Священномученик Николай Тарбеев, пресвитер

Священномученики Николай Залесский, Николай Тарбеев и Михаил Смирнов

Иерей Николай Залесский родился 3 мая 1877 года в селе Федоровском (Харбай) Астраханского уезда в семье местного псаломщика Даниила Залесского. Семья их была большой, и жили они бедно, однако отец сумел дать своим детям духовное образование. Четверо его сыновей стали священниками: Даниил, Николай, Федор и Василий. Был ещё брат Михаил, но он по окончании семинарии не стал принимать сан. Двоих: Николая и Василия — ожидал мученический венец за исповедание Православной веры.

Николай был вторым, и самым способным ребенком в семье, хотя, в отличие от братьев, прошедших курс семинарии, окончил только духовное училище. После кончины родителя он принял на себя содержание многочисленной семьи.

В 1897 году Николай был назначен псаломщиком к Екатерининской церкви Кривобузанского Красноярского уезда. С этого времени почти все оставшуюся жизнь он прослужил в различных храмах этого уезда. Он хорошо знал местных жителей, и те также любили простого, незамысловатого, прямого и честного отца Николая.

С детства его отличал хороший голос, обязанности псаломщика исполнял хорошо, а в местной церковно-приходской школе преподавал даже основы церковного пения. 3 сентября 1904 года отец Николай во Входо-Иерусалимской церкви города Астрахани был рукоположен в сан диакона.

23 ноября 1907 года отца Николая зачислили в штат Ильинской кладбищенской церкви города Красный Яр. Церковь эта находилась в пригороде, который ещё по старинке именовался селом Маячным. Отец Николай стал членом Астраханского Кирилло-Мефодиевского братства ревнителей Православия, заведовал одно время его книжным складом, деятельно помогал в сборе средств на строительство плавучей церкви в честь святителя Николая Чудотворца (освященной в 1910 г), за что 24 июля 1909 года заслужил благодарность от Астраханского епископа Георгия (Орлова).

В Маячном отец Николай встретил и смутное революционное время. В самый разгар гражданской войны 9 ноября 1918 года он принял священнический сан. Владыка направил его служить в село Кордуан Красноярского уезда, которое вскоре оказалось в самом эпицентре боев между Белой армией и большевиками. Несмотря на возможность уйти, он остался на своем приходе, продолжая служить и нести пастве слово Христова утешения.

В начале 20-х годов скончалась его супруга, и отец Николай остался вдовцом с 5-ю детишками на руках. Обязанностей добавилось: батюшка, продолжая служить, должен был добывать пропитание для семьи и заботиться о детях.

9 ноября 1929 года он был назначен священником в село Ватажное, где до последнего времени хозяйничали обновленцы, однако, в конце концов, церковный совет принял решение вернуться в Патриаршую юрисдикцию. Положение в Ватажном было тяжелое. Простой люд не понимал различия между православными и обновленцами, первоначально назначенный архиепископом Филиппом священник на приходе показал себя не с лучшей стороны. Ватажинцы колебались и были опять готовы звать к себе обновленцев. Именно в этот момент в село Ватажное и был назначен иерей Николай Залесский.

Паства отца Николая была небольшая (сам он упоминал 15-20 человек), но сплоченная, любившая своего батюшку. Ей он и отдавал все свое время, все силы своей души. Кроме того, приходилось ездить и в Красный Яр, совершать требы во время болезни местного священника.

Настоятелем местного «староцерковнического» собора в честь Владимирской иконы Божией Матери был протоиерей Николай Тарбеев. Это был один из самых ревностных защитников Православия в Астраханской епархии и твердый противник обновленчества. С отцом Николаем Залесским они были похожи по духовному складу и жизненному пути.

Протоиерей Николай Тарбеев родился в 1875 году в городе Черный Яр в семье мещан. В 1896 году он, закончив курс Астраханской гимназии, был назначен учителем церковно-приходской школы при городской Казанской церкви. 31 мая 1898 года состоялось его рукоположение в сан диакона Троицкой церкви села Средне-Погромного Царевского уезда. В это время отец Николай уже прошел курс Астраханской духовной семинарии, сдав экстерном экзамен.

4 августа 1898 года отца Николая Тарбеева перевели в Рождество-Богородицкую церковь села Никольское Енотаевского уезда, а 19 мая 1899 года — в село Владимировку того же уезда. В ноябре 1906 года он стал служить в Ильинской кладбищенской церкви города Красный Яр, а 26 октября 1907 года перемещен ко Входо-Иерусалимской городской церкви, сменив на этом месте отца Николая Залесского.

Отец Николай Залесский в свою очередь сменил отца Николая Тарбеева на его должности в Ильинской церкви города Красного Яра. В это время они вместе участвовали в деятельности Кирилло-Мефодиевского братства, сменяя друг друга на посту заведующих его книжного склада. Так продолжалось до 1910 года, когда диакон Николай Тарбеев был рукоположен в сан священника в село Киселево Черноярского уезда.

19 ноября 1912 года его переместили в село Заветное того же уезда, а 15 февраля 1915 года — в Донскую церковь Косикинской станицы Енотаевского уезда. Здесь он совмещал священнические обязанности с должностью секретаря местного земельного отдела.

В Косике отец Николай Тарбеев пережил тяжелые времена революционной смуты и гражданской войны. В 1919 году, после расстрела большевиками священника села Владимировки Енотаевского уезда отца Гавриила Богданова, отец Николай Тарбеев был назначен на этот приход. Не раз тучи сгущались над ним самим, но по милости Божией он оставался жив и на свободе.

В селе Владимировке он прослужил до 1928 года, пережив и изъятие церковных ценностей и обновленческую смуту, давая твердый отпор попыткам «живоцерковников» завладеть приходом. По прибытии на Астраханскую кафедру в 1928 году архиепископа Филиппа (Ставицкого) протоиерей Николай Тарбеев был назначен в Красный Яр.

Положение здесь было неважное. Обновленцы захватили Покровскую и Ильинскую кладбищенскую церкви, предпринимали попытки склонить на свою сторону церковный совет Владимирского собора. С приездом отца Николая положение удалось поправить. Батюшка сумел завоевать уважение красноярцев, обновленческие храмы опустели. У отца Николая Тарбеева нашелся верный и смелый помощник, диакон местной церкви отец Михаил Смирнов, о котором также необходимо сказать несколько слов.

Будущий мученик за Христа Михаил Смирнов родился в 1880 году в Астрахани в семье священника. 27 апреля 1906 года по окончании курса Астраханской духовной семинарии Михаил был назначен псаломщиком красноярского собора, а в 1922 году — рукоположен в диакона. В Красном Яру в 1907 году состоялось знакомство отца Николая Залесского и отца Михаила Смирнова, и завязалась их тесная дружба. Приезжая в Красный Яр, иерей Николай Залесский всегда заглядывал на чаепитие к диакону Михаилу.

«Живоцерковники» не сдавались. Потеряв инициативу, они прибегли к доносам и клевете на клир красноярских церквей. В это же время в Красном Яру чекисты начали разрабатывать дело против местной «кулацко-монархической группировки», главою которой определили бывшего пристава Сыскной полиции Виктора Клюковского, якобы связанного с высланными на кулацкий поселок «Кызыл-Бурун» (бугор в глухой степи) кулаками. Им приписывалось стремление свергнуть советскую власть и установить в России прежнее монархическое правление. Все обвинение строилось на найденном у Клюковского потрепанном портрете императора Николая II.

Зная об этом, один из местных обновленческих священнослужителей дал такие показания в ОГПУ: «В бытность свою в должности священника в селе Красном Яру священник Тарбеев Николай в течение двух лет с 1928 года под видом религиозных действий организовал вокруг контрреволюционное ядро, состоящее из черносотенной монашеской братии, как то: священника Залесского Николая села Ватажного, Смирнова Михаила дьякона села Красный Яр, каковой служит с ним в одной церкви, монашку Веру Михайловну Попову, монашку Аристову Александру, Броженину Татьяну и Матвеенко Варвару, тоже монашки, каковые наряду с проведением религиозных убеждений вели контрреволюционную деятельность в деле разложения коллективизации, осенней и весенней путины и других компаний: ЕСХН, Заем, индустриализации и самообложения…»

Православное красноярское духовенство было обвинено в антисоветской деятельности. Священнослужителям приписывали якобы сказанные ими слова о том, «что обновленцы — агенты ГПУ», и «сейчас пока православная вера держится потому, что наш собор держится старой ориентации, а как обновленцы возьмут собор, то тогда все перевернется». Диакону Михаилу Смирнову приписали такое выражение, «что придет время, обновленцев будут вешать вместе с коммунистами». С подачи обновленцев чекисты занялись разработкой обширного «церковного заговора» в Красном Яру, который быстро связали с заговором «кулацко-монархической группировки».

Под внимание следователей попали священники Николай Тарбеев и Николай Залесский, диакон Михаил Смирнов, церковный ктитор Абрам Попов и называвшиеся в Красном Яру «монашками», бывшие послушницы женских монастырей: Вера Попова, Александра Аристова, Браженина Татьяна и Матвеенко Варвара. Послушниц-«монашек» выставляли самыми активными помощницами отца Николая Тарбеева, говоря, что «он сгруппировал вокруг себя черносотенец-монашек Варвару и Татьяну. Их он использовал для контрреволюционной агитации против Советской власти, которые, вращаясь в повседневной жизни среди верующих христиан, агитировали о том, что Советская власть доживает последние дни, а религия староцерковников возьмет руководство над православной верой». Сам отец Николай Тарбеев в свете таких показаний вырисовывался как центральная фигура «заговора», его вдохновитель, организатор и предводитель.

25 августа 1930 года в Астрахани, куда отец Николай Тарбеев приезжал к своей семье, с него взяли подписку о невыезде, а 19 сентября арестовали. Обвинялся он в том, что «вел антисоветскую агитацию, выражавшуюся в том, что советская власть долго не просуществует, что советская власть не имеет революционной законности и делает беззаконие, отбирая серебро (церковное), распускает разные слухи о войне и т.п.».

На допросе отец Николай Тарбеев отвел от себя возводимые на него обвинения, как в отношении обновленчества, так и в отношении антисоветской агитации: «В отношении новоцерковников (т.е. обновленцев) я лично отношусь к ним не враждебно. Мои, конечно, убеждения, как староцерковника, есть убеждения личные, я их никому не навязываю, а остальное — дело совести каждого человека. Верно, что указывал гражданам на разницу тех и других взглядов и убеждений, но этим я не хотел никого заставить идти за мной и моими убеждениями, это дело совести каждого человека. Что же касается послушниц, а их было четыре, то как они, так и я к ним никогда не ходил и с ними ничего и никаких разговоров не вел. Делали они свое дело, порученное им, т.е. выпекали просфоры, и что прикажет по службе им совет (церковный). Я же ими никогда лично не распоряжался, а если мне что-либо было нужно, примерно, выстирать облачение или вычистить, я обращался через ктитора. Что касается моих советов или благословений граждан перед входом в колхоз, то таких случаев не было, за исключением одного… когда я входил в ограду, ко мне подходила наша сторожиха и спросила меня, что ее одна родственница как с месяц записала со всем семейством в колхоз, и хочет знать, правильно ли она сделала, что поступила в таковой, мучается и думает: можно ли ей ходить молится Богу. Я сказал, что случаев запрещения ходить в храм колхозникам, кажется, не было. Вообще должен сказать, что я никогда против советской власти нигде не выступал, и ничего ни с кем в частных разговорах не говорил».

Арест отца Николая Тарбеева всколыхнул Красный Яр. Верующие в каком-то порыве стали собирать подписи, прося об его освобождении. Это событие впоследствии органами ОГПУ оценено было как часть заговора с целью поднять восстание. Особенно высоко в этом событии выставлялась роль отца Николая Залесского, в котором чекисты стали видеть преемника отца Николая Тарбеева по руководству «церковными заговорщиками».

Вот как освещали эти события обновленческие осведомители: «После ареста Тарбеева Залесский стал ездить к дьякону Смирнову, я его видел раза 4 в доме Смирнова. В средних числах, 16-17 сентября, в доме Смирнова собирались черные вороны: Залесский Николай, сам Смирнов Михаил, Попова Вера и Попов Абрам, где Залесский говорил: «Видимо скоро и до нас доберутся, раз одного посадили, значит, и до нас очередь дойдет». Попова Вера говорила: «Ничего, всех не посажают, на арестах далеко не уедешь». Попов сказал: «Мы будем больше агитировать среди верующих, что на нашу религию гонение со стороны коммунистов, от этого только укрепится религия».

По мысли обновленцев именно о. Николай Залесский был инициатором сбора подписей, подтолкнув на это «монашек». По их словам, события развивались таким образом: «19-20 сентября с/г., по выходе от всенощной, Попова Вера, Броженина Татьяна и Матвеенко Варвара в ограде собрали около 30 человек женщин, стали призывать их к тому, чтобы избрать делегацию, написать заявление и идти с ходатайством к уполномоченному ГПУ об освобождении попа Тарбеева. Были избраны три женщины, одна — Кайдалова Александра, а остальных двух женщин фамилии не знаю. Заявление писала Кайдалова Александра, сами монашки остались в стороне. Числа 27 сентября сего года Аристова Александра и Попова Вера собрали на базаре женщин и стали говорить. Попова говорила: «Нам нужно ходатайствовать, чтобы нам прислали священника-староцерковника, к обновленцам ходить не нужно, они проклятые коммунисты». Аристова говорила: «Нужно всем верующим ходатайствовать перед властью об освобождении нашего священника Тарбеева, если мы дружно все будем настаивать об освобождении, то его нам освободят, а если не будем ходатайствовать, то пришлют какого-нибудь обновленца-шарлатана».

Совсем в другом виде выглядели эти события со слов их главной участницы — Кайдаловой Александры. Она на допросе в отделении ОГПУ описала это так: «Написанное заявление с ходатайством о священнике Владимирского собора Тарбееве Николае написано мною. Писала я его потому, что меня попросили женщины, которые вместе со мною 11 сентября с/г по выходе из церкви собрались на улице около ограды в числе 25 человек, без ведома на то церковного совета и сельских советских властей, где решили возбудить ходатайство перед органами ОГПУ о возвращении к месту службы в с. Красный Яр священника Тарбеева. Несмотря на то, что я в этом нелегальном сборище участвовала, фамилию лиц, участвующих на сборище назвать не могу, т. к. не знаю. Собравшиеся женщины попросили меня написать заявление, что я и сделала добровольно, а затем вместе с другими женщинами, Ивановой (имя, отчество не знаю) и Уфимцевой Марией избрали в качестве делегации в ОГПУ с ходатайством». Никакого заговора в этих показаниях усмотреть невозможно. Но следственные органы предпочли руководствоваться показаниями обновленцев, почему и решили разрабатывать дело дальше.

11 ноября 1930 года были произведены аресты отца Николая Залесского, отца Михаила Смирнова, ктитора Абрама Попова и бывших послушниц: Веры Поповой, Александры Аристовой, Брожениной Татьяны и Матвеенко Варвары. В первую очередь следователи попытались надавить на отца Николая Залесского. Ему ставилась в вину связь с «главою заговора» отцом Николаем Тарбеевым, о чем, например, свидетельствовали показания одного из обновленческих священников.

Не признавая себя ни в чем виновным, отец Николай Залесский на эти и другие обвинения отвечал: «За это время я был в Красном Яру не больше 3-х раз, и каждый раз с разрешения Адмотдела. Ездил справлять требы во время отсутствия священника. В числах 12-13 августа я в Кр. Яру не был, а был 26-го августа в престол собора по старому стилю, по новому, значит, — числа 9-10 сентября. В этот раз после службы я заходил на чашку чая к предцерковного совета Попову Абраму Михайловичу, по его приглашению. Там же был дьякон собора Смирнов, дьякон-псаломщик Попов и священник Таптыков из Астрахани, приезжавший служить вместо священника Тарбеева. Ни одной монашки в этот раз не было. Я был у Попова не больше десяти минут, выпил стакан чаю и пошел с дьяконом Смирновым по селу с крестом, по старому обычаю... За все время службы в Красноярском районе я виделся с Тарбеевым не больше 2-3 раз, в доме я у него не был никогда. О состоянии религиозного настроения среди населения Красного Яра Тарбеев со мной не говорил. Дружбы я с ним не вел... В первых числах августа, числа 9, в с. Ватажном в церкви были монашки Матвеенко и Броженина, но я с ними ни о чем не говорил». Все эти показания отца Николая Залесского подтверждались и показаниями других, проходящих по делу, обвиняемых.

Ничего не смогли добиться следователи и от диакона Михаила Смирнова. В процессе следствия, его вдруг поставили вместо отца Николая Залесского преемником отца Николая Тарбеева в возглавлении «церковного заговора». Теперь выходило, что отец Николай Залесский ездил к отцу Михаилу Смирнову в Красный Яр за указаниями. Также писалось, что «дьякон Смирнов М. в церкви вел разговор с монашками о том, чтоб подговорить верующих требовать от власти освобождения Тарбеева». Все это накладывалось на прежние обвинения, данные еще обновленцами.

Кстати, «красноярских заговорщиков» пытались связать с Астраханским епископом Андреем (Комаровым), видимо, чтобы вывести дело на более высокий уровень. Но отец Николай Тарбеев отверг возводимую на владыку клевету. Диакон же Михаил Смирнов ни в чем себя виновным не признал, на все обвинения отвечал таким образом: «У священника Тарбеева бывал, но очень редко по церковным делам и раза два с женой по-семейному. У Попова Абрама Михайловича бывал, но очень редко. Среди женщин об обновленцах не говорил. У Тарбеева, вместе с Поповым А. М., кажется, не бывал, не сталкивался там никогда и с монашками, и о том, что на случай арестов священнослужителей надо подготовить население, в смысле требования от власти освобождения их, не говорил. В августе, после ареста Тарбеева, у меня в доме совещания никакого не было, и монашки ко мне в дом ходили очень редко, и то по делам к жене. В организациях женщин для требования об освобождении Тарбеева из-под ареста я никакого участия не принимал. Жил я замкнуто. Никуда не ходил и у себя никого не принимал... Виновным себя в организации женщин с целью освобождения священника Тарбеева и антисоветской агитации не признаю».

Так, ни один из обвиняемых не признал своей вины, и все обвинение было построено на показаниях лжесвидетелей. Расписав деятельность группировки Клюковского В.Г., следователи в обвинительном заключении заявляли: «Тем временем, в этом же Красном Яру вела к/р работу другая группировка церковников, во главе с попом Тарбеевым Н.Г. и его ближайшими помощниками… Имея одно и то же стремление классовых врагов — подорвать и ослабить мощь пролетарского государства с целью свержения Советской власти и возвращения своего прошлого положения эксплуататоров и паразитов, кулаки и церковники связались между собою и объединившись к началу осенней путины в одну группировку, повели бешенную агитацию среди колхозников и ловцов, используя для этого и монашек, членов церковной группы, каковые на ряду с религиозной пропагандой вели к/р агитацию среди жен колхозников и ловцов, действуя на малосознательную верующую часть их угрозами расправой на земле и наказанием Божиим в загробной жизни. Для проведения своей к/р работы кулаки и церковники в Красном Яру собирались в доме Клюковского В.Г., посещая его по 2-3 человека, под видом писания им заявлений о восстановлении (в правах), также собирались на квартире дьякона Смирнова... На этих совещаниях они разрабатывали и намечали планы своей к/р деятельности». Всего по делу было привлечено: «кулаков 25, середняков (сыновей кулаков) 3, б/пристав 1, служащих 1, священнослужителей 3, церковников 5. Всего 38 человек». Священнослужители Николай Залесский, Николай Тарбеев и Михаил Смирнов оказались в числе «верхушки заговорщиков», которым грозила самое строгое наказание. 17 декабря 1930 года постановлением тройки ОГПУ по Нижне-Волжскому краю их, а также еще четырех обвиняемых, приговорили к высшей мере наказания — расстрелу. Но и после приговора их еще долго томили в тюрьме.

Младший сын отца Николая Залесского все время ездил из Красного Яра в Астрахань, возил отцу передачки. Когда он приехал 9 января, охранник, взяв его передачку, сказал: «Больше передачек не носите. Они ему не понадобятся». После этого он отдал ему отцовские сапоги и мешочек, с которым отца Николая забирали в тюрьму. В нем лежали кружка, ложка... Вот и все, что осталось от отца. Вскоре дети узнали о трагическом конце их отца.

Вместе с арестованными Красноярскими священнослужителями в одной камере сидел мужчина, тоже из Красного Яра. Он сидел по другому делу, и его в середине января выпустили. Вернувшись в Красный Яр, он нашел старшую дочку отца Николая Залесского и рассказал следующее: «Отец Николай держался в тюрьме твердо. Охранники пытались снять с него священнический крест, но он не дал, сказав: “Не вами повешен крест, не вами и снят будет”. Держали их до Рождества. В ночь под этот Великий праздник, когда весь православный мир ликует, отец Николай решил отслужить праздничную рождественскую утреню. Его поддержали и другие священнослужители. Пели они громко, не таясь, несмотря на то, что охранники кричали на них, требовали прекратить, беспрерывно стучали в дверь. Но службу отслужили до конца. Все заключенные, находившиеся в камере, молились вместе с духовенством. А наутро иерея Николая Залесского и других, бывших здесь священнослужителей, потребовали с вещами. Они ушли и не вернулись. Как выяснилось позже, их расстреляли».

Расстрел их датирован 8 января в 11 часов 15 минут «вне черты города, в месте гарантирующем полную секретность». Так, со словами Рождественских песнопений на устах, встретили Красноярские мученики свою кончину, молитвою победив страх, верою победив смерть.

Источник: uspenskiysobor.narod.ru