Оглавление
Лизико и догматы
Супруги во всех делах являли собой редкое единомыслие, будь то вопросы воспитания детей, мировосприятие, христианские ценности, установки, кто в доме главный, а кто так, на подхвате. Естественно, очень четко все у них было и в догматических вопросах.
Они держали все посты. Это было видно по блюдам, которые мне часто предлагали отведать. Младшим детям еще делали послабления, а старшему отец выговаривал, что надо поститься. Без всяких хинкали и хачапури. Гела тормозил на уроках, жаловался, что постоянно хочет есть и считает дни до Пасхи. Но кнут висел в кухне на видном месте, и предаваться гастрономическим утешениям было чревато.
Я сочувствовала подростку со здоровым аппетитом, но к родителям с критикой не лезла. Семья причащалась каждую неделю неукоснительно, и любое отлынивание кончалось скандалом.
Лизико потихоньку жаловалась, изливала душу:
— Так иногда хочется хоть одно воскресенье в семь утра не вставать, отоспаться, ведь все на мне, но он такой крик поднимет…
Я сострадала и вздыхала.
Зато в плане теории у супругов был полный консенсус. Лизико с жаром выдавала привычное:
— Только одна наша вера истинная, все другие сразу в ад пойдут!
Меня всегда удивляло, как люди, исповедующие Бога, Который есть Любовь, так легко и просто посылают всех иных на вечные муки. Противоречить — заранее обречено, ибо кто не снами, тот против нас.
— Экуменизм очень опасен, это угроза нашей Церкви.
— Католики спят и видят нас захватить и отменить наши таинства.
Стоило мне задать ей какой-нибудь каверзный вопрос, Лизико терялась и путалась. Она четко повторяла, что ей вдолбил Деметре, а шаг влево — шаг вправо не предусматривался.
Если я затрагивала щекотливые темы вроде джипов и прочего, то Лизико моментально вставала в позу страуса: не вижу, не знаю, не осуждаю, сама грешная-многогрешная, зачем мне об этом думать… Все это было до боли знакомо. И я недавно выдавала такое же.
Лизико тем временем докладывала обо мне и о моем сыне своей матушке игуменье. Потом передала резолюцию:
— Вам надо с мужем помириться. Матушка спросила причину развода.
Я перечислила скороговоркой версию голубя моего сизокрылого:
— Говорит: «Не пил, не бил, не изменял!» И правда, так и было.
Лизико была в шоке:
— Тогда вы очень грешите, что не миритесь. Потому, наверное, и ребенок болеет. Я что терплю, вы и представить не можете!
Я коварно напомнила о факте из ее окружения:
— Вон у соседей ваших ребенок аутист, а они в браке живут. Нестыковочка.
Но Лизико отбила и этот лукавый прилог:
— А это воля Божия, что он такой. Ну и что, что родители вместе? Нашими ли грешными очами видеть истину.
— Золотые слова, — говорю. Спорить дальше мне расхотелось…
Лизико и скорби
На этот раз Лизико встретила меня в хорошем настроении.
— Господь нечаянную радость послал молитвами матушки! Двое учеников у меня появились! Домой будут приходить. Деметре не против.
Я, естественно, поздравила ее и пожелала приумножения клиентов.
Лизико продолжала пересказывать новости за две недели:
— Пока вас не было, у нас столько всего произошло!
Если б не матушка, пропали бы мы! Помните, я вам звонила, отменила уроки? Сабе плохо стало, пришлось аппендицит вырезать. Потом кровотечение началось, уже во время операции. Деметре тут же матушке позвонил, а она — сразу в несколько монастырей. Все стали на молитву, и врачи откачали моего мальчика. Авто чуть не умер.
В ее глазах блестели слезы.
— Чудо, настоящее чудо Господь даровал по общей молитве. А Вы еще в матушке нашей сомневаетесь! — сказала она обидчиво.
— Я Ее никогда не видела и просто воздерживаюсь от выводов. А то, конечно, хорошо, что хорошо кончилось.
— А Сейчас у нас новая проблема, — продолжала Лизико озабоченно. — Скорби не оставляют нас. Деметре машину разбил и с патрульным поругался. Огромный штраф прислали, и машину чинить надо. Месяца на два мы от уроков откажемся. Мой дядя не сможет столько платить.
— Воля ваша. Потом позвоните, как сочтете нужным, — говорю.
И дернула ж меня нелегкая предположить:
— С Другой стороны, что ни делается, все к лучшему.
Может, оставшись без машины, ваш муж работать начнет или почаще дома будет. Всё вам полегче.
Лизико разочарованно протянула:
— Э‑э-э, ничего вы не поняли. Вы только представьте, что он здесь устроит, если целый день будет торчать дома! Я же на стенку полезу. Так он хоть при деле, матушкам помогает, для нашего мамао что-то делает, энергию тратит… Он, после того как от наркотиков исцелился, без реального дела не может, свихнется. Или нас тут по углам гонять будет. Молиться надо, чтоб мой дядя побыстрее деньги наскреб. Богу ведь всех жалко.
Я согласилась с последним утверждением, припомнив тихий семейный вечерок с проверкой уроков:
— Да, срочно надо деньги найти на машину. Иначе труба.
И мы попрощались до лучших времен.
Раздумья
В очереди приложиться к иконе «Нечаянная Радость» стояли несколько женщин. Нугзар занял позицию чуть поодаль и ждал удобного момента, чтобы водрузить три внушительные свечи на подсвечник. Впереди него, слегка покачиваясь, молоденькая студентка бубнила себе под нос акафист.
Словом, кругом была однозначно молитвенная атмосфера.
Нугзар подтянул слегка выпирающий живот и попытался сконцентрироваться на главном прошении:
— Пресвятая Богородица, пошли мне жену!
Духовник благословил его целенаправленно молиться именно этой иконе, а для большего воодушевления рассказал реальную историю одного из духовных чад:
— Леван тоже никак не мог жениться, то дела плохо шли, то квартиру в банк заложил. И Возраст не маленький, 45 лет уже. Пришел он к «Нечаянной Радости», попросил хорошую жену и в церкви на той же неделе познакомился с Наной. На 15 лет моложе его. Через год двойню родила и помогла на работу устроиться. Такая работящая, заботливая, дети ухоженные, везде чистота и порядок, из кухни не выходит. Хачапури имеретинские у Наны выходят восхитительные. Леван счастлив. Домой бежит как на праздник. Теперь все вместе ходят, причащаются. Семья — малая церковь.
Нугзар вздохнул и решил приняться за дело серьезно. Периодически ставил у указанной иконы свечки. Не какие-нибудь плюгавенькие за 10 тетри, а высокие, с палец толщиной, ларовые. И просил, концентрировался на одном и том же — ниспослании семейного счастья.
Тоже ведь не мальчик, полтинник разменял, виски седые и ноги уже не те. Иногда одышка мучает. Надо еще курить бросить срочно. Старость не за горами.
Честно сказать, Нугзар никогда не был ни стеснителен, ни обделен женским вниманием. Все было при нем. И рост, и ум, ну и денежки водились. А с женитьбой не спешил. Дело тонкое, рискованное. Вдруг кобра какая привяжется, быстренько ему детей родит, а потом будет мозг выносить — то косметику ей купи, то дубленку, при пятнадцатиградусной теплой тбилисской зиме. Или еще хуже, персональную машину потребует. А на детей сколько надо… То памперсы, то витамины, подрастут — с первого класса репетиторов по английскому подавай. Летом на море семью вези, зимой — в Бакуриани, чтоб натуральный снег показать, не по картинкам объяснять, что такое лыжи и санки. Хлопотное дело, как ни крути, головная боль. А у Нугзара и так лысина имеется от жизненных передряг.
Вот и прошли-просвистели годы. На пятом десятке оглянулся — у его друзей дети студенты, кто-то дедушкой стал, кого-то уже и на кладбище отнесли.
Нет, надо наверстывать упущенное. Интересно, где же его будущая жена? Вокруг одни женщины. Море разливанное. А поди найди ту, единственную. Нугзар еще раз послал мысленный импульс иконе и оглянулся на стоящую рядом девушку с книжечкой.
Вроде ничего, симпатичная, и фигура ладная. Узнать бы, как у нее с готовкой… А то друг привел жену. Красивая, фигуристая, а грязнуха и — хоть из дома беги. И язык, наверное, у гюрзы одолжила, только жалить может. Развелись потом. Нугзар стал сканировать окружающее его женское царство.
Так, эти уже старухи, хотя по паспорту, может, его ровесницы. Но с ними нет смысла связываться, родить не смогут. Студенток с мобильниками тоже отметаем, он, Нугзар, им в отцы годится. Вон там в углу вроде какая-то мелькнула, ничего из себя. Подобрался поближе. Встал сзади. Облюбованная красавица о чем-то шепотом переговаривалась с подругой. Подругу Нугзар отмел сразу, заметив кольцо на пальце. Собрался было заговорить, но вовремя тормознул, уловив деревенский прононс. Э, стоп, нам бесквартирных не надо. Наверняка в Тбилиси недавно, снимает жилье. Такой намек дай, вцепится акулой. Нет, очень рискованно. Отошел подальше.
Вот вроде симпатичная, и на вид 35. И молится истово. Нет, опять мимо. Двое детей при ней. Муж бросил. Мальчишки вроде воспитанные и, судя по румяным щекам, питаются не одними чипсами. Значит, и готовит отменно. Но не готов Нугзар брать на себя такую обузу. Сыновья по-любому всегда будут смотреть в сторону отца, какой бы негодяй он ни был. Кровь свое возьмет. Смысла нет заморачиваться. А жаль, женщина хорошая.
Стоп, вот, кажется, то, что надо. Возраст и внешность вполне подходящие. Хвостов в лице детей нет. Нугзар напрягся, ища повод познакомиться, подошел поближе. Выждал, пока священник закроет царские врата и часть прихожан направится к выходу. Нугзар завязал разговор с облюбованной женщиной, закинув удочку издалека: — Скажите, пожалуйста, нет ли у вас проповедей Иоанна Златоуста?
О святителе Нугзар имел самое отдаленное представление, просто имя было на слуху. Кто-то из друзей недавно упомянул его в тосте, как символ красноречия. Девушка моментально обернулась и ласково ему улыбнулась. У Нугзара потеплело на сердце. Сразу видно, добрый, отзывчивый человек.
— А Вам какие именно нужны? У Меня все двенадцать томов есть.
Нугзар кашлянул от неожиданности. Не ожидал. Такую кучу книг написать — рука устанет. Да еще гусиным пером, наверное. Страшно представить.
— Я его часто перечитываю по вечерам. Столько полезного для себя нахожу, — продолжала сестра во Христе, поблескивая глазами (в уголках уже появились первые нитевидные морщинки).
— Ммм. Одолжите почитать… — импровизировал на ходу Нугзар, — то, что вам особенно нравится.
— Давайте ваш телефон, — почитательница Златоуста вытащила мобильник. — Как вас зовут? Я Эка.
Нугзар представился, наблюдая за руками собеседницы. Маникюра на них не наблюдалось, колец тоже. Плохой знак. Но телефон продиктовал. Отступать было поздно.
— Я вам «Избранное» принесу, — не унималась Эка.
— Буду благодарен, — слегка поклонился Нугзар. — Созвонимся.
— Источника бессмертия вкусите! — донеслось из алтаря.
Прихожане крестились и кланялись. Нугзар тоже крестился по ситуации, мысленно анализируя первичную информацию.
Явно эта Эка слишком верующая. Аж 12 томов накупила одного Златоуста. А остальных духовных книг сколько? Поди два шкафа наберется. Нет, такую тоже не надо. Замучает, наверное, своими «то можно, а то нельзя». Шаг влево, шаг вправо — конвой стреляет на поражение. Это не жизнь.
Служба закончилась. Прихожане подходили к кресту.
Нугзар встал в конце очереди. Вздыхал, оглядывался по сторонам. Нет, сегодня явно не его день. Вокруг либо женщины, обремененные заботами, либо уже с детьми.
Приложился к кресту. Еще раз завернул к чудотворной иконе. Посмотрел на нее просительно:
— Пресвятая Богородица, нельзя ли побыстрее кого послать? Или знак подать? Я ж не молодею. Мне б наверняка. И чтоб с детьми получилось удачно. Потом пошел к выходу, раздумывая: «Надо будет еще на неделе зайти. Может, повезет…».
Пазл не сложился
— Люди, у меня гениальная идея! — Симон выдержал паузу и насладился вниманием присутствующих. Его гости Васо, Манана, Шорена, Нина, Инга и Ира уже наполовину опустошили тарелки с едой, купленной вскладчину, — самое время обсудить идею, которая будоражила не слишком ветвистые извилины Симона целую неделю.
Все они ходили в один храм, не просто кивали друг другу на службе, а общались и даже иногда встречались в неформальной обстановке дома и болтали о том о сем, преимущественно на духовные и бытовые темы.
После сегодняшней службы решили зайти посидеть у Симона. Купили по дороге кому что Бог на душу положил: готовые хинкали, штук десять лобиани, хачапури, пару бутылок лимонада, пару рыбин копченых, головку имеретинского сыра уbбабули иbмандарины вbподземке прихватили, горячий хлеб шотис-пури, дома Симон поставил свое вино, и стол накрылся. Симон был женат несколько раз, на данном этапе прочно разведен и, несмотря на многие весомые плюсы в характере, все еще пребывал в активном поиске, потому и с бытом у него было не ахти как.
— Что за идея? — поинтересовался Васо, его ровесник, по характеру человек педантичный и не терпящий пустой болтовни. Чуть что Васо пресекал празднословие коронной фразой: «Оставьте свое словоблудие», и обычно его на посиделки не звали, а тут он сам зашел за своими книгами.
Симон откашлялся и начал издалека:
— Ммм… Вах, что я хотел сказать… Да. Вот мы тут все верующие. Живем поодиночке, а надо всем в один кулак…
— В каком смысле? — поинтересовалась Шорена, которая с трудом выдерживала медлительные и косноязычные речи Симона. — Умоляю, говори быстрее!
Симон набрал воздуха и разразился тирадой:
— Все съезжаемся ко мне, будем жить одним монастырем. Места хватит. Там женская келья, — он махнул в сторону второй комнаты, — тут трапезная, а мы, мужчины, на галерее. Я уже все промерил, двухъярусная кровать поместится. Зачем нам больше?
Сестры во Христе разом перестали жевать.
— А дальше?
— Квартиры ваши будем сдавать и нуждающимся раздавать деньги. Милое дело. И отапливаться проще, и электроэнергии меньше нажжем, и мешками на базаре картошку и макароны покупать дешевле будет. Я все посчитал! Шорена, ты одна. У Инги уже дети взрослые, им полезно самостоятельно ммм… жить, Васо тоже один в трех комнатах, у Мананы только мама. Ее на кухне можно устроить, в тепле… У Иры дочь замужем. Все совпадает. Чем не монастырь. Будем вместе доживать на старости лет. И Нам хорошо, и людям польза.
Присутствующие заговорили разом:
— Нет, это никуда не годится.
— И долго ты над этим думал?
— При чем тут мешки с картошкой?
— А что подумают соседи? Столько людей вместе живут и не родственники.
— Куда я свои иконы дену? У тебя они не поместятся, — запаниковала Манана.
За ней единоверцы знали одну слабость, над которой по-доброму подшучивали, — собирательство образов в большом количестве. Дома у нее все стены были увешаны разнокалиберными иконочками и иллюстрациями из журналов. Юмористка Ира обличала: «Все хорошо в меру. Это же пылесборники, прости Господи». Но Манана никого не слушала и продолжала выискивать на стенах свободные места.
— И мама моя не захочет никуда переезжать. Не в тепле дело.
— У меня дети взрослые, но работа рядом с домом. Все брось и иди к тебе жить! Нет, это плохая идея.
— А я храплю по ночам, — признался Васо. — Со мной трудно жить.
— И не надо, — отрезала Шорена. Они с Васо были чем-то неуловимо похожи, оба перфекционисты, любящие все делать по правилам. Но почему-то друг друга обходили стороной, ограничиваясь кивками. Про совместное житие не могло быть и речи.
— Кстати, неплохая идея, — поддержала Симона Нина. — Яб на себя готовку взяла. И кучу друзей привела. Вместе веселее.
Общение для Нины было недостижимой мечтой. Она прожила всю жизнь в тесноте, муж с тяжелым характером запрещал ей любые вечеринки на их площади. Овдовела недавно, но пришлось возиться с внуками — опять не до гостей. Один внук был аутист, и Нина сразу провернула в уме удачный вариант развития событий: в доме, полном народа, за внуком со своеобразным поведением, не для слабонервных, всегда кто-нибудь присмотрит.
— Не надо, пожалуйста, твоей готовки, — отрезала Шорена. — Столько перца в суп кладешь, не могу есть.
— А я люблю все острое.
— Вот и готовь для себя. И какие еще гости в такой тесноте? Для меня и двое в квартире перебор, а тут уже набирается компания, как китайцев в Китае. Нет, увольте от вашего колхоза. Мне необходима тишина.
— Девочки, зато мы будем вместе молиться, как в древние времена. Кто-нибудь будет читать жития святых за трапезой. Например, Симон.
— Сказала тоже, Симон. Он пока одну фразу прочтет, я засну. Нет, это не годится.
Дальше — больше. Стали всплывать довольно неприятные вещи. Аккуратистка Шорена не сможет жить с неряхой Ингой, а Инга не представляет себе сосуществование с людьми, зацикленными на чистоте, потому что это не главное в жизни, — почитайте жития юродивых и всеми уважаемых монахов. Спор перешел в перепалку. Ира, с улыбкой наблюдавшая кипение страстей, не преминула подколоть: — Э, потише, а то еще убьете друг друга, если вас на одной площади подержать пару дней.
Все резко засобирались по домам.
На улице Шорена сказала Нине:
— Хорошо сидели, общались, так нет, Симон все настроение испортил своей идеей. Вот как с таким можно жить…
— Не говори, — поддержала собеседница. — Для общежития надо у психолога комплект подбирать, иначе невозможно душевный мир сохранить. Пазл должен правильно сложиться.
Синдром хорошей девочки
— Ты чего? Что случилось? Ей анекдот свежий рассказывают про гурийку и скрытую камеру, а она плачет.
— Э, просто слезы сами идут. Непроизвольно, — оправдывалась Нино, вытирая предательскую влагу у глаз. Позориться перед соседкой Лией, которая зашла выпить кофе, пока домашние отбыли по делам, ей точно не хотелось. Но вот само вышло.
— Э, Нино, тебе что-то надо делать, — всполошилась Лия, внимательно вглядываясь в лицо подруги. — Ты валерьянку пьешь?
— Пью… — у нее перехватило горло.
— Ведь у тебя все хорошо, Тамаз работает, Лела учится, даст Бог, скоро замуж выйдет. Твоя мать здорова, на своих ногах. Чего еще желать…
— Ээ, пружина тоже иногда стреляет….
Лия, судя по задумчиво-озабоченному виду, перебрала все возможные причины депрессии и неожиданно выдала гениальное:
— А может, тебе к отцу Николозу сходить? Он старый, и опытный, и слушает — во все вникает. Кто церковной жизнью живет, у того депрессии не бывает.
Нино обреченно пожала плечами. Поход в церковь как способ решения накопившихся внутренних проблем выглядел крайне неубедительно. Иди разбери такую кучу гордиевых узлов, еще и перевитых между собой чьими-то умелыми руками.
Лия допила кофе, поохала и ушла развешивать белье. Нино все же взяла себя в руки и занялась обедом. Ее Тамаз на второй день соус не ест, надо по новой готовить. И не дай Бог не поперчить, Тамази любит, чтоб все внутри горело и до печенки доходило. Привычно резала ингредиенты, а слезы капали на стол и на доску с зеленью.
Умом понимала, что надо что-то предпринять, после 40 лет с неврозом будет еще труднее бороться. Через пару дней Нино максимально скрутила остатки нервов в гулькин хвост и дошла-таки до рекламируемого отца Николоза. Ожидала увидеть видного, представительного священника среднего возраста, этакий симбиоз психотерапевта и международного обозревателя из ток шоу. А ей навстречу вышел седой дедушка с самыми простыми манерами, чем-то даже напомнил их сантехника Карло, только с бородой.
— Слушаю вас, — сказал он буднично и почесал красный нос.
Отступать было неудобно. (Вообще состояние «неудобно» всю жизнь было для нее основным.) Нино промямлила что-то.
— Погромче, пожалуйста, — попросил псевдосантехник.
Вместо погромче из глаз опять закапало, как из протекающего крана…
Нино, сколько себя помнила, старалась быть хорошей девочкой. Хорошей для строгой требовательной мамы. Перед глазами так и стоял ее указательный палец с идеальным маникюром:
— Ты должна хорошо учиться, должна быть вежливой, должна…
Дальше следовал длинный список, что она должна, чтобы не опозорить семью и в первую очередь маму, Тину-мас, всеми уважаемую учительницу математики, которая одна воспитывала Нино.
По мере взросления список удлинялся и видоизменялся. Нино должна поступить на мехмат, рисование — это несерьезно; выйти замуж за Тамаза, хотя ей нравился сосед Тенго; носить юбки, а не джинсы, и еще три листа мелким почерком, и дальше до линии горизонта. И Нино старалась изо всех сил, наступая себе на горло. Она очень любила маму-мученицу и хотела ее радовать.
Потом объектов для радования прибавилось: муж Тамаз и дочка Лела. Нино буквально утопала в заботах, а они все прибавлялись. Тамазик любит к обильному мясному блюду еще и разнообразные маринады. Правда, ему лень трижды обходить торговые ряды, чтобы купить все необходимое подешевле, так что Нино летела на базар, с двумя пересадками, тащила сумки на манер вьючного мула и, не успев передохнуть, принималась готовить, заставив все кухонное пространство мисками с полуфабрикатами.
Тамаз входил в кухню, осматривал взором Наполеона Бородинское поле и изрекал:
— Э, ты разве женщина, вечно у тебя беспорядок…
И ребенок опять на мне. Лела, как по заказу, начинала реветь, являя яркий пример ребенка, брошенного матерью.
Нино бросала готовку и бежала успокаивать дочку.
Себя же по ночам успокаивала так:
— Малышка подрастет, будет полегче.
Время шло, но это самое «полегче» где-то запропастилось и никак не хотело наступать. Тамаз потерял работу и прочно засел дома. Абы куда, лишь бы заработать, он не шел. Незримые погоны на плечах ценил дороже. Лела росла хрупкой и болезненной, на каждом шагу возникали дополнительные сложности. Нино набрала учеников по математике и работала как стахановец, без перерывов.
Жили они дома у Нино: Тамаз хотел быть хорошим и уступил свою квартиру младшему брату и его скандальной жене. Нино тоже хотела быть хорошей, ужалась и молчала о своих интересах, лишь бы был мир и гармония среди новообретенных родственников.
— Мне у себя дома привычнее удобнее. Это было правдой лишь наполовину. Привычнее — да, но насчет удобства — большой вопрос. Вышедшая на пенсию активная мама, она же теща и бабушка, не собиралась выпускать из рук бразды правления. С утра до вечера потоком шли ЦУ и важная информация:
— Зачем вы купили ребенку эту уродливую куклу? У нее агрессивное выражение лица.
— Но Лела ее любит.
— Откуда ребенок знает, что надо любить, а что нет.
Кукла летела в мусор. Лела ревела. Тамаз взрывался:
— Две женщины не могут справиться с одним крошечным ребенком!
Нино лавировала между сладкой тройкой — лебедем, раком и щукой. Нервы сгорели в топке чужих страстей.
Мысль о разводе просто не приходила в голову, потому что дочка очень любила папу и тот тоже по-своему ее любил.
Нино хотела еще родить, но муж и мама были против:
— Какое время ты выбрала! Итак сейчас очень напряженный этап. Все надо дать одному, а не распыляться.
И Нино приходилось делать аборт. Каждый раз она надеялась уговорить своих на логическое завершение очередной беременности и каждый раз умирала со своим нерожденным ребенком. Это точно про нее было сказано: хотела как лучше, а получилось как всегда.
Раздвоение между желаемым и постылым настоящим привело к тому, что в 38 лет Нино могла заплакать, увидев раздавленную бабочку на асфальте, а о более печальных вещах нечего и говорить.
Отец Николоз выслушал бессвязные обрывки фраз вперемешку со всхлипами и, казалось, уловил только число абортов.
— Человекоугодие это, вот что. Для всех хорошей не будешь.
Потом вздохнул.
— Что тут скажешь? Врач вам нужен хороший. Сперва невропатолог — нервы подлечить, потом психолог — ваши залежи разгребать. Я такое не потяну. У Меня службы и вон сколько чад, — он кивнул на десяток прихожан в очереди. — Это еще будний день. А так по сто человек на исповеди. И у многих такие истории, тоже хотят быть хорошими девочками, а в итоге, — он безнадежно махнул рукой, — в итоге сперва их лечить надо, потом о духовном говорить. Да и причащаться вам надо, чтоб Господь укрепил. В себе такую муку носить… Жду вас в субботу.
Потом порылся в кармане и достал блокнот.
— Вот вам адрес невропатолога. Я к нему часто своих отправляю. Начните с него. — Написал номер на листке и протянул ей. Нино удивленно взглянула на него, взяла бумажку, попрощалась и пошла к выходу. Нервы — всему голова.
Души прекрасные порывы
— Врач сказал: «Жидкое необходимо!» Ламара, не кушай мои последние нервы, открой рот!
— Ммм.
— Умоляю, попробуй хоть немножко! Я сам варил!
— Уууу.
— Имей совесть!
Лицо больной кривит гримаса ярости, она силится что-то сказать, но не может.
— Ты хочешь сказать, что у меня нет совести? — переспрашивает Нугзар.
Его жена Ламара несколько раз энергично кивает головой.
— Ламара, генацвале, ты же знаешь, я хотел как лучше.
Больная закатывает глаза и стонет, всем своим видом изображая известную крылатую фразу «хотел как лучше, получилось как всегда».
Нугзар, по мнению многих, всегда был не от мира сего. Слишком солнечный и добрый человек, абсолютно неготовый никого грызть за место под солнцем. Ламара с этим свыклась изначально и безропотно тянула семейную лямку — двух дочек и мужа, от которого материального толку было лари с горстью мелочи, да и то периодами. Хотя у Нугзара были золотые руки и такое же сердце, только еще высшей пробы.
Ламара работала в школе учительницей грузинского языка иb всегда помимо зарплаты еще подрабатывала, имея вагон с прицепом дополнительных учеников. Она их предусмотрительно сажала по двое и по трое за большой стол и зашибала неплохие деньги. По крайней мере, на безбедную жизнь и образование собственных детей хватало. Нугзар умел делать абсолютно все, начиная от сантехники, кончая проводкой, включая укладку кафеля и ламината, но то его кидали клиенты, то он сам обещал не брать денег за работу из уважения, а последние десять лет и того круче — влился в один приход и полностью переключился на помощь батюшкам, матушкам и просто прихожанам в решении их многотрудных жизненных проблем. То у настоятеля теща приезжает, надо встретить, то у кого-то в приходе родственник дюжей комплекции преставился и гроб нести некому, и Нугзар летел туда. Или просто радостное событие — крещение ребенка, надо съездить за продуктами, как же без Нугзара? И так далее и тому подобное без конца и без края. Его с машиной постоянно не было дома. Ламара и это приняла стоически. Что поделать, такой уж Нугзар безотказный. Зато не изменяет, детей обожает, и характер не скандальный, и на ревность не заточен. При таком списке плюсов должно же быть что-то отрицательное, хоть пара-тройка тараканов на разводку.
Но дело неожиданно приняло крутой оборот. Привиделось Нугзару то ли наяву, то ли во сне, что он должен в горах три церквушки воздвигнуть. Благословение на это получил без проблем, какой священник откажет в таком богоугодном деле. И весь он ушел в работу. Писал в интернете посты, клянчил стройматериалы и мешки с цементом, у кого что дома завалялось, отвозил собранное в горы, приезжал усталый до невозможности, но счастливый и одухотворенный.
— Нугзар, кран почини!
— Подожди, Ламара, не до того. Вот завтра обязательно. А лучше на той неделе. Пока дождя нет, надо спешить.
— Нугзар, проводка в ванной искрит. Посмотри, пока ты дома.
— Ламара, вы не умеете пользоваться электричеством.
Я же недавно чинил.
— Это было пять лет назад.
— Что ты говоришь? Вот время летит. Перед приходом антихриста, сказано, время сожмется. По всему видно, так и есть.
— Вай ме, я тебе про проводку говорю.
— Сейчас никак не могу. Убегаю…
Кто строил, тот знает, что такое самый мало-мальский ремонт. Никогда в задуманную сумму не уложишься. Планируешь одно, а по ходу выплывают непредвиденные обстоятельства и дежурные пакости темных супостатов с гроздьями и тоннами новых проблем. Можете себе представить количество искушений, которые нарисовались у Нугзара при строительстве первой церкви, хоть и размером с гараж средней руки.
Нугзар стал выносить из дома вещи на продажу. Ведь дело-то какое! Святое, без всякого преувеличения. Начал с хлама в подвале, потом перешел на то, что Ламара покупала на свои деньги. Тут и разразился скандал.
— Нугзар, не смей трогать ничего дома!
— А мы что, не семья? Я ж для церкви! На веки веков!
— Сам работай и строй. Я для девочек покупала, им приданое надо.
— Господь не оставит. Что за меркантильные разговоры? Какое приданое в наше время выдумала…
Кое-как достроил Нугзар первую церковь. Полгода ходил — парил в облаках. Потом спустился на грешную землю и принялся за вторую. Опять посты, просьбы и рысканье глазами по квартире, что плохо лежит.
Дома скандал за скандалом.
— Я с тобой разведусь!
— Уймись, женщина, я ж не для себя! Вот зачем тебе эти три шкафа? Если один продать и еще вот эти полки…
— Не тронь!
— Ты пойми, несчастная, тобой темные силы управляют, потому что я церковь строю. Это всегда так!
— Вай ме, Нугзар, я за себя не ручаюсь…
Дальше — больше, по возрастающей конфронтации и непонимание.
— Нугзар, где мое кольцо с изумрудом? Твоя бабушка мне подарила на свадьбу.
— Ну зачем тебе это кольцо? Ты его все равно никогда не носила. И к чему на старости лет какие-то кольца? Это пустое.
— Аааааа!
Кое-как заложил Нугзар фундамент, а дальше продвинуться не удалось. Ламару инсульт разбил. Правая сторона отнялась, и речь пропала. Как нехорошо вышло, девочки только замуж вышли, и вдруг такое. Нугзару пришлось засесть дома иухаживать за женой. Какая уж тут стройка.
Заглохло дело.
— Ламара, я тебя прошу, давай поешь хоть через силу. Понимаю, что у тебя суп выходил вкуснее, а я опять что-то забыл положить. Все-таки твоя рука — совсем другое дело. Вах, какой ты делала чашушули! Язык можно было проглотить с тарелкой и не подавиться… Девочки пока придут и что-то приличное принесут, надо же что-то поесть.
— Ммм, — Ламара отрицательно помотала головой.
— И вот эту таблетку врач сказал принять после еды.
Слышишь, надо поесть обязательно!
— Ээээ… Аааа…
— Как же ты поправишься, когда такие фокусы? Ламара, умоляю, надо обязательно делать все, что сказал врач. От и до. Иначе я тут с тобой никогда не смогу достроить церковь. А я еще одну запланировал…
Больная резко ударила здоровой рукой по тарелке, и она разбилась у кровати. Нугзар тяжело вздохнул.
— Вот что темные силы творят. От одного слова «церковь» их корежит.
И пошел за тряпкой, вытирать пол.
Любовь к священнику
— Ты опять?
— Что «опять», у меня духовный вопрос к батюшке.
— Знаю я твои духовные вопросы. Бедный батюшка уже бледнеет, когда тебя видит. Говорю тебе, перестань!
— В последний раз спрошу…
Этот приглушенный разговор вели две немолодые прихожанки недалеко от солеи. Одеты они были примерно одинаково, с той лишь разницей, что Нино, любительница духовных тонкостей, была в коричневой куртке, а ее сердитая собеседница Лия в черной.
Нино питала большую роковую любовь к недавно назначенному священнику отцу Георгию. По правде сказать, отец Георгий у многих прихожан вызывал теплые уважительные чувства. Исключением была свечница Анико, которой он почему-то с первого взгляда не понравился.
Но ей вообще никто не нравился. Характер такой, подозрительный, бурчливый от нервной жизни, но не об этом речь. Отец Георгий имел вид весьма благообразный. Лицо в меру серьезное, обрамленное короткой каштановой бородкой, делало его похожим на средневекового рыцаря — как считала Нино. Она с восторгом делилась с подругами прихожанками:
— Какой отец Георгий восхитительный! Просто милость Божья, что его к нам направили! А какие у него глаза! Горят божественным огнем! И голос, голос какой, заслушаться можно…
Подруги Лия, Кетино и Марика внимали ей спокойно. Батюшка им тоже нравился, но подобных эмоций ни его голос, ни глаза у них не вызывали.
Нино искала повод лишний раз повидаться с батюшкой. Она выстаивала по часу в очереди, лишь бы только получить благословение или задать вопрос типа: «А как звали мать святого Акакия, вы не знаете случайно?» (Надо отдать ей должное, на вопросы Нино была поразительно изобретательна.) После чего норовила приложиться к батюшкиной руке и подольше не выпускать его тонкие пальцы.
Батюшка был кремень, но и он начал сдавать. Заметив Нино в очереди, менялся в лице и хватался за наперсный крест, видимо, творя молитву.
Нино выучила график его служб и не пропускала ни одной литургии, стоя перед солеей и не спуская с батюшки влюбленного взгляда.
Первой забила тревогу Лия, врач по образованию.
— Нино, кончай батюшку допекать.
— Чего ты от меня хочешь? Я просто молюсь с ним рядом, и мне хорошо. Можно сказать, на небесах себя ощущаю, — оправдывалась Нино, сияя блаженной улыбкой. — Что тут плохого? Господь сказал: «Всегда радуйтесь», вот я и радуюсь.
Нино взяла батюшку измором, помноженным на нытье и стенание:
— Возьмите, умоляю, возьмите меня в духовные чада.
И тот вымученно согласился. Дальше события закрутились и стали стремительно развиваться по спирали. На правах духовной дочери Нино бомбардировала духовника десятком эсэмэсок в день и наговаривала аудио на мегабайты, подробно излагая все греховные движения своего мятущегося сердца.
Наблюдая эту осаду, Лия пыталась вразумить подругу:
— Это ненормально. Тебе лечиться надо.
— Я абсолютно здорова.
— Совсем недавно у тебя были приступы уныния.
— И сейчас есть. Но как только я вижу отца Георгия, мне сразу становится хорошо.
— Это очень похоже на биполярное расстройство. Или что-то в этом роде.
— Глупость какая, я не сумасшедшая!
— Пойми, у тебя возраст опасный. Со щитовидкой, скорее всего, проблемы. Одни твои слезы чего стоят…
Подруги замечали, что у Нино вечно глаза на мокром месте. Читает, скажем, книжку духовного содержания или смотрит душещипательный фильм — все, готово дело,только успевает платки менять, реально плачет, как от лука.
Лия пошла посоветоваться с батюшкой постарше, а значит, и поопытнее, поделилась своими опасениями. Тот выслушал и сказал:
— Такое бывает. Надо читать «Да воскреснет Бог». Это все темные силы устраивают искушения. А еще можно от греха подальше церковь поменять, чтоб остыть. Либо ему, либо ей.
Нино наотрез отказалась остывать именять приход. Молиться — пожалуйста, а из церкви уходить — это не богоугодно. И продолжала свои стояния у солеи. Обкладываемый со всех сторон вниманием батюшка держался стоически, стараясь не встречаться с Нино взглядом.
Нино не ленилась, отслеживала, на кого из прихожан он смотрит дольше минуты. Ночами плакала в подушку:
— Вай, горе мне грешной, он Нану-хромоножку больше меня любит.
Держать в себе терзания ревнивого сердца было невмоготу, и она выплескивала свои страхи подругам. Те сперва подшучивали, советовали умерить пыл и лишний раз устроить дома генеральную уборку, а там, глядишь, и мозги на место встанут. Лия слушала их совершенно серьезно, нервно покусывая тонкие губы. Ситуация явно уходила в космическую черную дыру, откуда нет возврата. Тогда Лия разработала хитроумный план.
— Девочки, нам надо скинуться на хорошего психиатра для Нино. Иначе совсем с катушек съедет.
И объяснила подробно, что ждет Нино, с медицинской точки зрения.
Подруги послушали, послушали и полезли за кошельками. Надо, значит, надо. Психика — дело не шуточное, это вам не палец порезать. Записали Нино на прием к психиатру и разработали многоходовку по заманиванию Нино в незнакомый дом.
— Нино, мы все идем на день рожденья. Именинница очень хочет с тобой познакомиться. Сказала без тебя не приходить. Нельзя обижать человека.
— А удобно?
— Удобно, удобно. Подари человеку радость. Тебе зачтется.
Общение получилось длительным и неформальным.
В итоге специалисту удалось на пальцах доказать Нино необходимость пропить назначенные лекарства bb сравнить «до» и «после».
Подруги поднажали и заручились обещанием Нино пить таблетки и не обманывать друзей, потому как им небезразлична психика любимого человека и все остальные ее органы. А Здоровье нужно для покаяния.
Нино честно выполнила обещание. Через энное число дней, как ни странно, ее повышенное внимание к батюшке с ликом средневекового рыцаря стало таять и вскоре сошло на нет, как и бесчисленные вопросы духовного плана. Менять церковь никому не пришлось.
Подготовка к исповеди
Нина поправила косынку, отключила мобильный, чтоб не беспокоил ход мысли неожиданными эсэмэсками и звонками. Перед ней лежал лист бумаги и ручка. Она собиралась к исповеди и хотела как можно тщательнее вспомнить все свои грехи за прошедшие две недели.
Раньше, лет 15 назад, она причащалась раз в пост, но теперь в Невской церкви новый настоятель благословил причащаться каждые две недели, потому как времена последние и духовная брань усилилась. А тут еще коронавирус нагрянул, и каждый день мог стать последним. Нина была одинокой, доживала свою обремененную грехами жизнь в относительном покое на пенсии в 250 лари и иногда получала дополнительные финансовые вливания от сына, давно переехавшего в Германию.
На здоровье, слава Богу, не жаловалась. Круг общения у нее и так сократился до минимума в силу возраста, а карантин свел связи с социумом почти к нулю. Из дома она выходила в полной экипировке, с маской и шлемом, по известному маршруту: магазин — аптека и в конце недели — церковь.
При видимом однообразии грехи, как ни странно, не уменьшались. Книжку «Подготовка к исповеди» архимандрита Иоанна (Крестьянкина) Нина знала почти наизусть и была очень внимательна к своему внутреннему миру.
Дело в том, что она пользовалась интернетом, вела свою страничку на фейсбуке, куда постила исключительно цитаты святых отцов и благочестивые рассказы. Ну и естественно, время от времени отвечала на комментарии. На первый взгляд, вроде откуда грехам взяться при таком-то времяпрепровождении. А вот представьте себе, есть откуда. Нутро человеческое еще тот водоем грязеродный. Ибо сказано:
«Сие море великое и пространное: тамо гади, ихже несть числа, животная малая с великими» (Пс. 103:24).
Нина отслеживала свои желания и душевные устремления, а обнаруженное тщательно фиксировала, чтобы дальше восходить по лестнице духовного самосовершенствования. На белом листе появилась первая запись: «Лайколюбие».
Нина задумалась и рядом написала определение неологизма. Потому как некоторые батюшки переспрашивали, услышав непонятное. Итак, лайколюбие — тайное желание собрать побольше лайков от читателей блога, которое проистекает от глубинного тщеславия.
Вторым номером Нина поставила свечеброжение. На прошлой службе ходила туда-сюда и ставила свечи, нарушая порядок службы. Поставила свои сиюминутные желания выше порядка на литургии. Ахти ей, грешной и неразумной, не радеющей оbсвоем спасении. Тоже приписала рядом определение нового слова. А то у молодых батюшек в Невской церкви с русским затруднительно. Могут и не понять, о чем речь.
С нарушением постов по ошибке и «не успела прочитать утреннее правило» Нина давно покончила, свободного времени у нее было больше чем достаточно. А вот разные мелочи время от времени давали о себе знать. Хотя, как известно, в духовной жизни мелочей не бывает.
Третьим пунктом поставила часто повторяющийся грех — комментонедержание. Это действительно было ее язвой душевной. Нина иногда так увлекалась спорами в интернете, что писала длиннющие комментарии, стремясь донести до оппонента истину. Но, как правило, это было напрасной тратой времени. Люди упорствовали в своих замшелых убеждениях, и сдвинуть их не было никакой человеческой возможности. Святые отцы потому и советовали только отвечать на вопрос, а не ломать копья в пустых спорах. Задумалась, что бы еще написать, но в дверь сперва позвонили, потом грубо постучали.
Нина пошла открывать.
— Кто там?
— Это я, Эка.
Нина открыла, помня о двухметровой дистанции. На пороге стояла соседка с пятого этажа, держа за руку четырехлетнего мычащего Сабу. Эка эта — искушение ходячее. Один вид чего стоит, волосы нелепого розового цвета, впереди прядь темно-коричневая свисает, сиреневый маникюр, и голос хриплый от сигарет. 27 лет ей, а выглядит на 35. Тьфу, смотреть противно на лахудру. Удивительно, как еще муж с ней живет, дистрибьютором работает, наверное, чтобы реже дома бывать. Потому, наверное, Бог наказал, сын у нее растет аутист. Четыре года, «мама» до сих пор сказать не может.
Вон батюшка недавно на проповеди говорил, что такие дети за грехи рождаются. Особенно у тех, кто в двадцатые годы церкви разрушал.
— Тетя Нина, можете за Сабой посмотреть? — начала лахудра, не здороваясь. — У меня срочное дело. Мама из деревни прислала со знакомым шофером сумку с продуктами. Бадри, как всегда, на работе. Весь подъезд обошла, никто не может Сабу взять. У половины ковид этот проклятый. У одних начинается, у других кончается. Джорбенадзе и Кобахидзе дома нет.
Нина вытаращила глаза от такой прелюдии. Во наглая. Своего неадеквата на нее спихивает. Нет уж, голубушка, твой крест, ты и неси. Нечего тут дураков искать. А в Симоны Кананитские ее, Нину, никто не благословлял.
Эка восприняла заминку по-своему.
— Да вы не волнуйтесь, Саба не заразный. И я ему маску надену на всякий случай. Я быстро вернусь. Туда и обратно.
— Нет, нет. Я тоже не могу, — отрезала Нина и закрыла дверь, не прощаясь. С наглыми по-другому нельзя. Надо общаться на понятном им языке. Говорить, что несуразный ребенок помешает ей готовиться к исповеди, было излишне. Эка не поймет, да и сказано, что духовную жизнь надо держать в тайне. Это вещь тонкая, не для общего обозрения. А для таких, как эта разноцветная Эка, тем паче. Постояла, прислушалась к удаляющимся шагам. Отвел Господь искушение.
И пошла к столу, где лежал ее список. Еще раз проанализировала короткую сцену, ведь все, что посылается, несет определенный духовный смысл. Надо просто уметь расшифровывать знаки свыше. Поймала себя на осуждении болящей Эки — Екатерины, воздохнула к ее святой покровительнице из глубины сердца:
— Святая великомученица, моли Бога о нас, неразумных. Потом решительно взяла ручку и дописала в свой список: «Осуждение духовно болящей». Потому как на себя надо смотреть строго, без саможаления. Иначе спастись невозможно.
Не допустили
Жик-вжик. Жик-вжик. Саломе привычно орудовала зубной щеткой, внимательно глядя на свое отражение в зеркале. Потом тщательно сплюнула воду, стараясь не проглотить ни капельки. Иначе не сможет причаститься. Вчера она сделала все как положено: отстояла вечернюю службу, исповедовалась, подошла под елеопомазание. Добралась до дома в тщательно сохраняемом покое, чтоб не оскверниться по дороге чем-то случайным, типа празднословия со встретившейся соседкой, и не осудить невольно что-то увиденное. Иначе утром снова придется стоять в очереди на исповедь. Вечером вычитала три канона, полностью вечернее правило и главу Евангелия.
Поскорее легла спать, чтоб не увлечься посторонним и сохранить относительную чистоту помыслов. Покончив с умыванием, Саломе прочитала утреннее правило и вышла из дома. Идти предстояло долго, не меньше часа. Транспорт в карантин не работал, людей на улице почти не было.
Саломе шагала по пустынному проспекту Чавчавадзе и не могла избавиться от ощущения ненормальности окружающего. В какое страшное время выпало жить. Маски, скафандры на врачах, неизвестный вирус. И даже в церкви — «святая святых» — столько смущений и разномыслия. В московских храмах причащают, окуная лжицу в дезинфицирующую жидкость, а в наших — как испокон века. Только стаканчики для запивки одноразовые. В Греции и вовсе церкви закрыли на время Великого поста.
Дескать, пандемия не шутит. Попробуй не смутись. Батюшка на проповеди говорил, что коронавирус не страшен тем, кто верует. А почему тогда такие различия, как разобраться со всем этим многообразием фактов? Ум за разум зайдет, и мозги в морской узел заплетутся.
Поймала себя на сравнении с фильмом «Зомби-апокалипсис» и потянулась за блокнотом. Надо сказать на исповеди, что смотрела кусок этой гадости года три назад и забыла покаяться. Достать ручку не успела. Внимание Саломе привлек какой-то пьяный, вынырнувший из-за угла. Он шел шатаясь и нес бессвязную околесицу. И где, спрашивается, успел нагрузиться в такую рань?
Ничего, кроме отвращения, человек в заляпанной куртке не вызывал. Саломе ускорила шаг, стремясь обогнать смутительную картинку. Вдруг пьяный повалился на землю и завыл, протягивая к ней руки с грязными нестрижеными ногтями:
— Аааа… Плохо мне, плохо! Умираю‑ю!
Саломе отпрянула от волны перегара, валившей от красного потного лица. Хотела обойти его, но заколебалась: может, надо помочь? А вдруг он ковидный, что тогда? А вдруг умрет? С другой стороны, идти причащаться и бояться смерти — это как? Саломе остановилась.
Подошла к воющему мужчине. Попыталась его поднять. А он вдруг с неожиданной силой схватил Саломе и потащил вниз. Она упала, вырываясь из мерзких объятий, но пьяный держал ее крепко да еще норовил поцеловать.
— Помогите! — отбивалась чувствительная самаритянка. Но какое там. Силы были неравны.
Из ближайшей арки выбежал молодой парень — дворник в оранжевом жилете с метлой наперевес и сильно не глядя шмякнул — хотел по насильнику, а досталось Саломе.
— Вай, калбатоно! Я не хотел! Давайте я вас почищу.
Попробовал почистить, но вышло еще хуже. На куртку было больно смотреть. Но вмешательство оранжевого спасителя сделало свое дело. Саломе отряхнулась, поблагодарила находчивого парня и пошла дальше.
Пока она заходила во все дворы, разыскивая кран, опоздала на службу. Царские врата были закрыты. На клиросе читали молитвы к Причастию.
Саломе протиснулась вперед и попросила позвать священника. Он вышел, и Саломе стала путано объяснять про всплывший в памяти грех с «Зомби-апокалипсисом» и нападение пьяницы. На испачканной куртке батюшка изнемог и отмахнулся:
— Детский сад какой-то. Вовремя надо на службу приходить. Нет, ни о каком Причастии речи быть не может. Где это видано, прибежать с улицы и сразу к Чаше? Саломе не посмела спорить. Отошла, чтоб прийти в себя от эмоций и полученного холодного душа. Эх, а ведь так хорошо подготовилась, все вычитала, вечер и утро провела благочестиво, и вдруг такой казус с пьяницей…
Но почему-то на сердце не было привычной обиды, как бывает, когда срывается заранее запланированное дело. Ощущалось тихое труднообъяснимое удовлетворение.
Конец ознакомительного отрывка.
Комментировать