Рождество Пресвятой Богородицы

Никогда заранее не узнаешь: что именно упадет тебе на душу от начинающегося праздника; и в особенности не догадаешься (да и не нужно): с чего именно прежде всего начнет душа воспринимать праздник; или: что даст прежде всего благодать праздничная. Потому думаю, – лучше всего достойно приготовляясь, ничего искусственно не придумывать, а смиренно предоставить себя благодати Божией, особенно – в храме.

Вот как было со мною на этот праздник.

Пришел я к вечерне без всяких мыслей… Разве одно предположение мелькало иногда: «Этот праздник не даст ни особенных чувств, ни выдающихся мыслей». Но, с другой стороны, стало от этого предположения еще интереснее: «А если они будут, то какие же именно переживания?» И это оставалось драгоценной загадкой: что Богородица даст?

Прочитали 9-й час. Началась вечерня. Запели стихиры на «Господи, воззвах».

О Богородице поем…

И вдруг стало трогательно-отрадно на душе. Богородица… Богородица есть. Вообще – есть… И это стало радостно. Даже и не знаю еще: почему?.. Промелькнула радость и, оставив след, отлетела. А потом добавилось в душе: какая у нас, людей, Заступница великая! Сама Богородица!

И мне – Она тоже Заступница. И Заступница, превосходящая всех ходатаев и заступниц: выше святых и архангелов!..

И тут опять я почувствовал, что Ей – именно Ей одной – дано исключительное посредство между Богом и людьми; конечно, после и ради Господа Спасителя, Сына Божия.

Почему именно теперь почувствовалось так, я уж и не знаю: ведь сколько раз ежедневно повторяется это пресвятое имя, – а я, однако, не ощущал силы его с такою ясностью.

И притом – не от каких-либо разъяснений в стихирах, а вот от одного этого слова «Богородица» или «Дева» было и отрадно на душе, и ощутилось: какая стена-Заступница у нас!

Пред вечернею в скиту были некоторые «дела», в коих принимал участие и я. Становилось уже темно: пора было служить вечерню; а после – читать правило ко причащению. На все это нужно достаточно времени… А «дела» еще не закончены. И я подумал: «Не буду служить на предпразднство. Тем более что только ныне служил литургию. Да и отдохну немного». Так и сказал сожителю скитскому. А он иначе взглянул: «Завтра уже праздник начинается, – лучше бы служить».

Я и сам внутри сознавал это… Стало совестно. И я согласился. После вечерни прочитал правила – «готовился». Но был наказан за свое «не буду». Утром открылось такое нездоровье, что я при всем желании не мог бы служить; и не служил не только литургии, но даже и утрени почти не стоял. И сразу понял я, что был наказан: мне, грешнику, нужно бы радоваться, что даруется милость Божия – служить спасительную литургию; а я еще дерзнул отказаться: точно я кому-то доставляю услугу… О, окаянство наше!.. Да и Кому? Заступнице же моей!.. И наказание было достойным и праведным!

Пишу это совсем не ради описаний личных чувств «из дневника», а для того, чтобы показать: как внимательно нужно готовиться к праздникам!

Конечно, Господь дарует Свою благодать; но если мы делаемся ее недостойными, то она будет нам в суд и осуждение. Ибо Господь, – а в Нем и святые, и Святейшая Богоматерь, – преславны. И невозможно безопасно червю-человеку гневать их… Ради же нас, чтобы мы впредь не впадали в гибельное дерзкое легкомыслие, нам тогда посылается наказание.

В связи с этим, а отчасти еще и ранее, я подумал, что пред всякими великими праздниками вообще всегда нужно поститься. Не только тогда, когда установлены для этого специальные посты или дни, но и пред другими праздниками. Вот почему: ко всякой благодати нужно готовиться; в праздники же подается благодать. Известно же несомненно, что сытое тело, отягощенная плоть, не воспринимает духовных предметов: дух воюет против плоти, а плоть воюет против духа (Гал. 5:17). Наоборот, постническое тело весьма содействует духовному восприятию. Это опытно знали и осуществляли все подвижники, ставившие такое простое дело, как пост, первым (хотя по существу и не самым главным) делом пустынного жития и аскетических подвигов. Это – известная, азбучная истина! Но вот когда приходит праздник, мы об этом или забываем, или не желаем исполнять полезного опыта. А от этого многого лишаемся.

На сей раз Господь наказанием Сам принудил меня попоститься невольно. На следующие разы да поможет Он поститься добровольно.

Что это значит конкретно? То же самое, что и в другие посты; особенно когда мы готовимся к святому причащению: не есть не только мяса, но, по возможности, и вообще скоромного, хотя бы день и не был постный; на обеде есть столько, чтобы выйти далеко не сытым; вечером совсем не есть, разве выпить стакан горячего чая или воды. Вообще, поголодать. А если кто в силах, то и совсем не вкушать ничего, кроме хлеба и воды (немного). Вот богомольцы-сербы уже за неделю не едят «са зейтином» (с маслом, даже постным), а в канун причащения иные ничего не принимают. Но уже об этом можно лишь высказать пожелание и представить сие на произволящего. А вообще-то пост чрезвычайно важен под праздники. Совсем иначе молитвенник будет слушать церковные службы и воспринимать благодать праздника. А если еще он готовится к святому причащению, – тем более нужно бы воздержаться: сам будет благодарить потом. А степень – по силе всякого.

После обеда я пошел из скита в монастырь, к празднику «Малой Госпожи», – в отличие от «Великой Госпожи», Успения… Ходу часа два, два с половиной, если не спешить. Ходу – 9 километров.

И стал я в пути размышлять о празднике. И первые мысли остановились на самом времени праздника. Как мы знаем, по церковному счету новый год начинается не с января, а с сентября. И первый праздник в церковном году – Рождество Богородицы. У Господа и в Церкви ничего нет случайного. И это обстоятельство, что праздники начинаются с Богородичных событий, а не со Спасителя, весьма хорошо и разумно.

С одной стороны, ясно – потому, что Божия Матерь предшествовала Своему Сыну и Сыну Божию. Но есть и другой смысл: к праздникам Господским нужно еще подготовиться, подойти, – а это можно лишь постепенно делать. Представим себе: если бы после Преображения и Успения, столь славных праздников, вдруг открылось бы Рождество Христово?! Это было бы не по силам: перегружение, неподготовленность. Нужно, наоборот, так установить, чтобы великие Господни дни приближались постепенно и издалека, чтобы был перерыв…

Так и есть… До Рождества еще четыре месяца… А это промежуточное время занято Богородицею: Рождением и Введением Ее в храм.

Воздвижение – вставочный праздник; но о нем – после. Празднуя же Богородицу, мы точно вступаем в тенистую аллею, ведущую ко дворцу Господских праздников, виднеющемуся вдали. Через Нее мы прозираем Господа. Однако лишь прозираем, лишь подготавливаемся. А празднуем Ее: конечно, кого же больше, как не Ее?

Все это ясно почувствовалось мне в пути: все премудро и отрадно.

И конечно, из Богородичных праздников первый по времени – Рождение Ее. Начало года – начало спасения нашего.

Когда я хотел затем углубляться уже в смысл праздника, то ум остановился на предварительном вопросе: что было до Христа? Если, немного хотя бы, всмотреться в это, – тогда гораздо понятнее будет смысл и важность воплощения Сына Божия, а следовательно, и значение Рождения Той, Которая послужила сему спасительному воплощению.

Конечно, об этом сейчас можно сказать только вообще, а не подробно. И тут не нужно придумывать ничего, а следует лишь прочитать первые три главы послания апостола Павла к римлянам, где говорится о религиозно-нравственном падении как язычников, так и иудеев. Кратко резюмируя сказанное там, можно охарактеризовать языческое состояние, как бессмысленно-идолопоклонническое и нравственно-растленное до последней степени. А иудейское состояние было внешне-обрядовое и лицемерно-безнравственное; внутренно и они были не лучше язычников. И выхода из такого положения не было: даже лучшие люди, как апостол Павел (Савл), были в тисках – между «хочу» и «не могу» (Рим. 7:15–23).

Но это еще не все: и впереди не было просвета. Одни (язычники) ничего не знали, как должно, о будущей или даже не верили в будущую жизнь; а другие знали, что их ожидает ад, мрачное место, куда снисходят все отцы.

Не говорю уже о том, что все примирились с болезнями, нестроениями, рабством, грехом, считая это нормальный явлением.

И конечно, никто и не смел предполагать, за исключением некоторых намеков у более глубоких людей, – у иудеев – пророки, у некоторых язычников – философы, – что зло может быть преодолено и даже сама смерть, так что после нее можно будет жить. Невозможно было об этом и думать!

Все это нужно назвать очень сильным и близким к правде именем: над миром тяготело проклятие! Или как апостол Павел говорит о себе: «Окаянный я человек» (Рим. 7:24). По-русски – «бедный» – гораздо менее выразительно, чем славянское – «окаянный». В великорусском понимании – «окаянный» прилагается к диаволу, заменяя его; «окаянный» равнозначно – «анафематствованный», «проклятый».

Мир был «проклят».

«Мир во зле лежал» (1Ин. 5:19). «Князем» мира был сатана (Мф. 4:8–9; Ин. 12:31; Еф. 6:12; Евр. 2:14). «Проклятый мир!» – мог справедливо сказать до Христа всякий совестливый человек. А бессовестные жили, как скоты, плотскою жизнью и эгоизмом.

Что это не преувеличение, приведу удивительно сильное описание языческих нравов уже в половине III века, написанное бывшим язычником, адвокатом, хорошо знавшим общество своего времени, – святителем Киприаном, епископом Карфагенским¹. Когда я впервые прочитал его творения, то был поражен картиною нравов язычества! А он до христианства – крестился на сороковом году – и сам причастен был этой жизни.

«Я, – пишет он другу своему Донату, одновременно принявшему христианство, – и сам прежде опутан был весьма многими заблуждениями, от которых совсем не надеялся освободиться. Покорствуя укоренившимся страстям своим и не надеясь на лучшее, я благоприятствовал своему злу, как будто оно было естественно во мне». После крещения сразу сделалась с ним чудная перемена силою благодати. И вот что он пишет о современном ему мире: «Смотри: дороги преграждены разбойниками; моря наполнены грабителями; военные лагери исполнены везде кровавыми ужасами. Вселенная обагрена кровию человеческою; злодейства освобождаются от казни не по закону невинности, но по великости бесчеловечия». Сюда он относит и войны. В городах «готовятся гладиаторские зрелища, дабы кровию доставить удовольствие прихоти кровожадных глаз». «Убивают человека в удовольствие человеку». «Учат, как убивать». «Отцы смотрят на погибель своих детей». «Сама мать покупает для себя место в зрелище, платит за будущие свои вопли и отчаяния». В театрах «смертельные предания об убийствах и кровосмешениях повторяются в живом действии», «пороку не допускают приходить в забвение». А «если бы ты мог проникнуть своим взором в их ложницы», «ты увидел бы, что и видеть преступно». На торжищах всюду «нарушают законы… Раздоры неистовствуют до бешенства». «Продажные судьи». «Везде свирепствует пламень греха». «Законов совсем не боятся… Быть между виновными невинным есть уже преступление». В другом письме, к язычнику Деметриану, он добавляет: жгучий пламень бедности возрастает, когда приращения запасов отбирают, а цены возвышаются; повсюду суетятся, грабят, завладевают. Корыстолюбие свирепствует явно… Вовсе не ищут Бога и не боятся Его. А ко всему этому мучат христиан.

Это только капля в море пороков, зла и ужаса!

Но если мы обратимся и к современной жизни, то много найдем подобного… Об этом скажу еще после. Это – язычники по жизни.

Теперь же вспомню еще о современных язычниках. Ведь и сейчас еще в мире множество язычников. Мне лично бывший миссионер алтайцев, епископ Иннокентий (Солодчин)², говорил, что и доселе к язычникам применимы слова апостола Павла о делах плоти: прелюбодейство, идолопоклонство, зависть, злоба и проч. (Гал. 5:19–21). До очевидности явно растление. А английский миссионер по опыту говорил мне, что власть диавола поразительна среди дикарей Африки.

Такое состояние мира можно бы дополнить еще аналогией из современной внешне-обрядовой жизни, – не только бесплодным старообрядчеством, но и подобной же мертвенностью среди нас, христиан.

Впрочем, лучше всего состояние языческого и иудейского «проклятия» мы можем понять по себе самим: когда человек грешит, он – раб «проклятого наследства»; мука, уныние нападают на него. Грех – это проклятие человеческого рода. Иногда он доходит до сатанинских пределов озлобления, беснования.

Но еще характернее – современная потеря «смысла жизни»… Ведь это мировой вопрос: зачем жить? Не видит человек цели. Мрак сгущается над миром. «Проклятые вопросы» стали терзать людей… И иные люди ждут и теперь «спасителей»… В теософских кругах это – очередной вопрос: ждут нового «спасителя». И даже «готовят» его.

Немец философ-историк пишет о «закате» современной культуры.

Мы, живя в сравнительно-христианской атмосфере, и не подозреваем о всей той безысходности и пропасти, пред которой стоит теперь человечество. Мир снова – подходит под проклятие…

«Окаянный» мир! – можно изменить слова апостола Павла. Была тьма. И выхода из нее не было.

Но среди этой тьмы были, как звездочки среди темных туч ночи, редкие праведники. Они жили чисто и тихо – далекие от политики, углубленные в религию и семейную жизнь. Здесь они находили себе утешение и смысл своего бытия. А помимо этого у иудеев была жизнь верою в Мессию. Но у большинства она получала искаженный смысл – политической надежды на реставрацию национального или даже мирового господства. И лишь немногие ждали Его как Искупителя, то есть Освободителя от грехов, терзавших человечество.

К таким принадлежала и тихая, кроткая чета супругов – Иоаким и Анна. Потомки царственного дома Давидова и первосвященника Аарона, они жили теперь в полной неизвестности и скудости. Цвели лишь добродетелями. Но кто об этом знал, кроме Бога?!

Людям же своего племени они, наоборот, казались подозрительными и в отношении чистоты: они не имели детей; а это у иудеев почиталось знамением неблаговоления Божия, наказания за грехи… Лишь это омрачало их душу и жизнь.

Вместе с миром и они несли горечь страданий, впрочем, по особой сей причине – бездетства. Однако для них эта горечь отверженности была весьма мучительна. Это видно из всей истории их жизни: они страдали и часто молились по поводу этой скорби.

И для них пришло это утешение; и притом – раньше, чем «благоволение в человецех»: Господь послал им необыкновенную Дочь – Марию. Будущую Матерь Спасителя мира.

В глубокой старости родителей воссияла Она. Но и это было по Промыслу Божию. Целомудренные и по прежней жизни, Иоаким и Анна самим бесплодством до старости еще более воспитывались Господом в бесстрастии. Известно, что наследственность от родителей переходит на детей. И даже у одних и тех же родителей, в зависимости от духовного состояния отца и матери, в разное время родятся разные по духу дети. Здесь зачатие было уже в бесстрастной старости и – плодом молитвы; от такого зачатая у многих родителей, – как в Ветхом Завете (Исаак, Самуил), так, в особенности, в Новом Завете (Григорий Богослов, Симеон Столпник), рождались и святые дети. И от престарелых Иоакима и Анны, непорочных праведников, зачалась Святейшая Дева, Которая Своею святостью привлечет благоволение Божие и сделается Материю Слова, превзойдя по святости и благодати все небесные силы.

Можно понять ту радость, которая охватила сердца святых родителей при рождении вымоленного дара Божия!

Но не знал еще этой радости «проклятый» мир: для него тьма клятвы продолжала казаться безысходной. Ничто не предвещало даже и зари… А между тем она зачалась уже в неведомом бедном доме еврейской четы…

В таких думах я незаметно приближался к монастырю. Уже невдалеке от него я вспомнил и свое детство и отношение к праздникам.

Вот я – маленький школьник духовного училища. Учение началось лишь две недели. Все мне ново и интересно: и в «огромном» губернском городе, и на чинных уроках в школе, и в училищном храме, где так хорошо поют и служат, где все чисто убрано, светят лампады…

Приближается праздник Рождества Богородицы. Это – первый праздник в году училищной жизни…

Подчистишься, вымоешься… Идем парочками из «своекоштного» ³ общежития в храм училища. Еще остается минут 15–20 до всенощной. Всюду оживление и радость…

Праздник… И, конечно, мы не вникали в песнопения и смысл богослужения. А радость была яркая. Что-то точно грело душу. Будто бы кто лампаду засветил в сердце…

Звонок. Идем в храм. Становимся рядами. Тишина…

Уже темнеет: шесть часов вечера. Лампады и свечи приветливо мигают живыми огнями. Открываются царские врата… Начинается служба. Поют хорошо: «большие» (то есть басы и тенора) – из семинарии богословы. Солидные. Отлично одетые, как большие: в черных сюртуках, в накрахмаленных рубашках с галстуками. Сзади воспитанников – семьи преподавателей и их сродников.

И все так мирно и чинно. И кто, кто бы мог думать, что через 25 лет все перевернется на русской земле?! То было в 1893 году…

Но вернусь к святому мирному детству… Священник, о. И. Делициев, светлый блондин, служит прекрасным тенором и вразумительно. И не замечаешь, как проходит всенощная. А утром опять радостно бежишь к службе. Литургия опять проходит незаметно-отрадно. И весь день праздничное настроение… Даже к вечеру, когда на занятиях (то есть часах) все собраны по комнатам учить уроки за общими столами, и тогда еще на душе остается тепло от проходящего праздника.

А там через несколько дней будет другой праздник – Воздвижение Креста… Снова будет радость… И так от праздника до праздника… А кроме того, всякую неделю бывал праздник Воскресения.

И никогда-то, никогда я не тяготился службами… Да можно ли тяготиться радостью?! А ее очень хорошо знало чистое детское сердце. Благодать Божия освещала, и освящала, и радовала душу.

Вспомнил я и другое. Всего лишь год назад, после подписания заявления о лояльности, мне пришлось писать письма об этом. И в одном из них я ясно почувствовал параллель между праздником Рождества Богородицы и духовным просветлением России. И то, и другое мне представилось «зарею» спасения… А письмо писал на праздник Рождества Богородицы. И день был чистый, ясный, осенне-солнечный, нежаркий.

То же почувствовали и те, кому я писал. Так, следовательно, еще тогда мне этот праздник представился в образе «зари».

Необычное многолюдство. Оказывается, к этому дню собираются отовсюду тысячи народа… Потому-то и нужен был большой – трехчастный – храм.

Зашел в церковь Богородицы. И там – тихо… Пусто… Народ в другом храме. «Звучащая тишина» – так говорят описательно… И стало тихо и отрадно на душе. Мира шумного, страстного, суетного не слышно под этими каменными высокими сводами. Здесь преддверие уже другой жизни, иного мира. И кажется, будто свет радости уже опускается оттуда, готовясь праздновать «Малую Госпожу», то есть Рождество Богородицы.

И я почти не «молился» словами. А душа утешалась невидимой предпраздничной отрадной тишиной.

Кстати сказать, у сербов – прекрасный обычай: при входе и выходе или даже проходя мимо (когда храм закрыт) целуют церковные двери.

Радуйтесь!

Заблаговестили… Иду в соборный храм – и вижу: он уже полон, трудно пробраться. Люди стоят с зажженными свечами, как в России – на Пасху. Одно это ввело душу сразу в праздничное настроение. Стал в алтарь и начал вслушиваться в богослужение и следить за сердцем.

Первое, что услышало ухо, – это призыв радоваться.

На всякий праздник мы слышим этот призыв; но иногда он повторяется сильнее, чаще, настойчивее, иногда – слабее, реже… На праздник Рождества Богородицы этот зов слышится довольно часто и в общем создает радостный фон всего богослужения.

Даже сравнительно с Успением Божией Матери праздник Рождества Ее носит характер более радостный. Правда, там слава Ее выше, но она умеряется и самим фактом смерти, и скорбями апостолов, и молениями о нашем спасении. Здесь этого ничего нет; наоборот, ныне слышим благовестие о разрешении печалей, о приблизившейся радости спасения мира от зол. Потому общий тон – радостный.

Послушаем песнопения церковные.

«Сей день Господень, радуйтеся людие…» (2-я стихира на великой вечерне «Господи, воззвах»). Мы слышим эти слова из пасхальных песнопений. Эта стихира повторяется и по Евангелии. «Днесь всемирныя радости провозвещение…» (5-я стихира на «Господи, воззвах»). «Да радуется Адам праотец, и Ева да веселится радостию… Да радуется Давид бия в гусли, и да благословит Бога…» (1-я стихира на литии).

«…Да светлоносят земная, царие да играют, святителие во благословениих да веселятся, да празднует весь мир…» (3-я стиховна).

«Да радуется небо, и земля да веселится: Божие бо небо на земли родися, Богоневестная Сия…» (седален по полиелее).

И оба канона (Иоанна Дамаскина⁴ и Кир Андрея Иерусалимского⁵) начинаются и наполнены радости.

«Грядите, вернии, Духом Божественным радующеся… Приснодеву… песньми почтим» (1-й тропарь 1-й песни 1-го канона). «Да ликовствует вся тварь, да веселится же и Давид…» (1-й тропарь 1-й песни 2-го канона). «Днесь да веселятся ангельстии чини, песньми да ликуют сущии из Адама…» (2-й тропарь 5-й песни 2-го канона). «…Пророцы со апостолы ликуйте и праведными: общая бо радость возсия, ангелов же и человеков…» (2-й светилен).

Заканчиваются песнопения утрени опять тем же: «Сей день Господень, радуйтеся людие…» («И ныне», [на] хвалитех).

Видим: по всей службе – непрерывный призыв радоваться. Но что говорить, если в самой главной песне – в тропаре – эта радость поставлена на первое место: «Рождество Твое Богородице Дево, радость возвести всей вселенней…»

Поэтому и мы присоединимся душою и воскликнем с Церковью: «Величай, душе моя, преславное Рождество Божия Матере!» (припев 9-й песни).

Но все приведенные выдержки взяты мною из великой вечерни и утрени. А если бы мы присутствовали на предварительной службе, на малой вечерне, – то мы заметили бы иное направлению церковной радости… Мы приводим призывы радоваться ко всем, ко всему миру. Но, вероятно, мы заметили, что не видно главных радующихся лиц – Иоакима и Анны?.. Я их намеренно выделил из общей радости. Кому же, как не им, больше всего радоваться и торжествовать?! И кому же, как не им, радоваться прежде всех?!

И очень прекрасно, что Церковь сама выделила их: она отвела по преимуществу их радости всю малую вечерню, – эту первую службу посвятила первой радости родителей… Как это мудро и художественно!

Так с этих слов и начинается: «Иоаким и Анна торжествуют… с нимиже и мы празднуем днесь…» (1-я [стихира на] «Господи, воззвах»). «Яже прежде неплодная страна (Анна), землю плодоносну раждает» (4-я [стихира на] «Господи, воззвах»). «Радуйтеся Иоакиме и Анно! Радуйтеся, яко радости и спасения Ходатаица, от неплодове Дева, нам раждается» (1-я стиховна).

Но Церковь знает, что главная причина радости – не в том заключается, что у бесчадных прежде родителей явилось дитя… Это не единственный пример! А – в том, что Рожденная есть радость общая. И обычные родительские чувства естественно отходят скоро на второй план; а на первое место начинают проступать радостные гласы всех. Потому уже и на малой вечерне, наряду с радостью родителей, мы видели сразу и себя: и мы празднуем; видим и других: «…ангелов множество на небеси, и человеческий род на земли ублажаем…» («И ныне», [на] «Господи, воззвах»).

И родоначальников зрим здесь же: «Отложи Адаме и Ево всяку печаль: Мати бо радости (Богородица) от неплодове преславно прозябает днесь» (3-я стиховна).

А затем, в тропаре, говорится уже о радости «всей вселенней».

Но несмотря на это, Церковь отвела родителям особое радостное место… Но все же – в «укромном» месте: на малой вечерне, когда и народа бывает мало; а большей частью эту службу служат лишь в уставных монастырях и тоже при небольшой числе молящихся монахов или монахинь… А как это уместно и умилительно! Но так как Царица теперь есть уже – всеобщая, всенародная Мать, всем принадлежит, то и неудобно очень выделять плотских Ее родителей: теперь Она уже не их, – а «всехная» (как сказал один ребенок).

Потому с великой вечерни уже начинается общая радость, прославляется общее значение Родившейся, славится Она Сама.

И странно даже иному показалось бы, что на всех стихирах (их восемь) на «Господи, воззвах» только в последней упомянута и «неплодная Анна»; хотя о рождении от «бесплодной» упоминается и ранее, но для славы Богородицы, а не родителей. Об Иоакиме же и совсем не упомянуто [в стихирах] на «Господи, воззвах».

Общая радость мира. Родительские чувства уже отошли в тень. Впрочем, и в их радость Церковь влагает сразу же общие причины: «…начатой рождше нашего спасения…» (1-я [стихира на] «Господи, воззвах» [на малой вечерне]). «От Анны днесь… прозябе, спасение человеков» (2-я [стихира на «Господи, воззвах"]). Об этом и далее будет говориться.

Однако и о естественной родительской радости можно догадываться, если Церковь говорит даже о том, что Рожденная «млеком питается», «от сосцу» Анны (3-я и 4-я [стихиры на] «Господи, воззвах»).

Конечно, радовались они и естественно: об этом Церковь говорить будет и дальше, вплетая в общий венок и их радость; а именно: они ныне освободились от общего поношения за «безчадство». Об этом говорится в кондаке и икосе – песнопениях, важных в богослужении.

«Иоаким и Анна поношения безчадства… свободистася Пречистая, во святем Рождестве Твоем» (кондак). «Молитва купно и воздыхание, неплодства и безчадства, Иоакима же и Анны благоприятное, и во уши Господни вниде, и прозябе плод живоносен миру. Ов бо молитву на горе творяше: ова же в саде поношение ношаше, но с радостию: неплоды раждает Богородицу…» (икос).

И теперь уже «ктому (больше) дары… рыдание бо Анны в радость преложися: срадуитеся мне, глаголюще, весь избранный Израиль» (3-я стихира на стиховне).

Однако, повторяю, Церковь почти совсем затушевывает эту естественную радость, отводя ей мало места в песнопениях. Да так и должно: в христианстве ценно ведь не естественное, а сверхъестественное, не человеческое, а благодатное. Если Сам Спаситель о Своей Матери сказал: «Кто Моя мать? Кто Мои братья?» – и затем, окинув взором слушающих, добавил: «Вот мать Моя и братья Мои! Кто исполняет волю Божию, тот – брат Мой и сестра Моя!» (Мк. 3:31–35), – так и Церковь или Дух Святой, глаголющий в ней, не может говорить иначе.

И потому в радость Иоакима и Анны неисчислимо больше влагаются общие мотивы радости.

Продолжая приглашать радоваться «весь Израиль», Анна (то есть Церковь, влагающая в уста ее) говорит и о причине.

«Се бо даде ми Господь одушевленную палату Божественныя славы Его, во общее веселье и радость, и спасение душ наших» [4-я стихира на стиховне].

«…Благодушествуй, Анно: ибо Мати Зиждителя твоего раждается преславно…» («И ныне», седален по полиелее).

«…Радуется о рождестве Иоаким: жезл, глаголя, родися мне, из негоже Цвет – Христос – прозябе…» (седален по полиелее).

«…Да ликует Иоаким… яко родитель Твой, истинно рождшия Бога…» (3-й тропарь 4-й песни 2-го канона).

«Ныне Анна веселится, и вопиет хвалящися: неплоды сущи (я, Анна), родих Божию Матерь…» (2-й тропарь 7-й песни 2-го канона).

«От неплодныя днесь Анны цвет произыде – Богородица, вся благовония Божественнаго исполняющи концы мира, и радости всю наполняющи тварь…» (светилен). И так далее.

Но, несомненно, радовались «богоотцы» и естественною радостью родительскою.

Об этом гораздо ярче говорит иконопись.

Пойдемте в рядом стоящий храм святых праведных Иоакима и Анны, и там увидим это. А также узрим и всю историю нынешнего праздника, как она отложилась в церковном предании. Средняя полоса (пояс) храма вся занята историей Богородицы – от зачатия до обручения; а на задней стене написано – по обычаю древних Церквей – Успение. Умилительная иконопись…

Вот первая часть икон изображает святых праведных Иоакима и Анну, пришедших в храм с дарами (жертвою). Святой Иоаким держит в руках, как бы уже предлагая, хлеб; сзади него стоит Анна, нагнув голову набок и смотря исподлобья, как бы обвиняемая; а в опущенной руке держит кувшин с маслом… Об этой жертве говорится во 2-й главе книги Левит. По закону священник должен был разломить хлеб и возлить на него елей. Затем часть жертвы возлагалась на алтарь (на жертвенник во святилище) и сожигалась; а остатки отдавались «Аарону и сыновьям его», то есть священнослужителям (Лев. 2:4–6, 9–10).

И вот священник, зная о их неплодстве, отказывается принять жертву: поднимает вверх правую руку, ладонью к ним: «нельзя»… Иоаким печальный; Анна с «убитым» лицом и «опущенной рукой», с непринятым кувшином, смотрит вниз горько, как бы больше всех виноватая. Двери алтаря затворены.

Жаль даже смотреть!..

Вторая картина: Иоаким на горах молится. Ему является ангел с неба и возвещает радость об услышании молитвы его. Он так смиренно согнулся, очень протянув шею и голову, что невольно чувствуешь и все горе его, и весь трепет неожиданной радости: «неужели?»

А рядом святая Анна в саду. На дереве гнездо птичье. Анна горько жалуется Богу, что даже и птицы не лишены птенцов, а она – бесчадна… И ей тоже является ангел и возвещает радость о будущем рождении… Это уже третья картина-икона. Далее – четвертая: целование у так называемых Золотых ворот Иерусалимских. Они стремятся друг к другу открыть о радости, – встречаются у Золотых ворот и целуются. Это – символ зачатия. Пятая – рождение Анною Младенца. Она на постели. А Рожденную в пеленах несут обмывать в некоем сосуде служанки. Иоакима не видно здесь. Он дальше – в шестой картине.

Мария лежит в люльке, стоящей на полу на овальных подставках для качания. В люльке лежит одетая (а не в пеленах уже), с покрытою головою, – точно не Младенец, а взрослая, – Мария. Над Ней служанка веером или опахалом отгоняет, может быть, мух. К Ней подходит родитель. Смиренно, точно низший к высшей. А Она лежит серьезная, почти строгая, и смотрит на отца.

Седьмая картина: Иоаким и Анна оба держат Младенца и целуют Ее в лицо. Поодаль стоит служанка (няня молодая), отвернувши деликатно лицо.

На восьмой – Иоаким и Анна торжествуют: они пришли в храм с Новорожденной. Их встречают три священника в облачениях… Седые-седые старцы с бородами. И кроткие лица… Хорошие старцы: не наглядишься… Пред ними стол: на столе стоят уже дары – хлеб и еще что-то (кажется, елей в чашах).

Дары приняты. Анна впереди торжествующе, «с поднятым» лицом показывает, протягивая («смотрите вот!») к ним богоданный дар, Дщерь! Врата алтаря отворены: Бог приемлет жертву!

Девятая икона-картина – Введение – обычно… Десятая – Богородица во святом святых – сзади, далее и выше священника – сидит на престоле; над Ней киворий (балдахин). Ангел летит с неба и предлагает Ей хлеб небесный.

На одиннадцатой изображено обручение Ее Иосифу. Он – старец, высокого роста. Она, по сравнению с ним, чуть не вдвое меньше: это знак Ее малолетства по сравнению с Иосифом. Ей тогда было всего лишь 14 лет. Сзади, держа Ее за плечи или почти за локти, стоит первосвященник, точно передавая с рук на руки Чистую Деву для хранения. Она смотрит снизу вверх на Иосифа, – руки спрятав под одеждою: знак соблюдения девства; и в таком виде подходит к Обручнику, поднимая немного, но не открывая, Свои руки к нему.

Наконец, двенадцатая икона: Она зачала. Иосиф начинает подозревать Ее; и ведет в храм к священнику, чтобы совершить так называемый суд водою «клятвенною». Об этом законе изложено в 5-й главе Числ так.

Если муж подозревает жену свою в измене, а доказательств и свидетелей не имеет, – то он приводит ее к священнику, приносит дар за нее – десятую часть ефы ячменной муки (чуть меньше наших 4 килограммов; ефа равна 38,88 литрам); но елея на муку не возливает и ладана не возлагает. Затем жрец берет чистую воду в глиняном сосуде и всыпает туда щепоть земли, взятой возле скинии. Потом открывает голову подозреваемой, дает ей в руки жертву мучную, а сам держит воду клятвенную. И заклянет ее, говоря, что если она не виновата, то да будет невинна от этой воды обличения; а если она согрешила, то (говорит священник): «Да даст тебя Господь в клятву и проклятие среди людей твоих; да отпадет твое стегно (бедро), да расседется твое чрево; да войдет эта клятвенная вода в чрево твое, чтобы разорвать его и оторвать бедро». Жена отвечает: «Буди, буди!» Тогда священник запишет клятву в книгу и затем омоет это водою обличения и напоит тою водою подозреваемую. А уже после этого возьмет из рук ее жертву и принесет на жертвенник. И если она виновата была, то над ней сбудется проклятие. Если невинна, то будет здрава (Чис. 5:12–28). Таков закон подозрения.

И вот сему обряду подлежала Пречистая Дева. Иосиф стоит сзади. А Она дерзновенно смотрит на священника, протягивая руки, готовая выпить воду обличения…

Так изобразительно выражена евангельская мысль о подозрении Иосифа (Мф. 1:18–21). Конечно, этого не было в действительности (то есть обряда заклятия) – Иосиф был слишком для этого деликатен. Самое большее: он намеревался тайно отпустить Пречистую… Но ангел Господень явился ему во сне и открыл о чуде непорочного зачатия.

Затем в храме изображено Благовещение, Рождество, Сретение и Успение.

Так Церковь в иконах дополняет то, чего не сказано даже в песнопениях.

Вообще нужно заметить, что в иконописи Церковь более свободно распоряжается с материалом церковного предания и с апокрифами. А в песнопениях она ответственнее и точнее догматически. Однако она принимает в иконопись то, что по идее не противоречит существу… Конечно, иные живописцы-самоучки могут, при отсутствии контроля, внести что-либо и неправильное; но погрешность и будет погрешностью.

Пред этими иконами храма можно стоять по часу, – услаждаясь и поучаясь.

Я в проповеди на другой день (9 сентября)^* рассказал об этом, приглашая слушателей посмотреть самим.

Это есть та же служба, только в иконах. Какая прекрасная, глубоко религиозная и вообще «сильная» древняя живопись!

Изображено все это фресками: то есть краски клались еще на сырую известку стены, а потому впитывались, – и не стираются вот столетиями и не выцветают… Но для этого требуется быстрота работы специалистов, чтобы все класть сразу и безошибочно: переправлять ведь уже нельзя по сырому.

Царство Небесное труженикам прошлых веков! Это те же «песнопевцы», как Дамаскин, Косма⁶, Иосиф ⁷, Феофан⁸ и др. Только имена их остались неизвестны, за исключением немногих: Панселина⁹ на Афоне… А еще вот и не помню других…

Не любили они выставлять своих имен… А тем более – оттого, что позднейшие иконописцы свято-добросовестно копировали с готовых образцов лучших мастеров и храмов. Да воздаст им Господь!

Все это я видел – сколько раз и ранее. Но на этот раз, перед всенощной, зашел к праведным родителям Пречистой поклониться им и попросить, да помолятся и они о мне к своей Дщери, Богоневестной Богородице.

Однако – возвратимся к богослужению.

В первой же стихире, в первых же словах праздничного песнопения меня остановили следующие слова: «Днесь Иже на разумных престолех (то есть на небесных силах) почиваяй Бог, престол свят на земли Себе предуготова…» ([1-я стихира на] «Господи, воззвах»).

Вот же бывает так, что иногда вдруг какие-либо слова точно «оживут»… Так ясно переживаешь их внутренний смысл… Точно вкусишь. Точно сам участвуешь в том, что говорится. А прежде, бывало, слушаешь, но не слышишь… Так было и с сими словами прежде; ныне же они ожили… А эти слова определяют главное содержание праздника – и потому весьма важны.

Что ныне совершается? Рождается будущая Богородица. А так как все в мире творится по воле и силою Божией, то и нынешнее рождение – Его дело. Но Рождество Сего Младенца имеет чрезвычайное назначение; а посему и участие Божией силы здесь чрезвычайное: Бог Сам, – то есть особою благодатию, данною бесплодным родителям, – творит им необыкновенную Дочь.

Но не в этом даже величие Божие, ибо творить чудеса Господу Творцу совершенно легко: Он и весь мир вызвал из небытия. Нет, ныне поражает иное – не величие силы, а безмерность уничижения.

Вчувствуемся в то, что мудро говорит Церковь: Бог… Премирный… Превысочайший… Непостижимый… Дух… Живущий в Своем неприступном свете. «Почивающий» на небесных силах – архангелах и ангелах…

Вообще – Бытие высшее всего высшего! И Он – Превысочайший – ныне «готовится» «переселиться» с неба на землю… Благоволил воплотиться… Зрак раба^** принять… А далее – и страдать.

Но это еще все – далее, а начало: «оставить» небо. Умалиться… Унизиться… «Бог обнищевает»… Конечно, это – образные выражения.

И вот Он заранее готовит Себе путь, способ умаления, место обитания, «престол» воплощения. Или, как говорит паримия, Премудрость готовит Себе новый «дом» – Пречистую Деву.

Какая жертва умаления в воплощении! Бог жертвует Своим премирным бытием, чтобы уподобиться миру. Дух творит Себе плоть…

Может быть, это все известно? – скажет иной… Да! – уму известно; но не всегда даруется ощущение этой истины, ясное зрение ее…

Ныне мне, недостойнейшему, это дано было пережить сердцем, или почувствовать, то есть по-настоящему «понять», в себя принять. Ныне вот это «открылось» душе; а прежде слова те же самые были известны, содержание же их было закрыто, запечатано.

Ясно «узрел» и безмерность «истощания», и жертвенный характер его…

Да! это – жертва Бога!.. И эту жертву Он начинает подготовлять заранее: готовит Себе Мать для воплощения…

Воистину необходимо воскликнуть: Ты – «чудес – Бог»!.. [1-я стихира на «Господи, воззвах"].

Чудны дела Твои, Господи!

Матерь… Бога!

А это?! Разве менее поразительно?! Мы так привыкли к подобным словам, что большей частью и не ощущаем всей их силы. Хоть сейчас остановимся на этом сколько можем; а ведь это относится к существу праздника.

Мать… Бога…

Опять восчувствуем все безмерное, превосходящее величие Бога.

Разве Он нуждается в матери?..

И вдруг… у Бога – Мать… Поражающее явление!..

Вот и опять: мне так ясно было дано это ощутить, «понять» в праздник…

У Бога – Мать… И об этом поет Церковь в той же 1-й стихире на «Господи, воззвах».

Воистину – «чудес Бог»!

Во 2-й стихире, которая повторяется за бдением в трех местах («Сей день Господень…»), меня остановило слово о Божией Матери – «Единая».

Она уже «ожидает» входа «Христа во вселенную», Она готовится ввести («вводящи») Его в мир… И сему делу могла послужить лишь Она – Единственная: «…Едина и Единаго вводящи Христа во вселенную…» Воистину – Единственная!

Жена, – сделавшаяся… Матерью Бога!

Только подумать! Только бы ощутить эту, столь всем известную, истину: Дева – Матерь Бога…

…Нет, еще и еще хочется говорить эти слова:

М-а-т-е-р-ь Бога!..

Хочется «лицезреть» их или, лучше: Ее Саму. В именах мы видим суть; и этой сутью лишь и сильно, и значительно, и действенно имя! А иначе будет пустой звук.

«Б-о-г-о-родица»!..

Вот и это дано было отчасти «понять»… И именно это! Именно это нужно было и понять в праздник «Малой Госпожи»…

Узреть духом Ее, именно как Богородицу, Матерь Божию.

А когда это узришь сердцем, – немедленно и очевидно ясно будет, что вследствие одного этого Она – действительно Единая, Единственная. «…Едина воистинну Богородица познавается» (1-я стиховна).

Ах! как трудно передавать языком, что зрит сердце!

А так ясно зрит!

Но пока живешь одним этим словом, богослужение уже ушло дальше… Вот донеслось от певца уже новое слово: «Днесь всемирныя радости провозвещение…» (5-я стихира на «Господи, воззвах»).

И не то меня остановило на этот раз, что Рождение Богородицы было началом, предвозвещающим будущую радость, о которой ангелы воспоют: «Слава в вышних Богу и на земли мир!» Рождается ныне Родительница всемирной радости. Это, конечно, так; и именно это воспевает песнопевец Стефан Святоградец¹⁰: «…из Неяже чуждее (то есть несвойственное Себе) присвояет Иже естеством Бог, и заблудшим плотию спасение содевает, Христос Человеколюбец, и Избавитель душ наших». Нет, на этот раз меня слова «всемирная радость» остановили совсем с другой стороны.

«Всемирная»… «Весь мир» радуется… Да, должен радоваться! Особенно если бы он зрел все безысходное «проклятие» жизни своей.

Да… должны!.. Но радуются ли? Все ли радуются?.. «Весь» ли «мир»?.. «Всемирная» ли ныне радость?..

И окинул я мысленным взором вселенную. Не говорю уже о язычниках, еще не ведущих Христа. А их ведь еще до 1 000 000 000!.. Но то еще «дети» тьмы… Непросвещенные. А вот иные – те, которые когда-то не только назывались, но и были христианами. И чтили Божию Матерь. И радовались в Ее Рождение, верою в родившегося от Нее Искупителя, Спасителя мира. А что теперь с ними? Все эти – «культурные» народы! Бывшие христиане! Протестанты, не чтущие Божией Матери, – немцы, англичане, американцы, безрелигиозные чехи; богоборцы во всех странах. Но и те, которые еще числятся по имени «в христианстве», – не умерли ли они уже душою?

Кто же ныне живет, да еще радостно, истиною христианства, явлением в мире Бога воплотившегося?! И Рождением Матери Христа? Правда, – есть еще, есть… И у православных, и у католиков. Но много ли? Увы! именно как раз наоборот: не – «всемирное» [ли] то равнодушие? безрелигиозность? не умерли ли люди для Христовой веры?! не начинает ли сбываться страшное предсказание Самого Воплотившегося: «Сын Человеческий, придя» во второй раз, «едва ли найдет веру в Себя» (ср.: Лк. 18:8). И где уж «всему миру» славить Рождество Рождшей Спасителя Бога?!

И больно, и грустно стало на сердце… Но не отчаянно! Ибо было предсказано Им: «Надлежит всему этому быть» (Мф. 24:6).

Лишь бы хоть нам самим дано было остаться в «малом стаде» Его! Господи, молитвами Богородицы, включи!

Но если не все радуются, то чему же радуются радующиеся?

И вот чему: вся радость главная, в нынешний день Рождения Марии, основывается на том, что Она – Богородица, что Она послужила воплощению Христа Спасителя, Сына Божия. И свет этого праздника отражается и на Рождении Богородицы, как солнце отражается в луне.

И все это можно обнять в одном слове: «спасение».

Здесь мы увидели бы и «возсоздание земнородных», и «обновление», и «нетление» ([6-я стихира на] «Господи, воззвах»), и освобождение «от уз адовых» (1-я [стихира на] литии), и отверзение «входа в рай» (3-я [стихира на] литии), и «обожение», избавление «от смерти» (5-я [стихира на] литии), и «клятвы отъятие», и «благословения подание» (2-я стиховна), и «обновление» всего «мира» («И ныне», стиховна), и совместную единую радость «неба и земли», то есть ангелов и людей (седален по 2-й кафизме), и возвращение к «первому блаженству» (2-й тропарь 1-й песни 2-го канона), и даже более «твердое» состояние, чем до падения Адама и Евы, ибо теперь спасшиеся уже не могут пасть: «…всеродная Ева (то есть человечество) в твердую жизнь вводится» (4-я [стихира на] литии) и т.д.

Все это с большею силою раскрывается на праздник Рождества Господа. Только там это все относится – к Виновнику благ, воплотившемуся Сыну Божию. Ныне же – приписывается к Виновнице Виновника, к Той, Которая послужила воплощению Спасителя и таким образом была и причиною «спасения».

И так как в Рождении Ее, как бы в цветке, скрыт уже будущий плод, то можно сказать, что уже в цветке – начало плода, в Рождении Ее – начало спасения.

Так и говорится в песнопениях.

«Начало нашего спасения, людие, днесь бысть…» (1-я [стихира на] литии).

«…Днесь плод (то есть Богородица) раждати благодать начинает…» (4-я [стихира на] «Господи, воззвах» и [см. также:] 1-я хвалитна).

«Предопределенная скиния» «к Богу нашего примирения» «быти ныне начинает» (1-й тропарь 8-й песни 1-го канона).

«Иоаким и Анна торжествуют, начатой рождше нашего спасения…» (1-я [стихира на] «Господи, воззвах» на малой вечерне).

При этом мы вспоминаем те же самые слова и на Благовещение в тропаре: «Днесь спасения нашего главизна…», то есть начало. Верно. И там, и здесь – начало. Но это первое, предварительное начало, а то – второе. Здесь – начало будущего начала. Там начинается уже Сам Спаситель, а здесь начинается Та, от Которой Он зачнется на Благовещение.

Желая выразить это образно, в песнопениях употребляется упомянутое мною выше сравнение «цветка» и «плода». На Благовещение зачался уже «Плод» спасения; ныне – лишь цвет спасения: «От Анны днесь цвет… Богородица прозябе…» (2-я [стихира на] «Господи, воззвах» на малой вечерне), «цвет от Иессеа» (1-я [стихира на] литии) и т.п.

А иногда Христос называется «Цветом» (седален по полиелее; 4-й тропарь 5-й песни 2-го канона); тогда Она сравнивается с жезлом Аароновым, от Которого Он процвел.

Приблизительно около стихир на литии я вдруг ощутил неожиданную мысль-чувство: что ныне уже не только Рождение Богородицы, а и Рождество Христово… Так ясно было это, будто я сразу с 8 сентября перенесся через три с половиной месяца, к 25 декабря, и праздную уже радостнейший праздник воплощения Слова, Бога Спасителя.

И сразу открылось мне: да ведь ныне, в сущности, не что иное, как – предпразднство Рождества Христова. И сразу все осветилось этой, истинной по существу, идеей…

Именно, именно… Потому-то и все похвалы Богородице взяты или вставлены в связи именно с мыслью о Рождении Спасителя.

Это мы и видели по стихирам раньше.

Рождество Богородицы светится уже Рождеством Христовым. И потому благодать (первая) по существу ныне рождественская уже: то есть того же качества. А так как там была радость, и мир, и славословие, – то эти же чувства переживаются и ныне. Различие лишь в степени. Ныне все это дается в зачаточной степени.

Рождество Христово – явление солнца; Рождение Богородицы – начало зари… Это так ясно… И так верно. И так художественно.

И в песнопениях так и сказано, что ныне «златозарный свет» воссиял. Или – «золотая заря».

Как прекрасно и выразительно!

«Бысть чрево Твое – солнца носило… Христос бо солнце, яко от чертога Жених, явися из Тебе» (6-й тропарь, богородичен, 5-й песни 2-го канона).

Или еще, тоже хорошее, тонкое сравнение употребляет Церковь для выражения той же мысли о рождественской богородичной благодати: «…днесь возвеяша ветри, спасения провозвестницы»: из Нее «Христос» раждается (5-я [стихира на] «Господи, воззвах»).

Повеяли уже «ветры» рождественские… Замечательно нравится мне это… «Запахло Рождеством», – сказать бы по-простому русскому… Это точно… «Повеяло» сочельником рождественским.

И это несомненно верно: это прямо и выражается в главном песнопении – тропаре. Сначала обратите внимание даже на внешнее сходство обоих тропарей.

На Рождество Христово: «Рождество Твое, Христе Боже наш…» На Рождество Богородицы: «Рождество Твое, Богородице Дево…» И один и тот же глас – четвертый. «…Радость возвести всей вселенней…» Какую? Ответ рождественский: «…из Тебе бо возсия солнце правды Христос Бог наш…»

Вот какова причина: Рождество Бога.

И опять – даже внешнее – сходство: там – волхвы пришли кланяться «солнцу правды»; здесь – «возсия солнце правды». Далее, в стихирах попразднства поется в одном месте главная рождественская песнь: «Слава в вышних Богу и на земли мир…» Очевидно, песнопевцу тоже повеяли «ветры-провозвестники» рождественской благодати.

Потому постоянно, постоянно говорится о Рождестве Христовом, хотя праздник Рождества Богородицы… И понятно: силу, значение и смысл Ее Рождению дало Рождество Господа от Нее.

Ныне начинается имеющая «родити Слова, нам дебельством (грубостью) плоти явльшася, егоже поем…» (1-й тропарь 8-й песни 1-го канона). Она ныне «ясно (ясное) чудо – Христа показа (показала), к земным пришедша. егоже поем…» (2-й тропарь 8-й песни 1-го канона).

Так ощущал святой Дамаскин: будто в день Ее Христос уже «явился», «пришел». А святитель Андрей Иерусалимский и прямо взывает уже Христову Рождеству: «О новейшаго слышания! Бог – Сын Жены! О безсеменнаго Рождества!.. О ужаснаго видения! О зачатия страннаго Девы! О несказаннаго Рождества! Истинно паче ума вся, и видения» ([6-й тропарь], богородичен, 8-й песни 2-го канона).

Вот первая благодать праздника: предчувствие радости спасения, – предпразднство рождественских чувств. «Золотая заря» воплощения…

Но есть и другая благодать, связанная теснейшим образом с предшествующею, из нее прямо проистекающая. И это я тоже ощутил, по милости Владычицы, непосредственно: я уже писал, что когда вошел в храм, залитый огнями свечей, то сразу почувствовал торжество людей; и оно передалось мне.

Но оно было еще неопределенно: откуда и почему?

Но очень скоро будто кто подсказал: «Величают Богородицу». Славят, хвалят Богородицу.

Прежде всего почувствовалось вот это самое настроение величания. Ведь и на небе Ее в сей день особо величают… И на земле величают… И мне будто бы «слышится» это величание… Не во мне еще оно, а вне меня: у ангелов, может быть… у богомольцев… Но пока не у меня. В меня оно проникает лишь эхом… Точно волной, но понемногу, начинает заливать и меня. Даже на Успение, в день «славы» Богородицы, я не ощущал этого…

Весьма характерно: в день «славы» вознесшегося Господа тоже не ощущал такой радости, какую ощущал на Рождество Христово. Видно, то и другое не под силу еще нам. Подобное еще испытываешь – и даже в большей степени – на Благовещение: там уже хочется петь: «Благовествуй, земле, радость велию…»

Ныне значительно меньшая радость, – но радость. Только там уже радость и о Богородице, и о Христе; а ныне – величание Богородицы единой. Хотя – и ради Христа, но величание-то – Ей; и именно потому, что – ради Христа, величают Ее как – Богородицу.

Вот сие слово, – нет, даже не «слово», а – Сама Она «Богородица», – до такой степени это ясно переживалось, как ни в какие иные дни Ее праздников…

«Богородица!»

Величайшее благодарение Богу за то, что хоть в самый праздник дано было ощутить сию Божественную тайну – воспринять Владычицу, Пречистую Деву Марию, именно – как Богородицу.

Трудно выражать эти вещи! Вообще сердце не легко переводится на язык слов… Не в силах я и сейчас углублять это… Некоторые драгоценные истины лучше скрывать в молчании. Только могу сказать: от одного этого имени душа наполнялась радостью, даже до слез… И когда я на другой день стал говорить народу поучение, то именно говорил на сие единое слово… Звал людей – почувствовать: Кто Она?! Звал поклоняться Ей, целовать бы землю под пречистыми стопами Ее… Звал хвалить, почитать Ее выше всего, после Бога.

И стало мне понятно, что святые отцы в своих словах на этот день не углубляются в идеи, смыслы, а больше хвалят, славословят и величают Ее.

Да, ныне было Ее величание.

Это и есть благодать вторая: она дается нам для участия в прославлении Ее, именно как Пресвятой Богородицы. Дается это и ощутить! А что же выше? Да это сама по себе такая высокая благодать, что всякие другие дары в нынешний день были бы без сравнения меньше.

Это все переживалось на всенощной… И может быть, лишь какая-нибудь искра запала от стихир в душу и зажгла это величание… Но думаю, что не от стихир это пришло, а таинственно из таинственных недр.

И лишь после всюду увидел это величание.

«Кто довольно по достоинству пети возможет, от Анны неизреченно младенствующую Деву… всех бо жизнь и очищение млеком питается, Богородица Чистая» (3-я [стихира на] «Господи, воззвах» на малой вечерне).

Все Тебя ублажают: «…яко Мати была еси Творца всех Христа Бога… Богородице всепетая и неискусобранная» («И ныне», на «Господи, воззвах» на малой вечерне).

«Храм Божий, едина Богородица… происходи!..» («И ныне», стиховна на малой вечерне).

«Рождество Твое Богородице Дево, радость возвести…» (тропарь).

«…Неплоды раждает Богородицу, и Питательницу жизни нашея» (икос, [см. также:] седален по полиелее).

Всюду звучит немолчно это слово – Богородица, – как на Рождество – «Христос раждается», или «Христос воскресе» – на Пасху…

В других местах, хотя и иными словами, именуется Она же: «Мати Божия», «Богоневестная», «Питательница жизни (то есть Христа) нашея», «Непорочная Невеста Отча», «Божие обиталище», «Приятелище Божие», «Едина дверь Единороднаго Сына Божия», «Престол свят», «Небо одушевленное» и т.д.

Заключу эту главу задостойником (ирмос 9-й песни), который поется ежедневно до отдания праздника и говорит о величании Богородицы: «Чужде матерем девство, и странно девам деторождение, на Тебе, Богородице, обоя устроишася: тем Тя вся племена земная, непрестанно величаем».

И вообще вся 9-я песнь заканчивается приглашением славить и величать Ее: «…Благословенная, Всечистая, Тя, Богородице, величаем» (ирмос 9-й песни 1-го канона).

Бог ныне «дарует… плод на веселие нам, Тя Богомати Пречистая, Юже достойно величаем» [1-й тропарь 9-й песни 1-го канона].

«…K Богу вину (причину) присвоения, к Зиждителю мост, Тя, Богородице, величаем» [2-й тропарь 9-й песни 1-го канона].

«…Славословяще покланяемся Тебе, поем и славим» [4-й тропарь 9-й песни 2-го канона].

Даже – «пеленам покланяемся Твоим, Богородице…» (3-й тропарь 9-й песни 2-го канона).

Наряду со всеславным именем Богородицы довольно мест, где прославляется Ее девство и приснодевство. Об этом пишем лишь для того, чтобы еще более возвеличить высоту, чистоту, святость, нетленность, непорочность Той, от Коей благоволил воплотиться «Един Свят Господь».

Это начинается еще на малой вечерне: «…празднуем днесь… блажаще Деву Чистую» (1-я [стихира на] «Господи, воззвах»). «…Приснодеву Отроковицу песньми почтим» (1-й тропарь 1-й песни 1-го канона). «Тя блажит Приснодево вся тварь…» (3-й тропарь 3-й песни 2-го канона).

И произошла Она от целомудрия, и Сама – защитница девства: об этом говорится на хвалитех: «Столп целомудрия одушевлен, и светлое приятелище, блистающееся благодатию, Анна благославная явльшся, породи (породила) забрало воистинну девства, Божественное процветение, Яже (Богородица) всем девственным, и девства желающим дарование, девства доброту (красоту) яве подающую, и дарующую всем верным велию милость» (3-я стихира на хвалитех).

В иных местах соединяются оба этих славных имени – Дева и Богородица: «Дева Мария и Богородица истинно… днесь возсия нам…» (седален по 3-й песни). Еще сильнее выражено это в задостойнике.

Но все же должно сказать, что сие имя – Дева – несравненно реже прославляется ныне Церковью, чем – Богородица.

И отчасти о девстве нужно было говорить потому, чтобы утвердить истину о приснодевстве или просто – о девстве Ее и по Рождестве Господа, как была Она Девою и до Рождества.

Закончим это славословием рожденному от Нее Христу, «Емуже покланяющеся, воспеваем Девы Всенепорочныя Рождество» («И ныне», стиховна).

После всех этих мыслей о славословии и величании Богородицы ставится вопрос – не две ли «славы» у Богородицы: одна на Успение, другая на Рождение? Ведь и у многих святых по две «памяти»: святитель Николай чудотворец (9 мая и 6 декабря); Иоанн Богослов (8 мая и 26 сентября); святитель Василий Великий [1 и 30 января]; Григорий Богослов [25 и 30 января]; Иоанн Златоуст [27 и 30 января, 14 сентября и 13 ноября]; преподобный Серафим [2 января и 19 июля]; мученик Вениамин (13 октября и 31 марта) и т.п. И у Нее – две славы: начало жизни и конец… А по степени величия славы – Успение больше; ибо к прежнему достоинству Богородицы присоединилось обожение Ее по душе и телу с вознесением на небеса. Потому ныне – «Малая Госпожа» (то есть Владычица; а на Успение – «Великая Госпожа», как хорошо говорят сербы. Но примечательно, что в монастыре престол – Успение; а народ несравненно больше собирается на Рождество Ее. Отчего это? Разные причины: уборка хлебов на юге; прекрасная погода ранней осени; радость праздника. А кроме того – Успением заканчивается пост: очень многие говеют и причащаются Святых Тайн; также и Введение бывает уже через неделю после начала «Филипповок», то есть Рождественского поста.

Но, по-видимому, люди почувствовали и радостную благодать праздника – «малой» славы.

В С. жил один человек злой и развратной жизни; особенно же он сквернился бранью. Однажды он проиграл в карты все свои деньги. И от досады начал извергать бранные слова и на Самого Христа, так что все другие, заткнув уши, убежали. А он дерзко начал хулить потом и Богородицу. Всеблагий Сын Ее не потерпел такого бесславия Матери Своей: кощунник упал на землю и тотчас умер, истекая кровью. Когда раскрыли его тело, то грудь и утроба были у него рассечены донизу, так что видны были все внутренности. Сбежалось много народа.

А в одном месте по своим делам шел некий родственник его. На пути ему встретился, точно тень, умерший и сказал: «Я сейчас умер. А Праведный Судия повелел мне сказать тебе следующее, и пусть узнают это все: кто клянет и бранится, пусть каются, чтобы не потерпеть того, что и я или и еще хуже. Знай, что Владыка Христос как долготерпеливый и многомилостивый по Своему беззлобию терпит очень многое, – когда и Его хулят или чинят другие беззакония; и не казнит их здесь временно, до общего воскресения, а потом они будут мучиться вечно. Но тех дерзких людей, которые решаются хулить Богородицу, их не терпит Господь, и еще здесь дает им начало вечных мук; как потерпел и я сейчас». После этого явившийся исчез. А родственник тотчас направился в город и своими глазами уверился в истине того, что открыто ему было самим умершим, и рассказал всем присутствовавшим о словах наказанного хулителя имени Божией Матери.

Есть и иные, подобные сему, случаи.

Этот вопрос всегда становится предо мною.

Ответ на него есть и ныне. Правда, в радостный день славы Богородицы Церковь не хочет омрачать праздника печальными мыслями, ибо хочет утешить печальное человечество радостной вестью о «золотой заре» спасения от печалей. Но все же не может укрыться от духовного взора тот путь, коим придет эта радость; но к этому Церковь подходит осторожно и не прямо; и притом только почти в конце утрени, на последней песни канона, говорит открыто. А сначала она говорит о том, что нужно сделать будущему Искупителю или что Он уже сделал. И об этом я уже говорил: [Церковь] избрала самое главное, отчего произошло все прочее. А именно: «проклятое» человечество мучилось оттого, что на нем действительно лежала клятва… И страшная клятва! Клятва неустранимая. Клятва Божия… А кто может противостать Богу?!

От этого отлучения Божия и было все зло в мире. И потому нужно было устранить прежде всего именно эту основную беду мира: снять клятву и возвратить благословение Божие. Сие и делает Господь прежде всего – одним Своим воплощением уже; и тотчас ангелы поют: слава Богу! С землею мир на небе! И на земле мир! И между людьми опять благоволение!

А на Крещение Сам Отец засвидетельствовал о Сыне: через Него (о Немже) возвращается Мое благоволение [Мф. 3:17].

Клятва снимается, хотя это завершится на Голгофе. Тогда уже – все, скажет Христос: совершилось [Ин. 19:30].

В день Рождества Богородицы, отсвечивающего праздником Рождества Христова, и говорится о сем первом деле Христовом – снятии клятвы.

И говорится и много, и часто; и прежде всего – в главном песнопении, в тропаре: «…из Тебе бо возсия солнце правды, Христос Бог наш, и разрушив клятву, даде благословение…»

Это самое нужное – было совершено. И совершено не людьми (да и как они могли бы?! ничтожные!), а Самим Воплотившимся… Вот уже началось искупление… Он Сам нас выкупил: клятву снял… Даже если бы мы и не думали: «как?» – все равно, радость великая: проклятие разрушено и возвращено благословение!

А уж если возвращено благословение Отчее, Божие, – то все прочие блага придут сами собою. Из них Церковь выбирает два самых главных и поражающих: уничтожение смерти (воскресение) и дарование жизни вечной, блаженства… Пропускается все прочее: как это сделано? – а говорится лишь о конечных и главных достижениях.

Это напоминает пасхальный тропарь: «…смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав».

Так на Рождество Богородицы зрится уже все дело Христа – от упразднения клятвы до дарования блаженства после Страшного суда.

И теперь «благословенное» человечество начинает цвести плодами добродетелей, чистоты, святости, мира, блаженства. Припомним главу о «проклятом» мире (см. [главу] «Предварительный вопрос»)… Человечество билось в безысходных тисках. И билось бесплодно. И даже усилия лучших людей не приводили к добру: «Хочу и не могу». Человечество было духовно бесплодно, как бесплодно телесно были родители Богородицы.

Эта естественная параллель так легко приходит на мысль, что ее употребляют разные творцы песнопений в богослужении.

«Неплодства преложение (изменение то есть в Анне), мирское (мировое) разреши (разрешило) неплодство благих (неплодство добра) говорит Иоанн Дамаскин (ср.: 2-й тропарь 8-й песни 1-го канона).

И на хвалитех некий песнопевец взывает то же: «…от неплодове плод возсия…» и «…доблественно мирское благих разреши неплодство…» (2-я хвалитна).

В частности, лишь после Богородицы расцвело «Божественное процветение», Божий цветок – девство, недостаточно чтимое в Ветхом Завете, да и непосильное ему.

Как же, однако, совершились эти два великих дела: снятие клятвы и разрушение смерти (а следовательно, и дарование жизни вечной)?

На это Церковь отвечает, как я уже сказал, прямо лишь в конце канона и то очень кратко, одним ирмосом: «Снедию древа, роду (человеческому) прибывшая смерть, – крестом – упразднися днесь; ибо праматерняя всеродная (всеобщая) клятва разрушися, прозябением Чистыя Богоматере» (2-й ирмос и 2-я катавасия 9-й песни).

Вот где все «разрешилось»: на кресте.

Но этот открытый ответ начал разрешаться значительно ранее – с самого начала канона, но прикровенно… Обычно слушатели внимают тропарям и стихирам, где говорится прямо о праздничном. И не всегда обращают внимание на так называемую катавасию (то есть заключительные ирмосы после каждой песни, поемые обоими ликами на «сходке», в середине храма; а «сходка», схождение, по-гречески – «катавасия»). А они расположены мудро в Церкви на весь год (есть в Уставе, или Типиконе, особая глава о катавасиях). Например, с Введения начинают уже петь катавасию «Христос раждается…» И как сразу «повеет Рождеством»…

А с Успенского поста начинается Воздвиженская катавасия: «Крест начертав…» И на славное Преображение она тоже звучит, как красная нитка в белой материн: ожидается Голгофа… А на Успение вот ее нет: там только слава Богоматери. И все печальное уже в прошлом… Все «забывается», поглощено славным концом.

На Рождество же Богоматери все это еще впереди. Но Церковь не хочет об этом петь прямо; а косвенно напоминает катавасиями: поет заключительные песни в каноне Воздвижения – о кресте: «Крест начертав Моисей…» (1-я [песнь]); «…ныне процвете древо креста…» (3-я [песнь]); «О треблаженное древо, на немже распяся Христос, Царь и Господь; имже (древом) паде, древом прельстивый (то есть диавол), тобою прельстився, Богу пригвоздившуся плотию…» (5-я песнь). Иона «…спасительную страсть проображаше яве» (6-я песнь). И особенно ясно ставится в связь Богородица и крест в 9-й песне – [в] катавасии: «Таин еси, Богородице, рай, невозделанно (без усилий человеческих) возрастивший Христа, Имже крестное живоносное на земли насадися древо», – то есть: Ты, Богородица, возрастила Христа; а Он насадил на Голгофе живоносный, спасительный крест.

Да и вообще близость этих двух праздников – Рождества Богородицы и Воздвижения Креста – знаменательна: о ней еще мы будем говорить в «круге» праздников. А отчасти и далее упомяну.

Но – еще отмечу снова – для нас важно и то, что Церковь говорит ныне настойчиво о снятии клятвы… В этом и заключается первое дело искупления, или плод его. Снято неплодство с Иоакима и Анны; снимается неплодство (проклятие) и с людей…

Об этом Церковь говорит и в кондаке: «Иоаким и Анна поношения безчадства, и Адам и Ева от тли смертныя свободистася Пречистая, во святем Рождестве Твоем. То (это же) празднуют и людие Твои, вины (причины) прегрешений избавльшеся…» и т.д. Это она повторяет и в других местах: ныне родилась «…живота нашего Ходатаица (Посредница), (как? – чрез) клятвы отъятие, благословения подание» (2-я стиховна). «Днесь… разрешается… неплодство (Иоакима и Анны), и Адам (от) древния клятвы…» (3-й тропарь 5-й песни 2-го канона). «Адам свободися, и Ева ликует, и вопиют духом к Тебе, Богородице: Тобою избавихомся первородныя клятвы, явльшуся (чрез явление от Тебя) Христу» (3-й тропарь 7-й песни 2-го канона).

Об этом говорится сравнительно мало: душа занята прославлением грядущего спасения от «предгрядущей» Богородицы, Которую и ублажает радостно. И лишь в двух-трех местах на праздник мы просим Ее заступления: от Тебя происходит «радость… всему миру», поэтому – «…в рождестве Твоем, Дево Богозванная (Богоименитая), миру мир испроси, и душам нашим велию милость» (2-я стиховна); и в самом последнем (богородичном) тропаре канона тоже просим: «…моли, Всечистая, спастися душам нашим» (9-я песнь 2-го канона). И только. Но зато чаще выражается уверенность, что Она и без того – несомненная Заступница наша и Посредница. Да и самое «Спасение», Спаситель – через Нее пришел; а если пришел, то и будет спасать: Она вводит «Христа во вселенную, во спасение душ наших» [2-я стихира на «Господи, воззвах"]. Поэтому «…возопиим Той с Гавриилом… радуйся, Благодатная, Господь с Тобою! Тебе ради даруя нам велию милость» (богородичен на литии).

Теперь мне хочется отметить немного отдельных мыслей особенного характера.

Во втором каноне (Кир Андрея) во всех песнях есть по одному тропарю в честь Пресвятой Троицы: «Три безначальна славлю… Три соприсносущна в Существе Едином проповедую: Един бо во Отце, и Сыне, и Дусе, славословится Бог» (1-я песнь); «…поем безлетнаго (то есть вневременного) Сына Твоего…» (3-я песнь); «Славлю… Троицу несозданную…» (4-я песнь) и т.д.

Сначала я не понимал: зачем это? Но, всмотревшись в содержание троичных тропарей, уразумел: «Богородица»… Родит Бога – Христа… Кто же Он? Не человек, а Единородный Сын (5-я песнь) безначальною Отца. Он – Един от Троицы – Единицы. Он – до рождения во плоти – собезначальный Отцу, безлетный. Так естественно мысль о Троице связана с Рождеством Богородицы: Бог «несозданный» ныне «созидает дом» – Богородицу для «создания Себя». Это первое.

А второе: на Богородице обнаружилось действие всех Трех Лиц Божиих. Это объясняется в 6-й песни: «В Тебе Троическое таинство поется, и славится Чистая: Отец бо благоволи, и Слово вселися в Тя, и Божественный Дух Тебе осени».

В связи с Рождеством Богородицы возникает вопрос о Ее «непорочном зачатии», что у католиков возведено в догмат.

В службе на праздник действительно встречаются эти слова: «Поем святое Твое Рождество, чтим и непорочное зачатие Твое, Невесто Богозванная и Дево, славят же с нами ангелов чини, и святых души» (4-й тропарь 6-й песни 2-го канона). Но, во-первых, эти слова можно относить к рождению и зачатию Ею («Твое» – вместо «от Тебя») Сына Божия. Это очень часто употребляется: например, «Рождество Твое нетленно явися: Бог из боку Твоего пройде…» и т.д. (ирмос 9-й песни канона Преображению).

Но если и говорится здесь о Рождении Ее Самой, то Церковь в своих песнопениях нередко говорит многое «гимнологически», то есть с целью славословия. И тогда она употребляет выражения в превосходной степени, усиливает мысли, подчеркивает до предела. Например, все мы знаем кондак: «Не имамы иныя помощи, не имамы иныя надежды, разве Тебе, Владычице…» Но кто же не знает, что мы надеемся и на святителя Николая, и на преподобного Серафима, и других святых; а еще более – на милость и благодать Самого Бога Спасителя?! Но так как ныне прославляется Богородица, то Ей и приписываются славословия в высшей степени.

Мысль же этих слов та, что родители зачали Ее уже в бесстрастной старости, что они оба были праведны, целомудренны, что зачатие было даром особой благодати Божией, – и т.п.; то есть свято, как говорится… И Кир Андрей, пиша эти слова, не помышлял, конечно, что им у католиков будет придан смысл не «гимнологический» (хвалебно-славословительный), а точно-догматический. Родилась же Она, как и все.

А о «святом» зачатии можно говорить и про Иоанна Крестителя, и про многих иных «вымоленных» святых. Да и нет охоты касаться этого вопроса: к Пречистой Богородице нужно подходить со страхом… А иное лучше благоговейно пройти святым молчанием.

Зачата Она была по дару Божию, но естественно. А следовательно, и «первородный» корень греха был передан Ей. Но благодатию Божиею и Своим подвигом Она преодолела все искушения его. И в этом – Ее слава, сила и величие. Однако потребовалось особое очищение от сего «корня» Духом Святым, которое и совершилось в момент зачатия Ею Сына Божия или пред сим моментом.

Из русских богословов епископ Игнатий (Брянчанинов) говорит, что и для Нее Сын Божий был Спасителем, как Она Сама воспевает в песне Своей: …и возрадовася дух Мой о Бозе Спасе Моем… [Лк. 1:47].

Но православное сознание смиренно не любит касаться этого вопроса, благоговея пред Честнейшей херувимов и Славнейшей серафимов. Умолчу и я, недостойный, касаться «одушевленному Божию Кивоту» (задостойник Благовещения).

Вспоминается мне еще одно впечатление на всенощной.

Вот служат… Величают Ее… И думается, чувствуется: вот и Она здесь Сама присутствует… Таинственно… Непостижимо… А присутствует… И это было – живо.

Еще о. Иоанн Кронштадтский отмечал, что в праздники враг старается особенно сильно искушать: или расстраивать мирное настроение раздражением, или подставлять какое-либо, будто «неотложное», «дело», чтобы рассеять сосредоточенное молитвенное внимание пред службою, или даже во время самой литургии вселяет какие-либо охлаждающие мысли. И вообще, говорит о. Иоанн, точно в гору идешь, а песок под ногами точится вниз и затрудняет подъем. «Враг в праздники Господни берет с христиан свой оброк, крайне великий оброк; и чем больше праздник, тем больше оброк врагу платят христиане, ибо, что мы видим в праздники? Совершенную праздность, разнузданность плоти, пьянство, распутство, драки, кражи, увеселения. Боже мой!.. Какое усердное служение диаволу! Христиане ли эти люди… искупленные честною кровию Сына Божия? В христианские ли ты времена живешь, не в языческие ли? ... Беззаконие разливается по земле; царство врага распространяется, – Царство Твое (Господи. – М. В.) сокращается…»

«Пред наступлением великих праздников надо быть особенно внимательным к себе. Враг заранее старается охладить сердце к предмету празднуемого события… Тут он действует на нас или чрез атмосферу (дурную погоду. – М. В.), или чрез принятую внутрь пищу и питие, или чрез свои разжженные стрелы, с избытком бросаемые в сердце и сильно палящие всего человека, при этом чувствуются лукавые… и хульные помышления и (даже. – М. В.) сердечное отвращение к предмету торжества. Надо преодолевать врага понуждением себя на богомыслие и молитву».

О самом празднике он пишет: «Хорошо праздник проведешь, во славу Божию и во спасение души, если будешь упраздняться от страстей… и… упражняться… в добродетелях». «Хорошо проведешь праздник», «если возродишься, обновишься благодатию».

И наконец еще: «В великие праздники враг и завистник наш диавол оскорбляет, опечаливает и повергает нас в крайнее уныние или болезнями телесными, удручающими и подавляющими дух, или своими духовными разжженными стрелами, или крайним безчувствием и холодностью. В скором времени сделается явным, что (это. – М. В.) враг в тебе коварствовал, а не… было (это. – М. В.)… естественное расположение духа».

Все это писано им с опыта.

В повестях о подвижниках пришлось читать, как в некотором монастыре одному святому старцу предложили чашу вина; он выпил. Предложили еще; и эту он выпил. Подали третью. А старец остановил и сказал: «Брат, не забудем, что есть диавол!»

И я знал в жизни одного монаха, который после святого причащения никуда не ходил, не говорил, не шел даже на трапезу, а затворялся в келии, храня святую благодать.

В аскетике различаются термины «душевный» и «духовный»; первое – естественно, второе от благодати; первое близко к плотскому, второе ему противоположно.

И нам, обыкновенный людям, нужно всегда и очень твердо помнить, что мы еще очень далеки от «духовного» состояния. А потому и все наши чувства, – несмотря на их истинный и хороший источник («благодать» праздника), – весьма непрочны и способны весьма быстро изменяться. И тогда радость может перейти в веселость душевную с ее дурными последствиями, бывающими тогда, когда у человека теряется «собранность» духа.

И думаю, что эта душевность (по неизбежности, от нашего несовершенства) проникает даже в самую радость праздника, и качественно. И потому нужно быть зорким к себе.

Праздники – это дело будущего века. А здесь – удел святых. «У меня всегда Пасха!» – говорил один пустынник. А преподобный Серафим всегда пел: «Христос воскресе», – или встречал людей этими же словами, добавляя собеседнику, от полноты радующегося сердца своего, титул: «Радость моя!»

А мы… далеко не преподобные…

И радость еще непосильна нам.

Помнится, у святого Макария Великого есть рассуждение: некоторые просят у Господа дара горячей молитвы. А Он не дает им ее, ибо они еще не стяжали сосуда для хранения сей высокой благодати, то есть не имеют еще ни чистоты, ни простоты, ни кротости.

Однако они продолжают стучать к Богу. И Господь, сказавший, что просящему дастся, толкущему отворится, исполняет желание молящегося. Но что же бывает потом? Дар молитвы очень скоро снова исчезает, или человек впадает в раздражение, или даже падает…

То же нужно сказать и о благодати праздников. Не можем мы хранить ее, как должно. А отсюда дальнейший вывод вот какой: если мы не способны еще к радости, то лучше нам желать сокрушения, внимательного трезвения, смирения; и – бояться восторгов, как еще непосильных и, может быть, даже смешанных с «душевностью».

Смиреннее и благоразумнее быть сдержанным. А уж если и даровал Господь «благодать праздничной радости», то нужно хранить ее, таить от врага, не показывать – прятать в душе, – чтобы он не искушал сильнее; и тем более должно в таком случае быть осторожным к искушениям.

Но все это легко говорить; а как дойдет до дела, тогда все это забывается; а если и помнится, то не хочется: слабы мы еще!

Радость-то еще – не наш удел…

А потому, как премудро и промыслительно-спасительно следует за радостным Рождеством Богородицы – скорбное, аскетическое, страстно-распинательное – Воздвижение Креста, с его основным смыслом искупления, жертвы за наши грехи Самого Сына Божия…

Радость, которую Церковь показала в «златой заре» Богородичного Рождения, есть еще удел и идеал будущего… А на пути к нему лежат кресты, кресты, кресты.

Крест умаления воплотившегося Сына Божия.

Крест всей Его жизни – от обрезания до Голгофы…

Крест распятия за это наше неумение и радоваться.

Крест у всякого собственный, а у всех общий – распинать плоть свою со страстьми и похотьми.

Недаром в древности (в житии мученика Каллиопия) в праздники христиане постились…

Конечно, и пищею можно радоваться и славословить Господа; но мы, немощные, меры не знаем…

Нужно бы все это внедрить в сердце, – и пытаться проводить в дело.

И не будем думать, что это – ново. В молитве после причащения мы часто читаем просьбу к Пресвятой Богородице: «…помилуй мя, и даждь ми умиление, и сокрушение в сердце моем, и смирение в мыслях моих… И подаждь ми слезы покаяния и исповедания… (то есть грехов)» (5-я молитва).

Правда, в других молитвах говорится и о «радости, здравии и веселии» (4-я молитва), но наряду с этим молимся: «Всего мя спригвозди страху Твоему. Присно покрый, соблюди же, и сохрани мя от всякаго дела и слова душетленнаго» и т.д. (3-я молитва).

А законы благодати одни и для святого причащения, и для «благодати праздничной».

Но что же делать, если (а это столь легко для немощного) я провел не как нужно праздник? Конечно, нужно заранее ожидать, что благодать отлетит… Это уже – несомненно!

Ну, а далее? А далее опять единственный путь: «Господи… даждь ми положить начало благое», – как говорится в молитвах святителя Иоанна Златоуста [молитва 7-я на сон грядущим]. А начало – покаяние, сокрушение, смирение; а если можно, то и – исповедь… Но и сокрушение, и покаяние, и исповедь – это тоже дары Божии, и дары великие.

Как безысходны и беспомощны были люди до Христа! А мы теперь не безысходны: у нас есть постоянный «Путь», Который Сам о Себе сказал: …Аз есмь путь… (Ин. 14:6), Который сказал о Себе: «Я – дверь овцам» (ср.: Ин. 10:9). И к Нему мы теперь всегда можем прибегать как к Спасителю. Самое главное, что мы теперь «имеем Ходатая на небесах» (cp.: 1Ин. 2:1; Евр. 9:15).

Этот самый «немощный» человек вдруг решает бороться. Лежит поваленный, раненный. И вдруг дерзает бороться. Побежденный телом, решается помериться духом… Решается на смелое дело – унизить себя сознанием, сокрушением, смирением, – и через это восстать, с Божиею помощью.

Решается смиренно просить у Бога милости… И идет… Ползет, а – вперед.

И побеждает… Смирение преодолевает диаволову победу.

Диавол не может смириться. А мы смиряемся. И этим побеждаем его.

И припомнился мне тот поразительный случай, который описан святым епископом, рукоположенным ангелами, святителем Амфилохием Иконийским¹¹, другом святителя Василия Великого, как Господь прощал много раз падавшего инока; и после последнего падения пришедшего опять в храм, к Богу милосердному, с покаянием… Диавол ведет спор с Богом о душе его. Господь оправдывает кающегося; и он умирает здесь же, в храме… Поразительная повесть…

Бог не может делать неправды. Если оправдал, – то и по «правде». А она заключалась в том, что грешник покаянием побеждал содеянное зло, грех, диавола, – а чрез это становился уже не добычею сатаны, а сыном силы Божией.

Вот что стало возможно после Христа Спасителя! Вот чему послужила Богородица, рождшая «Спасение миру»: «…Еюже безстудный ад попрася…», поэтому благодарно «…достойно возопиим: блаженна Ты в женах, и плод чрева Твоего благословен» (4-я стихира на литии).

«Спаситель»… Пришел «спасать». Это слово ясно говорит о том, что Он это спасение будет еще совершать… Не принес его, как уже нечто совершенно сделанное. Это было бы недостойно ни Его, ни нас… Да и невозможно. А постепенно будет совершать в нас сие спасение. Следовательно, не по-протестантскому мы можем думать: «Спасены уже совсем»; а надеемся спасаться Его силою и помощью… А Он – прошел чрез Голгофу.

В заключение сделаю выписки из святых отцов на этот праздник.

Как я уже писал, в этот день в поучениях должна раздаваться похвала Величаемой. Так и есть… Вот святой Дамаскин.

«О, блаженнейшая и непорочнейшая чета, Иоаким и Анна! От плода чрева вашего мы познаем вас, как негде сказал Господь: от плодов их познаете их (Мф. 7:16). Вы проводили жизнь богоугодную и достойную Рожденной вами. Пожив целомудренно и праведно, вы произвели на свет украшение девства… От непорочности и долженствовала процвести Дева, чтобы… произвесть на свет один Единородный Свет… И это все – для моего спасения, Господи! Так Ты возлюбил меня, что не через ангелов, не через другую какую-либо тварь соделал мое спасение, но как создал, так и воссоздал меня Ты Сам! Поэтому играю, пою, веселюсь!..

…

Целые веки состязались, кому достанется слава Твоего рождения…», «Носившая Создателя»!

«О, чудо выше всех чудес! Жена сделалась высшею серафимов, потому что Бог явился малым чем умален пред ангелами (Евр. 2:7–9; Пс. 8:6). Да умолкнет премудрый Соломон, да не говорит, что нет ничего нового под солнцем (Еккл. 1:9)!

О, Благодатная Дева, храм Бога Святый!..»

«Она есть земля, на которой терние греха не взошло; напротив, чрез Растение, происшедшее от Нее, совершенно исторгнуто.

О, Иоаким и Анна, славная и всечестная чета Слова, союз, который священнее всех супружеств, потому что если ветвь превосходит все, то ужели корень не будет весьма подобный ей?

Радуйся, Мария (или лучше Мирия), беспредельная, по беспредельному величию славы. Хотя бы кто приписал Тебе бесчисленное множество похвал, однако не восхвалил бы Тебя достойно. Радуйся, Госпожа, как Матерь, получившая господство Господа всего. Кто скажет, что все служит Тебе, – не уклонится от истины. Радуйся, место Божие, вместившая во чреве Невместимого… Который горстию содержит все и тогда, когда находится в Твоих руках! А это, если и выражается словами, то непонятно; если же и понимается, то необъяснимо. Радуйся, Матерь Божия, одна – раба собственного Сына, и притом (Сына) по естеству!.. Радуйся, Богородица, в собственном и истинном смысле приводящее в трепет соединение человеков с Богом; через Тебя небесное соединено с земным, человеческое с Богом, Божественное с человеком. Радуйся, Благодатная! Ты – и по самому делу и по имени – вожделеннее всякой радости, из Тебя пришел в мир Христос – непрестанная Радость, врачевство Адамовой печали», «…Который чрез Тебя помиловал меня; за что я, бедный и неразумный, должен был прославить бесчисленные Твои совершенства».

«О, Дщерь Адамова и Матерь Божия! Блаженны чресла и чрево, из коих Ты произошла! Блаженны руки, носившие Тебя, и уста, наслаждавшиеся Твоими чистейшими лобзаниями, – уста одних только родителей, чтобы Ты всегда и во всем пребыла Девою. Ныне начало спасения миру». «Ныне повеяли тихие ветры, предвестники всемирной радости».

«Воскликните Господеви вся земля, воспойте, возрадуйтесь и вострубите! Возвысьте глас свой, возвысьте – не бойтесь! ибо родилась нам Матерь Божия во святом дворе овчем, от Которой благоизволил родиться Агнец Божий, вземлющий грехи мира».

«Настоящий праздник есть для нас начало праздников, служа пределом закону и… дверию к благодати и истине. …Обожение восприятого человечества – плод истощания Богочеловека.

Конечно, светлое и явное нисхождение Божие к людям должно иметь (и) радостное начало, вводящее к нам великий дар спасения. Таков и есть настоящий праздник, имеющий началом Рождество Богородицы, а концом – соединение Слова с плотию, это славнейшее из всех чудес, непрестанно возвещаемое, необъемлемое и всегда непостижимое. Чем менее оно постижимо, тем более открывается; и чем более открывается, тем менее постижимо».

Замечательные слова!

Посему подобает прославлять «таинство дня, и Матери Слова принести в дар слово: потому что ничто так не приятно Ей, как слово и хваление словом.

…

Посему-то я торжествую, и ликую, и Матери Слова приношу дар празднственный; потому что Родившееся от Нее научило меня веровать в Троицу:

«Безначальное Слово и Сын устроил в Ней Свое воплощение; родивший (Его) Отец благоволил это; Дух Святой осенил и освятил утробу непостижимо зачавшей».

Вот где главная причина, почему в каноне тот же святитель Андрей прибавляет по тропарю о Святой Троице: он исповедует главный догмат христианства, Христом открытый. Кроме того, во времена святителя Андрея Критского была борьба еще против еретиков монофелитов («единовольников»), которые подрывали истинное исповедание догмата Троицы¹². И сам святитель Андрей боролся против них на VI Вселенском Соборе. А борьба всегда отражается в богослужениях.

«Если можно измерить землю горстию… (ср.: Ис. 40:12) и… постигнуть… вес ветров (Иов. 28:25)… то можно понять и настоящий предмет наш. Мы совершаем праздник Божией Матери, Рождество досточудной Отроковицы Приснодевы…»¹³

Затем он избирает из слова Божия венец славных имен, коими изображает Богородицу слово Божие, прообразами и пророчествами указывавшее на Нее в Ветхом Завете.

И этому отводится пять страниц, – кончая Ее собственными словами: величит душа Моя Господа, и возрадовася Дух Мой о Бозе Спасе Моем… [Лк. 1:46–47].

И в заключение восклицает: «Кто не удивится вознесенной на такую высоту, что соделалась Материю Божией! Поистине, это – самое странное и дело, и слышание!»

«…Какого чревоношения удостоилась… Дева Отроковица, богоизбранная, Пречистая Мария! Какая другая из жен имела когда-либо такую и столь великую славу?!

Поскольку же слово наше немощно для того, чтобы вознестись на такую высоту созерцания, и не может простираться далее, то скажем опять нечто радостное в приветствие Матери Радости… Радуйся, Благодатная! Радуйся, Прославленная! Радуйся… жертва всемирного спасения! ...Радуйся, жертвенник, на котором таинственно приносится живое всесожжение – Агнец, Христос! – Боготаинственная трапеза превышающего ум священнодействия, на которой небесный хлеб – Христос, всемирный Агнец, принесся, как благовонная и живая жертва, животворящая причащающихся! – жертвенник всего таинственного служения, в котором Бог плотию закалается и освящает все, и, таинственно пребывая с человеками, вселяется в них, имеет с ними общение, попускает касаться Себя рукам грешников, подноситься к бренным устам и вливаться в прах плоти нашей, смешиваясь, но не исчезая!

О неизреченное истощание! О благость, явленная в том, что Бог даровал нам это, превыше законов естественных и положительных, чрез единоплеменную и сродную нам Жену…», Которая вместила в Себя «бестелесное и невместимое величие пресущественного естества в Лице одной из трех Его Ипостасей! Вот Кто (есть) – Богородица Мария, общее прибежище всех христиан!.. Вся тварь, радуйся, ликуй и рукоплещи! Ныне родилась нам Отроковица, из Которой спасение и чрез Которую всемирное искупление – Христос Иисус, Бог и Слово, Сый, и Иже бе, и грядый (Апок. 1:8)».

Взято тоже из двух слов его.

Когда читаешь или слушаешь службу, то иногда одно-два слова дают обильный материал для чувств и мыслей… И это неудивительно: краткие слова песнопений – лишь сжатые формулы очень глубоких, многосторонних переживаний.

Поэтому святые творцы иногда намеренно не составляют много, – а могли бы, конечно! – но повторяют (особенно в каноне, нередко и в стихирах) одни и те же песнопения по два, три, даже и по шесть раз (на Пасху и др.). Нужно, чтобы богатое содержание истин, выраженных кратко, внедрилось в душу как можно глубоко. Поэтому повторяется и тропарь праздника многократно. Да и то не все воспринимаешь: так велико богатство событий!

А и не все еще вложено в песнопения. Для этого нужно бы читать вот слова святых отцов на праздники.

Когда читаешь, то видишь: как многое (почти все главное) заимствовано из них. Вот приведу нагляднейший пример.

Мелкие же примеры отдельных мыслей, слов и выражений бесчисленны.

Эта мысль уже высказывалась. Я лишь позабыл привести выдержку из песнопений: «Веселися Иоакиме, Богородицы быв родитель: несть ин якоже ты, (из) земнородных родителей, Богоприятне: Боговместимая бо Отроковица… тобою нам даровася» (1-я стихира на хвалитех).

Если про святого Иоанна Крестителя Сам Господь сказал, что не было выше его между рожденными [Мф. 11:11], то нет больше Иоакима и Анны и между рождавшими, между родителями. Он (Креститель) был Предтечею Спасителю; а они родили Саму Матерь Его.

И дивно, что Церковь ежедневно поминает их: «…молитвами святых и праведных богоотец Иоакима и Анны помилует и спасет нас…»

«Богоотцы»… «Отцы… Бога» – «странное слышание». Но Бог воистину родился от их Дщери! А мы механически привыкли поминать их и часто не возносимся к ним умом и сердцем; а лишь языком звоним.

Между тем Церковь ничего не делает напрасно: и если поминает, то, значит, они действительно великие предстатели… Да и как иначе?! Они – самые близкие к Богородице, а Она «ближняя» (Песн. 4:7–8) Самому Спасителю!

«…По времени появления своего в Церкви это праздник – едва не последний из двунадесятых.

Вообще, Богородичные праздники должны были появиться позднее Господских. Первое упоминание о празднике [Рождества Пресвятой] Богородицы мы встречаем в V веке на Востоке, в словах Прокла, патриарха Константинопольского (439–446); а на Западе – в сакраментарии (требнике) папы Геласия (492– 496)».

Но уже «для святителя Андрея Критско-Иерусалимского († около 712), составившего на [этот] праздник два слова и канон, это уже праздник большой торжественности. Помечен праздник (и) в Иерусалимском канонаре VII века…

Из западных месяцесловов праздник впервые упоминается в римском мартирологе VII века…»

«…Тропарь «Рождество Твое Богородице Дево» принадлежит… древним временам – V-VII векам, судя по тому, что это же песнопение имеется и в римско-католической службе; и это едва ли не единственный случай совпадения богослужебных песнопений в Православной Церкви и Римской».

Переживалось сознание величайшего чуда и непостижимого факта, что младенец-человек родился для того, чтобы быть БОГОРОДИЦЕЮ. Бог и человек!..

Творец и тварь… Необъятное и чрево… Поразительно… И это, однако, стало… Ныне родилась та, Которая вместит, в Себя БОГА… БОГОРОДИЦА! Ощутить это ныне – значит «усвоить» праздник Рождества Богородицы… Все вертится вокруг этого предмета…

И странно, как протестанты, англикане, сектанты не чтут, не ублажают Богородицы?! Вероятно, истинное религиозное чувство у них тупо. «Опростили» христианство…

А нам, православный, никак не мыслимо даже и думать о соединении с ними, если они не почитают Богородицу, как мы…

Конечно, Богородица может Сама их терпеть за это, – лишь бы они веровали хоть в Сына Ее, Искупителя, но это не позволяет нам быть «терпимыми» к ним, – то есть равнодушными, а тем более друзьями; ибо это было бы изменою любви к Богородице… Пусть уже спасаются, как Бог им позволяет. А мы должны хранить всю полноту истины!

Преподобный Сергий и преподобный Серафим готовились к встрече Ее – долгими молитвами. А другие даже не выдерживали Ее явления (преподобный Михей и Евпраксия) ¹⁴. А уж радость-то какая была у узревших Ее: и описать нельзя!

«Саровский иеродиакон Рафаил рассказывал, что летом 1829 года отправился он в пустыньку к о. Серафиму, чтобы насладиться беседою с дивным старцем. Увидев идущего о. Рафаила, преподобный бросил мотыгу, которою возделывал землю, побежал навстречу иеродиакону и, упав ему в ноги, сказал: «Радость моя! Удостоился я, многогрешный, лобызать стопы Царицы Небесной».

Тропари Рождеству Богородицы и Рождеству Христову очень сходны.

Это понятно: Рождество Богородицы светит не своим светом, а отсветом Рождения Бога Христа, для чего Она и родилась. Ныне заря, тогда – свет. Ныне луна, тогда солнце.

Но есть между тропарями и разница. На Рождество Христово поется о просвещении разума; ибо было великое заблуждение в человечестве, а особенно в язычестве… Была тьма всяческая: тьма знания, тьма греха, тьма бессилия, тьма диавольская, тьма гнева Божия, тьма безблагодатности, тьма ада, тьма вечной смерти… Притом разум там вспоминается вместе с фактом прибытия волхвов, просвещенных звездою…

А ныне в тропаре, как в зародыше, все упомянуто, для чего придет Христос: разрушение клятвы, проклятия, отчуждения Божия, возвращение благословения и в заключение – дар Пятидесятницы; упразднение смерти и дарование жизни вечной.

Так в зародыше яйца уже лежит все будущее строение организма. И ныне: родилась Богородица – совершится все спасение мира…

Господь это допустил по разным причинам: и для того, чтобы это было делом милости, благодати Божией, а не естества; и для того, чтобы они достигли возможного бесстрастия и в таком состоянии зачали Пречистую, ибо наследственность имеет огромное значение; а также, если бы Дитя не было плодом дара, тогда родители иначе бы его воспитывали, как «свое», – а теперь они дают обещание посвятить Ее Богу; и потом в трехлетнем возрасте отдают Ее в храм, чего они едва ли бы осилили сделать при естественном рождении…

Все у Господа премудро!

Здесь предлагаем мы объяснение Благовещения. Оно будет еще через шесть с половиной месяцев. Но там есть иное объяснение, – особенно в каноне Феофана Исповедника.

Кроме того, предлагаемое – может несколько помочь читателю углубить мысль о Богородице, что началось в Благовещение и чем, собственно, велика Она. Думаем: это не помешает нам…

Нам пришли мысли, что процесс Благовещения в Пречистой Деве произошел несравненно проще, чем это изображено в творческом воображении преподобного Феофана Начертанного.

Является архангел Гавриил: Дева самого явления (по Евангелию) нисколько не смутилась. И ничуть не усумнилась, что это именно был архангел Гавриил (в каноне же Она сомневается): Она с ним разговаривает о других предметах, но не о нем. И притом спрашивает разъяснений, а не испытывает его. Очевидно, Она знала его и даже привыкла к нему особенно, как к Ее воспитателю и учителю. Привыкла верить ему. И потому очень легко принимает и теперь объяснения его.

Далее, смущение Ее объясняется лишь новизною приветствия… Именно: во-первых, говорит Гавриил: «Радуйся!» Чему? Во-вторых, назвал Ее «Благодатною"…^*** Что это такое? А затем еще более смутил, поставив Ее, Деву, в разряд «жен», – хотя бы и благословенных… А Она дала обет девства навеки…

Наконец, Она почувствовала, что Гавриил хочет сказать что-то новое, особенное, исключительное. Весьма естественно «смутиться»… Но именно только «смутиться», а не прийти ни в ужас, ни в растерянность, ни в состояние сомнения, неверия и т.п. и т.д.

«…То же архангел». Он совсем не сразу открывает Ей самую суть своего явления и благовестия… Почему? Чтобы не испугать «Деву-человека»… Она смутилась от одного необычайного приветствия… А если бы он сказал Ей все сразу, Она бы действительно могла и растеряться, даже и в трепет прийти… Трудно бы Ей было… Поэтому ангел рассказывает Ей все постепенно, понемногу…

Уже тем, что он поставил Ее среди «жен», Ее смутил, но дал Ей понять, что Она будет «женою», женщиною, – что Она будет Матерью… Но еще это можно бы, при некотором усилии, и не так понять, а просто – отнести к женскому полу вообще. И не зная, собственно, что действительно хочет объявить архангел, Она молчит… Смутилась, но ничем этого внешне не проявляет. Не спешит. Не говорит. А молчит… Святые и смиренные люди – таковы!

Но только «размышляла»… Да, это было… И это хорошо: человек обязан ко всему относиться – с разумом. Да и невозможно человеку не размышлять в таком случае, когда было столько поводов к смущению, недоумению… Душа Ее уже всколыхнулась… Так утренний ветерок откуда-то налетит еще зарею, – точно он где спрятался^****, взволнует тихое озерко; а потом опять стихнет все… Но уже ночное безмолвие встревожено.

Хотя и тихо стало снова, но это только на время. И из низин или с гор – потечет утренник… А там послышится ранняя пташечка… И заря… Нужно готовиться… Ждать… Есть такой предрассветный момент ожидания: тихо, все еще спят… Но вот-вот, еще-еще чуточку, – и все зашевелится.

«Не бойся»… Она еще не «боялась», а только «смутилась». А Ей говорят уже больше: «Не бойся!» Есть, значит, еще что-то более важное, – если Гавриил, после такого – по-видимому только радостного – приветствия, вдруг заговорил о страхе, боязни… Чего же Ей «бояться»? Она насторожилась еще более… Но времени слишком мало… Разговор идет быстро… Что ни слово, то все новое, и все большее…

И тут же утешение, успокоение: «Ты обрела благодать у Бога»… Боятся люди, когда заслужили наказание, а здесь нечего бояться: Ты – милость особую заслужила… Значит то, что Я Тебе возвещу, – это особенный дар Божий к Тебе.

Кстати: почему ангел здесь назвал Ее по имени: «Не бойся, Мария»? Этим он хотел Ее тоже успокоить, вызвав в памяти обычное его к Ней обращение.

И Спаситель Магдалине говорит: Марие! – и этим из растерянности ввел ее в сознание [Ин. 20:16].

А это слово, с еврейского языка, значит то же – утешение.

Во всяком случае, при всяком смущении – обращение к нам по имени скорее успокаивает нас.

Итак, архангел и более насторожил Деву словом «не бойся», и успокоил именем «Марие». Далее он открывает, что Она уже нашла (обрела) благодать… И вдруг – как первый луч солнца: «Зачнешь во чреве и родишь…»

Пока еще не было ничего страшного, чего бы можно «бояться» – нет… Что же? Женщины назначение – рождать… Здесь только то стало более «смутительным», что оправдалось Ее «подозрение», когда ангел поставил Ее в ряду с «женами», рождающими, матерями… Значит, Она уже не сохранит «девства» обещанного?

Чтобы понять это смущение, нужно знать состояние истинных девственников, которые боятся лишиться своей чистоты… А Она – Пречистая… И вдруг теперь Ей уже ясно говорится, что Она будет Матерью…

«И наречешь имя Сыну»… Будет Сын, а не дочь, как у Ее родителей была Она… И это Бог открывает через вестника Своего.

Только вот как же с «девством» сочетать это? Непостижимо! В этом пункте Дева будет уже прямо спрашивать… И спросит… Не может не спросить… В этом пункте, как в фокусе, вся душа Ее: душа, – возлюбившая только Бога, душа, – отдавшая Ему всю себя, душа – святая… Девство лишь символ всего Ее совершенства, всей Ее сокровенной жизни… Здесь Она будет спрашивать: как разрешить Ей это недоумение?

Но – Пречистая! Не в этом уже теперь вопрос… Не в девстве… Не в Тебе даже… А в Боге, в мире всем. И начинается ряд откровений, несравненно более важных, чем то, что смущало Ее доселе.

«Ты назовешь»… Обыкновенно у иудеев называет имя отец. Да и как может девушка заранее решить, что когда она будет матерью, то именно она и назовет? А если муж иначе захочет?.. Муж – глава… В еврействе это было очень глубоко вкоренено… А между тем здесь предопределяется уже, что «Ты» Сама назовешь… Ты будешь, следовательно, главною… Новость! Что ни слово, то необычно…^*****

«Иисус»… Спаситель… Не необычное, – хотя и не частое имя (Иисус Навин, Иисус сын Сирахов)… Но здесь это имя означало нечто особое, в буквальном смысле «Спаситель»… Она родит… Родит Сына… И Он будет «Спасителем». Новое и большее недоумение: Она думала о девстве… Гавриил говорит о Спасителе.

«Родишь СПАСИТЕЛЯ».

Кому? от чего? Ангел объясняет… А Она все молчит и молчит… Еще ни одного слова не вымолвила… Хотя смущения все нарастают…

«Он будет велик и наречется Сыном Всевышнего».

Если «Спаситель», то, разумеется, – «велик» будет … Это естественно уже, если Богом определено Ей родить, родить Сына – Спасителя кому-то… Но вот новое недоумение: «наречется СЫНОМ ВСЕВЫШНЕГО»…

Еще не сказано прямо… А прикровенно: «Всевышнего»… Это слово – легче воспринимается. Как и теперь маловерующий не скажет: «Бог», а: «Абсолют», «Некая Сила», «Начало»… Все-таки будто им «легче»…

Но все же, родит Сына, Который назовется «Сыном Всевышнего»… Это несравненно сильнее «Спасителя».

И судьи были «спасителями» народа: Навин, Гедеон, Сампсон, Самуил… Даже женщины – Девора… Но никто из них не получал этого имени: «Сын Всевышнего»… Никогда!..

Что же это значит? Если понять в буквальном смысле… то… нет, нет! Эта мысль еще бежит от Девы… Вероятно, это нужно понять в «духовном» смысле: особой возлюбленности Его Богом?.. Новое недоумение, и новые мысли, – все возрастающие… И, однако же, не доходящие еще до ясности… Чтобы Дева не «боялась», ангел постепенно вводит Ее от высокого к высшему, пока не дойдет до высочайшего…

Итак, кажется, можно думать, что «Спаситель» будет человек: необычайно великий, – и чрезвычайно близкий к Богу, «как бы Сын». Ведь сказано: что лишь «наречется», а это не есть еще «быть». И по-видимому Гавриил дает основание и такому не «страшному» смыслу: «Господь Бог дает Ему престол Давида, (пра-) отца Его». Мария – из колена Давидова, следовательно, и муж Ее тоже должен быть из того же рода, по еврейским законам. «И будет царствовать над домом Иакова», – над евреями…

И опять это все, хоть и очень «велико», но в порядке естества… Весь Израиль жил мечтою о восстановлении своего царства… Значит, «Иисус» будет царем еврейским. Она, следовательно, родит Царя, «Спасителя евреев»?..

И вдруг – необыкновенный Царь – «во веки».

«Во веки»… Что такое? Все умирали, как бы они ни были славны… И Авраам, и сам Давид… А здесь «во веки»… Новое, опять необычное… Еще новое недоумение…

А может быть, и это можно понять еще метафорически? Он будет царствовать «во веки» – до конца мира, но в лице Своих потомков? Иногда в Писании так говорится… Но там больше говорится про «дом»: и будет непоколебим дом твой, Давид, и царство твое на веки пред лицем Моим… (2Цар. 7:16, 29).

А здесь про Самого «Спасителя», что ОН будет царствовать «во веки»… Как же понять?.. Еще есть здесь место для неясности… Еще не до конца открыто все Деве. Дабы не «боялась»… «И Царству Его не будет конца»…

«Не будет конца»… Тоже непонятно: и намек и неясность… И почти открыто, но еще и недоговорено… И, следовательно, – пока еще можно понять все в порядке естественной милости Божией: Марии предназначено быть Матерью – необыкновенного Спасителя, – по-видимому, еврейского. Если все это так, тогда понятно: почему и вопрос Ее будет касаться лишь – девства. Если же Она теперь знает, что Ей предстоит родить НЕ человека; тогда еще можно примирить это с вопросом о девстве, которое Ей хочется сохранить и в таком случае; но с другой стороны, если он не человек, то опять вопрос: как может он родиться иначе, чем все рождаются? то есть без мужа?

Впрочем, – и размышлять-то было слишком мало времени… Написанное здесь, конечно, может пронестись в одно мгновение в голове: «с быстротою молнии», как говорится… Так или иначе, ангел главное сказал:

ОНА, ДЕВА, БУДЕТ МАТЕРЬЮ,

ОНА РОДИТ СПАСИТЕЛЯ.

Что же Дева? Ангел, по-видимому, замолчал…

Или: он уже сказал столько, так много и так ясно, что Дева впервые прерывает молчание и спрашивает, – не сомневаясь, что это «ангел»; ибо так и сказано в Евангелии: Мария же сказала ангелу… (Лк. 1:35). Из Евангелия совершенно не видно, чтобы Она сомневалась в личности благовестника. И потому Она спрашивает лишь разъяснения, как у лица, авторитетного для Нее.

О чем же хочет узнать Дева? О том ли что значит «Сын Всевышнего»? Или: как понять Его «Царство во веки»? Почему Он «Спаситель»? По-видимому, ни один из этих вопросов не смущает Ее еще… Во всяком случае, Она не спрашивает о них.

Отчего это? Оттого ли, что все это еще можно было бы понять в «естественном порядке»? А может быть, иное что? Как же?

Может быть, Она готова была все принять – даже и самое непостижимое? И только оставался недоуменным один вопрос: «Как?» – то есть о способе рождения? – а следовательно, и о сохранении девства?

«Я мужа не знаю: как же это будет»…

Как «это»? Мария, Дева Пречистая, даже затрудняется повторить то слово, которое уже произнесено архангелом: «родишь»… И заменяет его словом: «это». Впрочем, – оно («это») обнимает все, вместе взятое: и родишь, и Спасителя, и Сына Всевышнего, и Царя навеки…

Как это все может быть без мужа? Рождение, обычно, так не бывает… И говорит Она: «Не знаю», – а не то что «не хочу» знать, «не буду знать», то есть Я – сейчас «Дева» и останусь, или решила остаться, «Девою»… Мужа у меня нет…

Но это Гавриилу известно совершенно ясно. Зачем же Она так говорит?

«Не знаю»… Стоит вдуматься в такую форму вопрошения, возражения или недоумения, лучше сказать. Если сказать бы иначе: мужа нет и не будет… То это слишком самоуверенно, не смиренно: ведь если Бог благословит, то и будет муж.

Если сказать: Я – Дева и сохранюсь Девою; тогда значит – Она не родит, не будет Матерью; тогда, следовательно, не исполнится БОЖИЕ определение… А это невозможно! Невозможно и помыслить Деве, – Которая Себя всецело предала воле Божией, – чтобы определение Божие оказалось невыполненным. Дева была слишком глубокой веры… Итак, нет выхода: нельзя сказать, что мужа не будет; нельзя сказать, что я останусь Девою. А между тем Ей хочется остаться Девою… И в таком случае оказывается один вопрос: как можно быть и ДЕВОЮ и МАТЕРЬЮ?

Но Божия Матерь настолько смиренна, что Она не хочет даже подчеркивать Своего Пречистого девства. И в таком случае есть уже единственная форма, – и самая смиренная, и в то же время ставящая вопрос ясно: «Я мужа не знаю»… Сейчас у меня мужа нет… Это факт… И сказать о факте – всегда можно; и притом даже не в возвышающей, а унижающей форме. А если так, то как же все то, что сказано, исполнится?

Но вот и еще одно объяснение.

Архангел Гавриил сказал так, что рождение точно вот сию минуту начнется, – то есть совершится зачатие, теперь же… «Радуйся… Благословенная Жена… Родишь Сына… Ты и наречешь имя Ему…» Все Она – одна…

А если так, тогда совсем просто: как это может начаться сейчас, когда «Я – мужа не знаю»?

Ангел отвечает… Но в ответе дает гораздо больше, чем Она спрашивает… И доводит все уже до полной определенности.

Сначала, правда, он отвечает Ей на заданный вопрос, – о способе зачатия при девстве, без мужа: «ДУХ СВЯТЫЙ НАЙДЕТ НА ТЕБЯ, И СИЛА ВСЕВЫШНЕГО ОСЕНИТ ТЕБЯ».

Дух Святой сделает это… Всевышний осенит, – как облако покроет (сень, тень) бесстрастно… Пример – руно Гедеоново…

Вместо мужа – Дух Святой… Вместо человека – Сила Всевышнего. Человек совершенно отстранен… Но от этого не легче… А еще труднее: ВСЕ БОГ… БОГ!.. Ах, как нам легко теперь это проговорить! Мы с пеленок узнаем и про Богородицу, и про Благовещение… В школе учим «историю».

А подумать лишь: Дева… на Нее найдет Бог… Боже, Боже!.. Что же это такое? Даже и вместить-то страшно… Не только ничего не «понять» невозможно, а чтобы и «поверить» – то, нужна чрезвычайная душа… Чрезвычайная вера… Нужна чрезвычайная, единственная Дева Мария… Другой никто не мог бы вместить «этого»…

А если так, тогда понятно все… Уже почти все сказано ясно… Ясно: Кто же родится от Нее.

От Бога может родиться только Бог. У Бога может быть лишь СЫН БОЖИЙ. Это теперь прямо и ясно говорит архангел Гавриил: «Потому», – то есть если Рождающий есть Бог, то и «РОЖДАЕМОЕ» «НАРЕЧЕТСЯ СЫН БОЖИЙ».

Вот лишь когда дошел архангел до высочайшего пункта… Ты родишь не просто человека, хотя бы и необыкновенного, «великого», и не царя еврейского, а РОДИШЬ БОГА…

Но так как Он зачнется в Тебе от Бога Духа, от Силы Всевышнего, – то, следовательно, Он будет называться Сыном БОЖИИМ, то есть не человеческим, не человеком…

И это будет Существо столь исключительное, единственное, особое, что архангел назвал Его даже именем среднего рода: «Раждаемое». Ибо Его нельзя уже назвать только Богом, ибо Он – и Человек. Нельзя назвать и Человеком, ибо Он – Бог… Нечто совершенно новое, необычайнейшее…

И все-таки это Существо «наречется Сыном Божиим»… Почему? ибо СУЩНОСТЬ Его БОГ… Он даже и по рождении будет все «Сыном Божиим», только уже воплотившимся. Он есть Бог – воплотившийся, а не Человек обожествляющийся.

Поэтому на Богородичные праздники и читается Апостол из Послания филиппийцам, где говорится, что Христос не снизу «восхищался», поднимался быти равен Богу; а, наоборот, сверху «истощил» Себя, «умалил» воплощением (Флп. 2:5–11).

Он есть истинный «Господь» – во славу… Отца.

Он есть истинный Сын Божий.

Как мы и веруем православно, отечески, евангельски.

Так разрешаются с последнею ясностью все вопросы по существу:

а) РОДИТСЯ СЫН БОЖИЙ…

б) А ТЫ ОСТАНЕШЬСЯ ДЕВОЮ, ибо Бог таинственно «осенит», и зачнешь, оставаясь Девою… Мужа не будет, и не должно быть… Радуйся, Невесто Неневестная!

Что же оставалось Деве? Высказанное смущавшее Ее недоумение – о девстве – разрешилось в совершенстве… Но зато встало другое, несравненно большее:

РОЖДЕНИЕ БОГА?!

Еретик Несторий¹⁵ именно на этом пункте споткнулся и зле погиб, увлекши за собою многих. Стало быть, этот вопрос действительно – величайший, потрясающий.

Что же тут? Говорит ли что Дева? Спрашивает ли? Даже думает ли?

Что было в душе Богородицы Девы? На это ответить мы не дерзаем. Можно допустить, что совершенно естественное для человека смущение должно бы быть: «Я, Дева, рожду Бога»… Страшно и сказать… Как это возможно? Возможно ли?..

Для человека здесь целое поле недоумений… Отсюда все ереси и хочется «понять».

Но в Евангелии нет ни одного звука и намека на то, чтобы Дева обратилась к архангелу с подобным вопросом… А он больший, чем девство… Почему же Она не спрашивает? Неужели не смущается?

Я, грешнейший, дерзаю думать так о сем.

Божия Матерь как бы «застыла» вся в вопросе… До такой степени все возвещенное Ей было чрезмерно, – что даже не хватало сил и «размышлять» и «недоумевать»… Нужно было «остановиться» «в изумлении»… «Изумление» – значит выйти «из ума»… Перестать размышлять… Как иногда говорят: «сердце замерло»… От чрезмерных потрясений люди иногда как бы окаменевают… Ничего не могут сказать… И звука даже не могут произнести…

Было ли так или нечто подобное с Девою?.. Не знаю: это непременно нужно принять; ибо Она настолько была – «не как мы», – что скорее можно говорить об отличии, сколько о тождестве с нами; и лишь отсюда можно подумать о подобии… По-человечески – невозможно не смутиться: «Я – Матерь Бога»…

Но и думать тоже невозможно; ибо, где Бог, там теряются все мысли, и даже «концы мыслей»… И Она была в недоумении, в вопросе, или даже не в «вопросе», а в смиренном невопрошающем изумлении… Она остановилась смиренно пред Тайною…

Но теперь нам нужно еще некоторое дополнение: Она настолько была смиренна и здрава духом (одно с другим связано), что это изумление было не экстатическим, не «окаменелым», не «потрясенным», – а спокойным, – если можно говорить о спокойствии при изумлении.

Она была очень верующая, очень смиренная, очень духовно здравая, очень смиренно-молчаливая. Об этом даже архангела нельзя было спрашивать. Всякое слово было бы не исходом из недоумения, а «выходом из себя». Нельзя Тайну раскрывать словом вопрошения. Эти вещи созерцаются в молчании духа… Не в молчании лишь языка… Не в молчании даже ума, мыслей… А в молчании именно ДУХА… Это нам объяснили бы мистики, делатели высшей молитвы, – когда уже «умолкают все чувства», наступает «безмолвие», в коем открываются созерцаемые тайны… Этого нельзя пересказать, сказал апостол Павел про свое возношение до третьего неба [2Кор. 12:4].

И восточная православная иконопись рисует Ее – спокойно-ровно сидящею, – лишь с поникшей смиренно головою, но не в экстазе исступления.

Православная мистика – не экстатична.

И однако же, вопрос изумления все же существует. Как же он разрешается? Если Сама Дева не может даже «заговорить», если Ей можно только молчать, – то за Нее начинает говорить другой, посторонний… Постороннему можно говорить; ибо не в нем совершаются тайны… Он – наблюдатель. Он не в «изумлении»…

И Гавриил – без вопроса Девы – сам уже «отвечает» на как бы задаваемый, или стоящий вопрос, или, лучше, несколько вопросов:

– возможно ли, чтобы от Духа и Девы родилось «Раждаемое»?

– возможно ли, что это «Раждаемое» есть «Сын Божий»?

Ну, в таком случае обычно есть только два пути разъяснения… И их употребляет архангел… Какие же?

Один путь, или способ, – подобий, сравнений… И архангел прибегает к нему… «Возможно ли?» – Да, у Бога многое возможно: …и Елисавета, родственница Твоя, называемая (следовательно, доселе еще называемая; следовательно, еще никто не знал, кроме нее и еще архангела) неплодною, и она зачала сына (это может знать только Бог, и кому Он откроет) в старости… и ее зачатию – уже шестой месяц [Лк. 1:36].

Архангел-то обо всем этом и о времени очень хорошо знал, ибо через его же слово совершилось повеление Божие… Он знал все подробности… Он один это знал. Даже Елисавета всего не знала, ибо Захария был после видения нем до рождения Иоанна… С Елисаветой Гавриил сравнил и Марию. Конечно, никакое сравнение не может объяснить этого. И здесь великая разница: муж – и без мужа; человек – и Дух Святой; младенец – и Сын Божий…

Да, для сомневающейся души – много оснований возражать. Но не такова верующая душа… Ей и малого знать достаточно, чтобы «перешагнуть» непереступаемое… Нужен очень маленький мостик… Лишь не тонкие души хотят все «испытать», «доказать», «до конца понять»… Наоборот, блаженны не видевшие и уверовавшие [Ин. 20:29].

И для такой души – как Пречистая Дева – довольно было ссылки и на Елисавету… Для ума Ее достаточно: дело ведь не в старице, зачавшей дитя, – а во всей обстановке, которая вскрылась при этом объяснении ангела, – а именно: в силе Бога!

Мы уже видели, как пред очами Девы Марии вскрылся целый букет чудес… Она тоже не знала о зачатии, Ей открывают… Не знала – когда? Ей говорят точно, даже про начало месяца (шестый). И Она лишь самым близким, когда прошло пять месяцев, и она ясно ощутила себя матерью (а доселе таилась пять месяцев (Лк. 1:24), а знала, что уже совершилось зачатие) – говорила; но это даже не дошло еще до племянницы Ее, Марии, до дому Иосифова; и все еще продолжали называть Ее неплодною… Все это, вместе взятое, давало очень много делать выводов, – что здесь действительно совершилось ЧУДО БОЖИЕ… А – не естества дело.

Правда, то чудо меньше, чем с Марией… Но что такое у Бога «больше» или «меньше»? Эти понятия не приложимы ни к «чуду», ни тем более – к Богу, творящему чудеса… Всякое чудо есть переход через границы естества… И где вмешивается Господь, там все возможно – и малое и великое…

И, таким образом, – этот путь аналогий, в сущности, подводил к другому методу. Какому же?! ВЕРЕ В БОГА… Да, – такой по видимому простой, но вместе с тем самый мудрый, самый глубокий и самый решительный, до конца «разъясняющий» неразъяснимый умом способ:

«БОГ ВСЕ МОЖЕТ».

И архангел именно это и говорит: …не изнеможет (по-русски: не останется бессильным) у Бога всяк глагол [Лк. 1:37].

И этот способ ставится в основу приятия, что Елисавета зачала, ПОТОМУ ЧТО БОГ ВСЕ МОЖЕТ! А следовательно, и с Тобою, Дево, Он все может… И все будет…

Изумление разрешается…

Для верующей души больше нет никаких сомнений… Никаких вопросов… Нужно лишь сказать: да или нет.

И какое же может быть сомнение в ответе Девы? Он может быть только положительный, только – «ДА»… И притом – немедленный. Невозможно верующему медлить; ибо даже секунда сомнения отравила бы все дело… Эта секунда обнаружила бы маловерие в Кого же?..

В БОГА… В ЕГО ВСЕМОГУЩЕСТВО!..

Мыслимо ли это было для такой преданной Богу души, как Дева Мария? Нет.

Про преподобного Серафима пишется в житии его¹⁶: отец Антоний¹⁷, впоследствии наместник Сергиевской Лавры и духовник, и друг митрополита Филарета Московского ¹⁸, спрашивал его: каким образом отец Серафим дает ответы вопрошающим, даже иногда не выслушав или не распечатав письмо? Преподобный Серафим ответил: «Я, грешный Серафим, так и думаю, что я – грешный раб Божий; что мне повелевает Господь как рабу Своему, то я передаю требующим полезного. Первое помышление, являющееся в душе моей, я считаю указанием Божиим; и говорю, не зная, что у моего собеседника на душе, а только верую, что так мне указывает воля Божия для его пользы. А бывают случаи, когда мне выскажут какое-либо обстоятельство, и я, не поверив его воле Божией, подчиню своему разуму, думая, что это возможно, не прибегая к Богу, решить своим умом, – в таких случаях всегда делаются ошибки.

Как железо ковачу, так я предал себя и свою волю Господу Богу: как Ему угодно, так и действую, своей воли не имею, а что угодно Богу, то и передаю».

Если уж отец Серафим всего себя предал в волю Божию, то тем более – Дева Мария…

И потому и у Нее то первое, что открылось и без промедления и без размышления, тотчас оно вылилось в решение согласия быть исполнительницей воли Божией… Повелено? «Я РАБА ГОСПОДНЯ; ДА БУДЕТ МНЕ ПО СЛОВУ ТВОЕМУ».

Как просто!.. как мирно! Без сомнений, без восторгов или даже без умалений себя. Ничего такого!.. Воля Божия такая? – Да… Бог все может? – Да… Девство останется? – Да… Все кончено: «Я – раба Господня!»

Поразительная смиренно-покойная простота!

У Пресвятой Девы – все произошло спокойно… Уже на одно то нужно обратить внимание, что Она молчит, а не говорит много. Ведь в сущности только одни вопрос и задала Дева, и тот – о девстве и о способе осуществления, а не о самой возможности по существу.

Так в Евангелии… А потому так и было… И если от начала до конца вслушаться в тон благовещения, то он для такого необычайнейшего дела – поражает именно обратный, то есть не потрясенностью, не ужасом, не муками сомнения, – а

СПОКОЙСТВИЕМ ПРИЯТИЯ.

Даже вопрос: «Как это будет?», «Мужа не знаю». Как спокойно говорится, как мирно вопрошается! Нет – здесь не было «мук сомнения» ума. Здесь была вера чистой и смиренной души…

Только такая и могла принять, и достойна была принять

БЛАГОВЕЩЕНИЕ.

Смущения же и недоумения – были. Они совершенно ошибочны… Но они – лишь легкие облачка на ясном небе… А не наоборот.

Когда читаешь подобное же благовещение и того же архангела Гавриила Захарии, – видишь совсем иной тон… Он тоже смутился, но на него напал уже и страх… Этого страха не было с Девою.

Не бойся – там и здесь… Но какая большая разница. Богородица только спрашивает: «Как это будет?»

Захария же не верит: по чему я узнаю это!.. «Доказательства» причины ему… Мало ему явления архангела; мало того, что он (архангел. – Ред.) сказал про молитву «о чаде», про которую знал лишь Захария и Бог; мало ему предсказания о будущем имени, характере сына; мало того, что он не будет пить вина и сикера… А Захарии все это – не доказательства… Сомнения: я стар и жена моя – в летах преклонных, «заматоревшая», бесплодная.

Если же ты не веришь, то зачем же молился? – мог бы спросить Гавриил. И веришь, и не веришь? – это не есть истинная вера. Это есть маловерие… А потому знай же Захария: я – Гавриил, пред Богом предстоящий... А так как ты не поверил словам моим, то будешь наказан: нем будешь до исполнения сказанного. И онемел. Вот и дождался «доказательства»… И тогда уже поверил…

Но не так было с Девою Марией: спросивши лишь о способе, Она не сомневается в существе; хотя разница в вещах – несоразмерная!

И когда она изрекла Свое: се, раба Господня, – то что было?

И отошел от Нея ангел.

Смотрите, как тихо, как просто… Отошел… Тихо отлетел… Как все это гармонирует с общим тоном смиренного восприятия вещей изумляющих!.. В тишине духа совершилось Зачатие Бога.

На сем и я замолчу.

В заключение напишу об иконе Рождества Богородицы.

Весьма интересная была бы работа – описания праздников по древним, замечательным, иконам (византийским и русским)… Сколько там вещей, в Писании не договоренных, а творчеством восполняемых… Конечно, это не догма, но содержательно и умилительно… Это была бы особая работа. И заслуживающая хорошего знатока: и богослова, и литургиста, и археолога, и художника, и историка, и знатока апокрифов, и т.п. Не легкая задача… Но существенное можно усвоить.

На моей копии с иконы изображено следующее.

На заднем фасаде два дома: налево – где жил Иоаким; направо – дом праведной Анны. Они жили уже отдельно; ибо детей Бог не дал; Анна – неплодна. И потому разошлись.

Около дома праведного Иоакима – золотой столб, указание на Золотые ворота, где он встретился с Анной после извещения ему ангела о рождении Марии. А около домика Анны – дерево, на коем Анна видела гнездо птенцов и скорбела еще больше о своей бездетности. В доме Анны – лестница на «горницу», где она молилась и оттуда смотрела с тоскою на гнездышко птичье…

Иоаким выглядывает из своего окна: ему неудобно быть при родах… Он – смиренный, с поникшею головою и умиленным жестом правой руки, приложенной к сердцу (как на иконе у преподобного Серафима)… Такой же умиленный жест правой рукой и у Анны, лежащей ниже на постели.

Анна – старенькая; лицо серьезное; глаза к небу: благодарит Бога… А левая рука, худая, беспомощная (после родов, да еще старицы), опустилась слабо на левое колено, которое немного приподнято… Одета она в темное, но средняя часть, где чрево, правая сторона – приоткрыта: там белое чистое одеяние: знак ее чистоты и бесстрастного рождения… Лицо ее повернуто все же в сторону новорожденной направо…

А с левой стороны три женские фигуры: старая – повивальная бабка – в белой косынке (вроде апостольника)… На руках у нее наручницы (то есть нарукавники. – Ред.), почти до плеч. Но, по-видимому, не пришлось работать. Рядом с нею молодая помощница ее (вроде сестры милосердия): держит ящик (символ лекарства) и возвращает бабке даже не раскрытый, идя назад от праведной Анны: «не потребовалось!» Обе удивляются: необычное рождение. Зато две молодые несут подкрепление ослабевшей: одна держит вроде бутылки с вином, а другая – вроде чаши с пищею или фруктами… После родов нужно лишь подкрепление сил.

Внизу в середине большая купель… Кажется, еще готовят лишь обмывать младенца, так как одна молодая девушка вливает воду; от нее пар идет: теплая… Это направо от купели. А налево на скамеечке сидит маленькая «няня» – девочка: у нее самой, этой няни, крошечные ножки; и они не достают до пола… Она и держит в руках Новорожденную…

Новорожденная в пеленочках уже (не видно ни рук, ни ножек)… Не любит наша иконопись рисовать голых тел, даже у младенцев… Но что характерно: тоненькая, длинная шейка, – и, однако, держится, совершенно прямо… И на ней головка стоит прямо, не поддерживаемая, и не падает, как это бывает у «обыкновенных детей». Лицо уже не детское, – смотрящее в даль веков…