Старец Адриан, иеромонах Югской Дорофеевой пустыни

(Память 7-го августа).

Старец Адриан родился в 1800 году, в селе Семеновском Пошехонского уезда, Ярославской губернии. Он был сын диакона. В св. крещении был назван Андреем в честь св. Андрея Критского. В благочестивой семье родителей, он с самых малых лет проникался духом благочестия и любовью к св. храму и, будучи еще малюткой, нередко уползал на церковное крыльцо и там молился Богу. Когда же стал подрастать, нередко уходил в самые укромные уголки и там молился. С раннего детства Андрей был обучен чтению, отличался тихим нравом и послушанием. Праздности не любил и всегда чем-нибудь занимался: приучал к постоянному делу и своих малых сестренок. Страх Божий и живое чувство Божьего вездесущия были отличительными чертами его характера. С самого раннего детства Господь хранил Своего избранника, и видно было, что из этого мальчика впоследствии будет человек необыкновенный. Когда Андрей был еще небольшим, раз поднялся в селе сильный ураган; мальчика захватило порывом вихря и сажен на 15 подняло от земли. Уже думали, что при падении он совсем разобьется. Но что же случилось? Невидимая сила тихо поставила мальчика на землю на ноги!

Когда мальчик подрос, его отдали в духовную школу. Учился сначала он в духовном училище, потом в семинарии. Учился мальчик очень хорошо и отличался редким, примерным поведением. А в свободные от занятий часы погружался в чтение Пролога, Четьих-Миней; слово Божие было постоянным его п любимейшим чтением. Никто не видал его без дела, и никакой дурной пример товарищей не мог повлиять на него развращающе: юноша весь был проникнут страхом Божиим, и этот страх удерживал его от всего дурного.

К начальству и старшим Андрей был почтителен и вежлив. С товарищами добр и кроток. Имея скудные средства, он не только не тяготился этим, но еще пользовался этим, как поводом, для провождения жизни воздержной, чисто постнической. Юноша резко выделялся своими нравственными качествами, и, если обыкновенные люди, погруженные в сутолоку будничной жизни, этого не замечали, то замечал живший в то время в городе юродивый. Его чистому взору было видно, как быстро зрел в духовной жизни этот мальчик. И когда тот выходил из класса, блаженный часто с любовью брал его на руки и, высоко поднимая на воздух, говорил о будущем призвании отрока.

Духовная школа не удовлетворяла юношу. С ним произошло то же, что ранее было с великим старцем Паисием Величковским, творения которого так любил впоследствии о. Адриан, – он не выдержал и оставил школу, чтобы всецело отдаться иноческой жизни; к ней чувствовал сильное влечение, которое еще более окрепло под влиянием религиозно-нравственного чтения. Юноша, под предлогом скудости средств, уволился из семинарии, к искреннему прискорбью начальства и наставников, которые очень его любили. Мирно оставил духовную школу юноша, чтобы идти школою сурового иноческого подвига.

Расставшись с миром, юноша на двадцатом году жизни направил свои стопы в обитель преподобного Адриана; эта обитель находится в Пошехонском уезде Ярославской губернии.

Тридцать лет, даже немного более, провел подвижник в этой обители. Здесь он принял постриг с именем Адрана в честь преподобномученика Адриана, Пошехонского чудотворца. Здесь он прошел тяжелую тропу нравственного развития; здесь вынес суровую брань с бесами и здесь же явился и добрым другом страждущего душевно и телесно бедного человечества, старцем и руководителем многих по пути к спасению!

Руководясь наставлениями святых отцов-подвижников, Исаака Сирина, Лествицей которого он уже давно назидался, Андрей, поступив в обитель, постоянно пламенно прибегая в молитве к преп. Адриану, отдал себя в полнейшее послушание старцу-иноку строгой жизни, по имени Иннокентий. О. Иннокентий был муж замечательной жизни. Он был начитан в творениях отцов-аскетов, и это отеческое учение об иноческой жизни он опытно прошел путем сурового подвига. Старец душевно обрадовался такому ученику. Он был строг с ним и взыскателен даже в самых незначительных мелочах. Памятником духовной опытности и образования этого старца служило подробное жизнеописание преподобномученика Адриана и ученика Леонида; так же акафист преподобномученику Адриану.

В духовной радости старец так говорил юному ревнителю совершенной иноческой жизни: «Андреюшко, я в тебе замечаю особенную любовь к жизни монашеской и горячее усердие понести труд ее ко спасению твоей души. А как для этого нужен опытный руководитель или достаточное пособие чрез книги монашеские, коих на первый раз достать тебе трудно, так отдайся мне в послушание. Я, хотя не опытен в духовной жизни, и не посвящен в ее тайпы, но много начитан и богат познаниями о ней, которые и хочу передать тебе для делания твоего, к коему ты имеешь великое усердие. Оселок-то хоть туп, да бритву точит. Только, пожалуйста, будь терпелив, сноси мои немощи, слушайся меня во всем. Будет тебе великая польза от того, а мне утешение, ибо, как горько было бы мне умереть, не передавши кому-либо моих познаний! Теперь же я, на старости лет, буду в приятной надежде на милость Божию, через твое спасение, при моем руководстве к нему». Он наставлял своего ученика не столько словами, сколько делом. Приучая к молчанию, которое имеет такую нравственную ценность и вообще в жизни человека, особенно же инока, старец учил больше намеками, чем речами. Принесет поленце, – значит Андрею следует топить печку, нужна вещь какая-либо, – только посмотрит. Конечно, не сразу научился Андрей понимать желания старца, однако освоился скоро: этим безмолвным руководством старец развивал в Андрее внимательность, уменье владеть своим языком и самособранность духовную. При опытном старческом водительстве, юный подвижник быстро преуспевал в добродетелях иноческой жизни.

Он был усердный уже тогда молитвенник. Неопустительно посещая службы, он сосредоточенно молился в храме и келлии. И молился часто до совершенного изнеможения. Впоследствии, он по поводу молитвы до усталости так говаривал: «что нам считаться с Богом? Сколько сил есть, нам нужно подвизаться пред Ним день и ночь в трудах молитвенных, да и церковь поет: молитву пролию, – тут разумеется принуждение себя к молитве до крайности». Кроткий и почтительный ко всем, послушный и ровный по устроению духа, послушник Андрей преуспевал и в посте. Блюдя чистоту души и тела от плотских страстей, он с самого начала жизни в монастыре приучил себя питаться лишь одними сухарями или черным хлебом с водою. Об этом сам впоследствии так говаривал: «я с самой ранней юности не любил питаться сладкими, тучными и ценными кушаньями, к чему способствовали и скудость средств к содержанию по бедности родителей, и желание мое приятно пользоваться легкостью тела». И действительно, он был легок и быстр в ходьбе. Однажды, по крайней надобности в просфорах, он сходил за ними в город, сделав в два конца тринадцать верст, за час с четвертью.

Но не прошло такое ревностное течение юного подвижника без брани от бесов. Как и бывает в подобных случаях, враг вооружил против него многих из братий, особенно молодых послушников. Тем непонятна, странна была такая жизнь, какую вел Андрей. Его пример обличил их нерадивую жизнь, и, – естественно, – против Андрея стала быстро развиваться ненависть; враг рода человеческого не пьет, не ест и не спит, и всю силу своего злого духа, и время употребляет против Божиих рабов. Особенно дышит гневом и яростью враг спасения против молодых и ревностных иноков. Как умный вождь злой рати, диавол ясно понимает то, как вреден для него будет впоследствии подобный ревнитель. И, не смогши его свалить плотскими страстями, как дерево, подтачиваемое червем, враг воздвигает против такого людскую ненависть. Возненавидевшие Андрея послушники изнемогали от придумывания пакостей этому иноку. Они, пользуясь временем, когда Андрей бывал в келлии без своего наставника, часто сильно стучали в двери его келлии, когда он молился; всячески его злословили и поносили, угрожали вырубить двери топором, если он не впустит к себе и даже не раз начинали рубить уже двери. Но Андрей мужественно противостоял врагу и терпеливо, и незлобиво сносил все обиды помраченных злобою собратий своих. Всякую неисправность, ошибку, – все в монастыре складывали на Андрея. Он же кротко терпел, никогда не оправдываясь, пока сам настоятель, о. Константин, не увидел воочию, что не Андрей виноват, а винит его только злоба братий; и перестал даже слушать про подобные обвинения, Андрея же еще более полюбил за смирение.

Немного прошло времени, как добродетели Андрея стали очевидны и всей братии. Андрей в феврале 1821 г. был окончательно причислен к братству и 22 июля того же года посвящен в стихарь. Вскоре он был сделан расходчиком. Эту должность Андрей проходил со старанием и разумно. Он смотрел на монастырское имущество, как на достояние Божие, и употреблял рассудительно, осторожно, в случаях только действительной надобности. Да и вообще, он смотрел на все потребное к жизни, как на Божий дар, и говаривал по этому поводу так: «чтобы не оскорбить Владыку, всяческих Создателя, милостиво на тебя призревшего дарованием тебе потребного к жизни – благодари Его разумным, в очах Его, с страхом обращением с вещами, давая каждой место по ее назначению. Смотри, человек, какая тебе честь. Создатель пригласил тебя быть участником с Собою в управлении и распоряжении вещами мира сего видимого. Смотри же – не посрами такого высокого призвания: будь мудр и совершен в путях своих, в отношении дел и вещей, тебе вверенных. Когда будешь все, тебе дарованное к обеспечению жизни твоей, считать не своим, а со страхом разумно пользоваться, как слуга Царским – никогда ни к чему не пристрастится твое сердце. Давай каждой вещи назначение совестливое, по намерению Божию. Тогда дивно испытаешь на себе великие милости Божии и ощутительно поймешь Его попечительное промышление о всей твари.

4 апреля 1826 г. Андрей был пострижен в монашество и наречен Адрианом в честь преподобномученика Адриана; пострижение совершил игумен Константин; вся братия при этом глубоко была умилена неподдельным смирением и благоговением постриженника, и не могла стоять без слез во время глубоко умилительного чина пострижения. С пострижением в иночество, Адриан еще более усилил свои подвиги. В молитве он был почти неусыпным: нередко сутки напролет он проводил в молитве, а Псалтирь всю сполна вычитывал ежедневно. Пост он держал строгий. От молитвенного напряжения и поста очень исхудал, был бледен и сух. А, когда знавшие с состраданием просили его умерить подвиги, он говорил: «теперь только нам и готовиться к смерти, пока силы есть; придет время – и рады бы, да некогда будет, или не в силах будем». В то же время, он по-прежнему разделял с братией и все послушания по обители.

В виду примерной подвижнической жизни, Адриан был представлен к посвящению в иерейский сан, и 2 ноября 1826 г., в Вологде, преосв. Онисифором, был рукоположен в диакона, а 9 числа – в иерея. С новой ревностью и с новыми духовными силами возвратился двадцатишестилетний иеромонах Адриан в свою обитель и, когда была его очередь, совершал божественную литургию с тщательным приготовлением и глубочайшим умилением. Он бывал объят таким благоговением, что во время служения слезы струились из его очей, и от трепета он едва мог выговаривать самые слова молитв. Но служил он не часто, а по времени и совсем стал уклоняться от служения литургии, но, причащаясь Св. Таин в свое время, – когда говел. Причиною этому было его особенно живое сознание высоты и святости Божественной литургии. Когда его спрашивали о том, почему он уклоняется от совершения литургии, Адриан говаривал так: «страшно и велико это дело – я едва мог вынести его. Раз приснилось мне, будто подвели меня к страшной огненной пропасти, откуда слышались отчаянные стоны погруженных в ней. Едва живому, мне от страха, приведший меня, и говорит: если не хочешь попасть в эту пропасть, священнодействуй достойно. Так вот, брате, дело, совершаемое мною здесь, в алтаре, по просьбе о. игумена, как легко для меня. Я едва жив остаюсь! Грозные слова Апостольские: суд себе яст и пиет – так вот неумолкаемо и гремят для меня, когда я приступаю к священнодействию. Не совершая литургии, но не удаляясь от общения в трапезе Христовой, Адриан поступал не противно правилам христианского поведения; он подражал некоторым преподобным, кои так же поступали, о чем и говаривал, когда ему замечали, что его уклонение от совершения служения вызывает соблазн, так по этому поводу. «Здоровье мое (разумел свое нравственное состояние) не позволяет. А вы этим не смущайтесь! Как же Ефрем-то Сирин и многие другие из святых, как это видно из Четий-Миней и Прологов, во всю свою жизнь не священнодействовали и никаких церковных должностей не занимали, а Богу угодили, прославились и в рай попали? Это – тайна боголюбцев и мудрость святых».

Строгая жизнь инока, его рассудительное слово, постнический внешний вид, – все это невольно располагало к нему сердца людей. И неудивительно, если народ потянулся к нему за советами и благословением, что, в свою очередь, не могло не отразиться и на материальном благосостоянии обители. Бедная обитель стала получать большие средства и, по мысли Адриана, прежде всего, была устроена гостиница для приезжающих. Потом, по совету о. Адриана, пламенно почитавшего преподобномученика Адриана, его почитатели, с благословения настоятеля обители, обновили и колодец Преподобного, устроили часовню над источником, и с той поры, по молитвам о. Адриана, многие больные стали у этого источника получать исцеления от своих недугов. В июле 1831 г. о. Адриан был сделан казначеем обители и некоторое время с пользою для обители проходил эту должность. Но это дело было не по душе пустыннолюбивому иноку.

Он, служа людям словом и примером, ясно видел нужду в большем самоочищении и тяготился хозяйственными делами. Он жаждал полнейшего уединения. Его дух, предочищенный постом и молитвою, зрел быстро, но быстро же усиливалась и брань вражия. Враг, не победив инока путем злобы человеческой, выступил против него уже явно пред умным, очищенным постом и молитвою, взором подвижника с своими страхованиями. Утончивший плоть, целомудренный и самособранный, о. Адриан видел явно духов злобы и мужественно боролся с ними. Но – дух бодр, а плоть немощна: если духом инок в силах был вести брань с диаволом, то плоть его не выдерживала такого напряжения. В пустыню уйти ему совершенно и скрыться от людей не пришлось, а потому, всю брань тяжелую он переживал, находясь среди братии. Правда, Господь укреплял Своего избранника благодатными видениями. Так, раз он в течение трех дней был в восхищении: и лицо его сияло неземною радостью. Он как бы спал, и никак его разбудить не могли. Только на третий день он пришел в себя и, сколько его не спрашивали, не решился открыть ничего, только умолял всех усерднее молиться Царице Небесной. В другой раз, служа молебны в г. Пошехонье, во время холеры, он видел всех, кто имел умереть, без голов. Но такие видения непосильны были для изможденного тела подвижника. Суровая брань болезненно отражалась и на его теле. То, что у других мужей-подвижников скрывала или пустыня, или уединенная келлия, при их более преклонном возрасте и меньшей заметности такой борьбы и напряжения, у о. Адриана совершалось на глазах всей братии малой обители. Он переживал все скорби и страхования, какие по учению отцов приходится переживать борцам духовным. Неудивительно, что часто он, вследствие глубочайшей самособранности, бывал внешне как бы рассеян; не слыхал, что ему говорили; молчал, вздрагивал, трепетал, казался глубоко озабоченным. Порою, по ночам выбегал из келлии и, томимый духом злобы, искал утешения и подкрепления в молитве на паперти церковной, на снегу; подолгу не спал и т. д. Старца его о. Иннокентия уже не было в живых. Настоятель о. Рафаил, как сам потом признавался, долго не понимал о. Адриана и вообще, не был искусен в вопросах духовной брани; это был только хороший, скромный, добрый, обыкновенный инок – хозяин обители. Тем более не понимала переживаний о. Адриана в его духовной брани препростая братия и неудивительно, что его сочли больным белой горячкой. Освободили о. Адриана от служения и от должности казначея. Соболезнуя ему, о. игумен, в сердечных заботах о нем, предложил его родным и знакомым взять его на время к себе – для лучшего и скорейшего излечения. Поэтому о. Адриана сначала взял к себе его дядя, диакон с. Михайловского, Василий Михайлов, у которого он пробыл девять дней; большую часть времени он проводил на чердаке дома в молитве и молчании. Отсюда его перевезли в Пошехонье, где он жил у своего знакомого Ивана Буренина. Этот добрый человек лучше других понял страдальца. Он поместил его в отдельной комнате и ничем не мешал его уединению. Инок проводил время в молитве, чтении слова Божия, при строгом посте. Он впоследствии с особенною любовью вспоминал про это время. «Милостью Божией, говорил о. Адриан, о, как приятно был я утешаем сладостью трудов ночного бдения в доме Буренина! Тогда мир видимый, для меня как бы не существовал. Мне давалось неизъяснимое и приятнейшее ощущение предметов духовных, особенно ночью, когда все безмолвствовало. И такое тонкое чутье скаредной душонке моей, что как будто было можно подслушать не только дыхание всего живущего, но и мысли людей. Полюби-ка, брат, ради Господа, бдение: дивно ты утешишься и скорехонько оживешь душой».

Наконец, девять месяцев о. Адриан находился в доме другого своего сродника, диакона с. Егорья-Яловец, жена которого отличалась благочестием и сострадательностью. У них большую часть времени проводил он на холодном чердаке, не оставляя своих суровых подвигов. Он всегда, и зимой, и летом одежду имел одну и ту же, ветхую и холодную. Ходил зимой босым или только на ноги одевал прямо худые башмаки. Пищу вкушал крайне умеренно, и то только хлеб с водой, горячего не ел почти ничего. В молитве по-прежнему был ревностен.

Это-то время и было временем особенно напряженной брани подвижника с бесами. Бесы во множестве представали тогда пред его духовными очами с гневом и яростью; они готовы были его сжечь, убить; наводили на него разные страхования. Озлобленность их и дерзость доходили до того, что даже явно было и обыкновенным людям это состязание их с подвижником. Дом сродника его, дьякона Яловецкого, приходил нередко в сотрясение от невидимой причины на всех нападал страх. Когда же, беспокоясь за сродника, входили на чердак, то в это время видали о. Адриана в особенно напряженном молитвенном состоянии, иногда распростершимся крестообразно, иногда воодушевленно читавшим: «Господь просвещение мое» и «Обышедше обыдоша мя». Подвижник впоследствии не раз говаривал о бесовских искушениях, когда к нему обращались боримые демонами. И из этих воспоминаний видно, как жестока была его брань с бесами. Когда один жаловался ему, что не дают покоя помыслы отчаяния и неминуемости вечной погибели, о. Адриан говорил следующее: «не робей, мой друг. Это – вражия мечта из зависти христианскому доброму твоему началу в благочестивой жизни! Ты думай о себе так, и понимай себя так, как если бы ты сейчас родился и знать никого и ничего не хочешь, кроме своего Создателя; все забудь, будто не жил и не делал ничего ни хорошого, ни худого, а только сейчас начинаешь жить. И в самой детской покорности отдайся душой и телом в распоряжение Господа! Так, в простоте сердца молись Ему с любовью, именем Иисусовым поражая врага. И будешь ты покоен во всю свою жизнь! В славу Божию и общую пользу не должно утаить, что подобного рода мечты много времени и меня беспокоили, когда только начинал я молиться. Вдруг снимался потолок моей келлии, разрушались стены, разверзалась предо мною земля, представлялась мне огненная бездна: в ней будто уже посажены грешники: кто по шею, кто по пояс, кто по уши, кто весь погружен. А мне оставалось местечка только на той половичке, где стоял и молился. Да и с той меня хотели стащить в огненную бездну. При таких страшных бесовских, томительных мечтаниях детская покорность Господу Создателю своему, при усердной молитве Иисусовой, чтение соответствующих этому положению псалмов – спасали меня, от чего мечты разлетались, и привидения исчезали... Таким образом, что бы ни случилось с тобою, какое-либо привидение, страхование, мечта, что бы ни показывали тебе демоны наяву или во сне – не робей, ничему не доверяй, отдайся с живою покорностью Божию попечению о тебе, твори усердно и чисто молитву Иисусову. А, если в таких обстоятельствах не молиться усердно, смиренно и чисто, и не ограждать ума именем Иисусовым, то можно и с ума сойти. Смиренномудрие с усердной молитвой Господу и Царице Небесной – великая защита от всех сетей вражиих». Жаловавшемуся на томление в келейном уединении, старец говорил: «что делать, брате?! Припоминай страдальцев, заключенных в темницах и оковах, и всех многоразлично бедствующих. При этом, себя считай преступником. Так и будешь все охотно терпеть в уединении. Для кого же написано: проидохом сквозе огнь и воду, и извел ны еси в покой? Нужно пройти через огонь всякого рода искушений, скорбей, томлений душевных, чтобы войти в покой Божий. Здесь прибавлено: и воду. Стало быть – и поплакать здесь человеку неизбежно, чтобы радоваться вечно. О, брате! Если бы ты знал какими страхованиями, бедами, сетями бесовскими, невыносимыми страшилищами наполнен воздух?! Так что, если бы человек прозрел в это, то едва бы мог остаться в живых. Но все это от нас скрыто благим Промыслом Господа, по Его милости. Днем нам светит солнышко, ночью – луна и звездочки, – какая утеха. Таковые-то искушения и сети, скрытые сатанинским ухищрением в воздухе, непременно должны коснуться всякого. И тогда человеку бывает томительно, тяжело. И в такой скорби он повергается пред Господом, ища Его Милости и покровительства, как дитя у маменьки! И ему бывает легко. Поэтому-то и заповедано: бдите и молитеся, да не внидете в напасть. Итак, брате, терпя, потерпи для Господа, благодаря Его за все милости к нам, коих для кротких п покорных Ему сердец у Него бездна многая. Ведь не избежать же нам адских томлений от бесов, если не решимся потомиться здесь ради Господа и добродетели – где кому определено, а тебе в уединении с Добротолюбием».

Когда о. Адриан жил у сродника диакона, страхования бесовские на него были самые разнообразные. Бесы нападали на него с шумом, свистом, вихрями; быстро бросались на него полчища демонов в виде кровожадных зверей, гадов ядовитых, змей, в виде полков воинов на огненных колесницах; бросали в него множество камней. Порою же, как сам говорил, все у него утаскивали. «Вот и молиться-то мне не дают, говаривал он тогда своим, – все разбирают, все разрушают, все поднимают и тащат из-под меня: ни сесть, ни лечь, ни встать не дают». Порою же закрывали от него слова книги, которую хотел он читать; или наводили непреодолимый сон при его намерении почитать. «Полтора года, говорил о. Адриан одному близкому ему по духу брату, попущением Божиим, я ждал себе от диавола смерти с часу на час. Во все это время он приставлял к шее моей остро отточенный топор, злобно угрожая срубить мне голову, если я не отстану от молитвы и чтения. Однако, укрепляемый Господом, я, забыв о всех удобствах для тела, живя зимой в холодной келлии, находил единственное утешение и укрепление в молитве Иисусовой, с поклонами, имея другом своим в скорби Добротолюбие».

Еще рассказывал старец: «порадовался диавол моей опрометчивости. Раз я, торопясь, вышел по нужде какой-то, не перекрестясь. Всею силой бесовской своей ярости он устремился на меня. Мне казалось, что и земля задрожала под моими ногами. Но покров Царицы Небесной и предстательство преподобномученика Адриана чудотворца спасли меня». Рассказывая об этом, о. Адриан советовал: всегда, когда выходит кто из дома, помолиться усерднее. Когда же о. Адриан возвратился в обитель и предался безмолвию, враг нередко принимал вид и голос близких ему людей и просился в келлию, желая отвлечь подвижника от молитвенной самособранности, но – безуспешно. Старец победил все козни вражии: научился распознавать все их ухищрения и бороться с ними молитвою и постом.

Выдержав столь суровую брань с диаволом и победив врага, о. Адриан утвердился в подвиге молитвенного бдения и поста уже на всю жизнь.

Поступив в обитель, он всегда вставал с восходом солнца и ранее его. Всегда совершая утреннее молитвенное Правило, он не спал и днем, и другим не советовал того делать. В продолжение нескольких лет он круглые сутки ежечасно звонил в часовой колокол, порою влезая на колокольню, порою за веревку. Этим упражнением он научился бдению: сон его был краток и легок. Часто он спал, то стоя, то сидя на стульчике. Когда раз прочитал, что препод. Серафим спал на локотках, он сокрушенно воскликнул: «о, если бы и нам выучиться так спать. Те, кто попали в рай, немного спали». Он спал только тогда и столько, когда и сколько того требовали или изнуренная плоть, или ум, истомленный напряжением молитвенным и размышлениями о прочтенном.

Проводя время в молитве домашней и церковной, о. Адриан много времени посвящал чтению слова Божия и отеческих писаний. Постоянно читая слово Божие (в частности, ежедневно прочитывая всю Псалтирь), он особенно любил читать и выучивать наизусть Новый Завет. Писания аскетические, особенно Добротолюбие, были его постоянными собеседниками; ими он научался жизни духовной, ими проверял и свое жизненное течение. Четьи-Минеи, Прологи – были его ежедневным чтением. Особенно была по сердцу подвижника Лествица св. Иоанна. Это была книга, руководствуясь которой он совершал свой подвиг и в чтении которой он находил отраду в страданиях, неизбежных на этом пути самоотречения. Он всемерно стремился подражать жизни тех, кто так поучительно очерчен в этой книге. «Воспоминание об этих страдальцах блаженных, говаривал сам о. Адриан, часто заменяло мне книги. Достаточно было мне прочитать назидательную статейку о приснопамятных страдальцах из Лествичника, чтоб заскорбеть и заболеть моей окаянной и скаредной душонке, и в слезах, в крайнем сознании своих немощей, повергнуться пред Создателем моим, а иногда, при воспоминании о них, от великой скорби сердечной и слезы из глаз не лились».

Опорою его такой возвышенной жизни духовной был пост. Пост возлюбил о. Адриан с самого начала иноческих подвигов и был ему верен до смерти. По возвращении в обитель от сродников, о. Адриан достал себе стеклянную банку; в этой банке он смешивал в воде ржаные сухари, немного овсяной муки, солод; все это неделями хранилось в ней, и, что замечательно, не портилось. Этим раствором понемногу и питался подвижник, постепенно подбавляя туда новой пищи. Сам он так говорил об этой баночке: «какую приятную на вкус и довольную для питания моего тела пищу доставляла мне эта баночка, – она все мне заменяла по вкусу и довольству во всех потребностях моего тела!» Вообще, он питался только черными сухарями и водою, а горячих похлебок и печения всегда избегал. Для приема пищи у него были свои весики: ими он мерил пищу и в отпуске ее себе был крайне скуп. Порою питался водою с овсяной крупой, а то и травами. Когда о. Адриан вступил в подвиг старческого служения людям, он стал вкушать немного и белого хлеба, и пил чай. Но во всем этом соблюдал большую умеренность. Чай же был приятен ему не столько сам по себе, а как такое занятие при времяпровождении посетителей обители и его почитателей, за которым он с пользою для их душ вел спасительные беседы. При этом, часто сам почти и стакана не выпивал: незаметно за разговорами скрывал свое воздержание. Когда же кто приносил ему что-либо из гостинцев, он или отсылал на братию, или раздавал беднякам. Но, чтобы не огорчать почитавших, для вида отведывал из принесенного. Временами, он постился подолгу; и раз выдержал и сорокадневный пост без всякой пиши.

Будучи строгим постником, о. Адриан был и нестяжателен. Денег он у себя не держал, а все получаемое от богомольцев или раздавал бедным, или отдавал настоятелю. Высоко ставя милостыню для спасения мирян, относительно монахов он высказывался, что они в жертву вместо милостыни должны отдавать себя Богу совершенно. В келлии он ничего лишнего не держал, а порою и в самонужнейшем себя стеснял, выбрасывая вещи свои за оконце, которые по распоряжению настоятеля ему, однако же, немедленно возвращали. Свой взгляд на монашеское келейное нестяжание о. Адриан выражал в таких словах: Что такое монах? Монаху, как солдату во время сражения не нужно давать ничего лишнего в келлию. Этого еще много, когда скажут: поставь ведро с ковшом в углу, пей, по пророку, воду, да измыет утробу твою. Да поклоны клади, да на мантию гляди, чтобы она с креста-то не спускала, и научала бы ежечасно умирать, а упование и жизнь те в Боге обретать».

Будучи сам нестяжательным, о. Адриан и родным своим не давал ничего из того, чем ему служили почитатели, отдавая все в обитель и бедным. Родные на это обижались; просили за них о. Адриана и знакомые ему дворяне. Но инок был верен своим обетам. И в разъяснение своего образа действий так говорил: «от мертвеца и нитки не посмеют пожелать, а монах для мира мертвец! Притом, я не враг моим родным, чтобы через монастырские вещи вносить огонь в их дом: ихние-то вещи пожжет монастырское. Когда сестра со слезами просила чего-либо у него, о. Адриан, сострадательно указывая на безрукавную курточку, сказал: «что ты выпросишь у мертвеца? У меня ничего нет, кроме вот этой одежды». Так дай на память хоть ее. Он отдал, но прибавил: «дать-то я, пожалуй, и дам тебе, да она принесет тебе огонь, хотя не в дом, а в снопы на поле». И что же? На другой день у этой женщины сгорел овин со снопами! В келлии о. Адриана был только один его крашенинный подрясник и мантия, да книги, и он никогда не закрывал своей келлии, когда выходил из нее.

С молодости соблюдший себя в целомудрии, он до последних сил боролся с плотью и нередко пешком хаживал в Пошехонье для молитвы у чтимого им образа Спасителя. В одну из таких отлучек он отморозил себе ноги и долгое время пробыл для излечения у своих знакомых. На ногах у него вскоре, как их оттерли, появились волдыри, началась сильная ломота, опухоли: потом открылись раны. Около шести недель пробыл для лечения о. Адриан в Пошехонье у соборного дьякона. Все время болезни он был в самом радостном состоянии духа; его речи были поучительны тем, кто за ним ухаживал, но еще более поучал он безропотным и радостным перенесением недуга.

После этой болезни старец уже открыто вступил на путь служения спасению своих ближних. И это служение продолжалось до дня его смерти.

Самая наружность о. Адриана была благодатно привлекательна и ясно свидетельствовала о высоком устроении его души. Голос его был чистый, приятный, речь выразительная и правильная; в тонах мягких, она лилась плавно и свободно. В речи его слышалась неподдельная любовь и участие к собеседнику. Обращение его было приветливое, кроткое, смиренное. Лицо его носило отпечаток глубоких дум и постоянной самособранности. Во всех его словах проявлялся светлый ум, бодрая душа. Все телодвижении его были просты, скромны и естественны; видно было, что так называемые правила внешнего поведения иноков были усвоены им в совершенстве и являлись естественным уже проявлением его очищенного страданиями и духовной бранью духа. Глубоко изучивший все изгибы души, во всей тягости перенесший брань со своей духовной, свойственной каждому человеку, раздвоенностью и путем сурового подвига достигший благодатного успокоения в торжестве духа над плотью, о. Адриан естественно глубоко сразу же проникал в душевное устроение души собеседника. Имея хорошую память, будучи основательно обогащен познаниями в Священном Писании и святоотеческой письменности, он обладал богатой сокровищницей назидания. Когда некоторые люди, удивляясь его образованности и зная, что он нигде не учился, не могли не высказать ему своего удивления по этому поводу, о. Адриан смиренно говаривал лишь: «полюбите Бога, так и все будете знать: Он один есть источник всякого познания и премудрости!» Шли к нему люди всякого звания и состояния, потому что есть живые души и в богатых чертогах, и в бедных хижинах, которые жаждут духовного руководства и скорбно воздыхают о столь желанном, но, по-видимому, столь далеком, «горнем отечестве». Старец ласково всех принимал: один сердечный любящий привет был у него и богатому, и знатному, и последнему бедняку. И нередко бывало, что старец далеко за обитель провожал бедняка-богомольца и, беседуя с ним по пути, нес сам его убогую сумочку. Наставления старца были так же разнообразны, как разнообразны были его почитатели, и сколь различны были их душевные недуги и разные нужды. Упомянем о некоторых его советах и наставлениях.

Пламенно верующий, ревнитель чистоты православной веры, о. Адриан всех наставлял в истинах веры, и когда преподавал советы касательно нравственности, и когда разрешал вопросы чисто богословские. Нередко к нему обращались с мучительными запросами люди сомневавшиеся или вообще в истинах веры, или по какому-либо частному вопросу. Нередко ему высказывали свое сомнение о том, будет ли вечная жизнь? На это старец, давая разъяснение, особенно останавливался на том, что ради царствия небесного святые претерпели столько мучений, чего не могло бы быть, если бы не было будущего воздаяния, и прибавлял: «для чего столько веков читается символ веры в св. Церкви апостольской, и в нем гремит она: чаю воскресения мертвых и жизни будущего века? О, это истина святая и непреодолимая вратами адовыми. Хотя в нынешнее время и нашлись такие, которые стали бы доказывать, что все это басня, что этого не будет, что этим обманывают простой народ, – но это сделать никак невозможно: неверующий осужден, а Церковь Божию и врата адовы не одолеют. Ведь, сколько мы по гордости и беспечности, и неверию от Бога-то ни бегаем, а уж не уйдем; найдет! Он давно нам сказал: страшно впасть в руки Бога живого». Такие речи, говоримые с пламенною убежденностью, свидетельствуемые суровою жизнью говорившего, жизнью такою, ради вечной жизни принятою, могуче влияли на сердца. Отчаивавшихся в спасении старец утешал и укреплял рассказами о дивных проявлениях Божьего милосердия к грешникам. Когда смущенные своими грехами болезновали пред ним своею душой и выражали боязнь вечного осуждения, старец говаривал: «понесение стыда – уменьшение наказания за грехи. Да, не принявши горького, не узнаешь и сладкого. Но не малодушествуй: в Прологах, Четьих-Минеях примеров много. Припоминай себе, что нет греха, побеждающего Божие человеколюбие. Прошу принять мое доброжелательство тебе: трудись и молись. Алфавит (св. Димитрия Ростовского) подкрепит». И многие маловерные и робкие чрез беседы старца не только укреплялись в вере и уповании, но и начинали вести и проводили потом, до своей кончины, жизнь строго-благочестивую. Когда к о. Адриану приходили люди, желавшие исповедаться, но не решившиеся открыть грехи, старец, по присущему ему дару прозрения, сам, говоря, как бы примерно о другом, пришедшему открывал всю его жизнь, так что тот уже не видел ни смысла, ни даже возможности скрываться; являлась у него и решимость открыться. И такой успокаивался, принеся чистое покаяние, и уходил радостный и мирный от благодатного мужа. Часто к нему обращались люди образованные. Им старец особенно усердно советовал читать слово Божие, Прологи. Четии-Минеи и приговаривал, что книги эти, «хотя не красноречивы по-светски, но многоречивы для устроения нашего благополучия и временного, и вечного». В беседах с образованными лицами, особенно часто старец, когда жаловались на неудовлетворенность духовную при обилии всех развлечений, на томление и тоску, останавливался в беседах на причинах такого явления и объяснял такую неудовлетворенность тем, что у людей образованных запросы духа, его влечение к Богу, к миру духовному, – все это заглушается служением одной плоти в ущерб духу. Его слово проникало в сердца слушателей, и те, кто, внимая ему, прибегал к исповеди и покаянию, к молитве и чтению духовных книг, скоро убеждались опытно в справедливости слов старца и потом уже на всю жизнь становились его учениками. И, часто вместо суетной скорби, у таких людей просыпалась другая, тихая и добрая, скорбь о своем недостоинстве, о потере чистоты духа, грусть и стремление к небу. «Батюшка, писал ему один его почитатель, вы такую отрадную поселили во мне грусть, что я, ехавши домой, до самой часовни плакал, и до сего времени грусть отрадная души моей не оставляет». Враги нашего монашества под влиянием его речей меняли свои убеждения и становились в ряды искренних почитателей монашества. Когда же о. Адриан встречал среди образованных людей лиц верующих, благочестивых, радости у него не было конца, и он с особенным чувством умиления не раз потом говаривал: «о, я знаю многих образованных. Что это за превосходнейшие существа на земле. При встрече с такими я много любовался их благоустроенными умами, и сердце не нарадуется в беседе с таковыми». Бывало, что к о. Адриану приходили за советом и юноши, окончившие курс в духовных семинариях. Их отец Адриан принимал с особенною любовью и в беседах располагал к опытному применению того, чему они научились в школе. При этом он обращал внимание молодых людей на необходимость и пользу знакомства их с аскетическими писаниями. «Наука богословия, говаривал он, уясняется исповедничеством или иночеством». «Теперь ты, брат, говорил он окончившему курс, – с запасом, и тебе довольно надавали материалов для строения себе домика. Нужно теперь немедля приниматься за стройку, а то, пожалуй, материалы погниют, да и сам ты, по беспечности, сделаешься неспособен, и тогда останешься без домика (добродетелей), и без пристанища себе для вечности». При выборе мест он советовал принимать то назначение, какое даст начальство – «куда позовут, а самим-то без опытности духовной ничего бы не приискивать без воли Божией. При покорности Богу чудно могла бы направить их умы драгоценнейшая в совете святых книга Добротолюбие». «На один ум, брат, надеяться нельзя: вслед за познаниями, приобретенными тобою по милости Божией, в заведении нужно вести и тело, которое необходимо, соответственно познаниям, утруждать, покорив его уму, а ум – Богу». Касательно же пастырской проповеднической деятельности он говаривал: «при твоей учености и способности сочинять проповеди для других, самому тебе недостает живого ума христианского. Постарайся же, если хочешь быть благополучен, приобрести его чрез усердное чтение Библии, Четий-Миней и книг отеческих, при живой сердечной покорности Богу. А для этого хорошо было бы приучать себя к умеренному посту, частой, хотя понемногу, молитве с земными поклонами, чистоте души и тела, к исправлению нрава в отношении других. При таком устроении поведения ты был бы дивно счастлив. Тогда захотел бы с любовью поделиться приобретенным и с другими, и послужить спасению многих во всяком звании, какое тебе Господь укажет. Его милостей для сердец кротких и покорных Ему бездна многая». Давая обращавшимся к нему священникам, диаконам и инокам каждому, по его личному устроению, советы, о. Адриан по вопросу об обеспечении духовенства выражался так: «священник, если будет учителем и усерден в деле душевного спасении своей паствы, не будет иметь у себя нужды ни в чем. Усердные прихожане, его же примером и словом наученные уважать добродетель, будут на руках его носить, и при самом бессилии в старости, он чудно будет ими успокоен. Так промыслительно устроено Господом для христианских сердец».

Прихожанам же, когда заходила речь о пастырях, старец говорил: «любите, уважайте, берегите вы своих священников. Доставляйте им все нужное к содержанию. Покупайте им книги, чтобы они, не развлекаясь нуждами телесными, читали и рассказывали бы вам из книжек, вами им купленных, и, взамен вашего обеспечения их телесных нужд, обеспечивали бы вас в деле спасения душевного, по вашим недосугам, и своими молитвами, и поучениями. Если же что они сами делают несправедливо, на это не глядите, а слушайте, что они говорят, и это исполняйте на деле».

Родителям старец особенно настойчиво советовал воспитывать детей в страхе Божьем, водить чаще в храм и научать чтению слова Божия. «Для кого же, говаривал старец, писаны священные книги? Они дарованы Духом Святым, собственно, для нас, чтобы чрез них приобретали мы благополучие. О, страшно ответите пред Господом вы, родители, не прилагающие по своей беспечности попечения о просвещении детей ваших в духе христианского благочестия. Если бы захотели да порадели, то это во всяком звании и состоянии было бы возможно. Что за родители христианские, кто предоставляет детям все потребное для тела, о душе же их нисколько не радят? И рождать, и питать умеют и язычники, и скоты. У нас же воспитание должно быть в недрах православной Церкви, под руководством Библии». Крестным же родителям говаривал: «если поручились за детей при св. крещении, то крепко держитесь вашего поручительства; если вы крестные, то и сами будьте на кресте, и детям указывайте на него. Вас Господь поставил для распространения царства света и истины Его, быть помощниками пастырей Церкви, и в том вы поручились пред Церковью. Так смотрите, чтобы по вашему нерадению не лишиться вам такой милости Божьей и не попасть бы вместе с крестниками в тьму кромешную». «Если, говорил еще старец, вы не станете сами читать и детей не станете обучать чтению книг, указанных Церковью, то не будете благоумны и способны на дела вашего призвания».

В храме всем он советовал стоять внимательно к чтению и пению, не развлекаться, не разговаривать, оказывая уважение и ко всему церковному; антидор и просфоры вкушать советовал благоговейно и с молитвою. Из храма выходить тихо и идти одиноко, а после службы отдаваться назидательному чтению. В отношениях с теми, с кем приходится жить вместе или вблизи старец советовал жить мирно и кротко. Своих убеждении и строгостей относительно жизни другим не навязывать. С людьми других взглядов не спорить. А, если и говорить, что на пользу, то только в особо благоприятные минуты расположения ближних к такой беседе. На обиды не отвечать мщением; от людей неверующих и нечестивых он советовал удалиться и никак не вторить им, хотя через это пострадали бы материально сами, исполняя всякое дело благоговейно и тем служа Богу и ближним; в отношении пищи и одежды нужно соблюдать строгую умеренность; осуждал он и всякое лакомство.

Давая разные советы, старец часто останавливался вниманием на книгах, которые, по его убеждению, необходимы для желающих идти путем спасения. «О, Библия, Четии- Минеи и Прологи – драгоценнейшие спутники нашей временной жизни к вечному благополучию», говаривал он часто. Добротолюбие – прямая дорога в рай». «Преподобный Ефрем Сирин, Иоанн Лествичник, Исаак Сирин – да будут нашими советниками. Исполнители их советов наслаждаются благополучием». А, когда виделся недостаток этих книг, старец советовал приобретать Алфавит Духовный св. Димитрия. «Полюби Алфавит, говорил он, он лукавство и леность посрамит, и в все вразумит!». Некоторым он советовал: «если хочешь скоро научиться любить Бога, усерднее с молитвою читай Добротолюбие и Макария Египетского». Алфавит же он часто покупал в большом количестве экземпляров и раздавал своим духовным детям. Он также высоко ставил житие и писания старца Паисия Величковского и письма затворника Задонского Георгия. Что же касается обыкновенных книг, то даже и по содержанию духовные он советовал читать с большим разбором и опаской, ища указаний от своих духовных отцов и руководителей. Отличаясь сам глубоким смирением, смиряясь даже пред детьми, о. Адриан весьма вдумчиво относился к каждому посетителю, но вступал в беседу и давал наставления, особенно же открывал душевное состояние того, кто с ним беседовал, осмотрительно, тогда только, когда видел душевное влечение к этому в самом собеседнике и его подготовленность к восприятию старческого слова. Многие почитатели просили у него карточки и дозволения снять его, но старец не дозволял, говоря: и не с живого снимете. И, действительно, карточка была снята с него по смерти, с которой и был потом написан портрет. Убеждая слушателей поститься, старец советовал молиться особенно усердно; при этом указывал, что самое лучшее время мирянам для молитвы – это часы, свободные от хозяйственных занятий.

Упрашивая чаще ходить в храм, о. Адриан советовал возможно чаще и сердечнее творить милостыню, которая может возместить недостаток подвигов благочестия. Осуждая щегольство, пьянство, плотские грехи, корыстолюбие, злобу, нерадение о своем спасении, старец сродникам страждущих такими пороками давал совет творить о них шестинедельное заздравное литургийное поминовение, подавать за них милостыню и служить молебны пред иконами Божией Матери, особенно «Всех скорбящих Радости», также, некоторым святым. Страдающим запоем давал некоторые и практически-гигиенические советы. Особенно настоятельно всем советовал старец укреплять себя умеренным постом. Посту, его пользе, возможности и уместности и для мирян было посвящено им много речей. Избравших девственную жизнь, он более всего располагал к соблюдению постоянного поста; советовал им, также, избегать всяких горячих блюд и похлебок. Желавшим иметь чистый ум и свежую голову при молитвенных подвигах, о. Адриан советовал пить нехолодную сырую воду, о которой говаривал, притом, так: «водою при частых земных поклонах я пользовался в многоразличных недугах моих и, о, какую тогда имел я легкость в природе моей, здоровье, веселье, чистоту мыслей». Старым, неспособным к трудам он советовал покаянную молитву мытареву. Людям семейным он шел навстречу в их радостях и горестях, а склонных к девственной жизни укреплял и поддерживал своими советами и молитвами. Стечение всякого народу к о. Адриану было громадное, но он всем находил слово в утешение, на всех у него хватало любви и внимания. А, чтобы его посетители не скучали, порою он давал им и занятия: кому чистить дорожки, кому еще в чем-либо потрудиться для обители. Иным давал послушание списывать житие или молитвы преподобномученику Адриану, которые потом раздавал другим посетителям. Особенно трогательно бывало видеть, когда старец, окруженный детьми, беседовал с ними об истинах веры и обучал их молитвам.

Старец имел особенное сострадание к больным разными недугами: и просто телесными болезнями, и болезнями-греховными навыками, как запой, плотские грехи и т. д. Советуя прибегать к молитвенной помощи, он советовал поездки к святыням, по монастырям, литургийное поминовение, также давал и разные практические советы; более же всего советовал вести воздержную, постническую жизнь; также часто советовал приносить чистое сердечное исповедование грехов, и приступать к таинству св. Причащения, и читать Минеи и Прологи, останавливаясь вниманием на соответствующих примерах. Нередко сам молился с больными у мощей преподобномученика Адриана, возлагал на больных его вериги; молился с больными пред чудотворной иконой Успения Божией Матери; и многие недужные, по молитвам сего старца, получали благодатное исцеление от самых застарелых и тяжелых недугов. Советовал он также младенцев чаще носить к св. Причащению, говоря, что через это они будут потом и здоровее, и умнее, и счастливее. Будучи сам постоянно в памяти о смерти, о. Адриан всегда сам пламенно молился об упокоении усопших, и, просившим совета об усопших родных, настоятельно советовал совершать поминовение усопших по чину православной Церкви и творить в память их милостыню.

Будучи сам всецело преданным иночеству и его заветам. о. Адриан, естественно, был убежденным проповедником монашества, и для склонных к иноческой жизни слово его имело могучее, решающее влияние. Многие девицы, богатые и красивые, под влиянием его речей, тут же снимали с своей головы модные гребенки, ломали их, вынимали серьги, кольца и браслеты, отдавали все это бедным; а сами в трудах иноческого жития смиренно проводили свою жизнь, уневестившись Христу. Из последовательниц о. Адриана по времени составилась целая женская община в Бежецке. Наставления его монашествующим – незаменимое руководство для иноков во все времена. Старец говорил инокам и инокиням следующее: нельзя успокаиваться в мысли на том, что «живу я в монастыре, облечен в мантию, хожу каждый день в церковь, исполняю монастырские послушания – так с меня и довольно: я уже спасен... О, нет и нет. Этого недостаточно. Сколько есть сил, необходимо под руководством слова Божия и отеческих писаний приучать себя к совершенному преобразованию нрава, умному просвещению и совершенной любви, с глубочайшим смирением и сердечною простотой изъявлять во всем, всегда и везде покорность Богу, а для Него с целью духовного преобразования – игумену и всей братии монастыря». Усиленно заповедовал старец жившим в монастырях часто и усердно молиться Богу в храме и в келлии своей; при исполнении монастырских послушаний советовал творить молитву Иисусову чисто и усердно, в келлии же чаще творить молитву с поклонами и читать аскетические писания: творения св. Ефрема Сирина, Лествичника, Макария Великого, все Добротолюбие, особенно писания о. Паисия Величковского, Духовный Алфавит и др. Эти книги, по мысли старца, для инока и инокини должны быть зеркалом для познания ими своего духовного устроения, особенно, когда нет старца-окормителя.

«Без руководства, говорил он, иноки, что листья от деревьев». Некоторым прежде вступления в монастырь советовал временно пожить вблизи обители и присмотреться к порядкам жизни в ней, но и это сделать под руководством «опытной духовной нянюшки (старца)». Когда же старца не оказывалось, руководиться Добротолюбием с молитвою. «Не научившись плавать на ровном месте, в быстрину не пускайся», говаривал он, разумея под быстриною монашескую жизнь. Иных же прямо направлял «в рай» – как называл нередко монастырь. Заповедуя хранить телесную чистоту и целомудрие, он говаривал, что крайне нужно беречься душевных язв, которые бывают подчас хуже грехов плотских. «Согрей прежде тело трудами, – учил старец, – молясь часто и усердно с земными поклонами, до усталости, так и душа согреется. Вспомним: спасение приобретается нуждою и труженничеством – нужно принуждать себя во всем и приучать ко всему, что одобряет совесть и указано в книгах опытами святых, и тогда будет и тепло, и весело на душе».

Широко и далеко в пространственном смысле и глубоко в отношении сердечного проникновения в души слушателей разносилось слово старца о. Адриана. Его советы и наставления, письма, а после смерти, и портреты его по многим городам и селам благоговейно хранились в рамках и под стеклом, и в трудные минуты эти наставления, а порою и один вид старца, приносили и утешение, и вразумление, и вселяли бодрость в несении жизненного креста.

При жизни старца многие не только простые люди, но и из дворян и помещиков оставляли свои родовые заветные гнезда и поселялись вблизи старца: то в слободе, то и в монастырской гостинице, и жили в подвигах поста, молитвы и чтения слова Божия и аскетических писаний, под опытным руководством старца, восходя в делании духовном на высокие степени благодатного устроения. Из таких лиц особенно выделялась своим благочестием и строгим постничеством Свитинская помещица Матрона Ивановна Гулина: она служила старцу и бедным от имений своих и скончалась кончиною праведных. А дворянская вдова Л., при строгой жизни, служила старцу, ведя его обширную переписку: писала по его указанию письма его духовным детям и рассылала их по назначению. Многие и другие послужили по указанию старца бедным от имений своих, ибо старец с трогательным участием относился к бедным, больным и всем нуждавшимся в помощи. Не имея сам средств, он служил всем несчастным молитвою, разумными советами и располагал к помощи им людей состоятельных.

Особенно широкому распространению славы старца и через его известность увеличению его благотворного влияния на людей самых разнообразных состояний по внешнему быту и внутреннему устроению содействовало его странничество по сбору для обители. О. настоятель обители игумен Рафаил, уважавший старца и всячески ему содействовавший, попросил о. Адриана потрудиться для блага небогатой обители и сходить по сбору. О. Адриан, всегда служивший обители, чем мог, искренне почитавший о. настоятеля, ответил на это предложение полной готовностью. Это тяжелое послушание подвижнику было особенно по сердцу. Оно давало ему возможность побыть в уединении, потрудиться в посте и самоограничении, послужить обители и благотворителям. Немало времени провел о. Адриан в этом подвиге. Много собрал он лепт на благо обители, но эти материальные приобретения были лишь слабою тенью того, что этим странствованием приобрел подвижник для небес и для своей души. Это странствование было временем новых подвигов и еще более широкого служения людям. Это время было для него временем молитвы и поста. Он молился в пути: в лесу, в полях, а в зимнее время близ дорог он выкапывал своими руками ямы в снегу и до пота молился в этих снежных пещерках. На лошадь в пути не садился, а шел или несколько впереди, или сзади, в молитвенном самоуглублении. В холодной одежде и обуви, о. Адриан, когда приезжали в деревню, и спутники поскорее забирались на теплую печь, спешил на двор. Там, где-либо в закоулке, незаметно он становился на молитву и поклоны; там он так усердно молился, что, несмотря часто на крепкий мороз, приходил поздно в дом весь в поту. Во все время нахождения в доме он входил с глубоким участием в нужды хозяев и служил им молитвою за них и советами. Несмотря на пребывание в домах мирян, он хранил свой суровый пост неопустительно и питался хлебом с водою или чаем. Притом, за столом он так увлекал беседою слушателей, что те и не замечали, что старец умудрялся просидеть и ничего почти не вкусить. Приезжая в село или город, он искал дом не только бедный, но и пользовавшийся самой дурной известностью в том месте. Проводя в таких домах то несколько дней, то несколько недель – в городах, он незаметно так влиял на хозяев, что те скоро исправлялись и становились примерными по своей жизни, что, естественно, вызывало немало удивления в их соседях. Много добра, много семян слова Божия заронил этот мудрый странник во время своего хождения по сбору. Много семейств облагодетельствовано им нравственно в это время. Неудивительно, что и переписка старца разрослась после этого, и число его почитателей стало еще более. Его после этого стали почитать не только отдельные лица, но, можно сказать, и целые города. Особенно полюбил старца и чтил г. Бежецк, где и богадельня приведена была в цветущее состояние вследствие влияния на горожан о. Адриана. Немало пользы принесло это путешествие и самому о. Адриану в смысле опытности его в служении ближним. В это путешествие он еще ближе и глубже изучил жизнь, горе и падения людские. В частности, это же дало ему и опыт касательно странничества, как подвига и хождения на богомолья. Впоследствии вопросов о странничестве о. Адриан касался не раз, и его советы полны глубокого опыта.

Вот некоторые советы его о странничестве. В странничестве о. Адриан каждому, кто вступал на такой путь богоугождения, советовал во всем поступать с такою же осторожностью, с какой несет человек зажженную свечу и боится, как бы ее не загасил ветер. Чтобы страннику не угасить дарованной ему Господом искры – ему крайне необходимо быть осторожным в отношении пищи и пития, сна, встреч с людьми на пути и в домах. Странствовать лучше вдвоем с единомысленным спутником, но не в толпе. Девушкам пускаться в далекие пути одним, без надежного спутничества кого-либо из знаемых старших, не советовал о. Адриан никогда. Странник, если не страдалец, так он и не странник. Странническая жизнь, бесприютная, проходимая разумно, в полной покорности Богу, в живом хранении Его заповедей, под руководством Библии и Добротолюбия, верный и действительный способ к духовному самообразованию. Странствовать при таком устроении ума необходимо непременно с паспортом. Тупоумное, без духовных целей, перехождение с мест на другие он не одобрял и признавал бессмысленными. «Странствуй без денег, говорил о. Адриан одному молодому человеку, который хотел странствовать, а иначе ты и не странник, даже самые необходимые для жизни принадлежности имея, учись не иметь, пока не приучишься к неимению». Спутниками странника должны быть Новый Завет и Псалтирь. Молитва в пути – источник облегчения и утешения. Странствовать с паспортом, а жизнь вести по Добротолюбию – хорошо будет».

Когда же в одно время предстояла неизбежная почти возможность о. Адриану сделаться настоятелем обители, то этот ревнитель иноческих добродетелей принял на два года на себя подвиг юродства. Он в таком стечении обстоятельств провидел хитрость врага, желавшего путем настоятельства отвлечь подвижника от молитвенного подвига и от подвига всецелого служения ближним, почему и решился на такой чрезвычайный путь жизни. Продолжая подвиг молитвы и строжайшего поста, в эти годы о. Адриан более всего находился в лесу и там молился, питался же то дягилем, то верхушками молодых деревьев. Ходил в рубище и казался малоумным. Но и в это время, хотя прикровенно, но не переставал служить ближним: вбегал в дома, где были больные, и утешал, мирил ссорившихся, принимая порою и сам побои. Выпросился, раз, в карету к больной барыне, а когда та больная пустила его, он ее тут же исцелил от недуга. Обличая ложь, раз проехался на необъезженной лошади и, когда она споткнулась, а он чуть не упал, слезая говорил: «опытно узнал, что ложь – конь во спасение, и на резвом никуда не уйдешь!» Потом он оставил этот подвиг и стал снова открыто служить людям, когда миновала опасность настоятельства.

Старец отец Адриан имел много из людей разного звания и состояния верных и преданных ему сердец, которые, имея в нем друга и благоразумного наставника, под его руководством благоуспешно совершали свое течение на пути духовного совершенствования, впоследствии и сами удостаивались за послушание ему многоразличных духовных дарований от Господа. Иные приучены им к строгому посту, всякому подвижничеству по Добротолюбию, другие обладали особенным даром слез, умиления и непрестанных в уединении молитв, иным даровалось особенное мужество, опытное рассуждение, готовность среди мира на все опасности для добродетели, совершенное беспристрастие к себе, ко всему временному и чистота в жизни.

Вообще, боголюбивое семейство, воспитываемое богомудрым старцем, отличалось особенною любовью и скромностью среди людей, чистотой нравов, при всех случаях опасных и скорбных глубочайшей кротостью; смирением и покорностью во всем Богу, неутомимостью в трудах всякого рода, усердием к молитвам, любовью к чтению Священного Писания и Отеческих книг.

По кончине старца известная редкой опытностью в жизни духовной Матрона Ивановна Гулина рассказывала: много, много трудов, скорбей и нужд перенесено теми, которые хотели учиться у батюшки отца Адриана духовной жизни, много пролито потов, перенесено голода, жажды и всяких лишений, много проведено ночей бессонных и всякого рода огорчений, – чтобы только усовершиться в любви Божией и быть верными до конца добродетельной жизни, указываемой нам старцем, и самого-то его (старца) в чем-либо не оскорбить. Послушание наше старцу было под руководством Добротолюбия, – что в книге Игнатия и Баллиста, и главах Симеона, нового Богослова. Под руководством старца устроилась наша жизнь, не только внешняя, но и мысленная: помыслы наши, желания и намерения, – все старцу были известны, каждый шаг наш от него не укрывался. Все, относящееся к благоустройству жизни телесной и ее потребностей, предпринималось с ведома и благословения старца. По ее рассказам, под руководством старца являемо было бесчисленное множество дивных опытов послушания и строгой жизни, и все они ясно свидетельствовали, что батюшка отец Адриан был великий подвижник, мудрый старец и усердный молитвенник ко Господу.

Некоторые из сестер Бежецкой Благовещенской общины о строгостях жизни под руководством отца Адриана рассказывали: «удивительна, говорили они, и необыкновенна была строгость науки батюшки отца Адриана: всех, приближавшихся к себе, для того, чтобы от него, близ него и около него учиться духовно жить, старец принимал с любовью, предлагая зеркалом жизни таковым – Добротолюбие. Часто старец, для испытания веры, ищущим чрез него спасения, запрещал просить у кого-либо что-нибудь самопотребнейшее для жизни, до тех пор, пока Господь не вразумит кому-либо подать, – и, таким образом, несколько времени таковые должны пребывать без пиши и приличной одежды (для зимы особенно) на несколько времени, в ожидании, за св. молитвы старца, милости Божией, через каких-либо благочестивых людей. Хлеб почти у всех, перенимавших у старца науку подвижничества, употреблялся с весу, и потому, всякий в своей квартире имел своего рукоделья весики; пищу тогда благословлял употреблять и брать только ту, которая оказалась почему-либо в мире негодною к употреблению, и за ту платить, молясь за даровавшего ее многочисленными поклонами. Посылал, когда уже уберут овощи с огородов, все оставшееся подбирать и выкапывать картофель, уже мерзлый, и это употреблять для стола себе, опять, за труды хозяина этого огорода, полагая по назначению старца многочисленные поклоны; картофель, таким образом в мороз собранный, и от того уже повредившийся, за св. молитвы старца, был свеж, будто взятый из земли в свое время.

Поразительно было искусство старца, рассказывал некто из Московских граждан, учившийся у него духовной жизни, приучать людей к любви и смирению христианскому. Никакой характер, никакая быстрота ума, никакая гордость и самонравие человеческое не могли устаивать против мудрых распоряжений старца, – все благоуспешно направлялось им к желанному концу смирения и любви христианской.

Старец обладал необыкновенным искусством и мудростью облегчать и смягчать жестокости и трудности указываемого им пути подвижничества и строгости жизни духовной, делать любезными и приятными в глазах предавшихся его руководству; иго Христово, при его внимании и руководстве, казалось для них благим, и бремя Его – легким.

Для научения смирению некоторым из дворянских особ, пришедших к старцу учиться духовной жизни, старец поручал послушания, приличные только людям простого звания: посылал жать, поручал должность прислуги и многое другое, принадлежащее низшему классу людей; соответственно этому заставлял иных носить и одежду смиренную.

Через труды послушания и многоразличные поручения от старца, будто превосходившие иногда пределы жизни обыкновенной, мудро испытываема и укрепляема была вера многих, искавших совершенства ее. Вера испытывается в опасностях, сказал некто из святых (Исаак Сирин): ни бурные темные ночи, ни страшные бури и морозы, ни слабость здоровья, ни страх диких зверей, ни огорчения, ни преследования от людей легкомысленных и умников мирских, – ничто опасное, по мнению людей не возрожденных для добродетели, не могли ослаблять мужества, охлаждать рачения и препятствовать решимости и готовности, под руководством опытного вождя смело идти навстречу всем опасностям жизни временной, – для благополучия в вечной.

За св. молитвы старца, бурная темная ночь, исполнявшим, для испытания веры, какое-либо поручение от него, казалась приятным светлым днем; ненастные погоды и морозы не обременяли и не охлаждали рачения его послушников; слабые телом оказывали непобедимое мужество и неутомимость во всяком делании, указываемом старцем для оживления и укрепления их души; многие и в женском теле являли дивные опыты самоотвержения, крепости и мужества в опасностях жизни временной, в нуждах ее и в неусыпном рачении на пути добродетели: для некоторых, воспитываемых в добродетели под руководством старца, строги были посты, продолжительны молитвы, многочисленны поклоны и неусыпны бдения, скудость потребных, – и все, за его св. молитвы, выносилось благодушно, рачительно и с великими победами немощей естества человеческого. Преданных и верных старцу сердец, на пути, при встрече волков и других зверей, страх не побеждал, и они смотрели на зверей, как на кротких овец, призывая на помощь молитвы старца, оставались совершенно и всегда мужественны и невредимы в таковых опасностях: это случалось со многими, ему преданными, особенно при переходе в ночное время болота, лежащего между Мологой и Югской обителью. Совет старческий из слова Божия: не противьтесь злу, неизгладимо носим был в сердце ему покорных, и они, при всех неприятностях, огорчениях от людей бесстрашных и легкомысленных, являли всегда примерную кротость, перенося все с мужеством и долготерпением: ни бесприютность, ни гонения от родных, ни скудость в потребных не останавливали в доблестном течении на пути добродетели, под руководством старца решившихся переносить все трудности оного, к достижению совершенства добродетели.

Служа нравственной опорой для такого множества духовных чад, о. Адриан, после молитвы, находил себе нравственную поддержку в близком духовном общении с другими подвижниками благочестия, о которых мир не знал, но имена коих были уже вписаны на небе в сонме праведническом. Таковых людей можно было видеть и встречать при Югской обители и при Адрианове монастыре, куда приходили они с целью свидания с старцем. Из них особенно замечателен пламенной ревностью к молитвам некто из соседственных селений Югской пустыни, любитель пустынной молитвы в лесах Захария. Он устроен, в полном смысле, как дитя Евангельское: что ему дадут, на что ему укажут и в чем примут участие к его успокоению, тем только и пользовался; никому ничего и никогда не предлагал о своих нуждах; главный труд его составлял быть день и ночь в молитвах где-либо в уединении; пламенная душа его проявлялась и в поступках его: он мало садился, и редко видели его отдыхающим, а, все покачивая головою, имел глаза всегда почти обращенные к небу; был он телом сух, глаза голубые очень выразительны и светлы. Бывало, когда придет в Югскую пустынь, старец иногда говаривал ему: «Захарушко! Захарушко! гляди ты на птичек, любуйся, как они живут и перенимай у них: они, когда клюют, то на все стороны глядят, как бы на ловца не попасть: питаться-то и ты по-ихнему учись: кровом для них небо, а приютом часто веточки в лесу; – вот так-то и нам бы хорошо».

Со старцем имел духовное общение известный своей страдальческой жизнью в Бежецке (Твер. губ.) Гавриил Иванович Рыженков, предсказавший и блаженную кончину старца его преданным. Труды, подвиги и неусыпность в жизни о Господе этого страдальца выше всякой похвалы. Проводя целые ночи в трудах и молитвах, он, между прочими подвигами, имел обычай ночевать при гробах, на кладбище; провалившаяся и пустая могила служила ему приятнейшим приютом для успокоения его молитвенной души. Жители города Бежецка с благоговением смотрели на изумительные труды его облагодатствованной души. При своем доме приютом для него служил, большей частью, чердак, где он день и ночь молился; от труда молитвенного, особенно, когда сильно ударял себя в грудь, потрясался потолок, что слышно было присутствовавшим на эту пору в доме. Своими пламенными и теплыми молитвами этот подвижник служил к спасению многих, прибегавших к нему с верою, для облегчения болезней душевных и телесных. Многие из посещавших этого подвижника и из жителей города Бежецка были свидетелями чрезвычайных его дарований благодатных, особенно дара прозорливости на многие случаи их жизни.

Старец отец Адриан с похвалою отзывался и о многих других рабах Божиих, проходивших многотрудный и страдальческий путь в этом тяжелом роде подвижничества.

Путь юродивых старец считал самым трудным: много таковым приходится до совершеннейшего успокоения переносить трудов, скорбей душевных и телесных, и всякого рода лишений и огорчений от людей и от бесов. Одному молодому человеку, просившему благословения у старца на путь юродства, старец сказал: «сказал ты, что хочешь сойти с ума; но скажи: с какого ты ума-то сойдешь! Наживи прежде ума, да тогда и сходи с своего ума на Божий ум: ведь и без того мы сошли с Божьего-то ума на мирской и свой непокорный ум! Странничество и юродство не у всех, избравших оные, говорил старец, бывают справедливы: много из таковых есть волков в овчей одежде; под кафтанами странническими и под личиною юродства не всегда скрывается ум христианский; сказано: мнози лжепророцы изыдоша в мир и, испытывайте духи. Часто враг приражается и к чистым по жизни, но гордым по уму, – какового искушения сохрани нас, Господи! Библия, Добротолюбие, Четии-Минеи и Прологи раскрывают глаза христианам».

Старец имел друзей, доблестно проходивших путь добродетели и в трудах жизни пустынной, по примеру древних пустынножителей, чтимых св. Церковью. Об одном из таковых в назидание своих близких, во славу Божию, с приятностью рассказывал старец: знаю одного дивного мужа нашего времени, который с 7 лет избран на чудный подвиг пустынный. Священник, у которого воспитывался этот дивный отрок, усмотрев в нем призвание Божие к духовной жизни, потому что он с этих лет постоянно пребывал в посте и молитве, давал ему полную свободу и средства к просвещению его боголюбивой души. С этою целью он устроил для него комнату на чердаке дома (светлицу), где, при чтении книг, в посте и молитвах, неисходно пробыв до 13 лет, он скрылся от священника и доселе проводит жизнь чудную, скитаясь в лесах, пустынях и пропастях земли Русской, не имея себе постоянного крова и жилища. Одежду иногда носил сплетенную из кореньев своими руками. Пищу доставляет ему земля своими произрастениями. К селениям не приближался. До сих пор хранимый чудным Богом, он благополучно покрывается Им от взора любопытных людей. Об имени этого чудного раба Божия старец не напомнил, чей священник покровительствовал ему для подвижничества пустынного и где он скрывается, не сказал.

Еще о двух родных братьях, провождавших в его время жизнь пустынную, старец рассказывал: «оба они, взаимно подкрепляемые в трудах подвижничества, чудно совершали свое течение до глубокой старости. С юности приучив себя к посту, они и в старости питались только хлебом с водою и сухарями, кои, сидя вместе, при чтении Евангелия, на бережке одного ручейка, в платочке размачивали. От поста и молитвы, несмотря на преклонные лета, оба они были необыкновенно бодры, веселы, легки и быстры скорошествием; однажды старший вздумал испытать младшего в послушании, послал его в одно селение верст на 15 взад и вперед за час до заката солнца, с приказанием, – чтоб он возвратился, пока солнышко не село. Младший, скорошественный молитвенник, возвратился по назначению старшего, благополучно совершив свое путешествие до заката солнца, а ему было около ста лет, – так пост и молитва облегчают человека! Старец только и сказал об этих двух чудных, особящихся птицах, не указав не на место их жительства, не напомнив об именах их и других обстоятельствах их жизни. Сказано было это, когда была речь о посте, молитве и послушании».

Общение с подобными тружениками о Господе для о. Адриана было особенно утешительно и полезно ввиду тех больших скорбей, какие ему приходилось переносить во время своего подвига служения людям, особенно в последнее время его жизни. Тяжелый для изнуренного постом подвижника сам по себе, подвиг старческого руководствования обращавшихся к нему людей, был отягчен еще рядом скорбей из-за злобы диавола и людей. Старец трудился, но и враг не дремал, творя ему много обид и возмущая против него монастырскую братию. Игумены о. Рафаил, Павел и настоятель иеромонах Ириней уважали старца и содействовали ему в его служении предоставлением нужных удобств. И ненавистники из братии, кроме своего злословия, особенно ничем вредить подвижнику не могли. Но, когда настоятелем стал игумен Сергий, долго таившаяся злоба прорвалась наружу с ожесточенным напряжением. Новый настоятель не мог понять старческого служения о. Адриана и с самого начала своего настоятельства стал относиться к подвижнику недоверчиво. Недоброжелатели Адриановы и воспользовались этим обстоятельством. Всячески стали они чернить праведника: обвиняли его и в корыстолюбии; клеветали на его чистую девственную жизнь; ему приписывали такие деяния, какие нетерпимы и в самом обыкновенном мирянине. Наконец, достигли того, что настоятель запретил ему принимать и народ. Старец терпеливо нес это испытание. Но не вынесли того жаждавшие старческого слова и так налегли на настоятеля, что тот против своей воли, однако, разрешил о. Адриану снова принимать народ. Сам праведник, видя большое смущение среди братии из-за себя, усматривая в этом смятении козни врага, смиренно решил уйти из обители ради водворения в ней спокойствия и тишины. «Кто я такой, говаривал он в эту пору, что из-за меня, убогого, смущается настоятель и братия св. обители»? И пламенно молился за врагов. Югский настоятель, встретившись с Сергием в Ярославле, выпросил у него к себе в обитель о. Адриана. Близорукий и неразвитой Сергий с радостью согласился: он был рад избавиться от беспокойного, по его мнению, человека, сам того не понимая, неразумный, что, избавляясь от о. Адриана, он служил врагу и лишал обитель великого сокровища благодати Божией. Узнав о воле настоятелей, о. Адриан смиренно оставил столь дорогую обитель. В ней он провел тридцать лет своей иноческой, страдальческой жизни; здесь он принял постриг; здесь у гробницы своего ангела преподобномученика Адриана он находил утешение и подкрепление в тяжелые минуты борьбы. Эту-то обитель по злобе людской и пришлось ему оставить. Смиренно вышел из родной обители изгнанник и вошел в новую обитель 14 февраля 1851 г., во время благовеста к литургии.

В Югской Дорофеевой пустыни о. Адриан был принят в число больничных иноков и помещен на гостинице, где был отведен ему номерок. О. настоятель Варфоломей дал свободный доступ к старцу богомольцам, и о. Адриан снова стал, как и прежде, служить ближним. Он принимал то у себя, то сам посещал богомольцев в их номерах. Вел по-прежнему обширную переписку и читал получаемые письма по ночам, среди молитвы: днем на это не было нисколько времени. Два с половиною года прожил здесь о. Адриан, служа ближним. Он с радостью встречал жаждавших очиститься от грехов в покаянии, скорбел глубоко о нераскаянных и всех умолял жить благочестиво. Сам время проводил по-прежнему в подвигах бдения и поста. Молитва его была столь постоянна и напряженна, что волосы от поста сбивались в одну как бы шапку, рубашки от пота истлевали в несколько дней, как свидетельствовали две благочестивые старицы, что служили ему приготовлением белья; вкушал также только хлеб то с водою, то с водою, и уксусом, и чаем. Но и здесь враг не оставил его в покое. И здесь скоро нашлись среди братии ненавистники подвижника и злословили его всячески: называли его сумасшедшим, его преданных учеников малоумными, называли его ханжою, хвастуном, обманщиком, лакомкой, бесполезным для обители человеком, которому только ходить, да чай пить с богомольцами. Но это шипение злобы шло втихомолку. Только одно время, когда о. Варфоломей был вызываем в Соловецкие настоятели и ездил в Петербург отказываться, а настоятелем был гонитель старца Адриановский настоятель Сергий, злоба эта прорвалась наружу, и снова начались было притеснения старца, но это было недолгое время: когда возвратился о. Варфоломей, старцу снова дали покой и свободу в приеме богомольцев. Сам же старец, зная и видя вражду против себя, смиренно переносил все: при всей правоте путей своих, никого не осудил, ни на кого не пороптал, никого ни в чем не обвинял; и только говорил соболезновавшим ему, чтобы усерднее молились за него Богу, и часто повторял: «конец моей жизни все скажет». И усиленно отдавался молитве в храме и в келлии. «Только и можно жить, говаривал при этом старец, весело избавиться от уныния и мрака душевного, избежать многоразличных искушений и бед человеку, как при усердной и чистой молитве. Воины, когда идут на войну, для ободрения себя песенки поют, и играет музыка для них. И воинам Христовым, для оживления и мужества их, непременно нужна молитва, для духовного веселия и Псалтирь необходима. Чтобы натянуть ослабевшие от сухости канаты, для поддержания мачт, их увлажняют водою. Увлажь и ты расслабевшую от зноя и страстей сухую твою душу молитвой со слезой. И ум твой укрепится для хранения тебя от бури мысленных и страстных ветров!»

Молитвою и постом о. Адриан очистил и истончил свою плоть, укрепил свой дух, терпением вольных и невольных скорбей победил все греховные навыки и предрасположения, а старческим руководством множества людей познал все изгибы души человеческой, все падения немощного люда и полюбил это бедное страждущее человечество любовью вечною и был он в плоти ангел, – небесный человек, земной ангел, – своею молитвою за людей пламеневший к Престолу Искупителя. Но, когда дух его был бодр, внутреннее его благодатное устроение отражалось и на лице его, которое в последние годы, порою, так светилось, что близ стоявшие не могли и выносить этого просветления; плоть старца уже изнемогала и просила покоя до общего воскресения.

Старец чувствовал конец своего земного течения и в последний год жизни часто, то явно, то прикровенно говорил о своей кончине. «Не теряйте времени, говорил он, спрашивайте меня обо всем, торопитесь, я уйду от вас. Меня переведут в другую обитель, где келлия в темной пещере (т.е. могила). Если не найдете себе истинного друга-руководителя духовного, изберите себе другом Добротолюбие и крепче его держитесь. Я душевно рад был послужить всем во славу Божию, но слаб стал: сегодня я жив, а завтра меня может уж не быть, так и держитесь крепче Добротолюбия». 4 июля 1854 г. он принял в последний раз почту, а с 13 июля устроил себя в неусыпном молитвенном подвиге до самой смерти, не вкушая пищи. В это время преданность старца на волю Божию была полнейшая, и светлая надежда на милость Спасителя, на скорое свидание с горними обитателями небесных чертогов не оставляла подвижника. А с пятого числа июля он, по возможности, стал погружаться и в полное безмолвие. До 13 числа почти ежедневно ходил в церковь, водимый уже под руки. 23 числа он, изнемогший уже совсем, вышел, однако, в братскую трапезу и там у всех испросил себе прощение; обессиленного, его уже под руки отвели в келлию. Во время его предсмертного истощения пелена вражьего потемнения стала спадать с духовных очей нерасположенных к о. Адриану братий; они ясно стали видеть святость того, кого так жестоко и злобно преследовали. Глубокое покаяние охватывало всех, а трогательное смирение о. Адриана и испрошение прощения у братии совсем очистило сердца недоброжелателей. Духовник обители, после исповеди старца, со слезами говорил: «что это мы делали? Как мы много ошибались насчет батюшки о. Адриана? О, мы были в великом искушении относительно великого человека, необыкновенного подвижника... То-то наша гордость и беспечность! Хотя бы немного нам уподобиться ему в душе!» И эти слова были выражением общего сожаления, голосом всех братий... Так сбылось слово подвижника, что конец его жизни все скажет!

Незадолго до кончины, старец, неоднократно напутствованный таинствами исповеди и св. Причастия, 25 июля был особорован. 1 августа был прочтен ему канон на исход души, и во время шестой песни канона он сподобился явления Пресвятой Богородицы со Святыми. Во время предсмертного изнеможения и молитвенного бдения, о. Адриан удостоился видения и Спасителя. Но об этих явлениях старец не решился поведать, хотя его и очень упрашивали, но говорил только, что он несказанно этим утешен, и лицо его сияло при этом светом неземным. Свет небесной славы, унаследованной духом подвижника, просиявал уже в бренной плоти, служа предвестником той славы, в какой будут тела праведников после всеобщего воскресения.

Скончался праведник 7 августа 1853 г., в пятницу, в первом часу дня. За полчаса до кончины лицо его просияло, глаза стали проникновенны и чисты; он устремил взор на св. иконы и горе́, точно Кого-то созерцал, видимо было, что умно он беседовал с Зримым. Потом опять его взор перешел на образ, он тихо шептал молитву. После молитвы лег на свой убогий одр, сложил сам руки на груди, как складываются у умершего, и стал дышать реже и реже. Дыхание начало быстро стихать. Лицо еще более просияло, и сном тихим и блаженным закончилась временная жизнь праведника, и началось его блаженное бытие в одной из тех Обителей в Доме Отца Небесного, которые приготовил для нас Спаситель.

Удары колокола возвестили о смерти старца, и слезы пламенных почитателей старца слились у его гроба со слезами покаянными его недругов, и все, поклонившись гробу, отходили умиротворенные; тихая радостная уверенность о блаженной доле почившего умеряла скорбь разлуки. Отошел непримиренным, хотя и посрамленным, только диавол, чтобы с новою силою наброситься на других рабов Божиих, у гроба же старца было место только молитве и слезам. Множество народа перебывало в тесной келлии старца. В келлии гроб стоял до третьего дня; хотели было вынос в храм сделать на второй день, но вдруг поднялся сильный ливень и гроза, которые и помешали перенесению останков подвижника. Замечательно при этом, что, когда о. настоятель, увидя ливень, сказал: видно старцу не угодно, чтобы его теперь переносили, оставим до завтра, в это время гроза и ливень вдруг прекратились. Только в воскресенье гроб был перенесен в церковь преподобного Дорофея, а в собор перенесение было совершено в понедельник, к литургии. Как во время перенесения в собор, так и во время поздней литургии, многим слышалось неземное пение: Святый Боже.

Торжественно останки праведника были преданы земле, 10 августа, с левой стороны, против алтаря соборной церкви; и с самого дня погребения могилка о. Адриана стала чтимой у православного люда.

Поистине, о. Адриан скончався вмале, исполни лета многа, угодна бо бе Господеви душа его¹².