Оглавление
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- 8
- 9
- 10
- 11
- 12
- 13
- 14
- 15
- 16
- 17
- 18
- 19
- 20
- 21
- 22
- 23
- 24
- 25
- 26
- 27
- 28
- 29
- 30
- 31
- 32
- 33
- 34
- 35
- 36
- 37
- 38
- 39
- 40
- 41
- 42
- 43
- 44
- 45
- 46
- 47
- 48
- 49
- 50
- 51
- 52
- 53
- 54
- 55
- 56
- 57
- 58
- 59
- 60
- 61
- 62
- 63
- 64
- 65
- 66
- 67
- 68
- 69
- 70
- 71
- 72
- 73
- 74
- 75
- 76
- 77
- 78
- 79
- 80
- 81
- 82
- 83
- 84
- 85
- 86
- 87
- 88
- 89
- 90
- 91
- 92
- 93
- 94
- 95
- 96
- 97
- 98
- 99
- 100
- 101
- 102
- 103
- 104
- 105
- 106
- 107
- 108
- 109
- 110
- 111
- 112
- 113
- 114
- 115
- 116
- 117
- 118
- 119
- 120
- 121
- 122
- 123
- 124
- 125
- 126
- 127
- 128
- 129
- 130
- Примечания
- Полный текст
32
Обед окончен. Кофе со столетним коньяком выпито. Двухдолларовая сигара – «Корона Коронас» – выкурена до половины, и пепел её не отвалился. Наступил мучительный час: куда ехать «дальше», каким сатанинским смычком сыграть на усталых нервах что-нибудь весёленькое?
Роллинг потребовал афишу всех парижских развлечений.
– Хотите танцевать?
– Нет, – ответила Зоя, закрывая мехом половину лица.
– Театр, театр, театр, – читал Роллинг. Всё это было скучно; трёхактная разговорная комедия, где актёры от скуки и отвращения даже не гримируются, актрисы в туалетах от знаменитых портных глядят в зрительный зал пустыми глазами.
– Обозрение. Обозрение. Вот: «Олимпия» – сто пятьдесят голых женщин в одних туфельках и чудо техники: деревянный занавес, разбитый на шахматные клетки, в которых при поднятии и опускании стоят совершенно голые женщины. Хотите – поедем?
– Милый друг, – они все кривоногие – девчонки с бульваров.
– «Аполло». Здесь мы не были. Двести голых женщин в одних только… Это мы пропустим. «Скала». Опять женщины. Так, так. Кроме того, «Всемирно известные музыкальные клоуны Пим и Джек».
– О них говорят, – сказала Зоя, – поедемте.
Они заняли литерную ложу у сцены. Шло обозрение.
Непрерывно двигающийся молодой человек в отличном фраке и зрелая женщина в красном, в широкополой шляпе и с посохом говорили добродушные колкости правительству, невинные колкости шефу полиции, очаровательно подсмеивались над высоковалютными иностранцами, впрочем, так, чтобы они не уехали сейчас же после этого обозрения совсем из Парижа и не отсоветовали бы своим друзьям и родственникам посетить весёлый Париж.
Поболтав о политике непрерывно двигающий ногами молодой человек и дама с посохом воскликнули: «Гоп, ля-ля». И на сцену выбежали голые, как в бане, очень белые, напудренные девушки. Они выстроились в живую картину, изображающую наступающую армию. В оркестре мужественно грянули фанфары и сигнальные рожки.
– На молодых людей это должно действовать, – сказал Роллинг.
Зоя ответила:
– Когда женщин так много, то не действует. Затем занавес опустился и вновь поднялся. Занимая половину сцены, у рампы стоял бутафорский рояль. Застучали деревянные палочки джаз-банда, и появились Пим и Джек. Пим, как полагается, – в невероятном фраке, в жилете по колено, сваливающиеся штаны, аршинные башмаки, которые сейчас же от него убежали (аплодисменты), морда – доброго идиота. Джек – обсыпан мукой, в войлочном колпаке, на заду – летучая мышь.
Сначала они проделывали всё, что нужно, чтобы смеяться до упаду, Джек бил Пима по морде, и тот выпускал сзади облако пыли, потом Джек бил Пима по черепу, и у того вскакивал гуттаперчевый волдырь.
Джек сказал: «Послушай, хочешь – я тебе сыграю на этом рояле?» Пим страшно засмеялся, сказал: «Ну, сыграй на этом рояле», – и сел поодаль. Джек изо всей силы ударил по клавишам – у рояля отвалился хвост. Пим опять страшно много смеялся. Джек второй раз ударил по клавишам – у рояля отвалился бок. «Это ничего», – сказал Джек и дал Пиму по морде. Тот покатился через всю сцену, упал (барабан – бумм). Встал: «Это ничего»; выплюнул пригоршню зубов, вынул из кармана метёлку и совок, каким собирают навоз на улицах, почистился. Тогда Джек в третий раз ударил по клавишам, рояль рассыпался весь, под ним оказался обыкновенный концертный рояль. Сдвинув на нос войлочный колпачок, Джек с непостижимым искусством, вдохновенно стал играть «Кампанеллу» Листа.[11]
У Зои Монроз похолодели руки. Обернувшись к Роллингу, она прошептала:
– Это великий артист.
– Это ничего, – сказал Пим, когда Джек кончил играть, – теперь ты послушай, как я сыграю.
Он стал вытаскивать из различных карманов дамские панталоны, старый башмак, клистирную трубку, живого котёнка (аплодисменты), вынул скрипку и, повернувшись к зрительному залу скорбным лицом доброго идиота, заиграл бессмертный этюд Паганини.
Зоя поднялась, перекинула через шею соболий мех, сверкнула бриллиантами.
– Идёмте, мне противно. К сожалению, я когда-то была артисткой.
– Крошка, куда же мы денемся! Половина одиннадцатого.
– Едемте пить.
[11] Вообще-то «Кампанелу» сочинил Николо Паганини, Ф. Лист переложил её для фортепиано. (Прим. Jurgen)
Комментировать