Здравствуйте, это передача «Мой путь Богу» со священником Георгием Максимовым. Одноименная передача выходила на телеканале «Спас» более 2-х лет, и после того, как там она перестала выходить, я получил много просьб от зрителей продолжить передачу, и вот мы решили пойти навстречу зрителям и продолжить её уже на площадке интернет-канала YouTube. И сегодня в первом выпуске обновленной, возрождённой передачи «Мой путь Богу» наш первый гость ‒ Максим Михайлович Беляков.
‒ Здравствуйте, отец Георгий!
‒ Здравствуйте! Штатный миссионер храма Святого Иоанна Русского города Москвы и, в общем-то, я могу сразу сказать нашим зрителям, чтобы они знали, что, в общем-то, Ваш путь был через самые далекие-далекие окраины ко Христу, и, в том числе, через так называемое «родноверие». Вот, и о том, как именно так случилось, что человек, ранее находившийся в кругу, так сказать, родноверческих взглядов сейчас оказался православным миссионером в Московском храме, мы сегодня поговорим.
Давайте немножко начнем с предыстории, то есть, вот, я так предположу, что Вы, как и большинство нашего поколения родились и выросли в неверующей, обычной советской семье, но, может быть, у вас были какие-то встречи уже с миром веры в то время, в детстве?
‒ Да, совершенно верно, отец Георгий, я родился в семье обычных инженеров. Отец и мать были неверующими, но в детстве я уже получил опыт, я сталкивался с верой, я сталкивался с христианством, может быть, неосознанно, несознательно, не отдавая себе отчёт, но мои бабушки по отцовской и материнской линии были верующими, причем глубоко верующими людьми. Бабушка по отцу ‒ она до сих пор жива. Вот, и я с детства помню в доме иконы, я помню, что бабушка молилась, я даже помню себя присутствующим на молитвах, видел, как она делала коленопреклоненные молитвы, то есть в доме всегда находились иконы, она молилась перед сном, она молилась перед принятием пищи…
‒ Но стало ли это, как-то, частью вашей жизни в то время?
‒ В то время ‒ нет. Я не задавал себе даже вопрос об этом. Это было просто, наверное, каким-то, я даже не знаю, я не могу даже дать оценку сейчас вот тому состоянию, которое было. Но это вот есть и есть. Может быть, это часть вот какой-то бабушкиной жизни, о которой я не спрашивал, или, может быть, я спрашивал, но сейчас у меня памяти вот никаких ее ответов об этом не осталось, потому что это были такие детские воспоминания и ничего более. То есть интересоваться верой как таковой в то время ‒ я не интересовался, не пытался.
‒ Ну, в общем, это было всё далеко от вас.
‒ Да, это было, наверное, далеко. Потому что я был слишком маленький. С того момента, как я себя начал уже осознавать, помнить себя ‒ в юности, то есть, ‒ уже веры, христианства, Христа в моей жизни, как таковой, не было. Были секции, кружки, я не думал просто об этом, то есть в моем мировоззрении этого никак не присутствовало.
‒ Когда, вот, первое, собственно говоря, что-то произошло, что подтолкнуло к тому, чтобы, ну, скажем так, хотя бы в целом о духовном, о духовной стороне жизни задуматься?
‒ Ну, о духовной стороне жизни, наверное, я стал задумываться уже когда повзрослел, наверное, в переходном возрасте. В каком плане я стал задумываться: я вошёл в некий конфликт с миром. Именно в этом был корень моих каких-то моих мыслей.
‒ Какого рода конфликт?
‒ Я не понимал, почему мир не ведёт себя так, как он декларирует о себе: почему люди говорят, что надо жить в любви, надо жить в дружбе это говорят. Это говорят учителя, это говорят родители, это говорят из хороших книг, то есть постоянно идёт: надо дружить, надо любить, надо жить в мире, ‒ но люди себя так не ведут. И не ведут себя даже не плане каких-то мировых событий, а в быту ‒ никак они себя не ведут. Ну, плюс ещё, может быть, была такая вот внутренняя обида, опять же, у меня родители развелись, ещё из-за этого. Ну, в общем, некий такой конфликт он всегда был, ну не всегда, но сколько я себя помню сознательно, он там присутствует. И из этого вылился какое-то такое протестное внутреннее движение. Вот, и я стал заниматься музыкой, мне показалось что вот именно так я могу себя реализовать, именно так я могу что-то рассказать, именно так я могу протестовать против всего того, что я вот вижу вокруг.
И со своим одноклассником сколотил группу, и мы стали, не скажу, что успешно, но в своём кругу мы были довольно популярны. Стали писать песни, играть, в общем, как говорится, взял гитару и пошел странствовать. И вот, играли-играли, армия, потом вернулся… и стали появляться вопросы немножко другого толка, даже не другого толка, а более конкретные.
‒ Например, какие?
‒ Вопросы о том, откуда этот мир, почему всё так, как оно есть. Ну, уже не на позиции протестанта какого-то против чего-то, а на позиции человека, пытающегося понять, почему люди говорят одно, а делают другое; зачем я здесь, откуда я пришел, куда я иду, и что там куда я иду, и что там откуда я пришёл. И вот на эти вопросы, ‒ ну, естественно, я искал, как мне найти ответ ‒ я нашёл ответ, именно, откуда я, кто я и куда я иду, вот, в таком мировоззрении как родноверие, в то время.
‒ Это были какие-то книги, может быть общие знакомые?
‒ Да, стали появляться знакомые, потому что мне кажется, что кто ищет, тот найдёт, и человек, который пытается что-то найти, он всё ищет-ищет, что-то его тут привлекает, там привлекает, с кем-то он познакомился… Видимо, мне что-то понравилось, потому что это давало какой-то ответ на то, откуда я иду, кто я такой, ‒ может быть, он неправильный, то есть не может быть, а он неправильный, но в то время он меня устраивал.
‒ Что больше всего, скажем так, нравилось вот в том, что Вы читали, слушали, обсуждали? Что зацепило?
‒ Зацепила, прежде всего, конечно же картинка. Картинка, дескать, вот именно картинка эта понравилась, именно потому что вот был какой-то конфликт, и вот это мировоззрение показало, что раньше было всё хорошо. Раньше было некое такое идеальное состояние, идеальный мир, и вот сейчас происходит нечто, но в будущем всё будет впереди. И мне нравилось, что я, как бы, по тем мировоззренческим установкам, о которых мы говорили, что я уже нахожусь где-то в конце пути, нахожусь в Руси, а Русь ‒ это начало всего, это конец всего, все языки от Руси, вся философия от Руси, Русь распространялась; Германия ‒ это русские, которые выходили из лесов и шли Европу завоевывать, германы… (смеется) Ну, просто вот такое мировоззрение, составленное из каких-то лоскутков очень красивых сказочных, мифологических, но очень хотелось, видимо, в это верить. Ну, как я сейчас это оцениваю, как уже взрослый человек, и это вот желание оно именно превратилось в уверенность, что это именно так оно и есть.
‒ Но надо сказать, что многие вот в этом и пребывают, и до сих пор находятся и такие картинки, которые рисуют, в том числе, буквально картинки, потому что есть много художников этой направленности, которые рисуют там вот: и все красивые, все такие и смелые, и благородные лица открытые, и архитектура, и все на фоне природы, и всё такое одухотворенное, и такое замечательное, то есть непосредственно, и картинки, и литература такая есть, и была и сейчас есть, и, вот, и там самые разные и статьи, и материалы, и видеоматериалы ‒ всё на эту тему есть. И люди, в общем-то, и пребывают в этих, скажем так, мечтах об ушедшем золотом веке и надеждах на то, что он вот-вот скоро придёт, как он был нарисован. А что вам, вот как-то, собственно говоря, в этой, действительно, привлекательной картинке ‒ что вот вас вывело-то в итоге?
‒ Ну вот я не знаю, как сейчас, какое состояние… В 2003 году, приблизительно, 2003 году ситуация начала меняться. Я работал тогда на одном предприятии, которое занималось распространением книг, много читал и видел, как появляется такая литература, и поскольку я интересовался ‒ она мне была интересна. Но эта литература была уже совершенно другого характера. Если раньше мы читали какие-то самиздатовские вещи, там, «Книга Ра» (больше всего мне название запомнилось), остальные не помню, но что-то в этом роде; это были не Веды, конечно, а что-то такие, какие-то, вот, самиздатовские вещи, ‒ то здесь уже настроение появляться книги совсем другого характера: «Удар русских богов» (по-моему, Истархов написал). То есть они вроде бы говорили о том, но уже вектор направленности был совершенно другой. То есть если мы, когда философствовали и представляли какие-то космические миры ‒ мы же не занимались каким-то культовым служением, просто это всё было на уровне каких-то философских рассуждений, музыка Калинов мост… Вот, в общем, такие вот… И о христианстве мы даже как бы не думали ‒ то есть мы не думали в том смысле, что мы знали, что оно есть, конечно же, но оно как-то нас никак не касалось, мы занимались совершенно другими вещами…
То тут книги уже стали говорить о том, что… Ну, это были откровенно антихристианские книги.
‒ Что христиане во всем виноваты…
‒ Практические, да. Ну, не практически, а именно так оно и есть, что закабаление, насильственное крещение, и вот, в общем…. И я помню даже, что когда я начал читать книгу «Удар русских богов» (я ее прочитал), и несмотря даже на то, что, вот, что я был похожих взглядов, мне было очень противно. А в аннотации книги было сказано, что, если вы один раз прочитаете и почувствуете, что вам плохо ‒ это вот из вас выходит вся иудохристианская чертовщина, и вам нужно прочитать эту книгу как минимум три раза. Я понимал, что я больше не осилю, потому что, ну, это откровенно, если вы как-то знакомились с этим, даже сложно сказать, произведением, то очень тяжёлая такая, преисполнена, вот, ненависти какой-то, чернухи, и даже, вот, ну просто нормальному человеку её тяжело читать. Ну, тем не менее, я её прочитал, я понял, что это просто, ну, не для меня, но вот такую позицию я принял.
‒ Антихристианскую, да?
‒ Да, действительно, да, я подумал: «Ага, ну ведь так оно и есть». Причём, приводились там примеры: ну, и революция, и, как есть плоды, соответственно, знаем кто виноват. Но в тоже время, вот именно с этого момента, началось моё разочарование именно в родноверии. Потому что я решил активно активно бороться с христианством. Активно бороться с христианством надо как, ‒ надо узнать врага, ну, хотя бы, понять. И я открыл Библию. Но я открыл Библию с целью не понять что-то, а с целью найти к чему придраться. Я её читал и выписывал вопросы, ну, их много, потому что, ну, как я понимаю теперь, что писание все-таки ‒ это зеркало, и, когда открываешь, каждый найдёт там всё то, что он хочет найти, в любом случае, и, если он будет сам это интерпретировать ‒ он будет это интерпретировать так, как ему угодно, ну, в общем, все будет так, как он хочет. Но когда у меня стали появляться вот эти вопросы, когда я стал обращать внимание на текст ‒ я опять вошел в противоречие. То есть книга, вот если же брать, пример, Ветхий завет и читать его как некое историческое повествование, только лишь как историческое повествование ‒ книга довольно-таки жестокая. Если же не пытаться понять, что было с людьми в то время ‒ она не только жестокая, но она может быть и с моральной точки зрения, ну, может быть неправильная, да, там есть такие какие-то спорные моменты, и если человек не понимает о чём, если он не знает толкований, и если он пытается сам как-то понять, то, вот, есть такие вещи. И у меня возник вопрос, на который я не мог ответить, который меня, собственно, вывел из вообще, в принципе, понимания родноверния.
‒ А что за вопрос?
‒ А вопрос состоял в следующем: вот то, что написано в Библии, не скрывалось. Вот если это так жестоко, если это так неправильно с моральной точки зрения, то почему эта религия была принята, то есть почему люди не сопротивлялись. То есть я как понимал: ведь в моем мировоззрении, мировоззрении родновера, мои предки ‒ это сильные, смелые люди, со светлыми лицами, которые жили в таком, некоем, условно, раю, да и всё у них было хорошо, и вдруг приходит человек, несколько человек, вот с такой идеологией, и, если мои предки верны своим богам, и они именно такие сильные и смелые, то они бы предпочли умереть, а не покориться именно вот этой идеологии, потому что она никак не срастается с тем, о чем я вот представлял. А если они предпочли умереть, то я не их потомок. А если я потомок тех людей, то либо они не такие, как мне рассказывают в мифах, либо они трусы и поддались, либо они что-то поняли и приняли эту религию, но опять же я предатель предков получается, то есть я не принимаю то, что они принимают.
‒ То есть то, что они добровольно принимают христианство, которое вы отвергаете…
‒ Да, которое я отвергаю, либо они не были такими смелыми, и Бог Христос покорил их, да, то есть насильно загнал в кабалу из такого светлого состояния, то есть не были они такими, не были они воинами, то есть у меня не было представлений, что вот как-то по-другому, то есть либо-либо, то есть вот такие вот варианты. И я, вот, вошел в противоречия и понял, что здесь, как бы, ну, правды нет, как минимум. Потому что, ну, явно было всё на виду о том о чём говорит христианство, по тому как я понимал, но я не понимал почему, вот, как, это всё произошло. Я уже знал приблизительно историю, я не понимал, как двенадцать рыбаков, да вдруг такой немощной слабой религией заразили Вселенную. Вот это был вопрос. Но даже когда этот вопрос появился, я его не стал искать в Церкви, не стал, потому что, ну, для меня по-прежнему оставалось это какой-то такой вражеский гарнизон.
‒ Ну да, если Вы даже и разочаровались вот в таких вот мифах, фантазиях родноверия, то это еще не означает, что Вы после этого стали ближе к христианству.
‒ Да, я оставался на позициях язычника, но у меня были представления уже, так уже сформировавшиеся мировоззрение, что мир есть Бог в различных своих проявлениях. То есть: есть я, есть Бог, и моё общение с Богом есть моё общение миром, то есть мир, вот, как-то, вокруг, то есть природа есть Бог, так скажем, если говорить об этом, я часть природы, я часть Бога. Опять же, построенной из этого концепции не было, но вот представление было. Я до сих пор удивляюсь, вот, как вот можно было без каких-то вот, ну, пониманий, что ли, вот на каких-то фрагментах именно строить мировоззрение, но именно так оно и происходило. И я продолжил искать, потому что разочарование мое было очень глубокое, и я уже даже сейчас не помню, какими путями, но я столкнулся с человеком, который познакомил меня ещё с одним человеком, и этот человек привел меня в московскую школу каббалы. Да, московская школа каббалы ‒ это, понятное дело, не та каббала, которой занимаются иудеи, это такая, скажем, коммерционализированная каббала для всех, там самый главный у них был адепт (раввин, как они его называли, этот некий Михаил Лайтман). И, вот, именно в каббале, когда я начал ее изучать, я получил уже чёткое обоснование своему мировоззрению, то есть я получил именно подтверждение всем своим языческим домыслам. Это, ну, подробно объяснять вот это вот, как бы, она всё равно коммерческая, это учение, но она основана на каких-то реальных вещах, вот, на каких-то мистических знаниях… И о чём говориться: что наш путь от камня к человеку, и мы после человека переходим в некое такое духовное состояние, каждый последующий период для предыдущего являются богом, то есть растение ‒ бог для камня, животные ‒ бог для растений, человек ‒ бог для животных, а для нас боги в этом мире ‒ идеальная фигура шар, мы живем ы трехмерном мире, значит для нас боги, всё что шарообразное и большое, то есть солнце, Земля, планеты, Марс, то есть было вот так вот объяснено, то есть мы так принимаем следующее наше состояние.
‒ То есть, дальше Вы готовились стать шаром?
‒ Шар, это то, что воспринимаю отсюда (смеется), кто я там такой ‒ я не знал, но что-то следующее. Тут уже было огромное количество литературы, книга «Зоар», «Учение о десяти сфиротах», в общем, и позиционировалось это все не как религия, не как вера, а как наука ‒ это наука о потустороннем мире, наука о том, что делать, когда вы покинете этот мир. Непонятно, правда, как ее применять, но были схемы, было описание, и было какое-то вот такое понимание. И это была последняя точка, после которой, вот, собственно, всё завершилась. Есть такая книга «Учение о Десяти Сфирот», там есть пять основных состояния, и последнее состояние ‒ «малхут»-царство, «малхут» ‒ это состояние, которое полностью лишено света, оно само себя от света закрывает. И был нарисован, вот эти вот сфироты, они были нарисованы в таком порядке, что я в них увидел Иерусалимский крест, вот одна большая «малхут» и четыре маленькие как бы вокруг. И почему-то сразу я представил православный храм с одним большим куполом и с четырьмя маленькими.
И вот в этот момент, я не знаю, что случилось, я иначе как чудо это не воспринимаю, потому что не было никаких предпосылок, не было ничего, я понял, что всё вот это ‒ это просто искаженное православие, и буквально за три дня я оттуда ушёл, я пришел в храм на улице Рябиновой, Храм Спаса Нерукотворного. А почему в тот храм ‒ потому что у меня там Кунцевское кладбище, там мои дед, отец. Я туда пришёл, я сел на лавку и понял, что я пришёл домой, я больше отсюда никуда не уйду. И вот это ощущение ‒ оно меня не покидает до сих пор, состояние, ощущение, чувство того, что я дома, в Церкви я дома, я у Бога. И вот с этой лавки храма Спаса Нерукотворного началось мое воцерковление, начался мой путь как православного христианина.
‒ А что вот на этом пути наиболее было, скажем так, сложно? Были ли какие-то сложности?
‒ Были сложности. Были сложности, которые есть, наверное, у каждого новоначального христианина. Я очень рьяно бросился изучать, с жаждой начал все это пить, естественно, у меня не было ни духовного руководителя, ни того, с кем бы я мог пообщаться, потому что у меня не было ни друзей, ни знакомых, никого в этом обществе. И я начал просто с «Лествицы», я начал с Иоанна Лествичника, взял «Лествицу» и начал ее читать. Вот это был очень трудный, тяжёлый момент, потому что для неподготовленного человека это очень тяжело. Говорят, что человек неподготовленный, который начинает вот такие аскетические труды читать, он либо отвращается от этого, либо очень желает. Вот у меня именно как раз второе было. Я просто был готов уйти, при том что у меня была семья, ребенок, был готов все бросить, оставить, и уйти куда-нибудь в лес, затвориться, сесть, не умея ничего, начать вот какое-то такое делание (смеется). Я почему-то считал, что всё, всё ‒ мир во зле… Но Бог меня вернул на, так скажем, в нормальное состояние, я как-то начал ходить в народный хор, я как-то стал подвизаться, там, в храме помогал, в молодежной группе с ребятами, хотя я сам уже вышел из их возраста, но мне просто хотелось какой-то деятельности. У меня было два храма, в этот вот Спаса Нерукотворного я ходил по воскресеньям, ну по выходным дням, потому что, как бы кладбищу, и я к нему как бы привык, я его видел, он был мне какой-то более-менее знакомый. А по будням я ходил в храм Иоанна Русского, который у нас на улице Ярцевская был построен, когда были у меня свободные дни я ходил вот по будням именно туда. И я желал быть в Церкви, я всеми фибрами просто желал как-то себя реализовать. И, Бог милостив, в один прекрасный день я увидел объявление на доске объявление храма Иоанна Русского, что требуется чтец, алтарник со знанием церковнославянского, с умением читать. Я не умел. Я не умел, поэтому я сказал: «Господи, я неделю подожду, если оно будет висеть ‒ я пойду». Через неделю я подошёл, объявление висело, но я опять сказал: «Если я ещё неделю подожду… ‒ потому что я боялся, я ничего не знал, ‒ Если я ещё неделю подожду, и оно будет висеть, я пойду». вторую неделю оно висело. И я опять не решился. И только спустя три недели, опять я себе дал точный зарок, опять я пришёл, оно висит, я уже понял, что мне уже деваться, оно висит, я себе обещал, я Богу обещал. Я, собственно, подошел к одному человеку, начальнику воскресной школы, просто, ну, знал его постольку-поскольку, посещал там некоторые воскресные занятия, ну и собственно, он меня со старостой, староста меня подвел к настоятелю. Спасибо отцу Андрею, он меня, практически не зная, потому что в основном настоятель бывает только по выходным, по праздникам, а по будням, он мен, не зная, все-таки дал мне шанс, и я стал алтарником, и через некоторое время он меня благословил: «Будешь миссионером». Ну, я по благословению стал миссионером, хотя, честно скажу, не хотел, но сейчас как-то даже не знаю, как по-другому, потому что очень нравится.
‒ Конечно, когда вы уже вошли, собственно говоря, вот как алтарник, как чтец, то служба православная открывается совсем с другой стороны. Вот, я хотел вот здесь задать один вопрос, может быть, из двух частей. Вот, в первый момент я думал, что есть некоторые зрители, которые скажут: «Ну вот это у него всё просто под воздействием чувств произошло, вот он пришёл, сел на лавочку и почувствовал, что на душе хорошо». Вот, но я так догадываюсь, что все-таки за всем этим и помимо всего этого было, конечно, для вас и интеллектуальное открытие православия, и интеллектуальное погружение в христианство. И вот, собственно говоря, вторая часть вот этого вопроса, именно, как вот христианство или Господь через христианство православное изменил вашу жизнь или привнес, что привнес в вашу жизнь, вот, как бы сказали?
‒ Да, да, отец Георгий… Но, наверное, знаете, не буду сейчас говорить о каких-то там догматических вещах. Я, опять же, не про ощущения, но, хотя, это близко. У меня же, как я вот начинал свой рассказ, все время был конфликт, а христианство мне открылось совершенно с другой стороны, то есть мне открылась Любовь. Бог есть любовь. Люди могут жить в любви и Бог сам есть Любовь. И открывая это, понимая это, и осознавая это, начинаешь смотреть совершенно по-другому на многие вещи. Когда ты понимаешь, что тебя кто-то любит, причем не кто-то, а твой Творец, твой Создатель ‒ это очень многое меняет в жизни. Конечно, возможно, я как Вы говорите, зашел в храм под воздействием каких-то чувств, ощущений, но вслед за этим… Во-первых, я бы не сказал так, что это ощущения какие-то были. Просто я же не был очарован православием, я не был как-то, вот, очарован какой-то проповедью кого-то, просто возникло понимание, что вот то, что я считаю, что я делаю ‒ это искаженное православие, это исковерканное православие. Я пришел именно потому, что я уже понимал, что здесь и есть что-то, что даст мне ответ на вопрос, потому что здесь есть истина. Я тогда не осознавал, что я хочу, но я понимал, что сюда я пришел. И, ведь, надо понимать, опять же, повторюсь, я не был очарован, я, можно даже сказать, шел с некими сомнениями, потому что я шел в стан врага, по сути дела, но для меня это было, в какое-то время, именно так, может быть, конечно, вот такие вот острые ощущения не ушли, но такое вот чувство ‒ оно оставалось все равно. А потом, что может быть выше Любви? Вот, что может быть выше Любви, если даже этого нет, то это то, ради чего стоит жить; то, ради чего стоит жить, потому что все остальное ‒ оно просто напрасно. Как говориться, если бы Бога не было, то его бы стоило именно придумать в таком ключе, а именно ‒ как Любовь. Потому что это наивысшее проявление человека, наивысшее проявление (я неправильно, наверное, сказал ‒ человека), наивысшее стремление человека ‒ любовь, отношение друг к другу, отношение ко всему миру, именно с позиции любви, не с позиции потребительской или еще какой-то, а именно по любви. И вот даже просто взять и начать себе представлять, что было бы, если бы…. И мы возвращаемся в тот рай, из которого я начал свое движение, которого я хотел, который я искал, и который я нашел. Наверное, так.
‒ Спасибо большое Вам за Ваш рассказ, ваше свидетельство, помощи Божией на вашем пути. И также всем зрителям нашим желаю помощи Божией. Если у вас есть какие-то вопросы, или замечания, или предложения, можете писать на наш адрес. Храни вас Господь!
Ведущий ‒ иерей Георгий Максимов
Гость ‒ Максим Беляков
Видео-источник: YouTube-канал иерея Георгия Максимова
Комментировать