Глава 2. Рим в эпоху царей

Рим заложен был на левом берегу Тибра, в 25 километрах от его устья, на холмистой равнине, протянувшейся по обоим берегам реки от Апеннинских гор до Тирренского моря. На  этих холмах почва каменистая, и  главным строительным материалом тут искони служил местный туф. Впадины между холмами в древности были заболочены и считались непригодными для поселения.

Вечный город вырос на семи холмах, но они по-разному выделялись в его ранней истории и в последующие времена. Всемирно известны холмы Палатин, Капитолий, Авентин, Целий, Эсквилин, Виминал и Квиринал, высота которых над уровнем Тибра составляет от  39  метров (Авентин) до  79  – Эсквилин. Исторически важнейший из 7 холмов Палатин достигает высоты 43 метров и круто обрывается со всех сторон, кроме северной, этот его пологий северный склон c незначительным возвышением называется Велия. В ранней истории Рима Семихолмье, или, точнее, Семигорье, Septomontium, составляли Палатин, Цермал, представляющий собой вторую вершину позднейшего Палатина, Велия, а также составляющие ныне единый холм Эсквилин – Фагутал-Карины, Циспий, Оппий и Субура. Эти холмы именовались в древности горами, отсюда и название Семигорье, которому противопоставлялся холм Квиринал, жителей которого звали collini (холмляне) в отличие от горцев (montani), поселившихся на Палатине и затем на всем Септомонтии. Впадины между холмами невелики, за  исключением двух прибрежных долин Марсова поля (Campus Martius) и Фламиниева поля, которое ограничено с севера изолированным холмом, не входящим в римское Семихолмье; в древности он назывался Сollis hortorum (садовым), а его современное итальянское название – Пинчио (Pincio). На правом берегу возвышается позже вошедший в городскую черту холм Яникул высотой 77 метров, а рядом с ним расположенный ближе к Тибру и не столь высокий Ватикан.

Климат в  долине Тибра мягкий, июльская температура в среднем составляет 25 градусов, редко поднимаясь выше 37, а  январская 7  градусов, не  опускается ниже  минус 6. Дожди идут в основном весной и осенью, а также, реже, зимой. Можно с  вескими основаниями предполагать, что три тысячи лет назад климат в Италии, в том числе и в Лации, был более суровым и снег выпадал чаще.

В свое время Цицерон в «Трактате о республике» воздавал хвалу Ромулу за удачный выбор места, где он пропахал священную борозду, ставшую границей основанного им города. Преимущества этого места заключались, по мысли Цицерона, в том, что Рим выстроен близко от моря, но не на морском побережье, а на берегу судоходного Тибра. Приморские города подвержены опасностям со стороны пиратов и морских завоевателей, и, что еще важнее, нравы жителей таких городов не защищены от порчи, угрозу которой несут с собой интенсивные контакты с иностранцами и предметы роскоши, доставляемые на кораблях. Кроме того, море манит тех, кто видит его постоянно перед собою, вдаль от родной страны. Местоположение Рима не несло с собой подобных рисков, и в то же время город основан был в относительной близости к морю, чтобы пожинать плоды заморской торговли, Тибр удобным образом соединяет его как с  морем, так и со всей центральной Италией, доставляя и импортные заморские товары, и продукты, производимые в самой Италии.

Французский романист П. Грималь, иронизируя по поводу Цицероновой апологии, замечает, что эти преимущества могли обнаружиться лишь по прошествии длительного времени, ибо «Ромул должен был обладать более, чем божественным даром предвидения» (Grimal Pierre. La civilta dell antica Roma. Roma, 2004, p. 11), чтобы выбрать именно это место для основания города, в его время заболоченное и нездоровое, затопляемое время от времени разливами Тибра, где люди, несмотря на близость реки, страдали от нехватки питьевой воды, вынуждены были выкапывать глубокие колодцы, потому что речная вода, в которую стекала болотная жижа, считалась негодной для питья. (Grimal Pierre. Cit.op., pp. 10–12). И все же по берегам Тибра росли сочные луговые травы – замечательный корм для рогатого скота и лошадей. Орошаемая водами Тибра, земля там, где она оставалась не заболоченной, была удобна для земледелия, и на ней издревле выращивали ячмень, полбу, пшеницу, а также горох и  бобы, сеяли лен и  культиворовали виноград. На  пастбищах по берегам реки и на склонах холмов пасли коров и овец, жители притибрских поселений разводили также свиней и лошадей.

Рим, по выкладкам Варрона, основан был в 754 г. до Р.Х., через 20 с малым лет после первых Олимпийских игр, от которых сохранился список победителей. Эту дату, 776 г., историк Д. Грот и его последователи считали исходной точкой достоверной истории Эллады. Из такого сопоставления соблазнительно сделать вывод о синхронности начала греческой и римской цивилизации, однако подобное заключение было бы совершенно поверхностным. Лаций, на северной периферии которого основан Рим, стоял тогда на несравненно низшей стадии развития, чем архаическая Эллада, сопоставимой в этом отношении с героическим веком в истории Греции, с эпохой дорического завоевания, или, для большей корректности сравнения,– с тем состоянием, в котором находились завоеватели до их переселения из Македонии и Эпира в центральную Грецию и на Пелопоннес.

В исторической памяти римлян основание города окружено облаком легенд, за которыми однако угадывается достоверная фактическая основа. Тит Ливий упоминает о том, что в незапамятные времена Палатинским холмом владел выходец из Аркадии Эвандр, ему историк усваивает введение ежегодного «волчьего» праздника луперкалий, когда юноши, подражая волкам, бегали обнаженными в честь ликейского Пана, которого римляне отождествили с Инуем. По Ливию, само название холма Палатина восходит к аркадскому городу Палантею, имя которого носил сын Эвандра. Вслед за тем это место посетил пришедший туда из далекой Испании вместе со своими спутниками элидянами для совершения очередного подвига Геракл, который почитался этрусками под именем Геркле. Его культ под разными именами распространен был по всему Средиземноморью еще до переселения туда индоевропейских народов. Геракл женился на дочери Евандра, от которой у него, по одной из мифических версий, родился Латин, по другой легенде родителями Латина были Одиссей и  Цирцея. Обнаруженные при раскопках в  Риме фрагменты керамических изделий микенского типа, а также присутствие в латинской лексике слов из ахейского языка, каким он отразился в текстах линейного письма Б, свидетельствуют о существовании на берегах нижнего Тибра поселений ахейцев, относящихся ко второй половине II тысячелетия до Р.Х. и предшествовавших проникновению в Италию этрусков. Более поздние времена уже не оставили следов пребывания на берегах Тибра ахейцев.

Основателем Рима издревле почитался Ромул, имя которого и носит Вечный город. Впрочем, есть и другая мифическая версия происхождения топонима, возводящая его к Роме – одной из троянских женщин, которые находились на корабле с Энеем. Истомленному трудной дорогой Энею, потерявшему в  пути своего престарелого отца и жену Креусу, Рома предложила после того, как корабли пристали к берегу вблизи устья Тибра, сжечь их, чтобы прекратить мучительное скитание по морям. В «Истории» Ливия приведена полная генеалогия Ромула и его близнеца Рема, правда, с материнской стороны, потому что отцом этой двойни, как верили простодушные римляне, был сам Марс, или, как подозревал Тит Ливий, неизвестный насильник их матери весталки (см.: Ливий, цит. изд., т. 1, с. 13–14). По материнской линии Ромул и Рем восходили к Энею и его сыну основателю Альбы Асканию Юлу, прямыми потомками которого почитала себя римская фамилия Юлиев. Асканию наследовал его сын Сильвий, затем царствовал его сын Эней Сильвий, от него родился Латин Сильвий, с правлением которого Ливий связывает выведение из Альбы новых поселений в Лации. Сильвии (лесные) стало с тех пор фамильным прозвищем царской династии Альбы. «От Латина родился Альба, от Альбы Атис, от Атиса Капис, от Каписа Капет, от Капета Тиберин, который, утонув при переправе через Альбулу, дал этой реке имя, вошедшее в общее употребление. Затем царем был Агриппа, сын Тиберина» (Ливий, цит. изд., т. 1, с. 13). От Агриппы родился Ромул, погибший от молнии, его сыном был Авентин, который, по словам Ливия, «был похоронен на холме, который ныне составляет часть города Рима, и передал этому холму свое имя. Потом царствовал Прокл. От него родились Нумитор и Амулий» (Ливий, цит. изд., т. 1, с. 13).

Отстранив от  власти старшего брата, истребив его мужское потомство, а его дочь Рею Сильвию сделав весталкой, обреченной на вечное девство, в Альбе стал править Амулий. Когда же Рея родила близнецов, Амулий велел бросить младенцев в Тибр. Но река тогда разлилась, затопив берега стоячими водами, в которые и были опущены положенные в корзину братья. Вскоре вода схлынула, и близнецы остались на суше, не утонув. Услышав детский плач, к ним подошла волчица, прибежавшая на водопой. Она облизала младенцев и накормила их из своих сосцов. А вскоре детей нашел живший поблизости пастух царских стад Фавстул, передав их своей жене Ларенции на воспитание. Рассказывая эту историю, не чуждый скепсиса по отношению к древним легендам Ливий замечает осторожно: «Иные считают, что Ларенция звалась среди пастухов “волчицей», потому что отдавалась любому,– отсюда и  рассказ о  чудесном спасении» (Ливий, цит. изд., т. 1, с. 14). Слово lupa и на современном итальянском языке обозначает не только волчицу, но и, фигурально, продажную женщину.

Достигнув юношеского возраста, братья, не пренебрегая пастушеским делом и уходом за скотом в хлеве, занимались также охотой. Затем, сколотив банду из подобных им отважных юношей-пастухов, они стали нападать на разбойников и, отнимая у них добычу, раздавать ее пастухам. Банда росла, в нее принимали всех, кто приходил к отважным близнецам, готовый разделить с ними опасности. Уже тогда это были, вероятно, выходцы из разных племен, обитавших по берегам Тибра, выдавленные из своих общин. Узнав о своем высоком происхождении и о виновнике их несчастий, Ромул и Рем со своим храбрым отрядом завладели Альбой, убили коварного Амулия и вернули власть своему деду Нумитору.

Но оставаться в Альбе они не пожелали и вместе со своим отрядом и с теми юношами, которые примкнули к ним в самой Альбе, решили основать новое поселение там, где они выросли и возмужали. Переселение близнецов из Альбы на берег Тибра исторически вполне достоверно – существовал хорошо известный обычай разных италийских народов, который назывался священной весной. Римские авторы объясняли его как замену массового детоубийства.

Перед основанием города братья, по  Ливию, совершили ауспиции – обряд птицегадания, который заимствован был у этрусков. Этим обрядом должен был решиться вопрос о первенстве и власти одного из близнецов. Ромул местом наблюдения выбрал Палатинский холм, а Рем – Авентинский. Рем первым увидел полет шести коршунов, но вслед за тем с Авентинского холма Ромулу явлено было другое знамение  – он увидел на  небе вдвое большее число птиц. Между братьями и  их разделившимися сторонниками сразу возник спор: что важнее – число коршунов или то обстоятельство, кто первым увидел полет птиц. Спор перешел в потасовку, и Рем получил смертельный удар.

Но была и другая, более распространенная версия гибели Рема. При основании города Ромул прибег к авгуральному обряду, также заимствованному у этрусков. Он пропахал по границе города плугом с бронзовым лемехом борозду, приподнимая плуг в тех местах, где предполагалось устроить городские ворота. Эту борозду он провозгласил священной и неприкосновенной границей, вдоль которой предстояло воздвигнуть священную городскую стену. И, как рассказывает Ливий, опираясь на древнее предание, Рем в насмешку над братом перескочил через сакральную границу, за  что был немедленно убит братом, воскликнувшим: «Так да погибнет всякий, кто перескочит через мои стены» (Ливий, цит. изд., т.  1, с.  16). В  этих словах квинтэссенция римского патриотизма, которым на протяжении веков вдохновлялись защитники города. По словам современного исследователя Ренато дель Понте, на этом мифе об основании города держится идея «неприкосновенности и святости (sanctitas) городских стен, ставшая основанием и  фундаментом выработанных впоследствии юридических норм, которые в эпоху империи были кодифицированы в «Дигестах»» (Renato del Ponte. Inter decreta pontificum hoc maxime qaeritur (Macrobio, Sat. 3,3,1) Santita delle mura e sanzione divina. Da Roma alla Terza Roma. XXI seminario  internazionale di studi storici. Campidoglio, 19 aprile 2001, p. 1).

Рим основан на Палатинском холме. По этрусскому обычаю на Палатине устроен был священный символ города мундус – яма, в которую первые поселенцы клали запасы самых необходимых в домашнем хозяйстве вещей, туда же они бросали ком родной земли. На холме также выстроено было здание, где для богослужений, жертвоприношений и  решения государственных дел собирались все курии – каждая у своего собственного очага. По религиозным представлениям римлян, заимствованным у этрусков, город, как и всякое другое священное место, templum, должен иметь квадратную форму. Первоначальный город и был Roma quadrata. Сакральная граница города, померий, пролегала у подножья Палатина, а городские укрепления располагались выше по склонам холма – местами это был вал, местами, где склоны круче, фортификация ограничивалась обтесыванием каменистых склонов, чтобы придать им еще большую крутизну. В ходе археологических исследований удалось с большой точностью установить расположение померия и первоначальных укреплений.

На Палатинском холме открыты относящиеся к VIII столетию до Р.Х. углубления в почве, на которых ставились хижины первых римлян. Кроме этих следов жилых строений, так называемых fondi di capanne, материалом для реконструкции древних жилищ служат погребальные урны, представляющие собой модели хижин,– это были круглые или четвероугольные в плане мазанки, сделанные из ивовых прутьев, покрытых глиняной штукатуркой, вокруг хижин прорывались канавки для стока дождевой воды. За пределами померия находилось кладбище, где погребали урны с пеплом покойников.

Первые поселенцы на Палатине не имели жен. Жители окрестных мест не отдавали за них своих дочерей, презирая их за безродность. И тогда, чтобы обеспечить для своих подданных продолжение рода и гарантировать основанному им городу будущее, Ромул прибег к коварному плану: он пригласил на праздник в честь Нептуна Конного жителей соседнего сабинского поселения на Квиринале вместе с  их женами, сыновьями и  дочерьми. Во  время праздничных игр римляне внезапно стали хватать девушек и тащить их в свои хижины. Родители и братья не смогли защитить сабинянок и бежали из Рима, проклиная насильников, поправших закон гостеприимства. Затем сабины отправились в поход, чтобы отомстить римлянам. В  разгар сражения похищенные сабинянки, с распущенными волосами и в разодранных одеждах, бросились под копья сражавшихся воинов, умоляя их о примирении, и они сумели смягчить сердца воинов.

Римляне и сабины из расположенного на Квиринале города Куреса заключили мир и объединились в единое государство (civitas), а царь Куреса Таций стал соправителем Ромула. Одна из  версий наименования римлян квиритами связана с  названием этого города. Археологические материалы подтверждают факт синойкизма римлян латинского происхождения с сабинами. На Палатине останки покойников по латинскому обычаю подвергали кремации, а на Квиринале и примыкающих к нему холмах Эсквилине и Виминале тела умерших хоронили, как это было принято у умбро-сабельских племен, в дубовых колодах.

В VIII столетии до Р.Х., на которое приходится правление Ромула, Рим вел победоносные войны с сабинским городом Цениной, с латинскими Фиденами и с другими близлежащими государствами. Жители побежденных городов были переселены в Рим, а их земли включены в государственную территорию Рима – ager Romanus. Особенно трудной и затяжной оказалась война с этрусскими Вейами, но и она закончилась победой Рима. Вейи уступили Риму часть своей территории Септемпаги и, самое главное, соляные варницы в устье Тибра. Так Рим стал самым сильным государством на границе между Этрурией и Лацием.

Римский народ (populus romanus) состоял из родов (gentes). По традиции, несомненно условной, до объединения с сабинами насчитывали 100 родов, а после объединения 200. В число латинских родов вошли и позднейшие переселенцы из Альбы Лонги, а также из некоторых других городов Лация. Известное из  традиции число  – 300  родов  – относится, вероятно, уже к  тому времени, когда в  результате воцарения в  Риме этрусской династии в  нем укрепились позиции выходцев из Этрурии и местных этрусков, и они составили еще 100 родов. Имена (nomena) родов позволяют выявить среди них и такие, которые имели иллирийское или автохтонное, в частности лигурийское, происхождение. Известны имена самых древних римских родов – Ромилии, Пинарии, Потиции, Камилии, Галерии, Валерии, Фабии, Эмилии, Лемонии, Полии, Пупинии, Вольтинии, Менении, Папирии, Сергии, Воткурии, Клавдии, Навции, Горации. Большинство древних родов угасло ранее эпохи Пунических войн. Причины этого могли быть разными: гибель или пленение принадлежавших к роду мужчин на войне, вымирание в результате голода или эпидемии, изгнание или добровольная эмиграция из Рима, наконец, в не столь катастрофических случаях, отсутствие мужского потомства у  лиц, принадлежащих к роду. Во главе родов стояли старейшины, права которых вытекали из факта первородства, а также часто из иных обстоятельств, связанных с  личными достоинствами и  избранием. Как и латинские роды, римские, независимо от их этнического происхождения, также делились на большие семьи, или фамилии, со своими фамильными прозвищами, эти фамилии находились под властью pater familias, то есть отцов.

Всех, кто включен был в родовую структуру, то есть происходил от этих отцов, патеров, называли патрициями, в отличие от иных свободных, но неродовитых людей – плебеев, от pleo (наполнять). Такое название сословия, до  известной степени аналогичного с греческими метеками или периэками, не могло появиться во времена Ромула, когда в Риме сложилась новая родовая структура, независимая или мало зависимая от принадлежности или непринадлежности к  древним латинским и  сабинским родам, и когда, очевидно, в эти новые роды оказались включены все свободные римляне, ставшие основателями новых родов. Поэтому в первоначальном Риме известные из позднейшей истории плебеи не могли составлять большинства и наполнять город, как это сложилось два столетия спустя после основания Вечного города.

После того как большая семья в  последующих поколениях разделялась на несколько таких семей со своими отдельными отцами, фамильное прозвище (cognomen), происходившее чаще всего из прозвища первого paterfamilias, которое отличалось от  его личного имени (praenomen), оставалось у  них общим, унаследованным у дальних предков, так что во времена республики cognomen обозначал уже не большую семью, а ветвь рода. До известной степени аналогом этому положению может служить принадлежность польских дворянских фамилий, объединявших часто уже весьма дальних родственников, к гербам, наименования которых можно поставить в параллель с римскими родовыми именами. Личные имена имели все римляне, кроме некоторых девушек, иногда именовавшихся по отцовскому прозвищу с добавлением порядкового номера по старшинству рождения: Ромилиа Прима, Секунда, Терца. Количество мужских личных имен (praenomen) в Риме было ограничено и редко выходило за рамки 12; ввиду этого имена удобно было записывать сокращенно, одной первой буквой. Подобная практика нашего времени менее адекватна ввиду многократно большего количества употребляемых ныне личных имен, так что в наше время, в отличие от древнеримского, инициалы не прочитываются однозначно. А в Риме буквой G всегда обозначали только Гая, сочетанием Gn – Гнея, инициалами D – Децимия, F – Флавия, L – Луция, M – Марка, N – Нумерия, P – Публия, Q – Квинта, R – Руфа, S – Секста и T – Тита.

Гай Юлий Цезарь имел личное имя Гай, принадлежал к древнему римскому роду Юлиев и к той ветви его, происходившей от некогда единой большой семьи, которая именовалась Цезарями. В случае если у разных выдающихся деятелей, принадлежавших к  ветви одного и  того  же рода, совпадали номен, когномен и  преномен, появлялась нужда в  четвертом имени, прозвище. Так, из многих знаменитых Публиев Корнелиев Сципионов дополнительного прозвища не имел лишь первый из них по  времени жизни  – трибун 396–395  гг., а  его потомки именовались уже – П. Корнелий Сципион Барбатус (Бородатый), диктатор 306 г., П.П. Корнелий Сципион Астина (ослица), консул 221 г., П. Корнелий Сципион Африканский Старший, консул 205 и 194 гг. до Р.Х., победитель Ганнибала, его брат П. Корнелий Сципион Азиатский, П. Корнелий Сципион Африканский Младший, сын Сципиона Африканского Старшего, завоеватель Карфагена, П. Корнелий Сципион Эмилиан Африканский Младший Нумантийский – разрушитель Карфагена.

Уже при Ромуле роды входили в трибы, это слово обозначает племя, трибы соответствовали ранним греческим филам. Разделение римских граждан по трибам явилось, очевидно, следствием синойкизма: государственного объединения первых римлян, большинство которых имело латинское происхождение, с сабинами. Триба, в которую вошли латинские роды, получила название рамнов, явным образом связанное с именем Ромула и названием самого рода, а сабинские роды составили трибу тициев, в названии которой легко угадывается имя царя Тация. Формирование третьей трибы луцеров, которую связывают с этрусками,– Луцием звали в Риме первого римского царя этрусского происхождения, в свою очередь это имя явилось трансформацией титула этрусских царей лукумонов, – относится, вероятно, к более позднему периоду, хотя, по Ливию, и она была образована уже Ромулом. Некоторые историки, в частности И.Л. Маяк, принимая версию Ливия об изначальном существовании этой трибы, считают, что при Ромуле она не была еще этрусской по своей этнической принадлежности и стала таковой лишь во времена Тарквиния Приска (Древнего): третья триба, пишет И.Л. Маяк, «включила в себя этрусков не ранее VII в.до н. э., когда они могли появиться в римской среде» (с. 188).

Но самый акт инавгурации Рима  – проведение Ромулом борозды вдоль померия столь очевидным образом обнаруживает свое этрусское происхождение, что предположение о том, что уже изначально в банде Ромула были носители этого влияния  – знатоки этрусских ритуалов, представляется убедительным. Число выходцев из Этрурии в Риме со временем росло, и при этрусских царях они смогли составить еще одну трибу. Если же исходить из гипотезы об изначальном существовании третьей трибы, которая только при Тарквинии Древнем стала этрусской по своей этнической принадлежности, то помимо затруднений, связанных с названием этой трибы, возникнет осложнение со счетом римских родов. При всей условности числового соотношения между трибами, куриями и родами – 3, 30 и 300: 1 триба, 3 курии, 100 родов – подобная пропорция составляет характерную черту конструкции римского общества, а между тем сама И.Л. Маяк насчитывает в первоначальном Риме лишь 200 родов, которым должны были соответствовать две трибы. Но если при Ромуле в Риме было приблизительно 200 родов, то третья триба луцеров с ее 100 новыми родами появилась позже и сразу как этрусская. Наиболее убедительной представляется такая версия  – безродные в  Риме во  времена Ромула этруски усилились ко  времени Тарквиния Древнего, само воцарение которого могло быть обеспечено их интригами, и при покровительстве Тарквиния они составили третью трибу, войдя в состав римского патрициата.

До недавних пор историки считали римские курии, которые, по Ливию, носили имена похищенных сабинянок, аналогом древних афинских фратрий, какими они были до реформы Клисфена – гентильными объединениями по 10 родов в каждом. Но в настоящее время в романистике утвердилось иное представление о характере курий. Это были союзы взрослых мужчин, обязанных с оружием в руках защищать Рим, и одновременно, ввиду тесной взаимосвязи власти и  вооруженных сил, политическими образованиями: исконное значение слова populus (от popellere – опустошать) – войско, армия, так что populus romanus – это прежде всего римское войско, а потом уже и римский народ как политическая организация, которой принадлежит высшая власть. Народ (populus) выносил решения на собраниях – комициях, которые созывались по куриям, в комициях участвовали взрослые мужчины, принадлежащие к  курии  – военнообязанные и те, кто по старости уже не мог участвовать в  боевых действиях. Курии составляли основу военной организации Рима. Боевые силы курии были примерно равными: каждая должна была в случае войны выставлять по одной центурии, то есть по 100 пехотинцев, или легионеров, состоявших под командованием сотника, или центуриона. Поскольку число боеспособных мужчин в каждом роде было не одинаковым, воинская повинность не разверстывалась поровну между родами, а только по куриям.

Всадников же выставляла целая триба – также по 100 воинов каждая. Всаднические центурии, каждая из которых разделялась на три турмы, носили поэтому названия триб: рамны, тиции и потом также луцеры. Таким образом, в царствование Ромула вооруженные силы Рима насчитывали 200  всадников и 2000 легионеров. Во времена этрусских царей конница в связи с образованием новой трибы выросла до 300 кавалеристов, а тяжелая пехота соответственно до 3000 легионеров. Математически строгая структура римской армии не могла опираться на столь же точно выверенные пропорции в соотношении между числами родов и курий. Родовая структура римского общества имела лишь приблизительное соответствие военной организации. Как резонно замечает И.Л. Маяк, «количество родов внутри курий и трибы могло быть разным. Ведь для создания войска необходимо было иметь определенное число пехотинцев и кавалеристов, а не число поставляющих их социальных ячеек, тем более что одни роды могли быть более, а другие менее многочисленными» (И.Л. Маяк. Ранний Рим.– История Европы.Т. 1. Древняя Европа.М., 1988, с. 188–189). По выкладкам Моммзена, свободное население первоначального Рима достигало 10 тысяч человек (Моммзен, цит. изд., т. 1, кн. 1,2, с. 54). При этом он исходит из существования в нем сразу трех триб. Если же при Ромуле в Риме было только две трибы, то, вероятно, даже вместе с рабами, несомненно малочисленными, и иностранцами, перегринами, в нем проживало не более этого числа людей.

Власть в Риме принадлежала царю (rex) и сенату – совету старейшин. Цари командовали вооруженными силами, а также обладали жреческими, судебными и  административными полномочиями. Их инсигниями были заимствованные у этрусков трон из слоновой кости, или курульное кресло, золотая корона, золотой перстень и скипетр, тога-пальмета, а также телохранители – ликторы, которые носили на плечах фасции, пучки розог с воткнутыми в них топорами – символами судебной власти. Царю принадлежало право совершать ауспиции – гадания по  птицам, чрез которые опознавалось благоволение или неблаговоление богов к задуманному делу государственной важности. Хотя римская традиция связывает эти инсигнии и регалии с самим Ромулом, можно однако предполагать, что хотя бы некоторые из них появились в Риме позже, вместе с выходцем из Этрурии Тарквинием Древним. Сенат, состоявший из родовых старейшин, число которых до объединения с сабинами достигало 100, в результате синойкизма удвоилось, а позже, с появлением третьей трибы, увеличилось до 300, выполнял функции государственного совета, вроде боярской думы при русских князьях. Важнейшие вопросы государственной жизни выносились на народное собрание, которое однако проводилось сепаратно, по куриатным комициям; по крайней мере, такой способ их созыва достоверно известен. Возможно, что когда число римских граждан было еще не велико, комиции могли созываться по трибам, среди исконных римлян, или рамнов, и отдельно у сабинов, или луцеров. Комиции избирали царей.

Двоецарствие в Риме продолжалось несколько лет, до  гибели Тация в латинском городе Лаврентии, куда он явился для совершения жертвоприношений, и  был там убит в  отмщение за  оскорбление лаврентийских послов его родственниками. Смерть Тация, как пишет Ливий, не послужила поводом для войны Рима с Лаврентием и не особенно огорчила Ромула, вновь ставшего единодержавцем. В 717 г. до Р.Х. умер и сам основатель Рима. У Ливия две версии его кончины: по одной из них, мифологической, достигнув маститой старости, Ромул вознесся на небо во время бури, а по другой, представляющейся, как видно, историку более достоверной, царь был тайно растерзан родовыми старейшинами, недовольными тем, что он самовластно распоряжался земельными владениями Рима (ager publicus), учредил царский суд, отняв судебную власть у сената и народа, и для исполнения смертных приговоров, а также в целях личной безопасности набрал по куриям отряд из 300 целеров, или телохранителей. По Ливию, организовавшие убийство царя сенаторы объявили народу о его вознесении на небо. Посмертно Ромул был обожествлен.

Большая часть историков считает личность Ромула мифической: скепсис относительно историчности позднейших римских царей, почти всеобщий в исторической науке XIX века, был опровергнут сделанными в XX столетии археологическими находками; историчность Ромула до  сих пор не  была подтверждена столь же неотразимым образом, но это обстоятельство не оправдывает необоснованного доверия к традиции. Ничего неправдоподобного в  жизни Ромула, известной из, конечно, поздних, но опирающихся на древние анналы рассказов римских историков, кроме разве его вознесения на небо, нет, даже его спасение от потопления в Тибре, может быть и вымышленное, не может считаться непременно фантастическим: в конце концов, несравненно более удивительные истории маугли, спасенных волчьим милосердием, на  поверку не во всех случаях оказывались всего лишь досужими выдумками. Предположения о  том, что в  действительности Римом в VIII веке правил не один Ромул, а несколько царей с таким именем, соотносящимся с названием и города и одной из его триб, не содержит в себе ничего невозможного, но для подобных гипотез, как кажется, нет необходимых причин, поскольку править Римом в течение 37 лет, с 753 по 717 г., мог и один царь, тем более что основание города приходится на его относительно юный возраст.

Ромул, вероятно, был все-таки исторической личностью, но он стал для Рима мифом – эпонимом римского правителя, царя, императора. Как писал П. Грималь, «Ромул, идеальное воплощение Рима, имя которого он носил», настолько поразил воображение римлян, что они представляли его «реинкарнированным в Камилла, победившего Вейи, в Сципиона, когда тот докладывал о победе над Карфагеном, в Суллу, в Цезаря, и лишь благодаря удачному маневру парламентариев молодой Октавиан, победитель Антония, избежал опасной чести быть провозглашенным “новым Ромулом"» (Grimal Pierre. Cit. op., p. 20).

После смерти Ромула власть оказалась в руках сената, который в течение года медлил с избранием преемника основателя города, вызвав этим недовольство в народе, резонно посчитавшего, что «сто господ заместили одного» (Ливий, цит. изд., т. 1, с. 27), пока, наконец, один из сенаторов со званием интеррекса, церемониально заменявший царя в период междуцарствия (interregnum), не созвал комиции по куриям – для избрания нового монарха, кандидатура которого была предварительно обсуждена и предложена сенатом. Подобный порядок соблюдался и впоследствии при выборах царей. Царем стал сабинянин из города Куреса Нума Помпилий. В наше время историки склонны к признанию историчности Нумы. С его происхождением связана некоторая загадка – в позднейшие времена известный в Риме род Помпилиев принадлежал к  плебейским, а  не  патрицианским, как подобало бы сородичам царя. Но плебейские роды не редко происходили из клиентов, которым усваивался nomen патрона, а большая часть древних патрицианских родов в разное время угасла. Традиция усваивала Нуме ученичество у греческого мудреца Пифагора, но уже древние писатели обнаружили тут очевидный анахронизм – Пифагор жил много позже Нумы.

Царствование Нумы началось с инавгурации – обряда, который, по описанию Ливия, заключался в том, что «авгур, с покрытою головой, сел по  левую его руку, держа в  правой руке кривую палку без единого сучка, которую называют жезлом. Помолившись к богам и взяв для наблюдения город с окрестностью, он разграничил участки от востока к западу, южная сторона, сказал он, пусть будет правой, северная – левой, напротив себя, далеко, насколько хватал глаз, он мысленно наметил знак. Затем, переложив жезл в левую руку, а правую возложив на  голову Нумы, он помолился так: “Отец Юпитер, если боги велят, чтобы этот Нума Помпилий, чью голову я держу, был царем в Риме, яви надежные знаменья в пределах, что я очертил». Тут он описал словесно те предзнаменованья, какие хотел получить. И они были ниспосланы, и Нума сошел с места уже царем» (Ливий, цит. изд., т. 1, с. 28–29). В чем заключались эти знамения, Ливий не сообщает.

По емкой характеристике того же историка, «Нума решил город, основанный силой оружия, основать заново на  праве, законах, обычаях» (Ливий, цит. изд., т. 1, с. 29). Миролюбивый правитель, он распустил отряд царских телохранителей – целеров и главное внимание уделял не укреплению войска, а благоустроению города, законодательству и в особенности религиозным реформам. Нума учредил коллегию из 5 понтификов, которую сам и  возглавил. Не  выполняя жреческих функций, понтифики контролировали служение жрецов, или фламинов Юпитера, Марса и Квирина. Он также основал коллегию салиев, которые должны были в установленные дни «с песнопениями проходить по городу в торжественной пляске на три счета» (Ливий, с. 30). Здание, в котором собиралась коллегия скакунов, салиев, выстроено было на Капитолии. В  этом здании хранились щиты, которые считались принадлежащими самому Марсу.

Уже до воцарения Нумы в Риме существовали куриальные очаги, посвященные Весте, а новый царь воздвиг в честь богини домашнего очага и огня Весты храм на форуме, руины которого обнаружены археологами, и установил служение весталок – девствениц из знатных семей, которые должны были поддерживать неугасимый огонь в очаге богини. Он воздвиг храм в честь одного из  самых своеобразный римских богов  – Януса. Нума установил также празднование, посвященное богине Фидес (Верности). При Нуме совершено было обожествление Ромула, отождествленного с сабинским богом Квирином. При нем коллегия понтификов реформировала календарь, согласовав в нем солнечный и лунный циклы. Нума установил точные границы владений Рима и в связи с этим ввел празднество в честь бога границ Термина, имя которого в наше время носит главный вокзал вечного города, он также учредил ремесленные коллегии и ввел специально выделенные торговые дни – нундины.

Царствование Нумы продолжалось 43 года, с 716 по 673 г., и  умер он в  глубокой старости. В  народной памяти он остался воплощением благочестия и  правительственной мудрости. Ж. Дюмезиль, скептически относившийся к исторической достоверности первых царей Рима, усматривал в них порождения мифологизирующего сознания. «Ромул,– писал он,– воплощенное властолюбие, и его действия, все без исключения, направлены к тому, чтобы установить абсолютную власть… В соответствии с традицией его властолюбие и суровость, сначала терпимые, развились в тиранию, которая, впрочем, лишь поддерживает эти уже проявившиеся ранее свойства… Нума – поистине мудрец, греческими преданиями расцвеченный в философа,

римской традицией – в vir gravis. Он лишен страсти, даже тех благородных, уважаемых варварами страстей, как насилие и корыстолюбие… Его мягкость и справедливость таковы, что он внушает (подданным) безграничную любовь. Смерть его – национальное горе, и сенаторы несут ложе с его телом на своих плечах… Ромул и Нума,– продолжает Дюмезиль,– открыли каждый один из двух путей религии: Ромул основал auspicia, а Нума – sacra» (Ж. Дюмезиль. Верховные боги индоевропейцев. М., 1986, с. 117–118).

Современный французский ученый Лорен Реверсо, развивая идеи Дюмезиля и сопоставляя вслед за ним образы первых царей Рима, какими они запечатлелись в традиции, находит, что один из них, Ромул, предстает как архетип героической религиозности – с этим связана и его чудесная молодость, сакральное основание им Рима, его апофеоз – вознесение на небо, а другой, Нума, как архетип священнической религиозности, как учредитель культов богам, как почитатель богини Верности и самой этой добродетели, на которой зиждется стабильный порядок в государственной и частной жизни. Реверсо сопоставляет также значение этих двух царей, Ромула и Нумы, как они отразились в традиции, для формирования римского права: «Ромул, первый законодатель и основатель политических и юридических институтов, является воплощением суверенитета Рима, а Нума, с его уважением к народному волеизъявлению и к божественным знамениям, с разделением служения жрецов и магистратов, воплощает собой идею значимости систематики в области юридических норм, договоров и институтов» (Laurent Reverso. Romolo e Numa: due modelli giuridicoreligiosi della tradizione romana. Da Roma alla Terza Roma. XXV seminario internazionale di studi storici. Campidoglio, 21 –23 aprile 2005).

Преемником Нумы избран был царь латинского происхождения Тулл Гостилий. Как писал Ливий, «новый царь не только не  был похож на  предшественника, но  воинственностью превосходил даже Ромула» (Ливий, цит. изд., т. с. 32). Его реформа, относящаяся к религиозной жизни Рима, также связана с вой- ной: он завершил формирование коллегии фециалов – жрецов, которые совершали обряд объявления войны.

Тулл воевал с Альбой Лонгой – исторической родиной рим- лян латинского происхождения, каким был и сам он, в отличие от  сабинянина Нумы. Поводом к  войне послужили взаимные

приграничные грабежи альбанцев и римлян. Когда две враждебные армии уже выстроились в поле вблизи Рима, Тулл и альбанский царь Гай Клуилий, чтобы избежать братоубийственной бойни и  не  подвергнуться после поражения одного из  государств нападению со стороны могущественных этрусков, договорились решить спор не сражением армий, а поединком трех братьев с одной стороны и трех с другой: Горациев и Куриациев, которые к тому же были между собой кузенами, потому что их матери приходились друг другу родными сестрами. В народной памяти не сохранилось точного представления о том, кто, Горации или Куриации, бились за Рим, но большинство историков, в том числе Ливий, считали, что Горации бились за Рим, а Куриации – за Альбу.

Двое Горациев пали, а все три Куриация были ранены, и тогда оставшийся в живых и невредимых Гораций поодиночке одного за другим добил своих двоюродных братьев. Когда победитель возвращался в Рим, неся доспехи трех убитых братьев, его сестра, которая была просватана за одного из Куриациев, горько заплакала, увидев на плечах брата вытканный ею самою плащ жениха. В гневе на то, что сестра не разделяет народного ликования и оплакивает не братьев, павших от рук Куриациев, а своего жениха, победитель нанес ей смертельный удар. Убийцу привели на суд к царю, а тот назначил для разбирательства двух судей  – дуумвиров, которые вынесли смертный приговор; но отец осужденного на казнь, по совету царя, апеллировал к народу, и народ, которому принадлежала высшая судебная власть, оправдал виновного в убийстве сестры, повелев отцу совершить очистительные жертвоприношения на общественный счет; сам же убийца должен был с покрытой головой пройти под перекинутым через улицу брусом, как под ярмом.

По условиям договора, заключенного перед поединком, Альба Лонга признала верховенство Рима и свою зависимость от него. Усиление Рима побудило этрусков из Вей и граждан римского поселения Фидены заключить союз против Рима. По приказанию Тулла Альба Лонга должна была направить свое войско для совместной войны против этрусков и  предателей фиденцев. В Альбе правил тогда диктатор Меттий Фуфетий, принадлежавший к партии тех альбанцев, которые хотели освободиться от унизительной зависимости от своей колонии. Поэтому, приблизившись к месту сражения между римлянами и этрусками, войско Меттия так до конца битвы и не вступило в нее. Рим победил соединенные силы противника, после чего Меттий поздравил победителя. На рассвете следующего дня Тулл созвал общую сходку римского и альбанского войска и на этой сходке обвинил Метия в измене, приказав вооруженным центурионам схватить его. Альбанцы не дерзнули защищать своего диктатора, и он предан был мучительной казни: его тело привязали к двум колесницам, и кони, запряженные в эти колесницы, были пущены в противоположные стороны – Меттий был разорван надвое. Приговоривший его к казни Тулл так прокомментировал свой приговор: «Совсем недавно ты раздваивался душою между римлянами и фидеянами, теперь раздвоишься телом» (см.: Ливий, цит. изд., т. 1, с. 40–41). Описывая казнь диктатора, Ливий заметил: «Все отвели глаза от гнусного зрелища. В первый раз и в последний воспользовались римляне этим способом казни, мало согласным с  законами человечности» (Ливий, цит. изд., т. 1, с. 41). Согласным с законами человечности в Риме считали казнить преступников отрублением головы или сбрасыванием с Тарпейской скалы Капитолия.

Всех жителей Альбы после этого принудительно переселили в Рим, распределив их по куриям, а их родной город был разрушен. Для поселения удвоившегося числа римских граждан в городскую черту был включен Целийский холм, где для его скорейшей застройки царь велел построить свой дворец. Ввиду умножения в Риме годных к несению воинской службы мужчин была усилена тяжеловооруженная пехота и составлено 10 новых турм, в каждой из которых было по 30 всадников. Старшие ветви альбанских родов – Юлии, Сервилии, Квинтилии, Гегании, Куриации и Клелии – были включены царем в число патрицианских родов, а их старейшины введены в сенат. Удвоив военную мощь Рима, Тулл успешно воевал с сабинами. Смерть постигла царя в его новой резиденции. Пораженной молнией, он погиб в охваченном пожаром и дотла сгоревшем дворце, процарствовав 32 года – с 673 по 641.

Власть вновь на  время перешла к  сенату, который назначил для проведения выборов царя интеррекса. Комиции избрали царем внука Нумы Помпилия по матери Анка Марция; прозвище Анк, или ancus, что значит «кривой», он получил потому, что у него был покалечены локоть или нога. Как и его предшественник, Анк во  все продолжение своего правления воевал с  противниками: сабинами, фалисками и  латинами. Дважды при нем Рим воевал с  южнолатинским городом Политорием, в конце концов этот город был разрушен, а его жители переведены в Рим, где им отвели для заселения Авентинский холм. «Появление в Риме разных групп латинян находит отражение в латинском языке: некоторые слова в нем существуют в двух вариантах с чередованием гласных корня «о» и «а», что характерно соответственно для языка северной и южной частей Лация» (И. Л. Маяк. Ранний Рим.– История Европы, цит. изд., с. 192). Подобно гражданам ранее разрушенной Альбы, политоряне были включены в римские трибы и курии и таким образам составили часть патрициата. Анк Марций дважды воевал с Фиденами, впервые разгромленными при царе Тулле.

Он вел войны и  с  другими латинскими городами: Фиканой, Телленами и Медуллией; эти города, потерпев поражение, также были сожжены и уничтожены, но, в отличие от граждан Политорий, их жителей, переведенных в  Рим и  поселенных на Авентине и в долине Мурции, которая соединяла Палантин с Авентином, не включили в трибы и курии, и таким образом они составили значительную часть римского плебса, гражданские права которого были ограниченными. Плебейские роды существовали как частноправовой институт и не входили тогда в число публичноправовых патрицианских родов, представленных в трибах и куриатных коммициях, и в этом смысле плебеи считались безродными людьми.

В связи с переселением в Рим жителей разрушенных латинских городов городская черта была при Анке расширена. В нее включили Авентин и Яникульский холм на правом берегу Тибра, который ранее контролировался этрусками. Анк Марций построил мост через Тибр, соединивший Рим с Яникулом,– знаменитый Pons Sublicius, который покоился на деревянных сваях и легко демонтировался, когда в виду военной опасности со стороны этрусков надо было прервать связь с правым берегом. Умножение числа римских жителей, среди которых многие не смогли устроиться на новом для них месте, привело к росту преступности. В связи с этим Анк велел выстроить на склоне Капитолийского холма тюрьму. Для укрепления Рима между Авентинским холмом и Целием был вырыт ров. Одним из важнейших дел Анка Марция стало основание в устье Тибра, где при этрусках устроены были соляные варницы – салинии, портового города Остии, через который Рим получил выход в большой мир Средиземноморья. Кроме того, из Остии через Рим шла соляная дорога via Salaria в Умбрию и в область сабинов, что укрепляло торговые связи Рима с территорией центральной Италии.

Анк Марций, правивший с 641 г., скончался в 616 г. до Р.Х. На царский престол, или в курульное кресло, воссел чужеземец, выходец из враждебной Риму Этрурии.

Преемником Анка стал его ближайший советник по  имени Луций Тарквиний, по-этрусски Тархун  – прозвище совпадает с названием города, из которого он прибыл в Рим. Его латинское имя Луций выводят из «лукумона», титула этрусских царей. Поскольку царем Тарквиний стал в Риме, само это прозвище «лукумон», вероятно, присвоено было ему уже в Риме его этрусским окружением, когда он стал там царствовать.

По преданию, которое изложено Ливием, новый правитель был сыном выходца из Коринфа Демарата и знатной этрусской дамы, а женат был на дочери этрусского аристократа Танорсея Танаквиль. Имя ее отца обнаружено при раскопках тарквинийской гробницы, «Камеры мертвеца», украшенной фреской, изображающей тело усопшего пожилого человека на погребальных носилках, над которым склонилась юная красавица. Над головой девушки написано по-этрусски Тануэил, а над останками – Танорсей. В этой же гробнице найден саркофаг, на архитраве которого сделана надпись, которую этрусколог Денис расшифровал как: «Здесь находится могила Танакил» (см.: Вогэн, цит. изд., с. 146). Изображенную на фреске девушку, впоследствии здесь же и погребенную, Денис отождествляет с хорошо известной из  римской традиции супругой Тарквиния Древнего. Наполовину чужестранец по своему происхождению, Тарквиний неуютно чувствовал себя на своей родине, и его честолюбивая жена могла посоветовать мужу поискать успеха на  чужбине, за пределами Этрурии.

По Ливию, Тарквиний и Танаквиль появились на Яникульском холме, незадолго до  этого включенном Анком Марцием в состав Рима, в бронзовой повозке, запряженной прекрасными вороными жеребцами. «В этот момент… с неба камнем упал орел, сорвал с головы» Тарквиния «высокую остроконечную шапку и быстро взмыл в небо, унеся в когтях свою добычу. Затем птица описала над головами изумленных зрителей два широких круга и, вновь опустившись, возвратила шапку владельцу» (Вогэн, цит. изд., с. 144). Танаквиль, известная своими обширными познаниями в «этрусской дисциплине» – науке гаданий, истолковала это удивительное происшествие как знамение, предсказывающее мужу блестящую карьеру. Пришельцы поселились на Палатине и вскоре удостоились приема у царя. Пораженный умом и ученостью своих гостей, он предоставил им апартаменты во дворце и поручил Тарквинию воспитание и обучение двух своих сыновей. Затем Анк шаг за шагом возвышал чужестранца, удостаивая его высокими отличиями, и  в  конце концов тот стал его ближайшим советником в  делах государственного правления. Между тем Танаквиль, живя во дворце, родила сына и дочь.

Когда Анк состарился и  приблизился к  могильной черте, Тарквиний отослал царских сыновей из Рима на  длительную охоту, и в день смерти Анка собрал перед дворцом народ, который, по традиции, избирал нового царя. После кончины Анка Тарквиний выступил с речью перед толпой, сказав, что покойный царь выбрал его своим преемником и что народ должен лишь подтвердить правильность этого выбора, потому что и без царского титула он давно уже правит государством; и народ своим волеизъявлением вручил верховную власть мудрому и опытному чужестранцу. Вернувшиеся во дворец сыновья покойного царя сочли нового правителя, который по завещанию Анка стал их опекуном, узурпатором, и поскольку они плохо скрывали свои чувства к Тарквинию, им пришлось отправиться в изгнание.

Интронизация Тарквиния совершена была по этрусскому обряду. Его инсигниями стали золотая корона, золотой перстень, тога-пальмета, пурпуровая мантия, скипетр, украшенный головой орла, и трон из слоновой кости, или курульное кресло. Царскую особу охраняли по этрусскому обычаю 12 ликторов, число которых в Этрурии соответствовало количеству государств, составлявших конфедерацию, на левом плече ликторы держали фасции – пучок березовых прутьев, перевязанных красным ремнем, в который был засунут обоюдоострый топор.

При Тарквинии в сенат были введены 100 новых лиц, которые раньше не принадлежали к патрицианским родам. Есть все основания предполагать, что новыми сенаторами стали этруски – как потомки первых поселенцев Рима, так и тех, кто перебрался в  Рим, пользуясь покровительством Тарквиния. Весьма вероятно, что именно тогда образована была третья римская триба луцеров, названная так в честь Луция Тарквиния с ее десятью новыми куриями и с всаднической центурией, хотя Ливий относит время ее учреждения к царствованию самого Ромула. Новые сенаторы, представлявшие эту трибу, заняли, ввиду своих земляческих отношений с царем, высшую ступень римской знати. Поручив своим соплеменникам эксплуатацию соляных варниц Остии, расположенных на земле, отнятой у этрусских Вей, Тарквиний предоставил им средство для быстрого обогащения. Новые сенаторы и патриции из трибы луцеров назначались царем на ключевые государственные должности. При Тарквинии в Риме широко распространилось знание этрусского языка.

Лицеприятие царя по отношению к выходцам из Этрурии, вероятно, не особенно раздражало рамнов и тациев – старых квиритов, потому что у них на глазах росло благополучие и благоустройство города. Территория между Палатином и Эсквилином до Тарквиния представляла собой заболоченную низину, а  городское кладбище располагалось у  самой кромки болота. В результате правильно проведенных дренажных работ – отвода болотных вод в Тибр, осуществленных под руководством приглашенных из Этрурии специалистов, болото было осушено и вымощено булыжником, следы которого обнаружены в ходе недавних раскопок. На месте болота были выстроены портики и  поставлены торговые лавки, а  со  временем вырос великолепный Форум. Главные улицы города также были вымощены. До Тарквиния Рим только своими размерами отличался от деревенского поселения, являясь скоплением обмазанных глиной тростниковых хижин, а в его царствование он стал похож на современные ему благоустроенные этрусские города, застроенные кирпичными домами. На Капитолийском холме Тарквиний начал строительство храма в честь Тина, которого римляне почитали под именем Юпитера; между Авентином и Палатином была выровнена площадка, и ее оборудовали для скачек на колесницах и кулачных боев. Бойцов приглашали из Этрурии. Впоследствии это место назвали Большим цирком.

При Тарквинии произошел глубокий переворот в  торговом деле. В употребление были введены мелкие медные монеты, заменившие массивные медные слитки, из-за неудобства пользования которыми при обмене товарами часто прибегали к примитивному бартеру. Рост масштабов торговых сделок, облагаемых пошлинами, существенно пополнил государственную казну.

К эпохе Тарквиния традиция относит значительное событие в религиозной жизни Рима. В царский дворец пришла старуха из Кум – греческого города, расположенного на юге Апеннин. Старуха предложила купить у нее 12 книг, содержащих сведения о будущем Рима, иными словами, это были своего рода гадательные книги. Царь не захотел платить непомерно высокую цену, которая запрошена была старухой, и велел прогнать ее. Некоторое время спустя она снова предложила царю купить у нее за ту же цену теперь не все 12, а только 9 книг, потому что три книги она к тому времени уже уничтожила. И снова сделка не состоялась. Затем до царя дошел слух, что старуха из Кум уничтожила еще три книги, а оставшиеся решила продать его врагам. Сердце этруска, воспитанного в стране, где гадания почитались величайшим искусством и высшей наукой, дрогнуло, и он велел купить у старухи 6 уцелевших книг, заплатив за них цену, которая запрошена была вначале за все 12. Эти книги названы были в Риме Сивиллиными и хранились как драгоценное достояние, как святыня. К ним обращались в особенно опасные для существования города моменты. Чрез эти книги Рим заимствовал у греков почитание Аполлона как бога мантики – гаданий.

Несмотря на  свое этрусское происхождение, Тарквиний с  успехом продолжил затяжное вооруженное противостояние с Вейами. Главным предметом распри и причиной нескончаемых войн было устье Тибра с его соляными копями. Тарквинию удалось расширить римский плацдарм на берегу Тирренского моря и дальше оттеснить Вейи от соляных варниц, обеспечив процветание незадолго до  этого основанной портовой Остии и существенное пополнение казны. Царь оценил выгоду от торговли с греческими городами южной Италии, но торговые пути с югом Апеннин были затруднены тем, что они проходили через владения независимых от Рима латинских государств. На руинах ранее разрушенной Альбы тем временем вырос новый латинский город с тем же названием, вступивший в противостояние с Римом. В результате ряда успешных войн с Альбой, которая Тарквинием была окончательно стерта с лица земли, и другими латинскими государствами торговля с югом стала более безопасной. После победы над Альбой Лонгой сенат провозгласил Тарквиния триумфатором; и – это был первый триумф удачливого полководца в Риме,– царь проследовал по улицам города в роскошных одеждах, восседая на боевой колеснице в сопровождении воинских центурий. Успехом завершились и войны Тарквиния с сабинами. Последним из противников Рима в сабинской земле пал город Коллаций, куда царь направил после его захвата гарнизон под началом своего племянника Эгерия.

Тарквиний дожил до  глубокой старости, процарствовав 38 лет, но жизнь его оборвалась насильственной смертью в 578 г. до Р.Х. Он пал жертвой покушения. Заговорщиками были устраненные от  власти сыновья Анка Марция. Для осуществления преступного умысла они наняли двух отчаянных пастухов, которые явились в прихожую дворца, куда доступ был открыт для всех просителей, и там затеяли притворную свару – вокруг них столпилась царская прислуга. Гвалт спорящих донесся до слуха Тарквиния, и тот захотел разобраться в происходящем. Оба пастуха были приглашены в царские покои, и во время рассказа одного из них о мнимом предмете распри другой достал спрятанный топорик и  ударом по  голове нанес смертельную рану Тарквинию. Ликторы схватили убийц, попытавшихся скрыться в суматохе.

Вскоре царь скончался, но о его смерти народу сообщили не  сразу. Из  окон дворца народу объявили, что царь заболел и временно, пока он не выздоровеет вполне, управление государством будет осуществлять Сервий Туллий. Затем народу сообщили, что царь ранен, но не смертельно, и только когда Сервий крепко взял в руки бразды правления, римский народ узнал правду о гибели Тарквиния. Сервий был перым римским царем, который взошел на престол без народного избрания. В наследники престола он был намечен уже ранее и поэтому сразу после кончины Тарквиния он, по указанию царской вдовы Танаквиль, при запертых воротах дворца, воссел на курульное кресло.

Ребенком Сервий, согласно традиции, содержался во дворце как раб. Само имя его, родственное со словом servus, указывает на его рабское происхождение. Матерью Сервия была некая Окресия  – такое имя часто встречалось у  этрусков. При этом, по одной версии, она была взятой в плен дочерью убитого в сражении с Тарквинием царя города Корникулума, а по другой– рабыней из Альбы Лонги, царь которой прислал ее в Рим в подарок Тарквинию. Тит Ливий рассказывает предание о том, как уже в детстве внезапно резко изменилась участь Сервия: однажды «на глазах многих… пылала голова спящего мальчика по имени Сервий Туллий. Многоголосый крик, вызванный столь изумительным зрелищем, привлек и царя с царицей… Вскоре вместе со сном исчезло и пламя. Тогда, отведя мужа в сторону, Танаквиль говорит: “Видишь этого мальчика, которому мы даем столь низкое воспитание? Можно догадаться, что когда-нибудь, в  неверных обстоятельствах, он будет нашим светочем, оплотом униженного царского дома. Давай же того, кто послужит к великой славе и государства, и нашей, вскормим со всею заботливостью, на какую способны"» (Ливий, цит. изд., с. 52). И  этот на  первый взгляд странный совет был безоговорочно принят Тарквинием – с тех пор Сервий воспитывался как царский сын и наследник престола, а возмужав, стал участвовать в делах государственного правления.

За этим поразительным рассказом несомненно стоит какая-то тайна, разгадать которую до конца едва ли возможно, но на загадку чудесного возвышения Сервия некоторый свет проливают недавние археологические находки. В Лионе была найдена бронзовая табличка, содержащая речь императора Клавдия, автора утраченного труда по  истории этрусков. И  в  этом тексте сказано, что Сервий Туллий – это псевдоним этруска Мастарны, который был сподвижником предводителя этрусского отряда Целия Вибенны, воевавшего против римлян. Между тем в  этрусском городе Вульчи археологами открыта гробница, получившая название Франсуа. На одной из фресок, украшающих ее стены и посвященных войне этрусков с римлянами, изображен поверженный наземь старик и над ним надписано по-этрусски имя «Гневе Тахумиес Румах», что прочитывается как Гней Тарквиний Римлянин». Один из этрусков представлен на фреске также упавшим на землю, а другой защищающим его. Упавший обозначен в надписи как Целий, а защищающий назван именем Макстрна, в латинском произношении Мастарна. По  сообщению Дионисия Галикарнасского, восстание против Рима в Вульчи вспыхнуло в первый год правления Сервия Туллия. Соплеменников поддержали Вейи, Тарквинии и Черветерри, война продолжалась 20 лет и закончилась победой Рима над соединенными вооруженными силами Этрурии. Из совокупности этих разрозненных следов, оставшихся от загадочного воцарения в Риме Сервия Туллия, гипотетически можно сделать вывод, радикально расходящийся с той официальной версией, которую воспроизвел Ливий: в  действительности Тарквиний Древний мог пасть жертвой не  сыновей Анка Марция, а  Мастарны, который в Риме был назван Сервием; тень подозрения в прикосновенности к гибели царя падает и на царицу Танаквиль, происходившую из знатного этрусского рода. Таким образом, за воцарением Сервия, возможно, стоит усиление господства этрусского элемента в Риме.

Сервий Туллий вошел в  историю как реформатор, осуществивший преобразования, подобные тем, которые в  Афинах провел его старший современник Солон. Он отодвинул на задний план сословное деление римского общества на родовитых патрициев и безродных плебеев, введя новый принцип его организации, основанный на  имущественном цензе. Поскольку в основе прежней иерархии стояла принадлежность или непринадлежность к потомкам исконных римлян – поселенцев Палатинского и Квиринальского холмов, так что новые патриции, луцеры, вероятно, третировались старинными патрициями как выскочки, парвеню, идея глубокой трансформации римского общества, поставившей разбогатевших при Тарквинии и  лучше образованных выходцев из Этрурии на высшую ступень социальной иерархии в Риме, вполне естественно могла прийти на ум правителю, который в римских этрусках – луцерах видел самую надежную опору своего трона.

Реформа заключалась в  том, что все свободные римляне, и патриции и плебеи, были разделены на 5 разрядов, принадлежность к которым определялась состоянием. Согласно традиции, оно измерялось в деньгах. К первому разряду были отнесены римляне, имущество которых стоило больше 100 тысяч ассов, ко второму —75—ти, к третьему – 50, к четвертому – 25 и к пятому  – 11  с  половиной тысяч. Бедняки, имущество которых оценивалось ниже этого предела, освобождались от воинской повинности, их называли пролетариями, потому что их единственным достоянием были потомки  – proles. Воинская повинность граждан зависела от принадлежности их к тому или иному разряду. Первый разряд обязан был поставлять, помимо прежних 6 всаднических центурий – по две от каждой трибы, 12 новых, набиравшихся, вероятно, из числа состоятельных плебеев, а также 80 центурий тяжеловооруженной пехоты, сражавшихся железными мечами, копьями и защищенных бронзовыми шлемами, поножами, панцирями и круглыми щитами, второй разряд выставлял 20 центурий тяжеловооруженных легионеров, отличавшихся от перворазрядной пехоты тем, что вместо круглого они носили удлиненный щит. Третий и четвертый разряды выставляли также по 20, а пятый 30 центурий. Вооружение каждого следующего по цензу разряда было более легким и дешевым. В основу разделения на разряды полагался имущественный ценз потому, что экипировка обеспечивалась в те времена за счет самих воинов. К этим боевым центуриям добавлялись 4 центурии музыкантов и ремесленников, в обязанности которых во время походов и всяких вообще военных действий входила починка воинского снаряжения. Ремесленников и  военных музыкантов, равно как и запасных, которые отправлялись в поход безоружными и должны были замещать в бою погибших и раненых, подбирая их оружие, рекрутировали из числа перегринов, не имевших гражданских прав.

Военнообязанные римляне от 18 до 46 лет участвовали в походах, а пожилые мужчины до 60 лет, оставаясь дома во время войны, охраняли городские стены и при нужде защищали их. В  поход отправлялся удвоенный легион, это была, по  словам Моммзена, «фаланга, построеная и  вооруженная совершенно по  старинному дорийскому образцу и  состоявшая из  6  тысяч человек; при 6 рядах в глубину ее фронт составлялся из тысячи тяжеловооруженых воинов, сверх того при ней находились 2400 легковооруженных пехотинцев (velites)… Таким образом, в ее состав входили 84 центурии, или 8400 человек, в числе которых было 6 тысяч гоплитов, т. е. 4000 воинов первого разряда, и по 1 тысяче людей второго и третьего разрядов и сверх того 2400  человек легкой пехоты, из  которых 1  тысяча человек принадлежала к четвертому разряду, а 1400 – к пятому… Эта фаланга предназначалась для выступления в поход, между тем как точно такая же боевая сила из более старых воинов оставалась дома для защиты города… К этому следует прибавить конницу, состоявшую из 1800 всадников, но только одна ее треть обыкновенно присоединялась к  выступавшей в  поход армии» (Моммзен, цит. изд., т. 1, кн. 1,2, с. 102).

При Сервии Туллии вооруженные силы Рима, имевшие характер ландмилиции или дворянского ополчения московской Руси, а  не  регулярной армии, за  исключением кавалерии  – всадники и  в  мирное время занимались воинскими упражнениями,– насчитывали вместе с ремесленниками и музыкантами 192 центурии, или около 20 тысяч воинов, что позволяет оценить численность населения Римского государства, с учетом женщин, детей, стариков, невоеннообязанных пролетариев, перегринов и рабов, приблизительно в 100 тысяч человек.

Такой оценке по видимости противоречит основанное на несохранившемся труде древнего историка Фабия Пиктора сообщение Ливия о том, что всеобщая перепись, произведенная при Сервии, завершилась воинским смотром на Марсовом поле, и тогда переписано было 80 тысяч граждан, способных носить оружие. Годных к воинской службе, как видно из предыдущих выкладок, в действительности было в четыре раза меньше, но можно предположить, что в это число Фабием и вслед за ним Ливием было включено, помимо военнообязанных, все вообще население, принадлежавшее к семьям римских граждан – вместе со стариками старше 60 лет, женщинами и детьми. А в ту пору еще немногочисленные перегрины и  рабы в  совокупности могли насчитывать еще 20 тысяч человек. Таким образом, за 200 лет, прошедших со времени Ромула, население Рима увеличилось в  10  раз, и  это было следствием не  только его естественного роста, но главным образом расширения территории государства, поглощения поселений латинов, часть которых переселилась в Рим, вроде жителей разрушенной Альбы Лонги, а  часть, приобретя плебейское римское гражданство, продолжала жить в  своих прежних городках и  деревнях. В  сельской местности селились, конечно, и исконные римские патриции, причем, более состоятельные из них могли проводить жизнь зимой в Риме, а летом – в сельской местности, в своих усадьбах.

При Сервии центурии стали органом политической организации Рима, что фактически обозначало наделение плебеев политическими правами. Помимо патрицианских куриальных, стали созываться также центуриатные комиции, и они вскоре приобрели решающее значение, поскольку власть в Риме принадлежала вооруженному народу во главе с его вождем – рексом, царем, но в комициях, конечно, участвовали и пожилые лица, освобожденные по возрасту от воинской повинности, и к их мнениям прислушивались с особым вниманием. Невоеннообязанные пролетарии, поскольку они также были гражданами Рима, не лишались политических прав; все вместе они, независимо от их действительного числа, составляли последнюю, 193-ю центурию, но эти их права оставались формальными, потому что решения принимались последовательным голосованием по центуриатным комициям, начиная с всаднических; поскольку при подведении общего итога каждая комиция имела по одному голосу, большинство голосов, кроме крайне критических случаев равенства голосов за и против какого-либо предложения, определялось задолго до того, как очередь доходила до созыва последней пролетарской центурии. Когда 97  центурий из 193 отдавали голоса за предлагаемое решение и, таким образом, большинство было налицо, созыв комиций прекращался, так что при солидарном голосовании дело не доходило до созыва комиций даже в центуриях второго разряда.

Некоторые историки считают, что денежный эквивалент имущественного ценза введен был позже, уже в республиканскую эпоху, в IV столетии до Р.Х., а первоначально, при Сервии, ценз устанавливался в  соответствии с  размерами земельных владений. Так, Моммзен полагал, что в  первый разряд были включены граждане, владевшие полным земельным наделом, во второй – тремя четвертями надела, в третий – половиной, в четвертый – четвертью и в пятый разряд – одной восьмой надела. «При тогдашнем разделении земель,– писал он,– почти половина крестьянских участков была полными наделами, а  владельцы трех четвертей, половины и  четверти надела составляли едва по одной восьмой общего числа землевладельцев» (Моммзен, цит. изд., т. 1, кн. 1,2, с. 100). По Моммзену, половина свободных римлян принадлежала к первому разряду, и поэтому воинская повинность распределялась между гражданами равномерно. Но денежный эквивалент ценза предполагает, несомненно, уже иную ситуацию: первый разряд в этом случае включал лишь состоятельных людей, составлявших несомненное меньшинство, значит, на него ложилась непропорционально его численности большая рекрутская повинность, и одновременно он обретал значительный политический вес – решения в комициях часто принимались голосами только перворазрядных центурий, которые включали в себя не более десятой части всех граждан. По словам И.Л. Маяк, «не исключено.., что с самого начала ценз имел денежный характер» (И.Л. Маяк. Ранний Рим.– История Европы, цит. изд., с. 195), хотя известные размеры ценза в ассах несомненно относятся уже к республиканской эпохе.

Одна из административных мер Сервия Туллия, проведенная вопреки сопротивлению патрицианского сената, заключалась в распределении части общественных земель (ager publicus) между бедными римлянами, в  основном из  плебеев. Эта мера позволила повысить мобилизационный потенциал государства. Как и другие реформы Сервия, эта мера также направлена была на размывание гентильной организации римского общества. Особенно острое негодование со стороны патрициев вызвало наделение гражданскими правами вольноотпущенников.

Еще одной важной реформой Сервия стало разделение государственной территории на 20 округов, которые названы были трибами, что свело к миниму значение древних родовых триб рамнов, тациев и луцеров, сохранивших с тех пор значение лишь в отношении родовых культов и при решении казусов, связанных с родовыми отношениями в среде патрициев. 4 территориальных трибы находились внутри новой, расширенной при Сервии городской черты: Палатинская, Субуранская, Эсквилинская и Коллинская, названная так в противоположность горам – Палатину и Капитолию – и занимавшая Квиринальский и Виминальский холмы, где первоначально проживали сабины, а 16 – вне померия. В каждом округе проживало примерно одинаковое число жителей; такое заключение можно сделать на том основании, что эти новые трибы выставляли одинаковое число рекрутов, по соображениям воинского учета вводилась своего рода прописка – граждане были приписаны к своим округам. Подобно тому как на каждой римской улице воздвигались алтари ларам, так в каждом округе было воздвигнуто по 6 храмов, посвященных малоизвестным божествам Аргеям. Городская черта при Сервии была обведена мощной каменной стеной, остатки которой, самые значительные возле главного вокзала Рима – Термини, сохранились поныне.

Сервий продолжил храмовое строительство. При нем на Бычьем форуме, у берега Тибра, между Капитолием и Палатином, был воздвигнут храм в честь Матери Матуты, хранительницы женской верности, которая особенно почиталась римскими матронами. На Авентине был построен храм в честь Дианы, культ которой римляне унаследовали от латинов. Традиция усваивает Сервию Туллию введение празднества в честь Сатурна – сатурналий, когда устраивались пиры, на которых господа прислуживали рабам. Почитание Сатурна среди римских низов и даже рабов связано с тем, что изначально он был, очевидно, божеством аборигенов Лация, покоренных латинами, которые многих из них обратили в рабство.

Сервий был убит в 535 г., процарствовав 44 года. По Титу Ливию, он пал жертвой семейного заговора. Две дочери Сервия, которые именовались одинаково Туллиями, были замужем за двумя сыновьями, или, что более правдоподобно, внуками Тарквиния Старшего – Луцием и Аррунтом. Жена Аррунта вступила в связь со своим деверем, затем, «освободив двумя кряду похоронами дома свои для нового супружества, Луций Тарквиний и Туллиямладшая сочетаются браком, скорее без запрещения, чем с одобрения Сервия» (Ливий, цит. изд., т. 1, с. 59). Подстрекаемый женою на убийство царя, Луций Тарквиний заручился в этом умысле поддержкой группы сенаторов. Затем он во главе военного отряда ворвался на форум, воссел там в курульное кресло и велел созвать сенаторов в курию: одни сенаторы пришли потому, что сочувствовали заговору, другие – из страха, полагая, что Сервий уже убит. В собрании сената Тарквиний «принялся порочить Сервия от самого его корня: раб, рабыней рожденный, он получил царство после ужасной смерти Тарквиниева отца – получил без объявления междуцарствия (как то  делалось прежде), без созыва собрания, не от народа, который его избрал бы, не от отцов (сенаторов. – В.Ц.), которые бы утвердили выбор, но в дар от женщины. Вот как он рожден, вот как возведен на царство, он, покровитель подлейшего люда, из которого вышел и сам. Отторгнутую у знатных землю он, ненавидя чужое благородство, разделил между всяческою рванью, а бремя повинностей, некогда общее всем, взвалил на знатнейших людей государства, он учредил ценз, чтобы состояния тех, кто побогаче, были открыты зависти, были к его услугам, едва он захочет показать свою щедрость нищим» (Ливий, цит. изд., т. 1, с. 61). Конечно, эта речь сочинена Ливием, но в ней он убедительно показал, в каком свете представал демократический царь, чье имя сближает его с рабами, в глазах возненавидевших его сенаторов и патрициев, на которых решил опереться заговорщик.

Явившись на  форум, престарелый Сервий хотел предотвратить переворот, но  был сброшен с  лестницы Тарквинием. Потеряв много крови от ран, он попытался вернуться во дворец, но был настигнут и убит клевретами Тарквиния. Его дочь Туллия на колеснице въехала на форум, первой провозгласив мужа царем. Когда она, по совету мужа, возвращалась с форума, то перед подъемом на Эсквилинский холм «возница в ужасе осадил, натянув поводья, и указал госпоже на лежащее тело зарезанного Сервия. Тут, по преданию,– ужасается Ливий,– и совершилось гнусное и бесчеловечное преступление, памятником которого остается то  место: его называют “Проклятой улицей». Туллия, обезумевшая, гонимая фуриями-отмстительницами сестры и мужа, как рассказывают, погнала колесницу прямо по отцовскому телу и на окровавленной повозке, сама запятнанная и обрызганная, привезла пролитой отцовской крови к пенатам своим и мужниным» (Ливий, цит. изд., т. 1, с. 61–62).

Тарквиний Супербус (Гордый) свое прозвище оправдал тем, что пытался править самовластно, вразрез с римской традицией, сочетавшей элементы единоличной царской власти с народным самоуправлением; иными словами, он хотел более походить на восточных царей, которым подражали лукумоны этрусков, чем на латино-сабинских царей Рима, властные полномочия которых были примерно теми же, что у германских королей эпохи великого переселения народов. Тарквиний не созывал комиций, пренебрегал сенатом, опираясь на  своих родственников и фаворитов, привлеченных из ранее не знатных, новых, вероятно этрусских родов, и на набранный из этой среды отряд целеров – телохранителей, который в прошлом существовал лишь при Ромуле. Подавляя сопротивление латино-сабинской знати, он вел судебные процессы против богатых патрициев, добиваясь их изгнания и конфискации их имущества в свою пользу; он лично обогащался также за счет захвата земель из государственного фонда.

Еще одним источником роста богатств царя и Рима были успешные агрессивные войны с соседями. При Тарквинии Рим в результате победы над вольсками отнял у них город Свессу Помецию. На  юге Лация Рим захватил города Сигнии и Цирцеи, заселенные после их присоединения римскими колонистами. Цирцеи лежали на берегу Тирренского моря, и, присоединив этот город к своим владениям, Рим получил выход к морю.

Особенно трудным испытанием для Римского государства стала война с латинскими Габиями. Вначале война шла неудачно для Рима – гражданам Габий удавалось отразить все атаки соседей, и  тогда Тарквиний, по  словам Ливия, «совсем не  поримски, принялся действовать хитростью и обманом» (Ливий, цит. изд., т.  1, с.  66). В  Габии, по  предварительному сговору с Тарквинием, бежал его сын Секст, заявив, что он скрывается от гнева отца, пытавшегося его убить. Жители Габий поверили ему, и вскоре он был принят в городской сенат, в котором неизменно подавал голос за войну с Римом. Кроме того, с отрядом добровольцев Секст учинял набеги на римскую территорию и в мелких стычках одерживал победы, щедро раздавая воинам богатую добычу. В конце концов граждане Габий исполнились к нему столь непоколебимого доверия, что фактически он стал самым влиятельным человеком в государстве. И тогда Секст послал в Рим, к отцу, доверенного вестника спросить, что он должен сделать в Габиях в интересах Рима. «Не вполне доверяя… этому вестнику, царь на  словах никакого ответа не  дал, но… прошел, сопровождаемый вестником, в садик при доме и там… расхаживал в молчании, сшибая палкой головки самых высоких маков» (Ливий, цит. изд., т. 1, с. 67). Секст правильно понял совет отца – пользуясь своим влиянием в Габиях, он стал истреблять городскую знать. Одних он обвинял в суде, добиваясь для них смертного приговора, других тайно убивали его клевреты, третьи в страхе сами бежали из Габий. Имущество казненных и беглецов Секст раздавал горожанам, приобретая себе новых сторонников. В конце концов обезглавленный город совершенно утратил способность к сопротивлению и самозащите и был без боя передан во власть Тарквиния, после чего все имущество еще остававшейся городской верхушки было распределено между бедными габийцами и фаворитами Секста.

Тарквиний Гордый проводил активную внешнюю политику, направленную на  расширение влияния Рима на  соседние государства: свою дочь он выдал замуж за знатного тускуланца Мамилия, что обеспечило Риму дружеские отношения с Тускулом, в ту пору самым крупным городом Лация из тех, которые еще не были включены в состав Римского государства. Претензиии Рима на доминирование в Латинском союзе натолкнулись на сопротивление со стороны Ариции, возражавшей против того, чтобы союзные собрания в Ферентийской роще – древнем святилище латинов созывал и открывал царь Рима. В ответ на это Тарквиний организовал убийство вождя Ариции Турна Гердония, и арицийцы подчинились воле Рима.

С покоренными латинскими городами Рим при Тарквинии, как и  при его предшественниках, заключал неравноправные союзные договоры – foedus, ставившие союзников (socii populi romani), при сохранении внутренней автономии, в подчиненное положение. С иноплеменными и независимыми государствами (с эквами, с городами Этрурии и даже с далеким и могущественным Карфагеном) Тарквиний заключал равноправные договоры, благодаря которым Рим становился игроком, хотя тогда еще далеко не первостепенным, на поле большой игры держав Италии и западного Средиземноморья.

Наполнив римскую казну средствами, полученными в результате успешных войн с соседями, Тарквиний Гордый развернул в Риме грандиозное строительство. На Капитолии этрусскими зодчими было завершено начатое еще при Тарквинии Приске воздвижение храма в честь Юпитера, ставшего главным святилищем города. Скульптор из Вей Вулка изваял для него статую Юпитера, восседающего в колеснице, запряженной четверкой коней. Боковые целлы этого храма были посвящены Юноне и Минерве. За этими латинскими божествами явным образом проступает этрусская триада – Тин, Уни и Менрва. Другим парадным сооружением, построенным при Тарквинии Гордом, стал Большой цирк – Circus Maximus. Наконец, царь позаботился и о бытовом благоустройстве значительно выросшего во время его правления города – на форуме была проложена канализационная труба – cloaca maxima, которая служит нуждам римлян поныне, через два с половиной тысячелетия после ее создания – столь капитально умели тогда возводить инженерные сооружения, надежностью и качеством которых Рим превзошел все древние цивилизации. При Тарквинии Гордом жилые дома в Риме возводились из кирпича на каменном фундаменте. Поселение, состоявшее при Ромуле из  хижин, сплетенных из  ивовых прутьев и  обмазанных глиной, за два столетия превратилось в процветающий античный город, подобный городам Этрурии или Эллады.

Но несмотря на  процветание города, среди римлян было много недовольных царем. Старая римская знать латино-сабельского происхождения ненавидела его из-за засилия этрусков, которые составили его ближайшее окружение. Присутствие в Риме многочисленных тусков, наводнивших их родной город, звучавшая на его улицах и площадях чужая и непонятная речь, которой тогда стали обучаться и носители латинского языка, если они стремились к успеху, к карьере, раздражали и тех исконных римлян, кто не принадлежал к высшему кругу. По словам М.И. Ростовцева, «из этрусков и нескольких семейств римских патрициев составился высший слой римского общества, включавший в себя крупных землевладельцев и купечество» (М.И. Ростовцев, Общество и хозяйство в Римской империи.Т. 1, цит. изд., с. 29). Квалифицированные ремесленники из  этрусских городов успешно конкурировали с  туземцами, лишая их заработка. Простой люд наравне с государственными рабами привлекался к тяжелым подземным работам, связанным с прокладкой клоаки. Назойливые гаруспики дурачили простодушных и доверчивых римлян своим таинственным искусством, своей «этрусской дисциплиной», в которой более трезвые и  скептичные граждане находили лишь корыстное шарлатанство. Но оппозиция царю зрела и в придворной среде, насыщенной выходцами из Этрурии – близко знавших Тарквиния отталкивали его личные качества, его жестокость и коварство, его высокомерие, которому он обязан своим прозвищем Гордый – Супербус.

В конце концов горючий материал скопился в количестве, достаточном для взрыва, запалом к которому послужило преступление царского сына Секста, в свое время по наущению отца продуманно и методично погубившего Габии. Секст учинил насилие над Лукрецией, женой своего родственника Тарквиния Коллатина, жившего в городке Коллации. Преступление было совершено в доме Коллатина в его отсутствие. После содеянного над нею Лукреция вызвала из Рима своего отца Спурия Лукреция, а  из-под осажденного римлянами рутульского города Ардеи – мужа, который прибыл домой в сопровождении Луция Юния Брута, племянника царя, который скрывал свой «природный ум» (Ливий, цит. изд., т. 1, 70) под личиной глупца, отчего и был прозван Брутом, что значит «тупица». За этим притворством, несомненно, стояло то соображение, что так он безопаснее и надежнее сможет подготовить заговор. Из дальнейшего хода событий видно, что именно Брут был душой переворота, для которого насилие над Лукрецией послужило ожидаемым, что однако еще не значит спровоцированным, поводом. Дождавшись прибытия отца и мужа, Лукреция поведала им о случившемся и призвала их отомстить за свою и их собственную поруганную честь; и  пока близкие заверяли ее, что считают ее невиновной в содеянном, она вонзила в сердце себе нож, который был спрятан у нее под одеждой.

Горе отца и мужа Лукреции послужило Бруту прекрасным поводом для открытого выступления против царя. Он, как рассказывает Ливий, «держа пред собой вытащенный из тела Лукреции окровавленный нож, говорит: «Этою чистейшею прежде, до царского преступления, кровью клянусь – и вас, боги, беру в свидетели,– что отныне огнем, мечом, чем только сумею, буду преследовать Луция Тарквиния с  его преступной супругой и всем потомством, что не потерплю ни их, ни кого другого на царстве в Риме» (Ливий, цит. изд., т. 1, с. 72). О действительных мотивах цареборства Юния Брута делать какие-либо надежные заключения по недостатку исторических свидетельств невозможно, и все же самым вероятным его побуждением было властолюбие: из его театральной тирады с явным передергиванием – все-таки не сам царь, а его сын совершил преступление, и на этот раз, несомненно, не по наущению отца,– видно, что у  него были причины спешить воспользоваться трагическим поводом для свержения царя.

Возмущенные совершенным деянием и подстрекаемые демагогической речью Брута юноши, вооружившись, двинулись под его водительством из Коллаций на Рим. Весть о случившемся уже дошла до Рима, и там начались волнения. Люди сбежались на форум, и Брут произнес на нем зажигательную речь, он «говорил о самоуправстве и похоти Секста Тарквиния, о несказанно чудовищном поруганье Лукреции… К слову пришлась и гордыня самого царя и тягостные труды простого люда, загнанного в канавы и подземные стоки. Римляне, победители всех окрестных народов, из  воителей сделаны чернорабочими и  каменотесами. Упомянуто было и  гнусное убийство Сервия Туллия, и дочь, проехавшая отцовское тело нечестивой своей колесницей, боги предков призваны были в мстители» (Ливий, цит. изд., т. 1, с. 73). Сам по происхождению связанный с этрусками, Брут призывал в мстители древних богов латинов, возбуждая в душах римлян ненависть к царю-иноплеменнику. Слова демагога падали на заранее удобренную почву: «Брут,– по словам Ливия,– воспламенил народ и побудил его отобрать власть у царя и вынести постановление об изгнании Луция Тарквиния с супругою и детьми» (Ливий, цит. изд., т. 1, с. 74).

Из Рима Брут отправился под Ардеи поднимать войско против царя. В свою очередь Тарквиний, узнав о случившемся, направился из Ардеи с верным ему отрядом в Рим, чтобы подавить мятеж. Брут уклонился от встречи с царем по дороге из Рима в Ардеи, избрав кружный путь. Когда же царь подошел к городским воротам, они оказались запертыми перед ним. Царю было объявлено о его изгнании. В лагере под Ардеей войско с радостью встретило Брута, а царские сыновья были изгнаны из расположения армии. Двое сыновей Тарквиния вместе с отцом нашли убежище в этрусской Цере, а Секст отправился в Габии, где надеялся найти опору среди своих приверженцев, но был вскоре убит в городе, многие жители которого пострадали по его вине, лишившись своих казненных близких, претерпев конфискацию имущества. Так в 510 г. до Р.Х. в Риме пала царская власть.

Духовной основой, на которой воздвигнуто было Римское государство, являлась его религия. О религии древних римлян известно из сочинений Катона Старшего, Цицерона и в особенности, Варрона, латиноязычных и грекоязычных историков Ливия, Полибия, Дионисия Галикарнасского и Плутарха, из стихов Лукреция, Вергилия, Горация и Овидия. Но все эти авторы отразили верования римлян поздней эпохи, когда они подверглись глубокой эллинизации, когда исконно римские божества отождествлялись, часто по несущественным признакам, с греческими, когда им усваивались заимствованные из Гомера и Гесиода занимательные мифологические приключения, которых в древних верованиях римлян они за собой не имели.

Большую достоверность в отражении религиозной системы первоначального Рима имеют ранние надписи, сохранившиеся отрывки из древних carmina salia (салических песен), исполнявшихся салиями на весенних праздниках в честь божества италийских народов Марса, а также фрагменты из janui и jovii – песен в честь Януса и Юпитера, из гимнов Авральской жреческой коллегии. По поздним пересказам и лаконичным цитатам известны древние документы понтификальной коллегии – annales maximi (ежегодная хроника важнейших событий, публиковавшаяся верховным понтификом), fasti (своего рода календарь с указанием дней праздников, судебных заседаний, присутственных и неприсутственных дней), libri pontifium – книги, в которых помещались толкования по трудным проблемам богословия и священного права, а также commentarii, включавшие заключения (decreta) и ответы (responsa), главным образом по богослужебным, ритуальным вопросам. В источниках упоминаются не сохранившиеся индигтаменты – тексты официально утвержденных формул призывания разных божеств.

Религия римлян сохранила элементы древнего тотемизма. Его следы обнаруживаются в почитании капитолийской волчицы, руминальской смоковницы, под которой эта волчица вскормила Ромула и Рема, в культе Марсова щита – анцилы, которая, как веровали в Риме, упала с неба. Религия римлян не была этнически чистой даже на раннем этапе существования города. Имея своей основой общеиталийские верования, она с самого основания Рима включала этрусские заимствования, сказавшиеся, например в ритуале закладки города или в культе богини Минервы – этрусской Менрвы, а также Юноны – у этрусков Уни. Почитание в Риме верховного божества этрусской триады Тина под именем Юпитера представляет более сложное явление – контаминацию культа этрусского Тина с  культом божества италиков, у  которых однако Юпитер не имел статуса верховного бога, подобного Тину или эллинскому Зевсу, с  каковым он был впоследствии отождествлен, поскольку главным национальным божеством италиков был Марс, у  сабин чтившийся под именем Квирина и  отождествленный впоследствии с основателем Рима Ромулом. Самым ранним заимствованием из греческого пантеона, относящимся к эпохе этрусских царей, является культ Аполлона, пришедший в  Рим вместе с Сивиллиными книгами, принесенными с юга Италии, из греческих Кум.

Кроме Аполлона, в  Риме почитали по  меньшей мере еще 11 главных богов, которым впоследствии найдены были аналоги в культе эллинов: Юпитера, Юнону (Геру), Минерву (Афину), Марса (Арреса), Венеру (Афродиту), Нептуна (Посейдона), Диану (Артемиду), Меркурия (Гермеса), Вулкана (Гефеста), Цереру (Деметру), Весту (Гестию). В случае Весты позднейшее отождествление ее с Гестией восстанавливало ранее, на этапе общности праиталиков и праэллинов, единый культ богини домашнего очага. Подобное предположение можно сделать и по поводу иных пар, где, однако, нет очевидного лингвистического подтверждения существовавшего в глубокой древности тождества. С почитанием греческого Диониса был впоследствии отождествлен культ Либера, или Бахуса, от греческого имени божества Вакх, а с почитанием Персепоны культ Либеры; латинский Фавн был уподоблен греческому Пану.

К числу избранных богов (dii selecti) Варрон причисляет также богов Земли (Теллуса, у греков – Гея) и небесных тел – Солнца (Соль, греческий Феб) и Луны, а также еще 5 божеств, не имевших прямых аналогов у греков: Сатурна, культ которого, вероятно, заимствован у доиталийских автохтонов Лация, двуликого Януса, Либера-Отца, Гения и Оркуса, бога подземного мира, отчасти подобного греческому Аиду. Одним из особенно характерных и популярных в Риме был культ Термина – бога пределов, полевых межей, границ. У Ливия отражено разделение богов на исконных, или древних, – dii indigetes и новых, или заимствованных,  – dii novensides. Кроме перечисленных выше великих богов (dii maiores), в Риме почитали еще множество малых божеств – dii minores.

Варрон различает также богов известных certi и неизвестных incerti, объединяя под последним наименованием совершенно разные культы – обожествленных актом консекрации мужей, смертных по своей первоначальной природе, вроде греческих полубогов и героев – Геркулеса (Геракла), Кастора и Поллукса (Полидевка) и богов, о которых ему и, очевидно, его современникам было действительно ничего неизвестно, кроме их имен, например Суммана или Фурина.

Самая характерная черта религиозности римлян – строго функциональный характер божеств, которые воспринимались как олицетворения сущностей (numina), добродетелей, функций, связанных с покровительством людям в важнейших моментах их жизни, например при заключении брака, или в разных видах их деятельности – земледелии, мореплавании, а также разным корпорациям и  коллегиям, и  прежде всего самому Римскому civitas – государству. Римские божества лишены индивидуальных личностных черт, они не имели, подобно греческим богам, своей биографии, своей истории, своего мифа; и хотя скульпторы стали потом, в эпоху эллинизации Рима, изображать их человекоподобными существами, подобными греческим богам, в религиозных верованиях римлян они лишены были антропоморфности греческих божеств. По характеристике Г. Мансуэлли, «религия римлян была по существу конкретной, полностью замыкаясь на контакте между человеком и божественными силами. Антропоморфизация божеств была заимствована у этрусков и греков. Если говорить точнее, до антропоморфизации божество представлялось римлянами чем-то неведомым – без лица и человеческих параметров, являло грозный харктер и требовало, чтобы его почитали и никогда не забывали о его божественной силе» (Мансуэлли, цит. изд., с. 263).

В Риме воздвигались статуи и  алтари, строились храмы в честь таких обоготворенных абстракций, как Фортуна, Виктория, Pax (мир), Concordia (согласие), Fides (верность), Spes (надежда), Libertas (свобода), Pietas (благочестие), Pudicia (целомудрие). Из подобных абстрактных божеств особенно чтилась Фортуна, в ее честь сооружались храмы, которые именовались ее атрибутами, связанными с разными видами и объектами ее покровительства: Fortuna barbata (бородатая, которой юноши посвящали первую бороду), equestris (конная), muliebris (женская). Многочисленны атрибуты Юпитера, ставшего главным божеством Рима: строились храмы, посвященные Юпитеру Фульгору (Громовержцу), или Юпитеру Статору (останавливающему бегущих или отступающих от врага), Виктору (Победителю) или Феретриусу – Подателю военной добычи.

Разноименные божества сопровождали своим покровительством жизнь человека в ее самых разных моментах. По характеристике христианского писателя Тертуллиана, не лишенной полемического сарказма, но вполне достоверно описывающей верования языческого Рима, «есть некий бог Консевий, который ведает зачатием.., есть богиня Флувиония, которая питает младенца во чреве; потом Витумн и Сентин, при помощи которых младенец начинает жить и чувствовать; затем Диеспитер, который доводит беременную до родов. При родах присутствуют и Канделифера, потому что рожали при свете свечи, и другие богини… Римляне полагали, что помощь при родах рожденному оказывали Карменты: тому, кто рождался неправильно, помогала Постверта, а правильно рожденному – Прoза. Назван был богом и Фарин – по речи (ab effatu), и Локуций – от говорения (a loquendo). Кунина оберегает дитя от дурного глаза и убаюкивает его. Илеванга и Рунцина вместе его воспитывают… Далее Потина и Эдула учат ребенка впервые пить и есть, Статина учит его стоять (statuendi) и Потина, Куба охраняла его постель, Оссипаго укрепляла его кости, Карна – его тело, Статан учил стоять, Адеона – приходить (adeundi), Абеона же – уходить (ab abeundo). У римлян есть и Домидука, а также Мента, которая учит одинаково добру и злу. Есть также богини желания (voluntas): Волюмн и Волета. Они имеют и Павентину, богиню страха (pavor), и Венилию, богиню надежды, Волюпию, богиню удовольствия (voluptas), и Престицию, богиню превосходства, и Перагенора – от свершения, и Конса – от совета (consilium). Ювента – богиня юношей, надевающих тогу, а Фортуна Барбата – богиня мужчин. Если говорить о свадебных богах, то у них есть Афференда от принесения (ab efferendis) приданого… У них введены и Мутун, и Тутун, и богиня Пертунда, и Субиг, и Према Матер» (Тертуллиан, Квинт Септимий Флорент. Избранные сочинения.М., 1994, с. 73–74). «Все части дома имели своих особенных богов: так, Форкул охранял двери дома, Лимент – пороги, Кардеа – дверные крючки… На Бубоне лежало попечение о быках, на Эпоне – о лошадях, на Палесе – об овцах, пастухи почитали Флору и Сильвана, садовники – Путу и Помону, купцы – Меркурия» (История религий, т. 2, М., 1992, с. 334). Поразительным педантизмом отличается распределение функций между божествами, опекающими земледелие: Вервактор опекал залежные земли, Импорцитор – проведение глубокой борозды, Обуратор – рыхление почвы, Оккатор – боронование, Инститор – посевные работы, Саритор – прополку, Субрунцинатор – окучивание, Мессор – жатву, Конектор – перевозку урожая, Кондитор – закладку зерна на хранение, Промитор – вывоз урожая из амбара.

В Риме издревле чтили также богов подземного мира (inferni) и среди них души умерших, которых называли манами, или силентами (молчащими). С особеннно теплыми религиозными чувствами римляне молились ларам и  пенатам  – покровителям домашнего очага, не отличая их отчетливо от манн и гениев. Когда римляне воевали с противником, они, по их верованиям, защищали родных лар и пенатов, и это была не риторическая фигура, а выражение живого чувства. Культ всех этих божеств вырос из почитания усопших предков, вроде польских и западнорусских дзядов – дедов, или отечественных домовых. Слово «гений» у римских авторов употребляется либо как имя одного божества – так у Варрона, либо как обозначение вида богов, или духов – хранителей людей, а также особых мест (genii loci), предметов и целых народов. Символически гении в древние времена изображались в  виде змеи, позже  – в  человеческом обличье. При этом под покровительством гениев состояли не все вообще люди, а только мужчины, в то время как хранительницами женщин почитались юноны: в таком случае представлявшиеся уже не как персонифицированная и единственная богиня, но как своего рода класс божеств.

Религия римлян этатизирована более, чем какая-либо другая. Конечно, и  римляне не  представляют собой исключения в  человеческом роде, и  они не  лишены были способности испытывать живые религиозные чувства, и их сердца стремились к общению с горним миром, и они нуждались в покровительстве свыше, попадая в трудные ситуации или претерпевая внутреннее смятение, и, наверно, в римском культе пенатов, лар или манов много сердечного, домашнего и  интимного, но  все это затмевалось грандиозной важностью государственного культа, тем, какое внимание уделялось в Риме публичному богопочитанию, всепоглощающей заботе о том, чтобы бессмертные боги не отвратились от Рима, чтобы они оберегали священный город, покровительствовали ему в его войнах с соседями и со всеми его врагами.

Государственная религия Рима чужда была квиетизма и фатализма. Правительственные учреждения и граждане призывались денно и нощно заботиться об укреплении могущества Рима и в этой заботе проявлять инициативу, изобретательность и упорство, но при этом город всматривался и вслушивался в волю богов, страшась погрешить против нее, не лишаясь однако надежды исправить допущенные погрешности очистительными жертвоприношениями (picaula) свиньи, овцы или быка и строго ритуальными молениями, в которых не было места вдохновенным импровизациям. Поводами для picaula были также всякого рода зловещие происшествия вроде удара молнии в храм, солнечного затмения, землетрясения, вторжения диких зверей на  форум, не  вполне понятного «каменного дождя», угасания огня в  очаге богини Весты, любодеяния весталки, рождения двуглавого теленка или иных экзотических уродов, не только от  животных, но  и  от  людей  – таких детей непременно предавали смерти, или случаев, лежащих за пределами вероятного, но упоминаемых у римских авторов, когда, например бык заговорит человеческим голосом. Очистительные жертвоприношения вместе с  установленным молитвенным чином именовались люстрациями. Если люстрации совершались в  связи с народными бедствиями, их называли amburbii. В феврале, после переписи римских граждан, они собирались на  Марсовом поле, и  там производилась lustratio populi, сопровождаемая очистительными жертвоприношениями, приносившимися ради примирения богов с народом. В память об основании Рима также совершалось очистительное празднество – палилии, когда римляне брали из очага Весты очистительные средства, окропляли себя водой, используя для этого лавровую ветвь, серой окуривали свои жилища, прыгали через горящую бобовую солому, приносили жертву богу пастухов Палесу и пиршествовали в компании друзей.

На особой щепетильности в  отношениях с  богами лежит след очевидного влияния религии этрусков. Но специально римской чертой было возведение этой щепетильности чрез преодоление этрусской боязливости перед горним и  инфернальным миром до  выработки кристально ясных договорных и  в  этом смысле правовых отношений с богами, что при взгляде на эту черту государственной религии изнутри иной культуры может восприниматься как грубая профанация и даже своего рода общественное лицемерие. Молитвенное обращение к  божеству предусматривало со стороны молящегося неукоснительное исполнение обетов, которые давались под условием удовлетворения просьбы, в  соответствии со  знаменитой формулой: do, ut des (даю, чтобы ты дал).

Всякое государственное предприятие, в особенности начало войны, непременно сопровождалось ауспициями, гаданиями по полету птиц – орлов или коршунов, по крикам ворон или сов или по поведению кур при их кормежке. Само название этого вида гаданий происходит от сочетания слов aves (птицы) и  specio (наблюдать). От  ауспиций не  ожидали предсказаний о будущем; их целью было выявить, одобряют или не одобряют боги затеваемое предприятие, и в случае их неодобрения римляне подчинялись божественной воле и отменяли замышляемое. При этом благоприятный результат ауспиций, подтверждавший божественное одобрение затеянному, например очередной войне, не заключал в себе гарантии успеха, гарантии победоносного ее завершения, поскольку погрешность могла быть содеяна в любой из последующих моментов ведения войны и ее последствием могло стать поражение. По  остроумному замечанию Моммзена, «язык римских богов вообще ограничивался словами «да» и «нет»… между тем как уже с древнейших времен, но, конечно, лишь вследствие оказанного Востоком влияния, более словоохотливые греческие боги произносили целые изречения. Римляне рано стали запасаться такими советами на случай надобности, и потому копии с листочков пророчицы и жрицы Аполлона, кумской Сивиллы, были в их глазах очень ценным подарком от тех греков, которые приезжали к ним в гости из Кампании» (Моммзен, цит. изд, т. 1, кн. 1,2, с. 193).

Собственные ауспиции, иными словами, право производить их по собственной инициативе, было в Риме главным атрибутом высшей власти в эпоху царей, их исключительной прерогативой. Слово templum обозначало не  только храм, но  всякое вообще место, предназначенное для совершения ауспиций, и первоначально темпл и представлял собой просто открытую площадку, удобную для проведения гаданий. Ауспициями сопровождалось, в соответствии с римским преданием, само основание «Вечного города», священными почитались границы первоначального Рима – померий. Акт основания, следовавший за благоприятными ауспициями, именовался авгурацией.

Помимо авгурации, употреблялись и иные термины для обозначения акта освящения мест, предметов и лиц. Так, понятие sacrum (сакральное, освященное) обозначало все, что передавалось государством или частными лицами во власть богов. При передаче посвящаемого объекта со стороны государства это был двойной акт: чиновник (магистрат) совершал дедикацию, а понтифик консекрацию – посвящение. Если же сакральный предмет из ведения богов переходил в пользование государства или частных лиц, то соответствующий акт обозначался уже как профанация, или эксавгурация. Богам посвящали не только предметы, но и лица – это была так называемая consecratio capitis et bonorum (посвящение головы и имущества), которое совершалась без предварительной дедикации. Формулой такой консекрации было sacer esto, что можно перевести на русский язык как «да будет освящен» или «да будет проклят». Этим актом во власть богов передавались преступники: сын, ударивший отца, посвящался ларам и пенатам, муж, продавший в рабство жену,– подземным богам, клиенты, изменившие патронам, или патроны, предавшие клиентов,– Юпитеру, виновные в  передвижении межи и посягательстве на чужое владение – Термину. Объявленный sacer (освященным или проклятым) лишался защиты со стороны государства, земных законов, всякий мог убить его безнаказанно, но если богам, в безраздельную власть которых он переходил, угодно было сохранить ему жизнь, они, конечно, могли устроить это им одним ведомым способом.

В отличие от sacer – лица, находящегося в ведении богов, но не защищенного от человеческого насилия, словом sanctum (святое) обозначалось все, что, находясь во  власти богов, было защищено от захвата или повреждения со стороны людей. В том случае, когда карой за посягательство на такой предмет или лицо была консекрация без дедикации, то  есть объявление виновного лица sacer, защищаемый объект именовался уже sacrosanctum, для чего в русском языке нет вполне адекватного термина. Наконец, предметы и места, пользовавшиеся почитанием, но не освященные актом дедикации или консекрации, назывались religiosi – это были могилы, не освященные актом консекрации алтари, огороженные места, на которые запрещалось входить, места, пораженные ударом молнии.

Празднования в честь богов были приурочены в Риме к определенным дням и временам года, иными словами, к календарю, который имел сакральное значение. В отличие от позднейшего солнечного календаря, известного с именем Юлия Цезаря, ранний римский календарь был, подобно календарям восточных народов, не солнечным, а лунным и оставался таким, по меньшей мере до эпохи дуумвиров, относящейся к ранней республике. В календаре, составление которого с большей или меньшей условностью усваивается Ромулу, год начинался весной и включал 10 месяцев, их продолжительность определялась в соответствии с лунным циклом, в 29 дней с половиной, так что одни месяцы состояли из 29, а другие из 30 дней. Первый месяц назывался в честь древнейшего бога италиков Марса marcius, второй – от слова aprire (раскрывать), имелось в виду раскрытие почек – aprilis, третий – в честь богини весны Майи maius, название четвертого месяца junius связано с  именами Юпитера и Юноны, следующие месяцы назывались уже по своим порядковым номерам – quintilius (пятый), sextilius (шестой), september (седьмой), october (восьмой), november (девятый) и  december (десятый). Лишь в императорскую эпоху квинтилий был переименован в честь Юлия Цезаря в июль, а секстилий – в честь Октавиана Августа в август. По сведениям, почерпнутым у Макробия, промежуток года от конца декабря до начала весны первоначально не разделялся на месяцы.

Первая реформа календаря усваивается Нуме Помпилию, разделившему этот промежуток на два месяца: februarius, названный так по наименованию недели, посвященной поминовению умерших – feralia и приходившейся на этот месяц, и ianuarius, носящий имя двуликого Януса.

С  введением этих двух новых месяцев февраль стал считаться последним, а  январь  – первым месяцем года. позже эти два месяца были переставлены местами, так что их последовательность приобрела современный вид, при этом январь остался первым месяцем, так что год стал уже начинаться в зимнее время, или, точнее, в самом начале астрономической весны. Год в таком виде насчитывал всего лишь 355 дней; для его сближения с солнечным годом с известной периодичностью производилась интеркаляция – по подобию ближневосточных календарей включались дополнительные вставные месяцы, которые так и назывались intercalaris.

Переход к солнечному календарю совершился уже в республиканскую эпоху, при децемвирах, путем изменения системы интеркаляции; впрочем, некоторые историки предполагают, что эта реформа, обозначавшая по существу переход к солнечному календарю, относится еще ко времени Сервия Туллия, а в правление децемвиров, по этой версии, совершена была лишь перестановка января и февраля.

При переходе к солнечному календарю разница между продолжительностью 12-месячного лунного года и солнечным годом определена была в 11 дней с четвертью. Таким образом за четыре года набегала разница в 45 дней, которые составили два вставных месяца продолжительностью в 22 и 23 дня. Эти месяцы стали вставляться в конце каждого второго и четвертого года. Поскольку однако лунный год продолжительностью в 355 дней был на одни сутки длиннее астрономически более точного греческого лунного года в 354 дня, разница устранялась тем, что один раз в  24  года пропускали 24  дня, возвращаясь в  результате к началу года, астрономически идентичному с тем, какое имело место 24 года назад. Свой окончательный вид римский календарь принял при Юлии цезаре, в 46 г. до р. х. под именем юлианского календаря он был усвоен впоследствии церковью и  до  григорианской реформы оставался единым календарем христианского мира.

Первый день всякого месяца, новолуние, назывался в Риме календами, отсюда и  календарь. В  календы совершались жертвоприношения Юноне. Середину месяца  – полнолуние именовали идами, это был главный день месяца, точка отсчета для определения других дат, и он посвящался жертвоприношениям Юпитеру. Девятый день до ид, или первый день второй недели месяца, именовался нонами. Остальные дни обозначались числами, которые указывали на их место перед календами, идами или нонами. Например 3 марта называлось III ante Nonas Martias, то есть 3-и ноны марта, а 22 мая – XI Calendas Junias – 11-е календы июня.

Месяц римляне первоначально делили на  4  недели  – семи или восьмидневные. Позже введена была универсальная 8-дневная неделя, начало которой, подобно нашей 7-дневной, уже не соотносилось со сменой месяцев. На первые дни недели (noundinae) назначались своего рода ярмарки. Ночь делили на четыре стражи, а день на 12 часов, продолжительность которых была разной в разные времена года, в зависимости от длительности светлой части суток – первый час начинался с восходом солнца, а 12-й заканчивался его закатом.

В календаре были дни, когда могли проводиться судебные заседания (dies fasti),– в позднейшие времена они обозначались в кадендаре буквой F; строго говоря, это были дни, в которые магистраты – в республиканскую эпоху преторы – могли, без риска нарушить религиозные запреты, произносить слова do dico addico (даю, говорю, подтверждаю), входившие в  формулу судебного приговора. Существовали также дни, когда можно было созывать комиции – dies сomitiales, их календарным знаком была буква C, а также дни, в которые проведение судебных заседаний воспрещалось (dies nefasti)  – N. Наконец, знаком EN обозначались дни, когда судоговорение не допускалось лишь в утреннее и вечернее время. На некоторые из дней, не совместимых с вынесением судебных приговоров, приходились праздники, поэтому dies nefasti иногда переводят на русский как неприсутственные дни. В то же время существовали dies funesti (зловещие), считавшиеся неблагоприятными для всякого рода начинаний  – государственных и  частных, вроде заключения брака или путешествия, но они тем не менее, как правило, приходились на dies fasti или сomitiales. Это были дни, следовавшие за календами, идами и ноннами, а также еще три дня в году – 24 секстилия (августа), 5 октября и 8 ноября.

Дни религиозных торжеств назывались feriae – праздники. В эти дни торжественные жертвоприношения сопровождались пиршествами. Помимо всех 12 ид, Юпитеру посвящалось также 23 апреля – так называемые Vinalia, когда откупоривались первые бочки с вином прошлогоднего сбора, Юпитер чтился в этот праздник как хранитель виноградных лоз. Виналии в честь Юпитера приходились также на 11 октября, когда завершался сбор винограда, и на 19 августа; первоначальное значение этой даты Моммзен считает неясным (см.: Моммзен, цит. изд., т. 1, кн.1,2, с.  175). По  словам того  же историка, его антагонисту, «злому Юпитеру» (Vediovis), было посвящено 21 мая (agonalia). Праздник в честь Марса совершался в первый день марта. На этот месяц приходился также большой военный праздник, посвященный этому богу, торжеству предшествовали конские состязания, проводившиеся 27 февраля. 14 марта устраивался праздник, посвященный ковке щитов, 19 марта устраивались военные пляски на площади комиций, а 23 совершали освящение военных труб. В честь Квирина праздник назначался на 17 февраля, это были так называемые квириналии. 19 апреля посвящалось богине растительного мира Церере. 17 декабря проводилось празднество в честь Сатурна – сатурналии, приходившиеся на время посева озимой пшеницы. 17 февраля совершались луперкалии – волчий праздник в честь Фавна, которого особенно чтили пастухи. Земледельцы в конце года, 23 февраля, справляли терминалии, праздник в честь Термина, бога межевых камней. Праздник в честь богини дома Весты приходился на 9 июня; 9 января совершалась Agonia, праздник в честь Януса. 21 февраля посвящалось памяти умерших, а 9, 11 и 13 февраля римляне справляли праздник привидений – лемурии. В выборе праздничных дат явным образом обнаруживается стремление избегать четных дней, перед которыми римляне испытывали суеверный страх, о его причинах ничего неизвестно достоверно, и на этот счет делаются лишь спекулятивные предположения.

В сентябре, когда начиналась осень и войско возвращалось после летнего военного похода в  Рим, устраивались военные игры (ludi romani), вначале однодневные, потом многодневные. Их центральным моментом была так называемая pompa – торжественная процессия: впереди шли пешком или ехали на лошадях юноши, за ними участвовавшие в играх возничие, всадники, следом несли курильницы и священные сосуды, за ними на особых носилках (fercula) – изображения богов, а на колесницах везли божественные атрибуты. Римские игры первоначально имели подчеркнуто военный характер и включали в себя бег на колесницах, верховую езду, борьбу.

Помимо календарных праздников, feriae stativae (постоянные), в разные дни года объявлялись иные, заранее не предусмотренные торжества: так называемые feriae imperativae (чрезвычайные), conceptivae (подвижные), или indictivae (объявленные), в честь тех или иных важных событий, в совершении которых усматривалось участие богов. Так, уже в республиканскую эпоху консулы при вступлении в должность устраивали празднество в честь Юпитера, покровителя Лация.

В эпоху царей календарь держали в тайне от народа. Календы объявлялись на особом народном собрании – comitia calata. В ноны народ извещали о всех праздниках предстоящего месяца, о присутственных и неприсутственных днях, в февральские ноны объявляли о вставных месяцах и о приходящихся на них празднествах. Такие объявления делались понтификами, одной из обязанностей которых было выполнение календарных расчетов, основанных на астрономических наблюдениях.

Понтифики (pontifices) составляли главную жреческую коллегию. Общим наименованием всех вообще жрецов в Риме было sacerdotes. При этом к числу sacerdotes publici причислялись лишь понтифики, авгуры и децемвиры, но не салии, луперки или авралы. Относительно этимологии самого слова pontifex и в связи с этим о первоначальном характере служения понтификов высказывались разные гипотезы. Наиболее убедительной из них представляется та, которая основана на словосочетании pontem facere (строительство мостов): при этом по одной версии (Хушке, Рубино) понтифики заведовали постройкой первого свайного моста через Тибр, а по другой, более смелой интерпретации (Хельбиг), понтифики были своего рода преемниками тех умельцев, которые во времена заселения Апеннинского полуострова устраивали переправы через неглубокие, но быстротечные горные реки. Впоследствии этому слову придавалось символическое значение моста между землей, населенной смертными людьми, и небом, где обитают бессмертные боги. По Моммзену, понтифики были своего рода инженерами и математиками, учеными знатоками, они одни могли выполнять сложные вычисления и измерения, потому именно им поручались календарные расчеты (см.: Моммзен, цит. изд., т. 1, кн. 1, 2, с. 184–185). Впрочем, древние авторы Ливий и Плутарх производят слово «понтифик» от potifex, образованного из словосочетания posse facere, буквально: иметь право делать, то есть обладать правом совершать жертвоприношения. Понтифики были также знатоками религиозных обрядов, своего рода экспертами в богословии и хранителями народной мудрости.

В историческую эпоху понтифики имели высший надзор над совершением общественных и, отчасти, частных молений, жертвоприношений и  празднеств в  честь отечественных богов, не допускали судоговорения в запретные дни, давали консультации в  затруднительных случаях, связанных с  заключением браков, составлением завещаний, усыновлением. В связи с этим они в раннюю эпоху Рима были единственными знатоками, хранителями и толкователями всех вообще законов, которые первоначально почерпались из сокровищницы неписаного, обычного права, ибо прямо или косвенно все правовые нормы были связаны с сакральным, религиозным правом. При судебном рассмотрении дела понтифики выступали в качестве консультантов и экспертов, но по обвинениям жрецов (фламинов), включая rex sacrorum (жертвенного царя), должность которого была введена после упразднения царской власти, они сами выносили приговоры. Они также принимали решения по делам, связанным с переходом патриция в сословие плебеев, или с переходом римского гражданина из одного рода в другой. На важных государственных актах понтифики либо сами совершали богослужения и жертвоприношения, либо, если священнодействовал магистрат, они присутствовали при этом в качестве помощников и консультантов.

В своем первоначальном составе понтификальная коллегия включала 5  лиц, до  300  г. до Р.Х. непременно патрициев, 6-м членом коллегии после свержения царя стал «rex sacrorum». В 300 г. число членов понтификальной коллегии, вследствие дополнительного включения в нее плебеев, было увеличено до 9, в 81 г. до Р.Х.– до 15. Полнота власти в коллегии принадлежала ее председателю, который носил титул pontifex maximus (верховный первосвященник); по  отношению к  нему другие члены коллегии были всего лишь советниками и исполнителями. При учреждении республики к нему перешло от царя право назначать жрецов  – фламинов; pontifex maximus распоряжался коллегиальной кассой, заведовал государственным архивом, который хранился в резиденции коллегии Regia, где совершался культ Юноне, Янусу, Марсу, Квирину и Сатурну, а также общественным пенатам и ларам. В эпоху принципата титул великого понтифика был усвоен императорами, и  они носили его до тех пор, пока уже христианский государь святой Феодосий Великий не передал его епископу Рима.

Понтифики вступали в коллегию в порядке кооптации самой коллегией. В ее состав входили 3 великих фламина: жрецы Юпитера, Марса и Квирина, при этом жена жреца Юпитера (flamen Dialis) была жрицей Юноны. В своей личной жизни фламин Юпитера должен был следовать строгим требованиям; его одежда отличалась безукоризненной чистотой, пища ему приготовлялась с особой тщательностью, с тем чтобы в нее не попало чего-либо, не совместимого с требованием ритуальной чистоты. Фламин не мог даже взглянуть на мертвого человека или дохлое животное. При его приближении немедленно прекращались всякие споры и приостанавливалась работа. Менее строгие требования предъявлялись к другим великим фламинам. Остальные фламины именовались младшими, minores. Каким именно богам они служили, неизвестно. В понтификальной коллегии они выполняли своего рода секретарские полномочия, в то время как великие фламины являлись по преимуществу советниками верховного первосвященника. Служение понтификов было совместимо с магистратурой – государственной службой. Их инсигниями были simpulum (сосуд для возлияний), secespita (жертвенный нож), dolabra (секира), aspergillum (кропило), apex (конусовидная шапочка) и galerus (особая прическа вместе с головным убором). Регалиями понтификов являлись также тога претекста и почетные места на общественных зрелищах. Понтифики освобождались от воинской повинности и всяких податей.

В прямом подчинении верховного первосвященника, помимо фламинов, состояли весталки (virgines vestalеs). Их обязанность заключалась в поддержании огня в храме Весты, хранении палладий Рима и приготовлении жертвенной пищи – mola salsa (соленой ячменной муки), а также в раздаче очистительных средств. Весталки принимались в храм Весты девочками в возрасте от 6 до 10 лет из знатных семей, их избрание и посвящение совершал великий понтифик. Весталки обязаны были хранить целомудрие. В храме они в течение 10 лет пребывали в ученичестве, затем на протяжении 10 следующих лет сами совершали служение и, наконец, еще 10 лет обучали юных весталок. По истечении 30 лет они могли чрез акт профанации, или эксавгурации, оставить храм и даже выйти замуж. В противном случае они имели право оставаться в атриуме храма до конца жизни. Служение весталок окружено было высокими почестями: на улицах им уступали дорогу, на играх им предоставлялись лучшие места, их погребали на форуме, при случайной встрече с весталкой осужденный получал помилование. Но если весталка совершала преступление, то, по приговору первосвященника, она подвергалась суровой каре: бичеванию, когда по ее вине угасал священный огонь в храме Весты, и погребению заживо за утрату девства. По рассказу Тита Ливия, в 337 г. до Р.Х. «весталка Минуция, сперва вызвавшая подозрения своим неподобающим щегольством, затем по  доносу раба предстала перед судом понтификов, и после того, как по их решению ей было запрещено прикасаться к святыням и отпускать рабов на волю, вынесен был приговор заживо закопать ее в землю у Коллинских ворот справа от мощеной дороги, на Скверном поле, думаю, ее несчастие и дало месту такое имя» (Ливий, цит. изд., т. 1, с. 465).

Важнейшей из жреческих коллегий после понтификальной считалась коллегия авгуров, состоявшая первоначально из 3-х, а впоследствии, уже в республиканскую эпоху, из 16 лиц, служение которых было совместимо как с присутствием в понтификальной коллегии, так и с магистратурой. Авгуры были знатоками ауспиций; правда, не они, но высшие должностные лица Рима, в раннюю эпоху – сам царь, совершали ауспиции, авгуры же являлись при этом их помощниками, советниками, а также толкователями божественной воли, прежде всего воли Юпитера, поэтому их так и называли interpretes Jovis optimi maximi (интерпретаторы могущественного Юпитера). Для проведения ауспиций авгуры очерчивали templum – место, на котором находился совершитель ауспиций и с которого наблюдались приметы, и более обширное пространство, на котором эти приметы наблюдались. Для этого авгур мановением своего жезла указывал два направления – с севера на юг – кардо и перпендикулярно к нему – с востока на запад – декуманус. Концы этих мысленно обозначенных кардо и декумануса соединялись прямыми линиями, образуя квадрат. Затем совершитель ауспиций, покрыв голову и обратившись лицом на юг или восток, приступал к ним. В Риме ауспиции проводились в определенных местах – на Капитолии, на Форуме и на Марсовом поле, где созывались комиции. Сенат мог заседать только в таких зданиях, которые были приспособлены для ауспиций. На таких местах воздвигнуто было и большинство храмов, само название которых заимствовано от этрусского слова templ, первоначальным и  преимущественным значением которого и  было указание на место проведения ауспиций.

Вне Рима ауспиции совершались в походах, не только при начале войны, но также перед решающими сражениями, при переправе войска через реки – auspicia peremnia. Ауспиции различались в зависимости от статуса территории, на которой они совершались. В этом отношении весь мир разделен был на 5 областей (ageres): romanus (собственно римская государственная территория), gabinus (от завоеванных Габиний – нечто вроде оккупированной территории), peregrinus (иностранная территория), hosticus (земля неприятеля) и, наконец, incertus (территория с неопределенным статусом).

Ауспиции разделялись на пять видов: по птицам (ex avibus), откуда произошло и само название гаданий, то есть либо по направлению полета орла, коршуна или сокола особого вида, либо по крикам ворона, вороны или ночной совы – если ворона каркала справа от темпла, это было благоприятным знамением, а если карканье доносилось слева, это интерпретировалось как знак божественного неодобрения затеваемому предприятию; по кормежке птиц (ex tripudio) – наиболее распространенный вид ауспиций: когда куры клевали зерно – это было благоприятным знаком, а если не клевали – зловещим, для проведения таких гаданий в поход брали с собой целый фургон кур – пулларий; третий вид ауспиций – по небесным явлениям, то есть по молниям – о воле Юпитера судили по месту, откуда исходила молния, а также по ее цвету; ауспициями по четвероногим (ex quadrapedis) назывались не специально организованные гадания, а зловещие предзнаменования, которые усматривались в экзотических явлениях, связанных с животными, вроде рождения поросенка с пятью ногами; наконец, пятый вид ауспиций, ex divis (от богов), связан был также с необычными или таинственными происшествиями, на которые необходимо было реагировать, например народное собрание немедленно прекращалось по указанию авгура, если один из его участников подвергался припадку падучей болезни.

Авгуры истолковывали ауспиции, при неблагоприятных знамениях они останавливали предприятие, назначали умилостивительные жертвоприношения picaula, возносили моления precationes Юпитеру и другим божествам, они также совершали акты инавгурации лиц и мест, предназначавшихся для особых служений и целей, в том числе при закладке города.

Сопоставляя ауспиции и культ, или sacra, Ж. Дюмезиль писал: «Искусство ауспиций состоит в  том, чтобы иногда вызывать, всегда принимать и толковать, а иногда отвергать знаки, которые великий бог посылает людям; искусство sacra  – это культ, отправляемый людьми, культ с молитвами, взаимными переговорами, жертвоприношениями. В религиозной практике auspicia и sacra обозначают… два направления, две отправные точки, так же как и два стиля: первые приходят из другого мира в этот, вторые совершаются на земле и идут к богам; по отношению к первым человек – получатель, а по отношению ко вторым он, если не бояться современных образов,– передатчик; одни таинственны, часто тревожащи и  непредсказуемы, вторые разворачиваются, следуя совершенно ясной технике» (Дюмезиль, цит. изд., с. 118).)

Обряд ауспиций заимствован был у этрусков, но в Риме он подвергся натурализации и  жесткой регламентации. В  то  же время в Риме прибегали и прямо к услугам этрусских гаруспиков, которые совершали гадания по внутренностям животных. Хотя к этрусской мантике, гаруспициям, в Риме относились неодобрительно и даже называли Этрурию «родительницей и матерью суеверий», обойтись без гаруспиков не могли, причем таким суевериям предавались не только частные лица, но и в особо тревожных обстоятельствах  – сами власти Рима. Увлечение римлян «этрусской дисциплиной» началось еще до воцарения Тарквиния Древнего, но оно особенно распространилось в правление этрусской династии и не было искоренено после свержения Тарквиния Гордого.

Третьей по  важности жреческой коллегией была та, под наблюдением которой находилось служение «чужестранным богам»  – dii peregrini, в  том числе и  «греческий обряд» (ritus graecus). В  начале это были дуумвиры  – комиссия из  «двух мужей», потом она была расширена до  10  лиц  – децемвиры, и, наконец, до 15 (квиндецемвиры). На эту коллегию среди про- чего возлагалась обязанность толковать «Сивиллины книги» применительно к  происходившим событиям, а  также давать оценку новым изречениям Сивиллы, прежде всего на предмет их подлинности. Децемвиры также занимались устроением игр в честь Аполлона и так назывемых «секулярных игр» (ludi saeculari), название которых связано с  тем, что они проводились раз в столетие. Жрецы «чужестранных богов» назывались sacerdotes decemvirales, позже quindecemvirales, поскольку они состояли в ведении децемвиров. Следующую по рангу жреческую коллегию составляли эпулоны (epulones), на которых возлагалось попечение о трапезе Юпитера Капитолийского. Коллегии понтификов, авгуров, децемвиров и эпулонов причислялись к так называемым collegia maxima.

Но в Римском государстве было много других низших по рангу жреческих коллегий. Своеобразное служение исполняли фециалы. Чрез них Рим объявлял войну и  заключал мир. Глава коллегии именовался pater patratus (отец отцов). Фециалы держали при себе скипетры, священную траву, выросшую на Капитолии, и кремень из храма Юпитера Феретрия. Перед объявлением войны фециалы требовали от неприятеля удовлетворения, или исполнения претензий. При отказе выполнить требование они по прошествии 33 дней подходили к границе враждебного государства и метали на его территорию окровавленное копье. С  этого момента начиналась война. Это был древний обычай италийских народов. Впоследствии, при расширении Римской империи и значительном удалении границ от Рима, фециалы совершали обряд метания копья у военной колонны columna bellica перед храмом богини войны Беллоны в самом Риме, но за пределами померия. При заключении мирного или союзнического договора фециалы приносили в жертву Юпитеру Феретрийскому свинью.

В Риме было также две коллегии салиев, одна из которых служила священными плясками и  пением своих членов Марсу, а  другая  – Квирину. Луперки, жрецы Фавна, в  праздник луперкалий, полуобнаженные, в  стремительном темпе обегали Палатин и били ремнями встречавшихся им, очевидно намеренно, бесплодных женщин, в надежде сообщить им таким образом плодородие. Арвальские братья, составлявшие коллегию из 12 жрецов, в середине мая обходили померий, вознося молитвы о даровании Риму обильного урожая. Празднество завершалось на Кампанской дороге в 5 милях от Рима трехдневными жертвоприношениями.

Помимо общеримского государственного культа, в Риме существовало также локальное почитание богов. Так, в  каждой из 30 курий под руководством своих курионов, состоявших под начальственным наблюдением великого куриона, совершалось празднование в честь Юноны и других божеств. В рамках курий справлялись форнакалии в честь богини хлебопечения Форнакии, и  фордицидии  – в  честь бога земли Теллуса, которому в этот день приносились в жертву стельные коровы – forda bos. Пепел нерожденных телят использовался затем как очистительное средство в праздник палилий. 17 марта в 24 храмах Рима, расположеных в разных кварталах города, устраивалось празднование в  честь аргеев, сопровождавшееся торжественными процессиями, а 15 мая изображения аргеев бросались в Тибр. О содержании этого чрезвычайно популярного, но не официального культа известно мало, но предполагают, что празднование в честь аргеев носило очистительный характер.

Религия определяла уклад жизни римского общества, в особенности его основной ячейки  – семьи. В  исторические времена римская семья была моногамной. Первоначальной формой заключения брака была confarreatiо, которая совершалась как религиозный обряд фламином Юпитера в  присутствии 10  свидетелей перед домашним алтарем, посвященным пенатам. Этот торжественный обряд включал принесение в жертву хлеба из полбы (panis farreus) с солью, чрез такое жертвоприношение муж и жена сочетались для совместного пользования «водой и огнем». Это был исключительно патрицианский брак, плебеям совершенно недоступный, впрочем, со  временем такой обряд употреблялся все реже даже и в патрицианской среде и сохранял свою обязательность лишь для высших жрецов. Плебейский брак (coemtio) заключался обыкновенно в виде покупки невесты женихом у ее отца или отца семейства, и это был своего рода гражданский брак. В том и другом случае муж приобретал право собственности над женой. В брак не  могли вступать кровные родственники по  прямой линии, а  также родные и  двоюродные братья и  сестры, дяди с племянницами и тетки с племянниками. Препятствия для брака вытекали также из принадлежности к разным сословиям, граждане не могли жениться на чужестранках, существовали и иные ограничения относительно ius connubium (брачного права).

На свадебные торжества невесту одевали в плащ (рицимий) огненного цвета поверх туники. После заключения брачного договора и брачного пира она вводилась в дом жениха. Через порог ее нового дома невесту переносили на руках, и затем ее приобщали к очагу этого дома с его пенатами. О браке договаривались не столько прямые родители жениха и невесты, сколько отцы семейства, которые по отношению к новобрачным юного возраста могли быть дедами. Но, конечно, в подобных случаях учитывалась и воля отцов жениха и невесты. Эмансипированный жених, над которым не было власти отца, естественно, сам выбирал невесту. Брак, заключенный по обряду confarreatiо, считался нерасторжимым, но при определенных условиях и он мог быт расторгнут, при этом совершался обряд, который назывался diffarreatiο. Лица, вступившие в брак coemtio, могли быть разведены, в эпоху царей однако лишь по инициативе мужа. При этом он в присутствии свидетеля обращался к жене со словами по установленной формуле: tuas res habito (возьми свои вещи назад) и брал на себя обязательство возместить материальные издержки родителям своей бывшей жены. И все же в раннем Риме разводы совершались исключительно редко.

Жена состояла во власти мужа и отца фамилии, но обладала более достойным положением в семье, чем это было в эллинском мире. Со временем распространения домашнего рабства она освобождалась от  кухонной стряпни, от  перемалывания или перетирания зерна и занималась главным образом надзором над рабами, но также и физическим трудом, который считался вполне приличным и подобающим даже знатной матроне – прядением на веретене. В отличие от греческих обычаев, когда в компании друзей присутствовать могли лишь гетеры, но  не  замужние женщины, римским матронам позволялось разделять общество мужей. Матрона не  была в  Риме заперта в гинекее подобно афинским женам – мужья брали их с собой на зрелища и игры. Поэтому и поступки римской женщины оценивались обществом взыскательнее с  нравственной стороны. Обладая большей свободой, она несла за свои действия полную ответственность, и достойные жены пользовались общественным уважением. Целомудрие римской матроны рассматривалось как ее нравственная обязанность, а в греческом мире это было скорее делом бдительности и предусмотрительности мужа.

Пребывая во власти мужа и отца семьи, женщина была ограничена в свободе распоряжаться собой не многим более, чем ее муж до своей эмансипации. Моммзен писал: «По греческим законам, точно так же, как по германским, взрослый и фактически самостоятельный сын считался и юридически независимым от своего отца, но власть римского отца семейства при его жизни не могли уничтожить ни его преклонные лета, ни его безумие, ни даже его собственная свободная воля… По римскому праву, рабу было легче освободиться из-под власти господина, чем сыну из-под власти отца… В случае, если господин продал своего раба или отец своего сына, а  покупатель отпустил того или другого на волю, раб получал свободу, а сын снова поступал под отцовскую власть» (Моммзен, цит. изд., т. 1., кн.1,2, с. 67–68). Члены семьи, подобно рабам, были подсудны не государственным магистратам, но отцу семейства – paterfamilias, власть которого простиралась вплоть до права приговаривать своих домашних к смерти. Но, с другой стороны, зависимость сына от отца, в отличие от рабского состояния, принципиально носила временный характер и прекращалась вместе со смертью отца, в то время как в случае смерти господина раб переходил в собственность наследника. И что не менее важно, в отличие от владения рабом, которое, по воззрениям римского общества, преследовало исключительно интересы господина, власть отца над сыном осуществлялась в интересах сына, подобно тому как в современном обществе несовершеннолетние дети находятся во власти родителей ради пользы самих детей.

Незаконнорожденные дети, то есть родившиеся вне легального брака, не имели юридических отношений не только с отцом, но и с матерью, считались никому не принадлежащими. Лишь во времена республики, когда признано было юридическое значение кровного родства матери с прижитым ею вне брака ребенком, такой ребенок получил право наследовать матери. Что  же касается наследования отцу, то  в  этом отношении незаконных (injusti) детей стали разделять на  две категории: liberi naturales (естественные дети), родившиеся от наложницы, или конкубины,– они получили право наследовать отцу при составлении им соответствующего завещания, однако в ограниченной пропорции по отношению к наследию законных детей, и liberi spurii (нечистые), рожденные от противозаконных, например, кровосмесительных, браков или от юридически или даже фактически неизвестных отцов, таковые дети наследовать отцу по-прежнему не могли, как не могли они ни быть включенными в семью отца, ни носить его фамилию.

Помимо зависимости членов семьи от  ее главы и  рабов от своего господина, в Риме существовал еше один вид зависимости – так называемая клиентела. Клиенты попадали во власть патронов разными путями: часто это были вольноотпущенники, свобода которых была сильно ограничена принудительным покровительством со стороны бывшего господина, либо эмигранты, не приобретшие гражданских прав в Риме и поступившие под защиту патрона, обедневшие родственники, спасенные патроном от долгового рабства. Не всегда, но часто клиенты имели пристанище в доме господина. В этом случае клиенты вместе с детьми и рабами составляли фамилию патрона. Клиента вольноотпущенника патрон мог снова обратить в  невольника, лишить его имущества и даже предать смерти. Но патрон, в отличие от господина своего раба, имел нравственные обязательства перед клиентом, и пренебрежение ими могло повлечь за собой наказание патрона, даже консекрацию без предварительной дедикации, то есть объявление его sacer, что фактически влекло за собой легализованное убийство виновного в порядке частной инициативы.

Римская семья помнила и чтила усопших предков. В раннем Риме покойников предавали кремации. Вместе с усопшим сжигали вещи, которые ему были особенно дороги при жизни,– римляне веровали в жизнь за гробом, но не имели отчетливых представлений о ней. Несгоревшие кости покойника помещали в урну. Затем устраивалась поминальная трапеза и захоронение урны. На девятый день после кончины близкие усопшего снимали траурные одежды, снова устраивали поминальную трапезу и раздавали деньги бедным. Поминальные трапезы с раздачей милостыни повторялись потом еще несколько раз в году.

Во времена Ромула и Нумы Помпилия римские семьи обитали в бедных хижинах, которые строились из жердей и ветвей, обмазанных глиной, с соломенной крышей, прямоугольных или круглых в плане – их форма известна в основном по своего рода моделям, которыми являлись погребальные урны. Дым из очагов таких жилищ выходил через отверстие над дверью. Но уже во времена этрусских царей Рим преобразился, приобретя облик цивилизованных городов Этрурии. Жилые дома стали строить из кирпичей или камней. Первоначально это были жилые и  хозяйственные строения, строившиеся вокруг прямоугольного двора, в  центре которого находился очаг.  В  деревне такой вид жилья сохранялся и в более поздние времена, а в городе центром дома стал атриум, помещение, выросшее из былого двора. В потолке атрия оставлялся проем, через который в дом проникал солнечный свет, но главным назначением этого проема было пропускать дым из располагавшегося под ним очага. Само название этого помещения шло от слова ater, что значит черный – стены и потолок атриума в раннем Риме были обыкновенно темными от покрывавшей их сажи. Вокруг очага собиралась семья. У стен атрия стояли шкафы с изображениями домашних богов – ларов, в нем происходили важнейшие события семейной жизни – наречение имен новорожденных, заключение брака, в нем совершались и погребальные обряды. В глубине атрия находилась спальня отца семейства, в остальных помещениях спали другие члены семьи, клиенты, проживавшие в доме патрона, и рабы. На улицы выходили глухие стены дома, и если домовладельцу принадлежали лавки или мастерские, работавшие на заказ, то вход в них устраивался с улицы, отдельный от входа в атрий.

В царскую эпоху пищу также вкушали в атрии, сидя у очага. Право возлежать за трапезой имел лишь отец семейства (pater familias), жена сидела в ногах его ложа, взрослые сыновья и дочери рассаживались на скамейках, детей сажали за отдельный стол. В ранний период рабы могли также обедать в атрии одновременно с господами, но сидя на особых скамейках, либо ели, расположившись вокруг очага.

В ранний период своей истории римляне принимали пищу три раза в день. Завтрак (jentaculum) обыкновенно вкушали около третьего или четвертого часа, т. е. между 7-м (зимой) и 9-м (летом) часом по современному счету времени, обед (cena) – около полудня и ужин (vesperna) – перед закатом солнца. Обед в раннем Риме даже в состоятельных семьях состоял из двух перемен. Во времена царей и ранней республики римляне отличались неприхотливостью в пище, так что даже состоятельные патрициии довольствовались тогда пшеничным или ржаным хлебом, кашей из полбы или ячменя, бобами, луком, латуком и другими овощами, рыбой и мясом по праздникам. В начале трапезы возносилась молитва богам. После трапезы в молчании приносили жертву ларам – для этого на очаг клали часть специально отложенной для жертвоприношения пищи, обыкновенно это были пироги из поджаренной муки с солью и чаша вина, которую потом выливали наземь.

Одеждой римского гражданина была тога, ее запрещали надевать не только рабам, но и свободным иностранцам – перегринам, в то же время ревнителями отечественных обычаев порицались те граждане, которые наряжались в  иностранное платье. Клиенты облекались в тогу, когда приходили получать подарок (sportula) от патрона. Ношение тоги было строго обязательным в сенате, в суде, позже также в театре, в цирке и в императорскую эпоху – во дворце. Тога представляла собой ромбовидный кусок материи с  закругленными концами. В  длину она была в три раза больше человеческого роста, не считая головы; в ширину на треть короче. В царскую эпоху в нее заворачивались так, чтобы она плотно облегала тело. Обычным цветом тоги был белый, в черную тогу облачались по случаю траура. Чтобы укрыться от холода, надевали пенулу (paenula) – плащ из шерстяной материи без рукавов; открытый с боков, но зашитый спереди. Ее носили и мужчины, иногда поверх тоги, и женщины. К пенуле в дождь, снег или при сильном ветре прикреплялся капюшон.

Нижнюю одежду римлян, и мужчин и женщин, представляла туника. По длине туника доходила до икр, но ее стягивали в талии поясом. Тунику шили либо без рукавов, либо с короткими рукавами. В холодную погоду надевали две, три или четыре туники одну на другую. Поверх туники женщины носили столу, подобную длинному греческому хитону. Верхней женской одеждой служил четырехугольный плащ ricimum. Одежду изготавливали из шерсти или льняного холста белого цвета. Коричневую или черную шерсть носили лишь рабы, бедные вольноотпущенники и вообще малоимущие лица.

Обычно римляне ходили с непокрытой головой или покрывали голову приподнятой тогой. Но рабы, крестьяне, а в холодное время и состоятельные лица, не занимавшиеся физическим трудом, надевали шапку (pileus) и (petasus) или капюшон (cucullus). Женщины покрывали голову, приподнимая рицимий, подобно тому как мужчины поступали с тогой, либо носили на голове покрывало, которое укреплялось на голове и ниспадало складками на спину. Женщины также надевали на голову своего рода чепчик, который оставлял открытой ее переднюю часть с локонами волос и назывался митрой.

На ногах и женщины и мужчины носили высокие башмаки – calceus и сандалии – solea или crepida. Крестьяне во время работ обувались в обувь из грубой кожи, которая называлась pero. Обувь воина caliga состояла из толстой подошвы, утыканной острыми гвоздями, к которой пришивался кусок кожи, вырезанный полосами, закрывавшими пятку и  ступню и  оставлявшими пальцы открытыми.

Основным источником существования римлян в эпоху царей было сельское хозяйство. В этом отношении они не отличались от современных им латинов и других италиков. В Риме занимались как земледелием, которое унаследовано было италиками от автохтонов, так и скотоводством, основного занятия переселенцев на Апеннины, каковыми были носители италийских языков. Первоначальная римская община времен самого Ромула состояла из пастухов и разбойников. При разделе земли во владение (posessio) гражданам, которое предание связывает с самим основателем Рима, каждой семье досталось по микроскопическому наделу в 2 югера, примерно по половине гектара, который в основном отводился под пашни, сады и огороды. Отчасти это могло объясняться скудостью земельных владений Рима, но главным образом все-таки другим обстоятельством – большая часть земли оставлена была в  государственном владении – это был знаменитый ager publicus, который использовался в основном под пастбища. В царскую эпоху на них могли выгонять свой скот только патриции, поэтому плебеи вынуждены были заниматься земледелием или ремеслами.

Для удобрения пахотной земли, засевавшейся полбой, пшеницей или просом, использовали навоз. Пахали деревянным ралом или ралом с железным наральником, напоминающим соху. После вспашки землю боронили зубчатой бороной, имевшей вид доски, утыканной деревянными колышками или железными гвоздями. Жали хлеб серпами, срезая либо только колосья, либо стебли под самый корень, когда солома нужна была для крыши. Молотили сжатые колосья на току – для этого по ним прогоняли скот, либо различными орудиями: цепами, похожими на те, что употреблялись в традиционном крестьянском хозяйстве в России, или трибулами, которые сооружались из нескольких сбитых вместе досок с прикрепленными к одному из краев острыми камнями. Мололи зерно дома ручными жерновами либо, в более позднюю эпоху, на общественной мельнице большими жерновами, которые вращали гонявшиеся по кругу волы или ослы. В Риме известны были также водяные мельницы. В огородах римляне выращивали лук, латук, чеснок, капусту, редьку, репу и брюкву.

Высокодоходной отраслью cчиталось виноградарство, продукция которого шла в основном на вино. При тщательном и умелом уходе за виноградником он мог давать богатый урожай, так что с одного югера получали до 2-х с половиной тысяч литров вина. Но виноград ели также в виде свежих ягод и изюма. В своих садах римляне выращивали яблони, груши, вишню, сливы, персики, инжир, а также грецкий орех и миндаль.

Скот, в отличие от земельных наделов, собственность на которые стала приобретаться не  ранее эпохи этрусских царей, уже в самую древнюю пору находился в частной собственности римлян, разводивших овец, коз, свиней, коров, а также лошадей. Тягловым скотом служили волы. Кони употреблялись почти исключительно для войны, а для езды – лишь высокопоставленными и состоятельными лицами, при этом, за исключением самого царя, вне римского померия. Позже в хозяйственных работах стали также использовать ослов, лошаков и  мулов. Овцы давали сыр, молоко, мясо и шерсть, коровы – молоко и мясо, свиньи – мясо и сало. Римляне высоко ценили птичье мясо и потому в большом числе выращивали кур, уток, гусей, а также голубей и дроздов. В пищу шли также яйца этих птиц. Мягким гусиным пухом набивали подушки.

Существенным подспорьем в домашнем хозяйстве многих римских семей служило мясо диких животных: кабанов, оленей, зайцев, горных баранов и козлов. Выгодным занятием считалась также рыбная ловля: рыбу не только вылавливали в Тибре, горных речках и Тирренском море, ее выращивали в прудах с пресной или садках с соленой водой.

В ранний период, по крайней мере до этрусских царей, Рим совершенно не знал больших латифундий. В земледелии и скотоводстве, стойловом и отгонном, преобладали мелкие, но при этом товарные хозяйства – значительная часть их продукции шла на рынок, на снабжение тех горожан, которые не имели своей земли,– плебеев и вольноотпущенников. На рынке закупали продукты и состоятельные землевладельцы, если они вели монокультурное доходное хозяйство. В сельском хозяйстве заняты были как крестьяне, так и те горожане, которые теплое время года проводили на своей земле в деревне. В раннем Риме рабский труд в сельском хозяйстве не играл существенной роли. Некоторые крестьяне владели рабами, но в самом малом числе. У относительно крупных землевладельцев – настоящих латифундистов, как уже сказано, в раннем Риме не было – могло быть по нескольку десятков рабов, главным образом из пленников либо уже родившихся в неволе. Рабы часто использовались в качестве пастухов в отгонном овцеводстве.

Ввиду того, что плебеи ограничены были во владении землей, именно они по преимуществу занимались в раннем Риме ремеслами. В производстве преобладал кустарный труд самих владельцев мастерских, но  существовали и  большие мастерские, хозяева которых использовали рабов, клиентов или наемных рабочих. Начиная с VI столетия до Р.Х. ремесленники стали объединяться по профессиональному признаку в коллегии, своего рода цеха, которые однако не занимались регламентацией производства и регулированием цен на продукцию, как это делали цеха средневековой Европы, а носили культовый характер. Общий культ сближал коллег, помогая им улаживать профессиональные конфликты, смягчал конкуренцию и укреплял цеховую солидарность.

В раннем Риме плавили привозную железную руду; и кузнецы изготавливали из стали оружие, а из железа – серпы, наральники, гвозди; из речного песка добывали золото, которое употреблялось на ювелирные изделия. Украшения делали также из привозного серебра, драгоценных и поделочных камней, из янтаря, который привозился с побережья далекой Балтики. В Риме выплавляли бронзу, которая, как и  медь, использовалась для изготовления посуды, отделки храмов и дворцов. Широкое употребление имела также керамическая посуда, которую формовали на гончарном круге и обжигали в специально устроенных печах. В  период этрусских царей в  керамическом производстве преобладающее значение получило изготовление строительных материалов – обожженного кирпича, черепицы для крыш, керамических труб для акведуков и обогрева домов. Ткачи, сукновалы, красильщики изготавливали шерстяные и льняные ткани, портные шили платье, сыромятники и дубильщики выделывали кожу, а сапожники тачали обувь. Высоким мастерством отличались римские краснодеревщики. Важнейшей отраслью римского хозяйства было производство соли – солеварни в устье Тибра, когда Рим овладел ими, отняв их у этрусков, стали существенным источником богатства Рима. Уже в раннем Риме хлеб выпекали не только в домашнем хозяйстве, но и в специальных пекарнях. Существовали и другие виды пищевого производства, которым занимались ремесленники.

По словам современного российского историка Д.Б. Шелова, «в отличие от некоторых полисов Греции, рано ставших торговыми центрами, Древний Рим в течение долгого времени оставался земледельческим государством со слаборазвитой торговлей. Римляне древнейшего царского периода… и первых веков республики вели простую и суровую жизнь крестьян и воинов, не избалованных покупными заморскими товарами. Почти все, что нужно было в  обыденной жизни римскому крестьянину, производилось в его собственном хозяйстве. Недостающее он мог выменять у местных ремесленников – горшечников, кузнецов, медников, кожевников – на свои продукты. Для этого существовал рынок на римском форуме» (Д.Б. Шелов. Торговля и денежное обращение.– Античная цивилизация, М., 1973, с. 183). Но, конечно, уже и в раннюю эпоху Рим поддерживал товарообмен с  другими государствами италиков, с Этрурией и Великой Грецией. Однако масштабы внешней торговли оставались ограниченными и она не составляла значительной части экономики.

Из-за неразвитости рынка Рим обходился тогда без чеканки металлических денег. Вначале торговля велась бартером. Мерилом стоимости служил скот, цену товара определяли числом баранов либо, при крупных сделках, быков, причем бык считался в 10 раз дороже барана. Рудиментом эпохи, когда главной ценностью в хозяйстве римлян, подобно тому как обстояло дело в архаической экономике других индоевропейских народов, в частности германского, был скот, осталась этимология латинского слова «деньги» (pecunia) – от pecus (скот); но уже в царскую эпоху в качестве денег стали использоваться слитки меди, вначале оценивавшиеся взвешиванием, а потом стандартизированные по  размеру и  весу, но  все еще, до  IV столетия, бесформенные и без чеканки.

Римское общество уже на ранней стадии своей истории было жестко структурированным, разделенным на сословия. Помимо рабов, лишенных всякой правосубъектности, юридически поставленных в один ряд с другими объектами собственности, вроде скота или вещей, в своей дееспособности ограничены были также клиенты, в том числе вольноотпущенники, и иностранцы, или перегрины, среди которых однако выделялись латины – граждане городов Лация, связанных с Римом союзническими узами. Сама жизнь не натурализовавшихся и не поступивших в клиентуру к полноправным гражданам перегринов, если они не были из числа латинов, к которым впоследствии, по мере расширения территории Римского государства, причислены были также граждане некоторых других, этнически не латинских городов, оказавшихся в зависимости от Рима, не была защищена. Юридически они приравнивались к  res nullius, ничейным вещам, которые мог присвоить себе или безнаказанно уничтожить всякий, но, естественно, римляне, как правило, щадили перегринов из человеколюбия и по закону гостеприимства, укорененному в их религиозном сознании.

Граждане Рима в свою очередь были разделены на два сословия, взаимоотношения между которыми составляли в течение веков главную пружину его политической истории: патрициев и  плебеев. Полнотой прав обладали патриции, которые назывались так потому, что они считались детьми отцов, тех patres familias, глав больших семейств, из которых состояли исконные римские роды, принадлежавшие к трем трибам – рамнам, тициям и луцерам. Взрослые патриции входили в соcтав куриатных комиций, патрицианские роды представлены были в сенате, только патриции могли быть членами религиозных колегий  – авгурами, понтификами, фламинами, салиями; в эпоху царей лишь патриции имели право на получение во  владение участков из  государственного земельного фонда – ager publicus.

Неполноправные граждане, плебеи, ко времени, когда их стали так называть, составляли, очевидно, уже большинство римского населения, значительно превосходя числом патрициев. До реформ Сервия Туллия они, обладая дееспособностью в гражданских правоотношениях, имея право владеть собственностью и защищать ее в суде, заключать коммерческие договоры, в том числе и  с  патрициями, совершенно лишены были политических прав, поскольку им не было доступа в куриатные комиции и сенат. В отличие от патрициев, которые вносили при необходимости трибут – пожертвования в казну, плебеи не вносили трибута, но  обязаны были делать регулярные выплаты царю за оказываемые им покровительство и защиту, которых лишены были перегрины.

Сервий Туллий, сделав плебеев военнообязанными и  учредив в связи с этим центуриатные комиции, принадлежность к которым вытекала из включения гражданина на основании имущественного ценза в боевые единицы – центурии (сотни), наделил плебеев политическими правами, правда, в  ограниченном объеме – полного равноправия с патрициями им пришлось добиваться в ходе последовавшей за этой реформой долгой борьбы. Сервием на плебеев распространена была также ранее исключительно патрицианская обязанность выплаты трибута.

Не принадлежа к исконным римским родам, плебеи однако по-прежнему лишены были права официального, от имени государства, общения с богами римского народа, и потому для них недоступно было не  только жреческое служение, принадлежность к авгуральной, понтификальной или фециальной коллегиям, но и должности высших магистратов, сопряженные с собственными ауспициями. Чтить богов они могли лишь в частном порядке. При этом особым почитанием в их среде пользовалась богиня плодородия Церера и Диана. Плебеи не могли вступать в брак с дочерями патрициев, то есть лишены были connubium, они не имели права на выделение им участков земли из общественного фонда. До Сервия в собственности плебеев могла находиться лишь та земля, которую они приобрели покупкой, либо та, которой владели их предки, являвшиеся гражданами иных государств, присоединенных к Риму, если эти участки не были включены в ager publicus. Сервий Туллий, преодолевая сопротивление патрицианского сената, выделил часть общественного фонда во владение плебеев для обеспечения их воинской годности. Кроме того, в связи с произведенным им разделением государственной территории на 20 округов он ввел, помимо прежних куриатных и им же учрежденных центуриатных коммиций, еще один, третий вид народных собраний – трибутные комиции, название которых связано с выплатой трибута, своего рода налога, а в них большинство принадлежало плебеям, которые своей численностью тогда уже превосходили патрициев.

Вопрос о происхождении плебса не выяснен до конца, но несомненно, что он формировался разными путями. И  все  же главным источником его рекрутирования была натурализация перегринов, иностранцев: во-первых, переселенцев в Рим из латинских, сабинских, самнитских общин, из Этрурии и Великой Греции и даже из иных и дальних стран, а во-вторых, приобретение неполных прав римских граждан латинами, в особенности теми из них, кто жил в поселениях, включенных в состав государственной территории Рима, – в таком положении могли оказаться и граждане иных, не латинских, но близлежащих к Риму общин – этрусских или сабинских. При этом речь не идет, естественно, ни о первоначальном синойкизме трех разноплеменных триб, ни о вынужденных переселенцах в Рим из Альбы Лонги – выходцы из Альбы после ее разрушения вошли в состав патрицианских родов Рима. В состав плебса входили также клиенты, которые получали личную свободу после вымирания патрицианских родов, от  которых они ранее зависели, либо те клиенты, которым по разным соображениям их патроны передавали в собственность часть своих земельных владений. С этим переходом клиентов в число граждан плебейского сословия связано то обстоятельство, что некоторые плебейские фамилии (nomina) позднего Рима совпадали с древними патрицианскими фамилиями – клиенты носили фамилии своих патронов. В состав плебса входили также и некоторые либертины, вольноотпущенники.

Реформа Сервия Туллия, с  одной стороны, обозначала существенное расширение гражданских прав плебса, но, с  другой,– распространив на  плебеев воинскую и  трибутную повинность,– реформа поставила многих из них в худшее, чем прежде, экономическое положение. В то же время амбиции многих плебеев, которые были приближены по своим правам к патрициям, но не были уравнены с ними вполне, воспламенились стремлением к полному равноправию, которое стало стимулом ожесточенной политической борьбы плебса против патрициата в республиканский период.

Взаимоотношения между государством и  гражданами, между сословиями, между частными лицами регулировались тщательно разработанными правовыми нормами, которые подверглись систематической письменной фиксации в  эпоху ранней республики, но в своей основе сложились уже при царском правлении. Римское право представляет собой самое совершенное и драгоценное наследие римской цивилизации, поныне продолжая оказывать действенное влияние на правовые системы едва ли не большинства современных государств, на их экономический и политический строй, на весь уклад жизни современных обществ, насквозь пронизанный римскими правовыми началами.

В своем первоначальном виде римское право обнаруживало большую, чем в поздний период, зависимость от сословного строя общества. Патриции, плебеи, либертины, латины, перегрины, клиенты не только находились в разном положении относительно политических прав, но различались и в сфере частноправовых отношений. Дееспособности, но не правоспособности лишены были несовершеннолетние дети, незамужние дочери, хотя бы и достигшие зрелых лет, в дееспособности существенно ограничены были матроны, замужние в большей мере, чем вдовы. Наконец, даже совершеннолетние мужчины ограничены были в правах опекой со стороны патерфамилиасов.

Со временем однако в правоотношениях значение сословных различий отступает на  задний план в  сравнении со  значением ролевых функций продавца и  покупателя, кредитора и должника, арендодателя и арендатора, нанимателя и наемного работника, завещателя и наследника. Именно эта черта римского права, его способность абстрагироваться от специфических привилегий и правовых ограничений участника правоотношений, обусловленных его сословной принадлежностью и статусом внутри семьи, обеспечила ему господствующее влияние на гражданское право буржуазных государств нового времени. Но, разумеется, это лишь одно из свойств римского права – другие его особенности, отразившиеся по преимуществу в публичном праве, относящемся к взаимоотношениям граждан с  общиной, с  государством, уголовному процессу и  уголовным наказаниям, через Византию, в которой соответствующие правовые принципы и нормы продолжали действовать, хотя и в трансформированном под воздействием христианских нравственных начал виде повлияли на правовую систему России и  других стран восточнохристианской эйкумены, на  шариат в  мусульманском мире, а  также на  политическое право романских государств Европы, Германии и  латиноамериканских стран.

Само размежевание сферы публичного и  частного права, теоретически осмысленное уже в эпоху республики, восходит к правосознанию царского Рима. Верховным судьей Римского государства был сам царь, который творил суд или «право» (jus) в  приутственные дни (dies fasti), восседая на  курульном, или колесничном кресле (sella curulis) – такое его название связано с тем, что только царь имел право ездить внутри римского померия на колеснице. Курульное кресло ставилось на особом месте – трибунале (tribunal). Рядом с креслом стояли царские ликторы, а перед царем предстояли истцы и ответчики или обвиняемые в преступлении.

Судебная власть царя однако была ограничена. Высшая власть принадлежала самой римской общине, так что осужденный царем мог подавать апелляцию (provocatio) народному собранию – комиции. Из этого обстоятельства видно, что царская власть в Риме принципиально отличалась от  восточных деспотий или эллинистических монархий, что она стояла не над общиной, а была включена в нее, подобно королевскому правлению у германцев в эпоху переселения народов, несмотря на гораздо более высокий уровень римской правовой культуры даже в самый ранний период его истории. Кроме того, за исключением обвинений в политических преступлениях, рабы были подсудны господину, женщины – мужьям, отцам или другим родственникам, под опекой которых они состояли. Что касается взрослых сыновей и внуков патерфамилиасов, то по отношению к ним судебная власть отцов семейства конкурировала с царской властью. Агентами царя в отправлении судебной власти, в особенности в предварительном расследовании по делу, были квесторы (qaestor), исполнителями приговоров – ликторы. Царь начинал судоговорение, затем продолжать процесс могли его агенты. В ходе процесса заслушивались показания обвиняемых, сторон и свидетелей, на основании которых выносился приговор. При предварительном расследовании дела рабов подвергали пыткам, свободных обвиняемых держали под арестом или отпускали до суда на поруки.

Процесс в  Риме был либо государственным, когда его возбуждал сам царь, либо частным, если его инициировали частные лица – обвинители или истцы. По политическим преступлениям  – государственной измене, учинению беспорядков, покушению на власть, препятствованию магистратам в исполнении ими своих служебных обязанностей, то есть сопротивлению властям, а  также по  таким делам, как злонамеренное убийство, поджог, изнасилование, мужеложство, лжесвидетельство, порча жатвы магическими заклинаниями или кража хлеба с поля в ночное время, которые также рассматривались как нарушение общественного порядка, процесс мог быть только государственным, и единственным наказанием по всем политическим преступлениям служила смертная казнь. При этом применялись разные виды казни  – поджигателя бросали в костер, похитителя жатвы вешали, лжесвидетеля сбрасывали с Тарпейской скалы, чаще всего преступников казнили отрублением головы. Кровная месть, существовавшая у италиков в доисторические времена, римскому праву неизвестна. Приговоренные к смерти могли получить помилование чрез апелляцию к народному собранию, кроме того, помилование даровали осужденному, если на пути к месту казни он встречал весталку.

Преступные деяния против частных лиц, а также тяжебные дела рассматривались в суде в частном порядке. Такие дела возбуждались истцами или пострадавшими. В качестве наказания преступникам могли назначаться розги, за тяжкое увечье наказание налагалось по правилу талиона – око за око. По большей части преступлений, например кражам, возмещением пострадавшему служила материальная компенсация. Если преступник был не в состоянии возместить причиненный воровством или повреждением имущества ущерб, то по приговору суда он терял свободу и поступал во владение пострадавшему вместо раба, не становясь однако рабом в собственном смысле слова. Подобная мера могла быть применена не только к преступникам, но  и  по  тяжебным делам, например к  несостоятельному должнику, если никто из граждан не готов был взять на себя уплату его долга.

В области частного права принципиальное значение имело то обстоятельство, что, в отличие от германского права, в Риме, как писал Моммзен, «юридической основой для собственности служило вовсе не право сильного, напротив того, всякая собственность, по мнению римлян, уделялась общиной отдельным гражданам в исключительное владение и пользование, поэтому собственность могли иметь только граждане и те, кого община считала в этом отношении равноправными с гражданами» (Моммзен т.  1, кн.  1,2, с.  163). Поскольку поземельная частная собственность в Риме сложилась, вероятно, в правление Сервия Туллия, в более ранний период главным видом собственности служил скот, а также рабы. С этим связана особая форма купли-продажи, а именно манципация, от mancipare, что значит «брать руками». Иными словами, предметом сделки являлся объект, который можно держать руками, а не, например земля. Подобная сделка могла заключаться лишь между гражданами Рима, либо между гражданами и латинами или перегринами, обладавшими правом «коммерции» (jus commercii). Первоначально при этом раб, скот или вещь продавались за слитки меди, которые тут же взвешивались. Сделка совершалась при 5 свидетелях, при этом покупатель произносил установленную формулу: «Я утверждаю, что этот предмет мой по квиритскому праву, он куплен за эту медь, взвешенную на этих весах», передавал медь продавцу и  принимал купленный товар (см.: Бартошек Милан. Римское право. Понятия. Термины. Определения.М., 1989, с. 211).

Договоры, в которые вступало государство со своими гражданами, имели обязательную силу, и их исполнение гарантировало само государство. Договоры между частными лицами основывались на личном доверии, и главным гарантом их исполнения была клятва с призыванием богов, произносившаяся при заключении сделки. Нарушителей взятых на себя обязательств, по вере римлян, карали боги. В судебном порядке могли рассматриваться лишь дела, связанные с нарушением брачных сговоров, когда, например отец отказывался выдать замуж обещанную дочь, за что он, по закону, должен был платить штраф, а также если при совершении манципации имел место обман – продана была вещь, на которую продавец не имел бесспорного права собственности. В суд можно было также подавать иск на взыскание долга вместе с условленным ссудным процентом.

Одной из наиболее обычных форм судебного процесса был суд путем заклада – legis actio sacramento. Первоначально словом sacramentum обозначалась клятва участника процесса, которой он предавал себя мести богов за дачу лживых показаний, затем так стали называть очистительную жертву в виде пяти голов крупного или мелкого скота и, наконец, предоставление судебного залога ценой, эквивалентной этой жертве. Когда судились с закладом, истец и ответчик приходили к царю, позже, в республикаскую эпоху – претору, который и назначал размер залога. Если предметом судебного разбирательства был иск ценой более 10 быков, залог составлял 5 быков, при меньшей сумме иска – 5 баранов. Затем обе стороны заявляли о своей правоте словами из установленных формул истца и ответчика. Выслушав прения сторон, судья выносил приговор, по которому залог проигравшего отдавался фламинам для совершения публичных жертвоприношений  – так оплачивались судебные издержки, а выигравший сохранял свой залог. На основании этого решения в полной мере удовлетворялся иск истца, если тот выигрывал процесс, либо, в противном случае, ему отказывали в удовлетворении иска и процесс заканчивался для него потерей залога.

Проигравший ответчик обязан был удовлетворить истца в течение 30  дней по  вынесении судебного постановления. В  случае просрочки истец мог схватить его в любом месте, при этом должник лишен был права сопротивляться, и привести на суд, чтобы тот принудил его к уплате долга. Если никто из граждан не готов был оспаривать правомерность ареста в судебном порядке – а делать это могли лишь имущие граждане, поскольку подобные посредники брали на себя материальную ответственность за задержку взыскания долга, – суд выдавал банкрота или злостного неплательщика во власть выигравшего дело истца. Затем в течение 60 дней должника трижды выводили на рынок, где спрашивали, нет ли кого желающего сжалиться над банкротом и уплатить его долг. Если столь милосердного человека не обреталось, кредитор имел право убить должника; когда кредиторов было несколько, им предоставлялось символическое право разделить между собой его труп, либо продать его в рабство за пределы Римского государства, либо, наконец, получить его в свое пользование, однако без его юридического порабощения, потому что в Риме не существовало долгового рабства как института и никто из римских граждан не мог стать рабом в самом Риме.

Столь жесткими мерами ограждена была в Риме собственность от всякого посягательства на нее. Cобственность детей, женщин, умалишенных – вообще всех тех, кто не мог постоять за себя с оружием в руках – защищалась чрез опеку, которая возлагалась на ближайших родственников мужчин, становившихся в случае смерти находившихся под их опекой лиц их наследниками. Имущество скончавшегося собственника в Риме, естественно, переходило к наследникам, при этом вдова получала одинаковую долю с  детьми, а  если она была беременна, то доля нерожденного ребенка была одинаковой с долями других наследников. Лишь в том случае, когда наследуемое имущество было обременено богослужебными обязательствами, жрецы участвовали в распоряжении наследством, имея право взыскать с него долю в пользу храмов или жреческих коллегий. Отменить законный переход имущества к наследнику можно было лишь решением высшего органа государственной власти – народного собрания.

Ранний Рим не знал юридического акта отпущения рабов на  волю. Господин раба мог не  пользоваться своим рабовладельческим правом, но от этого он еще не лишался этого права. Поэтому рабы, фактически получившие свободу, в  любое время по  воле своего бывшего владельца могли быть возвращены в прежнее состояние. Однако существовали окольные пути для юридически действительного освобождения раба – раб обретал свободу, если его объявлял таковым владелец при публичном оглашении завещания в комиции, или если он позволял рабу вчинить ему иск о свободе в судебном порядке, либо, со времени Сервия Туллия, если он позволял рабу внести свое имя в ценз, в результате чего вольноотпущенник входил в клиентелу своего прежнего владельца, становившегося его патроном, а впоследствии он мог уже получить ограниченные гражданские права, иными словами, стать плебеем.

Характеризуя римское право, Моммзен писал: «Эти законы не жестоки, все необходимое совершается без сложных деталей, даже смертная казнь; что свободного человека нельзя подвергать пытке – это основное положение римского права, к которому другие народы должны были стремиться в течение тысячелетий. Но это право было ужасно своей неумолимой строгостью, которая даже не смягчалась гуманной практикой, так как это было народное право: ужаснее свинцовых крыш и застенков было то погребение заживо, которое совершалось на глазах бедняков в долговых башнях зажиточных людей. Но в том-то и заключалось величие Рима, что в нем народ сам себе создал и сам на  себе вынес такое законодательство, в  котором господствовали… без всякого искажения и без всякого смягчения вечные принципы свободы и  зависимости, собственности и  законности» (Моммзен т. 1, кн. 1,2, с. 173).

«Dura lex, sed lex» – эта максима произнесена была впервые в  Риме, и  самым адекватным образом она характеризует дух и  стиль правосознания римского народа. Сами римляне считали важнейшими добродетелями pietas – благочестие, gravitas – серьезность, основательность, чувство долга и ответственности и iusticia – справедливость. Волей Промысла творцом мировой истории стал народ, который обладал недюжинными нравственными качествами: неколебимой жертвенной верностью своему государству, своим ларам и пенатам, своим отечественным традициям, несокрушимой волей и упорством, храбростью без позерства и безрассудства, стойкостью в испытаниях, умением подчинять и подчиняться, трезвой рассудительностью и  прагматизмом, умеренностью и  неприхотливостью, сознанием своей исключительности, но без заносчивости и ксенофобии, с неизменной готовностью учиться у других народов всему полезному для себя. Этот народ способен был включать в себя чужеродные элементы, надежно переплавляя их в горниле отечественных обычаев и законов.

Нормы римского права в эпоху царей не были зафиксированы письменно, такая фиксация относится уже к ранней республике, когда были опубликованы 12 таблиц. Эти нормы составляли содержание обычного права, лучшими знатоками которого официально признавались понтифики, к  консультациям с ними прибегали в сложных казусах. Отсутствие писаного права однако отнюдь не значит, что в царскую эпоху Рим вообще не знал письменности.

Первоначально письменным языком в Риме был язык ближайших соседей этрусков, стоявших на высшей ступени культурного развития; в правление династии Тарквиниев он и был, вероятно, языком правительства и высшей знати, но ему обучались в Риме, по свидетельству древних авторов, в частности Ливия, подростки и юноши латинского происхождения, подобно тому как несколько веков спустя детей из состоятельного круга обучали греческому языку, хотя такой авторитетный историк, как Моммзен, решительно отвергает как достоверность сообщений древних авторов об ученичестве римлян у тусков (см.: Моммзен, цит. изд., т. 1, кн. 1,2, с. 246), так и самый факт культурного влияния Этрурии на Рим, на том зыбком, если не сказать мнимом основании, что этруски обладали «низшими культурными способностями», чем италики (Моммзен, цит. изд., т. 1, кн. 1,2, с. 238). С юга Италии в Рим проникло употребление греческого языка и греческого письма. Появление в Риме при Тарквинии Древнем Сивиллиных книг, принесенных из греческих Кум, вероятно, способствовало распространению знания греческого языка, во всяком случае в жреческой среде.

Важным этапом на пути к собственно латинской письменности стало приспособление греческого и сложившегося на его же основе этрусского письма для записи латинских текстов. Подобная практика имела место не только в Риме, но и в других латиноязычных городах; этрусское письмо использовали близкородственные по  языку латинам фалиски, жившие в  пределах Этрурии; греческое письмо употреблялось для записи текстов на таких италийских языках, как умбрский и оскский. И только потом, но также еще в VII веке до Р.Х., появляется уже собственно латинское письмо, сложившееся в результате приспособления греческого алфавита в его дорийском варианте к фонетическим особенностям латинской речи: например, в латинском письме стали употребляться две разные буквы k и q вместо одной греческой каппы, в то же время одного латинского o оказалось достаточным взамен двух греческих букв: омикрон и омеги. Для воспроизведения фонем латинского языка не понадобилось буквы, аналогичной греческой ита. Но стиль начертания латинских букв отразил также графические особенности этрусского письма.

«Существование письменных памятников из  эпохи царей доказано с  достаточной достоверностью, сюда принадлежат: особый договор, который был заключен между Габиями и Римом царем Тарквинием, но вряд ли последним носившим это имя (он был написан на шкуре принесенного по этому случаю в жертву быка и хранился в богатом древними памятниками, уцелевшем от сожжения Рима галлами храме Санка на Квиринале), и союзный договор, который был заключен царем Сервием Туллием с Лациумом (его видел Дионисий на медной доске в храме Дианы, на Авентине,– конечно, в копии, составленной после пожара… На учредительную грамоту этого храма ссылались учредительные грамоты времен империи как на  самый древний из римских документов этого рода и как на образец для всех других» (Моммзен, цит. изд., т. 1, кн. 1,2, с. 235–236). Ярким свидетельством раннего существования письменности в Риме является древнее обращение к сенаторам «patres conscripti», буквально «отцы приписные».

Первоначально по-латыни писали произвольно слева направо или справа налево, но затем, как и в греческом письме, устанавливается обязательность ведения строки исключительно в правом направлении. Исконное значение латинского слова «писать» scribere – «чертить». Писчим материалом служили тогда деревянные дощечки (tabula), лыко (liber) – слово, впоследствие обозначавшее книгу, листы деревьев (folium), отсюда и лист книги, а также русское слово фолиант, затем также холст, кожа и более долговечные керамические сосуды или даже металлические изделия. Древнейшая из сохранившихся латинских надписей датируется концом  VII  века. Она нанесена на золотой фибуле, найденной в Пренесте. Эта надпись гласит: «Manios med vhevhaked Numasioi» – «Маний сделал меня для Нумасия». Самый язык ее исключительно архаический, от классической латыни он отличается существенно. Еще одна древняя латинская надпись со столь же архаичным текстом была нацарапана на глиняном сосуде, ее текст пространней, но он с трудом поддается расшифровке, которая до сих пор остается поливариантной.

Главным отличием языка древнейших надписей от классической латыни, сохранявшимся еще в текстах III века до Р.Х., было изобилие дифтонгов, а также отсутствие того продуманного грамматического упорядочения, которому подвергся латинский язык в классическую эпоху трудами филологов под влиянием образцовой для них греческой грамматики.

Одним из древнейших пространных латинских текстов было изложение законов на 12 таблицах, относящихся уже к республиканской эпохе. Таковым признавали его филологи классического периода, имевшие однако дело с  копиями этого текста, воссозданного после пожара Рима при его завоевании галлами. До наших дней этот текст дошел лишь во фрагментах, известных по позднейшим цитатам из него.

Сохранились некоторые из архаических религиозных гимнов, но также в записях, значительно более поздних, чем время их составления. Известен текст выразительного песнопения в честь лар и Марса, которое распевалось салиями в сопровождении торжественной пляски: «Enos, Lases, juvate! Ne velue, Marmar, sins incurre in pleores! Satur fu, fere Mars! Limen sali! Sta! Berber! Semunis alternei advocapit conctos! Enos, Marmar, juvato! Triumpe!» (Помогите нам, Лары! Марс, Марс, не допускай, чтобы смерть и гибель обрушилась на многих! Утоли свой голод, свирепый Марс! Вскочи на порог! стой! топчи его! К семунам взывайте вы прежде, вы потом – ко всем! Марс, Марс, помоги нам! Скачи!).

Как словесное, так и музыкальное искусство архаического Рима носило в основном религиозный характер. Помимо гимнов, обращенных к богам, в раннем Риме существовали и иные поэтические и музыкальные жанры. При погребении усопших родственница или нанятая плакальщица под аккомпанемент флейтиста пела хвалебную похоронную песнь в честь покойника, которая называлась nenia. Такие нении, естественно, не лишены были религиозного содержания. Вполне профанные фесценические песни и сатуры, заимствованные из Этрурии, распространились в Риме позже, уже в республиканскую эпоху.

В архаическую эпоху этрусскими архитекторами в  Риме и близлежащих городах зависимых латинов были воздвигнуты замечательные храмы простильного типа – на высоком подиуме до 5 метров высотой, с глубокими портиками, которые своими размерами равнялись целле, с колоннадой и терракотовым декором на фронтонах. Ни один из них не сохранился до наших дней. От самого знаменитого из них, посвященного капитолийской триаде: Юпитеру, Юноне и Минерве – и состоявшего из трех целл, со знаменитой терракотовой квадригой на фронтоне, выполненной этрусским скульптором Вулкой, остались лишь фрагменты фундамента, он однако хорошо известен по описаниям, относящимся к классической эпохе. Поставленный на высоком подиуме, с колоннами коринфского ордера, он возвышался над городом, составляя его композиционный центр и точку притяжения внимания из любого места Рима. Древнейшими архитектурными сооружениями Рима, построенными в конце VI века до Р.Х., были также храмы Матеры Матуты и Фортуны на Бычьем рынке и трехцелловый храм Дианы на Авентинском холме, украшенный греческими мастерами. На Палатине, Капитолии, Эсквилине и Квиринале сохранились значительные фрагменты опоясывавшей Рим каменной крепости периметром 7 километров, которая построена была при Сервии Туллии. Как в архитектуре царского Рима, так и в современных им керамических, бронзовых, медных, серебряных и золотых изделиях, в поделках из драгоценных камней, найденных в Риме и его окрестностях, обнаруживается рука этрусских или, реже, греческих художников либо подражавших им латинских мастеров, так что оригинальные черты римского искусства проступают уже на артефактах более поздней, республиканской эпохи.