37. В назидание тем, которые ропщут, что труды их не ценят

(Из жизни преподобного Нифонта Патриарха Константинопольского.

Пат. ч. 2, стр. 20–22).

Все мы, братья, знаем, что трудиться нужно перед очами Божиими, а не перед человеческими. А между тем, как трудно это? То и дело преследует мысль: „за что я так страдаю? Кто видит мои труды? Кто наградит меня за них? Вот и один и другой и третий, несравненно менее меня трудящиеся, награждаются и прославляются; а я?» Так обыкновенно говорим мы и говорим, понятно, по своему лишь маловерию. Люди не видят наших трудов. Но разве нет над нами Бога всевидящего и правосудного? Разве Он не видит всего этого? Или может забыть что? Нет, братья, на всяком месте, говорит слово Божие, очи Господни смотряют злыя же и благия (Прич. 15:3). И в другом месте: Господи... Ты познал ecu седание мое и востание мое. Ты разумел ecu помышления моя издалеча: стезю мою и уже мое Ты ecu изследовал, и вся пути моя провидел ecu... Не соделанное мое видесте очи Твои, и в книзе Твоей вcu напишутся (Псал. 138:1– 3, 16). Значит, нечего сомневаться в том, что труды наши вознаградятся от Господа и подвиги наши будут явлены пред Ним. Господь всегда воздает каждому по делам его; а в частности людей кротких, трудолюбивых, делающих все единственно для славы Его, особенно возвышает и нередко чудесным образом.

Однажды преподобный Нифонт, Архиепископ Константинопольский, (память его 11 августа) тайным образом, в виде поселянина, пришел в монастырь Дионисия на Афонской горе, в котором был такой устав, что каждого, приходящего для монашества, прежде всего определять в черные труды, а именно– ходить за рабочим скотом, возить дрова и исполнять все низшие послушания на неопределенное время. Впоследствии, когда оканчивался такой искус, послушника, по усмотрению настоятеля, принимали в монастырь и причисляли к братии. Таким образом и святой Нифонт, как неведомый пришлец, был сделан муларщиком для ухаживания за рабочим скотом. Пока трудился он таким образом, покрываемый от всех Богом, по распоряжению Константинопольской великой церкви, искали его всюду, для возведения вновь на вселенскую кафедру по силе султанского фирмана. Посланные были и на святой Горе: но блаженный Нифонт остался неведом никому, пока было на то соизволение свыше. Однажды, в числе прочих, он назначен был караульным на соседственном холме, по причине набега морских разбойников, нечаянно напавших на святую Гору, расхищавших все и пленявших. Когда наступила ночь, Божественный Нифонт стал на молитву. Вдруг над молившимся поднялся пламень огненный, в виде столпа от земли до самого неба: сам блаженный Нифонт сделался как бы светлым, огненным, что заметили находившиеся в окрестности на страже иноки и один, бывший при Нифонте. – Трепетен и в страхе от виденного чуда, последний явился в монастырь и рассказал всем о слав молившегося собрата. То же подтвердили и другие монахи.

Ужаснулись старцы и вся братия обители, недоумевая, что за чудный появился между ними подвижник. С общими мольбами обратились они к Господу, прося явить,–кто такой угодник так прославляемый свыше и для всех неведомый в обители. Бог открыл им тайну: игумену монастыря представилось в видении, что он находится в храме. Там является Божественный Предтеча и говорит ему: „собери братство, и выйдите на встречу Патриарху Нифонту; высота смирения его да будет образцом для вас; он– Патриарх, а снизошел до состояния одного из ваших рабочих.» Пораженный сим игумен долго не мог придти в себя. Потом, когда успокоилась его мысль, приказал ударить в доску, собрались братья, и он рассказал им о видении Предтечи Господня. Тогда все узнали в своем муларщике Патриарха Нифонта. Пока это происходило, святейший работник пошел за дровами в лес. Когда же заметили, что он возвращается с своего послушания, все вышли к кладбищенской церкви на встречу ему и, как Патриарху, почтительно поклонились. Тронутый до слез неожиданным торжеством собственного своего смирения, Нифонт повергся пред всеми и плакал.–„Кончился искус терпения твоего, вселенныя светильниче,» говорит ему настоятель, целуя святительскую его десницу: „довольно смирения твоего для смирения собственной нашей немощи.» Плакал блаженный Нифонт, глубоко потрясенный событием; плакали и братья и наипаче те, которые по неведению огорчали его, и прося прощения, лежали у ног его.–„Для того, отцы и братья мои, скрыл меня Господь от вашей любви,» сказал, наконец, св. Нифонт, „что сам я просил Его о том, чтобы во смирении моем помянул меня. Вы знаете, что человеческая слава и любовь мира сего отчуждают нас от царствия Божия; – аще приобрящем мир весь и отщетим веру нашу, что пользы (Мк. 8:36), сказал Господь (Пат. ч. 2, стр. 20–22).

Будем же, братья, великодушны. Положим, трудимся мы до пота, до изнеможения, до слез,–и люди не видят, или не хотят видеть это. Что за дело? Будем веровать, что наши труды видит Господь и, конечно, не так, как люди, воздаст за оныя. В том то вот главным образом и должна заключаться радость наша, что за нашими трудами смотрит Сам Бог. Если бы за ними смотрели люди, то мы могли бы сомневаться в награде за них; а если смотрит Сам Бог, то можем ли сомневаться в оном? Нет. Ибо если все открыто и обнажено пред очами Божиими, то мы всегда должны помнить, что всевидящее око Божие присно взирает и на нас, и если мы все делаем с таким усердием, как пред лицом Божиим, то всегда подаст и утешение и твердость среди тяжести трудов наших и рано или поздно прославит нас за них. Аминь.