Часть V. 1911–1918. Отзывчивый ректор Олонецкой Духовной Семинарии

В переходе протоиерея Николая Чукова с должности епархиального наблюдателя на должность ректора семинарии большое значение имела, кроме школьной, его общественная деятельность и создавшаяся в результате нее широкая известность.

Уже с первых шагов в церковно-школьной работе о. Николай обратил на себя внимание. В мае 1897 года при освящении храма Вытегорской второклассной школы он встретился с губернатором М. Д. Демидовым. За этим последовало знакомство с семейством Демидовых, которые привлекли его к участию в жизни Николаевского детского приюта в Петрозаводске. Попечительницей приюта состояла жена М. Д. Демидова Прасковья Николаевна, урожд. Бондарева. В домовой церкви приюта постоянного священника не было, а богослужение отправляло духовенство кафедрального собора. О. Николая попросили взять на себя служение в ней в те периоды, когда он не будет занят разъездами по школам. С благословения епископа Павла о. Николай согласился и с 4 октября 1897 года начал служить в Успенской приютской церкви. 30 августа 1901 года за труды по Николаевскому приюту о. Николай Чуков был избран в почетные члены Олонецкого губернского попечительства детских приютов. Когда же в 1903 году, по случаю 200-летия Петрозаводска, был открыт приют мальчиков, попечительство поручило ему руководство религиозно-нравственным воспитанием детей в новом приюте.

С приездом губернатора Н. В. Протасьева приютская церковь сделалась как бы «губернаторскою»: Н. В. Протасьев с семьей посещал ее не только по праздникам, но и каждую субботу и воскресенье. Так произошло довольно близкое знакомство о. Николая с семьей Протасьевых, все члены которой вскоре стали его духовными детьми. В 1903 году началась постройка нового двухэтажного здания для Николаевского приюта по проекту архитектора С. М. Белякова. На о. Николая легло председательствование в строительной комиссии, что потребовало постоянного наблюдения за ходом работ. В новых помещениях было много света и воздуха, камерные печи, подвозной системы водопровод и т. д. С особенной любовью здесь устроили церковь. Губернатор сам заказал в Петербурге большие писанные на цинке иконы для стен храма, а иконостас, как и вся утварь, были перенесены из прежнего. 14 августа 1906 года храм был освящен, дети переведены в прекрасное новое здание, и приют пережил второе рождение.

Это было золотое время для приюта. Губернское попечительство во главе с Протасьевым очень заботилось о нем, а смотрительница А. А. Алпатова, опытный и вдумчивый педагог и отличный администратор, всю душу вкладывала в жизнь приюта. Здесь получали образцовое воспитание и начальное образование 80–120 девочек, которые работали в разных мастерских: сапожной, рукодельной, белошвейной, на кухне, в прачечной, а летом – в саду, на огороде, сенокосе. А. А. Алпатова в зависимости от способностей и характера направляла каждую девочку на соответствующую ее склонности работу. Наиболее способные из них получали возможность учиться дальше, а затем становились учительницами сельских школ. А. А. Алпатова неизменно советовалась с о. Николаем по разным педагогическим вопросам.

Из девочек был создан большой хор, который постоянно пел в приютской церкви. С участием этого хора А. А. Алпатова, вообще хорошо устраивавшая детские праздники, сумела поставить даже оперы «Руслан и Людмила», «Жизнь за царя» и «Аскольдова могила». Постановки были настолько удачны, что их несколько раз повторяли, дав возможность побывать на операх не только близким к приюту лицам, но и родственникам детей¹⁶⁶.

Владыка Григорий с удовольствием вспоминал эту пору своей жизни:

«Бывать в приюте <...> было лучшим душевным отдыхом для меня среди хлопот моей напряженной работы... Я с искренней грустью расставался с приютом и его деятелями, оставляя приютскую церковь в 1911 году»¹⁶⁷.

В 1901 году началось участие о. Николая Чукова в деятельности Олонецкого губернского земства в качестве депутата от духовного ведомства: что сблизило его с земскими представителями всей губернии и привело к тесному сотрудничеству с главными деятелями земства и высшей губернской администрацией. В течение всей своей жизни Владыка Григорий придерживался принципа никогда не отказываться ни от какой работы, где он мог быть полезен. Поэтому его выбирали всюду. Он постоянно был в числе секретарей на заседаниях губернских земских собраний, избирался членом ревизионной, редакционной и других земских комиссий и по свойству своего характера везде проявлял себя активно. В декабре 1905 года на XXXIX губернском земском собрании у гласных возникла мысль о выработке собственной земской политической программы¹⁶⁸ для предстоящих выборов в I Государственную Думу. Секретарем этих специальных вечерних заседаний был о. Н. Чуков. Заседания проходили в течение 14 дней, и на о. Николае лежала обязанность подготовлять к каждому из них проект той или иной части программы.

«Совершенно не знакомый ранее с этой стороной дела, как, впрочем, в подавляющем большинстве и все мы при тогдашнем государственном строе были далеки от большой политической жизни, – писал в своих воспоминаниях Владыка Григорий, – я должен был тут же, на ходу, изучить постановку представительного образа правления в разных государствах, программы разных политических партий, в то время образовавшихся в России, и на основании этого изучения представлять проект для нашей земской «программы», который и подвергался тщательному обсуждению, исправлению и окончательной редакции на заседании. Так <...> была составлена наша собственная земская «программа» и, отпечатанная, кажется в количестве 10 000 экземпляров, разослана по губернии для самого широкого ознакомления. Ознакомление это едва ли, впрочем, было «широко», потому что на местах, в деревнях, не было таких органов, которые <...> пропагандировали бы ее в самой гуще будущих избирателей в Государственную Думу»¹⁶⁹.

Вскоре вышло «Положение о выборах в I Государственную Думу», и надо было довести до сведения всего населения губернии, прежде всегда устраняемого от какой-либо политической жизни и совершенно неосведомленного в процедуре выборов такого масштаба. Председатель Губернского земского собрания В. В. Эрин просил о. Николая Чукова сделать выборку наиболее важных мест из этого «Положения». Они совместно изложили в популярной форме все необходимое для подготовки к выборам и в виде плакатов разослали по губернии.

Кроме участия в различных земских комиссиях, о. Николай с 25 июля 1898 года являлся членом Губернского статистического комитета, с 14 декабря 1905 года – членом комитета Петрозаводской публичной библиотеки, с 17 марта 1898 года – членом Петрозаводского уездного, а с 1911 года – губернского попечительства о народной трезвости, с 29 сентября 1913 года – членом совета Воскресенского братства трезвости в Петрозаводске, с 31 марта 1907 года – членом Совета Петрозаводского благотворительного общества; членом от Губернского земства в Попечительском Совете Петрозаводской женской гимназии (с 10 июня 1909 года), членом открытого 23 ноября 1906 года Александро-Невского братства при Олонецкой мужской гимназии, а с 1916 – членом новоучрежденного Военно-спортивного комитета в Петрозаводске; членом Губернской санитарной комиссии (с 29 мая 1909 года), членом Губернского агрономического совета, руководителем народных патриотических чтений по губернии от Губернского попечительства о народной трезвости (с 23 сентября 1910 года), членом Олонецкого управления общества Красного Креста, членом правления (с 18 апреля 1913 года) и пожизненным членом Общества изучения Олонецкой губернии, членом Олонецкого комитета Православного Палестинского общества (с 6 сентября 1905 года).

Разнообразной была деятельность о. Н. Чукова и по духовному ведомству. Он был депутатом ряда общеепархиальных съездов и председателем

Рисунок 50. Краткосрочные церковно-школьные курсы. 1912 год

епархиального миссионерского съезда духовенства и мирян (18–20 декабря 1908 года), избирался членом ревизионной комиссии по епархиальному свечному заводу (1906–1911). О. Николай состоял членом (с 19 апреля 1906 года), а затем и председателем (с 10 ноября 1910 по 1915 года) Совета Епархиального женского училища, членом Совета Александро-Свирского братства (с 11 марта 1907 года) и товарищем председателя Совета Братства по миссионерским делам (с 30 апреля 1909 года), заведующим Олонецким отделом Карельского братства св. великомученика Георгия (с 19 июля 1909 года), членом Комиссии для рассмотрения вопросов о церковной реформе (24 августа 1905 – 9 января 1906 года), почетным членом Общества взаимопомощи учащим и учившим Олонецкой епархии (с 18 июня 1914 года), членом попечительства при Иоанно-Богословской церкви Олонецкой Духовной семинарии.

На страницах «Олонецких губернских ведомостей» и начавших издаваться с 1898 года «Олонецких епархиальных ведомостей» опубликовано множество корреспонденций и отчетов, написанных о. Н. Чуковым, и слов, произнесенных им.

Следует отметить и участие о. Николая в событиях общецерковного значения. Так 13–14 июня 1910 года о. Николай в качестве представителя Карельского братства участвовал в торжествах, посвященных 200-летию взятия Выборга во время Северной войны 1700–1721 годов. Победа в Северной войне привела к воссоединению православных карел с Россией, поэтому Карельское братство стало инициатором юбилейных торжеств в Выборге. Их возглавил архиепископ Финляндский и Выборгский Сергий (Страгородский), впоследствии Патриарх Московский и всея Руси. На торжественном собрании в Выборге о. Николай Чуков произнес речь.

Летом 1913 года о. Николай был приглашен на братские беседы с находившимся в Петрозаводске иеромонахом Балтского Феодосиевского монастыря Подольской епархии Иннокентием (Левизором), виновником возникновения секты «иннокентиевцев». После этих бесед иеромонах Иннокентий раскаялся, дав письменное отречение от своих заблуждений. Пункты отречения составили о. Николай Чуков и олонецкий епархиальный миссионер о. Иоанн Козлов. Публичное покаяние иеромонаха Иннокентия последовало 30 июня 1913 года в Скорбященской церкви г. Петрозаводска за Литургией, совершенной о. Николаем Чуковым, о. Иоанном Козловым и настоятелем храма о. Павлом Герасимовым.

В июне 1916 года о. Николай сопровождал епископа Каргопольского Варсонофия в Тобольск на прославление и открытие мощей (10 июня) святителя Тобольского Иоанна (Максимовича).

В августе 1910 года губернатор Н. В. Протасьев получил назначение в Самару. Его тепло проводили, а в сентябре приехал новый губернатор Н. Д. Грязев. Вскоре ректор Олонецкой Духовной семинарии архимандрит Никодим (Кононов) был призван к епископскому служению, и Н. Д. Грязев заговорил о кандидатуре о. Николая на освобождавшуюся должность.

«14 декабря Н. Д. Грязев вызвал меня к себе по телефону и рассказал, что он только что был у епископа [Никанора – прот. В. С.] и говорил с ним обо мне. Извинившись, что он вторгается в его область, Н. Д. [Грязев] высказал епископу, что считает мою кандидатуру на должность ректора семинарии наиболее желательной ввиду до некоторой степени общегосударственного значения вопроса о наилучшей подготовке пастырей церкви и учителей. Меня же он знает как человека громадной энергии, выдающейся трудоспособности <...> и в силу этого как нельзя более подходящим для роли ректора семинарии в настоящее время. Преосвященный сказал на это Н. Д. Грязеву, что принципиально он желал бы ректора-монаха, но ничего не имеет против меня, весьма ценит меня и не знает, кем заменить меня на должности епархиального наблюдателя школ; что представлять от себя он никого не будет и уполномочивает Н[иколая] Дм[итриевича] обо всем написать Товарищу Обер-прокурора Синода А. П. Роговичу, с которым губернатор был хорошо знаком.

Я выразил Ник[олаю] Дмитриевичу] свою благодарность за внимание, а на вопрос о своем желании сказал, что ввиду выражения Владыки, что „ничего не имеет против меня как кандидата“, и я лишь могу сказать, что тоже ничего не имею против, если буду назначен» ¹⁷⁰.

На следующий же день Н. Д. Грязев написал письмо А. П. Роговичу, и вскоре епископу Никанору пришел запрос об о. Николае Чукове. Он ответил то же, что высказал ранее губернатору. 7 января 1911 года о. Николай получил телеграмму от председателя Учебного комитета при Св. Синоде протоиерея Д. Н. Беликова с запросом, согласен ли он выставить свою кандидатуру на должность ректора семинарии. В ответном письме о. Николай выразил благодарность за сделанное предложение. 16 января губернатор уехал в Санкт-Петербург, обещав телеграфировать, как только узнает что-либо о его назначении.

«После я узнал, что губернатор в первый же день по приезде в С.-П[етер]б[ург] лично обо мне беседовал с Роговичем, и тот предложил Учебному Комитету провести этот вопрос, а обо мне отозвался, что я известен Синоду как человек самостоятельный, имеющий свое особое мнение, и что, м[ожет] б[ыть], этим и объясняется, почему Епископ не представил меня; во всяком случае, несколько тормозило то, что Епископ упоминал о трех кандидатах-монахах, которых поэтому Учебному Комитету надо было „разъяснить“ и отвести. Это и задерживало назначение...

3 февраля <...> я получил из С.-П[етер]б[урга] от Н. Д. Грязева телеграмму: „Первого февраля утвержден ректором. Радуюсь назначению, сердечно приветствую“. Я немедленно телеграфировал ему: „Приношу глубокую благодарность Вашему Превосходительству за горячее содействие, внимание и сообщение“. <...>

Мое же прямое духовное начальство, рассыпаясь в похвалах мне, на деле не только не содействовало моему выдвижению, но наоборот, старалось препятствовать этому, потому что было убеждено, что „лучшие воспитатели юношества – это монахи“, а, с другой стороны, находило – и это уж совсем дикая для дела воспитания мысль, – что гораздо лучше, когда ректор монах, он недолго будет сидеть на месте, а ректор-протоиерей засядет, так уж надолго... Оригинальный взгляд...»¹⁷¹.

Итак, наступил крупный перелом в жизни о. Николая. Пятнадцать с половиной лет он отдал церковно-школьному делу и достиг значительных результатов. Работа была трудная, но ее облегчало то, что выбор сотрудников, а это самое главное, находился в его руках, поэтому он мог выбирать лучших. В семинарии же предстояло работать при других условиях: с теми, кого назначат из Петербурга. Начинать же работу нужно было с искоренения накопившихся недостатков, особенно в сфере воспитательной и хозяйственной.

В своем вступительном слове при первом служении в Иоанно-Богословском храме семинарии 13 февраля 1911 года о. Николай обращаясь к учащимся, подчеркнул важность воспитания в духовной школе:

«...От вас же, мои новые дорогие питомцы, я жду вдумчивой, серьезной работы над собой, над своим усовершенствованием нравственным и умственным, и честного отношения к тем обязанностям, какие вы приняли на себя, вступив в число этой духовной школы.

Вы уже достаточно взрослые для того, чтобы более или мене ясно сознавать, что жизнь, к которой вы готовитесь, вообще не шутка, не забава, не удовольствие, что жизнь – это серьезный, тяжелый труд. Наилучше пройти жизнь, наилучше выполнить этот труд – в смысле его большой плодотворности – может лишь тот, кто в юности наилучше подготовит себя к нему серьезной работой над своим образованием, над своим нравственным ростом, над уяснением и осмыслением своего мировоззрения и тех высоких идеалов, которые разожгли бы таящуюся в каждом искру Божию в яркий пламень, закалили характер и придали молодой энергии тот пыл, горячность, твердость и напряженность в работе, благодаря которым только и делается с пользой всякое настоящее действительное дело. Такая работа над собой особенно нужна вам, как питомцам духовной школы, призванным и готовящимся быть, в каком бы звании вы ни оказались, носителями Христовой истины, проводниками в жизнь общества высоких заветов Христа»¹⁷².

В эти дни о. Николай получил много сердечных поздравлений и добрых пожеланий.

В конце февраля о. Николай с семьей переселился в здание семинарии.

В течение всей первой недели Великого поста в семинарской церкви говел Н. Д. Грязев с семейством. Пользуясь этим, о. Николай после первой же службы собрал всех воспитанников в зал и побеседовал с ними о стройном пении и благоговейном чтении в церкви, о сосредоточенности во время службы, попутно о порядке в одежде и вообще о приличии и вежливости. По отзыву преподавателей, сразу же заметно улучшилось поведение воспитанников в церкви. Дальше надо было только поддерживать это.

Как ни странно, но ризница семинарского храма оказалась довольно запущенной: облачений было мало, только белые да черные и те старые; плащаница ветхая, потертая; подставка к ней плохая и т. п. Пришлось списаться с заведующим Александро-Свирским подворьем в Санкт-Петербурге, иеромонахом Антонием, и тот нашел благотворителя, который прислал несколько облачений. Плащаницу отдали в приют на реставрацию, заказали приличную к ней подставку, сделали новую завесу для царских врат вместо прежней, выцветшей и разорванной. Матушка о. Николая, Валентина Дмитриевна, сшила черные и белые пелены для храма. Обновили все одежды престола, жертвенника, аналоя. Словом, к Страстной неделе привели церковь в лучший вид.

Новый ректор сам готовил воспитанников к чтению в церкви, стараясь обставить службу наиболее стройно, благолепно и торжественно. И это удалось. Службы Страстной недели и Пасхи прошли очень чинно, у всех было яркое впечатление от богослужений в эти дни.

Пройдя школу Преосвященного Павла, протоиерей Николай Чуков служил истово и неспешно, с искренним религиозным чувством, не просто совершая, но глубоко переживая богослужение.

«Я никогда не забуду, – говорил питомец Олонецкой семинарии В. А. Некрасов, – поистине вдохновенного чтения о. Ректором замечательного слова св. Иоанна Златоуста за пасхальной утреней. Никогда ни раньше, ни после этого в своей жизни мне не приходилось слышать такого волнующего, вызывающего дрожь в теле, проникновенного чтения, с такой силой передающего пафос победы Христа на смертью...»¹⁷³.

Снова начались занятия. К великому удивлению ректора, бывшего воспитанника этой семинарии, хорошо помнившего ее обычаи, существовавший прежде распорядок, когда в часы вечерних домашних занятий (с 6 до 9 часов) все воспитанники находились в классных комнатах и занимались подготовкой к урокам, теперь отсутствовал. Воспитанники находились где попало, уходили в город, бродили во дворе и по коридорам и даже в кухне. Епископ Никанор требовал, чтобы несколько человек ежедневно утром и вечером являлись в архиерейскую церковь для пения и чтения на Литургии и вечернем богослужении и, пользуясь этим, воспитанники пропускали уроки, уходили в город. Пришлось наводить порядок.

Дисциплина среди преподавательского состава тоже была не на высоте, многие опаздывали на уроки. Ректор собственным примером побуждал их приходить в класс со звонком. Так постепенно вошло в норму исправное ведение занятий. Для знакомства с методами обучения ректор посещал уроки преподавателей. Особенно приходилось быть деликатным на уроках прежних своих наставников Д. П. Ягодкина и Я. С. Елпидинского.

Сам о. Николай должен был преподавать Священное Писание в четвертом классе: апостольские послания и Апокалипсис. Его предшественники архимандрит Никодим и замещавший его уроки иеромонах Иоанн (Братолюбов) сильно отставали от программы. Пришлось спешно наверстывать упущенное, а для этого надо было быстро и много готовиться самому.

Первое же педагогическое заседание, на котором присутствовали все преподаватели, показало, что необходимо трудное руководство: не было должной дисциплины, уклонялись в сторону от главного вопроса, заводили речь о постороннем и т. п. Сразу же образовалась «оппозиция» в лице таких преподавателей как Я. С. Елпидинский, А. С. Рубинов, Д. В. Шумов, И. И. Поспелов и И. С. Фрацман. Не считаясь ни с чем, они готовы были увольнять воспитанников за каждый пустяк, были придирчивы к ним, крайне пристрастны и далеко не корректны, оценки за четверть выставляли несправедливо. Пришлось сразу же деликатно, но настойчиво показать необходимость изменения такого отношения к воспитанникам и подобной постановки дела в целом.

В распорядительном собрании Правления семинарии были проверены суммы, выяснен дефицит и намечен необходимый ремонт квартир. Ввиду полной непригодности прежнего эконома о. Александра Ивинского был приглашен новый – о. Василий Федоров, очень распорядительный, трезвый и честный.

Так начались труды о. Николая в должности ректора семинарии.

Наряду с этим он по-прежнему оставался председателем Совета Епархиального женского училища, где он положил немало сил для упорядочения всех форм его деятельности.

На о. Николае лежало теперь (с 16–26 мая 1911 года) и председательствование в Епархиальном училищном совете, в ведении которого находились церковно-приходские школы.

На губернских земских собраниях он по-прежнему представлял духовное ведомство и был избран на I-й общеземский съезд по народному образованию, проходивший в августе 1911 года в Москве. Там он произнес речь в защиту самостоятельности церковно-приходских школ, подчеркнув, что «формальный принцип единства школ в административном отношении не вызывается безусловной необходимостью»¹⁷⁴.

С апреля 1911 года о. Н. Чуков начал издавать от имени Карельского братства еженедельную газету «Олонецкая неделя», посвященную вопросам политической, церковно-общественной и народной жизни, одной из целей которой было «содействовать оживлению и подъему в населении губернии идей православия...»¹⁷⁵. Издание и редактирование газеты отнимали много времени: еженедельно надо было готовить очередной номер не менее как в печатный лист, где следовало поместить передовую статью, обзор деятельности Государственного Совета и Государственной Думы, одну-две статьи по вопросам истории и жизни края, общую и местную хронику, обзор событий за границей, что-нибудь интересное из литературы и периодической печати, сообщения с мест и пр. Статьи политического характера частично присылало петербургское «Бюро печати». Помощником в подборе материала был М. П. Смирнов. Имелись и постоянные сотрудники, большей частью из сельских учителей. Но весь материал надо было просмотреть, исправить, приспособить, что-то написать самому. Газета расходилась в 1500 экземплярах.

Все эти рабочие обязанности требовали внимания и времени. И только благодаря тому, что о. Николай привык очень быстро работать, точно и строго распределять свое время, он справлялся с таким обилием разнообразных дел, всюду внося свою долю пользы, а семинария в то же время не могла жаловаться на его невнимание к ней.

О. Николай застал семинарию мало изменившейся за 20 с лишним лет с тех пор, как он окончил ее. Только больница и образцовая школа были вынесены из главного здания в два отдельных дома на том же дворе. Это произошло при ректоре архимандрите Нафанаиле (Троицком).

Здание духовной семинарии являлось одним из лучших в городе. Построено оно было при архиепископе Аркадии (Федорове) в конце 60-х годов XIX столетия по проекту М. П. Калитовича. Построено прочно, великолепно. Классные и спальные комнаты были очень большие и светлые, но имелись и недостатки из-за отсутствия в Петрозаводске водопровода и канализации.

Число воспитанников за четверть века увеличилось в полтора раза. В 1911 году обучался 181 человек, а в общежитии проживало 158 человек. В связи с этим ученическая столовая уже не могла вместить всех воспитанников и приходилось обедать в две очереди, что было неудобно как для семинаристов, так и для служителей, работа которых этим осложнялась. Давно назрела необходимость в реконструкции и ряда других помещений.

Несомненно, предшественники о. Николая видели все неудобства семинарского здания, но не решались возбуждать ходатайств перед Хозяйственным управлением при Св. Синоде отчасти вследствие установившейся в духовном ведомстве традиции, где все было обставлено формальностями и каждый шаг предусматривался циркулярами и строгими рамками сметных назначений, отчасти, может быть, по сознанию большой трудности, а то и безнадежности получения сумм от центра.

В церковно-школьном ведомстве все обстояло иначе. Вопрос о церковных школах был актуальным, ассигнования на них ежегодно увеличивались, поэтому там не стеснялись ходатайствовать перед Училищным советом при Св. Синоде. Сам о. Николай, ежегодно бывавший в Петербурге, постоянно докладывал о тех или других школьных нуждах, и, хотя там шутили, что он «любит далеко протягивать руки», но деньги отпускали. Эту смелость в обращении в центр за кредитами он сохранил и на новой должности. При этом имело благоприятное значение и то обстоятельство, что в Синоде его давно знали и всегда могли поддержать ходатайства; директор Хозяйственного управления П.С. Даманский был земляк и сам часто обращался к о. Николаю с просьбами, а отпуск кредитов зависел прежде всего от него.

В течение летних каникул 1911 года о. Николай дважды ездил в Петербург. Оба раза он был у своего начальства: в Учебном комитете, в Хозяйственном управлении, представился обер-прокурору Синода В. К. Саблеру, побывал у П.С. Даманского. Везде докладывал о состоянии семинарии, излагал ее нужды, просил об отпуске средств на покрытие накопившегося дефицита и на предполагаемый ремонт. В семинарском здании предполагалось провести довольно большую перепланировку с расширением столовой и благоустройством быта. Составленная инженером В. Н. Лядинским смета выразилась в сумме 6 293 рубля 95 копеек. Конечно, после того, как было послано от епископа Никанора ходатайство об отпуске средств, пришлось еще неоднократно в частном порядке писать, напоминать, просить. Но, в конце концов, весной 1913 года средства были отпущены, и во время летних каникул были произведены все работы: ученическая столовая расширена и стала вмещать всех воспитанников, проведен водопровод подвозной системы, переустроены ученические умывальники и туалеты, в разных местах здания поставлены пожарные краны, устроен механический подъем воды в баню из колодца; учительскую комнату и канцелярию перенесли на второй этаж в удобные помещения, рядом с квартирами ректора и инспектора; на третьем и четвертом этажах были оборудованы квартиры для двух помощников инспектора; в нижнем этаже отведена комната под рисовальный и музыкальный классы, актовый зал переоборудован и меблирован. В зале поместили портреты всех архиереев (от начала учреждения епархии – 1828 г.) – архиепископов: Игнатия (1828–1842), Венедикта (1842–1850), Аркадия (1851–1869), епископов: Ионафана (1869–1877), Палладия (1877–1882), Павла (1882–1897), Назария (1897–1900), Анастасия (1900–1905), Мисаила (1905–1908) и Никанора (1908–1916). В учительской комнате повесили портреты всех ректоров за последние 40 лет (семинария была открыта в 1829 г.): протоиерея П. Ф. Щеглова (1871–1894), архимандритов Стефана (1895–1897), Нафанаила (1897–1902), Евгения (1902–1903), Фаддея (1903–1908) и Никодима (1909–1910).

Все было устроено не только удобно, но и красиво, и гигиенично. Воспитанникам были предоставлены все удобства, возможные в казенной обстановке, а служителям, труд которых значительно облегчился, отведены просторные чистые комнаты.

Пользуясь своими поездками в Петербург, ректор сам выбрал и закупил партию новых хороших одеял для воспитанников на смену изношенным, полотно для простыней, наволочек, скатертей и салфеток.

В семинарии по традиции полагались отдельные лошади: ездовые и для хозяйственных надобностей. Пришлось постепенно приобрести и новых лошадей.

Экипажи помнили, как говорится, царя Гороха: коляска служила ректору еще во времена учения о. Николая. Это была большая колымага, до такой степени расшатанная, что треск ее при выезде был слышен чуть ли не за версту. Пришлось и ее заменить: в 1911 году купили в Петербурге коляску за 275 рублей, а в следующем году – вторую за 350 рублей. Выезд теперь для ректора и инспектора стал вполне приличным.

В Петрозаводске освещение всюду было керосиновое. Но в 1913 году построили электрическую станцию на реке Лососинке – там, где 200 лет назад стоял завод, основанный Петром I. Город стал постепенно электрифицироваться. Провели электричество и в здание семинарии со всеми ее постройками и службами. Таким образом, условия жизни в семинарии были подняты на хороший уровень, тем более, что ректору было с чем сравнивать:

«Мне пришлось видеть семинарии Петербургскую и Тобольскую. Не говоря уже о последней, но и столичная Петербургская не многим могла чем с внешней стороны превосходить нашу, если не принимать в расчет более обширных размеров той...»¹⁷⁶.

Была благоустроена и территория вокруг семинарии. В небольшом семинарском саду перед зданием было посажено 100 тополей, а на семинарском огороде высадили 20 яблонь и свыше 200 ягодных кустов. Этому помог благоприятный случай. Летом 1912 года губернское земство устроило сельскохозяйственные курсы для учителей земских школ. Для занятий на курсах нужен был показательный огород. В земской комиссии по народному образованию при обсуждении этого вопроса намечали воспользоваться для разведения огорода площадью при Учительской семинарии. Но директор семинарии М. Н. Правдин, желая уклониться от лишних хлопот (требовалось, чтобы огород охранял сторож), отклонил этот проект. Чтобы вывести комиссию из затруднения, о. Николай и предложил воспользоваться огородом семинарии, поскольку сторожа у него оставались на все лето для обслуживания усадьбы. Занятия курсов были успешно проведены, а яблони и ягодные кусты остались семинарии. В дальнейшем предполагалось позади здания семинарии на довольно большом пространстве устроить нечто вроде ботанического сада, посадив по экземпляру всех пород деревьев, какие растут в средней и северной России...

Чтобы картина хозяйственной жизни семинарии во время ректорства о. Николая была полной, необходимо остановиться и на питании. Кормили воспитанников просто, но сытно. Никогда не бывало не только ни одного конфликта на этой почве, но даже ни одного заявления о плохом столе. Так, по крайней мере, было до общего продовольственного кризиса в 1917 году. Экономы семинарии в этот период, о. Василий Федоров и сменивший его П. М. Осиев, были распорядительны и заботливы. За продовольственной стороной внимательно наблюдал инспектор. Воспитанники по очереди назначались дежурными по кухне и наблюдали за сохранностью выдаваемых из кладовой повару и буфетчику продуктов, а с экономом ездили на рынок, наблюдали за свежестью и доброкачественностью покупаемых там мяса и рыбы.

Обыкновенно в скоромные дни подавались к обеду и ужину щи с мясом и каша гречневая и пшенная, в постные – уха из рыбы, в посты – горох и каша. В праздничные дни на вторые блюда были котлеты и жареная рыба. Утром к чаю подавался белый хлеб, а вечером – черный. Порции были не ограничены.

О. Николай долго хранил ведомости эконома за масляную неделю 1913 года. В них можно было прочесть следующее:

«В эту неделю было истрачено на стол воспитанников и служителей (213 воспитанников и 30 служителей) 511 р. 24 к., кроме стоимости чая и сахара. Правда, в три последние дня масленицы обыкновенно подавались еще к столу блины с маслом и вареньем, да четверг еще совпал с праздником Сретенья Господня <...>. Одной рыбы за неделю было куплено на 230 р.; в будни на обед и ужин покупалось рыбы 4½ пуда; в праздник 7 п. 35 ф. (на холодное 1 п. 30 ф. щук, на обед и ужин, на уху и жаркое к обеду сигов 6 п. 5 ф.). Привожу эти цифры, чтобы показать достаточность количества закупленной рыбы для всего состава воспитанников и служителей»¹⁷⁷.

К 1917 году в связи с войной продовольственный вопрос очень обострился, продуктов стало недостаточно, и цены на них возросли. Пришлось сокращать расходы на стол и вырабатывать норму продовольствия согласно указаниям Продовольственной Управы (отметим, что сам о. Николай в январе 1917 года был избран в члены губернского продовольственного совещания). В 1917 году содержание стоило в два с лишним раза дороже при уменьшившемся количестве и ухудшившемся качестве питания. Правлению с трудом удавалось сводить концы с концами, а своекоштным воспитанникам пришлось из-за дороговизны уехать к родителям и там заниматься учебными предметами в течение всего года.

Учебно-воспитательная сторона в семинарии в годы ректорства о. Николая тоже доставляла немало трудностей и хлопот. Состав инспекции и преподавателей довольно часто менялся, и лишь несколько человек оставалось в течение всего этого периода. Это были или местные уроженцы, или те, кто обзавелся здесь семьей. Другие же, большей частью молодежь, стремилась поскорее выбраться из сравнительно глухой окраины, до 1916 года не имевшей еще железной дороги.

Инспектором семинарии в первые три года был Василий Иванович Лебедев. Это был пожилой, солидный и опытный человек, спокойный и мягкий в отношениях с воспитанниками. Он был назначен на должность инспектора Олонецкой духовной семинарии в 1902 году и оставался здесь 12 лет. Время его службы совпало с годами волнений, не оставивших в стороне и духовные учебные заведения. Олонецкой семинарии это коснулось в очень малой степени и проявлялось только в уклонении от установленной дисциплины. Выступлений политического характера не было. Тем не менее от воспитателей и начальства в это время требовался особый такт и чрезвычайная осторожность в отношении воспитанников. Василий Иванович с честью и достоинством выполнил в эти годы свой воспитательский долг. Он всегда относился к воспитанникам с отеческой любовью и пониманием. Нередко в эти годы воспитательские обязанности лежали почти на нем одном, так как должность помощника инспектора часто бывала вакантна, а преподаватели занимались только своим учебным делом. Неудивительно, что строй жизни постепенно расшатывался, и о. Николаю, принявшему ректорство, пришлось подтягивать дисциплину, конечно, деликатно, но настойчиво и постоянно. Это не могло нравиться Василию Ивановичу, привыкшему к полной самостоятельности. Но не в характере о. Николая было видеть непорядки и не устранять их ради сохранения личных отношений. И Василий Иванович, давно выслуживший пенсию, начал собираться в отставку. Он ждал только, чтобы в Государственной Думе разре-шился вопрос о повышении пенсий. В 1913 году это, наконец, произошло, и в следующем году летом он подал прошение об отставке. Его с честью проводили. Василий Иванович уехал к себе на родину в Рязанскую губернию.

Рисунок 51. Учительская комната в Семинарии. Во время перемены между уроками 14 апреля 1914 года. Слева направо: Н. П. Громов, ректор прот. Н. К. Чуков, С. А. Олесевич, инспектор В. И. Лебедев, помощник инспектора А. П. Боголепов

На место В. И. Лебедева был переведен инспектор Вятской Духовной семинарии Сергей Иванович Горский. Сравнительно еще молодой человек, С. И. Горский был серьезный, достаточно опытный, спокойный и внимательный к воспитанникам инспектор. Заведенный строй жизни он поддерживал. Время его инспекторства совпало с Первой мировой войной и очень осложнилось тем, что вследствие размещения в верхнем, спальном этаже семинарии военного лазарета спальни воспитанников были переведены в помещение Братского дома, находившегося в центре города, а значительная часть воспитанников жила на частных квартирах. Несколько облегчало положение лишь то, что к этому времени было уже два помощника инспектора и введен институт воспитателей из преподавателей. В конце 1917 года на Рождественские каникулы С. И. Горский уехал с семьей на родину в Вятскую губернию и уже не вернулся в Петрозаводск.

В начале ректорства о. Николая в семинарии был всего один помощник инспектора – Александр Павлович Боголепов. Потом был исходатайствован отпуск кредита для второго, и вскоре назначили кандидата богословия Николая Александровича Устьинского, но пробыл он недолго. Затем некоторое время первым помощником инспектора был Сергей Иванович Нестеров, а вторым – студент семинарии Николай Семенович Стручков, бывший учитель Мятусовской второклассной школы. Кандидаты богословия большей частью уходили с этой должности на преподавательскую работу. Поэтому пришлось обратиться в Учебный комитет с просьбой допустить Н. С. Стручкова, который и оставался на этой должности. После ухода С. И. Нестерова должность первого помощника инспектора была предложена преподавателю семинарии Михаилу Павловичу Смирнову, который стал совмещать ее с преподавательской, пользуясь за это казенной квартирой. Это его привязывало, и он оставался до конца в составе инспекции.

Должность помощника инспектора была малоавторитетна и надо было обладать большим тактом, чтобы установить нормальные отношения с воспитанниками, не ослабляя дисциплины и не изводя их мелочными придирками. В этом отношении Н. А. Устьинский уклонялся в сторону панибратства с воспитанниками, С. И. Нестерову же удалось установить спокойные отношения с ними. А. П. Боголепов был вообще очень хорошим человеком, но и он не обходился без столкновений. Н. С. Стручкова воспитанники определенно невзлюбили за его формальное и сухое отношение к ним. Только М. П. Смирнов, авторитетный и умный преподаватель, установил с воспитанниками очень хорошие отношения, серьезные, но добрые и благожелательные. Воспитанники относились к нему с большим уважением, а ревизовавший семинарию в 1915 году член Учебного комитета при Св. Синоде П. Ф. Полянский (впоследствии – митрополит Крутицкий Петр, Патриарший Местоблюститель) даже рекомендовал провести его на должность инспектора.

В 1913 году вышел циркуляр Учебного комитета при Св. Синоде, предлагавший ввести в духовных семинариях институт классных воспитателей из преподавательского состава. Это было очень хорошее начинание. Во второклассных школах с общежитиями оно было осуществлено по собственной инициативе с самого основания этих школ. Все учащиеся распределялись на группы, и каждый учитель брал на свое попечение одну из них, наблюдал за успехами и развитием учеников, руководя ими при выполнении домашних заданий, во внеклассном чтении и т. п. Учителям-воспитателям рекомендовалось вести характеристики на каждого ученика своей группы. Это помогало на общих педагогических собраниях школы наилучшему знакомству всего учительского коллектива с каждым учеником при обсуждении его успехов и поведения.

Когда был получен этот циркуляр, собрание правления выбрало из среды преподавателей наиболее подходящих и авторитетных лиц воспитателями для каждого класса: М. П. Смирнова, Н. П. Громова, А. К. Бурцева, И. И. Поспелова, о. П. Д. Метелева и А. С. Рубинова. Ректор познакомил их с характером воспитательной работы, исходя из опыта второклассных учительских школ. Кроме того, он рекомендовал воспитателям в свободные для них часы, раз в неделю, устраивать воспитательные беседы со своим классом, в которые включать перевод, объяснение и раскрытие глубины богослужебных песнопений, молитв, чтений и т. п. Этим они широко пользовались.

Рисунок 52. Корпорация семинарии в 1915 году. Сидят слеза направо: Н. П. Громов, прот. Суперанский, инспектор В. И. Лебедев, А. К. Бурцев, епископ Никанор, А. С. Рубинов, ректор прот. Н. К. Чуков, прот. П. Д. Метелев, Я. С. Елпидинский. Стоят слева направо: И. П. Бухта, М. П. Афанасьев, П. М. Осиев, Н. С. Стручков, В. Федоров, А. П. Боголепов, С. А. Олесевич, В. И. Фарсинонов, И. И. Поспелов, М. П. Смирнов

О. Петр Метелев даже организовал для своего класса поездки во время летних каникул в Петербург, Москву, Троице-Сергиеву лавру и другие места, знакомя своих питомцев с памятниками родной старины и культуры¹⁷⁸. Такое заботливое отношение воспитателей к воспитанникам не могло не влиять на них благотворно и во многом содействовало подъему как учебному, так и нравственному, и значительно облегчило работу инспекторов.

Старейшими членами преподавательской корпорации, как уже упоминалось, были Дмитрий Павлович Ягодкин и Яков Семенович Елпидинский. Оба были историками: Ягодкин преподавал гражданскую историю, а Елпидинский – церковную. Первый свободно относился к учебнику Иловайского, много в нем сокращал и изменял, а в ответах воспитанников удовлетворялся лишь самым существенным. Я. С. Елпидинский же наоборот, запомнился о. Николаю как большой буквоед. Он сам составил учебник по общей церковной истории, очень богатый фактами, насыщенный хронологией, которая была его больным местом. К ответам воспитанников он был придирчив, на баллы скуп, и всем этим возбуждал к себе недружелюбное отношение со стороны учащихся. Это особенно сказалось в 1917 году, когда воспитанники организовали свое представительство и подали в Совет заявление с требованием ухода Елпидинского. Он, конечно, не ушел, но ректору пришлось улаживать конфликт.

Наиболее авторитетными и опытными преподавателями были Н. П. Громов и А. К. Бурцев. Громов преподавал Священное Писание Ветхого Завета. Он был требователен к учащимся и этим достигал достаточно хороших знаний своего предмета. Он же состоял секретарем Правления семинарии. Трудолюбивый, исполнительный и аккуратный, он исправно вел все семинарское делопроизводство, имея помощником себе по канцелярии только одного писца – старика Михаила Пантелеймоновича Афанасьева.

А. К. Бурцев, преподававший математику и физику, был спокойный, уравновешенный наставник, серьезный и умный воспитатель, прямой, честный, без всякой лести и хитрости человек. Кроме преподавания, он заведовал семинарской библиотекой.

Дмитрий Васильевич Шумов вел богословские предметы. Его преподавание было довольно схоластично и совсем не заинтересовало воспитанников. Он недолгое время пробыл при о. Николае и вскоре ушел законоучителем в Петрозаводскую учительскую семинарию. На его место перешел Михаил Павлович Смирнов, преподававший до этого литургику, гомилетику и практическое руководство для пастырей. Богословские предметы он преподавал вдумчиво, серьезно, широко охватывая затрагиваемые вопросы, знакомя учащихся с соответствующей богословской литературой.

На пастырские предметы после М. П. Смирнова был назначен священник о. Петр Диомидович Метелев, недавно окончивший Санкт-Петербургскую Духовную академию, вдовый, приглашенный епископом Никанором на должность ключаря кафедрального собора. Он исправно относился к преподаванию и работал вполне удовлетворительно.

Философские предметы, логику, историю философии и психологии и дидактику преподавал И. И. Поспелов. Он был также членом распорядительного хозяйственного собрания Правления. Относился он к делу серьезно, к воспитанникам был требователен, но иногда излишне придирчив. В 1915 году он принял сан и перешел на должность епархиального наблюдателя церковных школ. Его заменил А. С. Третинский, а через год – Г. Я. Елпидинский, сын преподавателя истории, который и оставался почти до конца существования семинарии.

Теорию словесности и историю русской литературы преподавал А. С. Рубинов. Хороший вообще как человек, религиозный, серьезный, очень исполнительный и скромный, он был мало интересен как преподаватель. К воспитанникам был придирчив, мелочен, и взаимоотношения их были далеко не гладкими.

Иеромонах Иоанн (Братолюбов) вел курс обличительного богословия. Как преподаватель он был весьма посредственен, авторитетом среди учащихся не пользовался. К воспитанникам придирался, те его не любили, и конфликты с ними у него были постоянно. Вскоре его место занял иеромонах Алексий (Замараев), а затем Сергей Григорьевич Олесевич, молодой человек, только что окончивший академию, который очень внимательно относился к преподаванию.

26 сентября 1912 года преподаватель гражданской истории Д. П. Ягодкин скончался. Его место занял Иван Иванович Магнитский. Он был молод, к делу относился с большим усердием. Ранее он преподавал историю в Епархиальном женском училище, любил этот предмет и даже занимался в архиве Губернского правления разработкой некоторых исторических вопросов на местном материале. Вскоре его сменил С. Г. Олесевич, а затем Н. А. Прытков. Древние языки – латинский и греческий – преподавал сначала Иустин Степанович Фрацман. Он хорошо знал языки, но преподавал небрежно, часто выпивал, ректор был весьма рад, когда Учебный комитет перевел его в Пинское духовное училище на ту же должность. Его место занял А. П. Боголепов, потом С. И. Нестеров и, наконец, только что окончивший Петроградскую академию воспитанник Олонецкой семинарии Алексей Григорьевич Чесноков, человек живой, бойкий.

Церковное пение вел студент семинарии священник Михаил Васильевич Громцов. Пение было поставлено хорошо. Из воспитанников было организовано три хора: два хора пели в семинарской церкви, третий – в архиерейской. У многих воспитанников были очень хорошие голоса, и пение семинарского хора, как в церкви, так и на семинарских «концертах», периодически устраивавшихся в семинарии, вызывало всеобщее одобрение.

Все преподаватели входили в состав педагогического собрания Правления семинарии, ежемесячно собирались и обсуждали учебно-воспитательские вопросы. Кроме преподавателей, близкое участие в жизни семинарии принимали и другие лица: духовник, эконом, врач, фельдшер, учитель образцовой школы при семинарии.

Одновременно с назначением о. Николая на должность ректора был назначен и новый духовник, вместо прежнего о. Иоанна Никифоровича Дроздина.

Им стал священник Николай Иванович Суперанский, которого о. Николай знал еще по совместному обучению в семинарии. Суперанский был всего несколькими годами моложе о. Николая. Это был хороший, открытый, живой и тактичный человек, державший себя с воспитанниками просто, дружелюбно. Воспитанники к нему относились хорошо. В обязанности духовника входило постоянное совершение богослужений в семинарской церкви, ежедневное участие в утренней и вечерней молитве и исповедь воспитанников в Великом Посту. После общей молитвы, утренней и вечерней, всегда читалось: утром – дневное Евангелие, вечером – дневное чтение из апостольских посланий. Ректор просил духовника сопровождать чтение несколькими словами назидания. О. Николай Суперанский всегда очень удачно делал эти краткие разъяснения текста Священного Писания, запечатлевая прочитанное в сознании воспитанников.

Экономы о. В. Федоров и сменивший его П. М. Осиев были очень хорошими помощниками, исполнительными, честными, заботливыми. Без их хозяйственного глаза нелегко было бы осуществить намеченный ремонт, да и вообще вести все хозяйство семинарии в том порядке и на той высоте, как оно велось тогда. В помощь им ввели еще должность помощника эконома, которую ранее исполнял один из служителей, и приглашали на нее обычно лиц в сане диакона. Помощник эконома непосредственно наблюдал за работой служителей и чистотой помещения. Он же диаконствовал в семинарском храме, придавая богослужению более торжественную обстановку. Помощниками эконома последовательно были диаконы: о. Федор Фомин, о. Василий Федоров и о. Петр Вантрусов.

Обязанности врача в семинарии исполнял сначала Иосиф Маркович Рясенцев, а потом Александр Иванович Введенский. Они посещали семинарскую больницу два раза в неделю, а в экстренных случаях – ежедневно. Постоянно же при больнице жил фельдшер Иосиф Павлович Бухта, очень опытный, хорошо знавший свое дело и внимательный к воспитанникам человек. Все в шутку звали его «наш Боткин». Он же преподавал гимнастику.

При семинарии существовала образцовая церковно-приходская школа для практических занятий воспитанников. В ней законоучительствовал духовник семинарии, а учителем сначала был студент семинарии В. Д. Ягодкин, сын преподавателя, а потом его место занял опытный народный учитель А. Н. Востряков, при котором дело направлялось так, как это было нужно для действительной подготовки воспитанников к учительству в церковно-приходских школах.

Занятия воспитанников, как всегда, состояли утром в посещении уроков, вечером в приготовлении к ним, а также в работе над сочинениями и самостоятельном чтении.

В первых четырех классах преподавались, в основном, общеобразовательные предметы, в двух последних – богословские, а древние языки – в продолжение всего курса обучения.

Из общеобразовательных предметов преподавались: теория словесности с образцами литературных произведений (первый класс), история русской литературы (второй и третий классы), алгебра (первый класс), география (второй и третий классы), тригонометрия (третий класс), физика (четвертый класс), общая гражданская история (первый и второй классы), русская история (с первого по третий классы), логика (третий класс), психология (третий класс), история философии (четвертый класс), древние языки – латинский и греческий (с первого по четвертый классы), новые языки – французский и немецкий (с первого по третий классы).

К богословским предметам относились: Священное Писание (с первого по четвертый классы), основное богословие (четвертый класс), обличительное богословие (шестой класс), общая церковная история (с третьего по пятый классы), русская церковная история (пятый, шестой классы), гомилетика (с четвертого по шестой классы), литургика (пятый, шестой классы), практическое руководство для пастырей (пятый, шестой классы), история и обличение русского раскола и сектантства (пятый, шестой классы), общая дидактика с методикой преподавания (пятый, шестой классы).

Рисунок 53. Третий класс Олонецкой Духовной семинарии. Март 1914 года

На первом году ректорства о. Николая результаты экзаменов были следующие: из 183 воспитанников оказалось 53 неуспевающих (29%) и один человек был уволен. Неуспевающим были даны переэкзаменовки. По норме допускалось 25% неуспевающих, так что результаты экзаменов ненамного превысили ее. Но с каждым годом успеваемость повышалась. Были и выпускники, которыми могла гордиться семинария. Так, воспитанники Олонецкой семинарии Владимир Некрасов поступил в 1913 году в С.-Петербургскую Духовную академию первым по конкурсу, а в следующем году так же успешно поступил в Московскую Духовную академию другой воспитанник – Александр Никонов.

Кроме прямых учебных занятий, воспитанники шестого класса участвовали в проведении религиозно-нравственных бесед по воскресным дням в одной из церковно-приходских школ Петрозаводска. Беседы велись под руководством преподавателя гомилетики. Это давало хорошую практику для будущих пастырей. Воспитанники относились к ним серьезно. Бывал на них и ректор.

Рисунок 54. Ректор прот. Н. К. Чуков среди преподавателей и воспитанников рисовального класса

Для желающих был устроен рисовальный класс. Руководил им Андрей Лукьянович Андреевский. Класс был хорошо оборудован и имел все необходимые пособия. Занималось в нем довольно много воспитанников, некоторые из них неплохо рисовали. В качестве образца для писания икон служил приобретенный альбом иконных изображении в стиле Нестерова и Васнецова. Преподавание поставлено было широко: начинающие художники знакомились по репродукциям с лучшими образцами мировой живописи, изучали и писали натуру. Ежегодно на Пасхальной неделе устраивались публичные выставки картин¹⁷⁹, написанные воспитанниками в течение года. Выставки были праздником для семинарских художников, они усердно готовились к ним и в течение нескольких дней любезно показывали многочисленным посетителям свои работы в парадно обставленном по такому случаю актовом зале. Поскольку цены на картины были невысокие, они обычно раскупались.

Как уже говорилось, был в семинарии и музыкальный класс. Воспитанников обучал игре на инструментах сначала А. П. Максимов, а потом В. И. Фарсинонов. В 1913 году о. Николай исходатайствовал у губернского земства «единовременное пособие» (100 руб.) на пополнение оркестра хорошими духовыми и струнными инструментами¹⁸⁰.

Рисунок 55. Выставка рисунков воспитанников в актовом зале семинарии. Апрель 1912 года

Рисунок 56. Выставка рисунков воспитанников в актовом зале семинарии. Апрель 1912 года

Рисунок 57. Музыкальный класс. Май 1912 года

Наличие своего оркестра и большого хора с отличными солистами позволяло давать показательные концерты. Устраивались они несколько раз в год и состояли из музыки, декламации стихов и рассказов, а также из хорового и сольного пения. Участник таких вечеров В. А. Некрасов вспоминал, что их организация

«проводилась на основах широкой самодеятельности учащихся: особая выборная комиссия разрабатывала программу, устраивала буфет на добровольные взносы учащихся <...> и разрешала все другие вопросы, связанные с вечером. Нужно было видеть, какое деятельное участие в устройстве подобных вечеров принимал сам о. Ректор. Он лично присутствовал на репетициях <...>, а его жена, незабвенной памяти Валентина Дмитриевна, обаятельная личность и музыкально образованный человек <...>, была у нас постоянным аккомпанистом»¹⁸¹.

После концертов были ужин и танцы. Семинарские концерты славились в городе, и так как в Петрозаводске подобных развлечений было мало, то публика с удовольствием посещала их.

Концерты обычно приурочивались к семинарским праздникам, к «осеннему» евангелисту Иоанну Богослову или другим событиям: в 1912 году – к годовщине Бородинского сражения, в 1913 году – к чествованию памяти св. Патриарха Ермогена, а с 1914 года – к выдающимся событиям Первой мировой войны¹⁸².

На этих концертах всегда присутствовал Преосвященный Никанор, губернатор, земские деятели и все так или иначе имеющие отношение к семинарии лица. Были на них и представители других учебных заведений города: мужской и женской гимназий, учительской семинарии, Епархиального женского училища и др. В свою очередь и воспитанники семинарии приглашались на подобные вечера в женские гимназии Епархиальное училище. Эти концерты и вечера сближали воспитанников с обществом, приучали их к хорошим манерам и несомненно имели благотворное значение. Прежний бурсицизм, какой еще помнил ректор в бытность свою воспитанником, теперь исчез. Можно было спокойно отпускать семинаристов в город, вполне надеясь на их благовоспитанность.

«Я не боялся вводить и культивировать среди воспитанников этот элемент „светскости“ (хотя консервативно настроенные люди и могли упрекнуть меня в этом) потому что другое – противоположное религиозно-церковное влияние я насаждал серьезно. И должен сказать беспристрастно, что воспитанники относились к церкви, к богослужению вообще хорошо, серьезно; например, при окончании курса многие воспитанники особенно благодарили меня за „церковь“... В поведении воспитанников вообще, конечно, бывали шероховатости; приходилось постоянно обращать на это их внимание, беседовать с ними поодиночке и со всеми вместе. Но в общем я должен отметить добропорядочность их поведения и доброе настроение»¹⁸³.

В прогулках после уроков воспитанники не были стеснены, свободно ходили, куда угодно. Зимой для них устраивались каток и горка, летом поездки в лес и т. д.

В январе 1915 года в семинарию на ревизию приехал член-ревизор Учебного комитета при Св. Синоде П. Ф. Полянский. Ревизия продолжалась с 8 по 21 января.

О. Николай не был знаком с ревизором и в день приезда пришел к нему в гостиницу, где тот остановился, представился и, по своему обыкновению, сразу же описал ему все, что сделано в семинарии, что есть хорошего и плохого, что еще не успели сделать. Вечером ревизор впервые посетил семинарию. Шла всенощная, и после службы тут же в церкви он обратился к воспитанникам с речью, в которой высказал хорошее впечатление от богослужения и воспитанников и, коснувшись личности ректора, отозвался о нем с похвалой.

Затем ревизору предоставили возможность самому знакомиться со всем строем семинарии, как он желает, а все занялись своими обычными делами. Воспитанники удивлялись, что ректор ведет себя так, как будто ревизора и нет. Никакого ухаживания, никакого подобострастия, каждый продолжал трудиться на своем месте. В конце ревизии был устроен обед, на котором присутствовал епископ и губернатор.

Одновременно проводилась и ревизия Епархиального женского училища, где о. Николай был председателем совета. К Епархиальному училищу он имел отношение уже около 10 лет, с 1906 года. Сначала епархиальный съезд духовенства избрал его членом от духовенства в Совет училища на два трехлетия, а затем он был назначен председателем Совета училища. На этом посту пришлось много работать для установления порядка и нормального хода как учебно-воспитательного, так и хозяйственного дела. В училище уклад жизни оставался патриархальным. Его лишь недавно преобразовали из трехклассного (в каждом классе курс продолжался в течение двух лет) с приемом через год, ради экономии средств, в шестиклассное с ежегодным приемом воспитанниц. Постоянных преподавателей не было. Предметы делились между преподавателями семинарии и Духовного училища, что являлось для них небольшим подспорьем в скудном быту. Часто один и тот же предмет в разных классах вели разные педагоги.

Рисунок 58. Епископ Никанор (в центре), прот. Н. Чуков (четвертый слева), преподаватели Епархиального женского училища с воспитанницами, окончившими курс в 1913 году

Такое преподавание не блистало, и знания у воспитанниц были слабы. Вспоминалось, например, что у С. И. Григоровича, добродушного старика, когда-то преподававшего физику, никто ничего не знал. Разумеется, имелись и хорошие преподаватели, такие как Н. П. Громов, А. К. Бурцев, а ранее – К. Н. Плотников, но их было немного. Воспитательная сторона тоже была не на высоте. Воспитательницы, вышедшие из этого же училища, смотрели на учениц, как самые придирчивые офицеры на своих солдат, а те боялись их, как огня. Словом, это были два враждующих лагеря. Хозяйство было запутано. За Консисторией числились недоимки до 10 000 рублей, а училище бедствовало, не смея принуждать Консисторию к уплате.

Вступив на должность председателя Совета училища, о. Николай прежде всего взялся за упорядочение хозяйственной стороны. Повел дело официально, не стесняясь всесильного значения Консистории для духовенства, и добился того, что она должна была покрыть всю недоимку. Таким образом, финансовое положение училища было приведено в норму. Затем Совет повел вопрос о самостоятельных преподавателях и выбрал наиболее соответствующих: по истории – кандидата богословия И. И. Магнитского, по русскому языку и литературе – А. В. Ильинского, по математике – А. А. Покровского. Дела начали поправляться. На ежемесячных заседаниях о. Николаю приходилось делать много указаний и воспитательницам и самой начальнице О. В. Покровской по поводу упущенных или несоответствующих способов воздействия на воспитанниц и т. п. Естественно, что не всем это нравилось. В числе воспитательниц была К. А. Альбинская, гимназистка по образованию, одна из лучших учительниц церковно-приходских школ. За нее когда-то просил ее родственник, товарищ обер-прокурора Св. Синода, П. С. Даманский. Работала она прекрасно, но начальнице не все нравилось в ее методах. На этой почве у них возник конфликт. Так как Альбинскую на должность воспитательницы рекомендовал по просьбе П. С. Даманского о. Николай, то он невольно был вовлечен в ссору О. В. Покровской с К. А. Альбинской. Начальница по-своему представила дело ревизору, а тот, вместо того, чтобы узнать истинное положение, на заключительном ужине у начальницы в присутствии епископа и всей корпорации в своей речи сказал что-то насчет «нажима», «покровительства» и т. п.

«Это до такой степени было для меня неожиданно и так меня взорвало, – с горечью вспоминал потом Владыка, – что я тут же за столом прямо и решительно ответил ревизору, осветив по-настоящему весь вопрос, а наутро заявил епископу о своем немедленном уходе из председателей Совета училища. Епископ и ревизор просили меня этого не делать, но я решительно заявил, что считаю себя обиженным произошедшим инцидентом и остаюсь только до конца учебного года и то потому, что не желаю ставить в неудобное положение ревизора, который должен будет объяснять в своем отчете этот крупный инцидент; сам же я нисколько не тревожусь за свою репутацию: духовенство в епархии прекрасно знает мою деятельность в училище и несколько раз на епархиальных (145) съездах выражало мне свою благодарность... Летом я ушел из училища. Мне поднесли адрес. Но с начальницей я уже больше не встречался» ¹⁸⁴.

Дня более полной оценки учебно-воспитательной стороны семинарии во время ректорства о. Николая целесообразно привести выдержку из отчета синодального ревизора П. Ф. Полянского:

«Учебная часть <...> Ректор семинарии Николай Чуков владеет достаточным знанием преподаваемого предмета и ведет дело обдуманно, в строго православном духе, твердо, ясно и энергично. Руководствуясь в толковании, главным образом, писаниями древних отцов и учителей Церкви, он предлагает свои объяснения так, что привлекает усердие воспитанников к изучению предмета; спрошенные ученики отвечали осмысленно.

Воспитательная часть <...> Религиозное настроение учащихся, как видно из сравнения настоящего с прошлым по отчету предшествующей ревизии, значительно улучшилось. Случаи неблагоговения в церкви во время богослужений, которые раньше являлись очень распространенным пороком теперь редки. Нынешний ректор обращает особое внимание на необходимость сознательного исполнения воспитанниками церковных обрядов. Будучи начальником солидным, авторитетным и заботливым, он сумел и на воспитанников повлиять благотворно, вселив в них любовь к благолепию церковной службы. В настоящее время церковное пение, не так давно еще оставляющее желать очень многого, славится по городу и привлекает много желающих его слушать. Чтецов прослушивает сам ректор и намечает им песенные части богослужения. Воспитатели со своей стороны стараются развить в учащихся дух церковности и любовь к богослужению и возбудить в них наиболее благоговейное отношение к св. Церкви и ее уставам. По предложению ректора воспитатели взяли на себя труд раз в неделю, в свободный для них час, устраивать беседы со своим классом и вести на них перевод, объяснение и раскрытие глубины содержания богослужебных песнопений, молитв и чтений. Ревизору пришлось послушать два чтения и убедиться в полной целесообразности их... Наблюдая за воспитанниками во время богослужения, ревизор не встретил ничего, вызывающего какого-либо замечания. Семинаристы стоят благоговейно, из церкви не выходят и в важнейшие моменты молятся коленопреклоненно. Хор поет очень стройно, чтецы исполняют свое дело внятно, осмысленно и неторопливо, – вообще церковная дисциплина поставлен на надлежащую высоту...

Нравственное состояние воспитанников в общем удовлетворительное. Выдающуюся характеристическую черту их нравственного склада составляет дисциплинированность, уважение к порядку и сознание своего долга, проглядывающее как в их занятиях, так и в отношениях между собою и к другим. Такие добрые нравственные задатки могут служить лучшей рекомендацией воспитателям. Из бесед с семинарским начальством и из дел Правления по педагогической части, ровно и из прилагаемых при сем записок воспитателей видно, что последние действительно стараются стать в близкие отношения к воспитанникам, знакомятся с их настроением, их индивидуальностью, заботятся о развитии чувства ответственности и обращают особое внимание на тех, которые нуждаются в надежном руководстве. Воспитанники с доверием выслушивают вразумления своих руководителей и благодарят за наставления и предупреждения. Вообще среди воспитанников заметен усилившийся тон порядочности и благовоспитанности...

Административная часть <...> Образ деятельности ректора протоиерея Чукова по отношению воспитанников определенный: строгость, не исключающая, впрочем, и мягкость в обращении с ними, и участливое отношение к материальным нуждам составляют основные черты этой деятельности. Если смотреть на его деятельность по отношению к сослуживцам. То для них он старается быть начальником, энергично требующим исполнения. Относительно же общего строя учебного заведения, насколько можно судить об этом по непосредственным наблюдениям, а равно и журналам Правления и по другим документам, и по частным беседам, нельзя не сказать, что с поступлением в Олонецкую семинарию ректора Чукова в ней начались новые порядки, под влияние которых семинария начала изменяться к лучшему. Улучшилось внутреннее настроение и внешний вид учащихся; последние, за немногими исключениями, начали держать себя как благовоспитанные юноши. Очень лестный отзыв о них пришлось выслушать ревизору от начальника губернии М. И. Зубовского и других административных лиц в Петрозаводске...

Следует еще указать на два неблагоприятных условия, в которых находится Олонецкая семинария относительно воспитания. Во-первых, инспекция и воспитатели не всегда встречают надлежащую поддержку в своем деле со стороны отцов и родственников, особенно низших клириков <...> Во-вторых, семинарскому начальству бывает немало забот с учениками иноепархиальными, поступающими сюда в немалом количестве по удалении их из местных семинарий за проступки. Существующие воспитательные порядки большинства воспитанников семинарии здешней не тяготят. Для учеников же, поступающих сюда из других семинарий, особенно для таких, которые не вынесли семинарской дисциплины, эти порядки кажутся тяжелыми. Польза для таких лиц от дальнейшего обучения в семинарии, как видно из дел Правления, сомнительна, а вред для семинарии от них несомненен, так они, если не всегда приносят заразу сюда, то увеличивают число негодных учеников местного происхождения»¹⁸⁵.

Итак, Олонецкая Духовная семинария за годы ректорства о. Николая Чукова достигла заметных успехов. В известной мере этому способствовали благоприятные внешние условия, в которых приходилось работать о. Ректору.

«Прежде всего я с благодарностью должен вспомнить, – писал Владыка, – Преосв[ященного] Никанора (Надежина), который предоставлял нам широкую свободу действий, не вмешиваясь в жизнь семинарии, всегда внимательно и деликатно относясь как к каждому нашему начинанию, так, в частности, и лично к каждому из членов семинарской корпорации. Ни одно постановление Правления семинарии, ни одно наше мероприятие при Преосвященном Никаноре не испытало епископского „veto“, в то время, как раньше, при других архиереях, это было почти обычным явлением и, например, Преосв[ященный]

Рисунок 59. Ректор прот. Н. К. Чуков и инспектор В. И. Лебедев (на фото справа от Чукова) со студентами Олонецкой ДС

Анастасий (Опоцкий), при ректоре архим[андрите] Фаддее вмешивался даже в выписку периодических богословских изданий для семинарии, отклоняя те, которые ему лично почему-то не нравились. А разве можно было думать, например, при епископе Назарии (Кириллове) завести что-либо подобное тем концертам и вечерам, какие при Преосвященном] Никаноре устраивали воспитанники в семинарии... <...>

Затем, в отношении общего хода воспитательной стороны много значила дружная работа всей корпорации, внимательно и серьезно относящейся к делу. За самыми незначительными исключениями <...> все преподаватели работали усердно и добросовестно, и мне почти не приходилось кого-либо из них подталкивать и побуждать. Это много значило: воспитанникам давалось все, что нужно (в смысле учения), и от них самих зависело воспользоваться в той или иной степени тем, что им предлагалось»¹⁸⁶.

12 июля 1913 года был принят закон об увеличении содержания учебному персоналу. Оклады увеличивались почти вдвое, и это ободрило тружеников учебно-духовных заведении.

О. Николай Чуков пользовался большим уважением не только среди петрозаводских деятелей. В столице его авторитет был также высок. Это подтверждается тем, что некоторое время спустя после назначения о. Николая на должность ректора, председатель Училищного совета при Св. Синоде прот. П. И. Соколов предлагал ему перейти на должность окружного наблюдателя церковных школ Грузинского экзархата.

«Если бы это предложение, – вспоминал Владыка Григорий, – было сделано за год раньше, я, вероятно, согласился бы на него в силу материальных преимуществ; но теперь, в должности ректора, мне уже не хотелось менять более спокойное и достаточно почетное место ректора, к тому же материально меня вполне обеспечивающее, и я отказался. Затем, осенью 1912 года я неожиданно получил из Петербурга от Преосв[ященного] Никанора телеграмму, извещавшую, что я избран Св. Синодом [18 октября 1912 года – прот. В. С.] одним из кандидатов в члены Государственного совета от белого духовенства на трехлетие 1913–1915 гг. В 1915 году это избрание меня Св. Синодом снова повторилось (на трехлетие 1916–1918 гг.). Но так как мы с Киевским протоиереем Трегубовым получили от духовенства своих епархий одинаковое количество голосов (96% общего числа), а он уже состоял членом Государственного Совета, поэтому я снова остался только кандидатом и мог дальше продолжать свою работу в семинарии»¹⁸⁷.

О признании больших заслуг о. Николая свидетельствуют и полученные им в этот период награды: орден св. Владимира 4-й степени (6 мая 1914 года) и палица (6 мая 1916 года).

По долгу службы о. Николаю приходилось много ездить, особенно в Петербург. В 1912 году он бывал там несколько раз. 27 января о. Николай в составе делегации Карельского братства был принят Николаем II, и ему пришлось беседовать с ним о школах и даже, как участнику Губернских земских собраний, о проведении железной дороги на Петрозаводск. В июле о. Николай ездил в Петербург вместе с «потешными» учениками церковноприходских школ и их инструкторами на высочайший смотр. В этом же году он принял участие в большом крестном ходе, устроенном Карельским братством в Повенецком уезде.

В феврале 1913 года состоялась поездка в Петербург в качестве представителя от Олонецкого Совета Карельского братства для участия в 300-летнем юбилее дома Романовых.

В последующие военные годы, начиная с 1914 года, и особенно в 1917 году, о. Николаю приходилось ездить в столицу особенно часто, поскольку война требовала разрешения целого ряда вопросов в связи с дороговизной содержания семинарии, сокращением учебного года и т. п.

Война с Германией началась 19 июля (1 августа н. ст.) 1914 года. Семинария продолжала жить своей обычной жизнью, но общий подъем охватил всех воспитанников и наставников. Устраивались патриотические концерты, делались сборы на раненых, несколько воспитанников семинарии ушли на войну добровольцами. Их торжественно провожали. Они писали из действующей армии, некоторые были ранены, некоторые попали в плен.

Рисунок 60. Делегация Православного Карельского братства в 1912 году. Сидят слева направо: прот. Н. К. Чуков, архиепископ Сергий, епископ Никанор, архимандрит Киприан. Стоят: П. Н. Никитин, В. Ф. Хозяинов, Акимов и карелы

Рисунок 61. Ученики второго класса семинарии с отъезжающими на фронт добровольцами. Октябрь 1914 года

В это время о. Николай Чуков стал одним из учредителей Петрозаводского комитета для сбора пожертвований в пользу раненых воинов (28 декабря 1914), был избран членом и товарищем председателя Петрозаводского отделения Общества помощи пострадавшим на войне солдатам и их семьям, членом Петрозаводского отделения Общества помощи семьям запасных и ратников ополчения, членом Олонецкого губернского отдела Комитета помощи больным и раненым воинам, товарищем председателя Комитета по устройству быта беженцев (сентябрь 1915), членом, а затем и председателем Петрозаводского комитета всероссийского союза земств и городов. 28 ноября 1914 года о. Николай вступил в состав членов собрания петрозаводской городской Думы как депутат от духовных ведомств.

Матушка о. Николая, Валентина Дмитриевна, 3 августа 1914 года вошла в дамский благотворительный Комитет по сбору пожертвований в пользу больных и раненых.

Затянувшаяся война, неудачи на фронте, огромное число беженцев и раненых осложняли положение. Начался недостаток в продуктах, жизнь дорожала. Это отразилось и на семинарии. Стоимость содержания воспитанников с каждым месяцем увеличивалась, ассигнованных сумм не хватало. Пришлось сокращать учебный год. Уже в 1914 году, как и в последующие два года, занятия начались на месяц позже обычного, а окончились на месяц раньше. Сокращение учебного времени, конечно, неблагоприятно сказывалось на учебной стороне: приходилось торопиться с прохождением положенного программой курса, снисходительнее относиться к ответам воспитанников на годичных испытаниях.

17 августа 1915 года общим собранием Общества вспомоществования учащим и учившим в церковных школах Олонецкой епархии о. Николай был избран председателем правления Общества. В это же время он состоял депутатом от духовного ведомства на очередном губернском земском собрании сессии в 1914 году и на чрезвычайном собрании 16 августа 1915 года. С сентября 1915 года он состоит товарищем председателя Комитета по устройству быта беженцев, членом, а затем и председателем Петрозаводского Комитета Всероссийского союза земств и городов.

6 мая 1916 года о. Николай был награжден палицей. В это же время он входит в новоучрежденный военно-спортивный Комитет в Петрозаводске. В июне 1916 года он сопровождает епископа Каргопольского Варсонофия в Тобольск на прославление и открытие мощей (10 июня) святителя Тобольского Иоанна (Максимовича).

6 ноября 1916 года после долгой и тяжелой болезни скончался Преосвященный Никанор, епископ Олонецкий и Петрозаводский. На его погребение приехал архиепископ Финляндский и Выборгский Сергий (Страгородский) и епископ Гдовский Вениамин (Казанский). 7 ноября семинария собралась в архиерейской церкви у гроба почившего архипастыря, и о. Николай перед панихидой произнес прощальную речь, в которой охарактеризовал покойного и его отношение к семинарии.

На место скончавшегося Преосвященного Никанора был назначен викарий Новгородской епархии епископ Кирилловский Иоанникий (Дьячков). Он приехал в декабре 1916 года и управлял епархией около двух с половиной лет, но при этом часто отсутствовал, будучи занятым на Поместном Соборе, а затем уехал в отпуск на родину в Вятскую губернию. Там он и оставался после увольнения на покой Святейшим Патриархом Тихоном в 1919 году. Его связи с семинарией ограничились посещением однажды храма во время всенощного бдения да одним посещением занятий. Впрочем и время настало особое, неспокойное, отвлекающее внимание в другую сторону.

* * *

1917 год

22 февраля – Государь уехал в ставку.

23 февраля

По Петрограду поползли слухи, что не будет хлеба. Люди стали раскупать муку грабить булочные, а к вечеру ограбили ювелирный... Толпа шла с Выборгской стороны к Литейному где стояла полиция. К народу подъехал полицейский комендант Балк, спросил, почему бросили работать, сообщил, что мука прибывает как обычно. Толпа расступилась, он сел в машину и уехал. К вечеру все стихло.

23 февраля

По городу развешивали объявления о прекращении беспорядков, но никто не обращал внимания на это. На заводах призывали к забастовке. Начались волнения, прозвучал первый выстрел: стреляли в городового, попали в женщину. Поняв безнаказанность, толпы стали собираться по всему городу.

25 февраля

Чувствовалась власть улицы. Громили полицейские участки, появился красный флаг. В 16.00 жестоко избили городовых, это воодушевляло. В 17.00 у Гостиного Двора запели революционные песни, в 18.00 в жандармов бросили гранату

26 февраля

Солдаты Павловского полка вышли из казарм и присоединились к толпе, начали избивать офицеров.

27 февраля

Освободили заключенных из ДПЗ и Крестов. Установили свои посты на Финляндском вокзале, заняли арсенал, блокировали железную дорогу Подожгли здание окружного суда (на месте Большого дома). Армия вышла из-под контроля. Вечером адмирал Хабалов был арестован в Адмиралтействе. Началось восстание, все шли к Думе, требовали решительных мер.

В феврале (2 марта по ст. ст.) 1917 года произошла революция.

Государь Император Николай II отрекся от престола Государства Российского за себя и за сына в пользу Великого Князя Михаила Александровича.

Церковные ведомости. 1917. № 9–15. С. 55–56.

3 марта

Акт об отказе Великого Князя Михаила от восприятия верховной власти до решения Учредительного Собрания.

Церковные ведомости. 1917. № 9–15.

9 марта

Святейший Синод обратился ко всем чадам Православной Российской Церкви по поводу отречения Николая II и отказа Великого Князя Михаила воспринять власть до решения Учредительного Собрания: «Свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни. Да благословит Господь нашу великую Родину счастьем и славой на ее новом пути».

Церковные ведомости. 1917. № 9–15. С. 57.

20 марта

Временное Правительство постановило отменить вероисповедные и национальные ограничения.

Церковные ведомости. 1917. № 9–15. С. 64–66.

11 апреля (ст. ст.) 1917 года Святейший Синод назначил протоиерея Н. Чукова редактором неофициальной части «Олонецких епархиальных ведомостей», выходивших до 1 июня 1918 года. Приняв еще одно послушание, о. Николай сразу же публикует ряд статей, ориентирующих духовенство и рядовых верующих в быстром водовороте революционных событий. В своих статьях о. Николай с полным сознанием серьезности положения выдвигает на первый план вопросы, требующие неотложного решения. Само название статей ясно указывает на возникшие проблемы: «Демократизация церковной школы» (ОЕВ. 1917. № 19); «Политические партии и христианская Церковь» (ОЕВ. 1917. № 20); «Политические партии и школа» (ОЕВ. 1917. № 21); «К вопросу о содержании духовенства» (ОЕВ. 1917. № 22), «Вопрос о духовной школе на предстоящем епархиальном собрании» (ОЕВ. 1918. № 11) и многое другое.

29 апреля

Обращение Святейшего Синода к Церкви о восстановлении принципа выборности епископата и о подготовке к предстоящему Собору. Учреждение Предсоборного Совета...

Церковные ведомости. 1917. № 18–19.

20 июня

Постановление Временного правительства об объединении всех учебных заведений, включая церковные школы (около 37 000) в ведомстве Министерства народного просвещения (до этого они входили в ведомство Святейшего Синода). Протесты против этого постановления всех церковных кругов, включая левые.

Церковные ведомости. 1917. № 28. С. 191.

С 1 июля 1917 года в верхнем этаже здания семинарии Петрозаводским отделом союза городов был устроен лазарет для раненых воинов, в организации которого принял участие о. Николай, как помощник Олонецкого губернского отделения Московского комитета по оказанию благотворительной помощи семьям лиц, призванных на войну. Вследствие этого пришлось сократить общежитие. Части воспитанников было разрешено заниматься дома. Таким образом, в течение 1917/1918 учебного года из 191 человека в здании семинарии занимались только 121 человек, из них 95 жили в общежитии, 26 на квартирах. 70 воспитанников жили по губернии в домах родителей и там занимались учебными предметами самостоятельно. Расписание учебного курса по классам и предметам, а также темы для сочинений воспитанников были опубликованы в официальной части «Олонецких епархиальных ведомостей».

«К нам в Петрозаводск, – вспоминает о. Николай, – известие об отречении Государя пришло только 4 марта. С поздним вечерним поездом приехали из Петрограда матросы, обезоружили полицию, объявили о свержении царизма, устроили в театре митинг, на котором, кажется, был избран временный совет для управления. Впоследствии был избран Комиссаром Временного Правительства Иерон. Феликс. Кучевский. В Петрозаводске не было пролетариата в собственном и строгом смысле: подавляющее большинство рабочих Александровского сталелитейного завода были мещане города, почти все имевшие свою оседлость, домики, огороды и т. п. Настроения революционного здесь особенно не чувствовалось. Уже потом, с получением подробных сообщений, начался подъем настроения, митинги, перестройка управления и т. п. Даже и потом, после Октябрьской революции, происшедшей в Петрограде, у нас все еще шло по-старому, и только 5 января 1918 года вся власть перешла к Совету рабочих и красноармейских депутатов (партии большевиков).

С постепенным революционированием страны поднималось революционное настроение и в Петрозаводске. По примеру других семинарий, и здесь воспитанники образовали (10 окт. 1917 г.) выборный комитет из своей среды, представители которого должны были принимать участие в заседаниях педагогического собрания Правления по делам, касающихся воспитанников. Правление ничего не имело против этого, дело здесь всегда велось начистоту, за объективностью решений ректор сам всегда следил внимательно, и участие воспитанников могло быть только полезно, по крайней мере в смысле успокоения воспитанников и удовлетворения их пожеланий. О. Ректор еще раньше, по собственной инициативе, предложил им присылать к нему раз в неделю дежурных от всех классов, в качестве представителей, для заявления о своих нуждах и совместной беседы о семинарских делах. Таким образом, жизнь у нас шла спокойно.

Нарушение общего порядка нашей жизни шло извне. Летом 1917 года в Петрозаводске был созван крестьянский съезд. Без всякого предупреждения и просьбы к нам явились представители съезда и потребовали нужный для них столовый и кухонный инвентарь... Пришлось дать. Осенью 1917 года Правление Мурманской железной дороги потребовало уступить часть семинарского помещения для некоторых членов съезда железнодорожников и зал для их общих собраний. Пришлось тоже исполнить, хотя и в оформленном юридическом виде – путем договора и соответствующей оплаты. В 1918 году, с переходом всей власти Совдепу, у нас реквизировали сначала одну из пишущих машин, потом лошадь, затем и самые здания, назначив особого „комиссара зданий“ Вл. Ив. Заозерского и разрешив нам закончить учебный год»¹⁸⁸.

22 июля 1917 года

Святейший Синод обратился с посланием к чадам Церкви и гражданам России «о чрезвычайных обстоятельствах переживаемого времени»: «... Пробил час общественной свободы Руси. Вся страна, из конца в конец, единым сердцем и единой душой возликовала о новых светлых днях своей жизни, о новом, благополучном для нее лете Господнем. Вместо свободы – новое взаимное угнетение, вместо братства – охлаждение любви, упадок добрых, мирных, братских общественных отношений. Страна пошла по пути гибели, а в будущем ее ждет та страшная бездна, которая заполнена для всех нас ужасающим отчаянием, если только не прекратится «смятение и попрание и замешательство от Господа Бога» (Ис.22:5).

Церковные ведомости. 1917. № 30. С. 231–233.

10 августа

Назначение на Владимирскую кафедру архиепископа Финляндского «избранного свободным голосованием клира и мирян Владимирской епархии».

Церковные ведомости. 1917. № 34. С. 282.

15 августа

Открытие Всероссийского Поместного Собора Православной Российской Церкви, в праздник Успения Пресвятой Богородицы в Успенском Соборе Кремля (588 человек).

16 августа

Назначение Святейшим Синодом на Харьковскую кафедру пребывающего на покое архиепископа Антония (Храповицкого) «избранного свободным голосованием клира и мирян Харьковской епархии».

Церковные ведомости. 1917. № 35. С. 295.

Наступил 1918 год.

Протоиерей Николай Чуков в «Олонецких епархиальных ведомостях» публикует свое слово «На Новый год»:

«В преддверии нового года совершенно естественны мысли о наступающем годе, вполне понятны желания и ожидания каждым для себя „лучшего“ в настоящем году.

Общая беда минувшего года так встряхнула все и всех, что теперь более, чем когда-либо ясно, что благополучие каждого из нас тесно связано с общею судьбою Родины, с общим строем жизни, с воззрением и настроением и характером жизни всех граждан страны.

В минувшем году наша Родина, вкусивши сладкого, ... познала и очень много горького. Она освободилась от всего того, что угнетало мысль, совесть, права и политическую свободу населения, – освободилась от того, что с таким упорством защищал старый самодержавный строй, не видевший, что многое из того, что он охранял, уже пережило себя и требовало замены и обновления. И это обновление пришло. Но пришло оно не в виде постепенного естественного развития форм государственной жизни, как бы следовало, а в виде революционного ниспровержения прежнего порядка для создания нового. К несчастью, это разрушение приняло такой глубокий характер, что потрясло самые основы, поколебало все те устои, на которых строилась личная, семейная, общественная и государственная жизнь. В этом разрушении мы дошли, кажется, до крайних пределов. Нас называют теперь „самой свободною страной в мире“. И мы действительно, кажется, освободились уже от всех сдерживающих начал, от всего того, что делает человека человеком и отличает его от зверя...

При таких условиях, при такой степени не только внешнего, сколько духовного разложения, возможна ли какая-либо надежда на „лучшее“ будущее? Возможно ли говорить – как это у нас обыкновенно принято при пожеланиях – о „новом счастье“, понимая под ним прежде всего внутренний душевный мир, внутреннее душевное спокойствие, как источник и внешнего спокойствия и благополучия?... А если невозможно, то что же нужно, чтобы эта возможность явилась, – чтобы показался в окружающей нас густой нравственной мгле хотя бы какой-нибудь просвет, приближающий к нам эту возможность?

Надежда на этот просвет, конечно, есть, и зависит она от нас.

Если поколеблены основы нормальной жизни, то очевидно, что нужно прежде всего восстановление и утверждение тех устоев, тех духовных основ, без которых не может стоять никакое общество, не может строиться никакая жизнь. Нужно, чтобы в душе народной ожил дух Христов. Только этот дух, только эта любовь Христова может возродить гибнущую Родину, может дать нам действительную, настоящую свободу, свободу духа, может дать нам возможность „лучшей“, внутренне-полной, совершенной жизни. Лишь Христос, воплотившийся в душу сынов нашей Родины, воплотившийся в нашу жизнь, спасет страну и даст нам возможность той лучшей жизни, которой все так горячо желают.

Россия в своем буйном водовороте минувшего года забыла Бога; и отсюда все ее страдания, весь ее позор. Призовет она Бога от всего сердца, всеми силами измученной души, и Господь придет. А вместе с Богом придет и правда, которой все так страстно ищут, придет и взаимное уважение, как будто совсем исчезнувшее из нашей жизни, придет и единение, о котором так много говорят, но которого совсем нет среди нас, придут и великодушие, и бескорыстие, и трезвость, и трудолюбие, и честность, и чистота нравов, в конец оскудевшие теперь, – словом, придет все то, что является условием нормальной, нравственно-здоровой жизни, – все то, от чего зависит возможность и успех восстановления, укрепления и совершенствования и личной жизни, и учреждений общества, и государства.

Дай Бог, чтобы во всех нас ярким светом горело сознание, что только в Боге, в Его воле, во внутреннем нравственном оздоровлении каждого из нас заключается спасение нашей Родины, заключается возможность восстановления порядка и устройства жизни – и личной, и общественной. Тогда мы действительно можем обрести в наступающем году то „лучшее“, чего так естественно желает наша душа.

31 декабря 1917 года» ¹⁸⁹.

5 января

Расстреляна демонстрации в поддержку Учредительного Собрания в Петрограде.

Известия ВЦИК. 1918. 7 января.

4 января

Вся власть в губернии перешла к Совету рабочих и крестьянских депутатов, к партии большевиков.

19 января

Красноармейцы пытаются захватить Александро-Невскую Лавру в Петрограде. При этом мученически пострадал протоиерей Петр Скипетров.

Церковные ведомости. 1918. № 2. С. 82–83.

19 января

Святейший Патриарх Тихон издал послание:

«Тяжкое время переживает ныне святая Православная Церковь Христова в Русской земле: гонение воздвигли на истину Христову явные и тайные враги сей истины и стремятся к тому чтобы погубить дело Христово, и вместо любви христианской всюду сеют семена злобы, ненависти и братоубийственной брани... Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые расправы! Ведь то, что творите вы, не только жестокое дело, это поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенскому в жизни будущей – загробной и страшному проклятию потомства в жизни настоящей – земной. Властью, данной нам от Бога, запрещением вам приступать к Тайнам Христовым, анафематствуем вас, если только вы носите еще имена христианские и хотя по рождению своему принадлежите к Церкви Православной. Заклинаем и всех вас, верных чад Православной Церкви Христовой, не вступать с таковыми извергами рода человеческого в какое-либо общение: „Изымите злаго от вас самех“ (1Кор.5:13). Зовем всех вас, верующих и верных чад Церкви, станьте на защиту оскорбляемой и угнетенной ныне Святой Матери нашей... Мы твердо уповаем, что враги Церкви Христовой будут посрамлены и расточатся силою Креста Христова, ибо непреложно обетование Самого Божественного Крестоносца: „Созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей“ (Мф.16:18)».

Г. Штрикер. Русская Православная Церковь

в советское время. М. 1995. С. 110–112.

В связи с трагическими событиями в Александро-Невской Лавре свою озабоченность и тревогу выразили Евангельский пастор Вальтер, священник Армяно-Григорианской Церкви Тер-Грегориан, раввин Петроградской синагоги Каценеленбоген, Магометанский имам Давлеканов.

Самарские епархиальные ведомости. 1918. № 6. С. 262–263.

20 января

Советом Народных Комиссаров издан декрет об отделении Церкви от государства и школы от Церкви.

Известия. 1918. № 16. 21 января.

20 января

Открылась 2-я сессия Поместного собора.

Деяния Собора. 20 января.

21 января

Большой крестный ход в Петрограде.

Церковные ведомости. 1918. № 2. С. 85–87.

25 января

Выходит Постановление Священного Собора по поводу декрета об отделении Церкви от государства:

«1. Изданный Советом Народных Комиссаров декрет об отделении Церкви от государства представляет собою, под видом закона о свободе совести, злостное покушение на весь строй жизни Православной Церкви и акт открытого против нее гонения.

2. Всякое участие как в издании сего враждебного Церкви узаконения, так и попытка провести его в жизнь несовместима с принадлежностью к Православной Церкви и навлекает на виновных кары вплоть до отлучения от Церкви (в последование 73 правилу святых апостол и 13 правилу VII Вселенского Собора».

Г. Штрикер. Русская Православная Церковь

в советское время. М. 1995. С. 115.

В это время в стране обстановка обостряется и все больше выходит из под контроля и духовных, и гражданских властей. 25 января в Киеве расстрелян митрополит Владимир.

В этот же день, 25 января, в газете «Известия» появляется жесткая статья В. Слевского «Последняя ставка» по поводу Патриаршей анафемы.

26 января

Расстрел крестных ходов в г. Воронеже и г. Шацке Тамбовской губернии.

Церковные ведомости. 1918. № 9–10.

27 января

Священный Собор издает воззвание к православному народу по поводу декрета Советов Народных Комиссаров о свободе совести:

«Православные христиане! От века неслыханное творится у нас на Руси Святой... Даже татары больше уважали нашу святую веру, чем наши теперешние законодатели. Доселе Русь называлась Святою, а теперь хотят сделать ее поганой. И слыхано ли, чтобы делами церковными управляли люди безбожные, не русские и не православные? ... Лучше кровь свою пролить и удостоиться венца мученического, чем допустить веру православную врагам на поругание!.. Мужайся же, Русь Святая! Иди на свою Голгофу. С тобою Крест Святой, оружие непобедимое!»

Г. Штрикер. Русская Православная Церковь

в советское время. М. 1995. С. 116.

27 января

В Петрограде Л. Шпицберг – член одной из комиссий Синода по приглашению обер-прокурора В. Н. Львова, помощник наркома образования, публично в своих докладах призывает «отвергнуть Царя Небесного», сообщает, что готовятся декреты о запрещении причащения как «колдовского акта», об изъятии священных сосудов, закрытии церквей и объявлении духовенства «контрреволюционным», прозрачно намекает, что «Патриарх еще жив».

Церковные ведомости. 1918. № 5. С. 205.

29 января

Прекращает деятельность Святейший Синод в Петрограде ввиду изъятия властями его помещений.

Церковные ведомости. 1918. № 3–4.

3 февраля / 16 февраля (новый стиль)

В Москве открывается заседание новых органов высшего Церковного Управления Священного Синода и Высшего Церковного Совета.

Церковные ведомости. 1918. № 7–8.

В конце января 1918 года здание Петрозаводской Духовной семинарии было изъято из ведения Церкви, однако, из Петрограда были получены директивы оказать содействие окончанию учебного года, но без открытия кредита. Отец Николай в это время опубликовал в «Олонецких епархиальных ведомостях» статью «Отделение Церкви от государства», в которой четко и ясно выразил свое непредвзятое отношение к декрету Совета Народных Комиссаров:

«20 января Совет Народных Комиссаров издал декрет об отделении Церкви от государства. Согласно декрета, теперь каждый гражданин может исповедовать любую религию или не исповедовать никакой.

Отменяются всякого рода ограничения, связанные с вероисповеданием. Во всех официальных актах отменяются всякого рода указания на принадлежность гражданина к той или другой религии. Свободное исполнение религиозных обрядов обеспечивается постольку, поскольку они не нарушают общественного порядка и не сопровождаются покушением на права граждан и советской республики.

Никто не может, ссылаясь на свои религиозные воззрения, уклоняться от всех гражданских обязанностей. Все церковные и религиозные общества подчиняются общим положениям о частных обществах. Принудительное взыскание сборов в пользу церковных и религиозных обществ не допускается. Никакие церковные и религиозные общества не имеют права владеть собственностью и не имеют прав юридического лица. Здания, предназначенные специально для богослужебных целей, отдаются в бесплатное пользование религиозным обществам.

Церковные учреждения лишаются права на казенные ассигновки, а духовенство – права на казенное жалование с 1 марта.

Итак, то, о чем мы предупреждали, совершилось. Если припомнят читатели нашу характеристику социалистических партий, то ничего другого в отношении Церкви нельзя было от них и ожидать. Чтобы быть последовательным, социалистическое правительство и должно было так поступить.

Правда, как все теперь происходящее, акт отделения Церкви от государства совершился слишком поспешно и как-то однобоко. Совершенно не принято во внимание настроение и отношение к этому вопросу огромных масс населения, которое в большинстве еще не распропагандировано и несомненно стоит на иной точке зрения в отношении Церкви. Почему-то фактические меры по отделению Церкви от государства принимаются только относительно одной Православной Церкви. Между тем в таких же отношениях к государству и народной казне стоит и католическое духовенство, и протестантское, и мусульманское, и даже еврейское, а монастыри и угодья имеются даже у буддистов. Почему-то проявлена крайняя поспешность в лишении жалованья духовенства и не допущен иной, хотя бы годовой, срок для перехода к совершенно новым условиям существования.

Если еще принять во внимание отдельный случай попытки к отобранию помещений Александро-Невской лавры в Петрограде при помощи красногвардейских штыков, то получается впечатление, что у нас устанавливается не свобода совести и исповедания, так естественная и необходимая в свободном государстве, а нечто иное: Православная Церковь как будто становится в положение гонимой.

Так или иначе, но подобного отношения к Церкви мы должны были ожидать и, во избежание катастрофы при переходе на новое положение, должны были соответствующим образом к этому готовиться.

Сделано ли же что-либо в этом направлении? По-видимому, мало. Мы большею частью пребывали в беззаботной уверенности, что революция добродушно пройдет мимо Церкви. От вопроса об отделении Церкви от государства мы думали отделаться как от назойливой мухи. Церковный Собор думал о многом, но, насколько известно из печати, – как будто мало обращал внимания на то, как приготовить и приспособить Церковь к новым условиям жизни, созданным революцией.

Если мы не понимали до сих пор того, что происходит вокруг и чем чревато это для Церкви, то теперь немедленно надо приняться – и в центре, и на местах – за приспособление к новому положению.

Собор должен теперь неотложно принять меры к охранению для верующих права свободного исповедания своей веры, а для Церкви – установления нормальных условий для осуществления своих религиозных задач и потребностей. Вопрос о духовенстве, условиях его существования, быта, служения должен быть немедленно и коренным образом пересмотрен в условиях современной действительности. Вопрос о духовной школе, не теряя ни минуты, должен быть поставлен во всем объеме и разрешен со всей определенностью. Теперь более, чем когда-либо ясно, насколько необходимы пастыри, хорошо подготовленные для защиты веры и хорошо настроенные для христианизации общественной жизни. Вопрос о религиозном просвещении и способах его осуществления должен быть безотлагательно уяснен и установлен. На местах духовенство тоже, не теряя времени, должно принимать меры к упрочению церковной жизни. На приходских собраниях необходимо уяснить создавшееся положение и совместно выработать условия нового существования, служения, просвещения, и изыскать средства содержания как храма, так и духовенства. Это дело всецело приходов. По местам, как слышно, кое- что уже сделано в этом направлении. Необходимо теперь немедленно озаботиться об этом везде»¹⁹⁰.

Учебный год продолжался, средства на содержание семинарии и оплату вознаграждения по прежнему получались из Государственного Казначейства по ордерам, подписанным Губернским комиссаром Парфеновым.

В ночь на 28 марта 1918 года протоиерей Николай Чуков неожиданно был арестован. В ту же ночь были арестованы преподаватели гимназии Вл. Ал. Богданов и Ф. Ф. Чудинов, преподаватель Учительской семинарии В. И. Крылов и преподаватель Петрозаводской семинарии Ал. Ст. Рубинов.

«Поводом к аресту послужило наше присутствие на заседании городских учителей, на котором было заслушано отношение Малого Совета Всероссийского Учительского Союза (из Петрограда) от 5 января 1918 г., об отрицательном отношении к Советской власти (предполагалось не исполнять распоряжений соввласти). На заседании председательствовал В. А. Богданов, секретарствовал преподаватель нашей семинарии А. Г. Чесноков. Высказывались разные мнения. Я выступил с определенным заявлением, что мы не можем исполнять предложения Малого Совета, так как после 5 января (дата отношения) события настолько изменились, что вся система управления на местах уже перестроилась, во главе управления стоят Советы рабочих и красногвардейских депутатов и без санкции комиссара мы, например, не можем получить ни одной копейки из Казначейства на содержание учреждений... Как же после этого можно фактически не признавать Соввласти? ... В конце концов все-таки была принята резолюция „выполнять предложение Малого Совета по мере возможности“. Я опять возражал против подобной редакции, настаивая, что участие в культурно-просветительских учреждениях Совета рабочих и красногвардейских депутатов по его приглашению должно быть вполне допустимо для членов Союза учителей, поскольку идет для работы на пользу народа. Председательствующий В. А. Богданов разъяснил, что он именно это и разумел под словами „по мере возможности“...Пришлось согласиться с этим толкованием и... поплатиться за это арестом... В конце концов, после произведенного в срочном порядке следствия арестованные через три дня были освобождены, но постановлением Исполкома все они „были уволены от занимаемых должностей“. Несколько недель спустя я в Петрограде выяснил в Наркомпроссе незаконность такового постановления и это было опротестовано сверху, но сразу, на месте, оно произвело впечатление и, например, у нас в семинарии смутило корпорацию, так, что когда я назначил педагогическое собрание Правления, то преподаватели Громов, Бурцев и Чесноков явились ко мне, предупреждая, как бы мое присутствие на заседании не навлекло каких-либо неприятных последствий, а Чесноков „жертвуя собой“, как он выразился, решил пойти на заседание, но сделать запрос о его закономерности. Я же решил выйти из положения так: открыв заседание, я сообщил обо всем происшедшем и заявил, что испросил у Епископа на некоторое время отпуск по состоянию здоровья и поеду в Петроград, а на время моего отсутствия прошу избрать временного заместителя. Н. П. Громов, исполнявший обязанности Инспектора, как таковой, должен был бы автоматически занять место исполняющего обязанности ректора, но он побоялся взять на себя исполнение этих обязанностей в эти тревожные дни, и временно заступающим место ректора избрали помощника инспектора Н. С. Стручкова. После этого я, для успокоения трусливых, оставил заседание, хотя фактически продолжал руководить всей жизнью семинарии по-прежнему» ¹⁹¹.

Находясь в Петрограде с 30 апреля по 17 мая (ст. ст.) о. Николай выяснял положение дел и, в частности, дело своего ареста. Сохранился его рапорт в Учебный комитет, более точно отражающий ситуацию. 7 мая / 24 апреля 1918 года ректор Олонецкой Духовной семинарии прот. Н. Чуков сообщал в Учебный комитет при Священном Синоде о том, что

«в ночь (3 часа) на 10 апреля (28 марта) сего года, по постановлению исполнительного Комитета Олонецкого Губернского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов я был арестован в своей квартире и заключен в тюрьму. Одновременно со мной были заключены преподаватель Олонецкой духовной семинарии Александр Рубинов, преподаватели Олонецкой гимназии В. А. Богданов и Ф. Ф. Чудинов и преподаватель Петрозаводской Учительской семинарии В. И. Крылов.

Судя по опубликованному в „Известиях Олонецкого Губернского Совдепа“ протоколу Исполнительного комитета, все указанные лица арестованы „как главари движения против Советской власти“. Причиной ареста явилось собрание союза учащихся г. Петрозаводска, бывшее 7 апреля (25 марта), где присутствовало сорок три человека, и на котором обсуждалось мнение Малого совета Всероссийского Учредительного Союза от 7 февраля об отношении к Советской власти. Совет Всероссийского Учредительного Союза рекомендовал идти в Совдепы для борьбы с идеей Советской власти, не работать в советских надшкольных органах и не сноситься с советской властью.

На собрании я возражал против предложения Совета Всероссийского Учредительного Союза, считая нечестным идти под тем или другим флагом в Совдепы для борьбы с идеей Советской власти, а с другой стороны находил, что работа в культурно-просветительских учреждениях Совдепа на пользу народа должна быть вполне допустима для членов Союза.

В результате обсуждения собранием учащих была принята предложенная Исполнительным Комитетом Союза резолюция по поводу мнения Малого Совета Всероссийского Учредительного Союза: „Принять к сведению и по мере возможности к выполнению“. Принятие этой резолюции и послужило причиной нашего ареста. Вместе с арестом Исполнительным Комитетом Совдепа постановлено дело о нас передать в следственную Комиссию при Революционном Трибунале и уволить всех арестованных от занимаемых должностей.

Следственная Комиссия предъявила мне, как и всем заключенным со мною лицам, а также затем и всем сорока трем участникам собрания 7 апреля, три пункта обвинения:

а) неподчинение и сопротивление Советской власти и отказ от работы с нею на живом деле;

б) отказ от сношения с Советской властью и весьма отрицательное отношение к ней;

в) борьба с идеей Советской власти.

После снятия допроса 12 апреля (30 марта) вечером по распоряжению следственной комиссии все арестованные были освобождены из заключения до суда. По рассмотрению показаний всех допрошенных, следственная комиссия в заседании 22 (9) апреля, освободила от суда всех участников собрания, кроме преподавателя гимназии В. А. Богданова, как председателя Исполнительного Комитета Союза учащих г. Петрозаводска. Мы были лишь привлечены в качестве свидетелей.

Суд происходил 29 (16) апреля. Революционный Трибунал признал, что „призыва к неподчинению власти Рабоче-Крестьянского Правительства ни следствием, ни свидетельскими показаниями не установлено; что обвинение в уклонении от сношения с правительством со стороны обвиняемого опровергнуто свидетелями и что обвинение в саботаже отклоняется всеми данными в деле“. На основании всего этого Революционный Трибунал постановил гр. В. А. Богданова оправдать.

Таким образом, если Революционный Трибунал не нашел никакой вины и совершенно оправдал привлеченного следственной Комиссией к суду В. А. Богданова, то тем более являемся невиновными все мы остальные, совсем освобожденные от суда.

Между тем увольнение от должностей и (по приказу комиссара Просвещения) даже от педагогической службы все еще остается на нас.

В виду сего я одновременно с сим докладываю о вышеизложенном Преосвященнейшему Олонецкому и прошу его довести обо всем случившемся со мной Его Святейшеству и Священному Синоду на предмет доведения до сведения Совета Народных Комиссаров о допущенном произволе местной власти и восстановлении в должностях меня и преподавателя духовной семинарии А. С. Рубинова.

Сообщая о вышеизложенном Учебному Комитету, честь имею покорнейше просить оказать со стороны возможное содействие в том же направлении»¹⁹².

В храме семинарии тем временем праздновался престольный семинарский праздник св. апостола Иоанна Богослова. Служил бывший законоучитель гимназии протоиерей И. Д. Лавров. А инициативу в устройстве праздника проявил эконом П. М. Осиев. Экзамены тоже прошли без о. Николая. Вернулся он только ко дню выпуска.

20 мая ст. ст. 1918 года были совершены заключительные богослужения; Божественная Литургия и благодарственный молебен. Перед молебном о. Николай обратился к присутствующим со следующим прощальным словом:

«Семинария наша просуществовала 89 лет. За это время она сделала 67 выпусков. Из своих стен она выпустила тысячи питомцев на самые разные поприща жизни. Она дала целый сонм пастырей Церкви от самых скромных уголков нашей Олонии до высокого поста Петроградского Митрополита [Вениамина – прот. В. С.], с честью и достоинством несших и несущих свое пастырское служение. Она дала целый ряд тружеников-педагогов от самых скромных работников сельской школы нашей Олонии до высокого звания профессора Академии, перед которым (я разумею Ивана Егоровича Троицкого) преклонялись такие светила церковной науки, как знаменитый В. В. Болотов. Мы видим и сейчас питомцев нашей семинарии в рядах первых студентов Академии, – надежду Церкви и науки в будущем. Мы видели и видим питомцев нашей семинарии в рядах массы общественных деятелей от положения самого скромного до звания сенатора [П. С. Даманский – прот. В. С.] и члена Государственного Совета [протоиерей А. П. Надежин – прот. В.С.] и Государственной Думы [К. И. Казанский – прот. В. С.].

Оглядываясь на пройденный путь, наша семинария может спокойно смотреть в глаза обществу в сознании, что она честно и свято исполнила свой долг. Последние годы, тяжелые вообще для Родины по внешним и внутренним условиям, отразились и на нашей семинарии. ... Но и тут, всякий, кто хотел, мог приобрести и приобрел все, что нужно для жизни и работы. Семинария давала и – в меру собственного желания и усердия каждого, – дала и знания, и навыки, и выработку характера, и определенное мировоззрение. Но, конечно, здесь в полной мере приложимо евангельское изречение: „имущему дано будет и преизбудет...“, а ведь насильно не навяжешь ни знаний, ни развития... Итак, заканчивая учебный год, оставляя семинарию, вы, наши дорогие питомцы, и те, кто оканчивает курс, и те, кто остается пока в неизвестности относительно возможности продолжения дальнейшего своего образования, – примите последний завет и наставление воспитавшей вас школы: храните в душе то доброе семя, которое посеяла в вас школа – свет веры Христовой и огонь любви евангельской; бережно ухаживайте за этим семенем и выращивайте его в доброе и многоплодное дерево.

Верные заветам семинарии и ее Небесного Покровителя св. Ап. Иоанна Богослова, будьте насадителями в обществе истинного света, чистой правды и христианской любви – деятельной, одушевленной, нелицемерной. Руководитесь этим и только этим в своей жизни и деятельности, и вы исполните завет Христов и будете воистину Его ученики, к чему вас и готовила семинария.

А теперь особенно возблагодарим Господа Бога за все милости, которые Он изобильно излил на семинарию за все время ее существования и помог ей подвигом добрым подвизаться. И помолимся, да хранит Господь и впредь всех нас – ими же весть и хощет судьбами – да приведет и этот рассадник просвещения, и всех нас к служению на созидание Царства Божия и правды его»¹⁹³.

3 и 5 июня (ст. ст.) происходили последние педагогические Правления, заключительные по учебному году. После этих собраний корпорация захотела устроить прощальный ужин. Было много речей. Всем хотелось помянуть семинарию добрым словом, объединявший идеализм, дружную работу педагогов. Все говорили, что присутствуют на «похоронах» семинарии, и всем как-то не хотелось этому верить, таилась какая-то надежда, что не все еще кончено, что школа не умрет... Высказывалось пожелание, чтобы педагоги сорганизовались и устроили богословский факультет, например, при народном университете, чтобы они объединились в небольшой кружок богословско-философский, чтобы вообще богословская мысль нашла себе место проявления... Характеризовалось недалекое прошлое семинарии; отмечалось, что определенный и заметный след оставили в семинарии ректор П. Ф. Щеглов, о. архимандрит Фаддей, – вследствие той или иной определенной системы, даже называли время ректорства о. Николая, – «эпохой» в жизни семинарии. Ее выпуск в 1918 году составил девятнадцать человек.

«На последних собраниях Правления школы я был избран депутатом на епархиальный съезд духовенства, куда представлялся составленный мною и одобренный Правлением доклад о будущем нашей духовной школы в смысле сохранения в реформированном виде, как корректив к светской безрелигиозной школе. Об этом же я писал незадолго перед тем (24 / 11 мая 1918 г.) и Председателю Учебного Комитета при Св. Синоде, прот. К. М. Аггееву. Основанием к таким ожиданиям было опубликованное в газетах сообщение, будто бы секретарь В. И. Ленина – Бонч-Бруевич обещал представлявшейся ему делегации от происходившего тогда Всероссийского Поместного Церковного Собора, что декрет об отделении Церкви от государства и школы от Церкви будет пересмотрен и смягчен при участии комиссии из членов Собора. Вместе с таким докладом представлялась и смета на содержание семинарии в дальнейшем в сумме 135 тысяч рублей в год»¹⁹⁴.

Так как осуществление предположений доклада обуславливалось очень проблематичным «пересмотром» декрета, то о. Николай составил для Епархиального съезда и другой доклад об устройстве специальной пастырской школы со сметой в 35 тысяч рублей, который представил потом на съезд уже от своего имени.

Закончив совершенно учебный год, о. Николай уехал из Петрозаводска (6 июня ст. ст.) в Александро-Свирский монастырь на праздник Троицы. Там жил епископ и о. Николай отвез ему все журналы Правления семинарии на утверждение.

15 июня ст. ст. в Петрозаводске открылся Епархиальный съезд представителей духовенства и мирян, и о. Николай снова должен был возвратиться для участия на съезде ввиду вопросов, касавшихся существования духовно-учебных заведений епархии.

Епископ Иоанникий по болезни задержался в монастыре и приехал уже в середине занятий съезда, хотя по положению он должен был председательствовать на съезде.

Съезд проходил в помещении Петропавловского собора. По направлению он был замечательно единодушен в отличие от прошлогоднего (1917 года), когда прибывшие в большом числе низшие члены клира придавали съезду распущенный характер, а кое-кто из иереев, например о. М. Ф. Покровский, занимался интригами. В этот раз все выбранные миряне были настроены церковно; на съезде они шли даже впереди духовенства в отстаивании духовных школ и в ассигнованиях на церковные нужды. Подавляющим числом голосов (33 из 39) о. Николая избрали товарищем председателя, хотя он и упорно отказывался. Пришлось, однако, согласиться и, за отсутствием епископа, руководить съездом.

Съезд провели быстро: спешили, чтобы не закрыли, особенно 22 июня, когда город был объявлен на военном положении вследствие приближения англичан по Мурманской железной дороге с севера. Плавному ходу съезда много мешал приехавший в середине занятий епископ, совершенно не умевший вести собрания: старался сам возражать каждому оратору, вместо того, чтобы только руководить прениями и их резюмировать... В течение трех дней его присутствия съезд все время по каждому малейшему поводу касался вопроса об отсутствии епископа из епархии, о сдаче им архиерейского дома железной дороге и т. п. Было видно общее недовольство епископом и духовенства, и мирян.

Несмотря на сравнительно короткий срок занятий, съезд вынес решения по всем обсуждавшимся вопросам и сделал нужные ассигнования. В частности он постановил, чтобы 1) сохранить Олонецкую епархия как самостоятельную (ввиду экономических соображений была речь о присоединении к Петербургской); 2) местопребывание правящего епископа должно быть в Петрозаводске, как центре губернской жизни (епископ предполагал жить или в Александро-Свирском монастыре или в Петрограде); 3) сохранить свою духовную школу и с этой целью ходатайствовать перед Св. Синодом о принятии мер к этому; 4) в случае невозможности этого, вместо проектируемого Св. Синодом пастырского училища, реформировать богословские классы Духовной семинарии в особую богословско-пастырскую школу согласно представленному проекту; 5) отпустить испрашиваемые кредиты на епархию в общей сумме около 250 тысяч рублей, в том числе на содержание семинарии и предполагаемую пастырскую школу.

В заключение закрытой подачей голосов съезд избрал в члены Епархиального совета (вместо прежней консистории): о. Николая (51 голос), прот. Красова (43 голоса), прот. Звероловлева (22 голоса); из мирян: Н. П. Громова (33 голоса) и М. П. Смирнова (52 голоса).

22 июня ст. ст. съезд закончился. Почти все члены съезда разъехались вечером на пароходе.

30 июня о. Николай Чуков выехал из Петрозаводска,

«как раз накануне [годовщины – прот. В. С.] первого вступления моего на службу надзирателем духовного училища в 1889 году. Сначала поселился пока во Введенском монастыре Петроградской епархии, лежащем на самой границе с Олонецкой губернией, а через два месяца – в Петрограде, отдав на свою работу в Петрозаводске ровно 25 лет...»¹⁹⁵.

После отъезда о. Николая из Петрозаводска, семинария, вместе с прочими духовно-учебными заведениями была официально закрыта. Богословская библиотека была частично вывезена в Собор, а архив и делопроизводство канцелярии были выброшены на двор и сожжены поселившимися красноармейцами. Так печально закончилось существование Олонецкой Духовной семинарии.

Воспитанники, не успевшие окончить полный семинарский курс (176 человек), согласно постановлению Петрозаводского городского отдела народного образования от 21 июля 1918 года получили возможность продолжить свое образование в советских школах.

6 сентября / 24 августа 1918 г.

На основании декрета об отделении Церкви от государства и школы от Церкви 23 января 1918 года все духовно-учебные заведения закрылись.

В связи с этим Святейший Патриарх, Священный Синод и Высший Церковный Совет Российской Православной Церкви в своем заседании 4/17 сентября 1918 года имели суждение о положении духовно-учебных школ. Было вынесено постановление и по епархиям разослан указ, в котором говорилось:

«...считать всех начальствующих, преподавателей, преподавательниц, воспитателей, воспитательниц и других лиц учебно-административного и педагогического персонала духовных семинарий, мужских и женских духовных училищ, находящихся в пределах действия Советской власти, за штатом...»

В силу этого указа о. Николай Чуков оказался по должности за штатом.

Что означало в то время оказаться за штатом преподавателю духовного учебного заведения?

Для преподавателей духовных учебных заведений после революции наступили очень тяжелые времена. Особенно тяжелыми они были для преподавателей-священнослужителей. Многие из них не только сразу же были лишены работы, но и высылались за пределы того региона, где они трудились. Жесткие условия предъявлялись тем, кто пытался устроиться в светские школы. От священнослужителей требовали отречения от сана, предоставления в губернский комиссариат просвещения развернутого изложения своих политических, религиозных и педагогических взглядов.

Тем, кто был связан с преподавательской деятельностью всю жизнь, у кого были семьи, кто не мог по-другому жить, нужда заставляла идти на компромисс. У них другого выхода не было, как согласиться на условия, продиктованные властью. Однако, это не спасало положения. Человек оказывался в ловушке вместе с властью. Ярким примером здесь служит участь председателя Педагогического совета Петрозаводской женской учительской семинарии священника В. Даманского. В своем заявлении от 7 июня 1918 года он писал: «Желая продолжать педагогическую деятельность, на служение которой я посвятил 21 год, прошу Олонецкий губернский совет по народному образованию оставить меня в занимаемой мною должности председателя педагогического совета семинарии и назначить преподавателем педагогики. При этом заявляю, что заниматься преподаванием вероучения (Закона Божия) и совершением общественных религиозных обрядов в стенах учебного заведения, вне стен и вообще где бы то ни было я не буду. За неимением личных средств и в связи с трудным материальным положением в настоящее время не имею возможности приобрести светскую одежду, на которую потребуется свыше трех тысяч рублей, поэтому прошу дать мне отсрочку на приобретение таковой месяцев на четыре-пять».

Губернский совет по народному образованию принял решение о назначении В. Даманского преподавателем, предупредив его, что в школу он должен прийти в светской одежде. Но у В. Даманского не было ее, поэтому 16 июля 1918 года он обратился к губернскому комиссару просвещения с просьбой разрешить ему продолжить епархиальную службу хотя бы до начала учебного года, чтобы заработать деньги на светскую одежду. Этот вопрос был даже предметом специального рассмотрения на коллегии Петрозаводского городского отдела по народному образованию, которая приняла решение в просьбе отказать.

«В первый день нового учебного года учитель В. Даманский явился в одежде священника. 12 сентября 1918 года он обратился с очередным заявлением по указанному выше вопросу, адресовав его на этот раз председателю коллегии при губернском отделе народного образования. В нем он писал о крайне трудном, нищенском материальном положении его семьи. Потеряв жену шесть лет тому назад, В. Даманский воспитывал троих детей. Кроме того, в семье были его старые мать и сестра. На этот раз этот бедный и забитый властями человек просил дать ему отсрочку для приобретения светской одежды до ноября»¹⁹⁶.

У о. Николая к этому времени семья состояла из семи человек, из них пятеро детей. Он всю жизнь был по призванию священнослужитель, преподаватель... Своему призванию он остался верен и в этот весьма трудный момент. Он не отошел от церковно-просветительской деятельности. Он не впал в отчаяние, не поддался всеобщей одержимости строительства нового безбожного общественного устройства. Паника не в его характере. В новых условиях он активно участвует в решении важных вопросов духовного образования.

Рисунок 62. Протоиерей Николай Кириллович Чуков. 1917 год