II. Образ жизни

В то время, когда он еще только стал епископом Рашки и Призрена, а также в Белграде, Его Святейшество Павел все время, пока был и патриархом, вел совершенно монашеский образ жизни, лишь добавляя более высокие обязанности и ответственность к тем, которые имел, будучи простым монахом.

Каждый день он вставал в четыре часа утра, исполнял монашеское правило, состоявшее из некоторого числа молитв и земных поклонов. В пять часов утра он шел на Божественную литургию. Вначале он совершал ее в патриархийной часовне святого Симеона Мироточивого, расположенной на третьем этаже. Но вскоре часовня уже не смогла вмещать в себя все большее и большее число верующих, которым патриарх дозволял свободно участвовать в этой ранней литургии. Он все чаще совершал ее в большом зале Патриархии, расположенном на первом этаже: не только потому, что здесь было больше места, но и потому, что лестницы были более удобными для людей престарелых и больных. Очень часто в этом зале собиралось до пятисот человек – именно столько он и мог вместить.

Патриарх не имел ни профессионального хора, как это бывает в других православных странах, ни просто постоянного хора; прихожане по доброй воле собирались вместе, чтобы петь на литургии.

Патриарх часто приходил с большим количеством записок, в которых были вписаны имена верующих – усопших, а также, больных или переживающих трудности, которые присутствовали сами или за которых их близкие просили патриарха (всегда доступного для подобных просьб) – помянуть их на проскомидии или во время самой литургии. Эти литургии совершались просто, без патриаршей или епископской пышности (например, патриарх сам надевал и снимал облачение, зачастую служил без диакона); были они необычайно продолжительными.

В конце литургии патриарх произносил проповедь, которая была почти всегда толкованием на Евангелие или Апостольское Послание дня. Единственной целью проповедей было научение верных. При этом патриарх произносил проповеди просто, используя общедоступный лексикон⁵⁹, коротко, сосредоточиваясь на одной теме, чтобы услышанное осталось в памяти.

Ежедневная литургия была правилом, которому патриарх неукоснительно следовал. Даже когда был в отъезде, он вставал в четыре часа утра, чтобы совершать литургию. Как-то, вернувшись из Австралии рано утром, он отправился прямиком в церковь на Божественную литургию. Протоиерей Лука Овагович, который многие годы помогал патриарху, рассказывает:

«Я помню, как мы прибыли в Москву в 2000 году на великое освящение Храма Христа Спасителя. Мы поселились в гостинице для патриарших гостей в Даниловом монастыре. Храм должен был быть освящен на следующий день. Но было предусмотрено, что Его Святейшество не будет участвовать в литургии, кроме как послезавтра, что оставляло ему еще один свободный день. Однако в четыре часа утра Его Святейшество постучал в мою дверь: “Отец Лука, пойдем отслужим литургию где-нибудь”. Я не знал, что делать. Мы пошли в один из храмов Данилова монастыря и в пять часов нашли монахов, готовящихся к другой службе. Они очень удивились, увидев нас. Я сказал им: “Его Святейшество хочет отслужить литургию”. – “А где его облачения?” – “Их у нас нет, поскольку мы отправили их в Храм Христа Спасителя. Но, может быть, вы сможете найти комплект священнических облачений?..” Они его быстро нашли, но были очень удивлены, видя, что патриарх совершает литургию как простой священник...»

Патриарх подчинялся тому же правилу и в отношении вечернего богослужения. Каждый день он старался присутствовать на вечерне, совершаемой в кафедральном соборе. Если же он был в отъезде, за пределами Белграда, то организовывал свой распорядок так, чтобы прибыть к началу службы. Как-то случилось, что он только что вернулся из Патриархии в Пече и после того как проехал восемь часов на машине, направился прямо в кафедральный собор, чтобы участвовать в богослужении. Он не всегда принимал непосредственное участие в богослужении сам, но, будучи прекрасным певцом⁶⁰, часто пел вместе с хором.

Вечером, завершив все свои дела, он занимался духовным чтением и писал. Потом совершал вечернее молитвенное правило, никогда не нарушая его, даже если очень устал.

Земные поклоны (когда становятся на колени и касаются головой земли) занимали важное место среди аскетических упражнений патриарха. Он оставил их только в возрасте девяноста одного года, когда травма колена сделала их невозможными. Он видел в них ценность не только духовную, но в равной мере и медицинскую, часто утверждая, что это – лучшая гимнастика, которую человек способен выполнять, чтобы быть в хорошей форме. «Наше тело есть храм нашей души, – говорил он, – тогда как наша душа есть храм Святого Духа». И замечал: для того чтобы душа была направлена к Богу, Которому она обязана своим бытием, она должна обладать хорошим состоянием, и чтобы тело ей в этом не препятствовало, но чтобы она себя хорошо чувствовала в нем.

Патриарх не ограничивался исполнением утреннего и вечернего монашеского молитвенного правила. Весь день его был наполнен молитвой, а ведь он проводил различные встречи с помощниками, принимал посетителей, участвовал в различных заседаниях и мероприятиях.

Молитва занимала и часть ночного времени патриарха.

В отношении пищи он установил для себя суровый режим. Утром, после литургии, он не завтракал, довольствуясь чашкой чая и куском хлеба. В полдень съедал небольшую порцию овощей, которые отваривал сам с небольшим количеством зелени, собранной им же близ Патриархии. Когда он находил крапиву, то срывал ее, чтобы приготовить таким же образом. Он почти всегда воздерживался от ужина. Питался постной пищей даже вне постных дней и больших постов. И только в праздничные дни позволял себе немного масла и рыбы. Он воздерживался от употребления алкоголя, довольствуясь обычно томатным соком.

Ложился он поздно и вставал рано, чтобы служить литургию, причем спал на неудобной железной кровати (подушка была из соломы, а матрас – из листьев кукурузы, который, напомним, он привез с собой из Призрена).

Когда он был избран Предстоятелем Сербской Церкви, то отказался от жалованья, которое полагалось за исполнение столь высокого служения; попросил лишь, чтобы ему сохранили небольшое денежное довольствие, на которое он имел право как епископ Рашко-Призренский. Поскольку, как мы позже увидим, его потребности оставались скромными, он даже находил возможность подавать в виде милостыни часть этой пенсии. Так он делал и будучи епископом. Когда в 1962 году некоторые епископы на одном из ежегодных собраний потребовали увеличения денежного содержания, он спросил: «Зачем, если мы не можем потратить и того, что у нас уже есть?»

Его Святейшество Павел получал многочисленные подарки. Он любил раздавать их со знанием дела, ожидая, например, пока не получит плащ или рясу, чтобы, встретив бедного священника, отдать ему.

Пока он был епископом, он занимал в течение тридцати лет более чем скромную комнату в епископской резиденции, а став патриархом в Патриархии – малую часть апартаментов, которые были ему предназначены. Его внучатая племянница Снежана Милкович – одна из очень немногих, кто мог войти в его частные покои, – так описывает их:

«Первое помещение, в которое вы попадаете, – это довольно просторная прихожая. Слева – круглая деревянная вешалка с четырьмя крючками для верхней одежды и нижним кругом для зонтов. Этих предметов уже не увидишь нигде, кроме как в некоторых кафе, владельцы которых желают сохранить атмосферу прошлого. Немного далее находится мебель – бюро, обычно заваленное книгами, бумагами, журналами, маленькими иконами, фотографиями, диван и два стула...

Иногда патриарх позволял мне пройти с ним через кухню, также заполненную книгами, до его спальни. Это было его личное пространство, в которое он не пускал никого. Мне кажется, это было самым маленьким помещением в здании Патриархии. Я спрашивала себя, чем эта комната могла служить до того, как он решил в ней поселиться. Здесь кровать, которая занимала все пространство вплоть до стены, старый шкаф, металлический сундук и стул. Над кроватью была прикреплена полка во всю длину, где он держал очки, книгу и еще несколько личных предметов, чтобы иметь их под рукой. Эта комната была точь-в-точь такой же, как монашеские кельи, которые я видела, когда посещала со своей матерью монастыри Девич и Сопочаны.

Другая часть его апартаментов в Патриархии состояла из гостиной для приема посетителей и комнат, которые использовались редко»⁶¹.

Патриарх Павел отказывался от прямой телефонной связи – не для того, чтобы сохранять дистанцию или чтобы его не тревожили, но чтобы не пользоваться никакими привилегиями и принимать и делать звонки с общего номера, как все работники Патриархии.

В то время как патриархи обычно окружены прислугой, занятой заботами о различных ежедневных нуждах, патриарх Павел стремился брать на себя заботы, которые касались его самого, как он это делал, когда был еще епископом Рашко-Призренским.

Он готовил для себя еду – обычно овощи, которые сам покупал в магазинах поблизости. Он также брал на себя все прочие заботы по хозяйству, относящиеся к его личным покоям.

Когда он был болен, то он избегал обращаться к врачам, лечился лекарственными растениями: он интересовался фитотерапией в течение своих недолгих занятий медициной и, по крайней мере, приобрел знания о лекарственных растениях, собирал их в лесу и потом использовал как во время своего пребывания в монастыре, так и будучи епископом Рашко-Призренским. Встречая какого-нибудь заболевшего клирика или просто верующего мирянина, он не упускал случая сказать, какой отвар, настой или экстракт ему следует принять...

Патриарх Павел обладал выдающейся характерной чертой своей личности – он не любил ни роскоши, ни расточительности, был во всем экономным.

В конце трапезы он тщательно собирал и съедал крошки, оставшиеся на столе. Один епископ рассказывал, что как-то патриарх был приглашен на праздник. На трапезе подавали рыбу. Когда рыбу съели и собрали остатки, то он заметил, что на них осталось еще много рыбного мяса, особенно вокруг головы. Он попросил пакет, чтобы забрать остатки с собой, говоря: «Жалко все это оставлять». На следующий день, когда у него были приглашенные на обед в Патриархию, он достал эти остатки, чтобы съесть. Но, поскольку он привык всем делиться со своими гостями, предложил им часть... И дал духовное объяснение этой экономности, отмечая, что природа содержит Божественные энергии: расточая питание, даже в столь малых количествах, мы расточаем благодеяния, даваемые Господом. Он напомнил эпизод из Евангелия: когда Господь накормил пять тысяч человек пятью хлебами и пятью рыбами, Он повелел Своим ученикам собрать оставшиеся куски, чтобы ничего не пропало (Ин. 6:12).

Патриарх Павел сберегал, насколько это было возможно, свои одежды (он даже хранил до времени своего патриаршества рясу, которую получил во время монашеского пострига и носил в пору своего епископства в Призрене). Он их сам стирал и гладил, а когда видел дыру, то зашивал или ставил на нее заплату. Он сам заботился о своей обуви и сам ее чинил, когда было нужно... Если она изнашивалась так, что ее невозможно было носить, он находил где-нибудь выброшенную, подходившую ему по размеру пару и чинил ее. Как-то он изготовил пару высокой обуви из женских сапог. В другой раз он восстановил пару обуви, которую нашел возле помойки в окрестностях Патриархии.

Как и прежде, будучи еще епископом, он, став патриархом, занимался различными ремонтными работами вокруг Патриархии. Не было такой практической задачи, с которой бы он не справился. В бытность свою простым монахом он научился шить, штопать, стирать, выполнять работу сапожника, а также обрабатывать землю, обрезать фруктовые деревья, переплетать книги, выполнять работу каменщика, электрика и сантехника, чинить электроприборы... Когда он переезжал в здание Патриархии и подметил некоторую ошибку строителей, то его первым движением было исправить ее самому.

Директор патриаршей типографии докладывал:

«Когда он приходил в мое бюро и замечал, что что-нибудь не работает как следует, например, видел, что дверь не закрывается, где-то прохудилась крыша, электричество не работает и т.д., то хотел узнать сам, в чем проблема. И лишь потом говорил: “Посмотрим, как это починить!” Он везде себя вел как хозяин дома, не только в Патриархии, но и в каждом монастыре, и в каждой церкви – повсюду, где он оказывался...»

Так, когда он прибывал в какую-либо церковь, то, замечая дырку или протертость на рясе или фелони того или иного священника, предлагал забрать ее, чтобы починить...

Его отвращение к расточительности проявлялось и в стремлении брать на себя заботы о помещениях, где проживал. В конце вечера он совершал обход, чтобы погасить свет, закрыть двери, которые сотрудники по рассеянности закрыть забыли.

Патриарх никогда ничего не требовал для себя самого, но всегда был готов поделиться тем, что имел. И когда он был с другими, предпочитал не есть того, чего не мог разделить с другими. Разные анекдоты существуют на эту тему. Один из его посетителей рассказывал, что патриарх стремился разрезать надвое маленький кусок арбуза, который ему передали. Однажды он путешествовал на автомобиле с одним епископом на большое расстояние. У него было яблоко – ему его дали, чтобы подкрепиться в дороге. Он сохранил это яблоко до конца поездки, чтобы разделить его со своим спутником, что и сделал с некоторым смущением, не имея ножа.

Патриарх Павел не позволял себе никаких привилегий и не желал даже на территории Патриархии брать что-либо бесплатно.

Директор патриаршей типографии рассказывал:

«Если патриарху требовалась книга или статья, напечатанная здесь, он не уносил ее с собой без того, чтобы не заплатить за нее из своих собственных средств, даже если речь шла о типографии Патриархии, находившейся у него в подчинении. Он не желал, чтобы кто-нибудь нес расходы вместо него».

Как-то раз, когда патриарх Павел отправился на трамвае по Белграду, он не смог добраться по причине многолюдства до кондуктора, чтобы взять билет. В конце своей поездки он пошел к нему, чтобы расплатиться. Работник сказал ему, что одна часть маршрута уже закончилась и что другую часть компания ему охотно оплатит. Патриарх, однако, настоял, чтобы кондуктор взял деньги.

Церковь празднует три Рождества: Господа нашего Иисуса Христа, Божией Матери и святого Иоанна Крестителя. Патриарх Павел же не желал праздновать своего дня рождения, отвечая, однако, в соответствии с правилами вежливости на послания, адресованные ему по этому случаю. По тем же причинам он не принимал участия в праздновании дней рождения официальных лиц, которые его приглашали, но всегда приносил свои извинения.

Патриарх не праздновал ничего личного, кроме семейного праздника слава (который занимает первое место среди религиозных традиций сербского народа). И как это делает в сербской семье ее глава, он, стоя в течение всего праздника, прислуживал своим гостям за столом.

Перемещаясь по столице, патриарх Павел не только отказывался пользоваться автомобилями класса «люкс», в которых обычно ездят его собратья-патриархи, чтобы соответствовать положению в обществе, но не хотел пользоваться даже обычным автомобилем, а тем более – услугами личного водителя.

В течение всего своего епископства в Косове, где уже тогда было очень небезопасно и где агрессия мусульман-албанцев против православного клира была частой, он тем не менее отказывался от сопровождения. То же было и в пору его патриаршества, в Белграде.

Он передвигался в одиночку по улицам Белграда, иногда пешком, со своим пастырским посохом в руке, иногда на общественном транспорте – автобусе или трамвае. Фотографии, облетевшие весь мир, показывают его в одной из этих двух ситуаций, что весьма необычно для лица, занимающего столь высокое положение.

Патриарх Павел смиренно, не без юмора, объяснял свой выбор тем, что такой способ передвижения является более быстрым, чем поездка на автомобиле. И действительно, иногда это оправдывает себя. В дни праздников он в основном собирался служить литургию в церкви, посвященной святому данного дня. Зная, что патриарх собирается прибыть, священник данного прихода или кто-то из его представителей брали на себя инициативу подыскать автомобиль, чтобы забрать патриарха из Патриархии, довезти его до церкви, где он должен служить. Но часто случалось, что перед тем как машина приезжала в Патриархию, патриарх Павел уже прибывал сам в церковь пешком или на общественном транспорте.

Одна история показывает, что удобство, которое многие ценят в автомобилях, ему было глубоко отвратительно. Однажды патриарх поднимался по улице Короля Петра Первого⁶², недалеко от Патриархии. Хорошо ему знакомый священник одного из крупнейших белградских храмов, ехавший на «мерседесе» самой последней модели, поравнявшись с ним, предложил довезти его до места назначения. Патриарх, не желая обидеть его отказом, сел в автомобиль. Когда они поехали, он не мог не обратить внимания на роскошь автомобиля и наивно спросил:

– Скажите мне, отец, кому принадлежит этот транспорт?

– Мне, Ваше Святейшество! – гордо ответил священник.

– Остановите! – приказал ему патриарх. Он вышел из машины, перекрестился и сказал священнику: – Да поможет вам Бог! – И последовал далее пешком.

Патриарх Павел ходил пешком на службу или на какую-нибудь церемонию еще и потому, что мог при этом встречаться с жителями столицы – белградцами.

Патриарх Павел стремился организовать дело так, чтобы никогда не опаздывать и не заставлять себя ждать, как это делают многие лица, чтобы придать веса своей важности. Это было частью его монашеской дисциплины; он был пунктуален и на официальных церемониях, и на частных празднествах. Его внучатая племянница рассказывала:

«Когда я отправлялась в Патриархию, то прибывала всегда в назначенный час. Я знала, что он ценит пунктуальность, поскольку имела возможность замечать это многократно. Так, на годовщину смерти моей матери панихида была намечена на одиннадцать часов утра возле могилы. Он прибыл за несколько минут до этого, достал свою епитрахиль и крест из портфеля, затем начал служить без учета того, что некоторые еще не успели подойти: это была их проблема, а не его»⁶³.

Как и многие сербские епископы, патриарх был близок к простым людям.

Мы видели уже, что он дозволял всем свободный доступ, без различия и выбора, в помещение Патриархии, где ежедневно служил литургию. При этом он лично причащал и предварительно охотно исповедовал тех, кто этого хотел.

Каждый день после вечернего богослужения он принимал в своем кабинете посетителей – без договоренности, за чаем, тех верующих, кто хотел с ним встретиться. Тех, кому нужно было выговориться, открыть свою душу и поделиться своей болью, он выслушивал в тишине, очевидным образом сочувствуя им и молча молясь за них; тем, кто желал того, давал духовные советы. Иногда к нему на эти встречи приходили священники, но реже: для них встреча с патриархом была возможна в любое другое время; этот вечерний неформальный прием был привилегией простых верующих.

Как мы уже отмечали, патриарх часто в одиночку и пешком отправлялся на богослужение в ту или иную городскую церковь; нередко он навещал больных в больницах, чтобы поприветствовать родителей или совершить покупки. Встретив патриарха на улице или в магазине, всякий мог обратиться к нему с просьбой, недолго побеседовать с ним. Он никогда не раздражался, воспринимал эти встречи с радостью и юмором.

За пределами круга своих знакомств, людей, находящихся в трудном положении, которых знал, и паствы, о которой заботился, он беспокоился и о прочих людях, не прекращал молиться о них, имея живое осознание их нужд. Он говорил: «У меня нет ни телевизора, ни радио, и я не читаю газет. Но ситуация такова, что информация, имеющая ценность, до меня доходит».

Патриарх был внимателен и деликатен со всеми сотрудниками Патриархии. Он знал, например, дату семейного праздника (славы) каждого из них, давал им деньги на то, чтобы они приглашали гостей по этому случаю, и передавал небольшие подарки их детям.

У патриарха была сестра, которую, вплоть до ее смерти, он часто навещал, приходя к ней пешком. У него также были внучатые племянники в Белграде. Он их иногда посещал, например, когда был епископом Рашко-Призренским и приезжал в столицу. Когда он стал патриархом, они думали, что будут видеть его реже в связи с многочисленными обязанностями на этом высоком посту. Но все вышло как раз наоборот. Патриарх стал регулярно посещать их, пользуясь общественным транспортом, или заходил к ним, если проходил мимо. Если у него не было времени задерживаться у них надолго, то заходил на минутку, чтобы спросить, как они поживают. В день Рождества он неопустительно посещал их и оставался у них обычно до вечера. Его двоюродная сестра рассказывает:

«У нас тогда уже было достаточно времени, чтобы расспросить его обо всем, что нам интересно. Преимущество при этом получали дети, и он вел себя с ними с великим терпением. Он отвечал на наши вопросы анекдотами, историями, притчами, житиями святых или ссылками на свой любимый роман Виктора Гюго “Отверженные”, рассказывая часто о Жане Вальжане или Козетте. Во всех обсуждениях поистине он старался донести до нас что-то через те истории, которые рассказывал. Он не критиковал никого и никогда не давал прямых наставлений, но всегда – посредством какого-нибудь анекдота, шутки и доброго юмора. Когда же наступал момент нас покидать и мы предлагали отвезти его на машине, он всегда находил возможность отвергнуть наше предложение, говоря, к примеру: «Храните ваше доброе произволение до следующего раза. А для меня легче поехать на общественном транспорте; мне не придется нагибаться»⁶⁴.

Несмотря на важность положения, многочисленные заботы и груз обязанностей, связанных с высокой должностью, патриарх Павел принимал и внимательно выслушивал просьбы простых верующих, которые, как мы уже видели, могли легко встретиться с ним лично.

Он молился за всех верных, которые обращались к нему с личными нуждами. Иногда он поручал ближним молиться вместе с ним. При этом был всегда скромен и сдержан, так что зачастую те, чьи просьбы были услышаны, лишь много позже и случайно понимали, чем они ему обязаны.

Внучатая племянница патриарха, Снежана Милкович, вспоминает свой случай:

«В 2000 году мое здоровье серьезно пошатнулось. Требовалось хирургическое вмешательство. В клинике мне было сказано: меня оповестят, когда подойдет моя очередь. Прошло тридцать семь дней в опасениях, что каждый новый день ожидания способен привести к необратимым последствиям. Я никогда не требовала никакого покровительства от патриарха, но хранила в памяти одну фразу, которую он мне как-то сказал: “Твое дело – попросить, мое дело – исполнить”. И я решилась встретиться с ним, чтобы попросить о помощи и объяснить риски, связанные с дальнейшим ожиданием предстоящей операции. Я не помню точно, что он сказал мне тогда, но он хотел мне сказать, что не может помочь. Я поняла, что если он вмешается, то пострадают другие люди, которые терпеливо ожидали своей очереди...

Однако после этого посещения Патриархии все изменилось для меня к лучшему. Персонал клиники, который занимался мной с целью проведения хирургической операции, стал относиться ко мне с большей заботой.

Однажды женщина, которая занималась хозяйственными вопросами в Патриархии и каждый день бывала на святой литургии, которую патриарх Павел в шесть часов утра служил в своей часовне, сказала мне: “Когда ты заболела, то после литургии – весь народ разошелся – он попросил меня остаться, чтобы помолиться за Снежану”. Когда я вернулась к себе после того как мы расстались с этой женщиной, слезы не переставая текли по моему лицу, как и в тот день, когда он сказал, что не может помочь, но на этот раз с совсем другим чувством. Дедушка никогда не стремился себя оправдывать, он никогда не поступал иначе, кроме как сам считал нужным делать. И не беспокоился из-за того, что я не знала, что он молился за меня. Господь знал все, и этого было достаточно»⁶⁵.

В равной степени патриарх оказывался скромным со своими ближними по поводу тех добрых дел, которые он совершал. Его внучатая племянница вспоминает:

«Дедушка практически никогда не рассказывал нам о вопросах, касающихся Церкви... В то же время он никогда не упоминал о своих добрых делах. Моя бабушка Агица⁶⁶ иногда раздражалась и спрашивала его, почему мы все время последними узнаём о чем-либо? Однажды, когда мы настаивали, чтобы он ответил нам, он сказал: “Прочтите рассуждение, помещенное на 9 марта в «Прологе» епископа Николая (Велимировича)”. Как только он ушел, мы поспешно стали читать и прочли следующий текст: “Скрывай свое духовное богатство и не обнаруживай его без нужды”⁶⁷. Так же должно быть и с нашими добрыми делами»⁶⁸.

И будучи епископом, и став предстоятелем Сербской Церкви, патриарх Павел оставался тем же человеком, каким был еще простым монахом, не изменяя, в частности, смирению, которое подобает монашескому состоянию.

Как мы видели, он отказывался от всех удобств и от пышности, связанных с положением епископа и – более того – патриарха.

Ни в каких условиях, исключая Литургию, в которой согласно канонам он является единственным предстоятелем, или в Епископской Ассамблее, или в Святом Синоде, где он был постоянным председателем, никогда патриарх Павел не ставил себя на первое место.

В магазинах, где он делал покупки или в трамвае, или в автобусе, чтобы купить билет, он как все занимал очередь.

Каждый раз, когда это было возможно, он занимал такое место, что в начале или в конце какого-нибудь заседания клира человек извне, который его не знал лично, никогда бы не узнал первоиерарха.

Как мы уже видели, он ходил в одиночку по улицам; в общественном транспорте и в магазинах он оставался легко доступным для обращения к нему всякого и охотно говорил с ним.

Когда он принимал людей, неважно какого социального ранга, он сначала внимательно их выслушивал, прежде чем сказать что-либо.

Во время продолжительного конфликта, поразившего бывшую Югославию, представители соседних стран, находившихся в конфликте с Сербией, не упускали возможности подвергнуть критике патриарха Павла, и злые карикатуры на него появлялись в прессе. В самой Сербии его критиковали партии, которым он отказывал в поддержке; это происходило и тогда, когда некоторые из его деклараций не совпадали по смыслу со взглядами воюющих сербов. Его критиковали и в своей Церкви, где существовала напряженность между консерваторами и прогрессистами: иногда он отказывался занять чью-либо сторону с целью утвердить мир и единство.

Он всегда принимал критику, в том числе несправедливую, со смирением и при необходимости признавал свою вину. Вот как рассказывала об этом его внучатая племянница:

«Он сказал мне, что некоторые писали ему критические письма. Когда же я возмущалась отдельными комментариями, на мой взгляд, совершенно неподобающими, он весело отвечал: “Я скорее начну беспокоиться, если буду получать комплименты с их стороны!” Он никогда не воспринимал критику как личное оскорбление. Он размышлял и если находил, что критика не имела основания, то не реагировал на нее. Он считал, что такая критика была скорее проблемой ее авторов, нежели его собственной. Однажды, когда я пожаловалась ему, что один близкий человек испытывал ко мне ненависть, тогда как я ему ничего плохого не сделала, он ответил мне: “Ты слишком много просишь! Ты только себя храни от ненависти”».

Однажды по окончании совещания, на котором происходило жесткое обсуждение непростых проблем, патриарх, подшучивая над собой, сказал: “Вы думали, что так легко со мной справитесь? Думаете, я слабый, хилого телосложения... На самом деле вы меня плохо знаете». И, взяв со стола газету, близкую к партии Вука Драшковича, где был изображен безвкусный фотомонтаж, представлявший патриарха воином-суперменом с бомбами и всевозможным оружием за поясом, сказал с улыбкой: “Посмотрите, как видят меня другие! А вы думали, я слабый?"»