Часть 2. История создания женских общин

Общины, как сообщества не постриженных в монашеский чин, но живущих небольшими группами по монастырскому уставу девушек и женщин, большей частью стали возникать в последней четверти XVIII в. А уже в следующем веке движение по созданию женских общин стало носить широкий общероссийский характер, они создавались как бы сами собой, без административных циркуляров и официального плана на епархиальном и приходском уровне. Были, конечно, исключения, т. е. случаи более раннего появления общин. Например, Знаменский девичий монастырь ведет свою историю с 1683 г., когда его основал свт. Митрофан Воронежский, который проезжал через Елец по пути из Москвы в Воронеж. Он обратил внимание на значительное число «черных стариц», «живущих между мирскими домами, что кормились милостью и подаянием». Им был передан на Каменной горе малолюдный мужской скит, откуда монахов переселили в другой монастырь. Позже здесь случился пожар, и сестер перевели в Воронежский Покровский монастырь (1769 г.), часть же осталась жить на пепелище по благословению свт. Тихона Задонского. Из них постепенно выросло новое монашеское сообщество, и опять стал действовать Знаменский девичий монастырь.

Святителем Митрофаном был заново воссоздан другой известный в Воронежском крае монастырь – Покровский девичий в самом г. Воронеже. Этот монастырь основан в 1623 г., но при свт. Митрофане он был перенесен в 1702 г. на новое место и с этого времени стал возрастать и становиться главной женской обителью для всего региона. В монастыре жили такие подвижницы, как монахиня Македония, в схиме Христофора (1770–1866), монахиня Таисия, жившая под духовным руководством свт. Тихона Задонского, монахиня Платонида, в схиме Алипия, схимница Мелитина⁷³. Отсюда вышли многие настоятельницы монастырей епархии. И хотя обитель относилась к числу своекоштных, но именно в ней наблюдался в течение второй половины XIX в. неуклонный рост неуказных послушниц, самой массовой монастырской категории лиц⁷⁴, что, несомненно, указывало на духовные возможности монастыря.

К числу единичных исключений раннего времени возникновения помещичьих обителей можно отнести Борисовскую Тихвинскую Девичью пустынь, основанную в 1714 г. графом Борисом Петровичем Шереметевым по обету, данному перед Полтавской битвой. Пустынь существовала сначала как общежительная община из 13 сестер⁷⁵.

В целом, общинное движение началось, на первый взгляд, стихийно, после кончины Екатерины II, во времена императора Павла I и, возможно, было связано с общей церковной надеждой на перемены государственного отношения к монастырям, которое было заметно по личному благочестию этого императора. Павел I совершал паломнические поездки в некоторые монастыри, в том числе женские, где находились святыни или были захоронены подвижники. Так, он побывал в Новоиерусалимском Воскресенском монастыре, был в некоторых северных монастырях, ездил на поклонение к чудотворному образу Тихвинской Божьей Матери в Тихвинский женский монастырь. В обществе появилась надежда на возвращение того, что было не только частью церковной жизни, но и входило в традицию. Нельзя не согласиться с мнением дореволюционного церковного историка П. В. Никольского, писавшего о реформе 1764 г.: «Если монашество есть явление жизнеспособное, то оно должно испытать тяжесть реформы, но не могло погибнуть в корне. Все же отжившее в этом институте, державшееся только поддержкою правительственных привилегий, после этого должно было невозвратно погибнуть и действительно погибло… Монастыри закрывались, но монашеские порывы обнаружились»⁷⁶. В этот период, на рубеже веков, в разных местах России на месте прежних обителей активизируются общины, которые остались здесь после закрытия монастырей. В Св. Синод подаются прошения об открытии общин на месте бывших обителей. И Синод получает от императора Александра I согласие за согласием на открытие этих обителей в той или иной форме: в виде богаделен или общин. Поначалу почти не было разрешений об открытии сразу монастыря, поскольку существовало известное число штатных обителей, а чтобы открыть внештатный монастырь, нужны были средства благотворителей. Городские власти в редких случаях готовы были пожертвовать частью своего бюджета, хотя такая возможность у них была. В этом случае только опека частных благотворителей спасала положение. Деньги и недвижимость купцов и богатых горожан помогали многим богадельням встать на ноги и постепенно превратиться в общежительные монастыри.

В сентябре 1801 г. в Синод поступила просьба от тотемского градоначальника восстановить старинный девичий монастырь. Губернатор так пишет о мотивах, побудивших его обратиться с этой просьбой: «Обязанность служения моего налагает на меня необходимый долг пещись о сиротах и вдовах, убогих и нищих, как о членах общества». К нему обратилась престарелая купеческая девица от лица еще 47 общинниц, живущих при храме бывшего Богородичного монастыря. Возраст девиц – от 40 до 70 лет. «Они изъявляют сердечное желание, чтобы прежний Девичий монастырь восстановлен был на прежнем положении». Дополнительным аргументом в пользу возвращения монастыря для губернатора стал факт отсутствия в казне города достаточных средств для помощи нуждающимся. Он пишет, что монастырь мог бы решить эту городскую проблему. Но ответ Св. Синода (и императора) был отрицательным. Поскольку, по общим соображениям, означенный монастырь упразднен, то потребуется изменить число штатных монастырей, и другие монастыри потребуют возвращения, поэтому просьба не может быть удовлетворена. «Впрочем, не воспрещается тем, кто возжелал уединенный образ жизни, жить в том монастыре на собственном иждивении»⁷⁷.

Редкий пример восстановления монастыря сразу в монастырском статусе являет Крестовоздвиженский девичий монастырь в г. Саратове. Попытки воссоздания закрытого при Екатерине II девичьего Крестовоздвиженского монастыря в Саратове привели горожан в 1829 г. к успеху. Монастырь сразу сделали второклассным и «определили к нему надлежащего числа служителей из крестьян экономического ведомства», утвердили казенные оброчные статьи, дали мельницу и рыбные ловли⁷⁸. В общем, всё как в старину, за исключением наличия земли. Но и земли (подаренные благодетелями – крестьянским миром, помещиком, купцом, иногда священником) постепенно становятся частью монастырской жизни, потому что обработка земли кормила многие общежительные монастыри.

16 августа 1795 г. жители г. Мологи обратились к императрице Екатерине II c с просьбой открыть в городе женский монастырь на месте упраздненного в 1764 г. мужского. После закрытия обители рядом с приходской церковью, оставшейся от монастыря, поселились престарелые вдовы и несколько девиц. Синод, с разрешения императрицы, позволил горожанам иметь свой монастырь, но на правах приписного к Угличскому. Это означало, что те 30 человек, которые здесь поселились, могли получать постриг только в случае открывающейся вакансии в Угличе. Содержание мологского Афанасьевского девичьего монастыря взяло на себя городское общество (Городская Дума) и купцы П. Т. Мальцев и Ф. К. Бушков. В 1817 г. обитель получила самостоятельность, став третьеклассным штатным монастырем⁷⁹.

В другом случае жители г. Михайлова («купеческое и мещанское общество») хотя и не имели прежде в городе женской обители, но высказали рязанскому архиерею горячее намерение открыть в городе монастырь. Узнав, что в Рязани Покровскому девичьему монастырю, находящемуся у реки, грозит стихийное бедствие, и он нуждается в переносе на другое место, они пожелали перенести обитель к ним. В прошении звучало «усердное желание видеть обитель в отечественной их стране, давно не имевшей такого Священного места». Обращение было датировано 1804 г., а в 1819 г. монастырь перебрался из Рязани в Михайлов, на свое новое место⁸⁰.

Число просьб об открытии «старинных монастырей», закрытых в 1764 г., постепенно нарастало, и частично они получали удовлетворение. Поначалу монастыри и общины возникали в тех местах, где до недавнего времени существовали небольшие своекоштные женские обители, но большая часть возникала на новых местах. В 1801–1803 г. появился женский монастырь при Алтайской миссии⁸¹. В 1793 г. чернички г. Кадома обратились к властям города похлопотать за них перед епархиальным архиереем. В 1797 г. они получили разрешение селиться и жить общиной⁸².

В 1818 г. поступило прошение из Ельца о восстановлении Знаменского девичьего монастыря, превращенного в приходскую церковь. В 1822 г. разрешение было получено⁸³. Москвичка, дочь генерал-майора Д. М. Ивенковская в своем прошении в Св. Синод в 1815 г. просит восстановить упраздненный при Екатерине II московский Иоанновский монастырь⁸⁴. В тот же год подается прошение от «мещанской дочери Ксении» с просьбой утвердить общину в упраздненном женском монастыре г. Киржача Владимирской губ.⁸⁵ По прошению горожан Тобольска, поданному в 1822 г., мужской Николаевский монастырь был переименован в женский общежительный Николаевский монастырь⁸⁶. В 1820 г. из Калуги в Св. Синод было направлено прошение «об устройстве в городе женского монастыря»⁸⁷. В 1827 г. возник в Уфе женский монастырь Жен-Мироносиц⁸⁸.

Темниковский Рождества Богородицы монастырь возник как община в 1822 г. по инициативе городских черничек. А еще раньше при кладбищенской церкви в 1812 г. дворянская вдова построила келью для богаделок. Сама вдова Гликерия Васильевна Малицкова потом постриглась в монашество с именем Глафира. Известно, что жители Темникова отличались благочестием и выражали желание иметь в городе женскую обитель. Такие прошения подавались в Синод в XVIII в., в первой его четверти. Но обращение почетных граждан города к императрице Анне Иоановне не было ею поддержано. Община начала свое существование после приезда в город в 1817 г. из Кадомской общины трех местных уроженок – девиц Ирины, Марии, Пелагеи (по отцу они были Егоровны) Гусениновых. С ними была мать Пелагея Егоровна. Ехали они в город по делу открепления от местожительства и сословия, а пришлось остаться, т. к. получили благословение старца Серафима Саровского начать создавать общину в своем городе. Старец сказал: «Оставайтесь все в Темникове и снуйте основу, а уток будет». Благословил их образом Божьей Матери «Млекопитательницы» и сказал, чтобы икона всегда находилась в трапезной общины, а потом монастыря: «Она будет питать монастырь»⁸⁹. Они-то и заняли приготовленный дворянкой Малецкой дом. С этой небольшой общинки и вырос потом знаменитый Темниковский Рождества Богородицы монастырь.

Предположительно прп. Марфа (Апарина), основательница Кирсановского Тихвинского монастыря

В г. Кирсанове Тамбовской губ. в 1780-е гг. возникла община под руководством прп. Марфы (Апариной). Преподобная Марфа хотя и не стала строительницей общины и монастыря, но, как отмечает историк, «она положила крепкое незыблемое начало подвижничества нескольких лиц в Кирсанове, составила из них отдельную семейку жен и девиц, обрекших себя на труд и молитвенные подвиги»⁹⁰. «В городе Марфу Петровну, жившую строго постнической жизнью, считали прозорливой и святой»⁹¹. Преемницы прп. Марфы поддерживали связь с саровскими старцами, в том числе со старцем Серафимом. Например, когда в 1828 г. в общину поступала девица Александра Федотовна Абалмазова (будущая игуменья Аполлинария), то она имела благословение от старца Серафима Саровского, со словами, что он знает эту общину⁹². Члены кирсановской общины – городские мещанки-чернички. В 1814 г. община была официально оформлена как богадельня при соборной церкви Кирсанова, а с 1846 г. была зарегистрирована как община, и скоро ее утвердили в статусе общежительного монастыря.

В 1810 г. в Брянске на месте упраздненного Петропавловского девичьего монастыря была сделана попытка возродить общежитие. В Св. Синод тогда поступило прошение от майора М. Тютчева⁹³, но только в 1833 г. монастырь открылся как общежительный⁹⁴.

В Вятской губ. известны два рано возникших монастыря – Слободской Христорождественский, в городе Слободске, выросший в 1823 г. на месте старого монастыря, закрытого в 1764 г., и Знаменский Мариинский, возникший в конце XVIII в. рядом с городом Яранском (7 верст).

На Урале, в Екатеринбурге возникновение Свято-Тихвинского женского монастыря также относится к раннему времени: в 1798 г. зарегистрирована богадельня, ставшая в 1809 г. общежительным монастырем. Учитывая, что до этого в городе никогда не существовало женских обителей, мы можем отнести этот пример к редким случаям раннего возникновения женского общежительного монастыря на новом месте, но в городе.

Общий вид Екатеринбургского Тихвинского девичьего монастыря. XIX в.

В 1779 г. в Вязьме Смоленской епархии был закрыт Ильинский женский монастырь. Старицы обители в количестве 19 человек поселились при Аркадьевской церкви и построили каменный дом для богадельни и обнесли место каменной стеной. Так возникла община. Наполеоновское нашествие все строения превратило в прах и пепел. Собирая милостыню на восстановление, сестры отстроили церковь Спаса Нерукотворного, вновь возвели богадельню. Богаделок называли «монахинями», или же «монастырками». С 1827 г. здесь возобновилась служба, а с 1832 г. Св. Синод разрешил существование монастыря вне штата. Государство платило Аркадьевской обители «милостыню» – 300 рублей в год. Большую помощь в восстановлении монастыря оказало местное купечество. 11 тысяч руб. пожертвовали купцы на общину. Обитель посещали высокие особы: Александр II в пору, когда он был наследником престола, и другие. Настоятельница игуменья Августа (Ширинская-Шихматова), ставшая восстановительницей обители, переписывалась с игуменьей Спасо-Бородинского монастыря Марией (Маргаритой Михайловной Тучковой)⁹⁵.

Среди этих городских обителей выделяются несколько таких, которые серьезно повлияли на появление движения и устроение общежитий в целом. В Нижегородской губернии таким городским общежительным монастырем стал Нижегородский Крестовоздвиженский. В Арзамасе Нижегородской губ. – Николаевский. Во Владимирской губернии – Александровский. Белевский монастырь в Тульской губ., Новотихвинский в Екатеринбурге, Горицкий в Новгородской губ., в Тамбове – Вознесенский, в Воронеже – Покровский.

Все вышеперечисленные монастыри возникли в городах, большей частью на месте закрытых в екатерининское время женских и мужских обителей. Их возникновение не было чем-то необычным для Синода и гражданской власти, поскольку в прошениях об их открытии речь шла о возобновлении закрытых монастырей. То есть требовалось открыть закрытый некогда монастырь. К тому же прошения об открытии исходили от гражданских властей городов, в этих прошениях обязательно присутствовала ясная гражданская мотивация необходимости открытия обители, иными словами, идея полезности этого церковного учреждения. Вот почему эта группа новых, возникших в XIX в. монастырей отличалась пестрой географией, новые городские обители (и часть их были общежительными) выросли в самых разных уголках России.

Но в те же годы в одной – Нижегородской губернии, большей частью в сельской местности, начинается активное развитие общин, имеющих, по крайней мере, два ярких признака своеобразия: они многолюдны, и они сконцентрированы географически в одном регионе.

Арзамасская Алексеевская вместе с Дивеевской обратили на себя внимание Синода как новое, особенное явление, имеющее не единичный характер. Все началось с записки 1829 г. генерал-адъютанта графа Строганова товарищу управляющего министерством внутренних дел обер-прокурору Петру Сергеевичу Мещерскому⁹⁶. Граф Строганов пишет, что, находясь в отпуске в Нижегородской губ., посетил общины, «издавна там существующие, одну в Арзамасе, другую в с. Дивееве». Сделал запрос губернскому начальству: «на каком основании и порядке существуют общины». На запрос ответили, что женщины живут без пострига, поэтому находятся в компетенции местной полиции. Поскольку в министерстве юстиции не оказалось никаких сведений насчет учреждения общин, подобных этим, «то и обращаюсь к Вам дать сведения… состоят ли они в зависимости от Духовного начальства и в какой мере подлежат распоряжению Духовной власти»⁹⁷. Здесь же граф кратко характеризует две общины, которые он посетил, Арзамасскую Алексеевскую и Дивеевскую. Графа Строганова удивили и строгое духовное устроение обителей, и размах и качество трудовой деятельности, и число насельниц⁹⁸. Он стал выяснять, что это за явление. Еще большее удивление вызвала информация, полученная по запросу Св. Синода об общинах в Нижегородской губ. Оказалось (на 1830 г.), что таких общин в губернии – четыре: Арзамасская Алексеевская, насчитывающая 507 духовных сестер, Зеленогорская, учрежденная в 1800 г. на месте Спасского мужского монастыря поселившимися здесь вдовами и девицами-черничками. Число их – 45 чел. Ардатовская община, учрежденная мещанской девицей Василисой Полюхановой в 1808 г., с 68 общинницами. И Дивеевская община, основанная переяславской помещицей вдовой Агафьей Мельгуновой в 1774 г., состоящая из двух рядов келий. В одной живут вдовы числом 113 чел., в другой – 125 девиц. Девицами руководит ардатовская мещанская девица Аксинья Ильина⁹⁹. Келии выстроены в две линии, вместо ограды – канавка¹⁰⁰. Сверх того, в Дивеево «по другую сторону церкви есть еще пять келий, выстроенных 25 лет назад, в которых живут крестьянские (с. Вертьянова), и мещанские (Ардатова), и соседних селений солдатские вдовы. Всего – 10 человек»¹⁰¹. Еще одна община находилась в Ардатовском у. в селе Ризидеево в 13 верстах от города, рядом с приходской Введенской церковью. Община образовалась ранее под руководством крестьянской девицы Ирины Лещевой, ныне умершей. В 1830 г. общиной руководила крестьянская девица Матрена Климова¹⁰². Как отмечается в документе, «все общины ведут строгий и благочестивый образ жизни, руководствуются советами и назиданиями своего духовного отца». «Одеяние носят по Уставу Греко-российских монастырей и занимаются разными женскими рукоделиями, содержат себя трудами и подаянием благотворителей»¹⁰³.

Было выяснено, что из общин только Алексеевская подчинена епархиальному начальству, остальные же имеют формальное прикрепление (выбирают настоятельниц по благословению архиерея, принимают и увольняют сестер по благословению), а в основном их контролируют органы гражданской власти, в том числе полиция. Между тем, как посчитал Синод, после обсуждения вопроса об этих общинах, они, «заключая в себе весьма значительное число лиц, которые, снискивая содержание собственным общеполезным трудом, помогают бедным и сиротам, по цели и средствам своих благодетельных и богоугодных заведений, и как сии общины существуя с давних времен и постепенно увеличиваясь, исполняли до сего дня все условия, требуемые правилами благочестия, и заслуживали одобрение начальства, которому оказывали должное повиновение; при том же общины сии образовались отчасти на месте упраздненных монастырей или по особым благотворениям, почему могут быть впоследствии преобразованы в благоустроенные монастыри вместо других, приходящих в упадок»¹⁰⁴. В результате эти общины были приняты под покровительство духовной и гражданской власти в качестве «богоугодных заведений». Интересно отметить и тот факт, что Синод подчеркнул в итоговом документе подвижнический характер этих общин: «К сему считаем долгом присовокупить, что означенные общины, составившиеся из лиц разных сословий, которые посвящают себя уединению без пострижения в монашество, по суровой благочестивой жизни их, трудолюбию и примерной праведности, пользуются от жителей не только окрестных, но и отдаленных мест таким уважением, до которого не могли достигнуть многие из штатных монастырей»¹⁰⁵. Таким образом, при обер-прокуроре графе Н. А. Протасове начался процесс официального признания женских общин, и начало этому положили нижегородские общины.

Благодаря тесным связям с саровскими старцами, и в первую очередь с преп. Серафимом, крупный общинный центр возник в Пензенской епархии. В записках послушника Краснослободского Спасо-Преображенского монастыря, датируемых 1819 г., есть интересные сведения о ранних пензенских общинах¹⁰⁶. Молодой человек, стремившийся к монашеству, посещает многие духовные центры своей епархии, и среди них постоянно речь идет о женских общинах. Именно там идет активная духовная жизнь, там он находит себе старицу, которая советует ему, как действовать: «Объявлено мне чрез некоторую юродствующую девицу Федосью, что в Краснослободской общине у Афимии Стефановны Андреевой, чтобы я, оставив дом, семейство и близких, шел в мир и засвидетельствовал о делах Христовых и явился в Пензу к пастырю Иннокентию, и он тебе, – как она с веселым лицом вещала, – поможет»¹⁰⁷. Автор дневника объехал многие женские общины: был в Темникове, Ардатове, «беседовал по богадельням с девицами и вдовицами», также добрался до Мурома, Владимира: «поутру слушал утреню в девичьем монастыре», приехал в Москву, поклонился кремлевским святыням, потом отправился назад от Ардатова в Арзамас, «и тамо навестивши св. места, отправился в дом свой». У него созрела мысль уходить в монастырь. В мае 1817 г., отправив семейство в Кузнецк, сам «вселился в Покровскую богадельню», распорядился своими святынями: «образ Покрова отдал я в благословение в Усадскую девичью общину, и сам на поклон к общинским девицам ходил, где слушал канон Божьей Матери и Христу Спасителю обще (вместе) с краснослободскими девицами и старейшиною общины Авдотьею Сергеевной»¹⁰⁸. Автор и позднее постоянно советуется в своих духовных делах с юродивой Авдотьей. Интересно и следующее упоминание автора об известности женских общин. Пензенцами заинтересовались в столице обер-прокурор князь А. Н. Голицын, княгиня Софья Сергеевна Мещерская и Анна Алексеевна Орлова-Чесменская. О краснослободских общинах шла речь у кн. Голицына с епископом Пензенским Иннокентием «до устроения порядка»¹⁰⁹. Нижне-Ломовский Успенский общежительный монастырь также появился поначалу как община в 1820-е гг. (официально с 1849 г.)¹¹⁰. В 1820-е же гг. при храме возникла богадельня на месте бывшего Тихвинского девичьего монастыря в Керенске Пензенской губ. Монастырь закрыли в 1764 г., но на его месте продолжали жить городские чернички – «престарелые вдовы и девицы». Керенский мещанин Д. К. Снетков по настоятельной просьбе священника тихвинской церкви построил здесь богадельню «для больных лиц женского пола». Активная жизнь общинниц вокруг богадельни началась с приезда Матроны Алексеевны Даниловой – общинницы из казенных крестьян, приехавшей из Арзамаса и имевшей 20-летний опыт проживания в Алексеевской общине г. Арзамаса. В 1826–1828 гг. из Алексеевской общины прибыло еще 10 человек. А в 1829 г. по благословению архиерея из с. Котлы Керенского округа прибыло еще 15 человек (очевидно, сельских черничек). Эти две группы какое-то время спорили между собой. В 1748 г. была утверждена община, а в 1851 г. монастырь¹¹¹. Тесная связь с Арзамасской общиной не прерывалась, туда сестры из Керенска ездили обучаться рукодельному мастерству. Первыми настоятельницами были лица из числа крестьян.

С Саровом был тесно связан и ряд рано возникших общин в других губерниях: Тихвинская в Кирсанове, Рождественская в Темникове, община в Кадоме.

Мы имеем свидетельства того, что не только в Нижегородской губернии в начале XIX в. появляются общины. Но эти общины отличались от нижегородских тем, что не были столь многолюдны, также не было такой концентрации общин в одном регионе (даже в Пензенской губ.), и наконец, они не были привязаны к одному духовническому центру, каким являлся Саров. Вот, например, епископ Оренбургский и Уфимский Амвросий в 1826 г. рапортует в Синод о том, что к нему было обращение дочери удельного крестьянина деревни Шильнабаш Мензелинского у. Анны Петровны Осиповой. В прошении она писала: «Во избежание мирских суетностей и мятежей возымела она с несколькими девицами, крестьянскими дочерями того приказа (адм. единица. – О. К.), желание, соединившись вместе, производить посильное свое богомолие, удаляясь между тем всячески расколу и суеверия, яко противных и вредных святой церкви. На каковой предмет купили уже приличный для себя дом при селе Лысовых Челнах». Девушки не желают жить тайной общиной, «чтоб впоследствии времени не возмогло произойти в благонамерении их каких-либо от кого-нибудь препятствий»¹¹². Общинницы обязуются жить под непосредственным духовным надзором приходского священника Иоанна Круглополенова. Епископ проверил изложенные в письме факты, они подтвердились. В общине проживало 25 человек, родители девушек были согласны с их решением, также и крестьянское общество. Крестьяне составили общинницам наказ: «Чтоб им более того числа никого таковых же без ведома жителей не принимать, монастыря не заводить, земли, сенных покосов и прочих угодий не требовать». Но как выяснилось далее, к созданию монастыря не были готовы не только крестьяне данного селения и «удельное начальство», но и Синод. После рассмотрения представления епископа Амвросия, представители Синода: митрополиты Серафим Новгородский и Санкт-Петербургский, Евгений Киевский, Авраамий Ярославский и др., – вынесли вердикт, где звучит недоумение: зачем необходимо участие Синода в этом деле, если оно должно находиться в компетенции удельного начальства (так как речь идет о наделении общинниц землей из крестьянского пая), «а молиться Богу, равно как и снискивать трудами пропитание, долг есть общий всех христиан и сего никому и никогда воспрещения от Св. Синода не было»¹¹³.

Иными словами, Синод не видел того, что данная община – это церковное явление, требующее церковного контроля и опеки. Таких прецедентов пока не было, и поэтому ответ звучит как сухая административная отписка. В те же годы в том же Мензелинском уезде в с. Бетьки возникла с соизволения преосвященного Амвросия община келейниц-черничек из местных поселянок. Потом к ним стали прибывать девушки из других мест. Составилась большая община во главе со Стефанидой Степановой. Поскольку перспектив узаконивания сельской общины не было, общинницы просят архиерея в 1832 г. перевести их общину в Уфу. И там уже 11 октября 1833 г. Синод разрешает открыть монастырь. 18 марта 1838 г. состоялось торжественное открытие Благовещенской обители¹¹⁴. Пока общины были еще не идентифицированы церковной властью в России, они вынуждены были или существовать нелегально, уповая только на милость епархиального архиерея, или же перемещаться в города. И таких случаев было немало. Лишь после легализации нижегородских общин, когда понятие «община» получило такую же законную форму, как «монастырь», начался адекватный месту и времени процесс признания общин в рамках общероссийской территории.

В 1820-е гг., когда для гражданской и общецерковной российской власти ясно обнаружились контуры нижегородских общин, появляется еще одно новое явление в женском общинном движении – общины в бывших помещичьих имениях. В отличие от нижегородских общин, как централизованного явления, помещичьи общины стали появляться в разных местах России. Хотя на самом раннем этапе (1820–1840-е гг.) все же выделяются два локальных центра: в Подмосковье (Спасо-Бородинский, Борисоглебский Аносинский монастыри и Зосимова Одигитриевская пустынь) и под г. Задонском Воронежской губ., включая сюда первые женские обители, созданные в пределах Войска Донского. На казачьем Дону первая женская община, превратившаяся позже в Усть-Медведицкий монастырь – крупнейший духовный центр на Дону, появляется в последней четверти XVIII в. при свт. Тихоне Задонском, по его благословению и при его участии. Учитывая, что в результате реформы 1764 г. было закрыто 14 придонских монастырей, из женских оставлен только один Воронежский девичий Покровский¹¹⁵. Кроме того, что данная группа женских общин создавалась при активном участии помещиков (на Дону – казаков Войска Донского), у нее была и другая характерная особенность: эти общины опекались известными архиереями-подвижниками. В Подмосковье это был святитель Филарет Московский, в Задонске и на Дону – свт. Тихон Задонский, в Харьковской епархии – архиепископ Иннокентий (Борисов).

Богородице-Тихвинский (Тюнинский) женский монастырь вырос близ Задонска, на месте молитвенных уединений свт. Тихона Задонского, в 1813 г. благодаря помощи помещика А. Ф. Викулина, сначала как община из местных черничек, читавших Псалтирь по усопшим, бывших также чтицами в церкви и трудившихся над выделкой сукна и холста на продажу. Другой женский Свято-Троицкий общежительный монастырь в г. Задонске открылся сначала как странноприимный дом, под руководством мещанской девицы М. Н. Поповой. Община возникла в 1812 или 1813 г. и 40 лет существовала без оформления официального статуса. В 1820-х гг. появляются три известные общины под Москвой: Борисоглебская, основанная княгиней Тютчевой, Спасская Бородинская, открытая трудами княгини Марии Тучковой, и Зосимова пустынь, отцом-основателем которой был старец-монах Зосима (Верховский).

Ранее других в Пензенской епархии возник Краснослободский Успенский общежительный монастырь, родившийся из богадельни при храме (1833 г.) в помещичьем имении княжон Бибарсовых. Это было в какой-то степени детище основательницы Дивееевской общины Агафьи Семеновны Мельгуновой. Начальница пензенской общины княжна Надежда Даниловна Бибарсова воспитывалась теткой, проживавшей в с. Ковыляеве, – княгиней Евдокией Борисовной Кугушевой. Княгиня Кугушева часто навещала старицу Агафью Семеновну Мельгунову в Дивеево с 1760 по 1789 гг. Княжна много тайно благотворила, помогала больным не только медицинскими средствами, но большей частью святынями, привезенными из богомольных поездок. Устроение обители благословили старцы: из Скановой пустыни иеромонах Арсений, затворник Яков Михайлович Баранов и саровский старец Серафим Саровский, к которому княжна ездила по совету Дарьи Даниловны¹¹⁶. Около 15–20 лет богадельня состояла из 12 человек и самой княжны. Все жили строго подвижнической жизнью, чем стали привлекать внимание сельчан, сюда пошли желающие (с конца 1840-х гг.). Богадельня-община стала быстро расти и в 1861 г. была утверждена в статусе монастыря.

С 1799 г. ведется отсчет существования Софийского монастыря в Усмани (Тамбовская губ.)¹¹⁷, возникшего по благословению свт. Тихона Задонского. Монастырь устраивался усманской помещицей Надеждой Егоровной Федоровой в своем имении, в память закрытой в Усмани обители. Федорова являлась духовной дочерью свт. Тихона Задонского и выполняла его благословение на устроение обители. Ей помогал в этом келейник свт. Тихона. Помещица отправляла в Св. Синод несколько прошений: в 1799–1814 гг. «О дозволении устроить в своем имении под Усманью Софийский девичий монастырь» и, наконец, в 1817 г. разрешение было получено¹¹⁸.

Положительное решение вопроса объясняется тем, что к моменту подачи прошения (1799 г.) в имении была выстроена вся необходимая церковная инфраструктура: церковь с двумя приделами, 6 корпусов келий, больничный, трапезный, казначейский, настоятельский корпуса. Владелица земли передавала в пользование монастыря 147 дес. 400 саженей земли, мельницу и 40 тыс. неприкосновенного капитала. Таким образом, девица Надежда Егоровна знала, подготовив монастырь к открытию, что ее прошение будет удовлетворено. Что и случилось в 1817 г. Первыми насельницами монастыря были вдовы и сироты, жившие на месте упраздненного усманского монастыря. Для установления правильной монашеской жизни, по просьбе настоятельницы, в монастырь прибыли из Тамбовского Вознесенского монастыря несколько монахинь. Помещица действует еще в духе старого (допетровского) времени, когда передает монастырю несколько своих крестьян (три семьи). Статус крестьян из крепостного меняется на экономический¹¹⁹.

Такой важный по своему духовному значению для Тамбовщины монастырь, как Сухотинский Знаменский (был известен еще тем, что отсюда вышло немало настоятельниц для других монастырей), начал свою историю в 1820-е гг. Монастырь возник в имении помещицы Сухотиной, как результат выполненного ею обета. Монастырь создавался в сельской местности, строительство двигалось медленно, было много помех со стороны местных помещиков, недоверия со стороны епархиального начальства и Св. Синода. Помещице поначалу разрешили устроить только богадельню в ответ на ее просьбу (1825 г.) открыть монастырь. Вдова майора и титулярного советника Сухотина в 1833 г. получает разрешение на открытие богадельни на 30 человек, а в 1841 г. она обращается в Синод с просьбой открыть монастырь, и в 1849 г. она получает разрешение на его открытие. Ее пожертвованием будущей обители были: выстроенный храм, бывшая помещичья усадьба, 200 десятин земли, 40 тыс. руб. капитала, три дома, мельница и два крестьянских семейства. Сама просительница упоминает в записке для Св. Синода, что монастырь устраивается по образу общежительного женского Одесского Михаило-Архангельского монастыря. Личное распоряжение императора одобрить открытие монастыря помогло Варваре довести дело до конца¹²⁰.

В целом же помещичьих монастырей, созданных в начале XIX в., было немного, они возникали, главным образом, там, где была тесная связь со старцами-духовниками.

В целом отметим, что ранняя история женских общин выглядит как многосложное явление. Нами было обнаружено три формы зарождения новых женских православных общин. К первой форме относится возрождение старых обителей на местах закрытых в 1764 г. мужских и женских монастырей. Поначалу, с конца XVIII в., в Синод посыпались обращения из разных городов империи с просьбами, подкрепленными «положительным мнением» городских властей, об открытии закрытых в 1764 г. обителей. Частично эти просьбы стали удовлетворяться, и на месте закрытых монастырей появлялись богадельни и общины, в редких случаях – второклассные и третьеклассные монастыри. Вторая форма появления общин была характерна другим: целая группа общин возникла в одном регионе России (Нижегородской губ.) при активном участии подвижников и старцев (прп. Александры Мельгуновой, саровских старцев, прп. Серафима Саровского). Этот процесс начался в те же годы: в конце XVIII – начале XIX в. Эти общины, родившиеся в 1770-е гг., находились под опекой епархиального архиерея и гражданской власти, но они не попадали в поле зрения Синода до конца 1820-х гг. Как особое церковное явление они были обнаружены случайно петербургским чиновником, и после выяснения того, что они из себя представляют в рамках общецерковной структуры и чем они могут быть полезны в будущем обществу, были узаконены, с чего и началась официальная история существования женских православных общин в России (1830 г.). К наиболее ярким особенностям ранних нижегородских общин можно отнести их массовость и жизнь под духовной опекой старца-духовника (или по его правилам-заветам).

Третья форма возникновения новых общин (1820–1840-е гг.) была связана с религиозно-аскетическим движением в дворянско-помещичьей среде, которое можно охарактеризовать, как желание благочестивых дворян основывать монастыри в своих имениях, чтобы молитвенно почтить память своих усопших предков. На начальном этапе такие общины возникали также под опекой старцев или епархиальных архиереев-подвижников (свт. Тихона Задонского, Филарета Московского и др.).

Если взглянуть на процесс создания каждой отдельной общины и монастыря, то мы увидим, что он проходил эволюционно, как правило, в три-четыре этапа: сначала при церкви собиралась группа стремящихся жить немирской жизнью, затем организовывалась богадельня, особый вид общины, когда в центре ее находилось социальное учреждение по уходу за больными и престарелыми. Богадельня должна была получить законный вид и официальный статус, после чего, если возможности ее расширялись (за счет земельных и денежных пожертвований), шла речь об узаконивании общинных прав – сестры получали устав (правила общины), послушания, особую черную одежду. Но никто еще не имел права монашеского пострига. Нередко, однако, старцами осуществлялось тайное пострижение настоятельниц общин в монахини. Официальное же разрешение на пострижение все насельницы получали только после утверждения общины монастырем. Само название «община» указывало на то, что устроение ее не своекоштное, а общежительное. Общинное движение – это движение, направленное на создание общежительных монастырей, где от поступающего не требовалось ни денежного взноса, ни выстраивания на свои средства собственной кельи, где все трудились сообща, и получили все необходимое от монастыря, где все было общее: кельи, трапеза, послушания, молитвы.

Годы становления в каждой общине были самыми трудными: строгая молитвенная и аскетическая жизнь, многочисленное строительство всего комплекса, уход за больными или убогими в богадельне, освоение земли, переданной благодетелями, рукодельные труды (вышивание, обряжение икон, переписывание книг) – все это силами тридцати-сорока девушек и вдов. Позже, когда община утверждалась в качестве штатного или внештатного монастыря, заводились обширные мастерские, устраивались школы для девочек, которых брал монастырь на свое обеспечение, также церковно-приходские школы для местных крестьянских детей обоего пола, богадельни заменялись обширными больницами, имелись и гостиницы для паломников. Кто-то из благодетелей, как и в старинные времена, жертвовал сюда на молитвенную память о себе и о своих усопших предках родовые и семейные святыни – ковчежцы с мощами святых, почитаемые иконы, подавал средства на «вечное поминовение».

Одной из форм, предшествующих образованию официальной общины, кроме богадельни, было часовенное или же приходское общество черниц. В отличие от богадельни такое сообщество направлением деятельности своей имело помощь приходскому священнику: за богослужением, в хозяйственных его трудах (при обработке земли), иногда в миссионерских трудах (чтение прихожанам духовной литературы). Часовенные черницы жили при той или иной памятной часовне, следили за порядком, поддерживали здесь богослужебную череду. Приходским сообществом черниц при храме была известная Дивеевская общинка матушки Александры (Мельгуновой). У прп. Александры Дивеевской (Мельгуновой) было под началом четыре крестьянские девицы и вдовы: Ардатовского уезда д. Вертьяновой девица Евдокия Мартынова, вотчины г. Баташева крестьянская вдова Анастасия Кириллова, с. Сарлитского Майдана крестьянская девица Ульяна Григорьева и деревни Осиновки (рядом с Дивеево) крестьянская вдова Фекла Кондратьева. Все жили в одном доме, специально выстроенном устроительницей возле церкви. Руководствовались сестры саровским старцем о. Пахомием. После кончины м.Агафьи руководство было поручено Анастасии Кирилловой. «Сюда собрались для общежития из разных мест мещанские и крестьянские девицы до 20 человек, коими она управляла по правилам первоначальницы, получая содержание от саровчан же за шитье им свиток, прядение ниток и вязание чулок». По смерти Кирилловой место начальницы заступила Ксения Михайловна Кочеулова – вдова оружейного мастера Тульского оружейного завода. При ней к 1826 г. число сестер умножилось до 40 человек. «С сего времени сделалось разделение обители. Разделил обитель (на девиц и вдов) батюшка отец Серафим с изволения Божия и Божией Матери»¹²¹. В своем отчете епархиальному архиерею она пишет: «Община утверждена с позволения помещика Жданова на его земле, более 60 лет назад, полковницей Агафьей Семеновной Мельгуновой, первой строительницей и начальницей. В общине 38 девиц во главе с настоятельницей. Пропитание от трудов, благотворений и доходов мельницы. Одеты общинницы в черные рясы, содержат правила, согласно монастырскому уставу»¹²². Община быстро росла, в 1830 г. в ней насчитывалось уже 113 чел. В другой части дивеевской общины было 125 девиц. К этому времени вдовья и девичья общины жили рядом, хотя и в разных кельях. При том, что община численно была большой, и сестры неустанно трудились, но материально, как свидетельствует летопись, жилось им нелегко. К тому же общину сотрясала смута, связанная с деятельностью лжепослушника старца Серафима – Ивана Толстошеева. Начальный период дивеевской общины, что симптоматично, был отмечен долгим и тяжелым укоренением духовных основ и правил, переданных старцем Серафимом и первоначальницей – матушкой Агафьей Мельгуновой. Отстаивание их было главным делом для общины! Община не торопилась стать монастырем, не стремилась получить значительные капиталы для скорейшего устроения и преодоления материальных недостатков, но жила, чутко прислушиваясь к тому, что называется воля Божья, и в этом была ее духовная особенность. При том, что община старалась быть незаметной в глазах мира, в том числе гражданского начальства, она была замечена и отмечена, как примерная по своему духовному устроению. Путь от общины к общежительному монастырю занял (с 1774 по 1861 г.) 87 лет.

Алексеевская община в г. Арзамасе. XIX в.

Другая нижегородская обитель, похожая своим устроением на дивеевскую общину, – Арзамасская Алексеевская община выросла на месте упраздненного при Екатерине II одноименного монастыря. Тогда всех сестер перевели в арзамасский Николаевский монастырь, и, как гласит монастырская летопись (середина XIX в.), «некоторые из белиц остались оканчивать жизнь свою в оном упраздненном монастыре. Потом из Николаевского монастыря ушло из-за тесноты еще несколько, и стало около 30 сестер. Они проживали при Казанской Алексеевской церкви на собственном от трудов содержании». Строгость в общине распространялась на все: поведение, одежду, социальное происхождение. «Никому, независимо от родовитости, нельзя носить шелковое и бумажное, только холщовое и шерстяное, самодельное. Все живут по уставу, написанному старцем Феодором Санаксарским»¹²³. Кроме старца-духовника в устроении будущего монастыря в начальный период его существования значительную роль сыграли две начальницы общин – схимонахиня Марфа (Мария Петровна Протасьева, 1785–1813 годы настоятельства) и схимонахиня Олимпиада (Ольга Васильевна Протасьева, 1813–1828 годы), обе из дворянской помещичьей среды. Алексеевская община имела от старца Феодора Санаксарского заповедь не торопиться стать монастырем. И действительно, община получила монастырский статус только в 1897 г.

При том, что нижегородские общины появились рано – в конце XVIII – начале XIX в., они проходили длительный путь в несколько десятилетий существования до своего превращения в общежительные монастыри. Долго собирал духовные силы Зеленогорский, Абабковский, Мало-Пицкий, Ардатовский и др. Можно сказать, что это было характерное явление для нижегородских общин, поздно получивших статус монастыря.

Зеленогорский женский монастырь во имя «Спаса Нерукотворного образа» возник в конце XVIII столетия в селе Зеленые Горы в 35 верстах от Арзамаса и 80 верстах от Нижнего Новгорода на месте ранее закрытого мужского монастыря. Поначалу это была богадельня из трех келий, где жили крестьянские девицы под руководством вдовы Матвеевой из деревни Отерево. Основная масса насельниц в общине состояла из крестьянок. С 1809 по 1825 г. в богадельне жила подвижница Ирина Зеленогорская. Отсюда она перешла в Дивеевскую общину и была там третьей начальницей мельничной девической общины. С 1839 г. она опять поселилась в Зеленогорской общине. Начальница общины Прасковья Иосифовна Филиппова пришла в богадельню в 25-летнем возрасте с вечным увольнением от помещика¹²⁴. В 1842 г. богадельня стала по статусу общиной, а в 1893 – монастырем. Целое столетие понадобилось для того, чтобы община стала монастырем.

Мало-Пицкий женский монастырь во имя иконы Божией Матери «Всех скорбящих радость» возник в 66 верстах от Нижнего Новгорода в селе Малая Пица. Первый этап существования обители как богадельни продолжался с конца XVIII века до 1871 г., когда богадельня (во имя Архангела Михаила) была узаконена. Первоначальница богадельни, Марфа Дмитриева, была вдовой. Вместе с ней в одном доме возле церкви во имя Архангела Михаила поселилось несколько девиц и женщин, в основном крестьянского происхождения. Все они вели чернический образ жизни, но жили под руководством саровских старцев. После нее несколько десятилетий богадельней руководила Матрона Павловна Державина, дочь псаломщика из села Большая Пица¹²⁵. Богадельню опекал местный землевладелец А. М. Троицкий. Также в трудную минуту богаделкам была оказана помощь помещицей Ю. А. Чуприковой. С 1884 г. богадельня, имевшая к тому времени свой построенный храм, стала общиной, а в 1901 г. – общежительным монастырем. Более столетия прошло, прежде чем община стала монастырем.

Ардатовский Покровский женский монастырь возник как богадельня в 1808 г. (или 1809 г.)¹²⁶ в уездном городе Ардатове (162 версты от Нижнего Новгорода), потом как община, и, наконец, как третьеклассный штатный монастырь в 1861 г. Первоосновательница его, мещанская девица Васса Дмитриевна Полюхова, судя по всему, была городской черничкой. Вместе с ней в богадельне находилось несколько женщин и девиц «близкого образа жизни». Монастырь, судя по статистическим данным, не отличался многолюдностью, в силу того что был штатным, в отличие от большинства общежительных Нижегородских женских монастырей¹²⁷.

Абабковский Свято-Никольский Георгиевский монастырь вырос в 65 верстах от Нижнего Новгорода. Здесь поначалу возникла богадельня рядом с уединенной церковью. По благословению саровских старцев, в 1818 г. здесь поселилась Лукия Евдокимовна Масленникова, жительница Мологи, девица, дочь купца. В 1859 г. община стала общежительным монастырем. Монастыри, возникающие на месте помещичьих имений, при деятельном участии помещиков, быстрее проходили путь от общины до монастыря. Этот отрезок, как правило, занимал не более 10 лет. Дело было в том, что помещики быстрее могли выполнить формальные требования (оформление документов о земле и капитале, необходимых для содержания обители) Синода, и зачастую не стремились к соблюдению тех тонкостей, на которых настаивали, например, духовники нижегородских общин: лучше иметь статус общины, но при этом не связывать себя многими формальными путами (числом насельниц, уставом штатных монастырей).

Как отмечали многие, самыми трудными были годы становления общины, когда шло накопление духовного потенциала будущего монастыря, годы его укоренения на местной почве, а значит годы, когда закладывались тесные связи с местным населением, внимательно присматривавшимся к отшельницам. Ни у одной общины, ни у одного будущего монастыря не было легкой, безоблачной стези: только счастливых обстоятельств, только богатых благотворителей, скорых лучших перемен. Каждый этап официального утверждения в статусе богадельни, общины, монастыря был собиранием всех жизненных сил насельниц. Для перехода от общины к монастырю для Синода и для власти было необходимо, чтобы за обителью был закреплен необходимый минимум земли (для собственной обработки или для сдачи в аренду), чтобы имелся денежный капитал в банке, приносящий ежегодный доход по процентам, были выстроены храм, административные, хозяйственные и др. помещения.

Годы, предшествующие превращению общины в монастырь, были всегда отмечены резким возрастанием числа насельниц. Когда обитель готовилась обрести свой высший статус, об этом знало окружающее население. Резко возрастала потребность в такой категории лиц, как послушницы, поскольку быстро возрастали экономические возможности общины. Анализ численной динамики насельниц, по ведомостям, подтверждает эти визуальные наблюдения. Возьмем ведомости Темниковского монастыря за 1890 г. Наиболее важные категории – качественный костяк монастыря – рясофорные послушницы и указные послушницы.

И те и другие приобрели «законный вид», прошли испытания и официально утверждены Св. Синодом. Рясофорные послушницы входят в хронологическую группу поступивших в монастырь в период между 1842 и 1871 гг., т. е. основная масса приходится на 1850-е гг. После 1861 г. поступило 6 человек из 40, т. е. 1/6 часть. Указные послушницы входят в хронологическую группу поступивших в монастырь в период с 1845–1849 (два случая) до 1878 г. Основная масса указных поступила в монастырь в 1860-е гг. (после 1861 г.), хотя и в этой группе есть 7 человек, поступивших до 1861 г. Таким образом, всего доля поступивших в монастырь до 1861 г. еще увеличивается на 1/5 часть. Исходя из этого, можно сделать вывод, что 1840-е и 1850-е гг. были самыми интенсивными по числу прибывающих в обитель новоначальных лиц. Благодаря этому росту, в 1859 г. обитель повысила свой статус с общины на монастырь.

Не единичным явлением был такой путь появления новых женских обителей, как перепрофилирование мужских монастырей в женские.

Был еще путь образования общин и новых общежительных монастырей, также сопряженный с подвижническими трудами, связанный с отделением от монастыря метрополии. Создание подворий в городах или селениях, также скитов для хозяйственных целей на землях, пожертвованных монастырю вдали от обители – все это были возможности для появления новых монастырей. Киновии, которые мы встречаем в XIX в. в ряде женских монастырей, не были в строгом смысле киновиями, местами отшельничества для ищущих особых подвигов опытных монахинь, а были теми же, но маленькими монастырьками. Они, скорее, условно назывались киновиями, потому что сюда отправляли, как правило, под руководство одной опытной монахини юных послушниц. Например, у Феодоровского женского монастыря в Переславле Залесском Владимирской губ. во второй половине XIX в. существовало три киновии («пустыньки») и земля в размере 1000 десятин¹²⁸. Они возникли после утверждения в монастыре общежития (1885 г.). Такая киновия включала в себя небольшую церковь (или часовню), жилые и хозяйственные постройки, иногда школу для крестьян.

Были случаи, когда проект общины рассыпался еще на этапе официального признания возможности создания в городе общины. Благочестивый крестьянин из г. Борисоглебска Тамбовской губ. написал прошение 5 июня 1870 г. на имя императрицы Марии Александровны – жены Александра II, об открытии в городе Борисоглебске женской общины, поскольку в городе немало черничек – вдов и девиц, которые желали бы вести общинную жизнь. Духанин нашел возможность передать прошение в первые руки в Санкт-Петербурге, когда совершалось освящение Исаакиевского собора в присутствии царственных особ. Из документа явствует, что написан он по просьбе «неграмотного» преклонных лет государственного крестьянина Солдатской слободы г. Борисоглебска Липата Никитича Духанина, одиноко живущего, грамотным крестьянином Гавриилом Ивановичем Мещеряковым. Самого Липата Никитича Духанина можно отнести к категории городских чернецов. Он пишет так: «Более двадцати пяти лет живя в Борисоглебске при кладбищенской церкви во имя Скорбящей Божией Матери в келии», подаренной купцом Литуновским, ныне покойным, молился за царствующих особ, ныне здравствующих и покойных. Здесь «неграмотный» крестьянин читал Псалтирь, как он пишет: «Согласно книге пророка и Царя Давида „возсылая молитвы к сердцеведцу Богу – источнику всех благ Небесных и земных“». Здесь же собирались и чернички, чтобы совместно молиться и слушать духовное чтение. «В этом искреннем и молитвенном приношении нашлись много усердствующих, желающих посвятить себя в чине Ангельском на постоянное славословие». Липат Никитич обращается к императрице от лица этих черничек помочь создать в городе «девичий монастырь»: «Более пяти, десяти и пятнадцати женщин, собираясь в келиях своих, упражнялись в своем славословии и бдении уединенно». Он пишет, что эти черницы из числа бедняков, которым даже на свечи и елей не хватает средств, чтобы «неусыпно молиться Богу и угодникам Его». «Многие девицы по любви к Богу и к Августейшей Фамилии желание искренне возымели иметь девичий монастырь или общину». Далее Духанин описывает то место, где было бы возможно создание такой общины. В Теллермановской корабельной роще – казенном лесу, рядом с Борисоглебском наиболее удобно создать общину, так как здесь идет коммерческое строительство барж для перевозки хлеба, есть 4 мельницы, проходят ежегодно две ярмарки, на память Казанской иконы Божией Матери и, кроме того, с 1869 г. открыта и железная дорога. То есть по мысли крестьянина торговые, строительные и дорожные коммуникации позволяют решать здесь задачу строительства обители. «Иноки в чине Ангельском никогда не могли бы бедствовать, кроме лишь спокойно приносить молитвы за Царя и православных христиан»¹²⁹.

Письмо Липата Никитича Духанина было прочитано императрицей и передано в Св. Синод для рассмотрения. Оттуда пришел ответ: «Не усматривая в прошении Духанина достаточных причин, ни на необходимость учреждения предполагаемого женского монастыря или общины, ни на нужные для того средства и способы», просьбу оставить без последствий. Но передать Духанину, что ему нужно обратиться к Преосвященному Тамбовской епархии, и тогда делу будет дан необходимый ход: или оно будет закрыто, или продолжено¹³⁰.

Судя по тому, что монастырь в Борисоглебске так и не был создан, и на епархиальном уровне Липату Никитичу было отказано. Причин здесь несколько. В ближайшей от Борисоглебска местности, с. Таволжанка, к тому времени уже был создан женский монастырь Казанской Божьей Матери. Также существовала община возле села Троицкий Юрт, поблизости от Новохоперска, что также было недалеко от Борисоглебска. Во всех этих обителях, как показывают данные, были насельницы из Борисоглебска, т. е. они не остались в городе в черничках, а нашли себе место в уже имеющихся обителях¹³¹.

Кроме того, в организационных хлопотах об открытии нового монастыря важное значение имела поддержка кого-то из влиятельных людей: епархиального архиерея, петербургской аристократии, имеющей связи в Синоде, и в целом требовалось много терпения и даже знаний, чтобы правильно подготовиться к написанию прошения. Требовались поручительства, капитал, решения городской общественности и городских властей – все необходимые документы, без которых Св. Синод не приступал к рассмотрению решения об узаконивании новой общины. Очевидно, в случае с прошением борисоглебского крестьянина, им не были подготовлены соответствующие документы на первом этапе и, скорее всего, было отказано архиереем, если Духанин обращался к нему в дальнейшем. Во всяком случае, в Синод уже больше не поступало никаких последующих прошений.

Именно на эти обстоятельства обращает внимание в другом случае Синод, когда оставляет просьбу инициаторов создания общины Марии Магдалины в г. Павловске Воронежской губ. «без последствий»¹³². Им рекомендуется обратиться к епархиальному начальству «с просьбой относительно самого учреждения общины и затем от епархиального начальства зависеть будет: дать делу ход или нет» (есть ли потребность в общине; имеются ли средства для ее содержания и др.).

Редко, но возникали драматичные ситуации, когда готовая община разрушалась по внутренним причинам, так и не превратившись в монастырь. Дело было в неспособности общинниц справиться с духовными проблемами, которые обрушивались на них в связи общежитием. Яркий тому пример – судьба общины в с. Телятниково Сапожковского у. Рязанской губ. В 1863 г. здесь под видом богадельни возникла женская община¹³³. Сельская черничка Аксинья Семеновна Мамонова, «немолодых лет», «нравственного поведения», «строгой постнической жизни» приобрела в собственность у поручика Александра Васильевича Лызлова 8,5 десятин земли, и здесь были построены дома для богаделок. К моменту, когда богадельня должна была стать общиной, в ней находилось 69 богаделок («призренниц») разных сословий, была выстроена и освящена деревянная церковь, имелось несколько корпусов, трапезная и в целом имелась вся необходимая инфраструктура для общинной монашеской жизни. Вот как писала сама начальница в общении к Св. Синоду: богаделки живут в «правилах иноческого подвижничества и потому заботясь о соблюдении взаимного единения душ и сердец, по учению Евангельскому». По сути, богадельня не была таковой, в ней не было больных и пожилых, немощных. Возраст насельниц колебался от 10 до 40 лет, сельский труд и рукоделье были основными источниками дохода. «Летом во время жатвы сестры зарабатывали хлеб на весь год». В год доход от земли составлял 500 руб. Часть дохода была от поминания благотворителей за службой, чтения Псалтири на трапезной и просто помощи отдельных благотворителей. К числу таковых относились богатые крестьяне, купцы, для которых важно было и благочестивое дело, которое затеяли общинницы, и авторитет руководительницы богадельни Аксиньи Семеновны. Так, она была частой гостьей в доме купца Третьякова, и влияние Аксиньи Семеновны было столь велико, что во многом благодаря ей в семье Третьяковых пришли к необычному решению – всем вместе уйти в монастырь: мужчинам – в мужской, а женщинам – в женский. «В 1870 году призванием Третьяковых возымело усердие на служение Богу, почему и согласились мы единодушно вкупе оставить суетную мирскую жизнь, а остальную посвятить на служение ради Бога». Отец и двое сыновей ушли в Рязанский Иоанно-Богословский монастырь, а мать с двумя дочерьми отправились в богадельню Мамоновой.

Богадельне много помогал богатый крестьянин из соседнего села Напольного Андрей Захарович; перед смертью он составил завещание, в котором передавал богаделкам 1500 рублей серебром. В хороших отношениях с богаделками находились и местные крестьяне. Имеющиеся у богадельни средства позволяли должным образом украсить богадельный двухэтажный храм во имя прп. Сергия Радонежского, заказать иконы хорошего письма.

С самого начала богадельня и ее руководительница были поддержаны епархиальным начальством. Начало устройства ее благословил архиепископ Смарагд в 1863 г., а когда встал вопрос о придании ей статуса общины, то другой правящий архиерей поддержал богаделок. Однако, когда речь зашла об утверждении общины, то Св. Синод оставил прошение начальницы богадельни Мамоновой без утверждения. К этому времени изменились некоторые обстоятельства. У Аксиньи Семеновны не сложились отношения с новым архиереем, архиепископом Палладием. И вот тогда стало выходить наружу то, что было частью обычной бытовой жизни богадельни. Как пишет в своем рапорте в Св. Синод архиепископ Палладий, «Мамонова не захотела жертвовать общине свою землю». Тогда же возникли несогласия между Мамоновой и богаделками и возникли беспорядки. Та и другая сторона стали воевать друг с другом. Начальница «была груба и жестока» по отношению к сестрам. Владыка пытался вразумить Мамонову, но «кроткие меры воздействия не помогли», начальница не выполняла его распоряжений. Тогда она была отстранена от управления богадельней. Взамен была поставлена монахиня Любовь, присланная архиереем из Рязанского женского монастыря. Но и после этого Аксинья Семеновна не смирилась, она подала в суд, и суд признал ее право считаться правособственницей земли, на которой пребывала богадельня. После чего бывшая начальница богадельни постаралась погасить конфликт с архиереем, добилась с ним встречи и стала просить возобновить хлопоты о придании богадельне статуса общины. Владыка Палладий рассудил так: поскольку Мамонова перестала быть начальницей богадельни, а сама по себе богадельня имеет, несомненно, положительное значение, то он согласен похлопотать об ее открытии. «Ввиду многочисленных призренниц богадельни, их наклонности к иноческой жизни и благотворного влияния на окружающее население, среди которого немало раскольников, было бы полезно для самих призренниц и благотворно для окружающего населения означенную богадельню преобразовать в общину». Но несмирение чернички Аксиньи Семеновны уже толкало ее на дальнейшие действия разрушительного характера. Она, не дожидаясь решения Св. Синода о новом статусе, опять обращается в суд и пытается таким образом избавиться от новой начальницы монахини Любови и ее окружения. Разгорается еще большая смута, чем прежде. И владыка принимает решение совсем закрыть богадельню, чтобы она не являлась соблазном для местного населения. Св. Синод поддержал это решение епархиального архиерея.

Неопытность в монашеской жизни чернички Аксинии Семеновны, при всех ее положительных качествах, бескорыстии, благих желаниях и аскетизме, не утвержденном однако в нужном направлении, не позволили ей преодолеть самых простых подводных камней монашеской жизни, и она на этом споткнулась. Аксинья Семеновна дожила до пожилых лет, будучи черничкой, т. е. укоренившись в черничестве, не пройдя важнейшей школы – монашеского послушания, и ей трудно было смириться, когда этого требовало дело, после отстранения ее от управления. Она была сильным, волевым человеком, хорошим организатором, сумевшим за короткий срок сделать очень многое: создать материальную базу для будущей общины и монастыря, собрать насельниц (69 чел.) – выходцев из разных сословий, завоевать уважение крестьян, в том числе состоятельных. Но в годы становления богадельни-общины основной упор она сделала на строительство, на внешнюю сторону общинной жизни, оставив в стороне внутреннее подвижничество, из-за чего и не смогла преодолеть неизбежные для любого этапа становления сложности межчеловеческих отношений в большом коллективе, а тем более в таком сложном, как монашеский. Как показывает в своем рапорте владыка Палладий, строгость ее перерастала в грубость и даже жестокость «ради дела», т. е. с духовной точки зрения ей не хватило подвижнических сил, молитвы, истинного аскетизма, для того чтобы избежать опасного перерождения в себе положительных качеств в отрицательные. И дело, которое, казалось бы, получило столь успешное начало и могло дальше развиваться в сторону создания женского общежительного монастыря, неожиданно столь быстро и трагически завершилось. Вообще, это не единичный пример, когда основательница общины продолжала, по инерции, жить своими представлениями об общинности, в то время как обстоятельства требовали перехода к строго уставной жизни. Похожая на вышеописанную ситуацию была история в Казанской общине, близ Омска, в начале XX в. Но здесь тяжелый многолетний кризис был преодолен, благодаря бескомпромиссному исключению из рядов общины ее основательницы. Крестьянка из Самарской губ. Анна Толмачева, приехавшая в Сибирь из Сурского Иоанно-Богословского монастыря, оказалась не способна справиться с трудностями роста общины, и, как отметила епархиальная комиссия, «при отсутствии дисциплины и партийных раздорах», она сделалась не созидателем, а разрушителем общины¹³⁴.

Примеры из числа других сельских общин показывают, что нередко возникали сложности там, где наблюдался долгий эволюционный путь перехода от богадельни к общине и затем к монастырю, при том, что общиной или богадельней продолжали управлять чернички, не имеющие опыта монастырской жизни. Опасность взаимных конфликтов, неподчинения епархиальной власти возникала даже там, где во главе общины стояли подлинные аскеты-подвижницы и старицы, но не имеющие организационного опыта уставной монастырской жизни. В этом случае единственным путем преодоления назревающего кризиса было приглашение опытных монахинь из других монастырей. Но в этом случае трудно было смириться тем черничкам, которые начинали общинную жизнь и много сил и здоровья отдали на первых ее порах. Это был самый тяжелый и порой роковой этап для многих сельских общин.

Например, изученная нами Успенская Лысогорская община в Воронежской губ. была из числа сельских общин, созданная целиком тяжелыми трудами местных черничек. Но на определенном этапе официального признания и обязательного утверждения устава, а значит, и жизни по уставу, необходимы были новые люди, которые могли бы научить общинниц жизни по монастырскому уставу. И епархиальный архиерей вынужден был назначить сюда новой начальницей опытную монахиню из Воронежского Покровского монастыря. Но она, будучи в престарелых летах, не смогла справиться с напором и бурей противоречий, вызванных ее переменами. И она вынуждена была уйти. Положение спасло появление новой начальницы, из местных крестьянок (монахиня Евграфа), прожившей долгое время в Сухотинском монастыре Тамбовской епархии и имеющей опыт уставной жизни. То, что она была местная и в то же время опытная монахиня, позволило погасить конфликт (хотя и ценой исключения некоторых старых насельниц-черничек) и двинуться дальше в сторону создания общежительного монастыря¹³⁵. Обитель была здесь создана, и подобных конфликтов больше уже не случалось.

Несомненно, что существовало еще множество незарегистрированных общин, которые так и не стали монастырями, и сведения о них можно почерпнуть лишь из случайных свидетельств¹³⁶. Воронежский краевед, путешествуя в начале XX в. по родной губернии, обнаружил в г. Бирючи, на его окраине, в местечке Василинское одну такую общину. «Здесь убежище для бедных – богадельня. Открыта она в 1875 г. Василием Порфирьевичем Василиным, из зажиточных крестьян. В приюте проживает 24 старушки и 11 стариков. Среди них Дмитрий Порфирьевич Белоруцкий (схимонах Даниил). Он афонский монах, но вернулся на родину после смуты, связанной с имяславием. К монашеству его подтолкнула в свое время сестра, бывшая черничкой в его родном селе. Она жила в особой келье, выстроенной их отцом в саду. Часто ходила по монастырям, была на богомолье в Иерусалиме. Много рассказывала брату»¹³⁷.

О том, как подбирается состав сестер, говорили многие подвижники.

Новые люди отыскивались и попадали в обитель по промыслу Божию. Однако не все желающие могли понести бремя общинной и монастырской жизни, вот почему было важно узнать заранее, до того, как человек начнет путь иночества, способен ли он к этому, спасется ли он на этом пути. У тех, кто формально или неформально отвечал за формирование состава общин и монастырей, не было единого мнения о том, как узнать волю Божью о человеке. В одних случаях просматривался разумный, рационалистический подход. Святитель Филарет, митрополит Московский, например, рассуждал так в письмах к первоначальнице Спасского Бородинского монастыря: «Что касается умножения живущих с Вами, вот что мне думается. Принимать слишком много и потом не знать, что делать с принятыми, – едва ли это порядок. У свв. Саввы Освященного или Феодора Освященного в пустынях жили сотни и тысячи, но не читаем, чтобы они кого-то приняли потому, что тот дает деньги или землю и тем поддерживает общежитие: так думали в старину»¹³⁸. И далее: «Сомневаюсь, нужное ли дело делает иеромонах Макарий (очевидно, Оптинский. – О. К.), приглашая издалека людей, которых, может быть, Бог к Вам не призывает»¹³⁹. Владыке Филарету, всегда осторожному в поступках, приверженцу стратегии пути «золотой середины», был еще непривычен отличный от географическо-территориального подход в деле собирания насельниц монастырей (вспомним и о том, что святитель не был сторонником быстрого превращения монастырей своекоштных в общежительные)¹⁴⁰. Оптинский старец Макарий, ведший обширную переписку со своими будущими насельницами, жившими в разных концах России, мог пригласить их в один из «своих» монастырей, несмотря на расстояние от обители до местожительства. И это была не позиция одного только старца Макария, так действовали все оптинские старцы и, в общем-то, все старцы по отношению к монастырям и общинам, которые они опекали. Для оптинцев, кроме личных встреч с будущими монахинями, характерна и переписка, которая позволяла провести подготовительный период. Длительная переписка велась с теми, кто относился уже к духовным детям старцев. Старец входит во все жизненные обстоятельства своего чада, даже оценивает меняющиеся намерения. Глафире Ждановой, собиравшейся поначалу в монастырь, а потом засомневавшейся, старец Амвросий пишет: «Обещания в монастырь ты не давала? Как так уверена была, что пойдешь в монастырь? Я этого не понимаю. Да это больше обещания. Это призвание Божие. Сам Господь тебя избирает Себе на служение. Сама рассуди: посланная тебе радость на молитве действительно есть указание на монастырь и дается не всем, а только тем, кого Он Сам избирает Себе на служение… Обещания не исполнить грешно, а ведь это гораздо важнее – презреть звание Божие. После этого можешь ли ты надеяться получить счастие в замужестве?»¹⁴¹ Девушке Глафире в это время было 16 лет. Когда затевавшаяся свадьба неожиданно расстроилась, старец советует девушке поехать на богомолье, подробно расписывая особенности дорожного передвижения: «В хорошую минуту проси у дяди денег двести рублей на поездку в Киев. Если он даст деньги и потребует их назад, – не отдавай, скажи: так добрые дела не делают. Когда получите деньги, возьмите с собой девушку, чтоб вам в дороге служила, пару лошадей, телегу, найдите старичка, чтоб хранил лошадей и вез ваши вещи, и скорее уезжайте. Не бойтесь, что вас много поедет в одной телеге. Один будет ехать, а кто может, идите пешком. Кто из вас устанет идти, садитесь в телегу отдыхать. Попеременкой все садитесь отдыхать, а кто может идти – идите пешком, а телега чтоб ехала потихоньку за вами. От дождя и солнца сделайте будку на телегу и кожаный фартук, чтоб все вы могли прятаться под ним. Возьмите с собой самовар, чайную, кухонную и столовую посуду, чтоб можно было, где встретится удобное местечко, речка или ручеек, наскоро на таганчике сварить похлебку или кашицу, поставить самовар, подкрепиться пищей и отдохнуть. Будкой загородите солнце, раскиньте палатку, отдохните и отправляйтесь дальше». Далее, когда речь идет о приезде в Киев, старец говорит уже общими словами: «Когда поедете в Киев, по дороге заезжайте ко всем угодникам помолиться. Зайдите в Белгород к свт. Иоасафу. Хотя мощи его еще не открыты, но он великий угодник, много чудес бывает по его святым молитвам. Непременно к нему зайдите. Зайдите в Лубны, к прп. Афанасию Сидящему. Около Киева много есть святыни. Везде побывайте. Из Киева вы уж другой дорогой отправляйтесь»¹⁴². Но эта дорога также должна проходить мимо святых мест. Далее идут письма-наставления, как девушке вести себя в миру перед уходом в монастырь, а это и хранение глаз от соблазнов, чтение исторических книг или путешествий, выполнение особого правила о крестном знамении (внимательное ограждение частей тела с молитвой). Старец подробно участвует во всех делах, касающихся продажи имущества, советует ей, как и через кого действовать. Весь этот подготовительный период показателен особым отношением старца к своему духовному чаду – будущей насельнице монастыря – как к большому ребенку, он буквально ведет ее по жизни и подводит к монастырским вратам, передавая из рук в руки настоятельнице. Старец пишет, что на человека в предмонастырский период обрушивается много испытаний, и к ним нужно выработать духовное отношение, и тогда это время «зачтется за монастырь». Подытоживается эта переписка следующими словами прп. Амвросия Оптинского Глафире Ждановой, в будущем схимонахине Анне: «В монастырь принимаю не без указания Божия и Царицы Небесной, и потому кто по смерти моей переменит жительство, за того уже я не буду отвечать, а ответят сами, они нарушают не мое благословение, а волю Божию»¹⁴³. Собирая монастырских насельниц из разных мест, старец, однако, категорично говорит о невозможности для них в дальнейшем избирать новый монастырь, если случится что-то в том, куда он благословит отправляться. Перед нами не только особый путь собирания монахинь для монастыря, но и особая надежда на этих монахинь и особая миссия в рамках старческой территории и его духовничества. Старец ответственен за свою духовную дочь лишь в пределах послушания ему, поскольку он и сам выполняет волю Божью и Божьей Матери, касающуюся тех монастырей и общин, которые ему доверены. Старцу, как прозорливцу и пророку, открывается воля Божья в отношении будущих насельниц, и если человек проникается тем, что ему определено для спасения, то он попадает к нему в определенный монастырь.

В этом смысле свт. Филарет Московский действовал без опоры на такой строгий критерий отбора, как «воля Божья через волю старца», хотя также признавал необходимость проявления воли Божьей в отношении человека, уходящего в монастырь. Но для него первейшее значение имели обстоятельства, через них святитель искал указания свыше о человеке. Скажем, у княгини Марии Тучковой погибает в Бородинском сражении муж, и ее скорбь так велика, что требует необычных обстоятельств, чтобы ее погасить. Общаясь с безутешной вдовой, владыка Филарет видит в обстоятельствах ее жизни проявление воли Божьей, избравшей эту глубочайшей веры и человеческой любви женщину орудием сугубого – монашеского – поминовения русских воинов, павших на Бородинском поле. Путь, которого придерживался свт. Филарет, не противоречил пути оптинских старцев, потому что жизнь заставляла чаще всего действовать «по-филаретовски», нежели «по-амвросиевски». Не на всех хватало старцев и их подробного индивидуального внимания, которое прп. Амвросий уделил, например, Глафире Орестовне Ждановой. Тем не менее, как следует из характера старческой деятельности (мужской и женской), она была направлена на рост «амвросиевского» подхода к отбору девушек в монастыри, и постепенно создавалась система старческого окормления женских обителей, которая, однако, не была завершена к 1917 г.

Следует сказать и о технической стороне образования общин и монастырей: как и через кого происходило оповещение населения. Большей частью люди узнавали сами, по незримой цепочке, друг от друга, но существовала и такая форма оповещений, как письменная рассылка объявлений об открываемой общине с предложением приходить в нее. О существовании общины часто узнавали от сборщиц средств на нужды обители. Собирательницы милостыни уходили порой на очень отдаленное расстояние в поисках благотворителей. Из центральной России ходили на Урал и в Сибирь. В центральные города и особенно столичные попасть было труднее, требовалось особое именное разрешение Св. Синода, выдаваемое на каждого человека индивидуально.

Наиболее устойчивый вид сведений об общине и самый надежный канал пополнения ее состава находился в самой общине. У каждой общинницы сохранялась связь с малой родиной, что позволяло большому кругу сельчан быть в курсе общинных дел и при желании также стать членом общины.

Судя по материалам отчетных ведомостей нескольких женских монастырей Тамбовской губ., географическая картина происхождения монастырских насельниц выглядела следующим образом: существовало, как правило, два-три географических ядра заселения общины: одно – местное, другие – из более дальней, иногда достаточно отдаленной округи. Были и отдельные лица из отдаленных мест, попавшие в общину по особым обстоятельствам. Приведем несколько примеров по конкретным обителям Тамбовской губ.

География местожительства насельниц, зафиксированная в Тишениновском сельском монастыре Тамбовской губ. (по Ведомости 1914 г.), позволяет увидеть наличие 2 центров поступления в обитель лиц, ищущих монашества: 1) Кирсановский у. Тамбовской губ., т. е. местные жители; 2) Чембарский у. Пензенской губ. Наличие этих центров характерно для всех возрастных групп (мантийных монахинь, рясофорных послушниц, указных и неуказных послушниц), что говорит о том, что эта ситуация имела место с 1861 по 1914 г. Также необходимо отметить факт широкого географического разброса остальной части насельниц.

Это указывает на фактор случайности для этой категории. Очевидно, это те, кто услышал о монастыре или от сборщиц, или от странников, или еще каким-то образом. С Чембарским же уездом существовала какая-то длительная и осознанная связь. Несомненно, существование тесных экономических взаимоотношений (перевозка и торговля зерном и скотом на ярмарках 8 июня и 22 октября ст. ст.)¹⁴⁴ по р. Вороне, соединяющей юг Тамбовской губ. (г. Борисоглебск) с Чембарским уездом Пензенской губ., повлияло на эти процессы. Отсюда можно объяснить и такой факт, как большую грамотность женщин Чембарского у., по сравнению с другими уездами Пензенской губ.¹⁴⁵

В Кирсановском Тихвинском монастыре (по Ведомости 1910 г.) большая часть насельниц относилась к жительницам Кирсанова, но имелись несколько лиц из городов Тамбовской и Воронежской губерний: Керенска, Новохоперска, Сердобска, Тамбова; 27 – жительницы Кирсанова и пригорода; 34 – из Кирсановского уезда. Судя по ведомостям Рождества Богородицы монастыря из г. Темникова, Усманского Софийского монастыря и ряда других обителей Тамбовской епархии, такая картина была характерна и для этих монастырей.

Религиозная жизнь в южной части России особенно активизировалась после прославления двух воронежских святителей – Митрофана Воронежского (1835 г.) и Тихона Задонского (1865 г.). У поднятых мощей новопрославленных угодников Божьих происходило много чудес, и народ десятками тысяч собирался сюда из центральной России. Такие массовые народные богомолья стимулировали и внутренние паломнические передвижения в Воронежской и соседних губерниях. Приведем лишь несколько цифр паломнической статистики богомольцев из Воронежской губернии за 1911 г. Отсюда народ совершал паломничества в Киев, Белгород, Саровскую пустынь, Троице-Сергиеву лавру, на Афон, в Иерусалим. Всего за год из губернии уходило на богомолье (официально) 20704 человека, из них 6667 мужчин и 14037 женщин. 13 августа 1911 г. к св. Тихону Задонскому в Задонск собралось 100 тысяч богомольцев со всей России¹⁴⁶. О том, сколь разнообразны и интенсивны были богомолья внутри одной губернии, пишет в своей монографии Х. В. Поплавская, давая картину по Рязанской губернии¹⁴⁷. Паломничества в значительной степени влияли на появление новых общин и монастырей в том или ином конкретном месте. Нередко новые обители возникали рядом с богомольными трассами. И причина этого явления имеет не только экономическую подоплеку, но и информационную. Богомольцы несли важную «аскетическую информацию» о монастырях, старцах, подвижничестве, что находило свой духовный отклик у отдельных девушек-крестьянок.

Состав общин и общежительных монастырей формировался двумя путями: часть девушек уходила в обители по благословению старцев-духовников, другие шли, руководствуясь только внутренним чувством. Монастыри заполнялись насельницами большей частью из ближайших мест, но были и те, кто приходил издалека, из тех мест, где ходили монастырские сборщики милостыни. Также влиял на этот процесс поток богомольцев в разные монастыри, переносивших попутно информацию обо всех встречающихся общинах и монастырях.

Правильная организация общежительной жизни требовала принятия каждой общиной устава или правила общежития, и здесь мы встречаемся с большим разнообразием таких документов. Конечно, существовал Духовный регламент, который прописывал в числе прочего правила монашеской жизни¹⁴⁸. Но в регламенте не предусматривалось такой формы, как община, а разного рода «скиты пустынные» оказывались под запретом¹⁴⁹. С одной стороны, те, кто писали правила (духовники, старцы, епархиальные архиереи), руководствовались древними уставами мужских монастырей¹⁵⁰, с другой стороны, нужно было отразить тот новый аморфный характер общежительного образования, каким являлась община. Отсюда таких правил было создано достаточно много и, как отмечает исследовательница этого вопроса Е. Б. Емченко, именно старчество повлияло как на разнообразие, так и на единообразие их¹⁵¹. Хотя при этом, как отмечает исследовательница, «к середине XIX в., скорее всего, большинство монастырей и общин не имело письменных уставов»¹⁵², что может указывать на то, что они возникали вне старческого окормления. Во всяком случае, в начале 1840-х делается общероссийская попытка введения единообразия в общинный процесс. В 1842 г. Св. Синод принял указ о принятии общин «под покровительство духовного и гражданского начальства», а в 1845 г. были утверждены «Правила для женских православных общин Нижегородской епархии: Арзамасской, Ардатовской, Зеленогорской и Дивеевской».

Причина многообразия общинных правил состояла в том, что у каждого старца был свой опыт и путь духовного руководства, своя тактика достижения цели. Вот почему в уставах, составленных старцами или первоначальницами-старицами для своих общин, присутствовало нечто личное, идущее только от этого духовника, его опыт Богообщения. С этой стороны эти правила можно рассматривать как духовные завещания, явление очень характерное для средневековой Руси и продолжавшее локально существовать и в XVIII–XIX в. (откуда и появился жанр мемуаров). Исходя из того, что старческие заветы были положены в основу многих уставов женских общин, существовала практика у тех, кто не имел таких правил, брать лучшее для себя из нескольких вариантов или целиком уже имеющийся устав.

Насколько синодальные правила 1845 г. отразили опыт Дивеева и заветы прп. Серафима Саровского? Е. Б. Емченко выделила 19 «дивеевских правил», заветов старца Серафима. Отметим, что сам преподобный Серафим подчеркивал, что правила даны ему были Самой Богородицей в откровении. Первый дивеевский пункт о приеме в общину только дев в синодальном установлении вообще не рассматривался. Второе правило, касающееся отношения сестер со священником-духовником (снисхождение со стороны священника и смирение со стороны сестер), также отсутствует в синодальном издании, поскольку там рассматриваются только взаимоотношения настоятельницы и сестер. Третье дивеевское правило – о послушании («паче поста и молитвы») в синодальном варианте присутствует как отдельная глава «обязанности»: «совершенное и беспрекословное во всем послушание к начальнице». Четвертый дивеевский пункт был посвящен должностям: все начальствующие должности должны занимать одни девицы. В синодальном тексте такого пункта вообще нет. Также отсутствует в синодальном варианте правило принимать на начальствующие должности лиц из других монастырей и общин. Шестой дивеевский пункт об обязательном причащении во все четыре поста и в двунадесятые праздники в синодальном издании упрощен: «причащаться во все четыре поста». Седьмой пункт – не изнурять себя непосильными подвигами поста, разрешение по необходимости есть даже ночью. В синодальном документе: «обедать и ужинать сходиться в общую трапезу, по звонку». Восьмой дивеевский пункт о запрещении жить в одиночку подтвержден в синодальных правилах (жить в келье по 5–10 человек). Девятый пункт «запрещение торговаться из-за церковных вещей» в синодальном варианте никак не акцентирован, хотя косвенно есть намек на разрешение торговать рукоделиями. Десятый дивеевский пункт, предупреждающий стяжательную активность, гласил: не заниматься сборами, «хлебопашество и огород». Эта тема в синодальных правилах не оговаривается. Далее, начиная с 11-го дивеевского правила и заканчивая 19-м, заповедовались как будто частные вещи, но сущностно важные с точки зрения прп. Серафима, которые, однако, не оговариваются в синодальном документе: 11-е запрещение непостриженным входить в алтарь; 12-е – Пречистую (Богородичную просфору) носит в трапезную служившая пономарка; 13-е запрещение – разговаривать в алтаре; 14-е запрещение – брать себе что-то церковное; 15-е – не смущаться невозможностью выполнять все молитвенное правило; 16-е – при освящении храма служить в нем все 40 дней; 17-е – благоговейно относиться даже к собранному в храме сору и воде, которой были мыты полы (относить их в особое место); 18-е – не вмешиваться посторонним в дела обители; 19-е – неугасимая лампада у храмовой иконы Рождества Богоматери, чтение неусыпаемой Псалтири, по воскресным дням Параклис¹⁵³ Божьей Матери нараспев.

В синодальных правилах основное внимание уделяется более общим вопросам организации общины, упор сделан на административной стороне взаимоотношений настоятельницы и сестер. Отдельные главы посвящены обязанностям начальницы общины, казначеи, общинниц. Выделены в отдельную главу и «меры исправления», дисциплинарная часть правил. Правила предполагают «презумпцию виновности» вновь поступивших, поскольку речь идет не о поддержании их имеющихся добрых качеств, а об исправлении злых: «начальница должна исправлять сестер, умягчать и исправлять строптивость нравов не одним страхом наказания, но преимущественно вкоренением страха Божия в сердце, своим благожитием и духовными наставлениями, посредством отца духовного или через благоговейных общежительниц». Наказания же таковы: а) выговор наедине или при отце духовном; б) выговор в трапезе при сестрах; в) постановка на поклоны при трапезе или при чтении правил в церкви; г) лишение общей трапезы до вечера, исключение из общины¹⁵⁴.

Таким образом, синодальные правила и дивеевские, заповеданные прп. Серафимом, пересекаются только в двух пунктах: там, где речь идет о послушании и о жизни в келье по несколько человек. Синодальный текст подчеркивает в первую очередь строгую центричность, первенство в общине настоятельницы, в то время как дивеевский не обращает на должность настоятельницы специального внимания, указывая лишь на сугубую важность послушания вообще, при этом отдельно говорится о духовнике-священнике. Несомненно, у дивеевских правил более аскетичный дух, при том что там везде оговаривается тема «снисхождения к немощам сестер», они более ориентированы на благоговейное отношение к святыне, отсечение от мирского. В синодальном тексте присутствует также противодействие мирскому – «избегать излишества и роскоши», но не конкретно в контексте проблемы стяжания. Поэтому, если в чем и можно увидеть влияние дивеевской традиции на синодальный текст правил 1845 г., то единственно в том, что эти правила были приняты Синодом как обобщение опыта общин Нижегородской епархии. Большее, чем дивеевские, имеют сходство с синодальным вариантом правила, данные прп. Феодором Санаксарским для опекаемой им арзамасской Алексеевской общины. Отметим, что монашескую школу этот старец прошел в Сарове. Устав старца Феодора Санаксарского состоял из десяти пунктов, где оговаривались правила беспрекословного послушания младших старшим и особо – настоятельнице, также общежительные устои обители, молитвенное правило, особо подчеркивается значение чтения непрерывной Псалтири о здравии императора, его семьи, августейшей фамилии, Синода, епархиального архиерея и благотворителей обители. Другая «неусыпная Псалтирь» в соседнем помещении читается об упокоении также членов императорской семьи, сестер, благотворителей и частных лиц, вписанных в синодик. Пока существовала община, а не монастырь, запрещалось иметь пострижения¹⁵⁵. Община жила собственными трудами, рукодельем и добровольными подаяниями¹⁵⁶.

Из числа других старческих уставов известны: уставы настоятеля Глинской пустыни Филарета для женских монастырей в Оренбургском крае, устав старца Василия (Кишкина), написанный им для сестер Усть-Медведицкого монастыря¹⁵⁷, устав прп. Зосимы (Верховского) для сестер Одигитриевской пустыни, устав архимандрита Феофана (Соколова) для сестер Горицкой вологодской обители, устав свт. Филарета Московского для Борисоглебской пустыни и Спасо-Бородинского монастыря.

В пору только зарождения будущего знаменитого своей историей Усть-Медведицкого Преображенского девичьего монастыря в станице Сиротинской в 1780-е гг. существовало организованное сообщество черничек, называвшееся «Сиротинское девичье собрание». Находилось оно под духовной опекой дьякона Василия Михайлова, известного миссионера в этом краю. Чтобы более приблизить образ жизни черничек к монашескому образу жизни, он составил свод нравственных правил, своего рода устав. Эти правила чернички отправили на рассмотрение свт. Тихону Задонскому, жившему на покое в Задонском монастыре. Он прислал письменный ответ на их вопрошание. «Сие наставление и пункты душеполезные суть и потому достойны прочитания и внимания. Сего ради советую вам, от души избравшие житие чистое, оное с усердием прочитывать и им внимать. И по наставлению их нравы и житие свое исправлять, да будете достойны чертога небесного Жениха Христа. Молю же вас и я – поминайте мене, о юные голубицы, в святых ваших молитвах. А я вам всего того желаю, чего и себе. Смиренный и грешный Тихон, епископ бывший Воронежский и Елецкий. 1779, июня 20 дня. Задонский монастырь»¹⁵⁸. Когда образовался монастырь, правила эти стали основой для новой обители. Позже, при игуменье Августе, в обитель приезжал ее духовник из Курской Коренной пустыни иеромонах Василий (Кишкин). Он сам относил себя к ученикам свт. Тихона Задонского, и он оставил обители свои наставления, которые тоже здесь признавались за правила. Кроме того, он составил общежительный устав по правилам Свято-Афонских монастырей для Тихвинской Борисовской пустыни¹⁵⁹.

Старец Филарет (Данилевский) из Глинской пустыни, составил уставы для трех женских общин¹⁶⁰. Но тексты этих уставов не сохранились, и неясно, на какую традицию опирался Глинский старец. Современный исследователь из Сибири считает, что Екатеринбургский устав, авторство которого также приписывается старцу Филарету, был создан не на основе Глинского, как может показаться, а «на основе правил Сарова, Валаама и Александро-Невской лавры»¹⁶¹. Вообще следует отметить, что влияние саровского устава было, скорее всего, наиболее значимым, особенно в Тамбовской, Пензенской, Воронежской епархиях в первой половине XIX в. Саровским уставом жили Кирсановский Тихвинский монастырь, Рождества Богородицы Темниковский, Тихвинский Кирсановский монастырь и ряд других обителей, имевших долговременную связь с саровскими старцами, со старцем Серафимом Саровским, или же только ориентировавшихся на этот духовный центр. Сам Саровский устав был составлен саровскими старцами в начале XVIII в. По мнению Е. В. Романенко, источниками для Саровского устава стали уставы подвижников, созидателей Северной Фиваиды. Саровский иеросхимонах Иоанн использовал уставы преподобных Кирилла Белозерского, Корнилия Комельского, Евфросина Псковского, возможно – Нила Сорского, поучения старцев Кирилло-Белозерского монастыря¹⁶². Уставной опыт обитателей Северной Фиваиды вырос на подвижничестве, реализованном не только в церковных, но и в культурных формах. Влияние таких структурированных форм подвижничества на общество и государство было огромным. Вот почему саровский устав, попавший во многие женские общины и монастыри, возникшие в XIX в., был опытом особого рода – опытом подвижничества, активно влиявшим на общество.

Саровский устав мог быть только основой для нового устава, как это было, например, в Екатеринбурском Ново-Тихвинском девичьем монастыре. В 1822 г. вместе с утверждением статуса общежительного монастыря, Ново-Тихвинская обитель получила устав. Он был составлен по просьбе настоятельницы игуменьи Таисии архимандритом Герасимом, насельником С.-Петербургской Александро-Невской лавры. Отец архимандрит свел воедино три устава – Саровской пустыни, Александро-Невской лавры и Валаамского монастыря и переработал текст. Инициатива о включении в этот список Саровского устава исходила от игуменьи Ново-Тихвинского монастыря, поскольку с Саровом у екатеринбургской обители были самые тесные связи. Уже в 1802 г. община руководствовалась Саровским уставом, полученным от строителя Саровской пустыни о. Исайи¹⁶³. Но пермский преосвященный Иустин высказал несколько существенных замечаний к петербургскому уставу, отметив, что не расписаны должностные обязанности настоятельницы, казначеи, служащего духовенства. Также в соответствии с правилами Духовного регламента, при переходе пустыни в штат (чего монастырь стал добиваться), следовало отказаться от самодеятельного устава, а принять за основу стандартный устав, единый для всех штатных обителей. Было отмечено, что в уставе архимандрита Герасима много мелочных правил, которые могут «охладить сестер к исполнению оных, а желающих отвратить от вступления в обитель». Подчеркивалось, что не следует от занятых на трудовых послушаниях требовать ежедневного посещения утреннего богослужения, рекомендовалось сестер излишними поклонами не обременять и т. д. Совершенно очевидно, что замечания архиерея касались облегчения аскетической стороны жизни сестер монастыря. Но они не нашли поддержки у настоятельницы, во всяком случае она отстояла (Синод ее поддержал) право монастыря жить по уставу архимандрита Герасима и после того, как обитель стала первоклассной¹⁶⁴.

Трудно согласиться с мнением Е. Б. Емченко, высказанным по поводу того, чтобы исследователи придерживались более строгих критериев отбора при зачислении в монастыри «серафимовской традиции». Автор считает, что если уставы монастыря, причисляемого к указанной традиции, не совпадают с дивеевскими правилами, то нельзя говорить о принадлежности к ней. Но в вопросе о традиции не все определялось уставом, была еще ориентация в целом на дивеевское предание, на личность Серафима Саровского, на дивеевские святыни.

Важно отметить другое, что все имеющиеся в XIX в. уставы женских общин и монастырей были, по сути, малоразработанными, это были своды кратких правил, касающихся, с одной стороны, административного функционирования общин и монастырей, а с другой – распорядка жизни обителей (сама уставная часть). Вот почему, в целом, это были хотя и работающие документы, но достаточно аморфные (в аскетическом плане), не четкие в структуре и методологии духовной жизни. Точнее даже сказать, последнего там практически не было, лишь в общих словах ставились цели и не более того. Вот почему чаще всего составлялись компилятивные уставы, с опорой на один или несколько общежительных уставов, плюс рекомендации старца-духовника и собственный опыт (особенно в исторической части). Так поступила, например, игуменья Таисия (Солопова)¹⁶⁵. Впервые фундаментальный устав для женских монастырей был создан лишь в начале XX в., не централизованно (по заказу Синода), а по частной инициативе.

Этот труд в начале XX в. предпринял иеромонах Серафим (Кузнецов), настоятель скита, принадлежащего Белогорскому мужскому монастырю в Пермской епархии. «Женские иноческие уставы» иеромонаха Серафима, в отличие от всех вышеперечисленных правил, представляли собой обширный документ (65 глав), подробно расписывающий правила жизни в общежительном монастыре. Каждому послушанию уделена своя глава – от настоятельницы до привратницы. Часть глав посвящена вопросам монастырского обихода: принятию новых лиц, увольнению из монастыря, выходу за территорию монастыря или кельи, отношениям всех насельниц друг к другу, проблеме духовничества, проблемам исправления нравов, отношениям с начальством, присутствию посторонних в монастыре, в том числе мужчин и детей, правильному отношению к слову, молитве, пище, времени, церковному богослужебному регламенту, подворьям. Одна из глав называлась «О начертании образа совершенной инокини». Речь в ней шла об искреннем и глубоком отречении от мира, при украшении себя «совершеннейшею нестяжательностью, совершенным отречением от своей воли, строгим обучением себя всякому доброму деланию, неутомимым трудолюбием, непрестанным богомыслием и с Богом живым соединением в сердечной молитве неотходной». Автор устава отмечает, что совершенство требует иметь истинное смирение и терпение перед всеми, сочувствие пребывающим в бедствии («страдать о страждущих, плакать с плачущими»), неучастие в злых делах мира (сплетни, оговоры, ссоры и т. д.). Совершенная инокиня должна быть «достойной невестой своего небесного Жениха (Христа)»¹⁶⁶.

Кроме того, в книге иеромонаха Серафима есть части, которые вообще отсутствовали в уставах женских монастырей XIX в. Автор включает в документ четыре устава: скитский женский общежительный устав, скитский женский безмолвный устав и устав для пустынных отшельниц. Эти нововведения указывают на то, что женская аскетика уже приобрела такой размах, что потребовалось введение общеупотребительных норм строгих форм аскетической жизни – скитской и отшельнической, безмолвие перестало быть редкостью. Сам автор в обширном предисловии, посвященном в основном истории женского христианского подвижничества, сетует на то, что в России еще недостаточно общежительных монастырей – необходимой базы для того, чтобы появлялись скиты и пустыни. Большое число монастырей относится к категории штатных, а значит, своекоштных, где при поступлении в монастырь нужно вносить денежный вклад, а после поступления – трудиться на собственное пропитание и главное – продавать свою продукцию, тем самым активно контактируя с мирянами и с миром.

Мы вправе сделать вывод о достижении накануне революции 1917 г. важного этапа в уставной деятельности общежительных монастырей, благодаря введению в общее употребление норм высокой аскетики, связанной со скитской и пустыннической жизнью монахинь. Препятствием на пути к практическому воплощению в жизнь данного проекта была устаревшая система штатных и внештатных монастырей, позволявшая государству не только оправдывать свое право на административный контроль над монастырями и желание все больше расширять их социальные функции, но и заинтересовывать руководство монастырей системой выстроенной иерархии, льгот, наград, отличий. Штатная система была частью иерархической структуры и в Церкви, и в государстве, она была зримой, понятной и давала осязаемые результаты. Но тем не менее в начале XX в. разыгрался нешуточный спор о монастырях, какими им быть: полезными обществу или духовными. Спор так и не был решен, как не была решена и проблема введения повсеместного общежития. Попытка введения общежития во всех мужских монастырях была предпринята в 1869 г. Что касается женских обителей, то «было полезно обратить внимание и там сделать то же, но не во всех, а где есть особые средства к устроению и содержанию общей трапезы (что весьма редко), а так как сестры большей части монастырей пропитываются только своим рукоделием и милостынею, то с запрещением им выхода из монастыря (что необходимо последует с учреждением общежития) они лишатся средств к существованию»¹⁶⁷. Но указы Св. Синода так и не были проведены в жизнь. К началу века только четверть женских монастырей относилась к категории общежительных¹⁶⁸. Немалое число монастырей при этом находилось в переходном состоянии, будучи наполовину своекоштными, а наполовину – общежительными. Например, в середине 1860-х гг. Самарский Иверский женский монастырь мог позволить себе общую трапезу лишь тогда, когда проходили заказные трапезы, которые устраивали родственники погребенных в обители, в молитвенную память о них. В 1860 г. Иверская община стала общежительным монастырем. Но обеспечить на деле, а не на бумаге общежитие оказалось делом нелегким. Сестры продолжали одеваться, обуваться, питаться и отапливать помещения за свой счет. Монастырь активно отстраивался, средств не хватило. Однако самарский владыка Герасим настаивал, чтобы в монастыре было введено реальное общежитие. По молитвам настоятельницы и сестер нашлась благотворительница, она передала монастырю 2000 руб. помощи и 10 десятин пахотной земли, после чего произошло торжественное открытие общежития, «исполненное по чину православной церкви при крестном ходе и многочисленном стечении граждан-мирян». После введения общежития значительно возросло количество отдельных приношений на заказные трапезы и на вечное поминовение усопших, на чтение неусыпающей Псалтири, и на раздачу сестрам милостыни ко дню великих праздников – Пасхи и Рождества Христова¹⁶⁹. Подобный эволюционный путь достижения реального общежития прошли многие женские монастыри в России. Вот почему старцы (преподобные Серафим Саровский и Феодор Санаксарский) не советовали общинницам, которых они опекали, «добиваться монастыря», чтобы не быть скованными формальными правилами штатности.

Как показывает опыт первых десятилетий советской власти, когда монастыри закрывали, а монахиням пришлось селиться в самых разных уголках, вдали от обители, уставная жизнь продолжала поддерживать сестер, живущих общинками. Они продолжали, прежде всего, выполнять свое молитвенное правило, но возникла потребность и в уставной жизни в условиях новой действительности. Документов, проливающих свет на то, как это происходило, сохранилось немного. Но одно можно сказать определенно: монахини старались опираться на старцев (или стариц), их духовное руководство, и те рекомендовали выполнять некоторые правила, важные для поддержания монашеского духа. Например, иеромонах Иоасаф (Сазонов), старчествовавший в Костромской епархии, в Железноборовском монастыре, поддерживал в 1920-е гг. многих монахинь духовным руководством. Он расселял сестер по нескольку человек по отдельным домам (кельям) и написал для них правила и устав келейной жизни. Он обращается к монахиням «келейницы или отшельницы» и запрещает им наниматься на работу, но велит заниматься келейным рукоделием (стеганьем одеял, шитьем и вязанием разных вещей, чтением Псалтири по покойникам) и всячески поддерживать общее житие. В его «уставе келейной жизни» 20 правил (в Дивеево – 19): о почитании Бога, о любви друг к другу, о несении тягот друг друга, о любви к общественной молитве, о бодрости на утренней и вечерней молитве, об обязательности вычитывания правила, о послушании старшей сестре, о тишине в доме (не хлопать дверьми, говорить кротко), о непрознесении гнилых слов, о запрете смехотворства и празднословия, о делании всего с благословения старшей, о правильном отношении к вещам (они общие), о сострадании друг к другу, о трудах после утренней молитвы, о молитвенности за работой, о запрещении наниматься на работу (только разрешается брать подряд на работу в овине в ближайшем селении), всем уметь трудиться по рукоделью, приобщаться Св. Таин раз в три недели, выполнять четочное правило, если можно, молиться и ночью, но утром вставать со всеми.

В своем духовном завещании старец немало места уделяет девству и девам, важности сохранения этого достоинства, говорит о хранении девства ради Христа как духовном подвиге, «страдальческом подвиге хранения девственной чистоты»¹⁷⁰.

Нижегородские общины, возникшие под руководством нескольких старцев, имели от них и правила для общежительной жизни. Эти правила легли в основу первого, общероссийского, узаконенного Синодом свода правил для женских общин. Большей частью здесь был представлен опыт арзамасской Алексеевской общины, руководимой старцем Феодором Санаксарским. Тем не менее в течение XIX в. так и не сложилось подробно разработанного устава для женских общежительных монастырей. Такой документ смог появиться только в начале XX в. Автором фундаментального труда стал иеромонах Белогорского Пермского мужского монастыря Серафим (Кузнецов) – личность выдающаяся в церковной истории XX в. В этом уставе отразился не только общецерковный опыт, но и опыт, накопленный женскими монастырями синодального периода. Устав ориентировал насельниц женских монастырей на самые строгие формы подвижнической жизни: скитскую жизнь, отшельничество и молчальничество.

Появление женских общежительных монастырей XIX в. имело еще такую яркую особенность, которую нельзя не отметить. Большинство новых общин и монастырей появлялось в сельской местности, и в этом смысле это явление очень близкое тому, что было во времена преподобного Сергия Радонежского. Часть монастырей возникла в помещичьих имениях и по инициативам помещиков, но крестьянки становились основным контингентом в этих общинах и позже – монастырях. Другая часть образовывалась на крестьянской общинной земле, по желаниям самих крестьян. И здесь крестьянки абсолютно преобладали среди насельниц. До этого времени Россия никогда не знала такого явления, как крестьянские женские монастыри, и можно вполне определенно говорить, что образование их в XIX в. относится к новаторским образцам церковной монастырской жизни¹⁷¹.

Чтобы детальнее представить себе этот феномен, обратимся к истории ряда монастырей и общин в Воронежской и Тамбовской губерниях (куда в то время входила и нынешняя Липецкая обл.). На начало XX в. в Воронежской губернии существовало 8 женских монастырей, из них только Покровский девичий монастырь в г. Воронеже существовал с первой четверти XVII в., остальные появились в синодальный период – в XIX в.¹⁷² Из восьми монастырей крестьянскими в чистом виде (в соответствии с их основателями) можно назвать только один монастырь и одну общину.

Все указанные монастыри Воронежской губернии были общежительными и крестьянскими по преобладающему в них составу крестьянок. По количеству насельниц выделялись Успенский Лысогорский (300 насельниц), Николо-Тихвинский (на 1914 г. – 200 насельниц), Казанский Таволжанский монастырь (около 300), т. е. сугубо сельские крестьянские обители. Но Воронежский Покровский девичий монастырь к началу XX в. имел наибольшее число насельниц – 1017 (87 монахинь, 151 послушница, 648 живущих на испытании и 132 обучающихся рукоделиям и грамоте)¹⁷³.

В начальный период образования почти всех указанных монастырей первыми общинницами были чернички. Общины руководились до официального утверждения организаторами общины, потом, как правило, присылались монахини из «монастыря метрополии», в Воронежской губернии таким являлся Воронежский Покровский девичий монастырь. Начальницы общин и игуменьи большей частью были из дворян. Только в одном случае – в Лысогорском Успенском монастыре – игуменья была из местных крестьян, но прошедшая долгую монастырскую школу уставного послушания в Сухотинском Знаменском монастыре. К городским можно отнести только два Задонских монастыря – Тюнинский и Троицкий. Они возникли оба около 1813 г. как общины. Остальные вновь возникшие общежительные обители появились позже – в 1860–1890-е гг. Рассмотрим конкретные примеры двух основанных крестьянами монастырей в Воронежской губ.

Село Троицкий Юрт Новохоперского у., на окраине которого возник Успенский монастырь, состояло из великорусского населения. Село большое, на несколько километров вытянутое вдоль реки Саволы. Жители Троицкого – крестьяне, селились в несколько этапов: из Саратовской губ. (старожилы), из Моршанского уезда (карпельцы), из Московской и Рязанской губ. (коломенцы). Ближе всех к монастырю находились коломенцы. Село считалось близким к Троицкому мужскому монастырю (находился в Воронежской губ. возле с. Тишанка), который здесь держал скот. Да и сами жители ради промысла выращивали скот на продажу. Другая часть занималась извозом, они разводили ломовых лошадей, чем и славились в округе. Словом, село было зажиточное, трудолюбивое, бедняков было мало. Женщины – жены извозчиков, проводив мужей, собирались вместе прясть пряжу, с песнопениями до 2–3 часов ночи. Жители села Троицкое были религиозны, каждое воскресенье ходили в церковь в новом чистом платье, а дома зажигали в воскресный день восковые свечи, прилепляя их перед иконами в красном углу.

Были в селе и школы, так что дети у многих были грамотны. Существует предание, что на месте, где вырос Успенский монастырь на Лысой горе, прежде был лес, и там прятались разбойники, грабившие извозчиков и богатых путников. Троицкие крестьяне относились к государственным, но в округе имелись и помещичьи земли¹⁷⁴.

Религиозная обстановка в селе и в округе считалась обычной для Воронежской губернии. В округе в 1870–1880-е гг. было немало сектантов. В самом Троицком жили молокане, а в соседнем селе Красненьком находилось крупное гнездо хлыстов. В начале XIX в. в Троицком происходили бурные события: в 1815 г. здесь не раз объявлялись всякие самозванцы из числа «раскольников-сектантов», называвшие себя святыми именами: одни – Иоанном Крестителем, другие – разными апостолами, была и вел. Варвара. Их проповедь о скором пришествии антихриста в связи с его предтечей Наполеоном нашла отклик у крестьян. У власти существовали здесь проблемы с получением подати.

Позже здесь стал известен православный юродивый Николай Карачанский, к которому народ тоже был неравнодушен, приглашал его к себе, так как он предсказывал будущее. Это был 1845 г.¹⁷⁵

Первые шаги по созданию на краю села общины зафиксированы в 1861 г. Автор первого очерка об Успенском монастыре, Сергей Дмитриевич Шереметев, отметил, что воздвигнут «трудами малограмотных крестьянок»¹⁷⁶. В статье А. Правдина, посвященной истории монастыря, о крестьянках-первостроительницах сказано, что они были поначалу черничками в селе Троицком¹⁷⁷. С. Д. Шереметев при этом дает более полную, подробную картину эволюции общины в монастырь. Несколько благочестивых девиц из с. Троицкого, отмечает он, Ф. Будаева, А. Будаева, А. Ряскова и А. Костина на сельском сходе в 1861 г. попросили общественной земли под будущий монастырь. На сходе утвердили мирской приговор, который гласил, что землю просительницам выдать в урочище Лысая гора, с обязательством в двенадцатилетний срок выстроить на этой земле монастырь. В противном случае земля должна вновь поступить во владение общества¹⁷⁸.

Четыре девицы получили благословение на строительство у правящего архиерея – архиепископа Воронежского Серафима. Но дело не начиналось в течение 10 лет, старшая просительница умерла, двое ушли в другое место, а четвертая – у которой на руках остался мирской приговор, не решалась приступить к строительству. Первый шаг был сделан после появления в селе некоего монаха, очевидно сборщика, который и уговорил оставшуюся с мирским приговором помолиться и обратиться к жителям Троицкого за помощью. На Лысой горе собралось несколько человек, положили на землю завернутую в полотенце ковригу хлеба и стали молиться о будущей обители. После первой молитвы и начались пожертвования жителей Троицкого. В купленном на эти деньги омшанике, расположенном на Лысой горе и стала располагаться первая общинная «оседлость». Таким образом, первым организационным этапом на пути создания монастыря здесь стало общежитие сестер. Это было сообщество, получившее свое благословение от епархиального архиерея, но не имевшее еще от Синода никаких официальных уведомлений.

Здесь устроили и общую келью, трапезную, кладовую и место для общей молитвы. Постоянно читали Псалтирь, пели акафисты. Молились также все вместе под рядом стоящим дубом, поместив туда икону Божьей Матери. На Матерь Божью, через эту икону, смотрели как на первую наставницу и настоятельницу сестер. Потом на крестьянские пожертвования появилась здесь деревянная изба с плетеными сенями. Аскетическая жизнь сестер стала известна в округе, и из окружающих сел сюда стали приходить девушки-крестьянки, чтобы дополнить число общежительниц. С. Д. Шереметев отмечает, что лишь благодаря глубокому уважению крестьян к трудам сестер, ради Христа претерпеваемым, их не задели ни волостное начальство, ни церковные власти. На всех этапах монастырского строительства отмечены совместные труды будущих монахинь и крестьянского населения. Крестьяне всякий раз горячо откликались, когда видели бескорыстный жертвенный труд сестер. Так, в общину была привезена на 14 мужицких подводах (бесплатно) купленная в с. Красном деревянная церковь, бывший соборный храм в Воронеже во времена свт. Митрофана. Крестьяне из разных мест не раз выручали сестер в период возведения корпусов, жертвовали: иконостас, утварь, масло для лампад. В один из самых ответственных моментов жители села Троицкого передали в дар общине еще 76 десятин и 1148 саженей земли, чтобы обитель получила самостоятельность. «Земля эта ими выкуплена из казны и свободна от всяческих исков запрещений и недоимок»¹⁷⁹. Другое дарение было получено от общинницы Х. Пашковой, также жительницы села Троицкое – 218 дес. 272 саж. В округе земли Войска Донского. Все крестьянские дарения не носили характер авансирования, давались не «на авось» (а вдруг что-то из этой затеи выйдет). Деньги, земли, святыни передавались под опеку живущих подвижнической жизнью сестер общины. Подвижничество общежительниц располагало крестьян дарить и открывало их кредит доверия.

В числе деятельных помощниц общины оказалась и Варвара Александровна Иловайская – мать известного историка Д. Иловайского. Она была вдовой, жила в Козлове Тамбовской губ., каким-то образом узнала об общине и решила ей помочь. Ей пришлось 1,5 года даже быть начальницей общины, по предложению сестер. Ее сын историк пожертвовал серебряную ризу для чудотворной иконы Боголюбской Божией Матери¹⁸⁰. Многолетним деятельным помощником общежития был также купец И. Ф. Губанов. Полученных земельных и денежных средств было достаточно «не только для существования (будущей общины. – О. К.) без пособий правительства, но и для содержания при ней богадельни для бедных престарелых лиц женского пола, число на первый раз до 10»¹⁸¹. 3 июля 1890 г. император Николай наложил свою одобрительную резолюцию на просьбу об открытии общины.

Первая игуменья Лысогорской обители Евграфа

Общинницы под руководством опытной монастырской монахини Евграфы (из местных жителей) из Сухотинского Знаменского монастыря, расположенного в Тамбовской епархии, стали учиться жить по уставу. Когда монахиню Евграфу отправляли из родного монастыря, то игуменья написала общинницам о ней такие строчки в своем сопроводительном письме: «Сердечно жалею ее (матушку Евграфу), она дорога мне и много сил истратила на монастырском послушании… она из любви к Господу и ближним покоряется такой нелегкой обязанности… прошу Вас, полюбите ее, сочувствуйте ея трудам, берегите и утешайте…». Три года прошли в трудах по утверждению уставной жизни, чему в немалой степени способствовало освящение новой Успенской церкви, ежедневная церковная служба. Сестры были разбиты на три категории, в зависимости от характера послушания: церковницы, рукодельницы и чернорабочие. К церковницам были отнесены престарелые сестры. Они трудились как псалтирницы и прислужницы. Псалтирницами были те, кто занимался чтением Псалтири перед образом с неугасимою лампадою. Прислужницы должны были готовить к службе церковную утварь, следить за чистотою храма и исполнять псаломщицкие и пономарские обязанности.

Рукодельницы в качестве основной деятельности имели послушания: шить, вышивать, ткать ковры, делать восковые плоды, украшать искусственными цветами иконы. Они также разделялись на певиц и чтиц, когда проходили праздничные богослужения. Сюда же определяли молодой контингент насельниц.

Для чернорабочих был свой круг послушаний: печение просфор, уход за скотом, работа в поле. Поскольку община состояла из девиц-крестьянок, имеющих равный социальный статус, то место послушания зависело не от происхождения, а от возраста и от личных талантов сестер.

В 1890 г. было получено разрешение на открытие общины, период существования богадельни с 1861 по 1890 г. завершился созданием общины. На момент открытия Лысогорской общины и в ней имелась деревянная церковь во имя Успения Божьей Матери, предположительно та, которая была соборной в Воронеже при свт. Митрофане Воронежском. Монастырь ее выкупил в с. Красном. Сестры сделали ее двухпрестольной (Успения Божьей Матери и свт. Митрофана Воронежского). Вокруг церкви расположили помещения для сестер и дом для священника, всего 12 зданий. Девять из них были построены заново из нового дубового леса, а три здания из вторичного леса, но на каменном фундаменте. Все здания были покрыты железом.

У подножия горы для рабочих построены три пятистенка с соломенными крышами. Кроме того, община уже имела несколько хозяйственных помещений: две избы, баню, трапезную, четыре рубленых амбара для ссыпки хлеба, сараи, конюшни, ледники, омшаник для пчел. Ежегодный доход обители равнялся 5 тысячам рублей серебром. Община содержала священника (на 300 руб. в год) с прислугой в отдельном доме. Общее число сестер на момент открытия – 60 чел.

Летописец отмечает, что сестринское богослужебное чтение (как и чтение Псалтири перед иконой с неугасимой лампадой) отличается отчетливостью, пение строгое, нотное, гармоничное, при опытном регенте. Читают и поют молодые. Псалтирь читают престарелые монахини летом в церкви, а зимой в особой келье.

Во внебогослужебное время сестры занимаются рукоделием, шитьем платьев, вышиваем, вязанием и т. д. По уставу в 5 часов начинается утреня, по окончании которой служится Божественная литургия до 10 часов. С 10 до 11 – послушания. В 11 часов звучит колокол на трапезу, где перед обедом и после него поются соответствующие псалмы и молитвы, а во время трапезы одна сестра читает житие дневного святого. По окончании трапезы сестры отправляются до 16 часов на послушания. В 16 часов начинается вечерня, а после нее тут же в церкви вычитывается правило с канонами Спасителю, Божьей Матери, Ангелу-Хранителю и Акафист Спасителю. В 20 часов колокол призывает сестер на молитвы на сон грядущим, читается акафист Божьей Матери¹⁸².

Торжественное открытие общины прошло 25 сентября 1890 г. В нем участвовали Воронежский епископ Анастасий и двое благочинных: священники Федотов и Аполлосов. За праздничной Литургией был рукоположен в священники Абрамов, специально для служения в общинной церкви. На следующий день перед Литургией были оглашены указы Синода, консистории об образовании общины, закреплении на ней дареных земель, а за праздничной трапезой, после тропаря «Благословен еси Христе Боже наш» владыка Анастасий прочитал составленные Воронежским епархиальным начальством и утвержденные Св. Синодом правила для общины с разъяснением их духовного смысла. Согласно правилам, число сестер в общине не ограничено («допускается по мере средств ея»). Также указано, что принимаются лица из всех сословий в возрасте не моложе 20 лет на испытательный срок¹⁸³. В 1895 г. община стала монастырем.

Общий вид Успенского Лысогорского монастыря в с. Троицкий Юрт

Динамика роста числа насельниц в общине выглядит следующим образом: в 1887 г. в ней было 60 девиц, в 1898 г. (через три года после открытия монастыря – 150 чел.)¹⁸⁴, перед революцией 1917 г. здесь подвизалось, со слов одной из послушниц, доживших до середины 1960-х, около 300 сестер, но к моменту закрытия монастыря, низведенного до трудовой артели, их уже было 148 человек¹⁸⁵.

Монастырь отличался редким по красоте церковным пением. Сестер обители специально приглашали на высокоторжественные церковные мероприятия в уезде для пения на праздничных службах¹⁸⁶.

Другая крестьянская община в Воронежской губ. – Свято-Троицкая женская община – образовалась при хуторе Ново-Харинском (Писаревка) в нескольких верстах от Острогожска и была открыта в 1897 г. по указу Св. Синода. При многочисленном стечении народа была освящена церковь и престол во имя Успения Божией Матери. Как пишет об этом присутствующий корреспондент: «Устроил общину Сам Бог. На этом месте жили богатые люди – помещики, их наследники решили продать имение. С окрестных хуторов, деревень и городов стали собираться бедные люди и вскладчину купили имение, чтобы вместе создать общину, а потом имея намерение – монастырь. В одном из барских домов была устроена церковь, украшенная иконостасом с великолепными иконами, ко дню освящения храма 18 сентября 1899 г. Все иконы в праздник были украшены гирляндами цветов. На праздничной литургии служили прот. Склобовский, ему сослужил о. Аполлон Алексеевский, о. Александр Григорьев, о. Стефан Попов и местный священник о. Тимофей Андреевский. Отмечено стройное умилительное пение сестер общины. Начальница общины монахиня Амвросия»¹⁸⁷.

К 1914 г. в соседней с Воронежской – Тамбовской губернии насчитывалось 14 женских обителей: 10 монастырей и 4 общины, большая часть была сельскими по месту возникновения, но помещичьими по организации. 12 обителей относились к числу вновь возникших в XIX – начале XX в. За счет большого притока крестьян монастыри имели по несколько сот насельниц, основная часть которых была послушницами на испытании. К числу самых крупных относились городские Кирсановский Тихвинский Богородицкий – 685 чел. на 1914 г.; Тамбовский Вознесенский – 560 чел. на 1914 г.; сельские Сезеновский Казанский – 530 чел. на 1909 г.; Сухотинский Знаменский – 500 чел. на 1914 г.; городской Кадомский Милостиво-Богородицкий – 372 чел. на 1909 г.; сельские Троекуровский Лебедянский – 240 чел.; Оржевский Тишениновский – 239 чел. на 1914 г. Итак, из 14 обителей 5 были городскими и 9 сельскими. Из 9 сельских монастырей 5 обителей были основаны поместными дворянками и один – помещиком в своих имениях, две общины были связаны с именами купцов, две были крестьянскими по происхождению, и два монастыря – Сезеновский и Иларионовский – выросли на помещичьей земле и по просьбе помещиков, но основателями были старцы – подвижники из крестьян: блаженные Иларион Троицкий и Иоанн Сезеновский.

Сельские обители начали возникать в Тамбовской губернии с 1830-х гг., но большая часть их появилась во второй половине XIX в.: Сухотинский – 1833 г., Сезеновский – 1837 г., Иларионовский – 1853 г., Оржевский – 1864 г., Тулино-Софийский – 1877 г., Казанская община в с. Терском – 1905 г., Прошин монастырь под Моршанском – 1903 г., Казанская община рядом со Спасском (ныне г. Беднодемьянском) – 1898 г., Никольская община в Мамонтове – 1904 г., Черниев монастырь (бывший мужской) – 1912 г.

Крестьяне основали в Тамбовской губ. две общины: Казанскую при селе Терском Козловского уезда и Мамонтовскую в Моршанском уезде. Казанская община возникла в 1905 г. в бывшем помещичьем имении. Основательницей ее являлась крестьянская девица с. Терского Татьяна Павловна Ермачкова. Она купила землю, была начальницей общины с 1905 по 1909 гг., имея статус рясофорной послушницы. Но уставная жизнь не складывалась, и Ермачкову заменила на посту начальницы общины монахиня Ахтырского Богородицкого монастыря из г. Козлова Маргарита (М. И. Старикова) из крестьян Козловского уезда. На 1909 г. в общине числились одна монахиня и 38 не приукаженных послушниц¹⁸⁸.

Свято-Никольская в с. Мамонтово Моршанского уезда женская пустынь¹⁸⁹ возникла в 1904 г. в память рождения наследника цесаревича Алексея¹⁹⁰. «В 1904 г. шесть крестьянок с. Мамонтово обратились к епархиальному начальству с просьбой разрешить открыть при строящейся Никольской церкви женскую общину. Кроме них в общину желали вступить еще 4 крестьянки из с. Русское. Две из них – Анна и Евдокия Романовы – жертвовали 30 дес. земли. А все вместе 10 человек – все свое имущество в 1200 р. Общине помогли также и купцы Косма Крылов (пожертвовал 4000 р.) и Иван Саввинский (300 р.). Новую общину решили назвать Алексеевской в честь св. Алексия человека Божия. Официальное открытие состоялось в 1911 г., но уже в 1910 г. построен был двухэтажный каменный корпус, где и разместились сестры. В 1916 г. возведен каменный Алексеевский храм. К 1917 г. комплекс зданий Мамонтовской Алексеевской женской общины включал в себя: двухэтажный каменный жилой корпус, каменную церковь и хозяйственный двор».

Крестьянские обители и по составу, и особенно по инициативе самих крестьян, на их земле и с их помощью, – важное свидетельство ориентации крестьянства на церковную жизнь, церковное благочестие, показатель глубины понимания народом церковной жизни и насущных церковных задач. Крестьянские общины – явление безусловно пореформенное, но они так и не успели до революции развернуться в полную силу. Чисто крестьянские общины начали появляться с 1880-х гг., но особенно активно процесс их образования пошел после 1903 г., судя в целом по масштабам всей страны. По сути, к этому времени крестьяне уже внесли значительный вклад в создание новых монастырей, тем не менее появление новых общин указывает на то, что в крестьянском мире духовные силы еще не были исчерпаны. У чисто крестьянских общин была одна самая большая сложность – перейти к уставной жизни от вольной чернической. Вот почему были просто необходимы обращения за помощью в монастыри, откуда присылались опытные монахини. Но там, где гордость побеждала, общины так и не становились монастырями. В крестьянских монастырях был всегда хороший хор, развито рукоделье, но несложное и неразнообразное. В них прекрасно было развито хозяйство, применялись новейшие технические достижения, но поначалу меньше внимания уделялось аскетической стороне, чисто подвижнической, не было старчества.

К числу важнейших обстоятельств, открывших дорогу женскому подвижничеству, как массовому явлению, можно отнести то, что в XVII–XVIII вв. появился новый тип женщины из аристократической среды, готовый и способный идти не в устроенный монастырь, с налаженным бытом, а на пустое место – в приют, богадельню и просто в лес, и там создавать своими руками бок о бок с выходцами из простонародья новую обитель. Но при этом, на наш взгляд, необходимо принципиально различать обстоятельства рождения массового всесословного мужского подвижнического движения в XIV в. и женского в XVIII в. Женское подвижническое движение, в отличие от мужского времен преподобного Сергия, не было самостоятельным, у него не было своего общероссийского женщины-лидера, каким стал в свое время преподобный Сергий для мужского монашества.

Биографии женщин-подвижниц из дворянского сословия показывают, что среди них было, главным образом, две категории лиц, склонных к созданию новых обителей: вдовы, пережившие трагическую гибель своих мужей и посвятившие последующую жизнь делу молитвы и благотворительности, и другая категория – девицы, которые в монастырях и общинах искали подвижнической жизни, аскетического подвига.

Что касается вдов, то вновь созданные монастыри они рассматривали как свой памятный вклад в поминовение усопших сродников. И эта группа вновь созданных обителей может считаться продолжением многовековой устойчивой традиции, существовавшей в России в аристократической среде, – поминать предков строительством монастырей и храмов. Конечно, быть крупным ктитором для монастыря в прежние века было под силу лишь князю, а простая аристократия строила храмы, приделы в храмах, одаривала монастыри утварью, землями. Еще в XVIII в. открыть монастырь мог себе позволить или император, или очень близкий к нему человек, каким для Петра I являлся Борис Петрович Шереметев – крупнейший полководец, родовитый аристократ и родственник царя. Вместе с Петром I князь Шереметев открывает в память победы и в поминовение погибших под Полтавой русских солдат Тихвинскую девичью пустынь в имении князя Борисовке. Но уже в XIX в. после 1812 г. картина меняется. Под Москвою появляются две обители, созданные духовным порывом двух «простых» аристократок. Графиня Маргарита Тучкова (потом монахиня Мария) создает на месте гибели мужа и всех павших русских воинов под Бородино Спасский женский монастырь, а княгиня Евгения Тютчева в своем имении устраивает в память мужа сначала Борисоглебскую общину, а потом и монастырь. Для родовых дворян, хотя и высокородных и богатых, впервые появился прецедент поминовения усопших через устроение монастыря. И это послужило примером для остальных. Из восьми женских монастырей Воронежской губернии на начало XX в. большинство было основано в имениях усилиями местных помещиц в память своих мужей.

Это не были девичьи монастыри в старинном традиционном смысле. Задачи у основательниц были духовно-просветительские, обращенные в основном на местное крестьянское население. Поскольку все указанные монастыри возникли в основном после 1861 г., то речь идет о свободном крестьянстве. Мотивом вдов было устроить монастырское поминание своих усопших мужей, братьев, отцов, что было в традициях русской аристократии.

Знаменитый своей строгой жизнью Ново-Харьковский Николаевский девичий монастырь возник на земле наследственной усадьбы помещиков Степановых «во исполнение обета», данного «с той целью, чтобы установить непрерывное поминовение и молитвы об усопших их (помещиков Михаила, Павла и Елизаветы Степановых. – О. К.) родителях и родственниках и доставить возможность желающим посвятить себя уединенной монашеской жизни»¹⁹¹. Немаловажно, что в организации и жизни обители приняла горячее участие одна из Степановых – Елизавета Ивановна. Со временем она стала игуменьей Емилией нового монастыря. Степановы передали на устроение обители усадебный дом со всеми имеющимися строениями, а также сад, огороды, сенокос, небольшой лес, 42854 руб. капитала, а также обязались помогать при строительстве храма и других необходимых зданий. Эта обитель, как отмечает летописец, в какой-то мере покрывала острую потребность в Харьковской епархии в женских монастырях (до этого существовал только один) и решала проблему оттока девушек из Харьковской губ. в другие регионы¹⁹².

Важно отметить тот факт, что инициатива помещиц-благотворительниц по созданию у себя в имении общины, безусловно, находила отклик у окружающего населения. Обязательно находились люди, которые были готовы «жить по-монастырски». Это заметно в прошениях по поводу создания новых общин. Например, помещица Костромской губернии вдова поручика Елизавета Николаевна Варенцова благотворила группе сельчанок, которые поселились при кладбищенской церкви с. Новое Галицкого у. Она пишет архиерею, архиепископу Костромскому Платону, что «призреваемые ею при кладбищенской церкви вдовы и девицы изъявляют сильное желание составить из себя общину». Помещица, со своей стороны, обязуется снабдить общину всем необходимым для существования: землей в объеме 450 десятин и деньгами – 4 тыс., при ежегодной выдаче дополнительных 300 руб. Также Е. Н. Варенцова передает общинницам часть своей недвижимости: каменные дом и два флигеля. Община состоит из 20 человек: 9 девиц и 11 вдов. Есть и от общинниц обращение к архиерею. Они объясняют, что обратились к Варенцовой за помощью, вследствие «пламенного желания посвятить себя богоугодной жизни на правилах, существовавших для женских общин»¹⁹³. Когда епархиальная комиссия из 3 человек проверила сведения, полученные от помещицы Варенцовой, то архиерей отослал прошение об учреждении общины в С.-Петербург. Он упомянул, что «местность заражена расколом» и было бы полезно учреждение такой общины. Интересно отметить, что группа общинниц сформировалась не просто вокруг кладбищенской церкви. Здесь находился почитаемый в округе всеми христианами (в том числе и старообрядцами) образ Божьей Матери Смоленской. Также в прошении владыка Платон указал, что в Костромской епархии существуют уже три подобных женских общины, имеющих цель стать монастырями: Боголюбская (в которой 18 сестер), Вознесенская в Кинешме (8 сестер), Федоровская (23 сестры)¹⁹⁴. Через некоторое время из Синода пришло уведомление об утверждении общины.

С другой стороны, многими помещицами при создании общин двигали чисто благотворительные цели создания монастыря, где бы опекались престарелые, больные, неимущие. Для этих целей передавались большие средства и земли, чтобы роль монахинь сводилась лишь к оказанию помощи социально незащищенным людям. Баронесса Анна Боде созидает такой монастырь в своем имении в Воронежской губ. в д. Александровка. Основой обители она видит богадельню и больницу «для престарелых и больных лиц женского пола». Баронесса закрепила за общиной 580 дес. земли и 10 тыс. руб. Также ею была построена церковь. В 1868 г. Синод, после согласия императора, утвердил существование Знаменского монастыря¹⁹⁵. Эту мысль проводит в своем прошении подполковничья вдова Высоцкая, жившая в Киеве, когда обращается в Синод с прошением открыть Выдубицкий мужской монастырь на новых началах. Прошение было датировано 1819 г. Она просит перепрофилировать монастырь в женский и устроить в нем на свои средства богадельню или больницу для бедных и приходящих в Киев богомольцев. Подтолкнула ее к такому решению смерть сына и похороны его в Выдубицком монастыре. Вдова хочет «здесь провести остаток дней, употребляя все силы на помощь страждущему человечеству». Свидетель обстоятельств ее жизни князь Александр Николаевич Раевский отмечает в своем письме, что «был свидетелем ее отчаяния, и теперь душа ее не облегчена от горести. Она одна без родственников и без признаков жизни». Синод принял решение удовлетворить просьбы подполковницы: немногочисленных монахов из Выдубицкого монастыря переселили в другой монастырь¹⁹⁶.

Женские монастыри и общины Воронежской губ. большей частью были основаны поместным дворянством (5 обителей), одна община основана священником, но на бывшей помещичьей усадьбе при поддержке помещицы. Выдающуюся организационную роль в Воронежской епархии играл Воронежский Покровский девичий монастырь, откуда почти во все новые обители (общины) приглашались, для установления уставной жизни, монахини монастыря. Сам Покровский девичий монастырь, основанный еще в первой половине XVII в., в Синодальный период должен был претерпеть некоторые существенные изменения, чтобы соответствовать духу общежительного монастыря. Монастырь особо опекался первым Воронежским епископом святителем Митрофаном, а потом в 1860-е гг. святителем Тихоном Задонским. Но к концу XVIII в. в нем стали негативно сказываться сословно-корпоративные порядки¹⁹⁷, явление характерное для своекоштных средневековых монастырей. В 1820-е гг. монастырь справился с этими трудностями, и в период архиерейства на Воронежской кафедре святителя Антония (Смирницкого) (1826–1846 г.) обитель получила свое строгое аскетическое направление. С 1836 по 1866 г. настоятельницей монастыря была игуменья Смарагда (Бегичева) из дворян¹⁹⁸. Покровский девичий монастырь отправил своих представителей на настоятельские должности: в Задонские монастыри – Свято-Троицкий и Тихвинский (Тюнинский), в Успенский Лысогорский монастырь, в Варваринский Сомовский монастырь, в Знаменский Землянского уезда монастырь. По происхождению настоятельницы были большей частью из дворян.

Еще одной особенностью обителей, основанных дворянками-помещицами, было то, что они опирались, как правило, на уже существующие в их селе или местности общинки нового типа черничек-крестьянок, ищущих монашества. Поэтому в строгом смысле эти общины и монастыри нельзя назвать «дворянскими», но организационную и финансовую роль дворянства и, конечно, волю к созданию обители необходимо отметить.

Казанский Таволжанский монастырь

Таволжанский Казанский женский монастырь в Новохоперском у. вырос в имении вдовы генерал-лейтенанта Надежды Семеновны Вохиной. Благочестивая вдова генерала собрала в своем доме 10 черничек, «девиц разного звания», чтиц Псалтири, «желающих вести жизнь уединенную, вдали от мира». И хотя сама она не принимала участие в образовании общины, но имела горячее желание, чтобы здесь вырос монастырь. Монастырь возник позже по инициативе и на средства священника Василия Голубева, выкупившего имение Вохиной вместе с землями. Владелица продала все специально ради будущей обители по самой низкой цене. Первыми насельницами общины стали ее десять девушек-черничек и приглашенные сюда священником Василием Голубевым из Тамбовского Вознесенского девичьего монастыря монахиня Мария (Прасковья Михайловна Соловьева, дочь священника) – будущая игуменья, и с нею четыре инокини¹⁹⁹. Основная масса насельниц монастыря были крестьянками. Судя по всему, община имела духовную связь с оптинским старцем Амвросием, в общине были его постриженицы (близкие к игуменье), и к старцу обращались за советами.

На момент закрытия община насчитывала 151 насельницу²⁰⁰. Очевидно, после революции это число вдвое уменьшилось за счет, главным образом, «послушниц на испытании»²⁰¹.

Другой монастырь – в честь великомученицы Варвары – возник в д. Сомовке Нижнедевицкого у., в имении Варвары Петровны Сомовой – вдовы поручика Михаила Николаевича Сомова (ум. 1863 г.), также как знак ее молитвы об усопшем и памяти о нем. Мысль о монастыре появилась у вдовы после посещения ею Курской Коренной пустыни, вскоре после смерти мужа. В. П. Сомова построила поначалу в 1866 г. молитвенный дом и поселила там 42 женщины бедного состояния ради призрения. Здесь чернички молились, читали Псалтирь, жили на правилах общежития. Но не все чернички выдержали переход на уставную жизнь, к 1869 г. число их сократилось до 18, остальные разошлись по домам²⁰². Следует отметить, как и в первом случае с Таволжанским монастырем, мысль о монастыре приходила постепенно, по мере существования богадельни и общины. К созданию монастыря помещицу подталкивал Воронежский архиерей. Начало общины положил приезд приглашенной на праздник освящения храма игуменьи Воронежского Покровского девичьего монастыря Анастасии. Она «распределила сестрам кельи и послушания, установила постоянное чтение Псалтири для поминовения усопших, завела приходно-расходные книги за своей подписью». Начальницею общины стала приглашенная из Московского Новодевичьего монастыря монахиня Серафима, из дворян, постриженица Зверинского монастыря Новгородской епархии, а потом бывшая начальницею Короцкой женской Тихоновской общины в Валдайском уезде²⁰³. Священник Иоанн Попов свидетельствует, что «в монастырь принимаются девушки и вдовы всякого звания и возраста, хотя большинство обитательниц монастыря принадлежит к крестьянскому сословию. Желающие поступить в монастырь обязаны внести в пользу монастыря вклад, размеры которого бывают различны. В этом отношении исключение делается только для девушек, имеющих хороший голос, для бедных и малолетних сирот, которые принимаются в монастырь без вклада»²⁰⁴. Настоятельскую должность в монастыре занимали представители разных сословий, крестьянки, мещанки, но, в основном, дворянки. Благодаря вкладам богатых дворянок-монахинь, в монастырской ризнице оказалось много драгоценных святынь: икон, частиц святых мощей, редких книг. Об одном даре в монастырь крестьянки – паломницы в Иерусалим следует сказать особо. Крестьянка М. М. Проскурина, отправляясь в паломничество в Иерусалим, оставила на время в монастыре дорогое парчовое серебряное облачение, стоящее около 200 руб., с просьбой к игуменье выслать его в Иерусалим по первой ее просьбе. Но, вернувшись из богомолья, она оставила свой дар Варваринскому монастырю²⁰⁵. Монастырь активно посещало местное крестьянское население, в основном, женщины. Особенно много богомольцев собиралось на праздники. При игуменье Варваре (Сомовой) на праздники приезжало и чиновное дворянство. Монастырь жил по строгому уставу, и сама основательница игуменья Варвара стремилась к духовности: «Никакие материальные приобретения, ни великолепные здания, ни раззолоченные главы не утешат меня столько, как устройство духа обители – мирная и благоугодная жизнь посвятивших себя здесь на служение Спасителю мира»²⁰⁶. На 1899 г. в монастыре числилось 116 человек: 30 монахинь, 24 указных послушницы и 62 живущих на испытании²⁰⁷.

Четвертый сельский монастырь в Воронежской губернии – Николо-Тихвинский в с. Пятницком Бирюченского у. (сейчас это Белгородская обл.), был основан женой потомственного дворянина Верой Николаевной Шидловской. Первое прошение написано ею в 1888 г. Вера Николаевна в данном случае действовала сознательно, имея на то благословение старца Оптинского Амвросия. Но важна и побудительная причина ее обращения к старцу. В письме к преосвященному Воронежскому Вениамину она указывает эту причину: отсутствие женских монастырей в уезде, в то время как «в тамошнем населении, по преимуществу малороссийском, почти в каждом хуторе, в каждой слободе можно встретить так называемых „черничек“, давших обет служить Богу до конца жизни. Лишенные опытных в монашеской жизни руководительниц, эти чернички, как овцы без пастыря, становятся нередко жертвами разных лжеучителей и орудиями распространения вредных для православной веры и церкви толков»²⁰⁸. Таким образом, В. Н. Шидловская имеет миссионерскую цель – приобщение черничек к монашеству, чтобы уберечь их от связи с сектантами. Такая мотивация для представителя аристократии также не нова, а скорее традиционна, потому что ряд древних устроенных князьями монастырей имел именно миссионерское значение – просвещать язычников. Итак, с самого начала владелица имения В. Н. Шидловская полагает, что основной контингент ее монастыря будет состоять из простонародья, крестьянства. Открывалась община при 30 насельницах 19 мая 1889 г., в 1891 г. их насчитывалось уже 100 (но все неуказные), в 1894 г. – 140, в начале XX в. – 155 (9 монахинь, 66 послушниц – приукаженных, 80 – живущих на испытании)²⁰⁹, а к 1914 г. насельниц насчитывалось уже 200²¹⁰. Новые сестры, в основном, были из местного населения.

Как и основательница Сомовского Варваринского монастыря, В. Н. Шидловская со временем была пострижена в монашество с именем Валентины и сделана настоятельницей обители. Составители истории монастыря утверждают, что именно при ней обитель достигла своего расцвета. В монастыре есть небольшое хозяйство, «широко поставлено рукоделие, садоводство, огородничество».

Знаменский общежительный монастырь в Землянском уезде Воронежской губ. в деревне Александровке в своем имении основала вдова майора – баронесса Анна Петровна Боде. Первое ее прошение к Воронежскому архиерею датировано 1867 г. В нем мы находим и мотивы основания обители: «Имея расположение к уединенной иноческой жизни, с желанием, при том принадлежащее мне, оставшееся за обеспечением будущности детей моих достояние пожертвовать на богоугодное дело, а также озабочиваясь устроить вечное поминовение, как об умершем моем муже и дочери Ольге, так и о себе после моей смерти, решилась я осуществить мои душевные желания устройством женской общежительной обители»²¹¹. Устроительница также сама написала для сестер обители «Правила о составе и устройстве Знаменского женского общежительного монастыря» и утвердила их согласием епархиального руководства. Согласно Правилам, «монастырь учреждается для лиц женского пола всех сословий, кои, быв обременены скорбями и суетою жизни, желают обрести убежище для провождения тихого и богоугодного жития…»²¹² Монастырь опекал Воронежский Покровский Девичий монастырь, откуда присылались настоятельницы, пока не появились свои. Первой настоятельницей была благочинная Покровского монастыря монахиня Авраамия (ум. 1871), потом монахиня Мария, из дворян (ум. 1898), потом игуменья Олимпиада²¹³. К началу XX в. в монастыре числилось 99 насельниц: 53 монахини, 21 приукаженная послушница, 25 временно проживающих по паспортам и увольнительным²¹⁴.

Тамбовский Сухотинский Знаменский женский монастырь образован в 1850 г. по ходатайству вдовы майора Петра Гавриловича Сухотина Варвары Александровны Сухотиной из бывшей богадельни, открытой в имении 14 сентября 1833 г. Но прежде того у супругов было желание выстроить в своем имении монастырь, мужской или женский. Они дали обет перед Богом построить монастырь в благодарность за исцеление от болезни. Об этом решении и обстоятельствах, тому способствовавших, майор Сухотин пишет в письме правящему архиерею преосвященному Николаю 18 января 1845 г.²¹⁵ Строительство началось с возведения каменного храма на месте сельского приходского, к тому времени обветшавшего. Этот храм перенесли на кладбище, отремонтировали и сделали его приходским. Рядом с Сухотиной были «клирошанки», т. е., по всей видимости, сельские чернички, которых она собиралась определить в монастырь на клирос. Архиерей в ответ на просьбу помещицы иметь в будущем монастыре клирос из мирянок-клирошанок ответил, что в монастыре петь должны сами монахини. Дело с открытием монастыря затянулось на 24 года. Противниками появления монастыря были некоторые местные помещики, которые хотели видеть в центре села каменный приходской храм, а не монастырь. Когда строился храм, они помогали майору Сухотину именно ради того, чтобы у крестьян был в селе каменный храм. Это любопытное обстоятельство можно трактовать как особым образом понимаемое благочестие. Храм, как и монастырь, рассматривался этими помещиками с позиции социальной пользы, и в этом случае храм виделся полезнее для народа, чем монастырь. Но, как следует из истории монастыря, именно по воле Божьей было выбрано это место для монастыря. Тяжелобольному майору Сухотину два раза во сне было явление старца, который говорил, что болящий получит исцеление от чудотворной иконы Знамения, и икона была куплена и привезена в имение, а после молебна началось исцеление. Обет щедро отблагодарить Бога за такую милость был тогда обычным явлением в среде русских православных христиан, в том числе и дворян. В каждом сословии давали свои обеты, в зависимости от состоятельности, но среди дворян в первой половине XIX в. стала складываться такая практика обетов, когда в имении устраивали монастырь. До 1849 г. продолжались хлопоты Варвары Александровны Сухотиной по преобразованию богадельни в монастырь, и ей активно помогали все тамбовские правящие архиереи. Также она вела переписку с Саратовским епископом Иаковом (Вечерковым) – выдающимся архипастырем своего времени²¹⁶. Судя по историческому описанию, основной контингент насельниц складывался из числа местного населения – крестьян²¹⁷, но были и приглашенные из Нижнего Новгорода монахини, по происхождению дворянки и мещанки²¹⁸. Они пришли вместе с приглашенной из нижегородского Крестовоздвиженского женского монастыря монахиней Дорофеей (Кудрявцевой) – из дворян, ставшей первой настоятельницей в обители.

По ведомости 1909 г., в монастыре насчитывалось 393 насельницы: 182 мантейных монахини, 43 рясофорных и указных послушницы и 168 белиц на испытании²¹⁹. К 1914 г. в обители было уже 500 насельниц²²⁰. Монастырь жил строго аскетической жизнью по благословению и заветам преподобного Серафима, который благословил первую настоятельницу»²²¹.

Женская община во имя Всемилостивого Спаса на станции Соломинка Моршанского уезда. Учреждена в 1898 г. иждивением землевладелицы баронессы Аглаиды Александровны Фитингоф-Шель в своем имении, выкупленном у брата-наследника²²². Аглаида Александровна окончила Смольный институт в Санкт-Петербурге, где училась с 12 до 16 лет. До 12 лет воспитывалась дома. Долго жила с матерью за границей, ездила в Иерусалим в 1889 г., после смерти матери уехала в имение²²³. В 1904 г. в основанной ею общине числилось 10 рясофорных послушниц²²⁴.

Тулино-Софийский общежительный женский монастырь был построен по завещанию умершей 28 августа 1877 г. владелицы с. Тулиновки девицы из дворянского рода Софии Яковлевны Тулиновой ее сестрою, вдовою гвардии полковника Верою Яковлевною Рагоза. В 1880 г. община стала монастырем на 40 человек монашествующих и 20 девочек в приюте. К 1909 г. в монастыре 23 монахини, 97 послушниц (23 указные и 74 на испытании) и 17 девочек в приюте²²⁵.

Козловский Ахтырско-Богородицкий монастырь возник в 1870 г. в имении подпоручика Н.Т. Баженова в с. Федоровка. Поначалу была создана богадельня и выстроен пятиглавый храм, в 1878 г. богадельня зарегистрирована как община. Во главе общины встала Баженова Елизавета Степановна, жена помещика. В общине открыли детский приют. В 1894 г. общину переименовали в монастырь, настоятельницу общины постригли в монашество с именем Иоанны. К 1911 г. монастырь насчитывал 32 монахини, 35 послушниц указных, 100 послушниц неуказных, на испытании, 11 девочек-сирот и двух богаделок²²⁶.

Сезеновский Иоанно-Казанский женский монастырь начал свою историю с 1837 г., с общины при приходской церкви, которую заложил Затворник Иоанн. В 1849 г. была учреждена община, в 1853 г. – монастырь. В 1853 г. по штату полагалось: настоятельница, казначея, 20 монахинь, 20 послушниц. К 1909 г. в монастыре насчитывалось всего 530 насельниц: 158 монахинь, 9 рясофорных послушниц, 95 указных послушниц, 268 белиц на испытании²²⁷.

Дворянство, как особое служилое сословие, представители которого имели в массе своей способности к организационной деятельности, были образованы, обладали опытом административного управления, – и в период создания общин и монастырей внесло свой весомый вклад в этот процесс. «Дворянские» монастыри можно разделить на два класса: первые близки к крестьянским, о которых мы писали выше, они были в некоторой степени «приземленными», ориентированы на сугубую социальную деятельность, много сил отдавали хозяйственной деятельности и были они немноголюдны. К таким относились Тулиновский Софийский, Ахтырско-Богородицкий, Усманский Софийский, Знаменский в Землянском у. Воронежской губ., Сомовский Варваринский монастыри. Другие – многолюдные, с большим числом послушаний, ведшие социальную деятельность, но без акцента на ней, с ориентацией на аскетическую жизнь, старчество. Таких обителей было меньше: в Воронежской губ. Таволжанский, Никольский, в Тамбовской губ. Сухотинский, Сезеновский, Троекуровский, в какой-то мере Оржевский.

Роль купечества в организации монастырей, на первый взгляд, не так видна, они как будто поздно включились в активное создание общин (в конце XIX в.), но следует учитывать, что немалое число возродившихся в первой половине XIX в. городских монастырей было воссоздано по инициативам и на средства купечества. Это были те обители, которые возникали на месте закрытых монастырей в 1764 г. На купеческие деньги был воссоздан Вяземский Аркадьевский монастырь в 1830-е гг.²²⁸ С 1854 по 1857 г. устраивается женская община в г. Елабуге Вятской губ. на средства купца Стахова²²⁹. Известный Бежецкий Благовещенский женский монастырь в Тверской губ. возник в середине века по инициативе и при интенсивной помощи купеческих капиталов из семьи Ососковых. Вдова купца, Ососкова Любовь Алексеевна, посетив старца Адриана в Югской пустыни, организовала общину, а потом монастырь²³⁰. Купцы давали деньги в Крестовоздвиженский монастырь в Нижнем Новгороде, когда он отстраивался заново в 1820-е гг., купцы помогали Темниковской, Кадомской, Вышневолоцкой, Абабковской и многим другим нижегородским общинам. Вот как красочно описывает поэт поступок абабковского купца: «Какие же блага открыло провиденье сей общине в ея начальное вступленье? Почетный Муромский купец и гражданин Акифьев Николай, усердный церкви сын, питая чувствия ко благу вдохновенны на пользу оныя в доходы неизменны, кладет в банк серебром, по щедрости своей, двенадцать тысяч в чек, пожертвовав, рублей»²³¹.

Купечество не так масштабно поучаствовало в организации сельских монастырей, как русское дворянство, это видно даже по статистике монастырей, созданных в упоминаемых нами губерниях. При непосредственном участии купцов, как инициаторов и организаторов общин в Воронежской и Тамбовской губерниях, было создано только две общины. По истории созданных монастырей можно сказать, что купечество давало деньги и материалы на те или иные сооружения в этих обителях, помогало в надежных подрядах, но в целом это была именно единичная помощь. Более купечество помогло монастырям своими капиталами, когда при переходе общины в монастырь требовался обязательный неприкосновенный капитал. Проценты с капитала в банке были важной частью монастырского бюджета.

Казанская женская община в Спасском уезде Тамбовской губ. появилась в 4 верстах от г. Спасска (ныне г. Беднодемьяновск) и официально учреждена 9 мая 1897 г. Инициатором создания общины стал купец из г. Спасска Василий Андреевич Самгин, оставивший имение и капитал для будущей обители. Устройством обители занималась его жена, Анна Ивановна Самгина. В 1909 г. в общине числилось всего 53 насельницы: настоятельница, 5 рясофорных послушниц и 42 нерясофорных послушницы, 6 послушниц на испытании. Руководила общиной монахиня Мария (Попова), из мещан г. Кадома. Образование получила в родительском доме (чтение, письмо, рукоделия). Поначалу поступила в Темниковский Рождества Богородицы женский монастырь, где пробыла 22 года, после чего была переведена руководить Казанской общиной²³². Сестры живут чтением Псалтири, рукодельями, обработкой пахотной земли и получением процентной суммы с капитала в 5 тысяч рублей²³³.

Казанский Прошин монастырь возле г. Моршанска возник по инициативе и на средства городского купца Андрея Григорьевича Прошина. Насельницами ее стали местные городские и из пригорода чернички, которые «жили в домах мирян, прислуживали в храмах, ухаживали за больными и стариками в богадельнях Марии-Магдалины и равноапостольных Константина и Елены, детском приюте благоверного князя Александра Невского. Целостной общины же не было»²³⁴. Монашеская жизнь общины началась с 1903 г., когда сюда была назначена начальницей монахиня Коломенского Брусенского монастыря Магдалина (Мария Алексеевна Маленькова), хорошо образованная, из состоятельной семьи. В монастырь принимали только девиц, за редким исключением. Основной контингент обители составили местные девушки-крестьянки.

На 1911 г. в общине насчитывалось 96 насельниц: 7 монахинь, 47 рясофорных послушниц, 29 послушниц (2 указных, 10 неуказных и 17 на испытании)²³⁵. В 1917 г. община стала монастырем.

К концу XIX в. русское купечество все активнее включается в созидание общин в сельской части России. Купцы жертвуют и землю, и деньги, а также предоставляют свои связи – договариваются с надежными подрядчиками. Купечество начинает строить общины в своих имениях, как это делали дворяне. Приведем несколько примеров.

С 1874 по 1879 г. купец Афанасий Горопов устраивает общину в с. Посошки Орловской губ.²³⁶ В своем имении близ станции Грачевка Оренбургской железной дороги Бузулукского у. создает женскую общину во имя Святой Троицы купец Антоний Шихобалов. Владелец имения выстроил деревянный храм, корпуса для сестер на 50–70 чел., пожертвовал землю для обработки²³⁷. Какие мотивы двигали купечеством, чего они хотели, вкладывая деньги в общины? Как известно, благотворительная деятельность, а тем более храмоздательство в XIX в. были тесно связаны с понятием «русский купец», являлись частью его социального статуса. Купеческий вес в обществе во многом определялся не столько капиталами, сколько благотворительностью. Несомненно, что вкладывание денег в женские общины и монастыри было частью созидания этого статуса. Но одновременно купечеством двигали и чисто духовные цели. Для многих спасение души было не безразлично, и все зависело от конкретной ситуации. Купечество не раз в этот век в ряде своих выдающихся представителей показывало образцы евангельской жертвенности, отказываясь от «всего имения», раздав его полностью на благотворительные и богоугодные цели, и посвятив свою жизнь молитве где-нибудь в строгом монастыре. Тем же путем шли и купеческие жены и дочери. Таких примеров немало. Приведем один из ярких эпизодов сокровенной жизни русского купечества. Семья купца Федора Афанасьевича Третьякова (Рязанская губ.), состоящая из супруги Матрены Дмитриевны и четырех детей: двух сыновей, Дмитрия и Александра, и двух дочерей, Александры и Марии, в пору, когда дети уже стали взрослыми, приняли единодушное решение уйти в монастырь. Мужчины стали послушниками Рязанского Иоанно-Богословского монастыря, а женщины – насельницами богадельни в Сапожковском у., которая готовилась стать общиной. Как писала одна из дочерей Третьяковых об обстоятельствах ухода семьи в монашество, случилось это так: «В 1840 г. призванием Божьим, сего минувшего времени онаго года, наше целое семейство Третьяковых возымело усердие на служение Богу, почему и согласились мы единодушно вкупе оставить суетную мирскую жизнь, а остальную посвятить на служение ради Бога, посему и решено было сие важное для нас дело на поступление нижеследующим образом». Далее идет рассказ о порядке поступления: поначалу ушел в монастырь Федор Афанасьевич, через короткий промежуток в тот же монастырь пришли два его сына. После мужчин настала очередь женщин. Они отправились в «место, избранное по общему семейному совету» – в сапожковскую во имя прп. Сергия Радонежского женскую богадельню-общину. В этих местах купцы Третьяковы многие годы вели торговлю, и потому были хорошо знакомы с основательницей общины. Ф. А. Третьяков уважал Ксению Семеновну Мамонову «за строгую постническую жизнь» и «за богоугодный предпринятый труд основания богадельни». Купец щедро одаривал общину в 1872–1874 гг., а когда в богадельню поступили жена и дочери Федора Афанасьевича, то они внесли сразу 500 руб. серебром «для обшивания храма тесом»²³⁸.

Щедростью козловского купца Федора Герасимовича Воронова в 1858 г. была открыта в городе женская община. Купец отдал свою городскую усадьбу (47 на 12 саженей) общинницам, но страшный пожар в 1865 г. уничтожил многие строения в Козлове, в том числе и общинные. Но купец Воронов снова дал денег на обустройство новой территории, вокруг обетной Боголюбской церкви горожан, и уже в январе 1875 г. община стала именоваться Боголюбским общежительным монастырем. Первой настоятельницей монастыря стала сестра купца Воронова – Пелагея Герасимовна (игуменья Феофания), а после ее кончины – дочь купца Анастасия Федоровна (игуменья Асенефа)²³⁹.

Среди представителей купечества были также, как и у дворянства, яркие и масштабные фигуры на настоятельских должностях. Например, настоятельница Московского Страстного, потом Алексеевского монастыря игуменья Евдокия (Троилина) (см подробнее о ней в гл. 2). Но, в целом, купечество не столь значительно проявило себя как дворянство в организационной работе. Труд лиц из купеческого звания более заметен во внутренней жизни монастыря или общины.

История создания женских общин показывает, что первоначальное развитие общежительных общин и монастырей имело сложный характер и проходило в трех формах. Одно направление было связано с появлением общин в городах на месте обителей (женских и мужских), закрытых в 1764 г. Как правило, инициаторами здесь выступали городские чернички, поддержанные городской общественностью, в том числе богатыми купцами и почетными горожанами. Другое направление возникло в одном месте – Нижегородской губ. – и было обязано своим появлением нескольким подвижницам и саровским старцам, в том числе прп. Серафиму Саровскому. Третье направление выросло в недрах помещичьей России, когда по инициативе благочестивых помещиков и помещиц в самых разных регионах стали возникать общины, а потом монастыри. При этом общинное движение, как особое, новое церковное явление, как феномен, было замечено только в связи с обнаружением многолюдных, подчиненных саровским старцам нижегородских общин. В результате начался процесс перевода общин по всей России под покровительство духовного начальства.

Разные пути создания общин показывают, почему одни общины приобретали монастырский статус через сто лет, а другие проходили этот путь за десятилетие. Для многолюдных и живущих под старческим руководством нижегородских общин причина медлительности заключалась в стремлении быть свободными в приеме новых насельниц и не зависеть от общего для всех штатных монастырей устава. Только когда штатным монастырям разрешили иметь неуказных послушниц, одна проблема была решена. С 1840-х гг. стала решаться и уставная проблема.

Общинницы собирались в общины двумя путями: через «старческий отбор» насельниц и «по обстоятельствам» жизни тех, кто соприкоснулся с благоприятными возможностями, приводящими человека в монастырь. Старческий отбор предполагал более строгий отбор насельниц, при точном знании того, годится человек для монастырской жизни или нет. Призыв в монастырь по обстоятельствам также не исключал того, что девушка пришла в общину по воле Божьей, но здесь больше было фактора случайности, и потому в целом тенденция отбора женщин в монастырь была направлена к тому, чтобы старческий отбор поглотил фактор «по обстоятельствам».

Правила для общежития в новых общинах и монастырях складывались в течение долгого времени, первостепенное значение здесь имел обобщенный опыт женских общин Нижегородской губернии, и в первую очередь арзамасской общины во имя Алексея человека Божия, которой руководил санаксарский старец иеросхимонах Феодор (Ушаков). Только к началу XX в. появился документ, где «правила» действительно стали «уставом» и где была подробно расписана вся духовная и материальная жизнь общежительного монастыря. Этот фундаментальный документ был подготовлен трудами иеромонаха Серафима (Кузнецова), настоятеля скита в Белогорском мужском монастыре Пермской епархии.

В вопросе о создателях (организаторах) новых общин и монастырей мы вправе говорить об участии разных сословий в этом процессе.

Были чисто крестьянские монастыри, созданные по инициативе самих поселян, их трудами и помощью. Таких обителей было немного, и они только начали появляться в конце XIX – начале XX в. Это уникальное явление для женского монашества, которого не было за всю историю России. Гораздо раньше (в первую четверть XIX в.) начали появляться «дворянские» монастыри, где организаторами были помещицы, и обители, как правило, возникали на месте родового имения. Характерно, что многие эти общины-монастыри были связаны со старцами и возникали по благословению старцев. «Купеческие» монастыри стали возникать в конце XVIII – начале XIX в., в городах на месте закрытых в 1764 г. мужских и женских обителей. Купцы давали деньги на содержание их и сюда же уходили купеческие дочери. К середине XIX в. в городах стали создаваться купеческие монастыри на земле, выкупленной купечеством, и при еще более активной их помощи. И уже с последней четверти XIX в. для купечества начинается новый этап в деле помощи женским монастырям. Появляется все больше общин в сельской России, устроенных на купеческой земле и на купеческие средства. Каждое сословие по-своему ярко проявило себя в деле устроения новых женских общин и монастырей, никто не остался в стороне от этого великого дела.