Мережковский Дмитрий
О, если бы душа полна была любовью…

О, если бы душа полна была любовью,
Как Бог мой на кресте — я умер бы любя.
Но ближних не люблю, как не люблю себя,
И все-таки порой исходит сердце кровью.

О, мой Отец, о, мой Господь,
Жалею всех живых в их слабости и силе,
В блаженстве и скорбях, в рожденье и могиле.
Жалею всякую страдающую плоть.

И кажется порой — у всех одна душа,
Она зовет Тебя, зовет и умирает,
И бредит в шелесте ночного камыша,
В глазах больных детей, в огнях зарниц сияет.

Душа моя и Ты — с Тобою мы одни,
И смертною тоской и ужасом объятый,
Как некогда с креста Твой Первенец Распятый,
Мир вопиет: Ламма! Ламма! Савахфани[1].

Душа моя и Ты — с Тобой одни мы оба,
Всегда лицом к лицу, о, мой последний Враг.
К Тебе мой каждый вздох, к Тебе мой каждый шаг
В мгновенном блеске дня и в вечной тайне гроба.

И в буйном ропоте Тебя за жизнь кляня,
Я все же знаю: Ты и Я — одно и то же,
И вопию к Тебе, как Сын Твой: Боже, Боже,
За что оставил Ты меня?

Между 1895 и 1899

Примечание

[1] Ламма́! Ламма́! Савахвани́ (арамейск.) — «А около девятого часа возопил Иисус громким голосом: «Или́, Или́! лама́ савахфани́?», то есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (Мф. 27:46; ср.: Мк. 15:34).