Книга бытия моего. Дневники и автобиографические записки — епископ Порфирий (Успенский)
Епископ Порфирий (Успенский)

Май 3, Суббота. Утром лаврский старец служил мне молебен в путь пред ракою Св. Александра Невского. Я молился усердно. Слезы капали с ресниц моих. В душе моей горел пламень веры и преданности воле Божией. После молебна я приложился к святым образам и, лобызая стопы Спасителя и Пречистой Его Матери, испрашивал у них благословения в путь, дерзая напомнить им о трудном путешествии их в Египет. Не забываю, что по молитве воцарилось в душе моей великое спокойствие. Надежда на благословение Господне слилась с упорным верованием моим в собственное счастье.

В три часа пополудни пришли ко мне добрые товарищи по академии о. Иаков Предтеченский и о. Василий Тихонравов и разделили со мною хлеб и соль. Мы беседовали мирно, порой и шумно, менялись взаимными благожеланиями и в семь часов (вечера) расстались, быть может, навсегда. Незабвенный о. ректор Афанасий, который поил и кормил меня полтора месяца и делился со мною знаниями, сочувствием, единомыслием и прозрением в печальную будущность, простился со мною, как друг, как брат. При выезде моем из Лавры пошел дождь, сперва дробный, потом крупный. Я вспомнил, что в 1831 году, в час отправления моего из Петербурга в Одессу, где жизнь моя была счастлива, так же лился дождь, и принял это за доброе предзнаменование.

От 4 до 7. Днем и ночью катилась моя колесница. Города, села, деревни, леса, луга, нивы, животные, люди мелькали предо мною, как разноцветные составцы в калейдоскопе. До реки Двины все еще пахло (великою) Русью. Но эта Русь не та, что живет, цветет и красуется в средоточии отечества. Народ мелок (не виден собою), не очень благообразен и говорит по-русски нечисто; домашний скот его тщедушен; постройка домов (не завидна) не красива; везде видны скудость, полужизнь, неполное благословение Неба. Под Динабургом, при закате солнца, я переправился на пароме чрез быструю Двину и, любуясь крепостью, выглядывавшею из-за деревьев, освещенных догорающими лучами дневного светила, вспомнил о неугомонном Наполеоне, который за Двину к нам перешел и сам напасть себе нашел.

За этою рекою великая Русь редко проявляется воочию. Там живет другое (впрочем родное ей) племя. В уездном городе Вилькомире я поворотил к Вильне. Грузная колесница моя вязла в зыбучих песках. Ничего не было отрадного для очей, а ушам несносно было от резких звуков медной трубы возниц. То ли валдайский колокольчик?

8, Четверток. По рассвете я приехал в Вильну и остановился у о. архимандрита Платона в Святодуховском монастыре. Он, как старый знакомый и однокашник по академии, принял меня весьма радушно. Полились обоюдные разговоры о службах наших, об академии, о знакомых и о духовных властях в столице. О. Платон выразил мне сомнение о благорасположении к нему сих властей. Но я разуверил его. Добрые вести мои были приятны ему. Когда он расспросил меня о покойном брате своем, служившем вместе со мною в Ришельевском лицее, я вручил ему живописный лик его. Он принял его с тихою радостью.