класть поклоны, но иеромонах, совершавший каждение, показал мне, что нужно отойти в сторону, к стене, в одну из ниш, предназначенных для братии, — тут можно было и сидеть, и стоять.
В храме царил полумрак, мерцали лампады. У колонн, на плоских аналоях, лампы освещали богослужебные книги. Монахи читали канон нараспев — то по очереди, а то оба вместе, по одной книге, — получалось необыкновенно красиво. Голоса у них были сочные, свежие, акустика в храме — великолепная; незнание греческого языка не было серьезной помехой — я наслаждался службой, это было настоящее духовное «пиршество».
Хора как такового не было. Его заменял то один, то другой монах. «Символ веры» прочитал величавый старец — медленно, с паузами, вникая в смысл каждого слова: так мог читать только глубоко верующий человек.
После Божественной Литургии монахи пригласили меня и трех молодых паломниц, приехавших из Афин, на чашечку утреннего кофе.
У меня была возможность поехать на многие греческие острова — Сими, Лесбос, Тинос… Но я поехал на Патмос — духовную жемчужину Средиземного моря. Царство Небесное, — сказал Спаситель, — подобно купцу, ищущему хороших жемчужин, который, найдя одну драгоценную жемчужину, пошел и продал все, что имел, и купил ее (ср.: Мф. 13:45-46).
Маленький островок в Эгейском море, маленький по размерам, но большой — духовно. Верующие называют Патмос Эгейским Иерусалимом. Поток паломников сюда не иссякает никогда — ни весной, ни осенью, ни в жару, ни в холод. Особенно много христиан было в прошлом году — отмечалась юбилейная дата: 1900 лет со дня написания Апокалипсиса. Иеродиакон Симеон сказал, что морская бухта была переполнена — суда бросали якоря далеко вне ее…
Я покидал Патмос ночью. Гигантский паром отчалил от берега так тихо, словно был невесом. Государственный флаг на корме трепетал на свежем ветру. Фигуры провожающих на пристани становились все меньше и меньше… Остров был залит огнями. Ослепительно освещенный причал, гавань с бесчисленными катерами и яхтами с сигнальными огнями на мачтах, улочки с нежно-бирюзовыми витринами магазинов, бесконечный овал набережной — все сияло, дробясь и играя яркими искрами и бликами в прибрежной воде. Над островом возвышался монастырь Иоанна Богослова. Он был освещен прожекторами и походил на тот Град, который увидел евангельский Тайнозритель, — новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего… Город расположен четвероугольником, и длина его такая же, как и широта… Ворота его не будут запираться днем; а ночи там не будет… И не войдет в него ничто нечистое и никто преданный мерзости и лжи, а только те, которые написаны у Агнца в книге жизни (Отк. 21:2,16,25,27).
О. Патмос — Москва.
1996
Невеста Христова
«Царь» островов Средиземного моря — вот какое название получил в древности остров Крит за свою заметную величину и несравненную красоту. Таким он остался и в наши дни. Если, скажем, острова Родос или Хиос можно объехать вдоль и поперек за один день, то с Критом дело обстоит посерьезнее: на знакомство с ним потребуется неделя-другая, а то и целый месяц.
Крит — рай для паломников. Святыни здесь на каждом шагу. Поедешь ли в горы, где сосновые и эвкалиптовые рощи перемежаются с обширными, изобилующими сочной травой пастбищами, или спустишься на равнину, к нежно-бирюзовому морю, поражающему игрой красок, особенно во время тихих закатов, — везде встретишь церковь, монастырь или часовню.
«Критяне всегда лжецы, злые звери, утробы ленивые», — писал о жителях острова мудрец, прорицатель и поэт Эпименид, живший за шестьсот лет до Рождества Христова, сам уроженец Крита (это свидетельство признает справедливым и повторяет в своем Послании к Титу апостол Павел [см.: Тит. 1:12]). Сказанное, конечно, относится к язычникам, а современные критяне отнюдь не таковы: они набожны и благочестивы. Характерная деталь: когда автобус, городской или междугородный, проезжает мимо храма, все пассажиры осеняют себя крестным знамением. Святая Пелагия, святой Георгий, святая Параскева, святой Иоанн Богослов, святая Ирина — всё это названия… сел и маленьких городов. Представьте себе, как чтут критяне своих Небесных заступников, если дают их имена населенным пунктам.
Один из самых красивых городов Крита носит имя Святителя Николая. Он находится в восточной части острова на берегу чудесного залива с романтическим названием Мирамбело. А вот небольшое село Святитель Николай находится на другом конце острова, однако по живописности окрестностей, голубизне моря (местечко расположено на берегу залива Соуда), чистоте воздуха и гостеприимству жителей нисколько не уступает своему городскому собрату.
Передо мной стояла очень трудная задача: выбрать паломнический маршрут. Можно было, преодолев горную гряду, посетить Гортис, древнюю столицу острова, можно было направить путь в северные города Ретимно и Ханья, а можно было остаться в Ираклионе, современной столице Крита, — везде меня ожидали великие православные святыни. Посоветовавшись с владыкой Тимофеем, архиепископом Критским, я решил поехать в монастырь святой великомученицы Марины (эту святую почитают все верующие греки, и, конечно же, жители Крита).
Городской автовокзал. Постоянно подъезжают и отъезжают автобусы — большие удобные «Мерседесы» (других марок я не видел). Отыскать среди них «свой» не так-то просто. Я обратился к диспетчеру (любой житель острова свободно владеет английским), и меня тут же проводили к машине. Пассажиров двое или трое. Трогаемся. Минут десять-пятнадцать медленно тащимся по чрезвычайно загруженному транспортом и пешеходами центру города — мимо высоких ярких витрин магазинов и лавочек, мимо деловых контор. На одной из остановок автобус наполняется пассажирами, но не до отказа, свободные места оставались на протяжении всего нашего путешествия.
Наконец город выпускает нас на свободу. Впереди — рыжевато-серые холмы, а еще дальше, в белесом мареве, виднеются отроги горного хребта Дикти. Дорога очень живописна: она то огибает глубокие ущелья, то бежит по склонам холмов, как бы опоясывая их узенькими ремешками, то ныряет в долину, то поднимается на отлогую возвышенность. Довольно часто встречаются крохотные деревушки — дома в них ослепительно белого цвета, они аккуратно расставлены, как будто дети, играя, сложили их из кубиков.
Любуясь новыми для меня пейзажами, наблюдая за греками (то были в основном сельские жители), слушая их неторопливые будничные разговоры, я мысленным взором перенесся в седую древность, в те времена, когда на остров ступила нога святого апостола Павла. Он видел эти же задумчивые, спокойные холмы, эти же зыбкие, почти нереальные горные вершины на горизонте, эту же сверкающую полоску моря позади нас — ничего с той поры не изменилось, мир остался тем же. Именно он принес сюда евангельское учение, поставил здесь первого епископа — им стал его ученик Тит, которого мы знаем из апостольского послания. Для того я оставил тебя в Крите, — напоминает ему Павел, — чтобы ты довершил недоконченное и поставил по всем городам пресвитеров (Тит. 1:5).
Почва, на которой сеял первоверховный Апостол и его ученики, оказалась очень плодородной. В последующие века на Крите подвизался целый сонм великих угодников Божиих. Лучше всего мы знаем, пожалуй, преподобного Андрея Критского, автора Великого покаянного канона, который читается каждый год в начале первой седмицы Великого поста. Но известен и еще один Андрей Критский, преподобномученик, пострадавший в VIII веке от императора-иконоборца Копронима. Словно звезды-алмазы сияют на церковном Небе имена десяти мучеников Критских (III век), пожелавших принять смерть за Христа, святителя Мирона Критского (IV век) и других подвижников благочестия.
А вот и деревня ВОни, конечный пункт моего путешествия.
— Херетэ («До свидания»), — говорю я, обращаясь к пассажирам.
— Херетэ, — отвечает водитель. — Иди по этой улочке и как раз попадешь в монастырь.
Белоснежные стены, высокая, видная издалека, колокольня, которую венчает большой крест; византийский купол храма, служебные корпуса — монастырь предстал предо мной во всей красе. Он прижался к склону горы, словно ища у нее защиты; справа простиралась необозримая равнина — виноградники и садовые участки перемежались с оливковыми рощами.
В конце прошлого века, когда на острове господствовали турки, на этом месте находилась старая разрушенная церковь. Однажды крестьянин Иоанн Капарунакис, родом из Трапсано, совершая по своим делам долгий переход из Аркалохори, остановился в этом месте отдохнуть. Он страдал тяжелым недугом. С большим трудом он поднялся на склон, где в тени деревьев струился источник святой великомученицы Марины. Иоанн сотворил молитву и, выпив всего один глоток воды, почувствовал себя совершенно здоровым. Радости его не было предела. Он встал на колени и поблагодарил святую Марину за исцеление.
В деревне крестьянин узнал, что земля, на которой находилась церковь, принадлежала турку Бею.
— Я хочу купить твою землю, — сказал он турку.
— Зачем?
— Чтобы восстановить церковь.
— Ты бедняк, и у тебя не найдется нужной суммы.
— Я продам и свой дом, и свой скот, и все свое имущество.
— Если бы ты доверху наполнил все мои сундуки золотом, то и тогда я не продал бы тебе эту землю!
— Почему?
— Потому что эта церковь христианская. А я ненавижу христиан!
— Но…
— Замолчи, несчастный! — взревел турок, побагровев от гнева. — Беги из этих мест, пока я тебя не убил!
Иоанн немедленно покинул деревню.
Бей, еще не остыв от гнева, позвал своих детей.
— Гоните скот на водопой, — распорядился он.
— На ручей?
— Нет, на источник у церкви. Он только для того и годится, чтобы поить скот.
Едва овцы, козы, коровы и быки утолили жажду, как тут же околели. Дети со злости осквернили источник, побросав в него навоз. Возмездие настигло их сразу — они стали трястись как в лихорадке.
Бей пришел в неописуемую ярость. Он решил убить Иоанна, жалея, что не сделал этого раньше. Он вскочил на коня и отправился в Трапсано. Путь был неблизкий, и, пока Бей ехал, гнев его утих. «Что толку, если я убью этого бедняка, — размышлял турок. — Его Бог поразит за это не только меня, но и мою жену. Кончу дело миром, и тогда мои дети, может быть, выздоровеют».
Прибыв в Трапсано, турок отыскал Иоанна.
— Слушай, — сказал он, — я передумал — я отдаю тебе эту землю.
— Я заплачу тебе за нее сполна, как и обещал, — ответил обрадованный крестьянин.
— Нет, нет, денег мне не надо, — сказал Бей, — я тебе ее дарю… Но ты знаешь, как мы назвали эту землю?
— Нет.
— Мы назвали ее «псири» («полная тли»).
— Почему?
— Мы заметили: если в день памяти святой Марины, то есть семнадцатого июля, мы собирали в поле урожай, то появлялось несметное количество тли, которая пожирала все злаки.
За короткое время Иоанн с помощью других христиан восстановил разрушенную церковь. В ней возобновились богослужения. Когда Иоанн отошел ко Господу, его похоронили рядом с храмом.
Шестьдесят лет назад в этом месте был открыт женский монастырь. Над древней церквушкой христиане построили новый большой храм во имя святой великомученицы Марины.
…Через открытые ворота вхожу в монастырь. Громадный, выложенный белыми плитами двор. Высокие пальмы с изящными ажурными ветвями, похожими на струи парковых фонтанов. Несколько светленьких пластмассовых столиков с такими же стульями — очень похоже на открытое уличное кафе. В центре монастыря храм — стройный, легкий, с цветными витражами. Большой двухэтажный сестринский корпус. «Да, пожалуй, не меньше ста сестер подвизается», — подумал я. Но где же они? Это для меня оставалось загадкой — уже минут пятнадцать-двадцать я знакомился с монастырем, однако не встретил за это время ни одного человека. В наших, российских, монастырях меня непременно остановили бы у входа, спросили бы, кто я, откуда, с какой целью приехал, и на территории обители я увидел хотя бы несколько человек, а тут… никого. «Наверно, час отдыха», — предположил я.
Я прошел в дальнюю часть обители и тут увидел пожилого человека в рясе, который поливал из шланга цветы. Обратив на меня внимание, он положил шланг и широко улыбнулся, как будто встретил старого друга, которого давно не видел и встрече с которым очень рад. Это был о. Каллиникос. Мы прошлись с ним по монастырю, отдохнули под одной из пальм, попили чаю… монахинь по-прежнему не было видно.
— Завтра большой праздник, — сказал я.
— Какой?
— Святителя Николая. В честь перенесения его святых мощей из Мир Ликийских в Бари.
На лице о. Каллиникоса появилось недоуменное выражение.
— Мы не знаем такого праздника.
Этой фразой собеседник меня просто огорошил.
— А Литургия завтра будет? — спросил я с замиранием сердца. Пусть на всем Крите я один буду отмечать этот великий праздник, — главное, чтобы была Литургия.
— Нет, Литургии не будет, — произнес о. Каллиникос, не понимая, какое большое огорчение доставили мне его слова.
Я привык, что в Москве да и по всей России в этот день храмы переполнены и многие христиане причащаются Святых Христовых Таин.
— А что вы будете служить?
— Утреню.
— И все?
— Да.
Я попытался упросить о. Каллиникоса, чтобы он в порядке исключения отслужил и Литургию, но… успеха не добился: мой собеседник погрузился в молчание.
Вскоре к нам подошла средних лет женщина, которую звали Хрисанфи.
— Вы монахиня? — спросил я.
— Нет, я просто помогаю.
Чуть позже к нам присоединилась еще одна женщина, помоложе, но и она была немонахиня. Ее звали Христина, и она заведовала иконной лавкой.
До вечернего богослужения оставалось минут десять, когда мы увидели маленькую старушку в темном платочке, повязанном так, что видны были одни глаза, нос да губы.
— Это матушка Тимофея, — сказал о. Каллиникос, — игумения нашего монастыря.
— Ваши сестры сейчас на послушаниях? — спросил я.
— Нет, все послушания выполняю я сама… — ответила матушка Тимофея, поправляя очки.
— ???
— Потому что я единственная монахиня нашей обители. Еще недавно нас было четверо — три мои сестры во Христе, состарившись, мирно отошли ко Господу. Я тоже готовлюсь к переселению, — она указала глазами на небо, — мне ведь уже под семьдесят.
— Кто-нибудь придет вам на смену?
— Не знаю.
— Хорошо бы — кто-нибудь из молодых в монастырь попросился…
— Оставим этот вопрос на усмотрение Господа и святой великомученицы Марины.
— А для кого же такой большой корпус?
— Семнадцатого июля, в день праздника нашей Небесной покровительницы, сюда собирается весь Крит. Для этого и построено жилье, но его все равно не хватает…
Вечерняя служба совершалась в нижнем храме. Он был маленький, человек на двадцать-тридцать, не больше, в нем царил полумрак. Служил о. Каллиникос, а на клиросе управлялась матушка Тимофея: она и читала, и пела; изредка ей помогал батюшка. Подсвечники были из светлого песка, как в Грузии или Армении, а свечи — желтые, высокие, утончающиеся к фитильку, точно такие, как в Иерусалиме. Много икон; в основном это образы святой великомученицы Марины. Хотя иконы и отличаются друг от друга, но на каждой из них есть общая всем, запоминающаяся деталь: святая Марина, укрощая диавола, держит его за один из рогов. У нас, в России, эта подробность отсутствует.
Из всех этих, поистине замечательных, икон выделялась самая древняя; она находилась справа от Царских врат. Прикладываясь к ней, я обратил внимание на ряд легких жестяных пластиночек, нанизанных на металлический стержень в нижней части иконы: на них были изображены или рука, или нога, или ухо, или какая-то другая часть человеческого тела. Я догадался: по молитвам святой Марины произошло исцеление болящего христианина; и он принес сюда свою пластиночку.
Богослужение было кратким, и, выйдя из храма, мы присели за столик, под пальмой, отдохнуть. День догорал. Лучи заходящего солнца скользили по вершинам холмов, и бледно-зеленые ветви едва заметно колебались под порывами слабого ветерка. Долину пересекли глубокие тени… Разговор зашел о святой Марине — о ком еще можно было говорить в ее обители?! Я попросил матушку игумению рассказать о святой великомученице.
— Я люблю больше слушать, чем говорить, — заметила матушка, устраиваясь поудобнее, — но ради нашей Небесной покровительницы готова сделать исключение. Знай, что святая Марина родилась в Антиохии Писидийской в конце III века. Отец ее, Эдесий, был языческим жрецом. У него не было других детей, потому что сразу после рождения Марины ее мать умерла. Святую воспитывала кормилица.
Это было время, когда нечестивый император Диоклетиан воздвиг жестокое гонение на христиан. Священники, диаконы, учители слова Божия скрывались в горных пещерах, диких лесах и маленьких селениях, не оставляя своего главного дела — обращения людей к истинной вере. Когда Марине исполнилось двенадцать лет, она услышала от одного из таких проповедников о Спасителе и уверовала в Него. Она решила (подражая святым мученикам) пролить свою кровь за Господа нашего Иисуса Христа и таким образом принять Святое Крещение. Общаясь с соседями, отроковица рассказывала им о своей вере и кратковременности земной жизни.
Однажды в некий языческий праздник святая вошла в капище своего отца. Гнусные безобразные идолы вызвали у нее глубокое отвращение.
— Идолов нужно ненавидеть и разрушать, а вы поклоняетесь им, — смело сказала она, обращаясь к народу.
Разгневанный Эдесий тут же отрекся от своей дочери-христианки…
Как-то Марина прогуливалась в поле, любуясь природой. Мимо проезжал знатный всадник в сопровождении многочисленной свиты. Это был епарх (правитель) восточных областей Римской империи Олимврий, который люто ненавидел христиан. Увидев Марину, он был очарован ее красотой и поинтересовался у пятнадцатилетней девушки, кто она. Отличаясь целомудрием больше, чем красотой, святая простосердечно рассказала о себе, не утаив, что она христианка. Тогда епарх приказал своим воинам привести отроковицу в город. На другой день он вызвал ее на допрос.
— Принеси жертву нашим богам, — сказал Олимврий, — и тогда ты сохранишь свою жизнь.
— Я поклоняюсь только Господу моему Иисусу Христу, — ответила Марина, — а идолов презираю. Своими угрозами ты меня не испугаешь — я с радостью приму смерть за своего Создателя.
— Одумайся, Марина, — продолжил епарх, — если ты будешь благоразумной, я возьму тебя в жены: ты будешь окружена почетом и славой, станешь жить в прекрасном дворце, у тебя будет много служанок и любое твое желание будет немедленно выполняться. Если же ты откажешься, то мне придется (хотя я этого и не хочу) отдать тебя в руки палачей, и ты претерпишь страшные муки.
— Богатство и слава — ничто; это лишь тени временной земной жизни, а я думаю только о Небесном. Твое супружество для меня противно и мерзко. Неужели ты думаешь, что я изменю своему Бессмертному Жениху, Который призывает меня в Царство Небесное, и вступлю в брак со смердящим псом!
Разгневанный Олимврий дал знак палачам, и те начали избивать святую гибкими прутьями, а затем, пригвоздив к доске, стали строгать ее тело железными трезубцами. Истязание продолжалось до тех пор, пока не показались кости. Народ плакал от жалости.
Потом девушку бросили в глубокую и мрачную темницу, где она молилась, чтобы Господь исцелил ее растерзанное тело и послал ей утешение. Враг же рода человеческого, видя стойкость Марины, решил устрашить ее. В темнице вдруг появился громадный страшный змей, который издавал ужасные звуки; из его пасти вырывались языки пламени. Святая осенила себя крестным знамением, и в ту же секунду чудовище распалось на части. После этого диавол превратился в человека с рогами и собачьим хвостом. Не растерявшись, Марина схватила его за рог и сильно ударила по голове молотком, который оказался рядом. Земля разверзлась и поглотила искусителя.
В следующее мгновение кровля темницы исчезла, и ее осиял Небесный свет. Подняв голову, святая увидела сияющий крест, над которым вился белый как снег голубь. Сладостный голос сказал:
— Радуйся, Марина, верная раба Господня! Пришел час твоего торжества! Скоро ты войдешь в нетленный чертог твоего Небесного Жениха, где вкусишь несказанное блаженство!
После этого Божественная благодать уврачевала раны девушки.
Утром Олимврий, увидев святую невредимой, стал убеждать ее принести благодарственные жертвы идолам за исцеление, но мученица снова исповедала себя христианкой. Тогда палачи стали опалять ее тело огнем. Во время пыток Марина молилась такими словами:
— Господи, Ты сподобил меня за имя Твое пройти через огонь, сподоби меня пройти и через воду Святого Крещения.
Услышав, что святая говорит о воде, епарх приказал утопить ее в большом чане. Когда девушку стали погружать в воду, земля содрогнулась, оковы пали с рук мученицы, над ее головой засиял необыкновенный свет, в котором кружила белая голубка с золотым венцом в клюве. Затем все увидели восходящий к небу огненный столп, на котором сиял крест. Снова раздался сладостный голос:
— Мир тебе, невеста Христова Марина! Тебе уготован неувядаемый венец славы!
Увидев, что святая вышла из воды живою и невредимою, пятнадцать тысяч человек уверовали во Христа и открыто назвали себя христианами. Олимврий приказал воинам казнить их. Затем была обезглавлена и святая Марина. По дороге на казнь она молилась о тех людях, которые поклонялись бесчувственным идолам и еще не узнали Спасителя.
Угодница Божия считается покровительницей детей. По ее молитвам исцеляются люди, разбитые параличом, — закончила свой рассказ игумения.
— А где покоятся мощи святой Марины? — спросил я.
— Ее честные мощи находились в Константинополе, в монастыре Пантепонта (Всевидца-Христа), до взятия города в 1204 году крестоносцами. По другим сведениям, они хранились в Антиохии, откуда в 908 году были перенесены в Тоскану (Италия). Часть святых мощей (рука) находится в Ватопедском монастыре на Афоне.
— В вашем монастыре наверняка произошли чудеса по молитвам святой Марины, — сказал я.
— Им несть числа, — откликнулся о. Каллиникос. — Вот одна весьма поучительная история. Крестьянин из Круста дал обет Господу: осенью пожертвовать монастырю лучшего козла своего стада. Миновала осень, наступила зима, а крестьянин и не собирался ехать в монастырь. Когда жена напомнила ему об этом, он отмахнулся, мол, пустяки, он пошутил. В ту же минуту лицо его исказилось так, что перестало походить на человеческое. Крестьянин понял: это — возмездие за «шутки». Он выбрал лучшего козла и вместе с женой отправился в монастырь. В дороге козел потерялся. Тогда муж и жена решили: пойдем одни, без козла, и поклонимся святой Марине. Когда они приблизились к монастырю, то увидели, что козел спокойно идет за ними. Они привязали его к дереву и вошли в церковь. Священник спросил несчастного, что случилось с его лицом, и тот рассказал обо всем.
Священник взял из алтаря святое копие и осенил крестьянина крестным знамением, творя молитву. Лицо пастуха приняло прежний вид. Поблагодарив Господа и святую Марину, супруги вернулись домой.
— А вот еще одна, не менее интересная история, — сказала Христина. — У врача Л. был слепой сын. Жена часто говорила мужу: «Давай отвезем сына к святой Марине — она исцелит его». Муж отвечал: «Я врач и то не могу вылечить сына. А там и подавно ему не будет лучше». Однажды мальчик увидел во сне святую Марину, которая сказала: «Вставай, детка, и иди в мой дом, который находится внизу, в Вони». Мальчик поднялся и пошел в комнату родителей. Увидев его, они поняли, что мальчик прозрел. Едва настало утро, радостный отец навьючил осла двумя бурдюками масла и повез их в монастырь. Там он поклонился чудотворной иконе и от всей души поблагодарил святую Марину за неожиданную помощь.
— Ну а теперь моя очередь, — сказала Хрисанфи. — Я расскажу об одном скотоводе из Ласифи. У него было правило: каждый год посылать в монастырь сыр. И вот однажды он изменил своему правилу. Жена спросила: «Ты почему в этом году не посылаешь сыра?» Муж ответил: «Он старый». — «Какой же он старый, — сказала жена, — если приготовлен совсем недавно. Завтра праздник святой Марины, и я с детьми сама отвезу сыр». — «Святая Марина не ест сыра», — сказал муж не подумав. Наступил вечер, и из стада неразумного скотовода убежали сорок овец; их обнаружили у стен монастыря. Овец пытались прогнать, но они не уходили. Скотовод, осознав свой грех и раскаявшись в нем, пожертвовал овец монастырю…
Я проснулся очень рано и вышел во двор монастыря. Утро было прохладное, словно в Москве (не будем забывать, что обитель находится в горах). Громко, перебивая друг друга, кричали петухи. Воздух был легкий, очень приятный, напоенный ароматом горных трав. Он был так чист, что окружающая панорама — холмы, лента дороги, храм в соседней деревне — просматривалась без каких-либо усилий.
После утреннего богослужения я стал прощаться с хозяевами монастыря.
— Да управит твой путь святая великомученица Марина, — сказала матушка Тимофея, — и да поможет тебе во всем! И не только тебе, но и всему русскому народу. Коленопреклоненная, со слезами на глазах, святая Марина молится (я верю в это) у Престола Божия о вашей России, и каждую ее слезу Господь наш Иисус Христос принимает как драгоценный изумруд.
О. Крит — Москва.
1997
Белый ангел
Сердце Европы — это Сербия. Европа жива потому, что бьется ее сердце. Если сердце остановится (а это случится тогда, когда в Сербии исчезнет православная вера), Европа погибнет.
Сердце всего мира — Россия. Мир жив потому, что бьется его сердце. Если сердце остановится (а это случится тогда, когда не станет православной веры в России), мир погибнет.
Сердца Сербии и России бьются друг с другом в лад. Они бьются согласно с Иисусом Христом, нашим Спасителем. Мы со Христом и во Христе, а это значит, что смерть не имеет над нами никакой власти.
Участники
С чего мне начать свой рассказ о паломническом путешествии в Сербию и Черногорию? Может быть, с описания восхитительно свежего раннего утра в монастыре Раковица, когда солнце еще было за горой, а под ногами, на зеленой траве, словно драгоценные жемчужины, блестели капельки росы, и так приятно было дышать ядреным чистым воздухом; а может быть, с сербских мальчиков и девочек, которые играли в мяч на горе Фрушка (как их звонкий смех разносился далеко вокруг и как им было весело!); а может быть, с чудесного густого вишневого варенья, которым нас угощала молодая монахиня в монастыре Градац и которое мы запивали глотком холодной воды?
Нет, не буду забегать вперед, а лучше начну с действующих лиц. Нас было много — семнадцать человек, так что и перечислить всех весьма затруднительно. Возглавлял нашу группу настоятель храма Трех Святителей на Кулишках, протоиерей Владислав Свешников. Его ближайшими помощниками являлись священник Михаил Дудко и монах Киприан (Ященко). В последний момент к нам присоединились школьники из православной гимназии в Ховрино (их опекали директор Игорь Алексеевич Бузин, преподаватель Илья Михайлович Числов и завуч Марина Владимировна Истратова).
Поездке предшествовало множество хлопот. Был такой момент, когда все, буквально все, рассЫпалось на глазах, и мы решили, что путешествие не состоится. Однако не зря мы усердно молились в течение нескольких месяцев святителю Савве Сербскому, святому благоверному Владиславу, королю Сербскому, и святому великомученику Стефану Дечанскому. Благодаря их Небесному заступничеству и ходатайству все чудесным образом и очень быстро — за считанные часы — устроилось, и мы вылетели в Белград.
В путешествии нас сопровождали два человека — сначала настоятель Русского подворья протоиерей Виталий Тарасьев, а потом профессор богословского факультета Белградского университета Предраг Миодраг.
Патриарх
Нашу поездку благословил Святейший Патриарх Сербский Павел. Встреча с ним была заранее обговорена, и мы с нетерпением ее ожидали. И вот однажды утром мы приехали в Сербскую патриархию. Нас провели в зал приемов. Не прошло, наверно, и минуты, как из левой боковой двери показался Патриарх. Он был невысокого, а если точнее, маленького роста (секретарь, шедший рядом с ним, казался великаном), худой, щуплый, с аскетическими чертами лица, в будничной, непарадной рясе; на голове у него был монашеский клобук. Мы сразу почувствовали в Патриархе великую простоту, и остатки нашего волнения совершенно исчезли.
— Я очень рад, что вы к нам приехали, — сказал Патриарх, обращаясь к нам (голос у него тихий, негромкий, но отчетливый). — Мы должны знать друг друга лично, а не понаслышке. Нас объединяет православная вера, и нас ничто не разъединит. Мне приятно видеть здесь детей. Если наши дети станут верующими, то будущее наших стран будет хорошее. — Святейший немного помолчал, а затем добавил: — Не имея возможности делать добро лично, пользуюсь случаем совершить его по должности.
…Как-то мы совершали долгий переезд из одного монастыря в другой (то ли на пятый, то ли на шестой день нашего путешествия), и я попросил Предрага рассказать что-нибудь о Патриархе.
— Он очень доступен, — сказал мой собеседник. — Когда была жива его сестра, он часто ходил к ней домой пешком. Он вообще любит ходить пешком — без охраны, без сопровождающих лиц. К нему может подойти любой человек и поговорить с ним. Каждый день в своей резиденции он принимает посетителей. Люди идут к нему со своими нуждами, наболевшими вопросами. И для каждого у него находится ласковое слово утешения.
Встает он очень рано и, когда все еще спят, служит Божественную Литургию, молясь обо всем сербском народе. В его сердце — вся Сербия. Он мал ростом, но — велик духом; у него хрупкие плечи, но на этих плечах он несет тяготы всей нации; у него слабые пальцы, но этими пальцами, сложенными в троеперстие, он поражает легионы демонов; на нем — легкое нитяное облачение, но под этим облачением — доспехи отважного борца.
Народ говорит: «Это наш Ангел, который укрывает и защищает нас».
Русское подворье
Знакомство с Сербией началось с храма в честь Пресвятой Троицы, который является и подворьем Русской Православной Церкви в Белграде. Он расположен в самом центре столицы Югославии, рядом с гигантским собором святого Марка (сразу напрашивается сравнение Гулливера с лилипутом, однако несмотря на свои скромные размеры, Русская церковь, как ее здесь называют, нисколько не теряется в пестром городском ландшафте). Подворье является центром религиозной жизни для русских эмигрантов, которых и по сей день довольно много в Сербии.
Церковь была освящена в 1924 году. Получив разрешение правительства Королевства сербов, хорватов и словенцев (прежнее название Югославии), по благословению Сербского Патриарха Димитрия, русские люди построили ее на белградском Старом кладбище. Сейчас об этом кладбище ничего не напоминает, потому что на его месте раскинулся живописный парк Тажмайдан…
Каждый русский, прибывающий в Сербию (и в прежние времена, и сейчас), прежде всего стремится посетить наше подворье. Не перечесть диаконов, священников, монахов и архиереев, которые служили в нем. Стены храма помнят сердечные воздыхания русских людей, их сокрушенные слезы, горячие молитвы к Господу Богу о том, чтобы Он помиловал Русскую землю, освободил ее из плена гордого, надменного безбожничества, вразумил русский народ и обратил его к покаянию (как великий и славный город Ниневию во времена пророка Ионы). Не один раз приносил Бескровную Жертву за престолом этой церкви митрополит Антоний (Храповицкий), первенствующий иерарх русской эмиграции; в своих проповедях он утешал соотечественников, призывал смиренно и мужественно нести жизненный крест, благословлял неутомимо проповедовать слово Божие народам Европы и Америки.
Часто заходил в этот храм великий русский патриот генерал Петр Врангель. В 1928 году он скоропостижно скончался в Брюсселе. Его останки — так завещал он сам — были привезены в Сербию и похоронены в Русской церкви, которую он очень любил.
Настоятелем Русского подворья является протоиерей Виталий Тарасьев. Мы познакомились с ним по телефону, когда готовились к поездке. Он хлопотал о нас в Синоде Сербской Православной Церкви, разработал подробный маршрут нашего паломнического путешествия, входил в наши повседневные нужды, — одним словом, гостеприимство его было на редкость радушным, и без его помощи у нас вообще бы ничего не получилось. Отец Виталий темноволос, выше среднего роста, одет в простую будничную рясу, говорит с едва заметным акцентом — ведь он родился и вырос вне России, хотя и в славянской стране. Его матушка — сербка, ее зовут Иоланта, она очень хорошо говорит по-русски, и то, что не успел или не смог из-за своей занятости сделать для нас отец Виталий, очень мягко и неназойливо восполнила она.
Отец Виталий Тарасьев стал настоятелем год назад, сменив на этой должности своего отца. Митрофорный протоиерей Василий умер два года назад, во дни светлой Пасхальной седмицы. Его отпевали Святейший Патриарх Сербский Павел и архиепископ Берлинский и Германский Феофан (Московская Патриархия). Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II прислал телеграмму-соболезнование.
Вся жизнь отца Василия была посвящена возлюбленному Отечеству — России, хотя он родился и жил вне ее. Каждый день он молился о ней, духовно окормлял русских людей, которые жили в столице Югославии, благоустраивал подворье. По отзывам людей, знавших его (а знали его очень многие), это был ревностный подвижник благочестия. Пастырь, душу свою полагающий за овец (ср.: Ин. 10:11). Ему придверник отворяет (двери. — Н. К.), и овцы слушаются голоса его, и он зовет своих овец по имени и выводит их. И когда выведет своих овец, идет перед ними; а овцы за ним идут, потому что знают голос его (Ин. 10:3-4).
Настоятельскую «эстафету» протоиерей Василий принял от своего отца — Виталия Тарасьева, который родился в России и эмигрировал на чужбину, спасаясь от большевиков. Как видим, на сербской земле, в Белграде, существует целая русская священническая династия — явление, не такое уж частое и в самой России.
— Мы можем вам только позавидовать, — сказал отцу Виталию руководитель нашей группы, когда мы беседовали в тесном кругу.
— Отчего же?
— Да оттого, что вы жили и воспитывались в нормальной, естественной христианской среде, в которой сохранились и преемственность традиций, и уклад церковной жизни, и знание святоотеческих преданий. Мы были всего этого лишены, так как церковная жизнь в России была беспощадно изуродована.
Знакомя нас с подворьем, отец Виталий остановился около двух надгробий, установленных у северной стены храма, под окном.
— Это могилы моего отца и деда, — сказал он. — Местные власти любезно разрешили похоронить их внутри храма.
Мы отслужили панихиду по усопшим. Мы, русские люди, молились о русских, о наших братьях во Христе, чья жизнь прошла вдали от Родины, но которые являлись (и являются!) ее частичкой, ее кровинкой, которые всегда думали о ней и которые делали все возможное, что было в их силах, для ее скорейшего возрождения.
Из церкви мы прошли в музей (расположенный в небольшом домике на территории подворья), посвященный истории русской эмиграции в Югославии. Идея создания этого музея принадлежит отцу Василию. Первые экспонаты появились в нем около пятидесяти лет назад. Что они из себя представляли? Например, умирал монах или монахиня, архиерей или священник. И вот, по просьбе отца Василия родственники приносили облачения, нагрудные кресты, митры, камилавки, иконы, богослужебные книги, принадлежавшие духовным лицам. Многие русские люди до Второй мировой войны служили в вооруженных силах Югославии. Их парадные мундиры, ордена, медали, погоны, личное оружие и другие вещи были никому не нужны, даже их родственникам. А в музее они нашли свое почетное место.
В Сербии жило (да и сейчас живет) немало русских художников. Каждый из них подарил музею одну из своих картин. Вот, например, портрет митрополита Антония (Храповицкого), вот — протоиерея Василия Тарасьева, а вот — сербский пейзаж. Из подаренных картин можно было бы составить отдельную экспозицию и показывать ее не только в Белграде, но и по всему православному миру.
— Обратите внимание на эти изящные броши, — сказал настоятель, остановившись около одной из витрин. — Они интересны тем, что сделаны из… пуль. Скажем, во время сражения русский офицер или солдат получал ранение; его доставляли в госпиталь, и из пули, извлеченной во время хирургической операции, делали брошь.
— А сейчас экспозиция музея пополняется? — поинтересовался я.
— Да, конечно. Все русские люди, которые живут в Белграде, знают о нашем музее и постоянно приносят нам что-нибудь интересное. Жалко, что помещение, где мы находимся, стало для нас тесным и не вмещает все экспонаты, которыми мы располагаем.
Света Петка
В каком бы храме или монастыре мы ни были (и не только в Белграде, но и далеко за его пределами), всюду встречали икону святой Параскевы. Да практически в каждом сербском доме имеется ее образ! «Как любят сербы эту святую, — подумал я. — А у нас, в России, — нет такого ее почитания».
В Сербии очень много храмов, посвященных святой Параскеве. Самый древний из них находится в Калемегдане — Старой крепости, построенной в том месте, где река Сава впадает в Дунай. Здесь всегда много народу, а особенно в выходные и праздничные дни: приходят и молодые, и пожилые люди, и мужчины, и женщины, и гражданские, и военные, и жители Белграда, и провинциалы. В храме можно принять Таинство Святого Крещения, купить крестик или лампаду, поставить свечу перед иконой святой Петки (так в Сербии зовут святую Параскеву) и помолиться перед ней.
— В чем причина такой сильной любви сербов к святой великомученице Параскеве? — спросил я настоятеля этого храма Радомира Поповича.
— Она вовсе не великомученица.
— А кто же?
— Преподобная.
— Она… сербская святая?
— Да.
Ларчик открывался просто.
Света Петка родилась в Сербии, в селении Епиват. Родители ее были благочестивые люди, они всегда исполняли заповеди Божии и щедро подавали милостыню. Девочка очень любила посещать церковь. Однажды за Божественной Литургией она услышала такие евангельские слова: Тогда Иисус сказал ученикам Своим: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною (Мф. 16:24). Стрелой пронзили эти священные глаголы сердце юной Петки. Выйдя из храма, она отдала свое красивое и нарядное платье первой же нищенке, а сама одела ее лохмотья.
Родители Петки пожурили дочку за такой поступок и снова одели ее в чистую и хорошую одежду. Через некоторое время девочка опять явилась домой в нищенских лохмотьях.
— Чадо, отчего ты поступаешь таким образом? — спросили родители.
— Я хочу жить так, как учит Христос, — ответила святая Петка.
После смерти родителей Параскева продала свое имение, а деньги раздала нищим. Затем она отправилась в Царьград и поклонилась его святыням. По совету духовных людей она поселилась при уединенном храме Покрова Пресвятой Богородицы, где в молитве, посте и слезах провела пять лет. Здесь Петка приняла пострижение в ангельский чин.
Потом, исполняя свое давнее желание, она посетила Святую Землю. Поклонившись местам, которые видели Господа нашего Иисуса Христа, Параскева осталась жить в Иорданской пустыне. По примеру пророка Илии и Иоанна Крестителя она питалась только пустынными злаками, употребляя их в очень малом количестве, и то после заката солнца. Лукавый враг, завидуя ее добродетельной жизни, пытался устрашить ее разными призраками и мечтаниями. Приняв вид страшного и лютого зверя, он устремлялся на святую, желая изгнать ее из пустыни. Однако угодница Божия, осенив себя крестным знамением, легко устраняла все козни диавола.
Однажды ночью Параскева, как обычно, стояла на молитве. Внезапно в образе прекрасного юноши пред нею предстал Ангел Божий.
— Оставь пустыню и возвратись в свое отечество, — сказал он, — ибо там тебе подобает отойти ко Господу.
Святая Петка вернулась в свое родное село Епиват и через два года мирно почила о Господе. Это произошло в первой половине XI столетия.
Прошло много лет. И вот случилось так, что близ того места, где была погребена святая Параскева, волны выбросили на берег тело утонувшего неизвестного моряка. От него исходил такой удушливый смрад, что мимо невозможно было пройти. Благочестивый столпник, подвизавшийся в этом месте, спустился вниз и попросил рабочих предать тело земле. Когда рабочие стали копать могилу, то обнаружили чьи-то нетленные мощи. Будучи людьми неопытными и несведущими, они не придали этому никакого значения и снова засыпали мощи землей, бросив в могилу и смрадный труп.
Один из рабочих (его звали Георгий) ночью увидел во сне светлую царицу, сидящую на престоле, а вокруг нее множество красивых воинов в белоснежных одеждах. Георгий в страхе упал на землю. Тогда один из воинов поднял его и сказал:
— Зачем ты со своими товарищами надругался над святыми мощами преподобной Параскевы? Немедленно исправь свою ошибку.
А светлая царица добавила:
— Побыстрее перенеси мои мощи в достойное место, потому что я не могу больше терпеть удушливого смрада.
Утром Георгий рассказал о своем сновидении людям. Жители Епивата, возжегши свечи, с благоговением обрели мощи святой Параскевы и торжественно перенесли их в храм. Около великой святыни происходило множество чудес: слепые прозревали, прокаженные очищались, согбенные выпрямлялись.
Слух об этих удивительных чудесах дошел до благочестивейшего Иоанна Асеня II, царя Болгарского. По его приказу мощи святой Петки в 1238 году были перенесены в престольный град Болгарской земли — город Тырнов. Через некоторое время турецкий султан Баязид покорил Болгарию; храмы он разрушал, церковные драгоценности и украшения раздавал воинам. Православные христиане успели тайно перенести мощи святой Параскевы в Валахию. Однако нога нечестивого завоевателя вскоре ступила и сюда. Тогда княгиня Сербская Милица попросила турецкого султана отдать ей мощи святой Петки. Тот неожиданно согласился, и святыня была доставлена в столицу Сербии Белград.
Прошло сто двадцать лет. Началась новая полоса грабительских войн. Турецкий султан Сулейман II, взяв Белград и разграбив его, увез с собой в Константинополь несметные богатства. Среди них находились и честные мощи преподобной Параскевы. Слух о многочисленных чудесах, которые происходили около великой святыни (исцелялись не только христиане, но и мусульмане), с быстротой молнии разнесся по всему Константинополю. Турки, убоявшись, что эти чудеса нанесут немалый вред магометанству, передали святые мощи константинопольским христианам, а те с честью положили их в патриарший собор.
Кроткий и богобоязненный Василий-Лупул, воевода и господарь Молдавский, узнав о великой святыне, пожелал, чтобы она прибыла в его владения для упрочения веры и благочестия среди его подданных. Константинопольский Патриарх Парфений, рассмотрев этот вопрос и внимательно выслушав мнения своих иерархов и пресвитеров, счел возможным удовлетворить смиренную просьбу молдавского господаря. В 1641 году мощи святой Параскевы прибыли в Яссы, первопрестольный град Молдавии (ныне — территория Румынии), где находятся и по сию пору.
— Не хотели бы вы, — спросил я у отца Радомира Поповича, — чтобы мощи святой Петки снова прибыли в Сербию?
— Одного нашего желания мало, — ответил священник. — Надо, чтобы этого захотела и сама преподобная.
— Как вы считаете, почему святая Петка покинула родную землю пять веков назад?
— По грехам нашим. С тех пор сербский народ мало в чем изменился. Если бы вера нашего народа окрепла, и он вернулся в храм, то, думаю, и преподобная Параскева тоже вернулась бы в свое отечество.
— Будем вместе молиться об этом.
Собор святителя Саввы
Кого из сербских святых мы хорошо знали до нашей поездки? Конечно, святителя Савву. Мы читали его большое, подробное, прекрасно написанное житие, у нас есть акафист этому угоднику Божию, который мы пели самое малое один раз в год, в день его памяти. И еще мы знали, что в святцах Сербской Православной Церкви есть святой Владислав, король Сербский, — это имя мы помнили только благодаря протоиерею Владиславу Свешникову, с которым связаны давними духовными узами. Мы догадывались, что в Сербской земле просияло еще много угодников Божиих, но — кто они, где именно подвизались, какими чудесами прославились в своей стране и за ее пределами, — об этом мы знали очень мало или совсем ничего не знали…
И вот в один из первых дней нашего пребывания в Белграде мы начали знакомиться с местами, связанными с именем святителя Саввы. Сначала отец Виталий показал нам малый храм. Он очень красивый — как снаружи, так и внутри. Красивые намоленные иконы, красивый иконостас, красивая церковная утварь. У левой, северной, стены — гробница Сербского Патриарха Варнавы. На южной стене большая красочная роспись — она изображает историческое событие, которое знает каждый православный серб, — сожжение турками мощей святителя Саввы. Это произошло в 1595 году.
Рядом с малым храмом находится большой. Как озеро отличается от океана, так и первый собор отличается от второго. Через северные двери входим в храм. Внутри величественные размеры собора поражают воображение еще больше, чем снаружи (подобное впечатление у меня было в соборе Святой Софии в Константинополе — самом большом храме Вселенского Православия). Закидываю голову и смотрю вверх — купол так высоко, что даже не верится (высота храма, включая крест, восемьдесят два метра). Вот здесь, в восточной части, должен быть алтарь — пока его нет, одно гулкое пространство да узкие прямоугольные окна… пока вообще ничего нет в соборе. Даже пол не вымощен каменными плитами, под ногами у нас что-то вроде темного мелкого шлака.
— В этом месте и были сожжены мощи святого Саввы, — сказал серб-священник, сопровождавший нас во время осмотра. — Сначала этот клочок земли был просто помечен камнями. Но и без камней верующие сербы знали, где произошло святотатство, и приходили сюда, чтобы поклониться праху великого сербского святого.
Уже после того, как выстроили малый храм, в котором вы только что были, возникла идея возвести большой собор. Почему именно большой? Почему нельзя было ограничиться храмом ну хотя бы средних размеров? На мой взгляд, дело здесь не только в благочестии: слишком велик духовный вклад святителя Саввы в становление Сербской Православной Церкви и самостоятельного Сербского государства.
Святитель Савва — Небесный покровитель всей сербской земли!
Но безбожные власти долго, в течение многих десятилетий, не позволяли строить собор, хотя Синод Сербской Православной Церкви и хлопотал об этом. Разрешение было получено только в 1985 году. Собор строится исключительно на пожертвования сербского народа, государство не вложило в это дело ни одного гроша. С 1991 года строительство пошло быстрыми темпами, и мы думали, что вскоре в соборе состоится первое богослужение. Однако… все круто переменилось: началась война в Боснии, возникли экономические трудности — и стройка замерла…
— И как будут развиваться события дальше? — спросили мы.
Серб-священник, немного помолчав, ответил:
— Мы смотрим в будущее оптимистично. По молитвам святителя Саввы, его племянника, святого короля Владислава, и других сербских святых Господь все устроит премудро: собор будет благополучно завершен и в нем начнутся торжественные богослужения. Здесь смогут молиться одновременно пятнадцать тысяч человек. На четырех колокольнях будут установлены пятьдесят два колокола, и когда они все разом зазвучат… это будет для всех… это станет… А лучше всего — приезжайте к нам, и сами услышите, что это будет такое…
Добавлю, что под храмом предполагается построить большой зал для церковных Поместных Соборов. На улице, за алтарем, выделено место для захоронения сербских Патриархов. Останки Патриарха Варнавы будут перенесены сюда же — согласно его последней воле.
Собор святого Саввы — после завершения строительства — станет самым большим православным храмом в Европе.
Русское кладбище
Вторник 23 сентября был для нас днем особенным, он останется в нашей жизни как великое духовное событие. В этот день мы посетили Русское кладбище в Белграде. На этом кладбище сохраняется частичка России, России ушедшей, давней, но которая навсегда осталась с нами — в нашей памяти, в наших мыслях, в наших сердцах. Под сенью высоких, раскидистых густолиственных деревьев, вдали от шума и суеты большого города, стоит Иверская часовня, небольшая, светлая, с легкими изящными колоннами и с двумя высокими наружными иконами — на южной и на северной сторонах.
Напротив часовни, в каких-нибудь двадцати шагах, — памятник Императору Николаю Второму и двум миллионам русских воинов, сложивших свои головы во время Первой мировой войны; среди них — отряд военнопленных, которые отказались грузить снаряды, отправлявшиеся на русский фронт. Памятник представляет из себя артиллерийский снаряд, на вершине которого находится крылатый Ангел с мечом в руке, чуть ниже Ангела — герб Российской империи, а еще ниже, у подножия, — русский офицер в энергичной позе: он взмахнул обнаженной шашкой, защищая боевое знамя.
— Часовня и памятник неразделимы, — сказал отец Виталий. — Это единое целое. Идея создания этого комплекса принадлежит русскому полковнику М. Скородумову, автором проекта является архитектор Р. Верховский, а строил военный инженер В. Сташевский. Комплекс открылся в 1935 году. Под этими крестами, которые вы видите вокруг (наш собеседник провел рукой сначала влево, а потом вправо), — деревянными и железными, каменными и алебастровыми, маленькими и большими, лежат русские люди. Это целый город. Город вечности и покоя. Тут погребены священнослужители, монахи и монахини, писатели, художники, актеры — всех не перечислить.
Приложившись к иконе Иверской Божией Матери, которая находится в часовне, мы отслужили панихиду по всем русским людям, нашедшим на этом кладбище свое последнее пристанище. После богослужения к нам подошли несколько пожилых людей. Это были потомки русских эмигрантов, которые живут сейчас в Швейцарии и Америке. Они приехали сюда, в Белград, чтобы поклониться праху своих родителей и родственников.
Сухой высокий старик, узнав, что мы из России, сказал:
— Счастлив тот человек, который умирает на родине.
Народы-братья
Увидев своими глазами могилы наших соотечественников и припомнив трагическую схожесть бурной и кровавой истории Сербии и России, начинаешь хорошо понимать всю глубину сокровенных духовных уз, которыми соединены наши народы-братья.
Начнем с того, что автором-редактором Жития Преподобного Сергия Радонежского, Игумена Святой Руси, великого молитвенника и собирателя Русских земель, был серб иеромонах Пахомий Логофет. Кроме того, он написал Жития святителя Алексия, митрополита Московского, и преподобных Кирилла Белозерского и Варлаама Хутынского. В общем, его перу принадлежит около пятидесяти духовных произведений (церковных служб, канонов, похвальных слов и житий).
Первый предстоятель Сербской Православной Церкви святитель Савва, младший из сыновей основателя Сербского государства Стефана Немани, принял монашеский постриг не где-либо, а именно в Русском Свято-Пантелеимоновом монастыре на Афоне.
Россия издавна покровительствовала братским славянским народам, в том числе и сербам. Она давала приют тем из них, которые искали спасения от бедствий и притеснений на родине. В царствование Елизаветы Петровны, например, в Россию переселилось несколько тысяч сербов, образовав в Южном крае военную колонию с именем «Новая Сербия»; при Екатерине Второй число переселенцев в этой колонии резко увеличилось, достигнув ста пятидесяти тысяч.
Сербская Православная Церковь во все времена пользовалась духовной, дипломатической и материальной поддержкой России и своей сестры — Русской Православной Церкви. Сербские приходы получали из России иконы, богослужебные книги, облачения, церковную утварь, сербы учились в наших семинариях и духовных академиях, некоторые из них рукополагались у нас и возвращались на родину уже в священном сане.
В городе Призрен мы посетили духовную семинарию, ректор которой рассказал много интересного про русского консула Ивана Степановича Ястребова.
— Если бы не помощь Ивана Степановича, то наша школа вряд ли бы выстояла, — сказал он. — Ястребов помогал нам всем — и советом, и деньгами, а самое главное, своими дипломатическими связями. Его имя знает каждый православный житель Призрена. Мы установили ему памятник. Своему единственному сыну — в честь святителя Саввы — он дал имя Растко (таково было мирское имя святителя). Наша школа не закрывалась даже во времена турецкого ига — благодаря поистине героическим усилиям русского консула. Перед кончиной все свое имущество и большую личную библиотеку он завещал нашей школе…
В 1914 году само существование Сербии как государства было поставлено на карту. Одиннадцатого июля Австрия предъявила сербскому правительству ультиматум, совершенно неприемлемый для независимого государства. В этот же день Государь Император Николай Второй получил от сербского королевича-регента Александра телеграмму. В ней говорилось: «Мы не можем защищаться. Посему молим Ваше Величество оказать нам помощь возможно скорее… Мы твердо надеемся, что этот призыв найдет отклик в Вашем славянском и благородном сердце».
Через три дня русский Император отправил в Сербию ответ. «Пока есть малейшая надежда избежать кровопролития, — писал он, — все наши усилия должны быть направлены к этой цели. Если же, вопреки нашим искренним желаниям, мы в этом не успеем, Ваше Высочество может быть уверенным в том, что ни в коем случае Россия не останется равнодушной к участи Сербии».
В ответной телеграмме королевич Александр писал: «Тяжкие времена не могут не скрепить уз глубокой привязанности, которыми Сербия связана со святой славянской Русью, и чувства вечной благодарности за помощь и защиту Вашего Величества будут свято храниться в сердцах всех сербов».
Пятнадцатого июля Австрия объявила Сербии войну. Она подвергла Белград артиллерийскому обстрелу, в результате которого погибло много мирных жителей. В ответ на это Россия провела частичную мобилизацию, через несколько дней — всеобщую. Австрии пришлось большую часть своих войск перебросить на восточный фронт, и таким образом Сербия была спасена. Сербский народ называет нашего Государя Императора Николая Второго своим спасителем.
Минуло всего несколько лет, и пришла очередь Сербии оказать помощь русским братьям. Спасаясь от большевиков, сотни и сотни тысяч русских людей покинули родину и стали беженцами. Сербия первой из европейских стран проявила к ним милосердие. Архиереи и рядовые священнослужители, великие князья и офицеры, казаки и графы, солдаты и юнкера — все нашли приют на гостеприимной земле Сербии. Король Сербии Александр I лично покровительствовал русским беженцам.
В 1921 году в Сремских Карловцах состоялся церковный Собор, в котором приняли участие сто шестьдесят три человека. В обращении Собора к чадам Русской Церкви, в рассеянии и изгнании сущим, в частности, говорилось: «И ныне пусть неусыпно пламенеет молитва наша — да укажет Господь пути спасения и строительства родной земли, да даст защиту вере и Церкви и всей земле Русской и да осенит Он сердце народное; да вернет на всероссийский престол помазанника, сильного любовью народа, законного православного Царя из Дома Романовых».
Царь-мученик
У подножия памятника русскому Государю — живые цветы. Их приносят не только наши соотечественники, но и сербы, которые свято почитают Царя-мученика.
В 1925 году в сербской печати появилась необычная статья. В ней говорилось о видении одной пожилой сербке, которая потеряла на войне трех своих сыновей. Однажды после горячей молитвы за всех воинов, погибших в последней войне, женщина заснула и увидела во сне Императора Николая II.
— Не горюй, — сказал Царь-мученик, — один сын твой жив. Он находится в России, где вместе со своими двумя братьями боролся за славянское дело. Ты не умрешь, пока не увидишь своего сына.
Прошло всего несколько месяцев, и счастливая мать обняла своего любимого сына, который вернулся из России. Об этом событии узнала вся страна. В сербский Синод потоком хлынули письма, в которых люди, чаще всего простые, сообщали о том, как горячо любят русского Государя Императора.
Через некоторое время в Сербии произошло и другое чудо, связанное с памятью Царя-мученика. Русского художника и академика живописи С. Колесникова, который жил в Сербии, пригласили в древний монастырь святого Наума, что на Охридском озере. Ему поручили расписать купол и стены храма, предоставив полную свободу в творчестве. Художник решил, в частности, написать лики пятнадцати святых, разместив в пятнадцати овалах. Четырнадцать ликов были написаны сразу же, место для пятнадцатого долго оставалось пустым — какое-то необъяснимое чувство заставляло Колесникова повременить.
Однажды в сумерки он вошел в храм. Внизу было темно, и только купол был освещен лучами заходящего солнца. В дивной игре света и теней все казалось каким-то небесно-неземным. В этот момент художник увидел, что чистый овал ожил: из него глядел скорбный лик Императора Николая II. Пораженный этим чудесным видением, Колесников некоторое время стоял в оцепенении. Затем, охваченный молитвенным порывом, он, не нанося углем контуров чудного лика, сразу начал писать кистью. Наступившая ночь прервала работу. Художник не мог спать и, едва забрезжил рассвет, уже был в храме и работал с таким вдохновением, какого у него давно не было. «Я писал без фотографии, — рассказывал позже Колесников. — В свое время я несколько раз близко видел Государя, давая ему объяснения на выставках. Образ его запечатлелся в моей памяти. Портрет-икону я снабдил надписью: «Всероссийский Император Николай II, принявший мученический венец за благоденствие и счастье славянства»».
Вскоре в монастырь приехал командующий войсками Битольского военного округа генерал Ристич. Он долго смотрел на написанный русским художником лик Царя-мученика, и по щекам его текли слезы. Обратившись к Колесникову, он тихо молвил: «Для нас, сербов, он есть (и будет) самый великий, самый почитаемый из всех святых».
Певец русской скорби
Глядя на памятник Николаю II и на цветы у его подножия, думая о святой жизни нашего Государя, я вспомнил о поэте Сергее Бехтееве, который прожил в Сербии девять лет. Это был особенный поэт. Вера православная, святая Русь, Царь-мученик — вот о чем он писал и чему остался верен до конца жизни. У него был негромкий голос, но этот голос, взяв верный тон, никогда не ошибался. Красной нитью через все творчество поэта проходит тема Царя-мученика; поэта всю жизнь терзала жгучая боль за нашего Государя Императора Николая II.
Он мне грезится всюду, венчанный Изгнанник,
Осененный терновым венцом,
Неповинный Страдалец, Небесный Избранник,
С величавым и кротким лицом.
Поэт скорбит о русском народе, так легко предавшем своего Царя, воспевает Голгофу, на которую он взошел со своей Августейшей Семьей, восхищается его кротостью и смирением на всем протяжении его крестного пути. О, если бы каждый русский человек обладал хотя бы тысячной долей той любви к Божиему помазаннику, какая жила в сердце христианина Сергея Бехтеева! Тогда не случилась бы с Россией великая беда, и мы не оказались бы на дне ада!
«Видение дивеевской старицы», без сомнения, — лучшее стихотворение поэта. В нем описывается реальное событие — явление Царя-мученика насельнице Дивеевского монастыря Ксении. Стихотворение несет в себе заряд величайшего духовного торжества.
Падают слезы из стареньких слепеньких глаз,
«Батюшка Царь, помолись ты, кормилец, за нас!» —
Шепчет старушка, и тихо разверзлись уста;
Слышится слово, заветное слово Христа:
«Дщерь, не печалься; царя твоего возлюбя,
Первым поставлю Я в Царстве святых у Себя!»
Половину своей жизни Сергей Бехтеев провел в изгнании, на чужбине, однако сердце и душа его остались на родине, обездоленной, обманутой и несчастной, и ей, только ей, он посвящал свои пронзительные строки, полные скорби и слез. Лишь один раз он «изменил» себе, написав стихотворение «Благородной Сербии». Свое произведение поэт посвятил Сербскому королю Его Величеству Александру I. Эти строки вылились из сердца, которое умело быть благодарным:
Кому поверить нашу муку
И боль бесчисленных обид,
Кто нам пожмет с любовью руку,
Кто нас в изгнанье приютит!
Кто с кроткой радостью обнимет
Героев-нищих после сеч,
Кто с честью рыцарской поднимет
За нас священный, славный меч.
Увы, где те, кто к нам стремились,
Где наши прежние друзья?
От нас с презреньем отстранились
Цари, народы и князья.
Одна лишь Сербия родная,
Храня преданье о добре,
Не изменила, нас спасая,
Своей беспомощной сестре.
Одна она в толпе безбогой,
У терний русского венца,
Сестре бездомной и убогой
Осталась верной до конца.
Гимназисты
Православная гимназия в Ховрине — единственное православное учебное заведение в Москве, где дети изучают сербский язык.
— Мы сделали ставку на славянские языки, — говорит директор гимназии Игорь Алексеевич Бузин. — Если везде изучают романские и восточные языки, то мы — славянские. Как же мы будем общаться со своими славянами-братьями, как мы будем крепить с ними единство, если не будем знать их язык? Сербский язык у нас преподает Илья Михайлович Числов, славист и переводчик. Он очень любит Сербию и ее народ, знает ее культуру, переводит на русский сербских прозаиков и поэтов.
— Я провожу уроки только на сербском языке, — добавляет Илья Михайлович. — Мы полностью погружаемся в язык. О чем мы говорим в первую очередь? Конечно, о Сербии: ее истории, культуре, обычаях, традициях. Ну и, естественно, об истории Сербской Православной Церкви и ее святых. Неудивительно поэтому, что дети знают сербский язык, и прежде всего разговорный, достаточно хорошо. В Сербии они чувствовали себя прекрасно — для них не существовало языкового барьера. Именно им, детям, лучше и быстрее, чем нам, взрослым, удавалось коснуться сердечных струн сербов.
В городе Нови-Сад мы были в гостях у епископа Бачского Иринея (он, кстати, возглавляет Отдел зарубежных связей Сербской Православной Церкви). После богослужения в кафедральном соборе епископ представил нас своей пастве и особо сказал несколько слов о детях. В ответ дети прочитали (конечно, на языке оригинала) гимн святителю Савве Сербскому, произведение, которое знает каждый серб, начиная с детей младшего школьного возраста и кончая глубокими стариками. Надо было видеть, какое умилительное впечатление произвело это на присутствующих. Кое-кто прослезился. Мужчины и женщины, обнимая наших детей, зас!ыпали их подарками.
В Сремских Карловцах мы посетили духовную семинарию. Ее воспитанники дали нам прекрасный духовный концерт, порадовав нас слаженным и гармоничным пением. Игорь Алексеевич, подойдя к нашим детям, стал с ними о чем-то совещаться. После этого они, выйдя на сцену, рассказали собравшимся (разумеется, это был экспромт) Житие святителя Саввы Сербского. Семинаристы наградили юных гостей дружными и громкими аплодисментами.
Омофор Царицы Небесной
Это случилось в 1711 году в одном из уединенных уголков обширной, плодородной Бачской низменности. Один крестьянин-скотовод пас в поле овец. Был жаркий день, и он присел под дерево отдохнуть. Вдруг всю округу осиял необыкновенный ослепительный свет, ярче солнечного, и мягкий женский голос произнес:
— Отныне этот луг будет местом исцеления Моего народа. Вода, которая здесь потечет, станет водой жизни.
Крестьянин от охватившего его священного ужаса долго не мог прийти в себя. Он только и думал о том, что все это значит. На другой день скотовод, отправляясь в поле, взял с собой заступ; в том месте, где было видение, он стал копать землю. В ту же минуту появилась вода, она все прибывала и прибывала и вскоре потекла маленьким ручейком. В течение нескольких дней крестьянин вырыл колодец, сделал для него сруб, а рядом поставил скамеечку.
Однажды сюда пришел слепой; когда он умылся этой водой, то прозрел. Весть о святом цельбоносном источнике разнеслась далеко вокруг. К нему стало притекать множество людей. Глухие и немые, прокаженные и бесноватые, согбенные и хромые, испив воды, становились здоровыми.
Прошло три века. По благословению Святейшего Патриарха Сербского Павла на месте явления Божией Матери было решено основать монастырь в честь Ее имени. Епископ Бачский Ириней пригласил нашу группу посетить эту великую святыню.
Бачская низменность — гладкая и ровная, как паперть. Автобус катится и катится по дороге, а глазу не за что зацепиться. Одно село осталось позади, второе, третье — все они похожи одно на другое как две капли воды. Поворот, еще один поворот, остановка.
Легкие железные ворота. Дорожка, выложенная квадратными каменными плитками. Маленький храм в честь Успения Божией Матери. Неподалеку, в каких-нибудь пятидесяти шагах, еще один храм — летний. Он открытый, у него нет ни одной двери; это, по сути дела, только алтарь — для священнослужителей, а сам храм — там, где молятся люди, — под открытым небом.
Ну а где же знаменитый источник? Где святая целебная вода, ради которой люди оставляют все свои дела и преодолевают десятки, а порой и сотни километров? Она — на том же месте, как и три века назад. Тут, среди цветов и фруктовых деревьев, возвышается большое мозаичное панно; оно изображает национального героя сербского народа старого Юга и девять юговичей, о которых я расскажу чуть позже; у подножия панно — несколько кранов; здесь можно утолить жажду.
В том, что обитель открылась именно в наши дни, есть глубокий духовный смысл. Божия Матерь как бы призывает к Себе весь сербский народ, который в последние времена увлекся земными, материальными делами, забыв о своем Небесном Отечестве. Власть, слава, деньги, увеселения — вот что предпочел сербский народ, и потому стали разрушаться храмы, и крапива с чертополохом в изобилии покрыли те места, где раньше возносилась к небу молитва, потрескивая, горели восковые свечи, звучали дивные слова акафистов. И как расплата за отступление от Бога — война, голод, беженцы, слезы. Все как у нас! Сходство судеб поразительное! Даже в нечестии.
Но Божия Матерь ждет и надеется, когда сербский народ, ужаснувшись содеянному, очнется, придет в себя и возопит велиим гласом:
— Прости нас, Царица Небесная! Согрешили против Неба и пред Тобою. Покрый нас Своим омофором и не лиши Своих милостей.
И хочется надеяться, что монастырь, открывшийся на том месте, где было явление Божией Матери, приблизит сей вожделенный час.
Дар
Сремски Карловцы — город, который вошел в историю русского зарубежья и который упоминается в каждой книге, посвященной этой теме. Тут мы посетили духовную семинарию. После теплой встречи с ее воспитанниками и их наставниками у нас выдалось немного свободного времени. Был чудесный солнечный осенний день, и я вышел на улицу. Под деревом стояла скамеечка, я присел отдохнуть. Через несколько минут ко мне подошел семинарист.
— Не помешаю?
— Нет, нисколько.
— Меня зовут Александр, — заговорил он, усевшись. — Мы, сербы, очень любим русских. Эта любовь настоящая, она проверена веками. Я часто вспоминаю слова апостола Павла: Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем (Рим. 8:38 и 39). Так вот, перефразируя Апостола, я могу сказать, что ничто, решительно ничто не может нас отлучить от любви к нашим русским братьям.
— Эта любовь взаимная…
— Она поможет нам выстоять и одолеть нашего исконного врага здесь, на земле, и достичь вожделенного Небесного Отечества. И там, в Райских обителях, она, наша взаимная любовь, расцветет как весенний сад и достигнет своей наибольшей полноты.
— Спаси Вас Господи.
— Можно, я сделаю вам маленький подарок?
Я кивнул. Семинарист встал и, перепрыгивая через несколько ступенек, скрылся в доме. Вскоре он вернулся и протянул мне выполненный карандашом рисунок.
— Это Ваша работа?
— Да.
— А на каком курсе Вы учитесь?
— На пятом.
— У Вас уже уверенная рука…
— А знаете, почему я Вам подарил изображение Архангела Михаила? — спросил мой собеседник и, не дожидаясь ответа, быстро, взволнованно заговорил: — Мы, люди, относимся к Церкви воинствующей, которая каждую минуту, каждую секунду ведет брань с мироправителями века сего. Архангел Михаил и прочие Небесные Силы Бесплотные относятся к Церкви торжествующей. И они, и мы — это единое целое, это одна Церковь Христова. Архангел Михаил и все Небесные Силы — наши самые первые помощники и покровители, они помогают нам — Сербии и России — в борьбе с врагами как видимыми, так и невидимыми. «Кто как Бог» — вот что означает имя Михаил. И если он за нас, то кто против нас?! Все хитросплетенные сети мировой «закулисы» превращаются в прах от одного дыхания Архангела Михаила; все козни диавола и его клевретов превращаются в дым от одного взгляда Небесных Сил Бесплотных…
— До конца нам ждать совсем немного…
— Да, совсем немножко, — подхватил мою мысль собеседник. — И тогда, по милости Божией, будут уже не две Церкви, а одна — Торжествующая. И все верные будут там, где сейчас пребывают Архангел Михаил и все Небесные Силы Бесплотные.
Единство
Очень скоро, уже через несколько дней, в результате общения с нашими братьями — сербами мы поняли, что наша поездка переросла паломнические рамки. Единство славянских народов перед лицом мирового зла — вот что стало главной темой наших диалогов; она руководила нашими мыслями и чувствами до конца путешествия. Впервые эта мысль прозвучала из уст настоятеля Белградского храма святого Александра Невского протоиерея Любодрага Петровича.
— Когда мы одиноки, когда мы каждый сам по себе, тогда враг может нас легко одолеть, положить на лопатки, — сказал он, — но, когда мы объединимся (и прежде всего молитвенно), когда мы будем чувствовать плечо друг друга, когда мы будем остро переживать наши боли и раны, тогда враг окажется бессильным.
Идея, высказанная нашим собратом, не нова, она волновала умы лучших представителей славянских народов и в прошлые времена. Например, известный русский мыслитель Николай Данилевский активно ратовал за создание Всеславянского союза. «Такой союз по большей части родственных по духу и крови народов, получивших в Царьграде естественный центр своего нравственного и материального единства, дал бы единственно полное, разумное, а потому и единственно возможное решение восточного вопроса, — писал он. — Владея только тем, что ему по праву принадлежит, никому не угрожая и не боясь никаких угроз, он мог бы противостоять всем бурям и невзгодам и спокойно идти путем самобытного развития, в полноте своих народных сил и при самом счастливом взаимодействии разнообразных родственных стихий, его составляющих, образуя соответственно своему этнографическому составу, религиозному просвещению и историческому воспитанию особый культурно-исторический тип, укрепленный долголетнею борьбою против враждебных внешних сил…
Если присоединить к этому ту блистательную, величавую, миродержавную историческую роль, которую обещает такой союз всему славянству, то, казалось бы, что он должен составлять если не непосредственную цель стремлений всех славян, сознающих себя славянами, то по крайней мере предмет их желаний — их политический идеал».
Трудно крепить единство народов, не видя друг друга, не встречаясь друг с другом, не обмениваясь мнениями по самым важным вопросам.
И мы решили, если, конечно, Бог даст и если будем живы, совершить в самое ближайшее время паломнические поездки, во-первых, в Чехию и Словакию, во-вторых, в Болгарию и, в-третьих, в Польшу.
Отец Феодор
В городе Нови-Сад произошла одна из самых неожиданных и удивительных встреч за все время нашего путешествия. В храме Трех Святителей ко мне подошел священник. У него было типично русское открытое лицо, небольшая бородка, аккуратные усы, чистый красивый лоб; умные глаза смотрели остро и проницательно.
— Вы тоже из Москвы? — спросил я, увидев на нем наперсный крест (сербские священники таких крестов не носят).
— Нет, я из Америки.
— А где служите?
— В одном из приходов Русской Православной Церкви.
— Патриаршей?
— Нет, Заграничной.
Наше знакомство продолжилось в Бачском епархиальном управлении, куда нас любезно пригласил епископ Ириней. В старинном добротном здании на втором этаже находится часовня Василия Великого. Это, собственно говоря, храм, только небольшой, — такие есть и у нас. На северной стене, образуя законченное единство, семь икон: Святителя Николая, святой царицы Александры, святителя Алексия, митрополита Московского, равноапостольной Ольги, Великой княгини Российской, мученицы Татианы, преподобной Марии Египетской и великомученицы Анастасии Узорешительницы — это Небесные покровители и заступники всех членов Царской Семьи.
В этой маленькой церковке служили и молились десятки, а может, и сотни русских людей, по воле Промысла оказавшихся в свое время в Сербии. Они молились прежде всего о своей поруганной, несчастной Отчизне и о том, чтобы милость Божия не оставила ее. Они молились также о том, чтобы Господь помог им вынести бесконечные тяготы изгнания, нестерпимые муки ностальгии, не ожесточиться сердцем и остаться верными Христу.
Мы приложились к находившимся в храме святыням, вознесли молитву Всещедрому Богу, собравшему нас так неожиданно и счастливо, и как-то само собой получилось, что у нас завязалась оживленная беседа.
— Мои возлюбленные братья и сестры, — сказал отец Феодор, — я никак не ожидал, что встречу вас в Сербии. Я расцениваю это как милость Божию ко мне (внешне он был спокоен, и лишь голос выдавал его внутреннее волнение). Я ни разу не был в России, и поэтому мне вдвойне приятно видеть русских людей. Я родился в Сербии и учился в русской православной классической гимназии в городе Нови-Сад. У нас был прекрасный преподавательский состав: замечательные русские люди, блестяще образованные, эрудиты и, что самое главное, верующие. Закон Божий вел отец Владимир. Он был увлекательным рассказчиком, и мы ожидали его уроков с большим нетерпением. В том, что я стал священником, есть большая заслуга этого чудесного батюшки. — Отец Феодор чуть помедлил, собираясь с мыслями, а потом продолжил: — Когда мне исполнилось семь лет, я стал приходить в этот храм и помогать батюшке в алтаре. Мне это очень понравилось, и я старался не пропустить ни одной службы. Так продолжалось семь или восемь лет.
А потом я с родителями уехал в Америку и вот уже почти пятьдесят лет там живу. В Америке я закончил университет (специальность — химик по полимерам), прекрасно знаю английский язык. В этой заокеанской стране много хорошего: мы, русские, можем свободно исповедовать свою веру, строить православные храмы, преподавать Закон Божий. Но в Америке нет и не может быть той духовной культуры, которую дает Святое Православие. Американцы построили Вавилонскую башню цивилизации, а чем заканчивается такое строительство, мы прекрасно знаем из Священного Писания.
Мои юные друзья, сейчас я обращаюсь к вам: не увлекайтесь материальной культурой Запада. Это — Троянский конь. Внешне красивый и привлекательный, он погубит вас, если вы введете его в свою ограду. И у сербского, и у русского народа есть богатство, которому нет цены, — Святое Православие, замечательная духовная культура; не променяйте этот слиток золота на западные побрякушки. — Рассказчик вздохнул и переступил с ноги на ногу: — У меня сегодня особенный день, я буду вспоминать о нем до конца моей жизни… Вернувшись в Сербию через полвека… могу сказать, что я вернулся на родину. Жаль, что не могу так сказать о России.
Все мои мысли там, в России, с русским народом, я ловлю каждую весточку оттуда, я переживаю за все, что там происходит, и молюсь, молюсь, молюсь о России, стране, где я мог бы родиться, но не родился, где мог бы жить, но не живу, где мог бы собирать цветы на берегу тихого ручья, но не собираю, где мог бы полюбить единственную, ненаглядную невесту, но не полюбил, где мог бы служить в храме, но не служу, где мог бы радоваться со своими друзьями, но не радуюсь, где мог бы печалиться с ними, но не печалюсь, где мог бы умереть и быть похороненным, но… я умру совсем в другом месте и меня положат в чужую землю! — Отец Феодор замолчал, опустив голову, а мы стояли рядом, и никто не проронил ни слова, боясь нарушить тишину и то особое состояние души, которое овладело в эти минуты нашим собеседником…
Наконец священник поднял голову и… улыбнулся: — Я вспомнил одну маленькую интересную деталь: когда я прислуживал в алтаре, то всегда открывал южную дверь, чтобы диакон или священник могли войти. Но уловить этот момент было затруднительно. Тогда я соскоблил краску на стекле, почти у самой дверной ручки, совсем небольшой кусочек, и в это маленькое «окошечко» наблюдал за диаконом или за священником — и всегда вовремя открывал алтарную дверь. Посмотрите сюда: это «окошечко» сохранилось до сих пор, как бы дожидаясь моего возвращения.
«Невозможно написать историю России без упоминания Сербии и невозможно написать историю Сербии без упоминания России» — подумал я, когда мы вышли из храма. Наши судьбы переплетены настолько, что мы — единый организм. И нам, русским, совсем не безразлично, что происходит с Сербией, так же как и сербам совсем не безразлично, что происходит с Россией. Посему, — как сказал апостол Павел, — страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены (1Кор. 12:26).
Белый Ангел
Монастырь Милешево, расположенный в южной части Сербии на берегу горной речки Милешевка, наверняка знает каждый житель Югославии. Это один из самых древних монастырей страны — он основан в XIII веке. Люди приезжают сюда не только из Боснии и Черногории, не только из городов и сел Балканского полуострова, но и со всего мира. И есть из-за чего.
Когда с благоговением переступишь порог храма и, осторожно пройдя вперед, поднимешь голову, то на правой стене, над гробницей святого короля Владислава, увидишь изумительную по красоте фреску. Она изображает Ангела в белом одеянии. Тут мы должны вспомнить евангельское событие: По прошествии же субботы, на рассвете первого дня недели, пришла Мария Магдалина и другая Мария посмотреть гроб.
И вот, сделалось великое землетрясение, ибо Ангел Господень, сошедший с небес, приступив, отвалил камень от двери гроба и сидел на нем; вид его был, как молния, и одежда его бела, как снег; устрашившись его, стерегущие пришли в трепет и стали, как мертвые.
Ангел же, обратив речь к женщинам, сказал: не бойтесь, ибо знаю, что вы ищите Иисуса распятого; Его нет здесь — Он воскрес, как сказал. Подойдите, посмотрите место, где лежал Господь, и пойдите скорее, скажите ученикам Его, что Он воскрес из мертвых и предваряет вас в Галилее; там Его увидите. Вот, я сказал вам (Мф. 28:1-7).
Чем больше смотришь на Белого Ангела (так зовут его в Югославии), тем больше им восхищаешься. Без сомнения, это шедевр средневековой фресковой живописи. Здесь все совершенно: и поворот головы Ангела, и глаза, и асимметричный размах крыльев, и движение руки, и легкая, изящная, как бы невесомая фигура. Вид сияющего Ангела трепетно-радостен — да и как же может быть иначе: ведь он возвестил людям самую восхитительную, самую поразительную, самую невероятную весть из вестей на свете, — что Христос воскрес из мертвых и Его нет больше во Гробе!!!
Отойдешь немножко назад — взгляд Ангела с тобой, приблизишься к гробнице — он властно держит тебя, этот взгляд, и ты никак не можешь освободиться от него, ты во власти сообщенной Ангелом потрясающей неземной вести.
Таким увидел Божиего посланника средневековый безымянный мастер — и оставил его нам для восхищения и благоговейного созерцания, чтобы мы остановились, пораженные, и простояли на одном месте и час, и другой, и третий, не замечая ни времени, ни пространства, ни самих себя…
Белый Ангел стал духовным символом Югославии. Его изображение встречается здесь везде — и в гостинице, и в салоне междугородного автобуса, и в студенческой аудитории, и в келье монаха, и в кабинете министра. Югославская авиакомпания «ЮАТ» летает как бы на крыльях Белого Ангела, — взяв в руки авиабилет, каждый пассажир встречается с завораживающим взглядом Небесного посланника.
Почему это произошло? Почему Белый Ангел начертан, в сущности, в сердце каждого серба? Потому что он, Белый Ангел, возвещает Воскресение Иисуса Христа, а значит, и воскресение каждого верующего серба, каждого верного последователя Христа, воскресение всей прекрасной Сербии.
Слободна вожня
На лобовом стекле нашего автобуса было написано: «Слободна вожня» — «Свободный маршрут». Это означало, что наш маршрут был намечен лишь в общих чертах, а в деталях мы были свободны: захотели — свернули в сторону от основной трассы, чтобы познакомиться с очередной святыней Сербии, захотели — остановились ночевать в полюбившемся монастыре, захотели — сделали краткую остановку в тенистом ущелье, чтобы сфотографировать шумный, буйный, сверкающий водопад.
Очень часто нас поджидали сюрпризы: например, когда мы приехали в монастырь Святителя Николая в селе Хопово, то обнаружили здесь мощи… великомученика Феодора Тирона, к которым мы благоговейно приложились, испрашивая его святых молитв и всегдашнего заступничества; а в окрестностях города Нови Пазар мы познакомились и с самым древним храмом на территории Сербии (он назван именем первоверховного апостола Петра), и с самым древним монастырем Сербии, монастырем святого великомученика Георгия Победоносца. Этот монастырь находится в восхитительном месте, на вершине пологого холма; на все четыре стороны света открывается захватывающая панорама; долго мы переходили с места на место, любуясь горными предзакатными далями, тихими патриархальными селениями, приютившимися в зеленых долинах, рыже-пунцовой грядой облаков, как бы застывшей над древними стенами монастыря, — такое ощущение, что отсюда мы увидели сразу всю Сербию…
Автобус бежит и бежит на юг. Однообразная плоская равнина постепенно переходит в холмистую местность. Маленькая страна Сербия, но все увидеть и со всем познакомиться совершенно невозможно, и мы выбираем самое главное.
Вот монастырь Жича, расположенный в самом центре страны. И в стародавние времена, и в нынешние его несколько раз разрушали; в 1941 году фашистская авиация превратила монастырский собор и другие постройки в руины. Сейчас в обители спасаются около пятидесяти монахинь.
— Жича — это факел Православия, — сказал духовник монастыря архимандрит Герасим. — Свет этого духовного факела освещает всю страну, душу каждого православного серба.
А вот монастырь Студеница. Он расположен в горах. Прямо из автобуса мы прошли в храм. Совершалось всенощное бдение под двунадесятый праздник Воздвижения Честного Животворящего Креста Господня; служба шла на церковнославянском языке — все было понятно, лишь в некоторых словах ударение было не на том слоге, как у нас, но это нисколько не портило картины: нам казалось, что мы находимся дома, в одном из русских монастырей.
Через некоторое время, на утрене, мы освоились настолько, что приняли участие в богослужении. Иеромонах Антоний, который вел службу (кстати, он закончил Московскую духовную академию), узнав, что мы из России, благословил нас встать на клирос.
Обитель по праву гордится своими редчайшими святынями: при входе в храм, по правую руку, гробница преподобного Симеона Мироточивого, отца святителя Саввы; она очень высокая и строга на вид; внизу, у основания гробницы, широкий каменный желоб, в который собиралось миро от мощей святого; но это было давно, в лучшие времена православной Сербии, а потом излияние мира прекратилось. Слева от Царских врат — рака с мощами преподобной Анастасии, матери святителя Саввы, а справа — рака с мощами преподобного Симона, брата святителя Саввы. Мы приложились к ковчегу, в котором собраны частички мощей многих святых, в том числе Святителя Николая и священномученика Харалампия Магнезийского.
Назавтра, за Божественной Литургией, мы почти все причастились Святых Христовых Таин.
Ну а разве можно было проехать мимо монастыря «Печская Патриархия»?! В нем находится чудотворная Печская икона Божией Матери. История ее на редкость интересна и поучительна. Она была написана семнадцать лет спустя после Воскресения Господа нашего Иисуса Христа. До V века святыня находилась в Иерусалиме, а затем византийский император Лев Великий перенес ее в Царьград. Опасаясь, что икона попадет в руки воинственных турок, христиане доставили ее в Херсон. Отсюда — не без Промысла Божия — равноапостольный князь Владимир привез святыню в Киев. Осчастливив своим пребыванием и новгородцев, чудотворная икона вернулась в Иерусалим. Святитель Савва, прибыв в Святую Землю и получив в подарок святыню, принес ее в Сербию.
Круг замкнулся — Сама Божия Матерь, взяв русский и сербский народы под Свой честной омофор, повелела хранить нам святое неразрывное единство пред лицом сатанинского зла: тайна беззакония по-прежнему в действии, а противопоставить ей мы можем только наши совместные молитвы и тесные, сплоченные ряды.
В обители три больших храма, которые находятся под одной крышей (четвертый — совсем маленький — расположен отдельно). В них так много святынь, что перечислить их просто невозможно; назову в первую очередь гробницы с мощами сербских святителей Саввы II, Саввы III, Саввы IV, Никодима, Арсения, Патриархов сербских Иоанникия и Ефрема, а также ковчег с главами святых мучеников Евстратия, Евгения, Мардария и Ореста.
Особо хочу остановиться на монастыре «Црна река» («Черная река»), который приютился в тесном горном распадке. Здесь подвизался святой Петр Корежский. Трудно найти более дикое и неприступное место. Но то, что отталкивает людей мирских, сильно привлекает монахов. Высоко над обрывом, в скале, угодник Божий нашел небольшую пещеру и стал в ней жить. Со временем тут образовалась обитель.
— Судьба наших монастырей очень схожа с судьбой монастырей русских, — сказал настоятель обители игумен Николай. — В безбожные титовские времена наша обитель была разорена и закрыта, а монахи рассеялись кто куда. Нормальная жизнь возобновилась совсем недавно. Устав у нас весьма строгий, и это идет всем на пользу. Приведу один пример: настоятели таких известных сербских монастырей, как Высоки Дечани и Сопочани, — бывшие наши насельники.
— Те, кто подвизаются в нашей обители, ну и, конечно, наши гости находятся под незримым покровом преподобного Петра Корежского, — продолжал настоятель. — Однажды к нам прибыла группа паломников. Дело было поздним вечером, погода стояла пасмурная, дождливая; молодые люди долго блуждали по лесу, промокли, устали, настроение у них было неважное. Более всех был недоволен некий Гвозден.
— Глупец я, больше никто! Самый настоящий глупец! — ворчал он, ходя взад и вперед по веранде. — И зачем, спрашивается, согласился идти сюда?! Время только напрасно загубил! Сидел бы себе дома, в тепле и уюте, телик бы смотрел. Никогда себе этого не прощу!.. — Молодой человек спрыгнул с веранды и скрылся в темноте. Через минуту послышался отчаянный крик, и… все смолкло. Почуяв неладное, мы бросились на поиски. Гвоздена мы нашли в самом неожиданном месте — на дне глубокого каменистого оврага. В темноте он не заметил ни самого оврага, ни мостика, который был через него перекинут.
— Гвозден, ты жив? — обратились мы к нему.
— Да, жив.
— Руку или ногу не сломал?
— Нет.
— А что ты делаешь?
— Я кушаю бутерброд и жду, пока вы вытащите меня наверх… — Отец настоятель показал на дно оврага и сказал: — Посмотрите, какая высота, — восемь метров, не меньше. А камни какие! Падая вниз, Гвозден был неверующим человеком, а когда поднялся наверх, стал верующим… Вот этим симпатичным деревянным мостиком мы и пройдем к нашему храму — я хочу показать вам его.
В маленьком скальном храме было полутемно, теплилось лишь несколько свечей. Чувствовалось, что он очень благодатный, в нем хотелось задержаться подольше.
— Многие паломники приезжают к нам специально для того, чтобы исцелиться, — сказал игумен. — Они остаются на всю ночь в храме — на ложе, которое находится под ракой преподобного. Во сне они и получают исцеление.
Когда все наши вышли из храма, я решил полежать на благодатном ложе. Нагнувшись, я увидел, что кто-то меня опередил. Это был монах Киприан.
— Ложись рядом, — предложил он.
Я последовал его совету, и через несколько минут мы… уснули.
Нас разбудил кто-то из братии:
— Вас зовут, все уже уходят.
Как ни жаль было расставаться с целебным ложем, пришлось встать и бегом догонять группу.
Прошло несколько часов, мы уже приехали в другое место, и только тут я внезапно понял, что исцелился от одного своего недуга.
«Слободна вожня» (ну как не сказать об этом!) привела нас в один из самых старинных и самобытных монастырей — Грачаницу.
— Грачаница — это з!адужбина Сербского короля Милутина, — пояснил Предраг. — Он был очень благочестивым правителем. «Сколько лет я буду царствовать, столько храмов и построю», — заявил он при вступлении на престол, в 1282 году.
— Ну и сколько же он построил?
— Сорок храмов!
— Ого! А что такое «задужбина»?
— Задужбина — это храм или даже монастырь, построенный кем-либо во спасение своей души. За-дуж-бина — за ду-шу.
— Значит, у короля Сербского Милутина было сорок задужбин?
— Выходит так.
— Воистину он был человек Божий.
«Слободна вожня». Она одарила нас незабываемыми впечатлениями, совершенно неожиданными встречами, обогатила духовно, дала возможность ощутить аромат сербской жизни, узнать, как один народ может по-настоящему любить другой.
Покидая монастырь и прощаясь с нашими братьями или сестрами во Христе, мы обычно говорили:
— Хвала!
И слышали в ответ:
— Богу хвала!
Косово поле
На шестой день нашего путешествия мы прибыли на Косово поле. Оно простиралось направо и налево, — насколько хватало глаз. А уже там, вдали, ближе к горизонту, акварельно проступали контуры невысокого плоскогорья. Перед нами стояла высокая башня, сложенная из грубо отесанных камней; ее окружала довольно большая площадка, выложенная гладкими плитами и окаймленная низеньким парапетом. Обойдя башню, мы обнаружили вход в нее, а внутри — ступеньки, ведущие наверх.
— Кто хочет увидеть сразу все Косово поле, за мной! — сказал Илья Михайлович, обращаясь к своим воспитанникам, и первым стал подниматься по ступенькам.
Мы последовали за ним.
Четыре лестничных марша — по четырем сторонам башни. Один круг, другой, третий, пятый… скоро я сбился со счета. Дети убежали далеко вперед. Я уже запыхался и поднимаюсь не так скоро, как в начале. Да, башня оказалась гораздо выше, чем я ожидал. Но вот, кажется, последний круг и последняя ступенька.
Отсюда, с вершины башни, видно все: и неровности Косова поля, и большой город с дымящимися трубами заводов, который все ближе и ближе подступает к историческому месту, и ресторан для туристов почти у самого подножия башни (построенный в виде старинного сельского дома), и стоянка для транспорта около него.
— Косово поле для сербов — это то же самое, что Куликово для русских, — вид учителя настраивал на серьезный разговор. — В конце XIV века турки-османы напали на Сербию, на каждом шагу сея смерть и разрушение. За короткое время они захватили значительную территорию. Этому способствовало то, что Сербия была раздроблена на отдельные феодальные владения и князья враждовали между собой. Главное сражение произошло на Косовом поле. Там, где мы сейчас находимся, решалась судьба сербской нации.
Сербское войско возглавил отважный князь Лазарь (кстати, Сербская Православная Церковь прославила его в лике святых). Широко известно заклятие вождя сербов, в котором говорится, что пусть будет проклят тот, кто не выйдет на битву с турками, пусть не будет у него потомства — ни мужского, ни женского — и ничего не родится в поле его. Слова этого заклятия вы только что видели внизу, они начертаны на лицевой стороне башни.
Существует красивое и суровое сербское сказание о том, как старый серб (его звали Богдан Юг) отправился на битву с турками вместе со своими девятью сыновьями и все они в грозной сече сложили свои головы.
— А как протекала сама битва? — спросил кто-то.
— Ход сражения нам поможет восстановить простая и доходчивая схема, которая находится перед вами, на парапете (спасибо авторам памятника, которые придумали ее).
Битва началась ранним утром 28 июня 1389 года. Казалось, сама земля, сам воздух помогали сербам, и в первые часы сражения успех был явно на их стороне. Этому способствовало одно важное обстоятельство. Молодой сербский воин Милош Обилич, «горя сердцем и душою», как говорится в сербских народных песнях, и желая скорейшей победы, проник в турецкий лагерь, выдав себя за перебежчика.
— Ведите меня к султану, — сказал он туркам, — и я расскажу ему важные военные секреты.
Обрадованные турки поспешили немедленно выполнить его просьбу.
— Я принес тебе победу, султан! — воскликнул Милош, войдя в шатер. Он наклонился к правителю, как будто желая ему что-то сказать, и, неожиданно выхватив кинжал, поразил султана в самое сердце.
В стане турок возникло замешательство. Казалось, чаша весов военного успеха окончательно склонилась в пользу сербов. Однако турки быстро пришли в себя. Сын султана Баязид, взяв на себя командование, бросил в бой стоявшую в резерве отборную гвардию, и та значительно потеснила сербские войска (интересная деталь: верные люди Баязида сначала убили его брата, как соперника на турецкий престол, а потом уже ринулись на противника).
Наступил критический момент битвы. Сербы сражались как львы, а турки дрались как пантеры. Первые призывали на помощь Бога, а вторые надеялись на свою храбрость и острые мечи. Трудно сказать, чем бы закончился этот исторический поединок (скорей всего православные сербы с Божией помощью одолели бы проклятых басурман), если бы…
— ???
— Если бы не Вуко Бранкович.
— Кто он? — спросило сразу несколько голосов.
— Предатель.
— И среди сербов есть предатели?
— Увы, люди везде одинаковы.
— Что же он сделал?
— Он увел с поля боя двенадцать тысяч (!) латников и полностью оголил один из флангов сербского войска.
— Негодяй!
— После этого исход битвы был предрешен. Сербское войско было полностью разгромлено, а многие воеводы, в том числе и князь Лазарь, взяты в плен и казнены. Сербия на несколько веков попала под иго мусульман.
Мы стояли, молча глядя на Косово поле, вновь и вновь перебирая в уме перипетии давней битвы, и легкий ветерок, прилетев с той стороны, где храбро рубился князь Лазарь и его дружина, освежал наши лица, шевелил вихры мальчишек и косынки девочек.
— Ну, а кто мне скажет, почему это произошло? Где корни этой трагедии? — Илья Михайлович переводил взгляд с одного детского лица на другое. — С ответом не спешите, подумайте хорошенько. Вот вам наводящий вопрос: «Почему Господь попустил это бедствие для сербов?»
— Потому что они отступили от Христа, — последовал грустный ответ.
— Совершенно верно. Это единственно правильное духовное объяснение происшедшей трагедии. Беды для народа (для любого народа — русского, сербского, болгарского) начинаются только тогда, когда он забывает Бога. Вот мы только что пересекли исконно сербские земли — Косово и Метохию. Кто там живет?
— Сербы.
— Еще кто?
— Албанцы.
— А кого больше?
— Албанцев.
— Намного?
— Да сербов тут почти и нет.
— Вот видите: инославные вытеснили православных… А как вы считаете: почему мы потеряли русские окраинные земли?
— Причина та же.
— Правильно! Но русский народ до сих пор этого не понял. Он мается, страдает, а почему мается и почему страдает — не ведает. Вот что значит жить без веры. Если так будет продолжаться и дальше, то через какой-нибудь десяток-другой лет на исконно русских землях — в Ярославле, Владимире, Костроме, Ростове Великом — будут жить уже не русские, а например, те же турки или китайцы… Без веры, без нашей истинной православной веры все мы — и взрослые, и дети, и старики — пропадем, исчезнем, сгинем с лица земли, превратимся в рабов, в скот, в пыль, которую будет попирать сапог наглого завоевателя. Запомним это крепко-накрепко и навсегда…
Мы постояли еще некоторое время на вершине башни, взволнованные увиденным и услышанным и ставшие гораздо лучше понимать и свое прошлое, и свое настоящее, и, главное, свое будущее, а потом начали медленно спускаться вниз.
Цетинье
Много на свете есть красивых мест и красивых стран, но Черногория среди них занимает особое положение. Это — горная страна поразительной красоты, и чтобы описать ее, нужно недюжинное перо. Ее горы покоряют своей величавостью и задумчиво-созерцательным видом.
Дорога вьется по склонам, покрытым буком, грабом, а кое-где и зелено-палевой сосной, упорно взбирается все выше и выше, и вот наконец мы достигаем перевала. Дух захватывает от высоты, на которой мы оказались, а еще более — от поистине потрясающей панорамы: перед нами высятся неповторимо прекрасные, первозданные, как бы библейские хребты — они круто падают вниз, образуя глубокие отвесные ущелья, на дне которых серебрятся тонкие ниточки хрустальных потоков; а там, еще дальше, возникают другие серо-скалистые гряды, за ними — еще и еще, и кажется, что этим горным валам нет ни конца, ни края.
В этих неприступных горах нет места для дорог, но дороги все же существуют: с гигантским трудом, метр за метром, люди отвоевали их у скал и горных пород. Дороги поэтому очень узкие — две машины, особенно грузовики, еле-еле могут разъехаться. Едва покинув один тоннель, дорога ныряет в другой — и так без передышки.
— Это единственный наземный путь сообщения между Сербией и Черногорией? — спросил я Предрага.
— Нет, есть и железная дорога, — ответил наш гид.
— Я что-то не приметил.
— Она идет в скалах, лишь изредка вырываясь на белый свет. Строилась много десятков лет, а закончена совсем недавно.
Проехав почти всю Черногорию и почти достигнув Адриатики, мы прибыли в город Цетинье, где находится духовная семинария. У входа нас встретила группа учащихся.
— Ну, что вы нам споете? — спросил отец Владислав.
— Об этом вы легко догадаетесь сами, — ответили ребята.
И верно: мы без особого труда догадались, что семинаристы спели тропарь святителю Петру Цетинскому. А через несколько минут, войдя в храм семинарии, мы прикладывались к честным и цельбоносным мощам святителя. Затем началось вечернее богослужение, и протоиерей Владислав Свешников прочитал акафист святому Иоанну Предтече (его десница покоится в раке святителя Петра). Заключительный стих каждого икоса: «Радуйся, великий Иоанне, пророче и Крестителю Господень» мы пели все вместе — и гости, и хозяева. Это была глубокая соборная молитва, которая наверняка запомнилась всем присутствовавшим.
А потом любезные хозяева познакомили нас с ризницей — это довольно большой музей, в котором мы увидели немало интересного.
В Цетинье у нас осталось много друзей, и мы, конечно же, будем часто вспоминать о них. Наш визит лишь укрепил давние дружеские узы, которые связывали Россию и Черногорию.. В прошлом веке две черногорские княжны, Анастасия и Милица, — прибыв в Россию, стали женами Великих князей — Николая Николаевича (младшего) и Петра Николаевича. Напомню, что княжны были дочерями князя Негоша, впоследствии черногорского короля Николая. Тут уместно рассказать об одном историческом факте, который несправедливо забыт и который должен знать каждый русский человек.
На одной из встреч с послами европейских стран (это произошло в середине 80-х годов XIX века) Государь Император Александр III произнес знаменитый тост: «Я пью за здоровье моего единственного друга князя Николая Черногорского!» На другой день эти крылатые слова стали известны всему миру.
В этой истории хочется отметить два важных момента. Во-первых, этот замечательный тост прозвучал не в кругу Царской Семьи, не в кругу близких друзей и единомышленников Царя, а на встрече с известными дипломатами европейских стран, но нашего Государя мало беспокоил тот резонанс, который вызовет этот тост, — Россия в то время была столь велика и могущественна, что Царь мог не обращать внимания на подобные пустяки. И во-вторых, и в прошлом веке, и в настоящем истинные друзья России могли быть только в Сербии и Черногории.
Острог
Мы вышли во двор семинарии, и нестройный шум (гвалт, крики, голоса, усиленные современной аппаратурой), который едва проникал в здание, обрушился на нас шквалом.
— Что это? — поинтересовались мы.
— Политический митинг.
— Предвыборный?
— Да.
— Все как у нас.
— Балаганы везде одинаковы.
— Может быть, нам остаться на ночь? — спросили мы у хозяев.
— Нет, нет, — ответили они, — вам лучше уехать: во-первых, здесь могут быть беспорядки, а во-вторых, вас уже ждут в монастыре «Острог».
Большого труда стоило выбраться с автомобильной стоянки, так как она была до отказа забита транспортом (хорошо, что «балаган» к этому времени подошел к концу и машины стали разъезжаться).
Уже стемнело. Мы долго петляли по узким улочкам, пока выбрались за город. Было освещено только шоссе, а кругом царила темнота, и в небе одна за другой зажигались звезды. Дорога стала подниматься в горы — освещения тут не было никакого; фары выхватывали небольшой кусочек дорожного полотна. Мы ехали таким образом довольно долго, и вдруг автобус остановился.
— В чем дело, Миле? — спросили мы у водителя.
— Развилка, — ответил он. — Не знаю, куда ехать.
Невдалеке виднелись огоньки, там, скорее всего, находилась крестьянская усадьба. Предраг быстрым шагом направился в ту сторону. Мы вышли из автобуса. Южная, теплая ночь полностью вступила в свои права: звезды полыхали, как факелы в разгар карнавала; воздух был недвижим, и ничто не нарушало тишины.
Появился Предраг, он шумно дышал.
— Ну как?
— Дом на замке.
— Пойдем прямо, — предложил Игорь Алексеевич, — кого-нибудь встретим…
Они ушли, а мы, прохаживаясь по-над обрывом, созерцали ночь. Прошло минут пять, а может, и больше, наши разведчики вернулись и сказали, что нужно ехать прямо.
Мы проехали всего несколько километров, когда перед нами возник тоннель. Медленно, очень медленно наш автобус стал не въезжать, а лучше сказать, вползать в него: один метр, другой, третий… Стоп! Дальше нельзя! Как обычная рубашка бывает тесна для геркулеса, так и этот горный тоннель был явно тесен для нашего красивого городского автобуса. Миле осторожно открыл дверцу и, стоя одной ногой в автобусе, а другой упершись в скалу, внимательно осмотрел тоннель впереди себя. После этого — позади, обратив особое внимание на верхний свод и на зазор между ним и крышей машины.
— Дети, — сказал он, — если вы будете сидеть очень тихо, затаив дыхание, и не пророните ни звука, то я попробую миновать этот тоннель. Согласны?
— Да, конечно!
Затаили дыхание не только дети, но и мы, взрослые, потому что никто не знал, пройдет ли наш автобус, не застрянет ли в скале, словно пробка в бутылке шампанского, не станем ли мы пленниками этих гор, и вообще было неясно, чем все это кончится. Автобус двигался уже не метр за метром, а скорее, сантиметр за сантиметром; Миле смотрел то в левое боковое зеркало, то в правое, поворачивая рулем лишь чуть-чуть, но от этого «чуть-чуть» и зависела сейчас наша судьба. Наш Миле был похож в эту минуту на морского капитана, который с помощью чуткого руля ведет свой корабль сквозь опасную узкость.
Еще сантиметр, еще, Миле все чаще и чаще поворачивает голову, смотря в зеркала; Господи, помоги! Вот уже конец тоннеля виден; ну, еще немножечко, еще! Кажется, получается; вот уже нос автобуса выглянул из тоннеля — так лиса, высматривая грозящую ей опасность, вылезает из норы; вот уже треть автобуса миновала тоннель, половина, две трети — мы сидим, затаив дыхание; вот Миле дал газ… это значит — тоннель позади… и в ту же секунду салон автобуса наполнился рукоплесканиями — мы благодарили нашего непревзойденного, нашего очаровательного Миле за то чудо, которое он совершил на наших глазах.
Но узкая дорога вела нас все выше и выше; мы продвигались очень медленно, почти ощупью; в автобусе царила напряженная тишина. Вот дорога круто пошла влево; Миле, часто перебирая руками рулевое колесо, попытался преодолеть этот поворот, но у него ничего не вышло — автобус уперся лбом в каменную стену, — нет, эта дорога явно не для нашей машины!
Миле, проворно работая руками, стал сдавать назад — мы в один голос ахнули: ведь там же пропасть! Автобус качнулся — это Миле нажал на тормоз. Вовремя! Еще бы немножко — и… Наш водитель, опять быстро работая руками, двинулся вперед — еще круче, еще! — и, слава Богу, миновал поворот. Мы — почти одновременно — выдохнули: пронесло!
Ко второму серпантинному повороту, который вскоре последовал за первым, мы отнеслись более спокойно — ко всему привыкаешь в пути.
Неожиданно подъем кончился, впереди блеснул свет, Миле прибавил скорость — и…
— Монастырь! — радостно воскликнул Предраг.
Наверно, с такой же радостью впередсмотрящий матрос после многомесячного скитания по бескрайним просторам океана кричит: «Земля!»
Мы поблагодарили святителя Василия Острожского за то, что он помог нам приехать сюда, и отправились в гостиницу. Это было большое двухэтажное здание (позже мы узнали, что в нем раньше располагалась школа).
— Вас долго не было, и мы очень волновались, — сказала дежурная по гостинице. — Устраивайтесь на отдых и чувствуйте себя как дома.
Мы чувствовали себя тут действительно как дома, а спали так крепко, как нигде.
Рано утром мы начали подъем в гору, в то место, где подвизался святитель Василий Острожский. Дорога идет «галсами», как бывает всегда, когда нужно преодолевать крутизну. Асфальт новый, — значит, дорога проложена совсем недавно. Один галс, девятый, семнадцатый… скоро мы сбились со счета. В самом начале пути нас обогнала легковая машина. «Надо было проголосовать», — пришла запоздалая мысль. А впрочем, нет, пешком лучше — мы идем к великой святыне, следовательно, нужно потрудиться.
Скоро нам надоело идти по бесконечной асфальтовой ленте, и мы свернули на старую тропинку — более крутую, более трудную, но зато и более краткую: тропинка вьется между соснами; когда-то — в отдельных, особенно крутых, местах — она была выложена камнями, но сейчас их осталось мало, и, сдвинутые с насиженных «гнезд», они только затрудняют путь. Выйдя на асфальтовую дорогу, мы ищем старую тропинку и снова углубляемся в лес.
Еще одно усилие — лес расступился, и мы увидели гигантскую отвесную скалу серого цвета. Святитель Василий отыскал в этом месте глухую пещеру, чтобы в уединении, вдали от людей, предаваться аскетическим подвигам и возносить молитвы Господу Богу обо всем грешном мире. Поднимаемся по ступенькам; нас встречает высокий почтенный старец — его зовут отец Иоиль; у него мудрые глаза, высокий лоб, движения неторопливы, размеренны, от него веет тишиной и спокойствием. «Вот человек, который не умеет суетиться», — подумал я.
Он приглашает нас в пещеру; она небольшая — всем нам здесь не поместиться; у дальней стены стоит рака с мощами святителя; старец открывает ее, и мы один за другим прикладываемся к великой святыне.
— Святитель Василий для нас — то же самое, что Преподобный Серафим Саровский для Русской земли, — говорит отец Иоиль. — Каждый день сюда прибывают сотни и сотни паломников, и все они получают духовное утешение…
— А теперь идем дальше, — продолжает хозяин. — Вот церковь Святого Креста, где я служу. А вот крест, который для нас дороже всех сокровищ мира, — в нем заключена частичка Животворящего Креста Господня. А вот еще одна великая святыня, которую даровал нам Спаситель, — в этом ковчеге находятся десница и шуйца мученика Станка; он пострадал от зловредных турок.
— А что это за цепи? — спросил монах Киприан.
— С этими цепями связана очень интересная история, — ответил собеседник. — Как-то сюда привезли бесноватого мужчину. Он сам, а также его родственники слезно просили мученика Станка об исцелении, и тот изгнал беса. Цепи, которыми был связан мужчина, стали не нужны, и он оставил их здесь.
— Можно мне их примерить?
— Конечно.
Цепи были тяжелые и массивные, и, когда монах Киприан надел их, они стали похожи на почетные вериги.
— Если женщина мечтает об ожерелье, — сказал он, — то монах — о цепях, так как цепи для него — наилучшее украшение.
— Каждому из нас нужны какие-то цепи, чтобы укротить наши страсти, — заметил отец Иоиль.
Продолжая знакомство с монастырем, мы вышли на просторную площадку, очень похожую на балкон, а точнее, на лоджию в современной городской квартире. Отсюда открывался чудесный вид на далекие хребты, покрытые смешанным лесом, — на их склоны уже лег нежный багрянец осени.
— Вот чудо из чудес, — сказал хозяин, показывая на виноградную лозу, росшую на небольшом возвышении. — На этом месте, стоя на коленях и творя молитву, отошел ко Господу святитель Василий. Его кончина как две капли воды похожа на кончину Преподобного Серафима Саровского. Тут выросла виноградная лоза, хотя на такой высоте (девятьсот метров над уровнем моря) виноград нигде не выращивают.
— Поведайте нам еще о каком-нибудь чуде.
— Сделать это очень легко, так как чудеса в нашей обители происходят очень часто. Однажды к нам приехала девушка, она была слепая; кроме того, она страдала тяжким неизлечимым недугом, и врачи от нее отказались. Она помолилась святителю Василию, приложилась к его мощам и исцелилась.
При спуске с горы подтвердилась старая истина: подниматься всегда легче, чем спускаться. Мы шли по старому пути, где ступенек уже не существовало, а камни лежали как попало, чаще всего острыми гранями вверх, и только по молитвам святителя Василия никто из нас не упал и не вывихнул ногу.
Ну а теперь еще дальше вниз, только уже вместе с Миле. Мы все, конечно, волновались: как пройдет спуск с такой крутизны? Эти головокружительные повороты, эти бездонные пропасти в полуметре от колес; ну а если встречная машина попадется, как мы разъедемся?
Поэтому мы, как только тронулись с места, запели молебен; мы просили святителя Василия Острожского, Николая-угодника и других святых помочь нам благополучно миновать опасный отрезок пути. И они, конечно, не оставили нас. Тихонько, метр за метром, мы возвращались обратно: и повороты миновали успешно, и узкий-преузкий тоннель, и со встречной машиной разминулись каким-то чудесным образом — и вот мы снова внизу, на равнине.
Автобус мчится на восток; снова хорошая гладкая дорога; слева — зеленая живописная долина, а за ней стеной встает угрюмый горный кряж.
— Вон — обитель святителя Василия Острожского! — говорит Предраг, указывая на белое пятно где-то посредине кряжа.
Ого! Даже не верится, что мы там были и что наши ноги ступали по священным камням этого монастыря.
Святой Владислав, король Сербский
Душой всей нашей паломнической группы был протоиерей Владислав Свешников. Душой и камертоном. Поездка была долгая (тринадцать дней), и он не позволял нам расслабляться, забывать о главном.
Он был и рупором нашей группы: куда бы мы ни приехали, он говорил от имени всех семнадцати человек. Кроме того, он несколько раз исповедовал и причащал нас.
Отец Владислав был среди нас самое заинтересованное лицо — он ехал не просто в паломническое путешествие, он ехал к своему Небесному заступнику и покровителю благоверному Владиславу, королю Сербскому, мощи которого покоятся в монастыре Милешево.
В этот монастырь мы прибыли только на десятый день — все предшествовавшее время батюшка как мог скрывал свое нетерпение. «Ничего, ничего, — подбадривали мы его, — уже скоро, только хребет перевалим. Чтобы попасть, например, к святой великомученице Екатерине, нужно пересечь весь Синайский полуостров, а тут совсем недалеко, рукой подать…»
И он терпел, то шуткой, то прибауткой маскируя свое волнение.
— Мне не нужно показывать место, где покоятся мощи моего Небесного покровителя, — говорил отец Владислав. — Я почувствую его своим сердцем.
Так оно и случилось. Едва мы вошли в гулкий и прохладный древний храм, как священник повернул направо и преклонил колена перед строгим высоким надгробием, на котором не было написано не только ни одного слова, но даже ни одной буквы. Сердце не обмануло седовласого пастыря: именно здесь, в этом месте, под спудом и было погребено тело угодника Божия. Это произошло в XIII веке.
— На какой глубине покоятся мощи святого? — поинтересовался отец Владислав у монаха, который сопровождал нас. — Наверно, ниже фундамента храма?
Монах покачал головой.
— Выше?
Монах снова покачал головой.
— Они тут, в самой гробнице?
— Нет, — сказал монах, — тут их тоже нет.
— Где же они? — нетерпеливо спросил протоиерей.
— Их… нет в нашем храме.
— Как так? — заволновался отец Владислав.
— Пять веков назад, когда турки покорили Сербию, монахи монастыря, боясь, как бы варвары не осквернили нашу святыню, извлекли мощи святого короля из-под спуда и спрятали в потаенном месте.
— Где же именно?
— Увы, этого никто не знает.
— Но… вы же не теряете надежды?
Монах понял, что имел в виду собеседник:
— Конечно, нет. Святыня, если есть на то воля Божия, явится. Но когда… этого мы не знаем…
Итоги
Мы проехали по дорогам Сербии и Черногории тысячу четыреста километров, посетили восемнадцать монастырей, познакомились с их святынями — менялись ландшафты, города и села, мелькали лица, но оставалась постоянной верная, надежная, теплая, как июльское море, и неизменная, как восход солнца, сопровождавшая нас от начала и до конца — любовь сербов к нам, русским людям, а через нас — ко всей России.
Протоиерей Владислав Свешников на одной из встреч с нашими сербскими братьями между прочим сказал:
— Если бы меня выгнали из России и спросили, где я хочу жить, то я бы не раздумывая ответил: «Только в Сербии!»
Тут в самый раз вспомнить об одном сербе, который любил нас, русских, любовью особенно трепетной. Серб этот — святитель Николай (Велимирович), епископ Жичский (память 5/18 марта, скончался в 1956 году). Владыку называли Новым Златоустом за его проповеди и поучения, а также за духовные писания. Во время Второй мировой войны он был заключен в концлагерь Дахау, где духовно укреплял страдальцев. В послевоенной «титовской» Югославии святитель боролся за сохранение монастырей, но вынужден был эмигрировать в Америку, где и скончался в русском Свято-Тихоновском монастыре. В 1991 году его мощи были перенесены в Сербию, в его родную деревню.
В 30-х годах угодник Божий жил в городе Битоле, на юге Македонии, и был ректором духовной семинарии. Именно здесь он составил молитву о русском народе, которую мне хочется привести. Эта молитва излилась из сердца сострадающего и любящего, чуткого и неравнодушного:
— О всемудрый Боже, Чьи суды неиспытуемы и пути неисследимы, милостию внемли и услышь молитву нашу за Твой русский православный народ. Ты попустил, чтобы вернейший слуга Твой подвергся тяжким мучениям, как попустил мучения для первых Апостолов Твоих, Пророков и Праведников. Весь обнажен и изранен, брошен слуга Твой на гноище, как некогда праведный Иов, на посмеяние сатаны и поругание соседям. Мучения лютые, а человек слаб, — Господи, помоги! Воздвигни раба Твоего и уврачуй раны его. Знаем, Господи Боже наш, что Ты по всемудрому Промыслу Своему попускаешь страдания избранным Твоим, дабы, как злато на огне, чрез огнь страданий очистились и еще ярче засияли. Но не попусти, Боже, по милости и любви Своей, чтобы сатана долго посмевался и лицемеры долго издевались над Твоим крестоносным народом.
Знаем, что Ты попускаешь испытания на самые светлые души для велией славы их и на страх и трепет неправедным и злым. Знаем, что и Твое славное Воскресение, Христе, совершилось после поруганий, крестных мук и смерти. Посему мы в свете Твоего страдания восприемлем страдание русского народа и чаем воскресной его славы. Как для расслабленного при Вифезде не нашлось человека, дабы помог, дондеже Ты не пришел, так и сегодня для великого русского народа нет никого в мире, кто бы помог ему без Тебя, Боже наш и Спаситель наш.
Не отложи, Господи Благий, Твою милость, Ты — скоропоспешный на помощь. Не отложи и не откажи, но, как милосердный самарянин, призри на народ русский, подвергнувшийся нападению от разбойников, весь изъязвленный, и подай ему руку, и уврачуй ему раны, и возврати ему здравие и сияние славы, да самый верный слуга Твой прославит Тебя в грядущем еще более, чем славил в минувшем, — Тебя, Спасителя своего, со Отцем и Духом Святым во веки веков. Аминь.
* * *
Пожалуй, из всех народов, живущих на земле, самым близким, самым родным, самым верным является для нас, русских, народ сербский. О ком бы мы ни говорили — о болгарах, о греках, о киприотах — ни один народ не вызывает в наших сердцах такого сердечного, такого искреннего отклика, как этот. Нас объединяет, во-первых, живая вера во Христа, во-вторых, молитва друг о друге и, в-третьих, общность судеб.
Россия и Сербия — это единое целое. Можно сказать так: Сербия — это маленькая Россия, а Россия — это большая Сербия.
В последние годы мировая «закулиса» ополчилась сначала на сербов, а потом — на нас. Почему? Мировое зло всеми силами стремится приблизить приход антихриста. Он уже, можно сказать, у дверей, ему осталось только переступить порог. Однако он не сделает этого до тех пор, пока сияет Православие, пока жива активная действенная вера наших народов; острие всех атак врага поэтому и направлено против Русской и Сербской Православных Церквей, а еще точнее — против Христа.
В бессильной ярости враг рода человеческого раскрывает огнедышащую, зловонную, омерзительную пасть, стремясь поглотить нас. Однако ярость его напрасна и усилия его обречены. Мы со Христом и во Христе, а это значит, что смерть не имеет над нами никакой власти.
Москва.
1998
Десница, крестившая Господа
Проехав сотни километров по дорогам гостеприимной Югославии, преодолев редкий по красоте — дух захватывает! — горный перевал, изрядно устав от калейдоскопа неожиданно-ошеломляющих впечатлений, мы, группа русских паломников, прибыли в город Цетинье, который расположен на юге Черногории, в каких-нибудь нескольких десятках верст от Адриатического моря. В этом небольшом городе есть древний монастырь, в стенах которого находится духовная семинария. Воспитанники семинарии и их учителя тепло встретили нас, познакомили с монастырем, с ризницей (она же музей) и с храмом, который оставил у нас неизгладимые впечатления. Дело в том, что в нем покоятся мощи святителя Петра Цетинского, великого угодника Божия, молитвенника и чудотворца, много потрудившегося для насаждения благочестия в Сербии и горячо почитаемого сербским народом. Прикладываясь к раке с его честными мощами, мы испытали сугубую радость: в раке находилась еще одна величайшая святыня — десная рука Предтечи и Крестителя Господня Иоанна.
Каким образом она здесь оказалась? Давно ли она в этом монастыре? Кто ее сюда доставил? И почему именно этот маленький южный город дал ей приют? Чтобы ответить на эти и другие вопросы, нам придется совершить экскурс в стародавние времена и вплотную соприкоснуться с событиями как первых веков христианства, так и более поздних столетий.
После усекновения беззаконным царем Иродом главы святого Иоанна Предтечи, тело Крестителя было погребено его учениками близ могилы пророка Елисея в знаменитом самарийском городе Севастии. Когда святой апостол и евангелист Лука, проповедуя Христа и обходя многие города и страны, пришел в Севастию, намереваясь отправиться отсюда на родину — в город Антиохию,— ему пришла в голову мысль взять с собою тело святого Иоанна, которое было цело и нетленно. Осуществить это намерение оказалось не так-то просто: жители Севастии горячо почитали Крестителя Господня и, несмотря на уговоры, ни за что не хотели расставаться с его мощами. Единственное, на что они согласились, — отделить десную руку святого Иоанна, которая крестила Господа нашего Иисуса Христа. Ее-то и принес апостол Лука в Антиохию.
Прошло несколько веков. Престол занял император Юлиан Отступник, который отрекся от Христа и поклонялся идолам. Терзая Церковь Божию, он хватал христиан и предавал их лютым мучениям. Не щадил он и умерших: останки святых, пострадавших за веру, он вынимал из гробов и сжигал, а храмы Божии разрушал до основания.
Дыша яростию и злобой, император явился в Антиохию, — во-первых, для того, чтобы принести гнусные жертвы мерзкому богу Аполлону, идол которого находился в пригороде Антиохии, а во-вторых, для того, чтобы преследовать христиан и уничтожать их святыни. Узнав об этом, верующие люди поспешили спрятать десную руку Иоанна Крестителя в городской башне, называвшейся Гония. Потратив много времени на поиск святыни и не найдя ее, разгневанный император послал гонца в Севастию с приказом тело Крестителя сжечь, а храм предать разрушению, что и было исполнено, как сообщают церковные историки Никифор Каллист и Георгий Кедрин.
Однако Симеон Метафраст придерживается другого мнения. Он говорит, что Иерусалимский Патриарх, узнав о намерении Юлиана, тайно взял из гроба мощи Иоанна Крестителя и отослал их на сохранение в Александрию; вместо них он положил кости другого человека, которые и были сожжены.
Вскоре Юлиан Отступник погиб на войне с персами. Христиане снова принесли руку Иоанна Предтечи в храм; она явилась людям как бы светильник — из-под спуда. От нее совершалось много удивительных чудес. Об одном из них мы и расскажем.
Около Антиохии гнездился большой и страшный змей, которому язычники поклонялись и которому как богу ежегодно приносили жертву. Для этой жертвы избиралась прекрасная и непорочная девица. Змей пожирал ее, а люди смотрели на это зрелище с особых трибун, построенных недалеко от пещеры, где обитало чудовище.
Однажды жребий пал на дочь благочестивого и смиренного христианина. Он горячо молил Иисуса Христа и Иоанна Предтечу избавить дочь от лютой смерти. В тот день, когда должно было состояться жертвоприношение, христианин, положив в карман несколько золотых монет, пришел в храм, где находилась рука святого Иоанна. Совершая поклоны перед ковчегом, он как бы нечаянно просыпал на пол золотые монеты. Рядом стоял ключарь, который очень любил деньги; он бросился поднимать их. Воспользовавшись этим моментом, христианин, лобызая святыню, откусил зубами кончик мизинца и поспешил выйти из храма.
В полночь христианин с дочерью явился к пещере. Многочисленные зеваки заполнили трибуны, с нетерпением ожидая кровавого зрелища; они держали в руках горящие факелы — и кругом было светло как днем. Вот из пещеры, издавая страшное шипение, показалось чудовище. Приблизившись к жертве, оно раскрыло омерзительную, зловонную пасть, чтобы поглотить несчастную, и в этот момент христианин, который ни на шаг не отходил от дочери, бросил в пасть змея кончик мизинца, принадлежавший святому Иоанну. В ту же секунду змей издох!
Великий ужас охватил весь народ, а христианин и его дочь с ликованием возносили хвалу Иисусу Христу и святому Иоанну Предтече. Когда язычники узнали, как и по какой причине совершилось невиданное чудо, они, уверовав во Христа и приняв Святое Крещение, присоединились к истинной Православной Церкви. В Антиохии началось празднество, которое продолжалось много дней. А на том месте, где совершилось небывалое чудо, была построена прекрасная церковь во имя святого Иоанна Крестителя.
Рассказывают, что в этой церкви в день праздника Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня архиерей воздвигал и десную руку Крестителя, причем иногда она оставалась прямой, а иногда — сгибалась: первое предсказывало богатый урожай, а второе служило предзнаменованием засухи и голода.
Утекло немало времени, и вот — по попущению Божию — Антиохия оказалась во власти арабов. Благочестивые византийские цари много раз пытались вызволить руку Иоанна Предтечи из плена, но это им никак не удавалось. И все же в 959 году, в правление императора Константина Порфирородного, эта святыня, более ценная, чем все сокровища земные, была спасена. Произошло это так.
В Антиохии жил один диакон, которого звали Иов. По внушению свыше он стал служить в том храме, где находилась десная рука Иоанна Крестителя. Будучи человеком общительным, Иов подружился с сосудохранителем, в ведении которого была святыня.
Однажды диакон устроил большой пир; среди приглашенных был, конечно, и его новый друг. Тосты следовали один за другим, вино лилось рекой, и через некоторое время сосудохранитель, отяжелев от обильной трапезы, уснул. Иов немедленно отправился в церковь и, открыв ковчег, взял честную руку Иоанна Крестителя. Под покровом ночи он незаметно покинул город. Хранимый молитвами святого Иоанна, диакон скоро прибыл в город Халкидон.
Весть о прибытии драгоценной святыни с быстротой молнии распространилась по городу; достигла она и Константинополя. Император отправил в Халкидон собственный корабль. На нем находились Святейший Патриарх, архиереи и царские сановники. Приняв святыню на борт, корабль отправился обратно. Весь Константинополь — от мала до велика — высыпал на берег. Император, его приближенные и весь верующий народ встречали как бы самого Иоанна Крестителя, невидимо сшедшего с Неба. С фимиамом, возжженными свечами, с пением псалмов десную руку перенесли в дворцовую церковь. Это случилось в навечерие Богоявления Господня, перед самым освящением воды, необыкновенно усилив радость христиан.
Канули в Лету еще пять веков, и Константинополь пал под натиском турок. Султан Магомет II приказал положить руку Иоанна Крестителя (вместе с другими христианскими святынями) в свою сокровищницу и неусыпно охранять. И вот тут-то на сцену появляется орден иоаннитов, о котором мы должны сказать несколько слов.
Орден рыцарей-монахов возник в 1047 году. Его основал богатый купец Мавр из Амальфи. Какие цели ставил перед собой орден? Во-первых, давать приют паломникам, которые прибывали в Святую Землю, чтобы поклониться Гробу Господню и другим святыням, а во-вторых, врачевать раны воинам, которые защищали как сами святыни, так и паломников. Поэтому Мавр добился разрешения у египетского халифа построить в Иерусалиме гостиницу и госпиталь. Ядром комплекса была, конечно, церковь, и носила она имя Предтечи и Крестителя Господня.
В 1118 году магистром (главой ордена) стал энергичный француз Раймунд Дю Пюи, который расширил рамки деятельности иоаннитов: теперь они, кроме исполнения своих прежних обязанностей, должны были с оружием в руках защищать паломников во время их длительного пути в Иерусалим. Этот шаг нашел живой отклик во всей Европе: рыцари разных государств спешили вступить в популярный орден. В награду за свои воинские подвиги иоанниты (они, кроме всего прочего, принимали участие в битвах с войсками египетских и багдадских халифов) получили две величайшие святыни: частицу Животворящего Креста Господня и чудотворную икону Филермской Божией Матери, написанную святым апостолом и евангелистом Лукой.
Когда закончились крестовые походы, иоанниты оставили город Птолемаиду, где они жили, и переселились на остров Родос. Орден находился в зените славы и могущества, смело отражая вылазки разных врагов, в том числе и турок. Султан Баязет Второй (преемник Магомета Второго) счел за лучшее жить с иоаннитами в дружбе. Чтобы приобрести их расположение, он сделал весьма искусный дипломатический ход: подарил магистру ордена Петру д’Обюссону десную руку Иоанна Крестителя.
Минуло еще три столетия. Местом обитания рыцарей-монахов стал к этому времени остров Мальта. Дивный остров, что и говорить, однако у него был один существенный «недостаток»: он находился слишком близко от мятежной Франции и Наполеона Бонапарта, чьи захватнические аппетиты росли не по дням, а по часам. В 1798 году Наполеон оккупировал остров (силы у иоаннитов были уже не те, и они не оказали французам никакого сопротивления).
В этой трудной ситуации членов ордена больше всего беспокоила судьба святынь. Как поступить, чтобы святыни не попали в руки супостатов, чтобы враги не надругались над священными реликвиями? Взоры иоаннитов обратились на север, к православной России: они предложили Императору Павлу I стать магистром их ордена. Русский Государь дал на это свое согласие. В благодарность рыцари и решили подарить России свои великие святыни: десную руку Иоанна Крестителя, частицу Животворящего Креста Господня и чудотворную икону Филермской Божией Матери.
12 октября 1799 года в десять часов утра из Гатчины по направлению к Ингебургу, куда должны были прибыть святыни, выехали Государь Император со своей семьей, духовенство и многочисленная свита. Встреча произошла у так называемых Спасских ворот. Отсюда торжественная процессия направилась в Гатчинский дворец.
Небо, до тех пор закрытое низкими серыми тучами, прояснилось, и под солнечными лучами засияли митры архиереев, рипиды в руках иподиаконов, стекла в окнах карет. Процессия растянулась на большое расстояние: впереди крестным ходом шло духовенство; за ним ехала празднично украшенная дворцовая карета, в которой на пунцовой бархатной подушечке, заключенной в ковчег, покоилась десная рука Иоанна Крестителя. За каретой шел Государь Император Павел I. За ним следовали кареты с остальными святынями, далее — дворцовая знать, кавалерийские офицеры, солдаты, простолюдины.
Когда торжественный кортеж приблизился ко дворцу, Государь сам взял ковчег с десницей Иоанна Крестителя и с пением тропаря внес его в придворную церковь. Частица Животворящего Креста Господня и образ Божией Матери заняли свои места рядом с десницей. Для частицы Животворящего Креста Господня и для десной руки Иоанна Предтечи были изготовлены чудесной работы золотые ковчеги, украшенные бриллиантами и другими драгоценными камнями, а для чудотворной иконы — изумительной красоты дорогая риза.
Наступил 1917 год — переломный год в судьбе России. Что сталось с великими святынями, не исчезли ли они в хаосе революции, не оставив следа, не превратились ли в пепел в пожаре лихой смуты? Нет, Промысл Божий хранил их по-прежнему!
Государыня Мария Феодоровна, мать Императора Николая II, покидая Россию, увезла на свою бывшую родину — в Данию — все три святыни. После ее кончины (1928 год) ее дочери — Великие княгини Ксения и Ольга — передали их митрополиту Антонию (Храповицкому), который, эмигрировав из большевистской России, жил в Сербии. Он в свою очередь передал их Сербскому королю Александру, сестра которого была замужем за племянником Царя Николая II и чудом избежала расстрела вместе с Царской Семьей. Этим актом митрополит Антоний выразил искреннюю благодарность всех без исключения русских эмигрантов за найденный ими в дружественной Сербии приют.
В начале Второй мировой войны Сербский король Петр II Карагеоргиевич и Патриарх Гавриил перенесли святыни в Острожский монастырь в Черногории.
— Эти три святыни я никогда не буду вывозить из Югославии, — сказал король, выражая чувства всех верующих сербов.
В 1951 году в монастырь нагрянули местные чекисты. Они взяли священные реликвии и отвезли их в Титоград (ныне Подгорица). Через некоторое время коммунисты отдали святыни в Государственный музей города Цетинье; отсюда десная рука Иоанна Предтечи и частичка Животворящего Креста Господня поступили в музей монастыря святого Петра Цетинского.
В 1993 году в праздник Рождества Крестителя Господня Иоанна святыни наконец обрели свободу: их перенесли в монастырский храм для всеобщего поклонения.
Итак, десница Иоанна Предтечи более века пробыла в России и примерно три четверти века — в Сербии и Черногории. О чем это говорит? Это говорит о том, что наши народы находятся под особым покровительством Предтечи и он соединил нас еще более тесными духовными узами.
Господь наш Иисус Христос, в Своей беседе с народом, сказал об Иоанне Предтече: Сей есть, о котором написано: вот, Я посылаю Ангела Моего пред лицем Твоим, который приготовит путь Твой пред Тобою (Лк. 7:27) (разрядка моя. — Н. К.). Вот задача, которая стояла перед великим Пророком тогда, в новозаветные времена, и эта же задача стоит перед ним и сейчас, в конце XX века, в последние, апокалиптические времена! Россия (так же, как и Сербия) далеко отошла от Бога, живет во тьме и тени смертной (Пс. 106:10) и снова нуждается, как и десять веков назад, в духовном обновлении.
Что может быть трагичнее этого?
Нет, не случайно мы приехали в Черногорию и встретились с десницей Иоанна Предтечи. Прикладываясь к величайшей святыне, мы молились святому Иоанну о России и Сербии и уповали на то, что он приготовит путь Господу, прямыми сделает российские и сербские стези для Него, чтобы всякий дол наполнился и всякая гора и холм понизились, кривизны выпрямились и неровные пути сделались гладкими. И тогда узрит всякая плоть спасение Божие (ср.: Лк. 3:5-6).
Очнитесь, русские и сербы, стряхните с себя сон лености, восстаньте и прислушайтесь: над Россией и Сербией, как в древние времена над Иудеей, гремит набатный голос Божественного Пророка: Порождения ехиднины! кто внушил вам бежать от будущего гнева? сотворите же достойный плод покаяния и не думайте говорить в себе: «отец у нас Авраам», ибо говорю вам, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму. Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь (Мф. 3:7-10) (разрядка моя. — Н. К.).
Слышите, как вещает Пророк: Бросают в огонь? Незавидная доля — сгореть в огне, а придется, если не послушаем гласа Божия. Прислушайтесь, русские и сербы, получше прислушайтесь, если еще способны что-то услышать, — эти глаголы могут поднять и мертвого.
Я крещу вас (немногих русских и сербов. — Н.К.) в воде в покаяние, но Идущий за мною сильнее меня; я не достоин понести обувь Его; Он будет крестить вас Духом Святым и огнем; лопата Его в руке Его, и Он очистит гумно Свое и соберет пшеницу Свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым (Мф. 3:11-12).
Цетинье — Белград — Москва.
1998
Ежедневная Пасха
Благословен Господь от Сиона, живущий в Иерусалиме!
Паломнические поездки русских людей в Святую Землю стали обычным явлением. Православные христиане со всей Руси направляются в Палестину и летом, и зимой: одни плывут на корабле, другие летят самолетом, а третьи… идут пешком. Русская речь на улицах Иерусалима слышна все чаще и чаще.
В 1995 году в Святой Земле побывал епископ Красноярский и Енисейский Антоний, любезно согласившийся дать мне интервью.
Н. К.: Преосвященнейший владыка, Вы побывали в тех местах, по которым ступали пречистые ноги Господа нашего Иисуса Христа. Каково Ваше главное впечатление от этого путешествия?
Вл. Антоний: Меня буквально переполняет благодатнейшее чувство радости, какой я не испытывал никогда в жизни. Каждый из нас, христиан, много раз встречал Пасху, самый великий христианский праздник, испытывая непередаваемое ликование от соприкосновения с тайной Воскресшего Христа. Так вот, там, в Иерусалиме, в Храме Гроба Господня, где мне посчастливилось служить несколько раз, я встречал Пасху… каждый день! Да, да, каждый день — в понедельник, вторник, среду… Каждый будничный день в этом единственном на земле Храме — Пасха! Каждый день здесь воскресает Спаситель и каждый день мы воскресаем вместе с Ним! Каждый день мы, исполненные Небесной радости, восклицаем:
— Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!
Кто хочет насладиться Пасхой не только в день Пасхи, но и в любой другой день, приезжайте в Иерусалим и приходите в Храм Гроба Господня на ночное богослужение.
Н. К.: Что Вы можете сказать о Иерусалиме?
Вл. Антоний: Иерусалим — это место особое, историческое, место святое, и здесь, как нигде, глубоко задумываешься о своей жизни, о жизни русского народа, о судьбе всего мира. Не случайно Иерусалим понимается как место наследия мира, место сокровенной тайны, тайны всех поколений — прошлых, настоящих и грядущих, тайны смысла существования Вселенной в целом и каждого человека в отдельности. Поэтому любой человек, посетивший Иерусалим, откуда бы он ни прибыл — из Канады или Австралии, из Туниса или Колумбии, — не может оставаться после этого равнодушным, он — хочет того или не хочет — меняется, и порой очень существенно.
Иерусалим — очень древний город, возникновение его относят ко временам Авраама. Царь и первосвященник Мелхиседек назвал его Салим, что значит «мир». Он перенес тело праотца Адама и похоронил его на Голгофе.
Давид, завоевав эту территорию, построил новый город и назвал его Иерусалимом. Таким образом Иерусалим стал столицею Иудеи.
Когда мы ходим по улицам Иерусалима, в нашей памяти воскресают события как Ветхого, так и Нового Завета: вот Овчая купель, где Иисус Христос исцелил расслабленного; вот Золотые ворота, в которые въехал Господь, чтобы через несколько дней добровольно взойти на Крест и искупить грехи всего рода человеческого; вот гора Мориа, на которой был построен храм Соломонов (именно на этом месте Авраам, повинуясь Богу, положил на жертвенник сына своего Исаака; он уже поднял нож, чтобы заклать сына, но Ангел Господень остановил его руку); тут стоял Кивот Завета; в этом святилище воспитывалась Пренепорочная Дева Мария; сюда принесла Она двух горлиц в жертву очистительную; здесь Ее встретил праведный Симеон и, взяв на руки Спасителя мира, произнес боговдохновенные слова: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему, с миром…»
Да разве можно перечислить все, что здесь происходило!.. Для этого надо, наверно, пересказать чуть ли не всю Священную Историю…
Н. К.: Да, своими глазами увидеть это…
Вл. Антоний: Паломники говорят, что посещение Святой Земли — это Пятое Евангелие… Когда мы знакомимся с евангельскими повествованиями, изложенными святыми апостолами и евангелистами Матфеем, Марком, Лукой и Иоанном, вникаем в их смысл и содержание — это одно, а когда мы прибываем в Палестину, ходим по Святой Земле, своими глазами видим места, связанные со Христом, с Его проповедью, с Его крестным путем, когда слышим рассказы о Его страданиях, о том, как чернь издевалась над Ним, бичевала Его, поносила последними словами, когда мы своими ногами идем по тому пути, по которому шел Иисус, неся Свой Крест, когда ощущаем всю значимость страданий Агнца Божия, ощущаем радость Воскресения Господа, когда входим в Кувуклию, где находится Гроб Господень, — то, конечно, мы испытываем удивительные, ни с чем не сравнимые и никакими словами не передаваемые чувства… И вот все это, вместе взятое, и называется Пятым Евангелием.
«Чтение» Пятого Евангелия — это самые незабываемые минуты в жизни любого человека, крещеного или некрещеного, верующего или неверующего, русского или грека, итальянца или англичанина.
Н. К.: Расскажите, пожалуйста, поподробнее о богослужениях в самом главном храме мира — в Храме Гроба Господня.
Вл. Антоний: Господь сподобил меня служить в этом чудном Храме несколько раз. Сколько я здесь всего пережил! Этого не описать. Я смогу передать Вам, может быть, какие-то крохи…
Однажды я, как обычно, пришел в Храм Гроба Господня на ночное богослужение. И представьте мое большое удивление, во-первых, и мою огромную радость, во-вторых, когда я совершенно неожиданно увидел группу хорошо мне знакомых… русских епископов, с которыми я в свое время учился в духовной академии. Они прибыли в Палестину морем, на теплоходе. И вот, по благословению Иерусалимского Патриарха Диодора, мы все вместе служили Божественную Пасхальную Литургию.
— Христос воскресе! — восклицал я, радуясь пасхальной радостью.
— Воистину воскресе! — отвечали мне братья-архиереи. И это, заметьте, в октябре!
Кроме того, я встретил в этом Храме несколько знакомых священников из Прибалтики, родных, близких мне людей, встретил также священников из Сибири… Да разве все удивительные и неожиданные встречи в этом Храме и в этом городе можно перечислить?!
Очень много русских людей приезжает сейчас в Святую Землю. И это прекрасно! Слишком долго нас никуда не пускали, держали, как говорится, взаперти. И вот появилась возможность поехать и в Святую Землю, и на Синай, и в Константинополь, и на Святую Гору Афон, и в другие священные для нас места. И грех такую великолепную возможность не использовать.
Н. К.: А теперь снова вернемся в Храм Гроба Господня…
Вл. Антоний: Вы знаете, после второй Божественной Литургии я открыл для себя, что она пролетела как одно мгновение. А первую я вообще как бы не заметил — я от радости был таким окрыленным, что этого не передать… После второй Литургии я вошел в Великий Алтарь, чтобы разоблачиться… и вот когда я снял епископское облачение, то подумал: а сколько же времени прошло, может, одна-две минуты? Оказывается, прошло три с половиной часа !
Н. К.: Да, да, владыка, я это прекрасно понимаю…
Вл. Антоний: Представьте себе Кувуклию. Внутри нее Гроб Господень. На Гробе Господнем совершается Божественная Евхаристия. А вокруг Кувуклии — множество облаченных в белое священников, при архиереях, которые облачены в ярко-красные одежды, как на Пасху, и при диаконском чине, и при множестве народа, — и этот весь громадный, величественный, изумительной красоты Храм с Кувуклией в центре напоминает не что иное, как корабль, идущий своим курсом, а точнее, напоминает нечто неземное, и ты как будто находишься в совершенно другом мире, в совершенно другом пространстве…
Потом, после ночной службы, когда мы возвращались по узким улочкам Старого города домой и когда уже начинал чуть-чуть брезжить рассвет, я сказал своим спутникам:
— Вот теперь, кажется, можно и умереть спокойно, потому что я еще раз убедился, что Жизнь Вечная, дарованная Воскресшим Господом, — самая надежная реальность.
Н. К.: Владыка, в каких местах Святой Земли Вам еще удалось побывать?
Вл. Антоний: Ну конечно же, в Вифлееме, в храме Рождества Христова. Храм этот внешне выглядит несколько необычно: это громадная, высокая, мощная стена. Другими словами, это крепость, совершенно неприступная крепость. Думаешь: а где же тут вход? И есть ли он в этой стене вообще? После некоторых поисков вход все же находится. Но вход этот не такой, как все: он маленький, узенький, это скорее небольшое отверстие, чем вход. Чтобы войти в храм, нужно низко наклонить голову; нет, пожалуй, не так — нужно согнуться пополам, и только при этом условии ты попадешь в храм. Почему это так? Да потому, что во время турецкого нашествия в начале VII века турецкие воины въезжали в храм на конях, оскверняя его. После этого вход заложили камнем, оставив лишь маленькое отверстие.
И вот этот невольный поклон при входе в храм очень важен для нашего смирения, для укрощения нашей непомерной гордыни — и мы кланяемся не кому-нибудь, а Рождшемуся Христу, пришедшему в мир, чтобы спасти нас от вечной гибели. Это очень, очень хороший поклон, в котором и почтение величайшее, и радость, что сподобился и ты этого поклона…
А когда, войдя в храм, поднимаешь голову, то восклицаешь от удивления: тебя поражают его гигантские размеры. Стройные колонны с двух сторон, высокий купол — сколько здесь воздуха, простора, света! Очень впечатляет алтарь: иконы русского происхождения, русская резьба по дереву, лампады разноцветные — лично русские Государи и весь русский народ много даров приносили Христу Рождшемуся.
Чтобы попасть на место Рождения Христа, нужно спуститься по крутым ступенькам вниз — место это обозначено звездочкой; думаю, все видели эту звездочку на открытках рождественских, в церковных журналах. Молебен в этом удивительном храме, целование звездочки, а также того места, куда был положен Богомладенец, повитый пеленами, пение рождественского тропаря задолго до самого Рождества Христова — все это сильно впечатляет.
Когда мы вышли из храма, нас ожидало еще одно открытие: нам показали пещеру, в которой хранятся останки (кости и черепа) младенцев, убиенных царем Иродом. Это святые останки, так как младенцы пострадали за Христа. Их было четырнадцать тысяч, этих младенцев, и каждый год, сразу после Рождества, отмечается их память.
Здесь, в Вифлееме, я опять встретил своих соотечественников, теперь уже других.
На встрече у Иерусалимского Патриарха Диодора я высказал такую мысль:
— Недалеко то время, когда русская речь на улицах Иерусалима будет слышна чаще, чем арабская.
Патриарх улыбнулся и сказал:
— Я хочу, чтобы это время наступило как можно быстрее. Мне очень хочется, чтобы русские православные христиане приезжали к нам не на пять-семь дней, а на год или на два, как это и было раньше.
Его Блаженство, конечно же, совершенно прав: невозможно за семь или двенадцать дней, даже за месяц посетить все святые места Палестины — для этого нужно пожить здесь ну хотя бы несколько лет, чтобы не спеша, без суеты обойти, объехать все места, связанные с земной жизнью нашего Спасителя, Его Пречистой Матери и Его святых угодников.
Н. К.: Не могли бы Вы рассказать, владыка, что из себя представляют улочки Старого города.
Вл. Антоний: Они очень узенькие и тесные. Это сплошные торговые ряды. Здесь продают все и вся. Торговля идет чуть ли не круглые сутки, прерываясь только на несколько ночных часов… Арабы — очень назойливый народ. Они предлагают свои товары — книги, открытки, сувениры, причем не обязательно религиозного характера, — настырно, упорно, нагло, до тех пор, пока паломник не купит что-нибудь, лишь бы торговцы отвязались от него наконец. Особенно они, арабы, досаждают, когда идешь крестным путем Иисуса Христа. Необходимо сосредоточиться только на страданиях Спасителя, на Его жгучих муках, которые Он претерпел за нас, а тут разные яркие товары бросаются в глаза, обоняние щекочут терпкие запахи кушаний, которые готовятся здесь же, на улице, густой поток людей преграждает тебе дорогу, беззастенчивый торговец хватает тебя за полу, предлагая какого-нибудь верблюда (деревянную игрушку), который тебе совершенно не нужен… Каждый метр этого пути дается с большим трудом, нужна большая сила воли, чтобы не отвлекаться…
Н. К.: Да, владыка, Вы правы, я испытал то же самое, когда шел этим путем…
Вл. Антоний: Спасителя били палками, плевали на Него, смеялись, издевались всячески над Ним, а Он смиренно переносил это и молился за мучителей, говоря: «Отче, прости им, ибо не ведают, что творят».
Очень поучителен этот Путь Скорби. Мне бы хотелось, чтобы каждый русский человек прошел по нему во спасение своей души.
Н. К.: Преосвященнейший владыка, были ли Вы в Горненском женском монастыре?
Вл. Антоний: Да, был… его история теснейшим образом связана с Россией. Горненский монастырь — это Русский дом в полном смысле этого слова, духовный благодатный Русский дом, под кровом которого спасается несколько десятков русских монахинь. Не проходит, наверно, ни одного дня, чтобы сюда не приезжали паломники из России.
Н. К.: В чем, по-Вашему, заключается особенность этой обители?
Вл. Антоний: Особенность Горненского монастыря заключается в том, что он является своеобразным «ключом» к восприятию всей Святой Земли. Поясню свою мысль.
Вспомним тот период истории, когда заканчивались ветхозаветные времена и когда Бог Отец послал на землю Сына Своего Единородного. Об этих временах сказано: «На конец веков». Это значит: мир утратил смысл своего бытия и все должно измениться. Несмотря на то, что человечество пало слишком низко, на земле все еще были праведники, не изменившие Богу. Это прежде всего праведные Захария и Елисавета, родители святого Иоанна Предтечи. Они жили в Горнем, то есть в том месте, где находится русская женская обитель.
И вот однажды сюда, в дом Захарии и Елисаветы, пришла Преблагословенная Дева Мария. Когда Елисавета услышала приветствие Марии, взыграл младенец во чреве ее; и Елисавета исполнилась Святаго Духа, и воскликнула громким голосом, и сказала: благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего! И откуда это мне, что пришла Матерь Господа моего ко мне? Ибо когда голос приветствия Твоего дошел до слуха моего, взыграл младенец радостно во чреве моем. И блаженна Уверовавшая, потому что совершится сказанное Ей от Господа… Пребыла же Мария с нею около трех месяцев, и возвратилась в дом свой (Лк. 1:41-45,56).
Это был какой-то особый, святой, подготовительный период в жизни Девы Марии.
Было бы идеально, на мой взгляд, если бы каждый русский паломник начинал свое знакомство со Святой Землей именно с Горненского монастыря. Здесь он мог бы исповедаться, причаститься Святых Христовых Таин, заглянуть в себя, проверить, насколько он готов к восприятию Земли Иисуса. То есть это был бы подготовительный период для него. Горненская обитель для каждого паломника — это важнейшая духовная веха на пути ко Христу.
Н. К.: Опишите, пожалуйста, местность, в которой находится Горненский монастырь.
Вл. Антоний: Это на редкость красивое место. У меня, кстати, сложилось такое впечатление, что все самые красивые места Палестины принадлежат русским; это заслуга начальника Русской духовной миссии архимандрита Антонина (Капустина), который в свое время приобрел их.
Монастырь находится на склоне горы, с которой открывается изумительная панорама Палестины. Это действительно горная страна, очень сильно напоминающая наш Кавказ. Обитель утопает в зелени, это, можно сказать, сплошной сад, он цветет и благоухает круглый год.
Не то было две тысячи лет назад, когда святой Иоанн Предтеча призывал иудеев к покаянию: опаленная, потрескавшаяся от солнца земля; ни одного намека на какую-либо растительность; резкие перепады высот; и только далеко внизу, в ущелье, скачет по камням, словно горный джейран, ослепительный поток…
Н. К.: А сам монастырь?..
Вл. Антоний: Горненский монастырь — неповторим… своя святость, своя красота, свой аромат…
Н. К.: А сестры?..
Вл. Антоний: Я не знаю, как это выразить насчет сестер, но когда встречаешься с ними, то видишь какую-то высоту духовности, простоты, радости, которая наполняет их и передается каждому, кому посчастливилось побывать в Горнем…
Я общался с ними и в обители, и в Духовной миссии, где они несут разные послушания. Но главная моя встреча с ними произошла при Гробе Господнем — они там часто поют за Божественной Литургией. Я бы каждому нашему паломнику порекомендовал послушать горненских сестер, когда они поют за Божественной Литургией. Это неземная радость, неземная красота, это ангельское пение. Никакой хор, самый профессиональный, самый квалифицированный, самый знаменитый, не сравнится, уверяю вас, с хором горненских сестер.
Есть вещи, которые к Небу душу возводят… Это явление в жизни человека — услышать такое пение: ни один голос не выделяется, весь хор — единое целое; кажется, они поют не голосовыми связками, а душой, устремленной к Богу…
Всю жизнь я буду вспоминать эту Божественную Литургию и это изумительное пение. И радоваться, что такое есть на свете…
Н. К.: Владыка, удалось ли Вам побеседовать с игуменией Горненского монастыря монахиней Георгией?
Вл. Антоний: Да. Монахиня Георгия известна с детства своими музыкальными способностями; она была насельницей Виленского женского монастыря (г. Вильнюс), потом Господь привел ее в Пюхтицкую, нашу известную, обитель, а теперь она в Иерусалиме, в Горненском монастыре. Это, конечно, Промысл Божий, и она достойно занимает свое место, которое определил ей Бог.
Она никогда не отвлекается на посторонние заботы и занимается только церковными делами: молитва, пост, богослужения — как в самой обители, так и у Гроба Господня. Главное для нее — это спасение души, Вечная Жизнь — как сестер, так и паломников.
Н. К.: Сестры обители — это, на мой взгляд, избранницы Божии, которые на Святой Земле служат русским людям…
Вл. Антоний: Вы совершенно правы. Но это не каждому под силу — служить на Святой Земле. Во-первых, климат: летом — изнуряющая жара (40–50 градусов в тени!), не каждое сердце выдержит, а зимой — сырость.
Другой момент. Горненский монастырь существовал и в период атеистического гнета в нашей стране, сестрам было очень нелегко: монастырь могли в любой момент закрыть, а их отозвать — но, слава Богу, обошлось; они многое пережили, они перенесли израильскую войну, однако продолжают мужественно нести свой христианский крест…
Вспоминаю трогательный момент прощания с ними. Со слезами на глазах матушки поют удивительные песнопения. Этим пением они передают привет своей Родине — Святой Руси, а слезы их — не только воспоминания о родных краях, но, наверно, и боль за любимую Россию.
Я спросил одну из сестер:
— Матушка, а Вы бы хотели вернуться обратно в Россию?
Она ответила:
— Ой, что Вы, что Вы, владыка! Ни в коем случае! Я здесь хотела бы и умереть!
У меня создалось впечатление, что сестры боятся и в отпуск-то поехать на Родину, чтобы там ненароком не остаться. И поступают они так потому, что не желают ни на минуту расстаться с Землей Иисуса, нашего Спасителя. Наверно, каждый русский человек, посетив Святую Землю, желал бы там жить и умереть. Великая княгиня Елизавета Феодоровна, святая новомученица Российская, побывав в Иерусалиме, на освящении храма святой равноапостольной Марии Магдалины, сказала:
— Как бы я хотела покоиться на одном из этих холмов!
И Господь, как Вы знаете, исполнил желание княгини: ее святые мощи покоятся в храме равноапостольной Марии Магдалины.
Н. К.: Что еще можно сказать о сестрах Горненской обители?
Вл. Антоний: Да позавидовать им только можно, вот и все!
Н. К.: Владыка, не могли бы Вы рассказать о посещении горы Фавор?
Вл. Антоний: Посещение горы Фавор должно быть, по-моему, обязательным для каждого паломника. Автобус подняться на эту гору не может, потому что дорога очень крута и извилиста; иногда она проходит в одном-двух метрах от отвесной скалы. Поэтому паломников обслуживают специальные восьмиместные «мерседесы», за десять-пятнадцать минут они достигают вершины горы. Конечно, лучше бы подниматься на Фавор пешком, как это сделал Спаситель, но… времени у нас, к сожалению, не было.
На вершине горы, на том месте, где Господь преобразился, находится греческий православный храм. С особым волнением входили мы в него, с особым волнением пели тропарь, посвященный празднику Преображения.
Выйдя из храма, я углубился в масличный сад. Вдруг ко мне подошла матушка Мария, наш гид.
— Владыка, — сказала матушка, — знаете ли, где Вы стоите?
— Нет.
— Вы стоите на том месте, где не так давно одному старцу явилась Божия Матерь.
— И что Она сказала ему?
— Она сказала только одно слово: «Молитесь!»
Я был сильно взволнован.
Мы спели молитву «Царица моя Преблагая», а потом — величание Божией Матери.
После этого мы подошли к смотровой площадке, с которой открывается такая панорама Галилеи, какой нигде больше не встретишь. Описывать ее красоту я не буду, так как это мне не по силам.
Мне вспомнились слова: Фавор и Ермон о имени Твоем радуются (Пс. 88:13). А где же гора Ермон? Из-за дымки мы долго не могли ее увидеть. У одного из наших спутников оказался бинокль, и в бинокль мы наконец увидели Ермон. Его вершина была покрыта снегом, и мне показалось, что это шлем бывалого воина.
Просигналили «мерседесы», и через несколько минут мы были уже внизу, у подошвы Фавора.
Н. К.: Владыка, есть ли трудности в обслуживании наших паломников в Палестине?
Вл. Антоний: Если раньше наша Духовная миссия могла принимать сразу несколько тысяч паломников (была и гостиница, и большой штат обслуживающего персонала), то теперь сделать это невозможно — нет ни того ни другого. Ведутся переговоры с израильскими властями о возвращении нам зданий, которые Хрущев продал… за апельсины.
И естественно, гиды должны быть высокообразованными, а главное, верующими. Равнодушный к святыне гид ничего, кроме вреда, не принесет. А пройти святые места в качестве туриста — это и недостойно, и не отвечает цели. Настоящий верующий гид, рассказывая о святых местах, может обновить душу человека, перевернуть ее. С помощью Божией благодати, конечно…
В нашей группе было три неверующих человека. Ну если бы просто неверующих, то это было бы полбеды, а они были активно неверующими. Они и к Богу, и к Святой Земле относились скептически, мол, это — красивые картинки, красивые сказки, нас этим не прошибешь, мы люди «закаленные», всю жизнь прожили атеистами. И вот представьте себе, проходит день, другой, и наши скептики — под воздействием святынь, рассказов нашего прекрасного гида, монахини Марии из Русской духовной миссии, а самое главное, Божией благодати — начали потихоньку «размякать». И когда мы прибыли на реку Иордан, они пожелали принять Таинство Святого Крещения.
Один из них сказал:
— Вы знаете, владыка, для меня это полная неожиданность. Мои знакомые в Москве просто не поверят мне…
Н. К.: Преосвященнейший владыка, Вы возвращаетесь в свою епархию. Что Вы скажете пастве, когда с нею встретитесь?
Вл. Антоний: Я расскажу ей то же самое, что и Вам, только более подробно. Передать то, что я пережил и прочувствовал в Святой Земле, моя основная задача, когда я буду общаться со своей паствой и произносить проповеди. Я буду всем советовать посетить Святую Землю — чем быстрее, тем лучше, потому что это очень важно, очень нужно, очень спасительно. Одно дело слышать об Иерусалиме — и другое дело с благоговением пройти по его улицам; одно дело читать о горе Фавор — и другое дело побывать на месте Преображения Господа; одно дело говорить о Голгофе — и другое дело — припасть к ней и помолиться; одно дело представить себе Тивериадское озеро — и другое дело искупаться в нем.
Н. К.: Я пожелаю, владыка, чтобы как можно больше Ваших пасомых совершили паломничество в Палестину и чтобы они разделили с Вами пасхальную радость, когда до Пасхи еще далеко.
Вл. Антоний: Спаси Вас Господи! Будем надеяться, что так оно и будет.
Москва.
1995
Светозарный гонец
— Господь сподобил вас великой милости — побывать в Святой Земле. И не когда-нибудь, а в Страстную седмицу. В Великую Субботу, Бог даст, вы станете свидетелями величайшего чуда, какое только может быть на нашей грешной земле, — схождения Благодатного Огня — такими словами встретила нас, группу паломников, матушка Магдалина, насельница Горненского монастыря, когда мы, прилетев в Тель-Авив и сев в автобус, отправились в гостиницу. Затем она добавила: — Многие паломники, чтобы лучше увидеть и прочувствовать это необыкновенное духовное событие, приходят в Храм Гроба Господня в пятницу вечером, а кое-кто днем и даже утром — занять места поближе к Кувуклии. Всех желающих Храм — как бы он ни был велик — вместить просто не в силах: тысячи и тысячи паломников встречают Благодатный Огонь на улице. Девятнадцать — двадцать часов ожидания (часто на ногах) выдержит далеко не каждый, поэтому здраво оцените свои силы и возможности….
Предостережение матушки Магдалины не только не охладило наш пыл, но, пожалуй, наоборот, — прибавило решимости прийти в Храм именно в Пятницу и занять места получше (из сорока человек лишь пятеро остались в гостинице).
Богослужение в Троицком соборе Русской духовной миссии (погребение Плащаницы) закончилось около восьми часов вечера, и мы тут же отправились в Храм Гроба Господня. Узкие улочки Старого города переполнены — чем ближе к Храму, тем все теснее и теснее. На углу улицы St. Helena Rd. — пробка: движение регулируют полицейские, пропускают мелкими порциями — толпа напирает, нас сдавили так, что дышать нечем; еще немножко, еще — ну вот, кажется, миновали самое трудное место, дальше уже попроще. Мы держимся тесной кучкой — когда рядом свои, чувствуешь себя намного увереннее.
У входа в Храм — еще одна пробка. Внутрь почему-то не пускают; в чем дело, не знаем. Люди подходят и подходят. Ждем. Но вот возникает движение — стали пропускать. Люди напирают и справа, и слева, и сзади — всем хочется побыстрее попасть в Храм. С каждым шагом нас сдавливают все сильнее. Господи, помоги! Раздаются восклицания и даже крики. Все ближе и ближе вход. Давка неимоверная — Ангел Хранитель, поддержи! Вот и вход — стиснули так, что мочи нет; шаг, еще шаг; впрочем, мы и не шагаем — нас почти несут по воздуху. Порог. И наконец-то мы в Храме! Слава Богу, все живы.
Я иду сразу направо — мимо Камня помазания, вдоль Голгофы, плавно по кругу, огибая греческий алтарь, — мне нужно попасть на площадку около католического придела; матушка сказала, что лучше всего ожидать Благодатный Огонь здесь: во-первых, и это самое главное, рядом Кувуклия, во-вторых, отсюда не прогоняют и, в-третьих, с этого места открывается хороший обзор. Однако попасть на эту площадку не удалось — подходы к ней были перекрыты. Ну ничего, подождем немного, а там видно будет…
Из наших вижу человек восемь-десять, остальные — неизвестно где. Храм большой, кто знает, где их устроил Господь. Ко мне подходит Саша, паломник из нашей группы, москвич.
— Давно здесь?
— Уже часа два, — отвечает он.
— Ну и как?
— Да без особого успеха.
— ???
— Сначала мы — несколько человек — устроились прямо у Кувуклии, — думаем, вот повезло так повезло. Сидим, блаженствуем. Однако блаженство наше продолжалось недолго — подошли полицейские и всех прогнали. Мы перешли в другое место, тоже неплохое, рядом с Кувуклией, но через некоторое время нас и оттуда прогнали… Вот и суди сам, какое у меня настроение, — кому понравится, если тебя гоняют с места на место…
Неожиданно все повернулись в сторону Кувуклии.
— Идет! — раздался возглас.
Если бы это слово было произнесено на каком-либо другом языке — греческом, арабском или армянском, — мы все равно поняли бы его значение.
Показались хоругвеносцы, а за ними священнослужители со свечами и иконами — крестный ход с Плащаницей Господа нашего Иисуса Христа: восхитительный запах ладана, мерное колыхание хоругвей, трепет язычков пламени. Греки поют громко и красиво, их голоса наполняют весь Храм, уносятся ввысь, к куполу, в такую даль, куда и голубь не всегда долетит, — создается впечатление, что поют не только люди, но и древние, поседевшие от времени стены, строгие колонны, большие разноцветные лампады. Торжественная процессия все движется и движется, и, кажется, нет ей конца. Вот пение удалилось в западную часть Храма, и сразу возникло движение: люди устремились на площадку католического придела.
Мы, не теряя ни секунды, увлекаемые общим потоком, переступая через ноги сидящих паломников, поспешили за ними. Площадка была уже заполнена людьми, которые сидели на раскладных стульчиках. Кое-где — в середине придела и в его конце — еще были свободные места. Быстрее, быстрее, быстрее, через минуту и их не будет. Я раскрыл свой складной стульчик, поставил его на первое попавшееся свободное место и сел. Кто-то пытался мне помешать, но я сделал вид, что ничего не понял.
С этого места хорошо видно Кувуклию, правда не всю, переднюю ее часть закрывает колонна, но это ничего, это уже частности, — главное, я вблизи от нее.
Осматриваюсь. Рядом — греки, в основном пенсионеры; по всему видно, что они не первый год встречают Благодатный Огонь, все — на раскладных стульчиках, держатся уверенно, у женщин — вязание, у мужчин — журналы: впереди долгая ночь. У стены — группа русских молодых людей, они и вовсе устроились по-домашнему: на пол положили «пенки»[11], укрылись одеялами, под головами — подушки.
Передо мной — несколько молодых арабов, они сидят на каменном полу, подстелив газетные листы. Через каждые двадцать-тридцать минут они встают, чтобы размяться.
Да и на стульчике долго не просидишь — чувствую, как затекают ноги, спина; встаю вместе с арабами, переминаюсь с ноги на ногу — пока еще это можно делать, не знаю, что будет дальше…
Служба закончилась где-то около часу, и сразу за дело взялись полицейские: они стали выгонять людей, которые сидели и стояли вокруг Кувуклии.
Поднялся страшный шум, послышались громкие крики протеста — люди уходить не хотят, но полицейские настойчиво теснят паломников, помогая повелительными криками, начальник их рычит в мегафон — звуковая обработка более чем мощная, хочешь не хочешь, а уходи, сопротивляться бесполезно.
В нашей «епархии» возник переполох: все вскочили на ноги, схватив вещи, все готовы по первому требованию покинуть насиженные места — волнение достигает критической точки, мы озираемся по сторонам, намечая пути к отступлению. Полицейские теснят паломников все дальше и дальше, но… мимо нас; шум постепенно стихает, мы переводим дух, — кажется, пронесло.
Через несколько минут — новая тревога: полицейские активно и умело стали теснить людей слева от нас, за колоннами, — непонятно, чем они не угодили: до Кувуклии далеко и они никому не мешают; совершенно непонятные действия! Чего доброго, эти молодчики и до нас доберутся, сдвинут куда-нибудь вглубь Храма или вообще на улицу выставят — с них станет, им лишь бы гнать людей, а куда гнать и зачем — неизвестно. Мы снова повскакали со своих мест: неужели прогонят, неужели все наши труды и старания окажутся напрасными? Однако и на этот раз все обошлось — полицейские пошумели, пошумели и удалились.
Господи, помилуй! По грехам нашим мы недостойны не только увидеть схождение Благодатного Огня, но и вообще быть в этом Храме. Не оставь нас, Господи, и исполни желание наших сердец.
Успокоившись, мы опять сели. До главного события еще далеко, дай Бог терпения и терпения. Глаза постепенно смыкаются, голова тяжелеет и клонится вниз. Вот когда я оценил «пенки» и подушки наших соотечественников. Так в борьбе со сном прошло несколько часов, а потом я решил размяться и попутно осмотреть ночной Храм. С большим трудом выбрался из «нашего» придела: люди сидят так тесно, что некуда ступить. А вот дальше уже посвободнее — иди куда хочешь; многие спят: и молодые, и пожилые, и мужчины, и женщины, — кому нечего подстелить, лежат прямо на каменном полу.
Спускаюсь к армянским приделам святой равноапостольной царицы Елены и святого Григория Просветителя — на ступеньках лестницы сидят и лежат люди, оставлен только узкий проход; ступаю осторожно, чтобы не наступить на чью-либо руку или ногу. Поворачиваю направо, потом налево — а вот и лестница, ведущая к месту обретения Животворящего Креста Господня; тут гораздо прохладнее, чем наверху, и, наверно, поэтому условия просто вольготные: паломники отдыхают без тесноты, кто где хочет, и еще много свободного места осталось.
Поднимаюсь наверх. Куда пойти дальше? Конечно, на Голгофу. Лестница, разумеется, занята, но пройти осторожненько можно. Наверху — густо, даже очень. Продвигаюсь очень медленно.
Иисусе, источниче разума, напой мя жаждущаго.
Иисусе, одеждо веселия, одей мя тленнаго;
Иисусе, покрове радости, покрый мя недостойнаго.
Иисусе, подателю просящим, даждь ми плач за грехи моя;
Иисусе, обретение ищущим, обрящи душу мою.
Иисусе, отверзителю толкущим, отверзи сердце мое окаянное;
Иисусе, Искупителю грешных, очисти беззакония моя.
Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя.
Где я? В храме Трех Святителей на Кулишках? Или в храме Божией Матери «Живоносный Источник» в Царицыне? Или в храме пророка Божия Илии Обыденного? Нет, я в Храме Гроба Господня, на Голгофе, где русские паломники читают акафист Иисусу Сладчайшему.
Постепенно, шаг за шагом, подхожу к месту Распятия Господа нашего Иисуса Христа. Опустившись на колени и так пройдя еще немного, прикладываюсь к этой величайшей святыне. Здесь Господь, вися на Кресте, пролил Свою драгоценную Кровь за всех нас, Своими страданиями и муками Он искупил грехи абсолютно всех людей, в том числе и мои. Я искуплен самой дорогой ценой, но ценю ли я это? Мне открыт путь в Райские обители, но стремлюсь ли я туда? Господь каждый день и каждый час стучится в мое сердце, но слышу ли я этот стук? Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя!
Спустившись вниз, иду к Камню помазания; прикладываюсь к нему в одном месте, в другом и ощущаю несказанные ароматы, которые от него исходят. На этом камне Ты пребывал, Господи, уже бездыханный, и ароматы, коими праведный Никодим и Иосиф Аримафейский помазали Твое пречистое Тело, были некоторой данью благодарения, приносимой от лица тех людей, которые Тебя знали и которые Тебя почитали. Помилуй нас, Господи, по велицей милости Твоей (ср.: Пс. 50:3).
Вход в Храм закрыт. Закрыт и Гроб Господень. Иисус Христос умер, но еще не воскрес. Это время ожидания. Ожидания Воскресения Спасителя, ожидания Света, ожидание Жизни, ожидание Начала всех начал.
Куда направить дальше мои стопы? Пойду к Столпу бичевания. Иудеи привязали Тебя, Господи, к этому Столпу и со всей неистовой злобой, какая только может быть у помраченного человека, бичевали Твое невинное Тело, нанося Тебе такие страшные удары, что кожа разрывалась и Кровь ручьями стекала вниз. И Ты терпеливо переносил эти побои, не издавая ни единого звука, хотя человеку перенести их, кажется, совершенно невозможно. Прости нас, Господи, ибо не ведаем, что творим.
Я прикладываю ухо к каменной плите, которая венчает Столп, и прислушиваюсь.
Пьють! Это звук бича, который впивается в Тело.
Пьють! Еще один такой же звук. Они следуют один за другим через почти равные промежутки времени.
Пьють! Взмах руки — и удар.
Пьють! Взмах руки — и удар.
Это мы, мы наносим Тебе удары, Господи. Мы постоянно бичуем Тебя, и наши жуткие беззакония наносят Тебе раны более глубокие и более болезненные, чем раны от бича. И если иудеи, утомившись, оставили свои пытки и побросали бичи, то мы не чувствуем никакой усталости, совершая свои грехи; мы творим их с упоением, с какой-то ненасытной жадностью и не можем остановиться, хотя в глубине души понимаем, что остановиться все-таки нужно.
Прости нас, Господи, непотребных и никуда не годных, и научи нас жить так, как Ты хочешь, а не как мы хотим.
Долго я еще ходил по Храму, останавливаясь то у одной святыни, то у другой и молясь о спасении своей души, своих близких и всего русского народа. И где бы я ни был, в какой уголок Храма ни заглянул, всюду я слышал русскую речь. В этом году в Иерусалим прибыло небывалое количество наших паломников: около четырех тысяч — это свет мира, соль земли.
Ну, кажется, пора возвращаться и восвояси. Однако проход между колоннами так плотно забит людьми, что пройти на прежнее место нет никакой возможности, — еще одно, неизвестно какое по счету, искушение. Это ничего, никакой трагедии нет, главное, чтобы из Храма не выгнали.
Теперь моя задача — найти тихое укромное место, где бы я мог немного отдохнуть. Лучше всего для этой цели подойдет Темница Уз Господних — это как раз напротив католического придела. Две ступеньки вниз, неширокий вход, колонна справа, колонна слева, несколько зажженных свечей на каменном выступе — Темница невелика; справа, в углу, за проволочной сеткой — чудотворная икона Божией Матери. Говорят, если просунуть сквозь сетку горящую свечу и присмотреться к лику Царицы Небесной, то можно увидеть, как один Ее глаз то закрывается, то снова открывается; впрочем, свидетелями этого необыкновенного чуда становятся лишь немногие избранные…
В Темнице, несмотря на ее небольшие размеры, достаточно свободно, часть людей (в основном дети) спит на полу, подстелив одеяла, другая часть бодрствует; слева расположился священник со своей паствой, он о чем-то говорит, видимо, отвечает на вопросы своих духовных чад. Все они, конечно, наши.
Я поставил стульчик около колонны и сел — лицом к чудотворной иконе Божией Матери. Помоги мне, Пресвятая Дева, дождаться Благодатного Огня, не оставь меня, самого слабого и самого немощного в этом Храме. Справа, у стены, двое московских паломников — муж и жена; у них есть одеяло и они по очереди отдыхают на нем; только что произошла «смена караула»: он лег соснуть, а она бодрствует. Мы разговорились: ее муж уже третий раз встречает Благодатный Огонь, а она — второй.
— В прошлом году я была на Голгофе, — говорит моя собеседница, — и видела, как по стене катился Благодатный Огонь.
— Что значит «катился»?
— Ну, такой светлый огненный шар медленно сползал по стене, и не было сил оторвать от него глаз.
— А еще что вы видели?
— Всполохи видела, и они словно насквозь меня пронзали. Скоро вы тоже это испытаете.
Несколько часов промелькнуло незаметно, ночь кончилась, наступило утро, и южное горячее солнце осветило Храм Гроба Господня, где собрались православные христиане со всех концов света — и греки, и арабы, и русские, и сербы, и болгары, — собрались, движимые одной целью: соучаствовать в Христовом Воскресении, а до этого — быть опаленными Небесным Огнем.
Нами овладевает нетерпение: поскорее, поскорее пришла бы та минута, ради которой мы сюда прибыли. Я слышал десятки свидетельств очевидцев, и все они по-разному рассказывали о Благодатном Огне, но, как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Скоро, совсем скоро и я узнаю, что это такое, своими глазами увижу Огонь и своими руками коснусь его.
Все, кто лежал или сидел, встали; свечи везде потушены; лица людей обращены на восток, туда, где находится Кувуклия, — гигантский Храм затих, как затихает природа перед грозой: каждый стремится встать на цыпочки, чтобы лучше видеть Кувуклию или хотя бы часть ее и чтобы ничего не пропустить; напряжение нарастает, — кажется, сам воздух наэлектризован этим нервным напряжением.
И вдруг все пространство Храма осветила яркая вспышка; она была голубоватого цвета и походила на вспышку молнии, только света было больше. Она произвела во мне необыкновенное действие, наполнив все мое существо радостью, ликованием, энергией. Видимо, то же самое испытали и другие паломники. Раздались восклицания, крики, весь Храм наполнился шумом — так шумит лес, когда на него внезапно налетает порыв сильного ветра.
Все, абсолютно все люди протянули вперед и вверх пучки свечей, все, абсолютно все просили у Отца Небесного Благодатного Огня. Еврейский народ просил в пустыне пищи, и Господь посылал ему каждый день манну небесную, которая была необыкновенно вкусна и ароматна; сейчас, в Великую Субботу, на исходе XX столетия, люди просили не физической пищи, а духовной.
Некоторое время вспышек не было, и шум в Храме стал постепенно затихать, сходя на нет, — так умолкает лес, переставая качать вершинами, когда ветер уносится вдаль.
И вот (опять неожиданно) блеснула ослепительная вспышка над Кувуклией, потом — ближе к нам, потом — над алтарем греческой православной церкви; они, эти небесные вспышки, рассекали Храм сверху донизу, освещая взволнованные лица, приводя нас в трепет и содрогание. Иногда вспышка полыхала ярче, иногда — слабее, иногда она была короткая — одно мгновение, иногда — более продолжительная, порой вспышки следовали одна за другой без перерыва, а порой — с некоторыми интервалами; и каждая из них вызывала бурю духовного восторга.
Вернусь к сравнению с молнией. Если молния оставляет в небе, хотя и на краткое мгновение, зигзаг иногда довольно прихотливых очертаний, то вспышка в Храме Гроба Господня не оставляет никаких зигзагов — это только свет, небесный голубоватый свет, и он не вызывает никакого страха, никакой боязни, потому что грома нет и земля не содрогается. Близкое сходство только в одном: если молнии говорят о приближении грозы, то вспышки в Храме — о скором схождении Благодатного Огня.
Шумнее всех ведут себя арабы: они бьют в барабаны, хлопают в ладоши, подпрыгивают на месте, издавая пронзительные гортанные крики; некоторые юноши садятся на плечи своих друзей и изображают всадников. О чем они кричат? О чем хотят поведать людям в эти неповторимые минуты? Чему они радуются? Может быть, у них есть какой-то свой повод для ликования, который совсем не относится к Великой Субботе и Благодатному Огню? Может быть, танцуя и крича, они поклоняются какому-то мерзкому идолу? Нет, эти арабы православные и, значит, наши единомышленники. Они кричат: «Наша вера правая! Наша вера православная!» Они люди южные, у них горячая кровь, они кричат от избытка чувств, и по-другому выражать их они просто не могут.
Нас, северян (да и не только нас), их поведение шокирует: ну, где-нибудь на свадьбе или на местном национальном празднике их веселые возгласы и огненные танцы, конечно, уместны и естественны, но в Храме, да еще в таком, да еще в Великую Субботу, да еще за несколько минут до схождения Благодатного Огня… Это, простите, что-то не то… Это для нас и странно, и непонятно, и соблазнительно.
Так или примерно так рассуждали благочестивые православные христиане (разных стран и разных народов) не только про себя, но и вслух; это в конце концов возымело свое действие, и несколько лет назад арабов в Великую Субботу в Храм не пустили. Патриарх и паломники стали молиться о схождении Благодатного Огня. Прошло тридцать минут… сорок… пятьдесят…
Огня не было.
Молитва продолжалась.
Минул час… час двадцать… час сорок пять…
Огня по-прежнему не было.
Всех охватила тревога: обычно Огонь сходил через десять, ну самое большее, через пятнадцать минут, а здесь… «Прогневали мы Бога, прогневали», — с горечью подумали христиане и стали молиться еще усерднее.
Прошло два часа… два с четвертью…
Огонь не сходил.
На исходе третьего часа Патриарх приказал впустить в Храм арабов. Они не вошли, а ворвались, влетели в дверной проем, темпераментные смуглые христиане, ворвались с гиканьем, танцами, оглушительным барабанным боем — и в ту же секунду на Гроб Господень сошел Благодатный Огонь!
Галина N., паломница из нашей группы, рассказывала:
— Я стояла у колонны, и мне хорошо была видна вся Кувуклия. В какой-то момент я увидела, как со стороны греческого алтаря медленно движется белый, легкий, радостный Луч. От него нельзя было отвести глаз. Он подошел к Кувуклии и… пронзил ее. Минут через десять-пятнадцать Луч незаметно растворился. Прошло какое-то время, и еще один такой же Луч подошел к Кувуклии и… преклонился перед ней.
Когда мы вышли из Храма, я спросила моих спутников, которые стояли в другом месте, видели ли они эти Лучи. Они ответили отрицательно.
И вдруг… Как бы ты ни был внимателен, как бы ни держал ухо вострО, как бы ни напрягался, чтобы ничего не пропустить, все равно происходящее в Храме будет для тебя неожиданным.
Вдруг… Боже, укрепи мое перо и дай мне силы и умение передать то, чему я был свидетель.
Вдруг Храм озарили особенно яркие вспышки; их было много, и они блистали сразу по всему Храму, озарив его ослепительным, трепетным, до дрожи ощутимым Небесным Сиянием. Это сияние видел и ощущал каждый, в каком бы месте Храма он ни находился — рядом с Кувуклией, в греческом алтаре, на Голгофе, в армянском приделе или еще ниже, в месте обретения Животворящего Креста Господня. В этот момент я понял, что не имеет никакого значения, где ты находишься и какое место ты занял, — имеет значение только то, что ты чувствуешь и как ты воспринимаешь то, что вокруг тебя происходит.
Буря, нет, не буря, а ураган восторга пронесся по Храму. Каждая душа (а их было не меньше пятнадцати тысяч) выражала свой восторг по-разному, но суть этого восторга была одна: Огонь сошел! Мы его еще не видели, но знали: он с нами, на Гробе Господнем, и Патриарх Диодор уже зажег первые свечи.
И вот наступил миг, который мы все с нетерпением ждали и ради которого презрели все земное: расстояние, жару, немощь, усталость, сон, — арабский юноша стремглав пронесся по Храму с востока на запад, в руках у него был дивный, завораживающий факел. Он на секунду-другую остановился у южного входа в греческую церковь Воскресения Христова, чтобы паломники смогли зажечь свечи, а потом продолжил свой стремительный триумфальный бег.
Люди жадно тянутся к Огню, зажигается еще один пучок свечей, еще, еще и еще — и вот уже весь Храм полыхает сияющим, ликующим Огненным заревом. Я накрываю рукой большой, пляшущий, буйный факел — Огонь теплый, приятный, живой, он нисколько не жжет; это не земной, обычный, огонь — это Огонь Небесный! Я начинаю им умываться: подношу к подбородку, щекам, ушам, ко лбу — это, конечно, Божия благодать, сшедшая с Небес и воплотившаяся в Огненные языки.
А Храм ликует, Храм не помнит себя от радости, на лицах людей расцвели восхитительные улыбки — так весенний луг расцветает нежными, благоухающими цветами. Радость, ничем не скрываемая радость поселилась в сердцах людей, они оттаяли, подобрели, забыв о своей греховной шелухе, они стали похожи на невинных детей — пред лицом Благодатного Огня нет нужды лицемерить.
Совершенно невозможно одному человеку увидеть и запомнить все подробности этого события, и я прибегаю к помощи братьев и сестер во Христе. Они рассказали, что у одной монахини, которая стояла на первом балконе, напротив Кувуклии, сам собой загорелся пучок свечей. Чудесные лампады, висящие над Камнем помазания, в момент схождения Благодатного Огня тоже зажглись сами собой (это, кстати, происходит каждый год). У тех людей, что находились рядом с Кувуклией, пучки свечей загорались с хлопками.
Неизвестно, сколько времени продолжалось ликование, но вот наступил момент гашения Огня — это произошло не потому, что людям стало жалко свечей, а потому, что Огонь приобрел земные качества и стал жечь, однако радости от этого у нас нисколько не убавилось.
Событие, о котором я рассказал, — это событие вселенского масштаба, оно просто потрясает, а то, что я поведал, — лишь бледное отражение того, что было на самом деле. Но где, где взять слова, которые нарисовали бы истинную, настоящую картину? Где отыскать кисть, которая положила бы верные, искусные мазки на полотно? Где найти краски, которые точно передали бы все оттенки происходившего?
К величайшему нашему сожалению, нет в нашем лексиконе слов, с помощью которых можно было бы хотя с малой долей правдивости рассказать о том, что происходило в Великую Субботу в Храме Гроба Господня. Не найдется кисти, которая смогла бы хотя с малой долей достоверности перенести на холст внешнее, и тем более внутреннее, содержание акта Божиего милосердия. Нет в природе красок, которые смогли бы хотя приблизительно передать суть предпасхального Небесного Сияния.
Ну а в чем же духовный смысл схождения Благодатного Огня? Для чего он каждый год сходит на Гроб Господень? И почему именно в Великую Субботу, а не в какой-то другой день? И разве нельзя обойтись без него?
Нет, нельзя! Благодатный Огонь — это беспредельная милость Божия падшему роду человеческому. Если Огонь сошел, то это значит, что еще один год земля будет жива и с ней ничего не случится; еще один год солнце будет согревать людей; еще один год они будут пахать землю и выращивать пшеницу; еще один год на лужайках будут расцветать одуванчики, а в степи волноваться ковыль; еще один год дети будут весело играть в салки; еще один год влюбленные будут ходить по тихим, уснувшим улицам, говоря друг другу ласковые слова; еще один год ветер будет приносить тучи, а дождь поливать землю; еще один год будет задумчиво падать снег; еще один год во влажном, чудесно пахнущем осеннем лесу можно будет собирать грибы.
Ну а почему же именно в Великую Субботу сходит Благодатный Огонь, а не в какой-то другой день? Почему он не сходит, например, в понедельник Светлой седмицы, во вторник или в среду, когда, казалось бы, ему в самый раз и сходить, так как Иисус Христос уже воскрес? Тут сокрыта великая тайна.
Сын Божий еще во Гробе, еще печалью объяты сердца Его учеников, еще ничто не говорит о предстоящей радости и скором Воскресении, а Господь уже посылает Благодатный Огонь. Посылает как знак Своей величайшей милости к людям, как предвестника райской жизни, непреложности Своих обетований, предвестника самой Главной Победы в истории вселенной.
Это — ликующий гонец, которого полководец посылает в разгар битвы с сообщением о том, что победа близка, что она неминуема, что врагу осталось сопротивляться считанные часы, что дух войска полководца несокрушим и каждый воин сражается так, как будто это его последний бой в жизни; что никакому врагу, будь он хоть в десять раз многочисленнее, не устоять перед таким натиском.
На мой взгляд, Благодатный Огонь — это призыв к покаянию. Господь дает всему человечеству в целом и каждому человеку в отдельности еще одну возможность спастись. «Куда вы спешите? — как бы говорит Он. — Куда вы мчитесь день и ночь? Откуда такая суета? И что вы так много и так лихорадочно печетесь о деньгах? Разве в них истина? Разве в них спасение? Не Я ли сказал: Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам (Мф. 6:33). Почему вы не читаете Евангелие, а если и читаете, то очень поверхностно? Почему не выполняете Моих заповеданий?
Вы ведете себя так, будто жизнь человеческая заканчивается на земле. Вы совсем забыли о Небе. А только там и начинается Жизнь.
Остановитесь! Загляните в себя! Перестаньте творить беззакония!
Покайтесь в своих грехах! Покайтесь сегодня, потому что завтрашнего дня может и не быть! Не упустите свою последнюю возможность! Я зову вас всех на Небо, где радость и блаженство!
Я не хочу, чтобы вы попали в ад, к сатане, Я не хочу, чтобы вы погибли для вечности. Покайтесь, Мои возлюбленные, покайтесь, пока не поздно!»
И хочется верить, что пока на земле остается хоть один благомыслящий человек, солнце будет всходить над горизонтом; пока в людях вера не иссякла совсем, земля не сойдет со своей орбиты; пока в сердце хоть одного-единственного человека не умерло желание покаяться, будет сходить Благодатный Огонь.
Иерусалим — Москва.
1999
Примечания
[1] Он был державным покровителем Императорского право¬слав¬ного палестинского общества.
[2] Письма публикуются впервые.
[3] Для птиц и животных на корабле было устроено специальное помещение.
[4] Императрица Мария Александровна, супруга Императора Александра II.
[5] — Верблюд! Верблюд! (искаж. англ. — Ред.).
[6] — Сколько? (англ. — Ред.).
[7] — Десять долларов (англ. — Ред.).
[8] — Пять долларов (англ. — Ред.).
[9] «Христос воскресе!» (греч. — Ред.).
[10] «Воистину воскресе!» (греч. — Ред.).
[11] «Пенка» — легкий туристический матрас.
Комментировать