№ 19. Декабрь. Книга 1-я

(О современной постановке учебно-воспитательного дела в наших духовных семинариях).

I.

В настоящее время весьма часто можно слышать и читать, что пастырская деятельность нашего духовенства стоит далеко не на должной высоте. Все эти сетования и печалования, из каких-бы источников они ни исходили и какими-бы мотивами ни вызывались, заслуживают серьёзного к себе внимания. Отмечая этот факт в жизнедеятельности современного нашего духовенства и касаясь его причин, мы не должны забывать, однако, об одном обстоятельстве, имеющем немаловажное значение в рассматриваемом нами вопросе, – именно: о современной постановке нравственно-воспитательного и учебного дела в наших духовных семинариях – этих рассадниках будущих пастырей для нашей необъятной Руси. Поэтому, весьма интересно взглянуть на ту обстановку и те условия, среди которых живут, воспитываются и растут будущие кандидаты священства, и насколько эта обстановка с её условиями и вообще нравственно-воспитательная и учебная система в духовных семинариях соответствуют задачам и целям пастырского института.

Так как теперь в учебном комитете при Св. Синоде происходит пересмотр программ ныне действующего устава духовных семинарий и училищ, то вполне благовременно и полезно коснуться дефектов, замечаемых в строе наших духовно-учебных заведений.

Как известно, 1867 год в жизни наших духовных семинарий и училищ является гранью, отделяющей старую духовную дореформенную школу от новой: в этом году был Высочайше утверждён новый устав для духовных семинарий и училищ, выработанный под руководством и по указаниям бывшего обер-прокурора Св. Синода гр. Д. А. Толстого. Время, начиная с 1867 года до конца 70-х годов прошлого столетия, было переходном в жизни наших духовных семинарий и училищ, – временем постепенного введения нового устава и новых, противоположных дореформенному строю, порядков. В это переходное время и отчасти в первую половину 80-х годов семинарии ещё жили старыми традициями и держали старый курс, на знамени которого было написано: честное, серьёзное отношение к делу, сознание долга, любовь к труду и знаниям. Но уставу 1867 года, отличавшемуся округлённостью и систематичностью своего строя, не суждено было долго просуществовать. В 1884 г. был реформирован устав 1867 г. и одновременно введён во всех семинариях и училищах. Реформаторы возлагали большие надежды на новый устав 1884 г. Но не прошло и пятнадцати лет со времени введения этого устава, – как вновь выдвинут был вопрос о его пересмотре. Опыт показал, что реформа 1884 г. не принесла желанных плодов, – и учебно-воспитательное дело в духовно-учебных заведениях вообще, и в семинариях в особенности, оказалось не только не на надлежащей высоте, но в сравнении с прежним временем представляет, нужно сознаться, шаг назад.

Спрашивается, где же кроются причины такого положения вещей: в самом ли уставе 1884 г. или в каких-нибудь побочных обстоятельствах?

С 1884 г., т. е. со времени введения реформированного устава в наших духовных семинариях и училищах, в жизни наших духовно-учебных заведений старый курс меняется на новый, – и эта перемена совершается очень быстро и одновременно на протяжении всей Российской Империи; и одновременно, с введением нового устава, в духовно-учебном мире начались новые брожения, новые веяния.

В чём сущность „нового курса“ в воспитательном деле наших духовно-учебных заведений? Молодые представители этого курса – не говорю все, но большинство из них, начертали на своём знамени, вместо старого девиза, требовавшего честного и серьёзного отношения к делу, сознания долга и любви к труду и знаниям, – новый девиз: крайнюю снисходительность, фальшивую гуманность до потворства в отношениях к питомцам и заискивание популярности среди них. Говоря это, мы нисколько не отрицаем принципов истинной гуманности, которые должны царить в жизни наших духовно-учебных заведений и которыми должна быть проникнута вся система учебно-воспитательного дела. Мы настаиваем только на том, чтобы принципы гуманности не переходили должной границы, чтобы гуманность не отожествлялась с потворством и крайней снисходительностью к питомцам наших духовных школ, превышающей всякие границы и ведущей в конце концов к падению дисциплины, и чтобы она была далека от так называемого заискивания популярности среди питомцев. Гуманность, ложно понимаемая и под таким углом зрения проводимая в жизнь нашей духовной школы, приносит совсем нежелательные плоды. Действительная же гуманность, по нашему мнению, не только не ослабляет дисциплины школьной жизни, но, понимаемая здраво, одухотворяет наставников, воспитателей и начальство, а также и питомцев – к дружной и совместной работе, – и в результате получаются ценные плоды. Мало этого. Гуманность, по самому своему существу, должна быть направляема к тому, что наиболее полезно человеку и наиболее соответствует его человеческим задачам и целям. Если бы представители „новых начал“ смотрели на гуманность с такой именно точки зрения, то, само собой разумеется, не было бы и речи о понижении учебно-воспитательного дела в наших духовных семинариях. Факты же печальной действительности говорят, что представители „новых течений“ в воспитательно-учебном деле наших духовно-учебных заведений держат свой курс с настойчивостью, достойной удивления, не сообразуясь при этом, какие же будут результаты нового курса, покоящегося на ложном гуманизме.

Каковы же, в самом деле, результаты „нового курса“ воспитательно-учебного дела в наших духовных семинариях?

„Новые начала“ в учебно-воспитательном деле: снисходительная до крайности любовь к питомцам и популярность среди них породили целый ряд явлений, нежелательных в жизни духовно-учебных заведений, и изменили тип нынешнего семинариста до неузнаваемости – в худшую, конечно, сторону. Лучшие черты семинариста прежнего времени: серьёзное и честное отношение к делу, сознание долга, любовь к труду и знаниям, а также чрезвычайная трудоспособность теперь поблекли и, как увядшие лепестки, потеряли всю свою прелесть, и в большинстве случаев стали „преданием старины глубокой“. Их заменили новые черты: поверхностное и легкомысленное отношение семинаристов к делу, отсутствие у них сознания долга, понижение учебной их трудоспособности, любознательности, а вместе с тем и самих знаний. В настоящее время духовная школа не вырабатывает в прежней мере у своих питомцев ни прежней силы характера, ни устойчивых принципов, ни несокрушимой логики, которой так сильны были питомцы до-реформенной семинарии; т. к. поверхностное отношение к делу, крайняя снисходительность и до известной степени развинченность в учебно-воспитательном деле наших семинарий расслабляют умственные и моральные силы учащегося юношества и сообщают этим силам, вместо бодрости и крепости, вялость и сонливость, доходящую едва не до безразличного отношения к окружающему миру, расшатанность и неустойчивость во взглядах и убеждениях.

Утверждая, что теперь таков в общих чертах тип семинаристов, мы должны оговориться. С нашей стороны было бы непростительной ошибкой эту характеристику, без всяких ограничений, распространять на всё учащееся в семинариях юношество. Как и прежде, так и теперь, есть достаточно дельных, способных, трудолюбивых и обогащающих себя знаниями питомцев; но таких сравнительно немного, и это меньшинство мечтающее и стремящееся в высшие учебные заведения. Большинство же – серая посредственность с вышеуказанными типическими чертами.

II.

Но помимо этой общей причины, повлиявшей на изменение типа семинаристов в худшую сторону, есть немало и других причин, коренящихся как во внутренней жизни самих семинарий, так и во внешних условиях общественной жизни.

Общеизвестен факт, что наши мужские учебные заведения всех ведомств, за исключением кадетских корпусов, страдают отсутствием надлежащей постановки воспитательного дела. Об этом так много говорилось и писалось, что этот вопрос стал у нас общим местом. Зло это, – скрыть нельзя, – присуще и семинариям. Воспитательное дело в духовных семинариях возложено на инспекторский институт, состоящий из инспектора семинарии, его помощников и надзирателей за воспитанниками. Инспекция духовных семинарий, следящая прежде всего за внешней дисциплиной и распорядками, определяющими строй учебно-воспитательной жизни учащегося юношества, совершенно оставляет в тени воспитательную часть дела, которой в жизни всех вообще учебных заведений, а в семинариях в особенности, должно быть отведено первенствующее значение. В большинстве случаев сама инспекция не знает и не представляет себе ясно, в чём же должна выражаться воспитательная роль её в семинарской жизни. Всю свою воспитательную роль она сводит к выговорам, внушениям, замечаниям и к наложению наказаний за проступки. Внешний надзор инспекции за воспитанниками семинарий, в большинстве случаев придерживающейся в своих действиях фискально-сыскной точки зрения, не только не приносит желательных результатов, но и очень часто ставит лиц инспекторского надзора в весьма ложное и щекотливое положение по отношению к самим питомцам, – и влечёт за собой самые нежелательные осложнения во взаимных отношениях. Положительная, так сказать, внутренняя сторона воспитательного дела, за весьма редкими исключениями, совершенно игнорируется инспекторским персоналом в наших семинариях. Вместо того, чтобы изучить каждого питомца и действовать на душу его, сообразно его характеру и темпераменту, в большинстве случаев инспекция подгоняет всех воспитанников под один шаблон и ко всем применяет одни и те же меры взысканий, выговоров и убеждений. Сближения же с воспитанниками, вникания в их душу, жизнь и интересы – со стороны инспекции мы видим очень мало. Почти везде, почему-то, инспекция не считает своим долгом внедрять своим питомцам, путём убеждения, идей долга, начал честности и порядочности, серьёзного отношения к делу, уважения к законности и порядку, любви и уважения к наставникам и воспитателям, а равно – и к учебному заведению, воспитывающему их. Главные задачи деятельности инспекции заключаются в наблюдении за формальным исполнением правил внешней дисциплины, и тот из воспитанников, кто умеет не попадаться и скрывать концы, – значится на очень хорошем счету у начальства. Более того, практика инспекторского режима и инструкция, заведомо для начальства, приучает семинаристов к лжи и обману. Но вместе с тем инспекция совершенно игнорирует беспорядочную внешность своих питомцев, и не считает нужным внушать им, что внешнее приличие и наружный вид человека – первая аттестация внутренней его добропорядочности. Правилами внешнего благоприличия, общепринятого во всех обществах, в большинстве случаев, наши семинаристы не отличаются: ходят в не чищенных сапогах, в грязных сорочках, с непричёсанными волосами, с грязными ногтями и т. д. Инспекция не считает нужным обращать внимание на этот недостаток семинаристов. Приучившись со школьной скамьи к неряшливости, они такими же остаются во всю свою жизнь, будучи уже и пастырями церкви.

На помощь инспекции в воспитательном деле могли-бы прийти и наставники, но в большинстве случаев они завалены делом по прямым своим обязанностям и побочными занятиями, и для выполнения воспитательных функций у них не хватает времени. А иногда бывает и так, что их желание послужить делу воспитания семинарского юношества истолковывается инспекцией, как вторжение, притом весьма нежелательное, в её функции.

Нельзя не упомянуть также и о том, как и кем замещаются должности инспекторского института в наших семинариях. Кадры лиц инспекторского надзора, на которых вместе с тем возлагается и воспитательная часть в семинариях, обыкновенно пополняются молодыми кандидатами духовных академий, назначаемыми на трудную и ответственную роль воспитателей без их ведома и помимо их желания. Нужно заметить, что в наших духовных академиях – все науки имеют чисто академическую постановку, исключая – и то отчасти – церковное проповедничество. Такую же имеет постановку и педагогика. Она с философско-психологической стороны рассматривает вопрос о воспитании человека вообще и в академическом преподавании слишком далека от практических задач и целей. И в результате получается, что будущие педагоги само-углубляются вместе с профессорами в философско-психологическое понимание педагогических вопросов и научно-теоретическое их освещение, но не слышат должного указания, как применить педагогические познания на практике. По необходимости питомцы духовных академий, прослушавшие курс педагогики и вступившие на путь практической деятельности, т. е. ставши наставниками и воспитателями отрочества и юношества в духовно-учебных заведениях, ходят как в потёмках, и не знают, с какого конца приступить к делу. Кроме этого, сложился довольно странный взгляд на воспитательную часть в духовных семинариях: воспитательное дело, весьма трудное само по себе, ставится ниже учебного дела, и воспитателями в семинарии, точнее сказать в кадры инспекторского института, назначаются лица менее способные и даровитые, поплоше окончившие курс в духовных академиях, притом помимо их воли. И даже в служебном положении помощники инспектора семинарии до самого последнего времени стояли ниже преподавательского персонала (этот недостаток только недавно циркулярным распоряжением Св. Синода устранён уже, из жизни наших духовных семинарий); между тем как роль воспитателя – бесспорно – нелёгкая и в то же время – ответственная. Особенно она не сладка в семинариях, где инспекция и воспитанники представляют, в большинстве случаев, два враждебных лагеря. Молодые люди, приставленные к нежелательному и несимпатичному для них делу, всеми силами души стремятся переменить род своей деятельности и выйти в преподаватели семинарий или духовных училищ; и только немногие из них подолгу остаются в составе инспекторского института. От постоянных смен лиц инспекторского надзора дело воспитания весьма страдает. От таких представителей инспекторского института, которые смотрят на свою должность, как на переходную ступень, нельзя и ожидать любви к своему делу. Да и вообще лица инспекторского надзора, за редкими исключениями, выполняют все свои обязанности формально и на всё смотрят сквозь пальцы. Меряя шагами коридоры, они с лёгким сердцем переносятся мыслью к тому моменту, когда они избавятся от крайне двусмысленного своего положения. И семинаристы, во внутреннем мире своей души, живут сами по себе, как Бог им на душу положит, – в большинстве случаев без должного руководства и без всякого воспитания.

Можно ли после этого удивляться, что в среде питомцев духовных семинарий царит неряшливость во внешности, развивается грубость и легкость нравов, а вместе с тем наблюдается падение вкуса ко всему изящному и прекрасному, отсутствие серьёзного отношения к делу, и привносится в их жизнь политиканство с присущими ему идеями космополитизма.

Падение вкуса ко всему изящному и прекрасному среди питомцев духовных семинарий – заслуживает того, чтобы о нём сказать несколько слов.

Много лет тому назад поднятый нашей печатью поход против классицизма сделал своё дело. Теперь, как в классических гимназиях, так и в духовных семинариях, значение древних языков сведено почти к нулю. Нигде, ни в одной семинарии, вы не встретите, чтобы воспитанники, как 15–20 лет тому назад, собственными усилиями переводили текст латинских и греческих авторов. Теперь все авторы переведены на русский язык и снабжены комментариями и словарями; занятия по классическим языкам, благодаря подстрочникам, не требуют ни вдумчивости, ни усиленного напряжения мысли, внимания и сообразительности, ни усидчивости. С помощью подстрочников, где указано значение неизвестных слов и сделан перевод и комментарий трудных мест, урок приготовляется большинством воспитанников в каких-нибудь 15–20 минут, а не в час или полтора, как это требуется существом дела и практиковалось раньше. Такая постановка изучения древних языков в духовных семинариях – и смех и горе. С падением классицизма получилось, во 1-х, понижение дисциплины ума, выражающееся в ослаблении сообразительности, вдумчивости и вообще мыслительных способностей или, как принято говорить, логического мышления; взамен этого, появилась расшатанность мысли, неспособность всесторонне обнять предмет, взвесить и разобраться в том или другом вопросе; во 2-х, – ослабление вкуса ко всему изящному и прекрасному, нашедшему для себя воплощение в прекрасных классических образцах литературы, в классических созданиях резца и зодчества. Казалось-бы, что экономия времени, затрачиваемого прежде на изучение классических языков, использована будет питомцами духовной школы для обогащения всевозможного рода знаниями, для общего развития. Но действительность говорит нам противное. Свободное время семинаристы посвящают в большинстве случаев занятиям не теми предметами, которые могли-бы способствовать выработке вкуса к изящному и прекрасному, а тем, чем увлекается теперешнее общество. Освободившись от влияния классиков, пробуждающих больше, чем другие науки, вкус к прекрасному и изящному, они изучают не классических наших и европейских поэтов и писателей, а декадентов – Максима Горького, Андреева, Скитальца, Больмонта и Найденова, зачитываются Вересаевскими „Записками врача“, „Сахалином“ Дорошевича и подпольными произведениями гр. Л. Толстого. Останавливая внимание наше на этом обстоятельстве, по существу мы ничего не имеем против знакомства питомцев наших духовных семинарий с новейшими произведениями нашей отечественной литературы. Даже больше. Знакомство это для будущих пастырей церкви – необходимо и полезно. Мы только против преждевременного, беспорядочного и бессистемного знакомства. Всё хорошо в своём месте и в своё время. Не только не изучивши наших отечественных и выдающихся иностранных классических писателей и поэтов, но и не познакомившись с ними в достаточной мере, следовательно не воспитавши в себе на изящных классических образцах вкуса ко всему прекрасному и идеально-хорошему, не имея строго определённого взгляда на задачи и цели, преследуемые нашей изящной литературой, и потому без должной подготовки, – наши питомцы семинарий с яростью набрасываются на чтение современных писателей, представляющих публике отрицательные типы из царства босяков и трущоб и ошеломляющих её своими декадентскими псевдо-литературными изделиями пера и чернил. А предохранить юношество от преждевременных увлечений и направить его любознательность на должный путь не так уж трудно: следует только воспитателям дать необходимые указания учащейся молодёжи, и она с радостью пойдёт по указанному пути. В настоящее время есть прекрасные указатели – каталоги книг для самообразования по всем отраслям наук, в том числе и по литературе. Эти указатели, составленные специалистами, могли-бы в данном случае сослужить хорошую службу. Само собой разумеется, что преждевременное знакомство с подонками общества, выводимыми Горьким, и с трущобами Андреева – не может принести хороших результатов. Опустившись на Максимовское „дно“, что может там хорошего почерпнуть для себя юношество? Вместо того, чтобы знакомиться и воспитывать себя на образцах лучших наших классиков-поэтов и писателей, посвятивших свои силы идеям прекрасного, добра и правды, юные питомцы упиваются, по преимуществу, отрицательными типами Горького, воспевающего господство кулака и вообще физической силы и царство босяка. Схватывая всё на лету, – больше дурное, чем хорошее, – питомцы духовных семинарий усваивают весь багаж этих идей без всякой критической проверки, без достаточного переваривания и взвешивания, и без надлежащей оценки; отсюда получается легкомысленность и верхоглядство, отрицательное отношение ко всему определённому, нормальному, устойчивому, понижение нравственных идеалов, падение научного духа и интереса к науке. Кого винить в таком направлении, воцарившемся почти во всех семинариях – современные ли течения общественной жизни, с их литературными отражениями, проникающими и в стены духовных семинарий, – отсутствие ли воспитательного элемента в семинариях и должных руководительных указаний для разумного ознакомления с изящной литературой, – или наконец предоставление теперешним, быстро меняющимся, начальством питомцам полной свободы не отставать от современных течений – судить об этом предоставляем самим читателям.

III.

Не менее печальным явлением в жизни духовных семинарий нужно признать привнесение политиканства и идей космополитизма в среду учащихся. Говоря о политиканстве, мы разумеем два его вида. Первый вид – это политиканство низменного пошиба, охватывающее собой повседневно-будничную жизнь семинарских питомцев. Второй вид – политиканство высшего порядка, следящее за течениями общегосударственной жизни, и в особенности за движениями в высших учебных заведениях. Последний вид политиканства стоит в связи с вопросом о предоставлении прав воспитанникам семинарий для поступления в университеты наравне с воспитанниками гимназий, получившими аттестат зрелости, и о введении новых наук и программ в курс семинарского обучения, соответственно курсам светских средне-учебных заведений. Как первый, так и второй виды политиканства – явления новые в жизни наших духовных семинарий.

Первый вид политиканства выражается в том, что воспитанники интересуются не столько учебным делом, сколько тем, что говорится в учительской среде, какие там есть кружки, кто принадлежит к ректорской, кто к инспекторской партии: как живут учителя и чем они занимаются. После этого, нисколько неудивительно, что воспитанники в курсе всех течений семинарской жизни; всё, что творится в среде корпорации и что делается в семинарском правлении, им прекрасно известно. Отсюда вытекает не мало зла в нравственно-воспитательном отношении. Питомцы приучаются к пересудам, злоязычию и критиканству, направленному против своих же наставников и воспитателей. Вместо того, чтобы жить розовыми надеждами, что так свойственно юношеству, и что так приятно в нём видеть, многие из семинарских юнцов чуть ли не с первых дней своего поступления в учебное заведение окунаются в базар житейской суеты со всеми её тривиальностями и – вместо стремления в высь, к небу, к прекрасному – опускаются на „дно жизни“. Отсюда и наставники в семинариях теперь не пользуются тем уважением и благодарной признательностью за их педагогическую деятельность, как в старое время, и не имеют того нравственного и научного авторитета, как в прежнее время, благодаря которому они оказывали в дореформенной семинарии могущественное влияние на питомцев. Здесь, в этих условиях нужно искать причину и начало падения авторитета и уважения к начальникам, наставникам и воспитателям. Здесь также кроется корень всех зол и нестроений в настоящее время в семинарской жизни.

Падению авторитета начальников, наставников и воспитателей нередко способствуют также и родители учащегося в семинариях юношества. В случае каких-нибудь осложнений или злоключений в школьной жизни с кем-либо из учащегося юношества родители всегда становятся на сторону своих детей и в присутствии их жестоко осуждают и начальников, и наставников. Да и помимо этого, – родители в разговорах с детьми не прочь посмеяться и представить в карикатурном виде наставников, особенно старых, воспитавших не одно поколение. В результате получается – одно горе и печаль для самих же недальновидных родителей. Эти родительские сынки, питомцы семинарии, потеряв уважение к наставникам и отвергнув их авторитет, в конце концов становятся дерзкими и непочтительными к своим же родителям. Потому вполне естественно, что сеют, то и жнут.

Второй вид политиканства имеет больше смысла в самом себе, хотя в конце концов и ведёт ещё к более печальным результатам.

Наша повседневная пресса, отражающая в себе все течения нашей государственной и общественной жизни, в последние два десятилетия получила чрезвычайно широкое распространение во всех слоях общества и даже проникла в народ. Нисколько неудивительно, что и наши средние учебные заведения, в том числе и духовные семинарии, довольно осведомлены о всех выдающихся современных событиях. В особенности приковывают внимание питомцев семинарий студенческие беспорядки и волнения и вызывают среди них даже сочувствие. В последние три–четыре года, это сочувственное отношение перешло на практическую почву. Во многих семинариях произошли волнения и беспорядки, в основе которых лежит недовольство программами семинарского курса и стремление семинаристов получить право на поступление в университеты и другие высшие учебные заведения. В некоторых семинариях эти волнения превратились в беспорядки и носили довольно буйный характер, начиная со стекло-бития и кончая не-хождением в класс и дерзким, грубым обращением с наставниками и начальниками. В некоторых семинариях наставники были терроризованы буйным настроением семинаристов настолько, что не только не решилась ставить им за незнание неудовлетворительные отметки, но не смели и сказать что-нибудь для вразумления буйствовавшей толпы. Результаты получились очень плачевные для некоторых семинарий⁴⁵⁸.

Останавливаем своё внимание на этих печальных фактах недавно минувших дней из жизни наших семинарий единственно с той целью, чтобы отметить ту неблагоприятную почву, на которой приходится воспитываться кандидатам священства. И это политиканство продолжается в жизни наших духовных семинарий не год, не два, а несколько лет и создаёт неблагоприятные условия для выработки известного настроения и миросозерцания для пастырской, исключительной по своему положению и характеру, деятельности.

Ещё значительно больше зла, в сравнении с политиканством, кроется в космополитизме, широкой волной, захватившей нашу учащуюся молодёжь средних и высших учебных заведений и нашедшем для себя почву в рассадниках наших будущих пастырей. Относительно политиканства 2-го типа можно сказать словами поэта: „то младая кровь играет, то избыток сил“. Молодёжь сойдётся, помечтает, пошумит, покричит и в конце концов разойдётся и сама, если её не попросят разойтись. Это дело не так страшно, каким оно кажется с первого взгляда, ибо в основе его лежат всё-таки „порывы благородные“. Что же касается идей космополитизма, разлитых повсюду – в повседневной прессе, литературе, в лубочных изданиях, – и усвояемых нашей учащейся молодёжью, в том числе и семинаристами, то на это обстоятельство нужно бы обратить особенное внимание. Ведя речь о космополитизме, мы должны оговориться. Космополитизм мы разумеем политический, но ничуть не христианский, и противополагаем его национализму. Христианство, как самая совершенная религия, данная на все времена и для всех народов, по самой своей сущности не знает и не различает уже национальностей (Гал.3:28), устраняет племенные и расовые различия и всех людей считает детьми Божиими, для спасения которых снизошёл на землю Сын Божий. Но в то же время христианство не накладывает своей руки на расовые, племенные и народные (национальные) особенности: оно нисколько не исключает национализма. Беда в том, что в настоящее время христианский космополитизм отожествляют с космополитизмом политическим. В настоящее время идеи космополитизма пустили глубокие корни у нас в России, с явным ущербом для идей национализма. У нас теперь идеи национального самосознания далеко не в почёте. И это на руку врагам нашим. Мы как будто бы сознательно не хотим понять важности в жизни государства (нашей родины) идеи национализма, идеи русского самосознания. Мы забываем, какую роль эти идеи сыграли в деле объединения Италии и Германии. Немец, пропитанный с ног до головы идеей национализма, всегда и везде себя чувствует немцем и с любовью вспоминает свой фатер-ланд; англичанин вне своей страны болеет сплином⁴⁵⁹ и в большинстве случаев не скрещивается с другими национальностями; француз при одном слове Franse приходит в трепет. Все эти народы, заимствуя друг у друга плоды культуры и цивилизации, менее всего мечтают о космополитизме и всячески охраняют свои национальные прерогативы. Только у нас – русских – космополитизм в почёте. Только ещё многие из русских стыдятся называться русскими за границей и открещиваются от своей национальности. Ни одна нация не имеет стольких политических изменников, позорящих за границей честь своей родины, как русская. У нас почему-то думают, что космополитизм – спасение от всех бед и прямой путь – к цивилизации. Наивная мечта!.. Как будто бы при господстве идей национального сознания в обществе и государстве исключается возможность заимствования у других народов плодов культуры и цивилизаций. Космополитизм, широкой волной разлившийся по св. Руси, отрицательно относится ко всему родному, народному, к обычаям и нравам, и даже к религии. Этот-то космополитизм, к сожалению, проникает и в наши духовные семинарии. Говорим это на основании фактов.

Космополитизм, пленительно действуя якобы идейной широтой своей на юные умы и сердца питомцев наших духовных семинарий, наносит им удар в самое „святая святых“. Космополитизм прежде всего ставит крест над народностью, над родиной, над отечественной историей с её великим и поучительным прошлым, над государственными устоями и вместе с тем над православием, которым именно и сильна Русь, благодаря которому она достигла всемирного могущества и славы. Этим ходом открывается путь к практическому неверию и атеизму со всеми их гибельными последствиями. Идеи космополитизма никак не вяжутся с идеей пастырского служения, которое по самому своему существу должно быть проникнуто глубокой верой в личного Бога, Творца, Промыслителя и Вершителя судеб мира и церкви Христовой, – и возгреваемо любовью к отечеству, церкви и к Богом вверенной пастве. К великому прискорбию, на космополитизм, прививаемый в широких размерах в наших духовных школах, смотрят сквозь пальцы. О надлежащем же привитии идей национального самосознания и о воспитании юношества в этих идеях что-то не слышно. Вопрос же этот первостепенной важности, – и на него следовало бы обратить должное внимание. Нам думается, что в космополитизме кроется одна из причин многих бед общегосударственных и общецерковных и что это – червь, подъедающий корень сеннолиственного древа нашей православной церкви, а вместе с тем и пастырства, – и что он менее всего уместен в духовной школе, преследующей специальную задачу – подготовлять кандидатов пастырского служения.

* * *

Непростительно было бы пройти молчанием в жизни наших духовных семинарий ещё одно обстоятельство, неблагоприятствующее правильному духовному росту и развитию религиозного чувства и добрых настроений в будущих пастырях церкви. Мы имеем в виду ненормальное положение в семинариях духовников. Уставом 1884 г. не бесцельно введена новая должность при семинариях – духовников. Вырабатывавшие ныне действующий устав духовных семинарий хотели, надо полагать, учреждением должности духовников оттенить то обстоятельство, что духовникам, как лицам с высоким пастырским духовным опытом, в деле воспитания и духовного руководства совестью и религиозным чувством питомцев семинарии, готовящихся к священству, будет отведено подобающее место, что они будут иметь огромное нравственное влияние на юные сердца и своей сердечной проповедью на утренних и вечерних молитвах, которые ежедневно совершаются под их непосредственным руководством, будут возгревать пламень веры Христовой и любовь к пастырскому служению у своих юных духовных чад, дабы они достигли „в меру возраста совершенна“. Если бы институт духовников в семинариях выполнял эту задачу хотя на половину, тогда бы наши семинарии в нравственно-воспитательном значении стояли значительно выше. Но горькая действительность говорит нам противное. Значение духовников в наших духовных семинариях в общем сведено до минимума, лучше сказать – к нулю. Они существуют только для декорума для торжественных богослужений с о. ректором во главе, да для формального совершения утренних и вечерних молитв. В виду этого институт духовников в большинстве случаев (если не всецело) пополняется стариками, слабыми и духом, и телом. Институт духовников при духовных семинариях, – как одна из нравственно-воспитательных мер, мог бы быть могучим средством в руках начальства. Но, к сожалению, мы должны констатировать печальный факт: он бездействует.

* * *

Вот те современные условия нравственно-воспитательного строя духовных семинарий, в которых живут, воспитываются и растут наши будущие кандидаты священства. Условия эти, как видит читатель, далеко не могут быть названы благоприятными для духовного роста будущих кандидатов священства.

IV.

В истории наших духовно-учебных заведений прошлого ХIХ-го столетия ясно выступают две грани, два поворотных пункта, давших новое течение жизни нашей духовной школе. Первая грань – это введение в 1867 г. толстовской реформы в наших духовно-учебных заведениях; второй гранью, положившей особенно резкое различие между прошлым и настоящим в жизни наших духовных заведений, является устав 1884 г. и совпавшее с введением этого устава появление новых течений, „нового курса“ в учебно-воспитательном деле. Эти два поворотных пункта составляют две эры в жизни наших духовно-учебных заведений прошлого века и заслуживают полного к себе внимания.

В старой дореформенной нашей духовной школе (семинариях), в которой воспитывались деды и отцы многих из нас, постановка учебно-воспитательного дела была совершенно другая, чем теперь. Задача старой школы состояла прежде всего в том, чтобы у питомцев её выработать сильную диалектику, развить крепкое и оригинальное мышление, несокрушимую логику и способность углубляться в сущность вещей. И эта задача успешно выполнялась дореформенной школой: и педагоги того времени с настойчивостью вели своих питомцев к заветной цели. Кроме этого, – весь строй и распорядок учебной системы того времени был направлен к этой именно цели. Тогда преследовали не столько обширность и всесторонность знания по преподаваемым предметам, сколько глубину и основательность этих знаний. Тогда старались, чтобы знания захватывали всю душу учащегося, проникали всё его существо и становились неотъемлемым достоянием его „я“. С этой целью жертвовали частностями в пользу всестороннего уяснения и основательного усвоения учащимися общих, более существенных вопросов по той или другой науке. Именно, это общее развитие, углубление в самую сущность вещей и выработку несокрушимой логики имел в виду старый дореформенный устав духовных семинарий, допуская деление предметов на главные и не главные. С этой же целью и придавалось особое, исключительное значение сочинениям питомцев семинарий и на успехи их по главным предметам обращалось особенное внимание; не вполне удовлетворительная успешность по некоторым неглавным предметам оставлялась как бы в тени и искупалась успехами по предметам, имевшим первенствующее значение в системе семинарского курса; удачные и выдающиеся же сочинения искупали собой все другие недостатки. Потому нисколько неудивительно, что в дореформенных семинариях к сочинениям относились с особенной серьёзностью. Тогда особенно дорого ценили самодеятельность и самостоятельность мысли. Кроме этого, – старая дореформенная семинария меньше накладывала свою печать на личность своих питомцев. Какими они приходили из семьи, такими в большинстве случаев школа и возвращала их семье. Выходили они из семьи религиозными, богобоязненными, усердными к храму Божию, – такими они возвращались по окончании курса семинарских наук в дом отчий. Быть может, тогда было несколько иное время; быть может, тогда общественные течения не вполне достигали семинарских вертоградов; быть может, и жизнь не имела такой напряжённости, как теперь, и люди тогдашнего времени более спокойно относились ко всему окружающему – судить мы не берёмся; но только тогдашние кандидаты священства, вышедшие из старой дореформенной школы, больше соответствовали своему назначению, с большей серьёзностью смотрели на предлежащий им пастырский подвиг, воспринимали священный сан в надлежащем сознании высоты и важности пастырского дела и в своём сердце носили больше священного огня, чем их преемники, воспитавшиеся и воспитывающиеся в после-реформенной духовной школе.

На 1867 год падает введение Толстовской реформы в духовно-учебных заведениях, и этот год является поворотным пунктом в жизни нашей духовной школы. Дореформенный строй наших духовно-учебных заведений, скрыть нельзя, имел много дефектов, которые настоятельно необходимо было устранить. И новый устав, устраняя эти дефекты, коснулся и самого духа наших семинарий, пошатнул те священные научные традиции, которыми была сильна наша старая школа. Вводя целый ряд правил, регламентирующих жизнь духовно-учебных заведений, Толстовский устав из-за мелочей, которым придавалось существенное значение, не сумел сохранить прежнего научного духа в реформированной школе. Новый устав расширил программы преподаваемых в семинарии предметов, особенно богословских, увеличил число уроков по каждому предмету, сравнял по значению все предметы, изгнал деление их на главные и неглавные и удвоил, даже утроил число сочинений, точно определив время их написания. Благодаря такой постановке дела, регламентирующей каждый шаг наставников и воспитанников, в жизни духовных семинарий при Толстовском уставе возобладала формальная сторона и старый традиционный научный дух, имевший место в дореформенной школе, начал понемногу таять и терять свою интенсивность.

Да иначе и быть не могло. Значение всех предметов по новому уставу сравнялось; двойка по алгебре трактовалась как и двойка по Св. Писанию; неудовлетворительный ответ по одному из древних языков приравнивался к баллу по одному из богословских предметов. Бесспорно, эта новая переоценка значения предметов в семинарском образовательном курсе не может быть названа удачной. Далее. Загромождение учеников и наставников массой письменных работ (т. е. сочинений) по всем предметам семинарского курса повлекло за собой изменение взгляда на важность сочинений в учебном деле: к сочинениям стали значительно легче относиться и наставники, и воспитанники. – Обширность программ по многим предметам, при обязательности прохождения их полностью в том или другом классе, также не могла не отразиться на качественной стороне учебного дела. Качественная сторона при усвоении учебного материала приносилась в жертву количеству. Наставникам не хватало времени более или менее подробно останавливаться на выяснении общих и основных положений той или другой науки и заботиться о надлежащем их усвоении учащимися, ибо впереди предстояло разбираться в целом лабиринте мелочей и подробностей обширнейших систем.

Здесь мы должны оговориться. Мы далеки от того, чтобы всецело порицать Толстовский устав духовно-учебных заведений: он имеет не мало и достоинств. Устав 1867 г. хотя и страдал обширностью программ по многим наукам, но за то он отличался стройностью, логичностью и округлённостью. В прохождении учебных программ была значительная постепенность, особенно в переходах от более лёгких к более трудным предметам, и не было насилия над неокрепшими умами учащегося юношества. Богословские науки, хотя и в очень обширных программах, предлагались уже вполне окрепшим в умственном отношении юношам, прошедшим философский курс наук, – почему и усваивались ими вполне сознательно. И богословская мысль учащихся, в большинстве случаев, крепла и более или менее продуктивно работала; и во время Толстовского режима, до половины 80-х годов прошлого столетия, наши духовно-учебные заведения жили в большинстве случаев старыми традициями, и научный дух царил ещё в духовных семинариях.

Вслед за выходом в отставку гр. Д. А. Толстого, в 1880 г. зашумело общество и печать против классицизма, а в духовных сферах заговорили о новом пересмотре устава 1867 г. наших духовно-учебных заведений, находя его несогласным с духом и традициями дореформенных семинарий, с задачами и целями, которые должны преследовать наши семинарии, как рассадники пастырства. В Толстовском уставе, в особенности в распределении учебного материала по классам, усмотрели тенденцию провести в сознание учащихся естественно-научную точку зрения, с явным ущербом богословскому мировоззрению. Вопрос о реформе Толстовского устава, с явным намерением возвратиться к строю наших дореформенных духовно-учебных заведений, вскоре получил практическое разрешение. С готовым материалом справиться было легко и в 1884 году введён был новый, реформированный устав в наших духовных школах, – при этом одновременно во всех духовных семинариях.

Что же из себя представляет устав 1884 г. наших духовно-учебных заведений, какие он успел в учебном деле принести уже плоды и сумел ли он оправдать те радужные надежды, которые возлагали на него составители? Со времени введения этого устава прошло уже 20 лет, – и этот довольно продолжительный период времени даёт нам полное право сказать, на основании педагогического опыта, своё слово об этом уставе.

Введение устава 1884 года повлекло за собой постепенное, без колебаний в ту или другую сторону, понижение учебного дела в наших духовно-учебных заведениях. Мы видим, что он есть не что иное, как реформированный Толстовский 1867 г. устав с иным, не вполне удачным распределением по классам учебного материала; причём в уставе духовных семинарий оказались – три новых богословских науки (библейская история, история и обличение раскола и обличительное богословие); две исключены (тригонометрия и космография); число уроков по древним языкам и математике урезано, а новые отнесены к числу необязательных. Учебная система, введённая новым уставом, с целью ослабить обще-гуманное образование в пользу специально практического (богословского), не достигает своей цели. Желание составителей нового устава усилить богословский элемент в семинариях терпит крушение и достигает противоположных результатов вследствие неудачного распределения богословских предметов по классам. Богословские предметы вместо двухлетнего растянуты в четырёхлетний курс; при этом программы их нисколько не сокращены, даже в некоторых отделах расширены. Это распределение богословских наук, оказавшееся на практике во многих отношениях неудобным, привело к нежелательным результатам. Во 1-х, – семинаристы оказались мало подготовленными к слушанию богословских наук, так как некоторые из них (основное богословие) должны были изучать раньше философских наук; во 2-х, – вследствие распределения богословского учебного материала на протяжении четырёх классов (III–VI), вместо прежних двух классов (V–VI), почти все курсы богословских наук утратили цельность и округлённость и получилось, вследствие разрозненности программ по некоторым из этих наук, понижение богословских знаний у питомцев духовных семинарий.

Высказанное нами положение для большей ясности иллюстрируем фактическими данными. Церковная история до 1884 г. проходилась в 5 классе семинарии при 6-ти недельных уроках. Зрелые юноши, почти мужи, довольно легко справлялись с обширным курсом, будучи вполне подготовлены к слушанию серьёзнейшей по своей постановке науки; и в их сознании ясно предносился весь ход церковно-исторической жизни, начиная с первых дней её существования и по настоящее время. С 1884 г. наука эта передвинута в III и IV классы семинарии с разделением её программы в двухгодичный курс. Ученикам III класса семинарии, не прошедшим общеобразовательного курса, первая половина церковной истории, с программой до разделения церквей, особенно период вселенских соборов и обзор ересей – совершенно не по силам; если он и усваивается ими, то – мы вполне уверены – полусознательно, без надлежащего углубления в сущность важнейших церковно-исторических моментов. В IV же классе преподаётся вторая, более лёгкая, половина церковной истории от разделения церквей до наших дней. Усвоив вторую половину науки, воспитанники с лёгким сердцем совершенно забывают плохо понятую и недостаточно усвоенную первую её половину. В результате – отсутствие ясности и цельности представления о ходе церковно-исторической жизни. Та же система применена почти ко всем богословским предметам: курсы основного богословия, догматики, русской церковной истории и гомилетики растянуты, с явным ущербом для дела, на два года. Особенно трудно воспитанникам семинарии изучение основного богословия без предварительного ознакомления с историей философии.

Пагубные последствия такого неудачного распределения программ по уставу 1884 г. не замедлили сказаться. При действии устава 1867 г., хотя программы были и обширны, но в распределении предметов была система; ученики постепенно переходили от более лёгких курсов к более трудным, почему и науки усваивались значительно легче и основательнее, – и оставалось время для обдумывания и осмысливания пройдённых курсов, для саморазвития и работы мысли. Умственный уровень семинарий до 1884 г. держался на довольно значительной высоте. С 1884 г., со времени введения реформированного устава 1867 г., общий уровень духовных семинарий в умственном отношении понизился и понижается. Прежде всего, неправильное распределение курсов богословских наук, без соображения с действительной подготовкой воспитанников семинарий, убило работу мысли вообще, и богословской в частности, понизило уровень знаний и охладило любовь к научным занятиям, в особенности к богословию. При такой постановке дела – наука для учеников стала тяжёлым, неприятным и неудобоносимым бременем. Далее, обширность программ по многим богословским наукам, поражающая стороннего зрителя нагромождением учебного материала, обязательного к прохождению в том или другом классе, привела к поверхностному и не глубокому изучению предметов. Богословские курсы по наукам превратились в школьные учебные предметы, и потеряли свою прелесть и обаяние в глазах учащихся. Отсюда крайняя поверхностность и непрочность знаний. Благодаря недостатку времени, при массе обязательных занятий, возможно ли мечтать об углублении в тот или другой предмет, о вдумчивом отношении к делу и даже о серьёзном усвоении учебного материала, не говорим уже об обогащении воспитанников семинарий побочными знаниями? Беспристрастное отношение к делу говорит нам, что семинарские программы ныне действующего устава, пересмотр которых в настоящее время совершается в Учебном Комитете при Свят. Синоде, рассчитаны не на среднего ученика, как следовало бы ожидать, а на ученика с отличными способностями.

Почти одновременно с введением устава 1884 г. в наших духовных семинариях и училищах совпадает появление „новых течений“, „нового курса“ в учебно-воспитательном деле нашей духовной школы. Об этом мы говорили раньше, в самом начале нашей статьи.

Нам думается, что пора взглянуть на дело трезво. „Новые течения“ в учебно-воспитательном деле будущих кандидатов священства отразились неблагоприятно и дали отрицательные результаты. Переживаем мы тяжёлое время, т. к. Церковь наша обуревается врагами внутренними и внешними; поэтому нужно и учебно-воспитательное дело в наших духовных семинариях, рассадниках будущих пастырей, поставить на подобающую высоту. Нужно делать Божье дело не с небрежением, не под углом зрения слащаво-заискивающей политики, направленной к эгоистическим целям, а с сознанием серьёзности и важности воспитательного дела, – и эту серьёзность, сознание долга и честности, сознание важности пастырского служения внедрять питомцам семинарии – будущим пастырям Церкви, дабы из них вышли честные и усердные работники в вертограде Христовом.

Но как ни велики дефекты в учебно-воспитательной постановке духовных семинарий, наши семинарии всё-таки более или менее сносно делают своё дело: они дают не мало хороших и способных питомцев, более чем с достаточными знаниями, и выработавших в себе навык к более или менее усидчивому труду. К сожалению, эти питомцы, в большинстве случаев, уходят в духовные академии и в светские высшие учебные заведения, и для священства, за исключением немногих питомцев духовных академий, принимающих по окончании курса священный сан, они потеряны. Кадры же сельского, отчасти и городского духовенства, за исключением столиц и университетских городов, пополняются средними семинаристами, небогатыми ни знаниями, ни способностями и не вынесшими из школы особой любви к богословствованию и богословским наукам⁴⁶⁰.

Нисколько неудивительно, что весьма часто раздаются сетования и жалобы на современное духовенство, особенно сельское, что оно стоит не на подобающей высоте и далеко не удовлетворяет тем запросам, которые предъявляются современным положением вещей к пастырскому институту. Во многом виноваты и неблагоприятные условия, среди которых приходится жить и действовать нашим пастырям церкви, но не малая вина падаёт на учебно-воспитательный строй наших учебных заведений, не умеющих вообще воспитывать и вырабатывать надёжный и вполне отвечающий современным задачам пастырства тип будущих кандидатов священства. Да позволено будет нам надеяться, что предстоящая реформа духовных семинарий и училищ не заставит долго ждать себя, устранить замеченные дефекты в строе духовно-учебных заведений и поставит в них учебно-воспитательное дело на подобающую высоту, сообразно с задачами и целями пастырского служения и с современными требованиями церковно-общественной жизни.

П. Козицкий

Вопрос о признании баптизма вследствие просьб Нимеца и Онкена. – Временное распоряжение о баптистах 1861 г. и дальнейшая разработка вопроса. – Домогательства баптистов; попытка Ондры получить косвенное признание. – Положение 1879 года. – Отношение к нему лютеран и баптистов.

Вопрос о признании баптизма в России возник ещё в 60-х годах, вследствие просьбы Нимеца и Онкена. С того времени в правительственные учреждения стали поступать ходатайства с двух сторон: баптисты просили о даровании им свободы в исполнении своих религиозных обязанностей и в пропаганде; лютеранские консистории, магистраты и колонистские общества просили об урегулировании строгими законными рамками положения баптистов, их прав и отношений.

Пресвитер мемельской баптистской общины Нимец, высланный в 1859 г. из Либавы за пропаганду баптизма, обращался с просьбами к курляндскому губернатору, курляндской лютеранской консистории, прибалтийскому генерал-губернатору, генеральной лютеранской консистории и, наконец, на Высочайшее Имя о разрешении ему пастырских посещений баптистов, проживающих в Курляндии и принадлежащих к мемельской баптистской общине. В прошении, направленном в генеральную консисторию, Нимец между прочим заявлял, что цель своих поездок по Курляндии он не ограничивает только пастырским попечением о проживающих там баптистах, но считает также своим долгом возвещать Слово Божие всем неверующим и невозрождённым людям и потому просит разрешения открыто проповедовать⁴⁶¹.

Министерство внутренних дел потребовало мнения о просьбе, Нимеца от прибалтийского генерал-губернатора и генеральной консистории. Генерал-губернатор высказался против удовлетворения просьбы Нимеца; в виду того, что в Курляндии проживает только 14 членов мемельской баптистской общины, он нашёл вполне достаточным дозволить им домашнее богослужение под условием строгого подчинения законному порядку. Генеральная консистория получила сообщение курляндской консистории с резким суждением о баптистах, о враждебном отношении их к лютеранской церкви и духовенству, о фарисейском лицемерии и даже безнравственности и т. п. На основании этого сообщения, она ответила тоже отрицательно на запрос министерства. В своём мнении консистория с особенной горячностью вооружалась против дозволения баптистам открытой пропаганды: едва ли можно, между прочим, писала она, найти какую другую секту, которая-бы так фанатично стремилась к прозелитизму, презирала-бы так все другие христианские общества и настолько же уклонялась от них через отвержение крещения детей, которая-бы так мало избегала непозволительных средств пропаганды и так охотно оправдывала-бы все свои начинания словами: Богу должно повиноваться более, чем людям. Выражая надежду, что правительство оградит лютеран от прозелитизма баптистов, генеральная консистория просила, чтобы полиции было предписано иметь самый бдительный надзор за незаконными собраниями, чтобы иностранные пропагандисты были высланы за границу, а местные призваны к молчанию⁴⁶².

В ноябре l86l-го года последовало временное распоряжение министерства о баптистах. Губернаторам поручалось наблюдать за жизнью и действиями сектантов, чтобы узнать, насколько

секта вредна и можно ли остановить её дальнейшее развитие без насильственных мер. В тех случаях, когда родители не соглашались крестить детей, предлагалось назначать попечителей. На полицию возлагалась. обязанность следить, чтобы баптисты никаких тайных собраний, особенно в ночное время, не держали⁴⁶³.

Временное мероприятие, проводимое в жизнь через посредство магистратов и зависимой от них полиции, значительно стеснило пропаганду баптизма, но в то же время повело к многочисленным недоразумениям, особенно из-за назначения консисторией попечителей к детям родителей, уклонившихся в секту или подозреваемых в этом. Генерал-губернатор обратился в министерство за разъяснениями. Министерство потребовало отзыв генеральной консистории, – на каких условиях она находит возможным дозволить баптистам свободное отправление религиозных обязанностей. Генеральная консистория в 1842 году представила следующий проект: 1) баптисты не могут быть освобождены от повинностей в пользу лютеранского духовенства; 2) переход в баптизм разрешается лицам не моложе 17 лет; 3) если переходят оба родителя, то за ними могут следовать дети не моложе 17 лет, остальные остаются в лютеранстве; 4) желающий перейти в баптизм должен заявить о своём намерении полиции и своему пастору и получить от них разрешение; по истечении 6 месяцев после этого, он получает право привести своё желание в исполнение⁴⁶⁴.

Не ограничиваясь отзывами генерал-губернатора и генеральной консистории, министерство внутренних дел обратилось с просьбой к русскому посольству в Берлине – собрать сведения о положении баптистов в Германии⁴⁶⁵ и кроме того наводило справки в министерстве государственных имуществ о положении и правах меннонитов⁴⁶⁶. Но окончательного решения вопрос о баптистах пока не получал, хотя ходатайства об этом продолжали поступать. Так, генеральная консистория в 1863 и 1864 гг. опять обращалась с просьбой – урегулировать законом положение баптистов и получила в ответ указание на временное мероприятие 1861 года⁴⁶⁷. Баптисты, в свою очередь, на генеральной конференции 1863 года, в Гамбурге составили петицию на имя Государя Императора о предоставлении баптистам в России свободы вероисповедания. В 1864 г. Онкен с мемельским пресвитером Нимецом приезжали в Петербург лично просить о том же⁴⁶⁸; миссия эта успеха не имела. Но вместе с тем и те стеснения, какие были вызваны применением к баптистам мероприятия 1861 года и которые между прочим побуждали их усиленно домогаться признания их общины, скоро значительно сократились. Прибалтийский генерал-губернатор в 1865 году издал приказ, парализовавший усердие полиции и магистратов в преследовании баптистов. По этому приказу все дела о нарушении баптистами существующих узаконений должны были представляться генерал-губернатору, от усмотрения которого зависело – давать делу движение или прекращать. Генеральная консистория, получивши это распоряжение к сведению, осталась им недовольна. В прошении к министру от 16-го декабря 1865 года она заявила, что в распоряжении генерал-губернатора она не находит строгого последования приказаниям министра от 1861 года и усиленно просила о точном урегулировании законом положения баптистов⁴⁶⁹.

В 1869 году был составлен проект положения о баптистах, по не прошёл только потому, что возникло сомнение, не отвергают ли они военную службу⁴⁷⁰.

Фактически баптисты пользовались свободой вероисповедания и пропаганды, лишь в редких случаях подпадая законной ответственности. Но тем не менее они продолжали и прямо и косвенно домогаться санкционирования этой свободы законом. Так Иоанн Виллер в 1872 г. ездил в Петербург хлопотать о представлении баптистам свободы⁴⁷¹. В 1873 г. Иоанн Прицкау обращался к херсонскому губернатору с прошением возбудить ходатайство о признании баптизма; к прошению приложено было вероизложение баптистов⁴⁷². Подобного рода просьбы подавались и другими вожаками баптизма.

Попытка получить косвенное признание сделана была Ондрой во время русско-турецкой войны. 29-го января 1876-го года Карл Ондра отправил на Высочайшее Имя всеподданнейшее прошение от баптистской общины кол. Нейдорф, подписанное им, Шиве и Насговичем. В прошении баптисты выражали полную готовность содействовать Государю Императору в войне с турками „материальными средствами, личной службой, особенно же молитвами, для какой цели они назначили особенные молитвенные часы“, высказывали пожелание „победы над врагами отечества и христианства“, упоминали о своих близких, которые „будут сражаться в рядах Его армии“ и изъявляли готовность организовать на свои средства санитарный отряд⁴⁷³.

Прошение баптистов было Всемилостивейше принято и им изъявлена Высочайшая благодарность. Ондра поведал о своей радости всему баптистскому миру: „теперь, писал он в Missionsblatt, сделан большой шаг к совершенному признанию; мы должны своей деятельностью во время войны доказать свою привязанность Монарху“⁴⁷⁴.

Радужные надежды Ондры для него лично не оправдались, как мы знаем. Но по поводу истории в высланными баптистами, в высшие правительственные учреждения и к высокопоставленным лицам поступило множество прошений, петиций и ходатайств. В Петербурге не мало могло найтись ходатаев за баптистов из кружка редстокистов которые ещё ранее вошли в сношения с баптистами через посредство Н. Каргеля, пресвитера баптистской общины в Петербурге⁴⁷⁵. Высшая администрация тех областей, в которых развивалась баптистская пропаганда, относилась к сектантам весьма благодушно. О Новороссии и прибалтийском крае мы уже говорили. В пределах кавказского наместничества, в Тифлисе, незадолго перед этим образовался под руководством немцев сектантский кружок с баптистской окраской. Этот кружок пользовался полной свободой в своих действиях: его собрания устраивались открыто и торжественно, посещались многочисленной публикой; о них печатались отчёты в местных газетах. Всё это было признаком близкого разрешения баптистского вопроса в благоприятном для сектантов смысле, что и последовало в 1879 году.

По сообщению Вестника Европы, узаконение о баптистах было мотивировано необходимостью установить для них особый метрический порядок, в виду встреченных недоразумений при составлении призывных списков для отбывания воинской повинности. Сначала предположено было приравнять баптистов к раскольникам, то есть – подчинить их правилам 19-го апреля 1874 г. о метрических книгах для раскольников. Но эта мысль была отвергнута, чтобы не дать повода к недоразумениям из-за сопоставления протестантских сектантов с раскольниками православной Церкви. Решено было узаконить для баптистов особые правила и признать секту⁴⁷⁶. Одним из сильных защитников баптистов при этом был барон Николаи.

12-го сентября 1879-го года указом правительствующего сената было обнародовано Высочайше утверждённое мнение Государственного Совета „о духовных делах баптистов“ следующего содержания.

„I. Баптисты, на основании статьи 44 основного государственного закона, беспрепятственно исповедуют своё вероучение и исполняют обряды веры по существующим у них обычаям. Общественное богослужение они отправляют в устроенных или отведённых ими для сего, с разрешения губернатора, домах.

II. Избираемые баптистами духовные наставники (старшины, учителя, проповедники) могут совершать обряды и произносить проповеди не иначе, как по утверждению их в сём звании губернатором. Духовные наставники из иностранцев обязаны принести присягу на верность службы во время пребывания их в России.

III. Метрические записи браков, рождений и смерти баптистов ведутся местными гражданскими властями.

Примеч. Правила о ведении означенных записей, впредь до определения сего предмета в законодательном порядке, устанавливаются временно по соглашению министров внутренних дел и юстиции⁴⁷⁷.

Таким образом баптизм был признан в России на ряду с другими инославными исповеданиями.

Евангелическо-лютеранская генеральная консистория представила в министерство внутренних дел особое мнение с указанием пробелов в новом законе. Замечания касались смешанных браков и перехода из лютеранства в баптизм. Консистория выражала желание, чтобы переходящих в баптизм обязали, предварительно перехода, испрашивать на то разрешение своего пастора⁴⁷⁸.

Баптисты были весьма обрадованы и даже удивлены государственным признанием. Каргель, пресвитер петербургской баптистской общины, в отчёте за последнюю четверть 1879 г. писал в Wahrheitszeuge: „эта четверть имеет важное значение не только для петербургской общины, но для баптистов всего русского государства: наше правительство даровало нам государственное признание и права корпоративного устройства. То, чего общины Германии так долго ждали и ради чего употребили столько усилий, для нас здесь пришло, можно сказать, во сне⁴⁷⁹.

Введение нового закона в действие последовало после его опубликования. Петербургская баптистская община ранее других выполнила все нужные формальности. Каргель перед официальным вступлением в отправление своих обязанностей, как иностранец, должен был принести присягу. По этому поводу он писал, в Гамбург, что между прочим „клялся охранять чистоту вероучения баптистов“, „искоренять всё, что служит ко вреду государства“⁴⁸⁰. Но благом для государства баптисты считают, конечно, распространение своего учения. „Только бы дал Господь Бог милость своему народу“ (т. е. баптистам), писал Каргель после слов благодарности правительству за признание, „чтобы он действительно, как свет, воссиял в этой стране и от всего сердца стремился к её благоденствию“. Баптисты поняли признание, обеспечивавшее им только свободу в отправлении религиозных обязанностей, в смысле разрешения пропаганды; усилением её они думали выразить благодарность правительству.

Так начался второй период в истории баптизма в России – легальный.

* * *

Баптизм в России после 1879 г. – Изменение в отношении администрации. – Ослабление пропаганды в Новорос. колониях, переселения в Америку. – Успех в других местах – на Волыни, в Лифляндии, Эстляндии и Польше. – В общем некоторое развитие секты. – Выделение немцев баптистов России из германского союза в особый русский союз. Его состав, конференции, комитет, касса, журнал. – Варшавская конференция 1893 г. – Статистические таблицы.

Надежда баптистов, что с правительственным признанием падут все преграды для пропаганды их вероучения не оправдались. С начала 80-х годов круто меняется отношение правительства и администрации к русскому штундисту⁴⁸¹. К этому времени накопилось достаточно фактов, доказывающих, что немцы баптисты много потрудились и продолжают трудиться в насаждении штундизма. Понятно, что отношение администрации к немецким сектантам должно было измениться не в их пользу: из снисходительно благодушного оно сделалось подозрительным, особенно в новороссийских колониях, где сильнее сказалось воздействие баптистов на русское население. При изменившихся обстоятельствах лютеранскому духовенству и колонистским обществам легче стало бороться с прозелитизмом баптизма, поставляя его в законные границы. По этим причинам в новороссийских колониях в последний период местами замечается даже некоторый упадок баптизма: число общин не увеличивается, а скорее уменьшается. Петербургская лютеранская консистория в отчёте за 1892 год сообщает: „в колонии Рорбах, которая ранее была одним из главных центров баптизма, секта почти совершенно уничтожена, школа закрылась⁴⁸². В губерниях Волынской и Бессарабской в период времени с 1889 г. до 1893 г. было закрыто 9 молитвенных домов⁴⁸³. За то же время удалено из России административным порядком несколько проповедников, между ними Август Любиг и Мюллер, потеря которых была особенно чувствительна для баптистов. В 80-х же годах должен был покинуть Россию Иоганн Втллер, один из главных пропагандистов баптизма в России.

С конца 80-х годов прошлого столетия среди баптистов южной России замечается движение к переселению в Америку. Баптисты переселяются единицами и целыми группами под руководством своих пресвитеров и учителей. Так переселилась в Америку большая часть баптистов кол. Рорбах⁴⁸⁴. В марте 1894 г., по сообщению St. Petersburger Zeitung, прибыла в Либаву партия эмигрантов в 330 человек, исключительно колонистов с Волыни и в большинстве баптистов, переселявшихся под руководством своих учителей⁴⁸⁵. Такие факты не единичны и совершаются не без содействия и субсидий со стороны американских баптистов.

Но, теряя в одних местах, баптизм удерживается в других и открывает себе новые. По сообщению отчёта лютеранской консистории за 1892 год: „баптизм ещё сильно поднимает свою голову на Волыни“⁴⁸⁶. Наибольший успех секты наблюдается в прибалтийском крае и Польше, местностях с инородческим населением.

Насаждение баптизма в Лифляндии и Эстляндии началось около 1884 года. По словам Wirulane (Эстлан. газ.) в Перновском уезде Лифляндской губ. в 1884 и 1885 годах с успехом насаждали своё учение проповедники баптизма из Риги.⁴⁸⁷. В Эстляндии, по словам той же Wirulane, в 1884 г. пропагандировал какой-то миссионер, приезжий из Германии и имел успех⁴⁸⁸. С 1885 года начал свою деятельность в Эстляндии Рейнгольд Шиве, пресвитер баптистской общины в Петербурге. Шиве получил возможность вернуться в Россию в 1881 году при графе Лорис-Меликове. Незадолго перед этим пресвитер Петербургской общины Каргель оставил своё место. Шиве был избран общиной пресвитером и утверждён в должности петербургским градоначальником. В первое путешествие по Эстляндии в 1885 году Шиве имел успех в Гапсале, Ревеле и др.; в Гапсале крестил 150 человек и основал самостоятельную общину⁴⁸⁹. С того времени Шиве делает периодически миссионерские поездки по всей Эстляндии ⁴⁹⁰ и пользуется некоторым успехом простого народа. Что касается места постоянной деятельности Шиве, то по отчёту лютеранской консистории, баптистская община в Петербурге незначительна⁴⁹¹. По статистическим же данным самих баптистов, к ней принадлежало в 1892 г. 476 чел., в 1893 г. – 511⁴⁹². Очевидно, что цифра обнимает собой, кроме Петербурга, ещё несколько миссионерских станций, в которых число членов недостаточно для образования самостоятельной общины.

В польских губерниях баптизм тоже имеет успех. Здесь, между прочим, одна из цветущих общин находится в Лодзи. Община эта основана трудами Ондры в 1878 году. Ондра в изгнании продолжал пропаганду и избрал для этого г. Лодзь. В одном из первых своих миссионерских отчётов в Гамбурге писал: „город Лодзь обещает сделаться в высшей степени благодатным полем для деятельности, больше чем всякое другое место в Польше и России. Город совершенно немецкий и число жителей ежедневно увеличивается через переселение из Германии. Такой важный миссионерский пункт должен быть деятельно поддержан со всех сторон – из Германии, Англии и Америки“ ⁴⁹³.

В общем нельзя не констатировать некоторого поступательного движения баптизма среди немецкого населения России, хотя не в такой степени, как в первый нелегальный период существования секты. Успеху баптизма отчасти способствует организация баптистских общин России в самостоятельный союз. Ранее баптистские общины России входили в состав германского союза баптистов, образуя три округа этого союза: русско-турецкий, польский и балтийский. После 1879 года и количественный состав и материальные средства дали возможность баптистам России выделиться из континентального союза в особый – под названием: Die russische Union glaubig getaufter Christen (Baptisten) – Русский союз по вере крещённых христиан⁴⁹⁴. Выделение произошло вскоре после правительственного признания секты. В состав русского союза баптистов входит в настоящее время четыре округа: балтийский, польский, западнорусский и южнорусский⁴⁹⁵. Конференции союза происходят через 3–4 года; так, напр., в 1887 году была конференция в Нейдорфе, в 1889 году в Лодзи, в 1893 году в Варшаве⁴⁹⁶. – Окружные конференции происходят ежегодно, по крайней мере – в балтийском и польском округах.

Исполнительным органом конференции служит, союзный комитет – Das Komitee der Union, – в составе 7 членов по избранию конференции. Конечно, в числе их мы найдём наиболее усердных пропагандистов баптизма. Так, например, в 1892 году состав комитета был следующий: председатель Альф, с именем которого связано само насаждение баптизма в Польше; члены: Геррман из Риги, Кесслер из хутора Штейнгут, начавший свою пропаганду ещё в 70-х годах, Леман, бывший сначала сотрудником Августа Либига в Одессе, потом преемником Карла Ондры в Нейдорфе, Пуфаль из Польши, Шиве из Петербурга и Тидке. Состав комитета в общем устойчив.

Особый комитет заведует союзной кассой и носит название: „Amerikanisch-russisches Unterstützungs-Komitee“. Такое название объясняется тем, что, кроме сборов по общинам, значительным источником для пополнения кассы являются пожертвования из Америки, главным образом – из Бостона от Amerikan Baptists Missionary Union. Вообще в последнее время связь немцев баптистов России с американскими баптистами усиливается. Доходность кассы довольно значительная: например, в 1892 году сборы дали 40,531 р., в 1893 году – 47,931 р. Деньги эти идут всецело на миссию. На этот же предмет расходуются поступления окружных касс. Кроме того, многие пропагандисты получают содержание непосредственно от заграничных баптистских обществ и союзов.

Для помощи вдовам и сиротам проповедников существует особый Wittwen-Unterstützungsverein.

С 1889 года немецкие баптисты России имеют свой орган – Hausfreund (Домашний друг), который выходит ежемесячно в Германии, под редакцией Геррмана. Геррман до 1893 года был пресвитером рижской общины. В этом году для удобства редактирования журнала он переселился в Германию – в Данциг. Журнал преимущественно назидательного характера; но в нём встречаются также сообщения о миссионерских баптистских путешествиях, заседаниях конференций, выдержки из периодических изданий заграничных баптистов и т. п. Продолжает оказывать услуги баптистам России гамбургская книгоиздательская фирма Биккеля, наследника Онкена. Она издаёт, по поручению русского союза, разные брошюры, статистические указатели и т. п.

Русский союз не имеет своего учебного заведения для приготовления проповедников, а пользуется для этой цели гамбургской семинарией.

Русский союз баптистов, при содействии заграничных баптистов, преимущественно американских, ведёт свою пропаганду не без успеха. На варшавской конференции баптистов 1893 года Альф, как председатель комитета, сообщил следующие данные о деятельности и положении баптистов за 4½ года, протёкшие после предыдущей конференции: число общин увеличилось с 45 до 67, членов с 11,465 до 16,443 ч., проповедников с 70 до 90. Крещено 4,662 человека, через свидетельство принято 2,410⁴⁹⁷, вновь принято исключённых 843; умерло 550, эмигрировало 967, исключено 1,195. Число учащихся в воскресных школах возросло с 3,494 до 5,476⁴⁹⁸.

Постепенный рост немецкого баптизма в России можно видеть из следующей таблицы:

В частности (1893 г.):

Наиболее многолюдные общины:

Балтийский округ:

Польский округ:

Западно-русск. округ:

Южнорусский округ:

При детальном рассмотрении статистических таблиц баптистов обнаруживается, что в балтийском и польском округах почти во всех общинах замечается количественный рост членов, воскресные школы довольно многочисленны и число учащихся в них значительно. Самые большие общины в западнорусском округе, но в некоторых из них заметна наклонность к понижению, – воскресных школ мало и число учащихся в них не велико. То же следует сказать об южнорусском округе; поступательное движение здесь слабое, в некоторых общинах число членов уменьшается. Мы не находим уже здесь большой баптистской общины в кол. Рорбах, члены которой переселились в Америку.

Таким образом число баптистов в России постепенно увеличивается. В 1893 г. количество их определялось в 17 тысяч; цифра вообще незначительная, по если взять её в отношении к количеству немецкого населения России и сравнить с числом баптистов в других государствах Европы, то она окажется довольно значительной.

По статистике баптистов, к концу 1894 года положение баптизма во всём мире было следующее⁵⁰⁵:

Приведя статистические таблицы баптистов, нужно оговориться, что они большой точностью не отличаются⁵⁰⁶.

* * *

Заключение. – Признание баптизма до выяснения характера секты и последствия сего.

В заключение должно сказать, что баптизм получил признание в России ещё тогда, когда религиозный характер секты не выяснился. Светская администрация в первый раз наблюдала баптизм в прибалтийском крае, среди населения инородческого и инославного, и здесь впервые определяла своё отношение к нему. Понятно, что она оснований для своего суждения о секте ищет в практике немецких государств и склоняется к мысли о признании баптизма. Баптистская пропаганда в немецких колониях Южной России возбудила тот же вопрос несколько в другой обстановке, но это в существе» не изменило положения. Немецкие колонии в вероисповедном отношении представляют большое разнообразие верований, к которым наше правительство относилось всегда с терпимостью. Здесь сектанты не только не преследовались, но, напротив, некоторые из них, напр. – меннониты, пользовались особыми привилегиями. Баптизм явился в колониях прежде всего именно среди меннонитов, и администрация взглянула на него, как на толк меннонитства, секты дозволенной. Вообще нужно сказать, что баптизм изучался и определился исключительно только в отношении к лютеранству и меннонитству и к немецкому населению России, как среде его распространения, но не в отношении к православию и русскому народу.

Между тем факт дарования баптистам и правительственного признания, и продолжающегося развития секты требует к себе особого внимания в следующих отношениях:

1) Баптизм в своём современном состоянии есть общее название нескольких сект, отвергающих крещение детей и признающих крещение взрослых, способных к сознательной вере. Насколько разнообразны толки баптизма в своём учении, можно судить по следующему:

Две главные ветви баптизма разногласят по вопросу о предопределении: частные и правильные баптисты держатся строго кальвинистических воззрений; общие и свободомыслящие арминианских.

Баптисты субботники и новые израильтяне празднуют субботу, вместо воскресенья, и вообще носят некоторые следы воздействия иудействующих сект.

Венбренниане представляют в своём учении соединение баптистских, методистских, арминианских и хилиастических воззрений.

Камбелиты, при пелагиано-рационалистическом характере секты, в библии за норму веры и жизни признают только то, что предваряется или сопровождается словами: „так говорит Господь“.

Баптисты унитарии держатся социнианских воззрений, – отвергают Троичность лиц, Божество И. Христа, Божество Св. Духа, Искупление, первородный грех и пр.

Одни толки признают военную службу и присягу, другие отвергают. Одни допускают всех и даже женщин до проповеди и произнесения импровизированных молитв в собраниях, другие представляют это право только пресвитерам и учителям. Некоторые не едят мяса, носят особую одежду и пр. и пр.⁵⁰⁷

При крайнем индивидуализме, безразличие к теоретическим разностям даёт возможность баптистам разных толков поддерживать единение в форме молитвенного общения и совместной пропаганды. Спурджон в 1887 году заявлял, что баптистский союз (Baptists Union) принимает в общение лиц разномыслящих в самых основных вопросах веры: о силе искупительных заслуг Христовых, оправдании верой и т. п.⁵⁰⁸.

Из сказанного очевидно, что при современном состоянии баптизма положение 1879 года, понимаемое широко, открыло бы свободный доступ в Россию всем, даже самым крайним толкам разлагающегося протестантства, которым было бы угодно усвоить крещальную практику баптистов. Следовательно, одно наименование баптиста не должно давать прав по положению 1879 года.

2) Правительство, даруя баптистам признание, конечно, имело в своём распоряжении вероизложение баптистов. Но баптисты, без сомнения, не познакомили с своим взглядом на теоретическую сторону учения. Между тем теоретическим положениям они не придают обязательного значения. Гамбургская конференция 1849 года, утвердившая вероизложение немецких баптистов, тогда же признала согласие в теоретических вопросах только желательным, а не необходимым⁵⁰⁹. На одной русской конференции штундо-баптистов, руководимой немцами баптистами, мы находим такое же постановление⁵¹⁰. Вследствие такого отношения к теоретическим вопросам само вероучение секты является неустойчивым, изменчивым и легко воспринимающим посторонние элементы. Таким образом секта, путём внутреннего развития или под внешними влияниями, через некоторое время может оказаться совсем не такой, как в тот момент, когда получила признание.

3) По русским законам всякому инославному исповеданию воспрещается пропаганда среди православных христиан. Баптизм всегда стоял и всегда будет стоять в противоречии с этим законом. Баптисты говорят: „великая задача распространения и возвещения истины лежит на нас; она требует горячей любви, предприимчивой смелости и непреоборимой настойчивости“. „Мы не желаем ограничиваться какими-либо политическими и государственными границами..., наш приход – весь мир и мы всего более желаем следовать заповеди Спасителя – проповедуйте евангелие всей твари“.

Пропаганда составляет главную цель союзных баптистских организаций. Пропаганда же является одной из главных обязанностей каждого баптиста; она служит, по выражению баптистского журнала, показателем душевного состояния верующего. Никакой закон, никакое препятствие не может удержать баптистов от исполнения этой обязанности. Для обхода закона баптисты, как мы видели, не стесняются в средствах.

Таким образом, как в прошлом наблюдалось, так и в будущем всегда будет иметь место постоянное открытое или замаскированное наругиение баптистами этого закона – как по отношению к лицам инославных исповеданий, так и по отношению к православным.

4) В целях пропаганды баптисты Америки и Англии входят в сношение с самыми различными сектами и толками. В своих объединительных попытках они поступаются даже существенными положениями своей секты. Такое же стремление возможно у баптистов немцев России по отношению к русским сектантским толкам и оно, конечно, есть и довольно сильно себя заявляет. Это – с одной стороны; с другой, в 5-х: узаконение 1879 года, награждая баптизм правами, создаёт ему особое положение среди других сект, вызывая в сектантах желание распространить на себя права баптистов.

Таким образом даётся направление и указывается русло для развития и течения русского рационалистического брожения. Понятно само собой, что среди русских сектантов должно было явиться стремление к усвоению наименования баптистов. Это стремление особенно усилилось с 1894 года, когда секта штунд была признана наиболее вредной.

Свящ. К. Велтистов

Польша с давних пор считалась излюбленным местом убежища для русских раскольников. Убегая сюда, раскольники получали двойную выгоду. С одной стороны, они раз навсегда освобождались от некоторых стеснительных для них законов русской власти, а с другой, получали многие льготы от польского правительства. Здесь вообще радушно принимали всех русских беглецов, так или иначе изъявлявших своё недовольство на Россию и её законы. Раскольники получали здесь полную свободу в отправлении богослужения и землю. Главным средоточным пунктом поселения их является Сувалкская губерния, ранее называвшаяся Августовской, т. е. самая беднейшая губерния из всего царства Польского. Понятию, что полякам не было расчёта дарить раскольникам лучшие куски земли. Бегство раскольников в Польшу (из разных губ.: Могилёвской, Новгородской и др.) началось, вероятно, ещё при Петре Великом. По крайней мере при императрице Екатерине Великой они переселяются сюда уже не как беглецы, а как люди, имеющие вид или паспорт. В раскольнической деревне Погорелец у раскольнического наставника Григория Панцерова мы нашли паспорт на немецком языке, выданный в Риге в 1774 году некоему Емельяну Самойлову для беспрепятственного проезда его с женой в Польшу и обратно. Но, конечно, обратно он отсюда не уехал. Права и льготы в отношении богослужения, дарованные раскольникам польскими королями, остаются в силе и в настоящее время. Эти права подтверждены Императором Александром II. В виду важности для истории раскола этого документа, считаем не лишним привести его целиком. Августовский гражданский губернатор от 9–21 июля 1865 года за № 960-м пишет начальнику Августовского уезда следующее:

„Министр Статс-Секретарь Царства Польского отзывом, от 11–23 мая сего года за № 550, сообщил Графу Наместнику Царства Польского, что Государь Император изволил обратить Высочайшее внимание своё на тягостное положение, в котором находятся раскольники, водворённые в Августовской губернии, и на разные неудобства, с коими сопряжено строгое применение к ним действующих в Империи постановлений, которыми стесняется свободное отправление раскольниками богослужения. По внимании к сему, а равно имея в виду, что русским раскольникам в Царстве Польском предоставлена была полная свобода Богослужения ещё во времена бывшей Польской республики, Его Императорское Величество Высочайше повелеть соизволил: не лишать раскольников, кои водворены в Августовской (ныне Сувалкской) губернии тех льгот относительно исправления молелен, звона в колокола и вообще Богослужения, коими они пользовались действительно исстари.

О таковой Монаршей воле, объявленной мне в предложении Г. Главного Директора Правительственной Комиссии Внутренних и Духовных дел от ³/₁₅ июля за № 577, я уведомляю Ваше Высокоблагородие для сведения и руководства. И. д. Гражданского Губернатора П. Жорве.

Итак, русские раскольники в польском крае пользуются особенными правами; на них имперские законы 3 мая 1883 года не простираются. В виду этого они имеют в настоящее время шесть прекрасных моленных с колокольнями и куполами. Свои молельни они называют церквами. В половине одной версты от Покровской единоверческой церкви находится громадная деревня Погорелец с молельней, на колокольне которой имеются три колокола. Своим звоном они начинают соперничать уже с Покровской церковью.

Сила местного раскола заключается в единстве „согласия“, насчитывающего в себе в настоящее время более семи тысяч человек, включая жён и детей. Все местные раскольники – беспоповцы, приемлющие браки, т. е. поморско-брачного толка. Это единство установилось между ними только в 1825 году, после бывшего в среде местного раскола горячего спора о браке и безбрачии, поведшего, между прочим, к разделению одного раскольнического прихода на два: Погорельский и Глубокоровский. В этом споре приняло участие даже гражданское правительство.

Вся переписка по данному вопросу хранится у Погорельского наставника Григория Панцерова. В виду того, что эта переписка является ярким и живым изображением духа и характера местного раскола, мы передадим подробно содержание её.

В 1825 году „духовник“ Погорелецкого прихода Василий Максимов с выборными от приходов Василием Ивановым и Ипатом Никитиным были призваны начальством в Варшаву для объяснений причин возникшего между приходами раздора. „Выслушав с должным вниманием внушения, делаемые по Высочайшему повелению духовникам старообрядческого чина, чтобы жить в христианском согласии и уразумев требования о должном повиновении к воле правительства о ведении при церкви метрических книг, о содержании приходских училищ и о заведении постоянного порядка в бракосочетаниях“, они дали начальству письменное объяснение. В этом объяснении они называют себя истинными православными людьми и говорят о существовании своей церкви в пределах России, хотя на самом деле были раскольниками поморского согласия. Они просят установленное Богом начальство выслушать сущность главного их горя. После того, как земли белорусские и литовские отошли к России, а земля, в которой они обитают, осталась ещё во владении Пруссии, т. е. до 1805 г., они лишились всяких средств образования; сообщение с русскими раскольниками сделалось для них очень трудным. Следствием этого явилось оскудение в познании Свящ. Писания и святых отцов; воцарилось грубое невежество. Правительства же сначала польское, а потом прусское „равнодушно смотрели на их заблуждения и суеверия, полагая, что старообрядческий чин такие беззакония попущает и дабы не насиловать якобы их совести оставило их полному своеволию“. Беззакония и своеволия быстро возросли в среде их. К ним стали приходить из России „духовники“ в качестве их руководителей. Каковы же были эти последние? „Сии люди, пишут в своём объяснении представители раскола, в главе с Василием Максимовым, были нам неизвестны, большей частью не книжны и не более нас в Священном Писании сведущи; которые или по невежеству или, что вероятнее, по прилеплению к каким-либо расколам или ересям, а не к древнему старообрядческому православию, делали поучения и толковали Священное Писание и правила святых отцов не как велит Дух Святой, но каждый, как ему мнилось, вводя новые пополнения, попущая человекоугодию в одном, употребляя непомерные строгости в другом, отчего время от времени появлялись новые толки, прения, суеверия, необузданные и самые вопиющие беззакония“. Они начали проповедовать безбрачие; следствием этой проповеди появились блуд, многожёнство, кровосмешничество и другие пороки. Эти наставники отлучали от молельни всякого, кто соглашался принять метрические книги, отбывать воинскую повинность и вообще во всём оказывать повиновение гражданской власти. Лучшие из раскольников сами сознали, что их вожди со своими приверженцами зашли уже слишком далеко. „Наше общество, читаем мы далее в указанном нами объяснении раскольников, испытало по грубому невежеству Богопротивное изменение; ибо у нас ныне прямое последование чистым Священным Писаниям, а не новым толкам стариковским почитается недоверством; повиновение правительству порицается служением антихристу⁵¹¹; соблюдение узаконений и предписаний власти гражданской уважается принятием антихристовой печати, влекущим за собой гнушение и отлучение от церкви; благочестивые и честные бракосочетания по правилам св. отец с соизволения родительского и с благословением духовным называется у нас непотребством и т. д.“

Такая тёмная жизнь раскольников заметно бросалась в глаза всем живущим по близости с ними. Неудивительно, что над раскольниками брезгливо многие смеялись и называли их „недоверками и погаными“. Теперь попятно, почему многие из благомыслящих раскольников сильно желали исправления нравов своего общества, которое указанные представители правдиво называют „сборищем своенравных пришельцев разных стран“. Для упорядочения жизни этого сборища нужно было ввести новые порядки. Но кто же мог дать силу и санкцию этим порядкам? В разрешении этого вопроса раскольники обращаются к русскому правительству, как Богом установленной власти, с просьбой утвердить составленные ими следующие пункты:

1) „Чтобы старообрядцы, пребывающие в сожитии безбрачном, то есть совокупившиеся без родительского согласия и без ведома духовника, увещаемы и обязуемы были к исправлению нехристианского поступка своего принятием благословения по благочестивому чину, в Кормчей книге на 500 листе уставленному, и дабы правительство признавало отселе супружества и детей их законными.

2) Чтобы впредь кровосмесительные женитьбы и многобрачия были строжайше воспрещены между старообрядцами; многобрачных же, которые до сего при живых прежних супругах вторично сочетались, увещевать благим советом, а нерадивых и обязывать возвратиться к первым супругам; об упорствующих же в кровосмесительном и многосупружном сожитии представлять гражданской власти для предания их суду по общим государственным законам.

3) Чтобы прихожанам одного прихода не было возбраняемо молиться в молитвенных храмах другого прихода, как велось перед разделением оных приходов и как было в старину между благочестивыми старообрядцами, то есть женатыми и неженатыми.

4) Чтобы вступающие к нам в должность духовников обязуемы были подпиской держать и поучать нас по чистым Св. Писаниям и в старообрядческий закон наш никаких новостей не вводить. Посевающие же раздоры между приходами без разбора, миряне ли то или духовники, были бы укрощаемы местным начальством и наказуемы по законам, яко возмутители общественного спокойствия, приезжающие же вновь развратители высылаемы были начальством из общества.

Приведённое нами содержание объяснения представителей раскола служить наглядным изображением внутренней жизни и духа его. Предоставленные самим себе местные раскольники мало-по-малу дошли до сознания необходимости над ними твёрдой государственной власти („грозы“ по выражению их письменного объяснения), которая бы пресекала появляющееся у них в широких размерах беззаконие; факт знаменательный. Как бы то ни было, а среди раскольников всегда происходит внутренняя, хотя иногда и незаметная, борьба между светом и тьмой. Бывают моменты, когда свет прогоняет тьму.

Это хотя и несознательная, но вековая внутренняя борьба была причиной расположения некоторых раскольников к присоединению к Покровской единоверческой церкви в половине 19-го столетия.

Но рьяные фанатики раскола не могли равнодушно смотреть на проявление искры небесного света во тьме заблуждения. Устроение Покровской единоверческой церкви в 1843 году было самым сильным обличением их нечестия; отсюда ненависть их к церкви и ко всем присоединившимся. Они старались пустить в ход всё возможные с их стороны меры и средства, чтобы разрушить это великое дело. Так, в 1844 году священник Леонтиев жаловался князю наместнику, что раскольники из деревни Погорелец хотели или поджечь дом его, или убить его, или разными происками выжить его из окрестностей. По этому поводу его светлость предписал директору юстиции, Августовскому гражданскому губернатору и военному начальнику принять меры к ограждению священника от козней раскольников (№ 5884 от 3–15 октября 1844 г). По распоряжению губернатора раскольники были освобождены от караула, который они должны были содержать для охраны дома священника (№ 14528-й 1845 г.). Губернатор Тыкаль просил священника Леонтиева „в случае козней или каких-либо неприятностей со стороны раскольников доносить ему немедленно для принятия зависящих от него мер“. В виду такого образа действий правительства раскольники перенесли свои козни со священника на присоединившихся единоверцев. Так, в 1847 году беспоповщинский наставник Левон Гильдий совратил в раскол несколько единоверцев. Соблазняемые иногда прибегали к довольно странным объяснениям своего отступления в раскол. Так, один из них, некто Пётр Посрамов, жаловался в 1863 году начальнику Сувалкского уезда, что будто бы 15 лет тому назад отец его впал в умопомешательство и присоединился к Покровской единоверческой церкви, вписав и его без его согласия и т. п.

Причины медленного обращения раскольников к единоверческой церкви священник Леонтиев в 1851 году объясняет тем, что присоединившиеся к церкви беспоповцы земли не получили и, потому, страшно бедствовали; видя такое положение присоединившихся, раскольники не желали присоединяться; и если присоединившиеся к Покровской единоверческой церкви были очень бедны, то несомненно, что они были ещё беднее в расколе. Присоединились к церкви главным образом бедняки, скитавшиеся по разным уголкам Польши.

Характеристику местного раскола в семидесятых годах прошлого 19 века даёт протоиерей Добровольский в своём ответе на запрос Сувалкского губернатора о положении местного раскола о об отношении его к единоверцам. В данном случае слова о. Добровольского могут иметь для нас авторитет, так как он прожил среди местного раскола 36 лет.

„Вследствие требования Вашего Превосходительства от 12 января 187* года за № 58-м, писал о. Добровольский, имею честь донести, что жизнь раскола, окружающего вверенный мне приход, и в настоящее прогрессивное время ничем не выказала движения вперёд. Та же древняя привязанность к букве закона, убивающей по слову Апостола всякое развитие, тот же узкий практический взгляд на жизнь нравственную, заключённую в фарисейские рамки одной внешности; и, наконец, та же дряхлая неподвижность в сознании и названии одних себя истинными последователями Христа. Немногие частные опыты собеседований о спорных предметах показали, что понятия здешних раскольников стоят ещё на самой низшей степени развития. Так, напр., табак, бритьё волос, у некоторых даже водка и чай почитаются самыми великими грехами и даже ересью. За то разводы по произволению, сходбища в воскресные и праздничные дни в корчмах молодых людей обоего пола, со всеми неизбежными при этом безобразиями, отнюдь не почитаются за грех. При таком искажении у раскольников взгляда на главнейшее, было бы ошибкой представлять их высоко стоящими в нравственном отношении. Воровство, злоба и ненависть развиты в немалой степени между ними. Нельзя не заметить, что в житейском обращении со всеми вообще, но особенно с лицами чиновными польские раскольники далеко не так грубы, как в прочих местах; однако по одному этому никак нельзя заключать о мягкости их и касательно различия с православными в предметах веры. Раскольник, если и войдёт в церковь православную, то никогда не будет класть поклоны разом с прочими богомольцами; раскольник желающему узнать причину этого всегда ответит, что молящийся с еретиками проклят есть. Это зависит, как от давнего населения раскольников на местах самых удобных, так и от двойной почти пропорции земли у каждого семейного раскольника в сравнении с единоверцами. Взаимные отношения единоверцев и раскольников нельзя назвать ни дружественными в полном смысле, ни особенно натянутыми. Необходимые родственные сношения с единоверцами вынуждают и грубых раскольников более или менее быть сдержанными. Во всяком случае есть примеры и вполне истинно-добрых связей раскольников с моими прихожанами, проявляющихся в вспоможении в нужде житейской. Хотя Погорельские раскольники причислены к числу молящихся за Государя, но мне известно, что и прошлый год и нынешний в Погорельцах не производился звон 19 февраля, и как в тот день, так и 26 числа моления не совершалось“.

Связь между единоверцами и раскольниками происходит и ныне при помощи браков. Как известно Святейшим Синодом от 28 октября 1842 года разрешено единоверцам вступать в брак с детьми раскольников, присоединившимися к церкви; последние могут присоединиться к церкви и без согласия своих родителей. Но нужно заметить, что такие браки всё-таки очень редки. Раскольники ревностно оберегают своих дочерей от ухаживания за ними молодых единоверцев. Может быть, некоторые и желали бы выдать в замужество своих дочерей за единоверцев, но они удерживаются от этого благонамерения по боязни к своим фанатикам соседям.

Дав, насколько возможно, характеристику местного раскола, мы невольно задаём себе вопрос: есть ли какая-либо надежда на обращение местных раскольников ко Святой Церкви? Да, есть. Мы в этом вполне уверены. Вся фарисейская и фанатическая закваска, конечно, ютится в загрубелых и невежественных стариках, с какой-то лихорадочною поспешностью всегда старающихся заявить, что они и детям своим закажут строго держаться своей веры, т. е. раскола. Но дети под влиянием чтения противо-раскольнической литературы не хотят уже служить погибельной тьме, а хотят поработить Господу Иисусу Христу. В мае месяце 1903 года ко мне пришёл двадцатилетний юноша из деревни Глубокого Рова Иакипф Панцеров с искренним желанием присоединить его в лоно святой Церкви. На мой вопрос, что побуждает его оставить раскол, он ответил: „ложь и лицемерие его“. Юноша оказался в значительной степени начитанным. Он прекрасно знает раскольническую и противо-раскольническую литературу.

Живя у своего брата, ранее присоединившегося к церкви, он усердно занимался чтением журналов: „Миссионерское Обозрение“, „Русский Паломник“ и других духовных книг. Оказалось, что его брат, служащий железнодорожным кондуктором в г. Сувалках, выписывает эти журналы. Итак, свет проникает и в те трущобы, на которые мы менее всего возлагали надежду. На эти факты мы должны смотреть как на действия благодати Божией, призывающей отступников к покаянию. Между тем живущие рядом с нами раскольники по большей части отказываются от предлагаемых нами книг, ссылаясь на недостаток свободного времени.

Осенью 1901 года приезжал сюда к ним раскольнический миссионер из г. Саратова, некто Худошин. Приехал он укрепить и утвердить их против духа антихристова, т. е. против святой Церкви. Но приезжал он специально, кажется, с тем, чтобы получить от них гонорар, каковой они ему и собрали в количестве двухсот рублей. Прекрасно знающий г. Худошина мой знакомый однажды спросил его: „неужели вы верите в правоту и спасительность того, что известно у нас под именем раскола?“ – „Что же мне делать, отвечал он, – у меня есть жена и дети; нужно мне их кормить. Раскольники же дают мне хорошее вознаграждение за мои труды.“ Не мешало бы раскольничьему начётчику побольше останавливать своё внимание на словах Христа Спасителя:

„Кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили мельничный жернов на шею и потопили его в глубине морской“ (Мф.18:7), – а также помнить, что в день страшного суда Христова он от слов своих будет судиться (См. Мф.12:36,37).

Проповедование же истины среди местных раскольников есть труд поистине апостольский, соединённый со множеством обид и оскорблений. Прошлые попытки собеседований с ними вполне подтвердили это. Священника Тимофея Тихановского раскольники деревни Россохатый-Рог побили; началось следствие. Но добрый священник простил их. В другой деревне во время собеседования, в момент желания о. Тимофея сесть на стул, последний был отнят раскольниками, и бедный пастырь упал, вызвав этим оглушительный смех и злорадство невежественных и бессовестных собеседников. Во время собеседования священника Евфимия Зубарева раскольники привели на беседу одного сумасшедшего, подговаривая его браниться на пастыря, по, к удивлению всех, этот сумасшедший обличил публично своих гнусных подстрекателей. Здесь Господь видимым и чудесным образом спас Своего служителя от глумления раскольников. Диакона Петра Злотникова, как выходца из среды местного раскола, постигла ещё большая злоба. Сколько ему приходилось слышать ругательств и издевательств от своих бывших собратьев, это трудно и высказать! Даже женщины и те, желая оскорбить его, не стеснялись обнажать своё тело и делать непозволительные выходки. В виду этих то явлений о. протоиерей Добровольский и уклонялся от собеседований с раскольниками. При первом моём появлении у раскольников в деревне Погорельцах, я был встречен далеко не дружелюбно. В то время, как взрослые любезно раскланивались со мной, дети, спрятавшись за углы домов, кричали: „бес, бес! Толпа девиц, скрывавшаяся при моём приближении, выбежала после моего удаления и позади меня начала творить всякие, по моему адресу, циничные бесчинства. Я не обратил внимания на это безобразие, о котором сейчас же узнали все раскольники. Хотя они извинились за детей за их неразумие, но во всяком случае дети являются лучшими выразителями того настроения, которое живёт в груди их отцов и матерей. В настоящее время, познакомившись поближе со мной, раскольники уже относятся с должным ко мне, как священнику, уважением. Некоторые, приходя ко мне, целуют у меня даже руку. Дети, увидя меня, уже не разбегаются, а, собравшись в кучку, здороваются самым вежливым образом. Это явный признак доброго расположения ко мне их родителей. Во время моих бесед с последними они выразили даже своё желание присоединиться ко святой Церкви, если покажет им пример их наставник Панцеров. Это сравнительно ещё молодой человек. Ему всего лишь 36 лет. Своей скромной и хорошей жизнью он обратил на себя внимание всех раскольников, так что выбор его в наставники определился как бы сам собою. Он приходит иногда ко мне в гости. Проводим время за душеспасительными беседами. Теперь молю Господа Бога, да просветит Он старообрядческих вожаков светом истины и да совершит Он через их великое дело обращения заблудших овец на истинный путь, ко спасительному церковному стаду.

Свящ. Александр Никольский

В дополнение к нашему очерку считаем не лишним высказать несколько суждений об особом миссионере для Холмской Руси. Хотя в Холмской Руси все православно-русские народные деятели являются миссионерами, тем не менее это, нам кажется, не уменьшает необходимости установления особого миссионера для Холмской Руси. Православно-русские деятели Холмской Руси трудятся в разных местах, при различных обстоятельствах, причём каждый из них ведёт своё дело большей частью так, как сам его понимает. Получается поэтому очень разнообразное отношение православно-русских деятелей к одному и тому же факту. Польско-латинская пропаганда очень разнообразна и при различных обстоятельствах проявляется различно, тем не менее все её действия, все выдвигаемые ею идеи проникнуты единством, стремятся к одной определённой цели. Необходимо нужно, чтобы противопоставляемая ей православно-русская деятельность также была проникнута единством, чтобы на различные действия польско-латинской пропаганды она отвечала по возможности одинаково, в одном и том же духе, исходя из одних и тех же основных взглядов, а не так, как это теперь делается, когда каждый ведёт дело по своему пониманию. Введению единства в православно-русскую деятельность весьма много мог бы содействовать особый миссионер, который, посещая постоянно разные уголки Холмской Руси, объединял бы православно-русскую деятельность, давал бы указания, в каком духе нужно вести дело. Такие указания особенно полезны были бы при появлении новых идей польско-латинской пропаганды. Нередко бывает, что православно-русский деятель даже не знает о тех новых действиях и идеях, какие обнаружены польско-латинской пропагандой, и если узнает о них, то не знает, как отнестись к ним, что лежит в основе их, что они преследуют. Особый миссионер, посещающий разные места, и потому имеющий возможность уразуметь смысл и цель новых идей по различным их обнаружениям в разных местах, мог бы в этом случае оказать большую услугу. Он не только указал бы смысл и цель новых идей польско-латинской пропаганды, но и те средства, которыми можно с успехом бороться с ними, и таким образом предупреждал бы развитие и распространение новых идей. Переезжая с места на место, особый миссионер передавал бы в разные места те средства борьбы с польско-латинскими новыми идеями, которые (средства) изысканы и оказались полезными в каком-либо приходе, и таким образом всякое новое средство, изысканное и с пользой употребляемое в одном каком-либо месте, могло бы сделаться общим. Молодые деятели могли бы сразу воспользоваться теми испытанными средствами, которые изысканы прежними деятелями после многих опытов и наблюдений. Да и независимо от всего сказанного, существование особого лица, которое занималось бы миссией специально, а не между прочим, могло бы быть полезно для православно-русского дела.

Но если не может быть, по нашему мнению, сомнения в том, что особый миссионер был бы очень полезен для православно-русского дела в Холмской Руси, то, спрашивается, каков он должен быть – духовный или светский. Понятно, проповедником учения Христа Спасителя естественнее всего быть лицу духовному, получившему право проповедничества по преемству от апостолов. Но те особые условия, в которых придётся трудиться миссионеру в Холмской Руси, указывают, что миссионером должен быть человек светский. Упорствующие чуждаются русских людей, а особенно священников. Если бы миссионер-священник появился в деревне, с ним никто из упорствующих не захотел бы беседовать по тому одному уже, что он священник. А если упорствующий будет наперёд знать, что приехавший в деревню православный священник есть миссионер, т. е. лицо, имеющее своей целью обращение упорствующих в православие, то и подавно он не захочет слушать миссионера. Совсем не то будет, когда миссионером будет человек светский. Светских русских людей упорствующие хотя и чуждаются, но всё-таки они вступают с ними в разговор. Разговор, начатый на какую-нибудь житейскую тему, незаметно может перейти в духовную беседу, в которой миссионер, при умении, может провести ту идею, какую ему угодно. Предполагать, что упорствующие будут слушать миссионера-священника, когда он появится в деревне, нет никаких данных, напротив, все данные за то, что они не пойдут слушать миссионера. В среде раскольников и сектантов есть охотники поспорить с миссионером, есть охотники послушать споры, среди же упорствующих ничего подобного нет. Упорствующие обыкновенно отказываются от бесед о вере, а если беседуют, то потому, что незаметно были вовлечены в такую беседу. Польско-латинские идеи, насаждённые в сознании упорствующих, побуждают последних наперёд отрицательно относиться как к самому проповеднику, а особенно священнику, так и к словам его. Эти идеи составляют пропасть, через которую особенно трудно перейти православному священнику. Эту пропасть с большим удобством может перейти миссионер светский. В виду своего светского состояния, светский миссионер имел бы возможность незаметно обходить по порядку сёла и деревни, входить в соприкосновение с упорствующими в разнообразных случаях и обстоятельствах, при разнообразной обстановке. Миссионер, как лицо, часто незнакомое своему собеседнику, мог бы направить свой разговор так, как это ему нужно, мог бы провести ту идею, которая полезна православно-русскому делу. Пользуясь в своих беседах средствами и доказательствами, по возможности убедительными для упорствующих, светский миссионер мог бы постепенно уменьшать ту вражду, которую упорствующие питают особенно к православным священникам. Своей деятельностью он подготовлял бы почву для сближения упорствующих с православными священниками. Нельзя думать, что это дело невозможное. Все мы хорошо знаем, что польско-латинская пропаганда пускает в народную среду прямо абсурдные идеи, которые скоро опровергаются самым течением жизни. Так, известно, что, едва началась русско-японская война, польско-латинская пропаганда стала распространять в народе мысль, что японцы христиане-католики, что они воюют за интересы католической веры. Первые русские неудачи дали повод распространить слух, что скоро Холмскую Русь займёт Австрия и восстановит католичество и унию. Изобличённые идеи и слухи теперь заглохли. Этим изобличением нужно теперь пользоваться, нужно почаще напоминать о нём. А разве распространение и постоянное напоминание миссионером о том, что Люблинский тюремный костёл есть переделанная старинная православная церковь, что под штукатуркой этого костёла найдены теперь фресковые православные изображения, явственно доказывающие попрание и уничтожение поляками русской православной старины, мало могло бы принести пользы православно-русскому делу? Несомненно, очень много. Стоит только миссионеру пойти от деревни до деревни и везде говорить об этом. Всякий желающий (а таких, несомненно, нашлось бы много) мог бы удостовериться в истинности слов миссионера, лично посмотревши Люблинский тюремный костёл. Сохранившиеся под штукатуркой и теперь выведенные на свет и легко узнаваемые и различаемые даже малыми детьми православные старинные священные изображения сильнее книг, брошюр и речей обличали бы ложь польско-латинской пропаганды. Русские книги и брошюры с трудом проникают в упорствующие деревни: упорствующие отказываются читать их. Живое слово миссионера, подтверждаемое ссылкой на Люблинский тюремный костёл, будучи проверено упорствующими, могло бы многих из них навести на раздумье, и таким образом способствовать сближению их с православными священниками.

Что именно светский миссионер может подготовить почву для сближения православных священников с упорствующими, это подтверждается прошлой историей западнорусского народа. Известно, что западнорусский народ крайне враждебно встретил введённую на Брестском соборе унию. Священники, принявшие унию, изгонялись народом. Народ не хотел слушать проповедников унии, чуждался их. Не имея возможности приблизиться лично к народу, духовные поборники унии и латинства держали миссионеров из светских людей, которые сближались с народом и подготовляли почву для его сближения с униатскими священниками. Так, известно, что ещё до введения унии иезуиты устраивали миссии, состоящие не только из духовных, но и светских лиц. Первая такая миссия была учреждена в 1588 году в Луцке, по желанию луцкого католического епископа Бернарда Мацеевского. Миссия эта состояла из двух лиц – священника и мирянина. Такие миссии впоследствии были учреждены во многих местах. Да и теперь ещё польско-латинская пропаганда имеет миссионеров светского звания и теперь ещё есть полу-духовные ордена, которые служат её целям.

Кроме чисто миссионерской, миссионер не должен брать на себя никаких других задач. Он не должен вмешиваться в частную жизнь ни упорствующих, ни православно-русских деятелей Холмской Руси, дабы не возникало нареканий на него с какой-либо стороны, потому что если бы нарекания возникли, то он встретил бы крайне враждебное отношение не только среди упорствующих, но и среди православно-русских деятелей.

М. Кобрин

Старый вопрос, хотите избитый вопрос; но... до сих пор не ясно решённый вопрос. Его трактует в 8-й книжке «Мис. Обозр.» 1904 г. г. Грацианский.

Я берусь за перо не для того, чтобы полемизировать с г. Грацианским, по потому, что его определения меня не удовлетворили, – лучших у меня нет, а хочется, чтобы высказался кто-нибудь и ещё, взглянув на вопрос поглубже и всестороннее. Поэтому моя заметка есть «миссионерский запрос». Хорошо если бы кто из канонистов сказал своё слово.

Прежде всего – была-ль «секта» в древности, во времена вселенских соборов? Дают ли нам каноны церковные определения этого термина? Классическое определение отступлений от церкви св. Василия Великого (пр. 1 с.) определяет только ересь, раскол и самочинное сборище. В какой из сих трёх терминов включить секту?

Затем, почему это в древности было столько ересей и еретиков, а ныне их нет, а всё пошли секты, одни секты? Наши хлысты, извращающие до неузнаваемости основной христианский догмат о Богочеловечестве, гнушающиеся брака и пищи суть почему-то только сектанты; а люди такого образа мыслей 1500 л. назад были еретиками? Я говорю о кафорах, пепузианах, енкратитах и т. п., особенно о еретиках, коих имеет в виду Гангрский собор. Молокане некоторых фракций признают призрачной плоть Христову, считают Христа – ниже Бога-Отца; они отрицают все таинства в корне, – и всё же эти почти ариане – только сектанты? Духоборы и Толстовцы – не те же ли антитринитарии? Почему же те – еретики, эти – сектанты? Жидовствующие – не хуже ли евионитов? Может быть я слаб в церковной истории; мне некогда обрабатывать мою тему. Пусть меня не поправляют на частностях церковной истории, но пусть вслушаются в суть и ответят на неё.

Даже спросим так, почему Толстой – еретик, а толстовщина – секта, толстовец – сектант?

Наконец, что это ещё за термин «инославие»? Почему католичество и протестантство со всеми их сектами, доходящими до ужасных крайностей – не ереси, а «инославие»?

Грацианский определяет секту, как отступление на моральной почве, доходящее потом до догматических погрешностей. Думается, что и древние еретики отступали от церкви не только по теоретическим основаниям, а из-за тех же мотивов, что и хлысты, штундисты и т. д.; да и почему отрицать, что нынешние сектанты не имеют в корне и теоретически-рационалистических ошибок? Инославие определяют, как направление «иначе славословящее, иначе выражающее своё служение Богу». Т. е. выходит, в католичестве, лютеранстве и т. д. нет догматической от православия разницы, а лишь разница в культе?

Думается, что во всех этих отступлениях от древней терминология об отступниках и преобладании новых мягких словечек сказывается трусость мысли, страх назвать всё своим именем. Ибо за словом должно идти и дело. Если сектант-еретик, то тогда ведь куда-нибудь нужно же деть и каноны церкви о них.

Б.

В запросе: «что такое секта?» поставлен целый ряд вопросов. Автор прежде всего спрашивает: «были ли «секты» во времена вселенских соборов? Дают ли нам каноны церковные определения этого термина? Классическое определение отступлений от церкви св. Василия Вел. (пр. 1-е) определяет только ересь, раскол и самочинное сборище. В какой из сих трёх терминов включить секту?»

Попятно, что ответ на первый и на последний вопросы можно дать только тогда, когда мы решим вопрос: «дают ли каноны церковные определение термина: «секта?» и, если не дают, то что же мы разумеем под «сектой»? Когда выяснится термин «секта», тогда мы и скажем: «были-ль «секты» в древности, во времена вселенских соборов? И можно ли «секту» включить в один из трёх терминов», употреблённых в 1-м пр. Василия Вел.?

По нашему мнению, ни св. Писание, ни каноны церковные не только не определяют термина «секта», но и совершенно не знают его. Св. Писание употребляет слово: «ересь» и притом в смысле мнения, или учения, извращающего сущность богооткровенной истины, содержимой Церковью. Так, наприм., неверующие во Христа иудеи называли Его учение «Назорейской ересью» (Деян.24:5,14). Для апостолов пагубной ересью являлось всякое учение, извращающее возвещённую Христом истину (2Пет.2:1–2; 1Кор.11:19). Держащийся ереси назывался «еретиком» (Тит.3:10).

В период святоотеческой литературы первых трёх веков, и во время вселенских соборов, мы также не встречаемся со словом: «секта», а только со словом: «ересь». И здесь под «ересью» разумеется всякое учение, несогласное с богооткровенными истинами христианства, с общецерковным на них взглядом, выраженным в догматических определениях Церкви. В таком смысле объясняет слово: «ересь» и св. Василий Вел., когда различает три вида отступлений от Церкви: ересь, раскол и самочинное сборище (пр. 1-е). В «ереси» он видит «явную разность в самой вере в Бога» и «еретиками» называет «совершенно отторгшихся и в самой вере отчуждившихся». Разномыслие же по вопросам несущественным – «о некоторых предметах церковных и о вопросах, допускающих врачевание», как наприм.: «о покаянии мыслити инако, нежели как сущие в Церкви, есть раскол». Под «самочинным же сборищем» св. Василий Вел. разумеет собрания, составляемые непокорными пресвитерами, или епископами и ненаучеиным народом. Например: «аще кто, пишет св. Василий, быв обличён во грехе, удалён от священнослужения, не покорился правилам: а сам удержал за собой предстояние и священнослужение, и с ним отступили некоторые другие, оставив кафолическую церковь, сие есть самочинное сборище» (пр. 1-е).

Если теперь ни св. Писание, ни церковная древность не знают «секты», то откуда же это слово занесено в современный церковный язык и что под ним разумеют? Необходимо заметить, что слово «ересь», помимо указанного нами религиозного значения, с глубокой древности употреблялось ещё в смысле, так сказать, светском, и обозначало собой всякое учение, резко расходящееся с какими-либо научными, политическими, философскими и экономическими понятиями, освящёнными во мнении большинства. Отсюда и принято говорить: ересь научная, философская, политическая и т. д... То же должно сказать и о слове «секта». В древние времена под «сектами» разумелись партии или школы, почти исключительно философские, отличавшиеся одна от другой основными принципами своего мировоззрения. Так что под «сектой» «разумелась совокупность лиц или община, держащаяся известного учения, а под «ересью» разумели само учение этой общины – секты. В период реформации слово «секта» стали применять и к чисто религиозным общинам, отделившимся от Церкви. И в этом случае под «сектой» также стали разуметь организованное и тесно сплочённое общество людей, отпавших от господствующей Церкви по коренному религиозному разномыслию с нею, но согласных друг с другом в вопросах веры.

При таком понимании «секты», как общины, а «ереси», как содержимого этой общиной учения, можно сказать, что и в древней Церкви были секты, так как и тогда были тесно сплочённые религиозные общины, содержавшие еретическое учение и порвавшие связь с Церковью. Отсюда уже ясно отношение «секты» к каждому из трёх видов отступления от Церкви, указанных в 1-м пр. Василия Вел. Если «ересь» является учением секты, то «раскол» не имеет к последней отношения. Что же касается «самочинных сборищ», то они только тогда явятся «сектой», когда впадут в «ересь».

Понятно теперь, что каждый сектант, называясь так в качестве члена общины – секты, есть в тоже время и еретик, потому что вместе со всей общиной и он содержит в своём вероучении ересь. Следовательно, как в древнее время, так и ныне существует много не только сект и сектантов, но и ересей и еретиков. Если Толстой называется еретиком, то как создатель ереси или ложного вероучения; если Толстовщина именуется сектой, то как община единомысленных людей, сплочённо содержащих ересь Толстого; если, наконец, Толстовец – сектант, то как член общины – секты.

Вопреки мнению автора запроса, мы не находим в новой терминологии никакой трусости мысли. Мы не можем признать, чтобы новые слова: «секта» «сектант» и т. д. по той же рубрике были обязаны своим появлением стремлению заменить слова: «ересь», «еретик» и т. д... более «мягкими словечками», да ещё не только в целях поласкать слух, но и в целях освободить отступников Церкви от наказаний, налагаемых церковными канонами на «еретиков»!.. Здесь автор впадает в излишнюю подозрительность. Нередкое несоблюдение нами церковных канонов наблюдается далеко не по отношению только к сектантам!.. И зависит это не от мысли, что в таком-де случае каноны по букве не подходят, а от других причин, из коих главнейшая – это приспособляемость, переходящая нередко границы дозволенного, к немощам пасомых!..

В том же запросе автор коснулся и термина: «инославие». Но, рассматривая его без связи с другим термином: православие, он впал в большую ошибку. Между тем «инославие» становится понятным только как противовес «православию». Православие – правильное славословие, или правая слава Богу, а инославие – иная, кроме правой, слава, или неправильное славословие Бога. Посему, ещё говорят: неправославное исповедание. «Ясно, что термин «инославие» никоим образом не даёт оснований для заключения, что в «инославном исповедании» нет догматической от православия разницы, а лишь разница в культе. Ведь термин: «иноверие» не даёт же повода к подобным, крайне неосновательным заключениям.

И. Айвазов

ЗАПИСКИ РАСКАЯВШЕГОСЯ ТОЛСТОВЦА. ⁵¹²

Когда я написал Засодимскому о моём желании потрудиться добровольцем в деле кормления голодающих, то Засодимский написал обо мне Владимиру Григорьевичу Черткову, и в 1893 году я очутился в Ржевке Воронежской губернии, в имении англичан и принял на себя заведывание пунктом Хомивкой-Софиевкой, где и провёл лето, устраивая столовые на средства Черткова. Пришлось насмотреться на ужасы дифтерита, голодания и наконец холеры. К осени меня пригласили санитаром в слободу Стрижковку близ Россоши, и здесь пришлось ходить за холерными.

Утомлённый, я поехал отдохнуть прочь от места скорби и нужды. Но проездом заехал в Тульскую губернию посмотреть «на организацию» Льва Николаевича. Но из огня опасных и тяжёлых нравственно трудов, я попал в самое полымя таких же трудов. Когда я приехал в Бегичевку, где была главная квартира Павла Ивановича Бирюкова и Толстых, то меня тотчас убедили взяться за дело и принять на себя заведывание столовыми в Данковском, Ефремовском и Епифанском уездах. Я, застал «столовщиков», как называл народ толстовцев, – в уходах за умиравшей от тифа санитаркой, так что мой приезд оказался как нельзя более кстати. Немедля меня отправили в деревню Козловку, где впоследствии мне суждено было проделать на практике толстовщину, батрачить у мужика, а затем быть арестованным и сосланным вновь в далёкий город Пудож, Олонецкой губернии. Со дней моего ареста, приключившегося уже в 1895 году, начала совершаться тайна моего обращения. А в 1893 году я и во сне не мог бы вообразить себя православным.

Здесь, в Козловке и Бегичевке, мне не раз приходилось видеть Льва Толстого и детей его. Пришлось паломничать и в Ясную Поляну вместе с Линденбергом, угрюмым и ортодоксальнейшим толстовцем.

Толстой приезжал ко мне на пункт верхом, а однажды приехал на паре лошадей в пролётке и взял меня с собой в Бегичевку, куда от Козловки было вёрст 30. Это путешествие мне особенно памятно. Правил сам граф, а я коммивояжёрствовал. Толстой был на сей раз словоохотлив, говорил что-то о том, как он старался путём скрещивания выработать особую крепкую породу лошадок. Когда мы ехали по роще мимо Грязновки, то Толстой заговорил о помещике Рафаиле Писареве и выражал гневное негодование на него, как может европейский-образованный Писарев помогать устройству в Андреевне православного храма. Я внимал благоговейно, но тогда же меня поразил гневный, мрачный тон почти озлобления, с каким Толстой говорил о созидании храма. Тогда я только удивился безотчётно, но теперь ясно разумею, что сатана тогда владел Толстым, ибо тон речи был злобный, гневный, мрачный. Для сатаны ведь самое ненавистное дело построение храмов, где христиане омываются Кровью Спасителя от грехов и скверн, привитых им в мире князем мира – диаволом.

В Бегичевке часто происходили собрания толстовцев вокруг своего патрона. Случалось и мне бывать на этих собраниях, когда случалось приезжать по делам столовых в Бегичевку для получения от Бирюкова денег, представления отчётов. Несколько таких собраний хорошо припоминаются мне.

* * *

Не забуду я сцены, которая мне теперь очень смешной кажется, но тогда дело сие казалось и не весть чем. Однажды утром поздненько, когда и генералам время «спатиньки» переставать, выхожу в Бегичевке на двор, вижу графа «лицедействующим», то есть «принципиально» выносящим некий нечистый сосуд. Вот бы когда нужен был любитель-фотограф! Но вот я нашёлся, и в моей душе сфотографировалась сия сценка или жанр, если хотите. Теперь я и в этом готов видеть знамение. Ведь известно, что случилось при крещении одного иконоборца-императора. Будущий иконоборец замарал своей нечистотой купель святого крещения, и об этом не считает неприличным говорить писатель Четий-Миней. Да и как умолчать об этом, когда в этом нечистоплотном факте сказалось предсказание той нечистоты, которую произвёл своим еретичеством впоследствии, став мужем, крещаемый младенец.

Также и в этом случае – граф с у-ом, как эмблемой его еретического смердящего учения, именуемого толстовщиной, – очень курьёзен. Конечно, граф и его ортодоксальные толстовцы воображают, что в сём состоит опрощение. Но мало ли что им мнится.

Впоследствии, когда я был в Ясной Поляне, которую давно пора переименовать в «Сумрачную Дебрь», или в «Примрачную Долину», я видел, как граф топил сам печи. Но какая разница в этих графских упражнениях по сравнению с топкой печей, которую производил собственноручно при мне игумен Онисим, когда хотел научить меня, послушника, как надо топить печи, чтобы не угорали люди. Граф сам топил печи и выносил за собой нечистый сосуд. А игумен Онисим нисколько не считал противным христианству приставить меня к топке печей, хотя я был дворянин, а игумен – простой мужичок из раскольников. Но когда надо было научить меня делу, брался за топку печей и сам игумен. Заставляя меня топить печи и келейничать, игумен возводил меня на высоту смирения – я служил и смирялся, назидаясь и готовностью игумена не только принимать услуги, а и служить. Но граф, топя печки и вынося у-ки, не смирялся, а утверждался в гордыне своей и в мнении о себе, что он не якоже прочий господа и человеки, а особо-мудрый и христианнейший человек. Отец Иоанн Кронштадтский печек не топит сам, однако дух его далёк от гордости, а исполнен истинного смирения. Не ясно ли, что дело не во внешних действиях, а более того – во внутреннем человеке, в душе и духе. Оттого-то Господь Бог и сосредоточивает наше внимание вовнутрь нас, говоря, что «Царство Божие внутрь вас есть», а не вне вас. Если бы Толстой не поглощал верблюда, не отпадал от веры в Иисуса Христа, как Бога, то тогда все его манипуляции получили бы другое значение и не давали бы права смеяться над ним. Приходилось мне видеть, как топил печку один из ныне здравствующих преосвященных, но он делал это просто, без претензий и искания человеческой славы, а как самое обыкновенное дело, – совершенно так же просто, как каждый сам умоется, или сам оденется, или причешется. А граф напыщен этими своими чёрными трудами.

Особенно симпатичен был между участниками собраний доктор Николай Ефимович Б-ий. Это был более или менее самостоятельный ум, хотя и на нём сказалось убийственное влияние яснополянского лже-мудреца. Я из Козловки своей, отощав физически от сухоядений и устав нравственно от возни со столовыми и тысячами просителей, от попечений о муке, крупе, картофеле, уезжал почить от дел к доктору в Лошаки. И всегда я отъедался у гостеприимной трапезы доктора и отдыхал душой в беседах и спорах с сим доморощенным философом. Доктор был душа-человек, а не бездушный эскулап, каких много. Дело своё любил, медицину изучал по новейшим книгам, любил философствовать. Жена у доктора существо прекраснейшее, в тоне и типе тех сестёр К-ых, одна из коих стала моим идолом, коему я в сердце окаянном устроил алтарь и приносил жертвы хваления и воздыханий. Я уверен, что в доме доктора часто бывали ангелы, ибо душе моей бывало тепло с этими людьми. Доктор был человек долга, а ведь про Господа сказано, что Он пришёл послужить, а не для того, чтобы Ему служили. «Болен бех, и послужисте Мне». Доктор, самоотверженно служа больным, тем самым служил Господу Иисусу Христу. Этого доктора я сопоставляю в воспоминании с Латышевым, о котором рассказано выше. Оба были прекрасными последователями деятельной любви к людям. Будь они соединены с Истинным Богом верой и в Духе Истины, это были бы великие христиане, ибо даже с умом, уловленным отцом лжи, они чутьём отыскивали истинный путь Божий, путь служения ближним по мотивам альтруизма и строгого долга. Ещё когда я бродил в потёмках и сени смертной, я слышал от Б-го о Новоселове, уже выкарабкавшемся из тенёт толстовщины. Когда душа моя впервые воспрянула от прикосновения Животворящего Духа, я помню себя в семье Б-го, и как дети его пели вокруг меня – «странник с посохом в руках», чем было подчёркнуто моё странничество, так много мне помогшее к усвоению православия. «Из уст младенец совершил еси хвалу», Господи Иисусе. Но это было уже в 1895 г.

Собрания толстовцев бывали и в Лошаках у доктора Б. Помню на собрании одном кроме Ш-ва и его сестры П., сошедшейся с Бир-м, ещё народного писателя Сергия Терентьевича С-ва, Линд-рга, изрекавшего к общей потехе глаголы неисповедимой мудрости, окрашенной толстовщиной аляповатейшей. Был и Би-в, давно эмигрировавший за границу, сей адъютант Толстого. На одном собрании я читал свои заметки по продовольственному делу. При всей исковерканности моей я способен был к некоторому наитию духа, и в такие минуты говорил воодушевлённо и без фальши в тоне и смысле. Бирюкову подчас бывало завидно. К чести его надо сказать, что, хотя зависть его бывала подчас очень прозрачна, но он умел-таки её подавлять. Так, когда понадобилось мне получить от него рекомендацию в «Неделю» к Гайдебурову для помещения моей «вегетарианской» статьи, то зависть и нежелание дать мне ход сильно бороли бедного Павла Ивановича. Статья была хороша искренностью убеждения, и Бирюкову не хотелось, чтобы я затмил его очерки голодания народа. Но к чести Бирюкова скажу, что и тут он, понатужившись, преодолел свою зависть и дал-таки мне письмо в редакцию «Недели». Статья прошла и была напечатана. Если бы Павел Иванович знал, что припадки зависти суть прилоги нечистого духа, и умел молиться к Царю духов Христу, то победа над завистью давалась бы ему легче, и не пришлось бы ёжиться под моим испытующим и красноречивым взором. Но увы – мы тогда все были рабами страстей и отца лжи диавола. Бирюков был не столько сластолюбив, сколько честолюбив и воображал себя с глубоким умом, хотя плавал очень мелко. Толстого он почитал гением, а Иисуса Христа, по всей вероятности, считал ниже Толстого. Но хороших черт было не мало и в Бирюкове. Он был большой труженик, способен был по-мальчишески со мной и Шар-м «галдеть», то есть спорить о «принципах», причём однажды мы с Михаилом Николаевичем так оглушительно аргументировали над маленькой рыжебородой фигуркой Бирюкова, что он, забившись в угол, запищал пронзительно и препотешно, что и он «имеет право говорить». Мы просто треснули со смеху, опомнившись и заметя, что своего старшину мы совсем оглушили трубными гласами своих красно- калильных аргументов и чисто ноздрёвской жестикуляцией прижали буквально к стене и в самый угол. Бирюков не чужд был добродушия, но его безапелляционность командирская часто меня возмущала, и я-таки ему задавал обличительного перцу в письмах и посланиях из Козловки.

Вообще собрания бывали очень оживлённы, ибо дух был у всех поднят деятельностью, и каждый спешил поделиться своими впечатлениями и посоветоваться. Бывали мы и у помещика Пива, земского деятеля, который и мне уделял своё внимание. Чувствовалось тогда потому так хорошо, что плоть не знала покоя, который приятен для неё самой, но для духа тягостен. А тогда и ели почти на ходу, а иногда почти не ели, и спали мало, и мёрзли, и мочимы были дождями, и вьюгами застигаемы. Трудились, благодаря преобладанию духа над плотью, за десятерых.

Появился в Бегичевке и большеглазый Ц-ъ, с которым я учился в одной гимназии – только он был старше меня классами. Этот Ц-ъ, обладавший громоздкой плотью, очевидно, был томим демоном скуки и отличался оригинальностями. Однажды, он вместе с И. Ив. Р-ским истязали меня какими-то шарадами и фортелями ума, будучи оба любителями этого рода умствований. Я обнаружил тупость порядочную, к вящему, не чуждому злорадства, удовольствию обоих денди. Уже после, когда я был батраком у мужика Егора Зосимова, то И. Р-ский, томимый каким-то демоном, предложил мне скача на одной ноге сталкиваться с ним, но он был такая туша, что конечно наслаждался победами надо мной в сих атлетических единоборствах. Сердце моё в те минуты уже болело – ах, как болело! Это было начало того духовного измождения, которому сатана по допущению Божию подверг мою душу... Душа моя, душа моя, где была ты тогда?.. Соединённая с телом ты была уже во аде, ибо выражение – «адские мучения», или «миллион терзаний» что значат, как не то, что душа – во аде, или что она незримо для людей мучима демонами. Это было или в конце 1894 или зимой 1895 года... Замечательно, что, хотя Ив. Р-ский явно насмехался надо мной, но моё сердце как-то мучительно и томительно сжималось жалостью к этому молодому человеку. Я чувствовал чутьём, что душа этого красивого, но тучного и рослого, как Пьер Безухий, человека ужасно мятётся или даже болеет и недугует, как и моя. Не знаю, что с ним теперь. А тогда мне было очень жалко этого, вполне обеспеченного, породистого и даровитого человека. Должно быть, за это он любил со мной встречаться... Со времени моего обращения, я давно поминаю в молитве его имя и имена всех толстовцев, прося Господа о даровании им отрады духовной. Чувствуете ли вы действие молитвы сердечной, бедные братья мои, и снисходит ли в сердце ваше тепло и свет свыше... О, как бы я рад был, если бы вы спаслись от тьмы кромешной, в сердце предощущаемой после смертных грехов... Ив. Р-ский был жертвой того тумана и мрака, какой разлит был вокруг Льва Толстого. А число этих жертв Ты, Господи, веси...

* * *

Вспоминается ещё личность, бывшая в Бегичевке. Это переписчик многих сочинений Льва Николаевича, – не помню его имени. Это был прекурьёзный человечек, удалявшийся от Толстых, когда надо было отдаться ему запою, следы которого были написаны на лице его. Не то он был из духовных, не то из военных, отставной какой-нибудь штабс-капитан. Но мне с Ш-вым он был симпатичен, и мы водили с ним разговоры и споры. Он был с задорцем и чуть ли не самому Толстому занозы подпускал... Это он однажды нас ночью перепугал до холодного поту. Должно быть, по ночам его давил демон, ибо только оттого можно вдруг во сне так восстонать, возреветь и возопиять, как это было однажды с ним. Мы с Ша-вым оба проснулись и, слыша страшные стоны и вопли, думали спросонья, что обретаемся в дантовом аду, ибо о действительном аде мы тогда и не ведали, почитая за суеверие верить в существование ада и злых духов. Если не обманывает меня память, звали старичка этого Александр Иванович. Потрясшись от страха, мы, наконец, догадались, что кричит сонный в соседней комнате, и поспешили разбудить его. Ещё Лермонтов говорил о «демонах-мучителях», приступающих к душам людей сонных. Дьявол, конечно, может удобно нападать на тех, кто ложится спать не помолясь Богу... Не даром в молитвах на сон грядущим так много испрашивается от Бога защиты от бесов и бесовского обстояния...

Вообще, все, жившие в Бегичевке и в районе деятельности Толстого, деятели были несколько с хворью, – разумею хворь духовную, ибо физически, напр., Цин-р и Ра-кие были настоящие мастодонты, или плезиозавры, употребляя зоологическое сравнение, вполне уместное в отношении к зверю-телу. Если же кто приехал и здоровым, то, побыв в атмосфере, насыщенной микробами толстовщины и бациллами мудрований «лживых сынов человеческих», делался нездоров. Если и для тела небезопасно дышать заражённой атмосферой, то тем более для души, существа восприимчивого, слабого, наклонного уже к болезням, как сказано: «в беззакониях зачат». Устоять и христианину, при молитвах к Богу Всемогущему, не легко, ибо «помышления человеческие прилежно устремляются на зло» от самой юности. Чего же дивного, что хворь толстовства заразила всех его сотрудников в более или менее сильной степени.

В Козловке я жил в доме кузнеца Александра и пользовался его лошадью для разъездов по столовым, которые были в моём районе почти в 40 деревнях. Конечным пунктом была Клешня за селом Куркиным, в другую сторону Рязаново и Телешовка, в третью Исленьево. Хотя в Воронежской губернии я видел ужасные страдания от голода и цинги, но в Тульской насмотрелся кроме того на страдания от холода и недостатка «топочки». Приходилось семьям от мороза укрываться в печи, ибо мороз стал хозяином в самих избах, оковав льдом и инеем углы и стены убогих хатенок и кирпичных изб. Истоплено было всё деревянное, не исключая загородей, стропил на крышах и соломы прелой. Крестьяне принялись за матицы⁵¹³ в самих избах, выпиливая из них брусья. Поэтому, пришлось, кроме кормления, заботиться и об отоплении голодающих. Кормильцы всей земли российской нуждались в куске хлеба, а мы, дотоле питавшиеся трудами народа, оказались кормильцами своих кормильцев.

Для меня, да почти и для всех толстовцев, голодные годы дали возможность сойти с теоретических облаков и мечтаний на землю действительности, познакомиться с народом к лицу лицом и увидать, что не так прекрасен народ, как рисовало его воображение, но и не так туп и глуп, как могли бы изобразить его враги народного блага. Одним словом, действительность многих из нас отрезвила, освежила от фантазий, закалила... Таково было по крайней мере влияние действительности на меня.

Я с изумлением заметил, что даже «неблагонадёжным» людям в народе открыта возможность работать с пользой, что «деспотизм» Правительства самодержавного вовсе не такой крайний, как я начитался в подпольных листках и брошюрках, которые обыкновенно также слепо отгектографированны, как слепы умственно сами авторы этих вредных произведений.

Раскаявшийся толстовец

(Окончание следует).

Миссионерские наблюдения в школе.

В нашей школе обучаются дети православных, поповцев и беспоповцев, мальчики и девочки. Родители-раскольники убеждены, что одновременно молиться им с «церковными» «не подобает». Они боятся во время молитвы «смешаться». своё убеждение они внушают и детям. В школе читается общая утренняя молитва и перед началом, и по окончании каждого урока. От школьников из старообрядцев мы требуем, чтобы они стояли во время молитвы смирно; креститься не принуждаем. Вот приходят новички. Читается молитва перед уроком. Новички из раскольников видят, что товарищи из православных все молятся; они тоже начинают креститься. На 2-й и 3-й день я замечаю, что они уже не ограждают себя крестным знамением. Я спрашиваю: почему вчера крестился, а ныне нет? Обыкновенно мальчик нагибается долу и молчит; его выручают товарищи; они громко заявляют: «ему мать не велит». Это означает, что старшие школьники из раскольников передали матери, что её сын молился с православными и она запретила ему. С этих пор новичок, подобно старшим своим единоверцам, во время молитвы всегда стоит столбом.

На уроке Закона Божия я говорю о крестном знамении. Обращаюсь к православному и заставляю его перекреститься; он складывает, как умеет, пальцы и возлагает на себя крест. Обыкновенно он слагает персты троеперстно, хотя встречаются дети, крестящиеся двуперстью. Я объясняю смысл ограждения себя крестом и сложения перстов. Окончив речь с православным, перехожу к старообрядцу; заставляю его перекреститься. Мальчик из новичков ни за что не перекрестится. Вероятно, в его голове припоминается наказ матери. Он опускает голову вниз и стоит. Никакие уговоры не помогут. Я обращаюсь к мальчику из старообрядцев, ходившему в школу 2–3 зимы, и заставляю его перекреститься. Этот мальчик свободно встаёт и возлагает на себя крестное знамение. Новичок с удивлением на него смотрит, не понимая, как он осмелился перекреститься. Но этот мальчик чувствует себя свободно. Он сам разъяснит, почему слагает 2 пальца, почему 3 и какая сила в ограждении креста. Видно по всему, что в школе он освоился, ко мне присмотрелся и не считает грехом оградить себя крестом. Ученики старшего отделения чувствуют себя ещё свободнее. У нас идёт речь об устройстве храма, его разделении; я спрашиваю старообрядца об их храме; мальчик говорит, что они собираются в доме, рассказывает, как у них устроен иконостас, двери, престол.

Говорю с детьми старообрядцев об этих предметах не из желания узнать их тайны, а просто приучить их к откровенности.

На уроках Закона Божия все дети одинаково изучают молитву, священную историю и катехизис. Имея в виду беспоповцев, обращаю внимание всех детей на установление таинства причащения, особенно на слова Спасителя: «пийте от нея вси» и Его заповедь: «сие творите в моё воспоминание». То же делается и при рассуждениях об антихристе.

Не упуская из вида поповцев, усиленное внимание всех обращаю на состав церкви и преемственность апостольского служения. Родители обыкновенно говорят о детях: «пусть они учатся, а выдут из школы – будут читать молитвы по-своему».

В начале учебного года, это было уже давно, я роздал детям второго отделения псалтири. На следующий день один из мальчиков старообрядцев принёс мне псалтирь и отдал назад. Я спросил его: почему он не желает читать по псалтири? Мальчик ответил: «мать не велит». Больше он ничего не стал говорить, но товарищи всё разъяснили. Оказалось, что его мать увидала в предисловии псалтири изображение руки с троеперстным сложением для крестного знамения; ей это не поправилось; она, по обыкновению всех старообрядцев, назвала изображение «щепотью» и сыну не велела читать по «псалтырю». Взявши от мальчика псалтирь, я спросил: есть ли у них в доме старая? Он ответил, что есть. Я велел ему ходить в школу с своей псалтирью; он так и делал; до конца года он читал в школе по своей псалтири. Мальчик этот был переведён в старшее отделение, но учиться бросил. Вместо него, поступил его брат; он учился отлично; прекрасно окончил курс; теперь учится третий брат. Эти два брата читали всё по новопечатным книгам; негодования их матери не было слышно. Она ли присмотрелась к троеперстному изображению крестного знамения или они не обращали внимания на её ропот.

Так, в школе дети раскольников «русеют». Жаль только, что школе отводится слишком мало времени для их воспитания...

Восемь лет учительства.

Сей на доброй земле, сей на песке, сей на камне, всё где-нибудь взойдёт.

(Из наставл. о. Серафима).

Прошло 8 лет моего учительства в церковно-приходской школе дер. Вас-ны⁵¹⁴. Восемь лет времени не мало, а всё прошедшее было как будто совсем недавно. Живо воспоминается мой приезд в дер. Вас-ну и первые шаги в школьном деле. Много было тогда дум в голове. Не думать было нельзя. Предо мной было обширное поле, усеянное камнями. Приходилось сеять доброе семя на каменистой почве. Будут ли слушатели – вот вопрос, который постоянно был предо иной. Мне думалось, что раскольники с недоверием отнесутся ко мне. Ведь я был не только учителем, но и священником единоверческой церкви. К тому же и школа здесь была открыта недавно; она всего только существовала 2 года.

Так, колеблемый разными мыслями, я взялся за школьный труд. Сверх ожидания, детей в школу прибежало много. Помещение для школы было небольшое и оно всё было занято детьми. В школу шли мальчики и девочки, православные и раскольники. Всего собралось около 60 челов. Приходилось заниматься одному в двух комнатах. Труд был нелёгкий, но, при помощи Божией, дело шло. Разговаривая с детьми, я узнал, что некоторые их сверстники обучаются у раскольниц-начётчиц. Опасаясь школы, родители из более закоренелых раскольников отдавали своих детей к начётчицам. Начётчицы начинали учить и оканчивали псалтырью. Учили, конечно, бестолково. Мне это не нравилось, но делать было нечего; приходилось мириться. Окончился год. Три девочки с успехом сдали экзамен. Председатель комиссии был удивлён их сведениями о церкви (Бол. к. л. 120). Новый год занятий я начал в новом здании, построенном для школы на средства крестьян. Здание было большое, разделялось на 2 комнаты; в одной предполагалось учить детей, а другая должна быть квартирой для меня. Это предположение не сбылось. В школу детей собралось до 80 человек; вся она была занята детьми. Мне пришлось поместиться на квартире. Заниматься в школе с 80 детьми одному и в 2-х комнатах было слишком тяжело. Это отлично сознавал уездный наблюдатель; он обещал мне назначить помощника. Помощник мне нашёлся из местных жителей. Это был телеграфист, служивший когда-то на железной дороге. Отделение его утвердило и мы вдвоём начали учить детей. через 2 года мой помощник отказался от занятий, а на его место была назначена учительница. Теперь дело пошло с большим успехом. Учительница с делом знакома была хорошо. В школу у нас собралось около 100 человек. Раскольники-поповцы, видимо, стали смотреть с доверием на школу; они с охотой отдавали детей к нам в ученье. С большим недоверием к нам относились беспоповцы; они страшились отдавать своих детей в школу. Исключения были и тут, но редки. В общем все дети почти учились в нашей школе. Из трёх начётчиц – 2 прикрыли своё дело; осталась только одна, но у неё детей училось немного.

Ежегодно в нашей школе оканчивало от 10 до 15 человек и все получали свидетельства. В 1903 году, летом, на средства отделения и частью общества крестьян мне удалось в школе произвести ремонт. Теперь наша школа и снаружи, и внутри представляет собой прекрасное здание. Школа ли стала лучше или уже так, но с прошедшего года к нам собралось детей уже до 120 человек. Теперь, видимо, и беспоповцы стали доверять школе. Они привели к нам свыше 10 человек, а ранее 1–2-х. Некоторые из окончивших курс снова приходили в школу и занимались на ряду с детьми старшего отделения. Это делалось по желанию отцов, которым хотелось, чтобы дети лучше усвоили пройденное в школе. Такое сочувственное отношение к школе навело меня на мысль об открытии 4-го отделения, в котором обучались бы окончившие курс. Свои мысли я представил на усмотрение своего начальства, которое отнеслось сочувственно, и с начала 1904–5 уч. года при нашей школе открыто 4-е отделение. В этом отделении предполагается повторить полученные сведения и сообщить детям сведения из церковной истории, отечественной и географии. В виду многочисленности учащихся к нам назначен 3-й учитель. С нынешнего года детей в школу собралось ещё больше и особенно замечательно то, что в младшее отделение поступило раскольников больше, чем православных. Теперь уже ни у одной начётчицы дети не обучаются и даже сама учительница перешла в православие и вышла замуж за православного.

Итак, мои тревоги оказались напрасными. При помощи Божией, нам удалось заслужить доверие не только у православных, но и раскольников. Так, припоминая всёпрошедшее, я невольно прихожу к мысли: «дивны дела твои, Господи». Думалось ли мне, чтобы наша школа, принявшая к себе первоначально около 60 чел., разрослась когда-либо в 130 чел.?! Не мечтал я и о том, чтобы у меня был правоспособный помощник, а теперь я имею даже двоих. Не рассчитывал я и на то, чтобы иметь своё собственное прекрасное здание для школы. Теперь, надеясь на милость Божию, я начинаю мечтать о преобразовании своей школы в двухклассную.

Священник-учитель В. Лавров

В конце минувшего столетия Елецкий уезд был одним из самых благополучных уездов Орловской епархии касательно расколо-сектантства. Миссия знала в нём только маленький хутор «Тростники», прихода с. Меньшего Колодезя, уже давно заражённый хлыстовщиной. Но в последнее время хлыстовщина, всегда обольстительная для простого народа своим ложным аскетизмом и набожностью, после благоприятного для неё решения Сената в 1895 году⁵¹⁵, начала свободно распространяться на ряду с другими епархиями и в нашей – Орловской – в уу. Брянском и Трубчевском и, в частности, свила себе новое гнездо в Елецком уезде, в дд. Поддолгой и Суббочеве, прихода с. Телегина, и в с. Казаках. Пропагандистом сектантства во всех указанных селениях был солдат д. Поддолгой Д. Д. Ш-ов, 30-ти лет от роду, плотник по ремеслу. Сначала он был вполне православным и притом очень религиозным человеком. Побывавши же на заработках в Петербурге и там заразившись хлыстовщиной, он, по возвращении в свою деревню в начале 1900 года, стал сам вести хлыстовский образ жизни и склонять к тому своих родственников. Недолго Ш-ов прожил в д. Поддолгой: в мае месяце того же года он снова удалился в северную столицу, где проживает и теперь. Тем не менее проповедь его, ведённая им очень скрытно от духовенства и полиции, нашла ему на родине достаточно сочувствующих; последние посетили его в Петербурге и там, в кругу его единоверцев, ещё больше утвердились в новой вере. В настоящее время приходскими причтами заподозрены в принадлежности к сектантству: в д. Поддолгой – 3 муж. и 5 жен., в д. Суббочеве – 2 муж. и 1 жен. и в с. Казаках – 2 муж. и 2 жен. Все заподозренные лица, принадлежа, по-видимому, к православной церкви, имеют некоторые затаённые отрицательные воззрения на её учреждения и уставы (иконы и посты), учат о возможности новых боговоплощений, обнаруживают наклонность к оставлению супружеских сношений, не употребляют мяса и вина, по временам добровольно налагают на себя пост, состоящий в совершенном неупотреблении пищи и питья в течение нескольких дней (до 7-ми), на своих молитвенных собраниях занимаются чтением и своеобразным толкованием Библии, пением церковных песен и разных распевцев и взаимным целованием; хотя форменных «радений», свального греха, и вообще хлыстовского разврата в приходах сс. Телегина и Казаков, слава Богу, ещё нет. Таким образом, в обоих упомянутых приходах пока нет хлыстовщины в полном смысле этого слова, а существует только хлыстовское брожение, которое, при отсутствии надлежащего противодействия ему, может принять чисто-сектантский характер.

Первое, частное и притом очень смутное известие об этом брожении заведующий епархиальной противо-сектантской миссией, преподаватель Орлов. дух. семин. А. Георгиевский получил 14-го февр. 1901 г. Немедленно он командировал в указанные приходы братского миссионера-книгоношу А. Курдюмова для частных бесед о вере с сектантами и православными, а местных священников просил обстоятельно донести преосвященнейшему епископу Никанору о появившихся в их приходах сектантах и их учении. 27–28 февраля миссионер сам посетил все сектантские селения. Путём расспросов местного духовенства, православных прихожан и всех, заподозренных в отпадении от православной церкви, он узнал обстоятельства появления сектантства в данной местности и в публичной беседе дал нужные наставления православным сектантам, а также снабдил приходское духовенство руководственными указаниями относительно борьбы с хлыстовщиной, а затем и нужными в данном случае книгами, брошюрами и листками.

Это первое миссионерское посещение г. Георгиевским приходов сс. Телегина и Казаков произвело благотворное впечатление на православных и сектантов. Многие православные поняли всю ложь и пагубность новой веры и узнали цену того аскетизма, которым хвалились последователи этой веры. В одних из истинных сынов св. церкви зарождавшееся чувство уважения к мнимому благочестию сектантов сменилось явным отвращением от него; а в других, на место прежней злобы и вражды к хлыстам, готовых перейти в кулачную расправу, появилось сожаление к заблуждающимся братьям. Мало того. Крестьяне д. Поддолгой, руководимые своим пастырем, теперь сами увидели необходимость открытия у них школы и решили отдать под неё нужную площадь земли, дубовое здание упразднённого общественного хлебного магазина и часть накопившихся у них от прежних лет, так наз. «кабацких», общественных денег, а также на свой счёт отапливать школу и содержать при ней сторожа. Все же вообще прихожане с. Телегина 25 мая 1902 г. исходатайствовали себе перед Орловским архипастырем, епископом Иринеем, разрешение, в виду появления у них сектантства, летом того же г. принести к себе из Спасовской церкви г. Ельца местно-чтимую икону Тихвинской Божией Матери и помолиться перед Ней в своих домах. Что касается хлыстов, то они после беседы с ними миссионера притихли, перестали открыто навязывать православным своё воззрение, сделались менее заносчивы по отношению к ним, редко стали собираться на свои собрания, соблюдали Великий пост, ходили в церковь, исповедовались и, в виду клятвенного уверения в своей непричастности к хлыстовщине, были удостоены разрешения от грехов и причащения Св. Таин; многие из них стали вкушать мясо; а некоторые из них (жители с. Казаков) начали ходить к членам своего причта для разрешения своих религиозных недоумений. Всё это ясно показывает, что у Елецких хлыстов, после обычного сначала увлечения новой верой, наступил период более или менее спокойного отношения к ней, наступила пора сомнений в ней и колебаний. 6–7 июня 1902 г., по распоряжению Епископа Иринея, миссионер Георгиевский вторично посетил занедуговавшие хлыстовщиной приходы, и провёл здесь публичную беседу с заподозренными в хлыстовщине. В д. Поддолгой 6 июня была произведена публичная миссионерская беседа. Члены местного и соседних причтов охотно собрались в Поддолгую. Жители же д. Поддолгой, по предложению своего священника, сделали этот день праздничным для себя, освятив утро его общественным молебствием на полях с крестным ходом и отменив в течение его все полевые работы. На беседу собралось народу до 500 человек; явились и все почти сектанты, и сектантки. Беседу решено было производить на открытом воздухе – на площади. Миссионер, священно-церковно-служители и сельские власти заняли место на крыльце в доме «плотника Ивана», а весь народ, разодетый по-праздничному, собрался «в круг» возле крыльца. Сектанты и сектантки «кучкой» стали было поодаль, по миссионер пригласил их подойти поближе к нему. Беседа продолжалась: 6-го июня – с 2½ часов по полудни до 8½ часов вечера и 7-го июня – с 9½ часов утра до 12½ часов дня. Не смотря на продолжительность бесед, народ слушал их с большим вниманием, и на площади царила образцовая тишина. Миссионер сообщил слушателям историю хлыстовства, как секты, и обличал хлыстовщину по самым видным пунктам её учения о «богородицах» и «христах» и «духовной любви» (т. е. хлыстовском разврате) и др.

Миссионер нашёл нужным познакомить слушателей с конкретными образами хлыстовских «христов» и «богородиц», – тех, которые живут в Петербурге и являются в некоторой степени учителями и руководителями Елецких сектантов. С этою целью было прочитано народу из «Миссиоперского Обозрения», 1902 года, май стр. 914–929, «Открытое письмо к шалопутам г. С. Петербурга» некоего Η. Н. Волучигина. Последний, ныне послушник Николо-Корятенского монастыря, Вологодской губернии, в течение четырёх лет постоянно посещал собрания Петербургских сектантов единственно с той целью, чтобы лучше разузнать и потом записать все их тайны, дела и учение. В своём письме на основании фактов, взятых из живой действительности, и Слова Божия он обличает самозванство главарей сектантства, показывает, какая масса лжи и обмана, заблуждений и пороков скрывается в хлыстовщине под маской наружного благочестия, и со слезами на глазах и с болью в сердце умоляет своих мнимых братьев и сестёр по вере покаяться, оставить секту и возвратиться в лоно православной церкви. Чтение этого письма, написанного простым, но сильным языком и дышащего чувством правды и скорби по отношению к сектантам, произвело весьма сильное впечатление на народ: многие вздыхали, некоторые плакали, а хлысты стояли, понурив головы. Этим закончилась первая, так сказать, вступительная часть миссионерской беседы, имевшая монологический характер.

Вторая и большая часть беседы была посвящена разбору некоторых более частных пунктов в системе хлыстовщины, – именно тех, которые усвоены Елецкими сектантами, и велась в форме собеседования с ними, хотя, впрочем, отчасти, так как хлысты, не смотря на все усилия миссионера вызвать их на живой обмен мыслей, в редких случаях возражали. Эти случаи мы и отметим.

Так, напр., когда миссионер спросил сектантов: «как понимают они Лица Св. Троицы»? Афанасий Глазков ответил: «Отец, Сын и Св. Дух – одно и тоже, Троица единосущная и нераздельная. Сам Спаситель сказал: видевший Меня видел Отца...; Я – в Отце и Отец – во Мне» (Ин.14:9–11).

Миссионер разъяснил слушателям догмат о Боге едином по существу, но троичном в Лицах и указал Глазкову на то, что его учение, сливающее Лица Св. Троицы, есть повторение древних ересей, Савелия и Павла Самосатского, в своё время осуждённое церковью.

Главным пунктом хлыстовской догматики является теория перевоплощения Христа; Елецкие сектанты постоянно говорят о возможности для них увидеть Бога во плоти. Посему разбору теории перевоплощения на беседе было уделено наиболее времени. В опровержение её миссионером было указано множество библейских мест (известных уже миссионерской литературе) – было прочитано и протолковано – Дан.9:24–27; 2Цар.7:16; Мих.5:2; Пс.7:14;9:1–2;26:19; 53; Пс.40:10;70:20;71:10–11; Ин.5:36; Ин.1:14; Гал.4:4; 1Тим.2:5–6;4:10; 1Ин.4:14; Мф.23:8; 1Кор.3:11; Гал.1:8–9; Евр.9:24–28; Кол.1:20; 1Ин.2:2; Рим.5:13–19; Мф.24:27,31; 1Фес.5:15–17. Перевоплощение евангельского Христа в других людей, появление Христа на земле во второй, третий и другие разы в образе человеческом, подобно первому разу, сказал миссионер, невозможно, по свидетельству Священного Писания (Мф.24:4–5,23–26; 1Кор.8:6; 2Кор.5:15–16; Апок.22:13). Сектант Глазков не согласился с последней мыслью. На вопрос миссионера: «могут ли быть новые боговоплощения»? он ответил: «Да, могут. Бог и теперь может воплощаться в людях, истинно верующих в Него и исполняющих заповеди Его. Сам Спаситель в прощальной беседе сказал Своим ученикам; вы во Мне и Я в вас (Ин.14:20). И ап. Павел говорит о себе: уж не я живу, но живёт во мне Христос (Гал.2:20). Миссионер разъяснил слушателям, что слова Спасителя и апостола Павла обозначают лишь нравственное, посредством веры и любви, и благодатное, получаемое через Св. Духа, в таинствах, единение верующих со Христом. Слова Спасителя: «вы – во Мне и Я в вас» находят для себя, пояснил миссионер, объяснение в той же самой прощальной беседе Христа с учениками, где Он призывает их к вере в Него и к соблюдению заповедей Его и обещает на место Себя послать им другого Утешителя, Духа, истины, Который будет свидетельствовать о Нём (Иоан. 14 и 15 гл.), а также в следующих выражениях 1-го послания св. Иоанна Богослова: кто говорит, что пребывает в Нём (Христе), тот должен поступать так, как Он поступал (1Ин.2:6), т. е., сохранять заповеди Его (1Ин.3:24) и исповедовать, что Иисус есть сын Божий (1Ин.4:15). А что Он пребывает в нас, узнаем по Духу, Который Он дал нам (1Ин.3:24). Равным образом слова ап. Павла: «уже не я живу, но живёт во мне Христос», как видно из контекста речи и из параллельных мест, указывают, как выяснил миссионер, на жизнь этого апостола после крещения: крестившись, он сораспялся Христу и живёт верой в Сына Божия (Гал.2:19–20), он умер для греха (Рим.6:2–11), в нём те же чувствования, какие и во Христе Иисусе (Флп.2:5). Очевидно, Глазков не отличал боговоплощения от нравственного и благодатного общения человека с Богом, смешивая два различных понятия: «Богочеловек» и «Богоносец». Богочеловек – один только Иисус Христос; а Богоносцами были пророки, апостолы, мученики и другие праведники; в обширном же смысле этим именем могут быть названы все христиане, в которых за их святую жизнь обитает благодать Св. Духа. В Богочеловеке два естества – божеское и человеческое – не только неслитно и неизменно, но и нераздельно и неразлучно соединены во одно Лицо Бога Слова (Ин.1:14); в Богоносце же благодать Св. Духа, спасительная сила Божия, получаемая в таинствах, пребывает, «яко в одушевлённом Божием кивоте», и, если он согрешает, оставляет его. Наконец Богочеловек Иисус Христос был безгрешен по своей природе и в жизни (Лк.1:35; Рим.8:3; Ин.8:46; 1Ин.3:5; 2Кор.5:21); все же Богоносцы причастны греху от утробы матери (Пс.50:7) и возможность грешить остаётся в них на всю жизнь (1Ин.1:8). Словом, иное дело – Богочеловек, иное дело – святой, облагодатствованный человек. Справедливость этих положений подтвердила и сектантка девица д. Поддолгой Марфа Рощункина.

Елецкие хлысты обнаруживают некоторую наклонность к отрицанию законного брака; а сектантка д. Суббочева Домна Таратухина совсем бросила своего мужа и переселилась к отцу. Миссионер прочитал и разъяснил Быт.1:27–28;2:18–24; Пс.127:3; Суд. 13 гл.; 1Цар. 1 гл.; Лук. 1 гл.; Ин.2:1–11; Мф.19:6; Еф.5:32; Евр.13:4; 1Кор.7:14; 1Тим.2:15; 1Кор.7:10; 1Тим.4:1–3; Мф.8:14; Деян.21:8–9; 1Тим.3:11–12; 1Тим.3:2,4; Мф.19:11–12. Только, заключил миссионер, в будущей жизни, по воскресении, люди не будут жениться и выходить замуж, а будут пребывать, как ангелы Божии на небесах (Мф.22:30). На это Марфа Рощункина возразила: «А как же ап. Павел говорит: время уже коротко, так что имеющие жён должны быть, как не имеющие неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу, а женатый заботится о мирском, как угодит жене» (1Кор.7:29, 32–33)? Это возражение заставило миссионера прочитать и объяснить народу подробнее Мф.16:10–12, и 7 гл. 1 Кор., где даются наставления о брачной и девственной жизни. Из этих наставлений, по разъяснении миссионера, ясно стало видно, что безбрачное состояние есть удел только способных к нему, могущих снести его, имеющих на то особое дарование от Бога. Для всех же остальных, во избежание блуда, нормой должна быть брачная жизнь; состоящие в супружестве не должны уклоняться друг от друга, разве только по согласию, на время, для упражнения в посте и молитве; тем более они не должны разводиться, даже в тех случаях, когда один из супругов – нехристианин. Впрочем, в виду скоротечности земной жизни, неизвестности нашей смерти, близости суда Божия и постоянной опасности гонений на первенствующих христиан со стороны иудеев и язычников, апостол призывает верующих и в брачной жизни к духовной бдительности над собой и к возможному воздержанию; супруги должны быть готовы во всякую минуту расстаться друг с другом, выше всего ставить угождение Богу и вообще не увлекаться никакими земными привязанностями. Таким образом, словами: время уже коротко... апостол Павел внушает христианам такое же настроение, какое и Христос словами: «бодрствуйте, потому что не знаете, в который час Господь ваш приидет» (Мф.24:42).

Последним вопросом, решавшимся на беседе в д. Поддолгой, был вопрос о постах, так как сектанты не всегда соблюдают церковные посты, иногда же, каждый в своё время, налагают на себя добровольный пост, причём тогда ничего не пьют, не едят. Миссионер объяснил церковное учение и по этому вопросу. Раскрыв православное учение о посте, как воздержание от пищи вообще или только от известных родов её в течение более или менее продолжительного времени, – воздержании, налагаемом церковью на всех верующих, объяснив значение поста, как средства порабощать тело духу (1Кор.9:25,27), и необходимость соединения поста духовного с постом телесным (Ис.58:6–7), миссионер показал Божественное установление поста в раю (Быт.2:16–17) и те последствия, которые повлекло за собой нарушение его (Быт. 3 гл.). В Ветхом Завете, кроме постов добровольных, которые предпринимали отдельные личности (Моисей – Исх.34:28; Царь Давид – 2Цар.1:12; 12:16; Пс.34:13; пророк Илия – 3Цар.19:8–19) и весь народ (израильтяне – 2Ездр.8:49–50; Иоил.1:14;2:12; ниневитяне – Ион.3:5–10) по случаю каких-либо важных, преимущественно печальных событий в своей жизни и для испрошения у Бога особых милостей, евреи держали в году четыре определённых поста: пост четвёртого месяца – по причине скорби о завоевании Иерусалима Навуходоносором и о прекращении жертв, пост пятого месяца – в память сожжения храма, пост седьмого месяца – в память об убиении праведного Годолии и пост десятого месяца – в воспоминание о нашествии вавилонян на Иерусалим (Захар.7:3;8:19). Ветхозаветные посты состояли в воздержании иногда от всякого рода (напр. Исх.34:28), а иногда только от некоторых видов пищи и питья, как это можно видеть из примеров пр. Даниила (Дан.10:2–3) и священника Ездры (3Ездр.9:24–26). В Новом Завете первенствующие христиане, руководясь примером и учением Самого Пастыреначальника Иисуса Христа (Мф.4:2;6:16–18;9:15, Мк.9:29), также постились. Послания ап. Павла (1Кор.7:5; 2Кор.6:4–5,11:27) и особенно книга Деяний Апостольских (Деян.13:2–3;27:8–12) ясно свидетельствуют о существовании в первенствующей церкви, помимо чрезвычайных и случайных, обще-обязательных и постоянных постов. К этому именно времени, по свидетельству Св. Предания, восходят по своему происхождению нынешние церковные посты – как годовые, и так еженедельные, и самый образ соблюдения их. Что касается постов произвольных, то и они не возбраняются православной церковью. Мы должны поститься, когда дух наш находится в рабской зависимости от страстей. К сожалению, как видно из притчи Спасителя о блудном сыне (Лк.15:11–32), человек не всегда может сам безошибочно определить своё нравственное состояние. С другой стороны, если дело пощения предоставить исключительно произволу каждого, то может произойти соблазн среди верующих, от которого так предостерегал ап. Павел (Рим.14:15). Вот почему добровольные посты должны предприниматься и соблюдаться непременно с благословения и под руководством пастырей церкви и притом так, чтоб подавать соблазна ближнему. Подобно детям, сыны церкви нуждаются в постоянном попечении её: она, определивши для них времена всеобщего поста и покаяния, руководит ими и в добровольных обетах. Напрасно Афанасий Глазков, в доказательство полной свободы христиан в деле пощения, сослался на слова ап. Павла из послания к Римлянам: «кто ест, не унижай того, кто не ест; и кто не ест, не осуждай того, кто ест, потому что Бог принял его. Кто ты, осуждающий чужого раба? перед своим Господом стоит он или падает и будет восставлен, ибо силен Бог восставить его. Иной отличает день от дня, а другой судит о всяком дне равно. Всякий поступай по удостоверению своего ума. Кто различает дни, для Господа различает, и кто не различает дней, для Господа не различает. Кто ест, для Господа ест, ибо благодарит Бога; и кто не ест, для Господа не ест и благодарит Бога» (Рим.14:3–6). Прочитавши 14 гл. Рим., миссионер разъяснил народу, что в приведённых словах идёт речь о христианской свободе относительно только еврейских постановлений о чистой и нечистой пище, о днях праздничных и непраздничных, постных и непостных. Общество римских христиан во времена апостольские состояло из обратившихся ко Христу евреев и язычников. Некоторые из первых, немощные в вере, несмотря на то, что апостольским собором был отменён обрядовый закон Моисея (Деян.15:1–32), продолжали придерживаться вышеуказанных постановлений его (Исх.13:13; Лев.5:2–3;7:19–25) и требовали того же самого от христиан из язычников; последние же, относясь к этим постановлениям безразлично, укоряли первых в том, что они не имеют духа христианской свободы. Апостол, узнав о происшедшем, в 14 гл. своего послания старается примирить враждующих, убедить их оставить споры, так как никто из них не имеет права осуждать другого и все они руководствуются одной и той же мыслью об угождении Богу, и немощные, и совершенные в отношении друг к другу должны поступать по любви, во имя её не допускать соблазна ближнего и стремиться к миру и взаимному назаданию. Таким образом, в первой половине 14 гл. Рим. ап. Павел, бывший сам великим постником (2Кор.6:5;11:27) и других учивший тому же (1Кор.7:5), не только не устраняет христианских постов, но и не касается их. Второй же половиной этой главы он прямо обличает наших сектантов, которые, кичась своей мнимой праведностью и частым произвольным пощением, произвели смуту в деревне, нарушили мир церковный, возбудили против себя одних и ввели в соблазн других.

В заключение миссионер повторил главные пункты своей беседы и, одобрив любовь сектантов к чтению Слова Божия и их стремление к благоугождению Богу, указал им на необходимость принадлежать к церкви и руководиться в своей рел.– нравств. жизни указаниями её законных пастырей, во избежание возможности впасть в заблуждение и прелесть. Православ. слушателей миссионер увещевал воздействовать на сектантов примером своей доброй жизни и своими назиданиями. Всем же вообще присутствующим на беседе он рекомендовал прочитать первое поучение Орловской пастве преосвященного епископа Иринея «о том, что новой, совершеннейшей христианской религии не может быть», и роздал при этом на каждую деревню по нескольку оттисков этого поучения. Миссионер и слушатели взаимно поблагодарили друг друга, пропели «Достойно есть», и публичная беседа закончилась.

Толпа стала расходиться. Но многие, в том числе и сектанты, оставались на месте. До отъезда на железнодорожную станцию, в распоряжении миссионера оставалось больше часа, и он употребил это время на частную беседу с разными лицами по тем вопросам, которые они сами предлагали ему; между прочим, с Афанасием Глазковым была речь об иконопочитании, с его женой Надеждой – о различии истинных пророков от ложных. Эта частная, как и публичная, беседа убедила миссионера в том, что, как ни слабо пока сектантство в приходах с.с. Телегипа и Казаков, тем не менее оно существует и защищается и его нельзя предоставить самому себе, в надежде на всесокрушающую силу времени.

А. Георгиевский

Из числа беглых попов, проживающих в Донской области, наиболее выдающимся является Григорий Карабинович⁵¹⁶, студент киевской духовной семинарии, низведённый во причётника за повенчание в близких степенях родства, бежавший к раскольникам-беглопоповцам г. Новозыбкова и потом сманенный известным «уловителем» беглых попов Ф. С. Шмаковым⁵¹⁷ к донским старообрядцам в станицу Константиновскую.

Предлагаем вниманию читателей «Миссионерского Обозрения» беседу Карабиновича с Донским окружным миссионером Евтихием Холостовым и рассказ Ф. С. Шмакова о том, как он сманил Григория Карабиновича к донским старообрядцам. В этих документах личность Карабиновича освещается со всех сторон. Вот как излагает свою интересную беседу с Карабиновичем миссионер Холостов.

I.

29-го сентября, я совершенно случайно, без книг, приехал в хутор Потапов, где вскоре же узнал о приезде туда беглого попа Карабиновича. Карабиновича я ни разу не видел и потому было особенное желание повидаться и, если окажется возможным, то и побеседовать с таким оригинальным батюшкой. Зная понаслышке, что Карабинович не особенно-то охотник до бесед с православными миссионерами, я, не медля ни минуты, спешил к тому дому, где он остановился; а остановился-то он у старообрядческого наставника Гавриила Яковлева Герасимова. Прибыв к дому, я заявил хозяину дома о своём желании повидаться с приезжим батюшкой, хотя и не охотно, но всё же мне было дано позволение войти. По местному обычаю потаповских старообрядцев, входя в преддверие дома, я сотворил молитву: – «Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас!» Услышал – «Аминь». По входе в комнату, я увидел в переднем углу сидящими: самого наставника старика Герасимова с Карабиновичем, а по сторонам несколько стариков старообрядцев. Поздоровавшись с сидящими и Карабиновичем. я, обратившись к старообрядцам, выразил им своё желание познакомиться с их батюшкой.

Очень приятно. Садитесь, – ответил мне сам Карабинович.

Хуторские старообрядцы, узнав о моем визите Карабиновичу, все прибывали и прибывали в дом наставника.

– Скажите же, в чём собственно заключается причина вашего желания повидаться со мной? – поспешил спросить меня Карабинович.

– Видите, «отче», во-первых, я хотел бы знать, где вы сперва священствовали и что заставило вас оставить православие и перейти в старообрядчество, – сказал я.

Карабинович начал. Я уроженец Киевской губернии, образование получил в своей Киевской же семинарии, где считался одним из лучших учеников. Учебное начальство семинарии, с целью дальнейшего моего образования, было, наметило послать меня в Духовную академию, но, по случаю слабости моего зрения, врачи отсоветовали мне поступать в академию. Впоследствии я был рукоположен во священника Киевским викарием.

– Теперь расскажите мне, «отче», что же именно заставило вас оставить православную церковь: личные какие-либо неудовольствия или вы увидели в ней учение несогласное с истиной?

Видимо было, что ребром поставленный мной вопрос немного покоробил Карабиновича. Помолчав несколько, как бы с чем-то соображаясь, он начал:

– «Вы вот всё своё. Вы всё о миссионерском то хотите? Личное неудовольствие?! Да причём тут личное неудовольствие?.. И, сделав ещё паузу, он начал:

– Я сын православного псаломщика. С малолетства я с моим родителем ходил в храм на клирос. Любил я там читать и петь и потому хорошо познакомился с церковным уставом и православным богослужением. Когда же, по окончании семинарского курса, я был рукоположен во священника, то мне вскоре же пришлось служить с одним протоиереем, человеком заслуженным, из католичества обратившимся в православие; а потом я был, так сказать, наблюдателем церковных школ. Вот тут-то я и увидел, как всё православное духовенство пренебрежительно относится ко всему церковному и в особенности к уставу церкви. Наприм., упомянутый о. протоиерей, мало того, что никогда за службой не допускал читать кафизм и тропарей канонных, да он и во время чтения шестопсалмия никогда не выходил делать следуемых в это время поклонов перед вратами алтаря. Во всё время чтения утренних псалмов и почти всей церковной службы он просто сидел в алтаре и только. Как младший священник, я не осмеливался подрывать его авторитета своим выходом на поклоны перед алтарём и потому, вместе с ним, преспокойно сидел и я. Вся утренняя служба оканчивалась мной одним часом, а чаще всего бывало и того меньше. Знаменаться он не только не умел, но и прямо считал это за ненужное и совсем излишнее дело. Он подрезывал себе волосы на голове и почти всегда носил пальто, трость и шаровары, которые по обыкновению вбирал в сапоги. Портабак⁵¹⁸ был его неотъемлемой принадлежностью. Курил он постоянно. Был даже такой случай. Однажды мы с ним пошли в одну местность совершить общее поминовение по усопшим на кладбище, где была построена часовенка. С нами вместе шёл народ-богомольцы. Войдя в часовенку, протоиерей первым долгом счёл нужным в ней покурить. И только-что он разок другой затянулся, как вошёл один прихожанин, поклонился ему в ноги и просил благословить его. Интересно было посмотреть, как преподавал этот духовный отец просящему благословение?! Левой рукой держа около своего левого плеча дымящуюся папиросу, протоиерей правой благословлял прихожанина. А вот ещё один казус с тем же протоиереем. Одно знатное светское лицо приезжает к протоиерею по своему делу и видит, что на открытом коридоре дома пожилой господин в пальто ходит с папиросой. Приезжий предлагает, что он имеет надобность лично видеть о. протоиерея. Тот просит приезжего войти в дом. Вошедши в комнату, приезжий просит немедленно доложить о себе о. протоиерею. – Да о. протоиерей перед вами. Скажите, что вам будет угодно? – ответил протоиерей. Нужно была видеть конфуз и смущение приезжего господина! Я полагал, что так небрежно и так слабо ведёт себя только какой-нибудь один священник, но впоследствии, при моих служебных разъездах, я увидел, что вообще всё православное духовенство всюду одинаково небрежно относится к церковному уставу и богослужению и везде слабо, и зазорно ведёт себя. Такие-то вот явления подействовали на меня весьма удручающе, и я рад был, когда в одной городской гостинице пришлось мне познакомиться с одним торговцем, который перед началом вкушения пищи и по скончании помолился Богу и при этом изображал на себе истовое крестное знамение, чего я почти никогда не встречал ни в православных священниках, ни в их прихожанах. Всем этим незнакомец крайне заинтересовал меня, и я вступил с ним в разговор, предварительно спросив его: «кто он, какой веры и многие ли у них так знаменуются?» Торговец оказался человеком словоохотным. Разговорился со мной. Я держусь, сказал он, старой веры. У всех таких людей, старообрядцев, принято за правило знаменаться истово и правильно. Все мы до одного так делаем. Он при этом предложил мне на самом деле проверить сказанное им. Дал мне свой адрес, где он проживает, и просил меня приехать к известному празднику в их моленную. Он даже написал записку к попечителю моленной, которую и вручил мне. Всё это крайне заинтересовало меня, и я решился поехать в то место, где построена их моленная. Приехав, я. действительно, увидел всё так, как говорил мне торговец. Моленная принадлежала старообрядцам-беглопоповцам. Я близко познакомился с попечителем моленной, который стал убеждать меня быть у них священником. Я согласился. Вот вам вкратце и все те обстоятельства, вследствие которых я и перешёл в старообрядчество, закончил свой рассказ Карабинович.

Всё это Карабинович говорил с заметным намерением очернить всё православное духовенство в глазах старообрядцев, и собравшиеся старообрядцы, действительно, были в восторге от его рассказа.

– Из вашего рассказа, «отче», выходит только то, что вы оставили церковь из-за слабости одного, из католичества обратившегося, иерея, который, быть может, и вправду совсем не усвоил всю обрядность православной церкви; по ведь из-за одного или двух–трёх слабых священников ещё нельзя заключать, что и все православные священники так же слабы и небрежны. Из учения св. отцов мы знаем, что даже и многих православных священников слабость жития их никому из пасомых не может служить оправданием собственного нерадения. Святой Златоуст говорит нерадивому христианину: «аще и бесчисленные священники растленны покажеши, ничто же тя сие не заступит» (Бесед. Анаст. стр. 787).

Пусть известный вам протоиерей и плох, и слаб, и грешен; но ведь каждый христианин должен знать, что и через недостойных священников действует благодать так же, как и через достойных. «Сице и попов ради, пишется в Благовестнике, аще и недостойный суть, действует благодать и освящаются вси, аще и не чист есть иерей» (Лук. Зач. 47 л. 22). Второ-первого же собора правило 13-е говорит: «Аще который пресвитер, или диакон, яко се мня сведыи своего епископа согрешша прежде суда и уведения всех епископ собора отступит от общения его, и не поминает имени его в службе, да извержется, и всея священническия чести да будет лишён» (Кормчая 221 л.). Вот видите, как строго осуждает правило того священника, который решится отступить только от своего епископа ради его греховной жизни, тогда как вы отступили не от епископа только, а прямо от всей православной церкви. Чести и приятия достоин тот иерей, который, как говорит 15 правило того же собора, отступит не греховного ради извета, а за ересь. Так вот, отец, собравшимся-то своим пасомым теперь и покажите, какую вы в церкви православной нашли ересь?

– Да, ересь, воскликнул Карабинович. Да какая ересь? Да что такое ересь? Есть разные ереси. Есть ересь...

И пошёл и пошёл Карабинович рассуждать о различных ересях. Долго и много говорил он, а всё же какая именно в церкви православной есть ересь, этого-то одного он и не мог сказать. Видно было, что и старообрядцы-то из его речей ничего не поняли.

Издавна знал я, что потаповские старообрядцы в церкви православно й признают за ересь троеперстное сложение, имя «Иисус» и обливательное крещение. Их наставники предупреждали, что приходящих к ним священников от Киевской епархии нельзя принимать, потому что Киевская епархия, будто бы, издавна приняла обливание. Зная все это, я и решился в присутствии старообрядцев поговорить по этим предметам с Карабиновичем.

– Позвольте, «отче»! – остановил я Карабиновича. Вот эти (указав на сатрообрядцев) ваши прихожане, если и признают какие-либо ереси в православной церкви, так это, во-первых, троеперстное сложение, которое и считают даже за печать антихриста; во-вторых, обливание, а затем и имя Спасителя «Иисус».

– Гавриил Яковлевич, обратился я к беглопоповскому наставнику, как вы теперь признаёте троеперстное сложение – за ересь или нет?

– Да, а то как же, признаём – тихонько ответил наставник.

– И вы также? – спросил я Карабиновича.

Карабиновичу крайне не хотелось толковать о подобных предметах, и он хотел как-нибудь извернуться.

– Скажите, пожалуйста, спросил меня Карабинович, откуда, по-вашему, появилось троеперстное сложение?

– Я отвечал. Вот, если вам будет угодно, то я завтра привезу сюда старопечатные книги (при мне на этот раз книг не было) и там мы увидим, что троеперстное сложение издавна существовало в православной церкви; теперь же вы скажите мне, какая ересь в троеперстии?

Наставник Герасимов, видя безответность духовного отца, вмешивается в беседу, встаёт и говорит: Да на что нам привозить старые книги. Нам некогда беседовать; нам дело нужно делать.

– Да, правда. Когда нам беседовать? Мы собрались дело делать. Повторило несколько голосов старообрядцев.

– Ну хорошо – сказал я; мы немного поговорим изустно.

– Так вот вы, «отче», всё же ответьте на мой вопрос, какую ересь имеет в себе троеперстное сложение?

– Вы очень строго настаиваете, – сказал Карабинович.

– Иначе нельзя, «отче». Вот ведь все эти люди (указал я опять на старообрядцев) из-за этого-то, во-первых, и отделяются от православной церкви. Так вот вы, как их пастырь, и скажите перед ними: где, в каких книгах святых вы читали, что троеперстное сложение имеет ересь и содержит в себе печать антихристову, как думают и говорят старообрядцы?

– Я такого сказания о троеперстии ни в каких св. книгах не читал, – нехотя сказал Карабинович.

Услышав это, старообрядцы с недоумением переглянулись между собой. – Как же это, мол, так? а самой-то главной ереси он и не читал?..

Вот видите, братия, сказал я, обращаясь к старообрядцам, о. Григорий и в семинарии кончил и, должно быть, всякие книги читал, а вот того, чтобы троеперстие имело в себе ересь, того нигде он в св. книгах не видал. Не желаете ли, я завтра привезу вам старопечатные книги, где вы сами можете видеть, что в них не только не отвергается троеперстие, но приемлется наравне с двуперстием и повелевается творить на себе знамение креста, как двумя, так и тремя перстами.

– Некогда, некогда нам беседовать, и так уже ночь на дворе, – ещё настойчивее закричало несколько голосов.

– Ну, теперь ещё скажите, «отче», – обратится я к Карабиновичу: есть ли что-либо неправославного в имени Христа Спасителя, пишемом с двумя йотами, вот так: «Иисус»?

– Филарет митрополит московский в своём катехизисе объясняет, что имя Иисус есть греческое, но такое объяснение разве можно признать правильным?

– Что-то такого объяснения митрополита московского Филарета я не припомню. Да и дело не в том, правильно ли или неправильно объясняет имя Спасителя «Иисус» митрополит Филарет, об этом наши старообрядцы не ведут речи. Они только то говорят, что имя Спасителя, пишемое с двумя йотами, есть ин бог-антихрист. Такое их мнение вы считаете ли правильным?

– Еретического учения, противного догматам веры, я в таком начертании: Іи҃с не нахожу (несколько старообрядцев от такого ответа своего батюшки заёрзало на скамье. Это заметил Карабинович и добавил), но и правильным такого начертания не считаю!

– Почему же, «отче»?

– Потому именно, что ни в еврейских, ни в греческих древнейших книгах это имя нигде не пишется с двумя йотами; а в еврейском языке, так там, смею вас уверить, гласной «и» и совсем нет. Вот поэтому-то, говорю, я и нахожу начертание с двумя йотами имени «Іи҃съ» неправильным.

– Напротив, отец, знающие еврейский и греческий языки имя Спасителя «Іи҃с» переводят не иначе, как с двумя йотами; а с еврейского с двумя гласными.

– Ну, знаете, переводчики переводят так, как им нравится; но в древнегреческих книгах так не написано, а в еврейском, говорю, языке гласной «и» и совсем нет.

Святой Дмитрий Ростовский утверждает, что и на еврейском языке имя Спасителя «Іи҃с» пишется с двумя гласными: «Іоска, Іеска, Іесква, Іесхва». Приводя же во свидетельство св. Василия Великого, он говорит: «А Святой Василий Великий (ему же мы наипаче восследствовати должны) в своей грамматике сказует, яко имя «Іи҃с» производится от еврейского «Іесуха», еже знаменует спасение». Впрочем, спорить мне с вами о том, как пишется имя Спасителя «Іи҃с» в древнейших еврейских и греческих книгах, нежелательно, потому что я ни того, ни другого языков не знаю; но ведь в самых древнейших славянских и наших русских книгах имя Спасителя пишется с двумя йотами. В Евангелии патриарха Филарета мы находим тоже с двумя йотами. Значит, вся древняя русская церковь и наши московские патриархи признавали правильным начертания имени с двумя йотами. На основании чего же вы то отрицаете правильность такого начертания и произношения?

Карабинович, совсем растерявшись, спросил: в каком, вы говорите, евангелии?

– Напрестольном, говорю, филаретовском беспереводном. Добавлю ещё, что во многих местах такие начертания имени Иисусова мы находим также в древней беспереводной книге «Беседы Апостольские» А вот в древней же книге «Апостол» Львовской печати, так там прямо говорится: оное (т. е. имя Іс҃ ) должно писать «Іисꙋсъ», а не «Ісꙋсъ», потому что первое заключает в себе и не малую таинственность, и число восемьсот восемьдесят восемь, и в честь котораго имени чада св. восточной православной церкви обыкли каждодневно совершать публично и частно осмочисленныя молитвы».

Карабинович ничего против этого не возразил.

– Теперь вот о чём скажите мне «отче». Вы уроженец епархии Киевской. Скажите же, какое преимущественно в этой епархии употребляется крещение – обливательное, или погружательное?

– В церкви православной, сказал Карабинович, изданы одинаковые потребники для всех епархий; а в этих потребниках говорится, чтобы священники совершали крещение только трёх-погружательное. Так и делается в Киевской епархии. На моей родине, где я родился, крещают погружательно. Таким же точно образом и моё было совершено крещение.

– Вот видите, Гавриил Яковлевич, обратился я к потаповскому наставнику. Когда я был в старообрядчестве, тогда все мы обвиняли киевскую церковь и говорили, что из киевской епархии старообрядцам принимать к себе священников ни под каким видом нельзя, потому что киевская церковь приняла обливание; и, следовательно, обвиняли совершенно напрасно по одному только нашему незнанию и неведению. Ваш духовный отец свидетельствует, что в киевской епархии совершается погружательное крещение. Да и о том, что троеперстие есть ересь и печать антихристова; а Иисус есть ин бог-антихрист он тоже не видал и не читал этого в святых древних книгах. Оказывается, что и это всеобщее обвинение старообрядческое в высшей степени несправедливо. Поэтому вам неотложно следует просить у Господа Бога прощения в столь великом грехе хуления и напрасной клевете на святую Христову Церковь.

Поблагодарив старообрядцев и Карабиновича за беседу, я уже хотел уходить, как вдруг Карабинович, остановив меня, сказал:

– Зачем вы, г. миссионер, так делаете – унижаете и уничтоживаете образ и подобие Божие? – Как это, спросил я в недоумении?

– После ваших бесед я был в хуторе Дурном, и там собравшимся на беседу старообрядцам вы говорили, что стричь бороду греха нет ⁵¹⁹.

– Не припомню, чтобы я где-либо так прямо говорил. Насколько я помню свою беседу в хут. Дурном, так там, между прочим, я говорил, что в церковных книгах пишется, что брадобритие в русском православном народе издавна вкоренилось. Иосиф патриарх свидетельствует, что брились не только простые, но и князья. И однако же мы не видим, чтобы какой-либо русский князь, или царь за сие кем-либо считались еретиками. В потребнике Иосифа патриарха изложен чин исповедания. В чине этом многие поставлены вопросы – не грешил ли кающийся тем или иным грехом, но вопроса – не брил ли бороду, такого, говорю, вопроса в чинопоследовании требника не встречается. В четьи-миней 14 декабря читаем, что мученик Калинник накануне своего мучения остриг себе голову и бороду, но венца мученического не лишился. Вы старообрядцы и мы православные во святых Калинника почитаем и молимся ему. В греческих требниках 9-го века встречается даже особое чиноположение с молитвами на первое пострижение бороды у юношей, переходящих в возраст мужеский. Вот такие и сему подобные свидетельства древних книг я, действительно, привожу, когда заходит беседа о брадобритии.

Впрочем, я ещё при этом имею обыкновение говорить, что кто по царскому велению бреет бороду, тогда греха нет. А вы, «отче», за сколь тяжкий грех считаете брадобритие?

– Мы брадобрийцев отлучаем от причащения, сказал Карабинович.

– На сколь же продолжительное время?

– Да не меньше, чем на сорок дней.

– За сорок дней у. бритого борода не вырастет и вам всё же придётся причащать человека с бритой бородой. Впрочем, скажите, где, в каких правилах написано отлучать бреющего бороду, да ещё на сорок дней?

– Не с ветру же такой обычай взят.

– Пусть так. Но где же, опять, написано об этом такое правило?

Старообрядцы притаили дыхание в ожидании, что вот-вот их духовник прочитает из св. Писания правило относительно отлучения «брадобривцев»; но Карабинович только перелистовал свою книгу потребник, но правила не находил.

Я, заканчивая свою беседу о брадобритии, сказал, что такого правила вы нигде не найдёте, потому что оно ещё никем не написано.

Напрасно вы говорите и то, что будто бы борода означает подобие и образ Божий. Говоря так, вы впадаете в ересь антропомороратов. В Маргарите писано: «возникнет и ина ересь, глаголющая тело Бога, мнози же будут прелести учителие» (л. 476). Образ Божий книга Кириллова видит совсем не в бороде человека. В ней говорится так: «Глаголет бо в бытии Бог, сотворим человека по образу нашему и по подобию; не о внешнем видении человека глаголет, по о невидимем, ибо внешнее человека сложено есть. Бог же прост есть и не сложен.

Вы обвиняете нашу церковь за брадобритие, но скажите по совести, разве вы можете доказать, что православная церковь одобряет брадобритие? Нет, таких именно сочинений православные пастыри не пишут и показать вы это не можете. Правда, церковь православная терпит брадобритие, но терпит потому, что его терпела и вся древняя русская церковь; и пастыри нашей церкви не отлучают бреющих бороду от причащения потому, что не отлучали таковых и пастыри древней церкви.

Да и правила такого, чтобы отлучать брадобрейцев, нет в постановлениях святых отцов, и вы, отлучая таковых, выказываете только ничем не оправдываемый свой произвол; а ведь вы знаете, есть писано, что «не по писанию верующий вси еретицы» (Благовестное еванг. от Луки л. 125).

Не знаю, какое в сущности влияние произвела такая моя беседа с Карабиновичем, но скажу, что Карабинович человек лукавый и на словах весьма бойкий.

II.

Рассказ Ф. С. Шмакова о Карабиновиче, дополняющий характеристику личности последнего новыми характерными штрихами.

«В станице Константиновской, Донской области, очень редко бывали наезжие беглые попы. Когда же я приглашён был к тамошнему старообрядцу-беглопоповцу Алексею Петровичу Вуколову служить в качестве уставщика, то константиновские старообрядцы надумали иметь своего попа, чтобы отбить от новочеркасских беглопоповцев, куда обращались за своими духовными требами константиновцы, весь доход. В 1898 году я, с согласия А. П. Вуколова, поехал на хутора: Висловский, Дурновский, Когольницкий, Пирожковский и Камышинский просить их, чтобы они прислали хоть человека по два доверенных лиц от общества в Константиновскую станицу, в моленную Вуколова, для общего суждения по вопросам, откуда и кого из беглых попов пригласить приехать в Константиновскую станицу для исправления наших духовных нужд, особенно для венчания браков, так как крестины и прочие требы могут потерпеть, а из за свадеб могут пойти в австрийский толк или к старикам беспоповщинским. Собрание назначено было на 7 января. Народу съехалось порядочно. Здесь порешили пригласить о. Григория из г. Вольска, Саратовской губ., или о. Михаила из г. Хвалынска. Поехать в качестве депутатов находилось охотников много: каждый желал этой чести, а, в случае неудачи, на целый век – упрёков. 8 января послали телеграммы, чтобы напрасно не проездить; но ответы были получены из обоих городов отрицательные. Что делать? Попа нужно необходимо, деньги собраны; по хуторам пошли вести, что непременно привезут батюшку в Константиновскую станицу, начали сватать, просватывать, по обычаю ещё незрелых малолетков; словом, засуетились всякий с своим делом. А охотники-депутаты понурили головы, – на-авось ехать боятся. В это время я рассказал Вуколову о новозыбковском (пунном они же и дьяконовцы⁵²⁰) батюшке; только за ним нужно ехать без всяких справок, а то будет дан тот же ответ, что получили из Вольска. После долгих споров и пререканий пришлось ехать мне с Василием Васильевичем Щедровым. Хотя я по долгому опыту знал, как рискованно наше предприятие, но спутнику своему не говорил. Сам же я имел другие виды, а именно: в случае опасности поехать в Усть-Медведицкий округ и увезти Хвалынского о. Михаила, о котором я получил сведение и молчал. В Новочеркасске в доме Василия Степан. Рудухина я увидел из Мартыновской слободы, купца Якова Ивановича Верхоломова. Они праздновали именины. Узнав их мнение о нашем предприятии, мы отправились в путь на Гомель. Здесь нам пришлось ждать 12 ч. поезда. Поэтому мы, наняв извозчика из жидков, поехали на Ветку (местечко Могилевск. губ.), в 25 верстах от Могилева. Отстояв обедню, которую совершал глуховатый о. Николай, мы ехали обратно уже с полным запасом сведений о Карабиновиче. Но мой спутник только и заметил мне, почему жителей Ветки считают за хороших христиан, а они с брадобрейцами молятся? Я сказал ему, что он наверно не разглядел. Мне хотелось стушевать слабости Ветковцев, но Василий Васильевич запротестовал и сказал: что же вы, Фед. Сем., считаете меня за слепца что ли? Я думаю, что вы сами за грех это, за ересь не считаете, потому и не заметили!.. К поезду мы едва-едва поспели. В Новозыбков приехали перед вечером. Я спутника своего предупредил, чтобы он был осторожен, не объяснял, зачем мы приехали, а в случае необходимости сказывал бы, что приехали по торговым делам. Сам же отправился на разведки. Долго я не мог решить вопроса, как мне поступить. По «христианским» правилам я должен был прежде явиться к попечителю А. И. Шишкину, человеку грубому и чёрствому. Но это значило бы тоже, что справиться телеграммой. Когда я узнал, что о. Карабинович с попечителем не особенно ладит, то решил обратиться прямо в квартиру «священника». Я и В. В. Щедров вечером беседовали уже с о. Григорием, который, просмотрев наши верительные грамоты, рассказывал своё обращение в раскол («в Христову веру»). В. В. от умиления плакал, наверно ему ни разу ещё не приходилось так откровенно беседовать с батюшкой. Ночью мы пошли вместе с уставщиком Щедровым к о. Григорию. Последний сам взял на себя объясняться с попечителем, а нам не велел к нему ходить. На следующий день Карабинович потребовал бумаги от попечителя, чтобы показать нам, но попечитель ему отказал, сказав, что их нет. Мы в свою очередь сказали, что без документов и у нас не примут. Карабинович снова поехал и уже пригрозил полицией попечителю Шишкину. Тогда он обещал выдать ему, но только с тем, чтобы Карабинович выдал его сыну все «требы». При нас он выдавал ризы, кадило, требник и проч. Поверенные от попечителя начали нас укорять, что мы поступили не по-христиански, а как воры. Я им в шутку сказал: «Донские казаки славятся этой кличкой, почему же нам не поддержать оную». Дело выходило скандальное, но Карабинович всё взял на себя, сказав, что он нам не велел идти к попечителю... В ночь мы добрались до вокзала и очень рады были, когда тронулся поезд. Василий Васильев. Щедров сиял от счастья, да и я в свою очередь думал: вот Бог послал батюшку, просто ангел, с ним мы, пожалуй, много хорошего сделаем; как видно из его слов, он пошёл не ради денег, а просто за неправду начальства, строго поступившего с ним!

В Константиновскую станицу мы приехали ночью, а на утро уже появились старообрядцы за исправлением треб, веря нам на слово, что батюшка хорош. Только один Иуда Яков. Шмаков, уставщик из хутора Пирожка, с своими стариками потребовал доказательств. Им, конечно, показали: ставленную грамоту, аттестат студента Киевской семинарии, но Иуда Яковлевич не удовольствовался этими бумагами, а ещё больше стал сомневаться. По его соображениям, такой молодой, учёный, ласковый, приятный и разговорчивый поп без особой вины не мог бы познать веру Христову, в которой и природные старообрядцы, знающие мало-мальски Писание, – сомневаются. Поэтому они попросили личного свидания с Карабииовичем, у которого Иуда Яковл. спросил: «дорогой батюшка, скажите нам от чистого сердца, по совести, какие причины побудили вас оставить православие и присоединиться к старообрядчеству? Карабинович наверно не ожидал подобного вопроса и, боясь ответить невпопад, забегал по моленной от стыда и от досады, побледнел, схватил какую-то гражданскую книжонку, которая тряслась у него в руках, и начал говорить о крестном знамении и о перстосложении.

Вуколов появился в это время в дверях моленной и, увидев своего батюшку так сильно взволнованным, тот же час увёл его пить кофе. После сего разговора пирожковское общество не пошло с требами к о. Григорию Карабиновичу и мне часто Иуда Яковлевич повторял: «вот нашёл чем объяснять ваш поп, что его понудило оставить православие, – якобы не истовое перстосложение?! Это каждый старообрядец не поверит ему, потому что в деле веры сложение перстов не большое имеет значение».

Однако дела у нас шли хорошо, браков было много, брали с них от 3 и до 15 рублей, за крещение младенцев 1 р. 20 к. и 11 руб., за исповедь с человека обложили по 50 коп. По этому поводу пошёл ропот в народе. У некоторых семейство состояло из 15 человек и даже 20, за одну запись надо отдать до 10 руб., а там надо же положить и на исповеди у батюшки; стыдно же так идти, а там и под крест, свечу каждому нужно, вот в общем-то и тяжело приходилось, но делать было нечего! На первый раз хоть и кряхтели, роптали, но отдавали, потому что батюшка в первый раз, да и расходы надо же пополнить. К сырной неделе приготовили церковь с походным алтарём, которую и освятили целым хором уставщиков. Была радость велия, ибо и батюшка изъявил своё желание остаться здесь навсегда. Меня же опять в среду на масленицу проводили за семейством Карабиновича, которое я благополучно доставил в четверток на 1-й неделе В. поста, но в понедельник на 2-й неделе поста я уже получил отставку. Размолвня между нами вышла из-за доходов. Попечитель Вуколов и Карабинович порешили выдавать мне 5-ю часть с рубля. Я нашёл это для себя обидным и бесчестным со стороны Карабнновича, которого сам же доставил на место, а Вуколова счёл неблагодарным и несправедливым; потому что я попа привёз и «церковь» установил. Мои же тогда были и облачение и миро и запасный агнец. Словом, без меня они не могли бы сделать ничего. Почему я ожидал, что они одумаются и пригласят меня, но они пригласили Тимофея Павловича Шершинева из 5-й доли, который с радостью принял эту честь. Тогда я решил отобрать свои вещи. Узнав это, Карабинович постарался отлить мира для себя, а мне показал облитую им же из лампады бумажку и сказал: «должно быть разлилось как-нибудь нечаянно св. миро, как видишь, и бумажка подмокла!» Я освидетельствовал ящик, – в нём на дне было сухо. Карабинович, верно, сообразил, что я догадался и, наверно, предполагал, что я потребую с него украденное миро – забегал по моленной так же, как и перед Иудой Яковлевичем, и, побледнев, начал меня уверять, что он не брал миро и не знает, как оно убавилось. Я, усмехнувшись, сказал, чтобы он не беспокоился, а лучше было бы, если бы спросил он у меня мира, я не отказал бы. Тут только я стал обдумывать его поступки и применял к его словам. В Новозыбкове перед образом божился, что он без совета моего ничего не будет делать, что он пошёл не из-за денег, а из-за убеждения, и что до гроба со мною не расстанется. Но вышло всё наоборот. Тогда я решил, что, наверно, Карабинович неправду говорил, что он чист ушёл от церкви. Я стал наводить справки, которые показали мне, что Карабинович именно из-за денег оставил православие и торгует своей совестью. Окончив курс Киевской семинарии, он мечтал поступить в академию, но средства родителя его (псаломщика) не позволили выполнить ему это намерение. Женившись, он получил сан священника, был наблюдателем церк.-приход. школ. В г. Тараще служил 2-м свящ. в соборе. Здесь он попал под суд за повенчание одного брака на свояченице с корыстной целью. Киевская епархиальная власть приговорила его к лишению духовного сана. По апелляционному отзыву Карабиновича Святейший Синод, принимая во внимание его полезную деятельность по школьному просвещению и признавая поступок его не с корыстной целью содеянным, а по молодости и неопытности, положил свою резолюцию: не лишая его священного сана, отдать под строгий надзор Киевской духовной власти впредь до исправления. В 1893 году Карабинович назначается псаломщиком на 3½ года при одном старом священнике и в очень бедном приходе, в котором, по его словам, они служили погребение за 3 коп. Здесь-то Карабинович знакомится с Новозыбковским торговцем, который предлагает ему познакомиться с купцом Шишкиным. Как утопающий хватается за соломинку, так и Карабинович ухватился за это предложение, как последнее средство избавиться от нищеты, голода и холода. Рассказывали мне в Новозыбкове: привезли попика, а он и на попа-то не похож, так себе какой-то хохлишка, волосишки взъерошенные, голова кудлатая, борода сосками, подрясник оборванный, рубашонка грязная, сапожонки какие-то чудные, просто какой-то странничек, а никак не поп. Шишкин велел вытопить баню, вымыли его, принарядили – и другой стал, похож и на попа. Под 15-е августа 1895 года последовало его чиноприятие по 69 правилу Карфаг. соб. После часов Карабинович говорил речь, приблизительно около двух часов, которую, конечно, не поняли, а только говорил то уж очень хорошо, да складно, а главное без книги, наизусть. В Новозыбкове беглопоповцы разделяются на три согласия: одни ходят к Шишкину (пунные), другие – Ветковцы, третие – Лужковцы. Некоторым пунякам хотелось, как бы соединить общества в один приход, а для сего необходимо Карабиновича помазать миром, но как это сделать? Вот задача: Карабинович готов, но Шишкину не заикайся об этом. Обращались они тайно и в Лужки, и в Ветку, но получили отказ: без проверки личности Карабиновича там исправлять его не хотят, так как считают всех жителей Киевской губернии обливанцами. Поэтому, не узнав хорошенько о троекратном крещении как попа, так и ставившего его епископа, старообрядцы Лужков и Ветки ни за что не хотели принять его. Прошёл слух, что скоро приедет поп о. Алексей и пробудет в Новозыбкове с неделю. Сторонники примирения заодно с Карабиновичем порешили употребить хитрость, чтобы и Шишкина не обидеть и народ удовлетворить. Они ухитрились обмануть и попа Алексея, и уставщика его, и самого попечителя Шишкина; уставщика послали они к Шишкину для переговоров, когда и по какому чину принять Карабиновича; попа Алексея привезли к себе; были приглашены свидетели из Ветковцев и Лужковцев. Не давая одуматься приглашённым, они стали просить о. Алексея, чтобы он принял на исповедь Карабиновича и помазал миром. О. Алексей, хотя с оговоркой, – как он будет совершать чиноприём без своего уставщика, однако принялся за исповедь, и тут только вспомнил, что он «требы» не захватил; облачился он в их ризы и взял их требник; это всё ничего, говорил он, да вот мира-то нет, а ключи от чемодана у уставщика. Карабинович вынимает пузырёк из кармана и говорит: «вот, батя, не горюй, у нас своё миро есть». Откуда оно у вас? – ведь вы бесподмирные, спросил Алексей. – Э, о. Алексей, где уж тут доискиваться, откуда оно, знай поскорей мажь». Окончили дело. Прибегает уставщик о. Алексея, не поладил с Шишкиным, – Шишкин не соглашался мазать своего попа, а тот без согласия своего общества не решался его принимать. Когда Шишкин узнал, что чиноприятие уже окончено, он до того озлился, что чуть не побил о. Алексея и ни за что ни хотел его брать с собою обратно. С трудом пришлось его уговорить, чтобы взял обратно своего попа. Рассказывали мне потом, что вскоре умер о. Алексей, или от побоев дорогой или же от простуды. Шишкину, однако, не сказали о том, что мазали Карабиновича миром, – сказали, что он только принял исповедь и разрешение от грехов. Лужковцам же говорили, что мазали миром, – так и осталось для обоих сторон загадкой чиноприятие беглого попа. Я знал обо всём этом, и так как я был сторонником 69 пр. Карф, соб., то для меня было бы лучше, если бы Карабиновича не мазали. Но поднимать об этом вопрос я находил лишним. Справки мои убедили меня, что я привёз попа, запрещённого в священнослужении, что действия его не имеют силы. Стал об этом объяснять я кое кому, но мне не верили; говорили – я потому говорю так, что не служу с ним. Карабинович вскоре купил себе дом, а потом продал его и уехал в Новочеркасск, где ему положили жалованья 100 руб. в месяц, кроме дохода; но и этого ему показалось мало; он пробрался в Нижний-Новгород для принятия исповеди от иеромонаха Макария. Цель его была достигнута. О. Макарий одобрил его и Николай Александрович Бугров пригласил его служить в Нижнем-Новгороде, куда он с радостью и перебрался. Недолго ему пришлось служить в Нижним-Новгороде. Н. А. Бугров, будучи в С.-Петербурге, узнал, что Карабинович перешёл к старообрядцам запрещённый, и не приказал давать ему облачений для службы, а предложил ему место конторщика, с жалованием в 600 руб. в год, при готовой квартире и содержании. Видя плохой исход дела, Карабинович перебирается паки в Константиновскую станицу и теперь отделывает себе новый дом. Говорят, что хочет у себя же отстроить и моленную. Только горе его в том, что приход его со дня на день умаляется. Новочеркасцы и ростовцы посылали узнавать о нём на место рождения его и службы и привезли достоверные справки, что Карабинович ушёл к старообрядцам, будучи на должности псаломщика, а поэтому и не может священнодействовать. Хутора кое-какие принимают ещё и не верят даже своим авторитетам, как Мухин и Переселенков. Много повредил Карабиновичу 7 пункт определений Вольского беглопоповщинского собора, бывшего в декабре 1901 года: собор определил священников Андрея Сергеевского и Григория Карабиновича считать «никуда негодными». Это обстоятельство возбудило в почитателях о. Григория ещё больше подозрения и сомнения. Поэтому они порешили разузнать хорошенько, собрать деньги потребные на дорогу (хотя 150 руб.), выбрать двух поверенных, и просить попечителя Алексея Петровича Вуколова, чтобы он с депутатами поехал в Киевскую Духовную Консисторию и лично удостоверился бы, получил ли о. Григорий, до перехода в старобрядчество, разрешение от запрещённого священнодействия, коему был подвергнут духовной властью. Корабинович же уверяет, что он невинно переносит нападения, и даёт депутатам все указания, по которым они могли бы лично убедиться и снять копию с документа, – что ему было разрешено священнодействие. Интересно, кстати, – каким образом выполнят беглопоповцы определение Вольского «собора» относительно Карабиновича «никуда негодного». Определение собора обязывает всех, кои обращались к Карабиновичу с требами и молились с ним, если обратятся к их «непорочным» наставникам, принимать третьим чином. Поэтому о. Макарию и всем нижегородцам – о. Максиму, о. Александру и всем москвичам нужно будет прочесть 3-й чин, ибо они и молились с Карабиновичем и обращались к нему с требами.

Бедные беглопоповцы, доколе очи ваша будут слепотствовать? доколе будете не дарованное восхищать? Советуете обращаться к вашему непорочному священнику, – где он у вас этот непорочный поп? Уж не отец ли Григорий или Александр? Ведь на всех сих и на вас вкупе лежит соборная клятва! (Гангрского собора прав. 6-е). От беглых попов, «не имущих посольства в благочинии, нет ни единой истинной тайны, но положено Господом проклятие на их благословение, им же тайна совершаема бывает» (Апост. толк. л. 548), закончил свой рассказ Ф. С. Шмаков.

Сообщил преподаватель Донской духовной семинарии священник Евграф Овсянников.

I.

В защиту публичных собеседований с сектантами.

Я часто думаю о том, почему это публичные беседы даже талантливых миссионеров не приносят тотчас же своих плодов – обращения сектантов и вразумления их? И на основании опыта отвечаю себе: много тут причин, по едва ли не главная из них та, что человеку, заблуждающемуся трудно признаться на народе в своих ошибках. Публичному покаянию его препятствуют самолюбие и гордость, которые присущи всякому человеку (Флп.2:21). Особенно пороки эти развиты у наших самовлюблённых сектантов. Если, под благотворным влиянием миссионерского убеждения, заблудший начинает отрезвляться и в нём зарождается готовность обратиться на путь правды, то в громадном, большинстве случаев эта готовность бывает слаба, робка и безжизненна. И много нужно благоприятных условий, чтобы не погибнуть ей в самом зародыше своём, – окрепнуть и, если Бог благословит, дорасти до апостольской высоты (Мф.26:33,35).

Чаще же всего бывает, что ложный стыд, робость и страх, которые возникают в заблуждающемся человеке, создают в нём то настроение, которое охватило некогда даже душу «апостола» Петра в момент его отречения от Своего Учителя и Бога (Мф.26:69–75). Вот эта-то слабость немощной души человеческой, малоподвижной на служение истине, и является часто непреодолимым препятствием к достижению главной цели публичных миссионерских собеседований – обращения в Церковь расколо-сектантов. Но значит ли отсюда, будто публичные собеседования миссионеров бесполезны?

Нет, – и вот почему:

1) Нужно быть слишком нетерпеливым и не по разуму требовательным, чтобы обращений заблудших ждать непосредственно же за самыми беседами. У св. апостолов всенародная проповедь не всегда сопровождалась обращением неверующих ко Христу. Напр., после пламенной речи ап. Павла и его спутника Варнавы в антиохийской синагоге никто тогда же не заявил о своём обращении ко Христу, и только некоторые слушатели, заинтересовавшись, просили их побеседовать с ними «о том же в следующую субботу» (Деян.13:14–42). Поэтому, миссионер в праве считать цель своего собеседования достигнутой, если его просят «ещё устроить беседу». Очевидно, он тронул слушателей за сердце; они в словах его почуяли голос правды, если желают повторения бесед. Миссионер исполнил свой долг, поколебав упорство заблуждающихся и бросив в их души сомнение в правоте их верований. Возрастить же семя – дело милости Божией. «Я насадил, Аполлос поливал, но возрастил Бог» (1Кор.3:6).

С этой точки зрения делается вполне понятным и, мне кажется, нравоучительным «душевное облегчение» одного писателя миссионера, пережитое им после, по-видимому, безнадёжной беседы с упорствующими.

«Я шёл, пишет он, из Церкви после беседы с штундистами. на душе у меня было тяжело, тоскливо. Сектанты сильно упорствовали в своих заблуждениях. Они, очевидно, старались лишь «постоять за себя,» – покричать, поспорить.

Меня догнал Иван Петрович, – богатый и уважаемый штундист. Он раскланялся и приветливо заговорил со мной. Убедительно он приглашал меня «пожаловать» к нему вечером «в гости». У него на дому будут «друзья» да «кое-кто» из православных. Споров «резких» не будет. Всё обойдётся «чинно». Они хотели теперь «от души» побеседовать о «новой вере», которую люди зовут «штундой».

Я охотно согласился, «мне стало легче на душе»⁵²¹ (Мис. беседы с штундо-баптистами Д. И. Боголюбова. Харьков. Изд. 1902 г. стр. 221).

2) Правда-ли, будто возвращение расколо-сектантов в лоно православной церкви есть единственная цель публичных собеседований?

Что это есть цель главная, – против того никто не спорит, но единственная-ли?

Случается, что расколо-сектанты являются совопросничать с сердцем крайне ожесточённым к восприятию миссионерской проповеди, с заранее созревшим намерением «разнести» миссионера. Что ж, – неужели из-за неверия разъярённых сектантов, окаменевших в своём упорстве, всему собеседованию миссионера, даже прекрасно проведённому, с православной стороны суждено погибнуть бесследно? Неужели не нужна была и бесполезна жизнь всех пророков потому только, что некоторых из них убили и распяли, других гнали из города в город, третьих побили камнями (Мф.23:34,37) и осмеивали?..

Нет.

Полемизирующий с сектантом миссионер, если не убеждает прямо его, то всё-таки вразумляет слушателей православных. Эти слушатели, внимательно следя за словесной борьбой, чутко подмечают, где правда, и потом крепнут в намерении держаться отцовской веры.

Миссионерские беседы зачастую развенчивают сектантов в глазах православных, отрезвляют многих «колеблющихся» и, если не уменьшают числа совратившихся, то пресекают дальнейший рост сектантства. Когда ап. Павел обратился в Антиохии с обличением к «мужам израильским», они не только не вняли ему, но более того – «исполнились зависти, и противореча, и злословя, сопротивлялись тому, что говорил Павел» (Деян.23:16–45), а вот язычники, в данном случае, косвенная цель апостольской речи, те «последовали за Павлом и Варнавой, которые, беседуя с ними, убеждали их пребывать в благодати Божией» (стр. 43).

I.

С чего я начинаю собеседования с сектантами-штундистами?

До последнего времени миссионеры настаивали на определённом плане бесед, начиная их «с речи об источниках вероучения». Только недавно один миссионер высказался в пользу свободы выбора предмета начальной беседы (Мисс. Обозр. 904 г., № 5). И я вполне разделяю последний совет; он подсказан самой жизнью. Мне приходилось наблюдать именно такие картины: Приезжает миссионер в «заражённый» приход. Устраивается собеседование.

– «Братцы, спрашивает он у сектантов, из-за чего вы кинули отцовскую веру, святое православие? Скажите, чем собственно смутились вы, что наибольше сбило вас с толку?»

– «Через кресты ваши! – вопят штундисты. Служение рук человеческих требуете (Деян.17:24), истинное богопочитание затёрли!» – Начинается речь о почитании св. креста или о крестном знамении. Миссионер убедительно и понятно для всех доказывает необходимость его.

– «Ну что ж, креститься, пожалуй, и не грех, – уступают сектанты... – а всё-ж-таки нельзя в вашей церкви спастися: пьяница на пьянице, без вора ни одного семейства, блудниками и сквернословами хоть греблю (плотину) гати! Загадили они православную церковь, запачкана она у вас, а истинная церковь должна беспорочная быть, как о том и Писание ясно свидетельствует».

В другой раз сектанты своё совращение объясняют тем, что «православные идолам поклоняются».

Возникает со-вопросничество о почитании св. икон. Миссионер основательно и наглядно раскрывает сектантское суемудрие.

– «Что ж, заявляют они, может и не запрещены в св. Писании ваши иконы... Да что ж с того?»

– «Как что!? Очевидно, что учение православной церкви евангельское». –

– «Учение!? Учение учением, а дела делами. Для чего же нам и учение православное, когда дела православных совсем неправые. Писание говорит, что с нечестивыми и сам нечестивым сделаешься; надо удаляться их и всей ихней церкви. Учите хорошо, а воли Отца Небесного не творите, одно языкословие» ...

И вот так всегда сектанты сходят на «дела православных», на «запачканную церковь», когда бывают поставлены в необходимость признать наше вероучение. Это для них гофмановская «дверь исчезновения» на случай затруднительных обстоятельств; а иногда и искреннее недоумение больной совести, вообще-то склонной к пуризму. Во избежание этого, я с охотой по началу же беседую о святости церкви и о суде её над грешниками.

Моё дело облегчается тем, что для истинно православного разрешения вопроса, какое, напр., сделал В. С. Соловьев («мы святимся святостью церкви, но церковь не оскверняется нашими грехами, ибо её святость не от нас, но от Бога, через Христа»), миссионеру совершенно нет нужды искать поддержки в свящ. Предании. Здесь вполне достаточно одного св. Писания даже для заурядного обличителя сектантской лжи. Кроме того, «сектанты по наружности библеисты», поэтому речь свою я основательно подтверждаю Библией. Я наблюдал, что на слушателей разоблачение показной святости штундистов влияет хорошо и располагает их к миссионерским беседам.

Свящ. Н. Чепурин

о крещении младенцев и миссионерское письмо по сему вопросу ⁵²².

В добавление к беседе решаюсь предложить благосклонному вниманию и суду читателей журнала письмо по тому же вопросу о крещении младенцев, отосланное мною одному из видных – в штундо-баптнстской среде – главарей её, Д. И. М-у.

Считаю долгом сообщить предварительно и обстоятельства написания этого письма.

Не так давно я посетил Д. И. и побеседовал с ним. Беседа, между прочим, коснулась и вопроса о крещении детей. По доброму своему расположению ко мне Д. И., прощаясь со мной, дал мне один экземпляр тетради. Дорогой я прочёл эту тетрадь – и узнал следующее,

Ф. П. Балихин, – штундо-баптист, – некогда послал некоему из миссионеров запрос: на том основании, что некоторые св. отцы Церкви крестились в зрелом возрасте, не следует ли думать, что они отрицательно смотрели на крещение детей? Миссионер ответил ему – письмом: нет не следует; он указал на то, что сами свв. отцы признавали крещение младенцев необходимым, привёл древнее соборное определение о крещении детей и высказал вывод, что никто никогда до Фомы Мюнцера не сомневался в необходимости крещения младенцев; как на причины древнего обычая откладывать крещение миссионер указал на боязнь оскорбить Бога последующей по крещении недоброй жизнью, стремление отложить крещение до принятия священного сана, или до вступления в монашеский образ жизни. Балихин написал „ответ“ на письмо миссионера. Тетрадь содержала в себе сначала письмо миссионера, потом – ответ Ф. П. Балихина.

Так же, как и мой собрат, я должен был дать объяснение по „ответу“ Ф. П. Балихина.

Письмо своё по этому поводу Д. И. М-у я решаюсь привести здесь, – тем более, что оно составляет как бы продолжение вышеизложенной беседы о крещении младенцев, представляя беседу о том же предмете более на церковно-исторической почве.

Уважаемый Д. П.!

То обстоятельство, что вы по вашему доброму расположению ко мне. предоставили моему вниманию известную вам переписку о крещении детей (на пути от вас я прочёл её и снял с неё копию; данный же вами экземпляр я передал Г. И-у, с просьбой передать его по принадлежности), налагает на мою совесть обязанность в интересах истины, которая – надеюсь – дорога для вас, ответить вам.

Ответ мой будет касаться, конечно, письма Ф. П. Балихина.

До сих пор, как мне приходилось видеть, т. н. „баптисты“ старались держаться, хотя и не всей и довольно своеобразно понимаемой „буквы“ Нового Завета. Зная, что в истории Христовой Церкви они найдут положения противоположные их упованиям, когда речь миссионеров касалась вопроса: как перво-христианская церковь совершала дело спасения? они прятались за ширму „незнания“ или „отрицания“ истории. Теперь мне довелось увидеть, что, следуя здравому смыслу, вы и г. Балихин вступили на почву церковной истории. Благое дело. Не вечно же „баптистам“ отговариваться незнанием того, что было до 1520 года? Церковь светила во все дни (Мф.28:20). Неужели её свет не достиг взора ваших собратий? Считаю – всё-таки – долгом, предупредить вас, что жизнь основанной Г. И. Христом Церкви в первые века по сошествии Святого Духа на Апостолов говорит существенно против вашей общины.

Это докажет нам рассмотрение письма вашего собрата.

Г. Балихин пишет:

– «Кто исследует историю и каноны Церкви серьёзно и относится к своей задаче вполне честно и беспристрастно, тот не может не заметить и не должен обойти молчанием таких крупных и многозначительных исторических фактов, что крещение младенцев было предметом суждений Карфагенского собора 254 года и что, несмотря на состоявшееся на соборе определение, решавшее этот, вопрос утвердительно, вопрос о крещении детей обсуждался на следующем Карфагенском соборе, бывшем почти через семьдесят лет после первого. Эти исторические факты ясно показывают, что крещение малюток далеко не было учением «общецерковным», а имело против себя очень многих христиан, которые не только «думали», а и утверждали, что крещение надо принимать «только в сознательном возрасте», как проповедовал впоследствии Фома Мюнцер и как учат в настоящее время баптисты. А потому заключение, что крещение детей до Фомы Мюнцера «никогда ни в ком не встречало сомнения», является или очень смелым, или малоосторожным».

„Кто исследует историю серьёзно, честно и беспристрастно“ – не только на словах, но и на самом деле, тот не передаёт её фактов по прихоти своей фантазии, а подтверждает свои слова ссылкой на специалиста-историка, или на исторический документ.

Карфагенский собор, бывший около 254 года (вероятно в 251. или 252 году) был занят вопросами о принятии в Церковь падших и о расколе Фелициссима⁵²³. Обратимся к документу, свидетельствующему о том, что предметом суждений этого собора было между прочим крещение младенцев, т. е. – письму священномученика Киприана к африканскому епископу Фиду (текст его приведён ниже). Из него видно, что крещение младенцев, действительно, было подтверждено отцами собора.

По какому поводу? что было на соборе вопросом? Привожу выдержку из письма св. Киприана до того места, с которого начинает его ниже г. Балихин. „Что касается до младенцев, о которых ты говорил, что их не должно крестить во второй, или в третий день рождения и что должно соблюдать в сём случае закон древнего обрезания, то на нашем соборе все определили совершенно иное. Ибо никто не согласился с тем, что по твоему мнению должно делать“... Как видно из приведённого исторического документа, вопрос о необходимости крещения младенцев – вообще на соборе не ставился и, следов., „ни в ком“ из отцов собора „не встречал сомнения“. Вопрос, обсуждавшийся ими, был такой: следует ли при крещении младенцев соблюдать „закон древнего обрезания“, т. е. крестить только восьмидневных, – или можно крестить их во второй и третий день по рождении? Отцы собора все (никто не согласился с мнением Фида) решили „не отказывать ни одному рождённому“ (ни двухдневному, ни тридневному) „в милосердии и благодати Божией“. В необходимости крещения детей – вообще не сомневался даже и епископ Фид, поставивший вопрос о днях крещения младенцев и вызвавший его решение.

Обратимся к Карфагенскому собору, бывшему почти сто семьдесят лет спустя после первого. Можно ли сказать, что он занимался непосредственно, специально решением вопроса о крещении младенцев? Нет; не имеем права. Должно знать, что Карфагенский собор, бывший около 418 года, специально рассуждал о ереси Пелагия (учившего, что первородный грех не произвёл перемены в потомках Адама), о том: лежит ли на детях первородный грех, или нет? и уже, как вывод из решения этого вопроса, подтвердил (124 правилом) крещение младенцев⁵²⁴. Вопрос о крещении младенцев – независимо от еретического пелагианского учения о первородном грехе, как это видно из обзора деяний собора, и здесь не ставился, следовательно, сам по себе и в этом случае „ни в ком не встречал сомнения“.

Может быть „баптисты“ считают Пелагия своим сторонником? Я не слыхал ничего от них об этом. Но, если бы это было так, то – учение Пелагия начинается с него самого и, потом, он в других отношениях сходствовал бы с баптистами.

О том, что остаётся на стороне Ф. П. Балихина при сопоставлении утверждаемого им с действительными историческими фактами, теперь предоставляю судить вам самим.

По вопросу о причинах крещения не в детстве, а в зрелом возрасте – „большинства из выдающихся отцов и учителей Церкви, каковы свв. Григорий Назианзен, Василий Великий, Амвросий Медиоланский, Блаженные Иеороним и Августин, знаменитейший оратор Иоанн Златоуст и другие“ – Ф. П. пишет:

– «Охотно соглашаюсь, что если бы у нас шла речь о Константине Великом, человеке, родившемся в языческой семье, в зрелом возрасте уверовавшем во Христа, который после своего обращения нёс тяжёлый христианский подвиг, давший ему право на название «равноапостольного» и который потом принял крещение лишь за каких-нибудь семь дней до своей кончины, то тогда, если приведённые основания отсрочки крещения и не решали-бы верно вопроса, то во всяком случае имели-бы место и был-бы хоть какой-нибудь смысл доискиваться этих оснований, или изобретать их, но какой, скажите пожалуйста, смысл искать оснований и путаться в догадках относительно отсрочки крещения тогда, когда речь идёт о лицах, родившихся от христианских родителей и проводивших свою жизнь в христианских семействах, если только крещение детей было когда-нибудь учением «общецерковным» и если оно когда-нибудь признавалось за заповедь Господню... Имея под рукой каноническое препятствие, преграждающее всем «недавно крещённым» путь к пресвитерскому седалищу (Лаод. 3. 1 Ник. 2 пр.) и тем ясно показывающее, что отсрочка крещения до получения священного сана и с этой стороны уже не выдерживает критики, я не останавливаю вас на нём, а обращаю ваше внимание на то несокрушимое для вас препятствие, что при существовании учения о необходимости крещения детей все перечисленные мною святые должны были получить крещение далеко раньше того возраста, когда человек получает способность думать о грехе, о священном сане, или о монашестве и наверное были-бы удостоены крещения прежде, чем все такие мысли, или хоть одна из них успели приникнуть в их юную детскую голову».

В первые века христианства крестили детей и существовал обычай отлагать крещение. Вопрос: почему в некоторых случаях крещение не совершалось христианскими родителями над рождавшимся у них детьми во младенчестве последних? Беспрепятственно для понимания всех и каждого ответ на этот вопрос даёт первый из вышеназванных святых св. Григорий Назианзин; естественно думать, при этом, что он вернее, лучше знал смысл фактов своего времени, чем кто-либо другой; он говорить матери-христианке: „У тебя есть младенец? – Не давай времени усилиться повреждению; пусть освящён будет во младенчестве и с юных ногтей посвящён Духу. Ты боишься печати по немощи естества, как малодушная и маловерная мать? Но Анна и до рождения обещала Самуила Богу, и по рождении посвятила и воспитала для священной ризы, не боясь человеческой немощи, но веруя в Бога“ (Догм. Богосл. II, 339). По свидетельству св. Григория причина отсрочки крещения детей некоторыми родителями состояла не в убеждении о невозможности крещения младенцев, а в малодушной и маловерной боязни, как бы крещённое дитя не оскорбило Бога „по немощи естества“ последующей недоброй жизнью⁵²⁵. Почему вышеназванные святые не приняли крещения в ранний период сознательной юности? При скудости биографических данных по отношению к некоторым из них при ответе на этот вопрос есть смысл делать предположения. Впрочем, наприм., о Блаженном Августине известно, что он в юности придерживался язычества и разделял убеждения манихейской ереси. Понимая правила Лаод. 3, 1 Ник. 2 применительно к текстам 1Тим.3:6;5:22 и принимая во внимание, что некоторые из свв. отцов посвящали себя аскетической жизни прямо по крещении и получали „пресвитерское седалище“ через 5–10 лет после крещения, предположение об отсрочке крещения с их стороны до посвящения себя аскетическому образу жизни, или священнослужению можно считать допустимым, хотя я вместе с вашим собратом не буду долго останавливаться на нём.

Для нас важен вопрос: возможно ли, что вышеупомянутые святые отлагали крещение потому, что держались отрицательного взгляда на крещение младенцев.

Утвердительный ответ на этот вопрос имеет столько же серьёзности, как и утверждение – при наличности цитируемого письма, что Д. И. М-ъ и Ф. П. Балихин признают необходимость крещения детей.

Прежде всего, из глубины прошедших веков ни родители вышеназванных святых, ни один из них самих при обилии оставшихся от них творений не высказывают отрицательного взгляда на крещение детей; и если бы не было исторических свидетельств, уничтожающих предположение об отрицании вышеупомянутыми святыми отцами крещения младенцев, тогда утверждение Ф. П., хотя и принадлежало бы его фантазии и висело бы на воздухе, то всё-таки не было столь резким, явным противоречием свидетельствам истории...

Но, дело в том, что мы имеем свидетельства, при наличности которых предположение, что вышеназванные святые отлагали крещение вследствие отрицательного взгляда на крещение младенцев, безусловно невозможно: сами святые из числа вышепоименованных своими словами свидетельствуют о необходимости крещения младенцев.

Так как цитаты из их творений приведены в том письме, на которое отвечал Ф. П. Балихин, я ограничусь перечнем свв. отцов, свидетельствующих о необходимости крещения младенцев; о нём свидетельствуют: св. Григорий Назианзин, Иоанн Златоуст, Амвросий Медиоланский, Блаженный Августин (Догм. Богосл. II, 339–340).

Делать предположение о малоизвестном имеет смысл; делать предположение вопреки тому, что известно, может только такой исследователь истории, который, не стесняясь никакими правилами, во что бы то ни стало хочет доказать то, к чему он чувствует пристрастие. Вышеназванные святые в лицо всем выражают убеждение, что необходимо крестить младенцев. Сколько нужно смелости, чтобы сказать о них, что они отрицали крещение младенцев!

Молил бы я Бога о том, чтобы Он уврачевал заблуждения людей, белое называющих чёрным...

Рассмотрим, что пишет Ф. П. далее.

– «Будучи непоколебимо убеждён, что отсрочка в крещении перечисленных мной святых мужей была основана на более прочном основании, на основании совершенно иного и чисто евангельского понятия о крещении и имея на этот счёт обильные и прочные доказательства, я не стану не только утруждать вас ссылками на свидетельства Тертуллиана, или Оригена, как людей осуждённых церковью и не имеющих (должного) авторитета и силы, но и не буду особенно напирать на частные мнения отдельных, даже и канонизованных церковью мужей, ибо, как говорит св. Григорий Нисский: «наше мнение не только достойно веры, чтобы имело власть, свойственную правилам», а укажу на одно древнейшее постановление, высказанное совокупностью «богомудрых» мужей и представляющее собой общее верование – голос всей вселенской церкви.

Неокесарийский поместный собор, высказывая своё мнение относительно крещения беременных женщин и устанавливая правильное понятие относительно рождающихся от таких женщин детей, он тем самым вылил на бумагу и общее верование Церкви по вопросу о крещении вообще и крещении детей в частности. «Имеющую во чреве», говорит собор, «подобает просветить крещением, когда восхощет, ибо нет в сем никакого общения у рождающей с рождаемым, понеже во исповедании собственное каждаго произволение показуется» (пр. 6).

Хотя это правило ясно и вполне понятно..., по я тем не менее приведу толкование о̀ного, тем более, что это толкование вполне авторитетное и принятое церковью всего Запада и всего Востока. Толкователь Зонара так толкует это замечательное правило: «Имеющих во чреве должно крестить, когда они хотят». Но поскольку некоторые говорили, что таким образом носимое во чреве крестится вместе с материю и не нужно крестить его по рождении, дабы не показалось, что оно крестится дважды, то правило присовокупило: «ибо нет в сём никакого общения у рождающей с рождаемым» – вместе: ибо одна она удостаивается святого крещения, но не носимое во чреве через посредство её, потому что, говорят, во исповедании сочетаться Христу требуется произволение каждого, и из него оказывается, охотно ли приступает к святому крещению. А поскольку плод не имеет произволения, то и нет оснований думать, что он крестится, почему он нуждается в крещения опять, когда в состоянии будет иметь произволение».

В приведённой выдержке вместо: „устанавливая правильное понятие относительно рождающихся от таких женщин детей“ следовало бы писать: „устанавливая правильное понятие относительно рождаемого такими женщинами“, вместо: „и крещении в частности“ – „о неучастии в крещении беременных носимого ими плода“.

Православная Церковь всегда содержала и содержит это правило, нисколько не изменяя своего убеждения о необходимости крещения младенцев, как имеющего неоспоримые евангельские основания.

Вышеприведённое правило поместного Неокесарийского собора действительно выражает собой общее верование вселенской Церкви. Оно ясно и понятно. Тем не менее, желательно было бы, чтобы оно было ещё яснее и понятнее. Поэтому, я в дополнение к вышеприведённому толкованию Зонары приведу толкования на это правило Аристина и Вальсамона, толкователей столь же авторитетных и также принятых Церковью всего востока и запада.

Толкование Аристина: „Имеющая во чреве крестится, когда хочет, ибо судится произволение каждого.

Не должно препятствовать имеющей во чреве креститься из-за рождаемого, ибо нельзя думать, что плод крестится вместе с рождающей, так, чтобы, если он по рождении будет крещён, полагать, будто крестится во второй раз; ибо он доколе не произошёл на свет, – и не существует сам по себе, и не имеет произволения“.

Толкование Вальсамона: „Некоторые говорили, что не должно крестить жён, приходящих в церковь от неверных, если они имеют во чреве, но ожидать выхода рождаемого на свет, дабы не показалось, что при крещении её вместе с нею крестится и носимый ею плод, как всецело соединённый с нею, и – поэтому – или не остался бы по рождении непросвещённым, или, если будет крещён, не сочли, что он крестится во второй раз. Итак, отцы, не приняв этого возражения, определили – без предосуждения крестить имеющих во чреве, когда бы они не пожелали, потому, что нет никакого общения у рождающей с рождаемым, поколику дело касается просвещения; а, напротив, говорят, необходимо исповедание каждого при крещении; а плод, не имея произволения, не может сделать исповеданий, какие делаются при крещении. А слова: когда восхощет – присовокуплены в правиле для тех, которые говорят, что безопасно можно крестить мать, имеющую во чреве, прежде чем плод примет вид человека, а после этого крестить её нехорошо, потому что носимое во чреве имеет такое же произволение, какое имеют и только что рождённые младенцы, не могущие произносить исповедания. Поэтому то отцы и сказали, что имеющую во чреве можно крестить, когда хочет; ибо, чтобы плоды имели произволение, этого никто не может исследовать, или за это поручиться, а младенцы дают согласие через воспринимающих их и, быв просвещаемы, на самом деле удостаиваются божественного осияния“.

Нужно полагать, что, как Зонара (монах одного из восточных монастырей), так и Вальсамон (книго-хранитель константинопольской церкви), как члены единой православной Церкви (оба жили в XII в.) были согласны между собой в понимании отношения этого правила ко крещению детей.

Центр тяжести 6 прав. Неокесарийского собора, главным образом, лежит в выражении „когда восхощет“. Это выражение свидетельствует, что крещение беременных женщин в районе собора и в эпоху его (315 г.) возбуждало недоумение: не следует ли считать крещённым и плод, носимый во чреве крещаемой? Отцы собора постановили: не следует. Но могло ли появиться недоумение, что плод, особенно принявший вид человека, может быть окрещённым с матерью, если бы учение о крещении младенцев не было учением общецерковным? Конечно, нет. То, что такое недоумение, как видно из правила, было и то, что собор, так близко соприкасаясь при решении этого недоумения по идее с учением о крещении младенцев, оставил последнее нетронутым, вернейшим образом свидетельствует, что учение о крещении младенцев было в перво-христианские века верованием вселенской церкви.

Ф. П. пишет:

– «Таково определение собора, таково приблизительно учение Василия Великого: «вера и крещение», говорит он, «суть два способа спасения между собой сродные и нераздельные. Ибо вера совершается крещением, а крещение основополагается верой, и та и другое исполняются одними и теми же именами. Как веруем во Имя Отца и Сына и Святого Духа, так и крестимся во Имя Отца и Сына и Святого Духа. И как предшествует исповедание, вводящее во спасение, так последует крещение, запечатлевающее собой наше согласие на исповедание» (Догмат. Богосл. II, 3.37), и таково же приблизительно учение Иустина Философа: «должно стараться», говорит он, «чтобы вы познали, каким путём можете достигнуть отпущение грехов и получить междунаследие благ обетованных. Другого пути к тому нет, кроме сего, чтобы вы, познав Христа и омывшись крещением во оставление грехов, начали потом жить безгрешно» (там же 331)».

Приведённые выдержки из свв. отцов, выражая собой учение православной Церкви о крещении, о нераздельности веры и крещения, доказывают, что и святые отцы в связи с этим учением содержали учение о крещении детей: св. Василий Великий был другом св. Григория Назиавзина, единомыслящим с ним; Иустин же Философ говорит: „Младенцы удостаиваются благ, даруемых через крещение по вере тех, кто приносит их ко крещению“ (Посл. восточн. патр. гл. 16).

Г. Балихин пишет:

– «Важность и необходимость при крещении собственного произволения подтверждается кроме других свидетельств истории ещё и двенадцатым правилом Неокесарийского собора, которое гласит: «Аще кто в болезни просвещен крещением, то не может произведен быти во пресвитера: ибо вера его не от произволения, а от нужды» ...

Кстати рассмотрим толкование на это правило Зонары: „Кто в здоровом состоянии откладывал крещение, а, подвергшись болезни и имея в виду опасность для своей жизни, крестился, то не должен быть произведён во священство, ибо можно думать, что он отлагал просвещение по любви к удовольствиям и из плотоугодия, и потому, что хотел жить в небрежении и не подчиняться игу евангелия, и вера его является происшедшей от необходимости, а не от произволения:“.

Если крестится ребёнок, его нельзя упрекнуть в нерадении к делу спасения. Если отлагает крещение взрослый по указанным толкователем причинам, он заслуживает упрёка. Крещение могущих лично веровать и неверующих, как известно, не имеет места в православной церковной практике. В этом же смысле – понятие „от нужды“, предосудительное по отношению к взрослому, не может иметь никакой предосудительности по отношению к младенцу, в котором нельзя предполагать ни греховной любви к удовольствиям, ни плотоугодия.

– «Имея такую сумму свидетельств ясных по изложению, так близких к евангельской истине и так солидных по их прочности, мне остаётся только удивляться, как это вы могли при объяснении вопроса об отсрочке крещения попасть в такие густые поросли разных и шатких предположений и не навали на этот прямой и достаточно торный исторический путь Церкви Господней, которым чада нового завета «познавшие пути Господни» идут к своему вечному покою вот уже почти две тысячи лет».

О чём говорят приводимые Ф. П-чем свидетельства можно видеть из вышеизложенного. Относительно же „пути“, которым идут „чада баптизма“, раз зашла речь об этом, я считаю долгом заметить следующее.

Цель, к которой идёт все письмо Ф. П. Балихина, цель, выражающая собой и основную мысль содержания письма, состоит в том, чтобы, если возможно, незаметно, доказать положение: свв. Григорий Назианзен, Василий Великий, Амвросий Медиоланский, Блаженные Иероним и Августин, знаменитейший оратор Иоанн Златоуст и другие, некоторые отцы Карфагенских и Неокесарийского соборов (а может быть и Зонара?) отрицательно смотрели на крещение младенцев, „утверждали“ так, как утверждают Фома Мюнцер и „баптисты“. Каким „путём“ идёт к этой цели г. Балихин? Он обращает внимание на то, что названные свв. отцы не были крещены во младенчестве, а о том, как объясняет причину сего св. Григорий Назианзин и о том, что св. Иоанн Златоуст и Блаженный Августин уничтожают утверждение Балихина, исповедуя учение о крещении младенцев, умалчивает; он приводит постановление Карфагенского собора 251 года, а о том, каким недоумением оно было вызвано, умалчивает; он приводит толкование Зонары на 6 пр. Неокес. собора, а о толковании на то же правило Аристина и Вальсамона умалчивает.

Наконец, указывая на православное учение о нераздельности личной веры и обрядовой стороны таинства при крещении – по исповеданию свв. отцов, – он не указывает ни одного свидетельства от лица „канонизованных Церковью мужей“ в пользу того, что кто-либо из них отрицал крещение детей. По свидетельству здравого смысла: чего нет ни в одном из слагаемых, того нет и в сумме.

Ф. П. Балихин за последнее время личность довольно известная в „баптизме“, так что по его „пути“ можно судить о „путях“ „баптизма“ – вообще. Что хотите думайте обо мне, только я скажу, что это не „пути Господни“...

Могу засвидетельствовать и то, что так же, как цитируемое письмо относится к истории, „баптисты“ относятся и к св. Писанию... „Путь“ этот, путь человеческой фантазии, „торен“ и широк настолько, что, если им ничего нельзя доказать, то что вздумается можно доказывать.

По-настоящему, Ф. П-чу, или вам следовало бы доказать на основании истории, что до Фомы Мюнцера были такие лица, которые в одно и то же время утверждали оправдание верой без дел, отвергали крещение детей, почитание св. икон, креста и крестное знамение, почитание св. мощей, молитвы святым и об умерших и вместе с тем составляли бы общину, отдельную от древней Церкви (учившей о крещении младенцев) так же, как теперь отделены „баптисты“. Подойдут ли сюда вышеназванные Балихиным святые? Выходит, чтобы следовать своими „путями“ до конца, баптистам пришлось бы по требованиям своей фантазии не только приписать свв. отцам то, что они отрицают, но и по-своему пересочинить всю историю Церкви.

Да не будет этого! и не будем соединять в одно то, что история слишком резко и ясно отделила пятнадцатью веками! Назовите мне хоть одного историка (хотя бы из иностранных), который счёл бы за баптистами более четырёх сот лет? А пока по беспристрастному знакомству с историей будемте справедливо полагать, что „чада нового завета“ – одно, а „баптисты“ – совершенно другое.

Прослежу за вашим автором далее.

– «Теперь в заключение нашей настоящей беседы я считаю необходимым сказать несколько слов относительно наших взглядов на детское крещение. Относясь к делу вполне серьёзно и стараясь быть более беспристрастными, мы, баптисты, не отрицаем, что крещение детей существует издавна, чуть ли не с самых первых дней христианства, ибо видим, что оно имело на своей стороне довольно многих и, пожалуй, весьма авторитетных защитников ещё в половине третьего века, которые заседали на соборах, смело защищали там свои взгляды и, даже, как видно из истории, были в состоянии анафематствовать своих противников. Но кто смотрит на дело прямо и кто обращает более внимания на основания самого учения, чем на страх человеческий, хотя-бы то и соборной анафемы, которой ему, быть может, совершенно несправедливо угрожают, тот, конечно, увидит, что учение о крещении детей, несмотря на обилие его сторонников и строгость соборной анафемы, не имеет – не только достаточных и хоть мало-мальски убедительных, а и равно никаких – оснований для того, чтобы его можно было признать за установление Господне».

В начале письма казалось, что Ф. П. хочет выйти из круга отрицания истории на освещённый светом Духа Божия путь её. Теперь он сходит с этого пути: его не смущает ни то, что крещение детей существует „чуть ли не с самых первых дней христианства“, по его же признанию, ни „строгость соборной анафемы“. При этом, я не понимаю: как это может человек, говоря о своём беспристрастии, постановления одного собора (315 г.) считать голосом вселенской церкви, а постановление другого собора (251 г.) той же Церкви считать неправильным? Замечу также, что, если баптисты относятся к Евангелию так же, как к истории, они не найдут в нём оснований – не только для крещения детей, но и для крещения вообще, что, как известно, некоторыми и делается...

– «По воле Главы Церкви – Спасителя нашего Иисуса Христа все имеющие получить крещение должны быть предварительно «научены» и у них обязательно должна быть наличность «веры», что ни в том, ни в другом случае к детям не приложимо.

По учению апостола Петра крестящийся должен участвовать в крещении не только своим внешним человеком, видимо погружаемым в воду, а непременно и своим внутренним человеком, который должен выразить в «обещании Богу доброй совести», без чего крещение по апостолу не есть даже крещение, а суть одно только внешнее «омытие плотской нечистоты» (1Пет.3:21), что также не имеет ничего общего с учением о крещении детей».

По учению Господа, имеющие принять крещение должны быть „научены“ (Мф.28:20); по смыслу указанного текста, должны быть научены „народы“ и крещены – с детьми, или без детей? Так как по здравому смыслу нельзя представить себе народа без детей, то в словах: „крестя их“ – должны быть подразумеваемы и дети.

По учению Господа и Его апостолов, крещение есть таинство, в котором от Бога подаётся благодать, омывающая грехи, спасающая человека (Деян.2:38,22:16; 1Пет.3:21) по вере со стороны последнего, выражающейся в „обещании Богу доброй совести“ (Мк.16:16; 1Пет.3:21).

При крещении младенцев, ребёнок крестится по вере другого, взрослого, человека. Может ли вера взрослого христианина усвоиться ребёнку, или иметь значение для ниспослания ему благодати Божией, омывающей грехи и спасающей? Может ли вера одного, могущего сознательно веровать, иметь значение для другого, в данный момент не могущего выразить свою веру? Есть ли для утвердительного ответа на этот вопрос основания в Евангелии?

Воля Господа нашего Иисуса Христа открыта для нас и в Его делах (Деян.1:1; Лк.1:4). Когда Господь жил во плоти на земле, Он от просящих у Него исцеляющей благодати всегда требовал веры; без веры Он не творил чудес (Мф.13:58). Вместе с тем, Он по вере, побуждаемой любовью, со стороны одного подавал Свою благодать другому (Мф.8:13;15:28 и др.); и случаи такого рода не единичны, а проходят через все Евангелия.

Следовательно, когда Церковь совершает крещение младенца по „вере“ другого взрослого лица, она поступает так по духу Евангелия, согласно тому, чему делами Своими научил нас Глава её, Господь.

Считаю необходимым сделать краткую справку из области т. н. „сравнительного богословия“.

По духу Евангелия, в деле спасения отдельной личности имеют значение и Церковь (сила Духа Божия, посланного ей и вера, и любовь её членов) и личные усилия. В католичестве церковь подавляет личность; в протестантстве личность исключает церковь; по протестантскому преданию, последнего принципа придерживаются и „баптисты“.

Согласно Писанию, верующие суть члены тела Христова, т. е. Церкви (1Кор.12:27); поэтому, между ними естественно взаимодействие – по силе веры и любви, которые входят в понятие „взаимно скрепляющих“ членов Церкви „связей“ (Еф.4:16). Нельзя представлять себе каждый „духовный камень“ в „здании“ церковном не имеющим никакого отношения к другому... Держась духа Евангелия, православная Церковь считает имеющими значение в деле спасения и личное произволение и веру, и любовь Церкви; при крещении младенцев она получает „приращение для созидания“ самой себя „в любви“.

Замечу, что точно так же было и в древней церкви. Как вы можете ясно видеть, и тогда крещение младенцев по обещанию и вере взрослых существовало наравне с обязательным требованием личного произволения от взрослого, причём существование того и другого имело место в одной Церкви: Цеокесарийский собор был далёк от того, чтобы отвергнуть ранее бывший Карфагенский. 12 пр. Неокес. собора неприложимо к ребёнку, поскольку последний свободен от нерадения; но факт крещения болящих показывает, что древняя Церковь считала возможным крещение под обязательным условием научения крещаемого впоследствии (Лаодик. соб. пр. 47 и толкование Зонары).

Господь И. Христос указал на крещение, как на единственный, необходимый для всех путь ко спасению (Ин.3:5) и через Его апостола дана заповедь: „да крестится каждый из вас“ (Деян.2:38); следуя слову Христа и Его апостола (при понимании данной через него заповеди применительно к тексту: Быт.17:14), Церковь всегда содержала и доселе содержит в учении и практике крещение – и младенцев.

Г. Балихин пишет:

– «А потому, не найдя ни одного слова о крещения детей во всём учении нашего Господа и не встретив ни одного подобного факта во всей апостольской практике, я, не доверяясь особенно своей способности заметить в Слове Божием всё сказанное Господом об установленном Им крещении и не полагаясь вполне на своё беспристрастие, поставил задачей прислушаться и ближе присмотреться к основаниям защитников детского крещения; но шаги, сделанные мною в этом направлении, привели меня к отрицательным результатам – к выводам и заключениям совершенно противоположным. Я прежде всего напал на следующую нить, по которой затем пошёл дальше. «Это крещение младенцев», говорит блаженный Августин, «церковь всегда имела, всегда содержала; это прияла она от веры предков» (Догмат. Босл. II, 339)».

В Слове Божием и в апостольской практике нет указания на допущение женщин к таинству Евхаристии; нельзя однако на этом основании нарушать евангельскую заповедь о таинстве...

Я продолжу сделанные Балихиным шаги с того места, откуда он не хотел пойти дальше, по линии своей путеводной нити, ещё на один шаг: „Церковь получила от апостолов предание крестить детей“, – говорит Ориген.

– «Дальнейшие мои поиски», – продолжает Ф. П., «имели целью уяснить, не соприкасалось ли это учение о крещении детей хоть сколько-нибудь с учением Христа, или же так-таки целиком основывалось и утверждалось на одной только «вере предков».

Имея в виду древнейший собор, специально занимавшийся этим вопросом, я обратился к его на этот счёт вероопределению и нашёл следующее: … «все мы за лучшее признали не отказывать ни одному рождённому в милосердии и благодати Божией. Если Сам Господь в Евангелии говорит: «Сын Человеческий не пришёл погубить души человеческие, но спасти (Лк.9:56), то, сколько это от нас зависит, ни одна душа не должна погибнуть, если то возможно. – Если и величайшим грешникам, много прежде грешившим против Бога, когда они потом уверуют, даруется потом отпущение грехов и никому не возбраняется прощение и благодать, то тем более не должно возбранять этого младенцу, который едва родившись ни в чём не согрешал и только произошедши от Адама восприял заразу древней смерти через само рождение и который тем удобнее приступает к принятию отпущения грехов, что ему прощаются не собственные, а чужие грехи. – И потому, возлюбленный брат, повторяю: на соборе нашем восприялось такое определение: не должно нам никого устранять от крещения и благодати Бога ко всем милосердого, благого и снисходительного. Если этого надо держаться по отношению ко всем, то особенно, как мы думаем, надо соблюдать это по отношению к новорождённым младенцам, которые уже тем заслуживают преимущественно нашу помощь и милосердие Божие, что с самого начала своего рождения они своим плачем и слезами не иное что делают, как умоляют» (Карф. соб. 254 г.).

Итак, не только мы, баптисты, смотрящие на крещение детей с отрицательной точки зрения, не нашли в Слове нашего Господа ни малейших на этот счёт указаний, или намёков, но и защитники оного не привели в своё оправдание ровно ничего, кроме своих личных соображений, основанных на «плаче» и «слезах» малюток».

То, что люди, смотрящие на что-либо „с отрицательной точки зрения, не находят препятствий для сего в Слове Божием, – явление возможное.

Покорнейше прошу вас при личном свидании с Ф. П-чем передать ему следующее.

Основания, взятые из учения Христа отцами Карфагенского собора для подтверждения крещения младенцев, настолько ясны, просты и сильны, что отвергнуть их можно – разве вместе с Евангелием.

Основания эти состоят в следующем: „Ни одна душа не должна погибнуть“: крещение дарует отпущение грехов, благодать Божию; вне его – погибель (Ин.3:5). Дети, хотя и ни в чём не согрешали, но восприяли заразу древней смерти через само рождение (Рим.5:12; Еф.2:3). Что делать с ними? Предоставить их погибели? „Если Сам Господь в Евангелии говорит: „Сын Человеческий не пришёл погубить души человеческие, но спасти“ (Лк.9:56), то, сколько это от нас зависит, ни одна душа не должна погибнуть, если то возможно“... И отцы собора вполне последовательно на основании евангельского взгляда на крещение и на природу невозрождённого человека решили „не устранять от крещения и благодати Бога“ и „новорождённых младенцев“.

Движимый чувством любви, св. Киприан от лица отцов собора указывает на „плач“ и „слёзы“ малюток, выражая этим полную сострадания к болезням и стенаниям греховного человечества мысль: дети слабы и беспомощны, на нас лежит святая обязанность принести их к милосердому Христу.

Итак, по мысли отцов собора, два основания взяты ими для подтверждения крещения младенцев: 1) то, что крещение для всякого человека – единственный путь к очищению от грехов и к благодати Божией и 2) то, что дети имеют по природе первородный грех. Крещение младенца есть необходимый вывод из этих оснований данных в самом Евангелии.

„Баптисты“ отрицательно смотрят на крещение детей. К чему приводит эта точка зрения при последовательном её проведении? Для „баптистов“ остаётся: или принять еретическое пелагианское учение о первородном грехе, или отвергнуть спасительность крещения. Ими делается и то, и другое. Дети, как высказывают они на собеседованиях, по их мнению, без крещения святы. Если некрещённые взрослые члены „баптистской“ общины называют себя искупленными и говорят, что грехи им прощены, что они имеют благодать Св. Духа, то очевидно, что крещение, по их мнению, не даёт им ничего такого, чего-бы они не имели раньше. Не есть ли в этом случае оно для них – одно „омытие плотской нечистоты?“

Надеюсь, вы согласитесь со мной в том, что крещение Господа Иисуса Христа, единого безгрешного, прощение Им разбойника, висевшего по правую сторону Его креста, и крестившегося при добром исповедании „кровью“, и получение язычниками однажды по особой цели Божией благодати Святого Духа до крещения (для показания, вопреки предрассудку христиан из евреев, что и язычники могут быть достойны Царствия) суть факты исключительные, никоим образом не могущие служить основанием к отрицанию слов Господа: „кто не родился от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие“ (Ин.3:5) и Его апостола: „да крестится каждый из вас для прощения грехов и получите дар Святого Духа. Ибо вам принадлежит обетование и детям вашим и всем дальним, кого не призовёт Господь Бог наш“ (Деян.2:38–39).

Так отрицательная точка зрения, принятая „баптистами“, изменяя исторические факты, последовательно приходит к „изменению“ того свидетельства, которое „больше человеческого“.

Ваш собрат пишет:

– «А потому, на основании всех приведённых здесь свидетельств и принимая во внимание крещение святых отцов, указанных мною в начале письма, как факты, я могу заявить, что крещение младенцев существовало и существует не «на догматических основаниях», а на разных и весьма шатких соображениях отцов и представляет собой не установление Господа? а изобретение человеков, хотя справедливость обязывает меня сказать, что оно есть одно из самых древних нововведений в Церкви Господней».

Сказать правду не значит обидеть; некоторые из языческих писателей говорили: „дорог мне Платон, но истина дороже“. Желаю добра и вам и Ф. П-чу. Но не могу не заметить, что все свидетельства в его изложении и толковании искажены им вопреки их смыслу. И пусть также чувство справедливости подскажет ему: что основано на евангельской „догме“ и что новее: учение ли о крещении для прощения грехов и о всеобщности первородного греха, или же учение о том, что для получения прощения грехов и благодати Святого Духа не необходимо крещение.

– ... «Не подумайте, пожалуйста, что я не обратил внимания на свидетельство Дионисия Ареопагита, или что я уклоняюсь от него... это свидетельство должно иметь особенное значение и, действительно, свидетельство мужа времён апостольских и ученика апостола Павла должно быть очень важно. Но, к сожалению, творения с именем сего мужа, представленные еретиками впервые на частный Константинопольский собор в 562 году и относившиеся специалистами, то к Дионисию Ареопагиту (то к другому лицу), не только не имеют «особенного», а и вообще не могут иметь никакого значения и давно уже пора перестать опираться на эту «трость надломленную».

Так кончает своё письмо Ф. П. Балихин.

Если-бы свидетельство, приписываемое Дионисию Ареопагиту, было столь же единичным „личным мнением“, как, например, – мнение Тертуллиана, тогда оно мало-бы имело значения, – но в виду многих других свидетельств, удостоверяющих, что крещение младенцев всегда было общим верованием вселенской Церкви, я полагал-бы, что, в данном случае, не следовало-бы, по выражению Евангелия, „переломлять“ и „трости надломленной“.

Итак – рассмотрение письма Ф. II. Балихина, надеюсь, достаточно ясным для вас делает то, что, веруя „всему“ Писанию и принимая исторические факты в той полноте и связи, в какой даёт их историческая действительность, должно признать несомненным, что учение о крещении младенцев имеет основание в учении Самого Господа и что оно с апостольских времён было догматическим учением Церкви и ни в ком не возбуждало тех резких отрицаний, которые влекут за собой изменение апостольского „благовествования“ и имеют своё начало не ранее 1520 года.

Р. S.

Если вздумаете ответить мне, благоволите упомянуть: не считаете ли вы Пелагия „баптистом?“ Почему дети считаются „баптистами“ „святыми“ без крещения? И, если взрослые среди „баптистов“ считают себя омытыми от грехов без крещения, то на каком основании? и зачем по их мнению – впоследствии всё-таки нужно им крещение?

Д. Грацианский

20 июля 1904 года.

Гринякин Н. „Камни претыкания“ любительского богословия. С. 1418–1427

(По поводу ст. г. Розанова – „Об одной особенной заслуге Вл. Соловьева“, „Нов. Путь“, сент. 1904 г.)

„Если обличишь разумного, то он поймёт наставление“ (Притч.19:25).

В сентябрьской книжке „Нового Пути“ за с. г., в статье „Об одной особенной заслуге Вл. Соловьева“, г. Разанов снова „затерзался“ богословско-каноническими недоумениями. В этой статье г. Розанов хотел показать, что Вл. Соловьев вывел нашу богословско-философскую науку из области энциклопедической компиляции чужих мнений по предметам философии и богословия на путь своего самостоятельного рассмотрения этих самых предметов и, „показав интерес и значительность религиозных вещей, без всякой особой полемики перевёл двухвековые споры о словах (речь о расколе) в область нижнего этажа, откуда слова уже раздаются глуше, невнятнее“... Что же? тема хорошая и, быть может, по плечу г. Розанову. И чего бы проще: поразмыслил, расписался и строчи „в поте лица своего“ для следующих номеров журнала. Но ведь нет: есть уж такие писатели, которым надо непременно свести всякую тему на свой „гвоздь“ и безотлагательно кого-нибудь царапнуть. И вот г. Розанов спокойно и длинно рассуждает (из-за спины Вл. Соловьева) об убожестве нашей старой богословской мысли, пресмыкавшейся сотни годов около сугубой аллилуии, посолони, восьмиконечного креста и т. п., и вдруг неожиданное salto mortale: он заводит речь о браке... и тут же, непонятно почему и за что, пустил в меня несколько ядовитых стрел довольно дикого изделия и, наконец, дабы я окончательно был„ уязвлён“, даёт мне былинное прозвище – „Алёши Поповича“ с добавлением – из „Миссионер. Обозрения“. Право, это и не порядочно, и недостойно публициста, богословствующего на пользу „соединения св. Божиих церквей“, в двух популярных изданиях – „Нов. Времени“ и „Новом Пути“!

С богословским обликом В. В. Розанова и его странностями я имел уже случай познакомить читателей „Мисс. Обозр.“ в статьях: „Кого ищете“ и „Терзания новопутейского богослова“. С новой статьёй г. Розанова облик этот выступает ещё рельефнее. Настоящая розановская статья, как одна „словесность“ неведения в вере (2Тим.3:8), не заслуживала бы, собственно, и разбора, если бы в ней не было нескольких определённых мыслей, которые не хотелось бы в миссионерском органе пройти молчанием: 1, о расколе и большей „тонкости, остроте и научности“ мысли его защитников сравнительно с полемикой его обличителей и 2, о семейной жизни епископов. Г. Разанов утверждает, что в нижнем этаже

религиозного сознания... всё ещё опровергают раскольников, шпыняют штундистов, подсмеиваются над хлыстовством. Но как-то без уговора всем становится ясно, что это – мужичьи оспаривания мужиков; что полемика здесь в уровень с предметом нападения, что это – допетровский боярин и его мужик, оба равно безграмотные, равно милые, но равно невидавшие голландских верфей. Собственно, все наши секты, безграмотные в своих темах, и не возникли бы вовсе, не будь у нас самих уж слишком элементарного анафематствования Исуса без и, «двуперстного» перстосложения и т. п. по полю и травка, по климату и флора» и т. д.

Не так, г. Розанов, – сущую неправду говорите вы о причине нашего отступничества; не посетуйте, что начну издалека. „Сначала дьявол согрешил“ (Ин.3:8), – высший из ангелов пал гордостью и непокорением: ужели же по-вашему в самой абсолютной Истине и Святости, в Господе Боге были предрасположители (поле и климат) для дьявольского отступления от Бога? „Что ся вам мнит?“ История первенствующей христианской церкви апостольского времени и дальнейшего полна сказаний о разных ересях и расколах (евиониты, гностики, манехеи и пр.,): ужели в вере св. апостолов и их первых преемников были и „поле и климат“ для этих ересей и расколов? Нет, св. ап. Павел даёт другое объяснение появлению отступников: „Дух ясно говорит мне, пишет он, что в последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам обольстителям и учениям бесовским“ (Тим.4:1). Правда, некоторые и крупные церковно-исторические события объясняются, по-видимому, из естественного протеста против непорядков известного statu quo, или, выражаясь розановской терминологией, как из „тезиса антитезис“, подобно, напр. гусситскому движению и реформе Лютера, выросши на „поле и в климате“ безобразий римской церкви; но всё же, пусть известного направления богословы обзывают это архаизмом, корень всяких подобных отступлений – в дьявольском своеволии и гордости: мерам сговора, стараниям исправления, исканию истины в данной сфере, отдельная воля предпочитала омут отступничества. Не обинуясь скажем это и о нашем расколо-сектантстве. Неправда, будто бы „все наши секты и не возникли бы вовсе, не будь у нас самих уж слишком элементарного анафематствования „Исуса без и“, „двуперстия“ и т. п. Розанову, полагаем известно, что в Русской церкви были секты и до разговоров об „Исусе“ и „двуперстном“ сложении. Чем г. Розанов объяснит у нас ересь жидовствующих (прецедент теперешнего субботничества) в 15 в. и объявление себя Богом-Саваофом беглого солдата, основателя хлыстовщины, Данилы Филиппова в 1645 г.? Из каких „тезисов“ тогдашнего состояния православия на Руси могут быть объяснимы эти „антитезисы?“ Неповинна тут русская вера, причины тут вне её. То же и о расколе. Партия противников никоновской реформы, недовольная и самим патриархом, почуяла, „яко еретическая зима хощет быти“, далеко раньше каких-бы то ни было анафематстований „Исуса“ и „двуперстия“ (Да таких анафематствований у нас никогда и не было: собор 1666–67 г. анафематствовал противников и хулителей церкви, видевших в „Иисусе“, „троеперстии“ и т. п., страшные ереси и поносивших за них ужасными хулами восточное православие). Оскорблённое самолюбие важных, но невежественных московских и других протопопов и попов, игравших видные роли при патр. Иосифе, или в деле книжной справы, или вообще в церковной жизни, и потерявших это своё значение при п. Никоне, нашедшем себе помощников, по исправлению книг и обрядов, в Арсении Греке и разных киевских „нехаях“, – вот первая бактерия той церковной болячки, которая разыгралась потом, при всяких осложнениях, в язву великого раскола. Что касается самого п. Никона, то едва ли справедливо будет видеть в его уповании уж слишком элементарное анафематствование „Исуса без и“, „двуперстия“ и т. п.: он и сам до 1653 г. читал и произносил „Исус“ и молился „двуперстно“ и т. д., да и после того: Никон дозволял протопопу Казанского собора Ивану Неронову „двоить аллилуия“ и собор 1666–67 г. для „непрекословящих“ допустил старую редакцию некоторых молитв, а этого никак не могло бы случиться, будь у Никона и оо. московского собора „элементарное анафематствование“ старого обряда с „Исусом без „и“, двуперстием“ и т. п. Не было в нашей церкви и в последующее время такого „анафематствования“ и до учреждения единоверия и, в особенности, после него. Если в Скрижали и говорится: се страшная заповедь их, св. вселенских соборов, равне подвергает анафеме и прилагающаго, и отемлющаго, и применяющаго наименьшее письмя, даже едину черту, или iоту еже есть i, в символе. Яко отнюдь не подобает в символе веры или мало что или велика... пременити, но цело подобает хранити со всею силою и вниманием, яко зеницу ока, да не под анафему таких и толь великих святых отец себя подложим („Византизм и Россия“ В. Сал. V, стр. 546); то говорится это по отношению неприкосновенности символа веры, ограждённой анафемой 3-го всел. собора (7 пр.), а не о „iоте“ „церковных вещей устава“ или обрядовой. В последнем случае Никон, если и видел греческой церкви „совершение“ (совершенство), то и многие „несходства“ у нас с этим „совершением“ не анафематствовал, а „испугом“ от таких „несходств“ доказывал лишь мудрую осторожность бдительного пастыря. Вот что писал ему по этому поводу константинопольский патр. Паисий.

«Ты жалуешься на несогласие в кое-каких порядках, существующих в поместных церквах, и думаешь, не вредят ли эти различные порядки нашей вере. Хвалим мысль, поскольку кто боится впасть в малые погрешности, тот предохраняет себя от великих; но исправляем опасение... Если случится, что какая-нибудь церковь будет отличаться от другой какими-либо порядками неважными, и несущественными для веры, напр. совершение литургии, или вопрос о том, какими перстами должен благословлять священник и т. п., то это не должно производить никакого разделения... Не следует нам думать, будто извращается наша православная вера, если кто-нибудь имеет чинопоследование, несколько отличающееся от другого в вещах несущественных» (Ответ п. Паисия п. Никону на 27 вопр.).

После такой грамоты Паисия, принятой к руководству Никоном и отцами московских соборов, можно ли говорить о существовании в них элементарного анафематствования на „Исуса без и“ и „двуперстие?“ Не было этого анафематствования в нашей церкви ни тогда, ни теперь, и ни в буквальном смысле, ни в переносном. Не в церкви и тот „тезис“, из которого появился раскольничий „антитезис“: это плод гордости и духовного мрака! Повинна-ли, напр., церковь в том, что она исправила, согласно греческому подлиннику, символьные слова в наших старых книгах: „рожденна, а не сотворенна“ на „рожденна, не сотворенна“, а раскол учуял тут „арианский дух“, протолковав „рожденна, не сотворенна“ в смысле: „не сотвори Бог еже рождену быти Сыну Божию“ (Бог не сотворил того, чтобы Сын Божий родился – Сын не рождён); или: в 8 чл. символа оставлено слово „истинного“, а раскол вопит, что „никонианская“ церковь не исповедует Св. Духа „истинным“ и т. п.? Пусть г. Розанов, сколько ему угодно, преклоняется перед „тонкостью, остротой и научностью“ (стр. 167) раскольничьего стихийного невежества и темноты, только не в церкви православной „поле и климат“ для отступнического мракобесия! За это говорят и история, и дух православной церкви. Ещё два слова к розановскому расколоведению. В. В. вышучивает полемику с раскольниками, как „мужичьи оспаривания мужиков“ и очень доволен, что эта полемика согнана „в нижний этаж“, и что время перерастёт её и забудет. Слова, слова, слова... Ведь и по Розанову, „в состоянии старообрядчества пребывает до 10 миллионов русского народа (слава Богу, на 10 миллионов меньше, чем в газете А. С. Суворина, – там насчитывается их до 20 миллионов), которые томятся отделением от них (хотя отделяется меньшее от большого) остального населения!“… Ужели христианское сердце позволит совершенно игнорировать эти миллионы „мужиков“, просящих разъяснения их недоумений на авторитетных для них основаниях („мужичьих оспариваний“) и не доросших до философии „верхнего этажа“ Нового Пути?! И ап. Павел, когда-то не шло в ущерб истине Христова благовестия, был для иудеев, как иудей, а для язычников, как язычник... И ужели достойно вышучивания и нехороших сравнений, что наши миссионеры бывают с „мужиками, как мужики“, „да всяко некие спасут?“ Что касается „нижнего этажа“, то пусть не забывает г. Розанов, что для населения дома пожар в „нижнем этаже“ гораздо опаснее чем – в верхних... А вопросы отступничества волнуют десятки „нижне-этажных“ миллионов. Далее, г. Розанов, „однажды“ беседовавший со старообрядцами, „наблюдал, до чего теперь мысль их тоньше, острее и научнее (от осторожности), нежели их неуклюжих полемистов“, „несущих на смех своим противникам невообразимую околесицу“. Какое, кстати заметить, открытие! А мы до сих пор думали, что раскол – тьма, что, основывая всё своё упование на порождении невежества 17 в. – „книге Кирилловой“, „о вере“, и др. вместе с разными дикими „цветниками“, они оскорбляют наш просвещённый век; мы думали, что вера раскольников в дыру, проверченную в восточной стене хаты, через которую единственно якобы молитва „доходна до Бога“ (дырники), что суеверия „коммерсантов рая“, „бабушкина согласия“, „красносмертов“, „безденежников“ и пр. и пр., есть такое заблуждение, такая дичь, над которыми нужно только плакать... Впрочем, и сам г. Розанов „смеялся над софизмом старообрядцев“ (стр. 168), и сам думает, что старообрядцами и „поднесь владеет испуг“ обрядовой разницы (стр. 165). Но всё же „мысль их, по Розанову, тоньше, острее и научнее“, чем их полемистов! Какое же у новопутейского расколоведа основание для такого утверждения? А вот оно.

«Однажды, пишет Розанов, посетили меня несколько старообрядцев, приглашая прийти послушать их словопрение с миссионерами, – я, отказавшись от этого словесного пиршества, спросил их, как они примиряют «верность йоте» с тем, что у них всё-таки епископы непременно не женаты (раньше он привёл текст из посл. ап. Навела к Тим.: «епископ должен быть непорочен, одной жены муж). Учёно, тонко и лукаво они ответили; «Мы не отметаем текст апостола; епископ может быть семейный. Но только мы миряне, (заведующие у них практическими делами церкви)⁵²⁶ ради своего удобства и потому, что они нам более любы – приглашаем на епископское служение (т. е. к исполнению обязанностей, что есть иное, нежели сан⁵²⁷) людей несемейных. Это наше соизволение и обычай, и он нам не запрещён никаким текстом». Во всяком случае, это учёно и тонко... Вообще теперь можно наблюдать, до чего мысль старообрядцев тоньше, острее и научнее (от осторожности), нежели их неуклюжих полемистов: последних ничто не стесняет, и они несут, на смех своим противникам, « невообразимую околесицу» (стр. 167).

Довольно. В приведённых словах г. Розанов навсегда расписался в таком познании по вопросу, который он тронул, что, мы глубоко в этом убеждены, над такой „невообразимой околесицей“ прежде всего посмеются сами же старообрядцы. В самом деле. Старообрядцы, как знакомые более г. Розанова с вопросом о несемейном состоянии епископов, могли на розановский вопрос ответить только словами 12 пр. 6 вс. соб.: „сие же глаголем не ко отложению или превращению апостольского законоположения, но прилагая попечение о спасении и о преуспеянии людей на лучшее“... 6 вс. соб. в данном случае имел в виду слова и апостола: „епископ должен быть одной жены муж“... и 5 ап. пр.: „епископ да не изгонит жены своей под видом благоговения“... и из тысячелетней глубины решает вопрос нового богослова в Новом Пути“! Это решение, несомненно, давали г. Розанову и старообрядцы; но при этом ни в коем случае не могли говорить той несуразности, которую Розанов, по своему неведению дела, вкладывает в их уста. Несуразности эти мы видим в следующем: раскольники якобы сказали: „мы (миряне, заведующие практическими делами церкви) ради своего удобства приглашаем на епископское служение (т. е. к исполнению обязанностей, что есть иное, чем сан) людей несемейных“... Всякий, мало-мальски сведущий в расколе вообще и австрийском в частности, уверен, что такой „околесицы“ старообрядцы не могли сказать: в противном случае они признали бы, что: а) делами иерархии у них заведуют миряне (приглашать на епископское служение – дело это выходит уже из круга практических) прямо вопреки 3 пр. 7 вс. собора; несемейных епископов эти миряне приглашают не во исполнение 12 пр. 6 вс. соб., а ради якобы своего удобства и – в) исполнение обязанностей епископского служения – есть иное, нежели сан, значит исполнять обязанности епископского служения (напр. хиротонисать, освящать миро и т. п.) может, и лицо, не имеющее епископского сана, хотя таковое лицо, по 57 л. Номок., как это прекрасно знают старообрядцы, „есть горшее бесов нечутивых, во образе ангела светла облекшихся, но не сущих“... Ведь вот какую клевету несёт г. Розанов на старообрядцев! Теперь предоставляем читателю судить, кто „несёт околесицу“: православные ли полемисты или новопутейские богословы, лжесвидетельствующие на ближнего своего...

2. Вопрос о нашем епископате, его несемейности, в статье г. Розанова – главный, так сказать, гвоздь, хотя почему-то и отведено ему место больше под „звездой“. Г. Розанов и старообрядцам этот вопрос предложил первым и, многократно напомнив: „епископ должен быть одной жены муж“, с особой настойчивостью пишет, что „апостол вложил прямо сердце своё в приведённую мысль, повторив её – и как лирически в послании к Титу: „если кто непорочен, муж одной жены, детей имеет верных, неукоряемых в распутстве или непокорности; ибо епископ должен быть непорочен, как Божий домостроитель“ (Тит.1:6–7). Воображаем, какое было бы недоумение у В. В., если бы его осведомить, что в приведенной им „лирике“ ап. Павла, в послании к Титу, речь о пресвитерах, которых должен был поставлять на Крите Тит, как ему приказывал апостол языков (Тит.1:5; ср. Деян.20:17,28 ст. в слав. биб.). Имея в виду богословскую мало- осведомлённость г. Розанова и его некорректность в полемике, мы считаем совершенно излишним входить в подробное обсуждение всего написанного им по вопросу о несемейности у нас епископов. Передадим лишь его слова, отметив по пути в нескольких строках их неправоту. Г. Розанов пишет:

«В прошлую зиму здесь на Стремянной я посетил «религиозно-нравственные собеседования с народом, имевшие полемическую окраску... Миссионер говорил о «предании и писании», что на них «всё основывается», забыв совершенно, что самая суть (курсив Розанова) проповеди Христовой на стогнах иерусалимских заключалась в отметении (курс. Роз.) «предания старцев», т. е. в зыблемости вообще почвы «предания», когда оно не тождесловит (курс. наш) со словом Божиим» (курс. Роз.).

Молокане, штундисты и др. рационалистические сектанты заводили с миссионером подобный разговор, может быть, до тысячи раз, и ему приходилось убеждать их, что „предания старцев“, которые отметались Христом, как противоречащие „Заповеди Божией“, вовсе не то же, что священное предание Церкви Христовой, как научение Духом Святым (ср. 2Фес.2:15;3:6; 2Тим.1:13,2:2 и др.) Как г. Розанов отстал от простых мужичков-сектантов в своих недоумениях!.. Желание же г. Розанова видеть в „предании“ „тождесловие со словом Божиим“, т. е. другой экземпляр Библии, – прямо-таки странно.

«Если бы кто-нибудь из слушавших мужичков встал и напомнил миссионеру о тексте апостольском («епископ должен быть единые жены мужем») и спросил его, как же теперь соединить православному повиновение и тексту, и преданию, его отметшему, то проповеднику пришлось бы покраснеть, и сойти с кафедры».

Не понимаем, почему бы из среды этих мужичков не встать г. Розанову, не менее их скудному по своим богословским воззрениям, и не предложить этого вопроса миссионеру? Дело бы объяснилось; а кто бы покраснел от своего неведения – неизвестно...

«Может быть ни перед чем не пасующий Гринякин разрешил бы вопрос, подавший повод в 60-х годах спросить у высот власти: «какое подлинное основание монашества у нас епископов». В виду компетентности (?) вопроса, митрополит Филарет поручил смоленскому епископу Иоанну написать диссертацию: «о монашестве епископов», но тоже совершенно компетентный в богословии Η. П. Гиляров-Платонов называет (в статье – некрологе об Иоанне смоленском) это рассуждение диссертацией, полной софизмов. Разве это вот надежда на Гринякина: авось подопрёт Иоанна своими аргументами» ...

Что, кроме какой-то непонятной ко мне злобы г. Розанова, заставило его пристегнуть меня к вопросу о монашестве епископов и его защитникам, решительно не могу понять. „Подпирать Иоанна смоленского своими аргументами“ я никогда не дерзал; более того – на страницах „Мисс. Обозрения“ я определённо высказывался за епископат белого духовенства (№ 12 с. г. стр. 229).

«Кстати тут и «предания» одно другому противоречат: напр., предания шести (курс. Роз.), первых вселенских соборов было за семейный епископат, а «предание» одного седьмого (курс. Роз.) собора противостало ему».

Чтобы обратить внимание сведущих читателей на своё развязное познание церковной истории, г. Розанов отметил его курсивом: как уж было упомянуто за „несемейный епископат“ высказался не седьмой, а шестой всел. собор (см. 12 пр.).

«И как тогда применять сюда удобную лукавую схемку мысли... будто бы в «доктрине наших упований ничего не переменялось, нового ничего не входило, но только век последующий вскрывал дотоле подразумевателно содержащиеся и исповедуемые истины», как-де и солнце выгоняет ствол и листья из зерна... Ну как это из «зерна»: «епископ должен быть женат», епископы до 7 (!) собора имели право жениться без упрёка и возражения», – выгнать стебель: «епископ должен быть не женат», и, далее листочки, а если который епископ женится без снятия сана, то подлежит чуть не ссылке в Сибирь. Гг. Рункевич и Лепорский, утверждавшие на религиозно-философских собраниях, что «у нас истины остаются без изменения, и мы только растим пшеницу из зёрен, причём и пшеницу, и зёрна вкушали все, всегда и всюду», и это есть отличительная черта «наших непоколебимых истин», может быть, рассеют моё недоумение?! Впрочем, может быть, им поможет «Алёша Попович» из «Миссионер. Обозрения», т. е. всё тот же г. Гринякин»?!

Отвечать г. Розанову на кличку не буду, иначе, пожалуй святое и важное дело разъяснения религиозных сомнений „недоумевающим“ низойдёт на перебранку балаганных „петрушек“... Надеюсь, что и сам В. В. пожалел, когда увидел эту кличку, как тёмное клеймо, на страницах „интеллигентного“ и „просвещённого“ журнала. Помогать помянутым г. Розановым богословам – излишне: в помощи они и не нуждаются, как стоящие в приведённом случае на твёрдом основании упования. А помочь Василию Васильевичу в его „недоумении“ готов. Я был на том из рел.-фил. собраний, на котором шёл разговор о „зёрнах“ и „пшенице“, о „вскрывании последующим веком (в истории христианской церкви) дотоле подразумевательно содержащихся и исповедуемых истин“ и т. п., и напомню г. Розанову, что речь тогда шла о догматах церковных, а не о семейном или несемейном состоянии епископата, которое никогда ни в православной церкви, ни даже в католической, где целибат всего вообще духовенства имеет за спиной уже слишком тысячелетие, к догматам не относилось. Притом, некоторые „зёрна“ г. Розанов прямо-таки сочиняет: ну в каком, напр., писании и предании он нашёл „зерно“: „епископ должен быть женат“? Такое „зерно“ существует только в фантазии г. Розанова, а в церкви его никогда не было и до 6 (или по истории Розанова 7!) вселенского собора. Слова ап. Павла: „епископ должен быть единыя (а не двух или трёх в разное время) жены муж“ далеко не значат: „епископ должен быть женат“. Пояснения, полагаю, излишни.

Надеемся, что, если наши строки попадут на глаза В. В-чу, он не посетует на „помощь“ для него „Алёши Поповича“ превозмочь указанные в статье камни претыкания новопутейского богословия и, по притче премудрого, „поймёт наставление“...

Н. Гринякин

Александр, иером. [Рец. на:]: Церковные Беседы, сборник поучений, сказанных в приходской церкви. Составил священник А. Бархатов, СПб., 1904 года. С. 1427

В предлагаемом сборнике находим ряд поучений на дни воскресные и праздничные, на дни Св. Четыредесятницы, затем идёт пространный отдел, состоящий из 16 поучений о духовно-нравственных обязанностях христианина. После сего отдела находим 4 поучения перед началом учебных занятий в школе. При составлении своих поучений автор нередко руководился существующими трудами опытнейших православных проповедников и старался излагать свои мысли языком простым и ясным, доступным пониманию всякого слушателя. Особенно хороши небольшие по объёму и в то же время содержательные по своей внутренней стороне поучения на дни Св. Четыредесятницы. Высокие качества поучений о. Бархатова видны также из того обстоятельства, что значительная часть их была напечатана ранее в некоторых повременных духовных изданиях, как то: „Пастырском Собеседнике“, в приложениях к „Руководству для сельских пастырей“, „Христианской беседе“, равно как в журнале: „Вестник Трезвости“. В настоящей книге все они собраны вместе, дополнены несколькими вновь составленными поучениями, приведены в систематический порядок и вновь пересмотрены со стороны содержания и изложения. Книга печаталась в синодальной типографии, а посему отличается изяществом, крупным шрифтом и прекрасными рисунками. При всём том, цена назначена умеренная – 1 рубль 25 коп. Продаётся в книжном магазине: „Вера и Знание“, С.-Петербург, Невский просп. 119.

Иеромонах Александр

Александр, иером. [Рец. на:]: Священник Михаил Ремезов. Наставление в Законе Божием, составленное по программе одноклассных церковно-приходских школ и народных училищ, изд. 2-е, Одесса 1904 г., цена 40 коп. С. 1427–1428

При обучении детей Закону Божию в начальных школах, особенно среди местностей, заражённых расколом и сектантством, бывает необходимо уделять то или иное место и миссионерскому элементу, знакомить школьников, хотя-бы в кратких, элементарных чертах, с истинами православного вероучения, выяснять ученикам неосновательность сектантских мудрований и т. п. Само собой понятно, что дело требует немалого благоразумия, осторожности и опытности.

Книга о. Ремезова здесь может оказать законоучителю немалую услугу. После рассказа об исповедании ап. Петра излагается в простых и ясных словах учение о существовании Церкви Христовой на земле до конца века. Здесь же выясняется ложность мнения о воцарении в церкви антихриста (против раскольников беспоповцев). После рассказа о даровании Христом Своей Церкви власти вязать и решить, – даётся в примечании общедоступное понятие о церковном отлучении, о необходимости союза с церковью и в пример приводится отлучение от церкви гр. Толстого. Таким образом миссионерская или полемико-апологетическая сторона преподавания Закона Божия в книге о. Ремезова является органически связанной с самим преподаванием, с рассказами о тех или иных событиях из священной истории. Шрифт книги очень крупный и пригодный для детей. Книга снабжена вполне приличными рисунками. Цена – крайне умеренная, всего 40 копеек.

Надеемся, что законоучители начальных школ в местностях, заражённых расколом и сектантством, обратят должное внимание на прекрасный и добросовестный труд о. Ремезова.

Иеромонах Александр

Козицкий П. [Рец. на:]: Приключение чешского дворянина Братислава в Константинополе и в тяжкой неволе у турок, с австрийским посольством в 1591 году. Перевод с чешского К. П. Победоносцева. Москва 1904 г. in 16-ю XVI+251 стр. Цена 50 к. С. 1428–1430

Автор предлагаемой книжки – славянин, сын земли чешской, подданный австрийской державы; оставленное им описание представляет тем больший интерес, что написано автором под влиянием виденного и пережитого им, во время пребывания его в Турции на воле при посольстве, а потом в неволе у турок. Сочинение Братислава принадлежит к числу немногих сохранившихся памятников старинной чешской литературы XVI в., но, благодаря гонению со стороны австрийского государства, поднятому против чешской народности, его языка и веры, оно появилось в печати только в 1777 году, и с тех пор получило большую известность в народе. Переведено оно на немецкий, английский и русский языки.

Рассказ Братислава относится к тому критическому моменту в истории оттоманского владычества на Балканском полуострове, когда по смерти султана Амурата III при его преемнике Магомете III резко обнаружился поворот к упадку могущества Турецкой Империи. Правда, Порта в это время грозила ещё Западной Европе, и сопредельные с ней государства находились в полу-вассальном положении, но уж резко начало обнаруживаться в империи действие разрушительных начал турецкого управления. Обо всём этом автор рассказывает в своей книжке с неподражаемой простотой и безыскусственностью, – знакомит читателей с бытом, нравами и обычаями, а также правопорядками и военным строем Турецкой Империи этого времени.

Всё описание состоит из четырёх частей. В первой книге описывается путешествие в 1591 г. австрийского посольства от Вены до Константинополя. Дворянин Вацлав Вратислав, вошедший в состав посольства, описывая путь, лежавший через турецкие города по пути, сообщает много интересных сведений о нравах и обычаях, царивших тогда в турецких владениях, так напр., о янычарах, о жизни турецких пашей, о богомолениях турок, об их жадности к деньгам и о взяточничестве.

Вторая книга посвящена описанию пребывания посольства в Константинополе и знакомит с своеобразной жизнью столицы блистательной Порты. Здесь автор описывает представление посольства в диван и к султану, обед у султана, храм Св. Софии, обращённый турками в мечеть, султанские гробницы, турецкую набожность и суеверия, военные игры у турок, свадебные обряды в Константинополе, турецкие казни, невольничий рынок, скачки и проч.

В третьей книге, представляющей наибольший интерес, описывает арест и заключение целого посольства. Здесь автор весьма ярко рисует все ужасы тюремного заключения, в особенности в Чёрной башне, всю тяжесть изнурительных работ на галерах и нечеловеческие лишения в течение двух лет и пяти недель в Чёрной башне.

Четвёртая книга повествует об освобождении при посредстве откупа посольства из тюрьмы и возвращении его на родину.

Весь рассказ о бедствиях и злоключениях в турецкой неволе ведётся автором в духе благочестивого смирения и покорности промыслу, – и это повествование, трогательное и простое по своему изложению, читается с захватывающим интересом и сообщает немало ценных сведений из жизни Турции конца XVI столетия. Рассмотренная нам книжка, помимо общего интереса, заслуживает широкого распространения среди читателей нашего журнала ещё и потому, что она издана в пользу больных и раненных русских воинов, – и „весь сбор, как значится на обложке книги, от издания поступает полностью на заготовление тёплой одежды для наших доблестных воинов, сражающихся на Дальнем Востоке“.

П. Козицкий

Бр-ковский С., свящ. [Рец. на:]: Свящ. И. Добронравов. Краткие поучения на церковные ектении. Саранск, 1900 г. Ц. 40 к. С. 1430–1431

Нельзя сказать, чтобы наша гомилетическая литература была бедна краткими и простыми поучениями для народа. Но большинство изданных сборников относится главным образом к праздничным и воскресным дням, и гораздо меньше встречается сборников поучений катехизических, а ещё меньше проповедей о нашем православном церковном богослужении. Между тем, сознательное и осмысленное участие в богослужении крайне необходимо для каждого богомольца. Только сознательное и осмысленное участие в православном богослужении может удерживать истинных чад церкви православной от уклонений на гибельный путь ереси и раскола. Поэтому долг провозвестников истины, наших пастырей-проповедников, должен заключаться не только в уяснении догматических и нравственных истин, извлекаемых из евангельских и апостольских чтений, но также должно быть ими обращено самое серьёзное внимание на систематическое уяснение с церковной кафедры всего православного богослужения, начиная с возгласов и кончая молитвами и обрядовыми действиями.

Нельзя, поэтому, не приветствовать опыты в этом роде автора „Кратк. поучений на церковные ектеньи“. Наши ектеньи при всей своей сжатости заключают немало глубоких истин, не всеми простецами-богомольцами надлежаще понимаемых, вследствие чего и молитвенные воздыхания их не всегда могут доходить до Бога, а от этого и главная цель церковного богослужения „едиными устами и единым сердцем славить Бога“ не всегда достигается. Автор указанного нами труда в своей книжице и старается уяснить смысл церковных ектений, уделяя каждой ектеньи отдельное поучение. По числу прошений, вместе с вступлением и заключением, на 88 страницах, помещено 25 поучений. Все поучения, при назидательности содержания, вполне доступны для нашего народа. Так как простой народ не привык к долгому умственному напряжению, то автором поучений обращено особое внимание на краткость. Они, можно сказать, уже через чур кратки, но в этом, по нашему мнению, заключается немалое достоинство их, так как каждое прошение ектеньи может легче и твёрже запечатлеться в памяти слушателей. Кроме того, краткость поучения, давая главным образом схему, удовлетворяет современной потребности проповедования живым словом, предоставляя таким образом развитие мыслей в каждом прошении ектеньи усмотрению и опытности проповедника-импровизатора.

Советуем почтенным пастырям-проповедникам приобрести „Краткие поучения на церковные ектения“ свящ. И. Добронравова, а автору продолжать свои дальнейшие труды по изъяснению православного церковного богослужения. С требованиями на книгу обращаться к автору: Саранск, Пензенской губ. Свящ. Вознесенской ц. I. Добронравову, ц. 40 к. с перес.

Свящ. С. Бр-ковский

Список новых книг и брошюр, поступивших для отзыва в редакцию „Миссионерского Обозрения“. С. 1431

И. Лютостанский. Талмуд и евреи. Кн. III, IV, и V. Изд. 3-е В. Пашкевича. СПБ., 1905 г. Т. III – 368 стр.; т. IV – 352 стр. Цена каждой книги 2 р. с перес.

Епископ Хрисанф. К вопросу о переводах на инородческие языки. Казань, 1904 г. стр. 8.

Епарх. миссионер С. Никольский. отчёт о состоянии миссии в Ставропольской епархии в 1903 году. Ставрополь, 1904 г. стр. 56

Архимандрит Амфилохий. Седьмица крестных страданий Иисуса Христа, воскресение, вознесение Его, и судьбы мира. Тифлис, 1904 г. стр. 37.

И. Г. Айвазов. „Новое вселенское христианство – религия конца“. Древне-иудейская и христианская культуры. Харьков, 1904. Стр. 57. Ц. 30 коп.

Протест в протестантской церкви против апостольского символа веры. – Призыв к священной войне с Англией. – Суданская миссия – Поездка генерала Бутса.

В конце июля в берлинской газ. „Berliner Tageblatt“ была помещена заметка о том, что свыше 100 наиболее уважаемых членов протестантского-евангелического прихода города Мангейм обратились в Баденский Синод с просьбой, чтобы этот Синод взял на себя ходатайствовать перед Высшим Евангелическим Церковным Советом об издании нового требника с изменённым чином св. Крещения и конфирмации и отменил бы бывшее доныне обязательным при совершении этих таинств, чтение апостольского Символа Веры. Приход ходатайствует о возможно скором удовлетворении этой насущной духовной потребности. К прошению приложено объяснение поводов, вызвавших само прошение.

1) Научными исследованиями давно уже установлено, что так называемый „апостольский Символ Веры“ был установлен не самими апостолами, а слагался постепенно в течение многих веков.

2) Кроме очевидно неверных положений, в этом исповедании веры имеются и другие пункты, совершенно несовместимые с современными понятиями.

3) Евангелическая церковь сохраняла до сих пор этот Символ, но придавала помянутым пунктам совершенно иное толкование, непонятное для мирян.

4) С другой стороны в апостольском Символе отсутствует то, что всякий христианин считает для себя наиболее важным.

Далее в прошении Баденскому Синоду говорится:

– В виду того, что мы, и с нами множество христиан евангелического исповедания, смотрим на апостольский Символ именно таким образом, чтение его догматов при совершении св. Крещения и при конфирмации ложится на нашу совесть тяжёлым гнётом. Для многих христиан этот Символ является камнем преткновения и служит поводом для удаления их от церкви. Так как Иисус Христос Сам не предписал для веры никакой определённой формулы, то и церковь Его не должна требовать принудительного исповедания веры. Мы считаем своей обязанностью высказать это ясно и определённо; мы обязаны просить о помощи и указать на то, каким путём эта помощь может быть нам подана. Мы также озабочены желанием успокоить тех из наших братьев, которые пожелали бы по-старому придерживаться веры в том виде, как получили её от дедов и отцов. Беспокойство может быть поселено между ними только их же пасторами, если бы они стали называть нас, либеральных христиан, вероотступниками и придавать нашим требованиям вид покушения на святыню верующих по-старому. Просьба о возможно скором исполнении ходатайства мотивируется тем, что всякое промедление увеличивает опасность отпадения многих христиан от церкви, допускающей такое насилие над совестью верующих.

Прошение Баденскому Синоду заключается уверением в том, что сторонники апостольского Символа Веры сохранят полную свободу придерживаться излюбленных ими старых форм и формул и, следовательно, не будут иметь основания усмотреть в стремлениях либералов стеснения чьей-либо совести. По всей вероятности, это не удержит людей старой веры от яростных нападок на тех, кто стремится к опрощению и очищению христианского учения, но, несмотря на это, и теперь уже апостольский Символ Веры утратил во многих поместных церквах догматическое значение!

* * *

Французская газета „La Patrie» передаёт, что вернувшиеся в Лондон, в начале августа, два редактора газеты „Daily News“ сообщили, что, проезжая по монгольской степи, они встречали много караванов – некоторые числом до 8 тыс. верблюдов, – направлявшиеся в Ургу, этот Рим буддизма, куда на 2-ое августа был созван съезд лам для провозглашения священной войны против англичан, вторгнувшихся в Тибет. Во время проезда обоих редакторов, в Ургу собралось уже несколько тысяч лам. Путешественникам удалось узнать, что буддистские проповедники отправлены ламами в Индию, Китай и даже в Японию, чтобы всюду провозглашать священную войну против Англии.

Интересная корреспонденция, полученная газетой „La Patrie“ из Пангзе, подтверждает это известие. Корреспондент сообщает, что после поражения тибетцев в одном из горных перевалов, англичане завладели весьма важными документами, между которыми была найдена следующая прокламация:

– Жадные англичане дерзко ворвались в нашу страну. Невозможно отнестись спокойно к такому оскорблению: надо бороться. Мы составили совет и решили пожертвовать жизнью за честь нашей родины. Мы дали друг другу слово не ссориться между собой, не пить вина, не играть, не лгать и не воровать. Виновные в нарушении хотя бы одного из этих обещаний должны будут уплатить три унции золотом, и кроме того все мы обязуемся безропотно принять наказание, которое владыке нашему будет угодно возложить на нас за нарушение обета. Верные своему долгу будут получать по тридцати унций серебром в год, и владыка наш вознаградит их.

Прокламация была подписана: – „Трое храбрых“.

* * *

Газета „Morning Post“ сообщает, что в письме, адресованном ко всем христианам Соединённого Королевства Великобритании, члены совета Суданской миссии взывают о помощи и убедительно просят отправить миссионеров в Судан и другие страны Африки, недавно подпавшие европейскому влиянию; если христиане не поспешат присылкой миссионеров, языческие племена, населяющие эти страны, примут ислам. Просьба эта обращена главным образом к нонконформистам, ещё ни разу не посылавшим миссионеров в Судан, где „Церковное Миссионерское Общество“ имеет уже три отделения. Суданская Соединённая Миссия отправила недавно четырёх миссионеров в Северную Нигерию.

* * *

8-го сентября нов. стиля окончился в Эбердине знаменитый поход на моторах, предпринятый генералом Бутсом после Лондонского конгресса Армии Спасения. В Эбердине маститому вождю был сделан торжественный приём, на котором присутствовали власти и все выдающиеся члены городского общества. Отвечая на приветственную речь, генерал упомянул о молодой девушке, нашедшей убежище в одном из приютов Армии Спасения.

– До своего поступления туда она пила, курила и была рабой порока. Когда она покинула приют, ей нашли место, и теперь она ежегодно высылает Армии Спасения известную сумму из своего небольшого жалования. Я верю не только в то, что люди спасаются, но также и в то, что они охотно платят за своё спасение – закончил свою речь убеждённый вождь Армии.

Нынешняя поездка составит эпоху в истории Армии Спасения. Корреспондент газ. „Dailys Telegraph“, сопровождавший всё время „Флот Спасения“ – так называют эту поездку члены Армии – приводит интересные цифры, записанные им на месте. Поездка продолжалась 29 дней, причём было пройдено 1224 мили. Домашних бесед состоялось 75; на них присутствовало в общей сложности 82 тыс. человек. Бесед под открытым небом – 53; слушателей на них приблизительно 250 тыс. человек. Всего же встречавших и приветствовавших генерала на протяжении всего пути было около 2.500.000. Приветственных адресов получено 36; отослано письменных ответов 36.

Это предприятие потребовало от генерала Бутса крайнего напряжения сил, так как ему приходилось говорить, писать и работать, не зная отдыха; тем не менее корреспондент, посетивший старого борца на другой день по возвращении из поездки, нашёл его совершенно бодрым и полным энергии. На вопрос: – считаете ли вы, что Англия стала религиознее, чем была 50 лет тому назад? – генерал ответил без малейшего колебания: – Нет! – и, подумав немного, прибавил:

– Видите ли, дело в том, что религия не проникает вглубь. Церкви существуют для высших слоёв общества и не снисходят до обездоленных. они предпочитают приличных, воспитанных людей. Библиотеки и газеты существуют только для мыслящего меньшинства, тогда как огромное большинство не читает ни строчки. Мы, кажется, быстро идём к тому, что люди совершенно перестанут интересоваться чем бы то ни было, кроме кровопролития и игры во футбол, кроме еды и питья, модных новинок и концертов.

Корреспондент задал новый вопрос:

– Кто обязан по вашему мнению взять на себя заботу о возрождении нации и в особенности низших её слоёв, – государство или церковь?

– В известном смысле это обязанность обоих. Вопрос должен быть разработан научно, и пока государство не будет считать себя обязанным предупреждать преступления, дело мало подвинется вперёд. Теперь же государство только карает, но не предупреждает совершения преступления.

Мы нуждаемся в организации для спасения от зла. Почему бы не устроить в каждом городе, в каждой деревне, агентства для подачи помощи нуждающимся в ней? Нечто в роде „Отчего дома“. Государство-правитель и законодатель, почему бы ему не быть в то же время и отцом своего народа? Предположим, что пьяница пожелает избавиться от своего порока, пожелает вернуться на путь истинный; к кому может он обратиться за помощью и поддержкой? Положим, что женщина, ведущая позорную жизнь, захочет вернуться к добру; у кого ей искать помощи и участия? Ужасный дом, куда она попала, держит её крепко; само платье, которое она носит, принадлежит не ей, и она прекрасно знает, что ей грозит тюрьма, если она вздумает спастись бегством. Почему же нет на свете места, куда бы она могла пойти и сказать: – я хочу вернуться к лучшей жизни, помогите мне. – Многие преступления не совершились бы, если бы, покинутые сбившимися с пути мужьями, молодые женщины находили своевременную помощь. Если бы государство давало работу неимущим, тюрьмы не были бы так переполнены, а для тех, которые уже попали туда, следовало бы изменить существующий порядок. Налагаемое наказание должно быть сильно, но кратковременно. Человек применяется ко всему на свете, с течением времени даже тюрьма перестаёт его пугать. С другой стороны, долгое лишение свободы убивает волю, и человек становится машиной.

– Правительству следовало бы также позаботиться и о невинных развлечениях для народа, в особенности детей.

– Не заметили ли вы улучшения в жизни бедных классов? спросил собеседник генерала.

– Большинство живёт по-прежнему; очень немногие внесли некоторый комфорт в свою домашнюю обстановку, но я сомневаюсь, чтобы жизнь их изменилась к лучшему. Одна половина народа сидит в грязи, другая гоняется за деньгами и удовольствиями. Армия Спасения делает, что может, для утопающих в грязи.

До сих пор речь шла только о бедняках; корреспондент газеты заметил, что ведь и у богатых есть души и спросил: делает ли Армия Спасения что-нибудь и для них?

– Для них самих ничего, но мы очень много трудимся для их блудных сынов и дщерей, и я надеюсь, что из них составятся целые полки мужчин и женщин талантливых, образованных и богатых.

На вопрос о финансовых результатах поездки, генерал Бутс ответил, что точная цифра ещё не приведена в известность, но что за вычетом всех расходов останется значительная сумма, которая будет разделена между отделами Армии, действующими в городах и сёлах, посещённых им во время поездки.

– Намерен ли генерал Бутс предпринимать и впредь такие поездки?

Глава Армии Спасения не имеет ещё определённого плана. Возможно, что в будущем году он посетит таким же образом восточную Англию или проедет на континент.

С. Вердерсяская

Заботы высокопреосвященного Алексия, экзарха Грузии, о наилучшем устройстве миссии в Грузинском экзархате и его предложение совету Общества восстановления православного христианства на Кавказе. Тнфлиское миссионерское братство и его деятельность. Учреждение новых вакансий окружных миссионеров в Ставропольской епархии.

Закавказье около ста лет служило местом ссылки из всех мест России сектантов, обвиняемых по суду за преступления против веры и Церкви, а равно и высылаемых сюда в административном порядке. Нет той секты, которая-бы не имела своих самых ярых представителей в Закавказье. Это своего рода сектантская кунсткамера.

Прекрасно устроившись в материальном отношении, пользуясь, как русский элемент в крае, благоволением светской власти, закавказские секты никогда не имели внутреннего церковного и личного душевного мира. Одна секта поедала другую, отсюда постоянная смена одного лжеучения другим. В сектантском мире людям, не потерявшим стремления к религиозной истине и надежды на спасение, тяжко жить в закавказской сектантской кунсткамере. А между тем „помогающего“ искушаемым и обуреваемым ветрами всяческих лжеучений, в лице миссии, в Закавказье до последнего десятилетия не было. Как это ни странно, но это факт. Если и приходила кому-либо из прежних экзархов, например архиеп. Иоанникию, мысль об учреждении миссии и о воздействии православия на массу сектантскую, то она повелительно отпарировалась прежней местной высшей властью: „сектанты – прекрасный народ, краса и надежда края, оставьте вы их с вашей миссией в покое“. Но вот с „надеждой края“ случился крах и банкротство, в форме духоборческих волнений, и только тогда понята и признана была необходимость организованной противо-сектантской миссии. После исследования духоборческого волнения – первый настойчиво поднял вопрос об учреждении миссии в экзархате В. Μ. Скворцов. При обсуждении в особом совещании мер к успокоению духоборческих волнений между прочими было тогда и это ходатайство уважено и открыты две вакансии миссионерских. Обширность района, численная масса сектантства, разнообразие лжеучений, неорганизованность нового дела подействовали подавляюще на первых деятелей миссии. Побыв несколько лет, не видя плодов от своей деятельности, миссионеры эти стрясли миссионерский прах от ног своих и перешли на службу в гражданское ведомство.

Личным избранием нового экзарха Грузии, принявшего с первых же шагов своего экзаршества близко к сердцу интересы неупорядоченного миссионерского дела, – на вакансию миссионера назначен был энергичный, беззаветно преданный просветительному делу миссии деятель, в лице нашего сотрудника А. И. Платонова; вторым тоже недавно назначенным миссионером состоит свящ. о. А. Дунаев, пламенный миссионер.

Не отъединились от миссии, как это к сожалению бывает в других местах, и почтенные церковно-школьные деятели, в лице известного в крае деятеля прот. Восторгова. Миссия начинает видимо благоустрояться. В последнее время мысль высокопреосвященного экзарха остановилась на забытом вопросе о более живом и деятельном привлечении к внутренней миссии старого, богатого, влиятельного Общества восстановления православия на Кавказе.

Высокопреосвященный Алексий, Экзарх Грузии, недавно вошёл в это Общество с прекрасным, строго-взвешенным предложением, которое было советом принято, и ныне миссия закавказская вступает в новую эру. Теперь миссионерские силы будут работать при содействии просветительного Общества, вмещающего в себе представительство всех лучших и мощных местных сил. Вот это предложение, любезно сообщённое нам к сведению при отношении экзарха от 17 ноября № 5229.

„30 октября 1902 года мною было внесено в Совет предложение об упорядочении и организации школьного дела в районе деятельности Общества восстановления православного христианства на Кавказе. Предложение это в своё время было принято и одобрено Советом.

В настоящее время особой заботливости Совета требует дальнейшая организация собственно миссионерского дела, так как школы Общества, перешедшие в учебно-воспитательном отношении в ведение Училищных Советов и их органов, теперь живут совершенно правильной и установившейся жизнью.

Делу же миссионерскому не достаёт единства, правильной и определённой организации.

По разъяснению Св. Синода, на обязанности Общества восстановления православного христианства на Кавказе лежит между прочим забота о привлечении в лоно православия заблудших сектантов различных фракций, во множестве населяющих Закавказье⁵²⁸. В этих видах Совет Общества уже несёт значительные расходы: платит 540 руб. за помещение 1-й мисс. церкви в Тифлисе; 720 руб. её настоятелю и 120 руб. псаломщику, 300 руб. на миссионерские поездки настоятелю 2-й мисс. церкви в Тифлисе; 200 руб. помощнику епархиального противо-сектантского миссионера; 300 руб. на причт Феодосиевской церкви в г. Тифлисе; 300 руб. Борчалинскому благочинному за миссионерские труды среди сектантов уезда; 200 руб. Алты-Агачскому священнику за миссионерские труды в Бакинской губернии; тратит, и нередко большие суммы (до 500 рублей единовременно), на выписку книг и брошюр противо-сектантского содержания, которые и отдаются в распоряжение противо-сектантских миссионеров Грузинской епархии.

Но участие совета Общества в противо-сектантской миссии только и ограничивается денежными отпусками: Совету Общества совершенно ничего неизвестно, какое употребление имеют отпускаемые им ежегодно не незначительные средства на противо-сектантскую миссию, каковы её успехи, где именно и в каком направлении она ведётся и т. п. Сами епархиальные миссионеры не состоят в ведении Совета Общества и доселе не приглашались в его заседания, не представляли ему отчётов.

Необходимо, чтобы всё дело миссии в экзархате, как противо-сектантской, так и противо-мусульманской и противо-армянской, сосредоточено было в Совете Общества восстановления православного христианства на Кавказе, как учреждении, по Высочайше утверждённому уставу своему, ведающем миссионерское дело и имеющем за собой высокий авторитет для всего края, обладающем к тому же и соответственным районом деятельности (четыре епархии экзархата и отчасти Владикавказская епархия на Северном Кавказе) и соответствующими денежными средствами (около 87,000 руб. в год только из Государственного Казначейства).

Организация миссионерского дела может быть представлена в следующих чертах:

Оба противо-сектантские миссионеры Грузинской епархии должны участвовать в заседаниях Совета Общества для обсуждения вопросов, касающихся дела миссии.

Епархиальные миссионеры разделяют между собой Грузинскую епархию на два района: к одному отходят Бакинская и Елисаветпольская губернии, к другому – Тифлисская, Эриванская губернии и Карсская область. Оба миссионера представляют отчёты о своей деятельности через экзарха Грузии в Совет Общества два раза в год – к 1 января и к 1 июля.

Кроме епархиальных противо-сектантских миссионеров и их помощников, на средства Общества восстановления православного христианства на Кавказе и в его ведении состоят:

А) противо-сектантские миссионеры отдельных округов из приходских священников, в каждой из губерний, входящих в состав Грузинской епархии, а именно:

В Тифлисской губернии 2; одну из этих должностей по г. Тифлису или в губернии за плату или бесплатно может занимать настоятель 1-й Тифлисской Миссионерской церкви (за миссионерские труды по гор. Тифлису он уже получает из казны и из Совета Общества 1320 р. ежегодно); вторым таковым миссионером состоит Борчалинский благочинный, уже получающий за миссионерскую деятельность 300 руб. в год. Распределение между ними обязанностей будет сделано особо, распоряжением Епархиальной власти. В Карсской области – 1; в Эриванской губернии – 1; в Бакинской губернии – 1; здесь Советом Общества уже назначено особое вознаграждение священнику с. Алты-Агач за противо-сектантскую деятельность. В Елисаветпольской губернии – 1.

Совет Общества изыскивает средства для вознаграждения о. миссионеров и для пособий им на разъезды. Эти миссионеры применительно к указу Св. Синода, от 25 мая 1888 года № 1116, п. 6 о миссионерском деле, называться должны окружными.

Б) Для противо-мусульманской миссии имеются также окружные миссионеры, живущие на местах поселения мусульман.

Эти окружные миссионеры следующие: в Сухумском округе – 1, на правах епархиального миссионера (без прихода). В Батумской области – 1 (из приходских священников). В Закатальском округе – 1 (из приходских священников). В Ахалцихо-Ахалкалакском раионе – 1 (из приходских священников). К этим же окружным миссионерам примыкают миссионеры среди населения, хотя и считающегося православным, но заражённого мусульманскими или языческими воззрениями и обычаями, а именно:

В Сванетии – 1 (из приходских священников).

В Тионетском раионе в Хевсуретии, Ишавии и Кистетии – 1 (должность эту справедливо возложить на благочинного в Хевсуретии, как получающего в этих видах усиленное содержание).

Наконец, в Эриванской губернии имеется 1 миссионер противо-армянский, проживающий в Вагаршапате и имеющий это специальное назначение; ему уже назначен 1 помощник из приходских священников Эриванской губернии; должность помощника можно упразднить, а средства, ему отпускаемые (300 р. в год), передать Вагаршапатскому миссионеру на разъезды, так как ныне среди православных армян имеются до 10 приходов уже упорядоченных, и Вагаршапатскому миссионеру удобно объезжать их одному без особого помощника. Все эти миссионеры частью уже назначены и обеспечены содержанием (казённым или из Совета Общества), другим должны быть изысканы средства для вознаграждения от Совета Общества. Деятельность всех миссионеров определяется частью особыми инструкциями, уже существующими, а частью указаниями, которые имеют быть выработаны и преподаны Советом Общества восстановления православного христианства на Кавказе.

Необходимо также изыскать средства: а) на центральную в г. Тифлисе миссионерскую библиотеку и б) на приобретение книг и брошюр, а также мелких листков для снабжения ими окружных миссионеров и для раздачи сектантам и православным слушателям миссионерских бесед. На эти же деньги могут быть издаваемы брошюры и листки на месте, в г. Тифлисе. Часть этих денег может идти на пополнение особых миссионерских библиотек вне г. Тифлиса.

Окружные противо-сектантские миссионеры представляют епархиальным миссионерам отчёт о своей деятельности два раза в год, к 1 января и к 1 июля⁵²⁹. Епархиальные миссионеры представляют отчёты окружных миссионеров с своими заключениями экзарху Грузии и затем эти отчёты вносятся на рассмотрение Совета Общества. Отчёты же прочих окружных миссионеров представляются непосредственно экзарху Грузии; они также сдаются на предварительное рассмотрение одного из Членов Совета Общества и с его заключением вносятся в Совет.

Желательно, чтобы епархиальные миссионеры (2), их помощник, настоятели Тифлис. миссионерских церквей (2) и все окружные миссионеры (2) время от времени собирались на общий съезд в городе Тифлисе под председательством лица, указанного экзархом Грузии. Съезд совещается по всем делам миссии, вырабатывает меры борьбы с сектантством, армянством и мусульманством, совещается по вопросам миссионерской методики и проч. Руководство совещаниями и их организация возлагается на председателя съезда. Кроме миссионеров, на съезд могут быть приглашаемы и другие лица, духовные и светские, заинтересованные в миссионерском деле. Съезд ведёт журналы своих заседаний; журналы представляются экзарху Грузии и затем вносятся в Совет Общества восстановления православного христианства на Кавказе.

На расходы по вызову членов съезда, наём писца и проч. Советом Общества выдаются особые суммы.

Из всего вышеизложенного явствует, что миссионерское дело потребует от Совета Общества много времени и внимания. Полные заседания Совета невозможно делать часто, и невозможно всех членов постоянно привлекать к разрешению вопросов по миссии, обсуждению миссионерских отчётов и проч.

Посему, и во исполнение уже высказанного Советом желания, представляется возможным и полезным, в целях незамедлительного течения миссионерских дел, назначать по мере надобности, особые заседания Совета специально по миссионерским делам. Эти заседания обязательны только для особо избранных и назначенных членов Совета, заинтересованных и компетентных в миссионерском деле. Прочие члены Совета посещают таковые заседания по желанию. Впрочем, повестки о заседаниях миссионерских рассылают всем членам Совета с обозначением и предметов, подлежащих обсуждению в заседаниях.

В означенные миссионерские заседания Совета могут быть приглашаемы, кроме епархиальных миссионеров, и другие лица, не из числа членов Совета, с правом совещательного голоса, например, о. Ректор Тифлисской духовной семинарии; епархиальные наблюдатели церковных школ; преподаватель обличения раскола, сектантства (а теперь и армянства и мусульманства) духовной семинарии; председатель Совета Тифлис. Просветит. Братства; помощники миссионеров; настоятели Тифл. миссионерских церквей; приезжающие в г. Тифлис окружные миссионеры: духовные лица, известные своей миссионерской деятельностью, опытом и познаниями; лица из административных учреждений, соприкасающиеся с миссионерским делом (противо-сектантским, противо-мусульманским и противо-армянским) и проч.

Миссионерские заседания Совета происходит по мере накопления дел, но не менее одного раза в месяц, под председательством экзарха Грузии или, по его уполномочию, одного из викарных Преосвященных.

Деятельность Совета Общества в миссионерском отношении может быть представлена в следующих чертах:

1) Совет собирает и хранит все справки о местностях, заражённых расколом, сектантством, мусульманством, армянством, и интересных в миссионерском отношении, причём определяются фракции сектантства, секты в мусульманстве и проч. Из сведений Совета выясняется, как бы карта сектантских, мусульманских и проч. поселений, а также географическое их положение, пути сообщения и другие местные особенности, знание которых может быть необходимым и полезным для дела миссии.

2) В виду того, что особенно сектантство в Закавказье постоянно колеблется в числе (так как край наш до последнего времени служил для сектантов местом ссылки) и относительно внутренней жизни и религиозных воззрений находится в постоянном брожении, Совет с особенным вниманием следит за внутренним состоянием сектантства: осведомляясь во время относительно изменения числа сектантов и мест их поселения, Совет также отмечает возникновение новых фракций сектантства, современные настроения, взаимные отношения сект, места богослужебных собраний, выдающихся пропагандистов и руководителей сектантов, способы их воздействия на православных и сектантов. Совет изучает и указывает вместе с тем и условия, благоприятствующие или препятствующие распространению сектантства, и проч. в целях облегчения дела против сектантской миссии. И в этом отношении, из сведений Совета должна выясняться как бы верная карта внутреннего состояния сектантства.

То же самое нужно заметить и о мусульманстве, которое в некоторых местах, как например в Закатальском округе, в Ахалцихском уезде и в Аджарии, действует наступательно против христианства, в других же местах, дробясь на секты, приближается к христианству и проч. Совет внимательно следит за этой внутренней жизнью мусульманства, за деятельностью турецких и персидских мулл-пропагандистов, за их школами, и вообще, отмечает условия, способствующие устойчивости и разложению мусульманства и проч.

Движение армян в православие также вызывает Совет на соответствующую деятельность: Совет следит за присоединением армян к православию, за противодействием этому движению, за исполнением религиозных нужд среди православных армян, заботится об открытии среди них причтов, школ, о построении церквей и школьных зданий и т. п.

Такая деятельность Совета будет иметь весьма важное значение для дела миссионерства в экзархате: миссионеры меняются, но в работах Совета каждый новый деятель миссии найдёт сведения о её прошлом, о направлении её деятельности, не будет вновь проходить трудный путь собирания сведений, и само дело миссии будет идти при таких условиях ровным и спокойным ходом, имея для себя твёрдую почву в миссионерской традиции, которую хранит Совет Общества восстановления православного христианства на Кавказе.

Все вышеуказанные в пп. 1 и 2 сведения Совет собирает путём основательного знакомства с отчётами епархиальных и окружных миссионеров, о. о. благочинных, а также и путём непосредственных сношений (чрез экзарха Грузии) с правительственными учреждениями и с такими лицами, независимо от их служебного положения, которые могут дать Совету полезные в миссионерском отношении указания.

3) Совет следит за миссионерской литературой, выписывает книги и журналы, касающиеся дела миссии, и образовывает постоянную миссионерскую библиотеку в г. Тифлисе при Совете Общества восстановления православного христианства на Кавказе и на его средства. Библиотека помещается при канцелярии Совета, которая и заведует хранением и выдачею книг, поручая это особому лицу.

4) Независимо от этого, Совет выписывает книги и брошюры для раздачи народу при собеседованиях и в других случаях, а также содействует учреждению вне г. Тифлиса особых библиотек с книгами и пособиями, полезными для дела миссии.

5) Совет может вести и литературную борьбу с сектантством путём составления и печатания подходящих по содержанию к делу миссии листков, брошюр и книг на русском и туземном языках.

6) Совет даёт указания об организации и месте миссионерских противо-сектантских собеседований.

7) Совет в своих миссионерских заседаниях, вообще, намечает меры к поднятию миссионерского дела в крае.

Журналы миссионерских заседаний Совета докладываются в ближайшем общем собрании всех членов Совета Общества восстановления православного христианства на Кавказе.

Ежегодные расходы, вызываемые указанною организацией миссионерского дела, считая и те, которые уже и ныне производятся, приблизительно могут быть определены в следующих чертах:

Окружным противо-сектантским миссионерам:

1) Эриванскому окружному вознаграждения и на разъезды 300 руб.

2) Бакинскому окружному вознаграждения и на разъезды 300 руб.

3) Елисаветпольскому окружному вознагражд. и на разъезды 300 руб.

4) Борчалинскому окружному вознагражд. и на разъезды 300 руб.

5) Карсскому окружному вознаграждения и на разъезды 300 руб.

6. Помощ. епарх. миссионера сверх жалованья от казны 200 руб.

7) Причту Тифлисск. Феодосиевской церкви в пособие 300 руб.

8) Настоятелю 2 мисс. Тифлисск. церкви на разъезды 300 руб.

9) На наём помещения для I мисс. церкви в Тифлисе 540 руб.

10) На жалованье причту сей церкви 840 руб.

Окружным противо-мусульманским и противо-армянским миссионерам:

11) Батумскому 300 руб.

12) Сухумскому 1200 руб.

13) Свапетскому 100 руб.

14) Противо-армянскому миссионеру в Эриванской губернии на разъезды 300 руб.

15) Закатальскому 300 руб.

16) Ахалцихо-Ахалкалакскому 300 руб.

17) Пшаво-Хевсурскому 60 руб.

18) На миссионерскую в г. Тифлисе библиотеку единовременно 200 руб.

19) Кроме сей первой единовременной затраты, ежегодно на библиотеку 100 руб.

20) На библиотеки вне Тифлиса, а также на приобретение и издание

книг и брошюр для раздачи народу 300 руб.

21) На непредвиденные миссионерские нужды 360 руб.

А всего на дело миссии в год 7,000 руб.

Примечание: Окружные миссионеры назначаются и утверждаются Его Высокопреосвященством; по усмотрению Его Высокопреосвященства, в нужных случаях жалованье, назначенное одному окружному миссионеру, может быть разделено между двумя или тремя лицами.

В эту сумму не входит расход на издание общего отчёта Совета Общества; отчёт этот, заключающий в себе сведения о миссионерской деятельности по Обществу, о школах, и о движении денежных сумм по Обществу, издаётся на особую сумму, значащуюся в смете Совета Общества. Миссионерскую часть отчёта составляют поочерёдно грузинские епархиальные миссионеры; отчёт по школам составляют поочерёдно Окружной и Грузинский епархиальные наблюдатели церковных школ, отчёт о движении сумм составляет Канцелярия Совета.

В настоящее время из вышеуказанной суммы 7,000 руб. действительно тратится и уже значатся в смете, как разновременно разрешённые Советом к израсходованию 6,330 руб. Остальную сумму 670 руб. в год Совету предстоит изыскать теперь.

Из вышесказанного явствует, что расходы по школьному и миссионерскому делу превысили прежние расходы Общества на этот предмет на небольшую сумму. Но эта трата значительно выкупается тем, что вместо трёх прежних миссионеров – инспекторов Совет Общества имеет теперь в своём ведении до 29 деятелей по школам и по миссии противо-сектантской, противо-мусульманской и противо-армянской, а именно: по школьному делу: Окружной, 3 епархиальных наблюдателя и 8 уездных наблюдателей, а всего 12.

По миссионерскому делу: 3 епархиальных миссионера, 1 помощник и 13 окружных миссионеров, всего 17, а всего 29 лиц.

При этом нужно отметить, что большинство этих деятелей живут непосредственно на местах миссионерской и школьной работы.

* * *

Есть в Тифлисе и другой миссионерский центр, в лице епархиального миссионерского духовно-просветительного братства, которое по своей деятельности представляет крупное явление, достойное внимания интересующегося миссией грузинской церкви. Во главе братства стоит лицо, всю свою жизнь и энергию отдающее на церковно-просветительное дело. В 1903 г. председателем братства, прот. С. Городцевым, в братской церкви и в братском зале сказано 242 проповеди, привлёкших от нескольких сотен до полутора тысячи человек. Братская церковь и братский зал (по величине и устройству редкий даже в европейской России) в настоящее время являются центрами тифлисской религиозной жизни, где, по выражению владыки экзарха Алексия, „чувствуешь себя как-то особенно мирно и радостно“. По воскресным и праздничным дням здесь, действительно, происходит „что-то особенное“, выходящее из ряда обыкновенных религиозных событий. Толпы народа теснятся не только в церкви и в зале, но и на улице, к ним прилегающей, и с какой-то поразительной жаждой ловят каждое слово, выходящее из уст проповедника.

Деятельность братства весьма широка и плодотворна. Братство имеет у себя книжный и иконный склады, единственные в епархиях Закавказья; организует в грузинской епархии религиозно-нравственные чтения и противо-сектантские беседы. Оно же устраивает религиозные и патриотические торжества и тифлисские проповеднические собрания. Так, 5 октября с. г. было устроено духовно-патриотическое празднование первого тезоименитства Наследника Цесаревича. На торжестве, состоявшемся в присутствии экзарха Грузии, были исполнены церковные и патриотические песнопения, прочитана речь по случаю праздника, затем реферат „о любви“ и несколько стихотворений, посвящённых событиям, происходящим на Дальнем Востоке. Присутствовавшие на празднике наполняли не только братский зал, но и примыкающую к нему часть Андреевской улицы. 12 октября в присутствии экзарха, трёх епископов и любителей духовного просвещения состоялось собрание духовенства г. Тифлиса, на котором епархиальный миссионер прочитал реферат на тему о современном проповедничестве, а затем, после прений по поводу реферата, было постановлено: учредить церковно-общественную библиотеку в части г. Тифлиса, именуемой Авлабаром, для нужд местного населения, и что особенно важно, – устраивать ежемесячные пастырские собрания духовенства и законоучителей г. Тифлиса для решения вопросов: о способах влияния Церкви на интеллигенцию, о средствах для борьбы с сектантством, о наилучших способах воздействия в духе Церкви на молодёжь, обучающуюся в средне-учебных и других светских школах, о методе современной проповеди к интеллигенции и к простому народу.

* * *

Не менее отрадное сообщение получено нами из Ставропольской епархии, где, благодаря постоянным заботам о преуспеянии миссионерского дела со стороны местного архипастыря, преосвященного Агафодора и ревностным трудам почтенного миссионера о. прот. Никольского, миссия стоит на высоте своего положения. В настоящее время, для усиления миссионерских сил, решено с 1805 г. пригласить из академий пять кандидартов богословия на новооткрытые должности участковых миссионеров в помощь епархиальному с тем, чтобы каждый жил и подвизался в своём районе, при этом на участковых миссионеров возлагается ведение миссии как противо-сектантской, так и противо-раскольничьей. Жалование положено этим миссионерам по 1800 руб.

Слава Богу, что множатся силы деятелей внутренней миссии, которой наше время своими модными течениями о всяческой свободе предъявляет новые заботы и труды.

Э. Я.

Платонов А. Из Тифлиса. С. 1447

(Проповеднические собрания в г. Тифлисе).

С благословения высокопреосвященного Алексия, экзарха Грузии, при епархиальном миссионерском братстве в г. Тифлисе учреждены ежемесячные проповеднические собрания. Задача этих собраний – выяснение современных церковно-просветительных нужд и способов влияния духовенства на современное общество. В частности: собрания решают вопросы о наилучшей постановке церковной проповеди, о проповеди к интеллигенции, уходящей или ушедшей от Церкви, о приходской противо-сектантской проповеди. Было уже два собрания, на которых были сделаны следующие, обращающие на себя внимание, постановления: открыть в г. Тифлисе вторую церковно-общественную библиотеку и при ней читальню для бесплатного пользования жителей местности г. Тифлиса, именуемой Авлабаром; озаботиться постепенным введением общего пения на вне-богослужебных беседах; признать желательным, чтобы изложение проповедей было возможно более живым и конкретным, каковые свойства проповеди могут быть достигнуты введением в неё примеров из житий святых и образной речью.

На последующих собраниях предположено решение вопросов: с чего начинать проповедь к неверующим? где таковая проповедь может осуществиться (имея в виду, что неверующие не посещают храмов)? каков наиболее пригодный и практичный способ прекращения сектантской, особенно штундовой и хлыстовской пропаганды (кстати заметить, в Тифлис проникла уже хлыстовщина и делает несомненный успех свой среди молокан и православных Дидубийского прихода)?

Миссионер А. Платонов

О наказании священнослужителей за игру в карты. С. 1447–1448

Во исполнение резолюции Вашего Преосвященства, от 24 минувшего сентября, за № 4383, коей велено: „консистория даст определённое мнение, какому наказанию подлежат священно-церковнослужители за игру в карты“, тульская духовная консистория долг имеет почтительнейше доложить Вашему Преосвященству, что, по силе 29 § инстр. благ., благочинные должны наблюдать, чтобы священно-церковнослужители не занимались игрой картёжной и другими неприличными духовному сану играми. В учительном известии изъяснено: „недостойнии всячески от такового таинства (причащения) отлучены да будут... лихоимцы, картовники, зернщики и инии сим подобнии. И сии донеле же истинно не покаются, и плоды, достойны покаяния, не сотворят, и соблазны, ихже яве содеяша. и соделывают, покаянием своим явленно не потребят, причастия святых тайн никако же да сподобятся“. Таким образом, поучительному известию, обличённые в картёжной игре должны быть на известный срок отлучены от причастия святых Христовых тайн, что для священнослужителей соединяется с устранением от священнодействия, а для церковнослужителей – с удалением от должности приблизительно на 2 недели, если те или другие не оставят игры. Об изложенном в настоящем докладе, если таковой 6удет удостоен архипастырского утверждения, объявить духовенству епархии через благочинных.

Крещение пленных японцев. В загородной дачной церкви женского монастыря преосвященным Макарием, епископом томским, были просвещены св. крещением десять лиц из пленных японцев. Приготовление к крещению продолжалось более четырёх месяцев; в это время японцы были ознакомлены на японском языке с Новым заветом и другими веро-учительными книгами, и две японки хорошо изучили по-русски символ веры и некоторые молитвы.

В заключение, как сообщает „Каз. Тел.“, все крещённые японцы заявили желание переменить японские фамилии на русские.

Архиерейская резолюция и нечестность раскольника. С. 1448

Крестьянин Пётр Снашнин, уклонившись около 10 лет тому назад в раскол, вступил в брак по раскольническому обряду с крестьянкой Анной Тюрьминой, также родившейся в православии и перешедшей в раскол, и прижил с ней 4-х детей, крещённых по расколу. В настоящее время Снашнин изъявил желание присоединиться к православной Церкви и повенчаться, но не с Анной Тюрьминой, а с крестьянкой села Вельдеманова Евдокией Токминой; от Тюрьминой же совершенно отказывается и её детей своими не признаёт. На поданном прошении последовала, – как сообщает „Ниж. Л.“ – следующая резолюция преосвященного Назария, епископа нижегородского: „Разъяснить крестьянину Петру Снашнину, что принятие им православия при намерении бросить и погубить прижитую им, хотя и незаконно, семью не спасает его. Православие есть правая вера и вместе истинное благочестие. Поэтому не могу разрешить принять его в лоно православной Церкви, когда вижу, что под её покровом он замышляет совершить нечестивый поступок. Если он нелицемерно ищет спасения, то пусть не оставляет своей семьи, вместе с Тюрьминой и детьми присоединятся к православию, а затем и обвенчаются“.

(Впечатления миссионера).

В одном из своих фельетонов Μ. О. Меньшиков пишет: „русская газета – плотно запертая дверь, сквозь которую обыватель, приложив ухо к замочной скважине, слышит только отрывочные фразы и неопределённый гул подлинной жизни“ (Нов. Вр. № 10263).

В общем это поразительно верно сказано. По нашим газетам и журналам, действительно, трудно судить о том, как живёт подлинная Россия. Однако, насторожившись, можно догадываться и по ним о направлении русской жизни.

Эта мысль не требует особых доказательств. Довольно открыть теперь любую газету, даже не самую распространённую, чтобы убедиться в сказанном. Ныне Россия ведёт трудную войну с Японией; наше общество поглощено этой войной. И вот газеты, да и журналы, переполнены „известиями с театра войны“.

В виду такого жизненного значения периодической печати, нельзя не следить за ней. Особенно людям, которые, как пастыри и миссионеры, призваны воздействовать на настроение современников, – насколько это окажется им по силам. – Эта обязанность для нас тем неустранимей, что в газетах и журналах, рядом „со всякой всячиной“, попадаются нередко статьи серьёзные, обсуждающие важные вопросы нашей церковно-общественной жизни. Не знать, как эти вопросы светскими людьми ставятся и разрешаются, для духовенства непростительно.

Вот почему мы хотим обратить внимание читателей „Миссионерского Обозрения“ на небольшую, по-видимому, статью г. Новопутейца, помещённую в 217 № СПб. Ведом. за текущий год. Эта статья, при своей внешней краткости, очень значительна по содержанию. Воспроизводит она сущность отзыва, данного в „академическом журнале о кандидатах на священство“. Отзыв составлен профессорами Московской Духовной Академии о проповеднической подготовке „студентов“ семинарии, поступавших в академию.

Отзыв своими данными производит удручающее впечатление. Он удостоверяет, что семинаристы, при составлении экзаменической проповеди, располагали „поразительной скудостью материала“. Да и с таким багажом они не умели справляться, как должно. Они „нанизывали фразу за фразой, рождая их с величайшими потугами в своей отвлечённой лаборатории или припоминая их из различных маложизненных учебников и руководств“.

„Правда, замечает дальше академическая комиссия, некоторые из писавших проповедь желали быть современными. Но иногда лучше было бы, если бы они совсем не делали подобных попыток“.

На основании такого „компетентного“ отзыва о проповеднической подготовке „студентов“ семинарии, г. Новопутеец меланхолически спрашивает: „хотелось бы получить ответ: хорошо или худо делает семинарское юношество, отказываясь от священного сана?“

И ещё: „если наши школы“ духовные „так ужасно не назидательны и нецерковны, то на чём же держится просвещение нашего народа „второразрядными „семинаристами?“

Обе половины приведённого „сложного вопроса“ опираются на жизненные наблюдения и заслуживают самого серьёзного внимания православных русских людей. перед этим вопросом мы не можем остаться в беспечности и не имеем права счесть его беспочвенной „новопутейской выходкой“, названный вопрос обоснован на отзыве академических профессоров. Поэтому мы считаем необходимым, по мере нашего разумения, поговорить о нём на страницах „Миссионерского Обозрения“.

Что же – господа профессора правду сказали о наших семинариях?

Нам кажется, – они сказали горькую правду, хотя по поводу её и необходимо объясниться.

Мы совершенно верим тому, что наши семинаристы на академическом экзамене составляли сухие безжизненные проповеди. Мы даже удивились бы, если бы дело обстояло иначе.

И это – вот почему. Проповеди должны построиться на основе библейских сказаний и библейского мышления. они будут тем трогательнее, тем жизненнее, – чем глубже составитель их проникнет в тайны божественного Откровения, проповеданного людям в Священном Писании.

Как же слово Божие изучается в наших семинариях?

Обо всех случаях и приёмах этого изучения судить не берёмся. Это сказать трудно, за отсутствием у нас фактических данных. Мы будем говорить, основываясь лишь на своих воспоминаниях и наблюдениях, а также на свидетельстве товарищей. По этим сведениям, можно сказать с уверенностью, что собственно Библии в наших семинариях не изучают.

Это – странно, но это – правда. В семинариях подлинную Библию ученикам заменяют учебники. По ним чаще всего они знакомятся с содержанием библейских глав; из них же почерпают знакомство с священным контекстом.

Удивительно-ли, что от такого изучения в головах воспитанников семинарий остаётся масса „сухого материала“, – груды фраз учебников, не всегда даже просто по человечески изложенных, а настоящего-то знания библейского текста нет?..

Не очень много помогает делу изучения Священного Писания „семинарская“ догматика. Её проходят в семинариях тоже вне органической связи с Библией. Преподаватели этой науки редко требуют от учеников знания священных текстов по „Книге книг“, – по Библии. За всё отвечает и тут учебник!

И вот обычная картина среди даже „неплохих“ семинаристов. Они набивают себе головы текстами, подставленными под отвлечённые рубрики учебников. Знают эти тексты „до виртуозности“. А спросите: откуда приводятся тексты? Пусть по Библии вам найдут то, о чём „каскадом сыпят на память“? – И ученики окажутся в истинном бедствии... Их приучают к сознанию, что „по книге-то прочтёт всякий: нет ты на память докладывай урок!“ – И вот семинарист „докладывает“. По Библии же текстов подыскать не может.

Жалкая, безжизненная и вредная система! Если бы семинаристов приучали находить доказательства догматические по Библии – и быстро, мастерски; если бы по той же Библии они знали содержание глав, да наполнили бы сердца их любовью к „библеизму“, – поверьте, они в сто раз бы разумнее и отчётливее знали саму догматику!..

Теперь же бывает, что „перворазрядные“ семинаристы на академических экзаменах держат в голове обрывки библейских текстов и одни тени священных картин, а сути дела не представляют себе. И в этом – наш позор... Вследствие того же печального обстоятельства случается, что окончивший семинарию в разговоре с сектантами высказывает здравые мысли, но Библией, строкой подтвердить их не может. Помнит он что-то о крещении, о причащении и иерархии, а где „обрести“ это „что-то“, не знает. И мнётся...

А ведь, казалось бы, людям легко пособить себе. Библия у них перед глазами на экзаменах; с Библией в руках они приходят в дома сектантов: раскрывай святую книгу и читай, что нужно!..

Но для семинаристов она „пока“ закрыта... Закрыта и посыпана мусором всяких изречений составителей „маложизненных учебников и руководств“.

С другой стороны, при близком знакомстве с Библией, семинаристам – особенно на экзаменах – не для чего было бы пускаться „в современность“. Современности они не знают – не ведают. По условиям воспитания, она была запечатана от них наглухо. – В проповедях семинаристы проявили бы высочайшую жизненность и тогда, если бы судили строго по Библии, – если бы свои мысли и образы развивали в духе священных писателей. Библия принесла бы молодым проповедникам сведений столько, что их хватило бы не для одних экзаменических проповедей. Библия спасла бы их на всякий час от беспомощности и окрылила бы их воображение священными созерцаниями...

Прекрасно о значении Библии для верующего человека пишет Генрих Гейне в одном из сочинений, недавно разосланных при журнале „Нива“ подписчикам. Библия..., говорит Гейне. „Да, это старая, простая книга, скромная, как природа, естественная, как она; книга, такая же беспритязательная и обыденная, как солнце, согревающее нас; книга, глядящая на нас так же приветливо, с такой же благословляющей добротой, как старая бабушка, читающая ежедневно эту книгу7 милыми дрожащими губами и с очками на носу; и эта книга называется также просто – книга, Библия. Справедливо называют её также Священным Писанием; кто потерял своего Бога, тот снова найдёт Его в этой книге, а кто никогда не знал Его, на того повеет из неё дыхание божественного слова“...

Несмотря на то, что Гейне был человек свободомыслящий, мы – православные христиане – радостно принимаем его свидетельство о Библии. Оно – это свидетельство – совпадает с тайным голосом нашей религиозной совести и подтверждается великими православными писателями. Устами старца Зосимы Ф. Μ. Достоевский говорит: „Господи!.. Что за книга эта – Священное Писание, какое чудо и какая сила даны с нею человеку! Точно изваяние мира и человека и характеров человеческих, и названо всё и указано на веки веков. И сколько тайн разрешённых и откровенных“... (Братья Карамаз., стр. 347, изд. Маркса).

Так: „смысл Библии богаче всякого моря, и её слово глубже всякой бездны“ (Гейне). Проникновение в Библию умудряет людей, согревает их сердце священным огнём и воспламеняет волю их к добродетели. – Вместе с тем библейское мышление обогащает воображение человека священными картинами. – И потому великий грех на наших семинариях за то, что они не умеют и бессильны сроднить своих учеников с Библией, – с подлинной Библией, не прошедшей через параграфы семинарских учебников.

Этот грех даёт свои плоды не на одних только академических экзаменах. Он плачевно обнаруживается и в собеседованиях священников с сектантами. В то время, как мужики, посидев над Библией, до слёз умиляют толпу своими речами, – наши „перворазрядные“ семинаристы, засев за проповедь, отделываются отними жалкими словами, – как подтвердили то академические профессора. Такой „жалостью“ они и в священных санах донимают иногда народ и отталкивают его от служб церковных.

Высказываясь так. обр., мы отнюдь не отрицаем науки – и даже семинарской. Мы убеждены, что будущим пастырям, особенно по теперешнему времени, необходимо прилежно учиться. В противном случае, „при малограмотности-то“, они не превзойдут сектантских начётчиков, погибающих в своём богословском невежестве... Мы заявляем лишь, что не ценим такой науки, которая засушивает мысль семинаристов и в нужное время оставляет их беспомощными. – К источникам знания, господа, ближе к источникам, к самым источникам! Так в области Свящ. Писания. Догматики, – также при изучении полемики с расколо-сектантством. Мы об этом уже писали под давлением горьких обстоятельств из Харькова. Нас тогда оспаривал г. К...

И вот теперь убедительней нас профессора академии взывают к совести семинарских преподавателей. Они побуждают их дать кандидатам на священство то, в чём наши батюшки очень нуждаются: библейский склад мышления или подлинно – библейское умозрение, проникнутое сердечной религиозной верой, и простой, образный, всем доступный язык. Это, конечно, может быть дано при посредстве огромного труда, а главное – при помощи жизненного и целесообразного преподавания, считающегося с современными запросами и основанного на живой, осмысленной практике...

Если бы мы сказали, что такого преподавания по семинариям нигде нет, – это было бы неправдой. В иных семинариях уже заявляют себя „местные нужды“, „живая жизнь“. Там и семинаристы рассудительней, лучше владеют собой при различных обстоятельствах и более приспособлены к жизни. Там они не теряются при составлении проповедей, – о чём засвидетельствовали академические профессора.

Но таких „благословенных“ семинарий мало. Недаром в числе поступавших в Московскую академию отмечено слабое количество лиц, подготовленных к составлению проповедей. В большинстве же семинарий это дело поставлено кое как, шаблонно. Гомилетики зачастую ни преподаватели, ни ученики не считают наукой. Не считают, забывая, что искусства составлять проповеди жаждет православная паства от своих пастырей. Ныне уж время такое: всё выясни, всё расскажи, да ещё умили души людей! Иначе тёмные и голодные, они в секту уйдут...

Но сказанного не следует доводить до крайности. На академический отзыв о семинаристах нельзя смотреть, как на безусловно-верную оценку действительного положения проповеднического дела в семинариях или – лучше – среди сельских священников. Так что выводы г. Новопутейца о „перворазрядных“ семинаристах нам кажутся преувеличенными.

Объяснимся.

Дело прежде всего в том, что, во время экзаменов, все ученики – и семинаристы, в частности – переживают особенное состояние. Нервы их бывают напряжены тогда до крайности, сила характера подавлена. Экзаменующийся ученик забывает, случается, то, что в нормальном состоянии знает отлично. Это известно всем по опыту.

Значит, в действительности-то, „перворазрядные“ семинаристы, сами по себе, могли быть гораздо лучшими в умственном отношении, чем они показались на экзаменах. А потому только на основании экзаменовавшихся „перворазрядников“ логически-правильно нельзя заключать о пастырской подготовке наших семинаристов вообще в их нормальном состоянии.

С другой стороны, ошибочно думать, что все поступающие в академию составляют проповеднический цвет из своих товарищей. В жизни бывает не так. Случается нечто „даже совсем напротив“. Известно ведь, что для того, чтобы семинаристу попасть в 1-й разряд, – надобно по богословским предметам иметь четвёрки. Из общеобразовательных предметов он может иметь баллы ниже. И вот „прилежный“ ученик берётся „долбить“ учебники, – как говорят семинаристы. „Долбит“ и „зубрит“ он здорово; „всю богословию“ просто проглатывает... Он – студент, хотя по „общеобразовательному“ развитию не выходит из „золотой средины“.

Что же касается литературно-проповеднической подготовки, то у таких „перворазрядников“ её может не быть вовсе. Между ними много людей невпечатлительных, к пастырству неохочих, в Библию никогда не вдумывавшихся. Жизни они не знают даже относительно, потому что всегда погружены были в тайны семинарских учебников. Однако они честолюбивы и эгоистичны. Они „обязательно“ хотят пройти через академию... Вот они и на приёмных экзаменах в это „святилище духовной науки“. От волнения и страха, в нужную минуту, они забывают даже свои учебники, а с Библией они не привыкли обращаться. Нет у них богословского „глазомера“, подавлено и свободное творчество... Они пишут, в отчаянии „называя фразу на фразу“. Выходит вяло, бледно, безжизненно и бездарно...

Можно ли по таким „перворазрядным“ господам судить о том, как подготовлены в действительности семинаристы к церковному проповедничеству?

Нет. Только жизнь на этот вопрос может ответить удовлетворительно; но в данном отношении академические профессора уже „малокомпетентны“. Они сами под час „реагируют“ на жизнь так, что их нет охотников слушать. Они сами не знают жизни...

И потому на основании результатов приёмных экзаменов в духовную Академию ошибочно заключать о том, что наши духовные школы „ужасно не назидательны и не церковны“, – как авторитетно утверждает г. Новопутеец. – Для такого заключения у него не было логических данных.

Беспочвенным нам представляется и дальнейший вопрос его: „на чём же держится просвещение нашего народа „второразрядными“ семинаристами“?

Сама жизнь отвечает на этот вопрос: „второразрядные“ семинаристы часто бывают весьма дельными людьми. Они лениво занимаются семинарской премудростью, но у них – рассудок в порядке. Чаще всего они народники. Знают запросы деревни превосходно и по-своему, на свой лад, готовятся к священству добросовестно. Они выучиваются говорить с народом просто, но впечатлительно. Они успевают ещё на семинарской скамье и самостоятельно запастись тем, из чего после развивается добросовестное служение народу...

Для жизни-то не имеет особенного значения деление семинаристов на разряды, – что мы находим у г. Новопутейца. В отношении проповедничества это нужно сказать с ударением. Для дела благовестника требуется живая, впечатлительная и благочестивая душа, – чего не лишены, „и даже очень“, второразрядные семинаристы.

Нам, пожалуй, г. Новопутеец возразит, что для успешного проповедания на приходах „второразрядные“ семинаристы предварительной научной подготовки не имеют... и „почвы“.

С этим мы не согласны. Чтобы быть толковым и сердечным проповедником среди крестьян, – можно не иметь выдающихся дарований и разносторонней научности. Мы знаем мужиков-сектантов – во всех отношениях „средних“, которые до слёз умиляют слушателей своими речами. А всё потому, что они читали Библию, – потому что они благочестивы и богобоязненны...

Так почему же не допустить, что „второразрядные“ семинаристы, на службе народу, также возвышаются до уровня „высокого проповедания“?

В виду сказанного, не подлежит сомнению, что г. Новопутеец сгущает тени над „второразрядными“ семинаристами и над качеством их пастырской подготовки. Но в общем его суждение о наших семинариях, основанное на приговоре академических профессоров и подтверждаемое жизнью, – правильно и не должно быть оспариваемо.

Нам необходимо рассмотреть теперь первую часть „сложного вопроса“ г. Новопутейца: „хорошо или худо делает семинарское юношество, отказываясь от священного сана“?

Нужно точно установить, о каком „семинарском юношестве“ говорит г. Новопутеец? Это юношество в жизни подразделяется ведь на несколько категорий. Есть такие „юноши“, которые ещё на семинарской скамье впадают в религиозное неверие. Они к 6-му классу выглядят иногда совершенными безбожниками.

Нужно ли прибавлять, что уклонение таких юношей от священства, – составляет счастье для Правосл. Церкви? Если бы они сделались священниками, – они могли бы тысячью способов соблазнять прихожан. – Так. обр. о „неверующих семинаристах“ у нас речи не будет при ответе на вопрос г. Новопутейца: они безусловно „хорошо“ делают, что не идут в священники.

Мы охотнее поговорим о других людях, – о тех, которые „веруют“, но которым не нравится быт священнический, – и потому они бегут из духовного сословия, куда попало. Сюда относятся прежде всего те люди, которым образ жизни священников кажется „скучным“. Они хотели бы посещать театры, концерты, – хотели бы бывать в клубах, а священникам это не подходит. И вот они – весёлые люди – уходят от пастырства „на страну далече“...

Насколько, конечно, театры, концерты и клубы наши служат облагораживающими учреждениями для людей, настолько они имеют значение для жизни. Но деревенские люди почти все лишены возможности пользоваться этими удовольствиями. Так неужели, ради театров и концертов, им всем бежать на жительство в города? Потому же самому и кандидат на сельского священника не должен скорбеть о театрах...

С другой стороны, современные театры, – особенно по захолустьям, – такого свойства, что о них едва ли следует вздыхать „уповательно“. По крайней мере, при ответе на вопрос: „быть или не быть“? думы о театре в голове будущего священника должны отойти на самый задний план...

Нам скажут: „в театрах – музыка. Неужели и её нельзя слушать священникам“?

О, нет! Этого мы не говорим. Музыка облагораживает людей, – успокаивает их и утешает. Музыкой необходимо наслаждаться священникам, как утешался ею св. царь Давид. Только почему же непременно для музыки идти в театр?

Конечно, такой музыки, как в Мариинском, вы не услышите в частных домах, – особенно по сёлам. Но ведь и Мариинский театр один на всю Россию в Петербурге. В наших „углах“ по театрам гремит такая „музыка“, которой, право, не стоит и слушать. Лучше любителям музыки „домашними средствами“ услаждать себя. Такого утешения не лишены священники: только бы всё было „благопристойно и чинно“ (1Кор.14:40) ...

Если же однако кто на „общественное веселье“ смотрит иначе, кто непременно хочет бывать в театрах и из-за одного этого бежит от священства, – пусть поступает сообразно с своей совестью. Он – человек, явно суетный. Для священства он не годится.

То же мы должны сказать о тех людях, которым не нравятся рясы, длинные волосы... О вкусах не спорят. Кто покрой одежды и длину волос ставит выше служения пастырской идее, тот „хорошо“ сделает, если уклонится от священства…

Но кого нам жаль, истинно жаль, – это тех людей, которые горят любовью к Церкви Божией, которые хотели бы всей душой священствовать, но не находят для себя этого возможным вследствие материальной обстановки наших священников. Они люди семейные. На воспитание детей им требуются деньги. А достаются священниками они до крайности тяжело. За каждую требу приходится нажимать прихожан. Не будешь этого делать, – говорят, – останешься без доходов. А без доходов детей „не выведешь в люди“...

И вот перед этой страшной коллизией многие становятся в тупик. Многие убеждены, что при теперешних условиях почти немыслимо совместить служение пастырской идее с заботой о семье. Поневоле приходится будто бы двоедушничать или распускаться. – И бегут от священства такие немощные, но честные и искренние люди...

Этих нам жаль, до боли жаль. От бегства из духовной среды этих становится на душе „не хорошо“. Хочется кричать, громко кричать, чтобы патриархальные порядки скорее сданы были в архив, и чтобы пастыри наши, за свою службу, повсеместно наделены были приличным жалованьем.

Однако, если, успокоившись, задуматься над упомянутыми нервными людьми, – придётся помириться с их бегством от священного сана. Всё равно они „не понесли бы жребия своего служения“ – и возроптали бы после до упадка духа...

В виду сказанного, весь вопрос г. Новопутейца, нам кажется, должен быть решён только в одном направлении: то „семинарское юношество“, которое, после зрелого размышления в кругу своих родных, „отказывается от священства“, – „делает хорошо“. Хорошо и для себя, и для Церкви Православной. Это юношество, очевидно, не носит в сердцах своих запечатлёнными пастырских идеалов; оно не горит желанием послужить Церкви Божией ради спасения ближних от давящего нас греха; оно бесхарактерно и пугливо перед грядущими житейскими невзгодами на пастырском пути...

И потому такие юноши пусть с Богом идут, куда влечёт их „неведомая сила“. В утешение же православным мы можем напомнить слова Евангелиста Иоанна: „они вышли от нас, но не были наши; ибо если бы они были наши, то оставались бы с нами; но они вышли, и через то открылось, что они не наши“ (1Ин.2:19).

Д. Боголюбов

(От собственного корреспондента).

Моя просьба – послать меня на передовые позиции – увенчалась успехом: Главно-уполномоченный Красного Креста, приехавший в Харбин, очень деликатно и вежливо отнёсся ко мне, и 15-го числа, получив документы, я с ночным поездом двинулся из Харбина на юг к Телпну и Мукдену.

Мне пришлось ехать в одном купе третьего класса с поручиком Якобсоном, недавно в России получившим производство в офицеры. Этот юноша оказался сыном диакона, питомцем Рижской Духовной Семинарии. По окончании семинарии, он – к неудовольствию родных – вместо духовного, пошёл по пути военному, и вот теперь по собственному желанию – он следует на поле брани, с готовностью положить душу свою за Святую Русь и веру православную, которой он искренно предан. Замечательно признание этого поручика, что стал он религиозным только уже став военным. Когда я попросил его выяснить причину метаморфозы сей, то он сказал, что этому причиной отчасти была та строгая военная уставная дисциплина, которая смирила его душу. Это объяснение очень метко и верно. Действительно, нужна хоть малая степень смирения для того, чтобы душа стала доступной для ощущения бытия Божия, то есть для уверования. «Бог гордым противится», а Благодать святой Веры изливает в сердца смиренных, или – по крайней мере – смиряющихся. Когда Бог приближается к человеку, тогда душа и ощущает веяние Его Святого Духа, научающего всякой истине.

Вот почему семинарист, попав из атмосферы своеволия в атмосферу строгой дисциплины суровых возмездий за проявление самочиния и ослушания, смиряется, и сердце его становится доступным для ощущений святых и чистых.

* * *

Путь от Харбина до Мукдена пролегает уже по пространствам, усердно обработанным «манзами» (мирными поселянами). Видим поля гаоляна, табака и других злаков; видим китайцев, пожинающих плоды своих нелёгких трудов. Лесов нет, но множество рощиц и отдельных групп деревьев. Климат заметно более тёплый, чем в Харбине. Здесь, в Мукдене – вторая половина сентября, а хоть в кителе ходи, так тепло, солнечно и хорошо.

Мукден – такой фантастически-оригинальный город, что по Харбину судя, нельзя было и вообразить того, что пришлось увидать в Мукдене, – здесь уже Китай во всей своей национальной обособленности.

* * *

Восьмым записан у меня в книге Степан Томка, артиллерист 7 батареи 26 бригады. Вид его был ужасный по мучительной агонии, которая началась на наших глазах. Шрапнель угодила ему в горло и перебила, очевидно, какой-нибудь большой сосуд. Кровь излилась внутри в дыхательное горло, и душила раненого. На одну минуту Степан так сильно посинел, что мне показалось, что настала его последняя минута. Но Степан умер уже в бригадном лазарете, куда его понесли санитары. На другой день, когда я ехал верхом по хозяйственному делу в деревню Иогу, то около самого Уйнюнина увидал братскую могилу, которую уже заканчивали копать сапёры. Около могилы лежало 13 или 14 трупов: я остановился, покрестился и вознёс мысленную молитву о павших братьях, и открывая шинели, которыми были укрыты павшие воины, между ними нашёл бедного Степану Томку, нашего пациента.

Вид некоторых трупов ужасный: залитые запёкшейся кровью лица, истерзанные груди, разбитые члены. С грустью в сердце я перекрестился и вместе с казаком Чижовым я рысью поехал вдоль речки в деревню Иогу, где расположен был дивизионный лазарет.

В первый день 26 сентября довелось мне видеть повешенного за шпионство китайца. В роще за фанзами, близ нашей батареи, привязанный к дереву за косу, высунув язык и стоя на коленях, мёртвый китаец представлял мрачное зрелище, и живые китайцы со страхом посматривали на своего казнённого соплеменника. Пронесли мимо нас мёртвую китаянку, убитую в фанзе японским снарядом. Нога китаянки была забинтована в лубки, и китайская «бабушка» умерла уже в лазарете (китайцы своих жён называют в разговорах с нами – «мадамами» или «бабушами»).

Сентября 27-го артиллерийский бой начался около 10 часов утра. К полудню погода прояснилась, и засиял прекрасный осенний день. Русские снаряды с громом, огнём, а потом с рёвом, летели к японским позициям, и наконец звук отдалённого разрыва обозначал минуту – быть может – для многих из японских солдат последнюю. Наш отряд, раскинув было палатку близ батареи, принуждён был сняться с места, ибо японские снаряды стали ложиться близёхонько. При этом поспешном отступлении была разбита – ко всеобщему прискорбию – последняя бутылка с водкой, которую я поставил под операционный стол, с особым наказом об охранении живительной влаги. Но я уехал в Иогу. а в моём отсутствии гранаты своим визгом и взрывами заставили забыть даже о таком предмете как водка, притом назначенная для промывки не глоток, а ран. Однако, любители шнапсу, выражали сердечную грусть о пролитой водке, говоря, что лучше бы уж её было выпить накануне.

В этот день видел я, как среди улицы казак связывал за косы троих китайцев, уличённых или подозреваемых в шпионстве. Когда один из них затараторил по-своему – должно быть – желая сказать, что и без связыванья за косы можно бы обойтись, то казак, рассердившись, дал звучную оплеуху китайцу, и тот с жалкой улыбкой замолк, и все трое заторопились идти вслед за казаком. Вероятно, их казнили.

Своего апогея бой под Бансиху и Уйнюнином достиг 28-го сентября. Перестрелка послышалась часов в 7 утра, к 8 часам загрохотали наши батареи. В полдень должно было начаться общее наступление и штурм сопки: поэтому артиллерия должна была crescendo усиливать свой огонь к полудню.

С утра мы поместились под сопкой впереди Уйнюнина в ожидании раненых. Здесь скоро стали падать японские снаряды, и на глазах у нашего отряда ранило шрапнелью солдатика (рядового 23 сиб. стр. полка Николая Конюхова) – выше правого уха в голову осколком. Я подъехал к месту позже отряда. И мне кричали с тревогой, чтобы я торопился. Тревожные возгласы перешли в досадливые и сердитые, когда я, не желая дать над собой власти страху (который я признаю за влияние демона,) тихонько шагом подъезжал к отряду, а кругом по кустам и камням щелкали сверху шрапнели. При Божьей помощи, при посредстве молитвы, во всё время боя, я не поддавался вражьим страхованиям.

Назло японским снарядам, мы пили чай под визг и шум снарядов. Когда наша батарея, стоявшая от нас меньше, чем в полуверсте, открывала залпом огонь, наши лошади вздрагивали, но не бесились; большинство из них были обстреляны, ибо побывали под Ляояном, где земля стонала и дрожала от канонады.

Скоро мы за штабом генерала Рененкампфа продвинулись значительно вперёд, к сфере огня. Сначала мы было остановились опять под сопкой несколько дальше. Отсюда я с Пашковым и Кондратьевым поехал в первую очередь обедать в деревню, за это время отряд наш переправился через реку и стал в рощице, где я застал уже работу в полном ходу. Вместе с санитаром Бокаревым я нёс для отряда большой котёл горячей пищи, но не застав наших на прежних местах, поручил котёл санитару, а сам в брод переехал реку, и скоро вокруг меня застукали о камни японские пули. Санитары Машкалов и Першин перевозили через реку раненых, и захватали меня, ибо пришлось вновь переезжать ту же реку, чтобы попасть к перевязочному пункту. На том берегу возился над ранеными доктор Ильян, а остальные работали гораздо далее, в рощице. Чтобы дойти до них, надо было пройти шагов 60 по месту очень опасному: свист пуль был уже здесь похож на свист сильного ветра в снастях корабля.

На перевязочном пункте было уже не мало раненых, и мне тотчас пришлось погрузиться в круговорот перевязочной работы. Число раненых все возрастало, и наконец мы совершенно потерялись в толпе раненых: кругом стояли, сидели, лежали, а новых всё несли, или кто мог сам полз и шёл. Этот день – 28 сентября – был самый страдный и трудный, ибо почему-то пришлось отдуваться одному нашему IV летучему отряду. Только на другой день 29-го близ нас расположились полковые перевязочные пункты.

Μ. Аркадьев

Миссионерские вакансии.

В № 17 „Мисс. Об.“ (стр. 1082) свящ. о Елеонский ошибочно назван минским епархиальным миссионером. В действительности он был миссионером могилёвской епархии, и, за перемещением его на должность законоучителя гимназии, открылась вакансия не минского, а могилёвского епархиального миссионера. – Кроме этого, в настоящее время вакантны ещё должности противо-раскольничьих епархиальных миссионеров в епархиях Ставропольской и Вятской.

Окружной миссионер Донской области диакон о. Андрей Коньков назначен священником единоверческой церкви станицы Нижне-Ногайской, должность окружного миссионера вакантна.

О заигрываниях интеллигенции с расколом и виды на него социал-демократической клики – К истории „всероссийских раскольничьих съездов“. – Раскольничье повествование об аудиенции у покойного министра Плеве. – Прогрессивные доклады и либеральные постановления раскольничьих съездов. – Характеристика современного раскола в подпольном „Рассвете“. – Клевета г. Пругавина на миссионерские съезды и злословие г. Бонч-Бруевича по нашему адресу – Эксцентричная подпись. – Привет и пожелания закавказской миссии.

Надеемся, вы, читатель, остановили своё просвещённое внимание на хронике предыдущей (№ 18) кн. „Мисс. Обозр.“ где был помещён отчёт о докладе г. Пругавина и о прениях по расколо-сектантскому вопросу, происходивших 19 ноября в зале Географического общества.

Заседание это во многих отношениях достойно внимания. И мы хотим в настоящих Скрижалях снова вернуться к нему, дабы оттенить некоторые стороны этого характерного эпизода.

Прежде всего заседание 19 ноября явилось первым, правда случайным, но, на наш взгляд, поучительным опытом пространственного и умственного сближения по данному вопросу четырёх обособленных между собой групп, сошедшихся вместе на нейтральной почве под кровом учёного общества. Здесь с одной стороны была и доминировала прогрессивная интеллигенция, во главе с докладчиком; эту группу составляло подавляющее большинство аудитории: затем люди науки, спокойные, беспристрастные искатели истины, – далее представители раскола и, наконец, представители православной миссии.

Последних мы ставим в хвосте перечисленных групп потому, что их было слишком мало – 3–4 человека; явились они сюда, по-видимому, случайно, дебатировали, не спевшись, и в искренность их показаний и доводов аудитория, по-видимому, не склонна была верить, несмотря на то, что представители миссии совсем не выражали каких-либо режущих слух либеральной аудитории ретроградных положений, а наоборот, – в некоторых случаях они даже ласкали чуткое ухо гг. расколофилов такими пожеланиями из области свободы совести, о которых не смели мечтать сами защитники вольностей раскола. И однако, аудитория осталась безучастной к расшаркивавшимся перед модным настроением времени церковникам. Сделай подобную экскурсию в либеральную область кто-либо другой, – не из церковников, – то, казалось бы, сам идол (стоящий в углу аудитории) захлопал бы в ладоши. К слову об аплодисментах, – как они неуместны, неприятны в учёных заседаниях, да ещё по таким серьёзным, составляющим вековую тяжбу, вопросам, как положение в Церкви и государстве наших диссидентов. Учёное собрание превращается в какую-то демонстрацию, в какое-то словесное состязание одобряемых (хлопками) и неодобряемых сторон – истцов и ответчиков.

Довольно было какой-нибудь либеральной кликуше произнести единый патетический возглас о свободе и правовых порядках, чтобы аудитория пришла в восторг, разражаясь неистовыми аплодисментами. При таком неспокойном настроении было трудно спокойно рассуждать и внимательно развязывать исторический узел, и мы вполне разделяем сетования многих из посетителей заседания 19 ноября, зачем маститый председатель, проф. Ламанский, допускает с спокойным сердцем это неспокойное агитационное настроение в учёной аудитории.

Нам показалось, что предубеждённость аудитории граничила с враждебностью против деятелей миссии Церкви, которые чувствовали себя чужими и незванными гостями. Совсем в другом положении находились представители раскола: они здесь были если и не вполне своими людьми, то во всяком случае желанными, перед ними расшаркивались, с ними видимо заигрывали, а сам раскол возводился на недосягаемую высоту, как „великий фактор“ и в жизни политической, и в культурной, и в умственной, и в этической, – словом, раскол и секты – через чур идеализировались, при этом нельзя было не понять, что от них ждут для России толчков вперёд на пути к прогрессу и т. п.

Эта сторона заседания 19 ноября нам показалась самой характерной, и на вопросе о заигрывании современной интеллигенций с расколом мы, главным образом, и хотим здесь побеседовать.

Ох, гг. интеллигенты, не ошибиться бы вам относительно раскола, – вместо „толчков“ не дождаться бы вам от него самых неожиданных „пинков“ всякого рода... Не забывайте, что и в 60-х годах, „когда тоже была весна“, которую вспоминал докладчик, – тогдашние передовые конституционалисты тоже заигрывали с представителями раскола, – последние тоже братались с интеллигентами, а известный расколо-вождь эпископ Пафнутий, подобно Иннокентию Усову, бывал на собраниях русских интеллигентов в Лондоне у Герцена; а в конце концов он сделал в своём роде классический приговор над этим конституционным заигрыванием тогдашних интеллигентных покровителей раскола: „они хотят дать России нож, помазанный мёдом“. Как хотите, а приговор ведь знаменательный, не потерявший своего значения и доселе.

И своей тенденциозной темой „об умственном, нравственном и политическом и прочем значении“, и содержанием (совсем неглубоким) своего доклада, А. С. Пругавин явно показал, что он тенденциозно идеализирует раскол, а потому и фантазирует в выводах, что докладчик – архивный только исследователь, а никак не жизненный, т. е. подлинный-то раскол он мало знает, не считается ни с его историей, ни психологией.

Можно ли закрывать глаза, при добросовестном исследовании раскола, на то, что обрядоверная косность и окаменелость всех решительно форм и сторон жизни раскола в течение последних двух веков даёт чувствительное трение при всяком движении вперёд церковной жизни, а равно и общественно-народной, а отсюда и социальной.

Наш раскол in principio заключает в самом себе естественный тормоз всякому прогрессу, а вы – прогрессисты – им восхищаетесь!..

В церковной жизни это давно чувствуется, и вполне ясно, относительно же политической стороны – это покажет время и история будущих судеб России.

Если бы не было раскола, – может быть, не было бы в той мере развития штунды, как протеста против многого обрядо-верного в церковной практике, чего исправить и признать не решаются в виду раскола, не было бы и в такой мере и отчуждения от Церкви нашей „ищущей интеллигенции“, не было-бы той робости и консерватизма в мысли и деятельности наших богословов. Раскол всегда стоит, как окаменевшая жена Лотова, как пугало, перед сознанием церковных деятелей, когда они думают о назревших реформах в Церкви. Нет, гг. интеллигенты, на том пути, на который влекут и толкают ныне современную политическую жизнь России наши прогрессисты и конституционалисты, в расколе вы не найдёте себе союзника... Вот секты, особенно новейшие, – это другое дело, здесь ваша область, тут конституционалисты встретят свой авангард среди народной массы.

Раскол, по всем своим историческим заветам и традициям, естественный союзник Церкви и самодержавной власти, – он, может быть, представляет собой единственную, сохранённую судьбой, древнерусскую целину, нетронутую, не поднятую ядовитым, иссушающим русскую землю плугом беспочвенного западничества. Пусть теперь раскол, в лице своих ловких, хитрых, дипломатичных вождей, благосклонно отвечает на ваши заигрывания и либеральные гримасы, пожимает себе руки от удовольствия при ваших хлопках, – ему ваши крики и вопли полезны ныне, чтобы стать на твёрдую позицию в своей гражданской правоспособности, а тогда он покажет себя и вам и нам в своём подлинном виде.

Да, когда раскол так или иначе сбросит с себя сдерживающие ныне его путы правовых ограничений и станет твёрдо на настоящие рельсы религиозной и политической равноправности, он либеральным своим покровителям тотчас же скажет: „вы не веруете в Бога и Церковь, презираете коренные русские основы – отойдите же с вашими искушениями, вы, по нашим старопечатным книгам, „проклятые еретики и куцехвостые брадобреи, мы вас не знаем и знать не хотим, – а если не посторонитесь, мы вас поборем собственной своей силой“. Не забывайте, – раскольничья масса в вековой борьбе закалила свою волю, и, прячась в своей косности и отчуждённости от культурной жизни петровской Руси, как улитка в раковине, раскол сохранил силы своего духа упорного, фанатичного, страшного, нетронутыми, не надорванными, при этом раскольники народ сытый, не нуждающийся в ваших посулах конституционного журавля в небе.

С осуществлением полной свободы совести и ничем не ограничиваемой пропаганды, раскольничьи толки, наиболее подвижные и сильные духом прозелитизма, какими ныне являются поповцы-окружники, во главе с своими архиереями Швецовым и Усовым, сначала займутся устроением своей внутренней церковно-общественной жизни, при этом напрягут все усилия на пропаганду объединения в одно русло враждующих ныне толков. В собрании 19 ноября раскольничий епископ Иннокентий Усов бросил вскользь мысль о том, что если бы раскольники больше „окормлялись“ священством, не воспрещалась бы их проповедь, то дробления на толки в расколе не было-бы, да и движению сектантства они – старообрядцы – могли бы положить предел. На это гордое заявление, помнится, мы ответили справкой о существовании штунды в рядах самого старообрядчества, не исключая и последователей австрийского толка.

При первых же шагах на пути ничем не обуздываемой свободы, как голодные волки, пропагаторы раскола будут стараться убить совсем наше Единоверие и привлечь к себе, так или иначе, склонных к староверию православных. Тогда, действительно, лагерь раскола усилится и приблизится к дутой ныне цифре 10–15 мил. А это уже будет сила большая и единица значительная в общем государственном итоге народонаселения. Сектантством, конечно, расколу никогда не овладеть, – это совсем люди другого мировоззрения, другой религиозной культуры. Православный народ тоже уже пережил обрядоверие раскола, он гораздо выше и шире его по своим религиозным убеждениям, и пропаганде раскола трудно в наши времена уловлять сынов Церкви в свои сети, – напр., о случаях совращения в раскол малороссов православных совершенно неизвестно.

Словом, свобода исповедания для раскола, которой более ретиво добивается для него свободолюбивая интеллигенция, чем сами раскольники, даст расколу все права и средства к организации самостоятельной старообрядческой народной, мужицкой церкви, опасной своей независимостью от государства, а также и к укреплению демократических древнерусских, а с точки зрения передовой нашей интеллигенции, архаических начал и форм бытовой и общественной жизни, которые несомненно враждебны современной русской культуре, покоящейся на началах западничества.

Не подлежит сомнению, раскол – ожесточённо поведёт борьбу с православной, господствующей Церковью, но ей не привыкать к этой борьбе, она её знает уже два века. Правда – она к ней с миссионерской точки зрения не вполне подготовлена, и первое время борьба эта примет острый характер, который первее всего отразится болезненно на приходе и на нашем духовенстве, привыкшем ходить на помочах⁵³⁰ правительственной опеки; но духовенство, богатое дремлющими силами, воспрянет духом, разовьёт энергию, подтянет к себе лучшие духовно-боевые силы из лагеря верного своего союзника и друга – православного приходского населения, затем в первое же десятилетие борьба войдёт в свою колею. Раскол, в качестве кающегося блудного сына, или строптивой непочётчицы-дочери, но с Церковью в конце концов уладится, у них слишком, много родного, даже ещё и поможет в минуту жизни трудной матери-Церкви в её борьбе с общим врагом – с интеллигентным буйством антицерковной или же реформаторской мысли.

Но совсем другие могут оказаться последствия и отношения у живущего своей свободной, полноправной духовной, церковной и бытовою жизнью раскола к несовпадающей с его заветами старины государственностью, культурой и цивилизацией. Здесь возможны в истории судеб России всякие осложнения, до пугачёвщины включительно.

* * *

Так рассуждая, мы лишь „гадаем яко зерцалом“, а судьбы истории, как пути Божии, неисповедимы и неисследимы, и никто, конечно, не знает, какая роль Провидением предназначена, этой окаменелой жене Российского Лота.

Раскол ли повернёт русло русской государственности назад, как мечтают блаженные славянофилы (их пристрастие к расколу вполне понятно), и вместе с консервативной партией, а в ней весь наш народ, задавит ростки конституционных вожделений свободомыслящей партии россиян, или же, наоборот, раскол, порвав с своей косностью, сам подпадёт под влияние российского европеизма и будет увлечён бурным потоком идей и действий, к которым стремятся приобщить его нынешние интеллигентные покровители, – покажет неведомое будущее, узнает наше потомство.

Мы глубоко убеждены в одном, что травля миссии, стремящейся к приобщению раскола к общерусской семье, и заигрывание с расколом, со стороны свободомыслящей печати и интеллигенции, прямо не естественны и представляют огромное взаимное недоразумение, отдающее неискренностью.

Но существует в противоположном лагере и другой взгляд, на политическое будущее расколо-сектантского мира.

Говорят, что теперь раскол не тот, чем был в 60-х годах, при сношениях с вождями его Герцена и К°.

В расколе народилась своя передовая интеллигенция, успевшая поставить Швецовых, Усовых, Мельниковых, давно в душе порвавших с косностью раскола. Раскол заявляет себя способным к либеральной эмансипации и идейному протесту. В недрах старообрядчества явно вырисовывается рационалистическое движение, давшее целые деревни „немоляк“, сотни штундистов, не мало толстовцев и, конечно, не одного (по убеждениям) Созонова.

Словом, по мнению российских конституционалистов и прогрессистов, старообрядчество, будучи великолепно организовано и сплочено, представляет из себя весьма заманчивую для них и вообще значительную общественно-политическую силу: „движение жизни продиктовало этой издревле косной массе, упрямо придерживавшейся старины, чуждой новшеств, нечто другое, новое, чуждое древней косности, заставив вождей раскольничьей массы выйти на путь протеста“, так печатно заявляют из того лагеря. Этот протест видят в устроении несколько лет сряду „всероссийских старообрядческих съездов“, вопреки закона, которым строжайше воспрещены тайные, неразрешённые правительством, собрания; указывают на тот факт, что старообрядцы в 1900 году умели поднять всероссийскую агитацию, представив правительству петицию в 50 т. подписей, затем на факты создания широкой нелегальной старообрядческой литературы; проникновение в замкнутую среду старообрядчества социалистической литературы, также комментируют в пользу пробуждения и роста политического сознания в раскольничьей среде в известном направлении. Развитие этой тенденции о либеральных вожделениях и видах прогрессивной партии на раскол между прочим мы встретили и в загран. изд. „Рассвет“, специально посвящённом социал-демократической партией русскому сектантству, там же приведены и в известном тоне освещены интересные документы раскольничьего гектографного производства, относящиеся к всероссийским старообрядческим съездам. Сведения и упомянутые документы о раскольничьих съездах, широко ныне обращающиеся в среде раскольников, стоят того, чтобы с ними познакомить деятелей нашей миссии.

* * *

Прежде всего характерна выписка из гектографированного раскольничьего издания под заглавием: „представление уполномоченных старообрядцев к (покойному Плеве) Министру Вн. Дел 4 февраля 1903 г.“

Во главе депутации был известный нижегородский радетель Белокриницкого толка Д. В. Сироткин. Старообрядцы явились с ходатайством о разрешении всероссийской подписки среди раскольников для сбора пожертвований на постройку какой-то санатории для больных грудными болезнями.

Из документа не видно, по какому поводу припала охота у старообрядцев строить санаторию, и где они предполагали её строить, также разрешена ли эта подписка и что дала она. Вернее всего это был лишь манёвр, – предлог для аудиенции, с другой совсем целью. Так с заднего крыльца всегда обделывал свои дела раскол. Вот как описана раскольниками вышеупомянутая аудиенция у министра:

Министр: подписка на санаторию не может быть связана ни с каким делом ваших ходатайств, иначе и речи не может быть. Разделение Церкви (отделение от Церкви?) произошло в 1667 г., и двести лет слишком старообрядчество не может присоединиться к Церкви, а нужно стараться соединиться.

Сироткин: от законного единения старообрядцы не прочь.

(Удивительно лукавую фразу подпустил Дим. Вас.!)

Министр: старообрядцы не должны думать, что вся Россия перейдёт в старообрядчество. Мы боимся больше того, что скоро не будут признавать никакой веры. Откровенность за откровенность: я должен вам сказать, что вы устраиваете съезды, имеете общение с Белокринпцей. Это дела недозволенные. Я не могу этого потерпеть. Нам приходится разыскивать вас вместе с врагами отечества“.

Сироткин стал увёртливо уверять Плеве, что совершенно напрасно, мол, нападают на старообрядцев, связывая их с такими деятелями, как Герцен. Старообрядцы народ смирный, ни в какое социальное движение никогда не ввязывались и только одного хотят, чтобы правительство приблизило их к себе и допустило поближе к кормилу правления... И затем Сироткин, доложив министру, как в 1900 г. в течение одного месяца старообрядцы собрали 50 тысяч подписей под петицией в пользу свободы действий их архиереев, не признаваемых законом и ограниченных распоряжением покойного министра Сипягина, якобы вдался в мрачное рассуждение (которое, думаем, сочинено после уж смерти Плеве, – а на мёртвого всё можно валить), – о том, как опасен момент лишения нескольких миллионов священства.

„Такое состояние могло вызвать в народных массах духовный подъём, оторвать их от обыденной жизни и обязанностей, увлечь со стихийной силой веры в леса, пустыни (это нынешних-то старообрядцев!) ждать чуда свыше, как это бывало (да не в наши, а в тёмные времена!) не раз, во время сильных религиозных гонений. Если бы меня, Сироткина, принуждали изменить веру, то я скорее бы отдал бы голову на отсечение, но не изменил бы своим верованиям“...

Социал-демократический „Рассвет“, конечно, восхищается смелостью Сироткина и комментирует это патетическое заявление „хитроумного“ раскольничьего старосты, как акт агитационный и решительную угрозу, предъявленную правительству, – „что де знайте, ваше высокопревосходительство (так рассуждает „Рассвет“), что „я“, а за мной, следует вам догадаться, и вся наша братия, скорее голову отдаст на отсечение“, а не изменит, не отступит от своих традиций, верований... Иначе мы махнём своим многомиллионным плечом...

Правильно ли угадал „Рассвет“ недосказанный смысл речи Сироткина, об этом пусть скажут сами раскольники и мы охотно дадим им место на страницах своего же журнала. Чужие мысли читать не берёмся. Нам представляется, что таким энергичным языком раскольники заговорят ещё в будущем, когда у них будет патриарх, а теперь они, действительно, покорны и только смиренно-лукавы.

Однако, по мнению „Рассвета“, министр Плеве будто бы эту угрозу отлично понял и на ребром поставленный тогда же и тем же Сироткиным вопрос о разрешении им, старообрядцам, правильных всероссийских съездов покойный Плеве так, будто бы, отвечал:

Министр. Чиновника прислать на ваши съезды официально разрешить не могу. Вы можете представить мне те вопросы, какие будут подлежать обсуждению на съезде, тогда на словах разрешу и напишу губернатору той губернии, где соберётесь. Старообрядцы считаются самыми коренными и религиозными людьми, что в настоящее время приятно отметить. И даю слово, пока я министр, притеснять вас не буду“.

Так гласит об аудиенции раскольничий документ, заставивший покойного министра меняться в получасовой беседе с представителем раскола в цвете, подобно хамелеону. Не верим, не такого был характера В. К. Плеве, но на голову мёртвого, повторяем, теперь всё можно сочинять.

„Рассвет“ уверяет, что старообрядцы боятся остаться в хвосте общественного политического движения, что они спешат наверстать потерянное их отцами и дедами, погрузившимися в косность, а потому рьяно принялись за правильную и всестороннюю организацию своих рядов, уже на новых началах культуры и просвещения. В доказательство этого своего мнения, „Рассвет“ приводит из раскольничьих протоколов трёх съездов следующий характерный доклад одного из видных представителей второго съезда, который интересен и для нашей миссии.

„Просвещение старообрядчества, – в обширном смысле этого слова, – говорил докладчик, – вот главный вопрос, решению которого должно посвятить себя нынешнее собрание. В каком духе вести просвещение? – Необходимо, конечно, выбросить за борт косность и невежественный фанатизм, свойственный некоторым подонкам(!) старообрядчества. Пусть каждый из нас будет старовером дома и в молитвенном собрании, и человеком повсюду“...

„В общественном и гражданском быту, в экономической сфере, мы должны бояться застоя, должны быть восприимчивы ко всему хорошему, должны усваивать все лучшие начала общеевропейской культуры. Чтобы отстоять свою индивидуальность при разнообразных формах чуждой нам по духу цивилизации, необходимо нам, вбирая в себя живительную струю общечеловеческой культуры, вносить необходимые поправки в свой общественный строй, конечно, не противные нашей вере. В настоящей время мы крайне нуждаемся в таком освежении. Мы отстали. Мы не замечаем крупных перемен, совершающихся на наших глазах в области бытовых и экономических отношений. Мы не обращаем внимания на то, что везде в культурных странах, во всех нациях и религиозных общинах, даровитые, просвещённые и богатые люди работают для меньшей братии, не покладая рук добиваются поголовной грамотности, распространяют между своими соплеменниками и единоверцами полезные знания и новые формы труда, устраивают для них различные школы и училища, заводят рабочие союзы и религиозные братства, вообще работают для блага своей общины, тесно сплочённой массой. У нас во всём остаётся старая рутина. Мы привыкли оправдываться внешними обстоятельствами, для нас неблагоприятными. Бесспорно – обстановка для культурной работы у нас весьма неудобная. Но различные неудачи должны не охлаждать, а усиливать нашу энергию. Что мы будем делать в те вожделенные, святые дни, когда всем дарована будет свобода, полное равноправие и веротерпимость, когда всякие ограничения и притеснения будут упразднены и, следовательно, когда возможно будет свободное соперничество на всех поприщах...

Мы, продолжает докладчик, – представители древнего благочестия, окажемся тогда во всем неумелыми, немощными, невеждами, обречёнными на постыдное пребывание в задних рядах. Обо всём этом следует подумать, пока не поздно“…

Да, документ значительной важности, над ним следует подумать и самим старообрядцам, взвесив серьёзно, куда их ведут передовые вожди и куда им идти.

Приведённое доказательство свидетельствует, что и среди старообрядцев есть чающие интеллигенты, и смута умов не чужда и этой среде, но на этот раз не будем останавливаться на этом вопросе, а последим за другими постановлениями раскольничьих съездов, которые, действительно, говорят о том, что в рядах известной части раскола идёт деятельная и умелая перестройка обветшавших зданий староверия на новый фасон. Тут мы встречаем постановления и о таких – неслыханных ранее в мире старообрядчества – новшествах, как учреждение „училищной комиссии“ „старообрядческого справочного центрального бюро“ в Петербурге, с отделением его в Москве, как руководящего центра, учреждение „премии за сочинительство истории раскола“, мысль об основании своей „бесцензурной газеты“ и проч.

Не нужно только упускать из виду, что такой капитальный ремонт затевается только в одной, действительно, прогрессивной группе раскола, – у австрийских окружников, однако на новшества последних весьма подозрительно смотрит остальной раскол. Но обратимся к протоколам съездов, – в них много важных для миссии и науки расколоведения подробностей.

* * *

Третий съезд старообрядцев мало затрагивать общие политические вопросы, он больше занимался „домостроительством“, устройством внутренней жизни всероссийской организации старообрядцев, „приемлющих христопреданное епископство“.

Прежде всего здесь старообрядцы постановили ходатайствовать о разрешении им школ, но перед этим долгое время совещались, с какого конца начать это ходатайство. Все, однако, сошлись на одном мнении, что нужно всеми мерами избегать церковных школ. Старообрядцы возлагают большие надежды на министерство финансов, которое, по их мнению, пойдёт на встречу предположению старообрядцев устроить повсеместно ремесленные школы. При таких школах старообрядцы думают, что им легче будет добиться разрешения „крюкового пения и церковного чтения по старым книгам“.

Озабочиваясь устройством школ, избранная на предыдущем съезде училищная комиссия подробно исследовала этот вопрос. Она представила на съезд свой доклад и отдельные мнения выдающихся старообрядцев. Из этих документов мы видим, что по школьному вопросу мнение старообрядцев раскололось: одни стоять за „свои“ „старообрядческие“ школы, другие же находят вполне возможным совместное обучение старообрядческих и нестарообрядческих детей, при отсутствии обязательного обучения Закону божьему у священников господствующей церкви.

Вот мотивы докладчика о совместном обучении детей:

„Старообрядчество, раскиданное по лицу нашей родины небольшими отдельными группами, редко большими обществами, не в силах выстроить и содержать свои специальные школы, должно ждать крупных благотворителей. Постройку и содержание существующих разнообразных школ, начиная с воскресных и кончая высшими-учебными заведениями, ведает государство и общество, взимая на сей предмет разные специальные и общие налоги.

Частные пожертвования, – продолжает докладчик, – сводятся к самым незначительным суммам, посему старообрядчеству трудно будет справиться с материальным вопросом в этом деле, наконец, нельзя же остановиться на одних начальных школах, жизнь и наука идёт вперёд.

Патриархальный древний быт старообрядчества нарушен идущей вперёд жизнью; он отживает свою вековую миссию – носителя культуры среди народных масс – грамотность, державшаяся в деревне благодаря старообрядческим начётчикам два с половиной века, сделалась всеобщей и вводится земскими и церковно-приходскими школами: вместе с потерей нашей просветительной миссии – понизились и наши идеалы к просвещению и правде.

Сократ черпал правду и добро в высшей науке того времени, чем приближался к христианскому учению. Поэтому для детей старообрядцев нет никакого вреда учиться в существующих школах общехристианского направления, в которых развиваясь, юношество оценит пережитое своих предков, создаст на их твёрдой почве свою религиозно-нравственную жизнь“.

„Евреи, магометане, – добавляет докладчик, – имеют доступ в наши общегосударственные школы, им предоставлено не слушать Закон Божий, который преподают их духовные лица“ и. т. д.

* * *

После школьного вопроса и вопроса о браках, съезд особенно много занимался вопросом о внутренней организации старообрядцев, „при которой старообрядческие общины, кассы, кладбища и прочие ячейки организации были бы плотно и прочно связаны друг с другом, что бы они могли быть всегда хорошо осведомлены о всех делах, совершающихся в старообрядческом мире, о всех событиях интересных и важных для всех старообрядцев“.

На третьем съезде старообрядцы пришли к единодушному решению о необходимости централизовать свою деятельность.

Уполномоченный Вольского старообрядческого общества так трогательно мотивировал это своё предложение.

„Униженные(?) забитые(!) провинциальные старообрядцы, особенно живущие в сёлах и деревнях, каковых конечно большинство, не имея ниоткуда поддержки и ободрения, предоставлены самим себе во всех случайностях и притеснениях. Кто им, беззащитным(!) и обижаемым(?) на каждом шагу, сообщит и разъяснит закон, ограждающий их человеческие права? Когда они узнают милостивое распоряжение властей? Кто их предупредит вовремя о надвигающемся бедствии? И как они, разрозненные по великой Руси, без совета и руководства, без единодушной поддержки, сумеют предотвратить это бедствие? Кто их ободрит, обрадует, что в печати или литературе появилось какое-либо сочувственное слово старообрядцам, важное разъяснение или открытие(?) в области старообрядческого вопроса? И всё это не пустые слова, а действительность, подтверждаемая многими фактами“. Для того, чтобы связать все разрозненные элементы старообрядчества, объединить их „в крупную, единую организацию“, уполномоченный Вольского старообрядческого общества предложил съезду учредить „старообрядческое справочное бюро или контору в Петербурге, административном центр е России, и отделение его на первый раз в Москве, сердце России“. „Это учреждение должно делать всевозможные справки по делам старообрядцев, собирать сведения по различным нуждам старообрядчества, своевременно сообщать новости судебной практики и распоряжения власти, касающиеся старообрядчества, давать советы и необходимые наставления и указания в судебных процессах и других случаях, сообщать обще-интересные новости и сведения из газет, журналов и вообще литературы, касающиеся старообрядчества, а также знакомить народ с текущей жизнью и важнейшими событиями в старообрядчестве. Вообще деятельность этого учреждения должна заключаться в общем руководстве и указании тех мер, кои имеют общее значение для всех старообрядческих обществ. Говорить ли о том, – заканчивает свой доклад Вольский уполномоченный, какую великую услугу и пользу старообрядчеству принесёт подобное учреждение!? Дух возвысится, обездоленные и забитые старообрядцы ободрятся и, постоянно имея верные и точные сведения о состоянии старообрядчества и его правовом положении, станут относиться ко всему спокойно, осмысленно и без промахов. Все это в деятельность, направленную к пользе гонимой(!) нашей церкви(?) и благоустроению упрочению старообрядческой общественности, внесёт новую благотворную струю жизни и преуспеяния, чего и желает, к чему и стремится все благомыслящее старообрядчество в лице лучших, даровитых и энергичных своих представителей“.

Это предложение, положить начало организации руководящего центра для всего старообрядчества, было принято третьим съездом весьма сочувственно, и единогласно было постановлено организовать это новое учреждение в самом ближайшем будущем. По-видимому, временно проживающий ныне в Петербурге раскольничий архиерей Иннокентий Усов и постоянный – Анатолий, вместе с Мельниковым, занимаются организацией этого бюро.

* * *

Поживём – увидим, прав ли „Рассвет“ и К° в своих надеждах на раскол, как союзника, или мы в своих гаданиях, хотя нужно сознаться, что как приведённые документы, так и сами съезды с их прогрессивными ораторами, не очень-то красиво характеризуют устойчивость нынешних старообрядцев.

Среди старообрядческих вождей есть люди несомненно передовые, хорошо понимающие задачи общественно-политического воспитания, это можно видеть из того, что на том же третьем съезде был поднят вопрос об основании своей, очевидно, свободной от цензуры, а стадо быть нелегальной, газеты.

„За последнее время, среди старообрядцев, – говорит уже цитированный нами уполномоченный Вольского общества, – возбудился большой интерес и живое внимание к духовно-религиозным и церковно-общественным делам и вопросам, возникающим в старообрядческом мире, а также к внутреннему правовому положению своего общества. Это настроение мы замечаем повсеместно. Нужно только радоваться и благодарить Бога и положить своей нравственной обязанностью не гасить и не охлаждать эту искру Божию, а всеми силами её поддерживать и поощрять. Кроме того необходимо, чтобы всякий душевный запрос встречал своевременный сердечный отклик и внимание, потому что пустая, бессодержательная, безыдейная жизнь, скудная духовными интересами, порождает апатию, холодность в вере и модный ныне индифферентизм, во сто крат худший всякого неверия“. Одной из ступеней духовного „преуспеяния“ служит „взаимное общение, взаимный обмен мнений, сообщение сведений о текущих делах и состоянии старообрядчества“...

„ ...A для взаимного ознакомления самое лучшее могучее средство – периодическая печать. При посредстве газет и журналов вырабатывается народное общественное сознание, от которого всецело зависит развитие, преуспеяние или упадок. Но мы лишены возможности иметь своё периодическое издание. Народ у нас поневоле остаётся в совершенно беспомощном положении, полнейшем неведении не только о текущих делах и событиях в старообрядчестве, но даже и об общем его строе и состоянии“.

Какой газетный и модный язык у нынешних старообрядцев! Действительно, в расколе есть свой верхний слой, хорошо пропитанный веяниями времени.

Рассуждая о необходимости добросовестного и всестороннего исследования старообрядческого вопроса, „уполномоченный петроградского общества старообрядцев“ между прочим говорит:

„правда, в силу действующих законов о печати, при всей добросовестности некоторых из писателей господствующей церкви, мы не можем искать, ждать от этих писателей ни одного сочинения, которое можно бы было, без боязни поколебать веру, без вреда для цельности убеждений, предложить прочесть не изучавшему, – а таких очень много, – священного писания старообрядцев“.

Старообрядцы единогласно решили всё на том же третьем съезде присоединиться к предложению „петроградского уполномоченного“ и поручили „Общественному Попечительству“ отыскать лиц, которые согласились бы совершенно свободно и беспристрастно написать историю раскола; это же попечительство должно озаботиться об издании этого сочинения и „выдать вознаграждение за сочинительство“. На съезде была также установлена тем же „петроградским уполномоченным“ (этим уполномоченным был, по-видимому, Ф. Е. Мельников) наличность большой жажды к свободному, не подцензурному слову среди старообрядцев.

„Я уверен, – говорил он о проектированном сочинении по истории раскола, – что громадное большинство грамотных старообрядцев постарается приобрести такое сочинение. Дело в том, – продолжает он, – что многие из нас не имеют старообрядческих книг вследствие распространения их в очень ограниченном количестве и благодаря трудности их добывания“.

Депутаты третьего съезда вспомнили также и о своём „политическом заключённом“, о Висилии Мельникове, „невинно страждущем в ссылке“ на Валаамском острове за нелегальное издание и распространение различных вредных книг. Съезд единогласно постановил немедленно доставить 200 рублей „валаамскому заточеннику“.

Социал-демократический „Рассвет“ по поводу приведённых постановлений раскольничьих съездов сделал такую едва ли приятную для старообрядцев – характеристику и заключение.

„Настроение большинства уполномоченных, а также то там, то тут, как бы нечаянно прорвавшиеся замечания и суждения, дают право предполагать, что среди старообрядцев назревает сознание своих политических прав, которое с каждым годом всё более и более охватывает ряды старообрядцев – этих представителей, по преимуществу, средней и мелкой буржуазии“.

С проникновением в эту замкнутую среду социалистической литературы, – а она проникает и туда, – „Рассвет“ надеется, что политическое сознание старообрядцев начнёт быстро расти и, может быть, недалёк тот съезд всероссийских старообрядцев, на котором будут одобрены более решительные шаги“...

* * *

Чтобы покончить с собранием 19 ноября, мы считаем долгом, как бывший секретарь двух последних всероссийских миссионерских съездов и руководитель многих епархиальных и окружных съездов, – печатно опровергнуть публично во время прений возведённую г. Пругавиным клевету на миссионерские съезды, и в частности на Казанский, который будто бы сделал постановление об отбирании детей у сектантов и помещении их на воспитание в монастыри.

Заявление это произвело среди аудитории большую сенсацию, и наш протест был заглушен шумом взволновавшейся аудитории.

Предметом обсуждения Казанского миссионерского съезда был вопрос об ограждении от совращения в секты юного подрастающего поколения, – детей, рождённых от родителей сектантов, до отпадения последних от Церкви, а также сирот и бездомных детей, которых, обычно, сектанты – и особенно хлысты – любят устраивать в своих приютах, с целью совращения в свою ересь.

Среди докладов было заслушано, между прочим, сообщение бывшего самарского миссионера о. Матюшинского о нескольких случаях водворения детей сектантов и штундистов на воспитание и обучение в школы и приюты местных монастырей. Водворение это совершено по соглашению духовной и гражданской власти, в виде опыта и в силу 190 ст. Улож. И 34ст. Уст. о прест.

Съезд единогласно высказался против этой меры, как нежелательной для миссии. При этом другой миссионер самарский, архим., а ныне епископ Тихон, выражал сожаление, жестоко порицая эту меру, как вызывающую раздражение и наветы против Церкви со стороны родителей сектантов и огорчение детей, оторванных от семейств, и съезд вполне разделял этот протест.

При этом съезд удостоверился, что эта нежелательная мера нигде, кроме Самарской губернии, не имела места.

Миссионер о. Матюшинский, как сторонник подобных не миссионерских мер в борьбе с сектантами, ещё ранее съезда признан был епарх. властью неудобным для миссии и получил другое соответствующее назначение.

Никто из бывших на съезде епископов, как утверждал г. Пругавин, не предлагал отбирать детей и имущество у раскольников и сектантов, – это газетная басня, пущенная ещё в 1897 «Русск. Ведом.», тогда же сплетня эта была и опровергнута. Корреспондент не понял речи бывшего на съезде еп. Мелетия, который говорил о недопущении существования тайных касс и фондов сектантов, идущих на поддержку пропаганды, подобно штундистским или баптистским миссионерским фондам или специально раскольничьим благотворительным капиталам, каковы капиталы Преображенского кладбища, или духоборческая общественная касса, против которых принимались меры ограничения, до конфискации включительно, при импер. Николае I-м.

Таким образом, г. Пругавин повторил уже известную неправду о съезде казанском, и приходится только удивляться долговременности памятозлобия и слепоте предубеждения либеральных исследователей раскола и критиков миссии. Схватив на лету газетную сплетню, они её смакуют и держатся обеими руками в течение долгих лет, как за непреложный факт. Никакие опровержения и доводы не разубеждают либеральных искателей сучков в глазе православной миссии; они, как бурбоны⁵³¹, ничего не забывают и ничему не научаются. А между тем в миссии многое переменилось и во взглядах, и в способах действий.

В последнее пятилетие на всех миссионерских съездах с настойчивостью проводится в сознание духовенства та ясно, опытно сознанная лучшими представителями миссии истина, что духовенство и миссионеры должны себя держать в стороне от сыска полицейского и от доносов по поводу преступлений раскольников и сектантов, отнюдь не должны прибегать к содействию мер полицейского воздействия в деле борьбы с расколо-сектантством; съездами рекомендовано духовенству воздерживаться от всяких непосредственных донесений и сношений с гражданской властью по делам миссии и преступлениям отпадших против веры даже в тех случаях, где сам закон требует от духовенства возбуждения дела. Здесь приходское духовенство ограничивается только сообщениями к сведению миссионерских комитетов или епархиальной власти.

Указаниями центральной власти консисторские производства по этим преступлениям сокращены до минимума, и в судебные инстанции направляются лишь дела по неопровержимым данным и вопиющим фактам.

Либеральные исследователи этого, казалось бы – для них отрадного – явления вовсе не замечают.

Итак, успокойтесь, господа интеллигенты, миссия давно знает и отлично понимает, что раз увещатель станет на почву репрессивных давлений на совесть увещеваемого, он потеряет доверие и затормозит своё дело духовного убеждения. Стыдно вам клеветать на тружеников народной просветительной миссии, служащих честно идее христианского дела. Побольше доверия, гг., поменьше предубеждения!

Г-жу Ясевич, которая, по её собственному признанию, „задачей жизни поставила исследование и заботу о штундизме“ – раздражает существование ст. 1006, – в ней пламенная обличительница деятелей миссии – видит главный источник зла.

А между тем, Варвара Иван. не знает, что эта статья является коррективом, фильтром, через который проходят все дела, возбуждаемые полицией и судебными установлениями и не будь этого фильтра, то дел по преступлениям против церкви было бы гораздо больше, и притом вздорных и неправильных по существу.

Обвинять же консистории и вообще духовное ведомство, а равно и экспертов, почему они совсем не отказываются от вчинения и ведения дел против раскола и сект, – когда существуют законы и долг службы, – уже совсем и нелогично, и несправедливо. Каждый обязан исполнять свой долг перед законом, хотя бы это касалось не сектантов только, но и родного сына. Или у либералов сознание этих правовых обязанностей не очень развито?!

Можем ещё одно в заключение заявить, что миссия сама по себе не боится отмены или ослабления законов и мер ограничения против раскола и сект, не опасается осуществления хотя бы американской свободы совести, так как, повторяем, меры репрессий – не наши меры, – Церковь и православие, как истину, и врата адова не одолеют, – опасность должна существовать у тех, кто поставлен на страже храма душ „сих малых“ тёмной массы, которую, без защиты закона, необузданный фанатизм раскола и сектантства не преминет нещадно разорять и насиловать, а ведь свободолюбивые интеллигенты не войдут в защиту совести православного люда, который, казалось бы, по метрике им более близкий и родной, чем отщепенцы. Но теперь все ринулись защищать раскол и секты, а в защиту „православных сирот“ никто не хочет – или же боятся – и слова вымолвить, таково уж времечко!

* * *

Сославшись в настоящих заметках наших на заграничное сектантское издание „Рассвет“, – к слову упомянем, что наше разоблачение в № 6 „Мисс. Обозр.“ вредных задач этого издания вызвало припадок бешеной злобы и подлого злословия со стороны редактора листка – какого-то Бонч-Бруевича. Кто такой сей Бонч-Бруевич, – мы не знаем, но, судя по фамилии и не христианскому отношению к ближнему, по запальчивым приёмам писательского ругательства, он «едва ли не жид» ... И откуда у г. Бонч-Бруевич такое бьющее через край народолюбие и клокочущая злоба к людям, которые не по его убеждены?

Хоть вы, г. Бруевич, и подпольный писатель, но, казалось бы, и для вас, как интеллигента, должны бы существовать законы совести и порядочности в обращении с людьми, с фактами и печатным словом. Или это не обязательно для людей вашего круга и для деятелей вашей партии? Вы увидали в нашем разоблачении вашего органа „доносец“, „сыщески – миссионерские цели“, вы – то называете меня достойным учеником одного ненавистного вашей партии, великого русского человека (это, конечно, в. почётно для нас), то с грязью нас мешаете. Мы понимаем вас, вы злословите нас потому, что мы осветили вас, а вы привыкли работать во тьме, морочить слепых. Да, вы не терпите света, разгоняющего ваш мрак, обличающего вашу разрушительную деятельность?! Конечно, ваше срамословие – наша похвала, но зачем же стулья ломать? Вы идёте своей дорогой, мы действуем по своим убеждениям. Я не могу вам сочувствовать, но это не даёт вам права непременно меня ругать и клеветать. Или у вас своя подпольная логика и этика? Вы бы хотя у сектантов, которых взялись просвещать, поучились христианскому отношению к людям. Поверьте, они возмутятся вашей неправдой о нас.

Позвольте ещё вам заявить, что вы лжёте, говоря, что „Миссионерское Обозрение“ издаётся будто бы на правительственные средства. Никогда „Мисс. Обозр.“ за 9 лет своего существования не получало от правительства ни единой копейки и издаётся, как и всякое частное издание, на средства, получаемые от подписки. Знайте также, г. Бруевич, что „Мисс. Обозр.“ есть личный наш орган и единомышленных нам деятелей миссии, никакого отношения к нашему служебному положению не имеющий, ни от кого официозных вдохновений не получающий.

Хоть вам и неприятно наше литературное наблюдение за вашим „Рассветом“, а мы всё-таки будем и впредь им интересоваться, а ваше внимание к „Мисс. Обозр.“ и ругательства нисколько нас не огорчают.

* * *

В газетах появилось письмо, характеризующее, как печать наша вскружила голову раскольничьим вождям, которые ещё неотменённые законы уже вменяют яко не сущее. Вот характерное в этом отношении письмо, напечатай, в газете „Слово“.

„В виду распространившихся слухов, волнующих старообрядцев, будто меня взяли в действующую армию, в качестве рядового солдата и в ответ на поступающие ко мне по сему случаю отовсюду запросы, позвольте заявить через посредство вашей уважаемой газеты, что слух этот совершенно ложен.

Епископ Иннокентий.

Можно быть уверенным, что в легальной печати письмо с такой подписью является впервые, и оказательство это составляет в своём роде исторический факт.

Какой же вы нетерпеливый, о. Иннокентий Усов, и бестактный! Как вы рискованно предупреждаете события! Ведь правительство и закон ещё вас, носящих сан раскольничьих архиереев, не признали в сущем сане и положении, а вы уже и подписываетесь. Вас и раскольники-то не похвалят за это литературное самочинство и оказательство. Право, не торопитесь, о. Иннокентий, так смело скакать через барьеры, памятуя мудрую пословицу: „тише едешь, дальше будешь“.

* * *

С чувством живой радости приветствуем мы благоустроение закавказской миссии, о чём читатели найдут сведения в хронике настоящей книжки „Мисс. Обозр.“.

В статье почтенного миссионера Грузинского экзархата, нашего талантливого сотрудника, А. И. Платонова – „Несжатая полоса“ – вы, конечно, читали, как велика миссионерская жатва на этой окраине и как нужны там добрые, ревностные, способные делатели. Материальное обеспечение миссии теперь поставлено в экзархате надёжно, вместе с тем дана прочная и широкая, как нигде, организация. Редкое и глубоко отрадное явление представляет то обстоятельство, что миссия поставлена здесь в живое общение, а вместе и под нравственный контроль высоких представителей местного общества и власти, в лице многочисленных и влиятельных членов „Общества восстановления православия“. Много обещает также постановление о праве участия в собраниях общества иногородних деятелей миссии во время приезда их в Тифлис. Это их будет ободрять и поучать, – расширяя кругозор. Мы уверены, что миссионерское дело и деятели, которые не везде и не всегда находят поддержку себе и вдохновение в своём духовном кругу, встретят надёжную опору в преданных Церкви, независимых светских членах общества, а последние, через живое общение с деятелями миссии, через доклады миссионеров, войдут в задачи и интересы миссии, как дела великого и важного, и так. образом миссия будет уже не одним только церковным делом, но и церковно-общественным. А это край желаний миссий вообще. Нельзя также не приветствовать учреждения центральной миссионерской библиотеки, что даст возможность пользоваться книжными пособиями всем интересующимся так или иначе миссионерством, не исключая и самих сектантов, а это же будет путь к сближению их с православной миссией.

В интересах единства направления и действий важно, что окружные миссионеры поставлены в служебную зависимость и соподчинение епархиальному миссионеру.

Теперь дело остаётся за контингентом достойных делателей. Если вообще трудно найти опытных и способных миссионеров, то в Закавказье тем паче.

Без назначения на вакансии окружных миссионеров достойных деятелей мало помогут делу и организация, и материальные средства, которые легко могут обратиться, как иногда бывает в других местах, в пособие и придаток к содержанию почтенных оо. благочинных, или усердных законоучителей, но в то же время плохих и нерадивых миссионеров. Оо. благочинные по принципу миссионерами не могут быть и не должны ими назначаться, так как они очень обременены занятиями и представляют из себя контрольную и направляющую власть, а это не совместимо с званием миссионера, который должен быть прежде всего „всем вся“.

Миссионеры должны иметь не только свободу от других обязанностей, но любовь к делу и усердие, а также правоспособность, так, например, уж никак миссионером не может быть назначен не владеющий живой речью или заика, а между тем иногда и такие бывают миссионеры.

То отеческое попечение об устроении миссии закавказской, какое являет благостный владыка экзарх Грузии, несомненно обеспечит любимой им миссии состав деятельных правоспособных миссионеров. Бог на помощь!

В. Скворцов