Отец Михаил – живой пример человека, который, руководя приходом и постоянно принимая непростые решения, умеет всецело доверяться Богу. Священство было ему предсказано в отрочестве, и весь его извилистый и непростой жизненный путь со взлётами и падениями вёл к обретению настоящего призвания. В беседе отец Михаил рассказывает о том, каково это – учиться жить по воле Божией и поступать, порой, вопреки желаниям близких людей.
– Отец Михаил, расскажите, пожалуйста, как вы приняли решение стать священником, как оно формировалось? Как долго в вас зрело это желание?
– На самом деле не совсем я принимал решение, оно было принято за меня. Моё детство было до 10-летнего возраста абсолютно внецерковным. Родился и рос я в городе на Неве, здесь, в Ленинграде. Мои родители развелись. Моя мама, Елена Романовна, впоследствии – схимонахиня Есфирь, закончила наш большой университет, тогда имени Жданова, стала историком, начала заниматься историей революции. Она работала с семьями различных революционеров, которые делились своими воспоминаниями о героях революции.
В частности, она была в семье Микоянов, в семье Аллилуевых и во многих других печально известных семьях. И вот там она услышала и поняла очень многое из того, что официальная советская пропаганда тщательно скрывала. Это были не просто обыкновенные люди, которые просто подвержены сильным страстям, а настоящие палачи. Как мама говорила, «у них руки не по локоть, а по самые плечи в крови». И вот, перед молодой женщиной вместо героизма и романтики предстала вся эта грязь и ужасы революционного времени в самом неприглядном виде. Она просто разочаровалась в той идеологии, которую государство исповедовало, и это разочарование было очень глубоким. Оно было основано на тщательном историческом анализе, на достоверных источниках и живых свидетельствах.
Поэтому, мама испытала глубокий мировоззренческий кризис. И разочаровавшись в советской действительности нашего государства, захотела заниматься историей Древней Руси. В 1982 году, взяв меня с собой, мама поехала внештатной сотрудницей в музей фресок Дионисия бывшего Ферапонтова монастыря водить экскурсии. Она окунулась в атмосферу Древней Руси, в атмосферу, казалось бы, музейной жизни, никак не связанной с идеологией, но это на неё сильно повлияло. Вообще, фрески Ферапонтова монастыря сами по себе являются живой проповедью о Христе и Божией Матери. Нам так понравилось в монастыре, что сначала приехали туда летом, а после уже переехали и поселились неподалёку от него.
– В каком вы возрасте были, когда это случилось?
– Мне было 10 лет. Наш приезд, я как сейчас помню, был на праздник святителя Чудотворца Николая, 19 декабря 1982 года. В монастыре было очень много интересных людей. Людей культуры, людей искусства, людей церкви. И благодаря вот такому окружению, благодаря встрече с замечательными верующими людьми, состоялось наше обращение.
Маме было на тот момент 35. Она пришла к вере очень серьезно. В юности став членом партии по тогдашним убеждениям, в 1983-м году, уже в зрелом возрасте, положила свой партбилет на стол, что по тем временам могло обернуться для нее нехорошими последствиями, вплоть до признания человека недееспособным. Но поскольку это была Вологодская область, а не Ленинград, и уже всё-таки 1983 год на дворе, всё разрешилось по-другому. Да, были неприятности на работе, но маму даже не уволили, она была ценным сотрудником.
Храм, который мы посещали, находился в городе Белозерск. До него нужно было ехать аж на трёх автобусах. Благодаря удивительному человеку, игумену Арсению Шастелю, я в 11-летнем возрасте попал в алтарь, и с этого началась моя церковная жизнь.
Был интересный момент по поводу моего прихода к Богу. Когда мне было около 8 лет, мы с мамой из любопытства зашли в храм Димитрия Солунского, поскольку мы жили рядом, на Комендантском аэродроме. Я до сих пор помню то жуткое состояние, которое меня накрыло в церкви. Мне было душно, на меня давило всё. Мне не нравилось, что происходит – все эти старухи, как мне тогда казалось, все эти жуткие завывания. Мне всё было отвратительным, и меня просто вынесло из церкви.
А когда я уже в возрасте почти 11 лет был введен в алтарь и оказался в Белозерске в церкви, то мои впечатления были совершенно иными. Это было что-то неземное: аромат ладана для меня был лучшим благоуханием. Лица людей, тех же бабушек, но уже в Белозерске, излучали что-то ангельское. Они отнеслись ко мне очень благостно и радостно. Это вообще целое событие, когда мальчик в этом возрасте вдруг появляется в церкви, и не просто появляется, а начинает креститься, прикладываться к иконам, делать что-то такое осмысленное. Меня окружили вниманием и заботой. Мне в храме нравилось всё. Казалось, что священник не ходит, когда он совершает каждение, а буквально летит, как ангел. Тем более, это был иеромонах, отец Арсений (сейчас он уже игумен). Совершенно противоположные ощущения внутренние были.
Насколько же важно, когда человек осмысленно приходит, когда он тяготеет к этому! Я понял, что Церковь – это и есть небо на земле. Для меня она стала чем-то настоящим, перерождением меня как верующего человека, несмотря на то, что мне всего 11 лет было. Я тогда много читал, у меня цепкая память была, и я выучил все утренние и вечерние молитвы наизусть. Конечно, я многое там не понимал – все эти перечисления взрослых и монашеских грехов; но для меня все равно это было что-то такое сакральное, добавляло некоей таинственности.
Евангелие мама читала мне ежедневно, и у нас было такое правило, что мы не ложились, не прочитав главу из Евангелия. Она очень серьезно уделяла внимание моему воцерковлению, и при этом сама приобщалась, приобщая меня.
Мы ездили по различным монастырям. В то время их было открыто не так много, ездили в Псково-Печерский в основном. Причем я в свои каникулы, и в осенние, и в весенние, там трудился как трудник. Мама жила в Печорах либо на съёмной квартире, либо её просто так принимали у себя православные верующие люди.
Это были времена отца Иоанна Крестьянкина, отца Адриана, они ещё были живы. Кстати, все те события, которые описываются в книге «Несвятые святые», еще тогда Архимандритом Тихоном Шевкуновым, мне очень знакомы, так как я был там в то самое время, которое он описывает.
– И вы этих батюшек видели, знали лично?
– Да, отца Нафанаила помню и отца Иоанна Крестьянкина. Мама привела меня к нему, в тот день вообще было много народу. Я помню, что он обнял меня и от него просто исходило удивительное лучезарное тепло. Даже не знаю, с чем это сравнить. Как «объятия Отча». И он не давал говорить никому. Люди что-то говорили, он их перебивал, что-то такое говорил, а потом оказалось, что это все сбывается.
– И вот тогда, наверное, у вас и зарождалось уже желание стать священником?
– Нет, никаких таких желаний у меня тогда не зарождалось, вообще я об этом не думал. А был удивительный случай, связанный с одним старцем – судя по всему, отцом Николаем Гурьяновым. История произошла в Пскове, рядом с Троицким собором в Кремле. Я устал от службы, ребенок есть ребенок, и бегал по полуразрушенным стенам, они были открыты тогда, не так как сейчас. Утомившись, я присел на скамейке, ожидая маму из храма. И тут из храма вышел батюшка, хотя и в светской одежде, но выглядел очень по-священнически, в шляпе и плаще, как часто батюшки по Пскову раньше ходили. Он подсел ко мне и говорит: «Здравствуй, Миша.» А я почему-то не удивился, потому что решил, что он с мамой в храме пообщался. «Вот, ты к нам из Вологодской области приехал?» А я говорю: «Да.» И, в общем, он мне много чего рассказал про меня. Ну, как оно на самом деле происходило в моей жизни. А потом говорит: «А позови-ка маму свою».
И я побежал в собор, говорю: «Мама, там тебя батюшка зовет.» Она говорит: «Какой батюшка?» — «Ну я не знаю», говорю, — «какой-то батюшка. Он же с тобой сейчас говорил?» Она говорит: «Я ни с каким священником сейчас не общалась.» Она просто стояла и молилась, но тем не менее вышла. Батюшка мне сказал: «Мишенька, иди-ка погуляй, побегай там еще по стенам.» И остался с мамой наедине. Я побегал, прихожу, мама стоит одна и плачет. Плачет не от горя, а какими-то удивительными слезами, которые не назовешь слезами скорби или горя, а скорее, слезами изумления. Конечно, я сразу спросил: «Мама, почему ты плачешь?». Она сказала: «Я думала, что ты все сам рассказал этому батюшке, а теперь понимаю что нет. А плачу я от его слов о тебе.» Вот так, каждый из нас думал, что он с кем-то из нас накануне пообщался. И я говорю: «А что он тебе сказал?» И тут она сказала, что он произнёс следующее: «Ты ему не мешай, он будет священником». Я не буду утверждать, что это был именно Отец Николай, просто по фото, которое я увидел впоследствии, похож на отца Николая Гурьянова, но может быть и другой прозорливый батюшка там был. Это не важно, на самом деле, главное – то, что Господь открыл нам. Кстати, интересно, что я об этом благополучно обо всем забыл потом, не придавал этому особого значения.
У меня дедушка был моряком, капитаном первого ранга. И я, естественно, бредил морем, как многие мальчишки моего поколения. Хотел стать не просто каким-то моряком, а океанологом, исследователем океанов. Вообще, для меня до сих пор океан – это что-то удивительное. Я бы очень хотел все равно – не просто какое-то морское путешествие на круизном лайнере совершить, а переплыть океан на чем-нибудь утлом, например, на челноке. Как Фёдор Конюхов сейчас ходит. Для меня океан всё равно является в нормальном понимании этого слова страстью. Душа моя желает приключений, путешествий. Я очень люблю путешествовать, но из-за призвания, из-за служения нет возможности осуществлять их, но все равно желание не пропадает.
Так вот, мои мечты привели меня в свое время в Ленинградское Арктическое Училище (ЛАУ), которое находилось тогда здесь недалеко в Стрельне в Константиновском дворце, который сейчас является Дворцом конгрессов. Это был наш главный корпус ЛАУ, в котором я учился всего один год. И вот, когда я туда поступал, мама почему-то очень сильно воспротивилась этому. А потом, видимо, вспомнила слова того священника, «ты ему не мешай». И поняла, что «не мешать» – это касалось даже не поступления в духовное учебное заведение, а в принципе не мешать моему пути.
И это оказалось правильно, потому что, если бы я не попробовал, я бы не понял, что это не моё. Я отучился один год, закончил первый курс, в принципе, очень хорошо. Но я разочаровался и понял, что это все не моё, по двум причинам. Во-первых, туда поступали ребята, которые хотели попасть за границу. Кто мог попасть за границу в советское время? Маленькое количество каких-то детей высокопоставленных лиц, например, дипломатов. Понятно, что артисты каких-то больших театров, те, кто пели в опере, те, кто танцевали балет. Ну и моряки. Если ты становишься моряком, то ты гарантированно попадаешь в загранку. И туда шли кто не попадя, мечтающие о заграничных поездках. Я разочаровался, потому что это было всё лишено той романтики, с которой я вообще туда поступал.
Второе. Никаким океанологом я бы там не стал, потому что нужно было идти на географический факультет нашего большого университета. Заниматься географией, океанологией именно там. По идее, конечно, если закончил бы ЛАУ, я дальше мог бы поступить. Но я понял, что это не мое призвание. Мне это открылось.
Когда я подал рапорт об отчислении, меня даже вызвал к себе начальник нашего училища и сказал: «Я с таким дураком впервые встречаюсь! Сюда вообще не попасть, здесь военная кафедра, мы отчисляем неуспевающих курсантов – а ты учишься хорошо, у тебя поведение прекрасное и ты хочешь быть отчислен! Сам подаёшь рапорт, ну что за дурость такая! Я тебя не отчислю, хотя не имею права». Но я ему сказал такие слова, после которых он сказал: «Я еще больше убеждаюсь, что тебя нельзя отпускать, но не могу после этих слов тебя не отпустить.» Я ему говорю: «Вы, знаете, товарищ капитан третьего ранга, я понимаю, что лучше я не стану плохим моряком, а буду хорошим кем-то другим, к чему я призван, чем буду плохим специалистом в данной области, потому что это не моё.» Он говорит: «Это ответ, достойный зрелого мужчины, а не 15-ти летнего юноши, поэтому иди с Богом.» Отпустил меня и обнял на прощание.
Далее я возвращаюсь домой без среднего образования, потому что я ушел после восьмого класса. Говорю себе: «Что теперь, неужели буду у матери на шее висеть? Нет, я буду работать.» Параллельно я поступаю обратно в Ферапонтовскую среднюю школу, на вечернее отделение. И самое интересное, учась в обычной школе с тройками, на вечернем отделении этой же школы я стал учиться вообще без троек. За один год я закончил девятый и десятый класс. Причем, днем я работал, вечером учился. И мои учителя сказали: «Вот если бы все так переосмыслялись, становясь уже более взрослыми, серьезными людьми! Удивительно, раньше он звезд с неба не хватал, а тут такой рывок вперед!» И экзамены я сдал очень хорошо.
– А вы ходили в храм в это время?
– Конечно. Во время всех моих метаний я не забывал про церковь, но и активной церковной жизни не вел. У меня не было горячего желания, я вообще не думал и до, и после учёбы в училище, что стану священнослужителем. Это все случилось следующим образом.
В семнадцать лет, закончив школу и получив аттестат, я работал в Вологодском отделении Росреставрации. Занимался реставрацией деревянного оформления, обрамления церквей – иконостасов, киотов, дверей церковных и так далее. Получил светскую специальность столяра. Это случилось прямо на работе – раньше можно было получить специальность не в каких-то профтехучилищах, а именно трудясь на работе, получая квалификацию. И вдруг, у меня такая мысль промелькнула: а что дальше?
И тут для меня вдруг стало ясно. Никакого голоса с неба я, естественно, не услышал. Но внутри меня появилась мысль – ощущение, что просто пришла свыше – «Господи, а что я здесь делаю? Я сейчас должен быть не здесь. Я должен быть сейчас в Ленинграде и подавать документы в Ленинградскую семинарию, потому что я должен стать священником.» Видимо, в моей душе воскресли те слова, которые мне сказал батюшка в детстве. И, когда я к маме пришел за благословением – она очень сдержанна была всегда, но тут заплакала, и сказала: «да, я поняла теперь все, что говорил мне тот батюшка».
Это состояние сложно передать – когда ты понимаешь, что ты вообще не на своем месте. Причем у меня не было никаких сомнений, что нужно поступать именно в Ленинград, а не в Москву. И я стал готовиться. Откровение это ко мне пришло в мае, а в августе я вместе с остальными поступающими подал документы, и поступил сразу, с первого захода.
Дальше полгода была учёба, призыв в армию и возвращение из неё, восстановление на учебе, женитьба. После семинарии – поступление в академию, рукоположение в диаконский сан. Было двухгодичное послушание – служба в Мурманской епархии помощником епископа Симона. Я был его личным секретарем, помощником и старшим иподиаконом, водителем. Потом – возвращение из Мурманска, трехгодичная служба диаконом на Смоленском кладбище во время обучения в Академии.
И, наконец, окончание Духовной Академии, рукоположение в сан священника и назначение в Преображенский собор. 17 лет я отдал служению в Преображенском соборе, потом полгода служил в Исаакиевском, и вот я здесь, уже седьмой год, настоятель храма Адриана и Наталии в Старо-Паново.
– Батюшка, а в каком возрасте Вас рукоположили?
– В сан диакона в 24, а в сан священника в 27, в принципе в достаточно молодом возрасте.
– И как, у Вас на всем протяжении этого длинного пути больше не было сомнений?
– Никаких сомнений в том, чем я занимаюсь, у меня не было, и, слава Богу, нету до сих пор. И самое интересное, что все попытки заниматься чем-то серьезно, кроме церковной деятельности, заканчивались ничем. Только как хобби, только как какое-то увлечение. Всерьёз Господь позволяет быть только моему служению, чтобы отдавать всего себя церкви. Конечно, попытки заниматься чем-то иным у меня были не от простой жизни, всё-таки у меня многодетная семья, надо было не только кормить, но и учить детей. Но заниматься чем-то параллельно, приносящим доход, у меня не получалось, и я прекрасно понимаю, почему. Не потому что я какой-то бесталанный, у меня нет дарований, или не хватает образования. Господь не благословлял и всё. Я больше не делаю никаких попыток, потому что всегда укрепляюсь в вере – если я с Господом, Господь меня не оставит.
– Батюшка, спасибо, что поделились своей историей!
Беседовала Ольга Корхова
См. продолжение: Удивительные истории о промысле Божием, произошедшие с отцом Михаилом в его священнической практике
Храм, где служит отец Михаил, находится по адресу: Санкт-Петербург, Красносельский район, Набережная ул.45. В данный момент в храме ведутся строительные работы, помочь храму можно пожертвованием на карту сбербанка 5469 5500 5806 0077 или по номеру +7 981 873 2836, привязанному к этой карте. Получатель: Наталья Алексеевна М. (Казначей прихода).
Комментировать