Старец
См. также: Блудная брань. №№ 49–51, 59–60; Воля своя. № 168; Воровство. № 173; Грех смертный. № 202; Демонские козни. № 236; Любовь к ближним. №№ 379–403; Любовь к Богу, №№ 404–409; Непослушание. №№ 648, 651, 653; Помыслы хульные. № 828; Послушание. № 843; Самонадеянность. № 961; Слово Божие. № 1020; Смирение. № 1040; Судьбы Божии. № 1118; Терпение. № 1141.
1084. О необходимости исполнять слова старца
См. также: Непослушание; Слово праведника.
Братия пришли к авве Филиксу в сопровождении некоторых мирян и просили его, чтобы сказал им слово. Старец молчал. Когда же они сильно упрашивали, сказал им: “Вы хотите слышать слово? Ныне нет слов. Когда братия спрашивали старцев и исполняли то, что старцы говорили им, тогда Сам Бог наставлял их, как сказать слово. А ныне только спрашивают, но не делают того, что слышат. Потому Бог отнял у старцев благодать слова, и они не знают, что говорить, потому что нет исполняющего (их слова).” Братия, услышав это, вздохнули и сказали: “Помолись о нас, авва!” (Древний патерик. 1914. С. 12. № 5).
1085. Вразумление инока, невнимательно слушавшего слова старца
См. также: Внимание к словам старца.
Во время рассказов старца Коприя один из братий как бы от невероятности событий начал зевать и, наконец, дремать от скуки. Крепко заснув, он видит в сновидении книгу, исписанную золотыми письменами. Книга – в руках старца Коприя, и он из нее берет свои повествования. И стоял тут же некто – светоносный, украшенный сединами. Грозно взглянув на него, он сказал иноку: “Что ж ты без внимания слушаешь то, о чем здесь читают? Дремлешь от безверия.” Смутившись, он пробудился. (Руфин. Жизнь пустынных отцов. С. 62).
1086. Авва Памво сказал посетителям, что тот, кто живет в послушании у старца, выше тех, кто подвизается подвигом поста, нестяжательности и любви
См. также: Послушание.
Пришли однажды к Великому Памво из скита четыре брата, одетые в кожу, и каждый из них рассказывал ему о добродетели другого. Один много постился, другой был нестяжателен, третий стяжал великую любовь, о четвертом они говорили, что он уже двадцать два года прожил в повиновении старцу. Авва Памво отвечал им: “Скажу вам, что выше всех добродетель четвертого. Каждый из вас по своей воле приобрел ту добродетель, которую имеет, а тот, отвергшись своей воли, исполняет волю другого. Такие люди подобны исповедникам, если они до самого конца пребудут в послушании.” (Достопамятные сказания. С. 227. № 3).
1087. Ученик в точности исполнял все, что повелевал ему старец
См. также: Подвиг; Послушание.
Авва Авраам пришел однажды к авве Арию. В то время, как они сидели, наведался к старцу брат и спросил: “Скажи, что мне делать, чтобы спастись?” Старец ответил: “Пойди и весь этот год вкушай хлеб с солью вечером, а потом опять приди, и еще скажу тебе.” Брат ушел и делал так. По прошествии года он опять пришел к авве Арию. Случилось быть тут также и авве Аврааму. Старец опять сказал брату: “Пойди и в этот год постись по два дня.” Когда брат ушел, авва Авраам спросил авву Ария: “Почему ты всем другим братиям говоришь о легком иге, а на этого брата налагаешь тяжкое бремя?” Старец ответил ему: “Братия как приходят спрашивать, так и уходят, а этот ради Бога приходит услышать слово, ибо он добрый делатель, и что бы я ни сказал ему, делает старательно. Потому-то я и говорю ему слово Божие.” (Достопамятные сказания. С. 46).
1088. За соблюдение заповеди старца инок Дамиан был чудесно перенесен к своей келии в тот момент, когда заблудился
См. также: Послушание.
Близ Есфигменского монастыря с северо-запада возвышается гора, так называемая Самария. Там уединялся инок Дамиан, имевший заповедь от своего духовного старца святого – Космы Афонского – никогда не оставаться на ночь и не спать в чужой келии. Случилось, что по какой-то надобности он отправился к соседнему брату, и так как тот отсутствовал, то Дамиан должен был дожидаться его до самого вечера. Наконец, является брат, и Дамиан, исполнив свою надобность, поторопился на ночь в свою пустынную келию. Напрасно друг его просил остаться на ночь, предостерегая его от опасности ночного пути и начинавшегося дождя. Дамиан, верный старческой заповеди, остался непреклонен. Опасения его друга не прошли даром. Из-за чрезвычайной темноты и проливного дождя он действительно сбился с дороги и не знал, где находится, куда идет. В этой крайности воззвал он к Господу: “Господи! Спаси меня, я погибаю!” И вдруг видит, что он стоит у своей келии. Пораженный таким чудом, он немедленно отправился к преподобному Косме и рассказал о случившемся. “Брат, храни заповедь старческую, – заметил тогда святой Косма, – и Бог сохранит тебя от смерти.” (Афонский патерик. Ч. 1. С. 311).
1089. Ученик, забывший дома веревку, своей слезной молитвой и призыванием своего старца чудесно поднял воду до края колодца
См. также: Молитва.
Некий святой старец послал своего ученика почерпнуть воды. Колодец был на очень далеком расстоянии от келии старца. Ученик, отправившись за водой, забыл взять с собой веревку, на которой спускают кувшин в колодец. Заметил он это, когда уже пришел к колодцу, и очень опечалился, потому что далеко было до их келии. Не знал он, что ему делать, куда идти, а возвращаться в келию без воды не хотелось. Тогда в великом огорчении он встал на молитву и со слезами сказал: “Господи! Умилосердись надо мной по великой милости Твоей. Ты сотворил небо и землю, море и все, что в них. Ты едино сотворил все чудесное, умилосердись надо мной ради служителя Твоего, который послал меня.” Окончив молитву, он воскликнул: “Колодец! Колодец! Раб Христов, отец мой, послал меня почерпнуть воды.” Немедленно вода поднялась вверх до устья колодца. Брат наполнил кувшин водой и возвратился в келию, славословя Всемогущего Бога, а вода в колодце опять опустилась на свой обычный уровень. (Еп. Игнатий. Отечник. С. 467. № 57).
1090. Истинное отношение ученика – Симона Афонского – к своему старцу
Подобно оленю, жаждущему животворных струй источника, преподобный Симон Афонский прошел по всем монастырям и скитам Святой Горы в чаянии найти себе желанного руководителя. При каждой встрече с иноками испытанной жизни пришелец расспрашивал об иноческих добродетелях. Наконец, среди множества иноков он нашел искомого старца, совершенного во всех отношениях подвижника. Единственным правилом всех своих действий после глубокого раскрытия перед старцем обстоятельств минувшей жизни он поставил безусловную покорность всему, что бы ни повелел ему старец. Он решил исполнять в точности и без всякого размышления каждое из его отеческих слов так, как если бы слова эти исходили не из уст старца, а от Самого Бога. Такая покорность ученика радовала учителя. Впрочем, чтоб не подать ему повода к тщеславным помыслам и вместе с тем усовершенствовать его в опытах крестной жизни и безусловного послушания, старец, вместо хвалы и снисхождения, не только постоянно бранил его, но даже нередко и бил. А блаженный принимал это с великой радостью и благодарением. Следствием этого, при содействии благодати, было с его стороны то, что когда старец вместо побоев и унижения начал проявлять по отношению к нему внимательность, он скорбел и считал это ущербом в деле спасения. Таким образом между ними воцарилась такая взаимность сердечной любви, которая составляет счастье и радость, как родителей, так и детей и которой, к сожалению, иногда не пользуются ни те, ни другие. Сладкие плоды любви со стороны преподобного проявлялись в неподражаемом благоговении и привязанности к старцу. Эта привязанность простиралась до того, что он, когда старец спал, лобызал его ноги и даже то место, где он имел обыкновение отдыхать после своих трудов или молитвенно беседовать с Богом. Что все это он делал из чистых побуждений сердца, он сам же и объяснял. Он говорил, что сколько, с одной стороны, должны мы любить Бога, приведшего нас из небытия в бытие, столько же, с другой – старца, ибо и он, при помощи Божией, преобразует в нас внутреннего человека, некоторым образом восстанавливает и обновляет образ Божий, падший и сокрушенный нашим небрежением и тяжкими грехами. Так глубоко проникнут был преподобный чувством важности и необходимости безусловного повиновения старческой, а не собственной воле. Подобным образом мыслей о добродетельной жизни преподобный Симон скоро прославился по всей Горе, так что равные с ним по возрасту благоговели перед ним, а старшие любили его, потому что и те, и другие в его юном возрасте видели старческий разум, в подвигах – неподражаемое терпение, в разуме – совершенство. (Афонский патерик. Ч. 1. С. 289).
1091. Старец, ежегодно посещая авву Антония, ничего его не спрашивал; для него достаточно было посмотреть на великого авву
Трое из отцов имели обыкновение каждый год ходить к блаженному авве Антонию. И двое из них спрашивали его о помыслах и о спасении души, а один всегда молчал, ни о чем не спрашивал. После того, как прошло много времени, авва Антоний говорит ему: “Вот столько времени приходишь ты сюда и никогда ни о чем не спрашивал меня.” Тот ответил: “Достаточно для меня только смотреть на тебя, отче.” (Древний патерик. 1914. С. 52. № 2).
1092. Пять тысяч монахов вышли навстречу авве Даниилу и пали перед ним ниц; авва сказал им назидание, что в нестяжании и молчании сущность спасения
См. также: Молчание; Нестяжательность; Спасение; Умиление.
Пошел некогда авва Даниил со своим учеником из скита в Фиваиду, – так назывался Верхний Египет по главному городу Фивы, – в область, в которой жил авва Аполлос. Отцы обители, услышав о пришествии к ним великого скитского старца, вышли ему навстречу за семь поприщ от монастыря. Их было более пяти тысяч. И представилось чудное зрелище! Они пали ниц и лежали на песчаной равнине, ожидая, подобно лику Ангелов, старца, чтобы принять его, как Христа. Одни подстилали под его ноги свои одежды, другие подстилали свои куколи, и лились потоки слез из их очей. Пришел авва Аполлос и поклонился старцу семь раз прежде, чем старец приблизился к нему. Они приветствовали друг друга с любовью. Братия просили старца сказать им слово спасения, потому что старец не сразу начинал говорить с кем-либо. Они сели вне монастыря на песке, потому что церковь не вмещала всех. Отец Даниил повелел своему ученику: “Напиши следующее. Если хотите спастись, блюдите нестяжание и молчание. На этих двух деланиях основывается все монашеское жительство.” Ученик написал сказанное ему старцем и передал одному из иноков, который прочитал это братиям-египтянам. Все, придя в умиление, заплакали. (Еп. Игнатий. Отечник. С. 94. № 11).
1093. Авва Даниил был торжественно встречен всеми сестрами монастыря; игумения умыла ему ноги и окропила этой водой сестер
Авва Даниил пришел в Иеромополь и сказал своему ученику: “Пойди в женский монастырь и, постучавшись во врата, скажи игумении, что я пришел.” Ученик пошел и постучался во врата. Пришла игумения и сказала тихим голосом: “Спасайся, брат! Чего ты желаешь?” Монах отвечал: “Окажи любовь, дозволь мне провести одну ночь здесь с другим братом, чтоб нас не съели звери.” Игумения сказала ему: “Брат! Никогда мужчина не входил сюда. Легче будет для вас, если съедят вас внешние звери, чем внутренние.” Брат отвечал: “Здесь скитский авва Даниил.” Она, услышав это, отворила обе половины ворот, вышла навстречу старцу со своими постницами. Они устлали своими одеждами весь путь от ворот до того места, где был старец, и, кланяясь перед ним, целовали его ноги. Таким образом, с великой радостью и весельем ввели его в монастырь. Игумения велела принести лохань, влила в нее воду, настоянную на благовонных травах, и, поставив постниц в два лика, своими руками умыла ноги старца, а также и ноги его ученика. Потом она подводила постниц по одной к умывальнице и окропляла их этим святым омовением. Оставшееся же после всех возлила на свою главу. (Еп. Игнатий. Отечник. С. 95. № 12).
1094. Взаимоотношения оптинских старцев Льва и Макария
Поучительны и назидательны были отношения между старцами отцом Леонидом и отцом Макарием. Отец Макарий уже более семи лет был духовником Севского девичьего монастыря, многие считали его своим наставником и пользовались его духовными советами. Несмотря на это, он, смиряясь и вменяя себя ни во что, избегал человеческой славы, домогаясь, как особой чести и отличия, быть при ноге другого старца. Исполненный веры и любви к своему отцу отец Макарий, будучи и главным указным монастырским духовником, и скитоначальником, ничего не делал, не спросив отца Леонида, и по смирению успех своих начинаний приписывал тайно и явно молитвам, советам и благословению своего отца, и до самой блаженной кончины отца Леонида пребыл одним из усерднейших его учеников. (Оптинский патерик. С. 169).
1095. Отношение оптинского старца Иосифа к ближним
См. также: Бесстрастие.
В обращении старец Иосиф был удивительно ровен со всеми. Всегда приветливый и участливый, он ни перед кем не заискивал, никого не привлекал, никого не отличал. Даже для высокопоставленных лиц он не изменял своих порядков. Родственников, приезжавших к нему, он принимал наравне с другими в той же приемной и беседовал с ними, но никаких чаепитий и никаких особых утешений родным не предлагалось. Вообще, он никого к себе не звал и никому не отказывал. Принимая всех без различия, отец Иосиф всегда отвечал на предложенные ему вопросы, но сам никогда не заводил речей. Раз одна посетительница подумала, отчего это батюшка сам никогда ничего не скажет? А старец вдруг, отвечая на ее мысли, говорит: “Вопрошаемый не должен сам говорить, а только отвечать вопросившему.” (Оптинский патерик. С. 395).
1096. Духовный образ отца Макария Оптинского
Исполненный истинной любви, старец обильно проливал свою милость на духовных детей, объемля их всех своей душой и вмещая в свое сердце. По примеру милосердного нашего Создателя и Искупителя, он не отвращался ни от кого приходящего к нему и требующего милости душевной или телесной и никого не отпускал от себя, не оказав, чем мог, внимания к его нужде. Долготерпение и кротость также были украшением старца, ибо никто из иноков не видел в нем гнева или смущения по поводу чего-либо, разве что – за преступление заповеди Божией. Напротив, кротость и терпение его были понятны всем человекам. Обличая кого-либо, он запрещал с тихостью, наставлял и поучал с любовью, миловал и долго терпел с надеждой исправления согрешающих. Незлобие и простота в нем были поистине младенческие. Лицо его было бело и светло, как лицо Ангела Божия. Взор тих, слово смиренно и чуждо дерзновения. Ум же его, как делателя умной молитвы, всегда был соединен с Богом, от этого делания лицо его цвело духовной радостью и сияло любовью к ближнему. Каждый месяц причащаясь в алтаре Святых Христовых Тайн, он всегда принимал их с глубоким и трогательным умилением. (Оптинский патерик. С. 219).
1097. Боримый в течение трех лет страстью, инок освободился от нее только после того, как открыл свою душу авве Зенону; через год, поколебавшись в вере в старца, он пошел испытать его, но был вразумлен кротким словом старца
См. также: Вера; Исповедь; Осуждение; Помыслы; Страсти; Стыд ложный.
Беседуя с неким старцем, жившим близ аввы Зенона, мы спросили его: “Если кого беспокоит греховный помысл и он, прочитав или услышав от отцов о борьбе с таким помыслом, хочет исправить свое душевное настроение, но не может, надо ли исповедать это кому-либо из старцев или должно руководствоваться прочитанным и удовлетворяться своей совестью?” Старец отвечал нам: “Должно исповедать отцу, но отцу, способному оказать помощь, и не уповать на себя. Боримый страстью не может сам себе принести пользы, в особенности если страсть обладает им. Со мной в юности случилось нечто подобное. Душа моя была уязвлена страстью, и я побеждался ею. Услышав об авве Зеноне, что он исцелил многих, я вознамерился идти к нему и возвестить совершающееся надо мной. Но помысл удерживал меня, внушая: “Ведь ты знаешь, как должно поступить! Поступи сообразно прочитанному тобой и не соблазняй старца. Когда я решался идти, брань несколько облегчалась, и я оставлял свое намерение. Тогда снова потопляла меня страсть, и я снова побуждал себя сходить к старцу, но враг опять обольщал меня, не попуская исповедать старцу борющих меня помыслов. Не раз приходил я к старцу и думал, что способ исцеления мне известен. “Какая нужда, – говорил помысл, – рассказывать о себе кому-либо?” Это приносил мне враг, чтобы я не открыл страсти и не получил исцеления. Старец прозирал, что я имею что-то на сердце, но не обличал меня, а ждал, чтоб я сам исповедал ему. Вместе с тем он наставлял меня на благое жительство и отпускал с миром. Приходя к себе, я скорбел и плакал, говоря: “Доколе, окаянная моя душа, ты будешь отвергать врачевание? Издалека приходят к старцу и получают исцеление, а ты не можешь возобладать собой, не хочешь исцелиться, имея врача близ себя!” Как-то, разжегшись сердцем, я встал и сказал сам себе: “Пойду к старцу, и если никого не встречу у него, то это будет для меня знамением воли Божией, чтоб я исповедал ему мои помыслы.”
С такой решимостью я пришел к старцу и не встретил у него никого. Старец, как обычно, поучал меня спасению души и как кто может очиститься от скверных помыслов. Победясь опять стыдом и не будучи в состоянии исповедать грех, я просил отпустить меня. Старец сотворил молитву и, провожая меня, пошел впереди к дверям, а я, томимый помыслами, – сказать старцу или не сказать, – шел за ним, ступая медленно. Старец, видя, что помыслы очень истомили меня, повернулся и, прикоснувшись к моей груди, сказал: “Что делается с тобой? И я человек.” Когда старец сказал мне это, сердце мое как будто отверзлось и я упал ниц к его ногам, умоляя помиловать меня. Он спросил: “Что с тобой?” Я отвечал: “Ты знаешь, чем я страдаю.” Он сказал: “Нужно тебе самому обличить свое состояние.” Тогда я с великим стыдом исповедал свою страсть. Он сказал мне: “Чего ты стыдишься? Скажи мне, не человек ли я? Не три ли года ты приходил сюда, имея эти помыслы и не исповедуя их?” Я припал к его ногам и умолял: “Помилуй меня, ради Бога, скажи мне, что делать?” Он отвечал: “Пойди усиль свою молитву и ни о ком не говори худо.” Я возвратился в келию, усилил молитву и благодатью Христовой за молитвы старца освободился от смущения этой страстью. По прошествии года пришел мне помысл, что, может быть, Бог помиловал меня по Своей милости, а не ради старца. Я пошел к нему и, желая испытать его, наедине поклонился ему, и сказал: “Авва! Помолись о мне ради того помысла, который я исповедал тебе в прошлом году.” Он не поднял меня тотчас, но оставил в поклоне и, помолчав немного, сказал: “Встань и имей веру.” Когда я услышал это, мне сделалось так стыдно, что от стыда мне хотелось, чтоб земля поглотила меня. Я встал и не мог взглянуть на старца. Дивясь ему, я возвратился в свою келию.” (Еп. Игнатий. Отечник. С. 128. № 6).
1098. Брат, исповедавший старцу помыслы с полной искренностью и слезами, получил исцеление; допустивший же при исповеди небрежение, не получил пользы
Старец ради нашей душевной пользы поведал следующее: “Однажды два брата пошли к авве Зенону. Каждый виделся с ним наедине и исповедал ему свои помыслы. После этого оказались они вместе, и один спросил: “Когда мы ходили к старцу, получил ли ты пользу от исповеди?” – “Да, – отвечал тот, – за его молитвы Бог исцелил меня.” Спросивший сказал на это: “Я хотя и исповедал, но не ощутил исцеления.” – “Как ты исповедался старцу?” – “Я сказал ему: “Авва! Помолись обо мне, такой-то помысл беспокоит меня.” Брат сказал на это: “Я, исповедуя ему свои помыслы, поливал слезами его ноги, и за его молитвы Бог исцелил меня.” Старец, рассказывая нам это, хотел объяснить, что те, которые исповедуют свои помыслы отцам, должны исповедовать их со всей искренностью, с сокрушением сердца, как бы перед Самим Богом, тогда они могут получить милость. Исповедь же, совершаемая с небрежением или с намерением искусить старца, не только не приносит пользы, но и служит к осуждению. (Еп. Игнатий. Отечник. С. 130. № 7).
1099. Повесть об Елисее, ученике аввы Исаии
См. также: Беснование; Гордость; Демонские козни; Непослушание.
Поведал авва Елисей, ученик аввы Исайи: “В юности приключилась со мной болезнь, от которой я находился при смерти. Отец, прилагая особенное старание о моем излечении, ежедневно приглашал ко мне врачей. Врачи, потрудившись много, ни в чем не преуспели и, наконец, сказали отцу: “Юноша умрет прежде истечения трех дней.” Отец мой, услышав это, был поражен скорбью. Обливаясь слезами, он поспешил в церковь святого евангелиста Марка и нашел там, как после рассказывал, престарелого монаха. Увидев отца печальным, монах спросил: “Что с тобой, господин Прокопий? О чем скорбишь?” Отец отвечал: “Тот, Кто открыл тебе мое имя, откроет и причину моей печали.” Старец сказал: “Пойдем в твой дом.” Старец, придя в наш дом, посмотрел меня и сказал отцу: “Приведи свою супругу.” Мать моя была христолюбива и монахолюбива, отец же ненавидел монахов. Старец сказал ему: “Бог ищет от тебя исполнения трех заповедей, и если соблюдешь их, то Он дарует жизнь твоему сыну.” Отец мой сказал: “Свидетельствую святым евангелистом Марком исполнить то, что ты мне заповедуешь.” Старец сказал: “Вот уже пятнадцать лет, как ты прелюбодействуешь и блудодействуешь, оскверняя ложе своей жены, за это Бог посек преждевременной смертью пятерых твоих детей. Во-вторых, этого юношу не сочетай браком, но предоставь ему возможность вступить в монашество. В-третьих, с арианами и феодосиянами не будь более в общении.” Отец мой сказал ему: “Сохраню слова твои во все дни моей жизни.” Старец помолился, и я выздоровел на третий день. После этого я прожил у отца три года. По их истечении отец обручил меня с племянницей жены начальника. Когда отец приготовлял все нужное к браку, лютый бес привязался к обрученной со мной отроковице и начал немилосердно мучить ее. Ее родители и мой отец в продолжение семнадцати месяцев водили ее везде и всюду по церквам, подавая милостыню, даже обращались к волхвам и чародеям, но нисколько не преуспели: девица пришла в худшее состояние. С общего согласия и совета они привели ее к отцу Макарию. (Имеется в виду не Макарий Великий, основатель скита, живший в IV веке, а другой – настоятель скита, живший в V-VI столетиях. Под руководством этого Макария в скиту подвизалась в мужском одеянии под именем Дорофея преподобная Аполлинария, оставившая Константинополь при императоре Феодосии Младшем, Ч.-М., январь, 5 дня. Вероятно, этот Макарий беседовал о дерзости с аввой Агафоном, современником Пимена Великого.) Туда пошел и я, и мой отец. Старец, взяв елей и сотворив молитву над ним, повелел матери девицы омыть ее и потом помазать елеем с головы до ног. Когда она была помазана, то бес начал взывать: “Горе, горе!” Выйдя из отроковицы, он напал на меня и в семь крат сильнее мучил меня. Так я провел тридцать дней, жестоко мучимый бесом. И вот приходит тот старец, который прежде разговаривал с моим отцом и исцелил меня от болезни. Отец, увидев его, убежал от него. Старец, взяв меня, привел в свою келию. Проведя всю ночь в молитве и коленопреклонениях, он отогнал беса от меня, потом остриг волосы на моей голове, облек меня в монашеский образ и вручил авве Исайи. Авва Исаия имел и другого ученика, по имени Петр. Прожил я у аввы девять месяцев.
Отец мой, услышав о случившемся, послал ко мне четырех слуг с восемью верблюдами, груженными всякого рода съестными припасами, послал и письмо. Взяв письмо и прочитав его, я заплакал. Отец Исайя, увидев письмо, отнял его и разорвал. Когда же я вознегодовал на него, старец начал меня укорять в присутствии слуг моего отца. С этого часа объял меня бес ненависти, я не мог ни видеть старца, ни слышать его голоса, я смотрел на него как на скомороха, слова его казались мне стрелами, обоюдоострым мечом. Стоя с ним на молитве и бдениях, я проклинал его. От великой ненависти и омерзения, которые питал к нему, я несколько раз вставал ночью, чтоб убить его, но останавливался, опасаясь жившего с ним его ученика Петра. Старец не переставал наставлять меня, иногда увещая, иногда и угрожая. Когда я шел причащаться Святых Тайн, то он мне запрещал и отгонял с укоризнами. Также отлучал меня и от трапезы, говоря: “Не дам тебе пищи, пока не скажешь: “Согрешил я, прости меня.” Но я делал все наперекор: крал и ел тайно. Когда старец стоял на молитве, я сидел; когда он упражнялся в бдениях, я спал; когда он плакал, я смеялся. Настолько я был послушлив бесу! Бес начал мне показывать неподобные мечтания на старца в сновидениях. Я, несчастный, верил этим мечтаниям, а потом начал часто наяву видеть то, что прежде представлялось мне во сне. Таким образом, вкралась в меня доверенность к скверным и нечистым помыслам на старца, истекавшим из моего сердца и смущавшим меня, и я стал соглашаться с ними. Бесы внутренне смущали меня помыслами, а извне являвшимися мне привидениями возбуждали во мне ярость, гнев и огорчение. Бес гордости, или, лучше сказать, погибели, сделался моим учителем. Чему он научал меня тайно и сокровенно, то начал я произносить перед всеми. Я говорил в горести: “Кто этот льстец и лицемер низкого происхождения? Я, будучи происхождением из такого-то города и такого-то рода, сын благородных, богатых родителей, имеющих столько разного скота, сделался учеником, или, в сущности, рабом! Предстою ему, как слуга, подаю воду на руки, приготовляю трапезу, ношу воду, собираю дрова, работаю, как раб! Он бы должен для меня работать и повиноваться мне, а не я ему! Сколько неприятностей, огорчений, скорби и печали, укоризн и бед я потерпел от него! Сколько он принуждал меня алкать, жаждать, бдеть и лежать на голой земле! Сколько он меня уничижал! Сколько сделал мне зла!” Когда бес внушал мне это, я все более и более предавался гневу, почитая себя обиженным, много пострадавшим.
Помысл говорил мне: “Уйди от проклятого и пребывай наедине в келии, подобно всем отцам, он – не монах и не христианин.” От таких помышлений я начал снова видеть сны о старце, будто он играет с женщиной и скачет перед кумирами. Вверившись снам, я утвердился в мысли, что старец – враг Божий и друг бесам. Вдали от скита на расстоянии девяти стадий было эллинское капище, посреди которого стоял мраморный кумир. Старец имел обычай каждую субботу выходить из скита и, сидя в капище, предаваться плачу; были там и гробы язычников. И показывалось мне во сне не один раз, что старец приносит жертву и поклоняется идолам, а я почитал сны эти истинными. Однажды в час, когда старец обыкновенно уходил в капище, опередив его, я вышел из келии и спрятался внутри капища в кустарнике. Вижу, идет старец, впереди него женщина. Женщина вошла, вижу, она молится и поклоняется идолу. Когда она окончила молитву, вижу, старец пришел, поклоняется идолу, целует жену и впадает с ней в любодеяние. Потом старец возвратился в скит, а жена – на луг. Это видел я семь раз ясно и, твердо уверившись в этом, начал садиться возле келии и говорить братиям, приходившим к старцу пользы ради: “Братия! Этот отец – блудник и идолослужитель. Вы прельщаетесь, приходя к нему!” Так я говорил инокам, приходившим к старцу, в течение четырех месяцев. Но сколько я ни старался возбранить им приход к старцу, они, руководимые благодатью Божией, продолжали ходить к нему. Видя это, я, несчастный, сокрушался и, воздевая руки к небу, восклицал: “Господи, даруй мне терпение!” Я, несчастный и страстный, думал, что терплю за правду, и, как делающий добродетель, говорил, воздыхая: “Слава Тебе, Боже! От какой чести в какое пришел я бесчестье и чем сделался!” И плакал.
Старец, видя меня в таком положении, говорил: “Чадо доброе! Очисти свое сердце, смири свои помышления, возлюби смирение Христово, гнушайся гордости и внимай себе.” Когда он говорил это, я гневался, огорчался и смущался. Слова его казались мне разожженными стрелами, снедающим меня смрадом. Помысл внутренне не переставал смущать меня, говоря: “Уйди из келии старца, а если можно и из скита. Смотря на этого старца, не сможешь спастись.” Я говорил сам себе: “За что терплю такие страдания? В мире я не впал ни в блуд, ни в прелюбодеяние, ни в воровство, ни в убийство.” Помысл, или, правильнее, бес, говорил мне: “Ты страдаешь по справедливости: ты оскорбил отца, мать, сродников и друзей, оставил святых отцов, пришел иночествовать к этому обманщику, порочной нравственности, немилосердному и дерзкому.” Бес внушал мне это и находил меня готовым к принятию скверных и злых помыслов. Будучи погребен во тьме, я думал, что хожу в свете, будучи сатаной, почитал себя монахом и, вместо того чтобы осуждать и хулить себя, осуждал раба Божия. Когда я находился в такой буре от смущения помыслов, отец мой известил меня письмом, что мать моя умирает. Приди, писал он, повидаться с ней, прежде чем она умрет. Прочитав письмо, я сказал отцу Петру: “Я ухожу, мне необходимо повидаться с матерью.” Брат пошел и сказал об этом старцу. Старец, придя ко мне, начал говорить: “Чадо доброе! Пребывай здесь с терпением, ради Бога, оставя пристрастие к отцу и матери: мы имеем в Боге Отца и Мать, Промысл Его устроит и нам, и родителям твоим полезное. Если же ты не послушаешь меня и пойдешь, то родителям не принесешь никакой пользы, а себе повредишь. Впоследствии будешь раскаиваться в своем поступке, но будет поздно. Впрочем, отступление твое накажет тебя.”
Услышав это от старца и по бесовскому действию воспламенившись гневом, я отвечал ему: “Обманщик, идолослужитель, блудник и прелюбодей! Хочешь сделать меня подобным себе идолослужителем и блудником!” Старец отвечал на это: “Благодать Божия в устах твоих, чадо!” Я продолжал кричать: “Обманщик! Идолослужитель!” Так что многие из отцов стеклись на мой голос, и все старцы меня укоряли и проклинали. Я, наущаемый бесом, схватил свою одежду, разодрал ее во гневе сверху донизу и, бросив в лицо старцу, вышел нагим из келии. У одного из старцев украл праздничную одежду и отправился в Александрию. Я нашел мать свою уже умершей, а отца больным. По истечении трех дней скончался и отец. В то время как я заботился об оставшемся богатом наследстве и раскаивался в том, что принял монашество. Настал вечер. Я лег в постель и, помышляя о ските и отце Исайи, со стенанием говорил: “Слава Тебе, Христе Боже мой! Ты избавил меня от обманщика, лживого старца.” Едва я произнес эти слова, как услышал голос, подобный грому. Голос проговорил: “Пагуба и всегубительство дому Прокопиеву!” Тотчас поднялся ветер и дом загорелся с четырех углов. Я вскочил в смущении и едва успел со всеми, кто был в доме, выбежать из него: огонь со всех сторон охватил его. Сбежались жители Александрии, но не могли оказать никакой помощи: пламя пожрало и сами камни. Я стоял посрамленный и стыдился, помышляя о случившемся. От великой печали и уныния пошел в церковь святого Мины и повергся на церковный помост. Опять бес, приняв подобие мученика, сказал мне: “Знай, что виной всего случившегося с тобой – отец Исайя.” Придя в себя, я сказал: “Точно! Этот обманщик – чародей, он послал бесов попалить мой дом.” Утром, встав, пошел я к Патриарху и сказал: “Владыко! Отомсти за меня идолослужителю, отцу Исайи. Он своим волхованием сжег мой дом и все, что было в нем.” Патриарх сказал мне: “Да онемеют уста лживые, которые против праведника говорят злое” (Пс. 30:19). Когда Патриарх произнес эти слова, я увидел мурина, который стал бить меня огненным жезлом и облек меня в железную броню. Я упал к ногам Патриарха, неиствуя. Тогда Патриарх простер ко мне руку и узы языка моего разрешились. Но семь месяцев провел я, мучимый лютым велиаром и представляя собой для всех зрелище, достойное сожаления. Нужно было связывать меня железными цепями: я бил себя и всех окружающих, ел человеческие извержения. Христолюбивые люди, сожалея обо мне, одевали меня, потому что я скитался нагой, раздирал свою плоть и одежду, муча себя и толкая встречающихся. От недостатка в пище, от грязи и нечистоты, в которых я валялся, тело мое покрылось струпьями, подобно чешуе. Христолюбцы города Александрии, встретив некоторых скитских отцов, привели их ко мне. Но отцы не узнавали меня. Тогда христолюбцы сказали: “Это Прокопиев сын, принявший монашество у аввы Исайи.” Отцы сказали: “Окажите любовь, доставьте его в скит.” Христолюбцы приискали проводника с верблюдом, дали ему золотую монету и, связав мне руки и ноги, отправили в скит. Скитские отцы собрались в Великую церковь, совершили всенощное бдение, молились обо мне и, помазав все тело мое елеем, отогнали от меня беса. Однако раны и струпья продолжали мучить меня. Тогда я, недостойный и грешный, рассказал им подробно обо всем случившемся со мной, поведал о моем бедствии и умолял, чтоб явили мне милость, умолили старца принять меня на покаяние и не допустить ко мне нового искушения от беса. Старцы пошли и привели отца Петра, ученика аввы Исайи, жившего со мной. Он, увидев меня лежащим и тело мое, сгнившее от ран и струпьев (отцы, желая преклонить старца к милости и сожалению, сняли с меня одежду, в которой я был, и нагого положили на рогоже), повергся на меня, и не было конца его слезам. Я лежал в трепете, не смея и взглянуть на него. Затем отец Петр вместе с другими отцами привел отца Исайю. Когда я увидел старца, идущего ко мне, то воззвал: “Раб Божий, помилуй меня, прельщенного бесом! Не оставь меня в совершенную радость и веселие душегубительному врагу! Довольно я наказан, мучен был по справедливости!” Старец, проплакав довольно долго, сказал мне: “Чадо! Познал ли, что падение бывает наказанием для гордых?” Я сказал: “Познал, отец мой! Познал из того, что случилось со мной, и научился из того, чему подвергся! Я уверовал, что Господь правосудно воздает каждому по его делам.” Старец, знаменовав меня крестным знамением, сказал: “Бог, Создатель всякой твари, да простит мимошедшее и да исправит будущее.” Положили меня на одр и отнесли в келию. Через несколько дней я исцелился благодатью Христовой и молитвами старца. Исполнились на мне слова пророка: челюсти нужно обуздывать уздою и удилами, чтобы они покорялись тебе (Пс. 31:9); и еще: много скорбей нечестивому (Пс. 31:10. Еп. Игнатий. Отечник. С. 154. № 100).