Юрий Максимов
Московские хрононавты

Оказывается, при путешествии в будущее действуют совсем иные законы. Человек попадает туда в теле, но попадает не в конкретное жёстко зафиксированное будущее, а в одно из огромного количества вероятностных будущих. Дэн понимает, что с помощью темпоральной дыры может прожить миллионы лет. Но в любой игре надо уметь вовремя остановиться, иначе она может привести к печальным последствиям…

Пожалуй, немного на Земле найдется мест, более унылых, чем подвал российской многоэтажки. Ничто здесь не радует человека, и ничто здесь не радо ему. Затхлый, сырой воздух с привкусом плесени, будто просочившийся изо всех средневековых склепов. Низкий угрюмый потолок, с которого на тонком проводе свисает голая лампочка. Тусклый желтоватый свет ее выхватывает очертания труб, покрытых облупившейся краской и ржавчиной. Временами шуршат крысы, где-то капает вода.

«Культурный слой» на полу составляют плевки, окурки, комки грязи, рыбьи скелеты, бурые пятна. Если бы подвалы домов были разумными существами, то представление о роде человеческом им пришлось бы составлять преимущественно по трем категориям людей: работники ДЭЗов, бомжи и неблагополучные подростки.

Как раз один из таких подростков сидел сейчас под лампочкой на складном стуле и курил, отводя после каждой затяжки руку в сторону, чтобы пепел не падал на поношенные джинсы.

И без того не самое красивое лицо его портили квадратные очки, впившиеся в длинный нос. Из-за них, а еще больше из-за натянутой на голову желтой шапочки-«петушка» паренек напоминал тощего очкастого цыпленка из старого советского мультика.

Затянувшись в последний раз, Виталик (а именно так звали подростка), бросил окурок под ноги и придавил ботинком, грязным от ноябрьской слякоти. Скучающий взгляд его скользнул по запястью, по циферблату китайской «монтаны», а затем — по правой стене.

Карие глаза за стеклами очков мечтательно потускнели. Паренек вспоминал красавицу Машку и упивался своими страданиями по поводу неразделенности известных чувств. Этому он мог бы посвятить немало времени… Но тут из стены, а точнее из воздуха перед ней, вышел второй подросток — коренастый крепыш в синем пуховике. Растрепанные рыжие вихры, оттопыренные уши, нос картошкой, только веснушек не хватало для типажа, но их отсутствие с лихвой возмещали прыщи — это извечное проклятие юности.

— Долго ты, блин! — недовольно заметил Виталик.

— Я не блин, — огрызнулся вышедший из стены. Звали его Дэн. Что примечательно: у него совсем не было тени. Но стоило ему перейти влево, и на другой стене послушно вылезла тень.

— Ну, как индейцы?

— Никак. Фигня какая-то. — Дэн не скрывал разочарования. — Полчаса проторчал над пустой прерией — вот и все удовольствие.

— Двадцать пять минут, — поправил очкарик и прищурился. — Совсем ничего?

В этот миг на правой стене запоздало возникла тень Дэна, но парни даже не обернулись — и самые невероятные вещи со временем становятся привычными.

Отвечая, Дэн поморщился:

— Кажется, один раз что-то мелькнуло на горизонте. Может, это были мустанги. Может, на них скакали индейцы. А может, и нет. Сам ведь знаешь, как там все видно…

Тень на правой стене, чуть постояв, словно в растерянности, шагнула влево, копируя недавние движения Дэна. И исчезла.

— Сочувствую, — деловито кивнул Виталик и рывком поднялся, пригнувшись, чтоб не задеть лампочку. — Ладно, моя очередь.

Дэн тут же занял его место, подхватив с пола одну из сумок.

— Давай. А я пожру пока, — сказал он, расстегивая молнию. — Тебе оставить?

— А что у тебя? — Виталик замер на полпути.

— Щас посмотрим, что мать положила… Бутерброды… с сыром и колбасой… кажется.

— Оставь. А то у меня только яблоко.

— Ладно. Ты куда?

— В средневековый Китай…

* * *

Сделав шаг, Виталик ощутил, как по коже пробегает электрическое покалывание, будто стягиваешь с себя свитер из синтетики. Прорезанная трещиной стена и труба перед ней расплылись серо-белыми пятнами. Он видел это уже много раз, но сердце все равно сжималось при каждом переходе. Наверное, из-за этого чувства… будто пол уходит из-под ног. Нахмурившись, Виталик поправил очки и стал мысленно повторять: «Китай, седьмой век».

В прошлом, строго говоря, нельзя побывать. По одной простой причине: оно уже прошло. Оставалось только смотреть. Никаких эффектов бабочки. Просто выбрасывает тебя, куда выбрал, на несколько минут, и висишь там, словно призрак… Или вроде того. Призраков все-таки кто-то видит. А Виталика с Дэном в прошлом не видел никто из этих… ну, древних. А ощущаешь себя и впрямь бесплотным. Ни двинуться, ни рукой пошевелить. Осязание словно отключено. Тела своего не видишь. И вообще картинка туманная и скомканная, будто через тусклое стекло… А вот запах, наоборот, очень четкий. И вкус неестественно сильный…

Да, звучит смешно, но прошлое прежде всего пробуешь на вкус. Вот и сейчас: мешанина серых клякс только начала складываться в новые очертания, а по языку уже прокатился волной вкус жасмина и придорожной пыли.

Вдалеке оформились горы, проступило небо. Безоблачное. Слева стоял кто-то огромный, раскинув в стороны руки. «Дерево!» — сообразил Виталик, присмотревшись. Необычного вида сосна с широкой, раскидистой кроной. Справа темнели кусты с бледными пятнами цветов. Ага, вот откуда жасмин! А пыль, видимо, от проходившей рядом тропинки. Тело совсем потеряло чувствительность, будто онемело, но Виталик уже привык к этому. Ноздри щекотал аромат высокогорной свежести и хвои. Слышались шелест листвы, крик неведомой птицы и приглушенные пылью тропинки звуки шагов.

Начали просачиваться чужие чувства — еще одна причуда перехода. Эмоции людей, которых видишь, проходят сквозь тебя. Почти как свои, но при этом — чужие. Иногда это забавно, но далеко не всегда. Понравилось бы вам, к примеру, пропускать через себя чувства пигмея, поедающего древесных червей? Не думаю.

Вот и теперь. Еще не показались путники, а души уже коснулись их чувства, словно разноцветные капельки краски упали с кисточки в прозрачную банку воды. Опускаясь ко дну, капли расходились кольцами и растворялись, окрашивая все в палевые тона: бежевая усталость от подъема, бледно-розовое любопытство, светло-коричневое предвкушение чего-то великого.

На тропинку выскочила серая собачка и уткнулась носом в траву на обочине, что-то вынюхивая. Показался старый лысый китаец с надменным видом. Следом, на почтительном расстоянии, шел второй, — лет тридцати, с черными усиками. Еще дальше брели двое совсем юных парней. Одеты все были в длинные синие халаты, поношенные и замызганные.

«Даосские монахи!» — с восхищением догадался Виталик. Как раз недавно видел передачу о них по телику. Это, конечно, не знаменитый судья Ди, но по крайней мере кто-то из его современников. Считай, уже повезло больше, чем Дэну.

Монахи остановились рядом с собакой. Повернувшись к младшим, чопорный старик начал что-то вещать. Ученики склонили головы, повеяло бирюзой волнения. Речь старого монаха Виталику показалась невероятно долгой, еще бы — ведь он не понимал ни слова. Наконец старик замолчал. Скупо улыбнувшись, он достал из правого рукава смятую в комок тряпку и бережно развернул. Внутри оказалось несколько темных шариков. Старик подозвал собаку и протянул ей один из них. Та моментально слизнула подношение, виляя хвостом. Молодые монахи с волнением уставились на нее. Только старик по-прежнему выглядел очень уверенным.

Тут до Виталика дошло. Наложились воспоминания о телепередаче и чувства монахов с их оттенками… Как там говорили? Поиск чудодейственных пилюль — своеобразная визитка даосцев. В отличие от аскетов других религий, они хотели обрести бессмертие уже в этой жизни и в этом теле. И, видимо… да точно, на его глазах испытывали эти самые пилюли! Волнение учеников невольно передалось Виталику. А вдруг действительно… работает? Чудесный рецепт, затерявшийся в череде эпох?

Какое-то время собака просто стояла, помахивая хвостом под напряженными взглядами монахов. А потом с ней стало происходить что-то явно не по плану. Скуля, псина повалилась на бок, стала изгибаться и грызть землю. Чувства наблюдавших были противоречивы: фиолет разочарования боролся с пурпуром надежды. А собака корчилась от боли.

Глядя на нее, Виталик был рад, что улавливает лишь ощущения людей.

Последний жуткий визг, и мохнатая фигурка замерла с раскрытой пастью.

Раскосые лица молодых людей вытянулись. Фиолет поглотил все, кроме серой струйки невозмутимости старого монаха.

Строго посмотрев на учеников, старик взял из тряпки второй шарик и отправил себе в рот. Затем тщательно разжевал под взглядами, полными ужаса, и проглотил. Не меньше минуты старый монах и ученики неподвижно стояли друг против друга.

Сперва Виталик не чувствовал ничего особенного, но потом… Взрыв алой боли. Багровые вспышки спазмов. Всепоглощающий синий страх. Старик схватился за живот, гримаса исказила бесстрастное доселе лицо. Судороги черными кометами прорезали алую завесу боли. Сердце остановилось. На какой-то миг боль отступила и сознание умирающего прояснилось, от старика повеяло ощущением покоя и умиротворенности. А затем скорченное тело рухнуло, как мешок с песком, и распласталось на дороге.

С отупевшими лицами монахи молча смотрели перед собой и думали о смерти учителя — это было ясно по хаосу их эмоций. Только Виталик чувствовал, что процесс умирания не завершен. Еще несколько мгновений агонии, когда в пораженном коллапсом организме одна за другой прекращались функции: замерло дыхание, исчезло зрение, отключился слух… Наконец погасло сознание, как задутая свеча, и последние обрывки трудноуловимых и малопонятных чувств умирающего испарились, словно чья-то незримая рука вырвала их из души Виталика, оставив только слабый малиновый шлейф.

От страха Виталик зажмурился, пытаясь отдышаться. Донеслись разгоряченные голоса и целые потоки новых чувств. Охра гнева, сирень отчаяния, аквамарин недоверия… Он открыл глаза. Монах с усиками яростно спорил с двумя молодыми. Кричал на них, а те медленно пятились. Наконец усатый с негодованием топнул ногой, шагнул к телу учителя и выхватил из холодеющих рук грязный комок. Вишневая струя уверенности хлынула в Виталика, и сердце его сжалось в предчувствии.

Усатый монах решительно бросил шарик себе в рот и быстро проглотил. Двое молодых испуганно отступили из сферы видимости.

Сразу после второго алого взрыва картинка смешалась, мурашки побежали по всему телу от спины к животу, возвращая осязание. Удушливый воздух подземелья наполнил ноздри, темно-серые пятна сузились, превращаясь в низкий давящий потолок, ржавые трубы, маленькую пыльную лампочку и сидящего под ней Дэна с бутербродом в руке и термосом, зажатым меж коленей. Тяжело дыша, Виталик шагнул на заплеванный пол.

Друг стряхнул с пуховика крошки и весело подмигнул:

— Быстро ты, блин!

* * *

— Мы — хрононавты! — крикнул Дэн, размахивая полупустой двухлитровкой «Очаковского».

— Чего? — Виталик поперхнулся мини-круассаном, — Какие еще хренавты?

— ХРОНОНАВТЫ! Мы путешествуем сквозь время, пронизывая прошлое и будущее!

— Хорош орать! — спохватившись, зашипел Виталик. — И так уже старуха с первого этажа матери настучала! У подвала я типа ошиваюсь… Вот накроют нас здесь, и хана всем «полетам»! А мы только по прошлому успели прошвырнуться…

— Слазим и в будущее, — кивнул Дэн и, громко рыгнув, передал бутылку другу.

— Не знаю, — протянул Виталик, принимая пиво. — Я тут слышал… одну историю…

— Ну! — Дэн сунул в рот помятую сигарету и, выудив из кармана синюю зажигалку, картинно закурил.

— В общем, где-то в дремучие века один христианский монах вышел из монастыря по делам, в лесу, значит, засмотрелся на птичку какую-то, пошел за ней, затем дело сделал, дрова, кажется, нарубил, вернулся, в общем, с дровами обратно, глядь — а монастырь уже другой и люди не те… Короче, триста лет прошло, пока он ходил…

— Не повезло мужику, — прокомментировал Дэн, пуская струю дыма прямо в тусклую лампочку.

— А я думаю, что он, пока за птичкой бегал, нечаянно прошел сквозь такие же «врата», как наши, только в будущее. И там остался навсегда. Въезжаешь?

— К чему ты это? — Дэн попытался выпустить дымовое колечко. Не получилось.

— К тому, что и у нас так может быть.

До Дэна наконец дошло. Он поменял позу, скрипнув стулом, и уставился перед собой, шумно вдыхая затхлые испарения отсыревшего бетона. Долго молчал, глядя на шершавую трубу с ржавым вентилем. Струйка дыма тянулась к потолку от его сигареты.

— Надо чего-нибудь придумать, — разродился он наконец. — Без будущего нам никуда. Скоро тест у математички.

— Мелко мыслишь — тест! — хмыкнул Виталик, отхлебывая из горла. — Можно вообще… выигрыш в лотерею узнать!

— Круто! — восхищенно изрек Дэн и сильно затянулся.

Несколько мгновений друзья, сидевшие друг напротив друга, предавались сладким мечтам, как они распорядятся богатством. Где-то по-прежнему капало, слышалась прерывистая возня крыс, а наверху на разных этажах в доме текла своим чередом жизнь людей…

Виталик поставил пустую бутылку на замызганный пол и почесал голову сквозь вязаную шапочку. Дэн докурил сигарету.

— Виталик, зырь! — Он ухмыльнулся и запулил окурком в правую стену. Описав дугу, тот растворился в воздухе. — Гы-гы-гы! — заржал Дэн, тыча пальцем. — Мой бычок летит сквозь эпохи! Мимо Карла Великого… Гы-гы-гы! Пушкин, блин, сидит с пером в руках: «Слушай, милая старушка…» А тут… О, бычок! Гы-гы-гы-гы-гы!!! Ньютону на лысину вместо яблока! — Дэн совсем зашелся от смеха, тряся рыжими вихрами и исступленно стуча кулаком по ноге.

— Ты что, совсем сдурел! — зашипел Виталик. — А если оно накроется? Идиот!

Исчезнувший окурок возник в воздухе и, продолжая траекторию, упал на пол с той стороны невидимой преграды.

— Видишь, все тип-топ! — прокомментировал Дэн. — Просто Будда Гаутама малость посмолил у себя под деревом да и бросил… Гы-гы! Да ладно, не кудахчи! Все под контролем. — Он грузно поднялся и, слегка пошатываясь, потащился к правой стене.

— Уж не в будущее ли?

— Не-е. Я в прошлое первым ходил. А в будущее, значит, ты, Виталя, пойдешь. Да не дрейфь, пацан, привяжем твою ногу веревкой к трубе, и не засосет тебя… Гы-гы-гы! — Он качнулся на полпути и смачно рыгнул. — А я сейчас на падение Константинополя хочу позырить. Помнишь, перед каникулами я у Кожи доклад делал?

— Помню, — кивнул Виталик.

— Ну вот. Пойду проверю, как оно на самом деле было. Сто пятьдесят тысяч штурмующих турок — прикинь масштаб! И все по-настоящему!

— Мощная мысль! — оценил Виталик, уважительно посмотрев на друга. — Расскажешь потом. Если прикольно, я тоже схожу.

Дэн буркнул что-то и, сделав неровный шаг, растворился в воздухе.

Худой, шмыгающий носом цыпленок-очкарик остался в одиночестве в центре освещенного пятачка, среди крошек и окурков. Разумеется, почти сразу же он предался той форме самолюбования, которую некоторые называют «первая любовь». В восторженных мечтах объект растрепанных чувств собственной значимости не имел и был ценен лишь как придаток, фон романтического самовыражения. Усладительные сцены успели уже по четвертому разу развлечь Виталика, когда из воздуха наконец возник мертвенно бледный Дэн.

— Ну че, прикололся? — спросил Виталик, неохотно отвлекаясь от сокровенных дум.

Вместо ответа, Дэн свалился на пол.

— Очень смешно, — прокомментировал его друг, поправляя съехавшие очки.

Дэн лежал ничком и не шевелился.

— Если думаешь, что я куплюсь на это, ты глубоко ошибаешься, — заявил Виталик спустя минуту и шмыгнул носом.

Дэн продолжал лежать на грязном полу.

— Эй, Дэн, а ты в курсе, что шлепнулся мордой прямо в бомжовский плевок? Дэ-эн!

Молчание.

— Блин, ну если это наколка! — Виталик так решительно встал со складного стульчика, что задел головой лампочку. Тени заметались по стенам, раскачиваясь из стороны в сторону.

В два шага подошел к лежащему другу.

Перевернул.

Серое искаженное лицо с застывшими расширенными зрачками. Виталик разом взмок и протрезвел.

— Эй, Дэн! — зашептал он, тряся его за плечо. — Что с тобой? Вставай, ну! Господи, что же мне делать?

Схватив друга за пуховик, он попытался перетащить его к стулу, сам не понимая зачем. Это оказалось очень тяжело. Но Виталик не сдавался. Тужась и пыхтя, перемежая причитания и ругательства, кое-как волоком дотащил Дэна до стула, оторвав по пути от кармана одну из гравированных пуговиц.

— Вечно ты во что-нибудь вляпаешься, — испуганно причитал он, — сам виноват… Нечего спьяну во «врата» ходить! И окурками нечего бросаться! Говорил же тебе! Ну, Дэн, ну хорош, ну, давай просыпайся!

Он попытался поднять друга и посадить на стул, но понял, что не сможет — не хватает сил. Чуть не плача от страха, Виталик принялся трясти Дэна. Потом, вспомнив какой-то фильм, пошлепал его по щекам. Никакого эффекта. Виталик ударил еще раз, наотмашь. Ничего.

Надо вызвать «скорую»! Лихорадочно принялся шарить по карманам синего пуховика — у Дэна где-то был сотовый. Ну где же это? Хотя возьмет ли отсюда связь?

Дэн вдруг схватил его за руку.

— Оставь стрелу! — прохрипел он с выпученными глазами. — Всех к воротам Святого Романа! Скорее! Заложить пролом!

У стоящего на коленях Виталика перехватило дыхание. Руки сами опустились. Из-под съехавшего набекрень «петушка» выбились черные сосульки волос. Дэн загнанно огляделся, потерянно посмотрел на друга и заплакал. Навзрыд. Как девчонка. Виталика трясло. От отчаяния он и сам еле сдерживал слезы. Ну вот, уже не сдержал. Быстро вытерев глаза, сел на пол рядом с другом.

— Ну хватит! — строго заговорил он, толкая Дэна в плечо. — Что нюни распустил? Как баба!

— Да. Да, — закивал головой Дэн, пытаясь задавить рвущиеся из горла всхлипы. — Щас я… Щас пройдет… — Размазав кулаком слезы по раскрасневшейся прыщавой физиономии, он несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. — Вот и все… Все, да… Спасибо, Виталь! — выговорил он наконец, покраснев еще сильнее и отвернувшись.

— Пустяки, — пробормотал тот. — Может, тебе принести чего? Чай мы выпили. И пиво тоже, но у меня есть яблоко…

— Не… Что-то мутит меня.

— Встать можешь? Хочешь, помогу?

Дэн приподнялся и сел на полу, облокотившись рукой о сиденье стула. Помотал головой.

— Давай пару минут так посидим, ладно? Надо в себя прийти…

— Порядок! Никаких проблем! — Виталик осторожно придвинулся. — Может, скажешь… что стряслось?

Какое-то время Дэн молча моргал. Потом набрал в грудь затхлого воздуха и заговорил:

— Трудно рассказать… Бескрайняя грязная толпа… по колено в крови… озеро крови, Виталь… как наши пруды… люди там лежат… прямо по ним топчут… руки, ноги отрезанные плавают… лязг этот… крики… вопли… И еще мерзкий солоноватый привкус во рту… — Дэн непроизвольно скривился, словно его тошнило. — Но это не все… — Он замолчал, вглядываясь куда-то за пределы сырого подвала. — Чувства… Отчаяние тысяч людей… Как море. Все выплеснулось на меня. Такая жуть! Как при криках назгулов у Толкиена. Только без всяких мистических штучек… При одном лишь виде этого… все цепенеет внутри… разум плавится. Я уж думал, помру там… Просто не вынесу… — Дэн снова помолчал, со странным выражением оглядывая стены и трубы, а потом признался: — Знаешь, я впервые в жизни по-настоящему молился. Слава Богу, пронесло…

* * *

— Слушай, Виталь… — начал Дэн, нанося маркером очередной значок на полукруглый бок трубы: он вел учет всех путешествий на им самим выдуманном алфавите.

— Ну!

— …А что ты мыслишь, если бы мы показали «врата» ученым? — Еще несколько старательно прорисованных черных квадратиков на шершавой поверхности.

— Думаешь, им это надо?

— Ну да.

— Зачем? «Врата» им ничего не скажут. Сам ведь знаешь: никогда не получается попасть точно туда, куда хочешь. Помнишь, историчка грузила нас про царевича Димитрия?

— Не, — мотнул головой Дэн. — Я болел тогда.

— Неважно. Короче, не совсем ясно, кто и как его убил и убил ли вообще. Ну вот, полезет какая-нибудь плешь ученая в прошлое, чтобы разобраться. А «врата» ему покажут, как мужики в это время на санях едут по соседней улице. Или что-нибудь в этом духе.

— А если это такой ученый, что он из всего сможет научную пользу выдавить? — не сдавался Дэн.

— Ерунда, — упорствовал Виталик, засунув руки глубоко в карманы куртки, так что стал похож на большой бежевый кокон. — И с чего ты взял, что они нас будут слушать? Я вот читал, как двести лет назад один парень засек падение метеорита, нашел кратер, вытащил сам камень и отнес в парижскую Академию наук — нате, мол, радуйтесь, изучайте, двигайте прогресс. А в то время наука считала, что метеоритов быть не может. И что, ты думаешь, они сделали?

— Что? — Дэн защелкнул колпачок маркера и пошел к своему стулу.

— Посмеялись, парня взашей вытолкали, а камень выбросили.

— Да ладно тебе!

— Отвечаю! Так у них мозги устроены. Им нужно сначала самим до всего допереть, потом на ихней фене друг другу объяснить, потом долго спорить, много искать и только после этого найти! А если какой-нибудь троечник им все на блюдце принесет, это ученым не понравится. Нас даже слушать не будут. Невозможно такое — и точка. Им интереснее в своих теориях киснуть. Даже если те совсем не клеятся. Как с этой же эволюцией…

— Ну а на эволюцию ты чё наезжаешь? — Дэн уже начал скучать. — Она-то тебе чем не угодила?

— А тем, что брехня это все!

— Ну, ты уж загнул! Опять что-нибудь вычитал…

— Нет! — перебил Виталик, наклонившись вперед. — Сам допер! Я тоже сперва этой лабуде верил, пока своей мозгой не зашевелил.

— Это ты все из-за того спора с биологичкой? Ну, валяй, рассказывай. Не успокоишься ведь, пока все не выложишь, — усмехнулся Дэн, закинув ногу на ногу.

— Как нам вдалбливали из учебника? — продолжал Виталик. — На протяжении миллионов лет организмы мочили друг друга, побеждали сильнейшие, у которых, значит, постепенно развивались новые органы и формы. Рыбы вылезли на берег и стали животными, животные задрыгали лапами, и те у них превратились в крылья, и все такое…

— Ну, вроде, — отозвался Дэн, разглядывая желтые разводы на потолке. — И что?

— А ты попробуй представить, как бы это на самом деле происходило. Тысячи переходных форм были бы нежизнеспособными уродами. Недоразвитый переходный глаз не будет видеть, отростки, промежуточные между плавниками и лапами, тоже ни на что не годны. Въезжаешь? Все переходные формы не только не оказались бы сильнейшими, но просто не смогли бы существовать! Да они вообще не могли бы появиться! Выброси хоть миллиард рыб на берег, ни одна из них не станет дышать воздухом, все подохнут.

— Почему же? — ухмыльнулся Дэн. — У меня как-то мать карпа живого притащила, так он выпрыгнул из пакета и дал деру! Мы его через час еле в картошке отыскали, и он еще жив был!

— Я серьезно, Дэн. Понимаешь ведь, что, подожди вы до вечера, и сдох бы твой карп, а не руки себе отрастил. Но если бы даже хоть одна рыба научилась дышать, она все равно бы сдохла, потому что ей сразу же — а не через сотню поколений — нужно уметь передвигаться по суше и искать пищу. Но это мало — для появления вида нужна вторая такая же везучая и смышленая рыбешка. И это еще не все: нужно, чтобы их потомство смогло выжить и приспособиться на земле. Ну и как, представил?

Дэн поневоле заинтересовался:

— А что насчет костей, нарисованных в учебнике? Там ведь как раз так и выходит.

— Лажа это, Дэн. Я проверял. Даже в библиотеку специально ходил. Они взяли скелеты разных пород лошадей и поставили их по нарастанию. Все равно что скелет какого-нибудь пигмея поставить рядом с нормальным скелетом, а потом скелет двухметрового баскетболиста и сказать: вот, блин, переходные звенья. Или сфотографировать руку уродца с шестью пальцами, а потом твою и сказать, что либо люди сначала были шестипалыми, а потом один палец отвалился, либо, наоборот, шестой палец появился в процессе эволюции, — смотря как поместить снимки. Вот и вся наука. А остальным лопухам вроде тебя только это и надо, да еще слово какое-нибудь мудреное, непонятное.

Дэн недовольно поморщился:

— Знаешь, Виталь, ты, конечно, башковитый парень, но лично меня не прикалывает, когда кто-то считает, что один он умный, а все остальные дураки.

Виталик резко подался вперед, тыча указательным пальцем в Дэна:

— Вот поэтому тебе никто и не поверит, когда ты скажешь, что нашел «врата времени». Им нужно не то, что есть на самом деле, а то, что удобно представить. Разве интересуется наука смыслом существования мира или человеческой жизни? Им важны схемы, а не реальность. Вот скажи кому-нибудь из них, что ты своими глазами видел нормальных людей вместе с динозаврами…

— Ну, не такими уж нормальными они выглядели. Грязные какие-то, и одежда убогая. Но ладно, пусть эволюция — это туфта, но как тогда, по-твоему, произошли животные и люди? Это ты придумал?

Виталик засмеялся:

— А мне не надо придумывать, Дэн. Я это сейчас увижу!

С непривычной грацией подросток вспорхнул со стула и в два шага очутился у заветного места перед правой стеной. Исчезли руки, голова, затем спина.

Дэн только и успел сказать:

— Эй!

Но тут же тощую фигурку в старой куртке буквально выбросило обратно, причем спиной вперед, а не лицом, как обычно при выходе. Дэн ехидно засмеялся. Виталик нахмурился.

— Странно. Такого еще не было… — пробормотал он. — Попробую по-другому… — И упрямый хрононавт снова шагнул во «врата времени».

— Эй, куда без очереди? — крикнул вдогонку рыжеволосый напарник.

Не успел еще Дэн закончить фразу, как Виталик снова оказался в подвале. Теперь одинаковое недоумение отразилось на лицах обоих подростков.

— Ты что, сломал «врата»? — с ужасом крикнул Дэн, поднимаясь со стула.

Вместо ответа, Виталик в третий раз шагнул в невидимое нечто. В этот раз пропал надолго. Вернулся недовольный и озадаченный.

— Ну что?

— Не пойму. Никак не получается проникнуть дальше первых людей. После — пожалуйста, а до этого — ни в какую…

— Дай-ка я попробую… — Отстранив друга, Дэн сам вошел в незримое нечто, настраиваясь на расплывчатое «время до появления человека».

И тоже был выброшен. Более точные указания конкретных миллионов или десятков тысяч лет назад привели к тому же результату. Как и Виталику, Дэну без труда удалось проникнуть во времена первых людей. Мельком он увидел необъятное поле с диковинными деревьями вдалеке вроде больших папоротников, а также двоих бородатых мужчин. Один стоял, глядя в небо, а другой подкрадывался к нему сзади, сжимая за спиной камень. Но все это было не то, что нужно. Как ни напрягали хрононавты юные умы, но проникнуть во времена возникновения жизни они не смогли. «Врата» оказались закрыты.

* * *

— Ладно, хватит и пяти узлов, — обреченно сказал Виталик, глядя сверху вниз на Дэна, копошащегося с веревкой у его ноги.

— Чем больше, тем надежнее, — пробубнил тот, затягивая петлю.

— Не могу поверить, что за всю неделю мы не придумали ничего лучше! — Виталик тяжко вздохнул, хмуро оглядывая неровную, покрытую трещинами стену со старой трубой.

— Ты только на пять минут глянь в будущее, дай сигнал, прихвати что-нибудь — и назад. А я уже потом сигану в послезавтра и узнаю про тест. Всё, надежно, — заверил Дэн.

— Да, куда уж надежнее! — проныл Виталик, вытирая рукавом куртки нос. — Оторвет мне сейчас ногу, вот и всё веселье. Смешно, правда? Оторванная нога Виталика шлепает по макушке Карла Великого…

Дэн встал.

— Ладно, давай я вместо тебя пойду. А ты потом вместо меня в послезавтра. Идет?

Виталик нахмурился и через паузу пробубнил:

— Нет… моя очередь… я пойду…

— Уверен?

— Да.

Они помолчали.

— Ну, я закончил, — осторожно напомнил Дэн.

— Да, — кивнул Виталик, не сводя взгляда с трещинки на правой стене.

— В общем, можешь уже идти.

— Ага… — проговорил Виталик. — Сейчас пойду… Надо только настроиться…

— Конечно, — согласился Дэн.

Виталик медленно стянул с головы шапочку и неторопливо перекрестился. Степенно, не спуская взгляда с заветной стены, надел шапочку на голову и поправил очки. Посмотрел на часы из далекого Китая. Оглянулся на стоящего рядом друга.

— Ну, я пошел, — сообщил он гробовым тоном, не двигаясь с места.

— Да иди же, блин, хорош нервы тянуть!

Виталик вздрогнул, сделал глубокий вдох, шагнул вперед и исчез. Веревка натянулась и застыла, словно металлический прут, обрывающийся в воздухе, в полуметре от обшарпанной серой стены.

Дэн стоял как вкопанный. Кусал губы. Без конца проводил пятерней по густым рыжим волосам. Изредка мигал. Пару раз сплюнул.

Каждая прошедшая секунда взвинчивала нервы всё сильней. Казалось, сумрак постепенно сгущается, воздух тяжелеет, а стянутые влажными трубами стены становятся всё ближе. Ожидая сигнала, Дэн мучительно вслушивался, но тишину нарушало лишь извечное чмоканье капающей воды где-то сзади. Он уже раз десять пожалел, что заставил Виталика пойти первым. Леденящий холод сжимал сердце при мысли, что он будет делать, если друг так и не вернется… Иссохшая от бессонных ночей тетя Оля… Как он будет лгать ей в глаза о ее сыне? Что он скажет милиции?..

…Виталик буквально вынырнул из воздуха с блаженным выражением на лице.

Дэн облегченно вздохнул и радостно толкнул друга в плечо:

— Ну видишь, цела твоя нога!

Не слушая, Виталик выпалил:

— Это такой класс, Дэн! Полный улет! Там можно ходить! Там всё по-настоящему! — Он вцепился в рукава Дэна и затряс их. — Прикинь, кусок веревки торчит у ноги, а я могу ходить куда хочу, я не чувствую петли! А когда надо вернуться, — достаточно просто потянуть за веревку! Ты гений, Дэн! Да здравствуют твои пьяные мозги! Пойдем отметим!

— Ну, спасибо! — зарделся Дэн, расплывшись в довольной улыбке. — Я рад. Жаль только, что ты сигнал забыл подать.

— Чего? — удивленно отстранился Виталик. — Я всё сделал, как мы договаривались. Утащить, правда, оттуда ничего не удалось — листок исчез при переходе. — Он показал пустую ладонь. — Но сигнал я подал. Долго пришлось идти — меня выбросило за Яузой. Пока добрался до нашего дома, до подвала, постучал, затем стал думать, как обратно вернуться, решил вот…

— Я ничего не слышал, — озабоченно перебил Дэн. — Хорошо стучал?

— Нормально… ты должен был услышать…

— Да и вернулся ты совсем скоро — минуты не прошло…

Оба подростка вздрогнули и умолкли, заслышав отчетливые шаги по ту сторону обитой цинком двери. Подобное случалось редко и всегда повергало хрононавтов в трепет перед возможным вторжением. В испуганной тишине особенно четко прозвучали удары: тум! тум-тум! тум! И еле различимый топот убегающего.

— Врубился! — со смаком протянул Дэн, в широченной улыбке показывая желтые зубы. — Круто! — Он задорно толкнул ошеломленного Виталика. — Беги, ты еще можешь догнать свое второе я!

— Да иди ты! — шутливо отмахнулся тот.

Дэн рассмеялся:

— Ладно, снимай петлю. Моя очередь. Пойду разузнаю про тест. Так, значит, говоришь, дернуть за веревку?

* * *

Скрип двери. Темнота. Гулкий шорох шагов. Запах гнили и сырости. Удар захлопнувшейся двери. Скрежет ключа в замке. Расстроенный голос Дэна:

— Не пойму… подстава какая-то…

— Да ладно, Дэн, расслабься. — В отличие от друга Виталик пребывал в очень приподнятом настроении. — Не первая пара, в конце концов. Видать, малость напутал ты с номерами ответов. Немудрено, когда столько запоминаешь сразу…

— Я все точно вызубрил! — в кромешной тьме Дэн покачал головой. — Стопудняк! А тест вышел совсем другой!

Пальцы Виталика нащупали грубую пластмассу выключателя. Щелкнул рычажок, и тотчас затеплилась — иначе и не скажешь — голая лампочка под потолком. Тусклый свет снова изгнал темноту, заставил ее отступить и сгуститься в пятнах теней. Выступили, словно руины двух башен, два стула: колченогий деревянный чуть ближе и раскладной, с тряпичными спинкой и сиденьем подальше.

— Может, это не настоящее будущее? — размышлял вслух Дэн, подходя к своему месту. — Какое-нибудь виртуальное?

— Не думаю, — ответил Виталик, садясь на стул с таким видом, будто это кресло космического корабля. — Очень уж там все натурально. Ладно, не грузись, разберемся.

Стулья стояли так, чтобы всегда держать в поле зрения правую стену. Какая-то подвальная часть сознания здешних завсегдатаев всегда оставалась настороже, словно опасаясь, что когда-нибудь из невидимых и бесформенных «врат» к ним выйдет кто-то…

«А что, если действительно кто-нибудь выйдет?» — подумал вдруг Виталик, но вслух сказал другое:

— Ты сейчас куда?

— Не знаю, — хмуро промычал Дэн. Он все еще был подавлен неожиданным фиаско.

— Может, в прошлое?

— Да ну. Скука. А в будущем облом… Посижу пока, подумаю. — Он полез во внутренний карман куртки, где покоилась початая пачка «Явы». — Ты иди. Твоя очередь.

Виталик послушно встал, машинально пригнувшись, чтобы не задеть лампочку, и вдруг застыл в задумчивости, словно решаясь на что-то. Наконец решился, окрыленный утренним маленьким счастьем на пути великой любви: она с ним поговорила! Так и сказала: «Терентьев, у тебя есть ластик?»

— Слушай, Дэн…

— Ну!

— А ты не будешь против, если я кой-кому расскажу про «врата»? И… покажу?

— Кому? Машке, что ль?

— Ну да…

Дэн, какой-то маленький в тени Виталика, был слишком расстроен из-за теста, чтобы шутить. Достав из кармана сигарету, он начал мять ее пальцами, то ли расхотев курить, то ли забыв о ней.

— Ты что, хочешь прям сюда ее позвать? К этой грязи, — он стукнул ботинком об пол, — к этим крысам, к этой вони?

— Ну… можно прибраться…

— Самоотверженно. Ну, допустим. А как, вообще, ты собираешься это сделать? «Маша, пойдем со мной в подвал, я тебе кое-что интересное покажу…» — так, да?

Виталик не ответил.

— Не надо, Виталь. Я тебе не запрещаю. Но как друг советую. Не выйдет из этого ничего.

Виталик молчал.

— Ты бы лучше сделал что-нибудь нужное именно ей… — Всё это время Дэн с отстраненным видом сидел лицом к стене и говорил медленно, словно нехотя. — Или просто приятное. Не стремясь любой ценой привлечь к себе внимание.

— Спасибо, Дэн, — холодно проговорил Виталик, — но я вроде не просил советов.

— А я не из тех, кто ждет, пока попросят. Да не дуйся ты! Я ведь тебе помочь хочу.

— Премного благодарен. Еще какие-нибудь советы?

Теперь помолчал Дэн, ковыряя ногтем тонкую папиросную бумагу и безучастно разглядывая лезущую из-под разрыва бурую табачную массу.

— Не всегда можно добиться взаимности, — сообщил он. — Но обычной дружбы можно добиться всегда. Достаточно думать больше о том, чего хочет она, чем о том, чего хочешь ты. Но тебе, кажется, просто доставлять ей радость не интересно, верно? Тебе надо, чтоб она была твоей…

— И что в этом плохого? — с вызовом процедил Виталик.

— Ничего. Это нормально. Только не надо сюда приплетать слово «любовь». Настоящая любовь не ищет своего, это желание поделиться, а не желание обладать.

— Да ты сам-то… по девкам ходишь каждую четверть. — Виталик попытался ухмыльнуться, но вышло криво, слова падали глухо, угасая в сырых углах и стенах. — Что-то я не замечал, чтобы тебе хватало одной дружбы и ты весь наизнанку выворачивался.

— А разве я называл это любовью? — Дэн поднял голову и посмотрел на темный силуэт нависшего над ним Виталика, загородившего лампочку. — Настоящей любви я еще, наверное, не испытывал. — Дэн снова посмотрел на раскрошенную сигарету. Помолчав, продолжил: — Но даже если ты хочешь просто закрутить с ней романец, демонстрация «врат времени» не поможет. Поверь мне, я-то баб получше твоего знаю.

— Почему же не поможет? — с застывшей маской вместо лица вымолвил Виталик.

— Потому что это не ты. Если хочешь, чтобы влюбились в тебя, нужно показать нечто примечательное, что входит именно в твое «я».

Виталик что-то хотел сказать, но потом сдержался, молча развернулся и, несколько раз шагнув, исчез в воздухе. Дэн покачал головой, а затем скомкал сигарету и бросил на пол.

* * *

Лицо горело, а душу разъедало так, словно разом вылили на нее все реактивы из химкабинета. Он ступил во «врата» на эмоциях, лишь бы уйти от Дэна с его нотациями. За секунду до шага Виталик почувствовал, что если сейчас же не уйдет, то разругается с другом навсегда.

А это неправильно, как ни крути.

Неведомый механизм «врат» заработал своим порядком: унылая стена и трубы смялись в бесформенные пятна, пол ушел из-под ног, по коже волной прокатилось знакомое покалывание. «В Древнюю Русь куда-нибудь», — подумал Виталик, словно отвечая на чей-то невысказанный вопрос.

Вкус снега и еловой смолы. Запах свежего деревянного сруба и воска. Серая мешанина перед глазами начала замирать, складываясь в новые очертания. Матовое, с темными разводами небо. Медленно падают белые крошки. Вокруг сугробы, наваленные по краям неровной дороги. Рыжие колеи пестрят тысячами соломинок. Черное бревенчатое строение с крыльцом, блестящим от сосулек, за ним кусок тына, а еще дальше — елки с белыми шапками на ветвях. И два человека на дороге.

Почему-то их Виталик заметил в последнюю очередь. Первый — невысокий старичок. Борода длинная и белая как снег. На голове странная черная шапочка вроде тряпичного шлема. Из-под тулупа темное платье тянется до земли. «И здесь монахи!» — усмехнулся Виталик. Впрочем, второй человек был явно не монах. Затянутый в шубу, на голову выше старца и раза в два толще. Яркая улыбка в обрамлении аккуратной бородки. Круглое лицо. Хитроватые, с прищуром глаза, нос картошкой, как у Дэна. Меховая шапка натянута до бровей. От толстяка веяло бледно-розовым любопытством.

Они разговаривали: из уст поднимались облачка пара, пронизываемые сыплющимися с неба белыми крошками. Послышалась речь. «Наконец-то хоть пойму, о чем люди говорят, а то всё какая-то тарабарщина», — Виталик с жадностью вслушался в ласковый голос старого монаха, словно дедушкин голос из детства:

— Чадо! Аще веруеши, яко есть Бог, судия праведным и грешным, отец же сирым и вдовицам, и готов на отмщение, и страшно есть впасти в руцы Его?

«Надо же, чудно как говорит! — восхитился Виталик. — Что это, интересно, за сирые? Серые, что ль? А вруцы кто такие? И при чем здесь чьи-то пасти? Как это — страшно есть в пасти? Наверное, советует ему поаккуратнее с пищей. И то верно — вон он какой жирный, разъелся! А чадо — это ясно, сын он, значит, ему».

— Ей, отче! Верую и исповедую!

«Кому это, ей? Кому он верует? Ничего не понятно». Но что касается упитанного собеседника, тот, видно, понимал отлично. Улыбка померкла. Виталика обдала ярко-салатовая волна недоумения с рыжими крапинками тревоги.

— Како же, чадо, не трепещем, но грабим, и насильствуем, и тмами злая творим? — продолжал седобородый монах всё тем же домашним и уютным тоном.

Виталик сдался в своих попытках понять диковинную речь: многие слова знакомы, но никак не складывались вместе, смысл ускользал, как сквозь пальцы вода.

— И недоволни есмы дарованными от Его благодати, но чужая желаем непрестанно и презираем долготерпение Его?

Такой глубокой синевы страха, какая рванулась от толстого, он не видел даже у корчившегося в предсмертных муках даосца.

— И не пред очима нашима зрим, яко таковая творящии обнищавают, и домы их опустевают и мнози сильнии беспамятни будут?

Синева болезненно запульсировала, а затем вспыхнула и сменилась жгучим стыдом цвета гаснущих углей в печи.

Что-то казалось здесь ненормальным, необычным, но Виталик не мог понять, что именно.

— Понеже бо и во оном веце сих мучение ждет?

Поток чувств со стороны заросшего здоровяка «чада» стал светлеть все сильнее, пока не растворился в чем-то белом, никогда ранее не виданном. Виталик ощутил себя вдруг каким-то лишним здесь, неуместным.

— Каюся, грешен есмь, отче, — произнес хрипловатый, зычный голос сквозь это белое. — Отдам Никифору цену его.

— Добре, чадо. — Монах кивнул и чуть улыбнулся. — Бог благословит!

Поклонившись, мужик в шубе поплелся прочь, белая волна стала слабеть, разрежаться. И тут Виталик понял, что не так: он не воспринимал никаких чувств со стороны старого монаха! Тот стоял один, как свеча, и смотрел вслед удаляющемуся толстяку.

Виталик не мог поверить… Никогда еще не было ничего подобного… Прислушиваясь к себе, он всё же ощутил нечто идущее от старичка. Но не чувства, как обычно в прошлом. Тепло. Живое тепло.

Старичок повернулся. Лицо монаха казалось необычным. Точнее, не само лицо, а то, что освещало его изнутри, словно этот человек когда-то давно обрадовался чему-то хорошему, и частичку этой радости смог сохранить в себе навсегда. Виталик увидел, как усы и борода старичка покрылись инеем от дыхания, а тулуп посветлел под россыпями снежной крупы.

Парень перевел взгляд выше и вздрогнул: старый монах смотрел на него! Всё внутри сжалось, как у пойманного вора.

— Сынок! — сказал старичок, обращаясь прямо в душу. — Бросил бы ты баловать-то… И другу своему скажи. Больше вам от этого вреда будет, чем пользы. А теперь ступай с Богом. Да не забывай о Нем, как и Он о тебе не забывает.

Седой монах правой рукой прочертил в воздухе какой-то знак, после чего матово-серое небо стало сжиматься, сливаясь с сугробами. Виталик дернулся вперед, но настоящее уже всосало его обратно в пыльный, грязный, полутемный и низкий подвал.

— Ну наконец-то! — громко прошептал стоящий рядом Дэн, хватая Виталика за рукав.

Из темной ниши угла доносились глухие, но мощные удары. С первого же удара ураган суматошных мыслей смял все воспоминания. Кто-то со всей силы ломился в запертую изнутри дверь.

* * *

Из оцепенения вывел очередной удар в дверь.

— Давно? — прошептал Виталик.

Бум!

— Минуты две-три.

Поправив засаленный «петушок», он в два шага подскочил к складному стулу.

Бум! — штурм продолжался.

Осторожно сложил стул, вот так: одну дужку к другой… Через дверь просочился озлобленный сиплый голос с матюгами.

Бум!

Пряча за мокрой трубой сложенный стул, Виталик заметил, как Дэн оттаскивает свою развалюху в другой угол.

Вроде затихло. Замершие в разных углах друзья встретились взглядами.

Бум!!!

Петли взвизгнули. И снова тишина. Не сводя глаз с двери, словно защитники осажденной крепости, подростки приблизились друг к другу.

— У меня идея, — буркнул Дэн, облизнув губы. — Бросим полтинник… нет, червонец сквозь «врата». Окурок мой помнишь? — Он кивнул в сторону правой стены. — Бомжатина когда вломится, за червонцем полезет, и…

— И что?

— Конец геморроя!

Виталик обернулся и невольно захлопал ресницами.

— Ну что вылупился? — зашипел Дэн, взмахивая руками. — Это ж не убийство!

Бум! — уже чуть тише.

— Ему ведь там лучше будет! — с немигающим взглядом продолжал Дэн. — Там небось полный гуманизм, всего полно и всё на халяву! Мы ведь и бомжа этого спасем! Новый шанс, новая жизнь. Как у монаха того… Да, может, я вообще придумал способ самого гуманного в мире избавления от отбросов общества? Бросать во «врата» всех бродяг и преступников, а там пусть потомки с ними разбираются! Они мудрые и добрые, они всё знают! И назад отправить не могут… Въезжаешь?

В дверь противно заскреблись.

— Так нельзя, Дэн.

— Почему?

— Нельзя, и всё. — Виталик начал раздражаться. Он никак не мог подобрать слов, чтобы объяснить… Пришлось предложить свою идею:

— Можно сделать проще…

— Ну?

Бум!.. — совсем уже жалкое, от досады, что ли.

— Свалим в будущее на пару минут, а назад выйдем на соседней улице. Бомж пускай ломится, пока не надоест…

— Да ты голова, Виталик! — громким шепотом сказал Дэн, сверкая глазами. — Забыл, как мы цепляли сюда замок изнутри? Я у бати дрель таскал, на совесть делали! И если этот бомж не сможет пробить дверь, то как мы сами потом войдем? А если проломит — что мы будем делать с бомжатником, который здесь разведется? Такое ты продумал, а?

Виталик молча моргал, глядя на раскрасневшееся перекошенное лицо Дэна. С каждым словом оно становилось ближе.

— Если мы сейчас потеряем «врата времени», — шепчущие губы словно выросли, щеки Виталика коснулось жаркое дыхание, — никогда в жизни у нас ничего такого больше не будет. Отвечаю! Я знаю, Виталь, ты меня за дурака держишь. Но тут дурак ты, а не я! Тебе кажется, что это типа игрушка, развлекаловка, чтобы девок кадрить. А это — всё! Наши предки с пеленок горбатятся, а о таком даже мечтать не смеют. И никто не смеет. Это круче всех новых геймов, круче травки, круче девок… То, что есть у нас, ни у кого больше быть не может! Даже президенты и короли — отстой перед нами! Их пруд пруди, а нас на всей земле только двое!

Виталик инстинктивно отступил под таким напором, голая шея коснулась шершавой, покрытой холодными каплями округлости. Послышался шум воды, бегущей в трубе.

— Ты думал, я из альтруизма про ученых спрашивал? Хрена! Я планировал! Да, ты прав, сейчас нас слушать не будут. А если и услышат — отнимут. У нас вон даже от спившегося бомжа поджилки трясутся! Так что пока мы должны сохранить «врата» за собой. Любой ценой! Нужно всё исследовать. Понять, почему не во все времена прошлого можно попасть, почему увиденное будущее не сбывается… Мы должны наконец когда-нибудь узнать, что это такое и как работает! И тогда денег заведется столько, что можно будет ими подтираться!

— Ты наконец просек, что с помощью «врат» можно бабки срубить? Поздравляю! Великое открытие!

— Это не главное, Виталь. «Врата» делают нас великими. Даже гениям и героям надо для этого корячиться, а у нас это даром! Нужно только не упустить. Всё будет перед нами открыто. Даже твой этот смысл существования мира и человеческой жизни… А если этот бомж…

— Он уже перестал стучать, — заметил Виталик. — Может, свалил?

Они, не сговариваясь, глянули на дверь.

— А что, если стоит там и ждет?

— Ну… можно подождать еще…

— Ладно, подождем. Все равно ведь только пришли. А я пока смотаюсь в будущее, куда-нибудь далеко…

Подмигнув, Дэн поднял веревку, петля надежно стянула лодыжку, несколько шагов вправо — и «врата» поглотили его.

Оставшись один, Виталик снова посмотрел на дверь. По некотором раздумье стул был извлечен из-за трубы, где уже успел подмокнуть, жестяные дуги скрипнули о бетонный пол, и подросток вновь уселся на любимое место — под лампочку.

Столько событий за какие-то полчаса! Трудно поверить. Муторное школьное утро казалось давним и смутным. Только разговор с нею память запечатлела во всех деталях. В другой раз Виталик с радостью бы принялся прокручивать его в уме, смакуя каждую мелочь, — так было всегда, когда Дэн уходил во «врата», а он оставался наедине с собой. В эти минуты даже полуосвещенные стены подвала с толстыми змеями облупившихся труб приобретали особый вид — какого-нибудь подземелья замка или тайного шпионского подполья. Но теперь отчего-то было неловко предаваться мечтаниям. Кольями вставали на пути обидные слова Дэна. К ним хотелось придраться, высмеять, на худой конец забыть, но с чистым сердцем не удавалось сделать ни того, ни другого, ни третьего. А признать их правоту… нет!

Все теперь по-другому. И Дэн будто чужой… Словно Виталик вернулся в какой-нибудь параллельный мир…

Мысли, как испуганные зверьки, хаотически прыгали от одного предмета к другому. Вспомнилось тепло, старый тулуп в белых россыпях снега, покрытые инеем усы и борода, сеть морщинок, ясные глаза. И сразу кольнула тревога: кто был этот монах, как он мог видеть его… разговаривать?.. Он даже знал все про них с Дэном! Ладно, как бы то ни было, старик сказал не ходить в прошлое, и он туда больше ни ногой. А Дэн и так зарекся после Константинополя… Отныне — только в будущее!

Хотя… была еще старая задумка поглядеть на своего прадеда, о котором он знал только то, что его репрессировали при Сталине. Ну, может быть, один разок еще можно? Как-нибудь…

Вдруг стало неуютно. Виталик повернулся к правой стене. Чувствовался чей-то незримый внимательный взгляд, устремленный оттуда. Секунду спустя из воздуха выпрыгнул Дэн с гримасой отвращения на прыщавом лице.

— Фу! Гадость! — Снял веревку с ноги и презрительно отбросил ее в сторону.

— Ну что там?

Прежде чем ответить, Дэн прошел в угол, куда накануне оттащил свой стул, и плюхнулся.

— Никогда больше так далеко не пойду … — недовольно объявил он. — Слишком много грязи.

— Дворников отменили?

— Я не о той грязи. — Лицо друга непроизвольно скривилось.

— А-а… Ты, оказывается, так щепетилен в делах нравственности?

Дэн поморщился:

— Там слишком грязно даже для меня. Ладно, что насчет бомжа?

— Ничего. Тебя не было всего минуту. Но у меня появилась новая идея, как проверить выход.

— Ну?

— Надо рвануть на пять минут в будущее и со двора заглянуть, стоит он там или нет.

Наконец-то Дэн посмотрел с неподдельным удивлением. Как и положено.

— Круто! И как я сам не допер?!

— Все гениальное просто. Для гениев. — Виталик нехотя поднялся и переступил через лежащую на полу сумку. — Сколько на твоих?

— Тринадцать сорок пять.

Тысячами ворсинок веревка пощекотала ладонь. Затянув петлю на заляпанной джинсовой штанине, Виталик глубоко вздохнул и вошел во «врата». В мозгу болтались собственный адрес и нужное время. Через секунду его выбросило в холодную декабрьскую слякоть.

Поеживаясь, хрононавт огляделся. Грязное небо поверх обшарпанных хрущевок и высоковольтных вышек-скелетов. Повсюду белая гадость. Черные, голые стволы деревьев торчат, как палки. Толстые бабки возле остановки. На дорогах лужи, такие огромные, что можно утопиться. В соседнем дворе противно визжит автосигнализация.

«Будущее!..» — усмехнулся про себя Виталик и пошел к противоположному концу дома, перепрыгивая через лужи.

Вот родной подъезд. Вот угол. А вот и бетонные ступеньки, уходящие вниз, под навес. Бомжа нет. Всё, дело сделано. Нагнувшись, подросток дернул за веревку, обрывающуюся в воздухе.

— Порядок, — сообщил он Дэну, вернувшись в подвал.

— Ну пойдем тогда…

— Погоди, надо выждать. — На китайском циферблате стрелки показывали 13:46.

— Что, не хочешь встречаться с самим собой? — догадался Дэн, расплывшись в улыбке.

— Не хочу, — отрезал Виталик.

* * *

— Я тут еще кое-что сообразил! — Снова в заветном подвале, но уже на следующий день. — Когда возьмем дело крепко в руки, можно открыть бюро путешествий во времени. Ты заметил, что, сколько ни пробудь в будущем, возвращаешься всегда через минуту?

— Ну… мы не засекали, но в общем да, — кивнул Виталик.

— Вот и прикинь, какие горизонты для отдыха деловых людей! И оттянулся на всю катушку, и времени не потерял! И делать можно все, что хошь, если паленым запахнет — сразу обратно.

— А ты не думал… — Виталик нахмурился, вспомнив странное ощущение, будто кто-то невидимый смотрит от правой стены, — что «врата» — это, может быть, живое существо?

— Да иди ты!

— Я серьезно. Может, оно совсем другое, чем мы. Может, для него время — как для нас пространство, а пространство — как для нас время…

— Ты хоть сам понял, что сказал?

— Погоди! Представь, что оно возит нас по времени, как пони в парке катает малышню! Если так, то понятно, почему мы не можем попасть в самое далекое прошлое, — его самого тогда еще не было!

— Ты просто фантастики обчитался.

— Неужели? Сам ведь знаешь, что оно слышит наши мысленные команды, разве нет?

— Ну и что с того?

— А то, что ему может не понравиться вкалывать на извозе всяких там крутых!

— Да хорош грузить! — Дэн вскочил и в два шага очутился у невидимой грани, рядом с которой распласталась, как дохлая змея, «веревка будущего». — У меня тоже кое-что в башке зашевелилось. — Руки подцепили веревку, ботинок пролез в петлю. — Только я сначала проверю, а потом уже буду болтать в отличие от некоторых.

Скорчившийся на складном стульчике Виталик удостоился снисходительного взгляда. Дэн повернулся, а потом неожиданно замер.

Прищурившись, Виталик усмехнулся ему в спину.

— Вот, блин! — Дэн нервно отбросил со лба волосы, глядя на потемневший окурок у стены. — Вечно ты, Виталь, наговоришь всякой ерунды… Ладно, даже если это и живое, оно всё равно пока не возражало.

Подросток шагнул и исчез. Веревка натянулась, с одного конца намотанная на трубу, а другим упиравшаяся в воздух в полуметре от правой стены.

Ах, юность! Первая любовь, вздохи под луной… По обычаю, оставшись один, Виталик принялся с надрывной грустью тосковать о ней, но Дэн быстро вернулся с сияющими глазами и улыбкой до ушей.

— Свершилось! — исторг он ликующий вопль.

— Да не ори ты! — зашипел встревоженный Виталик. — Сколько можно повторять?

Вместо ответа, Дэн, пританцовывая, пнул пустую бутылку из-под «Очаковского», подскочил к другу, заговорщицки подмигнув, толкнул в плечо, а в довершение сорвал с его головы «петушок». Виталик от такой наглости просто онемел. Издав победное «оп-ля!», Дэн подбросил добычу к потолку. Шапка почти в ту же секунду прекратила полет, распластавшись желто-полосатым блином среди рыжих разводов и бугров разлагающейся штукатурки.

— Эй! — только и смог выговорить ошарашенный Виталик.

Продолжая гротескный танец африканских саванн, Дэн подхватил отлипший с потолка «петушок» и с гоготом швырнул его владельцу. Затем прыгнул к невидимой границе, набрал в грудь побольше воздуха и смачно, громко плюнул на правую стену. Плевок исчез в воздухе.

— Да ты что, совсем сдурел? — заорал Виталик, выпрыгивая из стула.

— Вах! — Дурачась, Дэн взъерошил слипшиеся, прилизанные волосы друга.

Виталик со всей силы ударил его по руке и резко натянул «петушок» чуть ли не до бровей.

— А ну кончай, блин! — стальным командным голосом выкрикнул он.

Как ни странно, это подействовало. Живой смерч снова превратился в рыжего лопоухого Дэна, вцепившегося в плечи друга.

— Я всё узнал! — выпалил он. — Никакая это не живность! Хроноаномалия, вот что! Темпоральная дыра по-научному! Знаешь, почему тогда с тестом облом вышел? — Виталик успел только хлопнуть ресницами. Дэна несло: — Потому что будущих до фигища! Много самых разных будущих, въезжаешь? — Он воздел правую руку в жесте вождя. — Видишь? Я могу сейчас опустить ее, могу поднять еще выше, могу оставить как есть. И от каждой возможности растет свой вариант будущего, как ветки от дерева! Эффект бабочки, сечешь? Только он действует не в прошлом, а в будущем! Ну все, хана другим веткам, — прокомментировал Дэн, опуская уставшую руку. — Отмерли на фиг.

— Ты гонишь.

— А вот и нет! Я толковал с учеными будущего! Они там уже давно работают с этими дырами…

— «Вратами времени»! — ревниво поправил Виталик.

— Да ну твои «врата»! Я по науке буду называть. Так вот, они там вовсю изучают эти аномалии и само время. Таких штук очень мало. У них на всю Землю всего две-три, вокруг каждой такой научный центр отгрохан — мини-город! Очень солидно.

Только тут Виталик начал осознавать сказанное Дэном.

— Давай-ка сядем, и все по порядку. Это же сколько будущих должно быть, если от каждого возможного действия любого человека растет свой вариант?

— Да сколько угодно. Запаришься считать. А вот прошлое одно и настоящее тоже. Каждый из людей ежесекундно делает выбор, и оттого какой-то из бесчисленных вариантов будущего становится настоящим, а все параллельные отмирают. Настоящее мчит, как поезд, лавируя среди миллионов расходящихся путей. А когда оно проезжает, устаревшие варианты исчезают, позади ясная и прямая дорога.

— Я еще с первого раза… — понял Дэн.

— Молодец! В общем, тесты, тираж лотереи и прочие штуки накрылись — иголку в стоге куда проще найти, чем тот вариант, который в итоге выпадет. Если это, конечно, не слишком близко. Но для туристического бизнеса во времени горизонты еще необъятней и заманчивей. Если б ты только видел, Виталь! У них там такой огромный терминал, на экране прорва полосок — разные варианты будущего, которые они отслеживают. Не все, конечно, но очень многие. И вот прикинь: некоторые обрублены почти вначале, другие у середины, а третьи тянутся во весь экран!

— Ну и что?

— Не втюхал еще? Конец света, вот что! И при некоторых раскладах он на них грохнется очень скоро. То-то они и суетятся.

— В смысле?

— Хотят как-нибудь слинять в прошлое от апокалипсиса. Но это и для них пока закрыто: смотреть — смотри, а вот самому перенестись — накось выкуси! Они и со мной, думаешь, от доброты душевной информацией поделились?

— Я пока еще ничего не успел подумать!

— Там информация — всё, благотворительностью никто не занимается. Мы заключили сделку. Когда вырасту, я должен буду стать ученым и все их идеи протолкнуть в нашу науку.

— А им какая выгода? — оторопел Виталик.

— Будущники надеются, что если открытие темпоральных дыр случится раньше, то к их времени произойдет какой-нибудь прорыв в области перемещения в прошлое.

— Постой! Ты говоришь, что будущих много, но ведь для тех, с кем ты болтал, это как раз настоящее, а мы — из прошлого…

— Ну да… Тут все запутано. Я себе так представляю, что это типа как почтовая программа. Если у нее возникнет сбой при выкачке письма с сервака, она не сможет удалить оригинал и каждый раз будет загружать заново. В итоге получается много-много писем, хотя вначале было всего одно. Чем-то вроде этого и является темпоральная дыра.

— «Врата»!

— Дыра! В общем, они надеются, что изменения, которые я внесу в наше настоящее — их прошлое, — окажут влияние на их настоящее — наше будущее.

— А как же рельсы, отмирающие ветви и всё такое?

— Не знаю, блин! Я тебе не Лобачевский! Даже будущники не всё могут объяснить. Я у них первый такой был, из прошлого… Ты бы видел, какой мне там приёмец устроили! Самый главный со мной встречался, лысый такой, с красными глазами… По телику ихнему показывали. Я теперь там знаменитость. От меня зависит судьба мира! В натуре! Это то самое, Виталь, о чем я тебе вчера втолковывал.

— Знаменитость в виртуальном мире, который может сгинуть в любую секунду…

— Да ну тебя! Все нудишь и нудишь. Завидно небось.

Виталик засмеялся:

— Пока ты вырастешь, всё уже тыщу раз позабудешь.

— Как обычно, считаешь себя умнее других? Напрасно. Будущники меня в специальную машину сажали, где прямо на корочку все записалось. Теперь нипочем не забуду.

Виталик внезапно встревожился:

— Слушай, а если они найдут этот способ ходить в прошлое и все к нам ломанут? У нас же и так демографический кризис, негры голодают, а тут еще эти…

— Да вряд ли! — махнул рукой Дэн и полез во внутренний карман. — Их там не очень много. Прикольные такие — толстые, мелкие, как колобки… Да и свалят в прошлое, наверное, не все, а только богатенькие. Будешь? — Он протянул помятую пачку сигарет.

— Не, я скоро уже пойду. — Виталик поправил очки и подтянул ноги. — Слушай, ты ведь сказал, что на экране некоторые полоски не обрывались?

— Верняк. — Дэн поднес огонек зажигалки к кончику сигареты и затянулся.

— Значит, для них есть варианты будущего, где конец света очень отдален?

— Угу. Блин, у меня получилось! Зырь! — Подрагивающее дымовое колечко поднималось к потолку, теряя на лету очертания.

— Ага. Но разве не проще тогда вести себя так, чтобы он подольше не наступал?

— Мне как-то это в голову не приходило. Ах, ты!.. — Следующая попытка кольцеиспускания не увенчалась успехом. — Зато я узнал, почему у нас тот облом с древностью вышел, помнишь?

— Будущники тоже не могут?

— Да. Они говорят, это из-за того, что до определенной точки в прошлом реальность была немножко другой. Поэтому ничто и никто из нашей, уже изменившейся, реальности, не может туда проникнуть. Даже чтобы просто посмотреть.

— Круто. Ну ладно, как говорится, лучше один раз увидеть… — Виталик встал и подобрал с пола «веревку будущего». — Слушай, а ты насчет этого спрашивал? Может, не нужно это?

— Нужно-нужно, — закивал Дэн, как китайский болванчик. — Они даже восхитились нашей идеей. Действительно без этого засосет в будущее. А веревка обеспечивает связь с исходной реальностью. Будущники много лет мучились, прежде чем придумали какой-то агрегат с тем же эффектом. А мы — за одну пьянку, круто?

Друзья рассмеялись.

— Когда вернусь, надо будет по пиву вдарить, — заметил Виталик, затягивая петлю. — А ну как еще какая-нибудь гениальная мысля попрет?

— Дело говоришь! — Дэн одобрительно взмахнул рукой.

— Где ты своих колобков нашел?

— Сто пятьдесят лет вперед.

— Ясно. Ну я поближе куда-нибудь. Лет на семьдесят, наверное…

— Давай!

Виталик отчего-то помедлил, но потом всё же шагнул вперед и скрылся. Растерянно замершая тень его еще какое-то время отображалась на правой стене, затем дернулась и растворилась.

— Что же больше не выходит? — сосредоточенно спросил сам себя Дэн, когда вместо колечка в очередной раз вылетел бесформенный клуб дыма.

* * *

Сначала Виталик не мог сообразить, где оказался. Цвета. Формы. Шум. Каждая клеточка тела чувствовала свою чужеродность этому миру. Впервые в жизни хрононавт ощутил себя вырванным из привычной среды, на которую как-то по жизни не обращаешь внимания. Теперь лишь обрубок веревки напоминал о ней.

Сознание с трудом вмещало обилие новых образов. Он, гость из прошлого, стоял на тротуаре. Бордюр у ног был выложен из прозрачных, с синим оттенком брусков, внутри которых медленно вращались золотые блестки, как в лампах для релаксации. Левее проходила широкая дорога, вымощенная коричневыми треугольными плитами. Время от времени на дикой скорости по ней проносились разноцветные шары, не касаясь поверхности. Вдоль тротуара тянулись каменные кадки, покрытые тонкой резьбой. Изящные розовые кустики, мохнатые кактусы, миниатюрные пальмы, елочки и березки — даже Виталик почувствовал, что композиции подобраны с большим вкусом.

А дальше виднелось что-то совсем невероятное… Бледно-желтые башни двенадцатиэтажек. Балконы украшены лепниной, по стенам тянется причудливый узор, а декоративные крыши с четырех концов выдаются длинными, закрученными носами, точь-в-точь как у пагод. Но самое поразительное в другом: башни утопали в зелени исполинских деревьев. Даже в доисторические времена Виталику не встречались такие гиганты растительного мира. «Мутанты какие-то!» — решил хрононавт. И еще вдруг вспомнилось, что где-то здесь может влачить существование и его дряхлый двойник лет восьмидесяти пяти.

Нежно-розовый цвет неба подсказал, что сейчас раннее утро. Наверное, поэтому на улице безлюдно. Теплый ветерок, незнакомые запахи… Все такое реальное — никак не верилось, что это лишь один из множества вариативных миров, который может исчезнуть в любое мгновение, выпав из линии надвигающегося локомотива настоящего. Ситуация совершенно безумная и всё-таки заставляющая верить в ее реальность — из-за торчащего у ноги огрызка веревки, который обеспечивал связь хрононавта с его временем.

Звук раскрывающейся двери сзади. Виталик испуганно отпрянул и обернулся. На улицу вышел фокстерьер с пристегнутой черной сумкой на боку. Внимательно обнюхав застывшего Виталика, псина с важным видом затрусила по тротуару, останавливаясь у каждой кадки и поднимая заднюю лапу. Стеклянные двери закрылись. Он посмотрел на вывеску. На ней было написано: «Шипин Шангдян».

«В языке за семьдесят лет должна была появиться куча новых слов», — подумал Виталик, разглядывая надпись. Вспомнилась малопонятная древнерусская речь. В сердце кольнуло, как только всплыл образ седобородого старика-монаха. Помотав головой, Виталик решительно шагнул к стеклянной двери. Та раскрылась и впустила посетителя. Мягкий свет. Заставленные пакетами и коробками стеллажи. Прямо напротив входа на стене икона. Христос — узнал Виталик. Правда, изображение было необычным: смуглый цвет лица, раскосые глаза…

— Зао чаньг хао! — проговорил мелодичный голос слева.

В углу за кассой стоял невысокий китаец средних лет с узенькой бородкой, всецело погруженный в манипуляции с мини-табло. Собственно, это вполне мог оказаться и японец, и кореец, и вьетнамец, и даже монгол — Виталик вряд ли отличил бы одного от другого. Но, как во всяком русском человеке, в нем жил устойчивый стереотип: любой монголоид — это прежде всего китаец.

Тем временем лицо дальневосточной национальности закончило работу с табло и обратилось к посетителю. Виталик не мог вспомнить, когда еще кто-нибудь испытывал столь сильный прилив радости при виде его нескладной фигуры. Хозяин расцвел, как весенний цветок. С сияющей улыбкой до ушей он низко поклонился и заговорил:

— Мой драгоценный русский брат изволил осчастливить ничтожный дом недостойного грешника Лу. Служить вам — высочайшая честь для меня.

Сказано все было на чистом русском, без малейшего акцента, разве что «грешник Лу» слишком тщательно выговаривал каждое слово, словно молитву на священном языке.

— Спасибо. Я тоже рад, — только и нашелся что ответить «драгоценный русский брат» и подошел поближе к прилавку.

Стеллажи полнились лепешками, кругами копченой колбасы, пакетами с рисом, квадратными бутылками — словом, на первый взгляд обычный продуктовый.

— Что пожелаете?

— Чего-нибудь особенного… — Виталик критически осмотрелся. — Нового…

— Самая ходовая новинка, — хозяин указал рукой в сторону рядов бутылок, и одна из них сама прыгнула ему в ладонь, — квас «Европа». Конечно, вы уже слышали. Сделан на основе настоящей воды с Европы. Удивительное сочетание минералов делает ее необычайно полезной для здоровья.

Виталик скривился. Попал в китайский квартал, зашел в магазин, попил воды из Европы… Да, этим Дэна не удивишь, стыдно будет даже рассказать…

— А откуда конкретно вода-то?

— Скважина номер одиннадцать! — с готовностью прочитал на этикетке Лу.

— Да нет, какая часть Европы? Ну, Германия, Франция?

Китаец непонимающе нахмурился, а потом густо покраснел и снова поклонился, дернув себя за бородку:

— Мой драгоценный русский брат, простите мне ужасное владение великим русским языком! Я имел в виду не европейские государства, а Европу — спутник планеты Юпитер.

— Круто! — Виталик восторженно протянул руку к бутылке с облаченным в скафандр бородатым китайцем на этикетке, но тут же отдернул ее, прикусив губу.

Во-первых, ему нечем расплатиться — потертая десятка семидесятилетней давности (все богатство хрононавта) вряд ли будет принята к оплате.

Во-вторых, вспомнилось, как в первый раз при возвращении из руки вырвало листок, принадлежащий будущему. Что, если то же повторится и с выпитым космическим квасом? Как-то не тянуло на себе экспериментировать.

Поэтому, поправив очки, Виталик покачал головой:

— Спасибо, Лу, но не в этот раз.

Продавец улыбнулся еще лучезарнее и подбросил бутылку. Описав дугу в воздухе, та вернулась на свое место в ряду. Последовал кивок со словами:

— Прошу простить. — И хозяин повернулся к входу, где прошелестела открывающаяся дверь.

В тот же миг раскосое лицо сбросило улыбку, брови грозно сдвинулись, губы сжались, карие глаза сверкнули и даже, показалось, коротко стриженные черные волосы ощетинились, словно иглы. Рассыпающийся в любезностях продавец превратился в сурового судью преисподней с древнекитайских картинок из учебника по истории.

Гость невольно проследил за его взглядом. У входа замер закутанный в рваные лохмотья чеченец средних лет.

Собственно, это вполне мог быть и грузин, и даргинец, и таджик, и даже черкес — Виталик вряд ли бы отличил одного от другого. Но, как и во всяком москвиче, в юной душе успел укорениться стереотип: любой выходец с Кавказа — это прежде всего чеченец.

В сторону неопрятной фигуры полился поток китайских выражений, и Виталик даже вздрогнул от той резкости и холода, каким повеяло от Лу. Каждое слово чеканилось и вылетало из уст, словно боевой дротик, направленный в испуганного грязного человека.

Лицо кавказской национальности отвесило в их сторону подряд два низких поклона и что-то жалобно забормотало на китайском — зрелище сюрреалистическое даже для закаленного временем хрононавта. В ответ Лу разразился тирадой, высказанной уже более мягким тоном.

Терпеливо выслушав нотацию, чеченец снова принялся кланяться, бормоча что-то себе под нос и так, раскланиваясь и расшаркиваясь, пятясь задом, вышел из лавки.

Виталик повернулся к кассе и встретился с улыбчивой, светящейся от радости физиономией, снова обращенной к нему.

— О чем вы с ним говорили?

— Простите… — Китаец смущенно принялся поглаживать бородку. — Предмет нашего разговора с этим позднорожденным был слишком низок, чтобы обсуждать его на благородном русском языке. Очень ленивый народ. — Лу покачал головой, кинув взгляд на дверь. — Верить Христу не хотят, работать не хотят — бесполезные люди. Но наш боголюбивый император милостиво позволяет этим жалким отбросам жить в первопрестольном граде. Замечательный пример терпения для всех нас.

Подумав над услышанным, Виталик понял, что продавец ни единым словом не ответил на заданный вопрос.

— А все-таки чего он хотел? — Хрононавт заинтересовался еще больше.

Китаец вздохнул с извиняющейся улыбкой:

— Презренный попрошайка, который посмел своим присутствием засорить светлый взор моего русского друга, именует себя Ахмедом. Он иногда приходит поклянчить еды. Как-то раз я дал ему лепешек, с тех пор он и повадился. Не желая потакать пороку, я предложил Ахмеду исполнять мелкую, чисто символическую работу в магазине, а за это получать еду и даже небольшое жалованье. Но ему такого не надо! Странные люди. Поистине человеческое упрямство не знает границ. Ни уговоры, ни примеры, ни опасность не останавливают несчастных. Как собака, которая лижет лезвие ножа, не в силах остановиться, пьянея от вкуса собственной крови!

Виталику вдруг стало не по себе под прямым взглядом доброжелательных раскосых глаз. Словно уже и не о кавказцах говорил продавец. Какие-то туманные образы всплывали в памяти, отзываясь на его слова.

— И ладно бы, имей они что-то серьезное за этим. А так — лишь тупое упрямство и безволие, прикрытое тряпками самооправданий. — Лу снова покосился на дверь и строго покачал головой. — Как так можно жить? Кажется, их вообще не интересуют такие вещи, как смысл существования мира и собственной жизни.

Виталик вздрогнул:

— Разве… это такие простые вопросы?

— Безусловно. Истина всегда проста. Мир есть Божественная лира, на которой Сын играет мелодию любви Отцу. Дух же Святой посредством действий в истории, как камертон, настраивает мир в соответствии с Божественным замыслом…

— Хм… А смысл человеческой жизни?

Китаец улыбнулся:

— Не стать фальшивой нотой в этой мелодии.

— Вот как… угу… — Виталик беспокойно посмотрел по сторонам. — Ну, я, пожалуй, пойду. Спасибо вам. — Он поклонился и выдавил из себя вежливую гримасу.

Лу с готовностью склонился еще ниже. Смуглое лицо озарила, пожалуй, самая лучезарная улыбка, какая только была возможна.

— Спаси вас Бог, что осчастливили своим посещением ничтожного Лу. Такая редкая честь — увидеть живого русского брата и даже говорить с ним! Этот великий день навсегда врежется в мою память!

Последние слова догнали Виталика уже при выходе. Задрав голову, он присмотрелся к портрету, что висел над дверью. Сухое китайское лицо с широкой бородой. На плечи наброшена меховая мантия. Голову венчает алмазная романовская корона с крестом. Лоб выдается вперед, а подбородок прижат к груди, словно человек кланяется всякому смотрящему на него. Автоматическая дверь прошуршала. Лу все еще что-то кричал вслед. В смятенных чувствах хрононавт вышел на улицу, к проносящимся шарам, нежным краскам восхода, кадкам с декоративными кустами и многоэтажкам-пагодам в окружении деревьев-гигантов. Чувство собственной чужеродности достигло критической точки, правая нога сама подогнулась, рука обхватила обрывок веревки и дернула за нее.

В ту же секунду мир рассыпался на миллион разноцветных точек, которые секундой спустя сложились в новую картинку: затянутый сизым дымом подвал, слабый электрический свет, сантехнические трубы и Дэн, развалившийся на кривом стуле.

— Ну, как же так? — с досадой бормотал он, докуривая сигарету. — Ведь получалось же!

* * *

— Знаешь, что я еще придумал? — спросил Дэн, когда Виталик рассказал ему, что видел на этот раз.

— Ну?

— С помощью дыры мы вообще можем стать бессмертными. Ну, почти. Отправляешься в будущее, там живешь сколько хочешь, а потом дернул за веревку — и снова здесь! Проживаешь жизнь одну за другой, а тут всего минуты проходят…

— Надо еще дома появляться, есть, спать, уроки готовить, школа опять же, — напомнил Виталик.

— Домой можно приходить самое позднее в десять вечера. С утра — в школу. Там до часу. Полчаса на дорогу, туда и обратно — час. Значит… — Дэн нахмурился, проводя в голове нехитрую арифметическую операцию. — Ну, около семи часов в день мы здесь можем откисать железно. А семь часов по шестьдесят минут будет. — Тут он даже напрягаться не стал, просто вытащил сотовый, переключил в режим калькулятора и вскоре объявил : — Четыреста двадцать минут. На каждого, значит, по двести десять.

— Ты что, стахановец? Надо же еще отдыхать да и поболтать…

— Ну, если поднапрячься, сто раз в день можно точно мотаться, — занизил планку Дэн. — Каждый день проживать сто новых жизней в будущем, прикинь! Разве не круто?

Виталик покачал головой:

— Думаю, из большинства миров захочется свалить в первые же дни, а то и часы. — Ему вспомнилось странное и почти нестерпимое ощущение собственной чужеродности, которое довелось испытать в недавнем путешествии. — Так что в среднем… ну… по два года на ходку. Это максимум.

— Итого — двести лет за один день! Круто! Та-ак… — Дэн снова начал считать на мобильнике. — Двести на триста шестьдесят пять… Офигеть! Семьдесят три тысячи лет за один наш год! А если мы проживем здесь хотя бы до восьмидесяти… Bay! Пять миллионов лет! Только прикинь, Виталь: пять миллионов!

— Да ну… Как-то тухло пахнет от такого бессмертия. Думаю, если по сто ходок в день делать, это быстро надоест.

— Может, тебе и надоест. А вот всяким богачам — вряд ли. Особенно старым. Им-то знаешь как охота, наверное, еще разок попробовать, все заново начать, оттянуть себе лишних годков… Да, все старики только об этом и мечтают! Точно, я даже фильм такой видел… А еще прикинь, какой шанс для всяких паралитиков или инвалидов…

— А что, разве там они будут не инвалидами? — удивился Виталик.

— Ну… — Дэн смутился. — Этих можно и в прошлое. Все ж веселее, чем так…

— Кстати, насчет прошлого… — Виталик поднялся со стула. — Смотаюсь-ка я туда.

— В какой век?

— Да недалеко. Хочу на своего прадеда посмотреть.

О прадеде Виталик знал только то, что он был репрессирован и сгинул в сталинских лагерях где-то ближе к началу сороковых годов прошлого века.

— Думаешь, так тебе и покажут именно твоего? — Настал черед быть скептичным Дэну.

Виталик пожал плечами:

— Почему бы нет? Попытка не пытка.

— Сказал товарищ Берия… — ухмыльнулся друг, вспомнив услышанную от взрослых шутку.

Юный хрононавт поморщился, но, вместо ответа, шагнул к заветной правой стене и исчез…

…В этот раз мутные пятна перед глазами мельтешили особенно долго, Виталик чувствовал вполне понятное волнение и не совсем понятную тревогу. Затем во рту появился солоноватый привкус, начали просачиваться чужие ощущения: алый поток боли в бежевых прожилках усталости, серый поток равнодушия и деловой невозмутимости с вкраплениями оранжевой скуки.

Наконец стали проступать очертания, все четче… Виталик оказался в высоком, просторном и светлом кабинете с огромным окном. Утреннее солнце играло в инеистых узорах на стекле, сквозь них виднелись крыши домов. Слева от окна стоял массивный стол, за которым сидел широкоплечий, коротко стриженный мужчина с тяжелым, бесстрастным лицом. На нем была серая форма с голубыми петлицами, а второй мужчина, немолодой, с воинской выправкой, сидевший напротив него, был в черном старомодном костюме. На столе поверх зеленого сукна лежали резиновая палка, чистый лист бумаги, стояла чернильница, был и еще какой-то странный продолговатый предмет, округлый снизу. «Пресс-папье», — вспомнил Виталик. Он видел такое на чердаке у деда среди прочего старья. А справа почти во всю стену висел высоченный, во весь рост, портрет человека с пышными усами и хитрым прищуром. «Сталин», — узнал Виталик. Кажется, даже в Третьяковке, куда на экскурсию их водила классная, не было таких огромных картин.

С некоторым опозданием Виталик сообразил, что эти двое беседуют. Он попал на длинную паузу в их разговоре. Тот, что сидел на стуле — почему-то на самом краешке, — невыспавшийся и обессиленный, старался держаться невозмутимо. Второй, восседавший за столом, написав сверху что-то на листе, разглядывал написанное, словно любовался своим почерком.

— Ну что, будем сознаваться? — наконец спросил он, поднимая равнодушный взгляд. — Или будете все так же юлить?

— Сознаваться в чем? — разлепив сухие губы, спросил арестованный. Голос его был низок и чуть хрипловат.

Виталик напрягся, когда понял, что «врата» не подвели и, судя по всему, выбросили его в самый драматичный момент жизни репрессированного прадеда. Стало страшно, захотелось уйти, не смотреть, но выбора не было — из прошлого, пока обратно не выкинет, никуда не денешься.

— Сам знаешь в чем. Просто так сюда не попадают. Так что давай уж не темни. Что, где, когда, с кем… А то сами выясним — хуже будет. По-любому ведь сядешь. Но от меня зависит — куда и на сколько. Те, кто сознаются, получают мало и в хорошие места попадают. Помощь следствию поощряется. А кто юлит да запирается — тех на Колыму. Подумай.

Арестант через силу засмеялся.

— Не сходится как-то, товарищ следователь. Разве не социалистический суд будет решать, сколько мне дать да куда направить? Или суды нынче отменили?

— Умничать вздумал? — Человек в форме говорил спокойно, основательно, неторопливо. — Тогда вот над чем поразмысли: уж то, как будет протекать допрос, зависит именно от меня. Побеседуем ли мы спокойно, разумно и плодотворно, либо… придется применять воздействие. Подумай. Ребра-то, может, и срастутся, а вот новые зубы не вырастут.

Человек на стуле ничего не ответил.

— Ну, чего молчишь?

— Думаю, товарищ следователь.

— Думай быстрее. Ты же у нас еще в Гражданскую с белыми якшался. Заклятый враг советской власти. Странно еще, что столько на свободе был. Короче, сдашь группу — от расстрела я тебя отведу. Обещаю. Промолчишь — сам под вышку пойдешь. Соображай! Умрешь ведь, дурак.

— Да и ты умрешь, — молвил арестант.

— Угрожать мне вздумал? — Следователь прищурился, глядя через стол. — Значит, сообщники на воле остались? Вот мы и раскололись насчет преступной группировки. Теперь только имена назвать. Давай по-быстрому — и пойдешь отдыхать.

— Нет у меня никаких сообщников. А ты, товарищ следователь, и без них умрешь, куда деваться. От смерти не спрячешься. Она ведь для таких, как вы, и появилась…

— Антисоветская агитация… — удовлетворенно кивнул следователь и, потянувшись к чернильнице, обмакнул в нее перьевую ручку и принялся неторопливо писать на листе.

— Антисоветская… — через силу усмехнулся сидящий на стуле. — Бери крупнее. В церковноприходскую школу-то небось ходил? Должен знать, откуда что берется да зачем. Едва в мире зло появилось, тут же и смерть стала как преграда злу, дабы в вечность оно не простиралось. И ваше зло… всё в песок уйдет… и кровь, которую вы пролили, и то, ради чего вы ее проливали…

— Лжешь, собака! — крикнул следователь, ударив кулаком по столу, и Виталик от неожиданности вздрогнул. — Дело Ленина будет жить в веках! А вот контрреволюционное зло вроде тебя и впрямь только смертью вычистишь!

Арестант ничего не ответил, глядя в пол. Виталик видел, как синие круги пульсируют, расходясь от его спины, и как ему приходится прилагать немалые усилия, чтобы сохранить выдержку. Виталик теперь знал, какого цвета терпение. Серого.

— Что ж, если ты такой святой, здесь оказался? — продолжил чекист. — Сам-то сдохнешь куда быстрее меня. Оттого и возьми в толк, что это ты зло, а не я. И противиться бесполезно. Смирись. Назови фамилии. Подпиши. И пойдешь к себе в камеру отсыпаться. Ну?

— Да какой уж я святой. Думаю, сидели на этом стуле и посвятее. Есть во мне зло, — глухо сказал подследственный, не поднимая глаз.

Следователь занес над листом руку с пером, готовясь писать.

— В тысяча девятьсот пятнадцатом… когда после разгрома под Праснышем бежали… у меня конь был. И вот скачу с поля битвы и вижу: подпоручик с пробитой ногой в воронке лежит. Протянул мне руку, кликнул… А я не остановился, немцы уж близко были, дальше поскакал. Вот с того времени… когда я человека предал… и есть на мне тяжкий грех… Видно, за это зло и выпало мне здесь оказаться. Вот что я надумал, товарищ следователь. Побоями твоими да смертью выжгут его из меня, чтобы мне уже чистеньким на порог вечности ступить…

Виталику было неприятно оказаться свидетелем этой сцены. Ну почему «врата» выбрали именно самое страшное, почему не показали прадеда, к примеру, на отдыхе или на работе?

— Преступления времен царизма нас не интересуют. Рассказывай о том, что при советской власти наворотил!

Бывший белогвардеец поднял голову, пристально посмотрел на чекиста и махнул рукой.

— А и впрямь, чего там, — сказал он, — хотел Сталина убить.

Виталик ахнул.

— Наконец-то дело заговорил! — сдержанно похвалил следователь и добавил строчку в протокол. — Сколько было сообщников, имена, фамилии? Как именно собирались осуществить заговор?

— Не знаю… — Мужчина пожал плечами. — Он ведь ко мне домой на чай не заглядывает. И по улице нашей госмашины не ездят. Но хотеть хотел. Был бы случай — воспользовался, чего уж греха таить.

— Собирались подкараулить правительственную машину. Выжидали удобного случая… — одними губами пробормотал следователь, выписывая на листке.

— Заговорщиков было немного, — продолжал подследственный, — только я да еще один друг.

— Фамилия?

— Терентьев.

У Виталика сжалось сердце. Так это, оказывается, не прадед. А тот, кто сдал его как сообщника… Отношение к белогвардейцу в один миг изменилось, и юный хрононавт даже не обратил внимания на салатовое недоумение, мелькнувшее у невозмутимого чекиста.

— Имя? — спросил тот, дописывая.

— Свое впишите, — усмехнулся арестант.

Следователь вскочил, схватил резиновую палку и, перегнувшись через стол, что есть силы ударил мужчину по голове. Виталик отшатнулся от алой вспышки. Арестант рухнул со стула и растянулся на полу. Чекист, обежав стол, с черной злобой саданул палкой еще и еще раз по лежачему…

— Сгною в клопяном шкафу, тварь! — сапогом в живот. — Ты у меня позубоскалишь, контра недобитая! Я тебе такое бессмертие устрою, о расстреле умолять будешь!

В дверь постучали.

— Да! — крикнул следователь.

Скрипнули петли, вошел высокий детина в форме. Повеяло желтизной безразличия с оранжевой примесью скуки.

— Товарищ Терентьев, в четвертый кабинет вызывают.

— Хорошо. — Чекист успокоился и, достав из кармана голубой платок, принялся вытирать руки. Затем обернулся к столу, отбросил палку и разорвал лист с протоколом. — Покарауль эту тварь, пока я не вернусь.

— Слушаюсь!

Перешагнув через лежащего на полу человека, следователь вышел из кабинета.

Виталик почувствовал, как начинается откат, картинка стала терять резкость. Взгляд его скользнул по столу и остановился на массивном пресс-папье. У самого края был отколот кусочек… И тут же, словно озарение, вспыхнула догадка: на чердаке у деда он видел не подобное пресс-папье, а именно это!

Да, «врата» не подвели. Они и в самом деле показали прадеда за его работой. Вот только как же быть с семейным преданием? Виталик был обескуражен. Он не знал, что репрессивная система той эпохи нередко пожирала и тех, кто ей служил.

Мешанина разноцветных пятен снова сложилась в привычный вид подвала. Хрононавт, покачиваясь от потрясения, сделал три шага и плюхнулся на жалобно скрипнувший стул.

— Ну как, увидел? — с интересом спросил Дэн. — Долго же тебя не было!

— Увидел, — протянул Виталик, отвернувшись. — Но точно не знаю. Может, это он, а может, просто однофамилец…

— Ну и что было? Чем он там занимался?

— Да ничем особенным, — помедлив, сказал мальчик. — Обычная кабинетная работа.

* * *

Пластиковая карточка красиво спланировала на заляпанный пол. Короткие пальцы вставили выломанную из карточки пластинку в углубление. Сверху легла рифленая плитка аккумулятора. Дэн захлопнул крышку и протянул сотовый Виталику:

— На, звони!

— Да ну… — Виталик поежился.

— Не нукай! — Дэн сунул другу трубку прямо под нос. — Бери и звони! Сделай хоть раз чего-нибудь настоящее! Или тебе приятнее тешиться фантазиями? Так и скажи, и нечего больше заливать про великую и неразделенную любовь. Я тебе тогда просто кину диск с играми специальными, там такие девочки — ого-го! — и все тебя полюбят…

— Да иди ты! — взорвался Виталик и быстро выхватил сотовый.

— Вот это по-нашему! — одобрил Дэн, вразвалочку обходя стул с насупившимся очкариком в вязаной шапке и бежевой куртке. — Раз уж целый мир в будущем смог спасти, то уж Машке не струхнешь звякнуть. Телефон-то ее помнишь?

— Да.

— Откуда взял?

— Подслушал, как она Катьке давала…

— Штирлиц! — Дэн просунул ногу в петлю. — Ладно, не буду мешать. Думаю, минуты тебе хватит?

— Он всё равно отсюда не возьмет.

— Возьмет! — отрезал Дэн и шагнул к правой стене.

Виталик остался наедине с сотовым телефоном, среди бездушных гниющих стен, облупившихся унылых труб и запаха плесени. Где-то в глубине подвала по-прежнему капала вода, противно так: кап-кап! «Положить туда, что ли, тряпку?» — вяло подумал Виталик, глядя на светящийся экранчик. Сотовый Дэна он держал двумя руками, словно боясь уронить. Взгляд бессмысленно изучал незамысловатую заставку. Кап-кап! Пальцы поглаживали пластмассовые бока, коснулись бугорков кнопок. Виталик впервые в жизни увидел, как дрожат его руки, удивился. Кап-кап! Подумалось вдруг о тех вариантах, из которых сейчас растут миры будущего. Может, среди них есть такой, где она ответит ему любовью. Может, в каком-то они даже поженятся… И у них родятся дети… Кап-кап! Конечно, то, что он хочет сказать сейчас, всего лишь мелочь… Но неожиданно вспыхнули картины: он приходит с работы домой — в их дом! Она его встречает, бросается на шею. Они смеются оба и целуются в маленькой прихожей… Кап-кап! Виталик поправил сползающие очки и помотал головой. Дэн прав: всё грезы и грезы. Но когда-то нужно начинать жить по-настоящему.

Кнопки глухо запищали от прикосновений, на табло пополз заветный номер. Губы шепчут отточенные и заученные еще с вечера слова. Как всё просто казалось тогда! Кап-кап… Ну вот: последнее нажатие, последняя цифра. Виталик не может видеть, как побледнело его вытянутое лицо, но чувствует, как трясется рука, прижимающая трубку к уху. Пауза. Гудок! Он вжался в тряпичную спинку, ножки стула скребнули по полу. Кап-кап! Казалось, пальцы утратили чувствительность, душа сползла куда-то в подошвы. Гудок! Уже второй, почему не подходят? Дома, что ли, нет никого? Громко ухает сердце. Гудок! Дыхание замерло. Если сейчас не возьмут трубку… Взяли!

Виталик молниеносно отдернул руку с сотовым и судорожно вдавил кнопку сброса.

Кап-кап!

Какое-то время он просто сидел, тупо глядя на натянутую веревку, упирающуюся в воздух, и слушал мертвую, звенящую тишину в своей голове. Как мутная взвесь со дна, изнутри поднимались пары и облака бесформенных образов. Сколько ветвей будущего отмерло сейчас? Сколько миров безвозвратно кануло в небытие?

Кап-кап!

Виталик раздраженно помотал головой и поправил сползшие очки. Всё это ерунда. Он позвонит вечером из дома. Там в тыщу раз удобней… Да и разве может от такой мелочи произойти что-то важное?

Кап-кап!

Взглянув еще раз на натянутую веревку, Виталик внезапно заметил Дэна. Тот стоял спиной к нему. Что-то странное чувствовалось в застывшей фигуре. Какое-то болезненное напряжение. Дэн медленно, урывисто повернулся, впиваясь выпученными глазами в мельчайшие детали подвального интерьера. Лицо стянула маска отрешенности.

— Виталик? — спросил недоверчиво, глухо. — Ты?

— Нет, Лао Цзы! Ну, что там у тебя на этот раз стряслось?

Дэн не ответил, продолжая осматриваться вокруг.

— Ладно, садись и выкладывай, вон твой стул. — Виталик кивнул на стул, а затем протянул трубку. — Мобилу свою возьми! Занято было у нее. Вечером позвоню.

Как лунатик, Дэн сделал пару шагов и машинально взял сотовый. Не глядя сунул в карман.

— У тебя есть зеркало? — Наконец он посмотрел прямо на друга.

— Конечно, — кивнул Виталик. — Погоди, вот только возьму свою косметичку, там у меня как раз между помадой и тушью лежит очаровательное зеркальце.

— Издеваешься… — пробормотал Дэн. — Ясно. Как я выгляжу? Только ответь нормально!

Виталик скептически скривился:

— Если мне не врут мои линзы, точно так же, как минуту назад. Взгляд только дебильный.

— Ясно, — тихо повторил Дэн, еще раз потерянно огляделся, словно иностранец в метро, и поплелся к своему кривоногому стулу. Неснятая веревка потащилась за ним, затем натянулась. Дэн споткнулся и замахал руками. Виталик засмеялся. Совладав с равновесием, друг развернулся и закричал: — Чего ты издеваешься надо мной? Что я тебя сделал?

Смех застрял в горле. Виталику стало страшно.

— Да я ведь… не со зла… Дэн, ты как-то нехорошо выглядишь. Что случилось?

— Они исчезли. Всё исчезло. Весь мир. — Дэн так и остался стоять, не дойдя до стула. — Мы с Ланой поехали в Центр… Только что она была здесь… — Рука неосознанно поднялась и замерла в воздухе.

— Что за Лана?

— Моя жена.

— Слушай, Дэн, ты заливай, да меру знай!

Снова тот же странный болезненно-пытливый взгляд кого-то чужого сквозь глаза Дэна. Губы сжаты, рот превратился в тонкую полоску.

— Откуда тебе-то знать? Я живу там уже почти пять лет! То есть жил… Почему же это… — Растерянный парень умолк на полуслове, погрузившись в себя.

— Пять лет?! В натуре?

Дэн не ответил, о чем-то сосредоточенно размышляя. Тут наконец дошло и до Виталика.

— Ты что, сломал «врата»? — В страхе и волнении он выбрался из тряпичных тисков складного стульчика и приблизился к другу.

Дэн подался вперед и протянул левую руку к правой стене. Пальцы исчезли в воздухе. Отдернув ладонь, Дэн сухо констатировал:

— Нет. Она работает. — Он вдруг как-то разом подобрался. Черты лица проступили резче. В глазах мелькнул фанатичный блеск. Даже оттопыренные уши как будто стали острее, словно эльфийские. Дэн рванулся вперед, прыгнул и скрылся во времени.

— Эй! — возмутился Виталик. — Куда, блин, без очереди?

Но теперь оставалось лишь ждать, следя за секундной стрелкой и бесцельно меряя шагами замызганный бетонный пол между крошащимися от грибка стенами и ржавыми трубами. Пять лет… Жена… Как и тогда, после Константинополя, казалось, что Дэн лишь разыгрывает его. Но, покопавшись в памяти, Виталик понял, что, несмотря на глупые выходки вроде плевков и бросания окурка, Дэн никогда не прикалывался над самими путешествиями. Даже, пожалуй, относился к ним слишком серьезно. Вспомнились его жаркие тирады. Виталик остановился у левой стены, задумчиво разглядывая ряды черных намалеванных значков на гладкой трубе. Сзади шаркнуло, он крутанулся и увидел вышедшего из «врат» Дэна.

— Привет! — кивнул тот с сосредоточенным видом и сообщил: — Не то. — И сразу же шагнул обратно.

— Эй! — Виталик снова опоздал.

Пришлось ждать еще минуту. Тут уж он подготовился как следует, став рядом с той гранью, за которой исчезала туго натянутая веревка. Едва Дэн появился, Виталик сразу схватил его за рукав.

— А, привет. Ты чего это?

— Сам чего? Какого вентиля ты дергаешься без очереди? Чё дуришь?

— Очередь? — Дэн недоуменно сморщил лоб. — Ах да… Виталик, я должен найти Лану, наш мир…

— Дэн, ты чё, опух? Твой мир здесь!

— Я должен найти Лану! — тихо, сквозь зубы сказал Дэн. — Виталик, я не могу без нее. Нужно искать. Как только найду, обрежу веревку — и все это станет твоим. Идет?

— Ты что, в натуре, хочешь свалить в будущее? Насовсем? — Виталик отпустил его рукав и растерянно заморгал. — Тебя же мать ждет! Батька твой в субботу из Ирана прилетает! Андрюха уже когда четвертый «Хакрум» принес, а мы до третьего уровня так и не дошли!

Дэн слушал с одеревенелым лицом, глядя куда-то сквозь него.

— Родителей я люблю, — наконец признался он. — Но моя жизнь там, с Ланой! Ты же сам, кажется, кого-то любил, должен понять… Я такой никогда больше не встречу… Вот дурак, почему я не обрезал этот шнурок тогда! — Он отчаянно топнул привязанной ногой.

— Ты бы исчез вместе с тем миром…

— Нет! Он не исчез! Просто меня выбросило почему-то… Я смогу найти… Он не мог исчезнуть!

Виталик судорожно шарил в памяти в поисках того, чем можно отговорить друга.

— А как же те колобки, помнишь? Ты же обещал им стать здесь ученым, чтобы спасти их мир!

— А, это… Они обманули меня, Виталик. Спасибо Лане, я прошел обследование в Центре. Колобки вложили мне в голову команду на самоуничтожение после того, как выполню их программу.

— Ничего себе!..

— Да, Виталик, запомни этот урок. Пригодится, когда я уйду. Будущее может быть опасным.

— Я уже это понял. — Виталик серьезно посмотрел на друга.

— Ну, бывай! — И он снова исчез.

Виталик вернулся к тусклой голой лампочке и уселся на стул. Чтобы как-то отвлечься, расстегнул сумку, вытащил зеленое яблоко и принялся грызть, созерцая трещинку на правой стене. В положенное время Дэн вернулся, молча кивнул ему и ушел опять. Это повторялось еще и еще. Каждый раз Дэн здоровался с ним, и каждый раз Виталику казалось, что взгляд его становится всё старше, не теряя, однако, фанатичного блеска. Недели и месяцы, и даже, быть может, годы проводил он в неустанных поисках по мирам будущего, пока Виталик грыз яблоко.

На мгновение ему представилось, как это выглядит глазами Дэна: недели и месяцы в чужих городах среди чужих людей в борьбе за выживание и в поисках… И после каждой неудачи возвращение в заплеванный подвал с худосочным очкариком в вязаной шапочке, жующим одно и то же яблоко… Жуть! А этот непрекращающийся кошмар — его хваленое «почти бессмертие»? Больше похоже на наказание.

Виталик всё сильнее тревожился, глядя на туго натянутую веревку. Что, если она оборвется и упадет на пол дохлой змеей? И он останется один с этим… Иссохшая от бессонных ночей тетя Нина… Как он будет лгать ей в глаза о ее сыне? Что он скажет полиции?.. Ведь обязательно подадут заявление… И рано или поздно всё станет известно… А даже если и не станет, разве будет лучше провести всю жизнь во лжи?..

Недоеденный огрызок полетел в угол. Виталик решительно встал, задев головой лампочку. Тени заметались по стенам, раскачиваясь из стороны в сторону. Вжикнула «молния» сумки. Стукнулись друг о друга дужки стула. В сложенном виде тот превратился в квадратную лепешку. В черную сумку стул влез лишь наполовину. Три шага по диагонали, удар — колченогий стул с жалобным скрипом рухнул на бок. Дэн вынырнул в самый раз.

— Стой! — Исчезнувший в застенках ГУЛАГа бравый следователь-чекист мог бы гордиться в этот момент своим правнуком — и окрик, и осанка, и взгляд были подобающими.

— Что такое? — Дэн не смог удержаться от удивления, смешанного с досадой.

— Пора домой.

— Мне некогда. Мы уже об этом говорили.

— Хватит, Дэн! — Он подошел и положил руки другу на плечи, вынуждая взглянуть прямо в глаза: — Ты не найдешь ее. Того мира больше нет.

— Ложь!!! — Дэн остервенело сбросил руки Виталика.

— Нет, правда. И ты сам это знаешь. Что-то пошло не так в нашем мире, и эта ветвь отмерла.

Дэн с размаху ударил Виталика в скулу. «Петушок» съехал набок. Очки перекосились, чуть не слетев. Он смолчал, тяжело выдохнув. Снял очки, сунул в карман. Повернулся, подставляя другую щеку и спокойно произнес:

— Бей еще, если тебе это поможет вернуть Лану.

Дэн отшатнулся, закрыв лицо руками.

— Прости… — испуганно пробормотал он. — Я не хотел… Я…

Виталик шагнул и снова коснулся плеча друга:

— Пойдем, Дэн. Холодно здесь. Домой пора. Мать твоя драников напечет. В среду контрольная по алгебре, надо готовиться. Батька твой в субботу из Ирана прилетает, чего-нибудь привезет оттуда. Четвертый «Хакрум» недоигранный лежит. Небось Андрюха щас в него вовсю режется. Нельзя же, чтобы он нас обошел, правда? Пойдем домой, Дэн.

Дэн долго не отвечал. Потом сквозь стиснутые ладони донеслось:

— Лучше бы мы никогда не заходили в этот поганый подвал! Господи, как же жить теперь?

— Всё будет хорошо, Дэн. Пойдем домой. Пора возвращаться в настоящий мир.

Дэн убрал руки с землистого лица. Пустые, остывшие глаза смотрели в пол.

— Пойдем.

— Петлю с ноги сними.

Пока Дэн вяло копался с узлом, Виталик взвалил на плечо свою сумку с торчащим сложенным стулом и подхватил сумку друга.

— Возьми! — сунул прямо в руки.

Дэн послушно принял, глядя по-прежнему в пол, на валяющуюся веревку. Вместе они подошли к двери. Виталик достал ключ и вставил в замок. Секундный скрежет, и массивная, обитая железом дверь распахнулась. Дохнуло свежим, морозным воздухом. По бетонным ступеням струился живой дневной свет. Доносился шум проезжающих машин, далекий лай собаки.

— Я приду сюда позже. — Дэн оглянулся. — Я буду пытаться снова…

— Нет, Дэн, — твердо сказал Виталик. — Мы сюда еще долго не вернемся. Скорее всего — никогда.

Тонкие пальцы нащупали пластмассовый рычажок. Раздался щелчок. Тьма вернулась из своих убежищ, поглотив старый стул, бутылку из-под пива, аляповатую пластиковую карточку, растрепанную веревку с петлей на конце, исписанные маркером трубы и гравированную пуговицу.

В темноте шуршали крысы и капала вода…