Толкования на Откровение Иоанна Богослова 17:5

Ст. 3-6: ...И я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами. И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ее; и на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным. Я видел, что жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых, и, видя ее, дивился удивлением великим.

Блудница Вавилонская определенно изображается здесь царицей, с царственной роскошью одетой и украшенной, – в том земном великолепии и блеске, которыми так любит украшать себя порок. Как бы в отрицательное соответствие словам ап. Павла: не упивайтеся вином, в немже есть блуд (Ефес.5:18) – в руках своих она держит золотую же чашу, как чашу с вином, но только вместо вина эта чаша наполнена тем самым, что составляет самую сущность и природу всех этих блудодеяний: всякою мерзостью и зловонною нечистотою их. Надменно восседает она на багряном звере-драконе, т.е. опорой и основой всего поведения своего ставит отца всякого греха и безобразия – диавола, и вызывающе дерзкий тон распутства ее сказывается так, что как эмблема на лбу у ней начертана эта отвратительная и постыдная сущность ее: великий Вавилон, мать-родоначальница и патронесса всем блудницам, развращающим человечество, и всем мерзостям, всей беззаконно чувственной грязи земной. Впереди этих точных эпитетов скверной природы ее стоит еще слово тайна: это может обозначать ту загадочно-непонятную заманчивость греха, при которой он так умеет скрывать эту скверную и гибельную, всегда награждающую лишь болезнью и горем, до скрежета зубовного и неутолимых мук включительно, ложь и тину мишурных наслаждений своих. А вместе с тем из истории мы знаем, что особенною распущенностью и гнусными оргиями издревле отличались именно те культы, которые стремились окружить себя ореолом чего-то таинственного, гордо возвышающегося над толпою; выставлять себя носителями учения какой-то высшей, показной мудрости, скрывающей, однако, за собой лишь безнадежную пустоту и духовной, и реальной «пустыни».

В шестом стихе указывается новая греховная сторона в этом Вавилоне. Обычно представляется, что люди распущенной жизни бывают мягче, даже добрее других и что у беззаконников скорее найдешь проведение начал свободы. Но, как и все в царстве греха, и тут это – только обман и видимость, только прикрашенная личина и фальшивая приманка. Так и у нас, в России, под исступленными лозунгами свободы пришли к власти те, кто теперь, выявив себя худшими из насильников, принципиально не допускают никакой свободы. А ведь давно ли они гипнозом истерических кликов своих заставили все общество бредить о каких-то несбыточных «свободах». Так и в сфере религии: те самые, которые так любили в былые времена возмущенно обличать историческое христианство за его якобы нетерпимость и преследования иноверных (не считаясь ни с эпохами, ни с личными отступлениями в том или ином отдельном историческом деятеле христианском), – они-то и оказываются, как мы уже говорили, самыми грубо-нетерпимыми фанатиками и опять-таки наибольшими насильниками, и в первую очередь именно по отношению к сфере религиозной. И корень этой неистовой злобы против религии истины в безнадежно глубоком нравственном потемнении их да в той же самой распущенности, той же настроенности «вавилонской». И вот Иоанн и видит, что жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых, и говорит о себе, что, видя эту жену, он дивился удивлением великим. Это удивление апостола можно, по ближайшей связи речи, относить именно к данному обстоятельству: как, в самом деле, могла поднимать это избиение истинных служителей Бога и правды Его та жена, которой по жизни и типу ее меньше всего было дела до религии, которой скорее нужно бы искать защиты и заступничества святых, а не проливать кровь их. Ведь ей, которой чужда и не нужна религия, совсем должны бы быть несвойственны эти гонения, которые были еще извинительны древним фанатикам в язычестве, действительно нередко избиением христиан, как и предсказал Господь, мнивших службу приносити Богу (Ин.16:2). Ибо ведь до нелепого странны подобные гонения и расправы со стороны тех, кто всего каких-нибудь 20–30 лет тому назад так вопил о веротерпимости и возмущался всякими мерами самообороны у людей верующих.

Однако, если причины удивления Иоанна нам искать в содержании последующих стихов этой главы, то ее, эту причину, действительно, можно видеть, вместе с прот. Орловым, еще в «таинственном, достойном изумления сочетании зверя и жены, в их взаимной связи», взаимной общей деятельности и проявлении в мире, ибо к этому клонится разъяснение ангела.

  «Начертание на челе показывает бесстыдство неправды, полноту грехов и сердечное смущение; она мать, ибо в подначальных городах руководит душевным блудодеянием, порождая тем мерзкие пред Богом беззакония» (св. Андрей, гл.53).

  Более общее толкование склонно видеть в этой блуднице, носящей имя Вавилона, всю вообще низменно–чувственную и антихристианскую культуру человечества последних времен, которую ожидает страшная всемирная катастрофа при кончине мира и Втором Пришествии Христовом. Падение этого «Вавилона» представляется в Апокалипсисе как первый акт победы в мировой борьбе Церкви Христовой с греховным царством диавола.