3. Терминологическая проблема

Протестанты объясняют своё неприятие термина «пресуществление» его поздним происхождением. С относительно поздним происхождением данного термина можно согласиться. Однако этот термин не настолько поздний, как утверждают противники преложения. Кроме того, не следует забывать, что то или иное учение и выражающие его термины – не одно и то же.

Сам по себе спор о времени появления того или иного термина не конструктивен, он не имеет принципиального и определяющего значения в богословии. При всём уважении к древним церковным терминам и при твёрдом стремлении строго придерживаться их для сохранения своей мысли в рамках Православия, мы понимаем, что эти термины и словесные формулировки представляются древними нам. Но в то время, когда они появились, об их древности ещё не приходилось говорить. Тем не менее, никто в Церкви не ставил под сомнение правомочность употребления этих слов для выражения христианского благовестия на том основании, что раньше таких терминов и формулировок в Церкви не было. Напротив, несмотря на их новизну, они принимались как общеобязательные и впредь необходимые для изъяснения определённого аспекта православного вероучения, если действительно удачно передавали соединяемую с ними богословскую идею.

Так вошли в церковное употребление термины: Троица (Τριάς); Нерождённый (ἀγέννιτος), Безначальный (ἄναρχος) и Бессмертный (ἀθάνατος) применительно к Богу Отцу; Единосущный (ὁμοούσιος) применительно к Сыну, «воипостасное» (ἐνυπόστατον); Богородица (Θεοτόκος), Приснодева (Ἀειπαρθένος); Соборность (καθολικός) и т.д., которые появились не сразу, но которые теперь обязательны для всех.

Так же появился и Никео-Цареградский символ веры, посредством которого мы теперь ежедневно исповедуем нашу веру и утверждаемся в ней. И хотя для отцов III Вселенского Собора этот символ ещё не был древним, они специальным соборным определением утвердили необходимость для всех христиан исповедовать свою веру по тексту именно этого символа и запретили впредь вносить какие бы то ни было изменения в него.

Само по себе появление в церковном словаре новых терминов и догматических формулировок, конечно же, ничего общего не имеет с католической теорией догматического развития. И это именно потому, что создавались самой Церковью, под руководством Духа Святого, только формулировки и термины, а не выражаемые ими учения, которые во всей своей полноте, не нуждающейся в дополнениях, пребывали в Церкви изначально. Порой немалых трудов стоило подобрать нужное слово для выражения глубочайшей богословской реальности, но когда оно было найдено, неразумно и неблагодарно было бы отбросить его и снова испытывать терминологические сложности. Протестантствующие, напротив, к этой терминологической неразберихе стремятся, чтобы, лишив церковное вероучение строгого и чёткого словесного выражения, иметь нужную им почву для распространения их лжеучений. В православные по смыслу, но ещё лишённые терминологической однозначности выражения древних отцов, они вкладывают новый, чуждый смысл, стремятся растворить в бочке мёда большую ложку своего дёгтя.

Не следует отвергать термин и на том основании, что появился он в инославной среде. Святая Церковь не гнушалась заимствовать у еретиков то, что при правильном понимании в себе не заключало ничего еретического и что можно было обратить на пользу Православию. Приведём в этой связи лишь три примера: воцерковление отцами терминов греко-римской философии; заимствование от католиков разрешительной молитвы Таинства Покаяния, без которой никакая исповедь теперь не считается у нас действительной, а также воцерковление слова «единосущие» (ὁμοούσιος), хотя этот термин был скомпрометирован еретиком Павлом Самосатским и отвергнут отцами на Антиохийских Соборах 263–267 годов⁸⁶⁶. О термине «единосущие» не лишним будет заметить и то, что он был наполнен православным содержанием и введён даже в текст символа веры по инициативе в то время ещё некрещёного человека – императора Константина Великого. Всё это Святая Церковь в лице великих поборников чистоты Православия (уже святители Афанасий Великий и Николай Мирликийский чего стоят!) ни во что же вменила, видя реальную пользу, имеющую произойти от воцерковления этого термина.

Когда мы приступаем к рассмотрению проблемы реального присутствия, нам необходимо осознавать, что для выражения этой величайшей тайны недостаточны никакие термины. Исторически для изъяснения этой тайны использовались разные слова, но каждое из этих слов в свою меру обозначало только что мы имеем в рассматриваемом Таинстве в результате преложения, но за скобками оставляло вопрос как это происходит, ибо изъяснить это как принципиально невозможно. Каким образом, к примеру, выразить ту истину, согласно которой в каждой частице Святых Даров весь Христос и, вместе, не множество христов, по числу частиц или евхаристических Агнцев, одновременно приносимых на множестве престолов по всему миру, но один Христос, всегда целый и неделимый? Авторы «Послания патриархов Восточно-Кафолической Церкви о православной вере» (1723 г.) на сей счёт пишут: «Ещё веруем, что словом «пресуществление» не объясняется образ, которым хлеб и вино претворяютсяв Тело и Кровь Господню; ибо сего нельзя постичь никому, кроме самого Бога, и усилия желающих постичьсие могут быть следствием только безумия и нечестия; но показывается только то, что хлеб и вино, по освящении, прелагаются в Тело и Кровь Господню не образно, не символически, не преизбытком благодати, не сообщением или наитием единой Божественности Единородного, и не случайная какая-либо принадлежность хлеба и вина прелагается в случайную принадлежность Тела и Крови Христовой, каким-либо изменением или смешением, но... истинно, действительно и существенно, хлеб бывает самым истинным Телом Господним, а вино самой Кровью Господней»⁸⁶⁷. Уже из этой цитаты видно, что в православном богословии принято выражать тайну Евхаристии разными терминами. Несмотря на этимологическое и тонкое смысловое различие, в евхаристическом контексте эти и другие святоотеческие термины используются как синонимы для обозначения идеи сущностного характера евхаристического претворения. Они в равной мере выражают одну и ту же сокрытую от глаз реальность. В приведённом высказывании употреблены три термина: пресуществление, претворение и преложение, – которые для удобства выделены нами в тексте. Эти три слова – из числа тех слов, которыми Церковь традиционно выражала свою веру в реальное присутствие. Помимо них, существует несколько других. По времени появления эти термины следует расположить так:

I–III вв. Сначала употреблялись евангельские термины ἐστί, γίγνεται. Причём, сначала в ходу был термин ἐστί («есть») (у Игнатия Богоносца), потом к нему присоединился γίγνεται («делаться, происходить, быть») (у Иринея Лионского ). Позднее (у Оригена, Климента и Тертуллиана) появились термины ποιεῖν и facere, в переводе обозначающие «делать, творить».

Кстати, глагол fieri («делаться, становиться») впоследствии использовали в качестве синонима «пресуществления» даже сами латинские участники Флорентийского Собора (1437 г.)⁸⁶⁸, в приверженности которых идее пресуществления сомневаться не приходится.

Уже в период I–III веков евхаристический символизм отвергался как ересь. Свидетельством тому могут служить слова иерусалимского пресвитера Макария Магниса († 266): «(В Евхаристии) не образ Тела и не образ Крови (οὐ γὰρ τύπος σώματος, ουδὲ τύπος αἵματος), как некоторые ослеплённые возглашали»⁸⁶⁹.

Как мы видели, уже в творениях Иустина Философа и Климента Александрийского в евхаристическом контексте встречается термин «преложение».

Возможно, в евхаристическом контексте Климент и Ориген употребляют слово «отелесить, явить, материализовать» (σωματοποίεω). В одной древней египетской анафоре, включающей в себя элементы доникейской литургической терминологии, данный термин использован в молитве об освящении Даров⁸⁷⁰. В других анафоpax он не встречается. Но сам по себе он достаточно ярко свидетельствует о вере в реальное присутствие в рассматриваемую историческую эпоху.

В этот же период Киприан Карфагенский употребляет весьма сильное выражение natura mutatus («изменение, перемена природы»).

Как видим, даже в первом периоде формирования евхаристической терминологии вера Церкви в природное литургическое изменение была выражена достаточно ярко. При этом настойчивое стремление протестантов сфокусировать внимание на выражениях с наименее выявленным реализмом наглядно свидетельствует об откровенной тенденциозности протестантских исследователей и их последователей.

IV–VII вв. Это был период плодотворного творчества на ниве евхаристического богословия. В это время в широкое употребление входит термин μεταβολή («обращение, превращение, изменение, перемена»⁸⁷¹ (слав. – «преложение»)). Он встречается у святителя Кирилла Иерусалимского, затем у Кирилла Александрийского, Софрония Иерусалимского, Иоанна Дамаскина и т.д.

Часто использовался также термин μεταποίησις («переделывание, изменение; обновление, улучшение»⁸⁷²; «претворение»; μεταποιέω – «иначе делаю, переделываю, переменяю»⁸⁷³; от ποιέω – «делать, производить, творить, совершать, строить»⁸⁷⁴), применительно к Таинству Евхаристии всегда имевший в виду перемену одной субстанции на другую. Впервые это слово в контексте евхаристического богословия употребил святитель Григорий Нисский, за ним – Феодор Гераклийский, Иоанн Дамаскин и др. Интересно отметить, что уже в эту эпоху намечается тенденция использовать данный термин как синоним термина μεταβολή (Григорий Нисский, Иоанн Дамаскин, позднее Геннадий Схоларий, Мелетий Пигас и проч.).

Святитель Григорий Нисский использует наиболее сильный термин этой эпохи – μεταστοιχείωσις («переменение стихии какого-либо тела, составление их другим образом»⁸⁷⁵; μεταστοιχειόω – «переменяю стихии какого-либо тела, составляю их иначе»⁸⁷⁶). Исследователи справедливо ставят это слово в один ряд с позднейшим μετουσίωσις («пресуществление»). Термин μεταστοιχείωσις был охотно воспринят отцами как на Востоке (Феофилакт Болгарский), так и на Западе, где данному термину нашли соответствующий латинский эквивалент в виде слова transelementatio («перемена элементов») (святитель Амвросий Медиоланский).

В это же время использовались такие слова, как μετασκευάζεσθαι (от μετασκευάζω – «пересооружаю, переделываю, переменяю»⁸⁷⁷; μετασκευή – «пересооружение, перемена, улучшение»⁸⁷⁸) и μεταρρυθμός (от μεταρρυθμέω, μεταρρυθμίζω – «перестраиваю на другой лад, привожу в другой порядок, переменяю, улучшаю»⁸⁷⁹, «изменяю, преобразовываю»⁸⁸⁰; μεταρρύθμισις или μεταρρύθμησις – «перестроение, улучшение»⁸⁸¹) (Иоанн Златоуст), а на Западе соответственно transformatio («преобразование, изменение») (Амвросий Медиоланский и блаж. Августин).

Латиноязычные отцы (Амвросий, Августин, Ремигий и т.д.) используют в этот период такие термины, как: mutatio, permutatio, transmutatio, immutatio («перемена, изменение»), conversio («обращение, превращение»), transitio («переход»).

Амвросий повторяет уже встречавшееся нам у Киприана Карфагенского выражение «перемена природы»: «Не меньшее дело дать новые природы вещам (хлебу природу Тела), чем переменить природу (mutare naturam)»⁸⁸².

Как видим, в указанный промежуток времени евхаристическая терминология сформировалась практически в полном объёме. Не хватало только самого термина μετουσίωσις. Этот термин уже был, но ещё не нашёл привычного для нас евхаристического употребления. В это время он использовался в христологии таким известным богословом, как Леонтий Византийский (VI в.)⁸⁸³.

Мы уже отмечали, что в этот период использовался и термин μετουσία, причём в евхаристическом контексте (у святителя Григория Нисского). Хотя этим словом святитель не выражал способа изменения евхаристических элементов, однако употребление его для выражения теснейшего единения причастников со Христом, а также их преложения из тленного состояния в нетление, уже заключает в себе идею сущностного преложения хлеба и вина в Тело и Кровь. Именно по причине евхаристического пресуществления хлеба и вина стало возможно говорить о сущностном общении причастников со Христом и о достижении ими нетления. До употребления термина μετουσίωσις в привычном для нас контексте оставался один шаг. И последующие богословы этот шаг сделали, как на Западе, так и на Востоке.

Святая Православная Церковь свидетельствует, что все эти евхаристические термины воспринимает как синонимы.

Единственный смысл, общий для всех этих терминов, – изменение сущности хлеба и вина в сущность Плоти и Крови Богочеловека. Но наиболее ярко этот смысл выражен в термине «пресуществление». По этой причине, с появлением в православном литургическом богословии этого термина, его отвержение всегда рассматривалось как недопустимая склонность к протестантским евхаристическим концепциям. Так, в своём диалоге со старокатоликами и англиканами православные богословы всегда настаивали на необходимости исповедовать веру в пресуществление, рассматривая это в качестве неизбежного условия достижения евхаристического общения. Святая Церковь настаивала на неуклонном следовании учению о пресуществлении, которое можно выразить и с помощью других евхаристических терминов. Но при этом отвержение самого термина «пресуществление» справедливо признаётся православными богословами недопустимой попыткой возврата в область не вполне определённой евхаристической терминологии. Необходимо ценить достижения богословия. Они помогают уразуметь и неповреждённо содержать истину. Напротив, стремление отказаться от богословских достижений, в частности, в евхаристическом вопросе, может свидетельствовать о стремлении во что бы то ни стало внешне сблизиться с протестантами, при сохранении последними их еретического вероучения и без перехода их в православную веру. Митрополит Ювеналий по этому поводу высказался так: «Наша вера выражается одним словом: «пресуществление». Думаю, что, как мы бы ни ставили вопросы о присутствии Тела и Крови Христовых в Евхаристии, мы не смогли бы лучше, точнее и глубже выразить православную веру»⁸⁸⁴.

Нелепо было бы предположить, что появление каждого из перечисленных терминов было проявлением изменения самого евхаристического богословия Святой Православной Церкви. Особенно странным это предположение выглядит в свете того, что один и тот же святой отец порой использовал разные термины для выражения одной тайны – тайны реального присутствия Христа в Евхаристии. Между тем, именно об изменении сущности евхаристического богословия говорят идейные последователи Лютера, рассуждая о различных евхаристических терминах и появлении термина «пресуществление».

Отвергая возникновение новых терминов, мы уничтожим всё богословие. Что будет, если отказаться от терминов «Единородный», «единосущие», «нерождённость», «безначальность», «Богородица», «Приснодева», «соборность» и т.д.? Если сохранить при этом правильность мысли, то это ещё полбеды. Но зачем некоторые хотят отказаться от выработанных терминов? Не для того ли, чтобы ничто не мешало еретически мыслить. Ведь если человек мыслит православно, то ему не мешают выработанные Церковью богословские формулировки. Напротив, в них он видит правильное выражение своей веры. Поэтому само стремление отбросить некоторые термины или наполнить их новым, нетрадиционным содержанием лишает богословских ориентиров, открывает широкую дорогу ересям. Потому это стремление преступно. Неслучайно составив Никео-Цареградский символ веры, святые отцы запретили вносить в него какие бы то ни было изменения и поправки.

Не напрасно принятия термина «пресуществление» и связанного с ним учения требовали православные богословы от старокатоликов и от англикан в период собеседований с ними на предмет их присоединения к Православию. Всем было известно, что православные неизменно исповедуют веру в пресуществление и в жертвенный характер Евхаристии. В связи с этим, католики пытались заручиться поддержкой Православной Церкви в этом вопросе. В конце 90-х годов XIX века между Ватиканом и англиканами разгорелась жаркая дискуссия по поводу объявленного в сентябре 1896 года папской буллой Apostolicae Curae непризнания действительности англиканских рукоположений. В конце июня 1898 года английский католический епископ кардинал Герберт Воган отправил в Россию составленный в конце 1897 года английскими католическими епископами под его руководством текст «Защиты» указанной буллы и англиканский ответ на буллу и на её «Защиту». В сопроводительном послании к этим документам кардинал, в частности, писал: «Мы слышали, что вопрос об англиканских рукоположениях вызывает значительный интерес в России; ...мы пришли к мысли, что Вам, быть может, желательно также иметь и нашу «Защиту» («Оборону») папской буллы... посылаем (её) с тем большей готовностью, что к утешению нашему знаем, что Вы одинаково с нами печётесь о сохранении не только апостольского преемства рукоположения, но и католических учений о священстве, о пресуществлении, о действительном присутствии и жертвоприношении на мессе, таким образом, Вы в состоянии оценить с ясностью и точностью силу доказательств, служащих основанием для правильного понимания сих учений»⁸⁸⁵.

Некоторые богословы старались обосновать различие между терминами «преложение» и «пресуществление». У них ничего не вышло. Это в своё время справедливо заметил архиепископ Михаил (Мудьюгин)⁸⁸⁶. Но попытки представить эти два термина в качестве двух противоположных понятий приводили к фактическому принятию протестантских, прежде всего лютеранских, идей.

Произошло примерно то же, что со Священным Писанием, которое протестанты украли у Церкви и начали толковать по-своему. Когда Святая Церковь говорит протестантам: «Вы понимаете Писание не так, как оно искони понималось в Церкви», – протестанты отвечают: «Молчи. Мы лучше всё знаем». По аналогии, взятый у нас термин «преложение» модернисты толкуют ровно противоположно разуму Церкви, и когда Церковь учит, что этот термин значит то же, что «пресуществление», – они отвечают: «Помолчи, уж мы-то знаем, что говорим».

Представим себе такую картину: какой-нибудь знатный род ведёт своё родословие с древнейших времён. В родословии детально фиксируются имена и фамилии, родственные отношения, род занятий, взгляды и предпочтения всех представителей данного рода. В памяти членов этого рода живы воспоминания о своих предках, точнее сами предки живут в воспоминаниях и сердцах потомков, своим примером и образом мысли во многом определяя мировоззрение и образ жизни своих потомков. И вдруг приходит некий самонадеянный и наглый юноша, который объявляет о том, что всё известное об этом роде суть неправда, что именно он – настоящий представитель данного рода и единственный наследник его подлинных преданий. При этом своё родословие и своё видение исторически подтвердить он никак не может, поэтому усиленно стремится для подтверждения своей легитимности убедить всех в наличии в официальном родословии неких лакун и фальсификаций. Используя этот приём, данный мошенник стремится увязать своё имя и свои взгляды с указанным родословием. А в тех местах, где явно проступают натяжки, он объявляет виновными действительных представителей рода, которые якобы из тех или иных корыстных побуждений исказили подлинные представления об истории и взглядах древних представителей почётной фамилии. Именно так поступил Лютер и другие реформаторы. Появившись лишь в XVI веке в качестве маргиналов, не имевших преемственности истины и благодати, они, тем не менее, провозгласили себя единственными носителями подлинно евангельского христианства. При этом, присвоив библейские и евангельские тексты, они не имели правильного представления об их происхождении, об упоминавшихся в этих текстах лицах и о содержании употреблявшихся в Писании понятий. Они и не могли иметь правильных представлений обо всём этом, поскольку произошли от маргинального рода, давно утратившего связь с «избранным родом... святых» (1Пет. 2:9); то есть откололись от католической Церкви, которая к тому времени уже утратила благодатную связь с Истинной Православной Апостольской Церковью. Из-за отсутствия правильных богословских и духовно-нравственных ориентиров реформаторы спорили и продолжают спорить между собой по самым важнейшим вопросам веры. В этом нет ничего удивительного, поскольку каждый из них руководствуется не истиной, которая может быть только одна, но своим субъективным представлением о том, какой должна быть истина. А такие субъективные представления почти всегда противоречат истине. И поскольку заблуждений может быть сколько угодно, протестантизм порождает разнообразные ложные теории, в том числе теории евхаристические. Своими сомнительными теориями лжеучителя стремятся заменить истину, поскольку каждый из них провозглашает самого себя единственным наследником подлинного христианского учения и носителем полноты новозаветной благодати. Для Православной Церкви каждый подобный проповедник – шарлатан. Ведь именно Православная Церковь есть то уникальное общество святых, которому Христос вверил полноту Своей благодати и истины. Именно в Церкви пребывают «во веки веков» пророки и апостолы, пребывают не только в памяти и сердцах верующих, но действительно и личностно, живя благодатью Божией, которой «всяка душа живится» и которая соединяет в единый организм всех верных, объединяя всех с Главой Церкви – Христом.

При этом жизнь Церкви проявляется, в частности, в том, что её деятели обогащают церковный лексикон новыми богословскими терминами, а богослужение – новыми песнопениями и молитвами. При этом вероучение, в частности евхаристология, остаются неповреждёнными. Просто в некоторой мере преображается его словесная оболочка. И это – показатель не упадка Церкви, как утверждают все протестанты, но, напротив, её жизненности, её богословского и литургического взросления и плодоношения.

Следует отметить, что отвержение нашими оппонентами разнообразия православных евхаристических терминов, а также их убеждение, что только μεταβολή имеет исключительное право на существование, не оправдывается литургической практикой Православия, на свидетельство которой они так сильно уповают. Дело не только в достаточно позднем (IV в.) распространении самого термина «преложение», но также и в том, что, возникнув, этот вполне православный, но не исключительно допустимый термин, не вошел в литургическую практику повсеместно. К примеру, в чинопоследовании Литургии святителя Василия Великого на греческом Востоке он не употребляется. Тем не менее, ни сами греки никогда не сомневались в действительности совершаемой у них Евхаристии, ни представители Русской Церкви никогда, насколько это известно, не упрекали представителей Восточных Православных Церквей в ущербности их Литургии. Слова: «Преложив Духом Твоим Святым», находящиеся ныне в наших Служебниках в чинопоследовании Литургии Василия Великого, были заимствованы из Литургии Иоанна Златоуста. О неуместности добавления этих слов в чинопоследование Литургии святителя Василия высказывались авторитетные православные богословы и литургисты как на православном Востоке, так и у нас в России. Причём, среди них были и канонизированные Святой Церковью лица. Так, преподобный Никодим Святогорец пишет: «Когда иерей совершает Литургию святителя Василия Великого, то во время пресуществления и освящения Даров ему не следует говорить: «Преложив Духом Твоим Святым», ибо это есть приставка некоего дерзновенного невежды, который взял эти слова из Литургии Златоуста и вставил их в Литургию Василия Великого, тогда как этих слов ни в древних списках не имеется, ни по синтаксическому построению им нет здесь места»⁸⁸⁷. Эти слова Никодима вошли в составленный Святогорцем (совместно с учёным афонским монахом Агапием) канонический сборник под названием «Пидалион», который был издан в 1790 году. Греки учли это замечание и после издания Евхологиона в 1853 году не печатали в чинопоследовании Литургии Василия Великого слов: «Преложив Духом Твоим Святым». В России против вставки этих слов в Литургию святителя Василия выступал, в частности, авторитетнейший дореволюционный профессор В.В. Болотов. В своём комментарии по поводу присланного Императору Николаю II коптского Служебника он назвал вставку этих слов в текст Литургии Василия Великого «тупоумной», а также «клеветой на Василия Великого и его афинское образование», поскольку данная вставка «не гармонирует с контекстом» эпиклезы Литургии по чинопоследованию этого святителя⁸⁸⁸. Древнейшая из известных ныне рукописей, содержащих эту вставку в чинопоследовании Литургии Василия Великого, датирована 1041 годом. Но большинство древних греческих Служебников этой вставки не имели. Только в период с 1526 по 1853 год эта вставка включалась в текст греческих Служебников неопустительно (6 изданий). В славянские Служебники данное добавление проникло, вероятно, не ранее XVI века⁸⁸⁹.

Если же отсутствие термина «преложение» в главном христианском Таинстве не воспрепятствовало целому сонму святых угодников Божиих, во главе с самими апостолами, достичь святости и спасения, равно как не потерпела урона и святость отцов православного Востока, продолжавших и после появления этого термина служить Литургию святителя Василия без использования указанного слова, то, конечно, смысл и благодатность православной Литургии нелепо связывать с одним лишь этим термином⁸⁹⁰. Термин этот, безусловно, хорош, но именно потому, что позволяет в доступной для нас мере выразить на словах неизреченную тайну реального присутствия в Евхаристии неразрывно соединённого с Божеством Человечества Христова. Именно признание этого догмата является неотъемлемой и непреложной частью литургического сознания Церкви от времён апостольских до наших дней. Неизменная вера в реальность этого присутствия, выражаемая порой различными словами, позволяет нам, верным чадам Русской Православной Церкви, совместно с православными всего мира, не взирая на имеющиеся между нами расхождения в литургической практике, «едиными усты и единым сердцем» славить Творца всяческих за Божественной Литургией и причащаться «от одного хлеба» (1Кор. 10:17) с православными греками, сербами, сирийцами и т. д.

Сами лютеране признают, что термин «преложение» означает изменение сущности хлеба и вина в природу Плоти и Крови, и потому значит то же, что и термин «пресуществление». Они понимают, что против пресловутой теории consubstantiatio в едином строю выступают Православие и католичество. Соответственно, и протестанты противостоят по данному вопросу одновременно православному и католическому богословию. Потому вполне понятно, что все противники пресуществления, борясь с мнимыми «католическими влияниями» в учении о Евхаристии, на самом деле подрывают не только католическое, но вместе и православное вероучение, поскольку в вопросе реального присутствия православные и католики едины. И причина этого единства – вовсе не католическое влияние, а, напротив, тот очевидный факт, что Римская Церковь, отколовшись от полноты Церкви Вселенской, не вполне утратила древнюю вселенскую веру, но многое сохранила, хоть и ввела в отдельных вопросах недопустимые, часто еретические, нововведения. Свидетельством древности и вселенского характера догмата реального преложения является, в частности, тот факт, что веру в этот догмат, как мы уже отмечали, содержат и монофизиты.

Если верно обновленческое толкование термина «преложение» как воипостазирования и нового способа бытия, тогда как объяснить упоминаемые в Писании чудеса преложения воды в кровь, жезла в змия и наоборот, воды в вино? Что, вода по естеству осталась водой? Но стали бы тогда пить её участники брака в Кане Галилейской и при этом ещё хвалить как лучшее вино на всём брачном пире? Если не произошло преложения воды в кровь в Египте, то отчего же в Египте «воссмердели» все реки, и египтяне не могли пить? А ведь в отношении этих чудес святые отцы чётко и определённо говорили о «преложении».

Если нет изменения сущности, то нет и преложения. Потому любые попытки отвергнуть сущностное изменение хлеба и вина в Тело и Кровь Спасителя одновременно направлены не только против μετουσίωσις, но также против μεταβολή, μεταποίησις, μεταστοιχείωσις, μετασκευή, μεταρρύθμισις, transelementatio, mutatio, permutatio, transmutatio, immutatio, conversio, transitio и т.п. Иначе говоря, противники пресуществления отвергают в целом всё святоотеческое учение о Евхаристии.

Таким образом, модернисты несправедливо называют себя защитниками преложения. Отрицая пресуществление или сущностный характер преложения, они тем самым отвергают и преложение, в православном его понимании, вместо этого учения они исповедуют протестантские, в основном лютеранские, идеи. Православным термином «преложение» они необоснованно называют идею impanatio-consubstantiatio.

У модернистов отвержение «пресуществления» в пользу «преложения» связано с тем, что учение о «сущностях» и «акциденциях» основывается на столь ненавидимой ими античной философии. Не лишним здесь будет заметить, что из этой же философии заимствован богословами и сам термин «преложение».

«Преложение» (μεταβολή) всегда означает «обращение, превращение, изменение, перемену»⁸⁹¹ (от μεταβάλλω – «превращаю»⁸⁹²). Не всегда очевидно, что при этом подразумевается изменение субстанциональное. Иногда имеется в виду, скажем, изменение духовно-нравственное. С этим мы не спорим. Но мы не согласны с тем, чтобы любое употребление термина μεταβολή следует связывать с изменением духовно-нравственного характера. К примеру, в книге Деяний говорится о том, что после того, как апостола Павла ужалила змея, язычники сначала думали, что он скоро умрёт и что он – великий грешник, но потом «переменили (μεταβαλόμενοι) мысли и говорили, что он бог» (Деян. 28:6). Даже здесь видно, что термин «преложение» здесь употреблён для указания на весьма существенное изменение мыслей язычников: сначала они думали, что Павел – грешник, потом, – что он – бог.

Важно отметить, что глагол μεταβάλλω используется, в частности, для выражения мысли о переваривании пищи в живом организме⁸⁹³. Как мы уже видели, в святоотеческом богословии естественный метаболизм приводится в качестве попытки объяснения тайны евхаристического преложения.

В современном греческом языке глагол μεταβαλλω тоже означает «превращаю». Между тем, глагол «превращать» весьма сильно выражает идею существенного, а в контексте евхаристическом – сущностного изменения.

Святые отцы говорили о «преложении» воды в кровь в Египте. К примеру, блаженный Феодорит Кирский вспоминает о том, что в Египте «вода преложена (μετεβλήθη) была в кровь»⁸⁹⁴; пишет, что, «преложенная (μεταβληθε) в кровь», вода Нила египтян «обвиняла в совершённом» убийстве еврейских младенцев⁸⁹⁵. Тот же отец пишет о том, что в Мерре «древом горькая вода преложена (μετεβλήθη) в сладкую»⁸⁹⁶.

Ещё в античной философии термин μεταβολή означал изменение самой сущности. Так, у Платона говорится, в частности, о посмертном «преложении» лебедя в человека⁸⁹⁷.

Существует сложившаяся традиция перевода, согласно которой аналогичные по смыслу греческие и латинские глаголы, часть которых имеет и евхаристическое употребление, переводится на славянский язык словом «преложить». Общее значение этих глаголов в переводе на русский язык – «превратить».

В Псалтири формы от глагола μεταστρέφω («обращаю, направляю куда-либо, переменяю чувства, мысли»; μεταστροφή – «обращение, перемена»⁸⁹⁸) переводятся на славянский язык соответствующими формами глагола «преложить» и глагола «превратить», что говорит о том, что переводчики употребляли славянские глаголы «превратить» и «преложить» в качестве синонимов. Латинские переводчики использовали для перевода соответствующие формы глагола converto («поворачивать, обращать, превращать»):

Пс. 78 (77):44: «καὶ μετέστρεψεν εἰς αἷμα τοὺς ποταμοὺς αὐτῶν καὶ τὰ ὀμβρήματα αὐτῶν ὅπως μὴ πίωσιν» (слав. – «и преложи в кровь реки их, и источники их, яко да не пиют»; рус. – «и превратил реки их и потоки их в кровь, чтобы они не могли пить»; лат. – «et convertit in sanguine flumina eorum et imbres eorum ne biberent»).

Πс. 78 (77):57: «μετεστράφησαν εἰς τόξον στρεβλὸν» (слав. – «превратишася в лук развращен»; рус. далёк от греческого – «обращались назад, как неверный муж»; лат. – «conversi sunt in arcum pravum»).

Пс. 105 (104):25: «μετέστρεψεν τὴν καρδίαν αὐτῶν τοῦ μίσῆσαι τὸν λαὸν αὐτοῦ» (слав. – «преврати сердце их возненавидети люди его»; рус – «возбудил в сердце их ненависть против народа Его»; лат. – «convertit cor eorum ut odirent populum eius»).

Пс. 105 (104):29: «μετέστρεψεν τὰ ὕδατα αὐτῶν εἰς αἷμα» (слав. – «преложи воды их в кровь»; рус. – «преложил воду их в кровь»; лат. – «convertit aquas eorum in sanguinem»).

При внимательном рассмотрении, согласно разуму Церкви, святоотеческих творений и, с их помощью, данных Священного Писания, становится очевидно, что в контексте разговора о сущности освящённых Даров слово «преложение», как и все рассмотренные термины, всегда означает изменение сущностное или «превращение».

В отношении нашей речи вообще и, в частности, термина «преложение», следует сказать, что вообще наша речь – достаточно слабый инструмент для передачи сведений даже о реалиях обычного порядка, с которыми мы так или иначе знакомы. Тем более недостаточна наша речь для объяснения предметов сокровенных и сакраментальных. Святой апостол Павел свидетельствует о себе в третьем лице, что «он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова», но их «человеку нельзя пересказать» (2Кор. 12:4). Почему нельзя? Потому что наша речь основана на знакомых нам образах этого тварного мира. Основываясь на них, мы в своём сознании создаём определённую картину того, о чём нам рассказывают. Но далеко не всегда эта картина в точности соответствует сообщаемой реальности.

В отношении реальности духовного мира и реальности сакраментальной все используемые образы оказываются неспособны адекватно изъяснить нам предмет наших изысканий. Так, размышляя о тварных образах триединства Божества, святитель Григорий Богослов в конце концов пришёл к выводу, что ни один не может в точности проиллюстрировать эту тайну. На определённом этапе тварные образы нам просто необходимы, чтобы создать хоть какое-то представление о предмете нашей веры. Но останавливаться на такой ступени познания недопустимо. Бог превыше всех образов тварного мира и бесконечно выше всех слов. Чтобы познать Его, необходимо отрешиться от всяких образов тленного мира и возвести очи сердца к неприступному Свету.

Вот как учил по этому поводу делатель безо́бразной молитвы, преподобный старец Силуан Афонский, по свидетельству автора его «Жития»: «Бог есть Свет неприступный. Его бытие превыше всякого образа, не только вещественного, но и умного, и потому, доколе ум человеческий занят мышлением, словами, понятиями, образами – он совершенства молитвы не достиг. Тварный человеческий ум, тварная человеческая личность в своём предстоянии Уму Первому, Богу личному только тогда достигает подлинно чистой и совершенной молитвы, когда от любви к Богу оставит позади всякую тварь, или, как любил говорить Старец, совершенно забудет мир и самое тело своё, так что не знает уже человек – был ли он в теле или вне тела в час молитвы... Кто не имел этого опыта, тот богословия, понимаемого как состояние боговидения, не достиг. Ум, никогда не испытавший чистоты, ум, никогда не созерцавший вечного божественного света, как бы он ни был изощрён в своём интеллектуальном опыте, неизбежно подвержен воображению, и в своих попытках познать Божественное живёт гаданиями и строит домыслы, которые, к сожалению, нередко принимает за подлинные откровения и богосозерцания, не понимая своей ошибки»⁸⁹⁹.

Когда мы говорим, что Бог есть жизнь, мы тем самым хотим лишь отбросить богохульную мысль о том, что Его нет. Говоря, что «Бог есть любовь», мы имеем в виду, что ненависть несовместима с понятием о Нём. Прилагая к Нему другие эпитеты и имена, мы тем самым хотим отбросить те или иные ложные представления о Нём. Но мы при этом не стремимся ограничить Бога понятиями тварного мира. Он бесконечно выше любых наших понятий о Нём: выше жизни, любви и т.д. Тем не менее, мы просто вынуждены одни и те же слова употреблять как в отношении вещей материального мира, так и в отношении Бога (в исключительной степени).

Сказанное верно и применительно ко всем догматам нашей веры. Мы называем Бога Отцом и Сыном, хотя понимаем при этом, что обычные человеческие отношения, временные понятия и субординационизм не применимы к Творцу. Мы называем Пресвятую Марию Матерью Бога Слова, но при этом, в данном конкретном случае, мы не связываем понятие Материнства с земным отцовством и с утратой девства, как это бывает в обыкновенном порядке.

Основываясь на знании о вещах обычного плана, мы не дерзаем вносить в реалии внутритроичной божественной жизни что-то страстное, временное и изменчивое. И в отношении догмата Приснодевства не примешиваем, подобно еретикам, худых и хульных мыслей. Просто и в том, и в другом случае мы понимаем, что с обычными словами (Отец, Сын, рождение; зачатие, Материнство и т.д.) в богословии связывается необычный смысл. Мы верим, что Отец предвечно и бесстрастно рождает Сына, во всём равного Себе и существующего всегда с Отцом и Духом. Мы верим, что Дева зачинает бессеменно и рождает без разрушения Девства. Как видим, мы в отношении возвышеннейших вещей употребляем обычные слова. Но при этом единство слов не обязывает нас отождествлять совершенно различный смысл земного отцовства и предвечного отцовства, страстного зачатия и зачатия бессеменного; не заставляет смешивать понятия обычного материнства и Богоматеринства, сопряжённого с уникальной тайной Приснодевства.

В отношении евхаристических терминов необходимо соблюдать тот же закон. У нас просто нет никаких оснований и никакого права ограничивать смысл терминов «преложение», «преобразование», «претворение» одним лишь духовным смыслом. Ведь применительно к Литургии эти слова означают изменение субстанциональное. Мы уже ознакомились с подтверждениями этой истины, рассматривая евхаристическое богословие святых отцов Церкви. Видели мы при этом те нелепые выводы, которые становятся неизбежными в случае нашего согласия с еретическими протестантскими концепциями интересующего нас Таинства.

В Священном Писании термин μεταβολή означает сущностное изменение – пресуществление. Так, в книге Исход термином «преложение» именуется превращение воды в кровь. Вполне понятно, что, превратившись в вино, вода перестала быть водой, то есть она пресуществилась. «Так говорит Господь: «Из сего узнаешь, что Я Господь: вот этим жезлом, который в руке моей, я ударю по воде, которая в реке, и она превратится в кровь (καὶ μεταβάλει εἰς αἷμα)» (слав. – «и преложится в кровь» – «et vertetur in sanguinem» (Исх. 7:17)». Далее повествуется, что «поднял [Аарон] жезл [свой], и ударил по воде речной пред глазами фараона и пред глазами рабов его, и вся вода в реке превратилась в кровь (καὶ μετέβαλεν πᾶν τὸ ὕδωρ τὸ ἐν τῷ ποταμῷ εἰς αἷμα)» (слав. – «и преложи всю воду речную в кровь») (versa est (превратилась. – В.Ш.) in sanguinem) (Исх. 7:20).

Рассмотрим, каким образом различные евхаристические термины представлены в Священном Писании. Уже евангельское ἐστί (τοῦτο ἐστιν τὸ σῶμα μου, τοῦτο... ἐστιν τὸ αἷμα μου (Μф. 26:26,28)) указывает на то, что Тело и Кровь Спасителя по сущности присутствуют в Таинстве Причащения, поскольку слово οὐσία («сущность») происходит от глагола εἰμί («быть, существовать»), а слово ἐστί («есть») – форма того же глагола εἰμί в третьем лице единственного числа⁹⁰⁰.

Ягве открывается Моисею с именем «Сущий»: «Ἐγώ είμι ὁ ὤν (слав. – «Аз семь сый», рус. – «Я есмь Сущий (Ягве))» (Исх. 3:14).

Этот глагол (εἰμί) используется в Библии для указания на сущностное изменение. Всё повествование книги Бытия о сотворении мира описано с использованием этого глагола и других терминов, нашедших впоследствии употребление в области евхаристического богословия: «и бысть свет (καὶ ἐγένετο φῶς; et facta est)» (Быт. 1:3) «и бысть вечер, и бысть утро (καὶ ἐγένετο ἐσπέρα καὶ ἐγένετο πρωί; factumque est vespere et mane)» (Быт. 1:5, 8, 13, 19, 23, 31). «И бысть тако (καὶ ἐγένετο οὕτως)» (Быт. 1:6, 11, 15, 20, 24, 30).

«Сия книга бытия небесе и земли, егда бысть, в оньже день сотвори Господь Бог небо и землю (ὕατη ἡ βίβλος γενέσεως οὐρανοῦ καὶ γῆς ὅτε ἐγένετο ᾖ ἡμέρᾳ ἐποίησεν ὁ θεὸς τὸν οὐρανὸν καὶ τὴν γῆν)» (Быт. 2:4).

«В начале сотворил Бог небо и землю (ἐν ἀρχῇ ἐποίησεν (лат. – «creavit») ὁ θεὸς τὸν οὐρανὸν καὶ τὴν γῆν)» (Быт. 1:1). «И сотвори Бог (καὶ ἐποίησεν ὁ θεὸς)» (Быт. 1:7). «творящее плод (ποιοῦν καρπόν)» (Быт. 1:11–12).

«Сотворим (ποιήσωμεν) человека» (Быт. 1:26). «И сотвори (ἐποίησεν) Бог человека» (Быт. 1:27).

О превращении жезла в змия: «καὶ ἔσται δράκων» (рус – «сделается змеем»; слав. – «и будет змий»; лат. – «ас vertatur in colubrum») (Исх. 7:9) «καὶ ἐγένετο δράκων» (рус. – «сделался змеем»; слав. – «и бысть змий»; лат. – «versa est in colubrum») (Исх. 7:10). Волхвы египетские тоже бросили свои жезлы на землю, «и они сделались змеями (ἐγένοντο δράκοντες)» (слав. – «и быша змиеве»; лат. – «versae sunt in dracones») (Исх. 7:12). Понятно, что змея и жезл – разной сущности. «Превращение» или «пресуществление» здесь обозначено различными формами от глагола «εἰμί».

Как видим, в Вульгате вместо μεταβαλεῖ (слав. – «преложится», рус. – «превратится») (Исх. 7:17) и вместо ἔσται (слав. – «будет», рус – «сделается») (Исх. 7:9) употребляются формы глагола verso (вращать). Примечательно, что от глагола «verso» происходит один из святоотеческих евхаристических терминов – «conversio» (обращение, превращение), употреблявшийся латинскими отцами в качестве указания на субстанциональный характер изменения хлеба и вина за Божественной Литургией.

Интересно и то обстоятельство, что, к примеру, Златоуст использует в своей евхаристологии, в частности, термин μετασκευάζεσθαι (от μετασκευάζω – «пересооружаю, переделываю, переменяю»)⁹⁰¹, тоже имеющий параллель в библейском повествовании о сотворении мира. В греческом тексте книги Бытия, во втором стихе первой главы, использовано слово «άκατασκεύαστος» (Быт. 1:2). Оба эти слова происходят от одного глагола – σκευάζω («приготовляю, делаю, снабжаю, снаряжаю, вооружаю, одеваю»⁹⁰², «украшаю»)⁹⁰³.

В контексте евхаристическом термин «преложение» не может мыслиться исключительно в духовно-нравственном смысле, но требует признания сущностногоизменения хлеба и вина в Плоть и Кровь Воплощённого Бога Слова. Святые отцы часто говорили о литургическом «преложении сущности», о перемене стихий (μεταστοιχείωσις, transelementatio) или изменении субстанции. Не напрасно они с радостью воспользовались термином «пресуществление», когда этот термин появился в евхаристическом богословии. Отрицание субстанционального изменения применительно к Евхаристии влечёт за собой целый ряд недопустимых выводов, приводит к сползанию в колею протестантских евхаристических концепций.

При внимательном рассмотрении оказывается, что термин «преложение» всегда направлен против евхаристического символизма и теории сосуществования. Этот вывод становится неизбежным в том случае, если мы обратимся к христологическому его использованию, в согласии с вероучительным оросом IV Вселенского Собора, на который так любят ссылаться отечественные борцы с пресуществлением. Дело в том, что соборный орос говорит о «непреложности» (άτρἑπτως), то есть о неизменности двух природ, соединившихся во Христе. А евхаристический термин «преложение» как раз противоположен по своему значению вероучительной формулировке указанного Собора. Так что опять налицо неразрешимое внутреннее противоречие в модной евхаристической теории.

Отметим тот факт, что отвержение субстанционального характера литургического преложения неминуемо влечёт за собой отвержение церковного взгляда на Евхаристию как на Жертву. В свою очередь, отвержение жертвенного характера Литургии ведёт к прекращению древнейшей практики поминовения живых и усопших за Литургией. Но ведь это поминовение предполагается самим чинопоследованием Литургии как по чину Василия Великого, так и по чину Иоанна Златоуста. Отвержение той истины, что в Евхаристии мы вкушаем истинные Плоть и Кровь Господа нашего Иисуса Христа, бросает тень на Личность Самого Христа, а также на апостолов и святых отцов. Ведь Господь именует литургическую пищу Своими Телом и Кровью, явно давая понять это в буквальном смысле. Апостолы и святые отцы продолжили этот вполне определённый евхаристический реализм. Но если Евхаристия – всего лишь символ Тела и Крови Спасителя или некая материя, соединяющаяся с этими Телом и Кровью, тогда весь евангельский и святоотеческий евхаристический реализм и буквальный характер заповеди Спасителя о вкушении Его Плоти и Крови, равно как буквальное истолкование этой заповеди отцами, в том числе на соборном уровне, объяснить становится невозможно. Возникает при этом хульное и кощунственное представление о Христе, об апостолах и о святых отцах как об обманщиках и шарлатанах, которые пытались убедить народ в том, чего на самом деле не существует. Не этого ли всегда хотели добиться от нас безбожники? Эта хула вполне соответствует штампам атеистической пропаганды. А некоторые аргументы и взгляды наших оппонентов, равно как общее их стремление удалить из христианства весь сверхъестественный «элемент», как мы уже говорили, представляют собой явные параллели с «наивным материализмом» и напоминают крикливую антирелигиозную пропаганду воинствующих атеистов.

Между тем, буквальное восприятие заповеди Спасителя о вкушении Его Плоти и Крови – неоспоримый факт. Отвергнув его, как это делают протестанты, мы неизбежно столкнёмся с неразрешимыми противоречиями при изучении евангельских и святоотеческих текстов. Нет иного выхода из всех этих тупиковых ситуаций, кроме безусловного отвержения протестантских евхаристических концепций, приводящих к хуле на Самого Бога и на святых, а также вступающих в явное и непримиримое противоречие с историческими фактами и с учением Православной Церкви. Единственной достойной альтернативой ложным евхаристическим концепциям является традиционная православная вера в пресуществление. Эта вера, надёжно укоренённая в Священном Писании и ярко выраженная в творениях святых отцов, предлагается Православием в качестве необходимой для нашего спасения истины. Этот догмат веры приобретает реальное воплощение в литургической жизни Православной Церкви. Только пресуществление обеспечивает действительное освящение всей полноты нашего естества полнотой Человечества Христова, делает нас «сотелесными» и «скровными» Воплощённому Богу, онтологически приобщает нас к богочеловеческому организму Церкви, приобщает нас к Божеству Слова и, таким образом, сообщает обещанную причастникам жизнь вечную (Ин. 6:54).

Аллегорическое понимание установительных слов Божественной Литургии недопустимо хотя бы потому, что в контексте Священного Писания выражение «есть плоть», используемое в переносном смысле, означает «"причинять другому большое зло, наносить жестокую обиду, особенно же злословить и клеветать» (Пс. 26:2; Иов. 19:22; Мих. 3:3; Гал. 5:15) и другого значения не имеет»⁹⁰⁴.

Напрасно противники литургического преложения пытаются укрыться от лучей критики под жидкими ветками терминологической затемнённости и неопределённости, ссылаясь на то, что термин «преложение» не всегда означает «изменение сущности». Действительно, термин «преложение» не избежал некоторого омонимического разнообразия. Но многозначность этого термина очень ограничена. И при внимательном рассмотрении оказывается, что это и не разнообразие вовсе, а просто разная степень одного и того же процесса коренного преобразования, на который исключительно и указывает во всех случаях термин «преложение».

Лютеранская же теория consubstantiatio требует термина «приложение», чтобы выразить этим пролютеранскую идею о том, что к хлебу прелагается Плоть, а к вину Кровь. Термин преложение, то есть «переложение» (в смысле «превращение, сущностное изменение»), указывающий на изменение природы вина и хлеба, несовместим с концепциями обновленцев и их идейного отца – Мартина Лютера.

Следовательно, термин «преложение», наряду с другими древними евхаристическими терминами, является синонимом термина «пресуществление».

Термин μετουσίωσις – плод деятельности богословов, под действием благодати Духа Святого. Это утверждение основано на вере в Церковь как богочеловеческую реальность, получившую обетование непрерывного руководства Духом Святым на путях её исторического развития. В силу этого обетования «Церковь есть столп и утверждение истины» (1Тим. 3:15). Святитель Феофан Затворник в своё время писал, что в церковной жизни существует некоторое изменение внешнего выражения нашей веры, без изменения её существа; это нужно воспринимать с пониманием и любовью, с верой в то, что Церковь живёт под руководством Духа Святого.

В контексте, близком к евхаристическому, использовал этот термин ещё Леонтий Византийский или Иерусалимский. В связи с этим, «термин «пресуществление» – не неологизм: он встречается уже у Леонтия Иерусалимского (VI в.). Употребление этого слова в применении к Евхаристии, конечно же, началось по примеру католического богословия. Но это – всего лишь терминологическое заимствование. О богословском влиянии можно было бы говорить только тогда, когда была бы эксплицитно усвоена вся аристотелевская метафизика с учением о субстанции, акциденции и прочее, которая в схоластике стоит за термином transsubstantiatio»⁹⁰⁵.

Термин «пресуществление» имел в византийском богословии и неевхаристическое употребление. В неевхаристическом контексте его использовал сподвижник Григория Паламы, Константинопольский патриарх святитель Филофей Коккин († 1377)⁹⁰⁶.

Протестантская пропаганда усиленно насаждала мнение, согласно которому термин «пресуществление» и связанное с ним учение грекам было навязано со стороны латинян на Флорентийском Соборе. Однако православные богословы отвергли эту идею реформаторов как явно не соответствующую древнейшим святоотеческим свидетельствам о сущности Евхаристии, а также историческим сведениям о ходе Флорентийского Собора и о событиях, ближайших по времени к этому Собору.

В настоящее время достоверно известно, что впервые термин «пресуществление» в евхаристическом богословии, в привычном для нас теперь значении, был использован на Западе в 1140–1142 годах (transsubstantiatio), а на Востоке – в 1274 году (μετουσίωσις)⁹⁰⁷.

В XV столетии термин «пресуществление» использовался Константинопольским патриархом Геннадием II Схоларием (1398/1405 – после 1472), ближайшим сподвижником святителя Марка Эфесского и продолжателем дела Григория Паламы по защите и теоретическому обоснованию молитвенной практики исихастов. Следует отметить, что Геннадий был ревностным борцом с латинскими ересями, человеком глубоко православным и широко образованным, в том числе в области восточного и западного богословия. Даже наиболее объективные из протестантских авторов не посмели обвинить Геннадия в филокатолицизме. По этой причине, в протестантской среде имела место попытка оспорить авторство его «Слова о Таинстве Плоти Господа нашего Иисуса Христа», приписать другим авторам всё это сочинение или те его части, в которых говорится о пресуществлении. Однако в православной среде подобные попытки были отвергнуты как неосновательные и тенденциозные. В своём изложении православного учения о Таинстве Причащения Схоларий использовал широкий терминологический спектр православного евхаристического богословия, от святителя Кирилла Иерусалимского до XV столетия, не гнушаясь при этом терминов и целых выражений, выработанных схоластическим латинским богословием. Как яростный противник католических влияний, Геннадий мог воспользоваться достижениями латинских богословов только в том случае, если они не противоречили православной вере. Интересен и тот факт, что никто из греческих богословов не выступил с полемическими выступлениями в адрес евхаристической концепции, изложенной Схоларием. Это является ярким свидетельством того, что Геннадий в данном вопросе не отступил от традиционного православного учения. Ведь любое уклонение в ересь на православном Востоке всегда вызывало бурную полемическую реакцию. Следовательно, не концепция Схолария, а противоположная ей доктрина, впоследствии защищавшаяся Кириллом Лукарисом, была чуждой православному сознанию. Ведь именно идеи евхаристического антиреализма вызвали бурю возмущения и справедливой критики на православном Востоке.

В конце XVI века термин μετουσίωσις на Востоке использовался в евхаристическом контексте такими активными антилатинскими полемистами, как: Мелетий Пигас, Гавриил Север и Максим Маргуний.

В XVII веке мы имеем целый ряд как единоличных, так и коллективных свидетельств использования слова μετουσίωσις для выражения веры православных в доктрину пресуществления. Таким образом, данный термин в евхаристическом контексте не воспринимался на Востоке как недопустимое богословское новшество, но использовался как синоним более древних евхаристических терминов (μεταβολή, μεταποίησις и т.д.).

Среди богословов, использовавших термин μετουσίωσις, был и Иерусалимский патриарх Нектарий (1605–1676), известный защитник православной веры от всяческих её искажений. «Греки, – говорит Нектарий, – никогда не соглашались с латинянами в вероучении, за исключением того, что обще тем и другим, как, например, пресуществление святого хлеба (ἡ τοῦ ἱεροῦ ἄρτου ἱπερφύης μετουσιώσεως)»⁹⁰⁸.

Иерусалимский патриарх Досифей (1641–1707) «явился центральной фигурой и душой тех усилий, которые были предприняты Православной Церковью, чтобы невредимой выйти из споров относительно Божественной Евхаристии с римо-католиками и протестантами – главным образом по вопросу пресуществления (μετουσιώσεως) хлеба и вина в Плоть и Кровь Христовы»⁹⁰⁹. По его убеждению, термин «пресуществление» столь же важен для православной евхаристологии, сколь важны для триадологии и христологии термины «единосущие» и «воипостазирование». Он пишет. «Очевидно, что так же, как Соборная Церковь независимо от Писания сформулировала выводы о единосущии и об ипостасном единстве и прочие преблагочестивые и необходимые догматы, которые содержатся в постановлениях семи Вселенских Соборов, так же она нашла и слово «пресуществление» (μετουσίωσις) в должное время для отражения ереси Беренгария и прежде него и после него появившихся еретиков и хулителей этого Таинства»⁹¹⁰.

В случае нашего согласия с протестантской гипотезой возникновения термина «пресуществление» и связанным с ним учением, становится совершенно непонятным то молчание, которым сопровождалось знакомство греков с этим термином. Это молчание может свидетельствовать лишь об одном, а именно: о том, что греки уже были знакомы с с учением о пресуществлении прежде и что это учение они считали вполне православным. Новым для греков мог быть только сам термин μετουσίωσις. Но и это можно сказать только с оговоркой. Ведь в свете недавних исследований крупнейшего современного греческого богослова Н.Э. Тзиракиса стало очевидным, что этот термин восходит к Леонтию Византийскому (VI в.). Леонтий учил, что Всесильный Бог может не только «изменить сущность» (μετουσιώσαι), но также «создать сущность» (οὐσιώσαι) и «лишить сущности» (απουσιώσαι)⁹¹¹. Помимо глагола μετουσιώσω, этот богослов использовал и существительное «пресуществление» (μετουσίωσις). Этим словом он выражает «полное и совершенное изменение» (τήν πλήρη καὶ τέλεια μεταβολὴ) сущности воды в сущность крови в Египте при Моисее⁹¹².

Важно помнить, что в евхаристическом богословии святителя Григория Нисского, преподобного Иоанна Дамаскина и др. присутствовал термин μετουσία, который используется для указания на теснейшее единение причастников со Христом. Он подготовил почву для евхаристического употребления термина μετουσίωσις у греков.

В конце XV столетия термин «пресуществление», к тому времени известный на Востоке, нашёл употребление и в контексте евхаристическом. Это не вызвало бурю недоумений ещё и по той причине, что в данной области богословия этот термин оказался неслучайно, поскольку задолго до XV века в святоотеческом богословии использовался его прототип. Речь идет о термине μεταστοιχείωσις, которым пользовался Святитель Григорий Нисский (IV в.). Как справедливо отмечал Лейбниц (1646–1716), латинское transsubstantiatio есть не что иное, как перевод указанного термина Григория Нисского⁹¹³. Таким образом, получается, что латинское transsubstantiatio имеет на самом деле греческое происхождение. Выходит, не греки позаимствовали у латинян понятие пресуществления, но, наоборот, римляне у греков. В таком случае становится понятным то безоговорочное принятие греками этого термина, о котором мы уже говорили.

Как мы видим, в отношении способа возникновения понятия и термина «пресуществления» к настоящему времени высказано несколько гипотез:

1. Точка зрения Лейбница. Она состоит в том, что это понятие изначально имело евхаристическое употребление и было в древности выражено термином μεταστοιχείωσις святителя Григория Нисского. Впоследствии римляне перевели это слово на латынь термином transsubstantiatio. Потом это понятие вновь вернулось к грекам, но в обратном переводе звучало как μετουσίωσις. Из числа достаточно известных православных богословов эту точку зрения разделяли В.Я. Малахов (священноисповедник Василий) и архиепископ Феофан Полтавский⁹¹⁴.

2. Точка зрения профессора Афинского университета Н.Э. Тзиракиса заключается в том, что термин μετουσίωσις изначально принадлежал грекам, но имел у них с VI века христологическое употребление (у Леонтия Византийского). Ознакомившись с этим термином где-то в XII веке (от этого времени сохранился латинский перевод творений Леонтия, и в это же время впервые на Западе используется термин transsubstantiatio⁹¹⁵), римляне перевели его на латынь и придали ему евхаристическое значение. А греки со временем переняли от латинян традицию употребления соответствующего греческого термина в евхаристическом контексте. Во второй половине XIII века слово μετουσίωσις используют Византийский император Михаил VIII Палеолог (1261–1282) и Константинопольский патриарх Иоанн XI Векк (1275–1282). В XVII веке термин окончательно обосновался на почве греческого евхаристического богословия. По этой теории, получается, что латиняне просто включили термин в новый контекст. И у греков это не вызвало недоумения.

Между этими двумя точками зрения нет принципиального противоречия. Они помогают понять, как происходил взаимообмен богословскими достижениями между христианским Востоком и Западом. Если протестантская теория (в согласии с исходной идеей реформаторов, что Рим – источник всякого зла) всю активную роль в процессе этого взаимного обмена отдаёт римлянам, а греков выставляет в роли «потребителей готового продукта» католических богословских изысканий, то в позиции Лейбница (Феофана Полтавского) и Тзиракиса приоритет в области богословского творчества отдаётся греческой стороне, а римлянам отводится роль переводчиков или, в лучшем случае, «рационализаторов», нашедших новое употребление греческому термину. Эти две теории согласуются с данными церковной истории и соответствуют национальным особенностям как греков, так и римлян. Общеизвестно, что именно греки проявили себя во всей полноте на поприще богословских изысканий, тогда как на Западе, по наследству от языческой идеологии имперских завоеваний, всегда больше интересовались проблемами дисциплины и авторитета, чем утончёнными богословскими вопросами.

3. Католическая точка зрения подтверждает две первые теории в том плане, что так же признаёт учение о пресуществлении традиционным для церковного сознания.

4. Особняком стоит протестантская версия появления термина и понятия «пресуществление». Она гласит, что связанное с этим термином учение возникло не ранее IX века, тогда как сам термин появился ещё позднее. Авторами этого учения и термина протестанты объявляют латинян. Присутствие этого термина и учения на Востоке они безосновательно пытаются объяснить «латинским пленением» православного богословия. Они безосновательно утверждают, что основным толчком к проникновению термина μετουσίωσις на православный Восток является заключение унии между православными и католиками на Ферраро-Флорентийском Соборе 1438–1439 годов. На самом же деле на этом Соборе был только спор о том, на чём – на квасном хлебе или на опресноках – следует служить Литургию, тогда как никаких разговоров о пресуществлении не было.

Именно последняя, четвёртая точка зрения воспринята модернистами.

В отношении четвёртой гипотезы следует заметить, что она не соответствует целому ряду фактов, а именно:

а) факту существования на Востоке и Западе учения о евхаристическом пресуществлении задолго до IX, а тем более до XV века;

б) факту наличия термина μετουσίωσις в греческой христологии VI столетия;

в) факту единодушного отвержения евхаристического антиреализма на Западе в IX и XI, XIV и XVI веках;

г) факту единогласного принятия термина μετουσίωσις в евхаристическом контексте латинскими богословами с XII века, греческими богословами в XV и окончательно в XVII столетии;

д) факту яростного сопротивления греческих богословов появившемуся на Востоке евхаристическому богословию протестантского происхождения;

е) факту полного согласия с греческой Церковью других, в том числе Русской, Православных Поместных Церквей, в плане отрицательного отношения к протестантским евхаристическим концепциям;

ж) факту признания термина «пресуществление» в качестве синонима других евхаристических терминов, употреблявшихся отцами до и после возникновения термина пресуществление.

Таким образом, к настоящему времени традиционный для церковного сознания характер учения и термина пресуществление следует признать однозначно доказанным. В свете этого протестантскую теорию возникновения рассматриваемого учения необходимо признать опровергнутой и несостоятельной.

Как мы уже отмечали, термин «пресуществление» занял почётное место в числе прочих евхаристических православных терминов и употребляется в качестве синонима этих терминов. К примеру, в «Послании патриархов Восточно-Кафолической Церкви о православной вере» (1723 г.) сказано следующее: «Хлеб прелагается, пресуществляется, претворяется, преобразуется в самое истинное Тело Господа... а вино претворяется и пресуществляется в самую истинную Кровь Господа»⁹¹⁶.