Олимпиада добродетели

(О нашей великопостной аскезе)^[1]

Время неумолимо и быстротечно. Ленивые в последние годы «русские морозы» неожиданно проснулись к Новому году. Промелькнули святочные дни. Февральские вьюги и праздник Сретения Господня, завершающий собой цикл Рождественских торжеств и воспоминаний, обозначили вдруг всегда неожиданный поворот к весне. Череда подготовительных недель – с их масленичным весельем, но и первыми великопостными песнопениями, заставляющими в смущении умолкнуть и склонить главу – замкнулась Прощёным воскресеньем. Испросив друг у друга прощения, православные христиане превращаются в «аскетов». Но могут ли все быть аскетами? В чем смысл аскетизма?

В самом общем смысле аскеза – это определенная система психофизических и духовных упражнений, практически выражающая существо той религии, в рамках которой она формируется. Ясно, что в странах с государственной религией аскетическая традиция оказывает огромное влияние на систему личностных и общественных ценностей.

В обыденном же словоупотреблении аскеза – это «умерщвление плоти», а аскет – измождённый постами отшельник, странный и героический персонаж, стремящийся ещё при жизни уподобиться египетской мумии, – явный анахронизм, словно бы сошедший со страниц известного романа Гюстава Флобера «Искушение святого Антония». Такой человек достоин сочувствия или восхищения, но ему решительно нельзя найти места в так называемой «современной жизни». Так думают очень многие. Но это абсолютно неверно как этимологически, так и по существу.

Вспомним для начала о том, что греческое слово аскесис (аскеза) переводится как «подготовка», «упражнения», а производное от него аскетэс (аскет) – не что иное как спортивная метафора. В Античной Греции аскетами называли атлетов (!), готовившихся к Олимпийским состязаниям и потому подвергавшим себя определённым ограничениям. Метафорически же, на языке древних философов, аскет – это человек, упражняющийся в добродетели, особенно в обуздании неразумных порывов своей воли. Новый Завет и памятники раннехристианской письменности продолжили традицию использования античных спортивных образов и уподоблений.

Об истинном и ложном аскетизме

«₂₄Не знаете ли, – пишет апостол Павел христианам греческого Коринфа, – что бегущие на ристалище (греч. эн стадио^[2]) бегут все, но один получает награду? Так бегите, чтобы получить! ₂₅Каждый подвизающийся^[3] воздерживается от всего: те (атлеты), чтобы получить венец тленный, а мы – нетленный^[4]. ₂₆Поэтому я не наугад бегу, не воздух кулаками бью, ₂₇но подчиняю себе тело мое и обуздываю его, чтобы, призывая других, самому не оказаться ни на что не годным!» (1Кор.9:24-26)^[5].

Нам ясно теперь, что смысл аскезы – как физической, так и духовной – состоит в разумном отказе от второстепенного ради достижения главного, в преодолении физических и нравственных препятствий. Награда атлету – венок лавровый, награда христианину – венец спасения, и потому христианский пост-аскеза направлен не на «умерщвление», но на восстановление внутренней свободы и изначальной цельности духовно-телесной сущности человека. И подвиги аскетические – это не цель, а средство, средство для борьбы за «венец нетленный», свершающейся на «ристалище» всей нашей жизни. Поэтому «аскетом» может быть назван каждый разумный христианин – монашествующий и женатый, клирик и мирянин. Конкретная же форма и степень его аскезы определяется данными им обетами, жизненным призванием и советами духовного отца.

Христианский аскетизм исходит не из противопоставления плоти и духа (которое особенно сильно в буддизме и у неоплатоников), а из необходимости привести их в состояние гармонии, пример которой явил в Своей земной жизни Богочеловек Иисус Христос. Он стал первым – после Адама до его катастрофического грехопадения – совершенным человеком, Вторым Адамом, как называет Его апостол Павел. Материальная природа, человеческая плоть – не зло; напротив, она бесконечно ценна, ибо вся её полнота воспринята воплотившимся и вочеловечившимся Сыном Божиим, ставшим воистину Сыном Человеческим. Тем самым Он сообщил человеческой природе потенциальную возможность – для каждого человека! – бесконечного совершенствования. Этот процесс богоуподобления именуется по-гречески тэосис («обожение»).

Поэтому тело для христианина – не просто материальная и смертная оболочка, но – храм живущего в нем Святого Духа, и это его новое и удивительное состояние «куплено дорогою ценою», – ценою неимоверных поношений, страданий и крестной смерти Сына Божия (1Кор.6:19-20). Отсюда и осознание невозможности предать этот «храм» во власть неразумных и постыдных низших стихий, страх осквернить его.

Напротив, «модный» сейчас у заблудившихся в индийских джунглях наших современников (кощунственно желающих оспорить дело князя Владимира и смыть с себя воды святой купели!) брезгливый буддийский взгляд на тело как на «тюрьму» и «темницу духа» и проистекающий отсюда идеал нирваны («развоплощения», «угасания» и «небытия») означает для христианина страшную «прелесть бесовскую», – конечную степень пленённости человека Духом Злобы. Вечно обличаемый пред лицом Правды Божией, он не может ни раскаяться, ни уничтожить себя и достичь «спасительного» для него «забвения», но может лишь осуществлять это стремление в своих обольщённых последователях.

Бесчисленные духи «самоуничтожения и небытия», – как называет их Ф. М. Достоевский, – не имея средств уничтожить себя до конца, «требуют» от Бога «себе уничтожения». «Ненасытимы во веки веков, – говорит старец Зосима, – и прощение отвергают; Бога, зовущего их, проклинают. Бога Живого без ненависти созерцать не могут и требуют, чтобы не было Бога Жизни, чтобы уничтожил Себя Бог и создание Своё. И будут гореть в огне гнева своего вечно, жаждать смерти и небытия. Но не получат смерти!» («Братья Карамазовы»).

Древнехристианские отцы Церкви не считают аскетизм особой «профессией» или горделивой привилегией избранных, но полагают его сущность в том же, в чём кроется сущность христианства вообще, то есть, – по словам святителя Григория Нисского (IV в.), – в «подражании божескому естеству», или – «возведении человека в древнее благополучие»^[6].

Поэтому «истинный (то есть нравственный) аскет приобретает власть над плотью не для укрепления формальных сил духа, а для лучшего содействия добру. Аскетизм, который освобождает дух от страстей постыдных лишь для того, чтобы тем крепче связать его страстями злыми есть ложный или безнравственный аскетизм; его первообразом, по христианским понятиям, следует признать диавола, который не ест, не пьет, не спит и пребывает в безбрачии», – с присущим ему остроумием справедливо отмечает известный русский мыслитель^[7]!

Согласимся, что горделивые ревнители исключительно «гастрономического» аспекта поста избрали себе явно малопочтенный персонаж для подражания. Таким гибельным путем пошёл снедаемый смертельной завистью инок Ферапонт, антагонист старца Зосимы. Кому или чему мы подражаем или стремимся подражать – зависит от нашего разумного выбора. Во время поста об этом уместно подумать.

Юрий Рубан,
канд. ист. наук, канд. богословия

Литература

Гусев А. Ф. Нравственный идеал буддизма в его отношении к христианству. СПб., 1874; Попов И. Естественный нравственный закон. Сергиев Посад, 1897; Пономарев П. Догматические основы христианского аскетизма по творениям восточных писателей-аскетов IV века. Казань, 1899; Феофан (Говоров), еп. Путь ко спасению (Краткий очерк аскетики). М., 1899; Зарин С. М. Аскетизм по православно-христианскому учению. СПб., 1907; О цели христианской жизни: Беседа преподобного Серафима Саровского с Н. А. Мотовиловым. Сергиев Посад, 1914.

Примечания

^[1] Статья опубликована в епархиальном журнале «Санкт-Петербургский церковный вестник», № 3/2006 (75). С. 20–22. В сокращённом виде под названием «Аскеза» – в «Российском гуманитарном энциклопедическом словаре». Т. I. М.–СПб., 2002. С. 126–127.

^[2] Букв.: «бегущие на стадий». Греческое слово «стадий» (стадион) – это мера длины, равная 600 футам. Греко-римский стадий = 176, 6 м; олимпийский стадий = 192, 28 м. Первоначально этим словом обозначалось расстояние, которое должен был пробежать бегун на короткую дистанцию, а затем – место, где проводились соревнования по бегу и другие спортивные состязания. Отсюда наше слово «стадион» (с ударением на последнем слоге).

^[3] Греч. агонидзоменос (агонист) – «соревнующийся», «борющийся», «атлет». Здесь, как и в других новозаветных текстах, употребляется античная спортивная терминология, понятная эллинистическим адресатам. Апостол Павел называет подвижничество «агоном». Агон – «состязание», борьба», «общественные игры» – отличительная черта греческого быта – стремление к состязаниям почти во всех сферах жизни. Главную роль играли спортивные, художественные (поэтические и музыкальные) и конные состязания (агоны). Самыми значительными были Олимпийские (с 776 г. до н. э.), Пифийские, Истмийские и Немейские игры. Как показал покойный проф. А. И. Зайцев, именно агональный дух греческой цивилизации привёл к великому культурному перевороту, в результате которого родилась наука (в современном понимании) и ряд универсальных общественных институтов, на которых базируется современная европейская цивилизация. Важнейшие христианские догматы также могли быть выражены только на языке греческой философии. См.: Зайцев А. И. Культурный переворот в Древней Греции VIII–V вв. до н. э. Л., 1985 (и переиздания).

^[4] Победители атлеты-язычники увенчиваются на финише лавровыми венками («тленными»), а победители атлеты-христиане – на финише жизни – венцами спасения. Отсюда – нимбы («венцы нетленные») над головами наших святых.

^[5] Перевод 26–27 стихов принадлежит архимандриту Ианнуарию (Ивлиеву).

^[6] Св. Григорий Нисский. К Армонию о том, что значит имя и название «христианин» // Творения, т. 7. С. 217.

^[7] Соловьев В. С. Аскетическое начало в нравственности // Вопросы философии и психологии. Кн. 26 (1), 1895. С. 87–88.